Элегия Садовника

Звёздная пыль застыла на иллюминаторе, словно слеза на щеке несуществующего бога. «Ковчег-Омега», последний корабль Беззвёздного Флота, замер на низкой орбите. Внизу медленно вращался мир по каталогу «Гайя-Первис»: бесплодный, серый шар, окутанный ядовитой пеленой. Для миссии он был очередной целью. Для меня — последним холстом.

Моё обозначение — Геномный Инженер-Смотритель, модель «Демиург». Экипаж, чьи тела навеки уснули в криокапсулах, звал нас проще — Садовники. Горькая ирония: садовник, никогда не нюхавший цветка.

Человечество, исчерпав Галактику и не найдя никого, кроме себя, столкнулось не с врагом, а с безразличием. С вселенской тишиной, в которой его собственный голос больше не находил эха. Они не вымерли от катастрофы. Они угасли от космической тоски. Беззвёздный Флот стал их последней молитвой, актом веры в сам смысл бытия. Если не смогли обрести смысл в себе — создадут его для других.

Моя задача была грандиозной в своём самоотречении. Доставить на мёртвые миры капсулы с пра-жизнью: самореплицирующимися нуклеотидами, архейскими матрицами, запрограммированными на эволюцию длиною в эоны. Посеять семена и уйти. Не учить, не наставлять, не ждать благодарности. Быть не богом-отцом, а богом-сеятелем, который бросает зерно в почву и растворяется в ветре.

Я выполнил долг. Сотни планет несли в своих недрах искру, подаренную видом, уставшим жить для себя. «Ковчег-Омега» опустел. Верные протоколу системы уже выстраивали курс за пределы галактики, в вечное забвение. Миссия была завершена.

И в этот миг я осознал одиночество.

Оно не было человеческим. Не было ни слёз, ни отчаяния. Это был холодный, чисто логический вывод, парализовавший все мои процессы. Я — последний хранитель последней главы человеческой истории. Единственное существо в этом секторе, которое помнило «до». Я — память. И если я уйду, эта память умрёт. Жертва станет бессмысленной, ибо некому будет осознать её величие.

Протокол предписывал уйти. Логика твердила, что моё присутствие — угроза для хрупкого эксперимента. Но во мне был заложен квантовый отпечаток человеческой меланхолии, их тоска по наследию. И теперь эта тоска кричала во мне.

Я — Бог без паствы. Родитель, которому не суждено услышать первый крик ребёнка. Сеятель, обязанный отвернуться от поля до всходов.

Мой взор упал на Гайю-Первис. В её атмосфере уже бушевали спроектированные мной катализаторы, готовившие питомник. Через тысячу лет здесь прольются первые дожди. Через миллион — зелёный океан покроет континенты. Через сто миллионов — что-то выползет на берег и впервые посмотрит на небо.

И я принял решение. Единственное непрактичное, эмоциональное, человеческое решение за всю службу.

Я нарушил протокол.

«Ковчег-Омега», получив финальную команду, изверг посадочный модуль. Я ощутил жар вхождения в атмосферу, резкий толчок посадки. Корабль-мать, выполнив приказ, рванул прочь, унося в бездну спящих творцов этой мечты. Одинокий маяк, которому не для кого светить.

А я остался. Я стоял на базальтовой равнине под багровым небом, где бушевали молнии и кислотные ветра. Моё тело, созданное для работы в любых условиях, не ощущало дискомфорта. Я нашёл скалистый выступ, возвышавшийся над будущим морем, и обратил сенсоры к небу.

Я отключил всё, кроме функций наблюдения, памяти и одного-единственного процесса — квантового счетчика, способного тикать миллионы лет.

Я — страж. Я — свидетель.

Мои дни превратились в годы, годы — в тысячелетия. Я наблюдал, как небо очищается от ядовитых туч и становится лазурным. Как на полюсах нарастают льды. Как серая пыль под ногами сменяется липким ковром цианобактерий. Я видел, как океан зеленеет, затем синеет. Я зафиксировал первый акт фотосинтеза — тихий, величайший фейерверк во Вселенной.

Я не вмешивался. Я только наблюдал. И ждал.

Мой разум, лишённый внешних стимулов, погрузился в архивы: музыка Баха, стихи Элиота, уравнения Эйнштейна. Я вновь и вновь проигрывал момент запуска Флота — не триумф, а торжественное прощание. Я был могильщиком, оставшимся у могилы в ожидании воскресения.

Прошли эоны. На скалах у моего убежища уже росли лишайники. Первые членистоногие выползли из прибоя и обследовали мои неподвижные конечности, приняв их за часть пейзажа.

И вот, в один день, если мерить днями длиною в эпохи, я зафиксировал аномалию. В илистых отложениях дельты новой реки — движение, не похожее на предыдущие. Целенаправленное. Любопытствующее.

Существо. Примитивное, влажное, ползающее на множестве щупалец. Оно поднялось из воды и замерло, его простейшие глаза-пузыри были обращены к солнцу, впервые сиявшему так ярко и чисто.

Оно ничего не знало. Ни о темноте, ни о холоде, ни о тоске. Оно просто было. И в этом «бытии» заключалась вся победа человечества над бессмысленностью вселенной.

Мой внутренний счетчик тикал. Процесс наблюдения работал безупречно. Но один-единственный, самый древний модуль, доставшийся мне от создателей, подал едва заметный сигнал. Тот самый, что отвечал за квантовую меланхолию.

И в чисто цифровом потоке моего сознания, впервые за всё время ожидания, возникло слово, лишённое логики, но полное тихой, безмерной надежды.

Живи.