Великий Октябрь в свете освоения 9

Ш.Г. Алиев

 Великий Октябрь в свете освоения

(кое-что к учебнику)


Горловка (ДНР) — 2025
;

** *
Как бы обобщая все вышесказанное, — вместе, готовя почву не самому ли главному, что хочется сказать, для чего, собственно, настоящая работа начиналась и, представ поначалу небольшой заметкой, разрослась в довольно большое «многабуквие», — мы должны окончательно заключить достаточно простое и не раз педалируемое. Практика, не будучи раз навсегда данной, инвариантный, столь же разнообразна, диалектична, переменчива, подобно всему вокруг. И, коль скоро социальная (тем более, коммунистическая) революция есть коренное обновление сложившихся порядков в мире, то она не может не касаться и практики, коей данные порядки существует, где коренятся. Производящая разновидность практики, равно любая другая, сама по себе, слишком тесна, малоемка, чтобы служить способом существования всей полноты человеческих вещей, устремлений, того больше, коммунистических. Вообще, невозможно «впихнуть» безграничные человеческие реалии в одну какую-либо схему, форму, течение, способ существования. К тому же, навсегда, везде. Но, отказывая редукции многообразных жизнепроявлений людей к производству, следует исключить также повсюдную выдачу за практику (деятельность, творчество, труд и т.д.) единственно производящий способ существования человека в мире.

Стало быть, если мы полны решимости коммунистически-революционно преобразовать наличное общество, историю, — это предстоит проводить не в мерах производства, но того специфического способа бытия человека, что принципиально выше последнего. Он в качестве будущего преодолевает ограниченности и сохраняет положительные моменты не только производящести, но также, предшествующих ей форм, завершая первый цикл диалектического движения практики. И свобода, которой человек начинает жить здесь, — принципиально иной природы, поскольку идет не столько от необходимости (как осознанной необходимости), а от долженствования. Субъектная сознательность человека определяется не необходимостью, но долгом, присутствием в открытости бытия, трансцеденцией. И это все доступно, коль скоро практика протекает осваивающе-произведенческим способом человеческого бытия.

Поскольку деятельность (способ человеческого бытия в мире) не сводима к производству, есть вещь диалектичная, — разнообразно существующая, претерпевающая изменения, — она простерта также вне производящей данности. И как таковая, выступая непроизводяще, преимущественно явлена, значима. Разве что на сравнительно короткий миг (где-то, как показывает история, на 400-500 лет) протекает в производящем качестве. Кстати, не затем ли, чтобы здесь восполниться свойствами, особенностями, в производстве (производяще) обретаемыми? Они, нельзя не согласиться, придают человеческой деятельности известную зрелость, самостоятельность, мощь, без которых вряд ли коммунистический (событийно живущие) люди сильны полнокровно со-творчествовать бытию, созидая, положительно упразднив производство.

Долго ли, коротко производящий способ человеческого бытия тянется, — как бы ни существовал, каких бы успехов (в свое время), опыта люди здесь ни достигали, — но именно в непроизводящей (постпроизводящей, еще точнее, осваивающе-произведенческой) данности практика, как мы показываем в других работах, по-настоящему и по большей части обнаруживаема. Так что, человек, ею живущий, также раскрывает себя по подлинности: цельно (целостно) с природой, бесконечным вещным окружением, осуществляясь миром. Здесь-то человек не впадает в отчуждение, тупики, несомые производством, — поскольку последнее абсолютизируется, предстает недиалектически, вне своей преемственной связи с предшествующим и будущим состояниями практики, вне своего исторического места, движения.

Мы довольно долго ходим, топчемся вокруг факта существования разновидностей практики, устанавливающих производству историческое место. Как таковые они являют, отличные (предшествующие и последующие) от производства, этапы, ступени. Мы даже, включив в исторические типы практики, по разному поводу говорили о них. Сказанное, по крайней мере, абстрактно-общо должно быть известно (даже в содержательном плане) диалектико-материалистически зрящему мир, историку. Достаточно, отталкиваясь от производства, зная его негативы, «несправедливости», изъяны, — в частности, держась общедиалектического закона отрицания отрицания, — как бы редуцировать общественные состояния, лишенные данных «изъянов». Вообще-то, в таком духе много написано даже в хрестоматийном плане. Сказано и нами. Наконец, всем известны, набившие оскомину, штампы-схемы об общественно-экономических формациях. И нельзя не заметить, «схемы» данные отнюдь не ложны, а истинны, выражают действительно-исторический прогресс на планете.

На самом деле. В человеческой истории почти все как в данной «схеме» вершится. Обратимся к ней снова, дабы обнажить один, мы полагаем, весьма важный момент истины, который как-то неверно, не так, не подобающе представляют, главное, реализуют адепты.

Докапиталистическая история, включающая множество цивилизаций, несомненно, являет исходное состояние в становлении практики. То есть, ступень, форма ее реализации, не выступающая производством. Как таковая она принципиально противоположна последнему! И особенно — на ранних этапах: там, куда еще не проникли элементы присваивающей, тем более, производящей организации труда, добывания средств существования.

Продолжая сказанное в предыдущих разделах, можно в данном (начальном) процессе выделить допроизводящие общества, которые обнимаются понятиями «традиционные общества», «общества, основанные на отношениях натурально-личной зависимости». Перед нами: общинно-родовое общество с первобытной общиной, «первоначальным («примитивным») коммунизмом», и рабовладельческие, феодальные страны, и даже «азиатский тип общества». Здесь, можно сказать, еще не вызрели классы, царят отношения личной зависимости. Нет (или существует в неразвитом состоянии) частной собственности. Люди в целом живут осваивающе.

Труд во многом носит коллективный (общинный) характер. Будучи непроизводящим, он, хоть и урезанно («в-себе»), но выступает произведением. Другими словами, люди здесь не навязывают природному окружению своемерно-самонадеянные цели, устремления. Напротив, трудятся, живут всецело вписанные в ритмы, ход дел, инструментарием самой природы. В этом смысле они существуют, творят не отпавши от бытия, довольствуясь тем, что дает, предлагает, доступно из естественного окружения, под его «покровом» (прибытийность), его средствами.

Само созидание здесь вершится принципиально иначе нежели позднее, в производстве. Не столько человек создает необходимые блага жизни, сколько помогает (даже направляет) матери-природе в данном процессе, собирает (на страде) ею урожденные (уроженные, урожайные) продукты. Обеспечивает и поддерживает тем самым цикл процесса природного созидания. Обо всем этом и многом другом мы говорим, в частности в пятом разделе книги «Практика: общий охват извне» [http://proza.ru/2023/04/12/768]

Нечто подобное, но на высшем уровне развитости, — поскольку обогащены достижениями производящего этапа, — являют постпроизводящие общества. Им-то, их созидательному творчеству присущ статус действительно коммунистический, осваивающе-произведенчески реализующийся. Человекобытийные формы, пребывающие еще в-себе, прибытийно, как бы свернуто, теперь разворачиваются до своей полноты, зрелости (событийность). Коммунизм первобытный (в-себе-бытие коммунизма) прорастает для-себя-бытием...

Прежде, чем перейти к нему, точнее, к роли коммунистических начал в придании революциям, — включая называемые «коммунистическими» и, на самом деле таковым, — напомним (причем, предельно кратко) субординацию в диалектике практики производства как специфического способа человеческого бытия. Соответственно, установим место и роль иных исторических типов практики, сопряженных с ним. Это, к тому же, закрепит сказанное выше, высветит, обозначенный несколькими абзацами впереди, «момент истины», подтвердит идею о необходимости его учета как исключительной особенности развертывания коммунистической истории, в частности, революции, несущей последнюю.

Поскольку о спецификациях означенных типов практики, особенно производстве мы не мало говорим, еще больше писали в других работах, реализуя означенную задачу, ограничимся лишь видимым из методологии от общедиалектического закона отрицания отрицания. Его (следовательно, методологии) убедительность, равно всесильность, — несомненны. А, обнаруживаемое практикой, отрицательно отрицательное становление, где производящий способ существования логично умещается, — опять же, не что-то от голословного утверждения, пустой субъективной «схемы», навязываемой действительности, жизни. «Схема» данная, являя всеобщую объективно-предметную логику, повсюдно подтверждаясь, описывает означенное диалектическое становление любого предмета, включая практику. Однако... Выражает, как понятно, несколько локализуя. То есть, конкретизируя, специфицируя данную общепредметную логику. Еще точнее: конкретно-предметное движение (в нашем случае практики), будучи особенным случаем всеобщей диалектики, вершится всегда со своими «нюансами». Часто даже неповторимыми. Тем более, это касается исключительного предмета, практика, где соединены бытийное и человеческое во взаимоувязке.

