О Николае II часть 2

Развитие промышленности. Внутренняя политика.

В конце ХIХ века в Российской империи активно развивался промышленный капитализм. Начало этому после не очень удачного управления министра финансов Рейтерна  положили министры финансов, последовательно назначаемые Александром III:  Бунге, приведший расстроенную финансовую систему России в порядок и Вышнеградский, положивший начало энергичному росту промышленного производства. Пришедший ему на смену Витте своими реформами довёл темпы роста промышленности почти до  14% в год, что намного превышало темпы роста в других странах.

 Характерной чертой индустриализации и формирования новых социальных классов — буржуазии и пролетариата в России конца XIX века являлась очень большая роль государства в экономике.
Николай II был сторонником индустриализации и поддерживал политику Витте, приверженную протекционистской стратегии и дававшую реальную возможность создать развитую промышленность. Эту политику Витте сформировал ещё при правлении Александра III.  Витте защищал  идею прямого руководства самодержавной властью экономическими процессами в стране. Он  поощрял  открытие на территории России иностранных акционерных обществ и банков.
Чтобы не отстать безнадёжно от других стран, России нужно было в кратчайшие сроки создать свою мощную экономику,  построить  тысячи заводов и тысячи километров железных дорог, сделать приоритетом развитие обрабатывающей промышленности.
С этой целью, например, в 1896 г. был ограничен экспорт сырой нефти, что способствовало развитию собственной нефтеперерабатывающей промышленности: 94 % всей нефти стало перерабатываться внутри страны.

Если рассматривать рост производства основных видов промышленной продукции, то имеются следующие данные (в млн. пудов):

Год       1887       1900           1913
Чугун     36,1       176,8          283
Сталь     35,5       163            163
Уголь     276,2      986,4          986,4
Нефть     155        631,1          631,1

Исходным отсчётом взят 1887 год, примерно с этого времени при министре
Вышнеградском  начался серьёзный рост промышленного производства. 
Только за 1890-1900 гг. в различные отрасли экономики было вложено 11 млрд. рублей, причём примерно половина – из-за границы.

Надо сказать, что развитие проходило неравномерно. После уверенного роста в 1890-х годах в 1900 году начался кризис, вызванный по большей части мировым экономическим кризисом.  Кризис  продолжался четыре года и сменился депрессией.  Новый подъём начался только с 1907-1908 годов.

Следует отметить, что у сторонников политики индустриализации были серьёзные противники. В первую очередь это были представители крупного дворянства, которое беднело и теряло прежнее влияние.

Тем не менее, в 1904 году наряду с индустриализацией, проводится аграрная реформа Плеве-Витте, призванная лучше обеспечивать сырьём растущую промышленность, и в то же время расширить рынки сбыта для промышленных товаров. С 1906 года её заменила аграрная реформа Столыпина, главная цель которой - оторвать крестьян от революции (наряду с решением других задач, подробнее об этом будет изложено в следующих частях).
Наибольшее развитие при Николае II   получила тяжёлая индустрия. Повсеместно в городах России строились крупные заводы и фабрики,  в результате целый ряд отраслей промышленности, такие, как металлургия, паровозостроение, текстильная  развивались достаточно уверенно. А вот судостроительная промышленность  развивалась слабо: за рубежом закупалось порядка 80 % всех судов,  сильно отставало станкостроение и, особенно, наукоёмкое производство.

 Одновременно происходил процесс концентрации и монополизации производства. В 1903 году на крупных предприятиях  с числом рабочих более 500 человек (таких предприятий в то время было около 4% от всего числа предприятий страны) работало 48,7% всех рабочих России. 
В целом, такое успешное  развитие промышленного производства было обусловлено как благоприятной финансово-экономической средой, так и высокой интенсивностью труда работников и низкой его себестоимостью.

Основная часть рабочих этих предприятий – бывшие крестьяне, которые будучи не в состоянии прокормиться за счёт своих земельных наделов, перебирались в поисках заработка на временное (иногда сезонное) или постоянное проживание из деревень и сёл в города, превращаясь в промышленный пролетариат.

Условия труда и жизни большинства российских рабочих были плохими.
Почти до самого конца ХIХ века их рабочее время ничем не ограничивалось и составляло 14-16 часов в сутки, иногда и больше. Отпуска рабочим не полагались, пенсий не было совсем.  Производственный травматизм среди рабочих был крайне высок.
Жилищно-бытовые условия были ничем не лучше. Холостяки размещались в рабочих заводских казармах, в которых скученно ставились нары с постелью или даже без неё. Семейные рабочие жили либо скопом в заводских бараках, либо, кто был побогаче, снимали углы (в комнате четыре угла – по углу на каждую семью, углы занавешивались простынями).
Детям и женщинам платили значительно меньше, чем мужчинам, даже если они выполняли ту же самую работу. 
За малейшие провинности на рабочих налагались штрафы, причём не только за некачественную или нерасторопную работу, но и за непосещение церкви в выходной день, за употребление нецензурных слов, за недостаточно почтительное приветствие представителя администрации завода. С рабочих в качестве штрафов порой удерживали до 40% их заработной платы.
Фабриканты   придумывала и иные ухищрения, чтобы обмануть рабочих и приуменьшить реально выдаваемую им зарплату. К таким ухищрениям относились, например,  выдача части заработка талонами в заводские лавки, где продавались предметы первой необходимости по ценам значительно выше рыночных и т.д.

