О главных муках Ада

                Для каждого православного точное знание о блаженствах и о мучениях является необходимым условием не только добродетельной жизни, но и целью произволения – к чему стремиться и чего опасаться. Это знание, своего рода, кнут и пряник, оберегающие и направляющие душу по пути праведности, где кнут – это точное знание о муках ада, а пряник – надежда на спасение. О последней я говорить не буду, поскольку она проста в своей онтологии, как прост по природе Бог. Все праведники – едины в радости пребывания со Христом, хотя места в обителях вечной жизни зависят от заслуг каждого. Гораздо больший интерес представляет знание о мучениях души, которые весьма многообразны и несут глубокий богословский смысл для понимающих. Как писал выдающийся богослов V в. Евагрий Понтийский: «Уровень постижения Священного Писания зависит от уровня духовного преуспеяния читателей, и не все могут вмещать таинственный смысл его. Поэтому подлинно духовное толкование Писания могут представить только гностики, то есть преуспевающие и в делании, и в мистическом созерцании». Под гностиками он понимает не одноименную ересь, а знающих веру.
                Когда мы слышим про вечный огнь, тартар или про червя неусыпающего, воображение рисует жуткие картины страданий и боли. Это связано с порабощением ума чувствами, поскольку с грехопадением страстное взяло верх над духовным, а ложь над истиной. Максим Исповедник писал: «Диавол уводит умное созерцание души от духовных смыслов, которые существуют во всех тварных вещах, ограничивая умную силу человека лицезрением внешнего вида чувственных вещей». Вот эти чувственные вещи и формируют ложные представления разума, поскольку: «Ни в чём из вещей видимых нет для их владельцев ни надёжности, ни устойчивости», – замечает Максим. Поэтому все муки ада ничего общего с нашим преставлением о них не имеют.  Мучения и блаженства относятся к невидимому миру, в котором чувства не действуют, ибо умирают, как и грех, вместе с телом. Руководствуясь этим, попробуем разобраться, что происходит с душой после осуждения на вечную смерть.
                Учение Церкви о загробной жизни знает три главных муки ада: огнь вечный, тартар и червь неусыпающий. Все они – аллегория, призванная раскрыть ужас преисподней. Поэтому в прямом смысле их понимать нельзя. Нам важно разобраться в этом вопросе, иначе вся христианская жизнь становиться бессмысленной. Причем, выяснить не только то, что такое огнь вечный, тартар и червь неусыпающий, но и понять их суть. Поэтому, для понимания посмертной участи души важно разобрать каждое мучение в отдельности.
                Огнь вечный. О геенне, как о царстве мертвых, известно еще из Ветхого Завета. В иудаизме оно называется «шеол» или ад. «Сниду к сыну моему сетуя во ад» (Быт.37:35), – рыдает Патриарх Иаков о себе и любимом сыне  Иосифе. Христос обращается к грешникам на Суде: «Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его» (Мф.25:41). Примечательно, что ветхозаветный шеол не содержит упоминания о неугасимом огне. В представлении древних иудеев он описывается как «место мрачное и тёмное (Иов.10:21–22), где царят тишина и забвение (Пс.93:17; 113:25). Там не вспоминают о Боге и никогда не воспевают Его (Пс.6:6; 29:10; 113:25)».  В Новом Завете к этому значению добавилась «геенна». Согласно открытым источникам: «Греческое слово "геенна" является переводом арамейского "гехиннам", которое в свою очередь восходит к еврейскому имени Хинном (в Синодальном – Енном). Так называлась долина некоего "сына Енномова" на южной стороне Иерусалима, где во времена Ветхого Завета идолопоклонствующие иудеи сжигали своих детей в честь Молоха (2Пар.28:3; Иер.7:31). Царь Иосия в 620-е гг. до Р. Х. отменил эти жертвоприношения, а само место осквернил», чтобы пресечь возрождение культа Молоха. Впоследствии здесь образовалась вечно горящая свалка, где сжигали трупы казненных преступников и погибших животных, мусор, нечистоты. Синонимом ада и геенны стала преисподняя.
