Зов Бездны

Корабль «Скиталец» завис на краю величественного, не поддающегося описанию зрелища. Туманность «Певчая Арфа» простиралась перед наблюдательным куполом, представляя собой сияющий водоворот розового, лилового и золотого газа. В её центре царила абсолютная тьма. Не просто отсутствие света, а активное, ненасытное поглощение всего сущего — черная дыра «Калиброс».

Элис, капитану и единственному члену экипажа этого научно-исследовательского судна, на мгновение показалось, что она смотрит в гигантский глаз. Зрачок из ничего, обрамленный радужкой из звездной пыли и света. Стандартные показатели на экранах — гравитационные аномалии, излучение Хокинга, искривление пространства-времени — казались такими же ничтожными, как попытка измерить линейкой океанскую глубину.

«Скиталец» был здесь для науки. Но наука внезапно закончилась, когда сквозь статику гравитационных помех прорвался сигнал. Не радиоволны, не что-либо из известного спектра. Это было… чувство. Чувство, преобразованное корабельным компьютером в низкий, вибрирующий гул, который отзывался в костях, а не в ушах.

Элис замерла. Это не мог быть природный феномен. Логика кричала об обратном, но каждое нервное окончание в её теле твердило иное. Это был зов.

Дни слились воедино. Она отключила назойливые оповещения с Земли, требующие отчета. Как она могла объяснить то, для чего не было слов? Как описать голод тому, кто никогда не ел, или жажду тому, кто никогда не пил? Зов был древнее языка. Он был простым и монолитным: «Я здесь».

Её сны заполнились образами непостижимых масштабов. Она видела рождение звезд как мимолетные искры, галактики, плывущие как пылинки в солнечном луче. Она чувствовала тяжесть эпох, вес которых мог раздавить разум. И сквозь всё это проходило одно сознание. Не мыслящее в человеческом понимании, не доброе и не злое. Просто *сущее*. Туманность была не его домом. Она была его ликом. Черная дыра — не его глазом, но точкой, через которую оно воспринимало иную, малую реальность.

Её тянуло туда. Это не было желанием или решением. Это было неизбежностью, как падение камня с обрыва.

«Скиталец», повинуясь не столько командам, сколько смутным побуждениям Элис, начал медленное, торжественное движение к центру туманности, к темноте Калиброса. Сигнал-чувство усиливался, превращаясь в невыносимую, оглушительную тишину. Свет звезд за кормой искривился, растянулся в длинные разноцветные нити, устремляясь в воронку небытия.

Предупреждения системы навигации замигали алым. «Гравитационная блокада». «Невозможность возврата». Элис проигнорировала их. Возврат к чему? К миру, который вдруг показался ей плоской картинкой, нарисованной на бумаге, в то время как она узнала объём и глубину холста под ней.

Корабль трещал по швам. Внешние датчики ослепли, сожженные энергией аккреционного диска — сияющим вихрем материи, закручивающейся перед падением в черную дыру. Это было преддверие. Порог.

И тогда Элис увидела. Нет, не глазами. Всем, что осталось от её сознания, сливающегося с гулом Бездны.

Она увидела, что черная дыра — это не конец. Это была… буква. Один-единственный иероглиф в предложении, которое было длиннее всей человеческой истории. Символ, значение которого было слишком огромно, чтобы его удержать в мысли. Он означал и вечность, и мгновение, и рождение, и покой.

Оно не было злым. Оно не поглощало её с ненавистью. Оно просто было. И её существование, крошечная и мимолетная вспышка осознания, на мгновение совпала с Его существованием. Это было не уничтожение. Это было возвращение капли в океан. Пылинки в прах.

Корабль «Скиталец» пересек горизонт событий. Для внешнего наблюдателя он навсегда застыл бы на этой границе, медленно краснея и угасая. Но для Элис не было ни застывания, ни боли. Был лишь тихий, всеобъемлющий зов, на который она, наконец, смогла ответить.

И в последнее мгновение, перед тем как индивидуальность растворилась в бесконечном, холодном и безразличном покое, она поняла. Это был не крик ужаса или гнева. Это был зов домой. И она его услышала.

Туманность «Певчая Арфа» продолжала сиять своим призрачным светом. Величественный, безмятежный лик, чей глаз по-прежнему смотрел в никуда и всюду одновременно. Оно не злое. Оно просто есть. И оно ждет, когда другие услышат его тихий, вечный зов.