Дурная голова ногам покоя не даёт. Народная мудрос

(Из походных дневников. Ненаписанное.)

Начальник оглянулся. Палатки отсюда уже не было видно, только дым костра ползёт к горе, цепляясь за макушки ёлок. Он вздохнул, нахмурил лоб.
Может, это погода виновата или как их там - магнитные бури? Иначе, с чего бы он вчера вечером так … вредничал, с какого такого перепугу? Ну, не просто же так. Должна же быть какая-то веская причина, чтобы своё дурное настроение на ближних вымещать? И ладно бы в городе, в цивилизации, так сказать, а то - в маленькой группе друзей, закинутых волей судьбы и попутным лесовозом в таёжную глухомань. «Вот, вернусь домой, надо будет перечитать книжку Э.Линчевскго «Психологический климат туристской группы» - подумал он.

Но и без умной книжки – сегодня, на свежую голову – Начальнику было ясно, как божий день: он был неправ. Ясный пень, ясный день… О! Всё правильно: это погода виновата, потому как сегодня – он задрал голову кверху – небо почти чистое, а вчера весь день хмурилось, давило на виски, и даже пару раз дождь начинался. Вздохнул… Снова посмотрел на небо. Ясный день ясно давал понять, что сейчас он, как это обычно бывает у Homo Sapiens, пытается переложить с больной головы на здоровую. А – чего переложить-то? Как там Света говорит: глупость и недомыслие? Так оно и есть. А если оно есть, то на других не переложишь: это твой крест, тебе и тащить.

Но ведь сегодня с самого утра – лёгкие облака и солнце, так почему только сейчас осознал свою неправоту? Почему сразу же, как проснулись и не спешили выбираться наружу, радуясь днёвке, или потом - за завтраком, между «скорострельной» кашкой и кофеём, не повинился перед ребятами? Нет же, снова смурничал, ворчал не по делу, а потом и вовсе решил уйти на разведку. Один. И вот теперь, часто перебирая ногами по мелкому курумнику, шёл траверсом в верховья долины. Шёл и мысленно обмусоливал своё вчерашнее поведение. Переживал, значит.

Но обширные курумы западного склона, чередующиеся с ложками, розовеющими цветущим горцем, а где и поросшими угнетёнными ёлками и распластавшимися кустами можжевельника, не очень-то способствовали отвлечённым умствованиям. Пару раз оступившись, потом поскользнувшись, а затем зацепившись носком сапога за торчащий корень карликовой берёзки (или ивы – не успел разглядеть), Начальник сбавил темп, усилием воли восстановил связь с реальностью и дальше пошагал уже спокойнее.

Да, и сама окружающая его местность настраивала на мажорный лад. Контраст оттенков зелёного на противоположных склонах долины, волнующиеся под проснувшимся ветерком высокотравные куртины притягивали взгляд. Ухо привычно вычленяло среди перестука камней под ногами перекличку птах в плотно-колючих кронах приземистых ёлок, весёлый говорок воды, бегущей под языком курума.

Устье очередной поперечной ложбины было освещено солнцем. Прищурившись вверх по склону, углядел понижение в хребте, через которое с азиатской стороны к нему протянулись, контрастно выделяющиеся на фоне тенистых курумных осыпей, тёплые на ощупь лучи. Сморгнул радужные пятна, вытер мокрые глаза и снова глянул вверх. Показалось, что круглолицее светило тоже щурится. Оно и понятно: Азия-с!

Скинув с плеч котомку, где всю дорогу в такт его шагам булькала ещё тёплая бутылка с чаем, присел на крупный подсохший камень и подставил солнышку спину. Хорошо!
Отдуваясь, убрал початую бутылку обратно, окинул взглядом долину. Та-ак, надо выйти во-он под то седло, причём, желательно повыше: тропу, которую он планирует подсечь, на курумнике не увидишь. Сказать по правде, тропа эта им не нужна. Просто, нашёлся повод, чтобы побыть одному, проветрить мозги и вернуться в лагерь «другим человеком». Шагать и без тропы – дело привычное, хотя вдоль ручья там, наверняка, густые заросли и то курумниковые, то болотистые участки. Да, и рюкзаки ещё тяжелы. А он задумал завтра одним днём сделать крюк через тот незнакомый участок и прийти ночевать к избе. Ла-адно, будет тропа – хорошо, а нет её там – так не очень-то и хотелось.