Разумеется, данная логика («схема», движение практики в логике) должна бы отталкиваться, подтверждаясь в другой логике. А именно: исторической. Другими словами, в действительном протекании жизни: как в историческом процессе становления человека реально и конкретно, — в событиях, делах, лицах, жизненных перипетиях, — человеческое творчество, труд, вещи разворачивались, временились. И, нельзя не заметить, специальных (тем более, основательных) работ, где бы это все реально, последовательно- исторически прослежено, просто нет.

В своих наработках (в частности, той же «Практике...») мы тоже, как бы вскользь, касались некоторых сторон процесса. Да и теперь отмечаем кой-какие моменты. Они, разумеется, весьма далеки от передачи и фиксации полноты действительной текучки. К тому же, в свое время, на собственном месте. Тем не менее, обнаруженное, что ни говорить, подтверждает и убеждает в описанной (причем, предельно общо) логике разворачивания искомого нами предмета (практики).

обратившись от замечаний общего характера к интересующему предмету, мы видим, что в свете означенной логики и исторически, практика производящей данности утверждается отрицанием своего предшествующего состояния, натурально-личного способа человеческого бытия, выступающего произведением-в-себе. Производство, будучи диалектическим отрицанием последнего, явлено миру, снимая, т.е., неся в себе (хоть и не сознавая поначалу, а то и вовсе) его. Повторим вышесказанное: произведение-в-себе, кто и что бы ни говорил, присутствует в производстве, пусть, «на заднем плане», скрыто, неприметно. По крайней мере, в форме реальной возможности. А на первых порах — очевидно.

Обычно первое отрицание в развитии соответствующего предмета резко (как бы «отвергая, контрастируя») противопоставляет результат и исходное состояние. Потому, недиалектическое (незрелое) мышление довольно долго, если не навсегда, между ними не усматривает переход, связь, общность. Диалектик же должен их видеть. «Видеть» наличие (в какой-либо форме) элементов исходного состояния в данном (первом) отрицании. Выходит, совершенно не случайно в плане сказанного, что в представлениях коммунизма людей производящей поры непременно присутствуют также моменты, выражающие этот коммунизм, из допроизводящих форм жизни.

Сложившись, существуя, двигаясь (даже по этапам, стадиям), производящая практика, — другими словами, первое отрицание исходной ступени практического становления, — вместе с тем, исчерпав реальные возможности своего развертывания, предоставляет условие для второго отрицания (отрицания отрицания) диалектического процессирования нашего предмета. Не забудем, речь о практике как таковой. Предоставляя же эти «условия», первое отрицание (производство) как бы «высвобождает из плена» момент ы исходного состояния, которые держало подавлено, в глубокой тени (отчего они обычно не узревались).

Производство, стало быть, придя в мир первым отрицанием исходного состояния практики, преодолевается, снимается, благодаря второму отрицанию (отрицанию отрицания), завершающим цикл предмета на известной (собственнической, своящей, осваивающе-присваивающей) основе. Посредством второго отрицания предмет, удерживая производство, на его основе якобы возвращается к исходной ступени, чтобы восстановить ее в правах. Причем, — освобождая от всевозможных привходящих форм и напластований, обогащая значимыми моментами второго (результата первого отрицания) состояния. Главное же — исходная ступень восстанавливается не просто как некоторое дополнение, к тому же, препарированное производящим опытом, но именно как ведущее, определяющее, включая само производство (его протекание, смыслы, цели, особенно технику), начало.

Таким образом, перед нами снова исходное движение, являющееся произведением. Но не в-себе (что характерно исходной ступени), но для-себя. Оно и понятно. Завершающая цикл движения, ступень не может выступать буквально изначальной данностью, но, обогащенное и разворачивающееся на основе непреходящих достижений первого отрицания (производства), оно есть уже некоторый синтетический (в этом смысле новый) предмет, с характерными свойствами, особенностями.

При описанной диспозиции, коль скоро берется в диалектическом становлении, производящая практика вполне правомерно и необходимо включается в канву протекания коммунистической практики и практики вообще. Отсюда, вряд ли практика будет полномерной без производящего своего этапа-ступени. Вряд ли подлинно коммунистическая действительность утвердится, не обретши опыт производящей истории. Стало быть, совершенно не оправдано в виду негативных моментов современного производства характеризовать его в целом тоже негативно. Есть в нем (собственно, в любом другом предмете) положительное и отрицательное, которые уместны, свойственны в своем месте, в свое время, в соответствующем отношении. Диалектически относящееся к действительности, сознание не может не видеть это.


** *
Итак, очерченная логика развертывания практики, производству предоставляет свое историческое место. Повторимся, «свое историческое место» (и роль). Однако, не абсолютное всезамещение и всезатмение, до чего доходят обыкновенно сплошь да рядом, и от чего возникают разного рода «непонятки», кривотолки, ложные пути движения. Главное — инфернально роковые следствия для истории, человечества, планеты в целом.

Объективно, служа утверждению коммунистических начал и форм жизни, производство само по себе, конечно, не обнаруживает (по крайней мере, явно) эти начала. Ими светятся, как не раз говорилось, формы, типы жизни, обмежовывающие производство, производящую практику, так сказать, «снизу и сверху», в качестве исходной и заключительной ступеней практики, в-себе того, что потом, по преодолении производства (вторым отрицанием, отрицанием отрицания) восстановятся для-себя.

Вместе с тем, достаточно как бы уйти на периферию («в маргиналии») производства, как означенные непроизводящие формы непременно обнажатся. Особенно, в непосредственных, чувственно-предметных, живо-созерцательных областях творчества. Наконец, как мы установили, непроизводящее обхождение с вещами способно узреть, фиксировать также, держащееся истины, зрелое осмысляющее мышление...

Нетрудно показать, что «в-себе» практики, к тому же, коммунистические начала, выражая натурально-личный способ существования человека в мире, ближайшим образом являют земледельческий труд и способы общинной организации жизни людей, их взаимоотношения, зависимости вокруг собственности. И, что важно, у многих народов данные взаимоотношения с приходом производства и, вообще, по мере перехода к нему довольно сильно вытесняются, преображаются в сторону разложения общины, индивидуализации, парцелляции (больше, «вещефикации») людей и труда. К тому же, производящей технизации последнего. Все это — характерные черты капитализма, производяще-капиталистического отчуждения.

Вместе с тем, у некоторых народов стихийно-примитивные (натурально-личные) коммунистические формы жизни, как бы консервируясь, довольно долго сохраняются, особенно в сельскохозяйственной сфере. Во всяком случае, именно в России они, формы общинного землепользования «дотянули» вплоть до XX века. Причем, — вопреки тому, что их усиленно разрушали в централизованном порядке, сверху, насаждая буржуазно-товарные и индустриальные формы хозяйствования, разобщающие людей до «атомов» и опроизводствляющие (технизирующее) труд.

Именно потому, как известно, складывающееся в России революционно-освободительное движение (особенно Народничество) захватилось и отталкивалось от существования форм общинного труда, землепользования, вообще, собственности как зачатков и образцов коммунистического устройства жизни, которые сохранились в русской действительности. Их-то, — «подлинно справедливые», свободные от частно-собственнической «коррозии», как следует устраивать жизнь, что объединяет людей, не частностит, избавляет от всевозможных негативов буржуазности (эгоизма, стяжательства, отчуждения, разложения человека и проч.), — посредством революции предстоит, полагали они, удержать, культивировать, развить. Больше, — распространить на всю экономику, остальные сферы жизни, вытесняя, укоренившиеся, бездушные капиталистические формы организации труда и отношений между людьми. При этом, разумеется, следует общинный опыт жизни обогатить, восполнить научно-техническими и культурными достижениями, несомненно, обретенными человечеством в последующем развитии. В том числе с приходом производства, капитализма.

