Психосфера

1. Красноярск
Вчера поздно вернулся из командировки в Красноярск, летал налаживать установку – детище нашего предприятия. Местные не справлялись, и планы горели. Поэтому срочно вызвали меня - разработчика. Красноярцы приняли более, чем радушно: прислали черную волгу к трапу самолета, поселили в лучшем номере заводской гостиницы. Конечно, чего не сделаешь, когда за испытаниями следит сам Министр. А без нашей установки их изделие лишь железка с проводами. Провозился три дня, не вылезая из сборочного цеха. Хозяева обхаживали меня по высшему разряду. С утра волга к центральному подъезду гостиницы, вечером к проходной. Главный инженер регулярно заходил убедиться, что я не испарился и все идет нормально. Все прошло наилучшим образом. Удостоился поприсутствовать на испытаниях изделия, которое должно служить адекватным ответом заокеанскому супостату. Ответ получился ничего себе, впечатляющим.
После испытаний на той же черной волге отправили в аэропорт, прямо к трапу самолета, вручив в качестве бонуса бутылку двадцатилетнего коньяка. Его я пригубил в самолете, поделившись с соседкой справа. Слева сидел какой-то очкарик. Оказалось, что он боится летать, и от коньяка отказался. Девица смотрела на меня с нескрываемым интересом. Судя по всему, ее впечатлило, что к трапу меня доставила волга. Как-то мимоходом намекнула, что коньяк хорош, но у нее в Москве в баре есть кое-что не хуже. После трех дней аврала мне только московских приключений не доставало. Поэтому намек решительно отклонил, упомянув, что меня ждут в министерстве. Конечно, ни в каком министерстве меня не ждали. Девица, недовольно блеснув глазами, отцепилась. Сразу из Домодедово поехал на Курский вокзал и погрузился в скорый Москва-Адлер. Забрался на вторую полку и проспал до самого Орла.
2. Орел
Приехал домой уже ночью и решил, что на работу пойду завтра после обеда. Надо было отоспаться после ударного труда. Однако ровно в восемь утра зазвонил телефон, и секретарша директора строгим тоном заявила, что меня ждут на предприятии, и за мной сейчас приедет директорская волга. Никак не мог догадаться, откуда они узнали, что я уже дома.
Быстренько привел себя в порядок, выпил кофе и спустился вниз. У подъезда стояла директорская волга. На этот раз не черная, а бежевая. Через полчаса я уже входил в приемную директора. Секретарша вежливо пригласила меня пройти в кабинет. Это было необычно. Обычно приходилось ждать пока директор освободится. Значит случилось что-то не ординарное. Мелькнула мысль: «Неужели наша установка подвела?». Потом успокоился, вспомнив, как прошли испытания.
В кабинете кроме директора сидел солидный мужчина, по виду которого было очевидно, что штатский пиджак он носит не часто. Директор представил нас, гостя звали Егор Сергеевич. После этого поздравил меня с успешным выполнением задания, но я сразу почувствовал дежурность этой фразы. Директор проводил нас в переговорную комнату за кабинетом и оставил наедине. Мы уселись за стол, предназначенный для совещаний. Егор Сергеевич представился: «Полковник Комитета Госбезопасности. Курирую ваше предприятие». Я удивился, но виду не подал: «Чем обязан?».
Полковник попросил рассказать, как прошли испытания изделия, сданного красноярцами. Я начал, углубляясь в технические детали. Он слушал внимательно, кивая в такт. В общем производил впечатление человека, сведущего в теме, чем вызвал мое удивление. Мне всегда казалось, что не часто встретишь среди сотрудников его профиля тех, которые понимают разницу между болтом и гайкой. А уж тем более, понимавших, что такое децибел и гистерезис. Испытания я описывал около часа. За это время секретарша принесла нам по стакану чаю и по паре бутербродов.
Судя по всему, мой доклад произвел на полковника впечатление. Он все понял. А его осведомлённость в вопросах, выходящих за технические рамки, не оставляла сомнений.
«Действительно, интересно, - кивнул он. - Я тоже присутствовал, но в силу специфики смотрел на это под другим углом».
Промелькнула мысль: «Почему же я не видел вас на испытаниях?», - но счел вопрос неуместным. Не видел — значит так и было задумано.
Затем он задал несколько вопросов об общем впечатлении от испытаний. Я искренне ответил, что испытания показали верность идеи, и что аналогов изделию, похоже, в мире нет.
«Так оно и есть, - согласился он, - но дело в том, что информация об испытаниях просочилась в зарубежную прессу». Он открыл папку и извлек три иностранные газеты. На первых полосах красовалась красноярская установка – точь-в-точь как на испытаниях. Далее следовало описание технических характеристик – различные во всех трех изданиях, и ни в одной действительно реальные. Завершалось все паническими рассуждениями о страшной угрозе демократии, от того, что такое оружие оказалось в распоряжении Советов. Я ехидно усмехнулся: «Характеристики - с потолка, но фотография первоклассная. Похоже фотограф стоял где-то совсем рядом».
«То-то и оно, что рядом. Это нас и беспокоит».
«Но на испытаниях были лишь руководители предприятия и разработчики. Навряд ли они …», - начал я.
«Значит доступ к площадке был у кого-то до испытаний. И этот кто-то успел сфотографировать установку», - подвел черту полковник.   
«Когда изделие находилось в сборочном цехе, вокруг толпились работники, каждый со своим делом. Любой мог безнаказанно ее снять». Внимательно вгляделся в снимки и до меня дошло, что они сделаны не на испытательной площадке, а в сборочном цехе: «Стоп! Видите эту колонну? Ее нет на испытательной площадке. Она только в сборочном цехе. Фото отретушированы – фон сгладили, маскируя окружение и скрывая истинное место. Весь фон на фото был однообразный, но в одном месте явно просматривалась колонна. Именно рядом с ней стояло изделие в сборочном цехе, и заретушировать фото, не повредив основной объект, было крайне сложно». 
Егор Сергеевич достал увеличительное стекло и тщательно изучил снимки.
«Вы правы. Это не испытательная площадка, - сказал он, — вы очень наблюдательны. Теперь кое-что проясняется. Но есть еще кое-что». Он залез в папку, вытащил пачку фотографий и разложил передо мной: «Посмотрите, нет ли здесь ваших знакомых?».
На фотографиях были сплошь незнакомые лица, но одну я сразу выделил. На ней была девица, которую я угощал в самолете коньяком. Я ткнул на нее и коротко сказал, что мы вместе летели из Красноярска. Про коньяк говорить не стал. Полковник наверняка про него знал.
Потом спросил: «Какое отношение она имела к этому? Она представилась музейным работником».
Егор Сергеевич усмехнулся: «То, что она работает в Пушкинском музее — это факт. И была в командировке, договаривалась об экспозиции сибирских древностей с местными краеведами. Скорее всего, попала на фотографию случайно, раз уж летела с вами».
Это была слабая попытка отмазать девицу, чтобы я выбросил ее из памяти. Но именно это заставило меня вспомнить наш разговор в самолете. Ее удивило то, что к трапу самолета меня доставила черная волга. Никаких профессиональных вопросов не задавала. Кроме предложения навестить ее бар, ни в чем предосудительном замечена не была. После просмотра фотографий полковник сказал, что у него вопросов больше нет, и мы расстались.
Я закрутился на работе, моя бригада отлаживала новую установку, призванную заменить прежнюю, созданную лет пять назад для флота. Как-то раз с бригадой, получив квартальную премию, отправились отметить событие в кафе, на Ленинской. Место было не пафосное, но нам нравилось - и мы часто заходили сюда. То по поводу производственных успехов, то семейных праздников. 
Рассевшись за столиком, подняли бокалы пива, и начался обычный мужской разговор. Кто рассказывал про удачную рыбалку, кто про дачу. Словом, ничем примечательным этот вечер отмечен не был.
3. Прежняя знакомая
Неожиданно от одного из соседних столиков поднялась девушка и направлялась в нашу сторону. Вначале я не обратил внимания на нее, но потом, присмотревшись, узнал попутчицу из Красноярска. Лихорадочно начал вспоминать, как ее зовут. По-моему, Тоня. Точно, Тоня. Поэтому, когда она подошла, на моем лице уже застыла дежурная улыбка, и я приветствовал ее: «Здравствуйте, Тоня! Какими судьбами!».
Она весело рассмеялась: «Какая феноменальная память. Вы даже имя запомнили». Мои друзья придвинули еще один стул, и девушка присела к столу. Я ее представил, сказал, что она работает в московском музее и навестила наш город, наверняка, из профессионального интереса.
Тоня оживилась: «Приехала в музей Тургенева. Наш делает тургеневскую экспозицию, и надо уточнить кое-какие детали. Какой удивительный у вас музей! А потом поеду в Спасское. Там тоже много интересного. Надеюсь, что они пустят меня в запасники. Экспозиция задумана с международным участием, приедут потомки Тургенева. Обещался быть министр культуры Франции».
К своему стыду, в музее Тургенева в последний раз я был, когда учился в школе. Поэтому поддержать разговор о культурных ценностях нашего города не мог.
Тоня продолжала: «А вы, наверняка, здесь по заданию министерства? Во время прошлой нашей встречи, вы с самолета отправились сразу к министру каких-то там дел. Я эти вещи не запоминаю, это не мой уровень».
Я поперхнулся пивом и пробормотал, что сейчас в длительной командировке, по заданию министерства. Мои друзья взглянули на меня пристально, но не осуждающе. Решили, что я привирал из желания произвести впечатление на столичную штучку.
Спустя некоторое время, Тоня предложила мне познакомиться с ее друзьями, что я сделал с большим облегчением. Не хотел выглядеть закоренелым вралем в глазах своих ребят. Они были замечательные парни, но не смотря на нашу многолетнюю дружбу, вранье осуждали. Даже с целью произвести впечатление.
Тоня представила меня друзьям. Их было двое, один – артист нашего драматического театра, веселый обаятельный, второй – преподаватель политехнического института. Оба мне понравились. Тоня усадила меня со словами: «Теперь наш вечер украсит министерский работник! И поэтому никуда меня не отпустит». При этом добавила, что вопросы задавать бесполезно потому, что я важная персона и разъезжаю по всей стране не иначе, как в черной волге. Мне налили коньяка и началась оживленная беседа. Артист сыпал театральными сплетнями и историями из жизни богемы. Преподаватель оказался специалистом по интеллектуальным анекдотам, их он знал бесчисленное множество. Судя по всему, они уже основательно приложились к коньяку потому, что беседа не прерывалась. Тоня смеялась над шутками артиста, анекдотами преподавателя, изредка поблескивая на меня глазами.
Мои друзья покинули заведение, кивнув на прощание. Представляю, какие вопросы они будут задавать при встрече.
Втроем проводили Тоню до гостиницы, где нам выпала еще одна порция анекдотов. Когда все от них подустали, Тоня сказала, что наметила на завтра поездку в Спасское. Не мог ли кто-нибудь из нас сопровождать ее. Она там никогда не была и боится заблудиться. Артист сразу отказался - завтра у него дневной спектакль, и он освободится только к вечеру. Преподаватель сослался на лекцию в институте. Остался я. Назавтра была суббота и даже министерские чины в субботу не работают.
Конечно, Тоня мне нравилась. Я бы с удовольствием провел с ней день, побродив по Спасскому. Хотя мои фантазии гасил проницательный взгляд Егора Сергеевича, словно вопрошающий: «А то ли ты делаешь, поддаваясь чарам музейной работницы?». Однако, я решил, что ничего предосудительного в том, что мы проведем день вместе, нет. Приняв это решение, я успокоился.
4. Спасское
И действительно, вопреки взгляду полковника, день оказался замечательным. Когда приехали в Спасское, было раннее утро, но музей был открыт. Тоня убежала к директору о чем-то договариваться. Я пошел вниз к пруду, где побродил по дорожкам, потом уселся на лавке, размышляя над очередной производственной проблемой. Пока решения не приходило, хотя идея казалась бесспорной. Но чего-то не хватало, и мы не могли вывести установку на режим с требуемыми параметрами. Без этого, моряки ее не возьмут, и завод останется без премии. Когда сидел, размышляя, из кустов вышла Тоня с довольной улыбкой. Оказывается, она уже закончила дела в музее, подписала все необходимые договоры и теперь была не прочь побродить. Зная, что в Спасском перекусить негде, я захватил с собой рюкзак с термосом и бутербродами. Тоня похвалила кофе, сказав, что не рассчитывала найти в Спасском такой вкусный кофе. После этого поболтали. Главным образом, говорила она, описывая выставку, ради которой приехала в Орел.
Походив по усадьбе, вернулись в город. Она сказала, что перед отъездом планирует сходить в местный театр, который ей рекомендовали в Москве. Меня в театр не пригласила, хотя по взглядом давала понять, что была бы не прочь провести этот вечер вместе. Я из дурацкой гордости не предложил сопровождать ее. Тем не менее, не выдержал и вечером к окончанию спектакля стоял неподалеку от входа, убеждая себя, что ничего особенного в этом нет. Прекрасный вечер и почему бы не стоять тут, на этом месте, откуда видны все выходящие из театра. Появилась Тоня. К моему удивлению, одна. Я пошел ей навстречу и был удивлен той радости, с которой она меня приветствовала. Видно было, что она рада искренне. Потом мы гуляли по бульвару, зашли в парк, в котором на открытой веранде еще играл оркестр.
Тоня рассказывала о предстоящей выставке, и тех выставках, в которых она принимала участие. Рассказала и о своей красноярской поездке. Мы шли по темной аллее, она держала меня под руку. Сквозь рубашку я ощущал тепло ее руки, которая иногда начинала дрожать, как будто она озябла. Повернулся к ней: «Вам прохладно?».
Ответила: «Нет, что вы, мне очень хорошо. Давно не было у меня такого прекрасного вечера». Потом неожиданно прильнула ко мне и прошептала: «Спасибо» и подняла лицо. Я обнял ее, прижал к себе, поцеловал. Почувствовал прильнувшее ко мне тело. Ее дрожь усилилась. Мы стояли в темной аллее парка, наши губы соединились, объятия становились все сильнее. От нее исходил необыкновенный аромат. Немного придя в себя от порыва страсти, она отстранилась. «Что ты со мной делаешь! Я совсем потеряла голову», - прошептала она. «Я тоже», - ответил я.
Чуть слышно проговорила: «Мне надо немного выпить, чтобы успокоиться».
Я предложил зайти в кафе, но она отказалась: «Там много людей, а я хочу быть только с тобой. Пойдем ко мне, у меня есть бутылка вина».
Но зайдя в ее номер, мы не вспомнили о вине. Как сумасшедшие, бросились друг другу в объятия. Я целовал ее губы, лицо, плечи. Она прижималась ко мне, наслаждаясь этими поцелуями. Одновременно расстегивал какие-то пуговицы, снимал с нее одежду. Она сорвала с меня рубашку и царапала мою спину и грудь.
Сумасшедшая страсть охватила нас. Мы наслаждались друг другом, изредка откидываясь на подушки, чтобы отдохнуть. В один из таких перерывов она сказала: «Вино в том шкафчике. Там же и бокалы». Я принес бутылку Напареули и бокалы. Не одеваясь, сели в кресла возле столика и выпили. Потом держали друг друга за руки, молчали.
Так, чередуя страсть и вино, провели всю ночь. Под утро заснули. Проснулся от шума воды. Тоня принимала душ. Ей пора было собираться на вокзал. Я постоял под холодным душем, приводя себя в порядок. Быстро оделись, спустились вниз в ресторан и выпили кофе.
Наконец, она сказала: «Не знаю, как я буду жить без тебя». Я промолчал. Только погладил ей руку.      
Потом проводил на вокзал.
5. Севастополь
Спустя неделю завершили работу над установкой. После испытаний ее надо было отправить в Севастополь, для передачи флотским. В качестве сопровождающего отправили меня, как руководителя темы. Установку погрузили в крытый фургон, я собрал все необходимые документы, и мы поехали. В кабине было двое: водитель, его звали Николай, и я. Дорога была знакомая, через Курск, Харьков в Крым. Решили остановиться где-то посередине в придорожной гостинице, чтобы отдохнуть. На грузовике ехать до Крыма без остановки было утомительно. Николай сказал, что знает одну гостиницу, в которой он всегда ночует, когда возит груз в Севастополь. У нашего предприятия были крепкие связи с военными моряками, поэтому поездки в Севастополь для Николая были обычным делом.
К вечеру добрались до гостиницы, загнали фургон на стоянку, где уже было несколько машин, и получили ключ от номера. Николая здесь приветствовали, как хорошего знакомого. Поднявшись в номер, привели себя в порядок и спустились в ресторан поужинать. Когда уселись, и официантка взяла заказ, вспомнил, что оставил деньги в номере. Сказав, что сейчас вернусь, оставил Николая наедине с бокалом пива, а сам быстро поднялся на второй этаж. Странно, но дверь в номер была не заперта. Предчувствуя недоброе, сразу прошел к шкафу, в который вместе с дорожной сумкой, положил папку с документами. Папка была на месте, но лежала не так, как я клал обычно. На душе стало неспокойно. В ней все документы были с грифом «Секретно» и, если хотя бы один пропадет, то это грозило очень большими неприятностями. По инструкции, я не должен был оставлять документы без надзора. Но кто же у нас соблюдает инструкции. Да и гостиница казалось такой провинциальной, и мысль о воровстве в голову не приходила. Тем более, что важность документов и груза знал только я.
Открыл папку, просмотрел все документы. Все было на месте. На душе отлегло. В ресторан я спустился вместе с документами. Николай несколько удивился, но я не стал посвящать его. Поужинав, вернулись и улеглись спать, чтобы завтра пораньше отправиться дальше.
На ночь на автостоянке гостиничная прислуга спускала двух здоровенных псов. Как мне объяснил Николай, это начали делать после того, как обчистили какого-то московского туриста. Скандал бы неимоверный. Я усмехнулся: «Ну теперь нашу машину не обчистят». «Да кому она нужна эта железяка, - согласился водитель, - Хотя, конечно, побыстрее бы ее сдать флотским. Слышал, что за нее заводу премию выпишут». «Обязательно, - ответил я, — Вот только сдадим ее и установим на корабле». «Долго мы будем в Севастополе?», - спросил водитель. «Дня три-четыре», - ответил я. «Замечательно, позагораю. Там, в Учкуевке есть кафе прямо на пляже. Райское место! Поплавал, выпил пивка, позагорал».
Ночью нас разбудил громкий лай. Собаки лаяли с остервенением, но потом внезапно затихли. Ругнувшись на предусмотрительных владельцев гостиницы, опять заснули. Рано утром нас разбудила горничная. Быстро умывшись и проглотив кофе с бутербродами, вышли на автостоянку. На ней был весь обслуживающий персонал, все столпились вокруг двух трупов здоровенных псов, которые лежали рядом с машинами. Псы лежали без признаков жизни, их пасти были в пене. Видно было, что смерть наступила от отравления. Мы с водителем переглянулись и быстро пошли к машине. Машина стояла на месте, задняя дверь закрыта, пломба на месте. Молча забрались в кабину и поехали. На душе было мутновато, хотя ничего не говорило, что отравленные собаки имеют отношение к нашему грузу. Я связал все последние события и нарисовалась достаточно тревожная картина. Похоже, что кто-то охотится за моими документами. Решил, что теперь до Севастополя никаких остановок делать не будем.
В Севастополе нас встретил капитан второго ранга, представился: «Сергей Сергеевич». Обычным порядком принял установку и документы. Сказал, что завтра с утра займемся размещением ее на корабле и наладкой. После этого проводил в гостиницу неподалеку от пирса, сказав, что утром ждет нас на корабле. Ровно в восемь я стоял перед трапом. Вахтенный проводил меня в каюту к Сергею Сергеевичу. Водителя я отпустил на пляж, где его ждало море, холодное пиво и загорелые девицы. Мне же предстояло дня три провести на корабле, помогая флотским осваивать оборудование.
Установку разместили в трюме на носу, в подготовленном месте. Но когда я начал проверять все подключения, то, к своему удивлению, обнаружил, что часть проводов, которые на испытаниях я лично соединял в требуемом порядке, сейчас беспорядочно болтались. Значит, кто-то порылся в нашей установке. Восстановил соединение, и началась рутинная работа по наладке. Пара толковых матросов помогала мне. Изредка заходил Сергей Сергеевич.
На следующий день вышли в море для предварительного испытания. До нужной точки в море шли три часа. Когда прибыли в нужный квадрат, включили установку. Вначале все шло, как обычно на испытаниях. Однако, спустя некоторое время прозвучало предупреждение акустика: «Слышу чужую подводную лодку». Наших кораблей и подводных лодок в этом районе быть не могло, командование об этом распорядилось. Значит, либо кто-то прознал об испытаниях и послал сюда подводную лодку, либо она оказалась здесь случайно. В последнее верилось с трудом. В этом районе для иностранных субмарин интереса не было. Значит, наши испытания оказались вовсе не секретными, и враг спокойно считал характеристики нашей установки. Выключать ее было поздно, она излучала на полную мощность. Последовало сообщение акустика: «Подводная лодка удаляется».
Положение сложилось скверное. Секретность испытания была фактором, который необходимо было соблюсти. Мы понимали, что большая часть усилий по наладке и испытанию установки пошла прахом. Нужно было возвращаться и дорабатывать установку, чтобы добиться от нее новых, еще более жестких характеристик. Сергей Сергеевич доложил на берег о происшествии. Что конкретно ему ответили, я мог только догадаться по его ставшей сумрачной физиономии. По пути домой он налил себе и мне по полстакана коньяка, и мы молча выпили. Настроение было, как на поминках.
Вернувшись на базу, решили обдумать положение завтра утром. После этого Сергей Сергеевич отправился к адмиралу, чтобы подробно доложить о происшествии. Я пошел в гостиницу, размышляя, кто смог узнать про нашу установку и то, где будут проходить испытания. Николай был уже в номере, одеваясь для вечерней прогулки. Похоже, что пляж Учкуевки снабдил его новыми приятными знакомствами, и он собирался их закрепить. То, что я останусь один, мне было на руку. Надо было проанализировать сложившееся положение. Срыв испытаний был происшествием, которое заурядным назвать никак нельзя.
Во-первых, откуда стало известно об испытаниях и их специфики. То, что там была подводная лодка, говорило, что враг точно знал о назначении нашей установки. Она предназначалась именно для обнаружения субмарин на очень большом расстоянии, гораздо большем, чем это делали самые современные сонары. В этот раз мы использовали установку именно в режиме сонара. И это испытание сорвалось. Более того, враги совершенно определенно узнали характеристики нашей установки. Конечно, спустя некоторое время они догадаются, и о принципах ее работы. Успокаивало, что за это время мы опять уйдем вперед. 
Наша установка работала еще в одном режиме – боевом, когда глушила подводную радиосвязь, и лодка теряла связь с базой. При этому, нарушалась работа и ее навигационного оборудования. Эту часть испытаний мы планировали провести позже и не в Черном море, так сказать на натуре. Планировалось это сделать возле норвежских берегов, где натовские подводные лодки близко подходили к нашим территориальным водам. Про этот режим знал очень ограниченный круг людей.
Так ничего и не придумав, лег спать, даже не поужинав. Поздно ночью вернулся Николай. От него попахивало шашлыком, коньяком и духами. Порадовался за него. Хорошо, когда удается совместить командировку с прелестями приморского города, и голова не забита проблемами.
