Орден порядка 18. Царство мертвых

Когда воздух над трещиной взорвался фиолетовым пламенем, Мефис усмехнулся и рванул Кайла за плечо.
— Тебя я заберу, — сказал он тихо. — А ты, носитель, — падай.
Я не успел сделать и шага. Слова Мефиса впились в меня холодом, и земля ушла из-под ног. Не было ни света, ни звука — одно лишь проваливание в глубокую чёрную землю, где не дышат лёгкие и не бьётся сердце.
Очнулся — на берегу реки без течения. Вода тускло мерцала, как расплавленный свинец, и шептала чужими голосами. Над головой серое небо без солнца. Я поднялся, и Сифирот внутри отозвался тёплым уколом, будто подтверждая: жив.
— Лина… Шон… Перон… — хрипло прошептал я. И понял: я один.
— Не совсем, — раздалось у самой воды.
Я обернулся — и увидел маму. Илона, с вечной мягкой улыбкой. Рядом стоял отец, прямой, как копьё, в старом рыцарском плаще. Чуть поодаль — Алексус, без капюшона, светлый. И Кевин — юный, как в тот день, когда всё пошло наперекосяк.
— Мама… — горло сдавило. — Папа… Алексус… Кевин… Прости меня. Я… не удержал.
Отец шагнул ближе, его взгляд был спокойным.
— Вину можно носить, как щит, а можно — как камень на шею. Выбирай, сын.
Мама коснулась моей щеки холодной ладонью.
— Огонь у тебя в груди — не для костров злобы, а для очага.
Алексус кивнул на реку:
— Здесь тебя не сломают чужие стены, только свои. Смотри внутрь, Себастьян.
Кевин улыбнулся, как умел только он: по-настоящему.
— Я не жалею, — шепнул. — Мы сделали то, что могли. Теперь твой ход. И… передай нашим, что я смеялся до самого конца.
— Я передам, — сказал я. — Клянусь.
Ветер поднял пепел с воды. Лики потускнели, как отражения в мутном стекле, и растаяли.
Я пошёл вдоль берега. По песку тянулись следы — то человеческие, то звериные, то такие, которым и названия нет. У излучины меня ждали трое в серых рясах. Лица скрыты масками из тонкой кости.
— Живой, — сказал средний. — Ты вошёл туда, где живым не место. Вернись вспять… если вспомнишь своё имя.
— Себастьян, — ответил я. — Сын Джозефа и Илоны. Ученик Алексуса. Носитель Сифирота.
— Этого мало, — прошептал левый. — Здесь имена — вес. Докажи.
Они вытянули руки, и из песка поднялись три моих отражения.
Первое — мальчишка, у которого отняли дом.
Второе — я же, охваченный пламенем, с глазами, где нет места ничему, кроме ярости.
Третье — тень с моим лицом и голосом Мефиса.
— Обними потерянного — и отпусти, — сказал правый. — Укротись — и не погаси себя.
— Посмотри в глаза тому, кто хочет съесть тебя изнутри, — добавил средний. — И скажи: «я — не ты».
Я подошёл к мальчишке и присел. Он плакал беззвучно. Я обнял его, как мог бы обнять сам себя тогда, и по спине растёкся тихий, ровный жар — домашний. Мальчик растворился светом.
Я поднял взгляд на пылающего двойника — и сделал шаг навстречу. Огонь на его руках рвался к моему горлу. Я вдохнул глубже и вспомнил мамин шёпот: «Огонь — для очага».
— Тише, — сказал я ему. — Мы живём не ради пламени. Пламя — ради нас.
И он погас, оставив после себя тёплый дым.
Осталась тень Мефиса. Она усмехнулась — моим ртом.
— Ты — инструмент. Ты всегда им был. Ты — трещина, через которую я дотянусь до мира.
— Нет, — сказал я. — Я — Себастьян. Я выбираю.
Тень дрогнула, как вода под камнем, и распалась пылью.
— Достаточно, — произнёс средний жрец.
Песок под ногами сел, вода ушла на ладонь, и из глубины поднялась фигура — высокая, как башня. Доспехи из тени и кости, копьё, которым можно подпёреть небосвод. Лицо — будто высеченное из ночи. Голос — гром под землёй.
— Я — Страж Предела, — прогремел он. — Держу поток между мирами, чтобы живые не путали дороги мёртвых.
Я опустил взгляд.
