Настоящее искусство. Глава 22. Ах эта свадьба
Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий.
Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет.
Глава 22. Ах эта свадьба-свадьба-свадьба…
— Не туго, Евушка?
— Нет, спасибо огромное. Отлично. В самый раз, Наталья Владимировна. — Ева неожиданно для самой себя смущенно опускает голову, столкнувшись один на один со своим празднично-белоснежным отражением в богато отделанном зеленым мрамором зеркале. — Я очень рада, что вы согласились помочь нам.
— Евушка! — Наталья шутливо топает ногой и с теплотой обнимает невестку за хрупкие плечи, с восхищением рассматривая в зеркале полностью готовую к бракосочетанию совсем по-девичьи зардевшуюся Лилевскую. — Я же столько раз просила тебя звать меня просто мамой! Я все еще не старая карга, а весьма симпатичная будущая свекровь, и по совместительству — подружка самой красивой на свете невесты.
Лилевская краснеет еще отчаяннее, но на губах свежо расцветает радостная улыбка.
— Прости, мама. Я никак не привыкну, и к тому же так сильно волнуюсь… ваш, — испепеляюще-веселый взгляд Натальи, — то есть твой сын меня точно не узнает.
Из коридора, ведущего в спальню, слышится топот крохотных детских ног.
— Ева! Ева, ты такая… красивая! — пораженно высказывает картавые фразы вбежавшая в комнату миловидная девочка лет шести, одетая в розовое гипюровое платье. — Ты… ты как принцесса из мультиков, только лучше, гораздо лучше!
Ева вновь бросает взгляд в зеркало, и безупречная, девственно чистая Лилевская, изображенная в нем, заставляет ее беспричинно вздрогнуть то ли от безграничного счастья, то ли от невыносимого ужаса, так присущего всем невестам в долгожданный день. На нее широко распахнутыми, блестящими от неожиданных слез глазами смотрит девушка с распущенными и уложенными в стиле голливудских див пятидесятых годов волосами, в шелковом белом платье с длинными и пышными на плечах, но сужающимися к запястьям рукавами, похожими на атрибут свадебного платья кукол Барби, прямой юбкой до щиколоток и откровенным декольте в форме сердца, обнажающим нежные ключицы и часть груди, усыпанной редкими бриллиантами родинок.
«Когда-то это все уже было, — под влиянием мерзкого, скребущего по горлу дворовой кошкой дежавю думает Ева, едва сдерживая слезы. — Надеюсь, в этот раз сердце и разум будут сосуществовать в гармонии».
Она наклоняется к сводной сестре Адамова, тепло и даже по-матерински нежно улыбаясь, глядя на потрепанного плюшевого зайца в малиновом фетровом комбинезоне, отчаянно сжимаемого девочкой.
— Спасибо, Анечка, — она садится рядом с ней на корточки, невольно провоцируя появление бусин слез на глазах Натальи, мгновенно вытираемых ею сероватым бумажным платочком, — но мне и пробоваться на роль принцессы не стоит, когда есть ты.
Она целует девочку в лоб, и этот полный ласки поцелуй остается порхать бабочкой. Аня во власти наивного смущения убегает обратно по своим детским делам в огромную гостиную лучшего номера одного из известных петербургских отелей.
Александр в атласном черном костюме появляется на месте празднования бракосочетания еще до рассвета. Причинами столь раннего визита становятся банальная невозможность уснуть, жгущее где-то внутри волнение из-за окончания свободной и беззаботной холостой жизни и искреннее желание сделать такой важный для него и Евы день абсолютно безупречным, хотя этого неоспоримого идеала, разумеется, достигнуть невозможно.
Рассматривая убранство зала и пытаясь в деталях представить, как именно будет проходить церемония, он хмурится, вспоминая о присутствии на свадьбе его родителей. Мысли об играх юности невыносимо тяготят его, но сейчас он готов, вопреки своим эгоистическим наклонностям, на день сыграть по правилам ради счастья будущей супруги: они не только пригласили на свадьбу Алексея, сводную сестру Адамова Аню, Константина и Наталью, но и попросили последнюю стать подружкой невесты за неимением у Лилевской по-настоящему близких подруг.
