Челюсть, или лопнувшее счастье

   Маша лежала на столе, распластавшись, словно камбала на разделочной доске, и тяжело дышала:

   - Ну же, попробуй меня, не робей!

   «Легко сказать, не робей», - думал Толик, забившись в тёмный угол маленькой гримёрки. Он боялся вымолвить слово, потому что со вчерашнего дня у него была новая вставная челюсть и теперь Толик с непривычки здорово шепелявил. Челюсть того и гляди могла вывалиться в самый неподходящий момент.

   - Не робей! Попробуй меня! - изнемогала Маша, извиваясь на столе, как живой угорь.

  «Легко сказать, попробуй», - Толик со вчерашнего дня в рот ничего не мог взять, тем более, жевать и кусать. Тут уж не до поцелуев.

   Вчера, сидя в стоматологическом кресле, он спросил игривым тоном молодую протезистку:

   - А как с новой челюстью целоваться? Мешать не будет?

   - Ничего, приспособитесь, - ответила доктор Митькина и посмотрела на него внимательно и, как ему показалось, странно. После такого взгляда Толику захотелось просунуть руку ей под юбку, но он воздержался, оробев, как всегда. Он был робким от природы. То есть природа требовала своё, но в то же время не позволяла ничего лишнего.  Такая диалектическая борьба происходила в нём часто.
Об этом хорошо знала его подружка, которая сейчас лежала на столе в гримёрке, источая изысканный аппетитный аромат копчёной рыбки, и всячески подбадривала его:

   - Ну, давай, не робей!

   «Всё, хватит, - сказал Толик сам себе. - С этим надо бороться». И решительно поднялся навстречу неизвестности. Одной рукой зажав рот, чтобы не вывалилась челюсть, другую руку вытянув вперёд, шагнул к столу, где лежала, задыхаясь от страсти, как рыба на песке, его терпеливая подружка. В воздухе повисла напряжённая тишина, длившаяся недолго. Только он собрался коснуться свободной рукой её холодного склизкого живота, как где-то вверху над его головой что-то треснуло и разорвалось.

   - Ёооо! - воскликнула Маша, что по-японски означало «привет», и соскользнула со стола на пол. У Толика с перепугу рот открылся сам собой, проклятая челюсть радостно выскочила на свободу и упала прямо на грудь лежавшей на полу подружки. Маша  молчала и не шевелилась.

   - Ты шифа? - прошепелявил Толик и тут же пожалел о произнесённом. На него смотрели горящие злобой глаза.

   - Пока жива. Но терпение моё лопнуло…

   «Так вот что это был за взрыв! Это лопнуло её терпение!» - И от тоски у него засосало под ложечкой, тем более что со вчерашнего дня Толик ничего не ел. Когда лопается терпение, быть беде. И беда не заставила себя ждать.

   - Что это за гадость? - спросила Маша, брезгливо покосившись на протез.

   - Это не гадость! Сама ты гадость, - обиделся Толик. - Знала бы ты, сколько она мне стоила…  Она моя, и я её никому не отдам!

   Он осторожно взял двумя пальцами протез с обнажённой груди, бережно завернул в носовой платок и с гордо поднятой головой удалился прочь из гримуборной. Маша продолжала в шоке лежать на полу, потрясённая его бездушием. Толик медленно удалялся по коридору, когда послышался повторный взрыв, более сильный, чем первый.

   «Это лопнуло моё счастье», - с горечью подумал Толик и, крепко сжав в руке челюсть в носовом платке так, что она хрустнула, твёрдой походкой быстро зашагал в сторону актёрского фойе. Через две секунды раздался третий взрыв, но он его уже не слышал.