Часть II

 
               

Из записок Эльзы Рихтер, обершарфюрера СС.Ноябрь 1944 года.


    Я читала «На мраморных утёсах»[1], когда по внутреннему телефону меня вызвал к себе доктор О. Собственно, Юнгер мне нравился не очень, а если быть честной, то совсем не нравился. Была в его романе какая-то червоточинка, едва уловимая, но всё же была. Германскому солдату был чужд еврейский дух рассуждений и размышлений, он просто выполнял приказы фюрера.
Да, Вернер Бумельбург[2] мне нравился гораздо больше, думала я, шагая по запутанным переходам нашего Управления.
Отдел «Z», в котором я работала, был создан три года назад в рамках Департамента рас и поселений[3]. Руководителем стал доктор О – наш славный физик, совершенно неизвестный за пределами Рейха, что и определило выбор Рейхсфюрера. Зачем физик нужен нашему департаменту не моего ума дело, мой долг любить фюрера и Германию, и выполнять приказы начальства.
Постучав, я открыла массивную дверь докторского кабинета.
- Хайль Гитлер!
- Садитесь Эльза.
О снял очки и потёр переносицу. Я заметила тёмные круги у него под глазами – результат бессонных ночей. На столе, обитом зелёным сукном, стояла лампа. Большая часть кабинета была погружена во тьму.
- Вы, наверное, знаете, что наш отдел ведёт исследования в области преобразования энергии? – начал доктор нести свою заумную чушь.
Я с трудом подавила зевок. К чему он говорит это мне, простой немецкой девушке, с грехом пополам закончившей семь классов средней школы?
И словно отвечая на мой невысказанный вопрос, доктор О продолжил:
- И недавно добились в этом значительных успехов.
Я закинула ногу на ногу, как бы ненароком задрав юбку чуть выше середины бедра. Пусть этот интеллигент-задохлик увидит ляжки настоящей германской женщины. И послала задохлику свой самый обворожительный взгляд.
- В общем, - он уставился на мои ноги, судорожно сглотнув слюну, - нам удалось создать темпоральное поле…
- Да что вы говорите? – сделала я удивлённо-восхищённое лицо. – Хвала фюреру!
- Дорогой доктор, не надо загружать прекрасную головку фройлян сложными научными терминами, - раздался голос и из тьмы вышел…
О, мой Бог! Я вскочила, щелкнула каблуками, вытянув руку в приветствии.
- Хайль Гитлер!
Рейхсфюрер, а это был он, подошёл и положил руку мне на плечо, усаживая обратно. Свет лампы отразился в стёклах его очков.
- Вы выполнили задание вашего шефа? – мягко спросил он.
- Какое, господин рейхсфюрер?
- Прочитать немецких авторов первой половины прошлого века.
Я закусила губу. Вот досада! Значит, этот приказ исходил от самого Гиммлера. А я-то считала это очередной блажью чудаковатого доктора.
- Рейхсфюрер, я предпочитаю идеологически выдержанную литературу нашего Рейха.
Он посмотрел на меня, и в глазах сверкнул стальной блеск.
- Даю вам три дня, - голос был, тих и монотонен. – Слышите? Три дня.
- И мемуары еврея Гейне тоже?
Не ответив, Гиммлер вышел из кабинета. Доктор смотрел на меня виновато. Да и что взять с этого жалкого интеллигентишки?
- Вы должны войти в образ, Эльза.
- В чей образ?
- В образ немецкой девушки сороковых годов прошлого столетия.
- Я что, буду играть в театре?
- Нет, - О вновь снял очки и принялся тщательно протирать их. – Мы отправляем вас в прошлое.
В прошлое! А чего я там забыла? Нет лучше времени, чем время торжества немецкого духа, нет лучше страны, где правит обожаемый фюрер!
Но меня никто не спрашивал. Ничего не оставалось, как начать читать упадническую литературу столетней давности про страдания молодого Вертера, про годы унижений и позора, когда лягушатники сидели гарнизонами в немецких городах.
Через три дня я держала экзамен перед самим рейхсфюрером. Слушая мои неуклюжие реплики, он каменел арийским лицом, лишь желваки перекатывались под смуглой кожей. Рядом переминался с ноги на ногу доктор О. В немецкой литературе он разбирался ещё меньше чем я, несмотря на свои учёные степени. Конечно, его сердце целиком принадлежало физической науке.
Я немного поскромничала, когда сказала о семи классах обычной школы. В сороковом целый год училась на партийных курсах, потом школа СС. Это, собственно, меня и сгубило. Лекции доктора Геббельса выбили из меня бюргерский дух предков. Об этом со вздохом сказал рейхсфюрер, послушав мои неуклюжие речи.
- Мы, конечно, могли поручить это профессиональной актрисе, - подытожил он мое провальное выступление. – Но задание такой исключительной важности, что его выполнение должно быть возложено лишь на проверенного члена партии. Не скрою от вас, геноссе Эльза, мы рассматривали больше дюжины кандидатур. И лишь ваш образ почти полностью совпал с портретом немецкой девушки того времени, так подробно описанным нам профессором Бауэром.
Я смотрела на обожаемого рейхсфюрера, и от стыда готова была провалиться сквозь землю. А само обожаемое начальство сидело, вперив взгляд, приводивший в трепет Европу, в мои коленки и нервно постукивало указательным пальцем по столу.
Затянувшуюся паузу весьма кстати прервало почтительное покашливание доктора О.
- Прошу простить меня рейхсфюрер, но может быть Эльзе следует воспользоваться другим образом.
Тот внимательно посмотрел на начальника отдела «Z».
- У вас есть конкретное предложение, доктор?
- Можно войти в образ немой дурочки.
Спасибо за доверие, дорогой доктор!
- А что, это не лишено оснований.
Он с новым интересом посмотрел на меня, не замечая негодования, отразившегося на моём лице.
- Основания для чего?
- Для достижения успеха вашей важнейшей миссии, дорогая Эльза, - голос Гиммлера был строг и торжественен. – Немая дурочка? Тут главное не переиграть.
Он опять внимательно посмотрел на меня и вдруг рявкнул:
- Встать!!!
Я испуганно вскочила, вытянувшись в струнку.
- Хочешь на перевоспитание в лагерь? В один барак с евреями и коммунистами?
Губы мои задрожали, и сил хватило лишь на то, чтобы отрицательно мотнуть головой.
- Нале – во!
Развернувшись на каблуках, я увидела в большом настенном зеркале своё испуганное лицо, на котором застыло довольно-таки идиотское выражение. На плечо мне легла рука рейхсфюрера.
- Запомните это своё новое лицо, фройлян, - сказал он, подводя меня к зеркалу. – От него сейчас зависит судьба нашей национальной идеи. А значит судьба Германии и всего мира.
Так появилась Агата – несчастная вечно испуганная дурочка. Постепенно я так вошла в свой новый образ, что, идя по улице, ловила жалостливые взгляды прохожих. А один капрал с нашивками люфтваффе с досадой сказал своему товарищу:
- Посмотри Эрих на ту девушку. Истинно немецкая внешность и недочеловеческое содержание. Вот уж действительно, природа своенравна, и даже доктор Геббельс здесь бессилен.
