Петербургский Плохиш

Редактор Ирина Шувалова

С началом отпуска я отправился на север страны. Мне нужно было не только отдохнуть, но и подыскать интересный материал для очередного выпуска журнала. Я чувствовал, что в последнее время стал выгорать на работе. Всё тяжелее становилось   сконцентрироваться и заставить себя писать. Две работы,  начатые ещё в прошлом году, так и остались незаконченными. Концовка – эта окаянная концовка – мучила меня каждый день, но  менять её и придумывать что-то новое не хотелось.
Я понял одно:  когда пишешь никому нельзя показывать. И уж тем более – говорить с героями рассказа. Это полный гибляк. Всем живым не по нутру правда, а лгать, приписывая несуществующее просто ради чьёго-то самолюбия – противно. Короче, проще писать об умерших. Или подождать, когда останусь в гордом одиночестве. Если, конечно, останусь.
В редакции ко мне приставили Светку Штельтр. Красивая, умная, даже слишком умная – настоящий профи. Но  очень дотошная. Свой контроль она восприняла буквально, и не давала мне прохода. Ей все не нравилось:  то  предложение не так составлено, то мысль нужно смягчить, то – «а как на это посмотрят другие?», то вообще  весь абзац предлагала убрать – мол, слишком много нагромождений. Ну всё ей не так.
Она стала координатором не только моих  текстов, но и, кажется, движений. Это начинало раздражать. Я старался хотя бы  обедать подальше от неё, но  даже в эти моменты чувствовал на затылке взгляд её синих холодных глаз, который она упорно сверлила, будто лазером.
  Избавившись от смартфона (чтобы не возникло  соблазна выйти на всемирную помойку), вытащив  старый кнопочный телефон с новым номером, где в любой момент можно было  снять батарейку, чего  уже не сделаешь с современными подглядывающими и прослушивающими устройствами, – я укатил в даль.
Едва приехав, решил прогуляться.  Взял в аренду велосипед на неделю. Можно было бы снять скутер, но... мне круто везло именно на велопрогулках.  Часто находил то крупные денежные суммы, то более скромные. В памяти засветилось событие с двухтысячной купюрой. Словно у дороги был сговор со мной.
Проезжая по  центру города, неподалёку от налогового комитета,  я резко затормозил, глядя на красивую девушку в красном платье. Флакон нежных духов она явно вылила на себя  весь. До меня долетела  целая композиция ароматов. Не только я заметилеё,  – женщины тоже оглядывались ей вслед. Она не шла, – она  летела, едва касаясь земли своими красными туфлями.  Несколько секунд я был под гипнозом, не сводя с неё глаз. Наверняка она видела всё происходящее, но, не поворачивая головы и не пытаясь  откинуть  с лица длинные светло-русые волосы, уверенно шла к припаркованной машине. Подняв правую руку, нажала на кнопку – «Ниссан» отозвался ей, подмигнув фарами.
Я подкатил ещё ближе. Не знаю, зачем –  просто захотелось увидеть номер её автомобиля,. Наверное, чтобы идентифицировать её среди  прочих тел и душ.
 Когда машина стала отъезжать, мой взгляд упал на бордюр и застыл. Прямо на каменном ребре, словно бабочка, готовясь к полёту, раскачивалась купюра. Её достоинство я оценил сразу. Следующий порыв ветра вполне мог бы унести её, но я успел схватить беглянку за «крыло».
Раньше мне уже попадались разные дамские безделушки: то кулоны, то серебряные кресты, то серёжки, (две вместе я, кстати, никогда не находил).  Однажды попалась  серёжка  917 пробы с красиво переливающимся розовым камнем.
На дороге как-то лежал power bank в идеальном состоянии, не смотря на то, что на улице шёл редкий дождь. Придя домой,  сразу проверил –  оказался отличным накопителем, так что покупать эту штуку не пришлось.
