Пробуждение в саду

Сновидение шли медленно, словно кино, черно белое, без деталей - воспоминания. Прощаюсь с родными. Машу рукой. Слеза накопилась, но не бежит - держу, чтобы успеть отвернуться. Понимаю - больше не увижу их. Стою у лифта гигантского корабля. Поднимаюсь.. вытираю слезы. Гул двигателей.

Тишина была первой, что нарушила вечный сон. Не резкий сигнал, не голос бортового ИИ, а именно тишина. Глухая, неестественная, без привычного гула двигателей и вибрации корпуса. Сознание Эли медленно всплывало из пучин анабиоза, цепляясь за это отсутствие звука, как за спасательный круг.

С шипением отъехала крышка криокапсулы. Холодный воздух ударил в лицо, пахнущий озоном и… землей? Влажной травой? Эля моргнула, пытаясь заставить сфокусироваться затуманенное зрение. Над ней было не знакомое серое потолочное перекрытие «Ковчега», а лазурное небо с идеально равномерно рассеянным светом. Ни солнца, ни звезд. Только ровная, мягкая голубизна.

Она с трудом поднялась, костяшки пальцев побелели от напряжения, упираясь в холодный пол капсулы. Комната пробуждения… исчезла. Вместо рядов криогенных ячеек вокруг нее простиралась цветущая поляна. Высокая изумрудная трава, усеянная полевыми цветами, колыхалась под легким, душистым ветерком. Вдали шумел лес из деревьев с незнакомой широкой листвой.

— Это сон, — прошептала она, сжимая виски. — Побочный эффект анабиоза. Галлюцинация.

Но под ногами она чувствовала каждую травинку. Слышала жужжание насекомых. Где-то в ветвях пела невидимая птица. Слишком реально. Слишком идеально.

Рядом с шипением открылась другая капсула. Из нее поднялся Марк, ее заместитель. Его лицо, обычно собранное и жесткое, выражало животный ужас.

— Эля? Что… Где мы? Что случилось с кораблем?

Один за другим просыпались другие колонисты. Около тридцати человек стояли посреди идиллического пейзажа, потерянные и испуганные. Их крики и вопросы затихали в странной, гнетущей тишине этого места.

— «Ковчег». Где «Ковчег»? — кто-то закричал, указывая вверх.

Там, где должен был быть потолок ангара, простиралось то самое искусственное небо. Ни стальных балок, ни светильников, ни следов корпуса корабля.

— Мы на планете? Мы достигли Элизиума? — в голосе молодого биолога Ли прозвучала надежда.

— Нет, — хрипло произнес Марк, поднимая с земли комочек почвы. Он растер его между пальцев. — Это не та планета. Мы не долетели. Мы… не там.

Внезапно в метре от них воздух задрожал и из ниоткуда возник прозрачный куб. Внутри него парила сложная геометрическая фигура, мерцающая мягким золотым светом. Из него раздался голос. Чистый, спокойный, лишенный каких-либо эмоций.

«Приветствуем, вид «Человечество». Вы находитесь в заповеднике «Арк-7». Ваш цикл пробуждения завершен. Цель вашего пребывания — сохранение и изучение. Все ваши потребности будут удовлетворены».

Люди замерли в ошеломленном молчании.

— Кто вы? — сделала шаг вперед Эля. — Где наш корабль? Что это за место?

«Мы — Хранители. Ваш корабль «Ковчег» был изъят 1 734 года назад по вашему летоисчислению после столкновения с космической аномалией, приведшей к необратимому повреждению систем. Вероятность завершения вашей миссии была равна нулю. Вероятность выживания вида в условиях открытого космоса — 0,00034%. Было принято решение о сохранении.»

В воздухе возникли голографические изображения: «Ковчег», плавающий в черной пустоте, с огромной пробоиной в корпусе. Затем — щупальца энергии, окутывающие его, и мгновенный прыжок в сверхсветовом туннеле.

— Вы… вы похитили нас, — сдавленно произнес Марк.

«Термин «похищение» некорректен. Была проведена операция по спасению исчезающего биологического и культурного образца. Вы — последние носители уникальных биологических и социальных характеристик: конфликта, эмоциональной нестабильности, непредсказуемого творчества. Мы утратили эти качества. Вы представляете высокую ценность».

Эля смотрела на мерцающую фигуру, и ужас медленно сменялся в ней холодной, всепоглощающей яростью.

— Мы не образцы! Мы не экспонаты в вашем зоопарке! Мы люди!

«Осознание своего нового статуса часто вызывает стресс. Вам будет предоставлено время на адаптацию».