Утром мы с Сергеем Сергеевичем заперлись в капитанской каюте, решая, что делать дальше. Он пересказал мне разговор с адмиралом, при котором присутствовал чин из контрразведки. Было решено, по возможности, закончить ограниченные испытания, не выходя из Севастопольской бухты. Пока не станет ясно откуда произошла утечка информации, испытывать установку в море нельзя. Это дало бы противнику слишком много информации о принципах ее работы. Поэтому следующие два дня я провел в трюме, изредка вылезая на палубу, чтобы порадоваться южному солнцу. Николай отрывался по полной, приходя домой только под утро, тем самым вызывая у меня острую зависть. 
Проведя все необходимые тесты и оформив документы, мы отправились домой. На этот раз машина была пустой, и мы запланировали проехать всю дорогу без остановки. Но как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. При подъезде к Курску в моторе, что-то свирепо застучало, Николай резко тормознул и вырулил на обочину. После этого выругался и произнес: «Ну вот, кажись, приехали». После этого, открыл капот и погрузился в кишочки мотора, требуя от меня, чтобы я подавал ему ключи. Выражение лица у него было злое, но спрашивать, что произошло, в силу своей интеллигентности я постеснялся. И так было ясно, что рассчитывать на скорое исправление ситуации не приходилось. После очередной порции ругани, он вынырнул из-под капота и произнес: «Придется ехать в город. Посидите здесь, я скоро вернусь». Потом тормознул какой-то грузовичок, объяснил водителю свою беду и укатил в город. Я остался один в кабине, достал блокнот и начал производить вычисления, пытаясь обобщить результаты испытаний. Получалась интересная картина. Мы могли в результате небольших доработок, повысить эффективность установки процентов на десять, что представлялось значительным результатом. При этом два режима сохранялись.
Вернулся Николай и опять нырнул в мотор. Но на этот раз ругань была не злой. В Орел въехали ночью. Меня Николай высадил у дома. На следующий день пришел на предприятие где-то около полудня и сразу пошел к директору доложить о происшествии. Секретарша пропустила меня без очереди, сказав ожидающим в приемной, что таково было распоряжение директора. Директор выслушал мой доклад, два раза чертыхнулся, но очень интеллигентно. Ругаться, как это делал Николай, он не умел. После этого сказал: «А теперь поезжай к Егору Сергеевичу и расскажи ему все то же самое. Пусть они там разбираются».
Оставшуюся часть рабочего дня и весь вечер я провел в кабинете полковника, подробнейшим образом пересказывая севастопольские приключения. Он слушал внимательно, потом начал задавать вопросы. Особенно его заинтересовало приключение в гостинице. При упоминании об отравленных псах поморщился. Сразу стало видно, что собак он любил. Быть может, даже больше, чем людей. Конечно, на службе, где постоянно сталкиваешься с человеческими пороками, любовь к людям может ослабнуть.
6. Зеленоград
Обсудив с главным инженером предприятия идеи, которые пришли мне в голову, когда я сидел в сломанной машине, и еще раз проверив расчеты, мы пришли к выводу, что доработка установки имеет смысл. Составили техническое задание и подписали его у директора. Теперь надо было съездить в Москву, чтобы утвердить в Министерстве Обороны. В Москве я был следующим утром и попал на прием к капитану первого ранга, который курировал наше предприятие. Выслушав меня и просмотрев техническое задание, он задал несколько вопросов по существу и, кажется, остался доволен. Я уже было обрадовался, что так быстро справился с делами, но не тут-то было. Внезапно он сказал: «Ваше предложение выглядит заманчивым, но некоторые параметры боевого применения мне кажутся не совсем реальными. Предлагаю завтра выступить с вашим предложением перед специалистами одного НИИ, которое занимается схожей тематикой. Как говорится, одна голова хорошо, а две лучше. Поезжайте в гостиницу и продумайте свое выступление. Завтра в восемь жду вас в Министерстве». Это предложение было неожиданным, но я не подал виду, что удивлен. В правильности своих расчетов я был уверен.
На следующий день, ровно в восемь утра я был у Министерства, через минуту вышел капитан, мы сели в черную волгу и через час были у проходной НИИ в Зеленограде. В Зеленограде я был впервые, хотя слышал о нем, Российской Кремниевой Долине, очень много. Нас провели в небольшой зал, где уже собрались эксперты, которые должны были либо одобрить, либо забраковать мое решение. Все расселись в зале, капитан представил меня и сказал несколько дежурных слов о сути моего предложения. После этого я сделал краткий доклад по содержанию технического задания, обосновывая все заявленные параметры.
После выступления началось активное обсуждение проекта. Все поняли основные принципы, но их интересовали технические детали. В вопросах и репликах угадывалась определённая ревность. Чувствовалось, что нечто подобное они планировали создать сами, хотя некоторые прозвучавшие идеи для них оказались неожиданными. Видя такое активное обсуждение, капитан, казалось, был рад. Наконец, ведущий специалист Института подвел итог дискуссии: «Предложенное решение вполне работоспособно и разработку следует поддержать». После этого ко мне подходили сотрудники НИИ, некоторые просто выражали свое одобрение, некоторые интересовались деталями. В общей сложности в НИИ мы провели часа три. После этого всей гурьбой отправились в местную столовую, где хозяева угостили нас обедом.
Возвращаясь из Зеленограда, капитан сказал, чтобы я завтра зашел к нему оформить документы. Потом поинтересовался, чем я буду заниматься сегодня, куда хочу сходить. Неожиданно для самого себя я ответил, что хочу сходить в Пушкинский музей, где сейчас большая экспозиция, посвященная Тургеневу. Меня высадили на Волхонке, и я остался один, предоставленный самому себе. Когда я распрощался с капитаном, то заколебался в своем решении. У меня было двойственное чувство. С одной стороны, хотелось пойти в музей, чтобы увидеть Тургеневскую экспозицию, материалы для которой собирались по всей Европе. С другой, опасался, что, встретив Тоню, раскроется вся моя ложь относительно министерского работника, и я буду выглядеть, как провинциал, который приехал в Москву, поглазеть на диковинки. Однако, мне очень хотелось ее увидеть. И я отправился в музей.
7. Тоня
При входе в музей афиши рекламировали Тургеневскую экспозицию. Я купил путеводитель по музею, где был отмечен маршрут. Экспозиция увлекла и удивила. Там было много экспонатов из французского периода Тургенева, книги, документы на французском. Я с интересом переходил от стенда к стенду и не заметил, как пролетели часа два. Проголодавшись, решил перекусить где-нибудь неподалеку, прежде чем возвращаться в гостиницу.
Уже спускаясь вниз, неожиданно встретил Тоню. Она была в синем халате и выглядела типичным музейным работником. Выполняя ее распоряжение, двое сумрачных работников волокли картину. Тоня все время просила: «Поосторожнее, пожалуйста! Это же подлинник». Работникам, как мне показалось, было все равно подлинник это или копия. Время шло к закрытию музея, и они уже настроились провести время с большей пользой, нежели перетаскивая картины.
Увидев меня, Тоня сделала круглые глаза: «Неужели твое министерство отправило тебя в командировку в музей», - сострила она. Я парировал, что министерство тоже озабочено культурным уровнем своих работников. Тоня сказала: «Подожди меня, я скоро освобожусь. Вот только прослежу, чтобы эту картину доставили к реставраторам». Я пообещал подождать ее на ступеньках перед центральным входом.
Спустя минут пятнадцать вышла Тоня и мы пошли по Пречистенке, по моему предложению выискивая какое-нибудь кафе, чтобы перекусить. Кафе обнаружилось неподалёку. Мы уселись за столик возле окна. Я начал выражать свое восхищение Тургеневской экспозицией. Теперь я был значительно лучше подкован и сыпал датами и фактами, производя впечатление на собеседницу. Она даже примолкла, удивленная моим кругозором. Потом рассказала, что сейчас готовится новая большая экспозиция картин Веласкеса и вскоре она полетит в Испанию договариваться о доставке картин Веласкеса в Москву. Я выразил свое восхищение и уверенность в том, что эта выставка будет организована так же отлично, как Тургеневская. И тут Тоня сказала: «Мне жаль расставаться с тургеневской выставкой. Она мне напоминает о прекрасном дне в Спасском». Я не стал развивать эту тему, отделавшись дежурной: «Да, Спасское – это замечательное место. Там как-то дышится спокойнее, а дорожки располагают к активной работе мозга». После этого, упомянул, что недавно был в Севастополе, городе, который я очень любил. Даже несмотря на то, что он принадлежит Украине, а завоевывали его для Российской Империи русские в результате многочисленных войн. «Это твое министерство отправило тебя в командировку к морю или это был отпуск?», - с некоторой ревностью спросила Тоня. «Скорее это была командировка с элементами краткосрочного отдыха». О той ночи в орловской гостинице никто из нас не говорил. Хотя иногда я ловил в Тонином взгляде нечто гораздо большее, чем желание провести время в приятной болтовне.
После кафе бродили по центру Москвы, болтая о том о сем. Тоня шутила: «Если ты устанешь, то за тобой пришлют черную волгу?». Но я отшучивался, что мое министерство экономит и вне служебного времени волгу не высылает. Прошли весь Комсомольский проспект. Тоня жила в сталинском доме на Ломоносовском проспекте.
Когда мы шли по проспекту, Тоня держала меня под руку и я чувствовал, как подрагивает ее голос и рука начинает дрожать. Каждый понимал неизбежность продолжения той ночи в гостинице. Мы стояли в сквере у ее дома, как и в Орле прижавшись друг к другу и ощущая трепет другого тела. Наконец, она сказала: «Я больше не могу, пойдем ко мне». Мы поднялись на шестой этаж. Войдя в квартиру, нас опять охватила страсть, как в Орле и которую, как она рассказала ночью, она не могла забыть. «Я не могу забыть тебя, ты околдовал меня. Это что-то нереальное, такого не бывает. Даже если ты уйдешь сейчас, и мы никогда не увидимся, ты останешься во мне». Что я мог ей ответить на это. Она жила в Москве, я в Орле. Чтобы строить совместные планы мы слишком мало знали друг друга. Поэтому я промолчал. Тоня, наверное, чувствовала, что я чего-то не договариваю, но не настаивала на выяснении отношений. Ей было просто хорошо со мной, и о будущем она не думала. Утром мы расстались, я обещал позвонить и рассказать о своих планах.   
С утра я оформил все документы и позвонил Тоне на работу. Сказал, что я ей очень благодарен, но что меня опять отправляют в командировку в Орел. Тоня была грустна, от ее вчерашней оживленности не осталось следа. «Когда поезд?», - спокойно спросила она. Я ответил, что через два часа с Курского вокзала. «Счастливого пути», - прошептала она и положила трубку.
Что-то в моей душе перевернулось, под ложечкой стало горячо, и мне стало ясно, что встреча с Тоней отличается от всех прежних знакомств. Когда я стоял на платформе в ожидании поезда, неожиданно подошла Тоня. Она была очень печальна. «Не могла удержаться, чтобы самой не поблагодарить тебя за наши встречи. Они для меня незабываемые. Но теперь надеюсь, что у тебя хватит сострадания больше не искать встреч со мной. Расставаться с тобой для меня невыносимо», - произнесла она. После этого повернулась и скрылась среди пассажиров, ожидающих поезд. 
По приезде в Орел обрадовал свое начальство тем, что нам утвердили тему, прошедшую экспертизу в НИИ в Зеленограде. Но отведенные сроки были очень жесткими и придется попотеть, чтобы в них уложиться. Вся моя бригада разработчиков приветствовала меня самым искренним образом. Но когда я сказал о сроках изготовления изделия, взгрустнули. Все понимали, чтобы в них уложиться придется вкалывать, не считаясь с выходными. Но задача была важная, а парни моей бригады были трудягами. Лишние часы, проведенные на работе, никого не пугали. Я работал как одержимый, не считаясь с выходными. Себе признавался, что так хочу избавиться от ощущения, что мне очень не хватает Тони. Не просто как близкого человека, но как женщины, с которой у меня душевная и физическая гармония.         
Неожиданно, меня вызвал Егор Сергеевич и попросил рассказать о моей последней командировке в Министерство Обороны. Как всегда внимательно выслушал. Попросил подробнее рассказать о моем докладе в Зеленограде. Делал какие-то пометки. Потом спросил: «Где намечаются испытания?». «На Северном Флоте», - ответил я. Он заметил: «Там не простая ситуация. Натовцы совсем охамели, почти каждую неделю какие-нибудь происшествия с их кораблями».
8. Североморск
Государственные испытания установки на заводе прошли успешно. Они проходили в присутствии капитана первого ранга, который принимал меня в Москве. Все бумаги были подписаны и теперь установка нам не принадлежала, она становилась собственностью Военно-морского флота. Флотские действовали очень оперативно, через день прислали самолет, который забрал установку, меня и Жеку - моего помощника. В тот же день мы приземлились в Североморске. На следующий день начались монтажные работы на подводной лодке со странным названием Стрелец. Это была небольшая лодка, идеально подходившая для наших целей. Всю последующую неделю мы с моим помощником проводили на ней. К вечеру, уставшие возвращались в гостиницу и сразу валились в кровать. Обед и ужин нам приносили на Стрелец.
Флотские торопили, скоро должны были начаться маневры и им очень хотелось посмотреть нашу установку в обстановке, приближенной к боевой. Спустя неделю мы вышли в море. Я впервые был на подводной лодке такого класса и для меня все было в диковинку. Но команда не отличалась разговорчивостью, и на все мои вопросы относительно характеристик Стрельца отправляла к вахтенному офицеру. Тот просто отмахивался от меня, обещая в случае успешных испытаний рассказать о Стрельце все и даже больше. Когда вышли в район испытаний, акустик в нашем районе не обнаружил никаких подводных целей. «Ну теперь ваша очередь», - сказал капитан. Я включил установку. Жека надел наушники и уселся за пульт. Перед ним вначале слабо, а потом сильнее засветился зеленый экран, по которому бегал луч. Вначале на экране ничего не происходило, потом начали появляться небольшие точки, постепенно увеличиваясь. Увеличили мощность излучение. Точки стали крупнее и возле каждой появилась ее характеристика: расстояние, глубина, скорость, параметры отраженного сигнала. Потом эти параметры дополнились типом подводного объекта. Таким образом, установка обнаружила три натовские подводные лодки и успешно идентифицировала их тип. Они находились на большом удалении от наших территориальных вод, и их курс не вызывал сомнений. Скорее всего участвовали в каких-то маневрах. Удалось идентифицировать еще один объект, которым оказался нарвалом. Он был существенно ближе и находился в территориальных водах.
«Однако, нарушитель!», - довольно воскликнул капитан. Испытания его вполне удовлетворили. Установка дала возможность обнаружить объекты на расстоянии, гораздо большем, чем это делал стандартный сонар Стрельца. Мы понаблюдали за подводной обстановкой, но ничего особенно интересного дополнительно не увидели. После того, как мы погоняли установку на нескольких режимах, и убедились, что она работает штатно, капитан спросил: «Нельзя ли продемонстрировать боевое применение?». Я удивленно посмотрел на него. Первый день испытаний предполагал опробывание режимов лишь по обнаружению противника. В боевом режиме установка запускалась только с разрешения высокого начальства, так как это могло привести к неожиданным результатам. Представьте, что могло произойти на субмарине, если она теряла все ориентиры в пространстве и связь с базой. Единственный выход из этого положения – это всплыть. Но лодка на поверхности хорошо видна всеми спутниками и поэтому всплытие допускалось только в крайнем случае.
Капитан меня успокоил: «Адмирал сказал, что если все пойдет штатно, то он дает добро на самый слабый боевой режим. Конечно, без крайностей, чтобы не вызвать панику у наших противников». Мне и самому хотелось этого. Поэтому сам уселся за пульт, выбрал ближайшую к нам цель и начал потихоньку увеличивать мощность излучения. Спустя полчаса объект пропал с экрана. Это могло быть только в единственном случае, лодка всплыла. Установка была настроена только на фиксацию подводных целей, надводные цели она не фиксировала. Капитан срочно связался с базой и запросил спутниковые снимки района, где располагалась эта подводная лодка. На снимке отчетливо была видно подводная лодка в надводном положении.
Завершив испытания, вернулись на базу и следующую неделю я провел в обществе флотских офицеров, объясняя им как работать с установкой в различных режимах. К началу маневров Северного флота они освоили ее вполне сносно. С отчетом о проведенных испытаниях мы с Жекой вылетели в Москву, чтобы доложиться в Министерстве Обороны.
9. Москва
Подлетая к Москве, вспомнил Тоню, ее заплаканное лицо и последние слова на перроне Курского вокзала. Решил, что звонить ей не буду и сразу же уеду домой. В Министерстве нас принял знакомый капитан первого ранга. О проведенных испытаниях его уже известили. Теперь его интересовали детали. Просмотрев документы из Североморска, сказал, что нашему предприятию будет заказана серия таких установок. После этого известил, что задерживает нас на три дня в Москве, в виде поощрения за отличное выполнение задания. Проживание он устроит в министерской гостинице. «Немного отвлекитесь от всех этих дел. А я пока сделаю все необходимые документы для вашего предприятия, чтобы оно смогло быстрее запустить серийное производство изделия. Придется побегать по кабинетам. Но, думаю, что за три дня все устроится».  Это было неожиданно, но, признаться, приятно. Не часто получаешь отпуск по распоряжению начальства.
Заселились в номер, Жека включил телевизор. Попали на городской канал. Сразу узнал интерьер Пушкинского музея. Передачу из него вела Тоня, рассказывая о творчестве Веласкеса. Упомянула, что вскоре в музее будет большая выставка работ Веласкеса. Сейчас она находится в стадии проработки. В телевизоре она была какая-то другая, совсем не похожая на ту, с которой мы недавно, болтая на разные темы, прошли весь Комсомольский проспект.
После нашего расставания на Курском вокзале, меня постоянно мучил вопрос: «Как я должен поступить?». Не чувствовал за собой никакой вины. Внутренний голос шептал, что, Тоня мне очень нравится и что следует восстановить отношения. Конечно, я не загадывал далеко. Просто не хотел, чтобы расставание было таким. Снял трубку и позвонил ей домой. Телефон не отвечал. Тогда я позвонил в музей. Там быстро сняли трубку, и на мою просьбу позвать Тоню почему-то начали расспрашивать кто я, откуда и по какому вопросу звоню. Потов внезапно сказали, что, Тоня здесь больше не работает, и чтобы я звонил ей на домашний. Последнее меня крайне удивило. У нее и в мыслях не было сменить место работы.
Ровно через двадцать минут в номер постучались и вошли два молодых человека, по виду которых было ясно, что они явно заинтересованы кем-то из жильцов. Жека убежал за сигаретами и в номере я был один. Они представились, как я и предполагал, это были сотрудники КГБ. Вполне серьезные ребята. По роду деятельности мне часто приходилось общаться с органами, главным образом по вопросам закрытых тематик предприятия. Поэтому я не подал виду, что удивлен их посещением. Внутренний голос мне подсказывал, что к моей работе это не имеет никакого отношения.
После нескольких ничего не значащих фраз, они перешли к делу. Расспросили про наши отношения с Тоней. На что я им рассказал в общих чертах про наши встречи, конечно не упоминая про последнюю на Курском вокзале. Потом спросил в чем, собственно дело. Они рассказали, что Тоня вылетела в Мадрид в служебную командировку рейсом через Амстердам. В Мадриде ее встречал посольский работник, но она не была в числе пассажиров. Совершенно точно она села на самолет в Москве. Рейс приземлился в Амстердаме и после дозаправки отправился в Мадрид. Никаких сообщений, что Тоня не вылетела из Амстердама, не было. Но ее место в самолете, когда он вылетел из Амстердама, было занято неизвестной женщиной, удивительно походившей на Тоню. На самолет она прошла по посадочному талону Тони и по ее паспорту. Кто она никто не знает, и больше ее никто не видел. Ситуация складывалась крайне запутанной. Гражданка Советского Союза пропала в Европе, и никто не знает, как это произошло. Сейчас женщину, которая заняла Тонино место в Амстердаме ищут, но, судя по всему, найти ее не удастся.
Сказать, что я был обескуражен, значит ничего не сказать. Сообщение было крайне неприятно. Во-первых, потому что я хотел восстановить отношения с Тоней, а во-вторых, что теперь начнутся проверки, потому что моя деятельность была непосредственно связана с военной тайной. Я сказал гостям, что ничего добавить не могу, что наши отношения с Тоней никак не касались моих служебных обязанностей. Тут вошел Жека, который сразу понял откуда эти парни, и был несколько удивлен. Гости сказали, что распространяться об их визите не стоит и пожелали провести время в Москве с приятностью. Если я понадоблюсь, то они меня найдут. В этом я не сомневался.
После этого мы с Жекой пошли бродить по Москве, зашли в бар Жигули, где и провели остаток дня. На следующий день прибыл посыльный из Министерства и вручил нам билеты в театры и в сад Эрмитаж на джазовый концерт. Чем мы с удовольствием воспользовались. Министерство проявило заботу о нас. Естественно, не бескорыстно. Все-таки теперь наш флот сделал значительный шаг вперед в деле обнаружения вражеских субмарин, и мы сыграли в этом не последнюю роль.   
Дни, проведенные в Москве, были насыщенными мероприятиями, и я отвлекся от размышлений о Тоне. Кто же она на самом деле. Ее последние слова при расставании казались искренними, и я не допускал мысли, что она играла, чтобы перевести наши отношения из достаточно поверхностных в более глубокие. Но это были предположения, фактом было, что она исчезла на пути из Москвы в Мадрид.

10. Ленинград
По приезде домой началась обычная производственная суета. Надо было наладить серийное производство. Это было поручено мне, как ведущему конструктору. Дело было не простым, но производство удалось наладить, и мы начали регулярно отгружать продукцию на флот. Забыть Тоню я, конечно, не мог. Но память о ней потихоньку стиралась, в моей жизни появились другие увлечения, в том числе личного характера. Одним словом, жизнь налаживалась.
Как-то меня вызвал главный инженер и попросил съездить в Ленинград, в Арктический институт, помочь наладить последнюю модель нашего спектрометра. Он пользовался большим спросом, и мы поставляли его в разные концы Союза. Непонятно почему, но в Институте он выдавал неверные показания. Арктический институт был не самый обычный, как можно было предположить из его названия. Последнее предполагало присутствие бородатых полярников, привозивших из Арктики лед для известных только им целей. Исследование льда там действительно было, но больший интерес представляло то, что происходило подо льдом. Как известно, лед — это застывшая вода, и по нему можно ходить, лучше в валенках. Но подо льдом скрывается огромный подводный мир со своими горами и долинами. И посмотрев на карту, было очевидно, что подо льдами Ледовитого океана проходит кратчайший путь от Союза к берегам Северной Америки. Что очень пугало империалистов США неотвратимостью последствий в ответ на их агрессивный милитаризм. Но для этого необходимо знать рельеф дна, течения, толщину льда и многие другие материи. Для изучения этого всего и трудились ученые, используя, в том числе и наш спектрограф.
В Ленинград командировали меня и Жеку – моего бессменного помощника. Мы с ним, налаживая наши изделия, изъездили весь Союз, и везде нас встречали как родных. Прибор, установленный в Арктическом институте, был чрезвычайно важен для подводников. Поэтому командировка была ответственной. Впрочем, мы всегда относились к своим обязанностям в высшей степени ответственно.
Приехали в Ленинград и прямиком отправилась в институт, где нас с нетерпением ждали. Причина была проста, спектрометр позволял получить такую точность измерения, которую не давал ни один зарубежный аналог. На проходной строгая охрана проверила документы и сопроводила в нужную лабораторию. Бородатый начальник лаборатории угостил чаем с плюшками и оставил наедине с прибором. При этом сказал, чтобы мы не особенно торопились, потому что в Ленинграде есть на что посмотреть, и назавтра запланирована экскурсия в Петергоф на институтском катере на подводных крыльях.
