Дом над морем. Глава 3

— Вкусно?
— Безумно! Бабушка такие же пекла, только у нее немного посуше выходили, — Майя подозревала, что, пытаясь говорить с набитым ртом, выглядит не слишком привлекательно, но голод не давал ей оторваться от вкуснейших сырников, а не отвечать на вопросы угощавшего ее человека казалось еще более невежливым.
Она и Максим сидели на террасе маленького кафе, и прямо под ними плескалось море. Час был еще ранний, люди спешили на работу, открывали лавки, заводили моторы своих машин, на которых таксовали или уезжали из этого поселка в другие, точно такие же, но где хотя бы была для них работа.
Им подали кофе. Майя заказала капучино, а Максим выбрал американо.
— Не люблю молоко, — пояснил он.
Майе же вкус простого черного кофе не нравился, она пила его либо с сахаром, либо с молоком, чтобы не было так горько.
Услышав это, Максим пожал плечами:
— А зачем пить то, что не любишь?
— Я не сказала, что не люблю, — возразила Майя. — Я сказала, что не нравится вкус. Но с молоком хорошо.
— Все равно не понимаю, зачем эти компромиссы…
Максим повернул голову и сидел молча, безразлично глядя вдаль и попивая свой американо редкими мелкими глотками. От сырников он отказался, потому что вообще не завтракал так рано.
— Зачем же мы сюда пришли? — удивилась Майя.
— Ради вас. Вы голодная. Нравится завтрак?
Он говорил с ней будто свысока, пользуясь тем, что был намного старше, но Майе чудилась в его тоне какая-то отстраненность. Словно Максиму она вообще была интересна исключительно как любопытный экземпляр. Да, именно экземпляр диковинной породы. Откуда он тут взялся, где живет? Ей очень хотелось его спросить об этом и многом другом, но он перехватил инициативу, и теперь на вопросы отвечала Майя.
— У вас, стало быть, бабушка есть? 
— Была. Умерла давно.
— А родители?
— И родителей нет.
Ей было неприятно об этом говорить, но пусть сразу узнает.
— Я выросла в здешнем детском доме. Потом уехала в город учиться.
Брови Максима поползли вверх.
— Вот оно что! Вы молодец, что получили образование… А вернулись-то зачем тогда, раз никого из близких нет?
— Здесь мой дом, — Майя серьезно посмотрела на Максима. — И друзья мои. А теперь и работа. Я учительница рисования. Знаете, как мне самой не хватало таких занятий, когда я была маленькой? Теперь у ребят есть возможность учиться этому.
— Рисованию? — хохотнул Максим. — Не самый обязательный предмет.
Майе стало обидно, она снова покраснела и разозлилась на себя за это. Чтобы не наговорить лишнего, девушка набила рот сырниками и молча жевала. Максим с улыбкой смотрел, как она ест.
«Обиделась, — думал он. — Что я за дурак бестактный? Права была Юля, я медведь, не каждый меня вынесет».
— Извините, — примирительным тоном произнес он. — Конечно, рисовать здорово… Просто я не умею. Никогда не умел. А вот то, что вы вернулись и возитесь с детишками, — это подвиг.
— Да никакой не подвиг, мне нравится моя работа!
Ну все, она доела сырники, допила этот свой капучино с жуткой пенкой, тщательно вытерла губы салфеткой. Что теперь? Максим не знал, что придумать, как уговорить ее на новую встречу… А эта встреча была ему нужна! Безумная идея, мелькнувшая в голове еще там, среди скал, медленно, но верно крепла, обретая форму… Безумец! Зачем ему это? Зачем это ей? Девчонка моложе его лет на двадцать…
И пока он судорожно подбирал слова, она ловко воспользовалась его промедлением, чтобы начать собственные расспросы.
— А что скажете о себе?
— Я — Максим.
— Это я уже знаю. Но я вас здесь никогда не видела.
— А я не видел вас.
— Я училась в городе, меня не было дома восемь лет.
— Ну, а я как раз эти восемь лет здесь и живу!
«Мы живем», — хотелось сказать ему, но никаких «мы» больше нет. Как же это больно. До сих пор.
— Ясно, — кивнула Майя.
