Цирк абсурда Раздел 1

Перед нами сатирико-абсурдистское произведение,сочетающее элементы чёрного юмора, политической сатиры, мистики и гротеска. Действие разворачивается в вымышленном городе, погружённом в хаос и абсурд: здесь мармеладные фабрики воюют между собой с помощью наёмников, славянские язычники устраивают митинги, «Круглоголовые» уничтожают грамматику и книги,а по улицам бродят манекены и свиньи...

Часть 1

Холод в офисе «Трёх ног» казался гуще обычного. Василий Артемьевич, глава предприятия, мрачно смотрел в окно, когда дверь распахнулась. На пороге стоял Алексей Степанович, заказчик мармеладок «Мамба», увешанный дурацкими значками с мандаринками — наследием его прошлой рекламной кампании.

— Василий Артемьевич, здравствуйте! — бодро начал Алексей. — Нам надо обсудить…

— Обсудить?! — Василий резко обернулся, перебивая. — Алексей, вы вообще в своем уме? Ваша доставка второй день как встала колом, а вы тут с полномочиями разгуливаете? У нас своих дел по горло! Мармелад, понимаешь, варится!

Алексей сглотнул, стараясь сохранить деловой тон:
— Именно о мармеладке и речь, Василий Артемьевич. Качество хромает. То сока в партии — хоть ложкой ешь, то его — кот наплакал. Нужна стабильность. Сбалансированность.

Василий широко распахнул глаза, и в них заплясали искры бешенства:
— Баланс?! Да ты что, смеешься?! Моя «Мамба» — топ рынка! Не нравится — не бери! А если я кинусь делать твой «сбалансированный» ширпотреб, — он ядовито растянул слово, — так я же стану точь-в-точь как те алкаши, что под моими окнами валяются! Новую рецептуру? Это ж время, деньги, испытания! Откуда?! Я разорюсь влёт!

Алексей, стиснув зубы, чтобы не сорваться, проговорил сквозь них:
— Я не для оскорблений пришёл. Предлагаю улучшить продукт, поднять продажи. Пойми, клиент хочет постоянства. Ожидает одно и то же качество.

— Постоянства?! — Василий фыркнул. — У меня завтра контрольная закупка! Думаешь, твои балансы что-то изменят? Вон, глянь! — он ткнул пальцем в окно. — Эти «круглоголовые» в своих шлемах носятся на лыжах с горы, как угорелые! А язычники на углу опять свой шабаш устроили! Да ты, Алексей, с реальностью вообще не знаком!

Он резко оборвал себя, тяжело вздохнул, провел рукой по лицу. Голос стал тише, брюзгливее:
— Ладно… ладно, чёрт с тобой. Согласен попробовать. Но не жди, что я буду прыгать от радости!

Алексей лишь кивнул и вышел, чувствуя не столько облегчение, сколько глупую усталость от этой перепалки.

Улица встретила его хаосом. Прямо у здания «Трёх ног» бушевали славянские язычники. Барабаны и горловое пение бились о виски Алексея.

— Опять… — прошипел он, поспешно отходя. — Неужели власти не могут эту вакханалию прекратить? Совсем руки опустили?

Он огляделся. Повсюду мелькали те самые «круглоголовые» — лыжники в облегающих шлемах, съезжавшие с пригорка. Кто-то орал «Долой грамматику!» и тыкал в прохожих листовками.

— Совсем поехали… — пробормотал Алексей, с трудом сдерживая раздражение. — Откуда в городе столько… этого?

Проблемы, казалось, наваливались снежным комом. Взгляд упал на тротуар — он был усеян брошенными манекенами. Целое кладбище безликих кукол. «И как от них избавиться?» — подумал Алексей. — Может, просто свезти куда-нибудь с глаз долой?» Он зашагал быстрее. «Чёрт! На решение всего этого просто нет времени!»

Дома, машинально включив телевизор, он услышал голос Андрея Белоусова, вещавшего о ракетном комплексе «Джавелин». Но мысли Алексея цеплялись за другое: нервный Василий, дикие пляски язычников, несущиеся лыжники, безглазые манекены… Калейдоскоп абсурда.