По-хорошему, справиться с заданием можно было за день, но красоты северной столицы и желание увидеть фонтаны Петергофа, да еще прокатиться по Финскому заливу на быстроходном катере, разбудили фантазию, и мы не торопились. Подключили прибор, провели предварительные настройки и отправились в гостиницу, тут же на Василевском острове.
11. Петергоф
На следующий день ровно в 9-00 в номер вежливо постучались. Перед дверью стояли двое. Мужчина, по которому было видно, что он старый морской волк, который, правда, не плавал дальше Финского залива, но свои маломерные суда любил. И блондинка в очках, о которой можно было сказать одно – для женщины она слишком много знает. Они представились. Капитана звали Карл, он был эстонец, девушку – Марина. Если назначение Карла было понятно, то Марина пояснила, что она наш гид по Петергофу и покажет нам все его достопримечательности. Катер уже ждал на берегу реки Смоленки, капитан занял место у штурвала, лихо заложил вираж, явно пытаясь произвести впечатление, и катер вылетел на Малую Неву по направлению к Финскому заливу. Пока плыли по Малой Неве, Марина прочитала лекцию об истории Васильевского острова, его достопримечательностях и предприятиях, который располагались на берегах. Карл выжимал из катера все, на что тот был способен. Было впечатление, что мы не плывем, а летим над водой. Где-то через полчаса пришвартовались в Петергофе, и Марина начала экскурсию.
Карл сказал, что красоты Петергофа его не интересуют, он их видел многократно, и поэтому побродит в одиночестве по аллеям. Договорились встретиться на пирсе в 18-00. Марина повела нас по традиционному маршруту, вначале мы обошли весь нижний парк, пообедали в кафе и отправились в верхний парк. Марина не умолкала, оправдывая впечатление женщины, которая знает гораздо больше, чем положено обычной ленинградке. Правда она обмолвилась, что на самом деле, профессия гида – ее не основная специальность, чем еще больше удивила меня. Но все заканчивается, закончилось и экскурсия по Петергофу.
Мы вернулись на пирс, где стоял наш катер. Удивительно, но Карла на катере не было. Осмотрелись вокруг, капитана нигде не обнаружили. Решили подождать час – другой. Казалось, это происшествие не удивило Марину. По ее реакции можно было догадаться, что она ожидала чего-то подобного. Мы встревожились, это никак не вписывалось в наши планы. В городе был прибор, который требовал настройки, а мы прохлаждаемся где-то, пусть даже в сопровождении официального лица. Марина намекнула, что как каждый капитан, Карл неравнодушен к рому. И скорее всего с такими же заблудшими душами поглощает его в укромном кафе. Обойти все кафешки было нереально, катер был без капитана, сумерки сгущались. Марина успокоила нас, сказав, что, когда Карл оторвется от рома, то вернется на электричке.
Мы весьма удивились, когда Марина заявила, что оставим капитана здесь, а сами уплывем в Ленинград. Она без труда доставит нас в гостиницу, так как управляет катером не хуже Карла. Погрузились в катер, Марина включила мотор и катер рванул вперед. В поисках капитана мы потратили много времени, и уже стемнело. Мы были сухопутными жителями со Средне Русской возвышенности, и плавать по Финскому заливу, да еще ночью, нам не приходилось. Поэтому, естественно, волновались.
И вдруг, когда, казалось, что все страхи позади, а впереди благополучное завершение приключения, катер странно чихнул и мотор заглох. Вот теперь, кажется, проблемы возникли уже серьезные. Однако, Марина была спокойной. Заявив, что сейчас все наладит. А чтобы мы не болтались без дела, отправила нас в каюту, где угостила кофе. Пока пили кофе, она сказала, что в любом случае доставит нас по адресу. Пошутила: «Я несу за вас моральную ответственность, и институт не простит, если два ценных работника сгинут на просторах Финского залива. Тем более, - добавила она, - что такие случаи крайне редкие». После этого она отправилась чинить мотор. На нас кофе подействовал странно, неожиданно мы заснули.
12. Финляндия
Когда очнулись, была ночь, катер качался на волнах, мотор не работал. Выглянув из каюты, увидели, что катер был пришвартован к кораблю и Марина с кем-то разговаривает. Увидев наши удивленные лица, сказала, что катер починала, но сбилась с курса и оказалась в нейтральных водах, где, как назло, катер вновь сломался. Здесь нас обнаружили финские пограничники, они возьмут катер на буксир и доставят к себе на базу. Она уже отправила радиограмму своему начальству с описанием происшествия. Завтра, катер починят, но пока надо подняться на корабль.
Неисправный катер был взят на буксир, и под покровом ночи корабль поплыл в темноту. Молчаливый помощник капитана отвел нас в каюту и запер. После чего до нас дошло, что ситуация не такая, как представила Марина. Я подошел к двери и начал барабанить. Дверь открылась, передо мной стоял матрос, который, как оказалось не понимал по-русски. Жека в резких выражениях потребовал капитана. Через некоторое время появился офицер и Марина.
Я спросил Марину: «Что это значит?».
Та очень спокойно ответила: «Вас похитила иностранная разведка. Через некоторое время вы будете в Финляндии. О том, что вас похитили никто не знает. Все будут думать, что наш катер утонул. Карл уже давно на дне Финского залива. Положение ваше безнадежно. Так что крепко задумайтесь о своей судьбе».
Я опешил: «Какую ценность для иностранной разведки мы представляем?».
Марина резко ответила: «Им виднее», - и дверь закрылась.
Мы начали гадать что же происходит. Конечно, спектрограф имеет несомненную ценность для военных. Недаром его заказывали предприятия, работающие по военной тематике. Но сейчас почти каждый НИИ работает по гражданской и военной тематике. Посовещавшись, решили ждать, что будет дальше. Была ночь и поэтому решили поспать. Под мерный гул мотора заснули.
Утром нас разбудил матрос. Он принес по чашке кофе и паре бутербродов. Потребовали отвести умыться, что было беспрекословно исполнено. После этого позавтракали. После завтрака нас провели в каюту капитана, тут же была Марина. На палубе началась суета, которая всегда сопровождает швартовку. Мы поняли, что корабль пришел на базу, и сейчас начнется самое главное. Понимая это, я резко заявил: «Мы граждане Советского Союза и требуем возвратить в свою страну». На это Марина спокойно ответила: «Вы уже числитесь как погибшие в результате несчастного случая. Поэтому в ваших интересах вести себя скромнее». Капитан что-то произнес на английском, Марина ответила ему. После этого повернулась к нам и сказала: «Предлагаю сотрудничество с властями Финляндии. Это в ваших интересах».
Я ответил: «Ни о каком сотрудничестве речи быть не может. Мы требуем возвращения домой». После этого два здоровенных матроса отвели нас обратно в каюту. Спустя час или чуть больше те же два матроса открыли дверь и пригласили нас на выход. На палубе стояли капитан и Марина. Она сказала: «Сейчас вас отвезут в гостиницу, где вы найдете все необходимое. Еще раз напоминаю, что для своей страны вы уже не существуете. Поэтому постарайтесь трезво оценить ситуацию».
Под конвоем мы сошли по трапу на пирс и прошли на берег, где ждали две машины с затемненными стеклами. Нас с Жекой посадили в разные машины. Куда ехали я не видел. Наконец машина остановилась и меня высадили.  Мы были в каком-то дворе, обнесенном высоким забором. Второй машины не было. Марины тоже не было. Меня проводили в двухэтажное здание и провели в комнату на втором этаже. Она была достаточно просторная с удобной мебелью. Сопровождающие вышли, замок в двери щелкнул. Я остался один. Усевшись в кресло, начал напряженно размышлять.
То, что это не случайная акция и она мало связана с нашей командировкой в Арктический институт, было очевидно. Спектрограф, который мы должны были наладить, не представлял особой ценности, хотя и использовался подводниками. Эти приборы мы устанавливали на многих предприятиях, и, хотя он давал показания лучше зарубежных аналогов, похищать его разработчиков было глупо. С другой стороны, как показали испытания в Североморске, наши сонары существенно превосходили мировые аналоги. И они уже представляли несомненную ценность для противника. Получить ведущего конструктора было бы целесообразно со всех точек зрения. Во-первых, если удастся переманить его на свою сторону, то это экономило много ресурсов. Кроме того, заставив нас работать, можно было рассчитывать получить более совершенный прибор и наладить его производство в то время, как Советский Союз имел бы на флоте старые модели.
Щелкнул замок, и блондинка в откровенном мини и белой кофточке вкатила столик, уставленный различными блюдами. Посреди красовалась бутылка вина и почему-то два бокала. Блондинка, приветливо улыбаясь, прощебетала что-то на финском. На что я мрачно произнес: «Thank You». Услышав английскую речь, она расплылась в улыбке, перенесла тарелки на столик передо мной, сделала книксен и вышла. В открытую дверь я заметил амбала, который ждал ее в коридоре. Невесело подумал: «Вот ты и вляпался. Теперь тебя будут откармливать, чтобы в один прекрасны момент принести в жертву». Мелькнула мысль: «Где Жека?». Все-таки я, как начальник, несу ответственность за своего работника.
Посмотрев на сервированный столик, подумалось, что следует подкрепиться потому, что непонятно как судьба сложится дальше. Но вначале принял ледяной душ, чтобы мозги прояснились окончательно. После этого вкусил от щедрот хозяев. Когда заканчивал завтрак, и подумал, что неплохо было бы завершить его чашкой кофе, дверь неслышно открылась и в комнату впорхнул человек небольшого роста, лицо которого расплывалось в улыбке. Он походил на шарик на коротких ножках, и весь излучал гостеприимство: «Ну как вас покормили?», - проблеял он, улыбаясь еще шире. Потом затараторил: «Мы не часто принимаем русских. Я слышал, что у вас принято завершать завтрак стаканом водки. Извините, но в этой дыре нашлось только испанское красное вино. Надеюсь, вы снизойдете до него. Это самое лучшее, что нашлось в местном баре».
«Кто вам сказал такую чушь, - встал я на защиту русских, - Мы одним стаканом не отделываемся. И чаще всего вообще не завтракаем».
Колобок засмеялся, оценив мой юмор: «Не знаю, как вы, а я не откажусь от бокала этого пойла. Хотя с утра предпочитаю виски». Он напомнил бокал и выпил, что говорило о серьезности его намерений. Во всяком случае по отношению к алкоголю. Мы сели в кресла по обе стороны от столика, немного помолчали. «Кофе?», - спросил гость. «Не откажусь», - ответил я. Он снял телефон и произнес: «Two coffees». Его американское произношение выдало в нем гостя из-за океана.
«Где мой сотрудник?», - тоном, говорящим, что не намерен поддерживать светскую беседу, задал я вопрос. «Так вы что, не один?», - сделал он удивленное лицо. «Не валяйте дурака», - резко ответил я.
«Ну вот, эти русские всегда берут быка за рога. Не успели мы познакомиться, как вы уже качаете права. Кстати, меня зовут Дональд. Можете называть меня Дон, я не обижусь. Перейдем сразу к делу: я имею предложить вам работу начальника отдела в Кремниевой долине со всеми вытекающими: жилье, зарплата, продвижение по службе и прочее. В этом отделе работают только русские, так, что вам будет не одиноко».
Вошла прежняя блондинка и поставила на столик две чашки кофе, сахарницу и вазочки с пирожными.
«Вы этих сотрудников тоже похитили?», - съехидничал я.
«Нет, что вы. Они все добровольно присоединились к самой демократической стране мира. Делаю это предложение, исходя из гуманных соображений. Если вы согласитесь, то избежите массы неприятностей».
«Вы что меня пугаете?», - я поставил чашку с кофе на стол.
«И в мыслях не было, - уже другим тоном сказал Дональд, - Просто трезво оцениваю обстановку. Вы в Союзе числитесь погибшим от несчастного случая. Ваш портрет в черной рамке уже сегодня будет висеть на вашем предприятии. Перед ним будет дежурный букет гвоздик. Но через неделю букет завянет, портрет снимут, и вспоминать о вас будет только ваша бригада». После этого он перечислил всех сотрудников моей бригады поименно. Всех тех, с которыми мы создавали наши установки.
Наверное, вид у меня был дурацким, потому что коротышка рассмеялся. «Не ожидали? - сквозь смех спросил он, - Мы с уважением относимся к своим противникам. Они этого заслуживают. Особенно, когда доставляют нам такие неприятности, как недавно сделали вы в Баренцевом море». 
Мысли запрыгали в голове, как сорвавшиеся с привязи: «Откуда они все узнали. Ну ладно, Севастополь – это единичный случай. Можно списать его на небрежность. Но знать всю мою бригаду поименно. И последнее испытание в Североморске, которое было проведено с соблюдением всех предосторожностей. Это что-то совершенно невероятное». Надо было разузнать получше, что они еще знали.
«А что будет, если я не соглашусь принять этот пост. Я не считаю свою персону такой важной».
Лицо Дона стало серьезным. В одно мгновение он сбросил маску весельчака и балагура. «Разберем два варианта, - серьезно начал он, - Первый – вы принимаете мое предложение и уже завтра оказываетесь в Калифорнии в своем уютном доме, а послезавтра знакомитесь со своим отделом. Второй – вы отказываетесь. В этом случае все гораздо печальнее. Вы попадаете в лапы ЦРУ, которое применяет к вам свои изуверские методы и вытряхивает все знания об устройстве изделий, которые вы наплодили за время вашей, надо сказать, неплохой карьеры. Они все равно добьются своего, у них это поставлено. Но потом вы окажетесь никому не нужным и с крепко поврежденной психикой. Еще есть время выбрать, но, когда я выйду отсюда, судьба повернется к вам тухесом, т.е. задом. Я так подробно все расписываю потому, что, во-первых, всю эту операцию провернули мы, а не ЦРУ и, надо сказать, изрядно потратились, а во-вторых, я ценю ваши мозги. Да и как человек вы мне симпатичны. Еще никого я так пространно не склонял к дружбе».
«Вы что же уговариваете меня из жалости?», - съехидничал я.
«Может быть, может быть», - промычал Дон.
Я откинулся в кресле. Судя по всему, операция действительно готовилась долго и тщательно. И мое положение было печальным. Но сейчас меня волновала судьба Жеки. Где он, что с ним делают. Парень он был крепкий, но кто знает, как поведет себя в этой далеко не простой ситуации.
«Где мой сотрудник? Я несу за него ответственность и, пока не буду уверен, что с ним все в порядке, обсуждать ничего не буду».
Дон нажал кнопку на подлокотнике кресла и на стене засветился экран. На экране был гостиничный номер, чуть поменьше моего. В кресле сидел Жека и читал какие-то бумаги. Напротив сидел человек во флотской форме и внимательно смотрел на Жеку, который задал какой-то вопрос. Флотский на него с готовностью ответил. После этого Дон выключил экран. «Ну что, теперь вы успокоились? С вашим сотрудником все хорошо. Надеюсь, что в Калифорнии вы с ним увидитесь».
«Мне нужно подумать», - сказал я. Слишком много неизвестных, чтобы в течении одного разговора принимать такие важные решения.
«Подумайте, я вас не тороплю. Но помните, что об операции мне придется поставить в известность ЦРУ. А эта организация своего не упустит и вместо солнечной Калифорнии, вы окажетесь в Лэнгли, если они посчитают, что вы являетесь носителем секретов, важных для США. Мы коммерсанты и с помощью ваших мозгов лишь хотим заработать. Они коммерцию отвергают и поэтому опасны для такого тонкого инструмента, как ваш мозг. Их задача уничтожить все, что представляет опасность для США. Они не задумываются даже когда выплескивают ребенка вместе с водой».
«Опять вы меня пугаете», - сказал я.
«Я с ними часто пересекаюсь по роду службы. И знаю, о чем говорю, - нехотя сказал Дон, - Учтите, мои полномочия заканчиваются завтра. Завтра эти ребята возьмут вас в оборот».
Он снял телефонную трубку, набрал номер и задал несколько вопросов. Положил трубку и серьезно сказал: «Они уже в курсе». После этого налил себе вина, выпил и сказал: «Тогда до завтра». После этого выкатился из номера, опять с физиономией, излучавшей приветливость и расположение.
Если бы я не видел его в течение последнего часа, то никогда бы не поверил, что он не балагур и весельчак, а жесткий коммерсант, который не только своего не упустит, но с удовольствием отхватит и чужой кусок.
Ситуация складывалась не простая. Если верить Марине и Дону, то искать нас не будут. Тем более в Финляндии. Для своей страны мы погибли в результате несчастного случая. Что же, бывает и такое. Если принять предложение Дона, то это значит предать Родину. Пойти на это я не мог. И не только потому, что имел сведения, разглашение которых нанесет вред моей стране.
Если отвергнуть предложение, то это значит пропасть и все равно из меня вытянут все сведения методами психического воздействия. Да и судьба Жеки меня волновала. Какие бумаги заставили его подписать? Находясь в таких размышлениях, не обратил внимания, как вошла прежняя блондинка и укатили столик с остатками завтрака. Уже от двери, улыбаясь, спросила: «When to serve lunch?». Ответил: «Let's do it in an hour». Ушла, оставив аромат духов, который на мгновение отвлек меня от моих мыслей. Подумал, что разведка продумывает все детали, и опять погрузился в свои мысли.
Ровно через час, она вкатила столик, сервированный для ланча. Посередине стоял графинчик с водкой. Сказала: «It was incredibly difficult to get Russian vodka in Finland». Я ухмыльнулся: «But Russians don't drink that much vodka». Казалось, что эта фраза обидела ее. Во всяком случае она выглядела расстроенной, как ребенок, у которого отобрали игрушку. Ее наивность меня сразила и, чтобы сделать ей приятное, я сказал: «Don't worry, I'll drink a little to you for not letting me starve to death». Девица вспыхнула и, сделав книксен, вышла. Как и прежде, перед дверью ее ждал амбал со свирепой мордой.
Чтобы немного расслабиться, я действительно налил маленькую рюмку и выпил. После этого как следует закусил и опять погрузился в мысли. Но теперь ситуация не казалась мне такой печальной. Было похоже, что мой внутренний голос уже принял решение, но пока мне о нем не сообщал. Я всегда доверял ему, он нередко подсказывал нужные решения. Оставалось лишь ждать, когда он выдаст это решение в доступной для понимания форме. Я откинулся в кресле и расслабился.
Через час опять вошла девица. На этот раз в ее волосах был сиреневый бант, который очень шел к ее зеленым глазам. Подойдя к столику, она спросила: «Would you like something else?». Я ответил: «Сoffee in an hour». Традиционный книксен, улыбка и блестящие глазки были ответом. Ну и традиционный амбал перед дверью.
Через час она принесла кофе с бисквитами. Водки на этот раз не было.
Что-то в ее поведении показалось мне необычным. Казалось, она хочет остаться в номере чуть более положенного срока. Зачем-то смахнула несуществующую пыль с подлокотника противоположного кресла. Потом заглянула в ванную комнату, пошелестела там водой. Возникла даже мысль, что она хочет мне что-то сказать, но не решается. Наконец, приведя все в порядок, вышла. «Странно, - подумал я, - Что-то происходит». Пришла в голову мысль, что в деле появляется еще одна конкурирующая организация.
В нелегких размышлениях время тянулось медленно. За окном начало смеркаться, а внутренний голос так и не подбросил мне решения. Я начал ходить по номеру. Когда наступили сумерки, включил торшер. Вошла девица с банным халатом и стопкой полотенец. «Would you like to take a sauna? Being in Finland and not visiting a sauna is an unforgivable omission», - прощебетала она. При этом ее глаза говорили, что если я откажусь от сауны, то обижу ее в самых лучших чувствах. Мне ее стало жалко, да и внутренний голос ничего мне не подсказывал, предостерегая. «That's very kind of you», - ответил я. «Everything will be ready in an hour», - прощебетала она, как мне показалось, с некоторой долей облегчения. После этого скрылась за второй дверью, которая вела из номера. Как я понял, за ней была сауна.
Задумавшись, уселся в кресло и не заметил, как она выскользнула из номера. Но когда за окном стемнело, она вошла и произнесла: «The sauna is ready. You will find everything you need behind this door». После чего упорхнула, но уже без книксена. Как я заметил краем глаза, за дверью амбала не было. Наверное, все решили, что я не представляю опасности. Впрочем, что они там решили, меня волновало мало.
Я открыл дверь в сауну. Можно сказать, что это был второй номер, в котором была небольшая комната для отдыха, из нее вела дверь, собственно, в сауну. Завернувшись в простыню, открыл ее и на меня пахнуло жаром. Назвать его непереносимым было нельзя, но он был не таким, как в русской парилке, к которой я привык. Я забрался на полку и посмотрел на градусник под потолком. На нем было 110oС. Постепенно все мысли, беспокоящие меня, отступили, и я почувствовал, как меня охватывает спокойствие и умиротворенность. Посидев некоторое время, я решил, что нужно сделать перерыв. Начал слезать с полки и тут дверь открылась и в сауну вошла блондинка, тоже завернутая в простыню. Но она не могла скрыть всех ее форм. В простыне девушка походила на мраморную статуэтку. Наверное, вид у меня был дурацкий, я не знал, что мне предпринять. Устраивать любовные ухаживания при 110оС мне показалось слишком рискованным. Мы могли просто загореться и сгореть дотла. И тут случилось самое невероятное.
«Молчите и слушайте, - тихо по-русски произнесла девушка, - У меня только одна минута, в течение которой нас никто не слышит. Потом они догадаются поставить на прослушку и сауну. Во-первых, вам привет от Егора Сергеевича. Во-вторых, соглашайтесь на предложение перебраться в Калифорнию. Что с вашим сотрудником я не знаю, но скорее всего, его обманом переправят в Штаты. Опасайтесь Дона, эта сволочь из тех еще. Он не задумываясь ликвидирует вас, если поймет, что его планы провалились. После того, как выйдем отсюда, надо изобразить любовную сцену». После этого она открыла дверь и с возгласом: «Are all Russians really so temperamental?», - выскользнула. Мне потребовалось не менее двух минут, чтобы осознать, что это не сон. Упоминание Егора Сергеевича было паролем. Девушка была явно от его организации. Да и прекрасные формы посланницы, которые простыня лишь подчеркивала, разогнали мою кровь. Почему-то мелькнула мысль о том вечере с Тоней, когда мы целовались в парке. Но мысль была мимолетной.
Я вышел из сауны с выражением самца, от которого внезапно сбежала самка. «Where are you going, my lovely?» - громко сказал я, направляясь к ней с решительным видом. После этого сел рядом, обнял за плечи и притянул ее к себе. Наклонив ее голову, я прошептал: «Кто ты такая?». Улыбаясь и хихикая, она прильнула ко мне и прошептала: «Не будь идиотом. Егор Сергеевич хорошо отзывался о твоих умственных способностях. Тискать разрешаю, но без излишеств».
После этого, она оттолкнула меня и произнесла: «You need to take a break. Refresh yourself with a glass of wine». Налила бокал вина, отпила глоток и протянула мне. Я осушил его до конца, и почувствовал, как уходит волна возбуждения. Она прильнула ко мне и прошептала: «Дверь на ночь не закрывай, я приду дать инструкции на ближайшее время. А теперь иди в сауну. Я должна идти. Эти идиоты сейчас прилипли к экрану в ожидании бесплатной порнушки. Разочаруем их, чтобы они не так пристально следили за мной».
