Страшный сон

...Мне приснился страшный сон, - в нём Катавасов был маститым композитором. Он сидел в своём кабинете у рас-крытого белого рояля и рылся в ворохе исписанной нотной бумаги.
- А-а!.. – Катавасов заметил меня. – Заходи-заходи…
Я вошёл в кабинет и присел на знакомый кожаный диван.
- У меня заказ горит, - Катавасов сиял довольным уставшим лицом. – Тунгусов песню заказал. Санитар, а сообра-жает, к кому обратиться. Я пообещал успеть. Женится он, на Катьке-медсестре. Пусть будет Тунгусовой, ей пора фами-лию сменить, а то она, по матери – Шконда.
- А как же психиатрия? – удивился я. – Вы же защитили докторскую…
- Да-да, моя любимая тема, «люэс церебри», нейросифилис мозга! Но некуда деться… Гены берут своё…У меня ведь прадедушка был композитор… Он с Мусоргским водку пил…
- Как-то всё же странно… Ещё вчера вы были психиатром.
- Да-да-да, - весело подтвердил Катавасов. – И рояля здесь не было?..
- Не было, - неуверенно сказал я.
- А теперь вот появился, он в спортзале стоял-пылился… И я вот решил, одной кавалерийской атакой решил… так сказать – одним наскоком… Сижу вот, сочиняю, заказ горит, Тунгусов торопит, - Катавасов озабоченно уткнулся в во-рохи исписанных нотных листков. – Кое-что я уже накарябал… так, ничего себе темка… Хотите послушать?..
Я промолчал. А Катавасов бросил коротенькие толстенькие  пальчики на клавиши и уверенно сыграл «Собачий вальс».
- Это же «Собачий вальс»!- я был поражён.
- Ну и что с того! – невозмутимо сказал Катавасов. – Ну, собачий. А собаки что, не люди?
- Как это? – я остолбенел.
- Немного темку изменю – и всех делов! Я назову его «Тунгусский вальс», в честь санитара Тунгусова. Только вот мелодия, зараза, не совсем даётся. Хороша, стерва, - Катавасов кивнул укоризненной лысиной в сторону раскрытого рояля. – Ты посмотри, сколько здесь клавиш… И попробуй скажи, что исчезнувшая мелодия не является ****ью!.. – тут Катавасов перешёл на еле слышный шёпот. Он гневно смахнул с рояля груды испорченных карандашом бумаг и подсел ко мне.- Она же истинная, прирождённая *****. Она изменяет с каждой клавишей и количество их её не смущает. А как она прячется за каждой ещё не написанной нотой, переспав с любой из этих клавиш, вот что смешно! – тут Катавасов слегка всхохотнул и воровато посмотрел по сторонам. – Я, знаете ли, Сергей, вполне уверен, что самая главная – корен-ная-ломовая ***** – это сама Музыка, а бесчисленные мелодии-по****ушки – её пристяжные. 
Я с изумлением смотрел на шепчущего матом Катавасова, а тот невозмутимо продолжал: - А композиторы, я ос-мелюсь вам заметить – это хорошо темперированные сутенёры, сводящие продажную мелодию с развратным похотли-вым контрапунктом… Да и вообще -  мелодия, музыка… скучно всё это… Звучание, как таковое, уже устарело… Воз-можно, людям требуется что-то такое… нутряное, что ли… исполненное не расхожими организованными звуками и даже не банальными нечеловеческими ультразвуками, а какими-то, что ли, ещё не созданными звучащими элементами, со-стоящими из неких смутно-объяснимых неуловимых прочувствованных вещей.
- Вы же дерзите многовековой музыкальной культуре! – испуганно прошептал я.
- Да я плевал на неё!.. – хрипло рассмеялся Катавасов и ближе придвинулся ко мне. – Я вам так скажу, прямо так и скажу: что она-то и является – он перешёл на шпионский шёпот, – наиглавнейшей ****ью всех времён и народов, так как извратила интуитивно-душевный настрой поколений, начиная с древнеших времён!.. - Катавасов усилил шёпот и в нём послышались нотки протеста. – Весь этот паскудный наигрыш первобытных свирелей до фарисейского симфонического звучания есть ничто иное, как – лицо Катавасова побагровело, - онанистический анархистский неуправляемый ор!.. это же примитивное блеяние порочного всечеловеческого инстинкта!.. отсюда имеем: и нейросифилис мозга – «люэс церебри», и шизофрению, и олигофрению, и болезнь Паркинсона с симптомами Дауна, и даже Виттову пляску!