                Для нас упоминание Христом огня, как вечного наказания  грешников, представляет особый интерес. В связи с чем, обратимся к беседе «О времени, вечности и бессмертии». В ней я говорил, что всякое движение в загробном мире невозможно. Вместе с ним отсутствуют и чувства, поскольку в вечности нет времени и движения, а значит и нет изменения. Соответственно, ни обжигающий жар огня, ни сам огонь, к «огню гееннскому» Христа отношения не имеют, поскольку нет тела, способного чувствовать и нет условий горения  в буквальном смысле. Так о каком огне идет речь в Евангелие? Вопрос крайне непростой и очень важный. Тайна раскрывается в записках помещика Н. Мотовилова – «служки» Серафима Саровского, как он себя называл. Попущением Божиим, он испытал на себе все три казни, и пережитое подробно записал в назидание потомкам.
                Вот что Мотовилов рассказывает (язык оригинала сохранен): «Ведь каковы будут то муки огня геенскаго и того не светимаго и негасимаго пламени, в коем грешники будут вечно гореть не сгораючи; [потому что] что не попекся [не позаботился грешник] об исполнении заповедей Господних и хранении Закона Божияго в здешней временной жизни, а потому лишился отрады в жизни будущаго века; Бог мне, кончившему полный курс наук в Университете дает испытывать [это] — и вполне чувственно осязать на себе для того, чтобы я всё [поведал] и ученой собратии моей, что мука геенскаго огня вечнаго будет имянно такова же и не одною совестию или сожалением о преждних грехах или стыдом и укоризною будут мучиться грешники в аде сначале и потом в геенне — но истинными физическими болями ибо по воскресении из мертвых все мы восприимем туже самую теперешнюю нашу плоть. Муки вечныя проповедуемыя Евангелием будут не привидением но истинною, таковы как писано и как я отчасти и на себе самом испытал, то и они сами на себе самих действительно испытают тоже, если не тягчайшее сжение от огня геенскаго, которым я тогда горел не сгорая; но видимо для всех по воле Божией покрываясь сажею в уверение всех того, — что муки сжения внутренняго во мне не есть иллюзия или обман чувств; но истинно фактическим событием в глазах свидетелей посторонних».
                Здесь необходимо дать пояснение. Сам того не  ведая, Н. Мотовилов раскрывает главный догмат эсхатологического учения Церкви: после Всеобщего воскресения каждый получит свое тело, чтобы либо в нем радоваться в Царствии Небесном, либо вечно мучаться в аду. И муки, и блаженство будут реальными физическими ощущениями воскресшего тела, что только многократно усугубит и то, и другое. Но по приговору Частного суда мучениям подвергается только душа, что не делает их менее болезненными. Более того, Мотовилов реально покрывался веществом, похожим на сажу, что и засвидетельствовали очевидцы его страданий.
                Далее он продолжает: «Я всё то разсказывал подробно Высокопреосвященному Антонию (Смирницкому) [святитель, архиепископ Воронежский и Задонский] и он заповедал: "Храня до времяни всё то в сердце и сообщая боящимся Господа Бога, возвестить когда время придет и целому миру", — и вот его собственныя слова неоднократно мне сказанныя по сему случаю: "А разве на то Господь так много чудодействовал в жизни вашей и такия дивныя дела свои открыл вам, чтобы это нужно было только для одного вас самих утверждения в вере своей, вы и без таких чудес были бы верны Ему — и мог ли бы спастися; но это нужно было миру — во уверение истины — что Иисус Христос вчера и днесь той же и во веки что Дух Божий как прежде действовал в избранных своих, так и ныне дает и вам это всё не для вас только; но для возвещения целому миру, — о чем, когда не будет меня и кончится термин страданий ваших возвестите во славу даровавшаго вам то Господа Бога в пользу и назидание всем хотящим спастися». Необходимо отметить, что Владыка Антоний весьма серьезно отнесся к происходящему с Мотовиловым. Более того, он всячески поддерживал и окормлял его в понесенных скорбях.
