Comme d habitude

«Comme d’habitude
Comme d'habitude, toute la journ;e.» (фр)
Как обычно, целый день
Я буду притворяться, что существую.
Клод Франсуа
***
Я очень люблю, когда ты поешь на французском. Ночная пустая дорога. Серпантин. Чёрные горы, жёлтый свет, тёмное, тёмное, синее небо в бледных пятнах облаков. Ты за рулем. Я сижу рядом и с удовольствием смотрю на тебя, слушаю непонятный мне язык под какую-то очень знакомую мелодию.

«Comme d'habitude je t'attendrai
Comme d'habitude tu me souriras…»
(пер. «Как обычно, я буду ждать тебя
Как обычно, ты улыбнешься мне.»)

Какая ты все-таки пластичная и эмоциональная. Ты же практически танцуешь за рулем, танцуют руки и глаза, и лицо, и спина. Хочется залезть в сеть и погуглить что за песня, но… потом, сейчас я погляжу на тебя и послушаю, как ты подпеваешь какому-то шансонье, незнакомому. Ты грустно выводишь:
«Et puis le jour s'en ira
Moi je reviendrai comme d'habitude
Toi, tu seras sortie»
(А потом день кончится,
И я вернусь, как обычно
Тебя не будет дома).

Я, кажется, знаю эти слова: «тебя не будет дома» или типа того. Меня часто не бывает дома, не бывало, вернее.

Снова надо менять жизнь, я смотрю на тебя и понимаю - ты еще не в курсе, мы не на равных. Ты просто рада, что я вернулся, и всё.
Наверное…

- Что это за песня?
— Это, - я вижу, что вопрос вызвал затруднение, - французская песня, которую перепел Фрэнк Синатра, помнишь «My way»?
- А я-то думаю, какая знакомая мелодия, не один в один, а именно знакомая.
- Ну, да. Она, в общем, и о другом.
- «Мy way» мне нравится, а эта о чем?
- О личном, как всегда, как обычно: семья, расставания, встречи, рутина.
- Тебе нравится этот новый смысл?
- Знаешь, наверное, не совсем, но хорошая мелодия, понятные слова, я давно не занимаюсь языком, а тут все хорошо понимаю, ничто не вызывает затруднений. Ощущение того, что я действительно пою на французском и понимаю, о чем. Скорее мне нравится это ощущение.

Я улыбнулся. Захотелось обнять, но я просто погладил твою руку. Встречные машины слепили своими ксеноновыми фарами даже на ближнем свете.
Потом были открытые окна, птицы в саду, хоровые пения ночных шакалов, зазывающих дождь в долину, свет уличных фонарей, освещающих часть двора настолько, что мы, услышав ежа, выглянули на улицу, чтобы его посмотреть. Я шыкнул на него.  Он, так и не поняв, откуда идёт звук, решил убраться побыстрее из беспокойного места. Убегал смешно и неловко. Мы засмеялись, он, глянув наконец наверх, увидел нас и припустил сильнее. Пока на улице пели только птицы. Насекомые ещё просыпались, и их не было слышно. Разворачиваясь, я чуть не перевернул букет роз, который мы совсем недавно поставили в воду.
- Какой медведь…
- Конечно, а кто же ещё? – спросил я довольный. Медведь и кот – мои тотемные животные. Сладкое только нельзя теперь, а какой медведь без мёда? Придется налегать на красную рыбу с икрой, если денег хватит, а если не хватит… я прогнал грустные мысли.

Когда я проснулся, ты на первом этаже, в кухне негромко шуршала посудой и водой, а я залез в телефон и поискал вчерашнюю песню, на которую запал непонятно почему.

Это оказалось несложно.

Почитав перевод и немного расстроившись, пошел вниз устраивать разборки:
- «Как обычно, мы займемся любовью
Как обычно, мы будем притворяться...»?