«После месячных расходов на питание, койку, одежду, обувь и другие надобности у холостого чернорабочего оставался 1 рубль, у семейного чернорабочего, учитывая расходы на детей, получался большой дефицит бюджета, у холостого квалифицированного рабочего оставалось 10-15 рублей, у семейного квалифицированного рабочего ничего не оставалось…»  (Из доклада комиссии по обследованию коечно-каморочных и ночлежных квартир в Москве, 1899).
   
Вследствие этого, большинство российских рабочих испытывало недоедание, ограничивало себя в удовлетворении менее жизненно важных потребностей, арендовало самое что ни на есть убогое жильё, отправляли  на работу жён, малолетних  детей.

Рабочие  роптали, порой устраивали забастовки, стачки. Причём таких открытых акций протеста было немало (например, в 1880-х годах их прошло около 450).   Потенциально это был горючий материал для революции.

Нельзя сказать, что правительство Николая II  не предпринимало некоторых мер к облегчению условий труда и жизни рабочих. Так:
в 1894 году была преобразована рабочая инспекция по отношениям фабрикантов и рабочих, пересмотрен Устав фабричной промышленности; 
в 1896 году установлена ответственность хозяев за несчастные случаи на производстве;
в 1897 году законодательно ограничен рабочий день 11,5 часами (в субботу 10 часами), а для женщин и детей – 10 часами (рабочая неделя состояла из 6 рабочих дней); на фабриках, имевших более 100 рабочих, вводилась бесплатная медицинская помощь.
в 1903 году утверждены «Правила о вознаграждении потерпевших вследствие несчастных случаев рабочих и служащих…».

Помимо мер по упорядочению жизни и труда рабочих, правительство ещё до Столыпина пыталось решить и крестьянский вопрос: в 1904 г. разработана реформа С.Ю. Витте и В. К. Плеве, которая была призвана наладить переселенческую политику, а также развернуть деятельность Крестьянского банка по покупке и перепродаже помещичьих земель – тех вопросов, которые позднее более  успешно решала аграрная реформа П. А. Столыпина.

Однако это были полумеры, принципиально ничего не менявшие в существующем положении, к тому же в них находились лазейки, которые давали возможность фабрикантам обходить их.
Так закон об ограничении рабочего времени предусматривал возможность сверхурочных работ «по особому договору» и никак не ограничивал их, что фактически сводило на нет все законодательные ограничения рабочего дня. То есть, капиталисты по-прежнему имели возможность принуждать рабочих работать свыше 11,5 часов и регулярно этой возможностью пользовались.

Конечно, низкая оплата труда, а также отсутствие социальных обязательств  фабрикантов перед рабочими в конце ХIХ века способствовали ускоренному  развитию промышленность. Капиталистам (в том числе иностранным) в таких  условиях было экономически выгодно вкладывать свои деньги в развитие российской промышленности.
 
В своих бедах российские рабочие винили кого угодно, но только не царя.  Недавние крестьяне, они  наивно  полагали, что Николай II не знает об их бедах, что его министры, прочие сановники скрывают от него правду о бедственном положении народа. Они искренне верили в царскую доброту, в то, что царь хороший и если они смогут довести до него всю правду о своих нуждах и тяготах, сможет им помочь, ведь он царь – любое его слово закон.

В начале ХХ века в России уже имелись революционные партии, которые проводили агитацию среди рабочих. Речи революционеров рабочие слушали, однако по причине всё того же наивного монархизма в своём большинстве относились к ним с недоверием. Весь вопрос - как долго продержится такое недоверие?