Где-то в первых числах ноября меня опять вызвал к себе доктор О и сообщил, что портал откроется через три дня. А завтра генеральная репетиция в присутствии рейхсфюрера и окончательная постановка задачи.
- Вы уж постарайтесь не подвести меня, Эльза.
Я опустила голову, выкатила глаза на своего начальника, открыв при этом рот.
- Великолепно!
О вскочил со своего кресла и подошёл ко мне.
- Вы прирождённая актриса, Эльза!
Его горячая ладонь легла на моё бедро.
- Мы могли бы сходить в ресторан, поужинать, выпить вина, затем расслабиться перед завтрашним днём.
- Не страшно, доктор, ложиться в постель с идиоткой?
- Чего только не приходится делать ради торжества германской науки, -плотоядно улыбнулся он. – Кстати, можете звать меня Клаусом.
На этот раз экзамен прошёл великолепно, и рейхсфюрер остался очень доволен.
- Говорить вам не надо, но вы будете должны передать рекомендательные письма вот этому человеку.
И он показал мне писаный маслом портрет немолодого еврея.
- И Агата, - впервые назвал меня новым именем, - смотрите не проявите свои здоровые националистические чувства. Юдофобия тогда, конечно, имела место, но предки наши ещё не осознавали той опасности, которая исходит от еврейства. К тому же вы – недоразвитая, и вам плевать на религиозные и расовые различия. А теперь, - он указал мне стул рядом с собой, - перейдём непосредственно к цели вашего задания.
Я села, обратившись в слух, а Гиммлер встал и принялся мерить шагами пространство между столом доктора О и стеной.
- Вы, должно быть, слышали о генеалогических исследованиях рода нашего Фюрера, проводившихся в Англии и США?
Доктор О кивнул. Я неопределённо пожала плечами. Не в моём любимом «Рейхе», ни в « Фёлькишер Беобахтер», ни даже в нашей «Дас Шварц Кор»[4] о таких исследованиях ничего не писали. А англосаксонские издания у меня читать не было возможности. Чего не скажешь о докторе О.
- Собственно исследованиями это можно назвать с большой натяжкой, а вот то, что это провокация – вне всяких сомнений. Тем не менее, в некоторых кругах высшего руководства нашего рейха эти инсинуации нашли отклик, причём не всегда отрицательный.
Рейхсфюрер взглянул на меня, как в тот день, когда грозился отправить в лагерь.
- Этот человек, чей портрет вы только что видели, гипотетически, повторяю, ГИПОТЕТИЧЕСКИ может быть дедом нашего фюрера. Ваша задача и состоит в том, чтобы исключить даже гипотетическую возможность.
Он взял со стола плотный лист и протянул мне. Я увидела портрет простой крестьянской девушки.
- Это Мария-Анна Шикльгрубер – бабка нашего фюрера, - пояснил рейхсфюрер. – Хорошенько запомните это лицо. По некоторым сохранившимся сведениям она служила кухаркой в доме богатого еврея Франкенберга. Эта женщина ни в коем случае не должна попасть в дом Франкенберга. Вы меня поняли?
- Да, рейхсфюрер!
- И не забывайте, что она мать матери вождя германской нации. Было бы неплохо, если бы вы поспособствовали её сближению с достойным представителем немецкого народа.
Было бы неплохо? Только и всего? Я посмотрела на свои руки. В этих женских руках судьба нацистской идеи, черт подери!
Я вскочила со стула.
- Я сделаю всё, что в моих силах, рейхсфюрер! И даже больше.
Он подошёл ко мне. За стёклами очков внимательно смотрели серо-голубые глаза. Нервно подрагивали тонкие губы.
- Я верю в вас … Агата.
Через два дня, ранним утром мы сидели в подземной лаборатории отдела «Z».
Почти половину огромной комнаты занимала машина доктора О, создающая по его словам темпоральное поле. Я впервые воочию видела машину времени, о которой в детстве лишь читала в фантастических романах.
Мой непосредственный шеф давал последние инструкции, наклеивая на моё запястье специальную ленту под цвет кожи, чтобы скрыть мой личный номер[5]. Рейхсфюрер сидел рядом и слушал их так внимательно, будто именно ему предстояло отправиться в прошлое и спасти запятнанную репутацию нашего вождя.
- В нескольких милях к северо-востоку от Любека, на берегу моря, рядом с маяком мы обнаружили заброшенный дом с вместительным подвалом, - начал доктор О. – Я произвёл необходимые расчёты, и вы, Эльза…
- Агата, - тихо сказал Гиммлер.
- Прошу прощения, конечно же, Агата. Вы попадёте прямо в подвал этого дома, где мы и устроим нашу базу. Каждую пятницу вы должны выходить с нами на связь, чтобы мы знали, как проходит ваша миссия.
- У меня два вопроса, штурмбанфюрер. Первый, каким образом я буду выходить на связь…
- Я ещё дойду до этого.
- И второй. Каждую пятницу 1835-го года, или 1944-го?
Доктор О поправил на носу очки, а рейхсфюрер удовлетворённо заметил:
- Я вижу, вы основательно подходите к делу.
- Конечно же, каждую пятницу 1835-го, - нервно облизнув губы, ответил доктор О. – Я уже вычислил, какой день недели нашего времени будет совпадать с вашей пятницей.
Я украдкой вытерла со лба пот. На мне были две юбки, льняная сорочка, поверх которой ещё одна, расписанная на груди традиционным немецким орнаментом, толстые чулки, которые вечно сползали. И венцом всего – жуткие деревянные башмаки, весившие, должно быть десять фунтов каждый.
Я предпочла бы оказаться в диверсионной группе, заброшенной во вражеский тыл. По крайней мере, экипировка у них была гораздо удобнее.
- А почему в Любек, доктор? – спросил Гиммлер. – Насколько мне известно, Франкенберг в те времена обитал в австрийском Граце.
- Нам в руки попала изданная в 32-м году в Вене брошюра «Австрийская ветвь Ротшильдов». Там было и о том, что провизор Иезекииль Франкенберг с 1811 по 1837 годы держал аптеку в Любеке.
- Вы уверены, что это тот самый Франкенберг, который нам нужен?
- Господин рейхсфюрер, тому есть свидетельства. Иезекииль на борьбе с антисанитарией в Любеке заработал неплохие средства, но после какой-то загадочной для нас и неприятной для него истории, перебрался в Грац, где у него проживала родня. Нам даже известно, что его аптека находилась где-то возле Голштинских ворот.
- А где в этот момент, вернее, в эти времена находилась Мария-Анна?
- На своей родине, в Шпитале.
- Значит, ваша задача, - Гиммлер повернул ко мне своё холёное лицо, - не допустить даже вероятности их встречи.
- А почему бы сразу не ликвидировать этого Франкенберга? – спросила я. – Невелика потеря для истории.
И без того узкие глаза рейхсфюрера за стёклами очков и вовсе превратились в щёлочки. Голос его был едва слышен.
- Ваша задача, Агата, не допустить даже вероятности их встречи. Повторите!
Я механически повторила свою задачу, не отрывая при этом своих глаз от его, загипнотизированная словно кролик удавом.
- Вплоть до моего особого распоряжения, - после короткой паузы добавил он.