— Мефис кинул меня сюда, чтобы я сломался. Но я пришёл просить. Не милости — долга. Помоги мне вернуться. Дай мне силу провести тепло там, где оно не держится. Я должен вернуть Кайла. И остановить того, кто кроит мир под свою бессмертную шкуру.
Страж молчал долго. От его дыхания зыбилась река.
— Сила не даётся даром, — сказал он наконец. — Но в тебе горит огонь, который не выжёг твои корни. Ты помнишь своё имя. Я дам тебе узел Стража — холодный ключ, что укрощает голод тьмы. Зови — и я остановлю течь, замкну разлив теней, дам пройти там, где всё проваливается. Но каждый вызов возьмёт у тебя долю времени. Ты согласен платить временем?
— Да, — сказал я не колеблясь. — Если время моё — это время моих друзей.
— Тогда встань, носитель.
Острие копья коснулось моей груди. Сифирот вспыхнул — и, на миг соприкоснувшись со льдом, зазвенел, как струна. Внутри меня поселилось новое эхо: тихий гул камня, на котором держится мост.
— И ещё, — добавил Страж. — Когда придёт час и Мефис попытается разорвать грань, зови меня истинным моим именем. Его мало кто помнит.
— Скажи.
— Турос.
Имя опустилось в меня тяжёлым знаком, как печать на воске.
— Иди, — сказал Турос. — Дорога наверх откроется тем, у кого огонь греет, а не жжёт.
Темнота сомкнулась. Я упал — как падают в сон на пределе измождения, — и вдохнул воздух живого мира. Надо мной — низкое небо, запах сырой земли и гари. Где-то далеко, в сторону Перона, глухо ухнул колокол.
Я поднялся, шатаясь. Пустынный склон, разодранный недавним штормом магии. От портала Мефиса — лишь выжженный знак, как след когтя. Кайла нет.
— Держись, друг, — прошептал я. — Я иду.
Сердце билось неровно — рядом с его ударом стучал второй, холодный: узел Туроса. Я вытянул ладонь — и впервые попробовал новую силу. Воздух вокруг моей руки охладился, как перед снегом; звук стал плотнее, и шепчущие из трещины тени прижались к краям, замкнув течь.
— Работает, — сказал я сам себе.
Я посмотрел к северу. Там, где разорвалась печать, мир тонко фонил фиолетовым. Мефис увёл Кайла туда. Лина и Шон — в Пероне, и если колокол зовёт не к молитве, значит, беда уже шагает улицами.
— Сначала — Перон, — решил я. — Дом — прежде битвы. Там мои живые.
Я дотронулся до груди, где горел Сифирот, и шёпотом позвал:
— Турос, если оживёт провал — держи мне дорогу. Я плачу временем.
Ответа не последовало — и не требовалось. Холодный ключ просто лег на место внутри, как камешек в праще. Я рванулся вниз по склону.
На первом перевале меня встретили бродячиe души — безвредные, но назойливые. Тянулись к теплу, шептали просьбы, путали шаги. Я остановился, разжал кулак, дал ладони согреться огнём-очагом.
— Идите к свету, — сказал я им. — У меня другая дорога.
Тени тронулись, будто вспомнив путь, и растворились в сумерках.
У подножия, где овраг перекидывал тонкий мосток, на меня вышли фанатики в тряпичных масках — слуги тех, кого подкармливает Мефис.
— Отдай искру, — сипел один. — Отдай — и не почувствуешь, как уйдёшь.
— Возьмите тепло, — ответил я, — но уйдёте вы.
Я провёл по воздуху, и узел Туроса сжал пространство — тени вокруг нас перестали течь. Их заклинание, тянущее силу наружу, упёрлось в невидимую стену, как вода в замёрзший шлюз. Тогда я дал гладкий жар — не вспышкой, а мягким накатом. Они осели на колени, выронив ножи, растерянно глядя на свои ладони, которые, возможно, впервые за долгое время согрелись без ненависти.
— Бегите, — сказал я, — пока у вас ещё есть дорога.
Они побежали.
Я шёл дальше, не оглядываясь. В груди пульсировали два ритма — мой и Стража. Где-то по ту сторону леса, в тягучем фиолете порталов, Кайл держался, как умел, — и ждал. А в Пероне колокол бил всё чаще.
— Дом — прежде битвы, — повторил я мамины слова. — Держитесь, Лина. Держись, Шон. Я близко.
И я ускорился, унося с собой тепло очага и холодный ключ Предела. Впереди — Перон, за ним — узлы Мефиса, и где-то между ними — мой друг, уведённый в тьму.