Максим улыбался, но ей снова почудилось выражение печали в его глазах. Оно промелькнуло, когда он сказал, что живет здесь… Нет, есть в нем какая-то тайна, что-то его гложет, этого странного мужчину. И почему Майе так не хочется вставать и идти домой, расставаться с ним? Глупости… «Даже не думай», — приказала она себе. Это тип явно не из простых: одежда дорогая, часы, держится вон как… Живет точно не в поселке — она всех жителей знала наперечет. Если где и поселился, то там, наверху… Майя подняла глаза к холмам, на которых, сколько она себя помнила, всегда стояли роскошные частные дома, обнесенные коваными оградами и хорошо охраняемые…
— Вы оттуда? — спросила она деланно безразличным тоном, указывая на холмы.
— Да, — он не стал темнить. — Но мой дом отсюда не видно: он стоит на утесе, прямо над морем.
«Забавная, делает вид, что ей все равно, а сама сгорает от любопытства».
— Вы купили дом у кого-то?
— Моя семья всегда здесь жила. Я, можно сказать, в родные пенаты вернулся. Как и вы, получается.
— Да… Получается…
— Майя, а что вы еще рисуете, кроме пейзажей? Есть любимое направление?
Она задумалась и покачала головой:
— Да мне, в общем-то, пока все нравится… Я еще не определилась.
— Хорошо, не рассказывайте сейчас, — сказал он. — Я хочу больше узнать о вас и вашем творчестве, но сейчас мне пора по делам… Давайте увидимся еще раз?
Майя изумленно уставилась на него. Да что он нашел в ней?! Это шутка, злая шутка? Она прекрасно представляла себе, какие богачи живут там, наверху, так зачем же одному из них встречаться с простой детдомовкой из поселка?..
— Чего вы хотите? — настороженно спросила она.
«Аккуратнее, Макс. Девочка не верит тебе, девочка не понимает тебя, вы же из разных миров, и она это различие чувствует… Не вспугни!»
— Просто увидеть вас еще раз, Майя. Вы мне интересны.
Майя все еще не могла поверить в серьезность слов Максима. Что она знает о нем? Может, он вообще извращенец или того хуже. Заманит ее куда-нибудь… Она неопределенно повела плечами, и он вдруг тепло улыбнулся:
— Вот моя визитка. Давайте сделаем так: вы подумайте, и если тоже захотите этой встречи, то просто наберете мой номер. Договорились?
Максим протянул Майе карточку. Она повертела ее в пальцах: не просто кусок картона, отнюдь. Оформлена со вкусом, немного золота, немного витых линий, но в меру… Максим Дорн…
Она подняла глаза. Не может быть!
— Дорн? Вы — Максим Дорн?!
Чему она так удивилась? Не может быть, чтобы знала — никто не знает, они же так старались… Ах, он дурак! Ведь она работает в интернате и наверняка в курсе!
— Я… мы все вам благодарны! — продолжала тем временем Майя. — Если б не вы, детский дом давно расформировали бы. Ваши деньги нас спасали много лет.
«Не маньяк!» — счастливо подумала она.
«Что ж, теперь вряд ли откажет в свидании», — подумал он.

***
Только оказавшись в детском доме, Майя поняла, что такое настоящий голод. Есть хотелось постоянно: подростковый организм отчаянно требовал белков, жиров и углеводов, а прыщавая кожа буквально вопила о нехватке витаминов и элементарных средств очищения и ухода. Потом ко всем этим несчастьям добавились месячные, пришедшие к Майе намного позже, чем к ее сверстницам, поэтому она была страшно благодарна Вике, которая в самый первый раз все ей объяснила и поделилась прокладками. Майя втайне завидовала подруге, чья кожа не ведала угревой сыпи, а фигура оставалась тонкой и гибкой, несмотря на гормональные перестройки. Сама Майя страдала неимоверно. С началом месячных у нее начала стремительно расти грудь, прибавилось жира в теле, и совсем скоро мальчишки стали задирать девочку, дразнили толстухой и норовили ущипнуть за внушительных размеров ягодицы. Они с высокой худенькой Викой смотрелись вместе, как дон Кихот и Санчо Панса, и это сделало объектом насмешек уже их обеих. Майя так и не научилась драться, поэтому честь и достоинство свое и подруги выпало защищать Вике. Вот кто всегда рад был помахать кулаками и ногами. Ольга Михайловна только качала головой, слушая, как Вика с виноватым видом признается в очередном акте священной мести. Надо сказать, что драчунье многое сходило с рук, и для Майи это всегда оставалось загадкой. Ее подруга была словно под чьим-то тайным покровительством, потому что безжалостно карающая других ребят директриса по отношению к девчонке-сорванцу сохраняла удивительное спокойствие и вообще лишний раз ее не трогала.