Наиболее дальновидные  царские чиновники отдавали себе отчёт о неустойчивости социально-политического положения в стране. Один из них,  С.В.Зубатов,  служивший в Департаменте полиции МВД Российской империи  в должности руководителя Московского охранного отделения, придумал оригинальную идею: создать подконтрольные полиции легальные рабочие организации, которые отстаивали бы экономические интересы рабочих, но  обходили стороной политические вопросы. В случае успешной реализации данной идеи появлялся шанс увести рабочих из-под влияния революционеров.
Заручившись поддержкой дяди Николая II — московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, который оказался политически более дальновидным,  нежели племянник,  Зубатов стал проводить встречи с рабочими, в ходе которых убеждал последних, что царское правительство не является их врагом, что они при монархическом строе могут добиться удовлетворения своих интересов.
Проповедь Зубатова имела успех: среди рабочих ему удалось обрести ряд сторонников, которые вскоре подали ходатайство о создании в Москве рабочего общества.
Данное ходатайство в 1901 году было московскими властями удовлетворено, и был создан «Совет рабочих механического производства». Совет принимал жалобы от рабочих и выступал в их защиту, когда те притеснялись фабрикантами. В таких случаях Зубатов и московский обер-полицмейстер Д.Ф.Трепов  поддерживали Советы и оказывали давление на фабрикантов, чтобы те пошли на уступки рабочим.
В феврале 1902 года Совет даже организовал забастовку на Шёлковой мануфактуре и в течение месяца выдерживал противостояние с её администрацией. 
В этом же месяце Зубатов вывел на улицы Москвы рабочих, входивших в Совет. С иконами и хоругвями под пение государственного гимна «Боже, царя храни!» по центру города прошли около 50 тысяч человек и возложили венок к памятнику императора Александра II в годовщину отмены крепостного права в России. Подобное количество рабочих революционеры в то время собрать не могли.
Эта демонстрация неожиданно оказалась своего рода репетицией 9 января, но завершилась благополучно. 

Зубатов создал подобную рабочую организацию и в Санкт-Петербурге, она получила название «Санкт-Петербургское общество взаимопомоществования рабочих в механическом производстве».
Однако деятельность Зубатова продолжалась недолго. Заводчикам и фабрикантам не нравились его организации, так как те, несмотря на подконтрольность полиции, всё же создавали им излишние проблемы и хлопоты.
Они жаловались на Зубатова двум ключевым министрам царского правительства: министру финансов С.Ю. Витте (тот был защитником торгово-промышленных кругов страны и воспринимал попытки Зубатова создать реально  действующие рабочие организации как посягательство на права и капиталы фабрикантов) и министру внутренних дел В.К. Плеве. 
Николай II согласился с доводами министров и Зубатов  в августе 1903 года был отправлен в отставку.
Зубатовские организации, лишившись своего покровителя, оказались в неопределённом состоянии. Московская организация распалась, а вот питерская, слегка видоизменившись и сменив своё название  на  «Собрание русских фабрично-заводских рабочих г.Санкт-Петербурга», продолжила своё существование. Более удачная судьба питерской организации сложилась благодаря тому, что, там нашёлся человек, который благодаря своим качествам смог заменить Зубатова, звали его — Георгий Аполлонович Гапон.
Власть смотрела на указанное выше Собрание вначале довольно благожелательно, поскольку провозглашаемые им цели и методы работы были вполне мирными и аполитичными, на устои самодержавия оно не покушалось, возглавлял его действующий священник Русской православной церкви (официальное место работы Гапона в то время — церковь при городской пересыльной тюрьме, то есть он был тогда тюремным священником).
Реальными делами, способными облегчить участь рабочих, организация Гапона не занималось. В Собрании люди изо дня в день обсуждали свои нужды и проблемы, устраивали музыкальные  вечера, после которых рабочая молодёжь заводила модные танцы и т.д.  Это способствовало популярности нового учреждения, особенно у молодых рабочих.

Между тем, социальная обстановка в России к осени 1904 года обострилась.
 
Одновременно «оседлать» рабочее движение стремились и другие силы.

В конце сентября 1904 года в Париже состоялась так называемая межпартийная конференция, на которой собрались все оппозиционные силы: от либералов и эсеров до польских, грузинских, финских сепаратистов.
Парижская конференция вынесла резолюцию о свержении самодержавия, разделе России на национальные автономии.
Поражение от японцев в идущей в то время войне признано желательным.
 
Субсидировали многие оппозиционные группы японцы, которые считали, что цели оппозиции – свержение самодержавия, и цели Японии – нанесение поражения России, в главном совпадают.
Финансировали оппозицию также некоторые американские банки.
По некоторым сведениям Гапон так или иначе был связан с иностранными спецслужбами.

Позже аналогичная конференция состоялась и в Женеве.

2 декабря 1904 года Николай провёл специальное совещание, где потребовал жёсткими мерами «прекратить смуту». Волнения стихли, но ненадолго.

В конце декабря 1904 года - начале января 1905 года положение вновь стало обостряться.

3 января забастовали рабочие  Путиловского завода, к нему стали присоединяться рабочие других заводов. 

Правительство забеспокоилось, министр внутренних дел  П.Д.Святополк-Мирский, сменивший убитого эсерами Плеве, запросил аудиенции  у  Николая II, в ходе которой уговаривал царя провести реформы, направленные на улучшение условий жизни и труда рабочих. Однако царь не внял уговорам министра и ответил тому, что никакие реформы не нужны, а просто рабочим «нужно запретить собираться и говорить».
На эти слова императора Святополк-Мирский съязвил: «Тогда нужно всех (рабочих) запереть и объявить осадное положение». Данная язвительная реплика не смутила Николая II, и он серьёзно ответил: «Ну что же, может быть, и придётся объявить».  Монарх явно склонялся к  силовому решению конфликта, и Святополк-Мирский  уловил эту мысль царя.