Находил и ключи зажигания. Разумеется, всегда пытался найти хозяина. И он всегда находился – обеспокоенный, с бегающими глазками и подозрительно  смотрящий мне вслед. Получив вознаграждение,  я удалялся, думая,  как много в мире растяп. И будет ещё больше, ведь большинству людей плевать, что происходит вокруг. Им важнее, что говорит собеседник в сотке.
Их поглотила виртуальность. Они растеряли себя на каждом сайте. И чем больше у них страниц, – тем меньше самого человека. И тем меньше он проживёт, бесконечно попадая в неприятности.
    У ворот местной школы с математическим уклоном мне на глаза попался нож в чёрном  чехле – такие аксессуары часто используются в игре  Counter-Strike. Я сам никогда не играл  в подобные игры, но нож меня заинтересовал. Я сфотографировал его и задал вопрос Гуглу.
Из источника узнал, что такой нож  называется керамбит и изначально  использовался у народа минангкабау. Согласно местной легенде, когда на их земли  пришли яванские войска из Сунгари, старейшины предложили решить спор не кровопролитием, а единоборством буйволов. Яванцы выставили могучего взрослого буйвола карбау, а минангкабау –  маленького телёнка, которого долго не кормили.  К его рожкам они привязали длинные острые ножи. Увидев взрослого буйвола, телёнок бросился искать вымя… и вонзил ножи ему в живот.
 С тех пор название народа – минанг кабау – означает «победившие буйвола».*
 У нас же такие ножи почему-то особенно нравятся грибникам.
В тот день, пытаясь накормить бездомных животных, я нашёл прямо возле выставленной  для них кормушки  смарт-часы Apple Watch Series 7. Я сразу понял, почему  их потеряли – достаточно было  разглядеть  как устроена застёжка ремешка.
"За такие деньги – и такой примитив!  Ну, если уж фантазии не хватает,  почему бы не  оставить классический вариант?  Всё новое – это хорошо забытое старое", – подумал я.
Таких часов у меня никогда не было, да и никогда бы не купил эту туфту геморройную, способную якобы измерять  концентрацию кислорода в крови и прочую заявленную ерунду.
Я сразу же решил их  проверить на "волшебность". Заряд батареи светился красным. Я крутил часы в руках, не имея ни малейшего понятия, как они заряжаются, какой нужен провод  и может ли  их владелец  как-то со мной связаться. Никаких разъёмов я не заметил.
Неподалёку находился компьютерный клуб.  Зашёл, забил в  YouTube обзор и долго смеялся, когда ведущий, демонстрируя функции  часов, измерил лимону давление и  уровень кислорода.
Часы я забросил в сумку – и вскоре благополучно о них забыл.
Объездив полгорода, перекусив в кафешке, я заехал в сквер, чтобы облюбовать себе лавочку. Раньше и представить не мог, что смогу засыпать на лавочках. Оглядевшись, и заметив камеры слежения, спокойно пристегнул велосипед к ограждению, вытащил из рюкзака бутылку с лимонной  водой и куртку, начал обустраиваться. Напившись и расстелив куртку, улёгся, положив на лицо бейсболку.
Не могу точно сказать, сколько времени спал, но проснулся от разговора, раздававшегося рядом. Открыв глаза, понял, что выспался. Я прислушался. Две женщины оживлённо  беседовали о работе. Из их разговора я уловил, что  события произошли в театре.
Я люблю посещать театры и обычно выбираю себе  место на галёрке. Принято считать, что  галёрка – это самые дешёвые и плохо просматриваемые места. Может быть, для кого-то и так, но мне – в самый раз, с моей дальнозоркостью. Здесь, словно дирижёр раздолбанного оркестра, я охватываю взглядом весь зал: каждый вздох, поворот головы, шёпот, неловкие движения, взгляды, в которых иногда раскрываются тайны сердечных предпочтений,  резкие попытки зажать нос, чтобы не чихнуть на весь зал, покашливания, вибрации, а то и звонки  сотовых телефонов, опоздавшие, пробирающиеся в темноте с неизменным: «Ой, простите, ой, извините, кажись, это моё место…»
Для меня главное – что сзади никто не дышит в затылок. А значит, никто не следит. А то, что эти места самые дешёвые…  ну, как говорится в пословице: «Копейка рубль бережёт». Так что википедийное значение галёрки как невыгодного и непредставительного места – лично для меня отпадает.