                Однако, вернемся к страданиям бедного помещика: «Но продолжая разсказ о бедствиях моих скажу, что к концу третьих суток огонь геенский жегший и несжигавший до смерти меня, а только неимоверно и неизобразимо мучивший меня до того усилился, что кости мои в ногах затрещали ощутительно и явственно для меня — от пламени пожиравшаго их».    Облегчение муки несчастный получил только после того, как владыка Антоний, дав несчастному стакан вина, отправил на исповедь к старцу Варлааму.
                Завершая историю первого искушения бедного «служки» о. Серафима, необходимо отметить следующее. Огонь, о котором идет речь, не является пламенем в прямом смысле этого слова. Он лишь символизирует особые мучения души, сравнимые с ожогом тела. Эти муки являются следствием лишения благодати Божьей, то есть богообщения. Для примера можно привести страдания матери, у которого отнимают ребенка, но только многократно усиленные. Эту скорбь описать иначе, как обжигающей сердце, невозможно. Какая мука может быть сильнее. После Воскресения праведники соединяться со Христом в обожении, а грешники вернутся к своей Первопричине, лишенные благодати. Это очень важное замечание, поскольку раскрывает суть учения Церкви о апокатастасисе или восстановлении всего сущего в Боге при конце мира. Нет ничего, чтобы не вернулось к Источнику своего бытия, то есть к Богу. Это высший закон Православной догматики. Иногда в богословии он называется «дыхание Бога». Поэтому и праведники, и грешники неизбежно возвратятся к Богу, но с разными последствиями для себя. Первые будут испытывать блаженство в Царствии Небесном, а вторые, – такие же по силе муки от богооставленности. Понимая это, Максим Исповедник писал: «Безблагодатное соединение грешников с Богом будет для них источником мучения». Поэтому Христос и вводит понятие об огне вечном, уготованным не только дьяволу и аггелам, но и не раскаявшимся грешникам. Этим подчеркивается особая сила гееннской муки.
                Тартар. Согласно святителю Исидору Севильскому (VII в.), автору первой средневековой энциклопедии: «Тартар был местом вечного холода и оцепенения, в темноту которого не проникает даже свет солнца. Там не дуют ветры и не возникают под воздействием лучей испарения». Всякие крайности как в природе, так и в духовной жизни – весьма губительны для всего живого.  Во времена Ивана Грозного была такая пытка. Осужденного сначала опускали в горячую воду, а затем – в холодную и тут же вынимали из котла. От такого перепада температур кожа с нечастного слезала сама. В духовной жизни одинаковы опасны как пренебрежение Писанием, так и неуемное стремление его постичь; и то, и другое опасно для души как холодная и горячая вода для тела. Человек состоит из двух крайностей: тела и души на физическом уровне,  от возникновения и рождения – на духовном. Максим Исповедник исследовал обе и пришел к выводу, что: «Крайность возникновения (Адамово происхождение) – нетленность, ибо начало безгреховности.  Крайность рождения – греховность, ибо это причина всякой страсти и желания». Иначе говоря, сотворение Адама давало ему бессмертие, а грехопадение привело к рождению человека через страстное соитие, что порождало смерть. Вот между двумя этими крайностями – нетленной природой Адама и падшим естеством проходит жизнь человека. И между такими крайностями – огня и холода протекают муки ада.
                Раскрывая для избранных диалектику человеческой природы, Христос вводит понятие гееннского огня, противоположностью которого является Тартар. Это равные по силе мучения грешников: одни мечтают согреться, а другие – охладиться. Пока душа не обретет своего тела в День Господень, она будет испытывать обжигающее действие холода и огня, но не в смысле  физической боли, а как особе состояние отчаяния и безысходности.  От боли одиночества человек одинаково страдает и сходит с ума как в тюремной камере, так и на необитаемом острове полном изобилия.   В день Господень тела грешников восстанут, чтобы, помимо душевных страданий, испытывать нескончаемые муки. Однако вернемся к несчастному Н. Мотовилову.
