Гордая прачка

Гордая прачка
(Сентиментальная сказка с прологом и послесловием)

ПРОЛОГ
Однажды в фойе университета мне дали совет: напиши о любви, и тогда в жизни твоей непременно всё изменится. Естественно, я усомнился. В то время, я часто сомневался и мало во что верил в серьёз. А зря! Ведь передо мной был живой пример волшебства. Моя знакомая (автор бессмертного совета) предоставила практически неопровержимые доказательства.
- Вот! - сказала она торжественно.
- Что? - оторопело спросил я.
- Стихи!
Я посмотрел и правда - небольшое стихотворение. Два четверостишия.
- Ага. Ясно. – разочарованно буркнул мой голос.
- Ты не понял. Я здесь написала "Повстречаю парня я". И что ты думаешь, спустя две недели, я встретила Петю!
Мне сделалось нестерпимо смешно. Я сказал:
- В прошлый раз я писал про мешок денег. Прошёл год, а денег нет. Я в отчаянии.
- Ты - идиот.
С того момента прошло не мало лет. Многое изменилось, причем необратимо. Я переехал жить в другой город и крепко связал свою жизнь с литературой. Про свою давнюю знакомую теперь почти ничего не знаю. Про Петю и подавно... Но вполне допускаю, что он так же легко материализовался в чьей-то другой судьбе... И видимо я принялся сочинять нижеизложенную историю, для того, чтобы исправить ошибки молодости и научиться верить в неизбежное. Ну и чтобы не быть идиотом, естественно!

*****

Безустанно гудели барабаны стиральных машин. Водяной пар густо стелился по гладкому, идеально начищенному паркету. Ноздри пронзал сочный аромат лаванды. Горы свежего чистого белья свисали аккуратными рядами на толстом шнуре, в специально обустроенной сушильной комнате. И подобное положение дел было самым обычным и будничным процессом, требующим от человека не дюжей сноровки и физического здоровья. Да и вообще... Стоит ли говорить, что рабочий день утомителен и труден, тем более, в единственной на всё поселение, прачечной?
Зинаида Арнольдовна Бриль (в девичестве Карп), стойко терпела бремя профессии.
"Я создаю чистоту в промышленных масштабах - говорила она своим подругам-домохозяйкам, - ненавижу грязь, девочки! Но, к моему несчастью, её так много в нашей печальной жизни."
Зинаида Арнольдовна была во всех смыслах женщиной видной и никогда не страдала от недостатка внимания. Детство её сияло лучезарной  беззаботностью и счастьем. Все её любили, хвалили и баловали, особенно - бабушка Марья Филипповна. Она говорила внучке:
- Умей ценить себя, Зиночка. И гордой будь! Гордой! Когда я умру - слёзы не лей, лишнее это. Главное, вспоминай меня почаще, как любила тебя, деточка.
Послушная Зина впитала все напутствия бабушки. Когда Марья Филипповна отошла в мир иной, у надгробья стояла маленькая хрупкая девочка и отрешенно смотрела невинными глазами на свежие венки. Толпа плачущих родственников напоминала жуткий хор. Казалось, что существует негласное состязание - кто кого переплюнет в скорби.
- Зина! Неужели тебе не жалко Марью Филипповну? - спросила какая-то дальняя тётка по отцовской линии, - она же в тебе души не чаяла, а ты стоишь, словно ничего не случилось. Стыдно должно быть! Эх, ты, дитя не благодарное.
Зинаида ничего не сказала в ответ. Спокойно подошла к матери, взяла её за руку и робко просила не плакать. Мать нервно дёрнулась, высморкалась в зелёный платочек и с улыбкой сказала:
- Ты права, дочка! Слезами ничего не исправить. Да и бабушка этого не любила, сама знаешь. А ты молодец, держишься.
Время стремительно неслось. Маленькая Зина быстро превратилась в старшеклассницу Зинку с 4-го подъезда, а еще через некоторое время, примерно к двадцати семи годам жизни - в Зинаиду Арнольдовну - лучшую прачку во всём посёлке.
Успех пришел к ней не сразу. Но если и есть у человека талант к чему-либо, то он обязательно себя проявит. Главное этот талант найти, отточить его до ослепительного блеска, подобно редкому драгоценному камню, и можно смело предъявлять на обозрение миру. И у молодой, по-своему обворожительной женщины это получилось, причем, убедительно и неоспоримо. 
Зинаида Арнольдовна очень собой гордилась, но старалась не подавать вид. Она всегда поражала сдержанностью и напускной недоступностью. Но если вдруг находилась хорошая тонкая шутка, то "Снежная Королева Прачечной" мгновенно таяла и громко смеялась, от всей души.
Видимо подобный контраст её натуры (помимо ладной фигуры и милого лица) поразил в самое сердце молодого адвоката Льва Германовича Бриль.
Они знали друг друга давно. Ещё со школьных времён. Но в ту пору их линии судьбы никак не могли пересечься.