Можно сказать, означенное видение дел было, так либо иначе, унаследовано отечественным марксистским движением, особенно направлением, возглавляемым В.И. Лениным. Известно ведь, на складывание, образование его как ученого, мыслителя, революционера отечественные революционно-демократическое и народническое движения оказали неизгладимое влияние. Верно и то, что сам В.И. Ленин в ряде своих работ убедительно доказал, что народники во многом заблуждались. В частности, — относительно проникновения и развития капитализма в России, подвергавшем их взгляды серьезной коррекции. Это, однако, не мешало вождю русского коммунизма воздавать освободительным идеям революционеров демократов и народников высочайшую оценку. Больше. Хоть, и «идя другим путем, — признавать известную правоту их относительно состояния дел на селе Руси. Вообще, коммунистическое революционно-освободительное движение в России, особенно этап развития его, связанный с деятельностью большевиков, тем, как раз, характеризуется, что марксистские идеи, — уже потому даже, что никто здесь (включая Ленина, Плеханова, других вождей социал-демократии) не был знаком с многими, иной раз, весьма значимыми трудами, стало быть, идеями Маркса и Энгельса, — сплавлялись с опытом революционеров-демократов и народничества. И этого тоже было мало, почему и приходилось довольно часто, отталкиваясь от задач конкретно-реальной борьбы, восполнять его решениями, положениями, делами, так сказать, «с колес». Не потому ли перед нами не просто марксистское движение, но то, что получило название марксизма-ленинизма!

Что бы ни говорить, участникам русского -освободительного движения, в том числе социалистам (эсеры), коммунистам, сложившимся, вызревшим из народничества, возможность общества непроизводящего характера — вещь, вполне очевидная. Повторяем, они, вслед за народниками, отталкиваясь от факта существования на Руси непроизводящих форм хозяйствования, полагали, что сельскохозяйственный, общинная жизнь, способ организации людей в общине, артелях, их труд, собственность, формы взаимоотношений, не были капиталистическими. И, вообще, на Руси капитализм еще не утвердился по-настоящему, полномерно. Во всяком случае, так, чтобы вытеснить, преобразить традиционно-общинные формы жизни. Все это, как раз, влекло видение иного, нежели на западе пути освободительной работы в стране.

Ленин, Плеханов, конечно же, глубоко усвоили, знали идеи народников. И Эсеры, между прочим. Всего этого не скажешь о тех же коммунистах, которые вызревали в Европе, да и у нас позднее.

Между тем, Маркс (в 1881-м году) в письме к Вере Засулич прямо говорит, что опыт народников, дела, происходящие на Руси в связи с сохранением общинного землепользования, общинной собственности общинного труда, могут и должны служить важнейшим подспорьем, путем и вехой революционно-освободительной борьбы. По крайней мере — на Руси! Основоположник научного коммунизма в этом смысле прямо говорит, что на Руси революция может даже раньше начаться, нежели на Западе.

Он пишет: его специальные искания, изучение первоисточников подтверждают, что именно путь на сохранение, укрепление и развитие общинных (первоначально коммунистических) отношений «является точкой опоры социального возрождения России» [https://mrxsm.ru/pismo-karla-marksa-vere-zasulich/]. Больше того. Маркс уверен: «Если бы в момент освобождения крестьян сельская община была сразу поставлена в нормальные условия развития, если бы затем громадный государственный долг, выплачиваемый главным образом за счет крестьян, вместе с другими огромными суммами, предоставленными через посредство государства (опять-таки за счет крестьян) «новым столпам общества», превращенным в капиталистов, — если бы все эти затраты были употреблены на дальнейшее развитие сельской общины, то никто не стал бы теперь раздумывать насчет «исторической неизбежности» уничтожения общины: все признавали бы в ней элемент возрождения русского общества и элемент превосходства над странами, которые еще находятся под ярмом капиталистического строя» [Там же].

И дальше Маркс, в порядке закрепления сказанного, цитирует другого американского автора: «новый строй», к которому идет современное общество, «будет возрождением (a revival) в более совершенной форме (in a superior form) общества архаического типа» [Там же].

При этом для движения в данном направлении, для возрождения коммунистических отношений нужно было бы, говорит он, прежде всего устранить тлетворные влияния, которым они подвергаются «со всех сторон» в производяще-капиталистическом окружении. Вместе с тем, устраняя данные «тлетворности», необходимо «обеспечить» им «нормальные условия свободного развития» [там же]. То есть, в качестве таких условий следует восстановить способ бытия человека в мире. Другими словами, аналог его (пусть и возрожденный на высшем уровне), коим общинные отношения в свое время существовали. Это означает, точнее говоря, возрождение допроизводящего способа бытия традиционного человека, который мы выше называли произведение-в-себе. Предстоит только развернуть его в произведение-для-себя, очистив от тлетворных форм производящести.

Как понятно отсюда, сохранившиеся в России общинные (в качестве носителей первоначально-коммунистических) отношения вместе с практикой, где они возможны, придется высвобождать из пут «узкой первобытности, развивать «непосредственно как элемент коллективного производства в национальном (даже общечеловеческом. — Ш.А.) масштабе» [Там же]. Как раз, опыт производяще-капиталистического существования послужил бы тут в плане данного движения. «Благодаря тому, что она (русская община. — Ш.А.) является современницей капиталистического производства, она может усвоить его положительные достижения, не проходя через все его ужасные перипетии» [Там же].

Вот почему, «сохранение «сельской общины» путем ее дальнейшей эволюции совпадает с общим движением русского общества, возрождение которого может быть куплено только этой ценой. Чтобы спасти русскую общину, нужна русская революция... Если революция произойдет в надлежащее время, если она сосредоточит все свои силы, чтобы обеспечить свободное развитие сельской общины, последняя вскоре станет элементом возрождения русского общества и элементом превосходства над странами, которые находятся под ярмом капиталистического строя» [Там же].

Правда, ни Ленин, ни Плеханов данное письмо Маркса не читали (как, прочем, ряд других весьма значимых работ «основоположников»). Письмо было опубликовано во Франции лишь в 1924 году... А другие работы — еще позднее. Кое-что до сих пор не увидело свет...

Воспитанные народничеством и Чернышевским, русские социал-демократы, коммунисты, кто и что бы ни говорил, сохранили их идеи об общине, соответственно, собственности и труде здесь. Особенно это все держалось в эсеровских кругах. Не случайно, когда большевики увидели после Октябрьской революции, что крестьяне не очень как поддерживают их производяще-революционные начинания, сходу перешли и взяли на вооружение программу эсеров. Отсюда, кстати, союз с последними. И, между прочим, весьма успешно политика пошла в обхождении с крестьянством.


** *
Вообще, коммунисты, движимые даже общедиалектическими соображениями, не могли не сознавать, что нужно, строя новое общество, удержать эти самые общинные (первоначально коммунистические) формы отношений, сохранившиеся на Руси еще до революции. Сознавалось, что их нужно как-то множить, крепить, углублять. По возможности, — переносить и на город. Повторяем, к этому звал Маркс, а также, как показано выше, диалектика.

И все же! Что бы ни говорилось, революционное и постреволюционная перспективы мыслились и разворачивались большевиками-победителями процессом, где предстоит не столько возрождать общину, общинные формы жизни, в том числе труда в сельском хозяйстве, сколько индустриализовать сельскохозяйственный труд. То есть, поднять уровень жизни людей села до городского, «пролетаризовать» крестьянина, вызволив, тем самым, его из «долгов», повинностей, забот относительно Земли, общины, с которой он традиционно (куда больше, нежели родственно) связан. Так общинник, действительно, освобождаем от «вековечной допотопности», «архаики», от труда (малопроизводительного, рутинного, без нормы, регламента, техники, зависимого от «капризов природы»). Наконец, сельскохозяйственный труд, переведенный на индустриальные основания, становился более производительным, задачи продовольственного обеспечения общества успешно решаются, экономика получает подспорье для развития, благосостояние, уровень жизни жителей села становится комфортным... Одним словом, это во всех отношениях несет выгоду!..

Тем самым, сколь бы ни были правы устроители нового мира, главное теряли из виду. Верно! Производящая одержимость, безоглядная индустриализация общинных форм жизни одновременно преодолевает, вытравливает не всего более ли значимое: живое, освященное присутствием бытия и само присутствие последнего? Общинный Труд, как говорилось, изначально вершится на благо рода, общих интересов. Он сопровождается со-седством, со-участием членов коллектива (артели). Исполнен личными сопереживаниями, оценками, ожиданиями, воздаяниями, взаимопомощью, равенством, братским единением общинников, отсутствием эксплуатации, наживы одних за счет других и проч. Что замечательно, — труд данный (еще прибытийный) не вырывает человека из соприсутствия бытию, сам бытиеносен. Его, повторяем, характеризует произведенческость (пусть и крайне незрелая, в-себе).

