Три тени

Три тени
Глава первая: "Радиоволна"
Красный свет неоновой вывески «Вольфрам» мерцал сквозь дождь, как предупреждение. Алиса прижала ладонь к груди, проверяя, бьётся ли ещё сердце. Оно стучало – слишком громко, слишком назойливо, словно пыталось вырваться из клетки рёбер.
Она вошла без стука. Кабинет был пуст. Слишком пуст. На столе – один бокал, одна тарелка, один нож. И три стула.
«Для кого третий?»
– Алиса. – Голос Дмитрия возник за спиной, будто из самой темноты. – Ты опоздала на четыре минуты.
Она не обернулась. Знала: он стоит в дверях, заложив руки за спину, как школьный учитель. Его любимая поза.
– Автобус сгорел на площади, – солгала она.
– Врешь.
Пальцы скользнули по её шее, холодные и влажные. Не его. Вера.
– Она сегодня нервная, – прошептала девушка на ухо, её дыхание пахло леденцами и металлом. – Сломала ноготь.
Алиса взглянула в зеркало на стене. Вера стояла за ней, прижимая к её виску что-то маленькое, блестящее. Лезвие? Шприц?
– Садись, – скомандовал Дмитрий.
Третий стул скрипнул.
Из-за перегородки вышла незнакомая – стройная, в белом халате, с медицинским чемоданчиком.
– Это Лана, – представил её Дмитрий. – Она будет сегодня... следить за твоими показателями.
Лана молча открыла чемодан. Алиса увидела датчики с присосками, ампулы с розовой жидкостью. И его – черный, с пультом на тонком шнурке.
– Нет, – вырвалось у Алисы.
Вера рассмеялась:
– Ой, а мы не спрашиваем!
Дмитрий нажал кнопку на столе.
Экран на стене ожил: мать сидела в кресле, смотря прямо в камеру. На её коленях – брат. Бледный. С закрытыми глазами.
– Он просто спит, – сказал Дмитрий. – Пока.
Лана пристегнула первый датчик к запястью Алисы.
– Частота пульса – 112, – объявила она монотонно. – Стресс.
– Ну что, – Дмитрий разлил вино по бокалам, – начинаем?
Вера взяла пульт. Гудение началось тихо – где-то внутри стула. Алиса впилась ногтями в подлокотники.
– Частота – 124, – констатировала Лана. – Интересно.
Дождь стучал в окно. Капля пота скатилась по спине. Алиса закрыла глаза – и увидела себя в зеркале, с трясущимися губами, с позором, жгущим щёки.
– Ой, смотри-ка! – Вера ткнула пальцем в экран датчика. – А у неё такое бывает от страха?
Дмитрий улыбнулся:
– Это не страх.
Гудение стало громче.
Алиса поняла: они не просто пытают её. Они заставляют её захотеть этого.
И самое страшное – это работало…
Глава вторая: "Частота"
(Монолог Алисы)
Я ненавидела вибрацию. Ненавидела этот низкий гул, заползающий под кожу, как оса, которая не может решить — ужалить или отложить яйца в твоих жилах. Но больше всего я ненавидела то, как моё тело откликалось на это.
— 128 ударов, — сказала Лана. Её голос был плоским, как скальпель. — Интересная реакция.
Я вцепилась в стул. Дерево впивалось в ладони, но это было ничто по сравнению с тем, что творилось внутри.
Вера наклонилась ко мне. От неё пахло леденцами и чем-то химическим.
— Ты вся дрожишь, — прошептала она. — Как мышка на проводах.
Я хотела плюнуть ей в лицо. Но вместо этого сжалась — потому что её пальцы вдруг скользнули по моей шее.
Холодные. Мокрые. Как будто она только что держала их в стакане со льдом.
— Смотри, — Вера повернула моё лицо к зеркалу.
Я увидела:
— Красные щёки.
— Расширенные зрачки.
— И это — предательскую дрожь в коленях.
Дмитрий налил себе вина.
— Ты знаешь, почему мы используем именно этот метод? — спросил он.
Я знала.
Потому что боль можно терпеть. Унижение — игнорировать.
Но это? Это было хуже. Потому что это заставляло мое тело предавать меня.
— 135 ударов, — сказала Лана.
Вера нажала кнопку ещё сильнее. Я закусила губу. Кровь. Солёная. Горячая. Но это не помогало. Мышцы живота сжимались. Пальцы дергались. А где-то глубоко, в самом тёмном уголке мозга, что-то шептало «Ещё…»
Я ненавидела себя за этот шёпот. Но ещё больше — за то, что он был прав.
Дмитрий встал.
— Достаточно.
Вера замерла.
— Но, мы же только начали!
— Достаточно, — повторил он.
И тут я поняла.
Это и была пытка.
Не вибратор. Не прикосновения Веры. А прерывание.
Они дали мне почувствовать — и отняли. И теперь моё тело кричало от несправедливости.
Лана отсоединила датчики.
— Результаты записаны.
Я не двинулась. Не могла.
Потому что теперь я знала. Они сломали меня. Не болью. Не страхом. А желанием.
И самое страшное?
Мне это понравилось.
Глава третья: "Разрядка" (продолжение от первого лица)
Камера была маленькой. Слишком маленькой. Я сидела на койке, прижав колени к груди, и чувствовала. Это было хуже, чем боль. Хуже, чем страх.
Напряжение.
Оно гудело под кожей, как перегруженный трансформатор. Ладони дрожали. Живот сжимался спазмами. Даже веки подрагивали.
Я ненавидела это. Ненавидела их. Но больше всего — себя, за то, что не могла это остановить.
________________________________________
Фонарь под потолком мигнул.
Я зажмурилась — и увидела их лица.
Они знали. Знали, что будет дальше.
________________________________________
Я упёрлась ладонями в койку.
"Нельзя. Нельзя. Они смотрят."
Но, тело не слушалось. Пальцы сами поползли вниз. Я задыхалась. Стыд обжигал сильнее, чем их приборы.
Но...
"Завтра будет бой. Мне нужны силы. Я должна..."
________________________________________
Первое прикосновение.
Я вздрогнула, как от удара током.
Фонарь снова мигнул. Где-то в темноте зажурчала камера наблюдения, поворачиваясь. Они видели. И от этой мысли — …
________________________________________
Взрыв.
Тихий.
Стыдный.
Невыносимый.
Я укусила руку, чтобы не закричать.
Кровь на губах.
Слёзы на щеках.
И пустота — наконец-то пустота — внизу живота.
________________________________________
Когда я открыла глаза, на стене передо мной горела красная точка.
Камера.
Они всё видели.
Я медленно подняла средний палец.
И усмехнулась.
Теперь я была готова к завтрашней войне.
Глава четвертая: "Привыкание"
Сегодня они пристегнули меня ремнями.
Кожаные манжеты. Холодные. Пахнущие дымом и старыми книгами.
— Чтобы не дёргалась, — объяснила Вера, затягивая последний ремень на груди так, что рёбра затрещали.
Она была в чёрном корсете и чулках. Без трусов. Специально.
Лана стояла рядом в прозрачном хирургическом халате. В руках — блокнот и ручка.
— Начнём, — сказал Дмитрий.
И началось.

Первые минуты:
Я кусала губы. Сжимала кулаки. Напрягала пресс — всё, чтобы не реагировать.
Но тело уже помнило.
Помнило вчерашнее.
Помнило позавчерашнее.
И предавало меня снова.
Вера:
Она ходила вокруг, как голодная кошка.