Понятное делом, что мне хотелось получить инструкции здесь и сейчас. Но поняв, что мы оба на экране, у которого собралась вся охрана, мой пыл поугас. Сказав: «I'll be right there, pretty girl. Don't run away», - я скрылся в сауне. Дав ей время одеться, я принял холодный душ, и вышел. Как и ожидалось, моей гостьи не было. Размышляя, прошел в номер и начал ходить от одной стены к другой. Было о чем поразмыслить. Вначале Петергоф, разоблачение Марины, как посланницы вражеской разведки, похищение, предложение Дона, и, наконец, приключение с горничной. Внутренний голос провякал: «А я что говорил?». Я согласился, но удивление не проходило. Как он мог предвидеть такое приключение. Действительно, человеческая психика не изучена до конца. Потом пришла мысль: «А кроме инструкций, моя гостья принесет ночью еще что-нибудь?».
Открылась дверь, горничная вкатила столик, на котором стоял мой ужин. Перенесла приборы на столик перед креслом, сверкнула глазами и направилась к двери. «In Russia, it is customary to drink a glass of wine for acquaintance», - произнес я вслед. «I can't do it at work. I could get fired if I drink wine with the guests. And I really value this place. There are such cultured guests here, they give good tips». Упоминание о чаевых меня смутило. Я не мог ей заплатить ни единого евро или что там ходит в их краях. Поэтому потупился и промолчал. Впрочем, платить коллеге по опасной работе не принято ни в одной разведке мира. Во всяком случае я себя в этом убедил.
Уселся за стол и с аппетитом поужинал, запив все это хорошим красным вином. Не понятно, на что жаловался Дон, когда пил то же вино. Оно вполне приличное. После ужина переоделся в пижаму и улегся в кровать. Как было договорено, дверь не закрывал. Мои ожидания, что моя гостья придет вскорости, не оправдались. Она не приходила, и незаметно для себя заснул. Треволнения сегодняшнего дня дали о себе знать. Да и выпитое вино сказалось. Ночью проснулся от чувства, что в кровати я не один. «Ты пришла, милая», - пробормотал, вся еще находясь в полусне. Она прижалась к моему уху и тихо, но внятно начала: «Завтра тебя и твоего сотрудника переправят в США. У тебя хорошая репутация, этим надо воспользоваться. Твой отдел будет продолжать работу над сонаром, который вы поставили на флот. Помогай им, но без фанатизма. Очередное изделие вы должны выпустить ровно через год. Раньше нельзя. Основное для тебя - получить должность начальника отделения, включающего несколько отделов. Тебе в этом помогут, но главное остается за тобой. За это время с тобой связи не будет. Потом придет связник с новой инструкцией.
Я слушал внимательно, но руки совершенно непроизвольно обнимали ее за талию и прижимали. «Послушай, Бонд. Ты что думаешь, это игрушки. Мне надо быстрее сматываться, а то утром нас с тобой здесь прикончат. Сексом будешь заниматься в свободное от работы время», - раздраженно сказала она. Я понял, что мой расчет на предполагаемые утехи провалился. Отпустил ее. «Ну вот, так лучше. Спокойной ночи». Она выскользнула из-под одеяла и ушла.
Утром меня разбудил Дон. Рядом с ним стоял амбал, которого я несколько раз замечал стоящим у двери. Дон опять был сама радушность, излучающая флюиды добра: «Доброе утро! После сауны всегда хорошо спится. Но увы, пора вставать. Насколько я понимаю, благодаря Мэри, мы договорились». «Кто такая Мэри?», недовольно буркнул я. «Ай-ай, как не хорошо. Так быстро забывать девушку, с которой шалил в сауне». «Так ее зовут Мэри?», - удивился я. «Какие эти русские легкомысленные. Для них время, проведенное с девушкой в сауне не повод для знакомства», - залился смехом Дон. Амбал криво усмехнулся. По его роже было видно, что он сам был бы не прочь пошалить с Мэри, но у нее был иммунитет от посягательств.
«Что я вам говорил про моих друзей из ЦРУ. Вот один из этих скромных тружеников невидимого фронта. Он пришел посмотреть, так сказать, товар лицом. Если мы не подпишем кое-какие бумаги прямо сейчас, то меня ждет самолет, а он ждет вас для нелицеприятной беседы в подвальном помещении этой тюрьмы.
«Давайте бумаги», - сказал я, демонстрируя, что делаю это крайне неохотно.
Дон вытащил два экземпляра договора. Я внимательно прочитал их. Они были составлены в самых общих терминах и, если бы я не знал, их реальную сущность, не затрагивали мои патриотические чувства. «А вы умнее, чем я думал. Возможно, мы подружимся», - сказал я, расписываясь на листах договора. Амбал, кажется, с облегчением выдохнул. По-моему, ему не нравилась работа дознавателя и по совместительству костолома. А Дон просиял как блин с маслом. «Теперь завтракать и в аэропорт».
Когда мы с ним выходили из гостиницы и садились в машину, на крыльцо вышла Мэри и помахала нам рукой.
«Вот эти русские! Везде могут устроиться», - засмеялся Дон, - Ну ничего, теперь перед вами открывается перспективы стать настоящим американцем. Заведете нормальную американскую жену, нарожаете американских детишек и забудете о гостиничных приключениях. А Мэри часик погрустит и забудет вас».
В ответ я промолчал.


13. Калифорния
Все произошло, как и обещал Дон. Небольшой, но уютный двухэтажный дом на окраине поселка, где располагалась фирма, авто перед домом, приличная зарплата. На следующий день после прилета меня привезли на фирму, которая по размерам не уступала моему родному заводу. Выдали круглосуточный пропуск и провели в отдел. В нем было восемь человек, пять русских инженеров и три техника американца. Вначале русские смотрели на меня настороженно. Чувствовалось, что они не представляют моей роли, как руководителя. Однако, за обедом мы разговорились и напряжение спало. Тем более, что откровенных антисоветчиков среди них не было. Все они под разными предлогами эмигрировали в Израиль, но также под разными предлогами осели в Америке. Работа им нравилась, образование они получили достойное, поэтому деловые отношения наладились быстро.
Через неделю к отделу присоединился Жека. Вид у него был помятый, как будто он все последнее время не досыпал. Я не стал расспрашивать о его приключениях, решив отложить этот разговор на потом. Но когда мы шли по тропинке из столовой в свой корпус и нас никто не мог подслушать, Жека поведал, что все это время провел в ЦРУ, где из него выбивали сведения обо мне. Их интересовал любой компромат на меня. Но Жека избрал правильную тактику, убедив их, что ничего не может рассказать относительно моей личной жизни и планов. Решив, что он реально не располагает никакими интересными данными, ЦРУ-шники его отпустили. Но нервов попортили с избытком. В заключение Жека сказал: «Врагу не пожелаешь иметь таких друзей». Из этого разговора я понял, что надо вести себя максимально осмотрительно, тем более что мое начальство постоянно интересовалось, как движутся дела с разработкой сонара.
Я помнил, что на разработку сонара у меня должен уйти год. И так как знал все тонкие места собственной конструкции, то тормознуть разработку поначалу было просто. Однако, работа медленно, но продвигалась. И наконец, наступило время испытаний. Предварительные испытания установки проводили на фирме, на испытательном стенде. В своих показателях она не дотягивала до требуемых. Я объяснял это некачественным сплавом, который использовался для изготовления излучателя. В Союзе этот сплав мы получали от уральских смежников, и он всегда был высокого качества. Поэтому его химическим составом я не заморачивался. В Штатах этот сплав не производился, и необходимо было наладить технологию его изготовления. Поэтому я все валил на металлургов, и торможение испытаний было вполне обоснованным. Из всей команды только Жека догадывался, что я тяну резину, но виду не подавал. Вместо этого со всей пылкостью бросался на решение различных задач.
Я приучил свою команду к строгой дисциплине, и мы иногда работали сверхурочно, что прежде на фирме не практиковалось. После таких работ всей командой шли в кафе неподалеку. Такие посиделки нас сближали, и я многое узнал о своих подчиненных. Техники-американцы держались обособленно, но русские были вполне компанейскими ребятами. Удивительно, но среди них не было ни одного еврея. Поэтому для меня оставалось загадкой, как им могли разрешить эмигрировать в Израиль. Но я не любопытствовал, считая, что это их личное дело. Иногда в такие вечера вспоминался вечер в Орле, кафе, где я встретил Тоню. С тех пор прошло уже много времени, но вычеркнуть ее из своей памяти я не мог. Это было глубокое чувство, от которого не мог, да и не хотел избавляться. Отдавал себе отчет, что никогда ее не встречу, а если даже и встречу, то непонятно к чему это приведет. Поэтому ограничил свой мир работой и домом, изредка принимая приглашение коллег выбраться в город в кино или на концерт. У всех инженеров отдела были жены, которые требовали развлечений.
Хотя моя жизнь и казалась устоявшейся, иногда я ощущал, что за мной наблюдают. Часто находил свои бумаги не в том порядке, в котором обычно их держал, обнаружил несколько микрофонов в доме и микрофон в автомобиле. Это меня не смутило, потихоньку я их начал ломать, что оказалось крайне просто. Налить на такое устройство как бы невзначай воды или повредить проводку, на это моей квалификации было достаточно. Вначале их работоспособность регулярно восстанавливали в мое отсутствие. Но потом у моих опекунов терпение кончилось, да и мои манеры не вызывали особых подозрений. От меня отстали. Прослушка прекратилась.
Дела на службе продвигались неплохо, меня включили в экспертный совет фирмы - консультационный орган при директоре, и постоянно приглашали на совещания для анализа тех или иных идей. На совещаниях я получил полное представление о том, чем занимается фирма. В основном выполняла заказы Пентагона и Космического Агентства и была обеспечена заказами на несколько лет вперед. Поэтому встал вопрос о расширении, в том числе и моего отдела до отделения и о приеме новых сотрудников. Как и предлагала Мэри, я стал начальником отделения, а на место начальника моего отдела предложил Жеку. Он вначале отнекивался, но я его убедил, сказав, что мне будет легче управлять делами, если он станет начальником отдела.
Так, в постоянных исканиях прошел год. Мы наконец испытали сонар и отдали флотским для установки на корабль. Это они делали без нашей помощи. В сонаре не было предусмотрено боевого режима, который отключал навигационную аппаратуру противника. Про этот режим знали только мы с Жекой, но посвящать в его особенности фирму не собирались. И так они получили прибор, который значительно превосходил их традиционные средства обнаружения.
Наступило некоторое время затишья. Надо было дождаться результатов испытаний, чтобы повысить чувствительность сонара. Пока же прикидывал, в каком направлении можно двинуться дальше, чтобы не особенно выпрыгивать из штанов, делая для противника моей Родины средство обнаружения кораблей. Вполне осознавал, что в России за это время тоже не дремали и продвинулись вперед. В моей прежней бригаде были способные инженеры, которые могли подхватить и развить идеи, заложенные в нашей установке.
Внезапно меня вызвали к заместителю директора фирмы, который курировал наше направление и отвечал за внешние связи, в частности, взаимодействие с флотскими. Я связал этот вызов с окончанием испытаний и не особенно волнуясь вошел к нему в кабинет. В кабинете, кроме моего непосредственного начальника был флотский в высоких чинах. Меня представили как разработчика того сонара, который моряки испытывали в последнее время. Флотского звали Блейк Уэйн Ван Лир. Имя вполне морское, да и вид у него был, какой бывает у моряков, несколько лет проведших на мостике корабля. Блейк выразил удовлетворение тем, как вел себя наш сонар в сравнении со штатными средствами. Я отвечал, верноподданически кивая головой и во всем соглашаясь.
После этого заместитель генерального сообщил приятную новость, что всему нашему отделу полагается приличная премия за качественно выполненную работу. Но что ответил, что это будет стимулировать команду к достижению новых трудовых успехов. Удивительно дело, но американцы очень серьезно относятся к тем штампам, которые на любом российском предприятии встречаются в виде транспарантов. Например, «Повысим производительность труда» или «Добьемся сокращения издержек при выпуске продукции» и пр. «Новые трудовые успехи» был самым убойным штампом, которым я всегда заканчивал всякое свое выступление на экспертном совете. Вроде бы неглупые его члены с завистью воспринимали мои обещания. Им самим в голову не приходило, что можно работать гораздо лучше, достигая новых высот эффективности. Их манера работать, не утруждая себя поисками новых ресурсов, меня удивляла. В работе они в точности соответствовали своим зарплатам, и выпрыгивать из штанов было не принято.
14. Новое предложение
После разговора у заместителя директора, Блейк предложил мне отметить успешное испытание в баре, который находился тут же на территории фирмы. Усадив меня за столик вдали от стойки, у которой постоянно толпились сотрудники, он завел разговор о возможности поработать над новой интересной, и даже загадочной тематикой. Я насторожился. В мои планы не входило менять работу, да и инструкция Мэри выглядела вполне определенно: «Дослужиться до начальника отделения и ждать связника». Поэтому я сделал вид, что не обратил внимания на предложение Блейка. Однако, адмирал был настойчив. Он рассказал, что при испытаниях новой подводной лодки в Атлантике они столкнулись с необъяснимыми явлениями, которые никак не поддаются объяснению современной наукой. На это я заметил, что в мои задачи входит создание устройств, которые работают на принципах, вполне объяснимых, и поиск НЛО и тому подобного в планы не входит. Блейк усмехнулся: «Это не помеха. Переключиться от научного к ненаучному подходу гораздо легче, чем наоборот, от ненаучного к научному». Мы посмеялись над этим, и я в шутку предложил тост за процветание науки, которая обязательно справится и с паранормальными явлениями. Блейк, оценив мой юмор, тем не менее еще раз предложил подумать над предложением.
Возвращаясь после встречи, встретил Артура – инженера из моего бывшего отдела, который откуда-то узнал об удачных испытаниях и заметил, что неплохо было бы это отметить. Предложил вечером собраться у меня всем отделом, конечно, с женами. Не откладывая, пригласил на вечеринку Блейка и кое-кого из начальствующего персонала, имеющих отношение к работе отдела. Вечеринка была в самом разгаре, когда появился Дон вместе в Мэри. Хитро подмигнув, сказал, что привез ее, прознав о моей затворнической жизни. Мэри произвела на всех впечатление, а Жека, наговорив ей кучу комплиментов, поинтересовался нет ли у нее подруги. В ответ Мэри быстро поставила его на место, заявив, что у него жуткий славянский акцент, который распугает всех ее подруг. К концу вечеринки Дон уехал вместе с Блейком, что-то оживленно обсуждая. У меня мелькнула мысль, что именно Дон навел Блейка на мысль переманить меня в Пентагон. Судя по всему, он с этого тоже хотел поиметь гешефт. Не знаю, как, но Дон ничего не делает просто так. Мэри, узнав, что Дон уехал, устроила грандиозный скандал, потому что Дон обещал отвезти ее в гостиницу. И теперь она не знает, что делать, все ее деньги и документы в номере. Все начали приглашать ее к себе, но она всем отказала и сердитая, усевшись в кресло с бокалом вина, начала листать иллюстрированные журналы. Вечеринка удалась. Ближе к полуночи все начали расходиться. Наконец мы с Мэри остались одни.
Чтобы освежиться после выпивки, я предложил Мэри пройтись по окрестностям. Она с готовностью согласилась, и когда мы отошли достаточно далеко от дома, произнесла: «Егор Сергеевич доволен твоей работой». Я поблагодарил и вкратце рассказал ей, что произошло за год работы, об успешных испытаниях и предложении Блейка. Последнее ее заинтересовало, она начала спрашивать о деталях, но ничего конкретного я сказать не мог. Мэри посоветовала потянуть время пока не получит инструкции. Попутно сказала, что Дон склоняет ее занять пост личного секретаря, но она отказывается. Дон не представляет особого интереса, он обычный Heahunter. Как говорил сам Дон, мое устройство в Америке было у него самой выгодной сделкой. Здесь он утер нос самому ЦРУ. Она воспользовалась его предложением слетать в Америку, якобы чтобы продолжить наш роман. Дон и из этого хотел извлечь какую-то выгоду. Я посмеялся над ним, хотя в душе был бы не прочь воплотить это в реальность.
Утром явился Дон с огромным букетом роз, который он преподнес вместе со своими извинениями. Однако, видя улыбающуюся Мэри, он пошутил, что, судя по всему, его простили еще вчера. Мери ничего не ответила, усадила за стол и налила кофе. Она неплохо справлялась с обязанностями хозяйки в моем доме. После кофе Дон увез Мэри.
Через пару дней она приехала ко мне под вечер. «Ужасно хочется есть. У тебя найдётся что-нибудь кроме яичницы?». Я выскреб из холодильника все его содержимое, и мы вместе соорудили вполне приличный ужин. Нашлась даже бутылка вина, оставшаяся после вечеринки. За ужином Мэри поведала о том, как Дон пытается превратить ее в секретаршу, рассказывая об всех прелестях этой работы. Ему приходится летать в разные страны, выискивая сотрудников для американских фирм, которые дают ему задание подобрать специалистов конкретного профиля. Недавно случился курьез, когда ему пришлось набирать команду программистов. Он где-то набрал китайцев и индусов, но оказалось, что они не могут работать вместе то ли по идеологическим, то ли по религиозным причинам. Помимо этого, они ни слова не понимали по-английски. Пришлось фирме отправлять их назад за свой счет, а Дону выплачивать большую неустойку. До сих пор при слове программист его корежит. А уж как он проклинает китайцев и индусов – любо дорого смотреть. При этих воспоминаниях она звонко рассмеялась.
После ужина отправились на прогулку и Мэри передала мне инструкции. Приглашение Блейка следует принять, но без особого энтузиазма. Поставить условие, чтобы перевестись вместе с Жекой, как моим помощником и полезным работником. Жека будет выполнять обязанности курьера, но посвящать его в дела не следует. В случае срочной необходимости в помощи следует прислать его сюда к Артуру, с которым у нас сложились вполне дружеские отношения. Поэтому никто ничего не заподозрит. Само его появление будет сигналом, что либо имеется крайне важная информация, либо требуется экстренная помощь. И тогда со мной свяжутся. Но Артур, который является связником с центром, ни о чем не догадывается. Он будет извещен в случае крайней необходимости. О какой крайней необходимости идет речь, Мэри не сказала, а я не стал расспрашивать. Таким образом, я опять в течение длительного времени буду предоставлен самому себе.
На следующий день я связался с Блейком и сообщил о готовности перейти в Пентагон, но поставил условие о переводе и своего помощника. Блейк выразил удовлетворение, и мы договорились о встрече, чтобы обсудить детали.
Поставил начальство в известность о своем решении. Они были не особенно довольны, так как работы над усовершенствованием сонара повисали. Но ничего сделать не могли, Блейк для них был начальником, ему принадлежали окончательные решения. Я известил коллег о том, что мы расстаемся и устроил прощальную вечеринку. Вся русская компания была расстроена, за последний год мы не только сработались, но и сдружились. На вечеринке Мери не было, она улетела с Доном в Европу, где тот занимался подбором специалистов для какой-то крупной компании. При последней нашей встрече Дон съехидничал: «Думал, что у вас нечто большее, чем гостиничная интрижка». Я отшутился: «Мое жалованье ее разочаровало. Надеюсь, на новом месте будут платить больше».

15. Кингс-Бей
После уточнения всех деталей мы с Блейком улетели на базу подводных лодок Кингс-Бэй, где располагался моя новая работа. Жеку должны были доставить позже, когда войду в курс дела. Условия моего быта на базе были гораздо скромнее, хотя это вполне компенсировалось жалованьем. Оно было существенно выше даже начальника отделения на прежнем месте. Мой непосредственный начальник – по-нашему капитан первого ранга, ввел меня в курс дела. Капитана звали Смит. Блейк отзывался о нем очень уважительно. Смит окончил Вудс-Холский океанографический институт, стажировался в Массачусетском технологическом институте и принимал участие в многочисленных морских исследованиях с акцентом на инженерные решения, и в ряде глубоководных экспедиций. Поэтому в области морских и глубоководных исследований обладал большим опытом. Одновременно с этим производил впечатление открытого человека, своей искренностью напоминая * русского.
Даже подготовленный Блейком, что мне придется решать не обычную задачу, я был ошарашен ее оригинальностью. Дело было в следующем. При одном из испытательных погружений новейшей исследовательской подводной лодки в одном из районов Атлантики экипаж в полном составе через оптические системы наблюдения при мощной подсветке отчетливо увидел на дне странные сооружения. Они напоминали городские постройки, концентрическими кругами расходившимися из центра. Эти постройки отдаленно напоминали древний город, в центре которого располагалась крепость. От центра к краю высота построек уменьшалась.
Экипаж все заснял имеющейся на борту аппаратурой. Но когда прибыли на базу, то все кино и фотопленки оказались засвеченными, и ни на одной из них увидеть ничего не удалось. Пленки отправили на экспертизу, которая подтвердила, что никаких изображений на них нет. Экипаж был проверен на детекторе лжи. Результаты проверки убедительно доказали, что нечто необычное они видели. Рисунки увиденного у всех членов экипажа совпадали даже в деталях. Напрашивался вывод, что экипаж столкнулся с необъяснимым явлением, требующим досконального исследования.
В район была отправлена исследовательская подводная лодка, с экипажем из офицеров, прошедших тщательный отбор. Субмарина была снабжена приборами наблюдения и большим числом манипуляторов для забора образцов грунта и воды. Лодка погрузилась в указанном квадрате и включила все приборы для забортного наблюдения. Одновременно с этим, экипаж через оптические средства также наблюдал за ситуацией. Манипуляторы производили забор грунта, приборы в разных частотных диапазонах сканировали обстановку за бортом. Однако, ничего необычного экипажем не отмечалось. То, что произошло потом, поставило субмарину на грань гибели. Внезапно в один и тот же момент у всех членов экипажа начались сильнейшие галлюцинации, в своей реальности не уступавшие ощущениям, переживаемым в жизни. Галлюцинации у всех были различные, у каждого они были связаны с острейшими жизненными ситуациями. Кто-то ощутил себя в детстве, кто-то вновь пережил трагические события, кто-то, наоборот, ощутил прилив необыкновенного счастья, которое когда-то испытывал. На все запросы с поверхности что происходит, экипаж либо не отвечал, либо отвечал невразумительно.
Галлюцинации были настольно реальными, что экипаж не мог управлять лодкой, которая в сложившейся ситуации была обречена на гибель. На приказы срочно подняться на поверхность никто не реагировал. Сложилась критическая ситуация. Глубина погружения была очень большой и экипажу надеяться было не на что. Тем не менее, лодка неожиданно всплыла и, более того, экипаж выглядел совершенно здоровым. Галлюцинации исчезли, офицеры вернулись к своим обязанностям, как будто ничего необычного не было. Воспоминания о галлюцинациях остались, но представлялись достаточно поверхностными. Исследование записей мозговой деятельности экипажа в течение последних двух часов показали очень сильную активность, существенно превышающую активность, сопровождавшую обычную деятельность по управлению кораблем и проведение исследований. Офицеров направили в психиатрическую лабораторию, где они подверглись глубинному гипнозу. В результате были выявлены все галлюцинации, пережившие ими в течение двух часов на большой глубине. У морского начальства даже возникло предложение о списании экипажа с корабля, но медики заявили, что в этом нет необходимости. Все члены экипажа здоровы, а причина галлюцинаций в месте погружения.