Красавица Зинка Карп пряталась дома от очередного настырного воздыхателя, а прыщавый очкарик Лёва всё свое свободное время уделял шахматному клубу и больше ни чем не интересовался. Правда однажды он увлёкся боксом. Это случилось после встречи с хулиганами. Шахматный клуб закрывался вечером и приходилось возвращаться домой сквозь темные неприветливые дворы. 
- Эй, чудило! Прикурить есть? - нарушил спокойствие летнего вечера наглый голос.
Так началась новая спортивная карьера Лёвушки. Спустя месяц тренировок и двух тёмно-лиловых фингалов, его родители решили, что спорт - это пустое. Их сын должен мозги развивать, а кулаками размахивают только никчёмные люди. Поэтому шахматы, и точка!
Лев Германович закончил школу с медалью, освоил тонкости юриспруденции и по всем правилам должен был стать очень перспективным адвокатом. Собственно, он им и стал, но...
Это случилось ночью, на скользкой, извилистой трассе, по которой мчались страшные, забитые доверху различным товаром, грузовики...
Его родители попали в аварию, стали инвалидами разных групп и нуждались в повседневном уходе. Для Лёвушки жизнь в большом городе мгновенно схлопнулась, пришлось вернуться в посёлок. Он самоотверженно заботился об отце с матерью, успевая при этом давать консультации в местной юридической конторке. Время растянулось скучной серой полоской. Никаких перспектив и радостей для молодого здорового тела, никакого жгучего интереса к своей судьбе.
Стояла ранняя весна. Черная земля перемешалась с черным оплывшим снегом. Набухшие почки деревьев благоухали свежестью, но от сильного запаха, в котором угадывались все самые прекрасные цветы, становилось ещё тяжелее на сердце. Родители Льва Германовича, будучи всегда неразлучными, любящие друг друга с небывалой силой, скончались почти одновременно, с разницей в несколько месяцев. Осиротевший молодой адвокат, вдоволь испивший горечь утраты, обрел свободу от оков бремени, но утратил веру в жизнь и в собственное счастье. По его мнению куда-то уезжать было бессмысленно и поэтому он остался на малой родине. Терпеливо консультировал местных работяг и больше ни в чем не нуждался. Но ровно до одного дня, когда маленькая капля полуостывшего кофе ненароком упала на белый манжет рубашки.
Лев Германович только-только освободился от привычной монотонный работы в конторе, вышел на улицу немного подышать свежим воздухом и тут случилась такая оказия. Будто само проведение коснулось до фарфоровой кружки...
- Эх! - с досадой скажет юрист. - теперь фиг отстираешь нормально. Придется в прачечную сдавать, да и то вряд ли у них получится.
После утраты родителей, Лев Германович сделался страшным скептиком. Жизнь стала казаться ему одним сплошным огорчением, бурой неразборчивой кляксой.
Он закрыл тугую, скрипучую дверь конторки, повесил табличку "закрыто" и пошёл в обитель чистого белья, в единственную прачечную на весь поселок.

Зинаида Арнольдовна разложила чистое, идеально отстиранное белье по корзинам, тщательно прибралась в сушильном помещении и хотела пойти на законный, тридцатиминутный перерыв, как вдруг, до её слуха коснулся заливистый звук колокольчика.
"Куда все подевались?" - подумала она и вышла из цехового помещения в светлый просторный вестибюль, где находился стол заказов.
- Здравствуйте, слушаю вас!
- Добрый день! Вы знаете, я только хотел поинтересоваться, возможно ли отстирать пятно от кофе с белой рубашки? - спросил Лев Германович.
- Возможно - уверенным тоном ответила Зинаида Арнольдовна.
- Извините, а Вас случайно не Зина зовут? Мне кажется, мы в школе вместе учились.
- Возможно. - всё так же уверенно сказала Зинаида Арнольдовна.
- Моя фамилия Бриль. Нет, не помните?
- Бриль, точно! - улыбнулась она -  Вы ещё в шахматы хорошо играли... на доске почета фотография была...
- Да! да! С ума сойти, я уже и сам про доску почета забыл. Так давно это было. Но приятно встретить знакомое лицо, хотя, чему я удивляюсь.  Городок то маленький...
Неожиданно для самого себя Лев Германович стал ощущать сильный эмоциональный подъём. Он оживился, разулыбался. А что же случилось? Ведь ничего необычного. Просто встреча со старой знакомой из школьного периода жизни, из светлого беззаботного детства...
Зинаида Арнольдовна не торопилась с ответом, но все же сказала:
- Согласна.
В голосе её не было какой-то особой радости или восторга, собственно, как и не было враждебной холодной насмешки.
Пару секунд они стояли молча, всматриваясь в повзрослевшие лица друг друга. Лев Германович захотел изловчиться и пошутить, однако решил этого не делать, а перешел непосредственно к цели своего визита. 
- Так это... я же по делу пришел. Вот, посмотрите!