— Ой, смотрите, у неё уже так краснеет кожа, — хихикала, проводя ногтем по моему животу.
Её прикосновения были невыносимыми.
Не потому, что болезненными.
А потому, что слишком лёгкими. Слишком нежными. Слишком точными.
Лана:
— Пульс 140. Потоотделение повышено. Зрачки расширены, — монотонно констатировала она.
Я ненавидела её голос.
Ненавидела её холодные глаза.
Ненавидела то, как она смотрела на меня — как на эксперимент.
Дмитрий сидел в углу и пил коньяк.
— Интересно, сколько дней пройдёт, прежде чем она сама попросит об этом? — спросил он, не обращаясь ни к кому конкретно.
Я плюнула в его сторону.
Вера рассмеялась:
— Ой, ещё злая!
Конец сеанса:
Они снова не дали мне дойти.
— До завтра, — сказал Дмитрий, выходя.
Вера шлёпнула меня по бедру:
— Сладких снов!
Лана вышла последней, бросив взгляд на датчики:
— Завтра попробуем другой режим.
Ночь:
Я лежала на койке и чувствовала.
Напряжение. Зуд. Голод.
Но сегодня — без истерик. Без слёз.
Просто...
Механика. Руки двигались сами. Тело само знало, что делать. Я сделала, что нужно.
Быстро. Холодно. Эффективно.
Потом заснула.
Последняя мысль перед сном:
Завтра… Завтра будет ещё один день. И ещё один шанс.
Глава пятая: "Резонанс"
Комбинезон стал моей второй кожей - плотной, липкой, дышащей чужим страхом. Каждый изгиб проникал внутрь тела, напоминая: ты вещь. Ты инструмент. Ты ничего не решаешь.
Но сегодня... сегодня его черноте что-то изменилось.
Первая волна пришла не как боль. Как откровение.
Будто кто-то провел раскаленной спицей вдоль позвоночника, и каждый нервный узел вспыхнул голубым огнем. Я закусила губу, но звук все равно вырвался - не крик, не стон, а что-то среднее, животное, первобытное.
Вера отпрянула. В ее глазах - впервые за все время - мелькнул настоящий страх.
— Что с ней? - ее голос дрогнул.
Второй удар был нежнее и страшнее.
Будто тысячи муравьев пробежали под кожей. Будто кто-то налил тебе в живот теплого меда, и он растекается, липкий, сладкий, невыносимый.
Ремни лопнули с неприличным звуком.
Я упала на кафель, чувствуя, как каждый мускул поет свою песню, кости наполнены   расплавленным золотом, а кожа стонет от каждого прикосновения воздуха
Лана первой поняла опасность. Ее пальцы - эти длинные, холодные пальцы хирурга - рванулись к панели управления. Но было поздно.
Я встала. Не сама - мной двигало что-то древнее, что-то, что жило в моих клетках задолго до цивилизации.
Дмитрий умер быстро. Слишком быстро для него. Всего один хруст, и его глаза остекленели, сохранив выражение глубочайшего удивления.
Потом была Вера. Ее я просто толкнула - и она рухнула, как кукла, ударившись головой о металлический шкаф. Но, Лана...
Лана лежала у панели, дыша поверхностно, часто. Ее халат распахнулся, обнажив тонкую цепочку на шее - золотую, с маленьким ключиком.
Я присела рядом. Провела пальцем по ее скуле. Она вздрогнула, но не открыла глаза.
— Я знала... - ее губы едва шевельнулись. — Знала, что ты... особенная...
Ее рука дернулась, пытаясь что-то достать из кармана. Я перехватила запястье - такое хрупкое, такое беззащитное.
И тогда поняла. Она не пыталась достать оружие. Ключ. Тот самый, что висел на ее шее.
Я наклонилась ближе, вдыхая ее запах - спирт, лаванда, что-то еще... что-то медицинское, стерильное, пугающее.
— Почему? - прошептала я.
Ее глаза наконец открылись. Глаза, полные...
Не страха. Не ненависти. Зависти.
— Потому что я... никогда не смогла бы... - ее дыхание прерывалось. - ...так...
Я не дала ей договорить.
Ее губы были мягче, чем я ожидала. А тело подо мной - теплее. Когда она застонала, это прозвучало не как протест, а как...
Как благодарность.
Как освобождение.
Как признание.
Глава шестая: "Связи"
Комбинезон на Вере скрипел при каждом шаге. Черный, блестящий, как кожа змеи — я затянула застежки так, чтобы они слегка впивались в ее тело. Не больно. Но ощутимо.
— Двигайся, — я толкнула ее вперед, и она пошла, не оглядываясь. Покорно.
Лана шла рядом, ее пальцы то и дело тянулись к моему рукаву, как будто ища подтверждения, что я все еще здесь. Что это не сон.
Мы уходили в ночь, унося черный дипломат с технологиями, которые превратили меня в оружие.
Лана.
Она не была пленницей. Не была жертвой. Она была...
— Ты дрожишь, — прошептала я, когда ее плечо снова коснулось моего.
— Нет.
Ложь.
Я схватила ее за подбородок, заставив посмотреть на себя. Ее глаза — серые, слишком светлые, почти прозрачные — расширились.
— Ты боишься?
— Нет.
Снова ложь. Но не потому, что она боялась меня. Потому что боялась себя.
Того, что она чувствовала, когда я касалась ее. Того, как ее тело откликалось на мои прикосновения, даже когда разум кричал, что это безумие.
Я отпустила ее.
— Иди.
Она пошла. Но через три шага обернулась:
— Алиса...
— Что?
— Ничего.
Но это не было "ничего". Это было "останься со мной".
И самое страшное?
Я не могла отказать.
Вера.
Она шла впереди, ее рыжие волосы сливались с темнотой. Комбинезон сжимал ее, как мои руки когда-то сжимали ее горло.
— Тебе нравится? — я догнала ее, провела пальцем по шее.
— Нет.
Правда.
Но в ее глазах было не только отвращение.
Было любопытство.
Как если бы она спрашивала себя: "А что, если мне это понравится?"
Я улыбнулась и отошла. Пусть думает.
Я.
Ночь была холодной.
Лана прижалась ко мне, когда мы остановились перед заброшенным зданием — нашим убежищем.
— Здесь? — спросила она.
— Да.
Я взяла ее за руку и почувствовала, как ее пальцы сжимают мои.
Слишком крепко. Слишком отчаянно.
Я не стала отпускать.
После.
Мы вошли в темноту.
Вера — молча. Лана — все еще держа меня за руку.
А я...
Я смотрела вперед, думая только об одном:
Я больше не одна.
И это было страшнее, чем любая пытка.
Потому что теперь у меня было что терять.
Глава седьмая: "Треугольник"
Лана спала, прижавшись ко мне. Её дыхание было тёплым на моей шее, пальцы — даже во сне цеплялись за меня, будто боясь, что я испарюсь.
Вера наблюдала. Из угла. В том самом чёрном комбинезоне, который теперь стал её второй кожей.
Я видела, как её глаза — эти зелёные, ядовитые глаза — следят за каждым моим движением. За каждым прикосновением к Лане.
Утро.
Лана возилась с оборудованием из дипломата, её брови были сведены в сосредоточенной гримасе.
— Здесь что-то... — она ткнула в схему, — ...живое.
Я наклонилась, чувствуя, как её плечо дрожит под моей ладонью.
— Биочип?
— Хуже.
Вера громко хлопнула дверью. Лана вздрогнула.
