Хотел вернуться...
Ему, по-видимому, надоели здешние, пусть и комфортные, удобные, но крайне нудные, то есть скучные, условия жизни.
Мудряс Переболтаевич Муходряхин вскочил с постели, прополоскал в ванной комнате свой рот, оделся, но, как обычно, - довольно плотно и не очень эстетично, не позавтракав, голодным выбежал на улицу с вопросом:
- Где в этом городе находится посольство или, хотя бы, консульство моей Родины? Я хочу туда вернуться!
Прохожие сначала спрашивали у него, какую именно страну он называет своей Родиной? Когда он называл свою Родину, прохожие сразу меняли добрый взгляд на него на улыбчивые, смешливые, а кто, - и на злые взгляды.
Даже улыбчивые, а смешливым и злым сильно мешали их смех и злость правильно всё рассказать, никак не могли объяснить Мудрясу Переболтаевичу Муходряхину, что не только посольства, но даже и консульства его Родины в Большереченске нет, потому что по идее автора, придумавшего Большереченск, данный город должен был находиться именно на Родине Мудряса Переболтаевича.
Всё толково объяснить Муходряхину смогли только фельдшер и два санитара из местной психиатрической лечебницы, которые и доставили, на своём автомобиле, Мудряса Муходряхина, как своего тихого, а не буйного клиента, на его квартиру.
Когда Мудряса вернули домой, к нему зашёл сосед снизу, Свенельд Иванович Пирогов, который сначала хотел успокоить Мудряса Переболтаевича, а потом почувствовал в себе некоторую порывистость, и решил ему, Мудрясу Переболтаевичу Муходряхину, на происходящее с ним, с Мудрясом, открыть глаза:
- Не удивительно, Мудряс, что на улицах Большереченска ты искал или посольство, или консульство нашей с тобой Родины. Ты, Мудряс, столько гадостей о нашей стране и её народе высказал и написа'л, что в твоей голове из этой гадости слепился чёрный образ нашей страны. А другим странам, которые мне даже называть не хочется, ты слепил исключительно светлые образы. Точно не могу сказать, в каком из образов: чёрном нашей страны или в светлом, - тех стран, которые тебя к себе сильно манили, ты в основном жил. Только предполагаю, что ты жил в слепленном тобой, скорее всего из фейков, то есть больше из лжи, чем из достоверности, образе нашего с тобой народа. И ты жил там довольно долго! Это, Мудряс Переболтаевич, называется одним из видов внутренней эмиграции. Не знаю, Мудряс, сможешь ли ты выползти на свет Божий из того гадкого, тёмного, чёрного образа нашей Родины, который ты сам и слепил, поддавшись то ли посулам и уговорам со стороны, то ли своей внутренней черноте'? Но меня радует то, что ты хотя бы уже задумался о возвращении на свою Родину, света в которой ничуть не меньше, а, может быть, и гораздо больше, чем в тех странах, которые ты всё ещё считаешь для себя образцовыми!
Мудряс Переболтаевич ещё оставался в шоке от слов, сказанных ему Свенельдом Ивановичем Пироговым, когда тот уже ушёл от него.
P.S. Автор данного текста хотел бы заметить тем читательницам и читателям, которые считают, что в психиатрических лечебницах фельдшеры не работают, то, что в придуманных авторами городах возможно всё. Вот и в выдуманном автором Большереченске данная история произошла в действительности, только в воображаемой, конечно, но имеющей значительное, существенное пересечение с действительными жизнями не столько выбеганцев, сколько самоустраненцев, которых Свенельд Иванович Пирогов назвал "находящимися во внутренней эмиграции". Автор сначала хотел разместить данный текст в разделе миниатюр, но потом, ужаснувшись тем больши'м количеством слов, которое оказалось в записи истории, рассказанной ему большереченцем Пироговым, автор решил разместить данный текст в разделе рассказов.
Свидетельство о публикации №225083000406