Адвокат показал испачканный манжет. Со стороны эта картина сильно смахивала на прием у врача, когда пациент демонстрирует кровавую рану, полученную по единственно верной причине - по глупости.
Зинаида Арнольдовна кивнула головой в знак того, что ей всё предельно ясно.
Бриль сказал:
- Я тогда завтра приду.
- До завтра нельзя. Иначе совсем впитается. Жалко будет, рубашка хорошая.
Теперь, когда речь зашла о предстоящей работе, голос Зинаиды Арнольдовны прозвучал деловито, многозвучно и сочно, словно состоял из нескольких других голосов. Она стояла прямая, стройная, с гордо приподнятым подбородком и каким-то странным образом, всем своим видом вселяла спокойствие. Это чувство было приятным, обдающим некой новизной и поэтому производило сильное впечатление.
Лев Германович был несравненно удивлён. Он подумал: "Боже, как же она прекрасна. Почему я этого не знал раньше?"
Вечером того же дня, Лёвушка, да-да, именно что Лёвушка (так он резко омолодился и посвежел, словно после хорошей стирки), вновь распахнул двери прачечной. Его белая рубашка спряталась в утробе вращательного барабана машинки и долго замачивалась. А между тем, в душе молодого юриста тоже возникло пятно, но в отличии от всех прочих пятен, оно было большое, яркое, источающее теплый свет... Это проснулась любовь! Обычная любовь, которая уже никуда не исчезнет и не сотрется. Хотя… Утверждать подобное глупо и даже, порою, небезопасно…

Частые визиты Лёвушки не остались без должного внимания со стороны коллег Зинаиды Арнольдовны. За её спиной стали ехидно подшучивать и распускать сплетни, порочащие честь и достоинство. Особенно преуспела в этом мало пристойном деле Светка Щипенская - сварливая прачка со стажем. Её короткие пальцы, покрытые сухой, шелушистой кожей, проворно мяли отстиранную одежду, а острый язык перемалывал косточки каждого человека, который входил в круг её интересов. Теперь таким человеком стал и Лев Германович Бриль.
Как-то во время обеденного перерыва, когда вокруг не было посторонних людей, Щипенская спросила:
- Вы уже целовались?
- Что? - искренне удивилась вопросу Зинаида Арнольдовна.
Она прекрасно ладила со всеми коллегами, но близкой дружбы ни с кем не имела. И уж тем более со Светкой.
- Ты прости, что вмешиваюсь, просто не пара он тебе, Зина. Совсем не пара. Говорят, он - бабник, каких ещё свет не видел.
- Ты про кого говоришь-то? – по-прежнему недоумевала Зинаида Арнольдовна, однако ей совершенно не нравился ход затрапезной беседы. Она попыталась скрыть своё недовольство, но розовые щёки выдавали расцветающий гнев гордости.
- Да про ухажёра твоего, говорю! Про адвоката, который чуть свет, сюда бежит. Или ты думаешь, мы все здесь слепые? Не видим ничего?
- Свет, помолчи, ладно!?
- А ты мне рот не затыкай! Я всегда говорю то, что считаю нужным! Ишь, царевна нашлась!
Щёки Зинаиды Арнольдовны уже не просто налились розовизной, они ярко пылали, как переспелый на солнце томат. Она резко встала, вскинула вверх точеный подбородок и молча ушла в цех, проверить как продвигается стирка. Щипенская, напротив, осталась сидеть на своём месте словно ничего не случилось. Её хищное лицо потом ещё долго светилось нахальным самодовольством. Светка неторопливо дожевывала свой бутерброд,  но раздался сигнал, оповещающий о конце перерыва. Она мысленно чертыхнулась и с набитым ртом тоже пошла в цех.
Уже вечером, уставшая после рабочей смены, медленно идущая домой, Зинаида Арнольдовна думала: "И чего этой дуре надо? Ну приходит он и приходит. Дальше то что?"
 Оказавшись у себя дома, в двухкомнатной квартире, которая спряталась под крышей трехэтажного кирпичного здания, Зинаида Арнольдовна Карп, самая лучшая прачка поселка, с ужасом в глазах разглядывала корзину с грязным бельем. На протяжении всей последней недели работы было так много, что сил на ведение домашних дел просто не оставалось. Хотелось беспробудно спать и желательно без сновидений.
 "Тут нужна не одна машинка, а сразу несколько - печально подумала Зина. - и что за жизнь у меня, я и сама уже плохо понимаю."
 Собрав всю волю в кулак, Зинаида Арнольдовна закинула наиболее важные вещи в стиральную машину. Выбрала правильный порошок, кондиционер, подходящий режим.
 "Сорок минут ожидания и грязи станет намного меньше. Пускай так. Устала я... Очень".
 Она устроилась в кресле. Закрыла, налитые тяжестью, глаза. Вспомнилась Светка Щипенская.
 "И как эта наглая вездесущая хабалка смеет задавать мне такие вопросы?"