День.
Вера поймала меня у ручья.
— Ты её сломала, — прошипела она.
— Кого?
— Лану! Она никогда не была такой... такой...
— Послушной?
— Мягкой! — Вера выдохнула, и вдруг — о боже — её глаза блеснули слезами. — Она всегда была сталью. А теперь...
Я шагнула ближе.
— А теперь она живая.
Вера замерла. Я видела, как её горло сжалось.
— Ненавижу тебя, — прошептала она.
Но её руки схватили мой воротник. И её губы — её проклятые, лживые губы — прижались к моим.
Жёстко.
Грязно.
Отчаянно.
Я оттолкнула её.
— Ты не хочешь меня, — сказала Вера, но её голос дрогнул.
— Нет.
— Врёшь.
Да.
Вечер.
Лана сидела у огня, обняв колени.
— Я знаю, что произошло, — сказала она тихо.
Я не стала отрицать.
— И что теперь?
Она повернулась. И улыбнулась. Такой улыбкой.
— Я не ревную.
— Почему?
— Потому что... — её пальцы скользнули по моей ладони, — ...я знаю, чьи руки тебе нужны.
Ночь.
Вера стояла на пороге, закусив губу.
Лана протянула к ней руку.
— Иди к нам.
— Ты... ты издеваешься?
— Нет.
Я молчала. Вера сделала шаг. Потом ещё один.
Её пальцы дрожали, когда она коснулась Ланиного лица.
— Я ненавижу тебя, — прошептала она.
— Знаю.
И тогда...
Тогда Вера разрыдалась.
А Лана обняла её.
А я... Я разрешила.
После.
Технологии из дипломата мерцали в углу.
Наши тела — переплетённые, уставшие, свободные — пахли дымом и солью.
Вера спала, прижавшись к груди Ланы.
Она смотрела на меня.
— Довольна? — пробормотала я.
Она покачала головой.
— Нет.
— Почему?
— Потому что теперь у нас ещё больше чего терять.
Я закрыла глаза.
Да.
Но, чёрт возьми...
Оно того стоило.
Глава восьмая: "День, когда"
Утро началось с того, что Вера разбила чашку. Нарочно. Об пол. Прямо перед моими ногами.
— Ой, — сказала она, широко раскрыв глаза, — нечаянно.
Лана вздохнула и потянулась за тряпкой.
Я поймала её за запястье.
— Не надо.
— Но...
— Пусть сама убирает.
Вера скривила губы в ухмылке, но когда наши взгляды встретились — её зрачки дрогнули.
Она помнила.
Помнила, как вчера её тело выгибалось под моими пальцами. Как она плакала. Как просила. И ненавидела себя за это.
Полдень.
Лана разбирала чипы из чёрного дипломата с серьёзным видом:
— Здесь что-то... — она ткнула в схему, — ...активировалось.
Я наклонилась, чувствуя, как её плечо напряглось под моей ладонью.
— Опасное?
— Не знаю.
Вера фыркнула с другого конца комнаты:
— Гении.
Лана не отреагировала.
Я — отреагировала.
Рука сама потянулась к пояснице, где был нож.
Но...
Я опустила руку.
Не сегодня.
Взрыв.
Он прогремел ровно в 15:47.
Окна выбило. Вера вскрикнула.
Лана бросилась ко мне, закрывая своим телом.
А я...
Я просто смотрела на дымящуюся панель управления.
— Это был тест, — пробормотала я.
— Что? — Лана отстранилась, её лицо было бледным.
— Они ищут нас.
Вера застыла у стены, её пальцы впились в чёрный комбинезон.
— Значит... — её голос дрогнул, — ...мы уходим?
Я посмотрела на неё. На Лану. На разбитые стёкла на полу.
— Нет.
— Но...
— Мы готовимся.
Вечер.
Лана перевязывала мне руку — осколок стекла всё-таки задел.
— Глупо, — прошептала она, — ты могла бы уклониться.
— Знаю.
— Тогда почему?
Я не ответила.
Потому что ответ был прост: мне нравилось, когда она трогала меня.
Даже так. Особенно так.
Ночь.
Вера пришла ко мне. Без приглашения. Без слов.
Её пальцы дрожали, когда она схватила мой воротник.
— Ты... — она задохнулась, — ...ты должна ненавидеть меня.
— Должна?
— Да!
Я рассмеялась. И поцеловала её. Жёстко. Грубо.
По-настоящему.
Она разрыдалась. И прижалась ко мне. И мы снова начали с начала.
Утро.
Утром Вера снова разбила чашку.
Нарочно.
Лана снова вздохнула.
А я...
Я снова ничего не изменила.
Потому что в этом аду...
...у нас наконец-то появился дом.
Глава девятая: "Кровь и радиоволны"
03:17. Точка входа – вентиляционная шахта западного крыла.
Лана дышала мне в спину, её пальцы дрожали на моём поясе.
— Там будут сканеры, — шёпотом предупредила она.
Я кивнула, чувствуя, как её ноготь впивается мне в бедро. Страх. Не за себя. За них.
За мать с сестрой, которых она не видела восемь месяцев.
Вера ползла сзади, её чёрный комбинезон сливался с трубой.
— Если что-то пойдёт не так, — прошипела она, — я оставлю вас там.
Я повернулась и схватила её за подбородок.
— Врёшь.
Её глаза сверкнули, но она не стала спорить.
03:42. Первый пост охраны.
Двое.
Один – щуплый, с капюшоном на голове.
Второй – грузный, с шрамом через губу.
Я выждала, пока Вера обойдёт слева.
Её удар был тихим. Точно в шею. Первый охранник рухнул без звука.
Второй обернулся – прямо на Лану. Его глаза расширились.
— Ты...
Она ударила его шприцем.
— Коллега...
04:15. Комната наблюдения.
Мониторы показывали коридоры.
Камеры.
Их.
Мать Ланы сидела на койке, обняв девочку лет двенадцати – её сестру.
Лана вцепилась в стол.
— Они... они посадили её на цепь...
Я увидела. Тонкий металлический ошейник. Как у собаки. Как у меня когда-то. Вера уже копалась в системе.
— Тут есть блокировка. Дистанционная.
— Взломаешь?
— Нет.
Лана вдруг выпрямилась.
— А если... если я сдамся?
Тишина.
Потом Вера рассмеялась.
— Идиотка.
Я взяла Лану за лицо.
— Они не простят тебя.
— Но...
— Мы – освободим.
Её губы дрогнули.
И тогда... тогда она кивнула.
05:00. Взлом.
Сигнализация взвыла, когда мы вскрыли дверь.
Мать Ланы вскрикнула.
Девочка – зарыдала.
Лана бросилась вперёд.
— Мама!
Я схватила её за куртку.
— Не сейчас!
Вера уже резала цепь.
— Чёрт! Это сплав!
Охранники бежали по коридору.
Я толкнула Лану к её сестре.
— Бери её.
— А мама?..
— Бери и беги!
05:17. Выстрелы.
Первый – мимо. Второй – задел Веру в плечо. Она даже не охнула. Просто развернулась и выстрелила в ответ.
Лана тащила сестру.
Мать бежала следом.
А я...
Я чувствовала это. Тот самый резонанс. Тот самый гудящий ультразвук под кожей.
Сейчас.
05:23. Разряд.
Охранники упали.
Все.
С пеной у рта. С судорогами.
Вера смотрела на меня, широко раскрыв глаза.
— Ты... ты контролируешь это?
Я вытерла кровь с носа.
