Часть VI

 Из записок Эльзы Рихтер.
   

- Да, я работала у Франкенбергов. Но вот уже полгода ушла от них.
- Мало платили?
- Платили, как обычно. А почему госпожу это интересует?
- Хочу отдать к ним в горничные дочь нашей экономки.
Женщина уважительно оглядела моё шикарное бархатное платье.
- Обычные господа, не хуже и не лучше других. Только не нашей веры.
- Спасибо, душечка.
Я сунула в натруженную руку серебряный талер, на мгновение, прикоснувшись пальцами к ладони. Но не почувствовала благоговейного трепета.
- Благодарю вас, фрау!
Не оборачиваясь, направилась к карете, в которой меня ждал Клаус.
- Ты прекрасно осваиваешь роль богатой дамы, - он помог мне забраться внутрь и галантно приложился губами к руке. Мы с тобой оба – прирождённые артисты. Помнишь, как мне удалась роль деревенского священника, когда мы отправили этого верзилу Ланге по ложному следу. Надеюсь, полиция Граца закончила расследование ужасной бойни на Зелёной горе? Подумать только, два трупа и молодой человек с переломанными рёбрами.
- Меня радует, что ты забыл ужасы войны, где за один только день гибли сотни тысяч.
- Это ещё лишь должно случиться, Эльза.
- Но оттого, что должно, делается ещё страшнее.
Некоторое время мы молчали. Кучер ждал сигнала к отправлению, кони щипали сочную летнюю траву.
- Ей сорок лет, Клаус. Представляешь, сорок лет! Моя тётка в сорок три уже была бабушкой. А наш фюрер появится на свет лишь через полвека.
- Он не наш фюрер, Эльза. Позволю тебе напомнить, наш повелитель – король Дании Фредерик Шестой.
- Я помню, Клаус.
Вот уже два года, как мы с Клаусом в этой Германии. Мы – законные муж и жена, повенчанные в одной из церквей Травемюнде. На то золото, что нам удалось забрать с собой из осаждённого русскими Берлина, мой муж построил спичечную фабрику на территории герцогства Шлезвиг-Гольдштейн, и мы достаточно обеспечены. Вот только детей у нас нет. Может тому виной темпоральные поля, а может облучение, которое получил Клаус, работая с расщеплением урана.
Первые полгода мы жили в доме Августа Бреннера – почётного члена любекского магистрата. И все эти полгода Клаус сохранял портал. Всё никак не мог порвать с будущим. Хотя это было опасно, совсем рядом за пятифутовой каменной стеной расположилась «лаборатория» Ланге. Нашим преимуществом было то, что мы о нём знали, а он о нас – нет.
Но после того как герр Август случайно угодил во временной коридор, было решено уничтожить всю аппаратуру, спрятанную в подвале. Пропажа Бреннера могла вызвать у властей подозрения в отношении нас. И было решено похоронить его, как умершего от сердечного приступа. Кроме сына, отбывающего срок в Геттингене, родни у отставного члена магистрата не было. Телеграмму послали с опозданием, а свидетельство о смерти выписал доктор Франкенберг. Пришлось, правда, приложить усилия, но перед моим обаянием и научным гением Клауса устоять очень тяжело.
Правда смотритель маяка и дамбы что-то заподозрил. Всё ходил вокруг дома, вынюхивал.
Дом было решено нами оставить. Он принадлежал вольному городу Любеку, к тому же передавался по наследству сыну Августа. За неделю до исчезновения Клаус купил милый домик в Травемюнде.
Затем заплатил рыбаку из соседней деревни, чтобы он подобрал нас в море. Перед этим мы поработали с лодкой, которую взяли напрокат у смотрителя. Конечно, есть вероятность встретить этого Ланге в городе. Но мы не передвигаемся по улицам пешком, ездим в закрытой карете. Да и в домах, где принимают нас, вряд ли примут смотрителя маяка.
Мне часто снится по ночам мой Берлин. Восторженные толпы народа, выбрасывающие правую руку в римском приветствии. А на трибуне он – человек с длинной чёлкой и усами щёточкой. Аve Caesar, morituri te salutant![1]
- А знаешь? - сказала я, когда наша карета отъехала от скромного деревенского домика. - По-моему, она ждёт ребёнка.


ЭПИЛОГ.Балтийское побережье, декабрь 1835 года.

   Есть большая вероятность того, что человек, попав во временные потоки, может очень быстро состариться.
Августу Бреннеру, забредшему в конце зимы 1835 года в подвал своего дома, в то время как доктор О. активизировал темпоральное поле, повезло. Энергетические потоки, потаскав его вне времени и пространства, выплюнули обратно. Когда время восстановилось, оказалось, что его прошло целых восемь месяцев. Бреннер этого не почувствовал, ибо разум его не выдержал такого испытания. И в декабрь того же года шагнул совершенный безумец. Зато живой.
В воспалённом мозгу билась одна мысль: предать здесь всё очистительному огню.
Генрих Бреннер, накачанный снотворным, крепко спал в своей комнате, и не видел, как по дому бродил человек в ночном колпаке и домашнем халате. И очень удивился бы, узнав своего не так давно почившего отца.
Жажда разрушения переполняла старого безумца. Подобно тени отца Гамлета он ходил по дому, неслышно ступая в мягких домашних туфлях. Дубовая трость с тяжёлым набалдашником была зажата в ещё сильной руке подобно копью.
Когда из тьмы подвала показалась женская голова, бывший уважаемый член магистрата увидел голову Горгоны. С дьявольской улыбкой на бледных губах, он размахнулся тростью и…
Эльзу спасло от смерти лишь то, что удар тяжёлым набалдашником пришёлся вскользь.
На кухне хозяин сорвал со стены полку для посуды. За ней открылась ниша, где стояли несколько вместительных бутылок, наполненных какой-то жидкостью. Он вынул из одной пробку, принюхался и удовлетворённо кивнул. Это был керосин, перегонка воска земли, осуществлённая лет десять назад где-то в России. Август Бреннер принялся поливать полы и стены своего дома. Магистрат Любека запретил продавать дом, но вот о сожжении в договоре ничего не сказано.
Пламя вспыхнуло от первой же искры. Огонь весело лизал деревянные полы и вскоре добрался до потолочных балок.
Август с удовлетворением оглядел дело своих рук, поднялся на второй этаж, вошёл в комнату, где размещалась библиотека. Там он достал с полки томик Плутарха, открыл на той самой странице, которую читал восемь месяцев назад. И спокойно уселся в кресло, целиком отдавшись чтению.
Смотритель маяка, известный в здешних местах как Тобиас Ланге, увидел дым, валивший из окон первого этажа. Операция «Ausartung»(2) была под угрозой. Тобиас бегом бросился к горящему дому.



[1] Здравствуй Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя (лат.)

[2] Перерождение (нем)