Здешние, особенно, верховые тропы – это совсем не те, что изредка встречаются в пригородных самарских лесах; там всё больше дороги да просеки. Тут же поперёк тропы пройдёшь и можешь её не заметить, если не искать специально. В лесу тропа видна лучше, т.к. часто представляет собой продольное углубление, даже канавку в сплошном ковре ягодных полукустарничков (черника, голубика) и в рыхлой почве, чернеющую дерниной и блестящую частыми лужами, а то и слабым водотоком. На местах посуше – смятые, содранные мох и лишайник на камнях и поперечных валежинах. Но это всё – если тропой часто пользуются. Там, куда он идёт, ничего подобного не будет, поскольку тот перевал туристами посещается редко. Ладно, там видно будет…

Дальше шагал, придерживаясь границы леса и курумов, забирающей всё выше по склону. Хотя до заветной седловины было ещё далеко, дно долины со светлыми пятнами болот в пушицевом (он не видел отсюда, просто знал) обрамлении среди тёмнохвойной верховой тайги стало ближе. Или это воздух стал прозрачнее, отчего дальние планы прояснились? Мелькнула и потерялась мысль о несовместимости ясной погоды и прозрачного горизонта.
Глянул на часы: ух ты! Время к обеду, а он одолел только – повертел головой туда-сюда – да, не больше половины пути. Конечно, ничто не мешает остановиться здесь, перекусить и двинуть обратно, но …

Додумать не успел. Откуда-то спереди и непонятно, то ли из леса, то ли с курумов в частых пятнах можжевельника отчётливо раздался «оч-чень неприятный звук». Начальник сразу определил, что это рявкнул медведь. Ни на что другое звук не походил. Вот так же когда-то давно Хозяин давал о себе знать, когда утром после ночлега у подножия Денежкина Камня вышли с Андреем на речку умыться. А потом шли на просеке по свежему медвежьему следу на свежевыпавшем снегу.

Что ж, вопрос решился сам собой: прямо сейчас - назад, к лагерю. Медведь два раза предупреждать не будет (Начальник поёжился). А перекус… Бог с ним, с перекусом, да и не проголодался ещё, вроде.

Стоило ему повернуть назад, как в погоде произошла, да так стремительно, перемена, понятно, к худшему. Вот она – хорошая видимость! Теперь он ощущал лицом юго-западный ветер, который задул мощно, порывами. Какая-то мгла поползла из долины. И солнце то ли не осилило перевалить Хребет и свалилось обратно, то ли похожая мгла поднимается и по азиатской стороне. Начальник прибавил шагу, то и дело поглядывая на небо: не хотелось бы сейчас дождя. Промокнуть он не опасался: на ногах болотники, а в котомке – дождевик, но уж больно скользко будет идти траверсом склона по мокрому сопливому курумнику, да и травянистые склоны в этом отношении ничем не лучше.

По пути несколько раз оглянулся: не то, чтобы всерьёз опасался преследования со стороны «Лесного старикашки», но … Получалось это непроизвольно; головой-то понимал: если что, то уж оглядывайся - не оглядывайся…

Кстати вспомнил, как в тот же давний год к ним в избу на Сольве поздно вечером, уже в потёмках пришли двое парней.
Едва войдя, они сбросили на пол рюкзаки и прямо-таки повалились на лавку. По всему было видно, что ребята измучены до крайности. Придя в себя и немного передохнув, они рассказали, что шли сюда с верховий Кутима по старой тропе. И примерно в полдень повстречали медведя, но спокойно разминулись со зверем на значительном расстоянии; они продолжили путь по тропе, а мишка ушёл в лес. Но вскоре, оглянувшись, увидели, что медведь никуда не делся, а, немного поотстав, спокойно идёт за ними по тропе.

Вначале подумали, что косолапый вот так брёл по своим делам, когда встретил туристов, и теперь, пропустив их вперёд, продолжил путь. Но время шло, и ничего не менялось: парни шагали впереди, а за ними – в пределах видимости (в тайге на извилистых тропах эти самые пределы, ох, как коротки!) – медведь.