— Нет.
Но оно контролирует меня.
06:00. Возвращение.
Девочка спала, прижавшись к Лане.
Её мать пила чай, удерживая чашку дрожащими руками. Вера перевязывала плечо.
— Мы не сможем прятаться вечно.
Я посмотрела на Лану. На её сестру. На мать.
— Знаю.
— И что?
Я улыбнулась.
— Значит, нападем первыми.
Ночь.
Лана обняла меня, её слёзы текли по моей шее.
— Спасибо.
Я не ответила. Потому что знала – это только начало. Но теперь... теперь у нас есть семья. А за семью...
...я сожгу весь этот ад.
Глава десятая: "Кремация"
Дождь стучал по крыше заброшенного склада, когда Вера ввела код на планшете.
Экран вспыхнул. Письмо.
Всего одно слово:
«Ликвидированы».
И фотография.
Я не узнала их сразу.
Мать.
Брат.
Лежащие в лужах, которые не были дождевой водой.
Лана вскрикнула.
Вера выругалась.
А я…
Я усмехнулась.
Потому что боль пришла не сразу.
Сначала — тишина.
Белая.
Глубокая.
Как снег в мёртвом лесу.
Первая минута после.
Лана прикоснулась к моему плечу.
Я сломала ей палец.
Не специально.
Просто её прикосновение обожгло.
Она не закричала.
Только сжала губы, смотря на меня этими своими слишком понимающими глазами.
— Алиса…
Я повернулась и разнесла стену кулаком.
Штукатурка осыпалась.
Кровь текла по костяшкам.
Но я не чувствовала.
Час после.
Вера налила мне виски.
Я выпила.
Вылила вторую порцию на пол.
— Это не поможет, — сказала Вера.
— Знаю.
— Тогда зачем?
Я посмотрела на неё.
— Чтобы почувствовать, как оно горит.
Как всё должно гореть.
Ночь после.
Лана пришла ко мне.
Без слов.
Без прикосновений.
Просто села рядом на грязный матрас и задышала со мной в такт.
Я схватила её за шею.
Сжала.
Она не сопротивлялась.
Её глаза простили меня ещё до того, как я сделала больно.
Я отпустила.
Зарычала.
Завыла.
Она обняла меня — так крепко, будто пыталась собрать осколки.
А я…
Я разрезала её кожу ногтями.
И она вздохнула.
И прижала сильнее.
И мы сгорели вместе в этом огне.
Утро после.
Вера стояла у двери с чемоданом.
— Я знаю, где они.
Я подняла голову.
Лана спала, её спина была испещрена царапинами.
— Сколько? — спросила я.
— Шесть человек. Плюс охрана.
Я встала.
Потянулась.
Улыбнулась.
— Мало.
Вера кивнула.
— Будет меньше...
Расправа.
Мы пришли днём.
Открыто.
Без масок.
Первый выстрел — Вера.
Второй — Лана.
Третий…
Третий был мой.
Но не из пистолета.
Из меня.
Тот самый резонанс.
Тот самый вой под кожей.
Они падали.
Кричали.
Лопались.
А я шла сквозь это — к нему.
К тому, кто подписал приказ.
Кто посмел отнять их у меня.
Его последние слова:
— Ты… монстр…
Я наклонилась.
Поцеловала в лоб.
— Спасибо.
И разорвала.
Катарсис.
Мы стоим у костра.
Вера курит.
Лана перевязывает мою руку.
Её сестра спит, прижавшись к спасённой матери.
Их родные — живы.
Мои — мертвы.
Но в этой тишине…
В этом пепле…
Есть правда.
Я закрываю глаза.
Чувствую их руки на себе.
И понимаю:
Это не конец.
Это — начало.
Начало новой ярости.
Начало новой нежности.
Начало новой войны.

Глава одиннадцатая: "Плоть и пепел"
Дождь лизал пепелище дома моего детства, когда мы пришли. Я стояла босиком на тлеющих балках, чувствуя, как угли жгут кожу — сладко, почти нежно. Лана держала мой кинжал. Вера — спички.
"Сожги их", — шептала во мне мать.
"Сожги всех", — вторил брат.
Я протянула руку.
Первая искра.
Вера подожгла фотографию. Свадебную. Где они ещё жили. Где мы ещё смеялись. Бумага свернулась черной розой.
— Достаточно? — её голос звучал хрипло.
Я потянула её за шарф к себе. Вдохнула запах бензина и её духов.
— Нет.
Первое прикосновение.
Лана прижалась к моей спине, пока Вера лила керосин на остатки мебели. Её пальцы — всегда такие точные, хирургические — дрожали, расстёгивая мой пояс.
— Здесь? Сейчас? — её дыхание обожгло шею.
Я кивнула, глядя, как пламя пожирает диван, где умер брат.
Первая боль.
Вера вонзила зубы в моё плечо ровно в тот момент, когда огонь добрался до спальни. Кровь потекла по груди, смешиваясь с дождём. Лана ловила её языком.
— Больше, — прошипела я.
Она провела лезвием по моему животу — неглубоко, искусно. Ровно настолько, чтобы я чувствовала.
Апофеоз.
Мы рухнули на землю в трёх шагах от огня. Вера рычала, впиваясь ногтями в бёдра Ланы. Я кусала её шею, чувствуя под губами прыгающую вену.
Дом горел.
Тела сливались.
А я...
Я смеялась, глотая пепел.
Утром мы ушли, оставив за спиной чёрный скелет.
Лана несла мой нож.
Вера — ожоги на запястьях.
Я — урну с тем, что осталось.
— Куда теперь? — спросила Вера, вытирая кровь с губ.
Я посмотрела на дорогу.
На их следы на мокром асфальте.
На Лану, которая уже доставала карту.
— Домой, — сказала я.
Потому что дом — это не место.
Это ярость, которую не потушить.
Это плоть, которая помнит.
Это мы — три спички в тёмной комнате мироздания.
Глава двенадцатая: "Последний закат"
Мы посадили их на поезд на рассвете. Мать Ланы плакала, обнимая дочь. Сестра – та самая девочка с цепью на шее – впервые за месяц улыбнулась.
— Ты поедешь с нами? — спросила она у Ланы.
— Нет.
— Почему?
Лана посмотрела на меня.
— Потому что мой дом теперь здесь.
Дверь вагона закрылась.
И мы остались на перроне – три тени в утреннем тумане.
День.
Мы сняли комнату в отеле у моря.
Первое, что сделала Вера – бросилась в душ, как будто хотела смыть с себя последние годы. Я стояла у окна, слушая, как вода бьёт по её коже.
Лана подошла сзади, обняла за талию.
— Ты уверена, что хочешь этого? — прошептала она.
Я повернулась и прикусила её нижнюю губу.
— Нет.
Но мы сделаем это всё равно.
Вечер.
Вера вышла на балкон в одном полотенце.
— Я никогда не видела моря, — сказала она.
Лана протянула ей бокал вина.
— Теперь будешь видеть каждый день.
Вера взяла бокал, её пальцы дрогнули.
— А что, если...
— Что?
— ...мы не сможем жить без этого? Без боли? Без погони? Без войны?
Я подошла, взяла её за подбородок.
— Попробуем.
И поцеловала. Нежно.
Как никогда раньше.
Ночь.
Мы лежали на огромной кровати, сплетённые, как корни одного дерева.
Лана спала, прижавшись лбом к моей груди.
Вера курила у окна, её силуэт дрожал в лунном свете.
Я подошла, обняла её сзади.