Нам представляется, очень глубоко смысл и содержание коллективного (артельного) труда описывает один из первых отечественных писателей-классиков, Николай Иванович Кочин в своих книгах «Девки» [См.: Кочин Н.И. Девки. — М.: Советская Россия, 1958] и «парни» [См.: Кочин Н.И. Парни. — ММ.: Вече, 2014]. Труд этот, формы взаимоотношения внутри артели, коллективов совместно живущих людей, конечно, описывает и ряд, в том числе дореволюционных авторов (Мельников-Печерский, Лесков и др.). Однако, они подходят к предмету, как говорится, «в меру своей испорченности», т.е., примитивного видения коммунистических начал.

Так вот, коллективные хозяйства, кооперативы, где люди поначалу объединялись означенным образом своей естественно-общинной, артельной жизнью, трудом, напоминая прежнее совместное землепользование и общинную собственность, новой властью неуклонно «цивилизируемы», совхозируемы, огосударствляемы. Труд общинников на земле, вокруг собственности уподобляется функционирующим на фабриках, заводах, промышленных предприятиях. Традиционно-артельное ведение хозяйства изживается. Общинный труженик превращается в подобие рабочего, производящего работника, совхозника.

Короче, изживаются именно те формы совместного (общего, общинного) труда и взаимоотношений между членами коллектива, которые возможны и предполагаются в подлинно общинных (архаичных) условиях, где свобода и полнота существования каждого прямо сопряжена и обусловлена полнотой жизнепроявления всех, общины в целом. Ведь, по крайней мере, именно коллективное, со-вместное, со-участное творчество и жизнь, отношения собственности (своения), явленные уже в обыкновенной традиционной общине, — какие бы преобразования с ними ни вершили, — непременное условие любой произведенческой деятельности, созидания материальных и духовных благ, самого человека. Точно также обстоит и с единением человека и природы, вписанностью людских дел и устремлений в природу, их в этом смысле естественность, связь с бытием, помогающее ее работе, со-участие в творчестве жизни, потребных продуктов.

Кстати, не потому ли активность присутствие внеземных существ и цивилизаций никак не находима современным производяще-земным человеком, что он не то и не так (антропоморфно, примитивно-технически, отчужденный до «вещефицированности» с потреблятством) ищет? Между тем, мы постоянно, на каждом шагу, проникаясь тайнами и законами мироздания, устройством жизни, процессов внутри и вокруг себя, открываем их (как бы сказал Даниил Андреев, «стихиальную», «ливурническую», в конечном счете, «Шаданакарную») беспримерную целесообразность, гармонию, сложную упорядоченность. Налицо поразительная, выходящая за наше понимание, взаимосогласованность всего и вся в системе природы. Не свидетельствует ли это высочайшую, далеко не постигнутую нами разумность, духовно-практическую созидательность, куда глубокую (нежели известная) организацию материи, жизни. Здесь не возникают некие, чуждые последней, предметы. Звезды, планеты, моря, леса, живое, дух движутся своим уместным путем. Нет места хламу, дурному разрушению. Все, напротив, множится, растет. Каждой вещи предоставлен простор для расширения внутри природы. И сама она тем самым крепится, живет, есть, как бы служа, со-присутствуя своему окружению, целостности всего и вся.

Никаких тебе глобальных проблем с «потолками» да «тупиками» производящей безбытийности... Созидающая таким образом многообразие мироздания, высочайшая духовно-практическая активность, совпадающая с процессированием самой природы, естествует, со-творчествуя бытию. До нее нам, коль скоро не утопнем в болотах закатного производства, еще расти и расти. Но «расти» — лишь утверждая себя и мир событийно, коммунистически. Вместе с тем, уподобляясь в растущей степени бесшумным, экологичным, животворным, естественно-природным силам, стихиям, активности... Возможно, — тех, кто раньше нас преуспел на данной стезе. Другого просто не дано!..

Между тем, мы установили: производящая деятельность, связи и зависимости трудящихся ни в коем случае не способны к такой организации труда и жизни людей. Погрязая в лоне культуры, напрочь чуждой бытию, производящие люди неуклонно тяготеют к самоуничтожению, унося с собой и мир. Ведь что есть мир (культура, дух и «прогресс») коль скоро нет человека, изгоняется бытие. В то же время, что есть мир, культура и «прогрессы», поскольку здесь живет производящий человек?.. Правда, с другой стороны, вопреки тому, что объективно работает на самоуничтожение, — как же он субъективно жаждет жизни, боязливо гонит смерть разного рода бесполезностями!..

Можно, конечно, и в производящих условиях пользоваться выражением «артель», «коллектив» и даже называть известные производственные учреждения, предприятия данным словом. Однако, от этого они вовсе не становятся по-настоящему артелями, коллективами и проч. Перед нами обыкновенное производственное («учебное», «показательное», «акционерное», «с ограниченной ответственностью» и т.п.) предприятие, вместе работающих индивидов, не более.

Не случайно в этом смысле, в СССР всегда существовали разного рода артели, и там даже соблюдались известные льготы, привилегии, преимущества для их членов, которые государство поддерживало, поощряло. Но, повторяем, все это не возвышает данные производственные единицы (нередкие также на капиталистическом рынке) до уровня подлинной артельности. Хотя, с другой стороны, дух социалистического общежития, отношений общественной собственности и начатков коммунистичности, сложившихся-таки в обществе, пребывающем на путях утверждения событийного человеческого бытия, создавал здесь кой-какую атмосферу даже той самой коллективности, общности, единства, с которыми не может сравниться ни одно буржуазное предприятие, соответственно, складывающиеся отношения, как бы их ни приукрашивать.

Между прочим, на ряде Восточных, в частности, японских предприятий, поскольку сохранился и поддерживается дух традиционности, натурально-личных связей, человечные взаимоотношения, дух сотрудничества, опеки и т.п. были куда глубже и развитей нежели на предприятиях стран запада, с полностью разобщенными и преодолевшими традиционные начала людьми (индивидами-атомами). Особого внимания в этом смысле заслуживают всем известные Израильские кибуцы [См., например: Александр Аникеев. Кибуцы Израиля или легко ли жить в раю // http://www.proza.ru/2017/10/06/720], напоминающие что-то от отечественных колхозов, кооперативов. Здесь дух артельности («коммуны»), действительно, неплохо развит, в силу известных обстоятельств, опять же, связанных с возрождением еврейско-национальной традиционности.

Нельзя, все же, не заметить, в любых производственных артелях, включая отечественные, отношения сотрудничества, взаимопомощи, социальной справедливости, опеки, уважения, даже родственности и проч. здесь являют себя во многом как что-то искусственное, привнесенное, результат договоренности, добровольного соглашения, воспитания. Все это как бы внешне тому, чем заняты люди: как трудятся, каких высот в овладении техникой и производительности достигают. В этом смысле должны существовать какие-либо инстанции, контролирующие, санкционирующие, обеспечивающие существование означенных связей, отношений между людьми. Потому, рано или поздно, они (кстати, и идеи, дух, их полагающие), которые люди добровольно и сознательно вменили себе, «выветриваются», вырождаются. И, наконец, как бы по второму закону термодинамики, «обнуляются», полностью растворяясь в господствующих кругом отношениях и зависимостях. Результат тем более таков, поскольку община пребывает в чуждом (производящем, частно-собственническом, «вещефицирующем» использующе-потребительском, наживающемся, волевластном и т.п.) мире. Производящие порядки, господство капитализма, с вытекающими следствиями, как мы уже знаем, предполагают и нацелены на отнюдь не коммунальность, коммунизм, социальную справедливость. Им бы буржуазную справедливость сохранить!

Только в осваивающе-произведенческих условиях, где труд из внешней необходимости, переходит во внутреннюю потребность человека, частная собственность преобразуется в собственность общественную, а остальные разновидности производственных отношений насыщаются ее содержанием и смыслами, означенные формы связи, взаимоотношений на работе, в быту, в жизни вообще, детерминируемы из внутренних человеческих побуждений, становятся, тем самым, естественными, неотъемлемыми от них. Произрастая в людях изнутри, будучи естественными, не допускающими что-либо из частно-собственнических рецидивов, если и трансформируются, то, разве что, в сторону дальнейшей коммунизации, развития человечности вовне и внутри каждого из членов общества, освобождения от негативов, которые возможны, а также сохраняются от прежнего существования.

При таком положении дел, когда, скажем за А.А. Зиновьевым, люди будут располагать «полицмейстером внутри себя», станут самодетельными осваивающе-произведенческими созидателями, как понятно, отпадает нужда в некоем внешнем контролере и направителе в виде специального института (скажем, государства). Последний просто «отмирает» за ненужностью. Хотя, разумеется, какие-то хозяйственно-экономические и даже внешнеполитические функции (скажем, за тем же государством как институтом) сохранятся, будут затребованы. Именно в этом смысле следует понимать утверждаемое В.И. Лениным, что в данных функциях аппарату Совнаркома — «жить и жить»...

