Дорогой Роберт

Ева любила старые книги. Никогда не брала новеньких, ещё пахнущих типографской краской. Её тянуло к тем, у которых потрёпанные корешки, заломленные страницы и длинная библиотечная карточка, где рядом с датами выдачи угадывалась чужая жизнь. Она верила: у зачитанных книг есть дыхание. Если страницы перелистывались раз за разом — значит, там было что-то, что стоило внимания.

Но была у неё и другая привычка — читать не с начала. Обычно она открывала книгу на пятнадцатой странице и читала выборочно несколько строк. Если слова отзывались — унося её за собой, — она оставалась.

В тот день она вернулась домой с новым приобретением — сборником рассказов. Скромное издание, год печати — семидесятые, заметно потёртое временем. Она поставила чайник, включила лампу и, забравшись с ногами в кресло, раскрыла книгу на привычной странице. Пятнадцатой страницы не оказалось. Что за чушь, - вырвалось у нее, - как досадно. Чисто машинально она потрясла книгу в воздухе, потом перевернула. И вдруг — на последней странице обнаружила несколько цифр. Странно, мелькнула мысль. Номер походил на телефонный. Почерк — живой, чуть небрежный, слишком уверенный, чтобы быть случайностью. И зачем оставлять номер на испорченной книге?

Она отложила её, но чувство беспокойства не отпускало. Комната казалась тише обычного: только свист закипающего чайника, и где-то в подъезде глухо хлопнула дверь. Книга лежала на краю стола — как дыхание, которое остаётся в комнате даже после того, как человек ушёл.

Телефон она набрала не сразу. Сначала вернулась в библиотеку. Среди множества полок её встретила девушка — почти подросток, новоиспечённый библиотекарь. Она улыбнулась и сказала:

— Такие книги редко кто берёт. А вот у этой своя история. Каждый раз она возвращается с новыми отметками.

Девушка рассматривала вкладыш с датами выдачи и что-то проверяла по базе. Ева перевернула книгу тыльной стороной — и заметила на корешке едва различимые буквы. Почерк казался тем же, что и в номере телефона. Она замерла: в этих буквах угадывалось её имя.

Вечером она решилась и позвонила.

— Вы нашли метку? — спросил голос.

— Да. Но что она значит?

Она задержала дыхание. Голос был знаком. Слишком знаком. Приветливый, обычный — голос её коллеги Макса. Но странно: он никогда не обращался к ней на «вы». И в интонации звучала ледяная вежливость вместо привычного солнечного тепла.

Макс ей нравился. Они часто шутили вместе — коротко, легко, на ходу. Иногда могли перекинуться парой метких реплик так, что оба едва сдерживали смех, чтобы не привлекать внимания. На совещаниях их взгляды иногда пересекались — и этого хватало, чтобы она ощущала скрытое соучастие, словно у них был собственный язык. А на прошлой вечеринке в баре, которую иногда устраивали коллеги, ей показалось, что с ним удивительно просто говорить обо всём. Словно они не перескакивали с темы на тему, а продолжали один и тот же разговор, начатый когда-то давно. Почти невзначай, но будто они были на одной волне.

И потому эта чужая официальность звучала особенно остро — как будто перед ней был совсем другой человек.

— Макс, это ты?

— У меня есть недостающая страница, — ответил он спокойно. — А пока откройте книгу на предисловии.

Под предисловием стояла дата рождения автора: 9 октября. Она смотрела на цифры, и в памяти что-то дрогнуло. Но ясности не было. Связь оборвалась.

Телефон молчал. Она всё ещё держала его в руке — экран давно погас, но она не заметила. Страницы книги перескакивали с четырнадцатой на семнадцатую. Обрыв текста. Цифры от руки. Всё выглядело так, будто это было оставлено для неё. Но зачем?