 Волна возмущения вновь обрушилась на сердце прачки. Ей даже показалось, что исчезла физическая усталость. Зинаида резко встала из кресла, прошлась по комнате из угла в угол. Затем подошла к тумбочке и достала из нижнего ящика старый толстый фотоальбом. Фотографий было так много, что большая часть уже не умещалась в кармашках, а была привязана резинкой к переплету. Разложив некоторые фотографии -  немые отпечатки прошлого - в довольно замысловатый пасьянс, Зинаида Арнольдовна всё-таки нашла то, что хотела.
 На снимке был групповой портрет двух выпускных классов. Маленькие, практически крохотные, лица учеников сияли ликующим счастьем.
 Все нарядные, смешные и юные. Зинаида долго рассматривала толпу выпускников, пока не нашла веснушчатого парня в огромных очках.
 "Бриль! Шахматист, гордость школы... Хм... здесь он кажется еще совсем ребенком. Плюгавый такой. Изменился, конечно..."
 
 Лев Германович по-прежнему консультировал местных работяг. По преимуществу все его клиенты хотели узнать хитрые лазейки, как избежать выплат на алименты. Приходилось их часто расстраивать... Но не смотря не на что, Лёвушка был доволен. Он подолгу слушал жалобы клиентов на их бывших, "непутёвых" жён, и мог уже предугадывать весь сюжет семейной драмы. Самые сочные, полные абсурдного юмора ситуации, Лев Германович старался сберечь в памяти, чтобы потом пересказать Зинаиде Арнольдовне. Естественно с долей собственной фантазии, поскольку подчистую выдавать тайны клиентов, мешала профессиональная этика.
 Он хотел бы посещать прачечную как можно чаще, возможно, даже каждый день, но это выглядело бы с его стороны странно, навязчиво и что ещё более важно - пугающе. Поэтому Бриль ограничился двумя визитами в неделю.
 "Медленно, но верно"  - думал он про себя.
 Но было не всё так просто.
 Зинаида Арнольдовна хранила гордое молчание и особо не шла на контакт и даже старалась избегать влюбленного юриста. А если их пути всё же пересекались, то она вела себя сухо, сдержанно, но без явной неприязни. Бриль это чувствовал. Он старался подобрать к ней правильный подход, вызвать интерес или хотя бы тёплую улыбку... Получалось плохо. Чаще всего Зинаида Арнольдовна приподнимала брови, как знак чрезмерного удивления от услышанной шутки и бесследно исчезла в недрах рабочих помещений.
Щипенская внимательно следила за происходящим и гадко усмехалась. Не упуская ни единого шанса с кем-нибудь обсудить "любовные похождения Карп", Светка словоохотливо выбалтывала всё, что увидела и "знает". А "знает" она якобы многое... Но как бы не старались злые языки очернить неприступную, гордую прачку, ничего у них не вышло.
За безграничную преданность работе, железную дисциплину и повышение производительности, Зинаиду Арнольдовну щедро вознаградили -  повысили до старшей смены. Для Щипенской это было слишком! Она сама давно метила на эту должность и теперь считала, что её незаслуженно обокрали и унизили. А ведь у нее и стаж солидный, и опыт, да и вообще, она всех в миллион раз лучше. Куда только смотрит начальник? Но случилось, как случилось. И ничего не поправить. В сердце Светки Щипенской стала назревать злоба, ненависть, которая её разъедала, жгла и не давала спокойно спать. Она часто вставала ночью с постели, подходила к темному окну и некоторое время всматривалась в сонную пустоту посёлка. Иногда раздавались жалостные, виноватые подвывания бродячих собак. Бездомные животные, мечась из тени в тень, из одного края ночи в другой, напоминали ей саму себя. Такую же неприкаянную, забытую в дальнем захолустье...
Затем она вновь ложилась спать, приобняв плюшевого медведя, который давно утратил всякую миловидность и стал походить на злобную мифическую зверушку.

Августовская прохлада всё больше и больше напоминала осень. Двое суток подряд лил непрерывный дождь. Дороги размыло. Кое-где глубокие лужи соединились в некое подобие горной реки, течение которой обтачивает камни. Особенно тяжело было ходить через частный сектор. Широкие извилистые улочки перемазались землей и бурой, липнувшей большими комками, глиной. Угрюмые стволы деревьев торчали из подтопленного смолянистого дёрна, как черные гиганты, нацепившие лохмотья. А над всей предосенней печалью нависало уставшее, серое небо.
Зинаида Арнольдовна заканчивала проверку документации. Теперь в список её прямых обязанностей входил ежедневный учёт всех финансовых операций. Она сделала последнюю запись в толстую канцелярскую книгу и широко зевнула. До конца смены оставалось не много, жалких сорок пять минут.
" Как в школе урок отсидеть" - подумала Зина.
