ЧастьIV

 
Из записок Эльзы Рихтер.

             Я вышла из дома, как обычно, через чёрный ход, чтобы не быть замеченной со стороны маяка.
Ну что ж, одной проблемой стало меньше. Но удовлетворения я не испытывала, на душе кошки скребли, таким неправильным и несправедливым казалось то, что бедный мальчик сейчас гибнет жуткой смертью.
Чтобы избавиться от сантиментов, надо было сосредоточиться на второй проблеме? А ей, несомненно, был смотритель маяка. Самое время нанести старику визит!
Я обошла дом с северной стороны, и направилась к маяку через дамбу. Северная стена домика смотрителя была без окон, к тому же вся увита плющом, значит, была мала и вероятность того, что он увидит меня издалека.
На мой настойчивый стук в дверь никто не ответил. Дверь оказалась незапертой, и я вошла.
Домик состоял из одной-единственной комнаты. В левом, дальнем от входа углу был скромный очаг. Дощатый стол, узкая кровать, заправленная солдатским одеялом – вот и вся обстановка.
В башне, куда я поднялась, после того, как тщательно осмотрела дом, Тобиаса Ланге тоже не было. Мне ничего не оставалось, как ждать. Позиция была более чем удобная. Дорога из Травемюнде хорошо просматривалась до того злосчастного для Фрица и его костлявого дружка поворота.
Единственное, что отвлекало, так это море. Был не очень сильный ветер с северо-запада и свинцовые буруны волн навевали мысли о нарастающем величии немецкого духа. Я была в Италии и видела тёплые зеленоватые воды Средиземного моря, но лишь наша Балтика вызывала у меня почти священный трепет.
Через несколько минут у меня заныла шея от постоянного верчения головой; море – дорога, опять море. И я чуть было не пропустила Ланге. Он вышел из дома Бреннеров и буквально тащил на себе молодого Генриха. Парень был жив, хотя и изрядно помят.
Я испытала одновременно радость и досаду. Радость оттого, что молодой Бреннер жив была недолгой и сменилась злостью на себя за плохо выполненную работу. Даже пожалела, что под рукой у меня нет Маузера-98к. Обе проблемы могли быть решены всего двумя выстрелами.
Мужчины, между тем, скрылись в домике смотрителя. Солнце шло к своему закату, и с наступлением темноты Ланге всё равно поднимется в башню, чтобы зажечь свой чёртов фонарь. Послезавтра откроется «коридор», рейхсфюрер будет ждать моего доклада. Для того, чтобы разговорить смотрителя у меня ещё достаточно времени. Надеюсь, Франкенберг не поднимет всю ганзейскую полицию на ноги, чтобы найти свою слабоумную домработницу?
Теперь я могла наслаждаться морским пейзажем. Ветер к вечеру стал стихать, буруны становились всё меньше, будто кто-то невидимый гладил море гигантским утюгом. Из-за туч выглянуло солнце, отражаясь в линзах маяка.
Со стороны Любекской бухты была видна рыбацкая шхуна, которая двигалась в нашу сторону. Внизу я увидела старика Ланге, стоявшего на берегу и напряжённо вглядывающегося туда, откуда скользя по волнам, приближалось судно.
Шхуна бросила якорь в полусотне метров от берега, и вскоре с неё спустили шлюпку. Трое мужчин сели за вёсла. Вскоре все они были на берегу, обмениваясь рукопожатиями со смотрителем.
Ланге подвёл их к основанию башни, и я уже подумала, что все четверо собираются подняться наверх. С таким количеством мне явно не справиться! Тут нужен Дзямпо.
Я осмотрела помещение башни, но спрятаться здесь было негде.
Моя тревога оказалась напрасной. Ланге раздвинул у самой стены густые заросли можжевельника, все четверо взялись за каменную плиту, и было видно, как они с трудом сдвигают её в сторону. За плитой открылся вход в подземелье.