Поняв это, они начали на ходу шуметь, греметь чем-то, рассчитывая тем самым отпугнуть мохнатого преследователя. Бесполезно. Сидя теперь с нами в (будем считать) безопасности, они даже позволили себе пошутить: «Уж лучше бы ужасный конец, чем ужас без конца». И пояснили, что такое странное поведения медведя давило на психику: каждую секунду ждёшь, что вот-вот ему надоест преследование и он нападёт. В какой-то момент они начали петь – скорее, для самоуспокоения и ободрения, чем из желания напугать зверя. Пели всё, что помнили. Пели до хрипоты. Но боялись остановиться, т.к. день заканчивался, а в конце сентября темнеет рано. А ночь, как известно, это - время, когда хищники выходят на охоту.

Наступающая темнота ещё больше нагнала на них жути, поскольку прежде они хоть периодически видели медведя и могли оценивать расстояние до него. Парень, который повыше ростом, признался, что в какой-то момент смирился, как ему казалось, с неизбежным, и только механически переставлял ноги, высвечивая фонарём тропу. Когда же они вышли на поляны Сольвы, увидели огоньки в избах и услышали людские голоса, не сразу поверили, что испытание закончилось.

Начальник шагал и вспоминал ту историю в деталях, заново переживая с двумя бедолагами тот «ужас без конца». Казалось, что он даже помнит лица парней, различает их голоса, хотя это вряд ли – столько лет прошло. Но что интересно, поглощённый воспоминаниями, он ни на секунду не терял контроль за «дорогой», ни разу не запнулся, не поскользнулся.

Остановился передохнуть (шёл всё-таки быстро), оглянулся. Не дождавшаяся его седловина сейчас скрыта не то туманом, не то низкими дождевыми облаками. Вот тебе и ясный день! Сколько раз такое бывало в здешних краях, уж и не вспомнить. Только неча бога гневить: небо подарило тебе полдня хорошей погоды, вот и радуйся! Не то сидел бы сейчас у костра под тентом и продолжал дуться на… на… самого себя. А сейчас ему дуться совсем не хочется. А хочется есть. Подумал: интересно, оставят ли ему обеденного супчика или решат, что с него, вредины такого, и перекуса будет достаточно?

Вспомнив про перекус, Начальник достал из заплечной сумы заветный пакетик, бросил в рот горсточку орехов, а курагу оставил на потом. Кусочек суджука и хлебцы даже не разворачивал, отведя им роль, как Лёша говорит, «ДП» к … Посмотрел на часы: до ужина времени ещё много, - значит, это будет белково-углеводная добавка к обеденному супу. Уверенно сказал себе, что обязательно его порцию оставят, ведь не вредины же они, как … некоторые (не будем показывать пальцем).

Заморосивший вскоре дождь он принял спокойно. Отвернул ботфорты сапог, облачился в накидку и пошагал дальше, надеясь, что осталось немного. Приметных ориентиров в такую непогодь не разглядеть, да и ветер из долины пригоршнями бросал в лицо холодную влагу, из-за чего приходилось всё время щуриться, прикрываться краем капюшона. И по времени сориентироваться тоже не получилось: не заметил, как зацепил обшлагом рукава заводную головку часов, которые по этой причине показывали какое-то уж совсем несуразное время. И тут, отвлекшись на треклятые часы, Начальник потерялся не только во времени, но и в пространстве.

Пространство крутанулось перед глазами, сочащееся дождём небо кинулось под ноги. Пытаясь удержать равновесие, он нелепо взмахнул руками и-таки рухнул на бок. Поднялся не сразу. Сначала прислушался к своим ощущениям, тряхнул головой, пошевелил руками, ногами. Вроде, всё цело, хотя руку зашиб здорово. Немного ободрал ладонь и … Отвернул рукав, но там часов не оказалось. Видимо, от удара об камни шпонка, державшая ремешок, погнулась и часы слетели с руки. Надо же – уже второй «ЗиМ» теряет в этих местах!
Поднялся, потёр плечо. Поморщился. Ладно, заживёт. Было бы хуже, если бы повредил ногу.

Посмотрел вокруг, впрочем, особо не надеясь найти часы на куруме. Не увидев пропажу, не стал дожидаться, пока умрёт надежда, и пошёл дальше, невесело усмехнувшись: больше не упаду, т.к. часов нет, отвлекаться не на что.