— Ты боишься? — спросила она, не оборачиваясь.
— Да.
— Я тоже.
Мы стояли так, слушая, как море лижет берег.
Как будто в последний раз.
Утром мы нашли на пороге конверт. В нём был один лист. Одно слово - «Найдём».
Лана скомкала бумагу, Вера засмеялась.
А я...
Я улыбнулась.
Потому что это не конец. Это – новый вызов.
Глава тринадцатая: "Тени на стенах"
Мы живём в доме у моря три месяца.
По утрам я просыпаюсь от того, что Лана ворчит во сне, повторяя химические формулы. Вера уже бегает по пляжу — босиком, в одних шортах, её кожа слилась с чёрным комбинезоном так, что он теперь похож на вторую кожу, блестящую и странно живую.
А я...
Я учусь не убивать каждый раз, когда слышу шаги за дверью.
День 104.
Вера принесла с рынка рыбу.
— Ты видела продавца? — она поставила сумку на стол, её пальцы оставили влажные следы. — Он смотрел как-то...
— Как? — Лана отложила книгу.
— Как будто знает.
Я вздохнула.
— Вера, он смотрел на твои ноги. Ты была без обуви.
— Ага, — она резко повернулась, — и почему тогда...
Её рука дернулась к ножу, которого уже не было на поясе.
Тишина.
Потом Лана встала, обняла её сзади (только так Вера позволяет теперь — чтобы не видеть лица).
— Никто не пришёл. Никто не нашёл.
Но ночью я видела, как Вера вылизывает лезвие перед сном.
На всякий случай.
День 111.
Лана собрала лабораторию в сарае.
— Это не оружие, — она показывала пробирки с розовой жидкостью. — Это противоядие.
— От чего? — я прикоснулась к стеклу.
— От нас.
Вера фыркнула, лёжа на столе, как кошка:
— Нам яд не нужен. Мы сами яд.
Но когда Лана отвернулась, я заметила, как Вера нюхает её пробирки.
И улыбается.
Ночь 120.
Я проснулась от крика.
Веры.
Она стояла посреди комнаты, её чёрная кожа пульсировала в такт её дыханию.
— Они здесь.
— Кто? — Лана уже держала шприц.
— Тени.
Я вышла на крыльцо. Никого. Только луна и море.
Когда вернулась, Вера уже сидела на кровати, а Лана гладила её спину, где комбинезон слился с позвоночником.
— Она видела следы на песке, — прошептала Лана.
— И?
— Их было четыре.
Я посмотрела на дверь. На нож в своей руке. На их лица.
— Спите, — сказала я. — Я побуду на страже.
Утро 121.
Лана разливает чай. Вера режет хлеб.
Я смотрю на их руки — у Ланы дрожат пальцы. У Веры слишком ровные - ногти. Никто не говорит о ночи.
Но когда Вера передаёт мне масло, её пальцы задерживаются на моих на секунду дольше.
"Спасибо".
"Не уходи".
"Бойся со мной".

Мы сидим на пляже. Лана читает вслух статью о новых технологиях. Вера рисует палкой на песке планы дома, которого у нас никогда не будет.
А я...
Я чувствую это.
Тот самый резонанс.
Тихий.
Спящий.
Готовый проснуться.
Глава четырнадцатая: "Молчаливое цунами"
Вера разбила чашку.
Нечаянно.
Потому что комбинезон дернулся под кожей, когда Лана случайно коснулась её локтя. Стекло разлетелось звёздами по кухне.
— Чёрт, — прошептала Вера, глядя на свои ладони, где чёрные прожилки пульсировали, как реки на карте. — Опять.
Лана уже стояла на коленях, собирала осколки.
— Ничего страшного.
— Страшно, — скривилась Вера и резко встала, — потому что я не чувствую боли, когда это происходит.
Я наблюдала со своего места, как её плечи вздымаются неестественно ровно, пальцы выгибаются на 10 градусов больше, чем должны, зрачки сужаются до точек, хотя на кухне темно.
Комбинезон учился жить без инструкций.
День.
Мы пробуем метод Ланы:
1. Дистанция — Вера сидит в углу, обмотанная простынёй (чтобы не касаться ничего ценного).
2. Контроль — Лана включает метроном, а я считаю удары.
3. Срыв — на 43-м ударе Вера взвизгивает, и чёрные щупальца прорывают ткань.
— Хватит! — Лана хватает её за запястье.
Больше всего меня пугает не то, как Вера замирает.
А то, как комбинезон облизывает  ладонь Ланы, прежде чем сжаться обратно.
Ночь.
Вера стучит в мою дверь.
— Он разговаривает со мной, — шепчет она, закусив губу до крови.
Я впускаю её.
— Что говорит?
— То, что ты никогда не скажешь.
Её пальцы впиваются в мои бёдра, но это не она — это оно ищет контакта.
Я кладу руку ей на грудь, где чёрное и белое смешиваются в странный узор.
— Я скажу.
— Что?
— Что ты не одна.
И тогда... Тогда комбинезон отступает. Ненадолго.
Утро.
Мы находим Веру в огороде. Она выкопала яму глубиной в два метра.
— Здесь будет холодно, — объясняет она, залезая внутрь. — Он не любит холод.
Лана смотрит на меня. Я киваю.
Мы начинаем закапывать её до шеи.
— Лёд! — кричит Вера. — Ещё льда!
Её кожа шипит под замороженными пакетами с горохом.
К вечеру Вера вылезает из своей могилы. Чистая. Усталая. Человечная.
— На неделю хватит, — бормочет она, отряхивая землю.
Лана целует её в макушку. Я подаю полотенце.
А комбинезон... Он молчит. Пока.
Глава пятадцатая: "Чёрная работа"
Мы продаём смерть. Аккуратно упакованную в стерильные флаконы Ланы, доставленную пальцами Веры и защищённую моим именем.
Товар:
• "Сон без пробуждения" — препарат Ланы на основе моего ДНК (останавливает сердце без мук).
• "Правдивый яд" — Вера научила её комбинезон выделять фермент, который заставляет жертв исповедоваться перед смертью.
• "Резонанс" — крошечные ампулы с моей кровью. Для тех, кто хочет устроить спектакль.
Клиенты:
• Бывшие жертвы "Вольфрама".
• Богатые трусы.
• Один поэт, который платит, чтобы чувствовать смерть, но не умирать.
Процесс:
1. Лана работает в подвале:
o Смешивает яды с мёдом (чтобы не было горько).
o Подписывает флаконы "Л.Н." — её инициалы или "Любимой Надежде", как она говорит клиентам.
2. Вера доставляет:
o Её комбинезон теперь маскируется под любую одежду.
o Она оставляет заказы в условленных местах:
; В морге (под трупом).
; В детской песочнице (закапывает как "клад").
; Однажды — в букете, который подарила невесте на свадьбе.
3. Я — гарантия:
o Если кто-то не платит, я звоню.
o Без угроз. Просто дышу в трубку.
o Они слышат этот гул под кожей и переводят деньги.
Деньги храним в морозильнике, потому что:
1. Лана боится банков.
2. Вера любит смотреть, как купюры покрываются инеем.
3. Я... я чувствую, когда пачка пропитана страхом (такие отдаём нищим).
Инцидент:
Клиент №41 попробовал украсть формулу.
Вера привела его к нам.
Лана предложила:
• Вариант А: "Сон без пробуждения".
• Вариант Б: Работать на нас.
Он выбрал "Б".