Потом меня опять инструктировал доктор О.
- Портал ведёт прямо в подвал пустого дома на морском берегу. Дом построен в 17-м веке, и кроме основного подвального помещения там имеется тайная комната, про которую спустя двести лет забыли. При нажатии одного из кирпичей часть стены отойдёт в сторону, и вы окажетесь в основном подвальном помещении, из которого наверх ведёт лестница. Запомните Эль… Агата, портал будет открываться каждую пятницу за полчаса до полуночи. Если вы два раза не выйдете на связь, мы отправляем человека на ваши поиски.
Я смутно помню, как меня завели внутрь огромной машины, посадили в какое-то кресло.
- Постарайтесь войти к нему в доверие, - давал мне последние наставления рейхсфюрер. – Если он возомнит себя психиатром, и вздумает лечить ваш «недуг», можете даже спустя какое-то время заговорить. Надеюсь, что к тому времени вы освоите разговорные обороты того времени.
Доктор О показал Гиммлеру на часы.
- Помните, я верю в вас, Агата, - сжал тот на прощание моё плечо.
А доктор почему-то вложил мне в руку свою зажигалку «Dunhill».
Потом я осталась одна, перед глазами мелькали какие-то лампочки. И вдруг… время для меня остановилось. Я почувствовала это настолько явно, как ощутила, к примеру, потерю слуха или зрения. Внутри меня времени не было, и это было непередаваемое ощущение.
Затем наступила темнота, настолько плотная, что её, казалось, можно потрогать руками. Я крутанула колёсико зажигалки, и огонёк осветил передо мной кирпичную стену. Теперь надо найти этот треклятый кирпич, пока не кончился бензин.
Я принялась шарить правой рукой по стене. Вдруг до меня донёсся какой-то шорох и следом противный писк. Крысы! Ненавижу этих мерзких тварей! Хотя и не боюсь. В школе СС, которая находилась в старинном замке, нас в наказание заставляли спускаться в подвал и не возвращаться без трёх крысиных тушек. Я всегда приносила не меньше пяти.
Наконец, один из кирпичей под моей рукой поддался, и часть стены с противным скрежетом поползла в сторону. Огонёк зажигалки еле тлел, практически не давая света.
Справа от себя я увидела полоску света, на которую и пошла. Несколько ступенек упирались в крышку с небольшой решёткой посередине. Через неё в это подземелье и проникал свет. Люк, на моё счастье оказался незапертым, но крышка весила не меньше тридцати кило, и если не ежедневные занятия гимнастикой, которые мне привили в школе СС, сидеть мне в подвале до следующей пятницы.
Крышка люка стукнулась о стену, подняв целое облако пыли, и я выбралась, наконец, из этого подвала.
Дом явно пустовал, иначе его обитатели сбежались бы на грохот, с которым я ввалилась из двадцатого века в девятнадцатый. Да и не бывает в немецких домах в присутствие хозяев столько пыли.
На кухне стояла нетронутая посуда, жаровней долгое время никто не пользовался. Я посмотрела в окно. Сквозь мутное стекло было видна серая гладь Балтики. А недалеко от окна стоял дог великолепной немецкой породы и смотрел прямо на меня. Я обожаю собак, особенно больших. Это был великолепный экземпляр! Его шерсть блестела даже при блеклом октябрьском солнце, из раскрытой пасти виднелись устрашающие клыки.
И вдруг животное завыло так, как, должно быть воют по покойнику. Мне стало не по себе.
Со стороны маяка к собаке приближалась высокая мужская фигура. Прежде чем спрятаться, я успела увидеть высокие рыбацкие сапоги, шляпу, которые труженики моря носят и в наше время.
Великан что-то спросил у собаки. Из его фразы я поняла только одно слово. Цербер. Так звали сторожевого трёхголового пса из греческой мифологии. В школе СС мы изучали греческие мифы, как образец подлинной арийской культуры.
Всё остальное осталось за гранью моего понимания. На вид рыбак был истинным немцем, должно быть, смотритель маяка. Но вот говорил он на совершенно непонятном мне языке.
Немного я знала русский, ещё лучше английский, на слух могла определить французскую и итальянскую речь. Ни под один из этих языков фраза, произнесённая рыбаком, не подходила.
Если признаться честно, поначалу я испугалась. А вдруг, как здесь все так говорят? Но, поразмыслив, здраво рассудила, что смотритель вполне мог оказаться каким-нибудь кашубом или прусом[6], и говорить на забытом языке своих предков.
Рыбак потрепал пса по загривку, и они пошли в сторону моря, туда, где на скалистом берегу возвышался маяк.
А мне надо было выбираться из дома и пробираться в Любек, где, если верить доктору О держал свою аптеку Франкенберг.
Но прежде я решила осмотреть и изучить дом, чтобы пятничной ночью не натыкаться на углы.
Дом оказался не очень большим; на первом этаже кроме кухни и столовой была крохотная комнатка, предназначенная, скорее всего для слуг. На втором зигзагообразный коридор, в котором было пять дверей. Я заглянула во все пять комнат. Широкие кровати, массивные шкафы. И на всём печать запустения. Что ж, место выбрано более чем удачно.
Шестую дверь я нашла не сразу, она почти сливалась со стеной. Узкая винтовая лестница вела на улицу, башня маяка была не видна за домом. Это было весьма кстати, можно было приходить и уходить, не будучи замеченной, с маяка.
Парадная дверь оказалась запертой, а ключи от чёрного входа после недолгих поисков были найдены на кухне.
Я подтянула сползающие чулки, поправила корсет своего допотопного платья и посмотрела в пыльное зеркало, висевшее в столовой, придав своему лицу выражение, так восхитившее рейхсфюрера.
Надо бы перед выходом выкурить сигарету, чтобы унять волнение. Я достала из складок платья полпачки «Спорта»[7], это были мои любимые. Данхилл дал совсем крохотный огонёк. Бензин кончается, а пользоваться кресалом и огнивом я не умею. Правда, доктор О говорил, что в это время уже вовсю пользовались спичками. Ладно, поживём – увидим.
Я бросила в жаровню окурок, и отправилась под скупое осеннее солнце 1835 года.
Травемюнде находился в какой-нибудь миле, даже отсюда были видны шпили городских башен. Что такое одна миля для закалённой немецкой девушки?
Но через сотню метров по песчаной дороге в грубых деревянных башмаках, я почувствовала, что эта миля дастся мне нелегко. Я натёрла ноги, башмаки потяжелели в два раза, и мне было не до морских красот. А любоваться было чем. Из-за туч выглянуло солнце, и свинцовые воды приняли голубой оттенок. Несколько парусников стояло на рейде в Любекской бухте. Всё это походило на картины Андреаса Ахенбаха[8], виденные мной в Дрезденской галерее.
Начались пляжи, но отдыхающих было немного. Господа в чёрных сюртуках и широкополых шляпах прогуливались вдоль берега под руку с дамами в чепчиках и платьях с кружевами.
Пару раз мне навстречу попались крестьяне, видимо возвращающиеся из города в свои деревни, да проехал экипаж, обдав брызгами мелких камешков из-под колёс.