Несмотря на то, что в столице бастовал уже целый ряд предприятий, рабочим в их экономических требованиях фабричные администрации отказывали.
Нужны были приносящую действенную помощь рабочим реальные дела. Гапон это понимал и, в конце концов, придумал: подать самому царю Николаю II от рабочих петицию, в которой рассказать тому об их тяготах и нижайше попросить принять меры к повышению их заработной платы и к улучшению условий их труда.

На очередном заседании Собрания (куда входили и представители революционных партий) было принято коллективное решение: если заводчики и фабриканты не идут на уступки, тогда нужно идти искать правды у самого царя. 
Была составлена петиция, в неё включили не только экономические, но и по настоянию представителей революционных партий политические требования (хотя Гапон выступал против этого).

Николай, с малых лет воспитанный в том духе, что абсолютная власть царя-самодержца, данная богом свыше, есть высшая политическая ценность российского общества, изложенные в петиции политические требования, покушавшиеся на самое святое для него, воспринимал  как возмутительные и кощунственные.
Практически, идея подать подобную петицию царю имела нулевые шансы на успех! Однако рабочие,  чья психология была пронизана наивным монархизмом, этого не понимали.

На очередном Собрании обсуждали вопрос о способе подачи петиции царю, и Гапон предложил пойти к Николаю II «всем миром», то есть не какой-то ограниченной по численности делегацией, а огромной толпой питерского пролетариата, двигающейся с разных концов города к Зимнему дворцу.
Данную мысль Гапон мотивировал тем, что петицию, принесённую депутацией от рабочих, можно положить под сукно, а с петицией, принесённой десятками тысяч рабочих, так сделать будет нельзя.
Идея народного шествия к царю Собранию понравилась и была сразу одобрена.

Гапон написал два письма: одно – Николаю II, а другое - Святополк-Мирскому, где извещал их о решении рабочих  представить императору прошение, а также о времени и месте проведения предстоящей манифестации.  В этом же письме  были даны гарантии безопасности для царя.   
Текст петиции был МВД  уже известен.
 
Святополк-Мирский собрал совещание высших чинов. На нём было изложено мнение самодержца, которое министр хорошо помнил, и  сразу же составлен соответствующий план мероприятий и действий силовых структур в столице.

С текстом петиции и письмом Гапона Святополк-Мирский  8 января был в Царском селе на приёме у императора. Там он доложил о текущем состоянии в столице и принятых мерах по расстановке войск, полиции и жандармерии на путях следовании демонстрантов и об их готовности демонстрантов к Зимнему дворцу не пропускать, а если понадобится, применить против них оружие.

Судя по всему, такое решение императора удовлетворило, т.е. он сделал ставку на использовании вооружённой силы, не сделав попытки договориться с рабочими. 
Об этом говорит и его дальнейшее безвыездное пребывание в Царском Селе (сказывался, вероятно, и обретённый им ранее страх перед большими скоплениями людей), и объявление в Санкт-Петербурге военного положения, вследствие чего диктаторские полномочия получил его дядя – великий князь Владимир Александрович, являвшийся тогда главнокомандующим войсками гвардии и Санкт-Петербургского военного округа. 
Кроме того, Николай II либо приказал сам, либо, как минимум, дал словами или молчанием согласие  на то, чтобы над Зимнем дворцом был поднят императорский флаг, указывающий на присутствие царя в Зимнем дворце.
 
Войскам были выданы боевые патроны.

Таким образом, царь и его окружение подготовили всё для того, чтобы кровавая драма состоялась. Что было потом - хорошо известно.

Ситуацию усугубило присоединение к планируемой демонстрации всевозможных политических сил, в т.ч.  склонных к террору, таких, как эсеры.
Некоторые из этих сил, как стало известно позже, подталкивались и провоцировались иностранными спецслужбами, в первую очередь японскими. 
Их участие не могло не внести провокационный и агрессивный элемент в проводившуюся манифестацию, однако принципиально  это на ход событий влияло мало.

Одну из колонн, направлявшуюся к Зимнему Дворцу через Нарвские Триумфальные ворота вёл сам Гапон. Там стоял заслон из войск, которым был дан приказ не пропускать процессию на Дворцовую площадь.
При первых выстрелах соратник Гапона Рутенберг потащил его за собой. Они оба упали, поэтому остались живы. Потом Рутенберг вытащил Гапона из толпы, и переулками они скрылись.

Отказ от диалога с рабочими и силовой разгон их шествия самым что ни на есть, негативным образом сказались на отношении к царю не только рабочих, но и всего российского народа.
Николай II, как ни странно, этого не понимал и сам убил народную веру в него.
 