Теперь у нас есть курьер - бывший вор. Подвал в его квартире. И три новых флакона с его слезами в составе (Лана говорит, что это усиливает эффект).
Философия:
Мы не убийцы.
Мы — санитары.
Убираем:
• Жадных.
• Жестоких.
• Тех, кого мир уже давно переварил, но не смог выплюнуть.
Быт:
По четвергам:
1. Вера печёт печенье (с нейтрализатором яда — для нас).
2. Лана пишет письма сестре (шифром, который знают только они).
3. Я не убиваю хотя бы один день в неделю.
Это сложнее, чем кажется.
Глава шестнадцатая: "Бессонница в чёрной коже"
(Вера)
Три часа ночи.
Я лежу между ними — Лана спит, прижавшись лбом к моему плечу, Алиса — разметалась, её рука на моём животе, как живой якорь.
А я...
Я чувствую.
Как комбинезон дышит под моей кожей.
Как он впитывает их тепло.
Как он запоминает ритм их сердец.
О чём думает чёрная кожа?
1. О Лане:
o Её запах (спирт и мёд).
o Её пальцы (тонкие, точные — слишком хрупкие для нашего мира).
o Как она не боится прикасаться ко мне, даже когда комбинезон пульсирует.
2. Об Алисе:
o Её резонанс (он жужжит в моих венах, когда мы близки).
o Её обещание ("Если он выйдет из-под контроля — я остановлю тебя").
o Как она не целует меня на ночь (потому что знает — я проснусь от этого с когтями у её горла).
3. Обо мне:
o Я больше не помню, где заканчивается моя боль и начинается его удовольствие.
o Иногда он плачет через мои глаза.
o Иногда я убиваю через его руки.
Боюсь, что однажды проснусь и не узнаю их лица. Захочу вкусить их страх. Услышу, как Лана шепчет Алисе: "Мы не справимся".
Боюсь, что они уйдут, пока я сплю, оставив записку (как мать в детдоме). Или не оставят ничего (как Дмитрий).
Что делает комбинезон, когда думает, что я сплю:
1. Тянется к Лане — обволакивает её лодыжку, как браслет.
2. Копирует узор вен Алисы — учится.
3. Плачет — чёрными слезами, которые я стираю утром.
4:17 утра.
Алиса просыпается от того, что я скребу кожу на руках.
— Опять? — её голос хриплый от сна.
Я киваю. Она садится, берёт мои руки в свои — крепко, чтобы я не могла вырваться.
— Слушай.
Я слушаю. Её сердце. Ланино дыхание. Шум моря за окном.
Комбинезон затихает.
Ненадолго.
Последняя мысль перед рассветом:
Я не сплю.
Но я и не бодрствую.
Я — щель между дверью и косяком.
И однажды кто-нибудь
закроет дверь навсегда.
Глава семнадцатая: "Пробирки и призраки"
(Лана)
3:08 ночи. Лаборатория.
Я развожу центрифугированный яд с физраствором — капля за каплей, как когда-то разводила сироп для сестры, когда у неё болело горло.
Только теперь вместо сахара — нейротоксин, вместо сестры — клиент №58 (муж, который хочет "тихого" ухода для жены с неизлечимой болезнью).
Я думаю о матери, вспоминаю её руки, которые стирали мои учебники по химии в тазу. Как она плакала, когда я сказала, что иду работать к ним. Как теперь не смотрит мне в глаза, когда я приезжаю.
Думаю о сестре. В её последнем письме: "Ты всё ещё делаешь лекарства?" Как я солгала в ответном: "Да, от редких болезней". Боюсь, что однажды она найдёт флакон с моими инициалами в чужом кармане.
Думаю о них. Как Вера нюхает каждую пробирку, прежде чем я начинаю работать (комбинезон ищет угрозы). Как Алиса стоит за дверью, когда я сплю (даже если говорит, что не делает этого).
О том, что никто из нас не говорит вслух: "Мы могли бы уйти. Но не хотим".
________________________________________
В моем блокноте рецепты:
o *Слёзы + адреналин = правдивость на 47% выше" (спасибо, Вера).
o "Добавить мёд для клиентов с диабетом" (чтобы не нарушать их привычки).
Записала мысли:
o "Если разбавить свою кровь с физраствором — смогу ли я чувствовать их смерти?"
o "Почему Алиса никогда не спрашивает, для кого этот антидот?"
Письма сестре (которые никогда не отправлю): "Я называю яды именами цветов. Сегодняшний — "Белая орхидея".
"Иногда мне кажется, что я лечу их, а не убиваю чужих".
Привычка хранить образцы своих слёз (чтобы сравнивать с ядами). Пробую каждый новый препарат на языке (0,1 мл — достаточно, чтобы почувствовать, но не умереть). Мечтаю, что однажды найду формулу, которая обратит Алисину силу. Смогу отделить Веру от комбинезона. Очищу себя от всех этих знаний.
4:55 утра.
Алиса заходит без стука — она знает, когда я устаю.
— Спать, — говорит она, забирая пипетку из моих пальцев.
— Ещё...
— Спать, — она проводит пальцем по моей шее, где пульс слишком частый.
Я позволяю увести себя.
Потому что знаю — завтра будет новый яд. Новая ложь. Новый шанс не стать тем, кого боится моя сестра.
Последняя запись в блокноте:
"Если смешать: мои слёзы, кровь Алисы и фермент Веры — получится ли очищение? Или просто новый способ убивать?"
Глава восемнадцатая: "Последнее письмо"
(Вера)
Он уходит.
Не взрывом. Не криком. Тихим шелушением по утрам — чёрные хлопья в раковине, как пепел от письма, которое никто не написал.
Как это началось:
Утро:
o Проснулась — а он не потянулся за мной.
o Лана заметила первой:
— Ты... светлее.
День:
o Порезала палец — кровь красная, а не та чёрная жижа, что была раньше.
o Алиса понюхала воздух:
— Он больше не пахнет страхом.
Ночь:
o Он свёртывается у меня на груди, как умирающий зверь.
o Я впервые за год плачу своими слезами.
Что он оставляет мне в последние дни:
Воспоминания — теперь я вижу то, что он скрывал:
o Как Дмитрий выращивал его в пробирках из моих клеток.
o Как он завидовал моей боли — потому что это делало меня живой.
Ощущения — моя кожа теперь:
o Обжигается от солнца.
o Краснеет от прикосновений.
o Помнит каждую рану, которую он когда-то залечил.
Сны — в них он говорит:
o "Я был лишь твоей тенью. Но тебе нужен свет."
Они видят. Чувствуют. Лана — разрезает скальпелем последний кусочек чёрной кожи:
— Он добровольно деградирует...
В пробирке он растворяется с лёгким вздохом. Алиса — прижимает мою руку к своему горлу:
— Чувствуешь? Это мой пульс. Только мой.
Я чувствую. И боюсь.
Я — стою перед зеркалом, разглядывая розовые шрамы. Свои настоящие веснушки. Глаза, которые больше не мерцают в темноте.
Его последнее утро — Находим на подушке:
1. Лане — кристалл (её же формула, но совершеннее).
2. Алисе — осколок стекла с её отражением (не искажённым).
3. Мне — ничего. Только лёгкость в груди. И тишину, которую я теперь должна сама заполнить.
Это не смерть.
Это — отпускание.
Он был честнее нас всех:
Любил без условий.
Защищал без требований.
Ушёл без упрёков.
А мы...
Мы просто не умеем так.