Так, собственно, должно быть! Между тем, уже сталинское руководство нашей страны, захваченное производяще-индустриальными устремлениями, — между прочим, боясь, что коллективные хозяйства, складывающиеся поначалу на основаниях подлинной общины, могут объединиться в одно движение и составить политическую силу, с которой придется считаться, поскольку у нее будут свои интересы, возможно даже несовместимые с производственными, государственными, с линией партии, — предпринимает попытки как-либо разобщить, ослабить данное движение. В частности, — путем «пролетаризации» его, индустриализации.

Тем не менее, в экономике, устраиваемой сталинцами, общинные моменты в колхозно-кооперативном труде и жизни, а также промышленности, хоть, правда, были серьезно опроизводствлены, все же, не были полностью устранены [См.: Почему Хрущёв уничтожил сталинские артели // Добиться этого удалось именно хрущевской политикой, когда просто были разорваны узы, скрепляющие человека и землю, сельские жители лишались возможности вести хозяйство по-прежнему, крупные производственные артели были упразднены [См. об этом: Как Хрущёв разрушал СССР: от деревни до сдачи национальных интересов в мире // Почему Хрущёв уничтожил сталинские артели//
Повторяем, вопросы сближения города и деревни, которые изначально ставились в стране по ходу строительства социализма и коммунизма, пошли не по линии сведения города к деревне, причем, осовремененной, развитой, но наоборот: деревню старались "возвышать" до уровня города. А между тем, сколько возможностей, — и ресурсных, и территориальных, и людских, — имелось (да и еще имеется), дабы покончить с «городскими муравейниками» («термитниками», «человейниками»), с «вещефицирующей» и математизирующей урбанизацией, превращением людей в совершенных уродов, поскольку они теряют лицо, связь с природой (бытием), лишаются со-седства, подлинного творчества, любви, где непременно соприсутствует бытие...

Если коммунистически нацеленный социализм не справился с человекобытийными проблемами, — не удалось гармонизировать проблему города и деревни, преодолеть производящие тупики, связанные с насыщением труда подлинно человечным и бытийным содержанием, утопив все это в безжизненных хлябях производства, техники, «атомизации» и т.д., — то ожидать от современного капитализма, чтобы ему это все было по силам, никак не приходится. Полагать, что он решит задачи восстановления человека в открытости бытия, возвратит его к единству с природой, стало быть, к подлинности, к произведенческому творчеству (что явлено уже первоначальным коммунизмом) из распавшегося с приходом производства существования, допустимо ли?.. Очевидно ведь, что буржуазное сознание, политика способны сулить! Тем более, утвердить, особенно в пору своего заката. Капиталистическое по своему результату и предпосылке, производство, как мы знаем, — «атомизируя», разбытивляя, отщепляя человека от мира, распорошивая цельность вещей, пребывающих в естественной взаимоувязке, обобщая и обезличивая (технизацией, «вещефикацией») человека, труд и собственность, — в конечном итоге, неизбежно влечет все это к безоговорочной депопуляции. Результаты, выдаваемые за «обобществление» труда, собственности, человека, не могут нести что другое, помимо обнуления (то есть, смерти) их, мира в целом.

Так что, если человечество сегодня впрямь намерено сохраниться, иметь историю, будущее, не исчезнуть вместе с миром, — предстоит возрождать на достигнутой научно-технической основе (пусть производящей) формы общинной совместной жизни традиционного человека, с которыми оно, можно сказать, безрассудно и самонадеянно, ослепленное производяще-либерастическими успехами с перспективами, расправилось, отринуло. Как раз, на восстановление этого всего и должна быть нацелена подлинно коммунистическая революция. Причем, возрождать на высшей основе исходные начала первобытного коммунизма она призвана, не подгоняя их под производство, производящее существование, но, напротив, направив производство (его мощь) на всемерное развертывание их.

Лишь в таком ключе допустимо восстанавливать, утверждать основы первоначального коммунизма и устранить допущенные ошибки (в частности, в нашей стране) и двигаться вперед. Лишь на этих путях подлинно решаема проблема стирания различий между городом и деревней, когда не «деревню» предстоит подтягивать к «городу», а, напротив, «город» — к деревне. Разумеется, пользуясь достижениями современного НТП. Так осуществим диалектический синтез отрицающе отрицательного движения, в том числе практики в коммунистической революции.

Как знать, не выступают ли предпринимаемые в последнее время попытки отечественной власти, во всяком случае, В. Путиным, под личиной так называемого «прогрессивного консерватизма» и «возврата к исконным традициям с ценностями», восстановления данных начал? Большими сомнениями, вообще-то, проникаешься, ибо, как очевидно, властная политика ничуть не меняет свой прежний безоговорочно буржуазный (к тому же, худшей пробы) курс, хоть и пробавляет, комуфлируя его, довольно часто и безответственно громкими, но пустопорожними, потреблятски-выхолощенными словесами.

Как бы там ни было, мы уверены, движение именно в направлении восстановления, возрождения традиционно-коммунистических начал, — причем, не половинчатое, не «майски-указное», безответственно-голословное, не A la Dugin, а настоящее, — действительно, послужит вызволению отечества из инфернального падения. А коль скоро за нами последуют остальные страны, не окажется ли преодолены безвыходные тупики, глобально-планетарного кризиса, где современный мир уже погряз, так долго производя.

Между тем, и этого мало! Если, далее, революцию (принимаемую многими даже за «коммунистическую») понимать только как результат и процесс разрешения антагонизмов, возникающих в капитализме из-за наличия классовой борьбы, вообще, конфликта между производительными силами и производственными отношениями, тупиков наличного способа производства, ухудшения положения населения, роста социальных потрясений, то, действительно, становится понятным и правомерным, почему эту революцию называют «социалистической». Ведь, строго говоря, здесь дело идет не о преодолении производства, не о возрождении человека, повороте его лицом к бытию и утверждении в открытости последнего (то есть, в событийности), что есть цель и смысл коммунистической революции.

В «социалистической» же революции (правда, насколько о ней правомерен разговор) дело может идти, самое большее, о ликвидации коллизий в классовых отношениях наличного общества, о преодолении политико-экономического кризиса, об упразднении, ставшей нетерпимой, социальной несправедливости, об устранении накопившихся социальных «болячек» путем совершенствования («модернизации», «реформ»), порождающих все это, производственных условий и т.п. «Совершенствование», «улучшение» же производства, образующих его, элементов не меняет сути наличного. Стало быть, консервирует (так либо иначе) частно-буржуазную собственность, социальное неравенство, классы, «капиталистические перекосы» и проч. Модифицируя жизнь, разве что, внешне, формально, — этим всем никак не устранить коллизии, «болячки», деструктивный крен движения. Напротив, в лучшем случае, комуфлируя, «оттягивая», неуклонно влечется неминуемый крах.

Самое же главное — эта с позволения сказать, «революция», не преодолевая производство, не уничтожает и сам капитализм. «Социализм», вроде несомый ею, всецело пробуржуазный, кстати, декларируем рядом стран метрополии. Он, как понятно, имеет весьма мало что общего с подлинным, утверждающим событийное человеческое бытие, социализмом. Даже в нашей стране, когда с приходом послесталинского руководства коммунистическое движение стало сходить с путей событийности и начал крепиться так называемый «номенклатурный социализм» [См. об этом: Андрей Фурсов. Перестройка. Кто и как разваливал СССР (28.05.2021) // Бузгалин А.В. Причины краха реального социализма // https://www.youtube.com/watch?v=0jR7mrigqWM; Самсонов Александр. О сущности брежневского "застоя"// его же: Почему погиб Советский Союз // ; его же: Как Горбачёв сдал СССР // ; На развал страны работала группа в ЦК КПСС. Но большую роль сыграл и КГБ // http://www.nakanune.ru/articles/112248; Татьяна Яковлева. Как паразиты разграбили СССР. Пир мародеров // krasvremya.ru; Зюганов Г.А. 30 лет назад нас всех предали оптом и в розницу // svpressa.ru; Костин А.Л. ЗАГОВОР ГОРБАЧЕВА И ЕЛЬЦИНА: КТО СТОЯЛ ЗА ХОЗЯЕВАМИ КРЕМЛЯ? // Москва: Алгоритм, 2010; Дмитрий Голованов. Революция бухгалтеров и юристов // slon.ru; Игорь Родионов. Зона русских интересов // Завтра, № 47, 18 ноября 2009; На Мальте Горбачев сдал СССР со всеми потрохами // x-true.info и др.], общество, можно сказать, неуклонно скатилось в контрреволюцию августа-91.