Потом троица рыбаков спустились вниз, и через четверть часа стали вытаскивать наверх знакомые тюки. Ого, оказывается, наш смотритель промышляет ещё и контрабандой! Это облегчало мне задачу в предстоящем разговоре, но при одном условии. Если господин Ланге дорожит своей репутацией и работой.
А где же наш малыш Генрих? Наверняка спит сном праведника в крохотном домике. Последствия принятия WG делятся на две стадии; депрессия, а потом усталость. И как рассказывал мне Клаус, устранить эти симптомы биологи пока не могут. Уж слишком велико для человеческое организма физическое и эмоциональное напряжение.
Примерно через час все тюки были перевезены на шхуну. Смотритель сел в свою лодку и тоже отправился на борт, должно быть, за расчётом. А из его домика на нетвёрдых ногах вышел Генрих Бреннер и направился к башне. А вот встреча с ним не входила в мои планы, по крайней мере, сегодня. Но парень остановился около входа в подземелье. Рыбаки не закрыли крышку, может по забывчивости, а может ещё не закончили свои дела. Постояв в раздумье с минуту, Генрих стал спускаться вниз. Если у парня с такой внешностью есть недостатки, то главным из них, несомненно, любопытство. Оно, как известно, сгубило кошку.
И словно в подтверждение моих слов, обе лодки вернулись на берег. У основания башни мужчины о чём-то с минуту переговорили, а затем закрыли тяжёлую крышку люка. Ланге вставил в железные скобы толстый деревянный засов, и вскоре кусты скрыли вход в подземелье. Но мне уже было понятно, куда оно вело.
Рыбаки попрощались со смотрителем и вернулись на судно, где уже поднимали якорь. А Ланге вернулся в дом. Пробыл он там, как я и полагала, недолго. Выскочив на улицу, он некоторое время смотрел наверх. Меня, естественно он видеть не мог. Сейчас-то он точно должен подняться, пора зажигать фонарь, солнце вот-вот уйдёт за море.
Но смотритель пренебрёг своими обязанностями, и быстрым шагом направился к дому Бреннера.
Я чувствовала, что впереди интересные события. И разве я могла пропустить их?
- Тебе придется мне всё объяснить, Тобиас.
Кажется, я успела вовремя.
- Герр Генрих… Не наставляйте на меня эту штуковину. Тем более, вы не умеете с ней обращаться.
- Я разобрался, Тобиас.
До меня донеслось клацанье затвора. Пора было и мне выходить на сцену.
- Привет, мальчики!
Я шагнула в ещё одну потайную комнату этого подвала. Свет стоявшего на полу фонаря отражался на бледном лице Ланге.
Бреннер тут же направил ствол в мою сторону, но я уже летела к нему кульбитом. Кажется, Дзямпо называл этот приём «дракон бьёт хвостом».
Малыш Генрих рухнул на каменный пол в трёх шагах от смотрителя. Ланге не торопясь, преодолел эти три шага за своих полтора, нагнулся, и нажал большим пальцем у бедняги где-то за правым ухом. Голубые глаза подёрнулись пеленой, и красавчик который раз за последние несколько часов отправился в страну грёз.
А я уже была на ногах, готовая к бою.
Старик взял из безвольных рук оружие, отстегнул магазин.
- Пустой.
Швырнул автомат на пол и поднял на меня бесцветные глаза.
- Здравствуй Эльза.
От изумления я открыла рот, но тут же взяла себя в руки.
- Меня зовут Агата и…
- И ты бессловесная дурочка, - улыбнулся Ланге. – А где твой муж, Клаус?
- Я ещё не замужем.
Со стороны могло показаться, что разговаривают двое ненормальных. Но я-то была нормальной, это подтверждают неоднократные проверки наших штатных психологов. Значит, у старика не всё в порядке с мозгами?
Я начала маленькими шажочками перемещаться к ящику с оружием.