Он листал старый фотоальбом. Цыгане у костра… И вдруг — молодой принц с принцессой. Снимок пожелтел, а они — все те же. «Ничего не меняется по-настоящему», — мелькнуло у него.

***

Тем временем Василий Артемьевич, всё ещё кипя, стоял у своего окна. Язычники плясали, «круглоголовые» неслись вниз, манекены копились в углах… Все это бесило его.

— Город рассыпается… — хрипло пробормотал он. — Как труха…

Дверь кабинета распахнулась без стука. Вошли трое. Вид — серьёзный, деловой, но с налётом чего-то… силового. Впереди — явный лидер.

— Василий Артемьевич, — произнёс лидер, его голос звучал как сталь, обёрнутая в бархат. — Мы прибыли с хорошими новостями.

Василий почувствовал, как напряжение чуть отпустило. По лицу скользнула тень улыбки. Тени конкурентов, особенно ненавистного «Фурсика», вдруг показались ему мелкими и нестрашными. «Эти фурсиковские крысы и не подозревают, что их ждёт», — с наслаждением подумал он.

***

А на предприятии «Фурсик» в тот же миг глава, Борис Петрович (человек известный своей титановой пластиной вместо позвоночника после давнего инцидента), принимал необычного гостя. Лысый мужчина в простой одежде, похожий на монаха-аскета, положил на стол перед ним нож. Не просто нож — древний артефакт, покрытый патиной времени и странными письменами.

— Готово, Борис Петрович, — голос гостя был тих и невыразителен, но в нём чувствовалась невероятная тяжесть. — Нож Древнего Рода. Как и договаривались.

Солидный кабинет, пахнущий деньгами и властью, вдруг наполнился холодком древней магии. Линии судеб натянулись, как струны. Все шло к развязке, избежать которую было уже невозможно…

Часть 2

В уютной, но основательно укреплённой квартире Василия Артемьевича пахло запечённой рыбой с картофелем и сладковатым ароматом мармелада. Единственная лампочка под потолком отбрасывала жёлтый, почти медовый свет на стол, ломящийся от угощений: горки мармеладок «Мамба» во всех мыслимых упаковках, дымящаяся рыба с румяной картошкой, два бокала тёмно-рубинового домашнего вина. За бронированными окнами, за стальными дверями восьмиэтажной «крепости», бушевал город, но здесь, на восьмом этаже, царил островок относительного спокойствия. Сегодня Василий принимал не просто коллегу, а старого друга Борисыча – впервые за долгие годы тот переступил порог его жилища.

— Ну, Борисыч, наливай! – Василий щедро плеснул вина в бокал другу, потом себе. – Этим «Круглоголовым» хоть бы что! Движению – сто лет в обед, а они всё скачут на своих проклятых лыжах! – Он отхлебнул вина, недовольно сморщившись. – И ведь грамоту-то убили, сволочи! Слышал? Последний слог от слова – и в кусты! Абзац!

— Согласен, Вася, полный бред! – Борисыч аккуратно отломил кусочек мармеладки «апельсин», разглядывая его. – А манекены эти… ну просто напасть! Как призраки проклятые. На каждом углу, в каждом подъезде. Идешь – бац, стоят. Мороз по коже!

— Ага! – Василий придвинулся ближе, понизив голос, хотя кроме них в квартире никого не было. – А этот ихний Род, славянский божок? Притянул к себе всех, кому реальные проблемы – по барабану! Каждый день митингуют, шумят! Я-то на мармеладках пашу, а они – язычники, манекены, лыжи! Всё мозги пудрят!

— Да уж, покоя не знаем… – Борисыч вздохнул. – Слушай, Вася, а помнишь, ты говорил про главного заказчика-то нашего? Алексея Степановича? – Он ловко сменил тему, видя, что Василий заводится. – У вас там… чего-то случилось?

Тень пробежала по лицу Василия. Он отставил бокал, губы плотно сжались.