— Может, тебя удочерить хотят? — предположила Майя в самый первый раз, когда Вика избежала наказания после довольно серьезного проступка: она стащила на кухне полбуханки хлеба для Любы, самой маленькой из воспитанниц, которая осталась без обеда из-за мальчишек, смахнувших ее поднос на пол и вывернувших ситуацию таким образом, что Люба же и осталась виноватой. Вика успела передать хлеб, но была схвачена уборщицей, злобной теткой, своей свирепостью напоминавшая Майе надзирательниц лагерей смерти времен Великой Отечественной войны, о которой она много читала. Уборщица за волосы притащила Вику в кабинет директора и приготовилась стать свидетельницей расправы над непокорной воспитанницей, но Ольга Михайловна выставила противную бабу вон, а сама долго о чем-то говорила с Викторией. После этой беседы девочка ходила тихая и Майе ничего не рассказывала. Однако, когда Майя предположила, что директор благоволит Вике, потому что ту собирается взять к себе какая-то семья, подруга призналась:
— Меня никто никогда не удочерит. Моя мать против.
Майя была поражена. Нет, у многих ребят здесь матери, да и отцы тоже, были вполне себе живы. По тем или иным причинам их лишили родительских прав, которые, кстати, можно было и восстановить при определенных условиях. И уж никоим образом такие родители не могли воспрепятствовать передаче опеки над их отпрысками другим людям. Но в случае с Викой система дала сбой: во-первых, оказалось, что она не сирота, как многие считали, а во-вторых, ее мать родительских прав не лишена, но дочь почему-то держит в интернате!
— И где же твоя мама? — приставала Майя к подруге, но та только отмахивалась.
— Не знаю, Ольга Михайловна не говорит. Но сказала, что если я не угомонюсь, то только хуже сделаю и себе, и ей. Хотя, знаешь…
Глаза Вики гневно сверкнули, и Майе стало не по себе — таким недетским был этот взгляд, таким пугающим.
— Мне на нее плевать, я ее ненавижу, — прошипела Вика.
— Но это же мама твоя, — напомнила Майя, — разве можно маму ненавидеть?
— Ну ты и дура, Майка! — огрызнулась в ответ Вика. — Она меня бросила! И твоя тебя бросила — скажешь, не ненавидишь ее?!
Майя подумала и поняла, что никакой ненависти по отношению к родившей ее женщине не испытывает.
— Нет, ничего такого…
— Врешь! Она тебя предала! Ты ей смерти должна желать!
— Да ты что?! — испугалась Майя. — Совсем не желаю! А ты?! Ты разве… хочешь, чтобы твоя мама умерла?!
Черные глаза Вики, красивые, обрамленные длинными ресницами, сузились, тонкие черты лица исказились, и девочка прорычала своим низким грудным голосом:
— Еще как хочу… Пусть пропадет, сдохнет, гадина! Раз она меня бросила, то жить недостойна! Я ее никогда не прощу, даже если на колени передо мной встанет!
Больше они к этому разговору никогда не возвращались и тему происхождения Вики не поднимали.
А потом Майю вызвала к себе Ольга Михайловна и сказала:
— Вот что, собирайся-ка ты… Поедешь в город учиться художествам своим.
Майя, которая готовилась поступать в обычный колледж, понимая, что никто ее в университетах не ждет, а уж о любимом увлечении и вовсе забыть нужно, обомлела.
— Ну? Чего застыла? — Ольга Михайловна, любившая напустить на себя грозный вид, на самом деле совсем не была такой суровой, просто должность требовала. Да и Майю директор искренне любила за легкий характер и талант, в который верила сама и в котором смогла убедить меценатов, уже несколько лет как взявших на себя заботы о детском доме, поддерживая воспитанников и в материальном плане, и в нематериальном. Ольге Михайловне стоило лишь показать этим людям работы одаренной девочки, как они моментально дали согласие посодействовать в зачислении Майи в художественную академию и даже оплачивать обучение, если студентке не удастся получить стипендию по итогам регулярных аттестаций. Но как раз это у Майи получалось без особого труда, и все годы учебы не стоили ей и ее спонсорам ни копейки. Долгое время девушка не знала, кого нужно благодарить, потому что имена благотворителей Ольга Михайловна держала в строгом секрете по их же просьбе, но когда Майя вернулась в интернат с дипломом и заявила, что хочет работать здесь учительницей рисования, директору пришлось открыть новой сотруднице кое-какие тайны приютской бухгалтерии. Так Майя и узнала, что на большей части извещений о переводе денежных средств на счета интерната стояла фамилия Дорн.