В последнее время она часто вспоминала себя в школьном возрасте. Как старательно выполняла все домашние задания, но иногда принципиально отказывалась делать то, что по её разумению было бессмысленно. Поэтому если ей ставили плохую оценку, то она не расстраивалась, а гордо садилась за  парту и смотрела в глаза учителю. "Не на ту напал" - сообщал её смелый, волевой взгляд.
Этот взгляд служит ей верной защитой и поныне!
Постоянные колкости от Светки Щипенской хоть и стали проблемой, но никакого серьёзного эффекта возыметь не могли. Так...Пустой фоновый шум. Но тем не менее, Зинаиде Арнольдовне приходилось показывать характер.
"Боже, с каких пор я считаю минуты до конца рабочего дня?" - мысленно удивилась Карп.
Она вновь пробежалась глазами по всем колонкам с цифрами и росписями. Никаких не состыковок, всё идеально сходится.
"Всегда бы так!"
Оставшиеся тридцать минут перед закрытием Зинаида Арнольдовна решила провести в главном стиральном цеху. И дело даже было не в завышенном трудолюбии или привычке. Просто она знала, что там совершенно другой ход времени, другая атмосфера: не загрязнённая человеческой склочностью, лицемерием, вонью порочных душ.
Рабочее время вышло... Все сотрудницы шумной гурьбой спешили разойтись по домам. Впереди всех шествовала Щипенская. Она словно Моисей вела свой народ по пустыне. Во всяком случае, хотела в это искренне верить... Как обычно, Зинаида Арнольдовна уходила последней. Но если раньше у ней так получалось случайно, то теперь ей приходилось задерживаться из-за статуса главной на смене.
А когда на входную дверь прачечной она накинула увесистый амбарный замок и сделала несколько шагов в сторону дома, её окликнули.
- Добрый вечер, Зина! Вот! Это вам - возьмите.
Лев Германович торжественно протянул руку, в которой словно факел в ночи, сияли жёлтые розы.
- Здравствуйте! - оторопела поприветствовала его Зинаида Арнольдовна. Букет она не взяла.
- Возьмите цветы. Это подарок...
- Лев, послушайте, я... - начала говорить Карп, но её перебили.
- Позвольте я вас провожу. На улице темно, сыро. Лужи, в которых можно запросто утонуть.
- Извините, я думаю это ни к чему.
- Но почему?
Она не ответила и быстро пошла домой. Внутри всё кипело, хотелось запереться в четырех стенах, остаться одной, поскольку одной быть привычно. Но если все-таки сознаться, если потребовать кристально честный ответ от собственной души, то она бы призналась, что давно жаждала этой встречи. Именно здесь и сейчас, когда вокруг сгущается темень и нет посторонних глаз.
Мрачный Лев Германович смотрел ей в след и силился не выронить прекрасные желтые цветы в грязь. Он постоял пару минут в растерянности, а потом развернулся и тоже отправился домой.
Они расходились в противоположные стороны и казалось, что на этом всё, что даже не стоит утруждаться расставлением точек над «и», «ё» и прочими нелепыми буквами. Но успеха достигает упорный! Один отвергнутый букет породил множество других. Целое море цветов. Красивых, ярких, благоухающих. Коллеги Зинаиды Арнольдовны удивленно шептались и разводили руками.
«Ай, да Зина! Вот же счастливая! И чего только нос воротит?»
«А тебе разве Светка не говорила?»
«Нет! Ну расскажи, интересно ведь!»
«Не может быть! Прямо так? Обалдеть!»
«Даже более того…»
«Нет, ну это жесть конечно! А откуда Светка знает?»
И заново повторялись домыслы и сплетни. Неприятные слова тянулись друг за другом практически непрерывно, в круг, так, словно барабан стиральной машины заклинил на режиме бесконечности. Но не смотря ни на что, в прачечной то и дело появлялся курьер с букетом цветов.
Переждав некоторое время, оправившись от печали отказов, Лёвушка вновь подстерёг Зинаиду Арнольдовну около места её непростой службы. Он сказал самым спокойным, дружелюбным голосом:
- В прошлый раз я вам задал вопрос. Вы не ответили и быстро ушли. Хочу повторить его вновь. – Бриль настойчиво смотрел в глаза. – Почему?
- Что – «почему»? Я вас не понимаю.
- Почему вы не хотите, чтобы я проводил вас домой?
Зинаида Арнольдовна хотела было что-то ответить, но осеклась на полуслове. Затем, сжав свои маленькие кулачки, гордо выпалила:
- И не отвечу теперь! Прошу уходите!
Лев Германович тяжело вздохнул. Неожиданно он почувствовал себя сильно уставшим. Его глаза по-прежнему внимательно всматривались в лицо прачки, но огонек решительности плавно мельчал и тускнел.
«Сейчас или никогда. Нужно ещё усилие. Всего одно жалкое усилие» - подумал Бриль, а затем произнес:
- Я уйду. Но не могу обещать, что не вернусь снова.
- Звучит ужасно. Как безумие какое-то. Что вам нужно?
- Просто хочу вас проводить. На улице в это время уже темно, на дорогах колдобины.