Вообще, «социализм», строящийся производяще, не выбирающийся из производящего существования, не направленный на его преодоление (в частности, через «положительное упразднение» в означенном плане), в конечном итоге, есть не что иное, как усовершенствованный до своей полноты (т.е. самоуничтожения), капитализм. И, поскольку в «социализме (не важно каком)», не выводящем за пределы капитализма, бытие вместе с подлинной человечностью изгоняется, совершенно не случайно царит депопуляторство, воля к смерти. Безбытийное и бесчеловечное общество вполне совмещает социализм и капитализм, производящее по сути. Историческая участь (смерть) его тоже однозначна... Разве не это все свидетельствуют очередная модель «нового мирового порядка» в лице изобретения швабовцев, инклюзивного капитализма (что то же, стейк холдер капитализма)? Не этим ли губительным креном пока что влечется наше общество, причем, не просто с августа-91?..

Конечно, другое дело, коль скоро коммунистические революционно-освободительные силы, добившись власти, начнут устраивать (шаг за шагом, по возможности и последовательно) все ради избавления от капитализма, его проявлений. Главное — радикального преобразования производства утверждением начал коммунистической общности людей на произведенческой основе. Опять же, коль скоро в данном созидании нет восстановления, развития изначальных элементов коммунистичности, которые сложились (даже до появления классов) и по сути своей внеклассовы, — довольно трудно будет судить о верном пути данного движения. Стало быть, — о его бытиеносности и развертывании подлинной человечности.

Повторим еще и еще раз. Если формировать коммунистические дела, только решая проблемы производства, — производительных сил, производственных отношений, развития технологий, индустриализации, научно-технического прогресса и даже «обобществления» (обобщения) труда, собственности (в урезанном, экономическом смысле) и проч., — нет смысла вести речь о преодолении капиталистичности в становлении общества, его подлинном обновлении. Смысл и удел подобных «прогрессов» один, четко обозначенный Андреем Вознесенским в поэме «Оза»: «все прогрессы — реакционны, если рушится человек». Двигаясь таким лишь руслом, невозможно избежать смерти человека (и истории). В частности, — через депопуляторские уклоны.

«Социализм», устрояемый на производящей (капиталистической) платформе, — в своем итоге, на путях «государственного капитализма» или «номенклатурного социализма», — тоже ведет к «новому мировому порядку» («новому Ковчегу»), уже уготовленному депопуляторскими силами современности... Как бы завершая все, благодаря тотальной информатизации и дигитализации жизни, воцарится, претендующая на сингулярность, трансхуманная техно система, в виде того же всесильного расчеловеченного «цифрового левиафана», обрушивающаяся, наконец, в глобальный коллапс.


** *

Как бы там ни было, позволим себе сказать, что непреходящие величие, значимость Великого Октября и в том, о чем мы говорим в настоящей работе. Она, к тому же, предполагает и подтверждает наши выводы. Во всяком случае, Великий Октябрь был призван открыть, начиная с Советского Союза, движение общества, человечества к коммунизму, подлинной истории. Причем, — это архи важно, — обращением и возрождением на современной основе первоначальных истоков коммунистичности, нацеливаемых, в свою очередь, на всестороннее развертывание человека в со-присутствии бытия. Даже обстоятельства, когда и где Великий Октябрь протекал, на такой вывод настраивают. Нет нужды напоминать, коммунистическая революция вершилась в России, где общинные (изначально-коммунистические) отношения, не преодолевшие натурально-личный характер в сфере земледелия, — когда объединяющим началом, духом людей выступало общее, общинная (коллективная, подлинно своящая, стало быть, осваивающая) собственность, — сохранились во многом. Главное — они требовали не прекращения, но продолжения, развития на новом уровне и главенствующим образом. Только на такой ток вещей, собственно, и была распахнута «дверь» Великим Октябрем.

Изначально коммунистические коллективно-общинные отношения революционерам, строителям нового общества предстояло, удержав, пестовать. Больше. Перенеся на остальные (включая «город») сферы жизни, формировать, расширять, углублять. Преобразовывать в их пространстве иные отношения, в частности, идущие от производства. Подспорьем же тому, повторяем, должны были стать достижения современной науки и техники. Главное — осваивающе-произведенческое мироотношение, духовность. Строители нового общества соединили б, тем самым, начала первобытного коммунизма с возможностями современных производительных сил, выращенных капитализмом. Вдохнули б в них новую, полнокровную жизнь, идеалы, со своими перспективами, реалиями на существование. Последние-то уже превращают в-себе-бытие коммунизма в для-себя-бытие, и прибытийное человеческое бытие перерождается в событийное, т.е. подлинно коммунистическое становление.

Так, по сути, решается задача, заявляемая всеми коммунистическими видениями будущего: стирание различий между «городом» и «деревней», построение бесклассового общества, со всесторонне развитыми людьми, не терпящими социальный гнет и отчуждение. Им по плечу, поскольку действительно утверждают общественную собственность, подлинно гармонизовать общее и отдельное в жизни, общественное и личное, мирное и человеческое, природу и человека. Последний способен успешно и адекватно совладать (потребляя нормально) с техникой, информацией, созидать себя и окружение. И, уж конечно, — не допуская никаких глобальных проблем, кризисов и преодолевая «завалы», уже нагроможденные производящим существованием.

Не насыщенная прежде всего изначально коммунистическими содержанием и устремлениями, возведенными в цель и осмысляемыми в духе меняющейся современности, не осуществляется настоящая коммунистическая революция. А общественные преобразования не носят коммунистический характер, все более опроизводствляясь, капитализируясь.

Напомним, именно в означенном только что направлении по большому счету разворачивался изначально Великий Октябрь и преобразовывалось (во всяком случае, намеревалось двигаться) наше постреволюционное социалистическое общество. Задачи в целом были поставлены, решались. Курс был выверен. Мы приступили к созиданию событийно настроенного социализма.

Тем не менее! В силу производящей ориентированности устроителей, — во многом объективной необходимости удовлетворять сугубо производственные запросы экономики и других сфер жизни, предполагающих, в частности, преодоление отставание от развитых в научно-техническом и производительном отношении индустриальных стран, настоятельная нужда поднять крайне низкий уровень жизни трудящихся, качественно преобразовать систему социального обеспечения, культуру, — политика так разворачивалась, что дела, главное, дух, психология, отношения людей, особенно в послесталинскую пору, неуклонно проникались, уподоблялись буржуазностью, «вещностью», технократизмом, мещанским потребительством, культом наживы.

Это все оправдывалось, далее, соображениями укрепления сложившегося строя, обороны страны от покушений извне, от капиталистического нашествия. Немалую роль сыграло и ведение экономической (монетаристской) и культурной политики под влиянием внешнего окружения. Нужно было считаться с последним, приспосабливаться к наличной международной обстановке, искать возможности для сотрудничества, сосуществования, торговли, самообеспечения и проч. в капиталистических порядках.

При всем этом, нужно было также не терять подлинную перспективу, реальное видение, как и куда идти, какие конкретные и по-настоящему коммунистически отягощенные задачи решать. В том числе в экономике, развитии народного хозяйствования его интенсификации. Не меньшие проблемы предъявлялись делами человекообразования, развития событийной культуры...

Нужна была зрелая, развитая, идущая в ногу с меняющимся временем, теория, которую позволяло сложить марксистское учение. Однако, и в данном отношении наше отечество давало весьма серьезную «пробуксовку» (к тому же, производящего толка), о чем мы не раз говорили [см., например: http://proza.ru/2024/11/17/1790].

Тут поневоле вспоминается, видимо, до сих пор справедливое положение основоположников о невозможности коммунистической революции, победы коммунистического строительства в отдельно взятых странах. К тому же — «не готовых, отсталых» по ряду причин. Ф. Энгельс неоднократно и убедительно обосновывает «несбыточность» строительства социализма (коммунизма) в том либо ином регионе, тем более, предприятии («коммуне»), со всех сторон окруженных чуждыми обстоятельствами, порядками буржуазности. Капиталистическое окружение неминуемо (как говорится, «не мытьем, так катаньем») раздавит, «съест» любые новации, как-либо выводящие за его пределы. Ф. Энгельс строил заключения относительно известных локаций внутри соответствующей страны. Думается, выводы его верны и касательно одной, отдельно взятой страны, сплошь обставленной враждебными силами. И особенно — в современном, как говорится, «взаимосвязанном и зависимом (глобализованном) мире». Пусть и вызревшем объективно для качественного скачка, ожидая, надо думать, «ужасающего рева ослов Диониса»...