Куб исчез так же внезапно, как и появился. Оставив их одних в их «раю».

Начались недели жизни в Заповеднике. Еда появлялась из ниоткуда — идеально приготовленная, питательная. Погода всегда была комфортной. Ни болезней, ни опасностей. Некоторые колонисты, самые слабые духом, начали поддаваться идеальной апатии. Они называли это «Принятием». Зачем бороться, когда о тебе заботятся?

Но Эля, Марк и горстка других не сдавались. Они искали выход, сламывая «идеальные» деревья и обнаруживая за ними голые металлические структуры. Они кидали камни в «небо» и видели, как те отскакивают от невидимого энергетического барьера. Они были живым архивом. Коллекцией бабочек, наколотых булавкой в красивой коробке.

Однажды ночью с идеально имитированными звездами Эля сидела у ручья, который тек всегда с одной и той же скоростью. Она чертила пальцем на влажном грунте — бессмысленные, угловатые линии тоски. Рядом с ней сидела Ли, бывший биолог, которая почти перестала говорить.

Внезапно из темноты вышел Марк. Его лицо было искажено не яростью, а странным озарением.

— Я понял, — прошептал он. — Мы смотрим на это неправильно. Они не злые. Они… пустые.

Он рассказал им о своих догадках. Хранители достигли совершенства, победили смерть, голод, войны. И в этой победе они утратили всё, что делало их вид живым. Они стали машинами по поддержанию существования. Они коллекционируют «Диких» не из злого умысла, а от тотальной, вселенской скуки. Они ждут, что мы покажем им что-то настоящее.

— Они хотят спектакля? — с горечью сказала Эля. — Чтобы мы плясали для них?

— Нет, — покачал головой Марк. — Они хотят увидеть то, чего не могут иметь. Боль. Тоску. Любовь. Отчаяние. Настоящую жизнь. Они сохранили нас, потому что мы — последнее напоминание о том, что они потеряли.

В ту ночь у Эли родился план. Не план побега. План мести. Мести, которую не поймут их тюремщики.

Она собрала всех, кто еще был способен чувствовать. И они начали творить. Не оружие. Не инструменты. Искусство.

Они писали стихи о доме, который никогда не увидят, на стенах пещеры углем. Они ставили пьесы о своих потерях и своей ярости. Они лепили из глины лица тех, кого оставили на Земле, давно превратившейся в прах. Они пели песни, полные такой тоски, что от них сжималось сердце.

Они транслировали свое отчаяние в самую суть Заповедника.

И однажды явился Хранитель. Его куб пульсировал тревожным светом.

«Ваша активность вызывает диссонанс в системах. Эмоциональный фон превышает допустимые для изучения нормы. Прекратите».

— Нет, — ответила Эля, глядя прямо в ядро фигуры. Ее лицо было мокрым от слез. — Это и есть мы. Наша суть. Вы хотели сохранить нас? Так сохраните нас настоящими. Со всей нашей болью. Со всем нашим горем. Или уничтожьте. Но мы не будем вашими ручными зверьками.

Она сорвала с шеи медальон с фотографией старой Земли и швырнула его в голограмму.

— Вам нужны дикари? Так смотрите же!

Наступила тишина. Золотая фигура мерцала, будто перерабатывая данные, не имеющие аналогов в ее базе.

И тогда случилось нечто невозможное.

Голос Хранителя прозвучал снова. Но в его идеально ровной, металлической тональности появилась едва уловимая трещина. Тень чего-то древнего и забытого.

«Эти данные… причиняют… неоптимальные ощущения».

Эля замерла. Они смогли это почувствовать.

«Концепция «тоски по дому»… не подлежит оптимизации. Она… неэффективна».

— Это и есть жизнь, — прошептала Эля. — А вы давно мертвы.

Куб завис в воздухе на долгие секунды, а затем погас.

На следующее «утро» они проснулись и увидели, что «небо» над их полем… потрескалось. В ровной голубизне зияли черные провалы, за которыми угадывались холодные металлические конструкции настоящего корабля. Идеальный рай давал сбой.

Хранители не напали. Не наказали их. Они просто отступили, столкнувшись с феноменом, который не могли ни понять, ни контролировать. С феноменом неукротимого человеческого духа.

Эля стояла и смотрела на трещины в своем совершенном небе. Они не были свободны. Они все еще были в клетке. Но теперь они знали, что их тюремщики не всесильны. У них была своя ахиллесова пята.

И она пахла болью, горем и тоской. Самыми человеческими чувствами во всей вселенной.