— О-о, этот… – Василий буркнул, глядя куда-то в стол. – Запудрил мозги насчёт «сбалансированных» мармеладок. Мол, актуально будет. А я тебе скажу, Борис: геморроя – море! Вложиться надо по уши, а клиенты – шарахаются. Конкуренты только и ждут, чтоб я споткнулся. – Он махнул рукой. – Но пришлось согласиться, хоть и бесит неимоверно. Ты ж знаешь, чья за ним крыша…

Борисыч оглянулся на дверь, будто проверяя, закрыта ли она, и наклонился к другу:

— Потому я и шебуршусь, Вася, ищу новых заказчиков. Чтобы этого, с его покровителем, нафиг. – Он выдержал паузу для значимости. – И ещё кое-что нарыл. Новая система водоснабжения. Подключить бы к «Трём ногам» – КПД взлетит!

— Действуем! – Василий кивнул, делая глоток вина. Глаза его смягчились. – Знаешь, Борис, тебе одному я верю, как себе. Сколько лет плечом к плечу? Ты – костяк предприятия. Без тебя… – Он не договорил, но смысл был ясен.

Борисыч улыбнулся, теплота разлилась по его лицу:

— Спасибо, Вася. Для меня «Три ноги» – своё, родное. Работать с тобой – честь.

Внезапно Борисыч встал:
— Ой, прости, приспичило. Где тут у тебя?..

— Да вон, направо, – Василий махнул рукой.

Как только дверь в санузел захлопнулась за Борисычем, тишину квартиры разорвал оглушительный вой сирены. По стенам заплясали рваные вспышки кроваво-красного света. Из-за двери тут же донесся испуганный голос:

— Вася! Ты слышишь?! Что происходит?!

— Спокойно! – крикнул Василий в сторону санузла, не вставая. – Фигня! Часто бывает!

— А можно я… выгляну?! – Голос Борисыча дрожал.

— Давай, давай! – буркнул Василий, наливая себе еще вина. – Только не пугайся.

Борисыч вышел из туалета и осторожно открыл входную дверь, высунувшись в коридор. Его глаза округлились. На площадке лестницы, прильнув к перилам, сидел человек в камуфляже. В руках у него была длинная винтовка со сложным прицелом. Дуло было направлено вниз, в темноту лестничного пролета.

— Мать честная… – выдохнул Борисыч, прижимаясь к косяку. Он робко выглянул за перила. Внизу, в полумраке, мелькнуло что-то белое, неестественно быстрое. Борисыч инстинктивно отпрянул назад.

Снайпер, не отрывая глаз от прицела, нажал на рацию. Голос его был низким и спокойным:

— Внимание, объект в секторе «Альфа». Приём.

Гулкий выстрел эхом прокатился по лестничной клетке. Через секунду – второй.

— Промах. Объект движется к группе «Один». Повторяю, к группе «Один». Прием.

Из рации тут же отозвался хриплый бас:

— Вас понял. Группа «Один», щиты вперед! Оружие к бою! Прием.

Снайпер на мгновение перевел взгляд на перепуганного Борисыча.

— Гражданский, – сказал он без эмоций, – вам лучше внутрь. Безопаснее будет.

Борисыч, не заставляя себя упрашивать, юркнул обратно в квартиру и плотно прикрыл дверь. Сердце бешено колотилось. Он прислонился к стене, пытаясь отдышаться.

Когда через несколько минут вой сирены стих, а тревожный свет погас, Василий снова взглянул на друга. На его лице играла довольная, чуть хищная ухмылка.

— Ну что, отдышался? – спросил он, пододвигая Борисычу его бокал. – Ладно, к делу. С конкурентами вопрос решен. Скоро перестанут мозги пудрить.

— Решен? – Борисыч настороженно приподнял бровь. – Как так?

— А вот так! – Василий облокотился на стол, его глаза блеснули. – Взял наемников. Прямо сейчас работают. Лидер – тип по кличке «Рафинад». Альберт Джугашвили. В открытом бою – не ахти, но по скрытности и маскировке… – Василий цокнул языком. – Мастер! Лучшего в городе не сыщешь. Его ребята – тени. А нам сейчас тишина нужна да чистота. – Он многозначительно посмотрел на Борисыча. – Группа уже в городе. Дело делают.