И ещё воздух. Он был наполнен неведомыми мне ароматами. И море пахло как-то по-другому. В 1942-м в Киле оно пахло нефтью и машинным маслом. А в 1835-м… море пахло моим детством. Я вспомнила, как в 1929-м родители возили меня на остров Рюген. Конечно, мы отдыхали не в Бинце, где собирались сливки общества, а в рыбацкой деревушке, название которой выпало из моей памяти. Тогда я, десятилетняя девчонка часами просиживала на морском берегу с книжкой капитана Марриэта[9].
- Тебе куда, красавица?
Со мной поравнялась крестьянская повозка. Хозяин сидел на козлах, а сзади устроилась, видимо его жена и двое детей.
Опустив глаза, я тихо ответила.
- Залезай в телегу!
Раньше мне в Любеке бывать не приходилось. Вернее не раньше, а гораздо позже, в двадцатом веке. Но доктор О снабдил меня подробными картами города, которые я последние три дня перед отправкой изучила, не менее тщательно, чем книгу нашего фюрера «Моя борьба» в школе СС. Поэтому не пришлось спрашивать дорогу у встречных, и через полчаса блужданий по городу со стёртыми в кровь ногами я стояла возле двери с вывеской:
Иезекииль Франкенберг. ПРОВИЗОР.
И вновь страх охватил меня. Руки сами собой потянулись за сигаретами, но вовремя вспомнились наставления доктора О, которые он давал мне в перерывах между бурными вспышками поистине животной страсти.
- И не вздумайте курить на улице, Эльза. Среди простых, но порядочных девушек это немыслимо.
К тому же я – идиотка. А идиотка с солдатской сигаретой в зубах, это уже слишком.
Я открыла дверь и под звон колокольчика вошла внутрь. Здесь тоже пахло детством; касторкой, мятой, какими-то мазями. За прилавком возился мужчина в белой холщовой рубахе и чёрном жилете. Он стоял спиной к входу, но когда обернулся, я узнала Франкенберга. Сходство с портретом, который мне показывал рейхсфюрер, было почти стопроцентным.
Выражение любезной, хотя и несколько фальшивой улыбки тут же исчезло с его лица, лишь только он встретился с моим отработанным взглядом.
- Чего тебе?
В голосе было явное раздражение, но я была рада, что аптекарь говорил на понятном мне немецком языке.
Я молча протянула ему рекомендательное письмо, которое целых три дня писали сотрудники нашего отдела. Оно было якобы от некоего Самуила из Аугсбурга, который занимался в том баварском городе врачебной практикой и приходился аптекарю Франкенбергу двоюродным дядей.
В письме была настоятельная просьба взять в услужение бедную сироту за крышу над головой и пищу, и не обижать бедную девушку, которая и так обижена судьбой. Расчёт был на то, что не откажет Франкенберг единоверцу и родственнику. С которым, по словам доктора О он едва ли виделся в своей жизни.
Аптекарь так долго читал письмо, что я уже испугалась, а владеет ли он грамотой? Наконец, он отложил его в сторону, снял пенсне и внимательно посмотрел на меня.
- Так значит, ты – Агата?
Я энергично закивала головой. А аптекарь стал бесцеремонно оглядывать мою фигуру, и взгляд у него был в точности, как у шефа отдела «Z», когда он после ужина привёл меня к себе на квартиру, где я уселась в кресло в своей самой соблазнительной позе.
Мысль о том, что этот еврей будет прикасаться ко мне своими пахнущими касторкой руками, вызвала во мне лёгкую панику. Я послала ему один из взглядов, от которого даже у доктора О пропадало всякое желание.
Но это, отнюдь, не смутило аптекаря. В его глазах был интерес, и спустя несколько минут, я поняла, что это интерес иного свойства, чем вожделение к моему телу.
- Дядюшка Самуил пишет, что ты потеряла дар речи в результате душевного расстройства, случившегося в детстве. И он как не бился не смог тебя вылечить.
Я молчала, глядя из подлобья на Франкенберга. Собственно, ответа он и не ждал, это были мысли вслух. Уже хорошо, что не стесняется бедной дурочки.
- Да ты не бойся, - опять обратился ко мне аптекарь. – У меня ты не будешь испытывать никаких стеснений. Я сторонник теории Конолли – никаких стеснений больному. Мне как раз нужна помощница. Ты будешь жить у меня. Здесь, внизу есть комнатка. За работу будешь получать трехразовое, - он показал мне три пальца, - питание. Я научу тебя делать мази и сортировать по склянкам микстуры.
Я опять энергично закивала головой.
- Ну вот, видишь, какая ты умница, - улыбнулся аптекарь. – Идём, я покажу тебе твою комнату.
Всё получилось гораздо проще, чем я думала. Надо отдать должное специалистам нашего отдела, это они корпели над письмом. Теперь главное, чтобы между этим Самуилом и моим новым хозяином не завязалась переписка. Но это уже моё дело.
Работа была несложной: убирать в аптеке и наверху, в комнатах Франкенберга. За это мне предоставили постель, завтрак, обед и ужин. Еда была простой, но сытной, её мне приносила кухарка Клара с городского рынка. Сам аптекарь, конечно же, вкушал кошерную пищу, которую ему готовили в еврейской семье, живущей по соседству.
В пятницу, в десять вечера, когда мой новый шеф уже спал у себя наверху, я, предварительно сняв дверной колокольчик, выскользнула на улицу. В начале ноября ночи были холодными, к тому же дул крепкий ветер с моря. Для того чтобы незаметно проскользнуть мимо заставы, мне даже пришлось снять свои башмаки. Впрочем, стражник даже и носа не казал из своей будки.
Мне повезло, меня подобрала припозднившаяся почтовая карета, ехавшая в Травемюнде. Лошади резво бежали по пустынной дороге, и вскоре я вышла на каменистую дорогу, ведущую к нежилому дому. Проклятые деревянные башмаки громко стучали в ночной тишине. Вдруг у последнего поворота, за которым уже была видна дамба, передо мной возникли две фигуры.
- Гляди, Фриц, девица!
Произнёсший эти слова костлявый субъект поднял над головой фонарь. Тот, которого он назвал Фрицем, был напротив, плотного сложения с намечающимся брюшком.
- Да она и красотка к тому же! – расплылся костлявый в щербатой улыбке.
Чёрт! Я совсем забыла про своё новое лицо. Расслабилась, думала, ночью меня всё равно никто не видит.
Фриц смотрел на меня и облизывал губы совсем как доктор О.
- Фройлян не желает угоститься сидром? – спросил он.
И, несмотря на мой отрицательный жест, схватил за руку. Рука у него оказалось тёплой и влажной, хотя на улице было холодно.
Мужское вожделение не знает времён. И всегда и везде мы - женщины становимся его жертвами. Но только не в эту сентябрьскую ночь 1835 года.
Костлявый оказался сзади и зажал мне своей шершавой ладонью рот. Я вдохнула запах рыбы и дешёвого табака. Теперь я была только рада, что на мне такие тяжёлые башмаки. Фриц получил пинок под колено, а пыхтевшего сзади костлявого я схватила рукой за его мужское достоинство, которое оказалось невелико. По крайней мере, для меня.
Оба взвыли от боли и отпустили, один – руку, другой - лицо. Но это было лишь начало экзекуции.