- Ни фига себе, ты песни поешь на мой приезд! – сказал ехидно.
- Да ну тебя, хорошая песня про рутину, а у нас какая рутина? Я тебя бывает по полгода не вижу из-за твоих командировок, когда они уже закончатся, – ответила ты.
Мы не на равных, ты еще не знаешь, что командировки закончились, а с ними и наша устоявшаяся, вполне благополучная жизнь.  Я обнял тебя и присоединился к приготовлению завтрака. Солнце уже прогрело воздух вполне прилично, и мы завтракали на террасе. На улице стояла весна. Ты любишь весну. Я тоже к ней… хорошо. Мы сидели не напротив друг друга, а рядом – вид зеленеющей горы прямо передо мной грел не меньше солнца. Как же давно я ее не видел!

Начало апреля – это у нас уже весна, нарциссы и тюльпаны уже отцветают, слива и вишня уже цветут, распускаются листья, и хоть впереди еще возможны и холода, и проливные дожди, сегодня завтракать на террасе вполне можно. Это радует! День обещает быть солнечным и теплым. Хорошо. Хорошо дома. Вот прям хорошо. Я улыбнулся этой мысли. Ты вопросительно поглядела на меня.
- Хорошо, - ответил я на немой вопрос.
- Да.

***
Я ел, пил кофе, говорил, смотрел и вспоминал. Вот именно здесь, под этим кустом фундука на табуретке стоял стул, на нем тазик. Ты стирала и не видела, что я иду к тебе. Было лето, была жара. Это было так давно. Ты стоишь в тени и плачешь, прижимая ладонь тыльной стороной к щеке. Плачешь тихо, беззвучно, увидев меня, остановиться не успела, я был уже слишком близко.

- Что случилось? Кто обидел?
- Никто…
- Не ври.
- Не вру…
Я неловко взял твою руку, и ты дернулась, как от боли. Я поглядел на нее и понял: кожи на пальцах почти не осталось. Ты стерла руки стиркой до крови. Я вот так  сразу всё это и понял. Две девочки – одной три месяца, другой полтора года – были в радость, но забот и труда требовали ежесекундно и требовали всего этого от тебя. Я был занят, я работал, я пытался зарабатывать, я помогал отцу и бабушке, у которых мы  жили, по хозяйству. Хозяйство было большое, крестьянское. Сад, огород, коровы и все такое…

Времени у меня ни на что другое не хватало. Ты, как самая что ни на есть традиционная жена, готовила, работала в саду, занималась дочками. Стирка выглядела так: носила ведрами воду, грела, а потом стирала руками. Слово памперсы было нам неизвестно, а подгузниками были такие, сшитые вручную из марли, штуки, которые наматывали на то детское место, которое сейчас прячут в памперсы. Пеленки, распашонки, ползунки с подгузниками твои руки и ободрали. Денег не было. Ни на что. В магазинах, даже если бы деньги и были, все равно купить на них ничего было нельзя. Но я практически бегом отправился в соседний поселок и – о чудо! – купил тебе крем для рук, он так и назывался. И именно с этого момента я понял, что жене надо помогать, и помогал, хоть старшее поколение и не одобряло этого. Но я показал отцу твои руки, и он не нашел, что возразить на мое желание помочь тебе в стирке. Я даже не представляю, как тебе было больно.

- Ты чего? - спросила ты, заглядывая в глаза – оказывается, я взял тебя за руку и гладил ее, не задумываясь.
- Знаешь, вспомнилось что-то, как ты вот под этим орехом плакала над тазиком с подгузниками.
- ААА…
- Я, кажется, именно с этого момента начал тебе помогать. Помогать в принципе, вообще. До него я даже не думал о том, что это вообще надо. Так?
- Ты и потом меня не часто баловал…
- В смысле? Я стал тебе помогать именно с этого момента, за что стал подвергаться остракизму со стороны бабки и отца. Разве этого не было?
- Было. Просто ты так говоришь, будто после этого случая все изменилось. А на самом деле изменилось мало чего.
Я обиделся. Мне всегда казалось, что изменилось практически всё. Начался новый этап жизни. Не все участники событий разделяют мою точку зрения. Ну, что ж. Сегодня меня трудно выкинуть с позитивной волны.