Да и вблизи от огромных динамиков, которые могут издать внезапный резкий звук «для усиления эффекта», мне тоже не нравится. Как бы люди ни  продвигали свои технические достижения, ни одно устройство – со своим огромным экраном и мощным звуком – не создаст ту интимную обстановку, способную действительно  пепедавать и усиливать энергию чувств  между актёрами и зрителями.
Это особая атмосфера И она, бесспорно,  выигрывает своё место под солнцем. В будущем роль театра, на мой взгляд, будет только  расти, потому что человечество неумолимо катится к одиночеству. А здесь – при свете прожекторов или при свечах – слыша дыхание всего зрительного зала, ты на время утрачиваешь мысль о себе, о времени, о безысходности, о собственных бедах и разочарованиях.
– Я слышала, что недавние гастроли в южную столицу прошли хуже некуда. Но наше руководство представляет всё иначе. Я бы за такой провал – под зад мешалкой дала и поставила бы точку. Позор! Мы никогда с таким позором нигде не отмечались. Как же меня раздражает этот его дурацкий вид: с немытыми волосами, вечно в красной рубашке и с бабочкой поносного цвета. И это – столичный режиссёр из Петербурга! Смотреть тошно. А слышала, что он говорит о своих?
– Нет.
– Про спецоперацию отзывается так, что если бы узнали –  ему не поздоровилось бы. Вот так: одни погибают, а эти будут жить припеваючи.
Он мечтает из нашего захолустья на Запад перебраться. Веру решил сменить – с православной на католическую, чтобы прочнее присосаться к своему Западу. Прикинь?
– Представляю, какое ему здесь раздолье…
– А как за Тёмкой бегает! «Тема, чем ты расстроен? А может быть, для тебя одного моноспектакль поставить?» Ой, какие нежности и заботы! Интересно, за какие такие заслуги этот Тема получает невиданные привилегии, чтобы ему моноспектакль ставили? Ха-ха! Две бездарности:  один ставит, другой играет. Раздражает этот Тёма: каждый раз выделывается, – то это ему не так, то не эдак. Возомнил из себя хрен знает что.! А если что-то не нравится – хлопает дверью и с матами уходит. На Таньку взъелись, что она более одаренная, чем они вдвоём.
Кстати, благодаря Тане этот мудила-режиссёр менял сцены – и так удачно. Сам же такую ересь несёт  на репетициях! И они же  потом всё перевернули –  будто бы она  лезет в процесс и только мешает. Я в шоке от их подлости.
Он даже не догадывается, что нам  рассказали, как он, получив повестку  из военкомата прятался в костёле! А нам этот беглый режиссёр-ушка заявил, что приехал ради постановки, в которой ничего не мыслит. Ты представляешь, как вся труппа на него смотрела и молчала?
Трусливая крыса сбежала – и выкручивается пред нами, прикрываясь контрактом. Понятное дело, что папашка его крайне озабочен – чтоб  отпрыска в первом же бою не замочили. А ты слышала, как Тёмка сам себе костюм порвал перед выходом на сцену?
– Да ты что! Даже такое сообразил сделать!
– Ха-ха этого Тёмку костюмеры теперь не иначе, как «гаденыш» зовут! Он  же костюм порвал за  двадцать минут до выхода на сцену – специально, чтобы на Таньку всё свалить и добиться её увольнения. Представь, какой переполох поднялся у костюмеров!! Всё пришлось в спешке зашивать. Видимо, он с нашим режиссёром всё это заранее подстроил. Ну, хоть одну сцену в жизни разыграли правдоподобно!
Послышался громкий смех женщин.
– В самый раз ему такое прозвище! А как вообще узнали, что это он сделал?