                Продолжая рассказ о пережитом, он пишет: «И немного времяни спустя [после мучения огнем], — сколько? — в точности не помню, напал на меня такой нестерпимый холод, или лучше сказать лютый мраз, — что я не только на горячей лежанке или печке легши; но даже и противу огня в печи горевшаго ставши никак не мог нимало согреться и что еще и того страшнее и страннее, что и самый огонь как будто в отношении меня лишился своей огнепалительной силы и не мог нимало сжигать плоти моей — студенее льда охолодевшей, — если бы я например клал на горящий огонь руку мою и долго держал оную над ним, то он не только не сжигал, но даже и не согревал нимало её, а только всю покрывал ея сажею. И когда подали свечу, то я с четверть часа продержал руку мою на ней, и она не только не опалилась; но даже и не согрелась нимало, а была холодна как лед — и только вся покрылась сажею от копоти свечной. Этот нестерпимый холод продолжался двое только суток, — в которыя я был чисто как окаченелый».
                Затем ему было чудное видение: «Кто то опять невидимый тем же как [в предыдущих видениях] и прежде тихим и любвеобильным — разтворенным радушием — голосом, разъяснял мне, что это тот самый мраз лютый вечнаго тартара — ниже всех миров находящагося и ничем несогреваемаго и ни под каким видом кроме Всемогущей силы Божией согреться немогущаго; он действительно существует и будет по преимуществу их [грешников] жребием в бедственных мучениях геенских и во тьме кромешней; затем он [неведомый голос] продолжал: "В каковой бездне Тартара суть и пребывают во веки, с огнем геенским несветимым и негасимым этот мраз лютый и червь неусыпаемый и смерть вторая, которой и демоны или бесы трепещут уготованныя Диаволу и Аггелом его"».
                Здесь необходимо обратить внимание на один важный момент. Мотовилов характеризует адский огонь как «несветимый и негасимый». Это подтверждает сказанное выше о его мистических свойствах:  несчастного обжигало не  пламя в прямом смысле, а терзала неведомая в теле мука, которая, намного страшнее всякого костра, поскольку в нем боль и смерть мгновенные, а страдания от невидимого огня намного мучительнее, и главное, – они бесконечные. С эсхатологической точки зрения Тартар символизирует оцепенение души от ужаса и одиночества. Главный смысл «тьмы кромешной» – одиночество. Даже на земле душевная боль переносится легче, если ее можно с кем-то разделить. Каждый нуждается в общении и поэтому оставленный всеми испытывает душевные муки. Не зря говорится: «На миру и смерть красна». И только святые угодники находили в затворе сладость и упокоение души, но это уже другая тема. И что примечательно: праведники блаженствуют в купе со святыми, а грешники мучаются в глубоком одиночестве. В этом усматривается противоположность и закономерность посмертной участи осужденных, тяжесть и непреложность вечных мук.
                Завершает мытарства Николая Мотовилова третье искушение – червь неусыпающий. Должен предупредить, что этот рассказ не для слабонервных и впечатлительных. Вот как он описывает последнюю муку: «После трех или четырех дней сладчайшей благодатной отрады [после Тартара] — я опять испытал на себе и еще вечное третие мучение: — Это мука червя неусыпающаго — но уже это продолжалось только 1 1/2 сутки, а и за всем тем — это такая страшная мука и востолько крат страшнейшая преждних двух мук вечных же, но показавшихся мне легчайшими — противу этой последней; каким образом я оную вытерпел и до сих пор понять не могу, — эта мука страшнее всех мук на свете, и если она и в 1 1/2 сутки или вероятно не более 50 часов показалась мне так страшною, то каковаже она будет в несветимой тьме кромешней в отсутствии всякой  помощи Божией; представьте себе: что в вас кишат как мошки — ползают, гомозятся, грызут вас во всех частях тела вашего и готовы сей час же из всех отверстий тела вашего выползти наружу миллионы червей, что бы покрыть всю поверхность плоти вашей столь же разнообразными, но более лютейшими муками, ибо видимыми для глаз и осязаемыми руками, — без всякой возможности хоть на мгновенье от них избавиться, вообразите что всё к чему бы вы не прикоснулись, всё в одно мгновенье, закишат видимо для вас одних образом и осязаемых, червями — так что вам ни пить ни есть ничего невозможно — в противном случае принуждены будете и пить и есть лишь одних этих вечных и ни чем уничтожиться немогущих червей — и вы получите только слабое и отчасти познаваемое понятие о том, что это такое есть за мука вечнаго не усыпающаго червя».