 И я вдруг только сейчас, через столько лет, понял, что нужен был не крем, а заживляющая мазь… Господи, какой же я был идиот. Тогда важно было, чтобы раны на ладонях зажили, а остальное… ну, мы запоминаем одни и те же события по-разному, ничего удивительного, мы же разные люди.

На улице дождь. Мы смотрим кино. «Хороший год». Я люблю этот фильм и готов смотреть его бесконечно, и что с того, что я знаю его, кажется, наизусть, а ты… согласна посмотреть его тоже, хотя твое хорошее расположение к этому фильму должно совпадать с настроением. Сейчас вроде настроение совпадает. Горячий травяной чай, грушевый пирог.

***
Ты вошла в нашу комнату в студенческом общежитии с игрушечным пистолетом и спокойно так сказала: «Руки вверх». Мы, студенты подготовительного отделения, все после армии, все не смогли поступить летом, недавно заселились, «это была зима, это был декабрь», а вы, студенты, уже почти отучились первый семестр.
Мы покорно подняли руки, внимательно тебя разглядывая – худенькая девочка в тельняшке, «бананах» в клеточку и домашних тапочках.

Каштановые волнистые волосы, открытый взгляд. Этого оказалось достаточно. Ты нас пощадила и ушла так же неожиданно, как и пришла. Мы даже были как-то шапочно знакомы до этого, но… Я не один сразу запал, таких оказалось трое или даже все четверо. Я был решительней других, но нам даже на день нельзя было поругаться, сразу возникали рядом разные конкуренты. Но фиг им! Я это практически сразу понял, и мы перестали ругаться. Совсем.

Все было очень быстро, через некоторое время я понял, что нам надо жениться. Ты училась на 4-ом курсе иняза, а я на нулевом истфака, мы ровесники. Пока я служил в армии и искал себя, ты училась, тоже не сразу, но успела добраться до 4-го курса. Я сказал своим друзьям, что женюсь. Мой товарищ, который был хорошо знаком с комендантом, принес мне ключ от отдельной комнаты. И мы свезли вещи в наше первое общее жилье. Каждый вечер у нас были гости, полная комната, когда места не хватало, шли в рекреацию. Танцы, разговоры и песни под гитару перетекали туда… Когда мы учились – непонятно, но ведь учились. Успевали.

***
Позвонила старшая дочь. Она хотела к нам, но не получалось пока. Дети всегда звонят тебе. Это нормально. Разговор предстоял длинный, мы остановили кино, и я пошел курить на террасу.  Шел дождь. Неторопливый, уверенный в себе, он создал завесу из струй, которая отделяла меня от сада, от горы за соседним двором, и я вспомнил другой дождь, в другом месте, в городе. Тоже было темно, мы вошли в трамвай, я собрал зонт, и мы сели напротив друг друга. Между нами было окно, по нему за стеклом в темноте текли крупные капли, и ты отрешенно уставилась на них, как бы прикрывая руками живот, где уже та самая дочь довольно заметно была.
- Что с тобой?
- Ничего.
- Не ври, я же вижу. Говори.
Ты вздохнула и, опустив глаза, наклонилась ко мне и прошептала:
_ Я стесняюсь.
- Чего?
- … Они все понимают, чем мы с тобой занимались…
 - В смысле? - не понял я.
И ты молча показала на живот. Я чуть не расхохотался. Ты стеснялась своей беременности. Не зная, что на это можно возразить, я нес какую-то околесицу, но, кажется, немного тебя всё-таки успокоил. Все было сложно. Ты была на пятом курсе, я на первом и заочно, мне надо было кормить мою семью. Ты быстро сдавала всё, что получалось, потому что как раз к сессии у нас и должен был родиться первый ребенок. Я, конечно, думал, что это будет мальчик. Из общаги пришлось съехать, я устроился на работу в школу, у тебя была педпрактика, так что мы оба работали в школе. Мы потом еще долго вместе работали, меняя города и места работы, но в этот раз школы были разные. Впереди была целая жизнь, но я до сих пор помню то смущение в твоих глазах и то, как я любовался тобой тогда в трамвае, когда ты сидела напротив меня: осеннее пальто в клеточку, кажется синее, платок под воротник, растрепанные ветром каштановые волосы, а под челкой стеснительный, смущенный взгляд.