Видимо, социалистические начала (к тому же, действительные) могут победить, утверждаться в современном, по крайней мере, до сих пор существующем мире одновременно во всех, хотя бы ведущих странах. И, если-таки, данные перемены начнут складываться в одной стране, то она для этого, — для победы, успешного осуществления преобразований, — должна быть предельно развитой: могущественной, самодостаточной, суверенной как в экономическом (ресурсном, инфраструктурном), так и социально-политическом, культурном, гуманитарном планах. Главное — идейно, мировоззренчески, духовно. Лишь такая, она окажется способной выдержать всякого рода противодействующие натиски, поползновения извне. А они неизбежны! Ибо Буржуазное сознание что угодно готово стерпеть, принять, «только не коммунизм!».

Можно в этом смысле сказать, что ресурсами (человеческим, сырьевым), геополитически и кой-какими другими моментами, — главное, означенными элементами начальной коммунистичности, — царская Россия располагала. Правда и то, что не меньшим набором аспектов не была готова. Последним, как раз, довольно часто попрекали многие деятели и вожди левого движения большевиков, которые, все же, взялись за революционное переустройство отечества. И, несомненно, поступили очень верно! По крайней мере, уже тем, чтобы «не ждать от природы и истории» специально преуготовленных условий («жаренных рябчиков», тем более, «ужасающего рева» мифических «ослов Диониса»), а самим их вершить по мере созидания нового мира, пусть и «стоя по колени в болоте прошлого» (В.И. Ленин).

Правда, готовь, развертывай они революцию, воздвигай новое мироздание, без производственных «привязок», не производяще присваивая действительность, а осваивающе-произведенчески, — как бы скоро их дела пошли, каких бы высот восхождения страна наша достигла (когда, между прочим, и на производящей основе поразила мир своими невиданными дотоле успехами)! Каких бы при этом ошибок в процессе движения мы избежали!.. Но, повторяем, сослагательностями историческое полотно не ткется. Хотя, быть может, вос-питает будущий опыт…

Мы, потому, позволим себе напомнить в последний раз, большая беда революционно-освободительных созидателей нового общества состояла в, означенном выше, цеплянии за производящую практику, производящесть вообще. Производяще ориентированное сознание, соответственно, политика в материальной и духовной сферах ошибочно рассчитывали реализовать цели созидания через совершенствование производства. Вплоть до средств, напрочь буржуазной, модели финансово-спекулятивной экономики (в эпоху так называемого «застоя»). Таким образом предполагалось искоренить из жизни «негативы капиталистичности». Развивая производительные силы, достигнув высочайшего уровня производительности, создающей изобилие благ, покончив с «перекосами» в распределении последних и труда, обобществив производственные отношения, повысив уровень жизни (потребления) и т.д., страна, полагалось, изживет частную собственность, с вытекающими буржуазными следствиями. Труд будет не только «обобществлен», но также «освобожден». Долаемо отчуждение. Раскрепощенный человек «всесторонне развит». Каждый член общества станет равноправным сособственником общественных богатств, активным служителем их множения. Наконец, благодаря данным и иным преобразованиям, утвердится общество, где восторжествует принцип «от каждого по способностям, каждому по потребностям».

Кстати, уже в принятой XXII съездом КПСС Программе этот, толкуемый в распределительном смысле, принцип всецело сквозит мещанским потребительством. А коммунизм предстает поприщем, где люди, наконец-то, получат возможность неограниченного удовлетворения своих потребностей (в смысле довольств и т.п.)... И, нельзя не заметить, иное толкование потребления при господстве производства, производящих отношений не может сложиться в принципе. И, вообще, существо его не выбирается за пределы так называемых «потребительских отношений».

При таком подходе справедливо полагать, что преодоление классовых различий и, в частности, дистанции между городом и деревней следует решать не сдвигом «города» к «деревне», но наоборот. Да! Стирались специфические, с самого начала коммунистические (пусть и в-себе) особенности «деревни», она «возвышалась» к «городу». Стремились все устроить так, чтобы «выселиться», «огородить» («урбанизировать»), опроизводствить, «индустриализовать деревню» (означенным выше, образом). К каким «неприятностям» данный путь ведет, мы сегодня воочию видим…

А между тем, коль скоро б имело место подлинное «одреревнение» (распроизводствление, соответственно, девещефикация, детехнизация, декапитализация, натурализация (событивление), очеловечение и т.д.) города, опять же, опирающееся на достижения современной науки и техники, и, разумеется, осваивающе-произведенческой духовно-практической реализации, — впрямь удалось бы перевести жизнь общества с частно-собственнических на общественно-собственнические пути. Удалось бы, другими словами, по-настоящему воплощать коммунистические начала в жизнь, где, как бы сказал еще молодой Маркс, утверждается «натурализм, равный гуманизму и гуманизм, равный натурализму». Мир бы не оказался «человейником», трансхуманизируемым посредством новейших технологий (в частности, платформ, продвинутого ИИ), выливающихся в цифровой левиафан, на небытие.

Итак, после всего сказанного мы должны заключить: любая социальная революция (тем более, коммунистическая) призвана исходить из куда основательного отправления, нежели последнее обычно усматривается. Другими словами, она не может быть ограничена особенностями, проявлениями классовой борьбы, разрешения противоречий, коллизий, взаимоотношений «верхов» и «низов», к тому же, в частно-собственнических обществах, когда при этом способ существования последних видится одним и тем же. В этом смысле означенные факторы (из экономики, политики, социальной, духовной сфер), как бы ни были влиятельны, тем не менее, выражают что-то от частности, локальности, скрывая за собой моменты, куда общего и судьбоносного плана. Всякая социальная революция (по крайней мере, коммунистическая) призвана и вершится, обусловленная не столько внутренними (означенного рода, пусть и весьма основательными, но узкими) детерминантами соответствующего общества. Она вызывается, протекает также (и не главным ли образом?), будучи следствием, продолжением, выражением других, более основательных вещей. Точнее и предельно коротко изъясняясь, причины, особенности и результаты революций, по крайней мере, влекущие межформационные сдвиги и перемены, не сводимы к предметам из ограниченных областей соответствующих формаций. В добавок, они производны от других, более основательных вещей, процессов. Последние как бы объединяют, пронизывая, общественные формации, выступают чем-то вроде субстанции естественно-исторического движения, способом существования социально-организованной материи. Причем, вообще и в частностях, включая любое человеко-мирное образование, что угодно из жизни людей. Как раз, перемены в данных основополагающих, субстанциальных вещах, нужды их самодвижущегося обновления, прежде всего влекут, в конечном счете, любые революционные преобразования.

И хорошо, что таких вещей достаточно мало, если не одна единственная. А конкретно — практика как специфический способ человеческого бытия в мире. В сдвигах здесь с самого начала таятся и зреют истоки, корни, живительные соки, приходы нови, всех подлинных революций. А коммунистической, как самой основательной, общенародной, всеохватывающей и масштабной, даже онтологической, — прежде всего.

Разумеется, «сдвиги» эти преломляются также на означенных классовых, экономических, социальных и проч. процессах. И не с них ли нужно начинать революционные преобразования в соответствующих обществах. Тем не менее, нужно всегда держать в виду общее, главное, не забывать его и соразмерять вершимые дела в жизненной конкретике с ним, утверждая, отталкиваясь от него...

Ведь перемены происходят не только и не просто с вещами, коренящимися в соответствующей разновидности практики, но с ней самой также. Т.е., благодаря революции, диалектически преобразуется и субстанция человеческого бытия, практика как таковая, и конкретно-реальные ее воплощения, явления. Так она претерпевает свое диалектическое становление.

Отсюда, между прочим, куда больше целесообразно и логично вести речь о революционных переменах в общественно-исторической жизни, давать квалификацию соответствующим революциям, отталкиваясь от исторических типов, формообразований, которые они обретают в практическом становлении. Такой (практический) видообразующий признак-критерий, очевидно, весьма бы потеснил (но никак не вытеснил!) так называемый социально-политический признак, часто, надо сказать, самодискредитирующийся и поверхностный. Действительно. Что означают так называемая «буржуазно-демократические, «народно-демократические», национально-освободительные», «антиколониальные», «цветные» и т.п. революции, когда по сути они ничего не меняют на практике. Материальная основа, собственность остается без изменения, если не происходят кой-какие внешние перемены. То же самое относительно так называемых «научно-технических революций», коль скоро они не преобразуют основ и форм протекания существующего способа производства. Так что, если ко всем данным переменам общественной жизни и применима квалификация «революция», то, конечно же, лишь в узко ограниченном (политическом, экономическом, техническом, культурном, психологическом и проч.) смысле. Перемены на практике они мало как обычно затрагивают. Мы не будем дальше разбираться с этим вопросом. Тут многое, чего не касаемся, как бы и без того ясно, вытекает из уже сказанного.