Николай II ещё накануне Кровавого воскресенья знал о предстоящем шествии питерских рабочих к Зимнему дворцу. Он мог легко предотвратить данное шествие, если бы запретил поднимать императорский флаг над Зимним дворцом.
Разведчики от рабочих, естественно, заблаговременно обнаружили бы отсутствие флага, сообщили бы об этом Гапону и тот был бы вынужден отменить шествие, т.к. его цель исчезла.
Но, получается, Николай II хотел проучить рабочих.
Поэтому, несмотря на своё отсутствие в столице, он не запретил поднимать императорский флаг над Зимним дворцом, чем ввёл рабочих в заблуждение и обрёк их на расстрел.

Император с самого начала был настроен непримиримо по отношению к рабочим, был в курсе всех происходивших в январе 1905 года событий,  знаком с изложенными рабочими в петиции требованиями, одобрил план по применению вооружённой силы в отношении мирно настроенного народа, спровоцировал его движение к пустому Зимнему дворцу, в связи с чем, несёт ответственность за случившееся.

До него в России народ глубоко верил в доброго, заботливого царя, который печётся о благе народа.  Николай сам не заработал такого отношения народа к себе, эта историческая традиция досталась ему по наследству от предков, и он глупо и бездарно  её испортил.
Царь политически проиграл.

Поведение Николая II не понравилось не только российским рабочим, но и российским крестьянам (именно тогда прозвище Кровавый закрепилось за ним окончательно).
Если не все, то значительная часть простого российского населения поняла, что царь ему не защитник.
Осознание этого факта народом очень скоро  вызвало самые негативные последствия.
 
По всей стране прокатились народные волнения: рабочие бастовали, где-то брались за оружие (в Москве, Нижнем Новгороде, Одессе) и отстаивали свои права  на баррикадах; крестьяне стали самочинно отбирать земли у дворян-помещиков и жечь их усадьбы. Началась  Первая русская революция.

Акции протеста против действий Николая прокатились и по Европе. Около российских посольств возникали неприятные для России ситуации.

Чтобы справиться с революцией,  Николай II помимо использования регулярных войск вынужден был пойти на целый ряд экономических и политических уступок:
- отменить крестьянам выкупные платежи за предоставленную им после освобождения от крепостной зависимости землю;
- даровать своим подданным некоторые гражданские свободы (неприкосновенность личности, свободу совести, слова, собраний, союзов);
- учредить Государственную думу, провести выборы в неё и тем самым юридически ограничить свои царские полномочия.

То есть ему всё-таки пришлось  сделать то, о чём его хотели мирно просить  9 января 1905 года в своей петиции питерские рабочие. Но сделал он это далеко не сразу, потребовался целый ряд событий, в т.ч. кровавых, чтобы царь согласился на необходимые реформы.
Для этого ему пришлось переламывать своё сознание, с детства заложенные убеждения, для этого требовалось время.
После долгих  дискуссий монарх согласился на учреждение законосовещательной Думы, он полагал, что ему удастся сочетать законосовещательную Думу и самодержавную власть.

На знаменитых петергофских  совещаниях в июле 1905 года  под личном председательством Николая особо приглашённые лица обсуждали проект законосовещательной Думы.
«Либеральное» крыло совещания утверждало, что в проекте не содержится никаких изменений основных законов, утверждающих незыблемость самодержавия, и его можно принимать.
Крыло реакционное настаивало на том, что ограничение самодержавия всё же имеется, а если уж идти на это, то надо сделать Думу не только совещательной, но и сугубо дворянской, не допуская туда, по возможности горожан, особенно рабочих, а из крестьян допустить волостных старшин, избранных под присмотром дворян.

На совещании оказалось много монархистов, настроенных более монархически,  чем сам монарх, а сам Николай выглядел вполне себе либерально и более умно, чем многие другие, он входил в «либеральное» крыло. 
В конце концов, «либералы» победили.
Слово «либералы»  ставятся  в кавычки, т.к. в это крыло входили великие князья, министры и прочая публика из правящей элиты, они выглядели либералами  только по сравнению с ортодоксальными монархистами.

В самом конце Николай предложил: «Я останавливался на самом названии Думы. Я думал, не лучше ли назвать Думу «Государевой»?»
Но Сокольский возразил: «Это название не вполне отвечало бы назначению и характеру думы, как государственного законосовещательного органа. Правильнее именовать её Государственною,  в соответствии другому подобному органу – Государственному Совету».
Николай не стал настаивать.

Когда речь зашла о форме присяги членов Думы, отмечено было, что в присяге этой не упоминается о самодержавии.
«Либералы» доказывали, что в этом нет надобности, так как самодержавию присягают в общей присяге, поэтому в специальной присяге членов Государственного Совета тоже не упоминается о самодержавии.
Наконец Герард сделал предложение: «Если уже признаётся необходимость оговорить о сохранении незыблемым самодержавия, то удобнее сказать об этом в Манифесте, а не в проекте. Для достижения преследуемой цели это всё равно».
Но Николай на это не поддался и тут же возразил: «Нет, не всё равно: манифест прочитается и забудется, а закон о Думе будет действовать постоянно».