Я вернулся и сел рядом. Вы еще болтали, на громкой связи. Ты сморщилась, показывая, как тебе не нравится, что я снова курю. Мне это тоже не нравится. И вот это-то я точно сделаю, брошу, только не сейчас. Сейчас мне нужны силы для другого. Я снова вспомнил, что мы не на равных: она еще не знает. Мне от этого совсем не легче.
«А вы знаете, что Вы услада моих глаз?»**, - я посмотрел на тебя, ты тоже подняла глаза от телефона, глаза встретились, мы улыбнулись, фильм продолжился.
На другой день, в перерыве между дождями мы поехали на море, бродили по берегу. Я люблю море и скучаю по нему если долго не вижу. Я вдыхал его, смотрел, а ты, оказывается, искала дельфинов.

- Ну, вот должны же они здесь быть, почему их нет?
Я подошел к самой воде и что было сил закричал:
- Дель-фи-ныыыыы!
- Да ну тебя!
- Смотри, давай вместе! - ответил я уверенно, и снова закричал:
- Дееель – фиии – ныыыы!
Редкие пляжные гулятели услышали и тоже стали смотреть то на море, то на нас.
- Ну, хватит уже, - ты не любишь общественное внимание.
Но я продолжал орать, пока ты не потащила меня от воды к набережной. Я делал вид, что сопротивляюсь, но шел, конечно, и оглядывался на море. И не зря!
Одни дельфин совсем близко от берега выпрыгнул из воды, прокрутился вокруг себя и упал в море, другой вынырнул возле него и тоже подпрыгнул.
- Смотри, - выдохнул я и понял, что ты тоже это видишь. Люди вокруг лезли за телефонами, а эта парочка поигралась в воде недолго и уплыла. Мы не успели снять. Ты была, как мне показалось, потрясена, а меня просто пёрло.

- Видела? - сказал я очень гордый собой
- Видела…  Я такой танец вообще первый раз вижу!
- И я, они прям зажгли.
- Ага.
Мне хотелось еще порисоваться на пляже, но ты осторожно, уверенно направляла меня на набережную, прогулка заканчивалась, и пора было уже что-то говорить. Третий день не могу найти слов, чтобы сказать: «Все кончилось, понимаешь, малыш, я в отставке. Прям совсем. Я состарился, а нужны молодые. Им можно меньше платить, они послушней, они называют начальников по имени-отчеству. Нет, они не смогут думать так, как я, не смогут на пустом месте что-то такое же, что я могу… Но теперь ведь это и не надо.  Я стал ненужным дорогим инструментом, которым стало больше нечего делать. Еще я стал часто болеть, а болеть в командировке некогда и нельзя. И вообще, я не золотой червонец и даже не фунт изюму. Это ты знаешь много лучше других и, наверняка, поймешь моих начальников. Они ничего не сказали, но я и без слов понял – это был мой последний проект, а я кое что не успел... Много чего не успел… даже перечислять не хочется.

Вот сижу и не знаю, что делать. Совершенно не представляю что. Менять жизнь я смог не раз, мы как раз и жили в эпоху перемен, и продолжаем в ней жить, но тогда я был молод, здоров и верил в себя, а сейчас…
«Спасибо вам, Дельфины, не дали опозориться, выглядел бы полным идиотом», - молча поглядел я на пустое море.
 
Я всегда находил выход. Всегда он поднимал меня на новую высоту, которая до этого иногда казалась не просто недостижимой, я даже не знал о том, что она есть…
А сейчас… все абсолютно по-другому…
«Я пальцами за гриф цепляюсь голый, и скорой не помочь, не надо скорой»***.
Я сел на лавочку и закурил. Выглянуло солнце. Море сменило свои краски. Хотелось обхватить голову и завыть. Ты села рядом.