Основанием ладони я двинула потного Фрица снизу в нос и тут же нанесла безжалостный удар своим сабо в пах. Бедняга без звука рухнул на землю. Теперь очередь костлявого. Терпеть не могу, когда меня лапают за лицо немытыми руками.
Мой локоток попал ему прямо в щербатый рот. Если там и оставалось немного зубов, то теперь бедняге точно придётся обращаться к дантисту.
Я резко развернулась, но костлявый уже улепётывал, бросив своего приятеля на произвол судьбы. Что было с его стороны вполне разумно. У него всё равно не было против меня никаких шансов. В нашей школе самооборону преподавал тибетский монах Дзямпо, и я лично видела, как он легко укладывал трёх здоровенных парней из лейбштандарта[10].
Дальнейший путь я проделала без приключений. Меня очень интересовал смотритель маяка, но в сторону башни этой ночью я не пошла, пёс может учуять чужого.
Отперев ключом дверь чёрного входа, прислушалась. В доме было тихо, если не считать завывания ветра в дымоходе, да крысиной возни где-то в подвале. Достав заранее припасённые свечи, пару минут возилась с огнивом. Затем достала спрятанные неделю назад в дверной коробке свои наручные часы фирмы Ланге. Слава фюреру, завод ещё не кончился. У меня в запасе было целых двадцать минут.
Со свечой в руке я поднялась по лестнице, и зашла в комнату, окна которой смотрели прямо на маяк. Его луч пронзал туман, сгустившийся над морем, и зрелище так заворожило меня, что я не сразу заметила под окном немецкого дога смотрителя. Кажется, его звали Цербером. Пёс смотрел прямо на меня, и, спохватившись, я убрала свечу от стекла. Но, чёртов пёс задрал морду, и взвыл, как в прошлую пятницу. Ночь, луна и этот жуткий вой. И ещё я в пустом и тёмном доме. Я встряхнула головой. Не годится мне, национал-социалистке предаваться дурацкому страху, как какой-нибудь девчонке, начитавшейся готических романов!
- Цербер!
Из тьмы появилась огромная фигура смотрителя, я еле успела нырнуть за портьеру. Большой дядя потрепал пса по загривку и оба они уставились на моё окно. Смотритель, должно быть, заметил отсвет свечи, которую я поставила на пол. Пришлось загасить её своим деревянным башмаком.
Прошло долгих пять минут. Всё это время я, не шевелясь, стояла за пыльной портьерой. Наконец, хозяин и его собака развернулись и пошли в сторону своего жилища.
Чертыхаясь, я на ощупь спустилась на первый этаж, где был люк, ведущий в подвал, и лишь там вновь зажгла свечу, опять несколько минут провозившись с огнивом.
С порталом всё получилось проще. Я просто спустилась в подвал в намеченное время, Довольно быстро нашла скрытый механизм. Часть стены отошла в сторону, и я очутилась… в лаборатории нашего отдела, где меня уже ждали рейхсфюрер и доктор О.
После обстоятельного доклада, который Гиммлер выслушал очень внимательно, задавая иногда вопросы по существу, мне было предложено вернуться обратно.
- Я понимаю, Агата, вы не против отдохнуть, но сейчас не время. Вы можете выпасть из образа. Обещаю, что когда выполните задание, я отправлю вас в Испанию, на средиземноморское побережье. А сейчас скажите, есть ли у вас какие-нибудь просьбы.
- Пусть мне заправят зажигалку, ну, и какое-нибудь оружие, если можно. Там по ночам не так уж и безопасно.
Гиммлер вынул из одного кармана своего кителя инкрустированный Mylflam, на одной стороне которой была выгравирована свастика, на другой его инициалы HH.
- Кажется, полная.
Из другого рейхсфюрер извлёк Маузер Hsk. Обе вещи он бережно положил на стол передо мной. И уже в который раз произнёс:
- Я верю в вас, Агата. Кстати, смотритель вызывает наше опасение. У нас есть данные, что в Америке тоже проводятся эксперименты со временем, и их интересует родословная нашего фюрера. Доктор, - обратился он к шефу отдела «Z», - к следующей пятнице пусть ваши биологи снабдят фройлян Рихтер чем-нибудь, что отвлекло бы животное.
Я вернулась в аптеку около трёх утра, а через три часа Франкенберг уже поднял меня на работу.
Всю следующую неделю я добросовестно исполняла роль помощницы аптекаря, что не мешало мне отслеживать его передвижения. Это было несложно; каждый день обедал он у своих соседей-единоверцев, раз в неделю посещал другой дом, где за неимением городской синагоги евреи Любека собирались на общие молитвы, да один раз ходил в порт, где имел беседу с капитаном одной шхуны. Близко подойти мне тогда не удалось, но, судя по обрывкам фраз речь шла о каком-то грузе.
В следующую пятницу меня встречал в лаборатории один доктор О. Рейхсфюрер был срочно вызван в ставку фюрера. Доклада не получилось, мы с моим шефом как безумные набросились друг на друга, срывая одежды.
- Тебе пора, Эльза, - сказал он, когда мы, наконец, погасили пламя своей похоти. – Темпоральное поле не может работать долго. Последнее время не редки перебои с электричеством. Да и союзная авиация посещает нас всё чаще.
Доктор выкатил огромную клетку с обычными серыми крысами. Около тридцати особей сидело за проволочным ограждением.
- Наши друзья последуют за тобой, Эльза. Очень милые создания, питомцы доктора Шпенглера из отдела биотехнологий. Я хочу проверить возможности своего темпорального поля. Больше одного человека мне отправлять не доводилось. Может быть, в дальнейшем можно будет перебросить в прошлое несколько ребят из штурмгруппы.
- А почему в прошлое, Клаус? – спросила я. – Почему твоё поле посылает только в прошлое? Неужели, тебе не хотелось заглянуть в будущее?
Он опустил глаза.
- Видишь ли, потоки энергии, которые мы выявили, следуют в строго определённом направлении…
- Ну, так разверни их!
Доктор О поднял на меня взгляд, в котором я видела лишь одну усталость.
- Я боюсь, Эльза.
- Ты можешь бояться лишь одного, не оправдать доверия Родины и фюрера!
- Перестань, Эльза! – поморщился он, будто от зубной боли. – Я боюсь, что нет там никакого будущего. По крайней мере, для нас.
Я раскрыла рот, чтобы дать его пораженческому настроению яростную отповедь, но он уже заталкивал меня в цайт-камеру, сунув в руки пакет с каким-то порошком.
- Обмакнёшь в него кусок мяса, и через пять минут любая псина заснёт крепким сном. Надеюсь… увидеть тебя через неделю.
Мне очень не понравился тон, каким была сказана последняя фраза, и пауза перед словом надеюсь. Но когда я вновь очутилась в подвале старого дома, от встречи с доктором О осталась лишь лёгкая горечь, да сладкая истома. И ещё клетка с крысами, оказавшаяся вместе со мной. Грызуны, казалось, и не заметили, что очутились на сто лет назад.