Место в Атлантике, действительно, было неизведанным, да и такая глубина погружения раньше была недостижимой. Для исследования загадочного явления выделили глубоководный исследовательский модуль, который мог работать как с экипажем, так и автономно. Было проведено двенадцать экспедиций, половина из них с обитаемым модулем. Новых результатов получено не было. Как правило, у экипажа наблюдались галлюцинации разного характера. Но теперь они не подвергались риску, так как модуль поднимался на поверхность по команде с корабля. Был вычислен эпицентр, поблизости от которого неизвестное воздействие было сильнее. Чем ближе к эпицентру, тем явственнее были галлюцинации. Они захватывали человека полностью, он уже не находился в реальности, а погружался в сильнейшие переживания. Это все напоминало действие наркотика, но без побочных эффектов.
Этот район был основательнейшим образом исследован автоматическим модулем, но никаких аномалий обнаружено не было. В будущем планировалась экспедиция с возможностью глубоководного бурения. Возможно, что источник излучения находится ниже поверхности дна. Но это пока лишь догадки.
Выслушав Смита, я выразил сомнение, что моей квалификации хватит для решения этой загадки. На что он откровенно рассмеялся и заявил, что ни в одном университете мира не готовят специалистов по расшифровке галлюцинаций, возникающих при погружении на большую глубину. «Мне в вас нужны не знания, а интуиция и непредвзятое отношение к проблеме, - заявил он, - Я изучил конструкцию вашего сонара, и она показалась весьма необычной в аспекте использования нескольких излучателей для достижения требуемого эффекта. В ней виден нетрадиционный подход к решению традиционной проблемы. Впрочем, мы уже и так засиделись. Пошли обедать».
За обедом Смит поинтересовался, как я устроился и не нужно ли чего для обустройства быта. «Впрочем, - заметил он, - В ближайшем будущем в своей квартире вы будете проводить мало времени. Большую часть, придется болтаться на корабле, собирая экспериментальный материал. После того, как мы получили новейший магнитоэнцефалограф для фиксации магнитных полей, создаваемых нейронами головного мозга, материала будет предостаточно». Он пригласил меня сегодня вечером к себе домой, чтобы отметить начало рабочей деятельности, но я отклонил предложение, сказав, что хочу остаться один, поразмышлять над проблемой. Смит рассмеялся: «Узнаю русских. Когда их что-то увлекает, они работают везде, не говоря уже о еде. Мне в нескольких экспедициях пришлось работать с русскими. Работники они замечательные». Вечер провел дома, размышляя над тем, что рассказал Смит. Важность проблемы не вызывала сомнений. Если на дне находится источник неизвестного излучения, воздействующего на мозговую деятельность, то расшифровка его работы открывает большие перспективы. Первые шаги для выработки подхода начали проясняться. Следует определиться, какие виды излучения сейчас используются для управления мозговой деятельности. Следующие несколько дней я провел в библиотеке базы, куда выписал имеющуюся литературу по воздействию на мозг различными излучателями.
Удалось выяснить, что имеется несколько способов стимуляции мозговой деятельности. Транскраниальная магнитная стимуляция использует магнитные импульсы для стимуляции нейронов. Применяется в лечении депрессии, научных исследованиях мозга. Транскраниальная электрическая стимуляция использует слабые токи для модуляции активности нейронов. Используется в когнитивных исследованиях, улучшении обучения, лечении расстройств. Ультразвуковая нейромодуляция — фокусированный ультразвук может активировать или подавлять нейронную активность. Представляется весьма перспективным для неинвазивного лечения, например, при эпилепсии. В экспериментах с микроволнами используется также радиочастотное излучение. Но тут больше спорных моментов и меньше клинического применения. Также используются различные излучения для диагностики и лечения. Например, лучевая терапия при опухолях мозга. Но это скорее разрушение тканей, чем модуляция активности. Имелись терапевтические и исследовательские применения: в медицине, научных исследованиях и даже для улучшения концентрации. В нескольких источниках упоминалось применение излучений в военных целях. Однажды на маневрах испытывался излучатель сверхдлинных волн для подавления психики. При включении излучателя все участники эксперимента побросали оружие и в панике разбежались. После этого, они длительное время провели под наблюдением медиков, потому что не могли избавиться от ощущения сильного ужаса. По выходе из госпиталя всех пришлось уволить из армии. Одна мысль, что им придется взять в руки оружие, вызывала у них острую депрессию. Но все эти подтвержденные исследования, показались мне малоперспективными в нашем случае.
Более интересными представились эксперименты Геннадия Крохалева — советского психиатра из Перми в попытка доказать материальность мыслей и галлюцинаций. Он предположил, что зрительные галлюцинации — это не просто "обман восприятия", а реальные электромагнитные образы, которые мозг проецирует через сетчатку глаза в пространство. Крохалев полагал, что эти образы можно зафиксировать на фотоплёнку. Для этого плёнку в чёрном пакете подносили к глазам пациента, и через 10–15 секунд на ней проявлялись изображения, совпадающие с описанием галлюцинаций. Действительно, у 40% пациентов (в основном с алкогольным психозом) удалось зафиксировать образы: чертей, животных, лица людей и даже "духовой оркестр". Выздоровевшие пациенты узнавали на снимках свои галлюцинации. Однако, научная общественность в категорической форме отрицала научную значимость полученных результатов. Поэтому сколь-нибудь значимых публикаций по развитию тематики найти не удалось.
Внимательно выслушав мой обзор, Смит сказал: «Типичное не то! Эти методы исследованы вдоль и поперек, но ни один из них не приводит к содержательной галлюцинации. В нашем случае излучение неизвестной природы». Я согласился, однако заметил, что мне самому надо было понять насколько можно привлечь известные методы. Оказалось, что надо начинать с чистого листа. Разошлись по кабинетам, я погрузился в тематику исследования когнитивных способностей и одновременно штудировал отчеты экспедиций в этот район. Задача меня увлекла, хотя представлялась неподъемной.
16. Странная связь
Через неделю прибыл Жека и я начал с ним обсуждать возникшую проблему. Он был толковый и сразу предположил, что в этом районе неизвестное излучение воздействует на области мозга, в которых сосредоточены механизмы обработки воспоминаний. Неожиданно для меня рассказал историю, случившуюся с ним, когда он учился в аспирантуре Новосибирского университета. В то время в лаборатории академика А. Фиофилова проводились эксперименты по передаче мыслей на расстоянии. В распоряжении лаборатории были все материалы, собранные Н. Рерихом в путешествиях в Гималаях и Тибете. Кроме того, у самого Фиофилова были дружеские отношения с тибетскими ламами и тесные отношения с несколькими тибетскими монастырями, куда регулярно наведывался. После первого курса аспирантуры Жеку вместе с двумя старшекурсниками отправили в командировку в один из тибетских монастырей, находившегося под руководством ламы – близкого друга Фиофилова. В этом монастыре они провели год, изучая то, что Н. Рерих называл психической энергией. Естественно, что никаких приборов они с собой взять не могли в силу закрытости в СССР этой тематики. Поэтому изучение сводилось, главным образом, к проведению экспериментов и составлению протоколов. К ним проявлял повышенное внимание сам лама, преследовавший цель соединить западную науку с философией востока.
Вначале исследователи лишь фиксировали проявления психической энергии у монахов монастыря. Это проявлялось, например, в чтении мыслей или передачу ментальных образов на расстоянии. Но это была лишь фиксация фактов. Принимать активное участие в экспериментах им запретил лама, объясняя это тем, что они еще не подготовлены к работе с тонкой материей и такие эксперименты могут нанести непоправимый вред их психике. Да они и сами понимали, чтобы проникнуть в суть восточной философии, надо стать ее адептом. Когда эта мысль овладела ими полностью, они по рекомендации ламы начали принимать участие в некоторых ритуалах, проведение которых для монахов было делом вполне обычным. Сначала это были простые упражнения, связанные с физической подготовкой, потом упражнения все более перемещались в духовную среду. Буквально каждый день приносил им нечто новое в познании собственного сознания. Переживания, которые раньше казались незначительными для человека западной культуры, вдруг оказывались существенными и позволяли по-другому взглянуть на окружающий мир. Когда же они начинали логически анализировать свои новые ощущения, вся картина рассыпалась.
Первым значительным достижением их был вывод, что с мерками западной цивилизации, основанной на логике и индивидуализме, нельзя понять явления, которые здесь были рутиной. Где-то через полгода интенсивных практик они ощутили, что, медитируя определенным образом, отмечаются необыкновенные явления. В мозге как бы формируется еще одна личность, которая располагается где-то на краю сознания, наблюдая за основной личностью. Со временем основная личность начала вступать в контакт с пришельцем, вначале поверхностный, потом все более содержательный. Исследователи обменялись впечатлениями. У всех явление было одинаковым. Обратились к ламе. Он, хитро улыбаясь, объяснил им, что это новая мыслеформа, которая обеспечивает непосредственный контакт сознания с внешним миром. Но не физическим миром, как это принято в западной цивилизации, а тонким миром, который западной цивилизацией отрицается. Мыслеформа вполне управляемая и ее можно отправлять в любую точку. Однако, спешить не следует. Вначале надо натренироваться внутри собственного коллектива. В результате внутри коллектива исследователей начали постоянные тренировки, вначале в форме диалогов, но спустя определенное время, они могли беседовать втроем. Часто в экспериментах привлекались монахи, которые виртуозно владели практикой управления психической энергией. Все опыты тщательно документировались. В результате к концу командировки была сформирована методика практик, позволяющая расширить собственное сознание, формировать способности управлять собственной психической энергией и вступать в мысленный контакт с любым другим, но подготовленным человеком. Обычный человек такими способностями не обладал, он был слишком материален, чтобы работать с тонкой материей. И еще одно открытие сделали исследователи после возвращения: никакие приборы не фиксировали изменения физических полей даже при очень интенсивном обмене мыслями.
В моих объяснениях Жека отметил, что у членов экспедиций возникли стойкие галлюцинации, наводившие на мысль о сильном воздействии на человека энергией, которая напоминала психическую, излучаемую из определенного источника. Причем источник очень сильный. В случае естественной передачи мысли, человек-приемник никогда не отключал собственного сознания. Внешнее воздействие полностью не захватывало личность, оно проходило как бы фоном. Здесь же наблюдалось полное подчинение личности, с чем она не могла справиться. Это говорило о большой силе воздействия, что могло быть вызвано только сильным излучением. Но источник и вид излучения были совершенно неизвестны.
Я спросил, что стало с группой академика Фиофилова. Жека рассказал типичную историю того времени, которая случалась с большим числом исследовательских групп, работавших на перспективу и не выдававших решения для непосредственного применения. После смерти академика его лабораторию прикрыли, как противоречащую материалистической философии. Все то, что нельзя измерить, в СССР объявлялось химерой и не поддерживалось. Но студентов, которые ездили с Жекой в Тибет, пригласили в КГБ, который являлся самой могущественной организацией и мог иметь собственное мнение по поводу материализма. Жека от приглашения отказался, хотел самостоятельно продолжить исследования. Но как-то не сложилось и он оказался в моей бригаде, где проявил себя способным инженером. Предстоящие исследования увлекли его, это виделом как возврат к временам его юности, когда он напрямую столкнулся с неизведанным.
Через несколько дней должна была состояться очередная экспедиция в Атлантику. Исследовательское судно с глубоководным модулем планировалось отправить в загадочное место, чтобы с новыми приборами попытаться разрешить загадку. Мы договорились, что нас возьмут на борт, но о своих планах в экспедиции не распространялись.
Перед погружением глубоководного модуля пошли к начальнику экспедиции и предъявили ему распоряжение высокого начальства полностью содействовать нам в наших планах. Он очень выразительно посмотрел на нас, ожидая какого-то подвоха. Но мы его успокоили, сказав, что наши планы не идут дальше желания отправиться в глубину на погружаемом аппарате. Причем в этом погружении будет участвовать только Жека. Руководитель облегченно вздохнул, погружение в аппарате было делом вполне заурядным. Аппарат имел два рабочих места для исследователей, но, как правило, в обитаемом режиме он использовался на небольших глубинах. А в этом погружении он должен был достигнуть дна в месте, где глубина доходила до предельно возможной. Тем не менее, руководитель не хотел брать на себя ответственность и заставил написать расписку в том, что мы полностью представляем риски, связанные с погружением на большие глубины. После того, как он спрятал наши расписки в сейф, вытащил бутылку виски, налил всем по бокалу и произнес тост: «За смелых русских парней». Для поддержания статуса мы сделали «героические» лица, хотя героями себя не ощущали. Так обычная работа.   
Под водой Жека провел четыре часа с небольшим. Вначале связь была устойчивой, и он регулярно докладывал о своих ощущениях через каждый сто метров погружения. Потом слова стали пропадать, как будто где-то расходились контакты. Затем голосовая связь исчезла вовсе. Однако, вся телеметрия поступала исправно и техники на корабле не особенно беспокоились, полагая, что действительно возникла проблема в голосовом канале. Мы с начальником экспедиции переживали больше, зная, что за загадки хранит глубина. У нас уже была твердая уверенность, что предстояло решать проблему, с которой еще никто и никогда не сталкивался. Глубины океана исследованы ненамного лучше, чем поверхности ближайших к Земле планет. На глубине двух километров голосовая связь восстановилась, и Жека начал рассказывать о своих, вполне обычных ощущениях. Но через десять минут прозвучала непонятная нам реплика: «Эля, как ты сюда попала?», и голос пропал.
Вскоре голосовая связь восстанавливалась, но носила отрывочный характер. Из доносившихся из глубины отрывков фраз было понятно, что Жека ведет с кем-то оживленный разговор, убеждая собеседника, что он не мог поступить иначе. Стало ясно, что это собеседница и у них с Жекой близкие отношения. Было очень похоже на выяснение отношений. Потом голос окончательно пропал. Спустя час ожидания связь не восстановилась, и начальник экспедиции распорядился поднять модуль. Все показатели были в норме, и подъем не был экстренным. Несмотря на то, что данные жизнеобеспечения внутри модуля были комфортными, меня не покидала тревога. Было очевидно, что Жека столкнулся с чем-то необъяснимым, но на сколько это представляло опасность для его здоровья, было непонятно. Когда модуль подняли на палубу и открыли люк, показался Жека. Зная его достаточно давно, я сразу догадался, что произошло что-то из ряда вон. Лицо Жеки носило отпечаток очень сильных переживаний.
«Как произошло погружение?», - спросил я.
«Мне надо все осмыслить», - ответил он и быстро ушел в каюту. 
Начальнику экспедиции я сказал, что Жека принялся за отчет, и тот не стал требовать его к себе для доклада. Только пробурчал: «Ну-ну!».
Вечером Жека вышел к ужину, и мы смогли поговорить. Он хотел, чтобы при нашем разговоре никого не было. Мы ушли на ют, уселись на закрепленную там шлюпку, и Жека рассказал, что с ним произошло.
Вначале все шло, как обычно, погружение равномерное, связь отличная, никаких необычных ощущений не было. Жека наблюдал за приборами, в том числе за показаниями энцефалографов, регистрирующих активность мозговой деятельности. На глубине трех километров впервые электроэнцефалограф зафиксировал усиление мозговой активности, хотя никаких субъективных показателей к этому не было. Одновременно с ним зафиксировал активность мозговой деятельности магнитоэнцефалограф. Сейчас, после некоторых размышления, Жека осознал, что мозг начал реагировать на источник загадочного излучения гораздо раньше, нежели возникли осознаваемые явления. Таким образом, не все мозговые процессы приводят к их осознанию. Мозг гораздо более тонкий инструмент, нежели полагают современные исследователи. Потом начались неполадки с голосовой связью, которые не давали вести подробный репортаж.
Когда модуль почти достиг предельной глубины, начались разнообразные галлюцинации. Вначале были картины детства, но они быстро сменились более сильным переживаниям. В частности, очень явственно возникли картины расставания Жеки с Эльвирой – студенткой Новосибирского университета, которую Жека любил, но из-за несходства характеров, когда никто не хотел уступать, они поссорились. Проявив характер, Эля уехала в экспедицию за полярный круг, а Жеку отправили в командировку в Тибет. Спустя год, он пытался что-то узнать о ее судьбе, но ничего узнать не удалось, и он оказался на моем предприятии. И вот, находясь на большой глубине, вдруг увидел ее, сидящую во втором кресле пилота. Эля смотрела перед собой, ничего не говоря, и не реагирую на его слова. Было такое впечатление, что она находилась за зеркальной стеной, через которую видеть и слышать Жеку не могла. Она что-то писала на листе бумаги. Жека склонился через ее плечо и прочел, скорее всего какие-то данные измерений: «Температура окр. ср. -45оС, давление – 745 мм. рт. ст.». На листе появились еще несколько строк, но Жека их не рассматривал. Он пытался дотронуться до Эли, но рука проходила сквозь нее, ничего не ощущая. Это видение продолжалось вплоть до начала подъема. На глубине двух километров, видение исчезло.
В этот вечер мы просмотрели записи энцефалографов. Оба прибора начали отмечать усиление мозговой активности уже на глубине двух километров, хотя остальные, не связанные с деятельностью мозга, никак не реагировали. Впрочем, это было вполне естественно. Следовательно, мозг был единственным прибором, который реагировал на неизвестное излучение. Тут возникала вполне определенный вопрос: как возникали галлюцинации. Это могли быть либо воспоминания, либо привнесенные видения под воздействием излучения. Как уверял Жека, в видениях детства, скорее всего просматривались воспоминания. Если судить по некоторым деталям, которые он помнил из детства. Но с видением Эли это не могли быть воспоминания, она выглядела значительно старше того возраста, когда протекал их роман. Не мог же он в воспоминаниях специально прибавить ей несколько лет. Загадок становилось больше.
Вечером мы еще раз вернулись к погружению, но никаких рабочих гипотез не возникло. С начальником экспедиции мы не стали обсуждать результаты, Жека сказал, что это его личные переживания и он никого не хотел бы в них посвящать.
На следующий день под воду полез я. Начальник экспедиции, опять нехотя, дал разрешение на предельное погружение, что-то пробормотав про русских, которых ничего не останавливает. Выпив виски, запас которого, похоже у него был неограничен, он отдал соответствующее распоряжение.   

17. Мое погружение
Погружение началось достаточно обычно. Я приказал проверить всю видеоаппаратуру в модуле, чтобы иметь документальное подтверждение всего происходящего внутри. При погружении Жеки видеоаппаратура работала только за бортом. Внутри обстановка не фиксировалась, что, конечно, было упущением.
До глубины двух километров никаких особых показаний приборы не выдавали. Начиная с этой глубины, оба энцефалографа начали выдавать показания, фиксирующие усиление мозговой активности. Я заставил себя сконцентрироваться на ощущениях, связанных с мозговой деятельностью. Расслабился, чтобы никакие телесные ощущения не отвлекали. Но ничего необычного уловить не мог. Погружение продолжалось, и с увеличением глубины, энцефалографы фиксировали увеличение мозговой активности.
Решил проверить показания приборов, выведенных на пульт. Но они ничего особенного не фиксировали.
Откинулся в кресле, чтобы осмыслить положение. И тут произошло неожиданное. В соседнем кресле увидел Тоню. Хотя я и был подготовлен рассказом Жеки, вздрогнул. Тоня была в таком же платье, в каком она была в тот вечер в Орле, когда мы гуляли по парку. Она сидела за столом, что-то делая. Присмотревшись, увидел, что перед ней лежала картина, а рядом – какие-то инструменты. Судя по всему, занималась реставрацией.
По рассказу Жеки я уже знал, что обращаться к ней бесполезно, это был ментальный образ. Но был ли он полностью галлюцинацией или это явление иной природы - непонятно. Тоня откинулась в кресле, задумалась. С нашей последней встречи она изменилась, кажется, повзрослела. Пропала ее постоянная веселость в глазах. Внутренний голос мне подсказал, что на шпионку Тоня не похожа. Да и не будет шпионка заниматься реставрацией. Хотя в последнем я был не уверен. Пытался рассмотреть детали окружающей обстановки, но удавалось с трудом. Все было как в тумане, только Тоня и лежащая перед ней картина выглядели четко, как будто находились в центре светового пятна. Постарался запечатлеть в памяти детали окружающего ее интерьера. Внезапно она повернула голову в мою сторону и что-то произнесла. Звука, естественно, я не расслышал. Потом встала с кресла и удалилась. Судя по всему, ее позвали. На некоторое время видение стола сохранилось, хотя стало менее четким. Подошел ближе и всмотрелся в картину на столе, стараясь запомнить как можно лучше. Картина была незнакомая, размером не больше метра. Это был портрет женщины с изящной прической и в старинной одежде. На ее волосах красовалась небольшая корона, усыпанная драгоценными камнями. Не успел рассмотреть лицо женщины, как все начало подергиваться туманом, и вскоре исчезло. Я опять был один в модуле.
Погружение прекратилось, приборы исправно выполняли свои функции, но ничего необычного не фиксировали. Сел в кресло, надеясь, что галлюцинации возобновятся. Так я сидел около часа, наблюдая за кривыми, которые выписывали энцефалографы. Графики иногда показывали активность мозга, но я ее не осознавал. Какое-то время спустя возникло ощущение, что видение вот-вот повторится, однако, ничего не произошло. Я отдал приказ на всплытие. После того, как оказался на борту корабля, первым делом просмотрел записи видеокамер внутри модуля. Как и предполагал, они ничего не зафиксировали за исключением моих перемещений по кабине. Особенно обратил внимание на то, что некоторое время стоял перед пультом второго пилота, всматриваясь в него. Значит то, что я видел Тоню и картину – это факт. Но были ли эти образы созданы моим воображением или это было нечто иное, быть может даже материальное?
В этот вечер мы с Жекой долго обсуждали видения и анализировали графики энцефалографов. Однако, ничего заслуживающего внимания не придумали. Рабочей гипотезы как не было до погружений, так не появилось и после. Тем не менее, Жека предложил вспомнить тибетские практики, и попытаться вызвать те же образы, увиденные в виде галлюцинации. Идея показалась заманчивой и, с разрешения начальника экспедиции, мы перетащили энцефалографы в каюту, чтобы фиксировать мозговую деятельность во время экспериментов. Когда Жека был в тибетском монастыре, обучаясь восточным премудростям работы с психической энергией, то, естественно, никаких приборов там не было. Монахи и без них хорошо справлялись.
18. Эксперимент
Он уселся в позе лотос на коврике посередине каюты, а я, спиной к нему, на кресле перед энцефалографами, чтобы следить за графиками, которые должны были появиться на экране. В позе лотоса и в шлеме, от которого шли провода к приборам, он выглядел очень необычно. Я должен был включить запись, как только отмечу что-нибудь необычное в показаниях. Около часа в каюте царила тишина, Жека медитировал, я таращился на экран, в надежде, что прибор раскроет нам тайну подводного источника. Но ничего не происходило. Потом по экрану пробежал небольшой импульс, не вызвавший у меня особого интереса.
Перед этим мы долго изучали записи энцефалографов, и хорошо представляли, как выглядят показания, когда начинаются видения. Где-то часа через два на экране появилась устойчивая картина, говорящая, что у Жеки происходит активная и, главное, необычная мозговая деятельность. Но эти графики нисколько не напоминали те, которые генерировались приборами под водой. Поэтому я не торопился их архивировать. Через три часа фиксация мозговой деятельности внезапно прекратилась. Обернулся, чтобы посмотреть, что делает мой друг. Он, как и прежде сидел в позе лотоса, но теперь его лицо покрывала необычная бледность. Мне стало не по себе. Эксперимент, кажется, зашел в то состояние, которое мы не предвидели. Я не знал, что делать.
И тут неожиданно, в моем сознании возник образ человека, совершенно мне не знакомого, который поднял в приветствии руку и помахал ею. Напряжение спало. Внутренним ощущением понял, что меня предупредили не вмешиваться в происходящее. Поэтому опять уставился на экран. Теперь на нем происходили загадочные вещи. График вырисовывал чередование периодов мозговой активности с периодами ее полного отсутствия, как будто приборы просто выключались. Это было очень необычно, такого чередования я никак не ожидал.