Зинаида Арнольдовна слушала слова Лёвушки с замиранием сердца. Бросало то в жар, то в холод. Она стеснялась, робела и в тоже время злилась. Злилась на свой нрав, что вечно всё у ней сложно, а не как у всех её знакомых и подруг. Практически всю свою жизнь она старалась избегать настырных знаков внимания, жить одной, свободной, без прилипшей грязи от горькой любви. Но теперь душа её требовала иного! Хотелось, чтобы будоражили сильные чувства, и кто-то шептал нежные слова на сон грядущий. А глупый вопрос «почему?» пускай так и останется висеть в воздухе. Пускай его сдует ветер и унесет в несусветную даль.
Она стояла в раздумье и тихо, совершенно не свойственно для себя самой сказала:
- Завтра…
Ответ Зинаиды Арнольдовны прозвучал так неожиданно, что на долю секунды Лев Германович усомнился в услышанном, решил, что уже окончательно спятил, и пора лечить голову. Поэтому его улыбка выражала не столько радость, сколько удивление. И чтобы совладать с подступившими эмоциями, он несколько раз негромко откашлялся и как-то глухо, совсем не похоже на пылко влюбленного человека, сказал:
- Лучше сейчас.
- Сейчас у меня другие планы.
- Какие, позвольте узнать?
- А это абсолютно не ваше дело. – мягко сказала Зинаида Арнольдовна и широко улыбнулась. Она вовсе не хотела грубить, но привычка прятаться за мощную спину горделивой натуры взяла вверх.
Бриль внутренне ликовал! Уверенность вновь овладела им.
- Завтра вы бесследно исчезните. Видел такое много раз в кино. А я буду стоять тут один. Мокнуть.
- Почему мокнуть?
- Обещали дождь.
- Приходите завтра! И не забудьте зонт!

Ответив согласием на ухаживания Лёвушки, Зинаида Арнольдовна в тысячный раз для себя убедилась, что не зря она долго сопротивлялась. А как же иначе убедиться в серьёзности мужчины?
Человек он хороший – решила Зинаида Арнольдовна и густо покраснела от гордости за свой избирательный вкус.
Их отношения стали стремительно расти. Многие прохожие с нескрываемой завистью смотрели на красивую молодую пару, идущую, крепко держась за руки. И было всё совершенно прекрасно! А затем…
А затем прошло ещё некоторое время и конфетно-букетный период миновал так же незаметно и быстро, как и любые крупинки счастья, как всполохи звёзд. Осенняя листва полностью опала, смешалась с задубевшей землей и стала удобрением. Пришли первые предвестники зимы, принесшие вместе с собой изморось, жгучий пронизывающий ветер и тоску по теплому солнцу.
Лёвушка уже давно (практически сразу) переехавший с чемоданом к Зинаиде Арнольдовне, заметно прибавил в весе, округлился в лице и плечах, и стал походить на большое спелое яблоко. Он по-прежнему работал в юридической конторке, правда, уже с гораздо более острым интересом. Даже брал дополнительные консультации на дом. И был не просто этому рад, а по-настоящему гордился. Но в отличии от Зинаиды Арнольдовны – совершенно не скрывал своего удовольствия. И всё было бы относительно неплохо, если бы не одно «но».
Как-то во время ужина, когда тарелки и кружки ещё не успели опустеть, Зинаида Арнольдовна, словно между прочем, в самой обычной, будничной манере поведала о своих успехах. Вернее, искренне поделилась радостью.
Она сказала:
- Мой новый способ выведения сложных пятен прекрасно работает. Видимо не зря в школе налегала на химию.
Довольные глаза Зинаиды Карп (всё ещё Карп, хотя, конкретного разговора о бракосочетании между ними не было, но определённые намеки то и дело всплывали) искали поддержки и бурного одобрения.   
Но Лев Германович не торопился с ответом. Он шмыгнул носом, затем насадил на вилку маринованный грибочек, с наслажденьем прожевал и только после этого вымолвил своё мнение.
- И наверняка таким способом пользуются уже многие. Тебе скорее больше повезло. Химия – наука хорошо изученная. Сделать новое открытие практически невозможно.
Зинаида Арнольдовна обиделась.  Она ничего не сказала в ответ, молча доела остывающий, лишенный кулинарных изысков, суп, и отправилась спать.
Когда через некоторое время, подбоченись и по-старчески кряхтя, Лев Германович устроился рядом и попытался приобнять возлюбленную, то столкнулся со строптивым сопротивлением. Зинаида Арнольдовна резко отпрянула, отмахнулась теплой тонкой рукой и вжалась в спинку дивана.
- Зина, в чём дело?
Но раздался лишь всхлип. Слабый и неуверенный. Она давно не плакала. Давно не позволяла слезам пачкать её милые, румяные щёки. Но сегодня не удержалась. Просто не смогла иначе. И поэтому злилась за внезапный порыв слабости. Лёжа практически вплотную, вдыхая запах диванной обивки, Зинаида Арнольдовна желала поскорее уснуть, прогнать неприятное чувство обиды, которое по большому счету, ей совершенно чуждое. Но как это чувство унять или незаметно выключить?
