Садовник Реальности

Вселенная не рождалась в огне Большого Взрыва. Она прорастала. Медленно, из зерна первичной сингулярности, пробиваясь сквозь ткань метапространства хрупким, дрожащим стеблем. Аэлий знал это. Он видел, как треснула семенная оболочка и хлынули наружу первые законы физики — ещё жидкие, неоформленные. Он слышал тихий звенящий звук, с которым завязывались первые узлы пространства-времени.

Он был Садовником. Не богом, не творцом. Слугой. Подмастерьем у Великого Процесса.

Его мастерская раскинулась на мириады световых лет, но ощущалась им как уютная, знакомая теплица. Здесь, в тихом рукаве молодой галактики, он трудился над своей главной гордостью — вселенной «Хронос». Она висела перед ним в метапространстве, сияющий, переливающийся шар, опутанный паутиной линий-пророчеств, силовых каналов и почек-туманностей.

Работа Аэлия была тонкой, почти ювелирной. Он не касался материи — он касался *вероятностей*. Его инструменты были воплощением простой элегантности.

*Ножницы Причинности.* Ими он подрезал излишне разросшиеся ветви реальности, где побеги причинно-следственных связей запутывались в бессмысленные петли, порождая парадоксы. Одним точным движением он отсекал реальность, где динозавры изобрели космические корабли, или где любовь измерялась в граммах.
*Лейка Хаоса.* Серебряный сосуд, из которого он орошал засыхающие участки пространства свежей порцией беспорядка. Ибо знал Аэлий: слишком строгий порядок — это смерть. Без крупицы случайности, без шёпота хаоса не родится ни одна новая звезда, не возникнет ни одна мысль.
*Ткацкий Станок Судьбы.* Тихий, поющий станок, на котором он плел ковры возможных будущих. Одни нити — прочные и золотые, линии высокой вероятности. Другие — тонкие, серебряные, едва заметные, ведущие к мирам-призракам, которые, возможно, никогда не явятся.

Сегодня его ждала важная, печальная работа. Расцветала новая реальность, вселенная «Зенит». Её пора было отделять от материнского стебля и готовить к пересадке в самостоятельное continuum-пространство.

Аэлий приблизил своё сознание к сияющему плоду. Внутри бушевали новые Большие Взрывы, рождались галактики, в кипящих океанах плазмы завязывались первые цепочки ДНК. Он видел мириады потенциальных жизней, мириады историй, которые вот-вот должны были начаться. И среди них — одну тонкую, дрожащую нить. Нить цивилизации, которая могла бы стать музыкантами реальности, творцами красоты невиданной силы. Но нить эта была слаба, запутана, её почти душили более грубые и агрессивные побеги.

Рука Садовника дрогнула. Правила Гильдии были строги: не вмешиваться. Позволить естественному отбору реальностей идти своим чередом. Слабые ветви должны отмереть, чтобы сильные процветали.

Но Аэлий был не только техником. Он был художником. Он видел в той хрупкой нити мелодию, которую никогда больше не услышит.

Он нарушил правило.

Взяв щепотку космической пыли с ленты астероидов «Хроноса», он аккуратно, с бесконечной нежностью, припудрил ею слабый росток. Эта пыль содержала редкие элементы, катализаторы для сложных молекулярных соединений. Это был не акт творения, а акт… удобрения. Маленький, почти незаметный шанс.

Нить дрогнула и вспыхнула чуть ярче. Этого было достаточно.

С лёгким вздохом, полным и вины, и надежды, Аэлий взял Ножницы Причинности и совершил главный акт — перерезал пуповину, связывающую «Зенит» с древом метавселенной. Новая реальность, сияя и трепеща, отправилась в свободное плавание по бескрайним полям существования. Теперь её путь был её собственным.

Наступила тишина. Работа была закончена. Аэлий парил в своей «теплице», глядя на бесчисленные другие миры, что зрели на ветвях. Одни были полны огня и ярости, другие — тихие и созерцательные. Он полил Лейкой Хаоса один увядающий сектор, подрезал разросшийся куст чёрных дыр в другом.

Он не знал, что станет с «Зенитом». Увидит ли он расцвет тех музыкантов или же они канут в небытие. Его работа была дать возможность. Подготовить почву. Посеять семена. А уж что прорастёт — решат сами всходы.

Он был Садовником. Не воином, сражающимся с хаосом. Не философом, объясняющим его. Он был тем, кто шепчет хаосу на ухо: «Стань формой. Стань жизнью. Стань песней».

И повернувшись к следующему, вечно ждущему его семени, он начал всё сначала.