– Да никто из труппы и не догадывался, что камеры наблюдения  работают. Ну, висят и висят себе, всем казалось – для вида.  А тут вдруг такое! Никогда в жизни никто никому костюмы не  портил. И вдруг… замдиректора  заходит и говорит: «Сознавайтесь, кто до такого додумался?  Мы всё знаем!» 
У нас  челюсти отвисли.  А Таня говорит: «Если вы всё знаете, то зачем спрашиваете? Идите сразу к тому, кто это сделал». Правильно сказала. Я считаю нужно быть полным придурком, чтобы на такое пойти. И ты прикинь: на воре, как говорится, и  шапка горит. Смотрю на этого Тёмку – а он  заметался, зенками заморгал, в лице переменился. И ещё, надо же дрянь такая,  вслух спрашивает: «Кто? Кто мог с моим костюмом такое сделать?» 
И тут я поняла, для каких ролей этот Тёма рождён – исключительно для  подлецов и подонков. И тут  замдиректора на него так посмотрела, холодно, с каким-то  презрением и говорит:
– Артём, камера же тебя показала. Хватит дурака валять.
– Вот же скотина! И этот режиссёр с ним заодно. Наверное, всю ночь вместе мучительно думают, как Таньке навредить.
Послышался смех женщин.
– Ага, ха-ха... мучаются и не могут придумать сценарий мести. Бездарность – верная спутница обоих. Кстати, этот режиссёр  говорил, что хочет на родину по-тихому съездить,  чтобы военкомат не узнал и не привлёк к армии. Ещё рассказывал, что был женат и ребёнка имеет. В Питере у его папаши  театральная студия,  а мать – бывшая актриса,  теперь работает продавцом.
– Вроде театр должен быть храмом, а на самом деле... Если у Тёмы прозвище «Гаденыш», то режиссёру вполне подойдёт прозвище «Плохиш». Плохой он и как человек, и  как режиссёр.  Самое обидное, что Танька с Тёмкой когда-то были закадычными друзьями, а теперь враги. В театре не хватает штанов, но это не повод цепляться за него и прощать все мерзости.  Странно, что это ему сходит с рук. Может, мы чего-то не знаем? Интересно, до какой ещё подлости дойдёт этот Гаденыш?
   Две женщины закончив разговор ушли, а я все лежал и думал, как же помочь Тане. Я знал, где находится театр: он в  городе один.  Найти этих «героев» не составило бы труда. Я не раз был на  премьерах и знал репертуар.
Сам по себе я человек вспыльчивый, если дело касается несправедливости по отношению к одарённым людям. Возможно, это во мне оттого, что с детства твердили: «Ты бездарь, у тебя нет таланта». И вот теперь, когда  внутри проснулась сила, я решил ответить этому продажному и лживому миру.  Решил дать сдачи и словом ранить каждого, кто вставал на  пути  одарённых и уязвимых.
 Одарённые  всегда остаются одинокими и непонятыми.  На них обрушивается лавина зависти, и именно для них необходимо создавать условия, чтобы они могли жить  и  творить как можно дальше от  черствости и повседневной глупости.
Я видел в жизни многих людей: несправедливость торжествовала, малодушие ликовало, а гниль выживала. Вот и теперь – два обормота против одной женщины. Заступиться некому. Первым порывом было врезать Гадёнышу и Плохишу по морде, но мысль о последствиях быстро отрезвила.)
 Затем я понял:  все самые  подлые людишки больше всего боятся общественного резонанса.  И отчётливо  представил, как этот моральный уродец вернётся в Россию после войны и будет расхаживать по Петербургу с важным и умным видом, рассказывая знакомым и друзьям заученную  байку: «Я бы пошёл защищать Отечество, если бы не миллионный контракт,  из-за которого пришлось остаться».
И вот эта гнида будет жить в одном из красивейших городов  земли,  ставить пьесы, принимать аплодисменты. А  зрители, пришедшие в театр, даже не  догадаются об истинной сущности человека на сцене.