Борисыч только покачал головой. Знакомая смесь восхищения и легкого ужаса перед деловой хваткой друга. За окном, под низким, тёмным небом, город гудел своей вечной какофонией. А в бронированной квартире два старых друга допивали вино, обсуждая дела и проблемы, которые требовалось решить в этом безумном, мармеладно-жестоком мире. Доверие между ними было таким же крепким, как стальные двери их убежища.

Часть 3

Луна, пробиваясь сквозь рваные тучи, слабо освещала фигуры, крадущиеся сквозь чащу у забора фабрики "Фурсик". Отряд "Пеньков" под началом Альберта "Рафинада" Джугашвили двигался бесшумно, как тени. Заказ от "Трёх ног" был ясен: диверсия. Воздух пах пылью, ржавчиной и чем-то неотвратимым.

— Готовность? — шепнул Рафинад, его голос, обкатанный годами рискованных операций, звучал как скрежет гравия. Опыт кричал: тише, быстрее, смертельно опасно.

— Всё чисто, шеф, — отозвался "Буревестник", поправляя тяжелый рюкзак. Взрывчатка внутри тихо позванивала. — Ждем команду.

— Работаем быстро и чётко. Я – главный цех. Вы – вторичка. Ни шума, ни паники. Ясно?

Молчаливые кивки. Фигуры растворились в темноте. Рафинад, как призрак, проскользнул в сердце производства – шумящий, пропахший химикатами и паром цех. Руки сами нашли точку крепления – массивные трубы, по которым гулял раскаленный пар. Детонатор встал на место, провода зашипели под пальцами. Четко. Профессионально.

— Первая – на месте, — доложил он в рацию, глуша подкатившую волну адреналина. — Ваш ход, парни.

И тут – ледяная игла между лопаток. Инстинкт сжал горло.

— Ты не один, Рафинад, — прозвучало тихо, будто из самого воздуха.

Он рванулся на звук. В лунной полосе у выхода стоял лысый человек в простом, темном одеянии. В его руке нож. Не оружие наемника, а древняя, зловещая вещь. Лезвие ловило лунный свет, как живое.

— Я знаю твой замысел. Отключи бомбы. Уйди. И все останутся живы, — голос монаха был спокоен, как поверхность мертвого озера.

— Кто ты вообще такой, чтобы указывать мне? — Альберт вложил в слова всю сталь, на какую был способен, хотя внутри все оборвалось. — Будь ты самим Папой Римским – пошёл вон!

Монах сделал шаг. Не угрожающе. Неуловимо. Рафинад инстинктивно схватился за пистолет на бедре. Слишком поздно.

Тень метнулась. Не размаха, не крика – лишь короткий, смертоносный выпад из тьмы. Рафинад услышал странный звук – негромкий, сухой щелчок, будто ломалась кость, но это была его бронепластина на груди. Острая, нечеловеческая боль пронзила тело. Он захрипел, пошатнулся, глядя вниз на рукоять странного ножа, торчащую из его брони, как из масла.

— Современная броня… — прошептал монах, его глаза казались бездонными колодцами в лунном свете, — …беспомощна перед знанием, что копилось веками. Перед правдой стали.

Мир поплыл, закружился. Монах выдернул нож. Рафинад рухнул на колени, ощущая, как тепло и сила стремительно утекают сквозь рану. Сквозь нарастающий туман в глазах он видел, как монах, не обращая на него больше внимания, склонился над бомбой. Пальцы, точные и бесстрастные, копошились в проводах.

— У каждого выбора – цена, — голос монаха донесся словно издалека, глухой и окончательный. — Шанс был дан. Ты выбрал смерть.

Тьма накатывала волнами. Рафинад Джугашвили, ветеран теневых войн, уперся ладонью в липкий от крови пол. Мысли путались: задание... провал... этот чертов нож... "Фурсик"... "Три ноги"... Все уходило. Оставалась только холодная, всепоглощающая тьма. Он не успел даже понять, как это произошло. Сознание гасло. Тело обмякло и рухнуло навзничь, последний взгляд застыл на потолке цеха, где уже копошился лысый спаситель завода.