- Эльза, - покачал головой Ланге. – Я с самого вашего появления знал, кто вы и откуда.
С необычной для его возраста прытью он оказался у ящика раньше, преградив мне путь. Я пнула его ногой в лодыжку, и, согнув верхние фаланги пальцев правой руки, резко выбросила её вперёд, целя в горло. Он легко перехватил мою руку и сжал, будто железными тисками.
- Нам надо поговорить, Эльза!
Его выцветшие серо-голубые глаза спокойно смотрели в моё исказившееся от боли лицо.
- Отпусти!
- Обещай, что будешь себя хорошо вести, - он чуть ослабил хватку.
Мне ничего не оставалось, как согласно кивнуть.
- Ты превосходная актриса, Эльза. Или Агата? Признаться, я запутался.
- Да и ты не хуже. Ни за что бы не подумала, что ты – еврей.
- Значит, Гиммлер рассказал тебе?
Усилием воли мне удалось сохранить бесстрастное лицо.
- Конечно.
- Тогда, ты должна знать, что мы делаем одно дело.
- Я не знаю, каким делом занимаешься ты, но меня учили не доверять евреям.
- А где учили? В школе СС?
- Мама с папой! – я начинала злиться.
Может попытаться ещё раз атаковать этого громилу? Но первая наша схватка показала, что шансы мои равны нулю. Он как-никак почти в три раза тяжелее меня.
- Я читал твои записки, Эльза.
- Какие записки? Я не писала никаких записок.
Ланге устало вздохнул и присел на ящик с оружием.
- В 1966 году я копался в архивах времён Третьего рейха…
- Подожди, не так быстро! Ничего не понимаю. В каком году, в каких архивах? И кто тебе позволил?
- Не беспокойся, у меня было разрешение федерального правительства. Эй, Эльза! – он внимательно посмотрел на меня. – Неужели, ты не поняла, что я тоже прошёл темпоральное поле?
Надо взять себя в руки!
- Закурить есть? – спросила я, присаживаясь рядом.
Он молча достал из кармана пачку «Dunhill».
- Ого, трофейные?
- Можно сказать и так.
Мы закурили.
- Продолжай!
- И там я наткнулся на записки обершарфюрера СС, Эльзы Рихтер.
- Что, в 1966 году я всё ещё ходила в шарфюрерах?
- Третий рейх к тому времени отменили, Эльза. Так же, как и организацию СС.
- Это что, еврейская шутка?
- Это не шутка, Эльза. В 1945-м союзники взяли Берлин, ваш фюрер покончил с собой, а Германия капитулировала.
- Ты врёшь!
Меня охватило непреодолимое желание швырнуть ему в лицо горящую сигарету.
- Увы, Эльза!
Вот теперь он был похож на еврея. По крайней мере, библейская грусть, застывшая в серо-голубых глазах выдавала его.
- Год спустя, в Нюрнберге состоялся судебный процесс, где всё ваше руководство было признано преступниками по международным законам.
- И рейхсфюрер?
- Гиммлер попал в плен к англичанам. Во время обыска он раскусил капсулу с цианидом. Режим, которому ты служила, преступен, Эльза и конец его закономерен.
- Заткнись! Тебе ли говорить об этом? Я видела, как из твоего тайника на шхуну грузился контрабандный товар.
Я вся дрожала от бессильной ярости, и мечтала хотя бы о глотке WG.
- Вы убили миллионы евреев! Вот ты, сколько моих единоверцев ты убила лично?
На меня вдруг навалилась страшная усталость. Не было даже сил огрызаться. Но всё же вяло ответила:
- Ты будешь первым, если не заткнёшься.
Самое страшное заключалось в том, что я чувствовала, Ланге, или как его ещё там зовут, говорит правду. Война уже шла на территории рейха, союзники высадились на материке, и хотя наши славные ребята ещё одерживали победы, призрак краха будто витал в воздухе. Вот и Клаус последние полгода только и говорит о том, что конец близок.