И снова – воспоминания. Женьке тогда было стократ хуже и сложнее, чем ему сейчас. Представил, как девчонка одна под дождём в промокшей одежде карабкалась по курумнику в непроглядном, как вата, тумане, как ждала, что вот-вот из тумана появится кто-то из ребят, посланный ей навстречу. И как потом с больной ногой плелась по болоту невесть, куда… Н-да… А, казалось бы, всего-то, дождик и туман - эка невидаль! Вот именно, что невидаль. Как там говорится: «Чужую беду руками разведу»?

Вытянув шею, Начальник пытался разглядеть впереди приметную лиственную рощицу, от которой до их палатки – рукой подать. Но рукой было не подать: больно. Наверное, поэтому нужного ориентира не увидел. Ну, и ладно, это же только про расстояние, а направление движения – вот оно. Даже в тумане легко идти в створе: справа – понижение, где темнеет лес, а влево из-под ног дыбится курумный склон.

Обходя высокую курумную «ступеньку», зацепился подолом дождевика за сухую ёлку и снова чуть не упал. Пробормотал: «Главное, направление - вот оно.» Осмотрелся, выбирая путь в нагромождении камней и можжевеловых лап, хмыкнул: какой-то вечер… день воспоминаний получается.

Прошлый раз, когда поднимались вдоль речки, погода была похуже: дождя и ветра больше, видимости меньше. Но шумное русло было надёжным ориентиром: вот, сейчас повернёт вправо, к югу, после чего днище долины постепенно начнёт выполаживаться. Там и ночлег устроим. Главное, не уйти по правому (ор.) истоку, где место для лагеря будет найти сложно, и не попасть бы в болото, где себя уютно чувствуют только водяные да кикиморы.

Тогда он здорово ошибся, свернув направо раньше времени. Только когда склон полез вверх, понял, что увёл группу от основного русла по левому ручью-притоку, хотя то и дело сверял направление по компасу. Как так получилось? В итоге всё-таки сориентировался, и они спустились назад, к речке и остановились на ночь, хотя местечко было, прямо скажем, так себе…
Вот тебе и дождик, вот тебе и туман. А назавтра с утра – солнце, синее небо. И недоумённое: как же это вчера здесь можно было блудануть?!

Отчего-то мысль вернулась чуть назад, в тот ненастный вечер, когда ветер и дождь отравляли им существование.
Вроде, и костровой тент с наветру опустили пониже, и дополнительно натянули свободный кусок полиэтилена, но всё равно, ветер играл костром, крутил дымом и сыпал искрами, мешал аромат булькающей в котле увельской гречки с запахом подгорающих носков.

Стоп! Запах… Запах! Точно: очередной порыв ветра принёс, без сомнения, дым костра.
 
Начальник повёл носом, прислушался. Ничего. Может, показалось? С голодухи и не такое может помниться. Только ноги заработали энергичней, хотя усталость уже давала себя знать. Он не отрывал взгляд от простирающегося перед ним тундрового участка с выпирающими тут и там валунами: не хватало ещё упасть здесь, рядом с «домом».

О том, что лагерь совсем близко, подсказали опилки, припорошившие примятый мох вокруг свежего пенька, и явственный запах костра. Затем раздались голоса, а потом из тумана вдруг материализовалась Татьяна с пустым котелком в руке.

Увидев его, от неожиданности дёрнулась и тут же, широко раскинув руки – рот до ушей - подалась к нему. Начальник, до глубины души тронутый такой тёплой встречей (Простили! Ждали!), заключил Таню в объятья. И поморщился от боли в руке.

Та же, вовсю напирая с по-прежнему растопыренными руками, полуобернулась назад и со смехом завопила: «Лёшк! Прячь контрабанду, Начальник вернулся!».
Та-ак, «картина Репина: «Не ждали!»»

Тут Танька бросила наземь котелок и обняла Начальника, но тут же отпрянула, испуганная его реакцией, выразившейся в коротком «Ух!» и страдальческой гримасе. Отстранилась, «сделала лицо»: «Чё, медведь помял?». На его бодрое объяснение: «Не успел, я от него убежал» последовало невозмутимое: «Понял, не дурак!».

И – глянула вопросительно, участливо, с придыханием: «А ноги? Ноги - как, целые?».
- Ноги целые.
- Так какого ж…  мы тут стоим?! Там без нас всё сожрут!

- Давай, с левой: И-и-и, пам-пам, пам-папам!