Протоколы петергофских совещаний свидетельствуют, что, идя на уступки, собираясь созвать Думу, Николай стремился лишний раз утвердить  незыблемость самодержавия, причём подчёркивал, что законосовещательная работа Думы ни к чему его обязывать не может.

Однако, произошедшая позже всероссийская октябрьская политическая стачка, парализовавшая всю государственную и экономическую жизнь страны, всерьёз напугала правящую элиту. С перепугу  пришлось вместо законосовещательной Думы обещать Думу законодательную. 

Николай ещё долго оттягивал подписание манифеста, он колебался, установить ли военную диктатуру или принять конституцию, ему казалось, что он в таком случае отречётся от истории империи, предаст память предков, пожертвует будущим династии. 
Но уже всё окружение царя, все самые ярые монархисты советовали ему выбрать второй вариант – принять конституцию.
Великий князь Николай Николаевич, которого царь предполагал сделать военным диктатором, заявил, что застрелится на глазах императора, если тот откажется подписать документ.

Соответствующий манифест Николай подписал 17 октября 1905 года, хотя при этом он ещё не терял надежды сохранить самодержавие.

 Точных данных, кто же был автором манифеста, не существует, но есть  предположение, что  авторами были граф С.Ю. Витте и князь А.Д. Оболенский.  Однако, сам Витте своё авторство отрицает. 

С конца 1905 года царь стал принимать у себя делегации объединений правого националистического толка таких, как «Союз русского народа», призывавших сохранить самодержавие в неприкосновенности.
На одном из таких приёмов он в частности сказал: «… Я верю, что с вашей помощью мне и русскому народу удастся победить врагов России. Скоро, скоро воссияет солнце правды над землей русской, и тогда все сомнения исчезнут. Благодарю вас за искренние чувства. Я верю русскому народу».
Правда,  государь не стал уточнять, что же он имел в виду под «солнцем правды» – Государственную думу или военную диктатуру.

Аудиенции, даваемые Николаем различным монархическим организациям, оказывали на него пагубное воздействие: они укрепляли его в своих авторитарных чувствах, в веру в самодержавие и отдаляли от своих министров, занимающихся реальной политикой на земле.

Николай II  вряд ли был знаком со статьёй  Лассаля  «О сущности конституции», но он понимал, что эта сущность определяется не бумагой, подписанной им 17 октября, а тем военным и полицейским аппаратом, который оставался у него в руках. 
А конституция нужна была ещё и потому, что под неё можно было получить заём за границей. Он это прекрасно понимал разумом, и всё же с детства внедрённая в его голову идея самодержавия, идея абсолютной власти, данной богом свыше, никуда не исчезла.

8 декабря он пишет своей матери в Данию:
«… У меня на этой неделе идут очень серьезные и утомительные совещания по вопросу о выборах в Гос. думу. Ее будущая судьба зависит от разрешения этого важнейшего вопроса. Ал. Оболенский с некоторыми лицами предлагал всеобщие выборы, т. е. suffrage universel, но я вчера это убежденно отклонил. Бог знает, как у этих господ разыгрывается фантазия! Сидим мы в заседании по 7 часов – просто отчаяние.
6-го происходил великолепный парад Гвардейскому Экипажу, Стрелкам и другим частям в манеже.
Было чудное солнце, светло и радостно на душе. Я им передал твои поздравления, и матросы долго кричали „ура!“ в ответ.
Накануне все офицеры обедали у нас.
3-го был очередной смотр Преображенцам. Погода была теплая, и Аликс взяла с собой маленького, который смотрел на парад со ступенек подъезда перед дворцом. Полк был очень рад видеть его…».

Николай с тоской говорит об утомительных государственных делах, но оживляется, когда сообщает о парадах и обедах.

Тем не менее, подготовка к созыву Государственной Думы медленно, но верно продвигается.

I  Государственная Дума была открыта 27 апреля 1906 г.

Сестра Николая Ксения в дневнике писала, что после приема в Зимнем дворце в апреле 1906 г. по случаю открытия заседаний I Государственной думы, возвратившись к себе домой: «Многие плакали! Мама и Аликс плакали, и бедный Ники стоял весь в слезах, самообладание его, наконец, покинуло, и он не мог удержаться от слез!»
Слово «наконец» обращает на себя особое внимание.