Стоп! Клаус. Откуда этот смотритель знает о моём начальнике? И не его ли называет моим мужем?
- Я ценю твою преданность идее, но дело, которому ты служишь, обречено.
- Заткнись!
Я швырнула недокуренную сигарету на пол. Может попробовать застрелиться из MP-40? Наверное, это жутко неудобно? Для этого надо засунуть ствол в рот.
Представив своё лицо, развороченное пулями, я вынуждена была признать, что затея не из лучших.
- Говоришь, тоже прошёл темпоральное поле?
- Мы воспользовались разработками вашего отдела, усовершенствовали их. Но «скакать» можем только в прошлое и обратно. Будущее, увы, нам недоступно.
- Может оно и к лучшему.
Малыш Генрих застонал на каменном полу.
- Я не удивлюсь, если скажешь, что этот красавчик тоже из ваших.
- Не скажу. Но у нас на него имеются виды, и они совпадают с вашими.
Ланге достал из кармана прозрачный пакет, в котором я увидела шприц.
- Это снотворное, - ответил он на мой невысказанный вопрос.
Он засучил Бреннеру рукав и быстро ввёл препарат.
- Помоги!
Я помогла взвалить Генриха ему на плечи, и смотритель, кряхтя начал подниматься по лестнице.
После того, как хозяина дома уложили в его комнате, Ланге предложил мне прогуляться до маяка.
- Уже пару часов, как стемнело, а я не зажёг лампу. Это непорядок. Мне всё-таки платят приличную зарплату, целый гульден.
Мы сидели в башне. Я смотрела на море, в котором отражалась полная луна, курила американские сигареты и слушала. Ланге рассказывал чудовищные вещи. Моя родина оказалась расчленённой на два государства, причём в одном стоят русские войска и поддерживают захвативших власть коммунистов. А у евреев, наконец, появилось своё государство.
- Я ведь родом из большого Франкфурта[1]. Когда нацисты пришли к власти, только поступил на медицинский факультет. Мать умерла в тридцать пятом, отец – год спустя, так что до Ночи разбитых витрин им посчастливилось не дожить.
В ноябре тридцать восьмого мне довелось пережить весь этот ужас. С сотнями других меня отправили в Дахау, а через месяц депортировали в Польшу.
- Это было нашим ответом на подлое убийство немецкого дипломата евреем…
- Это было спровоцировано гестапо, Эльза. В Израиле об этом даже ребёнок знает.
- Так то в Израиле, - только и нашлась я ответить.
Некоторое время мы молчали, вглядываясь в темноту.
- Ну и какие у вас виды на малыша Генриха? – наконец спросила я. – И если они совпадают с нашими, то я ему не завидую. Он мешает, и начальство дало мне санкцию.
- Конечно! Что вам жизнь какого-то юнца? Вы весь мир затопили в крови!
- Пошёл бы ты со своей еврейской агитацией! А на нас крови всё равно меньше чем на вас! Все революции с междоусобными войнами – ваших рук дело!
Я смотрела на него с ненавистью. Впрочем, его взгляд тоже не отличался дружелюбием.
- Нам надо успокоиться, Эльза, - первым отвёл он глаза.
А ведь он прав, чёрт возьми! Как учили нас в школе СС – в спокойствии скрытая сила.
- Я тоже знаю об исследованиях, проводимых в некоторых странах о еврействе Гитлера, - голос Ланге был ровен и спокоен. – Они псевдонаучны. Но мы решили подстраховаться. Я нахожусь здесь, чтобы не допустить этого. Даже гипотетически.
- Ну, а Бреннер-то, каким боком?
- Я отправил его кровь на анализ в институт Вейцмана. Там есть очень умная машина, называется евгеноскоп. По результатам, которые она выдала, потомки герра Генриха будут обладать здравым умом, отсутствием склонности к авантюризму, тягой к наукам, ориентиром на традиционные ценности.