Центральная площадь кипела, как котел перед жертвоприношением. Славянские язычники – мужчины с заплетенными бородами, женщины в венках из полыни – плотным кольцом сомкнулись вокруг импровизированного капища из старых дубовых плах. Их знамена, расшитые символами Перуна и Велеса, хлопали на ветру. Глухой гул гимна Роду сотрясал воздух, смешиваясь с выкриками: "Равноправия! Признания!". Глаза горели не праздничным огнем, а обидой и гневом векового забвения. Они требовали не подачек, а места под солнцем – такого же, какое занимало веками господствующее христианство.

Заместитель мэра по безопасности, Александр Николаевич, стоял на ступенях ратуши, лицо напряжено. Голос в мегафон звучал ровно, профессионально, но мелкая дрожь в руке выдавала внутренний шторм:

— Граждане! Прошу спокойствия! Ваши обращения услышаны! Давайте обсудим конструктивно! Каждый голос важен для диалога!

Его слова утонули в гуле. Из толпы резко шагнул вперед мужчина с густыми, седыми волосами до плеч. Рукав его рубахи был закатан, обнажая синеватую татуировку – сложную вязь рун. Голос сорвался на крик:

— Услышаны?! Да вы нас столетиями в подполье загоняете! Мы – не секта! Наша вера – корни этой земли! Равные права – не милость, а справедливость!

К Александру Николаевичу протиснулся молодой капитан полиции, лицо испачкано сажей, на рукаве – надорванный погон:

— Александр Николаевич, силы стянуты, но… нужен приказ. Разгонять – искра в порох. Уговоры не берут. Время на исходе.

В этот момент к площади с ревом подкатил черный «Лексус». Из него, как из лафета, выгрузились мэр Анатолий Иванович Раевский и, чуть поодаль, епископ Силуан. Мэр, окинув взглядом кипящую толпу и напряженные кордоны ОМОНа, нахмурился так, что брови сошлись у переносицы:

— Николаич? Что за бардак? Объясни ситуацию. Быстро.

— Анатолий Иванович, язычники… Требуют признания веры наравне с православием. Пытаемся…

Епископ Силуан не дал договорить. Он словно не видел ни мэра, ни полиции. Его взгляд, раскаленный до бела, впился в языческое капище. Он резко поднял руку с тяжелым наперсным крестом, перекрывая гул толпы громовым, прокуренным голосом:

— Безбожники! Слуги Тьмы! Как смеете вы, порождения суеверий, требовать равенства с Истинной Верой?! Народ православный! Не дадим осквернить святыни наши! Вам велено веровать в Единого Бога, а не плясать под дудку бесовской старины!

Площадь взорвалась. Гул перешел в рев:

— Фуууу! Презренный!

— Христианский шакал!

— Гони его прочь!

Ком земли, а затем и камень просвистели в воздухе, угодив в щит ОМОНовца рядом с епископом. Длинноволосый язычник с рунами плюнул к ногам Силуана:

— Силуан! Цепной пес патриарха! Кто дал тебе право топтать нашу честь?! Мы пришли за правдой, а не за твоим плевком!

Епископ, не дрогнув от брошенного камня, продолжал, как проповедуя с амвона, но голос его звенел ненавистью:

— Русь крещена в православии! Ваши идолы – прах и тлен! Истина – одна! И она – в Писании! Отрекитесь от тьмы!

— Тьма – в твоей нетерпимости! – загремел чей-то бас из толпы. – Это наша кровь, наша память! Уважения требуем!

Раевский резко шагнул между епископом и накаляющейся толпой, высоко подняв руки. Его голос, усиленный мегафоном, перекрыл гвалт – не криком, но властной силой:

— Люди! Остановитесь! Я – мэр Анатолий Раевский! Каждый имеет право на веру – это закон! Но закон же требует порядка! Крови и погромов не будет! Дайте слово власти!

Силуан обернулся к мэру, глаза сузились до щелочек:

— Вы что, Анатолий Иванович, потворствуете сей мерзости? Предаете Церковь и паству?!

— Я предан Закону, владыка, – отрезал Раевский, тихо, но так, что было слышно даже без мегафона. Он слегка, но твердо придержал епископа за локоть, пресекая новый выпад. – Моя задача – мир и безопасность всех горожан. Без различия веры. Иного не дано.