Надо сказать, что выдержку Николай вырабатывал в себе с детских лет долгими годами (в 1-й части об этом упоминалось). На маленького Ники глубочайшее впечатление произвел эпизод с шаровой молнией, которая влетела в дворцовую церковь во время службы. Он видел, что император Александр II оставался во время этого происшествия совершенно спокоен, и стремление подражать деду заставило его сознательно вырабатывать самообладание.
Спокойствие и сдержанность царя в стрессовых ситуациях оставались загадкой для современников и порождали самые разнообразные толки.
Сдержанность в поведении и оценках, в подражание деду, формировалась им сознательно с детства, а затем уже стала маской, настолько сросшейся с ним самим, что трудно было отделить развившийся фатализм его натуры и сознательно скрываемые эмоции.
Флигель-адъютант А. Мордвинов (его тестем был англичанин К. Хис – воспитатель и преподаватель молодого цесаревича) также подчеркивал, что «даже мальчиком он почти никогда не горячился и не терял самообладания».
О том, что это «непрошибаемое» спокойствие только маска, писали те, кто знал царя на протяжении многих лет. Они подчеркивали, что для сохранения этой привычной маски царю иногда требовались серьезные волевые усилия.
Хорошо знавшая его баронесса С.К. Буксгевден вспоминала, что «сдержанность была второй его натурой. Многие спрашивали: отдавал ли он полностью себе отчет в трагичности некоторых событий? – настолько спокойно было его отношение, настолько скрытно было выражение его лица. На самом деле это была маска».
Один из биографов царя писал, что «… он никогда не выражал сколько-нибудь явно своих переживаний. По своей природе Государь был очень замкнут… Незнание порождало непонимание»

Столь сдержанное поведение – результат многолетних волевых усилий, вошедших в привычку, ставших вторым лицом.
Кроме этого, религиозность царя также способствовала некоему отстраненному взгляду на происходящие события, а образ спокойного, держащего себя в руках царя импонировал окружающим.
Но импонировал только в условиях стабильности.
В ситуации надвигающейся опасности это чрезмерное спокойствие воспринималось как безволие, как психическая аномалия, что в свою очередь подрывало престиж императорской власти.
О «непробиваемом» спокойствии царя пишет протопресвитер русской армии и флота Г.П. Шавельский. В своих воспоминаниях он приводит весьма любопытную фразу Николая II, произнесенную в июле 1916 г. в беседе с министром иностранных дел С.Д. Сазоновым: «Я, Сергей Дмитриевич, стараюсь ни над чем не задумываться и нахожу, что только так и можно править Россией. Иначе я давно был бы в гробу».

Очень важным является степень воздействия монарха на ближайших сотрудников. Например, Николай I и Александр III обладали отчетливо выраженной харизмой власти. Эта харизма основывалась как на их характере, так и на «профессионально-должностной» способности подчинять.
 
Что касается Николая II, то внутренняя убежденность в божественности своей власти у него, видимо, была, но царь считал унизительным для себя  кого-то убеждать в этом. Поэтому на все попытки спорить с ним он отвечал молчанием, а затем, через некоторое время, «убирал» спорщика с политической арены.
Многие, кто работал с царем непосредственно, были убеждены в том, что царь «слаб».
По мнению В.И. Гурко, с одной стороны, Николай II «не умел внушить свою волю сотрудникам», но с другой – и «сотрудники его не были в состоянии переубедить в чем-либо царя и навязать ему свой образ мыслей».
Трагичным для судеб России стало то, что во главе огромной империи «на переломе» оказался человек, не имевший той внутренней мощи, которая покоряет людей, заставляя их беспрекословно повиноваться.

Любопытная подробность:
Николай II, как и его дед, и отец, был страстным охотником.  По принятому в Министерстве Двора порядку в конце каждого охотничьего сезона составлялся итоговый список царских охотничьих трофеев.
В этом списке у Николая II наряду с традиционными медведями, зубрами, оленями, волками постоянно присутствовали вороны, бродячие кошки и собаки. Причем в огромных количествах.
Так, по некоторым подсчетам, только за шесть лет (1896, 1899, 1900, 1902, 1908, 1911 гг.) царь застрелил 3786 «бродячих» собак, 6176 «бродячих» кошек и 20 547 ворон. Трудно понять, зачем были нужны эти несчастные собаки и кошки царю, где и как он их отстреливал. Не было ли это своеобразным выходом для скрытой агрессивности внешне кроткого царя?

Вдобавок, к подписанному Манифесту от 17 октября Николаю II пришлось 26 апреля 1906 года утвердить «Свод основных Государственных законов» - законодательный акт, который закреплял обновлённые основы государственно-политического строя страны, чему так противился монарх.

В личной жизни царя также преследовали неудачи и потрясения.  После радостного события: рождения сына Алексея 12 августа 1904 года, которого сразу же записали в 12 гвардейских частей, последовал неожиданный и сокрушительный удар.  Наследник оказался больным гемофилией. 