И, заканчивая разбирательство с коммунистической революцией, лишь напомним: она выступает выражением, означенного выше, этапа диалектики практики, когда последняя в своем отрицательно отрицательном движении завершает цикл становления по историческим типам, всего конкретней выражаемым собственностью. И именно, на завершающем уровне своения, пройдя полный цикл, снимая пройденный путь в освоение, практика как бы возвращается к собственному исходному состоянию. То есть «возвращается» на высшем, синтетическом уровне, где исходное начало не просто восстанавливается, — так себе, в качестве дополнения, второго плана и т.п., — но выдвинутое на главенство, при удержании положительных достижений первого отрицания. Вот почему здесь, на высшем уровне восстанавливается первобытный коммунизм, с чего человек начинает практически, — причем, осваивающе, произведенчески (пусть еще в-себе), — утверждаться в мире.

Только теперь осваивающе-произведенческая практика, соответственно, вытекающие из нее формы связи человека с действительностью, остальные многообразные сферы жизни, — все развертывается для-себя-бытием! И практика в полноте отношений утверждается осваивающе-произведенческой данностью. Собственно, именно последнее дает человеку способность и возможность оставаться самим собой (обществом, в мире, в единении с бытием), располагая всеми отмеченными и не названными особенностями. Только осваивающая практика позволяет человеку сохраняться в подлинной человечности, коммунистичности (событийности). Главное — не исчезнуть именно как человеку.

Разумеется, сказанное совсем не означает, что, развернувшись до освоения, практика дальше не будет изменяться, претерпевать перемены (включая типические) в восходящем процессе. Ведь в становлении на Земле она испытывает пока еще первый цикл поступательно-восходящего спиралевидного развития на своящей (собственности) основе.

Все же, о будущих возможных циклах и о том, какие формообразования претерпит практика, соответственно, человеческая история, сам человек, нам, еще не завершившим первый цикл практической раскрутки, пока сказать почти нечего. Ведь, ко всему прочему, новые циклы, формообразования практики будут течь принципиально другими диалектическими основаниями, иными, нежели прежде, стезями. Пусть, даже сохраняющими весь предшествующий путь к себе. И такому ее движению, как самого себя конструирующему процессу, нет конца. Коммунизм, осваивающее событийное бытие человека, начавшись, не знает остановки, пребывая в постоянном отсвоении от достигнутых рубежей, связи с бытием и творчества.

Опять же, в данном процессе должны происходить собственные революции, коренные качественные сдвиги на практике и в жизни людей. И, как знать, не характеризуются ли они своими специфическими коллизиями, перипетиями, изломами, хоть кое-чем похожими на испытанные нами (в предыстории)? Думается, все же, они принципиально иные, в том числе по форме. С теперешнего своего состояния (со ступени, где стоим, точнее, куда должны подняться еще), нам они в теоретико-рациональной форме просто безвестны. Разве что, фантастам, пророкам-прорицателям, умельцам прозревать «тьму веков» в «туманности» недискурсивного будущего, тут есть что сказать. А слабый живо-созерцательный опыт диалектического (хотя бы, диктуемого отрицательно-отрицательной логикой) движения в целом может подсказать довольно мало что. Во всяком случае, одно. Если в будущем человечеству и предстоит претерпевать революции, то они почти ничем не будут напоминать известные нам, почему имеются основания отрицать здесь знакомые формы революции, включая коммунистическую. Хотя, скажем, на уровне абстрактного формально-структурного видения, — разве не будет он, хотя бы кое в чем и здесь обнаруживаться?..

Можно-таки, надеяться, что, существуя осваивающе, на началах общественной собственности, произведенческого творчества, располагая могущественнейшей техникой и могуществом созидательности, которые нам, теперешним, даже не приснятся, люди тех времен и эпох («эр великих колец» и проч.) найдут в себе силы, ум и волю, чтобы революции у них протекали не столь бесконтрольно, беспорядочно, стихийно, как до сих пор (в, так сказать, «предыстории человечества»). Наши надежды далеко не безосновательны, имея в виду особенности именно осваивающе-произведенческого протекания означенных революций []. Тем более — в далеком будущем.

Несомненно также, что историческое (вернее, «подлинно историческое») движение должно вершиться по линии поступательного восхождения, предполагающего все большую открытость и погружение человека в свое вещное окружение, событийное созидание новых и новых ликов мира, предполагающих дальнейшее его развертывание вширь и вглубь, такое же со-творчество человека и бытия, пределов коему просто нет. Человек будет сотворчествовать бытию, нигде при этом не повторяясь, вместе с тем, не ограничиваясь когда-либо достигнутым в своей реализации.

Становясь вселенской, природной силой, — какую бы созидательную мощь ни развил, в какую бы космическую стихию не оформился, вылился (вплоть до «лучистой энергии», по К.Э. Циолковскому), — человек, конечно же, не преодолевает свою конечность, стало быть, пребывает в том же соотношении с бесконечным, безмерным бытием, в присутствии которого только и сохраняется как таковой, обретая качество конечно-бесконечной, духовно-материальной, смертно-бессмертной, человеко-мирной и т.д. реальности, пребывающей в трехмодусном горизонте времени и движущейся практически.

Как таковой человек, — выходя за пределы, скажем так, «геоцентричности», в космос, натурализуясь во вселенских масштабах, — станет мощной естественной миросозидательной стихией. В том числе способной творить новые миры, кстати, вполне допустимо, как-либо напоминающие, пройденные, зарождающиеся новой жизнью. И даже — мыслящими существами, коим он будет служить своеобразным заботливым покровом, хранителем, спасителем. По крайней мере — до поры до времени (если не навсегда)…

Вместе с тем, повторим еще раз, какую бы мощь, форму, состояние ни обретал, он, вопреки всевозможным технократическим видениям, сохранит себя, свою человечность. Преодолевший отчуждение, он не технизируется, не математизируется (став их придатком). Не становится какой бы то ни было ординарной вещью среди вещей. Хотя, все же, будучи исключительной вещью, он своим существованием вбирает в себя все свое предметное окружение. Обогащенный так, сам проникается и живет любой вещностью из своего окружения. При этом, сохраняясь, не теряя дух и душу, осваивающе-произведенческое отношение к действительности.

И, конечно же, какие бы особенности в дальнейшем развитии ни обретала, практика ни в коем случае не перестанет оставаться осваивающе-произведенческим способом бытия человека в мире. Ибо только на ее основе, живя ею, человек сохраняет себя, всю полноту своих связей с окружением, не теряется, но только утверждается, разворачивается в со-творчестве с бытием. Первый, исходный цикл спиралевидного движения практики, — он, по все тому же закону отрицания отрицания, будет вновь и вновь воспроизводиться последующими циклами практического становления, независимо от их содержания, формы. Вот, только, что есть человек, что в нем непреходяще, что позволяет человеку оставаться человеком, — эти вопросы, как были «головоломными» до сих пор, так и останутся впредь. И не в большей ли мере. Однако, относительно практики, — тут все ясно: ей быть и быть!..

И последнее. Непонимание осваивающе-практического обхождения человека с вещами не позволяет всем авторам, предрекающим, уготавливающим смерть человека, беспомощно разводящим руки перед данным «фактом», находить подлинную альтернативу такому (как они сокрушенно признают, «ужасному») исходу дел. Те же, кто не примиряется с этим результатом, как-то даже заводят «спасительные» разговоры о «сверхчеловеке». Присваивая доступные из производящего существования «сверхобычные» особенности, в нем выискивают какие-то загадочно-мистические, сверхъестественные (вплоть до лярвического самоедства) качества, достоинства. И, конечно же, Последние, выражая губительный дух закатной производящести, не имеют ничего общего с подлинной сверхчеловечностью (если только о ней следует вести речь). И, в конечном итоге, — неизбежно обрекают мир, жизнь на уничтожение. Мы же повторяем еще и еще раз: лишь в осваивающе-произведенческом творчестве, в революциях, которые будут осуществляться на данном пути, кроется единственно возможное и достойное человечности, идущее от бытия спасение, будущее и, если угодно, вечная жизнь.