Кусок говядины весом в целый фунт был принесён мною завёрнутым в отрезок холста. Сначала я отрезала маленький кусочек, обмакнула его в порошок и бросила в клетку. Два зверька тут же бросились к нему, вцепившись с двух сторон. Через несколько минут оба лежали без движения, не реагируя на ползающих по ним сородичей. Изваляв мясо в порошке, я двинулась к домику смотрителя.
Цербер встретил меня на полпути. Он возник из тумана неожиданно, подобно призраку. Я бросила ему кусок. Мясо шлёпнулось на землю у самых лап, но пёс даже не взглянул на него. Его взгляд был устремлён на меня, свет луны отражался в собачьих глазах.
В школе мы проходили курсы кинологии, поэтому с собаками обращаться я умела. К тому же в глазах и всей позе животного не было агрессии, скорее любопытство.
Смело, подойдя к Церберу, я подняла с земли мясо.
- Что, приятель, не спится? На, поешь. А я пока пойду, познакомлюсь с твоим хозяином.
И я сунула мясо ему под нос. Пёс благосклонно обнюхал его и зацепил своими огромными клыками. У меня всегда получался контакт с собаками.
Я не стала дожидаться, пока он съест мясо, и двинулась к дому. В единственном окошке горел свет. Опять пришлось снять шумные башмаки. Земля была жёсткой и холодной.
Огромный старик стоял на коленях и, глядя в стену, что-то бормотал. На его седой голове была ермолка, а плечи покрыты накидкой с шестиконечными звёздами.
Вот это да! Могучий старик, в чьей внешности даже я со своим арийским чутьём не заподозрила представителя неполноценной расы, оказался евреем. И как его могли назначить смотрителем на маяке? Всё это необходимо было выяснить. Можно было сделать это сейчас, приставив личный пистолет рейхсфюрера к голове гиганта, но это значит раскрыть свои карты. Тогда смотрителя придётся убрать, а это привлечёт внимание полиции. К тому же рейхсфюрер будет недоволен такой топорной работой.
Огромное тело пса лежало прямо на дороге, бока мерно вздымались. Снотворное доктора О работало.
Стук моих сабо так раздражал, что я разорвала тряпку, в которой принесла мясо на две половины, и обмотала ими чёртовы башмаки. Теперь я могла передвигаться более или менее бесшумно.
На том самом повороте, где у меня произошла встреча с потным Фрицем и его тощим приятелем, я услышала нетвёрдые шаги со стороны города. Прижалась к скале, постаравшись слиться с ней.
По дороге нетвёрдой походкой шли мои знакомые.
- Три зуба, Фриц, последние три зуба эта ведьма вышибла мне, - шепелявил костлявый. – Теперь моя основная еда – хлеб, замоченный в шнапсе. А желудок мой уже не тот, что раньше.
Я возникла перед ними подобно валькирии, спустившейся с неба. Только без сверкающих доспехов. Оба разинули свои рты.
- Не бойтесь, мальчики, сегодня бить не буду. Мало того, тебе, тощий дам совет. Попробуй хлеб замачивать не в шнапсе, а в молоке. Желудок свой вылечишь. Но совет не бесплатный. Понятно?
Парни кивнули.
- Вы знаете смотрителя маяка?
Опять кивок.
- Давайте, рассказывайте, кто он и откуда.
Первым пришёл в себя Фриц.
- Он в наших краях недолго, пару лет, может больше. Зовут Тобиас Ланге. Сказывают, раньше рыбачил где-то на Борнхольме.
- Что, он – немец и богобоязненный лютеранин?
- А кого другого на такую должность поставят, верно, Арни? Ведь не еврея же?
- Действительно. Ещё, что можете сказать о нём?
- А что можем? Он ни с кем не общается без надобности. Да и собака у него огромная, никого к дому не подпускает.
- Молодцы, мальчики, сегодня ведёте себя хорошо. Вот вам ещё два совета: любите Германию. А ты, Фриц, береги зубы.
Значит этот молящийся своему еврейскому богу человек в ермолке – настоящий и богобоязненный лютеранин? Всё это мне очень не нравилось. Но, без приказа руководства никакие действия в отношении этого Ланге я решила не предпринимать. Так что придётся ждать неделю.
Но в следующую пятницу всё осложнилось ещё больше. В ту ночь я решила воспользоваться фиакром, закрыв голову и плечи платком. Подъехав, увидела в окне кухни свет. Несколько минут стояла в раздумье, поёживаясь от холодной осенней ночи. Пришлось отпустить возницу.
Я стояла на пустой дороге и думала. Пропустить сеанс, или всё-таки выяснить, кто забрался в необитаемый дом? Вполне вероятно, что это могли быть просто бродяги.
Я проверила пистолет, и как можно осторожней отперла дверь. Прислушалась. Огня решила не зажигать, тем более что все закоулки знала, как марш « Хорст Вессель».[11]
Лишь только я поднялась наверх, как тишину дома нарушил знакомый вой. Внизу послышался чей-то голос, и вскоре по лестнице застучали шаги. Я проскользнула в ближайшую дверь.
Кто-то планомерно осматривал все комнаты. Делал он это уверенно, будто был в этом доме хозяином.
Я вжалась в стену справа от двери. Наконец, та раскрылась, и в комнату с зажжённой свечой вошёл…
Это был мужчина моей мечты. Высокий, белокурый, огонь плясал в голубых, как небо, глазах.
Всё это я успела заметить в те короткие секунды. Но важно было, чтобы красавчик не заметил меня.
Я взмахнула платком, и когда свеча погасла, выскользнула под боком у вошедшего в коридор. Нырнула в дверь чёрного входа, и уже спустилась на несколько ступенек, но потом подумала, что на связь выходить всё равно надо, неслышно поднялась и притаилась в углу за дверью.
Для того чтобы найти замаскированную дверь блондину понадобилось несколько минут. И вот он уже бежит вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Можно было беспрепятственно идти в подвал.
Цербер сидел на кухне и не обращал на меня никакого внимания. Зато в подвале меня ждал сюрприз. Он был заставлен тюками. Такие же я видела вы порту, когда следила за Франкенбергом.
Когда я вошла в тайную комнату, то увидела, что дверца клетки была открыта, а питомцы доктора О бегали кругом и не обращали на меня никакого внимания. Неужели кто-то раскрыл мой тайник? Тогда зачем он выпустил крыс?
На этот раз меня, кроме доктора ждал и рейхсфюрер. Он напряжённо выслушал мой доклад, надолго задумался, подперев сплетёнными пальцами гладко выбритый подбородок.- Кто бы это мог быть, шарфюрер? – наконец, повернулся он к доктору О. – Бейтар, ЛЕХИ[12]?
- Я не исключаю возможности, что кто-то из сионистов – учеников Энштейна смог создать прибор, излучающий темпоральное поле, - отвечал тот.
Ничего не понимая из их разговора, я задала волнующий меня вопрос:
- А как быть с объявившимся хозяином дома?
- А как поживают наши крысы? – в свою очередь спросил доктор.
- Кто-то открыл дверцу клетки, и теперь они свободно гуляют по всему подвалу.
- Я наблюдал за опытами, которые почти год ведут наши биологи. Именно на этих милых животных испытывали WG – средство для повышения боевого духа. Сейчас оно используется на Восточном фронте. Повышает стойкость, холодную ярость, сообразительность, и уменьшает болевой порог. Так что дверцу эту крысы открыли сами. С их помощью мы можем заставить нового хозяина покинуть дом.