Глава девятнадцатая: "Второе цветение"
(Вера)
Я впервые замечаю, что у продавца в лавке тёплые руки.
Он передаёт мне сдачу, и наши пальцы соприкасаются — и я отдергиваю ладонь, будто обожглась. Но это не боль. Это...
Лана замечает первой.
— Ты покраснела.
— Врешь.
— Вера, — она поворачивает моё лицо к витрине, где отражается девушка с розовыми щеками, — ты цветёшь.
Что происходит:
Тело думает, что ему шестнадцать:
o Бёдра округлились за неделю.
o Грудь болит по утрам. На бритой раньше наголо голове запушились рыжие кудри.
Мир стал слишком ярким: запах пота на рынке заставляет меня задерживать дыхание. Шёпот мужчин за спиной горит на коже.
Даже Алисины руки на моей талии теперь ощущаются иначе.
Они смотрят на меня новыми глазами:
Лана считает мои веснушки (их ровно 43).
Алиса прячет мои ножи (боится, что я порежусь случайно).
Влюблённость - мальчик с лодки. Лет семнадцать. С шрамом на скуле (как у меня раньше).
Он приносит нам рыбу лично (хотя раньше бросал у порога). Смотрит на меня сверху вниз (я теперь на голову ниже). Называет "девушка" (а не "чёрная тень", как раньше украдкой).
Алиса рычит, когда он рядом.
Лана смеётся.
А я...
Я роняю кружку.
Ночные открытия - моя кожа горит под простынёй. Я трогаю себя медленно — будто впервые. За окном кто-то курит — и запах табака сводит меня с ума.
Утром я нахожу:
Синяки на бёдрах (от своих же пальцев).
След зубов на подушке (я не помню этого).
Лану, которая нюхает воздух в моей комнате и улыбается:
— Апельсины и гвоздика. Настоящая ты.
Катастрофа.
Мальчик целует меня у причала.
Его губы пахнут солью. Вкус зелёного яблока. Руки дрожат (он, кажется, боится меня).
Я отталкиваю его — слишком резко. Он падает в воду. Я бегу домой.
Исповедь.
Алиса держит меня за запястья (на них синяки от её пальцев).
Лана раздевает меня донага и осматривает, как пациентку:
— Ты перерождаешься. Клетки обновляются слишком быстро.
Я трясусь.
— Это пройдёт?
— Нет, — Алиса целует мой лоб (впервые так), — это жизнь, Вера. Настоящая.
Я стою перед зеркалом.
Новая я — рыжие локоны. Губы, которые хотят целовать. Ладони, которые помнят тепло другого тела.
За спиной Лана варит какой-то сироп (чтобы "замедлить" мою метаморфозу). Алиса точит нож (для мальчика, который посмел).
А я...
Я трогаю свои соски и вздрагиваю от новой боли.
Привет, взросление. Мы же встречались раньше? Забыла…
Глава двадцатая: "Марк"
(Вера)
Его зовут Марк.
Я узнаю это, когда Алиса приносит его связанного в подвал — с кляпом во рту и синяком под глазом.
— Зачем? — шепчу я, но пальцы сами тянутся к его лицу.
Лана снимает с него рубашку (для "анализа"), а я запоминаю родинку над ключицей. Шрам от крюка на ладони. Как его зрачки расширяются, когда он видит мои новые волосы.
Почему они его похитили?
Алиса говорит, что он видел слишком много (мои новые слёзы, мои дрожащие руки). Говорит, если отпустим — расскажет (хотя он никому не верит после нашего первого "свидания").
Лана говорит: "Его кровь содержит интересные антитела" (он переболел чем-то редким в детстве). Говорит, что он может быть полезен (это значит — может любить тебя правильно).
Я не сказала ни слова. Но когда он закричал — вставила между его зубов свой палец, чтобы он не прикусил язык.
Наш новый дом - остров. Потому что, здесь нет зеркал (я всё ещё пугаюсь своего отражения). Здесь много рыбы (Марк может ловить и чувствовать себя полезным). Здесь нет детей (чтобы Лана не плакала по ночам, вспоминая сестру).
Правила для Марка:
Не выходить на северный берег (там ядовитые растения).
Не трогать чёрные книги (это дневники Ланы).
Не спрашивать, почему Вера вздрагивает от громких звуков, а Лана моет руки каждые 20 минут. Ему не зачем знать, почему Алиса не спит в полнолуние.
Он меняет нас. Алиса учится варить кофе (потому что он любит с корицей). Лана шьёт ему рубашки (из нашей старой одежды).
Я...
Учусь целоваться заново (без страха прокусить ему губу). Скрываю, что помню вкус его страха. Просыпаюсь ночью, чтобы убедиться, что он не испарился.
Его первый бунт:
Он разбивает окно. Пытается сбежать
Алиса ловит его у скал — без рук, только взглядом.
— Почему? — она впервые говорит с ним мягко.
— Я хотел... цветов для Веры.
Мы все замолкаем, потому что он знает моё имя. Он видел те дикие орхидеи, что я люблю.
Он лжёт (но так красиво).
Теперь у нас есть: четвёртый (он спит в лодке, пока мы привыкаем).
Новые роли:
Алиса — "гроза" (но учится шептать).
Лана — "доктор" (но лечит теперь теплом).
Я — "девушка" (но иногда ночью всё ещё проверяю, не вернулся ли чёрный).
А он...
Марк рисует карту острова — с тайными тропинками, которые ведут не к морю, а к нашему крыльцу.
Глава двадцать первая: "Дневник чужого ангела"
(Марк)
Я должен был утонуть в семь лет.
Когда рыбацкая сеть обвила мои ноги и потащила ко дну, я видел их — трех девчонок в белом, шепчущих что-то на языке пузырей. Они отпустили меня тогда.
Теперь я вернул долг.
Как было на самом деле? В тот день у причала я узнал Веру сразу — по тому, как вода не смачивала её кожу (старый фокус утопленников). Её поцелуй пах морской солью и тем лекарством, что давали мне в больнице после утопления.
Когда она толкнула меня — я нарочно не стал всплывать сразу.
Их "похищение" — Алиса думала, что я не вижу, как её тень отражается в трёх зеркалах одновременно.
Лана не заметила, что я подменил пробирки с моей кровью (добавил туда экстракт тех самых водорослей, что спасли меня в детстве).
Вера... о, Вера почувствовала подмену, но не выдала.
Дневник (который  не нашли):
"Дорогие три сестрицы-утопленницы,
вы всё ещё верите, что это вы
забрали меня с собой?
А что, если это я
привёл вас к этому острову
ещё тогда, в детстве?"
Мой грех - я специально ловил рыбу у того причала. Я нарочно рассказал о больничном лекарстве (зная, что Лана его изучит). Когда Алиса "ловила" меня у скал — я увидел её истинную форму (и склонился).
Почему я не убегаю? Вера ждёт ребёнка (я чувствую это по тому, как вода поёт у неё в животе). Лана добра ко мне – из-за Веры.
Алиса... Алиса больше не отражается в зеркалах вообще.
Последняя запись:
"Если вы читаете это — значит, я либо:
1) Утонул вчера во время шторма,
2) Стал частью вашей "семьи" по-настоящему,
3) Никогда не существовал.
Выбирайте.
Ваш Марк-Призрак."
Глава двадцать вторая: "Двойной восход"
(Алиса)
Вчера была гроза. Сегодня у нас две новости. Первая новость (ожидаемая):
Вера сидит на крыльце, закутанная в три одеяла, и гладит свой живот, который уже немного круглится.