Рождение наследника, больного гемофилией, безусловно, было для царствующей четы сильнейшим  и нежданным ударом.
Но тут встаёт вопрос, такой ли неожиданной была эта беда?
Ведь болезнь отмечалась в роду у Александры Фёдоровны и была известна заранее. Когда родители Николая не позволяли ему жениться на Аликс, надо полагать, они имели в виду и это важное обстоятельство. Тем не менее, они согласились, в конце концов, на этот брак, но почему? На что они надеялись?

Тут надо вспомнить о другом браке, браке великого князя Сергея Александровича и Елизаветы Фёдоровны, родной сестры Александры Фёдоровны. У них детей вообще не было, говорили, что брак Сергея Александровича и Елизаветы Фёдоровны был «белым», то есть не предполагал физической близости супругов.
В связи с этим, вопрос о гемофилии в принципе не поднимался, может быть, это несколько усыпило бдительность Александра и, понадеявшись на милость судьбы, он дал своё согласие на брак Николая и Аликс.

Что касается самого Николая, то будучи натурой не только увлекающейся и легкомысленной, но и упёртой, он не хотел ни о чём знать, кроме Аликс.
Эта упёртость,  желание, возникшее в юношестве, так укоренилось в Николае, что переросло в стремление настоять на своём, переросло в то, что принято называть любовью. Они, Николай и Алиса, подогревали друг друга горячими романтическими письмами, будучи в разлуке, и прохладой в публичных реакциях (своеобразная игра).

Если бы он был более рассудительным и серьёзным, он помнил бы о своём дне рождения и, будучи суеверным, отдавал бы себе отчёт, что его, (как и Иова    многострадального) вряд ли минуют неудачи в судьбе.  Его личные желания решительно перевешивали чувство ответственности как самодержца перед своей страной.

И в результате теперь родители вынуждены были нести этот тяжкий крест.

Но беда не приходит одна. Логическим продолжением этой истории является появление старца в императорских покоях.

С Распутиным познакомились жена великого князя Николая Николаевича Анастасия и ее сестра Милица, которые находились в Киеве на богомолье в Михайловском монастыре. Там старец, узнав с кем имеет дело, рассказал, что может предсказывать будущее, а, главное, лечить от всех болезней, в т.ч. от гемофилии, и они решили привезти его в Петербург.

Но он прибыл в Петербург не на поезде, а пешком.
Первая встреча Григория Ефимовича Распутина с Николаем II состоялась 1 ноября 1905 года.
Императора и императрицу впечатлил дар церковно-духовного красноречия, которым обладал старец, обладая отличной памятью, он сыпал отрывками из Писания и других церковных книг.
Николай, будучи простым и бесхитростным, с детства проникся  симпатией к простым крестьянам, хотя знал он их только по книжкам и рассказам. И вот перед государем появился простой мужик, и он стал подолгу беседовать с ним. 
Григорий Распутин быстро овладевал вниманием семьи и вжился в роль святого человека.
Этой роли он придерживался до конца.

Родители познакомили Григория Ефимовича и со своими детьми, которые полюбили его, особенно к нему привязался Алексей.
Первый зафиксированный случай молитвенной помощи наследнику произошёл в 1907 г.  Потом призывали старца при малейшем его недомогании. Иногда достаточно даже было короткого телефонного разговора, чтобы устранить тот или иной недуг.

«Наследник жив, покуда жив я!» внушал старец царской чете, перестраховываясь, на случай смены благосклонности и безмерного уважения к нему на немилость. Естественно, что после этих слов царица, ведомая своим материнским инстинктом, молилась на Григория Ефимовича.
Через царицу Распутин нащупал возможность влиять и на Николая.
Таким образом, он через царя, который не всегда отделял семейные проблемы от государственных, оказался способным влиять и на государственную политику, хотя, надо сказать, это далеко не всегда у него срабатывало.

И ещё за одно был благодарен Николай Распутину.
В дневниках Николая есть такие записи, что легче пережить революцию, чем истерику императрицы. Распутин приезжал, брал на руки Александру, что-то нашёптывал – может быть молитвы, может быть увещевания, обещания и проч. и Александра засыпала. Просыпалась здоровым человеком.
Дело в том, что последняя наша императрица унаследовала не только ген гемофилии, но и слабую нервную организацию своей матушки, дочери Виктории, королевы Англии и носительницы гена гемофилии. Кроме того, у Аликс были больные ноги, она очень много лежала и мала ходила.

В это безотрадное время появляется проблеск надежды – Пётр Аркадьевич Столыпин, едва ли не единственное удачное кадровое приобретение Николая.
Он был приближен благодаря исключительно быстрому и жёсткому подавлению крестьянских волнений в Саратовской губернии в 1905 году, на что обратил внимание император и назначил его министром внутренних дел, а потом и премьер-министром, чтобы опыт подавления бунтов и восстаний он перенёс на всю страну.
То, что Столыпин оказался ещё  талантливым и энергичным реформатором народного хозяйства – счастливая удача.
Но это надо было ещё полноценно использовать, а времени оставалось мало.