На мгновение воцарилась хрупкая, звенящая тишина. Казалось, разумное слово мэра пробило брешь в стене гнева. Раевский, ловя этот миг, добавил четче:

— В понедельник – 10:00. Большой зал администрации. Формируйте делегацию. Официально. На бумаге. Ваши требования будут рассмотрены комиссией. Экспертиза. Правовая оценка. Но сейчас – мирно по домам. Сила – не аргумент!

Тишина длилась несколько тяжелых секунд. И вдруг из самой гущи толпы, откуда-то из-за спины длинноволосого, рванулся истеричный крик:

— Слова! Снова слова! Мы не двинемся, пока не увидим приказ за вашей печатью! Пока наша вера не станет равной в глазах закона!

Александр Николаевич встретился взглядом с мэром. В глазах Раевского – усталое понимание. В глазах епископа – непримиримый огонь. Языческое пламя гнева, лишь притушенное на миг, снова заколебалось в глазах толпы, готовое вспыхнуть ярче прежнего. Хрупкий мост диалога трещал по швам, а под ним бурлила бездна векового противостояния. Исход висел на волоске.

Часть 4

На фоне протестующего шума из толпы, Дятлов, когда-то занимавший пост заместителя мэра по социальному развитию, громко выступал на трибуне, призывая слушателей к действиям. Его громогласный голос разносился по площади, и даже шум ветра не мог заглушить его яростных слов.

— Мы должны очистить нашу власть от коррумпированных чиновников! — воскликнул он, глядя на мрачные лица горожан. — Неужели вы позволите этим жуликам продолжать наживаться на наших страданиях? В первую очередь необходимо убрать судей, так как они постоянно судят в пользу олигархов, из-за чего те зачастую остаются безнаказанными! Нужно поставить на их места честных людей, готовых служить делу, а не лицам! А затем провести чистки и в других государственных органах, и в конце концов вышвырнуть самого мэра!

Толпа вокруг него была разномастной: одни поддерживали его идеи, другие с недоверием переглядывались, а кто-то сохранял нейтральную позицию. Молва о Дятлове разносилась по всему городу: его экстремистские заявления всегда вызывали оживлённые споры, и это выступление не стало исключением.

— Да он с ума сошёл! — шепнула пожилая женщина своей подруге. — Нельзя разжигать ненависть!

Алексею Степановичу было интересно наблюдать за происходящим. Он стоял рядом с другом, тоже очевидцем, и не мог сдержать усмешку.

— Знаешь, — сказал он, обращая внимание своего товарища на Дятлова, — это происходит не впервой. Каждый раз, когда он начинает ссорить народ и распускать свои радикальные взгляды, полицейские сразу же берутся за него.

В это время Дятлов, продолжая свою речь, заметил полицейских, которые приближались к трибуне.

— Вы что, поддерживаете этих коррупционеров?! — закричал он. — Вас тоже нужно убрать!

Спустя мгновение несколько полицейских подбежали к нему, схватили и начали скручивать. Дятлов изо всех сил сопротивлялся, его слова звучали уже не с трибуны, а у полицейской машины.

— Отпустите меня! Вы не можете заглушить голос правды! — прорычал он, пока его заталкивали в полицейскую машину.

— Сколько раз его уже увозили? — задумчиво спросил Алексей, наблюдая за сценой.

— Восемь, если не больше, — пожал плечами его товарищ. — Однако он всегда возвращается, устраивая побеги или ещё что-то. Ему просто нравится быть в центре внимания, даже если это приводит к таким последствиям.

Тем временем в офисе предприятия "Три ноги" Василий Артемьевич сидел за столом и рассматривал различные документы, но тут дверь резко открылась. Наёмник Аркадий Волынский, позывной которого "Рекрут", вошёл в комнату с каменным лицом.

— У нас плохие новости, Василий Артемьевич, — произнёс он и, не дожидаясь позволения сесть, сел на стул. — Задание по уничтожению фабрики "Фурсика" провалено. Бомбы кто-то обезвредил и…

— Что?! — взорвался Василий, не веря своим ушам. — Как это возможно?!

— Это ещё не всё, — продолжал Рекрут, стараясь говорить спокойно и не обращать внимания на гневные возгласы. — Мы обнаружили мёртвое тело Альберта Джугашвили. Мы установили, что в его грудь было нанесено ножевое ранение.