Спустя время поползли графики обычного характера. Понял, что Жека выходит из медитации. Где-то через полчаса его дыхание стало обычным, потом он пошевелил руками, и через некоторое время снял шлем.
Я сидел перед приборами, не решаясь задавать вопросы. Они казались мне неуместными. Наконец, Жека встал с коврика, пересел в кресло напротив, спросил: «Было что-нибудь интересное?». Я открыл архив и стал показывать наиболее интересные с моей точки зрения графики. Потом рассказал о появлении в моем сознании неизвестной личности, указавшей, что происходящее не должно вызывать беспокойства. Жека усмехнулся, но ничего не сказал. Его заинтересовали те временные отрезки, где происходило чередование активной мозговой деятельности с полным ее отсутствием. «Не хочу быть прорицателем, - сказал он, - но здесь, по-моему кроется разгадка». После этого: «Есть хочется неимоверно. Пошли поедим. Завтра обязательно продолжим». Я не стал его расспрашивать, расскажет все сам, когда придет время. И мы пошли ужинать.
Эксперименты по тибетской технологии, как мы назвали нашу деятельность, проводили в течение недели. Начальник экспедиции, хотя ничего не говорил, но по его виду было ясно, что он просто сгорает от любопытства. Приказать нам доложить о результатах экспериментов он не мог, мы подчинялись другому ведомству, но обычное человеческая любознательность была ему не чужда. Мы не торопились посвящать его, так как сами не пришли к однозначному выводу. Нам удалось лишь немного продвинуться в изучении необычного явления. Теперь, во время медитации Жека вызывал видения без погружения к источнику излучения. Восстановив опыт, приобретенный в Тибете, он теперь ощущал воздействие источника на расстоянии. Даже, когда корабль смещался в сторону от эпицентра на несколько километров, влияние источника не ослабевало. Мне же подобного достичь не удавалось. Впрочем, серьезно я даже не пытался, понимая, что это требует длительной практики.
19. Первая разгадка
Первое интересное событие случилось дней через пять после того, как мы начали практиковать тибетскую технологию. Жека во время медитации установил контакт с подводным источником. У него повторились такие же явления, как в командировке в Тибете. Источник стимулировал создание ментальных образов, которые можно было направить по своему усмотрению практически в любое место. Я на себе почувствовал это. Находясь в одной каюте с медитирующим Жекой, ощутил, что в своем сознании я не один. В него вторглось некое постороннее образование, которое воспринималось как отдельная, вполне сознательная личность. В первый момент не мог представить всей глубины явления. Но личность вела себя предельно дружественно, не навязывалась и поэтому опасений не вызывала. Спустя некоторое время осмелился завести с ней разговор. Первой моей фразой была: «Ты кто?». На что личность, как мне показалось с усмешкой ответила: «Догадайся». Самое интересное, что весь этот диалог происходил совершенно осознанно. Я осознанно подбирал слова, ответы также мною полностью осознавались. Это не походило на шизофрению, хотя сначала я несколько перепугался за свою психику. Сами посудите, вдруг ты обнаруживаешь, что не один. И не просто в каюте, а у себя в сознании, месте, в высшей степени приватном.
Спустя некоторое время я вполне освоился и начал проводить различные эксперименты по перемещению этой личности вначале на ограниченное расстояние. Внедрив ее в сознание начальника экспедиции, с удивлением обнаружил, что тому все эти изыскания надоели до чертиков и ему очень хочется опрокинуть стакан виски с русскими парнями, которые казались ему единственными стоящими мужиками на всем корабле. Понял, что внезапно стал обладать инструментом, который следовало использовать с большой осторожностью. После нескольких экспериментов с личностью, она исчезла. Понял, что Жека прекратил медитацию и мы оба возвращаемся в обычное состояние.
В этот день удалось построить, как нам казалось, достаточно правдоподобную гипотезу относительно природы загадочного явления. Как предположил Жека, а он стал в нашем коллективе, главным экспертом, этот источник представляет собой усилитель тонкого излучения, которые тибетские монахи называли психической энергией. Усилитель не излучал, а многократно усиливал тонкое излучение. Тем самым, все галлюцинации порождались самим человеком. При этом, главным образом, усиливались не сознательные мысли, которые в силу их осознанности были, скорее материальными объектами, а бессознательные содержания, формировавшиеся в виде импульсов психической энергии.
В обычном состоянии бессознательные содержания не осознаются. Чтобы их осознать, требуются определённые усилия. Человек, без посторенней помощи может это делать. Например, во сне приходят решения, которые уже существуют на бессознательном уровне. И когда отключается сознание, бессознательные содержания многократно усиливаясь, достигают поверхности сознания. Тем самым бессознательные формирования трансформируются в осознаваемые образы. Но это только одна сторона медали. В подобной функции усиления психической энергии нет ничего необычного. Тибетские монахи в результате многолетних практик этой функцией владели в совершенстве. Они могли во время медитации переводить бессознательные содержания в сознание. Степень проработки психики во многом определяется способностью такой трансформации бессознательных содержаний в осознаваемые образы.
Но есть еще одна функция, которая выглядит совершенно необычной. Во время глубокой медитации Жека обнаружил возможность создавать ментальные образы, которые могли перемещаться в пространстве в произвольном направлении. И не только перемещаться в роли пассивного наблюдателя, но и активно внедряться в сознание субъекта, подчиняя его сознание и управляя его мыслями. Он отправлял такие образование в мое сознание в последних сеансах, чему я вначале был несказанно удивлен, но потом научился управлять ими. Тем самым, созданные в моем сознании ментальные образы становились как-бы моими собственными, и с ними я мог поступать по своему усмотрению. Но такая возможность появлялась лишь при условии внешнего усиления психической энергии. Одних человеческих ресурсов реализовать подобные функции было невозможно. Я воспользовался появившемся у меня ментальным образом, отправив в сознание начальника экспедиции. Так сказать, воспользовался тем, что ближе всего лежало.
Такая функция была неизвестна тибетским монахам, да и для Жеки она казалась совершенно запредельной, хотя в результате наших последних экспериментов его представления о психической энергии существенно расширились. И это было наиболее интересным во всех наших исследованиях. Жека предложил достаточно интересную гипотезу, объясняющую все происходящие явления.
20. Психосфера
Он полагал, что на дне находится полюс тонкой энергии Земли, которая образует вокруг Земли сферу, как ее формируют магнитные или силовые линии. И если источник тонкой энергии, наподобие сознания человека, взаимодействует с этой сферой, то психическая энергия может без потери распространяться от источника в любом направлении. Поэтому присвоил ей название психосферы. Ее специфика в том, что человек сознательно может управлять этим процессом. Тем самым объясняются такие явления, как передача мыслей на расстоянии, ясновидение и удаленное видение. Именно те явления, которые отрицает современная наука, признавая, однако, что нечто подобное существует. Перемещаться по силовым линиям психосферы это в точности то же, как перемещаться по эквипотенциальным линиям – мгновенно и не затрачивая энергии.
С этого момента наши эксперименты приняли вполне определенное направление, с каждым разом все более подтверждая высказанную гипотезу. В одном из таких экспериментов мне удалось установить ментальный контакт с Тоней, которая вначале ужасно испугалась, едва не потеряв сознание. Понимая, что она чувствует в этот момент, я ретировался. Для меня было главным убедиться, что она жива. Спустя день опять вторгся в ее сознание и попросил ничему не удивляться. Объяснил, что участвую в эксперименте по передаче мыслей на расстоянии и сейчас выступаю в роли передатчика, выбрав ее приемником. Она только произнесла: «Мне очень тяжело!», и ее сознание отключилось. Вполне возможно, действительно, подобные эксперименты вызывали слишком сильную эмоциональную нагрузку, которую не могло вынести ее сознание. Я так и не понял, где она, что с ней происходит. Потом наши эксперименты приняли несколько иное направление и к Тоне я не приходил.
Подошло время окончания экспедиции. Начальник экспедиции требовал отчета о проделанной работе, надеясь, что нам удалось хоть немного продвинуться в сторону познания неизвестного явления. Мы предоставили формальный отчет, в котором произвели подробный анализ показаний энцефалографов в момент фиксирования видений. Он этим вполне удовлетворился, и наш корабль взял курс на базу. По мере удаления от полюса мы продолжали эксперименты с передачей психической энергии. Оказалось, что после первоначальной настройки на психосферу, которой в совершенстве овладел Жека, расстояние до полюса уже не имело значения. Это подтверждало гипотезу о том, что вокруг Земли имелась сфера, в которой циркулировала психическая энергия. Только надо было уметь включиться в этот поток. 
Мы понимали, какими последствиями для всего человечества грозит освоение этого источника психической энергии. Появлялась возможность управления психикой не одного человека и даже не одного народа. Могла возникнуть совершенно новая цивилизация, в основе которой лежал психический неоколониализм. Не нужно было принуждать людей к чему либо, надо было лишь из центра рядом с открытым полюсом формулировать ментальные приказания и отправить во все концы. В результате, все обитатели ближних и дальних мест будут с радостью подчиняться единому «мозговому центру», потому что поступивший приказ не будет отличим от собственных фантазий.
Целыми континентами можно будет управлять из единственного центра, направляя их обитателям необходимые установки. И они будут с удовольствием их исполнять, не требуя поощрения. Какое же поощрение может быть человеку, который что-то делает по собственному желанию. С другой стороны, так же можно транслировать знания, облекая их в образы, не требующие перевода на другие языки. И это тоже одна из функций психосферы.
По обоюдному согласию, мы решили не раскрывать Смиту результатов наших экспериментов, предоставив формальный отчет об анализе графиков от энцефалографов. Судя по его реакции, ничего иного он не ожидал.

21. Нью-Йорк
Мы вполне осознавали важность тайны, которой владели, и понимали, что произойдёт, если доступом к полюсу психосферы кто-нибудь будет владеть монопольно. Сейчас взаимодействием с психосферой в полном объеме обладал Жека. Поэтому принимать решения должен он. Моя роль в этом лишь консультационная. Следовало срочно обсудить сложившееся положение. Но сделать это в Кингс-Бей было нереально. Мы не сомневались, что наши разговоры прослушивались. У американцев это стало традицией - прослушка новых работников. Потом, когда им надоедало слышать про магазины, рыбалку и прочую ерунду, они теряли интерес и отключались. Но пока мы были новичками.
Решили выпросить у Смита отпуск, чтобы съездить на недельку в Нью-Йорк, как мы сказали развеяться. Смит с удовольствием предоставил нам отпуск, посчитав, что выполненные работы в последней экспедиции вполне соответствуют этому сроку. Вдобавок он всучил мне пару адресов заведений с девочками, где, как он сказал, мы сможем зависнуть за вполне умеренную плату.
Прилетев в Нью-Йорк, нашли гостиницу на Брайтон Бич и устроились под вымышленными именами. Не хотелось привлекать к себе внимание русскими фамилиями. А в таких гостиницах документов не спрашивали. Хозяин гостиницы – еврей из Винницы, почувствовав к нам расположение, сразу же предложил молоденьких мулаток, выложив перед нами фото. Но мы отказались, сославшись на загруженность делами. «Ох уж эти дела, - возопил он, - Они свели в могилу мою ненаглядную Сару и теперь предполагают погубить и меня». Посочувствовав, что такова жизнь, вышли на набережную и нашли укромную скамейку, чтобы поговорить.
В общих чертах ситуация представлялась следующей. Американскими подводниками был открыт полюс тонкой энергии, излучавший её в пространство. Тонкая энергия, она же психическая, если придерживаться терминологии тибетских монахов, образует вокруг Земли психосферу. Насколько мы могли судить, эта энергия обладает высокой проницаемостью, наподобие гравитации. Обнаружить психосферу и с ней взаимодействовать могут далеко не все. Без специальной подготовки взаимодействие сводилось к неуправляемым галлюцинациям. Чем ближе к полюсу, тем галлюцинации становились сильнее.
Оказалось, что Жека обладал необходимыми данными для подключения к психосфере. В результате этого он мог создавать и передавать другим сгенерированные им ментальные образы. Более того, медитируя, он обеспечивал возможность подключаться к психосфере другим, наделяя их способностью формировать и передавать собственные образы. Тем самым, возможности психосферы значительно расширялись за счет перемещения ментальных образов по силовым линиям сферы. Происходило взаимодействие с центрами сознания других субъектов, формируя сеть общающихся сознательных центров. И все это без видимых затрат энергии, только в результате сознательной деятельности субъектов. Полюс являлся неисчерпаемым источником энергию для реализации разнообразных проявлений сознания. С лёгкостью устанавливалась связь с любым человеком, имплантируя в его сознание взаимодействовавший с его сознанием образ. При этом оставалось загадкой, как происходит общение «хозяина» сознания и «гостя». Между ними происходил диалог на уровне образов и картин, но не слов.
Нечто подобное Жека встречал в Тибете, хотя в менее выраженной форме. А создавать целые группы ментально взаимодействующих субъектов, они не могли. Их навыков хватало лишь на подключение к сфере достаточно утилитарным образом. Однако, управлять подключением они не могли в силу низкого уровня энергетического взаимодействия. Что выглядело вполне естественно, потому что монахи не планировали экспансию своих методик. Их вполне устраивало бытие в собственное мире, свободном от влияния западной цивилизации. Жека был абсолютно уверен, что обитатели монастыря, где он жил в течение года, не подозревали о природе механизма, который позволял им устраивать ментальное взаимодействие на расстоянии. Как он предположил, они располагали лишь отрывочными знаниями из, несомненно, большего объёма, возможно, переданного им предками. Источник этих знаний представлялся загадочным.
Рассуждения приводили нас к основному вопросу – что делать дальше. Если мы останемся в Кингс-Бей, то рано или поздно Смит докопается, что мы что-то скрываем. И тогда неприятности нам гарантированы. А так как мы не американцы, то, вполне возможно, что нами займётся ЦРУ. При одном воспоминании от которого Жеку начинало трясти. Если мы прекратим сотрудничество, то это тоже вызовет подозрение, что мы что-то узнали и теперь хотим продать свой секрет на стороне. А там, где возникает вопрос о деньгах, американцы очень щепетильны, и в покое нас не оставят. Следовательно, и этот вариант тупиковый. Остаётся одно, как предложил Жека, сделать так, чтобы тему закрыли и в обозримом будущем не открывали. А нам следует вернуться в Союз, чтобы подробно исследовать открытое явление. Тем более, что мы обладали методикой взаимодействия со сферой.
Начали обдумывать, как сделать так, чтобы тему прикрыли. Это мог сделать лишь Блейк, который привлёк нас в Кингс-Бей. Тему можно было закрыть только прекратив финансирование. Что возможно при одном условии, что у Блейка создастся впечатление о бесполезности её продолжения или высокой опасности для персонала. Бесполезность продолжения отпадала, потому что тема начала разрабатываться недавно. Оставалось сделать так, чтобы тему признали небезопасной для ВМФ США и на основании этого отложили на неопределённое время. Такой исход нас вполне устраивал, и мы начали планировать необходимые мероприятия. После этого, используя оставленный Мэри канал, следовало выбраться из Штатов и перенести исследование в Союз.
В Нью-Йорке мы продолжили эксперименты по взаимодействию с психосферой. Теперь Жеке уже не надо было долго медитировать, чтобы установить контакт. Он появлялся в течение десяти минут простого сосредоточения. После этого я чувствовал появление в своем сознании ментального образа, свободно перемещающегося в любом направлении по желанию. Я пользовался этим, чтобы установить контакт с Тоней, которая находилась в неизвестном месте.
Вначале она очень испугалась, подумав, что сошла с ума. С некоторым трудом удалось убедить, что с её психикой все нормально. Сочинил, что участвую в эксперименте, в результате которого мне удаётся внедриться в её сознание в виде образа. Образ, осознаваемый ею как посторонний - мой двойник, и она может с ним общаться, просто направляя на него свои мысли. Согласитесь, что для неподготовленного человека такая манера общения с образом другого, находящегося в неизвестном месте, воспринимается с трудом. Тоня не была исключением. И вначале общение часто прерывалось из-за её слишком эмоционального состояния. Эмоции были столь сильны, что, созданный мной ментальный образ терял весь энергетический потенциал. Но спустя время, она научилась управлять своими эмоциями и общение наладилось.
Как я открыл во время общения, имелась одна особенность, которая в обычной жизни у людей отсутствует. При таком образном взаимодействии невозможно лгать, потому что оно осуществлялось не словами. Словами можно завуалировать до неузнаваемости любую мысль. Когда же происходит образное взаимодействие, то они отражают истинный смысл, транслируемый в сознание собеседнику. В результате такой искренней манеры разговора остро осознал, что Тоня мне не просто не безразлична. Моё чувство к ней гораздо сильнее, чем мне казалось прежде. То же я прочитал в ее мыслях. Объяснение происходило без слов, и было абсолютно искренним. С этого момента, наши разговоры стали регулярными, превратившись в привычку. Сообщил Тоне, что все были очень удивлены ее исчезновением. Что этим делом занимается КГБ. В ответ она рассказала мне невероятную историю, в которую, тем не менее пришлось поверить. Уж очень она была логична.
      
22. Тоня
Тоня родилась в Москве, ее мать - архитектор, отец – испанец, участник гражданской войны. Через концентрационный лагерь в Африке он попал в СССР. От матери Тоня унаследовала склонность к искусству, она хорошо рисовала, а от отца – тягу к истории, особенно России. Поэтому после окончания школы поступила на исторический факультет МГУ, одновременно посещая занятия в Суриковском художественном училище. Ее дед, Олег Михайлович, прошел все войны, которые вел Советский Союз. Он всю жизнь был военным, вначале в Российской, затем в Красной армии. Побывал на Дальнем Востоке во время событий на Халгин-Голе, помогал создавать китайскую армию, сидел в тюрьме в Китае при Чай Кайши, освобождал Европу от фашистов. После окончания Великой Отечественной Войны закончил службу в Германии в звании генерал-лейтенанта
С Тоней его связывала искренняя и очень глубокая дружба. Он внимательно следил за ее становлением и одобрил поступление на истфак МГУ. Во время учебы в университете, дед много рассказывал Тоне о событиях непосредственным участников которых был. Но не военные события представляли интерес для него. Обладая аналитическим складом ума, постоянно работая в штабах разного уровня, дед размышлял о причинах мировых явлений, везде усматривая главную причину с теми или иными последствиями. Привычку к анализу ему привил его дядя по материнской линии, Григорий Александрович, который был российским политическим деятелем конца XIX начала XX веков. Он не особенно высвечивался на политической сцене, предпочитая оставаться в тени. В политической жизни он был «серым кардиналом», являясь секретарём самой влиятельной масонской ложи, членами которой состояли многие политические лидеры того времени, и не только России. В нее входили почти все видные дипломаты и даже члены королевских семейств Европы.
В откровенных беседах с племянником дядя раскрывал ему подноготную политических событий, которые в начале XX века захватили Европу. Тогдашняя политика превратилась в предельно циничную, хотя на улицах бушевали страсти под лозунгами борьбы за права народных масс. Дядя всячески отговаривал Олега поступать в военное училище, объясняя ему, что предстоящая война не будет иметь ничего общего с реальным патриотизмом и защитой Отечества. Тем не менее, Олег ушел добровольцем на фронт, где заслужил офицерский чин и первую свою награду – Георгия. Однако, вскоре понял, что дядя был прав и Первая мировая война ничего общего с патриотическим движением во славу России не имеет. Олег приветствовал Февральскую революцию, даже участвовал в митингах, внимательно слушая всех деятелей того времени. Григорий Александрович, как мог удерживал его от слишком активного участия в уличных событиях, понимая их истинную подоплёку и предвидя, что вскоре события развернутся иным образом. Наконец, Олег стал прозревать, что Февральская революция по существу ничего не изменила. Поэтому начал склоняться к большевикам, хотя дядя советовал ему подумать о том, чтобы уехать за границу. Сам он уже отправил свою семью в Болгарию, где у них была усадьба на побережье, полученная его предком от болгарского правительства за участие в освобождении Болгарии от турок.
Однажды, когда на улицах бушевало народное негодование, и было ясно, что грядут грозные события, в результате которых Россия не отделается лишь митингами в поддержку демократии, к нему приехал Григорий Александрович. Извозчик помог втащить два больших чемодана. Олег к тому времени уже принимал активное участие в большевистском движении и даже занял пост в их военной организации. Дядя в этот раз был необычно серьезен. Он сказал, что на днях произойдет военный переворот, организованный большевиками. В результате Россия вступит в новую эпоху, чреватую сильными потрясениями. Ему приходится уехать, потому что он, как секретарь масонской ложи, владеет информацией, представляющей опасность для всех политических партий России. В том числе и для большевиков. Часть наименее значимых документов он уничтожил. В этих двух чемоданах находятся документы, имеющие огромное значение практически для всех политических партий Европы. И не только для политиков, но и для большого числа европейских монархий. Одно знакомство с их содержанием делает человека нежелательным во всех европейских странах. Ему же особенно грозит серьезная опасность, потому что на каждом документе стоит его подпись. Он был обязан их подписывать, как секретарь ложи. Куда он отправляется, он не хочет говорить, чтобы это не навредило Олегу. Хотя место вполне надежное и он надеется переждать там опасное время. Чемоданы он оставляет потому, что Олег занимает военный чин в большевистской организации и об их родственной связи знают только самые близкие, да еще прислуга. Но родственники, включая родителей Олега, уже в Болгарии, а прислуга мало чего смыслит в политике.
Он еще раз подчеркнул, что в чемоданах крайне взрывоопасное содержание, и не советует Олегу даже открывать их. Ценность некоторых документов, а следовательно, опасность для европейских и российских политиков с годами будет только возрастать. Но он надеется, что в России когда-нибудь будет такой режим, при котором огласка этих документов сыграет свою роль в ее укреплении. Именно поэтому он хочет их сохранить. Олег пообещал дяде сохранить все и отправил чемоданы на чердак, где хранился всякий хлам.
Действительно, через два дня произошел Октябрьский переворот. Олег командовал дружиной, штурмовавшей Кремль. После этого началась Гражданская война и Олег отправился на фронт. Предполагая, что в его отсутствие квартиру займут, он перенес все наиболее ценное к знакомому леснику. С ним водил дружбу еще его отец, регулярно приезжавший к нему охотиться. Олег не был охотником, но с удовольствием приезжал с отцом. И тоже сдружился с лесником, который рассказал интересную историю его семьи.
Дед Олега принимал участие в Русско-турецкой войне 1877–1878 годов за освобождение Болгарии от турок, а отец лесника был у него денщиком. В одном из боев дед Олега вынес на себе раненого денщика и тем самым спас ему жизнь. С тех пор их семьи как бы породнились. Поэтому Олег без опасений оставил у лесника свои ценные вещи, в том числе и два дядиных чемодана.
После Гражданской войны, на которой Олег благополучно женился, он вернулся в Москву, где ему, как работнику Генерального штаба Красной Армии, была предоставлена вполне уютная квартира. В нее он перенес все оставленные у лесника вещи. Тот был жив и хорошо помнил его последний визит.