- Классно, - кивнул я в сторону моря.
- Да, - ответила ты, в который раз снимая море с этой набережной. И фотки всегда разные. Всегда. Ну, если рассматривать их внимательно, конечно. Я люблю море. И это была главная причина, по которой мы сюда переехали. Корни, родина и всё такое были после нее. Теперь у меня, наверное, будет больше возможностей его видеть.
Строго говоря, я знал, что это случится. Последние несколько лет каждый проект называл последним, особенно к концу. Уставал. Надо сказать честно, уставать я стал быстрее. Приезжал домой и долго отлеживался, приходя в себя. Потом подходил сезон, и снова «сенокос», получалось немного чего успевал сделать, стройка дома затянулась на годы, но тут дело не только во мне, но и в деньгах, которые быстро кончались.

Вот я сижу и жалею себя. Отвечаю «впопад», если ты что-то спрашиваешь, и даже сам чего-то такое говорю. Но это камуфляж. Я просто сижу на лавке и жалею себя. Кажется, вот она, твоя отложенная жизнь: пиши, читай, смотри кино, гуляй по берегу моря, рисуй, все ж хорошо! И с голоду ты не умрешь. Не умрешь же? У тебя ведь диплом есть. Опыт есть. Ну, да. Это совсем другое качество жизни. Вот прям совсем другое. Накоплений нет. Но дом, в общем, вполне жилой уже? Место со столом. Жена вот рядом сидит – она тоже есть. И дети, хорошие дети. Вот она, та самая жизнь, о которой ты мечтал, что надо-то?

Страшно. Страшно даже признаться – всё, я – кончился. Может, наоборот, может, ты только начинаешься? Ну, по плану так и должно было случится, только почему я не рад? Почему мне страшно, почему хочется удрать куда-то, спрятаться и выть. Я так долго был сильным и уверенным в себе. У меня всегда было решение, на любой случай. Скорее всего, они не всегда нравились тем, кому я их предлагал. Я всегда был немного слишком, потому жалеть меня некому, кроме меня самого. Остальным и в голову такое не придет. А вот надо. Наверное, это копилось. Усталость, раздражение, напряжение… Мне все труднее удавалось выдохнуть перед проектом, приходилось заставлять себя работать, быть на одной волне и… немного впереди. Казалось, что хоть это и удавалось всё труднее, но удавалось. А теперь вот уже кажется, что и нет. И что именно это и стало причиной того, что я теперь без работы. А может…

Как я устал от этого круга вины! Факт остается фактом. Денег, конечно, на какое-то время хватит, но больше их взять негде. И до пенсии еще куча времени, впрочем, о чем это я? Я полжизни работал без оформления, о какой пенсии я тут рассуждаю?
Да, это не первый раз в жизни, когда кончается всё, но я всегда находил новый путь, новый, но мой. Мы вырастили детей, выучили их, обеспечили их жильем и для себя почти достроили дом.  Так и мечталось, что вот дострою и заживу. Моя жизнь, та самая отложенная жизнь. Я ведь мечтал, что вот я все закончу, от всего освобожусь и тогда… заживу, как хочу. Так-то никто не мешал сделать это и раньше, месяцами я торчал дома между проектами, но я пытался отдохнуть, чтобы с новыми силами опять вперед. И каждый раз отдохнуть получалось всё хуже. И вот уже… года три как я понимаю, что никуда ехать не хочу, что мне надоело, что сил моих больше нет. Но я ехал, стройка и другие заботы не давали мне вариантов, пока работа не растворилась сама. Навсегда. И вот я сижу на лавке у берега моря, оно спокойно так смотрит на меня и вообще не парится, нормально всё – говорит море. А мне не спокойно. И ты сидишь рядом, как будто всё хорошо, «как всегда».

Ты вдруг смотришь мне в глаза, кладешь голову на плечо и проводишь пальцами по моей руке, как будто считываешь буквы с кожи, молча, «как всегда», и от этого на миг становится спокойнее. Может… Может и, правда, всё получится у нас, «как всегда». А может – нет, и все будет «Comme d'habitude», как у Клода Франсуа, а это совсем не то, чего хотелось бы.

* - Comme d'habitude (фр.) – как обычно. Название песни Клода Франсуа (1967 год)
**- цитата из фильма «Хороший год», 2007 г, реж. Ридли Скотт.
*** - цитата из стихотворения собственного сочинения