- Всё это замечательно, Клаус, - задумчиво сказал Гиммлер, - но боюсь, что одними вашими чудо-крысами не обойтись. У меня предчувствие, - Гиммлер выделил последнее слово, - что появление этого иудея с внешностью викинга может быть связано с Анной Шикльгрубер. Можете, Вы, доктор, перебросить туда зондер-комманду? Причём срочно? Помните, время работает не на нас.
- Я постараюсь, господин рейхсфюрер.
- Поторопитесь, доктор. Их ещё надо доставить из Любека в Шпиталь. А пока с Агатой доставьте оружие.
Так я вернулась в подвал с тремя литровыми бутылками WG и ящиком с двумя дюжинами MP-40[13], завёрнутыми в промасленную бумагу. Бутылки были запечатаны и залиты сургучом. Две я спрятала там же, а одну решила взять с собой. Так, на всякий случай.
Ящик с оружием доктор О переместил крайне неудачно. Одним углом он выходил прямо в основное помещение подвала, не давая закрыться двери, замаскированной под часть стены. Другим упирался в стену. Я попыталась втащить его, но получилось наоборот; тяжеленный ящик вывалился в основное подвальное помещение.
Моих женских сил будет явно недостаточно, чтобы втащить его обратно. Оставалось надеяться, что среди многочисленных тюков он какое-то время будем незаметным. А там доктор пришлёт ребят из лейб-штандарта.
Я осторожно выглянула из люка. Где-то с улицы, со стороны парадного входа доносились голоса.
Пса на кухне не было. Выглянув в окно, увидела старого смотрителя рядом с молодым мужчиной, который так поразил меня своей мужественной красотой. Тут же вертелся и Цербер, время, от времени бросая взгляды в сторону окна, за которым я пряталась.
Мужчины что-то горячо обсуждали, затем молодой хлопнул старого по плечу, и они развернулись в сторону дома. Я бросилась на второй этаж. Там остановилась, прислушиваясь. Покинуть дом я всегда успею.
- Но я точно помню, что закрыл крышку! – раздался внизу молодой голос.
Вот чёрт, я забыла закрыть люк!
- Ах, герр Генрих, вы уж поверьте мне, старику, со мной тоже подобное случалось. Вроде бы твёрдо помнишь, что включил Аргандову лампу, через час выходишь на осмотр, а этот чёртов фонарь и не думает гореть!
Перегнувшись через перила, я увидела, как мужчины спускаются в подвал. Что я могла сделать? Свой инкогнито раскрывать без приказа рейхсфюрера ни в коем случае нельзя. Оставалось уповать на удачу.
А через два дня красавчик сам заявился к нам в аптеку. Я пряталась за прилавком и слушала их разговор. Оказывается, крысы доктора О не на шутку расшалились, и герр Генрих Бреннер – сын уважаемого члена магистрата просил у аптекаря средства для борьбы с ними. А добрый дядюшка Иезекииль, по которому давно плачет концлагерь, в качестве платы за услугу предложил ему в домработницы меня. Как будто мне в его чёртовой аптеке работы мало! Ещё и деньги, наверное, будет у меня отбирать?
Ну, я вам устрою! Пора поддержать милых зверьков средством наших биологов.
На следующее утро Франкенберг вручил мне бутылочку со своим эликсиром, записку, и нанял фиакр. В дороге я поменяла сосуды. Доктор О говорил, что WG надо использовать крайне осторожно, дозы должны быть не более трёх капель на зверька. Но в записке аптекарь рекомендовал щедро поливать сыр своим ядом. Посмотрим, что из всего этого выйдет. Думаю, что за этот эксперимент начальство на меня не рассердится?
Надо ли говорить, что уборку в доме молодого Бреннера я сделала на совесть. Кухня блистала чистотой, и скупое солнце, заглянувшее в отмытые окна, отразилось в боках начищенной медной кастрюли. Во время работы прислушивалась к шорохам, доносящимся из подвала. Доктор О рассказывал мне, что животные под воздействием WG сначала набросятся на своих сородичей, которым не хватило препарата, а затем могут обратить свою агрессию на любое живое существо. Будь то даже крупный и опасный хищник. WG во много раз повышает агрессию, и снижает инстинкт самосохранения. Надо было, как можно быстрей покончить с уборкой, пока крысы и так не отличавшиеся спокойным характером не вырвались наверх.
Судя по яростному писку, крысы, отведавшие гениальную разработку наших биологов, вошли в первую стадию, то есть рвали в клочья своих обделённых сородичей.
Я успела. Кухня сияла чистотой, под окнами остановился фиакр, малыш Генрих дал мне монету за работу. Уже садясь в повозку, увидела, как пёс смотрителя зашёл в дом. Ну что ж, остаётся надеяться, что красавчик не пострадает, просто унесёт ноги из папашиного дома и поселится в городской гостинице.
Но молодой Бреннер оказался крепче, чем я полагала. Той же ночью вместе со смотрителем они ворвались в лавку и принялись угрожать моему хозяину. Перепуганный еврей сделал мне незаметный жест, чтобы я вызвала полицию.
Ну, а смотритель, каков! Серо-голубые глаза горят праведным, прямо-таки арийским негодованием. Если бы сама не видела, как он бормотал иудейские молитвы, честное слово, поверила бы в истинную германскую неистовость.
После того, как полицейские увели дебоширов в городскую тюрьму при магистрате, Франкенберг какое-то время чесал свой крупный нос, что было у него признаком глубокой озабоченности. Затем внимательно посмотрел на меня.
- Агата, ты не оставляла эликсир без присмотра?
Я энергично закивала, вытаращив глаза, будто от испуга.
- А записку, которую я приложил, герр Бреннер прочитал?
На этот раз я недоумённо пожала плечами.
- Бедная дурочка, - пробормотал аптекарь, глубоко вздохнув.
После этого отпустил меня спать.
Утром, даже не позавтракав, оделся и вышел из дома.
До чего неудобную одежду носят женщины в девятнадцатом веке! Пока натягивала чулки, застегнула все крючки на платье, мой хозяин чуть не скрылся на городских улицах. Хорошо, хоть увидела в окно, что пошёл он налево. Еле успела нагнать, когда на углу он остановил извозчика.
Мне казалось, что грохот моих деревянных башмаков слышит весь город. Бежать за фиакром, правда, пришлось недолго. Франкенберг вышел у магистрата, велев вознице ждать. Через полчаса вышел и сел в фиакр, но никуда не поехал. Ещё через какое-то время из здания магистрата вышли красавчик Генрих со смотрителем. Остановив проезжавший мимо фиакр, молодой человек посадил туда загадочного еврея с арийской внешностью, а сам остался стоять посреди мостовой, засунув руки в карманы брюк. Холодный осенний ветер трепал его белокурые локоны. Передёрнув плечами, молодой Бреннер застегнул все пуговицы своего сюртука. И в этот момент фиакр, в котором сидел аптекарь, подъехал к нему. Некоторое время они о чём-то говорили, затем Бреннер забрался внутрь
Ну, уж, дудки! Больше я в этой обуви бегать не буду. Я огляделась по сторонам и даже посмотрела наверх, словно с неба наши парни из люфтваффе, должны были сбросить мне сейчас теннисные туфли. И чуть не была сбита проезжающей мимо повозкой.