Дни тянулись. Мысль о загадке возвращалась. Телефон упорно молчал. Она проверяла — не стоит ли он на беззвучном. Набирала номер снова и снова но назад никто не перезванивал

Она не знала, радоваться или тревожиться тому, что Макс уехал в командировку. С одной стороны, хотелось всё прояснить. С другой — это было облегчением: не столкнуться с ним случайно в коридоре.

Ева пыталась найти информацию о книге. Старая, малоизвестная, переизданная ничтожным тиражом. Ей удалось найти электронную публикацию. Она пробежала глазами строки, которых недоставало в её экземпляре. И ничего особенного. Только упоминание парка N — который находился совсем рядом с её бывшей школой.

… Вырвали, в который раз подумалось ей - как ластиком стерли.

Она снова взяла телефон и долго держала его, чувствуя тёплый пластик в ладони. Потом закрыла глаза. Память неспеша начала выдавать кое-какие обрывки: не то школьную библиотеку, не то комнату с высоким окном. И — ощущение: она уже держала эту книгу когда-то.

Лица одноклассников. Кира. Ида. Мария. И… Роберт.

Воспоминание приходило медленно, как погружение. Липкие осенние листья, шуршащие под ногами в парке. Туман стелился между скамейками. Музыка из магнитофона сливалась с ветром. И — мокрый лист из тетради в клетку, сложенный вчетверо, забытый на асфальте. Несколько неровных строк:
«Прости. Я не знаю, к кому ещё обратиться. Иногда кажется, что никому нет дела. Может быть, тебе тоже. Но вдруг я ошибаюсь? Я буду ждать тебя в парке N, сегодня, после школы. Мне очень трудно.
Твой Роберт Макс.»

Тогда, в школе, он написал ей — один раз. Она знала, что он к ней тянулся. Но Роберт, мальчик сo странной фамилией, не пользовался популярностью, и всё это казалось слишком нелепым. Она растерялась, рассказала девчонкам и те нашли все это весьма забавным. Они смеялись: над его почерком, над доверчивостью. Под рукой не оказалось бумаги — и они вырвали страницу из книги. Книга была библиотечная, и от этого казалось бы совсем маленьким нарушением норм, общей проказой, как им тогда ещё одним приключением. Девочки написали язвительные строки и пустили по классу. Получилось некрасиво. А потом… Роберт исчез из класса. Всем стало немого легче и о нём быстро забыли.
Чтобы не возвращать испорченный экземпляр и не получить нарекание, они придумали историю — будто книгу потеряли.

Эта история, всплывшая теперь так отчётливо, не отпускала. Книга — та, чужая, библиотечная — будто вернулась к ней через годы. В воздухе как будто стоял запах старой бумаги, и вместе с ним поднималось забытое чувство вины.

Она поднялась на чердак. Там, среди коробок, нашла ту, где мама когда-то сохранила её старые дневники — аккуратно сложенные, в перемежку с «книгами пожеланий» от подруг и песенником, куда заносились тексты любимых песен. Ева перебирала их медленно, наугад открывая страницы, пока не нашла нужный год.
И всё совпало: запись о дне, когда в классе объявили, что Роберта переводят в другую школу.
9 октября.

Она вышла на улицу. Октябрьский воздух пах сыростью и листвой. Ветер трогал фонари, и их свет дрожал на мокром асфальте. Он становился жёлтым и неровным, как страницы старой книги. В руках она все еще держала свой старый дневник и понимала: никакой мистики нет. Есть только память. Иногда — обрывок, случайная деталь, которая не исчезает, а затаивается глубоко и терпеливо ждёт.

Дышать становилось трудно, воздух будто густел. Слёзы подступали, но она не сразу это поняла: лицо стало мокрым од дождя и капли стекали по лицу вместе со слезами. Она вернулась в свой подъезд, и медленно стала подниматься наверх, к своей квартире, и каждый шаг отзывался в груди — будто память сама училась дышать вместе с ней.

Дома она включила компьютер. В комнате было тихо, только за окном шумел дождь. И она набрала первые слова:
«Дорогой Роберт…»