Но в своей квартире Олег Михайлович постоянно не проживал. Его носило по фронтам войн, которые вел Советский Союз. Вначале фронт в Средней Азии, где пришлось бороться с басмачами, потом Халхин-Гол, помощь в становлении китайской армии. Но после командировок Олег Михайлович всегда возвращался в свою квартиру. В один из таких кратких периодов относительно спокойной жизни решил разобрать вещи, имевшие еще дореволюционное происхождение, мотивируя это тем, что в новой жизни все должно быть новое. Открыл один из чемоданов и сразу же понял, что документ, который первым попался на глаза, имеет необыкновенную ценность. Это был протокол заседания масонской ложи, на которой держал слово английский посланник в России. Выступление было посвящено причинам, по которым Англия и ее союзники, в том числе Россия, должны уничтожить Германию. По мнению посланника присутствие сильной Германии ни в коей мере не способствует миру на европейском континенте. Поэтому вся Европа должна объединиться в главе с Англией - единственной страной, способной обеспечить мир на континенте. Отложив этот документ, он взялся за другой. И в этом раскрывалась откровенная политическая игра, которая велась в Европе до Первой мировой войны. Среди выступавших с откровенными политическими заявлениями были, члены тогдашней Государственной Думы, иностранные дипломаты, министры Временного правительства. Последние однозначно высказывали свое неудовольствие политикой России, и требовали быть в фарватере европейских государств. Среди членов масонской ложи оказались и нынешние государственные деятели, занимавшие высокие посты.
Олег Михайлович понял, что хранить дома эту информационную бомбу нельзя. С другой стороны, информация имела большую ценность, не только исторического, но и политического характера. Поэтому он переснял все содержание чемоданов на пленку, а документы сжег на даче. Пленки он проявил и закопал у себя на даче.
Во время Великой Отечественной Войны Олег Михайлович позабыл про свое обещание дяде, но судьба распорядилась иначе. В оккупированной Германии, когда он занимался разграничением зон влияния в Берлине, к нему в комендатуру явились трое английских офицеров во главе с полковником, чтобы обсудить условия патрулирования города. К своему удивлению, в полковнике Олег Михайлович узнал дядю, который тоже узнал его и сделал малозаметный жест, говорящий, что сейчас неподходящее время для проявления родственных чувств. По тому, с каким уважением сопровождающие относились к дяде, Олег Михайлович понял, что тот занимает важный пост в английской армии. Его английское произношение, как отметил Олег Михайлович, было безукоризненным.
Вечером того же дня дядя, но уже в штатском, появился у него на квартире. Он предстал перед генералом под видом хозяина местной пекарни, который хотел наладить выпуск хлеба. Его немецкий был безупречным, с настоящим берлинским произношением, и визит не вызвал у охраны никаких подозрений. Оставшись одни, дядя и племянник обнялись. Олег Михайлович сразу понял цель визита Григория Александровича, хотя вначале разговор зашел о его родителях. Об их судьбе Олег Михайлович ничего не знал с момента Октябрьской революции. Потом поиски были невозможны из-за режима неприятия всего иностранного. И вот теперь он узнает, что его отец умер перед самой войной, а мать жива и проживает вместе с семьей Григория Александровича в той же усадьбе на болгарском побережье. Достаточно свободно Григорий Александрович сказал, что может устроить ее приезд в Германию, чтобы повидаться с сыном. Олег Михайлович обрадовался, и они договорились, как сделать так, чтобы визит не вызвал подозрений в окружении генерала.
После этого дядя перешел к главному вопросу – удалось ли Олегу сохранить документы. Олег Михайлович ответил утвердительно и рассказал, что переснял все документы, а сами оригиналы уничтожил. Григорий Александрович понимающе кивнул головой. «Хорошо, хоть сам не пострадал из-за этих чемоданов, - произнес он, - ты можешь передать мне негативы?». Олег Михайлович утвердительно кивнул: «Но у меня есть одна просьба». «Какая?», - произнес дядя. «В этих документах есть компрометирующий материал на некоторых товарищей, которые сейчас занимают или занимали видные посты в нашем государстве. Мне бы не хотелось, чтобы это стало достоянием кого бы то ни было. Я с ними прошел всю войну, некоторых знаю лично и не хочу доставить им ни малейшего беспокойства». «Твоя просьба вполне закономерна, ты патриот России и защищаешь ее всеми доступными средствами», - ответил Григорий Александрович.
После этого дядя обсудил с племянником, как сможет получить негативы.
Однако, судьба распорядилась иначе. Через три дня к Олегу Михайловичу в комендатуру пришли два английских офицера, в прошлый раз сопровождавшие полковника. Он поинтересовался, где полковник, на что оба с грустью в голосе ответили, что полковник с сердечным приступом попал в госпиталь, где и скончался. По его завещанию, тело для захоронения будет отправлено в Болгарию, где живут его ближайшие родственники.
По возвращению в Москву Олег Михайлович еще некоторое время служил в Генеральном Штабе, потом вышел в отставку и почти все время жил с женой и дочерью на даче. Проверив место под яблоней, где хранились негативы, убедился, что все на месте. Он был уверен, что тайна двух чемоданов уже никогда не увидит света и умрет вместе с ним.
Однако, часть из того, что он посчитал нужным, Олег Михайлович рассказал внучке. На ее вопрос нельзя ли ей, как историку, ознакомиться с документами, от ответил категорическим отказом, сказав, что не хочет ей неприятностей. Потом добавил, что смерть Григория Александровича выглядела очень странной. Дело в том, что обычным делом в подобных случаях было вскрытие, чтобы уточнить причину смерти. В случае с дядей этого не произошло, его в цинковом гробу сразу из госпиталя на военной машине в сопровождении грузовика с автоматчиками отправили в Болгарию. Учитывая, что накануне он стал обладателем тайны документов, которые непосредственно затрагивали интересы Англии, нет ничего удивительного в предположении, что он стал жертвой этой тайны.
Однако и на этот раз судьба разрешила все по-иному. После смерти деда Тоня все-таки выкопала коробку с пленками, которые на удивление хорошо сохранились. Она уже заканчивала учебу в МГУ и одновременно курс в Суриковском училище и подыскивала место работы. Предупрежденная дедом, она никого не посвящала в тайну документов, и в течении нескольких вечеров читала документы, приобретя для это мощный фотоувеличитель. Надеялась, использовать эти материалы в своей дипломной работе на историческом факультете. Однако, после ознакомления с документами поняла: дипломная работа на их основе наверняка сослужит ей дурную службу. В результате она ни на какую работу устроиться не сможет. Поэтому выбрала тему дипломной работы: «Борьба за мир в современных условиях империалистического окружения», защитила ее на отлично и устроилась работать в Пушкинский музей, мотивируя это тем, что с одной стороны история – все-таки музей, а с другой – искусство. Работа в музее увлекала, приходилось реставрировать полотна таких мастеров, одно упоминание которых вызывало восхищение. О коробке с пленками, валявшейся на антресолях на даче, Тоня попросту забыла.
И так происходило до момента, когда она приземлилась в Копенгагене на пути в Мадрид. Получив посадочный талон, Тоня пошла в женскую комнату, чтобы немного привести себя в порядок после перелета. Тоня открыла дверь в комнату, и на этом ее память полностью прервалась. Пришла в себя лежащей на удобной тахте в незнакомой комнате. Обстановка была изысканной, тахта мягкой и если бы не болела голова, то можно было считать, что ее пригласили в гости в состоятельный дом. Но голова болела неимоверно. Тоня пошевелилась и застонала. Всякое движение давалось с трудом. Промелькнула мысль: «А как же Мадрид, Веласкес? Ведь меня должны встречать». Вошла горничная в белом переднике и кокетливой наколке в волосах. На подносе стакан с водой, в которой растворялась шипучая таблетка. «Выпейте, и сразу полегчает», - сказала она с чуть заметным акцентом. Тоня, ни о чем не думая, выпила. Действительно шум в голове начал стихать, виски отпустило, сознание постепенно возвращалось. «Где я?», - произнесла она. «Лежите, вам нельзя волноваться, - вместо ответа произнесла горничная, - вы все скоро узнаете. Постарайтесь поспать». Она повернулась и вышла. Свет в комнате стал приглушенным. Тоня откинулась на подушку и заснула.
Проснувшись, с удивлением отметила, что переодета в пижаму, лежит на мягкой подушке и под одеялом. Комната была та же, но теперь перед ней был столик, на котором стояла ваза с фруктами. Почувствовав голод, Тоня подкрепилась несколькими ягодами винограда и бананом. Открылась дверь и вошла прежняя девушка. «Как хорошо, что вы проснулись. Вот за этой дверью, - она указала на неприметную дверь, - вы найдете все, что необходимо такой очаровательной леди. Хотите, я вам помогу с туалетом?». Тоня ответили достаточно резко: «Спасибо, мне ничего не нужно. Не могли бы вы сказать, где я нахожусь?».
«На это я вам не отвечу. Со временем вы все узнаете», – сказала она и вышла.
За неприметной дверь оказалась ванная комната. На крючке висел ее костюм, в котором она вылетела из Москвы. Тоня приняла душ, оделась и вернулась в большую комнату. На столе посередине комнаты стоял, как она поняла, завтрак. «Похоже, что сейчас утро», - подумала она и уселась за стол.
Позавтракала, запив его апельсиновым соком. Потом налила кофе из стоявшего тут же кофейника и, в размышлении, откинулась на стуле. В том, что ее похитили, она не сомневалась. Причина для нее тоже понемногу прояснялась. Скорее всего, дед был прав, и сведения, которые она узнала из негативов, сыграли здесь свою роль. Недаром дед иногда даже жалел, что посвятил Тоню в тайну чемоданов с документами.
Щелкнул замок, дверь открылась и в комнату вошла женщина средних лет.
«Хотите я вас немного причешу?», - проговорила она безо всякого акцента.
Тоня согласилась, и парикмахерша начала колдовать с ее волосами, укладывая их в изящную, но в то же время простую прическу. За этим занятием они болтали о том и сем. Парикмахерша не была столь же скрытна, как горничная, и рассказала, что много лет назад она с мужем-евреем выехала из Советского Союза в Израиль, но до Израиля не добрались. Муж по дороге сбежал в Штаты, бросив ее в Италии. С тех пор она сменила несколько стран и вот сейчас осела в Дании. Профессия у нее востребованная и она ею хорошо владеет. Поэтому не нуждается. Но на душе осталась обида. Из-за этой «европейской» жизни не стоило было уезжать из Союза, где у нее обширная московская клиентура. «Значит мы в Дании?», - удивилась Тоня. «Странно, первый раз обслуживаю хозяйку дома, которая даже не знает, где она живет», - удивилась гостья.
Дело принимало слишком необычный оборот, и Тоня решила не задавать вопросов. Так они весело щебеча о том о сем, провели пару часов. После этого парикмахерша подвела Тоню к зеркалу. В нем Тоня увидела испанскую девушку в пору расцвета молодости и красоты. Только глаза у нее были грустными. Обрадованная увиденным, Тоня предложила гостье выпить с ней бокал вина из бутылки итальянского кьянти на столе. Та с удовольствием согласилась и они, болтая, провели еще час. Парикмахерша в подробностях рассказала всю свою жизнь до того момента, как ее в Италии оставил муж, посчитавший, что в Израиль с женой-парикмахершей ему будет стыдно перед родственниками, которые были сплошь скрипачи и виолончелисты. Поэтому он при первой возможности сбежал с толстой еврейкой-виолончелисткой, которая направлялась в Штаты. Она на него в большой обиде и поклялась вот этими самыми ножницами отрезать его мужское достоинство. Они еще поболтали немного, потом парикмахерша ушла, пообещав навещать Тоня каждую неделю.
Почти сразу же в комнату вошла горничная. «Не желает ли госпожа выйти в парк. Сейчас прекрасная погода».
Удивление Тони было безмерным. Личная парикмахерша, обращение «госпожа», сад, в который приглашает горничная. Какая-то сказка!
Спустились на первый этаж, и горничная вывела ее на крыльцо. Перед ней действительно был парк, с дорожками, выложенными разноцветными плитками. Несколько поодаль была беседка, и Тоня направилась к ней. Она про себя уже решила, что не будет совершать необдуманных поступков. Поэтому решила воспользоваться свободой и немного освоиться. Однако, когда она вошла в беседку, ей навстречу поднялся пожилой мужчина, который приветствовал ее: «Здравствуйте Антонина Евгеньевна! Позвольте представиться, Крылов Валентин Дмитриевич. В некотором смысле, ваш родственник». Его произношение говорило о том, что русский был не его родной язык, но что он очень много поработал, чтобы этого было не заметно. На удивленный взгляд Тони он произнес: «В дореволюционной России наши семейства находились в родстве. Поэтому я осмеливаюсь считать себя вашим родственником». «Почему я здесь?», - достаточно резко спросила Тоня. «Присядьте в это кресло, я вам сейчас все расскажу. Но вначале позвольте выразить свое восхищение вашей красотой. Вы вылитая княжна Крылова, портрет, которой является нашей фамильной ценностью. Это еще раз подтверждает наши родственные связи. Посторонние люди не могут так походить друг на друга».
Тоня села в кресло, отметив, что на столе перед Валентином Дмитриевичем лежала книга на русском языке. Судя по всему, он читал, поджидая Тоню.
Валентин Дмитриевич начал: «Вы очень умная девушка. Как показывает ваша учеба в университете и отзывы сослуживцев. Поэтому вы меня быстро поймете. Речь идет о той посылке, которую оставил ваш дед, Олег Михайлович, настрого запретив знакомиться с ее содержанием. Он обещал ее вернуть хозяину, но трагическое стечение обстоятельств помешало этому. Вы же, вопреки его воле, ознакомились с ее содержанием и это повлекло за собой то, что сейчас вы сидите в собственном саду передо мной. Мы не знаем, какую часть информации вы запомнили, что приняли всерьез, а что посчитали историческими сказками. Хотя Олег Михайлович наверняка убедил вас, что все из того, что ему было передано на хранение, истинная правда. И сейчас вы единственный человек, имевший доступ к этой информации».
Тоня хотела что-то сказать, но Валентин Дмитриевич прервал ее. «Не торопитесь, выслушайте меня до конца. Мы догадываемся о содержании этих документов, но у нас их нет. А они затрагивают судьбы очень многих влиятельных людей, в том числе европейских монархий. Сейчас в Европе сложная политическая обстановка, чреватая катаклизмами. И появление таких документов может вызвать кризис власти в некоторых странах. Мы в течение длительного времени пытались изъять документы у вас, но нам это не удавалось. И лишь когда вы оказались в нашей досягаемости, мы предприняли решительные действия и теперь очень надеемся, что вы поможете этим документам попасть к хозяевам. Вы что-то хотели спросить?».
«Вы говорите все время, мы. Кто эти мы?» - спросила Тоня.
«Масонский орден, название вам не обязательно знать. Все равно в Союзе масонство считается выдумкой в духе Льва Толстого».
«Но этим документам уже очень много лет, неужели они представляют какую-нибудь ценность?».
«До тех пор, пока мы не просмотрим их полностью, нельзя гарантировать, что в них не содержится мина, готовая взорваться в последней четверти двадцатого века».
«Как мне рассказывал дед, я не могу считаться хозяйкой этих документов, поэтому с удовольствием верну их законным владельцам при первой же возможности. Однако, как вы подтвердите, что именно вы являетесь законными наследниками».
«Чтобы предоставить вам истинные доказательства, вы должны быть членом ложи, но наш устав запрещает принимать женщин в ложу. Поэтому придётся поверить на слово. Но косвенным доказательством того, что мы имеем права на документы, является то, что вы сейчас сидите в собственной усадьбе в европейской стране».
«Я не понимаю. Почему эта усадьба является моей?»
«Пока она не ваша. Во владение вы еще не вступили. И документы не оформлены. О том, что вы законная наследница, знает очень небольшой круг людей. Все они ваши родственники, и большая их часть - члены нашей ложи. Поэтому они все заинтересованы в том, чтобы вернуть документы в ложу. На семейном совете было решено произвести обмен – ваши права на усадьбу в обмен на документы».
«Не могли бы вы пояснить, каким образом я являюсь наследницей».
«С удовольствием, - ответил Валентин Дмитриевич, - В последнее время мне так редко удается поговорить на русском, что я сделаю свой рассказ весьма подробным. Садитесь поудобнее».
«Перед самой революцией, предупрежденные знающими людьми, ваши прадед и прабабка ухали в Болгарию, где их семья владела большой усадьбой на берегу моря. Эта были родители Олега Михайловича, который в то время примкнул к большевистскому движению и уехать отказался. Там они пережили Вторую мировую войну и когда стало ясно, что в Болгарии вскоре придут к власти коммунисты, продали эту усадьбу и купили эту, в которой мы находимся. Со временем из этой большой семьи никого не осталось и единственными наследниками остались лишь ваша матушка и вы. На все предложения вступить в законное наследство ваша матушка дала резкий отказ, мотивируя тем, что может навредить памяти отца. Ведь ваш дед занимал видный пост в военной иерархии».
«Но моя мама мне ничего не говорила об этом», - удивилась Тоня.
«Это была семейная тайна, в которую вас не хотели посвящать. Ведь вам предстояло жить и работать в Союзе, где коммунистическая идеология была главенствующей. Итак, теперь вы убедились в том, что мои слова о наследстве не выдумка. Все необходимые для этого документы оформлены и ими владеет наш род, который тесня связан с упомянутой ложей. Как только документы будут в нашем распоряжении, все будет законно оформлено, и вы станете хозяйкой этого очаровательного места. До тех пор вы будете фактической владелицей со всеми вытекающими последствиями. Вы не будете стеснены ни в чем, кроме одного – ваши перемещения будут ограничены».
«Итак, вы предлагаете стать хозяйкой собственной тюрьмы до неопределенного момента», - очень резко сказала Тоня, - вся моя обслуга будет тюремщиками. Хорошенькая перспектива».
«Какая же вы умная. Все-таки российское образование, тем более в Московском университете, самое лучшее образование в мире», - усмехнулся собеседник, - Пока документы не будут возвращены, считайте, что вы у меня в гостях. И сегодня я приглашаю вас в местную оперу, демонстрируя полное доверие к вам».
«Хорошо, я подумаю», - сказала Тоня.
«Ну тогда до вечера, я за вами заеду ровно в 18-00. Покатаю по городу, а потом отправимся в оперу».
Спустя два дня, Тоня сказала, что коробка с негативами находится на даче, но куда она ее засунула, она не помнит. Ей надо самой быть на месте, чтобы найти ее.
«Найти коробку на даче в охраняемом поселке, где, в основном дачи, генералов, дело трудное. Но мы постараемся», - ответил Валентин Дмитриевич.
И время потянулось. Тоня вначале много читала, в библиотеке нашлось очень много исторических книг на французском, который Тоня знала в совершенстве. Потом Валентин Дмитриевич попросил отреставрировать картину из семейного архива, что Тоня выполнила прекрасно. Попутно у нее появились новые знакомы, которые приводил Валентин Дмитриевич. Они развлекали ее, приглашая в театры, на концерты, даже в кафе и рестораны. Но Тоня хорошо понимала, что ее сопровождающие – лишь тюремщики, которые выводят ее на прогулку. Пусть в дорогих авто и в фешенебельные рестораны. Также она понимала, что как только документы будут у них в руках, то всякая надобность в ней отпадет и ее без зазрения совести ликвидируют. Поэтому на конкретные вопросы Валентина Дмитриевича, где может находиться коробка с пленками, она постоянно отвечала: «Где-то на даче. Более конкретно не помню». При этом очень надеялась, что охрана генеральских дач окажется надежной. То, что Валентин Дмитриевич часто задавал ей этот вопрос в разных формулировках, она понимала, что пока проникнуть на дачу они не могли.
После первых удачных реставраций картин из семейного архива, Тоне доверили весьма важную работу – реставрацию портрета княжны Крыловой, у которой была сложная судьба. Портрет ей очень понравился. На портрете художник отразил сложность ее судьбы. Тоня нашла несомненное портретное сходство с собой, несколько раз подходя с портретом к зеркалу. А после того, как приходящая парикмахерша, ставшая почти что её наперсницей, сделала ей такую же прическу, как у княжны, все сомнения в их родстве отпали. С этой прической она была вылитая княжна. Совпадало даже грустное выражение глаз. На вопрос почему у княжны испанская внешность, Валентин Дмитриевич с готовностью рассказал ей романтическую историю, в которой переплелись судьбы испанского идальго и древнего боярского рода, в результате чего и появилась княжна.
Именно в тот момент, когда Тоня реставрировала портрет княжны, я увидел ее при погружении к полюсу тонкой энергии.


22. Прекращение экспериментов с психосферой
По возвращении в Кингс-Бей сочинили Смиту, что весело провели время, по полной воспользовавшись услугами рекомендованных девочек. Давая понять, что теперь из чувства благодарности свернем горы для решения проблемы. Он явно был рад нашему возвращению. Смит тоже был не самостоятельным, над ним стоял Блейк. А уж кто командовал Блейком было за семью печатями. Здесь наша фантазия отказывала. Впрочем, это не наше дело. Нам нужно было лишь зарубить тему, чтобы она перешла в разряд потенциально опасных для ВМФ США.
Естественно, изобразили ИБД - имитацию бурной деятельности. Предложили Смиту отправить к эпицентру еще одну экспедицию с тем же составом работников и приборов. Сказали, что при погружении следует погонять энцефалографы в разных режимах в зависимости от типа галлюцинаций. Смит похвалил нас за инициативу, согласовал экспедицию, и мы отплыли. Чем ближе приближались к полюсу, тем сильнее Жека чувствовал его влияние. Лишь минутная сосредоточенность позволяла ему установить контакт с психосферой и затем транслировать мне возможность такого же взаимодействия. К моему разочарованию, установить непосредственное взаимодействие мне самому не удавалось. Все мои попытки медитировать и в результате установить контакт, были безуспешны. Сделал из этого вывод, что требовалась физиологическая или иная предрасположенность. Наконец, корабль достиг заданных координат, и назавтра были намечены погружения. Их программу мы согласовали еще на берегу, и поэтому начальник экспедиции был само благодушие. Теперь он не нес ответственности за исход погружения.
Однако, произошедшее в этот раз для него и для всей команды оказалось неожиданным. Когда корабль достиг нужных координат, все занялись обычными делами. Инженеры тестировали глубоководный модуль, медики настраивали энцефалографы, техники прозванивали линии связи, связывающие модуль с кораблем. Внезапно произошло нечто из ряда вон выходящее. Все присутствующие на корабле явственно увидели неизвестное существо, зависшее над кораблем. Оно напоминало Змея Горыныча из русских сказок и выглядело далеко не безобидным. А так как американцы не знакомы с этим сказочным персонажем, то казалось еще более загадочным и страшным.
По отношению к кораблю существо проявляло самые агрессивные намерения. Зависнув над грот-мачтой, оно демонстрировало явный воинственный настрой: махало крыльями, издавало страшные звуки и изрыгало из пасти огонь. Именно таким показался Жеке самый страшный зверь его детства, которого он видел в кукольном театре на новогоднем спектакле. В тот же вечер он заявил родителям, что больше в кукольный театр ходить не будет, а запишется в секцию авиамоделизма во Дворце пионеров. И сейчас Жека проверял свои детские впечатления на команде судна, вызвав не только визуальные галлюцинации, но и звуковое сопровождение. Картинка, которая возникла в воображении членов команды, действительно впечатляла. Тем более, что американцы никогда не знались в детстве с подобными героями. Все их страшилки не шли в сравнение с героями русских народных сказок. 
Впечатление от галлюцинации усиливалось, на корабле началась паника. Начальник экспедиции выскочил на палубу с винчестером и начал палить в небо, пытаясь отогнать таинственное существо. Однако, зверь не исчезал, а становился все агрессивнее. Все укрылись в каютах. Но и там их преследовали галлюцинации, не менее страшные, чем на палубе. Команду охватила паника, и начальник экспедиции приказал прекратить исследования и взять курс на Кингс-Бей. Корабль покинул таинственное место. Спустя пару часов галлюцинации прекратились. Тем не менее, экспедицию прервали и корабль вернулся на базу.