«Грязно это всё, омерзительно грязно» - подумала Зинаида Карп и ещё раз всхлипнула.


Спустя полгода они поженились – тихо, без лишних вычурных слов. Свадьба была скромна и мало походила на торжество. Как сказала Светка Щипенская (хотя и не присутствуя в непосредственной близости от молодоженов): «Словно и не любовь вовсе.»
И она оказалась не столь далёкой от неудобной истины. Заключение брака свершилось лишь по одной причине. Зинаида ждала ребёнка.
Бриль с каким-то чрезмерным нетерпением жаждал увидеть первенца. Он наивно думал, что рождение малыша резко улучшит их семейное положение; что исчезнут ссоры и взаимные придирки. Лёвушка часто ловил себя на мысли, что Зинаида (его ненаглядная Зиночка, поскольку, чаще всего именно так он обращался к своей законной избраннице) к нему излишне строга и несправедлива.
«Я умён, красив и без вредных привычек» - мысленно говорил он сам себе, вглядываясь в помутневшее отражение в зеркале. И чем дальше изучали глаза отражение, тем прочнее становилось его самомнение. Он гордился…
Вдруг всё для Лёвушки изменилось, перевернулось с ног на голову. Жить в посёлке становилось скучно, порою невыносимо. Его вновь стало тянуть в столицу, в стремительный бурный водоворот, состоящий из денег, комфорта и роскоши. И даже случалось так, что когда, по-новому амбициозный, Бриль готовился ко сну, то не брезговал произнести молитву. Его губы словно сами собой тихонько проговаривали самые заветные, потаённые желания. И голос был вкрадчив, как у самого прилежного ученика или как у монаха, познавшего великую истину.   
Неумолимо близилось время рожать. Зинаида Арнольдовна боялась. Боялась очень! Ведь под её сердцем теплилась душа, которая вот-вот озарит этот странный, полный самых различных оттенков и тонов, мир. И что она даст новому, крохотному существу? Хорошая ли она мать? Будет ли у ребёнка отец? Множество, сумасшедшее множество вопросов не давали покоя, терзали виски и всё её естество.
Не обошлось и без удивительных событий…
За несколько дней до законного ухода Зинаиды Арнольдовны в декретный отпуск, к ней подошла Щипенская. Движения Светки были непривычно плавными, а голос звучал доверительно и добросердечно.
- Хочу счастья тебе пожелать, Зина!
- Неужели? – вскинула удивленно брови Бриль (фамилия Карп отошла в прошлое).
- Да-да! Я серьёзно тебе говорю. И…Короче, прости меня, ладно?
За долгое время работы в прачечной, Зинаида Арнольдовна успела лицезреть Щипенскую во многих ситуациях, чаще всего не в самых красивых, но чтобы она у кого-то прощения просила… Такое – редкость. А возможно, что и впервые.
Зинаида Арнольдовна смущенно потупила глаза, и чтобы как-то найти точку внутренней опоры, погладила округлый живот.
- Всё в порядке, Свет! Я не сержусь на тебя.
Щипенская широко улыбнулась и протянула свою руку, в которой был маленький сверток.
- Вот, возьми. Скоро это тебе пригодится. – сказала Светка и вложила сверток в ладонь коллеги.
Зинаида Арнольдовна расправила уголки и осторожно, словно боясь, что оттуда брызнет смертельный яд, осмотрела содержимое. Это был маленький, очень симпатичный детский чепчик ручной работы.
- Какая прелесть! – восхитилась Зинаида Арнольдовна. – Свет, я даже не знаю… не удобно как-то. У тебя недавно был день рождения, а тебя не поздравила…
-  Не беда. Я все равно много лет уже не отмечаю. Не праздник, а расстройство сплошное.
Они крепко, можно даже сказать, по-дружески обнялись и звонко рассмеялись. Затем ещё раз обменялись несколькими фразами и продолжали дальше трудиться.
Но когда дома Зинаида Арнольдовна вновь рассматривала подарок Светки, то никак не могла отделаться от неприятного чувства… Ей мерещился подвох, казалось, что злой умысел всё-таки присутствует и от милой тряпицы лучше попытаться избавиться, или очень далеко спрятать…
Однако правда заключалось в том, что никакого злонамеренья со стороны Светки не было.