Обходя кругом зал, утопающий в тонких ароматах и светлых оттенках пионов, он думает о том, насколько прямо сейчас нуждается в порой до смешного неподходящих фразах Лазарева. Он в который раз искренне жалеет, что не перенес свадьбу на более поздний срок, подходящий для рабочего графика Андрея. Однако что-то колкое внутри подсказывало, что даже в таком случае его друг не появился бы.
От этого странно больно — и одновременно удивительно спокойно.
Александр садится на один из пышно украшенных стульев, произнося во влажную от цветочного дыхания тишину зала:
— Жаль, что ты не увидишь всего этого.
Тихая трогательная мелодия фортепиано и скрипки нещадно бьет по ушам, проходя сквозь динамик разрывающегося от волнения сердца, когда навстречу ему по светло-лиловой ковровой дорожке, ведомая Алексеем, по-доброму ухмыляющимся в усы, идет белоснежная тень Евы, чье лицо целомудренно прикрыто полупрозрачными облаками фаты. Он не слышит дружного восхищенного вздоха сотни гостей при появлении невесты, во все глаза, словно первоклассник на торжественной линейке первого сентября, глядя на свою будущую жену. И наконец он, взяв ее за тонкие молочные запястья, как в день их танца-поединка, роняет на них неловкую слезу и чувствует вздрагивание Лилевской. Он готов поклясться, что прямо сейчас фата слегка колышется от ее беззвучного, кроткого и мягкого смеха.
— Согласны ли вы, Адамов Александр Алексеевич, взять в жены Лилевскую Еву Александровну?
— Согласен, — звучит твердый голос, приглушая тонкие всхлипы присутствующих.
— Согласны ли вы, Лилевская Ева Александровна, выйти замуж за Адамова Александра Алексеевича?
— Согласна, — вторит Александру стыдливо вздрагивающий голос.
Слеза снова прожигает кожу Евы, когда Александр, силясь не примкнуть губами к ее ледяной правой руке, с третьей попытки надевает на тонкий четвертый палец золотое кольцо.
Они идут за руку к столу, чтобы подписать свидетельство о браке, боясь произнести хоть слово и тем самым спугнуть чувствительную птицу момента.
— Ты божественная, — вырывается у Александра нервный смешок. — Я люблю тебя, Ева Адамова. Моя Ева Адамова.
— А теперь можете поцеловать друг друга.
Пьянящее придыхание кружит его голову, когда он нетерпеливым жестом убирает фату прочь с ее лица и обнимает больше-не-Лилевскую за талию. Взрыв аплодисментов и крики одобрения остаются где-то в другой галактике, когда он целует ее губы. Как и несколько месяцев назад, их мягкость плавится на его языке ванильно-сливочным холодком.
Поздравляю с созданием семьи!
Всегда только ваш,
Андрей
Кнопка «Отправить». Тяжелый вздох под гневный рев готовящегося к взлету самолета и прикрытое дрожащими ладонями лицо. Андрей не знает, от кого бежит в ласку белоснежных небес — от Евы или от Саши, но внутренний голос говорит ему неведомое.
От самого себя.
Какой-то вечный круговорот боли. Он боится причинить боль себе, видя Еву, вручающую себя в порой до ужаса ветреные руки Александра. Его пугает мысль испортить торжество лучшему другу, так долго боровшемуся за себя и свое счастье.
С вежливым кивком вручив стюардессе стаканчик от кофе, пахнувшего пряностями, он рассуждает в своих путаных мыслях о сердце и разуме, Боге и Дьяволе.
Безответственное сердце. Как же тебя выдрессировать, выломать, вымуштровать?
С верхних полок для багажа из чьей-то сумки выпадает Библия.
Прежде чем спросить, чей это толстый, искусно тисненный позолотой экземпляр книги — родоначальницы всего и вся, Лазарев пробегает глазами раскрывшуюся при падении страницу:
11:28. Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас.
Свидетельство о публикации №225083001295