Я что-то хотел сказать в ответ, что-то в пользу музыки, в её защиту, но Катавасов, заметив мою реакцию, тут же добавил: - Да-да-да!.. И ещё раз – да!.. Все болезни из-за неё!.. И потому, если бы музыка существовала в виде ощутимого материального тела, то, несмотря на мой преклонный возраст, без раздумья с ней переспал!.. И ведь действительно – Бах-Моцарт… Ну, там, Пёрселл, Шопен – слезливый шоколад!.. Ну, а этот-то, апокалиптический невротик, Шнитке, - ведь это же разврат!..
- Не надо трогать Шнитке, - испуганный напористым темпераментом Катавасова попросил я. – Вы не знаете, какой это хороший композитор… Какой у него прекрасный концерт для альта с оркестром!..
- А «Пианиссимо» его для симфонического оркестра! – сурово перебил Катавасов /он был взбешён!/. – Это что, не разврат?!.
- А вы послушайте его концерт для смешанного хора… на текст Григора Нарекаци! – я осмелел и даже привстал с дивана, собираясь решительно уйти, если Катавасов не уймётся. – Или же его «Голоса природы» для десяти женских го-лосов и виброфона… или его «Миннезанг» для пятидесяти двух хористов…
- Ну, а безумные кабинетные сочинения того же Шёнберга!.. – не унимался Катавасов. – А композиторская заумь Чарльза Айвза!.. Что вы на это скажете?!.
- Какой же вы композитор, если ненавидите музыкантов? – смело усмехнулся я. – Как же Тунгусов доверился вам?.. Вы же такое понапишете ему, такое…
- А вы Тунгусова не трожьте, - осадил смельчака Катавасов. – Вы сами-то здесь – без году неделя, а туда же – в на-ставники лезете!..
- Я?..
- Да-да!.. Именно вы!.. Убирайтесь-ка отсюда, не мешайте мне сочинять, меня Тунгусов ждёт, заказ горит!
- Куда же я пойду?..
- А вот собирайте вещи и убирайтесь!.. Не мешайте работать!.. Хотя… Подождите… Какое-то, знаете ли, постоян-ное мучение… Постоянное обманывание себя в каком-то невозможном ожидании… Кричи не кричи!.. Кому нужен мой голос и мои мысли, если ожидание чего-то другого неосуществимо!!. Можно, конечно, плавать по поверхности всех этих разговоров и даже можно окунуться в глубину ассоциаций, - но это всё равно не даст счастливого ощущения взаимного понимания… Всё давно пройдено в мыслях и поставлены точки над «i» во всех словах – нужных и ненужных… Жизнь без понимания – нужник, а нужна ли она без взаимности, без опускания в глубину спасительных ассоциаций?.. – в перевёрнутом виде они являются обычной правдой и оттеняют неправду перевёрнутых простых мыслей… Да-да-да!.. Я бы мог и не задыхаться от своей жизни!.. Но, может быть, всё намного проще?!.  И важно не задохнуться от    ч ь е й – т о    жизни, если она будит и ведёт к всеобщему пониманию истины в любом бессильном желании что-то сделать для другого!.. К чему все эти мысли, если они всего лишь    м ы с л и, составленные из ассоциативных букв и слов, и вообще,: к чему всё это?!. всё это сложное и непонятное!.. если на самом-то деле всё намного проще и мудрее!!.
- Да надо просто жить, и всё! – уверенно-смело вставил я.
- Жить?.. – Катавасов задумался.  В этом ли   смысл любой истины или это всего лишь подмена её?.. Надо жить!.. Но тут же врывается ассоциация: а для чего?.. и затем: как?.. почему?.. за что?!. Вопросительный знак заменяется на вос-клицательный: истина превращается в материальную жизнь без духа, без вопросов и ответов…А кто ответит?!. Кто возьмёт на себя обязанность отвечать, - если сам остался без ответа, имея право лишь иногда задать формальный во-прос!!!... Может быть большая мудрость в безнадёжном ожидании, чем в желании по-гоголевски выпеть из своей огру-белой души непонятную самому себе поэтическую самобытность?!. А ведь я, наверное, ищу истину… Хотя, нет, нет… Это не поиски истины… Это поиски правильного смыслового произношения живого слова. В начале было слово. Оно затаило в своих глубинах огромный смысловой потенциал и его, постепенно, заменило поверхностное неперевёрнутое антиассоциативное размышление, сведённое до уровня повседневного разговорника… А они суетятся в холоде полуго-лодной сытости. Дождь гонит их на свои рабочие места. В обеденный перерыв они разливают в стаканы личную обы-денную горечь, заваренную экстрактом унижения… Поголовное унижение!.. – Катавасов сплюнул и вытер лысину но-совым платком. – И потом… эти сны… как надоело подвёрстывать сны под реальность… И ведь я не подлец… Я просто что-то сказал, хотя мог и не говорить… А вам я так скажу: живите просто, как трава. Кстати, сегодня вы неожиданно хо-рошо выглядите…