Василий в гневе стукнул кулаком по столу.

— Как вы могли просрать эту миссию?! Теперь менты будут вести расследование, и нам не избежать их внимания!

— Послушайте, — равнодушно ответил Аркадий, — я был правой рукой Джугашвили, а поэтому теперь я глава "Пеньков". И я не собираюсь тратить время на упрёки, нам нужно думать о будущем, а не о прошлом.

— Будущее?! — воскликнул Василий. — Какое будущее, когда мы все находимся на грани разоблачения?!

— У нас есть время, и нам нужно проанализировать свои ошибки, — холодно сказал Рекрут. — Возможно, мы сможем замести наши следы и попробовать ещё раз избавиться от вашего конкурента.

— Я вам плачу кучу денег, — недовольно пробормотал глава предприятия. — Не подведите меня снова!

Волынский встал и вышел из кабинета, оставляя Василия в состоянии недовольства и неопределённости. В городе разгорались страсти, а мир вокруг постепенно менялся, и никто не мог бы предсказать, к чему это приведёт.

Некоторое время спустя.

В офисе Василия Артемьевича тихо работали сотрудники, погружённые в дела по производству мармеладок. Однако спокойствие нарушила одна неожиданная гостья — пожилая женщина с острым взглядом и непокорным характером. Она вошла в кабинет без стука, будто всегда имела на это право.

— Здравствуйте, Василий Артемьевич, — слабо, но уверенно произнесла она. — Меня зовут Мария Ивановна. Мне 88 лет, и я пришла рассказать вам о большой беде. За все мои долгие годы, которые я прожила, такого никогда не случалось.

Василий, слегка удивлённый визитом незнакомки, отложил в сторону бумаги и с любопытством посмотрел на неё.

— Какое у вас ко мне может быть дело, бабушка? Я тут производством мармеладок занимаюсь, — сказал он, слегка нахмурившись.

— Во-первых, я не бабушка, а Мария Ивановна! — перехватила она инициативу. — А во-вторых, дело у нас серьёзное. "Круглоголовые" разрушают культуру! Они уничтожают не только грамматику, но и книги, учебники... Даже Библию! Это безобразие! Мы можем потерять такие литературные шедевры!

Василий сразу же почувствовал, как его раздражение нарастает.

— Вы в курсе, что это дело полиции? Чем я-то могу вам помочь? У меня свои дела, — резко произнёс он.

Старуха не собиралась отступать.

— Полиция сейчас занята язычниками и совсем не обращает внимания на "Круглоголовых". У вас же есть средства и влияние, так могли бы разобраться!

— Да это не моя работа! У меня компания, мармеладки, вы это понимаете или нет? — воскликнул он, запустив руку в волосы. — Уходите, пожалуйста, у меня нет времени на глупости.

— Ладно, ладно... — с лёгким сожалением произнесла Мария Ивановна и, покачав головой, вышла из кабинета.

Как только дверь закрылась, Василий Артемьевич бросил взгляд на свои бумаги, стараясь собраться с мыслями и успокоиться. Он взял в руки карандаш и стал размышлять о судьбе своей компании, как вдруг раздался резкий звонок телефона.

— Да что ещё? — недовольно произнёс он в трубку.

— Алло, Василий Артемьевич? — раздался старческий голос. — Это я, бабушка Валя из деревни Бурцево. У нас тут беда! Боевой робот ходит по моему огороду и портит урожай!

Василий приоткрыл рот от недоумения.

— Какой ещё робот? Я мармеладки произвожу, а к роботам никакого отношения не имею! — резко ответил он.

— Но нам больше не к кому обратиться! Местная власть ничего не делает и игнорирует все наши просьбы, а робот охраняет нашу деревню от чего-то, а отчего, мы сами не знаем, и, видимо, никто и пояснять не собирается! Нам нужно, чтобы вы разобрались!

— Разбирайтесь сами! Если этот робот там ходит, значит, так надо! А я здесь совершенно не причём! — выпалил Василий, яростно нажимая на кнопку завершения вызова.