                Как и в предыдущих мытарствах, Мотовтилов испытывает действия червя на физическом плане, поскольку жив. Это слабое отражение мук, ожидающих нечестивых при Всеобщем воскресении. По милости и человеколюбию к страдальцу, Господь, показал ему лишь сотую долю мучений, ибо большее человеческая природа вынести не способна. Именно поэтому Николая Мотовилова так любил преподобный Серафим. Он для него был открытой книгой Промысла Божьего. Святитель Игнатий Брянчанинов говорил, что каждый человек – это инструмент Промысла Божьего, а святые отцы дополняли: «Бог находит Себе человека и через него свидетельствует о Себе». Но для души, не имеющей тела, прожорливость червя – это угрызения совести и вечного стыда, сверлящие все ее естество нескончаемыми напоминаниями о срамных делах и причиненном зле. Помимо этого, в воскресшем теле к ним добавятся физическая боль и вполне осязаемые черви.
                Далее страдалец вспоминает: «И что я претерпел в эти должайшими многих столетий показавшияся мне полторы сутки или много что как я выше помянул пятьдесят часов времяни, — и едвали более, потому что и тут я едва не умер с голоду; потому что мне вовсе ничего нельзя было ни пить ни есть от ужаса и омерзения и неизъяснимой тошноты неудовлетворявшейся рвотою, — ибо сколько сама по себе рвота ни тяжка для человека, а в этом бедствии и она могла бы почесться желательнейшею и сладчайшею отрадою — "таково то будет в вечности  страшное мучение этаго червя неусыпаемаго" –  сказав мне преждний Священнотайный на всегда отраду приносивший мне голос благодетельнаго невидимаго существа и все страдания мои подробно мне объяснявшаго».               
                Как говорится, добавить нечего. Остается только надеяться, что Господь помилует и избавит нас от этих казней.  Так выглядят главные муки ада, открытые Господом ученику о. Серафима для вразумления потомков. Они, конечно, не в полной мере отражают все, что уготовано нечестивым. Виды и сила мучений зависят от личности и грехов каждого и не являются универсальными для всех. Максим Исповедник замечает: «Степени небесного блаженства праведников весьма разнообразны, и зависят от способности праведных душ к восприятию небесных благ, обуславливающейся той или иной высотой их добродетельной жизнью на земле. А адские мучения душ грешников состоят в лишении наслаждения». Здесь под наслаждением следует понимать единственное блаженство души – богообщение. Других в загробном мире нет.
                Главный нравоучительный смысл рассказа Н. Мотовилова заключается в следующем. Казни Страшного Суда не являются литературным пассажем или образным выражением из Евангелие. Это вполне реальная действительность загробного мира, неизбежно ожидающего всякого грешника. В день Всеобщего воскресения муки несчастных, раскроются перед ними во всей полноте, и от увиденного вопль, плач и скрежет зубов потрясет Вселенную до самых глубин. Описанные страдания направлены на возбуждение Страха Божьего, при помощи которого только и возможно следование Христу. Знающий это, сделает все, чтобы избежать невиданных и невозможных для человеческого естества вечных гееннских мук.
.
.