- Что-то я не совсем понимаю.
- Я сделаю всё, чтобы он женился на Анне-Марии Шикльгрубер. Или хотя бы вступил с ней в интимную связь.
- Что? – до меня стал доходить смысл сказанного. – Ах ты грязный еврейский выродок!
Я бросилась на него так стремительно, что он не успел среагировать. Дзямпо был бы мной доволен.
Руками я наносила быстрые жалящие удары по наиболее уязвимым местам; глазам, горлу. Тяжёлыми деревянными башмаками пинала по голени. Впрочем, надо отдать должное Ланге, он довольно умело защищался.
В борьбе мы опрокинули на пол масляную лампу.
- Эльза, остановись! Это безумие! Мы сожжём маяк.
Горящее масло разлилось по всей башне.
Смотрителю удалось поймать и больно выкрутить мою руку. Он со всей силы швырнул меня на пол, и принялся затаптывать пламя.
- Идиотка! Нацистская шлюха!
Это были самые деликатные выражения в мой адрес. Сквозь боль, пульсирующую в левой руке, я стала плохо понимать происходящее. Кажется, этот еврейский громила сломал мне руку!
- Убирайся прочь с моего маяка!
Я кубарем скатилась по лестнице. Где-то на востоке робко занималась заря нового дня, и если я ещё совсем не свихнулась от сегодняшних событий, это должна быть пятница.
Прижимая к груди руку, я бегом кинулась к дому. У меня созрел план, если это можно назвать планом. Буду держать оборону в подвале, пока не откроется портал. Хитрый еврей перетащил мой ящик с оружием к себе. Пока его тайное убежище открыто, вооружаюсь и держу под прицелом спуск в подвал. Мне продержаться-то всего каких-нибудь семнадцать-восемнадцать часов.
На кухне я захватила полбутылки вина, засохшую лепёшку и яблоко. Больше из еды ничего найти не удалось. Бутылку взяла в правую руку, а еду запихала в отворот платья, потому что моя левая на каждое движение отзывалась резкой болью.
Перед тем как спуститься в подвал, взглянула в окно. Над морем вставал серый рассвет, на фоне которого высился маяк. Там, наверху Ланге уже затушил начинающийся пожар и сейчас, должно быть, устанавливает лампу. Часть ночи маяк стоял без огня и если кто-то из начальства об этом узнает, смотрителю не сдобровать. От этой мысли мне почему-то стало чуть лучше.
В подвале я сразу бросилась к «еврейской комнате», как про себя, её окрестила. Слава фюреру, ящик на месте!
Всё-таки германская техническая мысль гениальна! MP был удобен в обращении, даже одной рукой я быстро вставила магазин и дослала патрон в ствол. Теперь пусть попробует сунуться этот пейсатый герр Ланге!
Надо было контролировать лестницу, ведущую из прихожей, потому что подземным тоннелем, ведущим от башни, смотритель вряд ли воспользуется. Я видела, как четверо здоровых мужчин с трудом справлялись с тяжёлой крышкой.
Поставив напротив лестницы, пустую клетку, в которой ещё вчера жили крысы, я уселась на неё, положив оружие на колени.
Кстати, грызуны из дома пропали, и теперь его стены наполняла жуткая тишина. Эти зверьки чуют опасность, и не означает ли это, что дом или провалится в преисподнюю, либо сгорит в адском пламени. Но меня это волновало мало. Я здесь была не нужна. Миссия моя раскрыта, её цель совпадает с целью Ланге.
Как он сказал? Их потомки будут обладать здравомыслием, тягой к наукам и не будут склонны к авантюрам. Намекал, еврейская свинья, на то, что наш фюрер не обладает ни одним из этих качеств! Почему же тогда Германия, имея такого вождя, за короткий срок стала величайшей империей в этом мире? На этот вопрос его ущербный еврейский умишко вряд ли найдёт ответ.