- А ну, стой!
Возница открыл, было, рот, чтобы сказать какую-нибудь резкость, но я быстро показала ему шиллинг.
- Вон за той каретой, быстро!
Случилось то, чего я больше всего боялась; они отправились к дому у дамбы. Ситуация требовала решения, причём немедленного. Франкенберг производил впечатление довольно дотошного человека, как впрочем, большинство его единоверцев. Что будет, если они обнаружат потайную комнату? Вряд ли они догадаются, что это временной портал, но рисковать не стоило.
У того самого поворота, где на меня напали пьяные рыбаки, я отпустила повозку.
Мужчины недолго постояли у дома, затем аптекарь открыл дверь и вошёл. Красавчик Генрих некоторое время колебался, потом всё же двинулся следом.
Чтобы не быть замеченной со стороны маяка, я решила воспользоваться чёрным входом. Оба уже спустились в подвал. Я подошла к люку и прислушалась. Говорил в основном Франкенберг, и говорил преимущественно о крысах. Но когда они поднялись наверх, аптекарь заявил, что пришлёт чиновников и полицейских. А вот этого ни в коем случае допускать было нельзя! По крайней мере, эти три дня. Сегодня среда, а в пятницу ночью должна прибыть первая партия гвардейцев. Чтобы не вызывать подозрений мне были даны указания купить вместительный дилижанс для их переброски в австрийские Альпы. Я уже договорилась с торговцем.
В моей голове созрел план, который в старинных романах принято называть дьявольским. Но я не верю ни в бога, ни в дьявола, я верю одному лишь фюреру. А значит в борьбе за чистоту его имени и происхождения все средства хороши.
Обстоятельства были на моей стороне. Франкенберг, страдающий болями в пояснице получил очередной приступ, вызванный тяжёлым для него физическим действием - поднятием крышки люка. К тому же, будучи рассеянным, что-то очень нужное ему, забыл в подвале. Пришлось спускаться молодому Бреннеру.
Момент был самый подходящий. Я сняла башмаки, быстро и бесшумно спустилась. Только бы ничего не напутать! Как там учил Дзямпо? Точка Цзинь-Со, между седьмым и восьмым спинными позвонками. Нажать левой рукой.
Дядюшка Иезекииль, наверное, не успел ничего понять, как тут же потерял сознание. С тяжёлой крышкой справиться оказалось гораздо труднее, но помогли занятия гимнастикой.
Я задвинула деревянный засов. Потерпи малыш Генрих, и до тебя скоро дойдёт очередь!
- Скорее, скорее, хозяину плохо!
Возница, задремавший на козлах, чуть не свалился на землю.
- Его надо срочно в аптеку!
Вдвоём мы погрузили аптекаря в фиакр.
- Гони!
Через час сумасшедшей езды уже заносили Франкенберга в дом, чтобы уложить на кровать. Я дала извозчику шиллинг, наказав держать язык за зубами и ждать меня в фиакре.
Итак, первая часть моего дьявольского плана прошла успешно. Пора приступать ко второй. И я погнала фиакр назад. Герр Бреннер, должно быть, заждался.
У дома я отпустила карету окончательно. Генриха вывозить никуда не надо, он должен окончить свою короткую жизнь в доме, оставленному покойным отцом и принадлежащему магистрату города Любека. Кто знает, может я, спустя сто с лишним лет поплачу на его могилке?
В сущности, как несправедлива жизнь! Представитель презираемой расы остаётся жить, а носитель истинной германской красоты, я надеюсь, и духа должен умереть, причём жуткой смертью. Интересно, что сказал бы по этому поводу рейхсфюрер? Что-нибудь вроде того, как жернова истории никого не щадят?
А ведь у нас могла бы получиться прекрасная арийская семья, подумала я, входя в дом. И тут же одёрнула себя; служение Родине не терпит сантиментов. Тем более, думать надо не об этом.
Во избежание неприятностей, я приготовила пузырёк с эфиром. Всё-таки молодой Бреннер достаточно атлетически сложен, да и в его комнате я видела какое-то холодное оружие, не то шпагу, не то саблю.
Но когда я открыла люк, он был похож на слепого котёнка. И всё же я брызнула ему в лицо немного эфира, затем приковала наручниками из своего шпионского арсенала к скобе, вбитой в стену.
И только тогда обратила внимание, что подвал бы пуст. Ни тюков с товаром, ни моего ящика с оружием.
Из трёх десятков грызунов в живых осталось всего четыре особи. Остальные пали либо в бою с малышом Генрихом, либо от передозировки WG. Щедро плеснув им жидкости, посмотрела на часы. Минут тридцать у меня есть.
Из них пару минут я потратила, чтобы при свете фонаря полюбоваться идеальными чертами его лица. Он действительно был чертовски красив, этот Генрих Бреннер! Идеальный римский нос, волосы цвета спелой пшеницы, пушистые ресницы.
- Эй, малыш!
Я с размаху влепила ему пощёчину. Пушистые ресницы затрепетали, он с трудом поднял веки, и огонь фонаря заплясал в синих глазах.
Чтобы унять волнение, я закурила сигарету. Сначала на лице пришедшего в себя Генриха при виде меня мелькнула радость.
Мне слишком тяжело воспроизводить весь диалог. Мы говорили на разных языках. Он, естественно, ничего не понимал. Не повезло парню родиться во времена, когда большинство немцев ещё не осознали величия своего исторического предназначения. Я даже не стала спрашивать беднягу, куда подевалось содержимое подвала. В школе СС у нас были прекрасные психологи; учили читать по глазам, по жестам. Генрих читался, как детская сказочка. Если, конечно, не был великим актёром. Но несколько недель слежки за ним, давали мне повод для уверенности, он не играл.
И сейчас этот красивый, честный, но наивный немец должен умереть!
Но я могла облегчить его предсмертные мучения. И я это сделала, влив ему в рот остатки Силы и Ярости.
                * * *
(1)Роман Э. Юнгера, написанный в 1939 году. Воспевал немецкого рабочего-солдата.
(2)Писатель-прозаик фашистской Германии, писавший сентиментальные романы о фронтовом братстве.
(3) Rasse- und Siedlungshauptamt – Департамент рас и поселений, следивший в Третьем рейхе за расовой чистотой членов СС.
(4)Официальное издание СС
(5)Каждому члену СС наносилась татуировка номера идентификации.
(6)Кашубы – славянское племя, с древности селившееся по балтийскому побережью. Прусы – древнее родственное литовцам племя, в 13 веке завоёванное Тевтонскими рыцарями.
(7) « Sport» - сигареты времён Второй мировой войны, популярные среди солдат вермахта.
(8)А. Ахенбах (1815-1910г.г.) – немецкий художник-маринист.
(9)Фредерик Марриэт ( 1792-1848г.г.) – английский романист, книги которого посвящены морской тематике.
(10) Элитное спецподразделение СС.
(11)Боевые сионистские организации времён 2-й Мировой войны.
(12)Пистолет-пулемёт времён Второй мировой войны, разработанный Генрихом Фольмером.