В отчетах всех членов команды, как под копирку, фигурировал таинственный зверь, летавший над кораблем и изрыгающий пламя и смрад. Мы с Жекой тоже описали его самым красочным образом. А на словах поведали Смиту свои переживания, максимально приукрасив. На базе появился Блейк, чтобы понять, что к чему. Одно дело видения личного характера, другое – когда галлюцинации охватывают всю команду, вызывая панику. Было похоже, что таинственное место далеко не безопасно в плане воздействия на психику.
Для Жеки произведенный опыт создания массовых галлюцинаций не прошел бесследно. Весь путь от эпицентра до Кингс-Бей, он пролежал с сильной головной болью. Как он объяснил, вызов массового психоза потребовал от него сильного напряжения. Значительно сильнее, нежели собственное подключение к психосфере или дополнительно одного-двух человек. Тем самым, психосфера представилась еще большей, далеко не разгаданной загадкой. Мы сделали только первый шаг к ее познанию, но не понимали полностью ее возможности.
Чтобы разобраться в загадке, к таинственному месту отправили военный корабль, обладавший всеми степенями защиты: от радиации, светового и электронного облучения, а также от отравляющих химических и биологических веществ. Смит в добровольно-принудительном порядке предложил нам с Жекой, как главным исполнителям темы, отправиться с ним. Согласились, изобразив, что не особенно горим желанием.
Корабль прибыл на место, первые несколько часов ничего не происходило. Команда занималась своими обычными делами. Потом акустики доложили, что к кораблю под водой приближается неопознанный объект. Объект движется с большой скоростью, гораздо большей, чем у современных подводных лодок и вскоре может оказаться на дистанции ракетной или торпедной атаки. Одновременно с этим локаторы засекли появление большого числа летающих целей, также приближавшихся к кораблю.
Капитан объявил тревогу, все средства защиты и нападения были приведены в боевую готовность. Когда объекты оказались достижимыми для атаки, и не было сомнения в их агрессивных намерениях, капитан приказал произвести залп. Но это ни к чему не привело, подводный объект двигался с такой же скоростью и в том же направлении. Воздушных целей не стало меньше. И вот-вот они окажутся над кораблем. Капитан приказал сделать еще один залп всеми корабельными средствами. И опять безрезультатно. Все приготовились к тому, что последует торпедная и ракетная атака.
Но ничего не произошло. Акустики доложили, что подводный объект прошел мимо и удаляется. А воздушные пролетели где-то неподалеку и на радарах обозначились как удаляющиеся объекты. Ни капитан, ни члены команды не были предупреждены о таинственности места, куда прибыли. Поэтому их впечатление от всего произошедшего было вполне ожидаемым. От нервной перегрузки у них наступил приступ головной боли, вызванный резким повышением внутричерепного давления. Спустя сутки, состояние всех понемногу нормализовалось, и корабль благополучно вернулся на базу.
Выслушав рапорт капитана, Блейк принял решение поднять вопрос о закрытии темы исследования таинственного места, как очевидно опасного для ВМФ США. На все корабли ВМФ была отправлена директива с требованием не посещать места в океане с указанными координатами.
Пока суть да дело, отдел Смита продолжал существовать. Мы писали отчеты, а также пытались дать нашим представлениям приемлемое объяснение. Подняли всю информацию, которая как-то могла пролить свет на происходящее. Однако, ничего не обнаружили. Современная наука становилась в тупик перед открытым явлением, и не могла объяснить взаимодействие с психосферой.
Когда фантазия иссякла, Жека, правда далеко не с первой попытки, установил ментальную связь с монахом из тибетского монастыря, в котором он практиковался, будучи аспирантом. В то время монах очень сблизился с русской командой. И с энтузиазмом посвящал в премудрости восточной философии. Вначале появление в его сознании образа, который сразу же вызвал ассоциацию с русскими парнями, вызвало удивление. Но спустя некоторое время, удивление сменилось желанием узнать, как Жеке удался опыт формирования ментального образа. Пришлось изложить все последние приключения. Вначале монах пребывал в длительной задумчивости. А затем поведал, что в тибетских старинных книгах, ныне уже не доступных, упоминается следующее предание.
Наша Земля – это живой организм, и все живое образуют вокруг нее биосферу. Ее назначение - сохранять жизнь, как явления, в том числе Земли. Без биосферы Земля превратится в косную материю, то есть лишь в набор химических элементов. Биосфера не имеет полюсов, из которых распространяется. Она равномерно распределена вокруг Земли. Но помимо биосферы имеется еще одна - психосфера, назначение которой - объединение всех сознаний, в единое. Получается, что результирующее сознание одновременно целостное и распределенное. В итоге знания, доступные одному человеку, становятся достоянием всех.
По преданию психосфера имеет несколько полюсов, излучающих психическую энергию, чтобы она равномерно покрывала околоземное пространство. Жизнь есть вечная, никогда не исчезающая субстанция, но для существования психической энергии требуется наличие полюсов, как источников. Через них излучается психическая энергия для формирования психосферы. Тем самым Земля есть источник психической энергии.
Когда люди не были индивидуалистами, как сейчас, они обладали единым сознанием. Слабость человеческого сознания компенсировалась взаимным обменом знаниями между отдельными индивидуумами. Но по мере развития индивидуального сознания, сознательная связь субъектов с психосферой утратилась. В результате остатки этой связи сохранились только в некоторых монастырях Тибета и в христианских монастырях со строгим монастырским уставом. В остальном мире связь с психосферой утеряна. В древних источниках ничего не упоминалось о развитии индивидуального сознания и, как следствие, утрате связи с психосферой. Они создавались в то время, когда психосфера была единым инструментом, объединяющим разрозненные сознания. И не было предпосылок к тому, что, когда-то единый человеческий сознательный мир распадется на множество индивидуальных сознаний. 
То, что Жеке удалось восстановить связь с психосферой, произошло в силу его предрасположенности к взаимодействию с психической энергией и практике, которую он приобрел в монастыре. Но, заметил монах, это лишь внешняя сторона явления. Более важный вопрос – почему именно сейчас открылась такая возможность. Не является ли это следствием того, что, современное индивидуалистическое сознание достигло предела своего развития. И его дальнейшее существование в такой форме приведет вообще к кризису сознания, как явления. Признаками этого служит разобщенность людей, основанная на уверенности каждого в собственной непогрешимости. Везде, где требуется выработать совместное решение, необходимо активное убеждение в правоте своей точки зрения. Компромиссы достигаются только в результате взаимных уступок. Поэтому обычной современной практикой взаимодействия людей является конфликт. И как следствие, агрессия, как на бытовом уровне, так и на глобальном. В то время, как в объединенном сознании, которое создается психосферой, общее решение вырабатывается органично и без жертв.
С приведенными соображениями нельзя было не согласиться. Кризис сознания на Земле стал следствием развития индивидуализма, исключающего естественное объединение сознаний.
В разгар наших изысканий пришел приказ о расформировании отдела. Его зачитал нам Смит. При этом имел физиономию весьма постную. Он любил работящих сотрудников, а мы с Жекой работали не за жалованье. И Смит это ценил. Попытался утвердить еще одну тему, чтобы сохранить свой отдел. Однако, был разгар холодной войны и, хотя тему утвердили, нас с Жекой в состав нового отдела не включили, как выходцев из России. Выписав нам последнюю премию, Смит пожелал нам удачи на новом месте и Блейк вернул нас в Калифорнию.
В обсуждении психосферы, мы часто заводили разговор, стоит ли приобщить Смита к секрету. Я считал, что этого делать не стоит, все-таки он работал на ВМФ США. Жека считал, что Смит производит впечатление разумного человека и можно частично приобщить его к тайне. Но сделать это как побочное явление исследований, которое также не имеет объяснений. И вот однажды, когда мы уже были в Калифорнии, он внедрил в сознание Смита сгенерированный им ментальный образ. Реакция Смита удивила нас. Оказывается, Смит подозревал, что мы владеем тайной, которой не хотим делиться. Он не пытался ее выведать, полагая, что мы сами раскроем ее, когда наступит время. Но тему прикрыли, и тайна улетела из Кингс-Бей.
Смит не горел желанием самому разобраться в ней. И основная причина состояла в том, что он не любил своих работодателей. Работая в большом числе международных экспедиций, Смит видел, что все члены экспедиций, работая вместе, не различаются по национальности, вероисповеданию или классовому сознанию. В одной экспедиции работали китаец и грек, барон и крестьянский сын, коммунист и либерал. Но когда результаты экспедиций попадали в руки военных, то они выбирали из них лишь то, что должно было нанести наибольший урон противнику. Получалось, что, работая вместе, члены экспедиции потом передавали результаты не для блага, а чтобы нанести наибольший вред. Поэтому Смит не хотел, чтобы результаты исследований стали достоянием военных.
Мы были удивлены, что, работая со Смитом длительное время, так и не смогли понять его душевного склада.
В Калифорнии приступили к своим прежним обязанностям. Тем более, что стало известно, в Союзе модернизировали прежний сонар. В результате обнаруживают подводные лодки задолго до того, как сами засвечиваются на экранах противника. Еще одна особенность, которая тревожила подводников США, - это внезапная потеря связи с базой и отказ всей навигационной аппаратуры. В результате лодка должна всплывать, иногда в самом неподходящем месте. Поэтому задачу моему отделению поставили вполне конкретную. Разобраться, что наделали Советы и сделать лучше. В ответ я произнес пару дежурных фраз об ударном отношении к труду, которые действовали на начальство успокаивающе. 
23. Неудачное испытание   
Итак, нас благословили на продолжение исследований, категорически запретив разглашать, что мы делали в Кингс-Бей. Мы и сами понимали, что лучше держать язык за зубами. Во-первых, на фирме ребята солидные и могут нас засмеять, если мы расскажем, как боролись со Змеем Горынычем или неизвестными объектами, атакующими военно-морской флот США. Во-вторых, надо было решить основную задачу – переправить Жеку в Союз, поэтому привлекать излишнее внимание к его персоне было нельзя. Между собой мы давно разделили наши обязанности: я оставался на фирме в виде прикрытия, и чтобы следить за проводимыми исследованиями, а Жека возвращался в Союз, чтобы продолжить исследование психоферы.
Связались с Мэри, и она выдала инструкции, никак не облегчившие наше положение. Наверху было решено, что у нас вполне достаточно возможностей, чтобы осуществить естественное исчезновение Жеки, не вызвав подозрений. В наших нескольких донесениях мы в общих чертах сообщали о природе изысканий, проводившихся в Кингс-Бей, но наши гипотезы о существовании психосферы не сообщали. Пока наши домыслы не носят даже характера научной гипотезы, решили отделываться общими словами. Вот когда эти исследования будут проводиться в Союзе, то можно приоткрыть завесу чуть шире, тем самым продемонстрировав реальные возможности психосферы.
Прорабатывали различные способы исчезновения Жеки, начиная от банальных и заканчивая самыми изощренными, как в шпионских романах. Но, как всегда решение пришло совершенно неожиданно. В это время доработанная версия сонара была отправлена на флот, и два инженера: я и Жека, оправлены вслед за оборудованием на базу на побережье Тихого океана. Нас радушно приняли на подводной лодке, и мы отправились в район проведения испытаний. Вторая подлодка должна была имитировать «противника». Времени ее выхода в океан нам было неизвестно. Время и направление, откуда она должна была появиться, тоже засекречены. После прибытия на точку с заданными координатами, акустик включил наш сонар и началась настройка и проверка. Экран был пуст, что соответствовало условиям начала испытаний. Но противник мог появиться в любое время.
Так продолжалось несколько часов, наш сонар осматривал все вокруг, на пульте управления все ждали. Противник еще не достиг рубежа обнаружения. Внезапно акустик доложил: вижу множественные цели, направление движения на нас. Капитан и первый помощник прилипли к экрану сонара. Донесение было правдивым. Действительно на границе обнаружения нашего сонара отчетливо были видны движущиеся цели. Их было несколько, движение – хаотическое. Это все было крайне непонятным для подводников, с такими целями они еще не встречались. Капитан и помощник вопросительно посмотрели на нас.
«Возможно, сбой аппаратуры», - неуверенно промямлил я.
Капитан чертыхнулся. Потом недовольно буркнул: «Док, ты представляешь, что будет, если я в эту кучу дерьма выпущу торпеду с ядерным зарядом? А если это вовсе не куча дерьма, а гостинец от Советов, и я не выпущу торпеду?».
«Сейчас все наладим», - уверил его я.
Но приступить к наладке не удалось. Вдруг все почувствовали, что лодка начала неестественно раскачиваться, как шлюпка на волнах. Это было уже совсем странно. Наша лодка в подводном положении на той глубине, на которой находилась, просто не могла совершать такие колебания. Тут уж капитан понял, что это вовсе не сбой аппаратуры, а реальная опасность. Но инструкций на такие случаи не было потому, что таких случаев вообще не должно быть. Поэтому он вцепился в кресло, чтобы устоять на ногах и произнес: «Экстренное всплытие». Лодка послушно начала подъем и спустя некоторое время мы были на поверхности. Было тихо, светило солнце и все свободные от вахты высыпали наружу из своих тесных кубриков. Качки не было, и капитан опять принял свой самоуверенный вид морского волка.
Буквально в трех кабельтовых от нас находилась рыболовецкая шхуна под чилийским флагом. Рыбаки были удивлены появлению громадной подводной лодки, но особого страха не демонстрировали. Судя по всему, встреча в этом месте с судами ВМФ США были не редкостью. Но то, что случилось потом, повергло в ужас и военных моряков и рыбаков. Над нашими кораблями опять появился Змей Горыныч. Я стоял рядом с капитаном и увидел, как он побледнел. А матросы, которые стояли на корпусе лодки, не могли найти укрытия от всего этого, и начали лихорадочно бегать, пытаясь побыстрее укрыться внутри. Несколько человек столкнулись и упали в воду. В точности то же мы заметили и на рыболове, там тоже началась паника.
В эти непростые мгновения капитан проявил самые положительные качества. Во-первых, он приказала своим помощникам отгонять чудище сигнальными ракетами, что они и сделали. Одновременно с этим раздались выстрелы со шхуны. Вероятно чудище реально испугалось шаТам тоже опомнились и решили принять бой. Во-вторых, раздалась команда: «Люди за бортом, спасательной команде наверх. Заняться спасением экипажа». И все свалившиеся в воду были спасены. После этого лодка взяла курс на базу, потому что капитан решил, что для рядовых испытаний всего произошедшего слишком много.
Когда суматоха была на пике, и на нас с Жекой никто не обращал внимания, мы спокойно прошли в помещение, где располагалась наша аппаратура, в которую вход посторонним был запрещен. Более того, на дверях красовалась огромная печать, которую можно было снять только после окончания испытаний, по прибытию на базу. Аккуратно сняв печать, я втолкнул Жеку внутрь, сказав: «Ты теперь мышь» и ушел в рубку, делая вид, что тестируя оборудование. Всем было не до оборудования, а значит и не до меня, все переживали случившееся, рассказывая друг другу, как по-геройски они себя вели. Я подошел к капитану и, сделав растерянный вид, сказал: «Кэп, моего напарника нигде нет». Даже для его натуры морского волка это было слишком. Такой брани я никогда не слышал. Пришлось возвращаться в точку всплытия и провести там еще несколько часов. Запросили рыбаков, но они ничего не могли сказать, переполох был такой, что никто не подсчитывал сколько моряков упал за борт, и сколько их поднялись наверх. Одним словом, Жека пропал.
По прибытии на базу, весь экипаж был отправлен в госпиталь на обследование. Меня не отправили потому, что я в списки экипажа не входил. На корабле осталась только дежурная команда, состоявшая полностью из новых матросов, которые прибыли с базы. И мы с Жекой благополучно вышли с лодки на пирс, пройдя спокойно мимо всех часовых. Каждый из них был абсолютно уверен, что мимо прошел только один инженер. Это тоже была небольшая уловка, к которой прибег Жека, чтобы отвести от меня всякое подозрение. Мы вышли за пределы базы и Жека отправился на такси в ближайший город с аэропортом. Дальнейшая его судьба мне стала известной лишь несколько лет спустя, когда вся эта история закончилась, или только началась, не скажу однозначно. То, что с ним все нормально я узнал потому, что у нас вновь возникла связь посредством психосферы. И не только с ним, но и с Тоней, что было для нас обоих очень важно.
Я же отправился к начальству писать отчет о «проделанной работе».   

25. Свидание
Теперь я остался один, не считая нашей регулярной связи с Тоней. «Свидания» проходили каждый вечер, когда я возвращался с работы. Ей приходилось гораздо труднее. Она была совершенно одинока в своей усадьбе, невзирая на настойчивые попытки ее новых знакомых развлекать ее. Поэтому очень страдала. Однако, когда мы общались, она не показывала этого, не желая взваливать на меня свои проблемы. Но мы твердо знали, что встреча будет и будет скоро.
Я боялся на свой страх и риск улизнуть из фирмы, хотя к этому были все возможности. Чувствовал, что являюсь лишь звеном в какой-то большой игре, которую затеяли коллеги Егора Сергеевича. И поэтому опасался, что мое исчезновение вызовет нежелательные последствия. Как будто чувствуя мое одиночество, появилась Мери, которую опять привез Дон, не оставлявший мысль сделать ее своей секретаршей. Мы втроем весело провели вечер у меня в гостиной, пересказывая друг другу сплетни и слухи международного характера. Дон опять выполнял договор, на этот раз космической фирмы по поиску специалистов, которых в США нет. И хотел через меня пощупать почву на предмет сманить кого-нибудь с моего прежнего предприятия. Мне показалось, что во время этого разговора Мери благосклонно отнеслась к тому, чтобы я послужил «сводней». Когда мы остались наедине, я прямо спросил об этом. Она утвердительно кивнула, да игра продолжается и Дон становится каналом заброски наших агентов в ведущие фирмы Штатов, работающих по закрытом тематикам. После этого произнесла имя одного работника из моей прежней бригады, которого следовало порекомендовать Дону. Я был несколько удивлен. Этот парень, несомненно, был смышлёный, хотя звезд с неба не хватал. Но представить его в виде агента не мог. Но им там виднее. Вспомнил свой эпизод с возвращением из Красноярска, который послужил началом всей истории. Разве я тогда мог подумать, что окажусь в Калифорнии в качестве начальника отделения закрытой фирмы. Как говорится: «Человек лишь предполагает …».
Помолчав немного, сказала: «У меня есть для тебя новость, думаю, что приятная. Егор Сергеевич считает, что тебе надо взять отпуск и немного передохнуть. Не думаю, что тебе придется сдавать дела преемнику. Твой друг рассказал много о вашей жизни здесь, и мы установили наблюдение за Тоней. Она теперь полностью под нашим покровительством, и в любой момент может встретиться с тобой. После сообщения Жеки, наши люди вышли на Крылова через его же родню в Болгарии. Им намекнули, что скандал с похищением советской гражданки и шантаж — не лучшая рекомендация для масонской ложи, особенно в свете налаживающихся отношений между Востоком и Западом. Сработало. Давление прекратилось и Тоню перестали охранять, оставив лишь формальный присмотр. Поэтому она почти свободна. Поэтому вы можете соединиться и после отпуска поселиться здесь, в Калифорнии. Все документы для нее мы сделаем. Так, что ваше совместное возвращение не вызовет подозрений. Как понимаю ни у кого из вас возражений не будет. Твое положение на фирме очень выгодное, и нам не хотелось бы лишаться такого ценного агента».
Я не мог представить, что наша судьба разрешится так внезапно и просто. Налил по бокалу вина и произнес: «За ангела, приносящего добрые вести». Мэри усмехнулась: «Хотелось бы, чтобы и у меня когда-нибудь появился такой ангел». И в этот момент я понял, что она не только исполнитель приказов, которые исходили из окружения Егора Сергеевича, но и женщина, которая хочет иметь дом, семью, детей. Но сказать ей что-то успокаивающе не мог, не считал себя вправе.
После этого разговора, пошел к руководству фирмы и попросился в отпуск. Стаж моей непрерывной работы на фирму и на Блейка превышал уже три года, и моя просьба казалась вполне оправданной. Руководство без всяких вопросов отпустило меня на три недели и выписало вполне солидные отпускные. Когда я сообщил по телефону Блейку, что ухожу в отпуск, он поинтересовался, куда поеду. Ответил, что поеду в Европу покататься на горных лыжах. В Альпах отличные склоны. «У горнолыжниц очень соблазнительные фигуры, - пошутил Блейк, - счастливого пути». Теперь я знал, что они на некоторое время потеряют мой след. На самом деле, по другим документам, я сел в самолет, летящий в Копенгаген. По моим документам в Куршевель
Найти Тоню в столице было уже делом техники, тем более, что и здесь у меня оказались осведомленные благожелатели. После этого на поезде поехали в Ленинград, город, в котором началась активная часть моей эпопеи. В Ленинграде нас встретили на перроне. Двое в штатском, предельно вежливые: «Егор Сергеевич просил к себе. Пора подвести некоторые итоги».
На этот раз Егор Сергеевич был в генеральском мундире. Я его поздравил с повышением, на что он отреагировал очень спокойно, отметил только: «Вот перевели в Ленинград. Теперь дел стало больше, времени меньше». После этого усадил нас с Тоней за стол и сказал, обращаясь к Тоне: «Валентин Дмитриевич, после непродолжительной беседы с нашим сотрудником, по дипломатическим каналам прислал официальное извинение. Оказалось, что это было не более, чем «роковое стечение обстоятельств». Тем более, что мы нашли негативы с документами масонской ложи. Теперь держим их на коротком поводке. Поэтому вы можете быть спокойны. Что касается вашего права собственности на усадьбу, то мы настойчиво попросили Валентина Дмитриевича оформить все самым законным образом, и она теперь ваша по всем законам. Я вам рекомендую написать распоряжение, чтобы в ваше отсутствие усадьбой распоряжался управляющий из числа наших дипломатов. Так будет всем спокойнее.
После этого повернулся ко мне: «Ваш товарищ подробно рассказал о всех приключениях. Поэтому от вас ничего не требуется, за исключением небольшой справки о состоянии дел на фирме и персонально о вашем хорошем знакомом Доне. Нас интересует возможность использования его в своих целях. Поэтому поезжайте сейчас в гостиницу, у вас будет трехкомнатный номер. В двух вы будете жить, а третий – будет вашим личным кабинетом. Придется в ближайшие дни поработать там над ответами на некоторое вопросы. Вопросов много, так что свободного времени у вас не будет. После этого вы отправитесь в Куршевель и две недели проведете там. А потом – в Калифорнию. Возможно, в Куршевеле к вам присоединятся Мэри и ваш друг, которого вы так искусно вытащили с подводной лодки. Сейчас он в одном из монастырей на Вологодчине. Похоже, что в этом месте тоже имеется полюс психосферы и ваш друг занимается его освоением. Там у него намечается целая лаборатория. Ну он вам сам все расскажет.
Следующую неделю я корпел над опросником, составленным коллегами Егора Сергеевича. Приходилось многое уточнять, поэтому работы было очень много. Ровно через неделю нас отвезли в Пулково и посадили на рейс до Женевы. В Женеве нас ждал автомобиль, нагруженный всем необходимым горнолыжным снаряжением. И через три часа мы были на горнолыжном курорте в Куршевеле. Началась следующая глава моих приключений. Но теперь я был с Тоней и поэтому был уверен, что все будет хорошо, очень хорошо.