Стало клонить в сон, и я принялась жевать жёсткую лепёшку, делая маленькие глотки из бутылки. Вино было превосходным, оно бодрило. Конечно, не так как WG, но сонливость прошла.
Где-то наверху спал красавчик Генрихи, и я в этот момент ему завидовала.
Здесь, в подвале время тянулось медленно. Интересно, какой час? Надо подняться в столовую и взглянуть на настенные часы.
Я прислушалась. В доме было тихо. Не выпуская оружия, встала, пошевелила пальцами ног, чтобы вернуть нормальное кровообращение и стала подниматься по лестнице.
Из кухни в прихожую лился солнечный свет, и я зажмурилась. А в следующий момент яркая вспышка перед глазами, что-то взорвалось в голове, и наступила темнота.
Очнулась на холодном полу погреба. Голова раскалывалась от боли, на темени выросла здоровенная шишка, а в нос ударил едкий запах дыма. На четвереньках я выбралась наверх. Огонь уже лизал пол и стены прихожей. В кухне и столовой тоже бушевало неистовое пламя.
Я бросилась на второй этаж, ещё не охваченный пожаром. Там, в своей комнате накачанный снотворным спал молодой Генрих Бреннер. Уж если кто достоин стать дедушкой нашего обожаемого фюрера, так это он!
Но в его спальне я обнаружила лишь смятую постель. Остальные четыре комнаты тоже оказались пусты. Значит, проклятый еврей вытащил парня, нужного в их закрученной комбинации, а меня решил заживо зажарить в этом доме? Ну, уж дудки!
Внизу вовсю бушевало пламя. Я раскрыла одно из окон. До земли не меньше пяти метров, внизу острые камни, голые ветки какого-то кустарника. Шанс переломать кости или напороться на острую ветку был велик. К тому же как я смогу потом добраться до подвала?
Мысль, конечно, была безумной, но в тот момент другие меня не посещали. Закрыться в потайной комнате, по каменным стенам огонь не доберётся, закрыться и ждать открытия портала.
И я бросилась вниз. Мне удалось добраться до люка и даже закрыть тяжеленную крышку, ибо силы мои в состоянии смертельной опасности удесятерились без всякого препарата WG. И это всё с изувеченной левой рукой! Да и на правой ладони набухал огромный волдырь от раскалённой огнём ручки.
Ну, как там говорят на фронте наши парни? С нами Бог.
Сквозь щели пола в подвал проникал едкий дым. Я забралась в свою комнату, взяв автомат, недопитую бутылку вина и яблоко. Стена с грохотом задвинулась и где-то с полчаса ничего не происходило. Но потом и сюда стал доходить запах гари, а вскоре сквозь невидимые щели стал проникать дым.
Примерно через час стало трудно дышать. Я забилась в дальний угол и думала сколько мне осталось? По всем расчетам выходило, что до открытия портала я не доживу, максимум через час начнётся удушье, через полтора я потеряю сознание. Так что доктору О достанется лишь моё бездыханное тело.
Но Бог не оставил меня. Дым уже стелился по всей комнате, я вдыхала пропитанный им воздух маленькими осторожными глотками, как Он явился. Хотя и имел растерянное лицо моего чудаковатого начальника.
- Эльза! – он подхватил меня на руки, и вскоре я вдохнула полной грудью воздух лаборатории, наполненный отрицательными ионами.
- Прости меня, Эльза, что я так долго не открывал портал! – хлопотал вокруг меня Клаус. – У меня на то имелись причины…
- Долго? Но ты вышел на несколько часов раньше!
- Да, но почти на десять недель позже. Сегодня восьмое февраля сорок пятого года.
- Но там, в тысяча восемьсот тридцать пятом наступила очередная пятница.
- Я и забыл. За два с половиной месяца я успел здоров соскучиться.
Милый доктор! Я обняла его за шею и коснулась губ самым своим целомудренным поцелуем. Всё-таки прошлый век научил меня скромным манерам.