— Это будет девочка, — говорит она морю.
— Откуда знаешь? — спрашивает Марк.
— Потому что она уже разговаривает со мной во сне.
Мы все молчим.
Даже море.
Вторая новость (неожиданная):
Лана роняет пробирку.
Она никогда не роняет пробирки.
— Ты беременна, — говорю я раньше, чем она сама понимает это.
Её глаза — два круглых нуля.
Марк бледнеет:
— Но мы только один раз... во время грозы...
Вера застывает.
Я чувствую, как резонанс под моей кожей просыпается.
Они объясняют, Лана (руки дрожат):
— Это был... эксперимент. Я хотела проверить, передадутся ли его антитела...
Марк (сжимая её пальцы):
— Мы не думали, что...
Вера (вдруг смеётся):
— Теперь у меня будет племянник или племянница.
Все смотрят на меня.
Я разбиваю стену кулаком (но осторожно — чтобы не разбудить тех, кто спит в воде). Целую Веру (чтобы не плакала). Деру Марка за ухо (но не до крови).
Кладу руку Лане на живот:
— Если это девочка — назовём её Надеждой.
— Если мальчик...
— Тогда решим потом.
Мы учимся быть: мамами (даже я). Не убийцами (иногда). Семьёй.
Теперь у нас две колыбели (одна из ракушек, другая — из стеклянных пробирок).
Один испуганный папа (который тайно разговаривает с волнами).
И три женщины, которые вдруг поняли:
Любовь — это тоже яд.
Просто антидота к нему ещё не изобрели.
Глава двадцать третья: "Четыре угла"
(Алиса)
Дождь стучит по крыше три дня.
Мы все спим в одной комнате – как щенки в корзинке, боимся, что кто-то утонет в лужах под дверью.
Как мы любим (по очереди):
Вера и Марк:
Она кусает его за плечо, когда он чистит рыбу (чтобы не забыл, чей он).
Он рисует картинки на её спине (там, где раньше был комбинезон).
По ночам она прячет его ботинки (чтобы не убежал).
Лана и Марк:
Она измеряет его температуру каждые три часа (называет это "исследованием").
Он ворует её пробирки (ставит вместо них букетики водорослей).
Когда думают, что никто не видит – целуются как школьники (стыдливо, за углом).
Я и... все:
Держу Веру за руку, когда у неё крутит живот.
Кладу нож под подушку Лане (она боится грозы).
Слушаю, как Марк поёт у моря (он думает, я не слышу).
Ревность тихая и странная. Вера не ест рыбу, которую Марк поймал для Ланы. Лана стирает следы его губ со своих очков (но потом целый день их не надевает).
Я... я ломаю дерево у дома (просто так).
Марк молчит.
Но вечером приносит Вере – новый нож (из ракушек).
Лане – очки с розовыми стёклами.
Мне – камень с дырой посередине (чтобы "видеть море, даже когда злюсь").
Гроза (которая успокоила) — вода залила подвал. Лана кричала (впервые за год). Мы все лезем на одну кровать: Вера в середине этого бутерброда. Марк дрожит (но, притворяется, что не боится). Я на краю (чтобы первой ударить грозу, если придёт).
Лана вдруг смеётся:
— Мы как... сосиски в упаковке.
Вера прыснула.
Марк покраснел.
А я...
Я разрешила себе уснуть.
На следующее утро Вера ударила Марка (но смеялась). Лана плакала в микроскоп (смотрела на свою кровь).
Я...
Я починила дерево (привязала верёвкой).
Теперь мы — четыре угла (но один – круглый).
Две матери (но одна – ещё и учёный).
Один мужчина (который не понимает, как так вышло).
И море, которое шепчет:
"Подождите... скоро будет ещё один..."
Глава двадцать четвёртая: "Круг"
(Вера)
Алиса приходит к нам в полночь — в одном носке (левом), с мокрыми ресницами и яблоком в руке (укушенным с той стороны, где его губы касались кожуры).
Мы всё понимаем сразу.
Как это случилось? Она выждала пока Лана уснёт крепко (после трёх уколов успокоительного), пока я уйду к морю (слушать голос нашей девочки в волнах). Пока он... пока Марк перестанет бояться её теней.
Она не просила — просто села рядом на краешек его кровати (как кошка на крыльце — без приглашения, но и без угрозы), положила это проклятое яблоко между ними (намёк на тот сад, где они впервые встретились).
Сказала только: "Будет похож на тебя".
Он догадался, что это не просьба. Не приказ.
А дар (как остров, как ножи из ракушек, как разрешение жить).
Она не раздевалась — только расстегнула один рукав (показав шрам от его зубов).
Взяла его руку за запястье (нежно — так, как училась у Ланы).
Шепнула: "Только не целуй" (потому что это — для других).
Он не сопротивлялся. Но закрыл глаза (чтобы не видеть, как её тень обнимает его со всех сторон). Дышал в её шею (ровно, как она учила). Уронил слезу именно туда, где будет шрам у их ребёнка.
Я знала — потому что море показало мне:
; Алиса встаёт раньше рассвета.
; Моется у колодца (что никогда не делает).
; Закапывает окровавленное бельё рядом с тем деревом, что она когда-то сломала.
На следующее утро Лана нюхает воздух (и молчит). Марк чистит одну и ту же рыбу четвёртый раз.
Алиса...
Алиса ломает второе дерево (но привязывает его верёвкой к первому).
Теперь у нас:
• Три колыбели (ракушка, пробирка и ящик из-под оружия).
• Один папа (который теперь спит с открытыми глазами).
• И круг (который никогда не разомкнётся).
Эпилог: "Пять лет спустя"
(Монолог море)
Я помню их всех.
Девочка Веры (с чёрными волосами и веснушками) бегает по песку и собирает осколки:
— Это папины! — кричит она, показывая синее стекло (он действительно разбил бутылку здесь в прошлом году).
Её пальцы не режутся — она унаследовала это от матери.
Мальчик Ланы (в очках с розовыми стёклами) рисует в блокноте маму (с пробиркой вместо руки). Тётю Веру (с ножом вместо сердца). Тётю Алису (вообще без тени).
— Где я? — спрашивает Марк.
— Ты здесь, — ребёнок дорисовывает маленькую рыбку у ног женщин.
Девочка Алисы (та, чья колыбель — ящик из-под оружия) молчит.
Но когда прилив подходит слишком близко — она шипит, и волны отступают.
Только тогда Алиса улыбается.
Вера вяжет сети (чтобы ловить луну, а не рыбу).
Лана варит суп (с ядом для незваных гостей — но никто не идёт).
Алиса точит нож (который никогда не использует).
Марк...
Марк стоит по колено в воде и смотрит на горизонт.
— Папа, ты ждёшь корабль? — спрашивает его дочь.
— Нет, — он гладит её волосы (они пахнут грозой).
— Я запоминаю, как это выглядит.
Закат:
Они не уходят.
Они просто забирают детей с пляжа (кроме девочки Алисы — та уже ушла сама), зажигают фонарь (хотя прекрасно видят в темноте).
Ложатся спать (в одной комнате, как всегда).
Последнее видение:
Три тени на стене:
1. Одна целует макушку ребёнка.
2. Вторая поправляет очки.
3. Третья...
Третья поднимает голову и смотрит прямо в вас.
Теперь вы знаете:
Дети — это новые монстры (или, ангелы?).
Они — семья (хоть и не говорят "люблю").
Море... море ждёт (но не торопит).