Роман Переплёт т. 1, ч. 4, гл. 10

    Но шутки шутками, а эпизод с Мартой навёл Тверского на довольно мрачные размышления. Он подумал, что, если их увидела Марта, то так же точно его могли видеть и другие. Ну, скажем, кто-нибудь из коллег. И в голове его, наконец, всё стало проясняться.
«Ну, конечно, - подумал он, - и как я раньше об этом не подумал».
Впрочем, как же он мог об этом подумать, когда даже самая мысль, что его могут заподозрить в предосудительной связи с Майоровой, ему казалась просто немыслимой. Тем не менее, с этим неожиданным открытием пришла и некоторая ясность. И всё как бы расставилось по своим местам.
Однако даже и после этого, вместо того, чтобы стушеваться или попытаться хотя бы как-то себя оправдать, наш герой напротив, почувствовал себя глубоко оскорблённым.
«Заподозрить меня в такой низости, – думал он, - это ли не дикость. Да, за кого, чёрт возьми, они меня принимают?»
Он даже в какой-то мере ожесточился и как закрылся от всех. Причём на все, что называется, запоры. Он стал холоден, нелюдим, что проявлялось в нём в виде надменной учтивости. В общении с коллегами, - а такие изредка всё же случались, - он держался официального тона, исключающего даже намёк на фамильярность. И это распространялось даже на тех, кто, несмотря на сплетни и на досужую болтовню, продолжал относиться к нему вполне доброжелательно.
А такие были, правда, их было не так уж и немного. К их числу, помимо Елены Патрушевой, можно было причислить не только Варвару Петровну, которая и всегда-то проявляла к нему материнские чувства, но и ещё парочку учителей из молодых. Вполне спокойно к нему относилась и пожилая математичка, Елизавета Карповна, дама довольно строгая и взыскательная, а в иных случаях даже и непримиримая. С самого начала, как только до её ушей донеслись слухи о Тверском и о Даше Майоровой, она решительно дала всем понять, что ни на грамм не верит во все эти бредни. И даже зло посмеивалась над попытками иных блюстителей нравственности раздуть из этого дело. А кое-кому, в том числе и географине, помимо всего прочего, настоятельно рекомендовала прежде следить за собой и за своим поведением и не «считать кумушек», и не высматривать в чужом глазу соломинок.   
То были напряжённые дни. В том смысле, что явно назревал конфликт, и все как бы застыли в ожидании. Клика Тамары Валентиновны, а к ней одной из первых присоединилась и Маргарита Романовна Косицина, - времени даром не теряла и всё делала для того, чтобы заострить конфликт и привести его к неизбежной развязке.  Разумеется, сокрушительной для Тверского, не желавшего, как они считали, придерживаться норм общественной морали.
Также напряжение возросло ещё и оттого, что неожиданно увеличилась нагрузка на самого Тверского. Но уже с точки зрения чисто профессиональной.  Как раз тогда же Анастасия Эдуардовна поручила ему заменить Терентьеву, молодую преподавательницу биологии, которую неожиданно положили на операцию, и взять на себя временное руководство пятым «В» классом.
Отказаться было невозможно, так что хлопот заметно прибавилось. К тому же пятиклашки - это такой неугомонный народ, такой изобретательный на разные шалости, что теперь ему, как их классному руководителю, то и дело приходилось вмешиваться в конфликты и разбирать одну неприятную ситуацию за другой. А ещё и проводить собрания, классные часы и наблюдать не только за поведением своих подопечных, но ещё и за их успеваемостью.
Таким образом, наш герой окончательно лишился покоя, и к концу дня обычно валился с ног от усталости, едва лишь добравшись до дома. Загруженность его на тот момент была настолько высока, что он даже забывал о всех происках своих неприятностей. Как и происках его ретивых коллег. Он часто забывал даже пообедать и допоздна задерживался в школе.   
Разумеется, ни о каких пеших прогулках с Дашей уже не могло быть и речи. И виделись они в то время исключительно на его уроках.
И, тем не менее, однажды Даше всё-таки удалось подстеречь его у той же автобусной остановке. Чему, надо сказать, Тверской вовсе не обрадовался. Он устал и спешил, мечтая лишь о том, чтобы поскорее добраться до дома, что-нибудь наскоро перехватить и свалиться замертво до самого утра.
Впрочем, и Даша, словно угадав его настроение, даже и не думала донимать его разговорами, а просто шла рядом и задумчиво посматривая по сторонам. Занятия в школе давно закончились, так что Тверской уходил одним из последних.
- А ты почему так поздно? – поинтересовался он, глянув на Дашу с боку. – Насколько я знаю, твоя смена давно закончилась?
- Так вышло, - неуверенно отвечала та. – Сначала было комсомольское собрание, а потом Марго… Маргарита Романовна… потом она оставила меня убирать класс.
- А, понятно.
Этим разговор как будто и закончился. Однако уже при подходе к улице 50 лет Октября, Даша вдруг заговорила, - причём как бы рассуждая вслух, - о какой-то, как она выразилась «духовной историографии». Она призналась, что такой пока что не существует и что на самом деле она сама её выдумала. По её мнению эта самая историография в будущем должна заменить историографию традиционную, которую она во многом считала ошибочной.
Во всяком случае, уверяла она, если бы ей удалось воплотить эту идею в жизнь, то она могла бы кардинально изменить направление развития всей человеческой цивилизации и отвести его, то есть человечество, от роковой черты самоуничтожения. Вот так - не больше и не меньше. Впрочем, Тверской не особенно удивился - Дашу и раньше нередко посещали фантазии, примерно, такого же рода.
Тем не менее, слушая её, он подумал: «Однако, ну и замах же у этой девочки!»   