- Дело в том, Эльза, что всё это время я работал над регулятором энергетических потоков. И мне удалось создать таймер на три года; 1834-й и два последующих.
Я села на кушетке, кивком поблагодарив Клауса за стакан с водой. Эх, жаль, что превосходное вино осталось в том подвале! Самое время выпить за моё спасение.
- Клаус, у тебя нет ничего покрепче?
Он внимательно посмотрел на меня и достал из ящика своего стола бутылку Кальвадоса. Я выплеснула воду на пол и налила себе половину стакана яблочной водки.
- А теперь рассказывай, что хорошего произошло за два с половиной месяца в тысячелетнем Рейхе? Как здоровье фюрера?
- Фюрер здоров, а в остальном дела не очень. Русские захватили почти всю Польшу, вот-вот возьмут Будапешт, наши отступают из Франции. Думаю, ещё месяц-другой и всё закончится.
Что там мне рассказывал Ланге? Всё закончится в мае сорок пятого. Ну что ж, Клаус сделал верные расчёты.
- Успокойся, мой доктор! Выпей кальвадоса и позвони рейхсфюреру.
- Сеанс связи у нас назначен, - О посмотрел на часы, - через три часа сорок две минуты. У тебя полно времени для отдыха. Кстати, тебе нужен врач.
- Ну, тогда проводи меня в душ. Не могу же я предстать перед врачом в таком виде
Гиммлер велел мне составить подробный письменный отчёт обо всём, что произошло на балтийском побережье за время моего пребывания в 1835-м году. Интерес рейхсфюрера к моей миссии несколько увял, это я поняла из телефонного разговора. А ведь раньше он лично встречал меня после возвращения!
Три дня я не выходила из своей комнаты, пятнадцать часов в день, стуча по клавишам на «Олимпии»[2] отчёт высшему начальству. И ещё один для своих потомков. Работала я бодро, потому что левая рука оказалась всего лишь вывихнута, а ожог на правой ладони заживал достаточно быстро.
Через три дня я позвонила Клаусу и доложила, что отчёт мой готов. Вечером сидела в его кабинете, потягивая кальвадос.
- Значит, говоришь, тебе удалось создать таймер на три года? Как насчёт того, чтобы отправить в прошлое наших вождей? Ты не подавал эту мысль рейхсфюреру?
- Думаю, она и сама приходила ему в голову. Но однажды рейхсфюрер сказал мне: - «Мы живём в великое время. Потомки будут нам завидовать».
- Великие слова великого человека! – воскликнула я.
- К тому же, Эльза, - доктор О принялся протирать свои очки бархоткой, - где-то с месяц назад мы пытались послать тебе в помощь трёх агентов. К сожалению, эксперимент закончился трагически. Их просто разнесло на молекулы по энергетическим потокам.
- Что, и со мной такое могло случиться? – передёрнула я плечами.
- Теоретически – да, - невозмутимо ответил он. – Но после неудачи с агентами я провёл необходимые расчёты. Темпоральное поле может перебросить двоих, если они крепко прижмутся друг к другу.
Я взглянула Клаусу в глаза, и он не отвёл их.
- А не пора ли нам подобно питомцам профессора Шпенглера покинуть корабль под названием Тысячелетний Рейх?
- Я думал об этом, Эльза. Но пространственный континуум остался прежним, а дом, если я не ошибаюсь, сгорел, - он потёр переносицу, - 27-го ноября 1835 года. Собственно, каменный подвал, думаю, цел.
- Какой же ты всё-таки глупый, Клаус! – я потрепала его по светлым волосам. – Мы отправимся туда на год раньше. И у нас будет возможность повернуть события в нужное нам русло.
- Гениально, Эльза!
Он обнял меня за талию и привлёк к себе.
                * * *

(1) Франкфурт на Майне
(2) Печатная машинка времён Второй мировой войны.