 Щипенская могла ненавидеть людей, могла поступать низко, подло и мелочно. Факт! Но как только дело касалось детей, она становилась совсем другим человеком. Бесконечный трепет, подобно пышному белому облаку, опускался на сердце её. Иногда она стеснялась своего проявления доброты; считала глупостью, исходящей от дурного воспитания, которое она получила в приюте для сирот… Но ничего не могла поделать с собой. Зинаида Арнольдовна Бриль, хоть и была для Светки объектом едкой, жгучей (особенно в долгие ночи без покоя и сна) ненависти, но даже она – Бриль – заслуживает теплых, сердечных слов. Положение такое…
А будут ли дети у Светки? На этот вопрос она пламенно хотела однозначно сказать «да», но, к огромному несчастью для неё самой, была не в силах…


Роды проходили долго, тяжело и крайне мучительно. Зинаида Арнольдовна истратила все свои силы, как физические, так и духовные. Врачи прилагали все имеющиеся у них средства, чтобы облегчить страдания роженицы. Но тщетно.
Проведя больше двенадцать часов в нечеловеческих муках, потеряв много крови, Зинаида Арнольдовна все же смогла родить. Долгожданный малыш появился на свет божий. Крохотный, кровавый комок.
Она потеряла сознание, так и не успев взять его в уставшие руки, а когда очнулась, врачи со скорбью в голосе сообщили ей, что сердце мальчика билось не более часа, затем неожиданно смолкло и больше ни на что не реагировало…
Жизнь раскололась, треснула с оглушительным рёвом и накатила тьма. Как теперь существовать? А главное – для чего? Зачем? Нужно ли?
Убитые горем родители долго не знали, как обрести покой и смирение…Они по-прежнему жили вместе, но сила взаимного безразличия всё ширилась и росла… В доме стала главенствовать тяжёлая, ничем не пробиваемая тишина. Каждый молчал о своём.
Так один год превратился в другой, а затем в третий.
За это время случились разные события: маленькие и большие. В прачечной дважды сменился начальник. Сейчас бразды правления находились в руках взбалмошной седовласой женщины, которая мало понимала в хорошей качественной стирке, но умела спросить с каждой сотрудницы по всей строгости.
Щипенская удачно вышла замуж и уехала в большой город, куда-то в  южные края, где кругом растут цитрусовые. Про её мужа известно мало. Но по слухам, человек – достойный, не смотря, что пришлый. Командировочные люди часто удивляют… Особенно проказницу Судьбу!
Лёвушка тоже не  стал долго отмалчиваться в стороне. Для него всё решилось словно само собой. Больше никаких границ и запретов. Он несколько дней собирал вещи, проверял документы и прочее необходимое. Он уезжал в Москву. Уезжал насовсем.
- В последний раз предлагаю – поехали вместе! Пропадём здесь, причём оба.
- Вот сам и спасайся, раз так сильно хочешь. А мне и здесь нормально, возле сына рядом.
- Зин, но ведь прошлое не вернуть…
- Я всё сказала! Уходи. Пожалуйста.
- Не обнимемся на прощание? Не чужие ведь люди?
- Но и не близкие.
Эту фразу Зинаида Арнольдовна сказала твердо, практически как всегда, но ещё никогда в жизни, она не чувствовала столь сильной холодной правоты, таящейся за гранью слов.
Так они попрощались. Небрежно и дрябло. И пусть у каждого дальше все будет хорошо или, во всяком случае, не так как было здесь… 
Лёвушка освоился в ритме столицы быстро. Даже очень. Его юридические таланты цвели пышным цветом, принося желанные плоды успеха. Некоторое время он присылал красивые открытки с «приветами» и поздравлениями на праздники, а потом исчез окончательно. Будто растворился.
Зинаида Арнольдовна осталась одна со своим горем, бременем и памятью. Но теперь ей словно сделалось на много легче, словно больше ничто не сдавливает горло и даже дышится как-то свободней.
Она усердно работала. И знала только самозабвенный труд.
«Это лучшая прачка во всем поселке!» - ежедневно восклицали люди. И были они совершенно правы.
«Спасибо, вам, Зинаида Арнольдовна! Огромное спасибо!» - неисчерпаемая благодарность звучала громко и искренне. Люди дарили улыбки, и этого было вполне достаточно. Достаточно для того, чтобы ясно понимать свою значимость, цену, и чтобы уже не свернуть во тьму.


ПОСЛЕСЛОВИЕ

Когда я приступил к работе над вышеизложенной историей, то слабо себе представлял, чем закончится это путешествие по морю слов. Я просто плыл и плыл, пока не достиг долгожданного берега. Но именно в процессе написания до меня дошла предельно простая мысль: у любви нет эталона. Даже мимолётная влюбленность – равносильна и равнозначна, по отношению к общепринятому воззрению на столь огромное чувство.
И пускай влюблённость эта была на мгновенье; пускай всего лишь на один вдох или выдох; пусть…
И даже если дыхание светлых лирических чувств бесследно испарится, главное, что оно было! И я абсолютно уверен, что было оно в самый нужный момент, когда нет других ориентиров, когда ночь темна и страшна и кто-то стучится рукой в окно…
Просто скажи, мой верный читатель: «Люблю!»
И жизнь твоя непременно изменится. Но куда и зачем покажет время. И выбор, естественно, всегда за тобой!
   
Конец
Казань. 2023 г