Изначально он был настроен весьма скептически. Хотя кое-что из её рассуждений могли бы, как ему показалось, представлять некоторый научный интерес.
В общих чертах они сводился к тому, что давно бы уже пора поменять местами основные акценты при формировании методов изучения истории, как науки. Другими словами, Даша настаивала на том, что при изучении истории, во главу угла следовало бы ставить не столько события, отражающие развитие человечества в его, так сказать, материальном аспекте, сколько именно то, что отражало бы духовное формирование, как человечества в целом, так  и отдельных исторических личностей. То есть она имела в виду изучение событий, связанных с развитием философии и прочих, в основном, гуманитарных наук, с развитием искусства, религий, культуры и всего того, что так или иначе духовно развивает личность. Ну, а разным там войнам, революциям, деятельности политиков и правителей она предлагала отвести несравненно более скромное место. Более того, она была почти уверена, что именно ошибочный метод изучения человеческой истории приводит и привёл человечество к искривлённому восприятию действительностью, а главное, к неверному представлению о шкале ценностей. Что, в конечном итоге, привело не к духовному, что было бы гармоничней и естественней, а к прагматическому отношению к жизни. И в этом, по её мнению, кроется главная причина разного рода конфликтов, страданий – одним словом, несчастий. Как-то так, если вкратце.
Всё это Дашей было высказано на одном дыхании и словно в каком-то горячечном запале. Похоже, она опасалась, Тверской её перебьёт, и ей так и не удастся выразить свою мысль до конца. Впрочем, опасения её были напрасны. Он и не думал её перебивать. Напротив, он слушал её внимательно.
И вот, как раз в тот момент, когда, слушая её, он напрягал свои извилины, стремясь переварить всё услышанное, произошло нечто, что отвлекло их внимание.
А произошло то, что, когда они перешли улицу Пионерскую, Даша вдруг ойкнула и замерла на месте. Её встревоженный взгляд был обращён на дорогу.
- Что с тобой? – удивился Тверской.   
- Смотрите! – вскрикнула она. - Да не на меня, а на автобус смотрите.
- На какой?
- Да вон же, на тот, - Даша показала пальцем, на проезжающий мимо автобус. – Вы видели, там была Тамара Валентиновна!
- Тамара Валентиновна? Где? – Он напряг зрение.
И верно, в одном из окон он успел заметить лицо географини. Она, как ему показалось, скривила губы в злорадной усмешке. Кстати, с ней рядом была ещё какая-то женщина. Но её лица Тверской разглядеть уже не успел. И это несмотря даже на то, что обе они буквально приклеились лицами к стеклу.
Тверской оглянулся на Дашу. Краска ударила ей в лицо, она была страшно напугана.
- Да, кажется, это действительно она, - небрежно усмехнулся он. - И, что? Чего ты так испугалась?
- Да нет, ничего, - чуть слышно пролепетала Даша. – Но просто…  то есть, я не знаю… Господи, что она подумает!
Ещё раньше холодок пробежал по его спине. Однако он постарался напустить на себя беспечный вид. И даже улыбнулся. 
- Подумает? Она? – Он, впрочем, убрал с лица улыбку, скорее почувствовав, чем поняв умом, насколько она неестественна и не к месту. – Ну, а что уж такого она может про нас подумать? – спросил он, сохраняя невозмутимый вид.
- Ну, я не знаю… - Щёки у Даши пылали огнём. Она коротко вздохнула и отвернулась.
- В конце концов, - продолжал он, - мы просто идём по улице и разговариваем. Во всяком случае, я не вижу в этом ничего предосудительного.  Или ты думаешь по-другому?   
- Да нет, ну что вы, - неуверенно пробормотала Даша, – я тоже так думаю, а вот она… И вообще такая, как Тамара Валентиновна… Да, да, с неё станется. Ведь не зря же про неё говорят, что она… - Тут она, однако, осеклась, должно быть, осознав, что сболтнула лишнего, и виновато улыбнулась.
Тверской вскинул брови и усмехнулся.
- Ну, и что же, - спросил он, - что же такого интересного про неё говорят?
Впрочем, он мог бы и не спрашивать – ему и самому всё это отлично было известно. И даже немного пожалел, что задал этот вопрос. 
-  Да, всякое, - смущённо отвечала Даша. – Н-нет, я лучше не буду этого повторять.
- Ну, хорошо, нет, так нет.
Но пройдя несколько шагов, Даша всё же заговорила:
- Просто я слышала, - сказала она, словно выдавливая из-себя каждое слово, - что она… ну, что она в общем, такая женщина, что… Ну, не знаю. А только говорят, что она… ну, что она очень любит мужчин, - явно не без труда закончила она. - А ещё про неё говорят, - сделав паузу, прибавила она, - что она ужасно злопамятная, и что язык у неё… И вообще, что она любит посплетничать. Вот я и подумала, а вдруг она и про нас начнёт что-то всем рассказывать. Да ещё и насочиняет что-нибудь. Нет, правда,  я её ужасно боюсь!
- Насочиняет, говоришь? - мрачно усмехнулся Тверской. – А пусть только попробует. 
- Ой, вы её ещё не знаете, - грустно улыбнулась Даша. – Да, и что вы ей сделаете? Знаете же поговорку: «На каждый роток не накинешь платок».
- Ну, хватит, хватит, - нервно дёрнул плечом Тверской, - а то ты так и на меня страху напустишь. 
Разумеется, он постарался убедить свою спутницу, что ничего уж такого страшного не произошло, и что, стало быть, бояться ей особенно нечего. Хотя сам он, признаться, не слишком в это верил. И Даша, видимо, это почувствовала. Поэтому при расставании у неё по-прежнему сохранялся расстроенный вид. 


Продолжение: