Дом над морем. Глава 6

В поисках Майи директор интерната Ольга Михайловна Зарубина обошла весь учебный корпус, но нигде ее не нашла. Наконец она спустилась в мастерскую, однако девушки не было и там. Ольга Михайловна уже развернулась, чтобы уйти, и тут взгляд ее упал на мольберт. Она сразу узнала мужчину, изображенного на портрете. Затаив дыхание, Зарубина разглядывала лицо Максима Дорна, в очередной раз поражаясь одаренности Майи, умеющей ухватить самую суть. Бесспорно, Дорн был нарисован очень похоже, но разве задача художника в обычном копировании? Как хороший толмач не просто переводит, а передает смысл сказанного, так настоящий портретист не только изобразит перед вами сам облик модели, но и поможет составить представление об ее натуре.
Ольга Михайловна видела Максима Дорна всего дважды, и это были, казалось, два разных человека. Сначала он пришел к ней вместе с женой. С Юлией Дорн Ольга уже была знакома, а ее мужа увидела впервые. Конечно, она знала семью Дорнов, живших недалеко от города уже не одно десятилетие: и Евгения Дорна, и обеих его жен, и братьев Илью и Ивана. Застала даже их отца, старика Георгия, с чьей молоденькой супругой Анастасией много общалась, пока та не овдовела и не уехала с новым мужем куда-то на север… Но единственного сына Евгения Дорна Ольга прежде не видела. Говорили, Максим родился вне брака Евгения с его матерью, воспитывался вдали от семьи, в которую вернулся лишь взрослым, и оттого никогда не был близок с родителями. Жил в городе, работал в компании Дорнов, а потом принял дела, когда отец от них отошел. И вот теперь вернулся в отчий дом.
В ту первую встречу Максим понравился Ольге. Открытый, доброжелательный, со смеющимися то ли серыми, то ли зелеными глазами, в которых было столько жизни, энергии и любви, что Ольга Михайловна не знала, чему больше завидовать в случае Юлии: ее сногсшибательной красоте или тому, что рядом с ней такой мужчина. О супруге Дорна ей было известно немного — и даже о том, что она знала, следовало молчать, причем под угрозой очень и очень больших неприятностей, равнодушно обещанных этой миловидной женщиной с низким и тихим, словно шипение змеи, голосом…
А несколько лет спустя Максим Дорн явился к Ольге во второй раз, и она была потрясена произошедшей в нем переменой. Он сник, стал как-то ниже ростом, больше не улыбался, а глаза теперь наполняла глубокая печаль. Ольга даже испугалась, не в силах предположить, какое несчастье могло так изменить его, но Максим с порога все объяснил: его жена скончалась, и он здесь для того, чтобы внести ясность в дела финансирования интерната.
Ольга Михайловна приготовилась к сложному разговору. Она все понимала: инициатором помощи интернату была именно Юлия, и после ее смерти Максим запросто может урезать бюджет, а то и вовсе прикрыть кормушку и уехать обратно в город. Ольга намерена была биться до конца, умолять, если потребуется, ведь никаких здравых аргументов в защиту своих интересов у нее не было. Честно сказать, покойная Юлия Владимировна тоже не ради местечка в раю детям помогала, но об этом говорить было нельзя, тем более ее супругу. Одним словом, директор интерната, опустив забрало, молча ждала сигнала к бою, но тут Дорн ее удивил. Он заявил, что не собирается ничего менять, и если жена так хотела помогать несчастным сиротам, то его священный долг продолжать это дело в память о ней. От Ольги требуется только одно — правильно оформлять отчетность и своевременно предоставлять документы для оплаты. Публичных мероприятий, от которых так активно отказывалась Юлия, по-прежнему проводить не нужно, а если требуются какие-то свадебные генералы, так он, Максим, организует Ольге Михайловне как подставных спонсоров, так и самых настоящих: есть у него парочка приятелей, которые из признательности Дорну за некоторые прошлые заслуги тоже могут поучаствовать в жизни воспитанников заведения.
А дальше Максим попросил о таком, что Ольга не знала, что и думать:
— Я знаю, что несколько раз Юлия здесь все-таки участвовала в каких-то торжествах.
— Да, но это были исключительно внутренние праздники… — пробормотала Ольга Михайловна.
— У вас есть фотографии и видеозаписи с них?
— Разумеется.
— Передайте мне все. Я верну те, где Юли нет.
Это была даже не просьба, а приказ. Выбора у директора не было, к тому же она до сих пор помнила холодный взгляд Юлии Дорн и обещание уничтожить Ольгу, если та откроет рот. Муж и жена — одна сатана. Если один из них так угрожает, то чего ждать от другого? Ольга сочла за благо не возражать и выполнила все, чего хотел от нее Дорн. Так в интернате не осталось ни одного фото или видеоролика, запечатлевших Юлию, а Ольга Михайловна крепко-накрепко запомнила: с Дорнами шутки плохи.
И вот теперь она стоит перед портретом Максима, нарисованного рукой Майи, ее любимой воспитанницы, для которой Ольга всегда хотела только лучшего! Отчего-то на сердце у пожилой женщины заскребли кошки, появилось недоброе предчувствие…

***
Как это вышло?.. Мозг взрывался словами и выражениями, которые не то что в приличном обществе не произнесешь — на самом дне с осторожностью употребляют. Он планировал совсем другое. Тихий вечер, ужин, беседу при свечах под хорошее вино. Вскружить ей голову, обаять, очаровать, а потом… остановиться. Удержать ее на расстоянии вытянутой руки в тот момент, когда она уже будет готова упасть в его объятия. Затем пауза. Охлаждение. И новая встреча. И опять пауза. Теперь он знал, как это делается, и девочка должна была стать пластилиновой уже через пару недель… А она что? Откуда-то узнала про Юлю… Кто ей сказал? Зарубина, когда показывала финансовые документы? Старая дура… Или кто-то из соседей по этой их… деревне… Все пошло не по плану. Она не должна была узнать так скоро, потому что жена — это преграда для принципиальной девицы. А значит, надо объяснять, что никакой жены уже нет. И все, из объекта вожделения он превращается в жалкое существо, достойное разве что сочувствия. Нет, конечно, “за муки” она его еще сильнее полюбить может, только он же не сможет это сыграть! Как изобразить страдание, когда ты полон ненависти? Прошел год, а гнев и ярость никуда не делись. Ее имя — красная тряпка. Ее лицо на забытом в углу ящика фото — повод порвать его в клочья. Юля, Юля, Юля, Юля!!! Уймись, хватит, сгинь, ты тащишь меня за собой, но я не хочу! Я не могу! Я пока не могу…

***
Она все испортила.
Он ведь еще сказать ничего не успел, не то что сделать. Ну, подарил цветы. Ну, коснулся руки…
Ой, да кому она врет — не сейчас, так потом, но он обозначил бы свои намерения, ведь сразу же заявил, что продвигать ее как художницу ему неинтересно. Не сегодня, так в следующий раз, но он дал бы понять ей, что хочет совсем другого. А чего, собственно? Близости? Постоянных отношений или мимолетной романтической связи? Теперь уже, наверное, ничего. Она нанесла ему удар. Его жена умерла всего год назад, боль утраты еще не отпустила, а она так грубо надавила на рану… Что теперь сказать, что сделать, как посмотреть на него, чтобы он снова ожил, чтобы его лицо перестало быть жуткой маской? Наверное, ей лучше сейчас незаметно исчезнуть. Захочет — найдет ее. А если не захочет?!

***
Максим и Майя сидели друг напротив друга и молчали. Он нарушил тишину первым:
— Тебе сказали, что я женат, до или после твоего звонка мне?
— До того.
— Значит, ты назначила мне встречу с единственной целью попросить денег на развитие своего творчества? — он горько усмехнулся, и у Майи сжалось сердце.
— Нет, Максим! На самом деле я хотела еще раз от всего сердца поблагодарить тебя.
— За что? — его удивление казалось искренним, и от этого чувство вины у Майи усилилось.
— За то, что ты сделал для нашего интерната. За то, что своими деньгами ты помогаешь обеспечивать ребят всем необходимым, учить их. Да что там — я, я сама смогла поступить в академию только благодаря тебе! Ты оплатил первый год моей учебы!
“Держись, не подавай виду. Ты же должен быть в курсе! Ах, Юлька! То-то суммы такие огромные — наверняка эта девчонка не единственная, кому ты выписала путевку в жизнь. Но зачем? Зачем ты все это делала, откуда вдруг такая святость помыслов и деяний?”
— Пустое. Я считаю, можешь — делай. Разумеется, если речь о добрых делах.
— Я не собиралась просить денег, Максим… Но ты предложил встретиться, и что мне оставалось еще думать, когда я узнала, что у тебя есть жена? Не хотелось верить, что такой человек, как ты, открыто крутит романы за ее спиной… И я решила, что этот ужин — своего рода деловая встреча. Ты ведь сказал, что мы поговорим о моем творчестве…
— И совесть подсказала тебе единственно возможный вариант, который не противоречит твоим принципам…
— Именно так. Максим. Можно вопрос?
— Спрашивай, а я подумаю, отвечать или нет.
— Почему никто не знает о смерти твоей жены? Зачем ты сделал из этого тайну?
— Нет никакой тайны. Те, кто знал Юлю, были извещены. Я что, должен был бегать по городу и всем рассказывать? Незнакомым людям? Не понимаю…
В голосе Максима звучало легкое раздражение. Он сцепил дрожащие руки в замок, и Майя поежилась. Она хотела успокоить и смягчить его, а выходило только хуже.
— Ты прав, конечно же. Но месяц назад ты покупал роскошный букет красных роз, и упомянул, что для жены…
— Ты и об этом знаешь!
— Моя лучшая подруга работает в цветочном салоне.
— Ясно. Видимо, мне стоило войти и с порога объявить, что цветы нужны на могилу!
— Она бы сама догадалась, если бы их было четное количество.
— То есть я виноват еще и в том, что не являюсь рабом условностей? Отлично, Майя!
Она прикусила язык. Что за ерунда лезет из нее?! “Заткнись, заткнись!”
— Максим, прости меня, пожалуйста. Я испортила тебе вечер. Могла бы промолчать, я понимаю. Прямота изрядно портит жизнь не только мне, но и окружающим. Я причинила тебе боль…
— Вовсе нет. Признаюсь, я испытываю очень негативные чувства, но не боль. Тебе лучше не знать, что сейчас у меня на душе, Майя.
На какое-то время снова воцарилась тишина. Наконец Максим спросил:
— Еще вопросы будут? Давай уж до конца дойдем и перевернем страницу.
— Нет, наверное, не стоит сейчас… — Майя чувствовала, что ее лицо пылает, и не знала, куда спрятаться от пристального взгляда Максима.
— Да? — горько усмехнулся он. — Что ж… Тогда не буду тебя больше мучить…
Вот и все. Теперь он отвезет ее обратно и исчезнет навсегда.
… — И предлагаю перенести наш ужин и прочие расспросы на другой раз.
Майя подняла на него растерянный взгляд:
— Перенести? Ты хочешь сказать, что после всего этого еще хочешь меня видеть?
— Разве я не объяснил тебе, зачем пригласил на свидание? Что ж, сегодня ты узнала то, что я все равно рассказал бы спустя несколько встреч. Да, мне очень неприятно от столь резкого перехода к серьезным разговорам, но в конце концов так даже лучше. Мы прояснили ситуацию сразу. Итак?
— Итак?..
Она все еще играет в эти игры, предоставляет ему право решать, прячется и выжидает.
— Хорошо, — Максим хлопнул по столу, — пойдем уже проторенной дорожкой! У тебя есть мой номер. Сейчас мы разойдемся, я отвезу тебя домой и не стану беспокоить, пока ты не определишься. А потом позвонишь мне с готовым решением. Согласна?
Майя молча смотрела на Максима. У него какой-то пунктик по поводу решений. Он все время делегирует их ей, словно намеренно подчеркивает его и ее равноправие. Интересно, к этому приучила его жена или он всегда был таким?
— Ты согласна, Майя? — повторил он громче и тверже.
Она посмотрела в его глаза. Совсем недавно они улыбались и согревали ее, а сейчас словно покрылись корочкой льда. Что если вот это и есть настоящий Максим Дорн? И холод в глазах его жены — лишь отражение характера мужа? Как не ошибиться? Она уже попадал в сети, которые поначалу принимала за любовные объятия. И только запутавшись и чуть не задохнувшись в них, все поняла, но, к счастью, сумела унести ноги. А сейчас все как в тумане… Хочет ли она быть с Максимом? Хочет ли встать рядом и, пусть временно, но занять место той, чье имя рождает такую бурю в его душе? Хочет ли она, чтобы он это имя стер и написал поверх него имя Майи?
— Я… согласна подумать, Максим, — осторожно ответила девушка.
И тогда он накрыл ее ладонь своей, такой большой, сильной и горячей, что у Майи перехватило дыхание и сердце забилось сильнее.
— Думай, — сухо сказал он, но лед в его глазах дрогнул и начал таять, уступая место теплым искоркам.
Максим улыбнулся Майе, и ее губы тоже дрогнули и несмело изогнулись в подобии улыбки.
Послышались легкие щелчки. Майя подняла глаза. В стеклянный плафон, обрамляющий факел над их столиком, бился мотылек. Большой белый мотылек, настойчиво рвущийся к яркому теплому свету, не подозревая, что за незримой границей его ждет мучительная смерть во всепожирающем пламени.