Он бросил трубку и облокотился на стул, пытаясь прогнать мысли о старушках и роботах. Но, к его сожалению, они не оставляли его в покое. Внезапно он осознал, что эти странные события как-то связаны с его собственной компанией, даже если он этого не хотел. "Что за бред?" — подумал он, подавляя волну возмущения.


В городе располагался яркий цирк с разноцветными флагами, на входе стояла необычная конструкция — огромная роботехническая клоунская голова. Она приветствовала посетителей, а стальные двери, разукрашенные яркой краской, служили вратами в мир чудес.

Как-то раз к цирку подошёл клоун по имени Арнольд, облачённый в свои яркие, но немного потертые костюмы. Когда он приблизился, голова угловато перевела не него свои «глаза» и начанала сканирование.

- Добро пожаловать, Арнольд! — произнесла голова шутливым голосом, когда распознала его. — Скоро шоу, да? Улыбнись для хорошего настроения!

Она засмеялась, и двери с глухим звуком открылись, приглашая его войти.

— Спасибо, я соскучился по этому месту! — с энтузиазмом откликнулся Арнольд, проходя внутрь.

Как только он переступил порог, его окутала оживлённая атмосфера цирка. Клоуны жонглировали, акробаты репетировали свои трюки, а животные верно следовали указаниям своих дрессировщиков. Арнольд почувствовал, как радость наполняет его сердце.

Он направился в гримёрную, где его встретили товарищи.

— Арнольд, ты вернулся! — закричала Эмми, клоун с яркими волосами и большими кроссовками, в которые она едва помещалась.

— Мы так соскучились по тебе! — добавил Бобо, скоморох с шаржем на лице.

— Обязательно нужно отпраздновать твое возвращение! — воскликнул худощавый клоун по имени Фредди, взглянув на Арнольда.

— Да-да, конечно, мы обязательно это отпразднуем! — с теплотой пообещал Арнольд, но при этом в глубине души ощущал странное беспокойство. — Сначала мне нужно немного отдохнуть и привести себя в порядок.

Клоуны обменялись взглядами, но, в конце концов, согласились.

— Мы тебя ждём в столовой! — сказали они и, смеясь, поспешили туда.

Один в гримёрной, Арнольд начал раскладывать свои вещи. Он был не совсем обычным клоуном. В его душе существовала вторая личность, которая нестандартно воспринимала окружающий мир. Эта вторая половина клоуна стала шептать:

"Зачем тебе все эти люди? Ты сам сможешь добиться успеха! Их внимание мешает тебе. Забудь о дружбе — это лишь обуза."

"Может, ты и прав," — мысленно ответил Арнольд, глядя в зеркало на своё отражение, где его лицо казалось раздвоенным между улыбкой и мрачностью.

Привычная радость цирка постепенно возвращала к нему его истинную сущность, но надолго ли? Арнольд вздохнул, собрал все свои мысли и всё-таки уверенно отправился в столовую.

Сзади его звучали радостные возгласы и смех. На столе стоял огромный торт, фрукты и бутылки с игристым вином. Клоуны, завидев его, взорвались аплодисментами.

— Вот он, наш герой! — закричала Эмми.

— За Арнольда! — поднял бокал Фредди, и остальные клоуны дружно  повторили это действие, поднимая свои тосты.

В воздухе кружили конфетти, и смех раздавался во всех уголках. Арнольд, притянувший на себя все взгляды, увидел, как светятся лица его друзей.

—Спасибо, друзья! — проговорил он, чувствуя знакомую волну радости. — Давайте отпразднуем, как в старые добрые времена!

Арнольд почувствовал, как его «я» снова стало разъединяться. Возможно, ему и не всегда нужна была только одна личность, ведь именно разнообразие эмоций и добавляет жизни красок. Цирк снова стал местом единства и веселья.

Часть 5

В роскошном зале заседаний мэрии, под мягким светом хрустальных люстр, царила гнетущая, показная торжественность. Длинный стол ломился от изысканных закусок, но главным символом был огромный, румяный каравай в центре — пышный, золотистый, бесполезный. Сверкали столовое серебро и хрусталь, но на стульях зияли пустоты. Анатолий Иванович Раевский медленно прошелся вдоль стола, оценивая немногочисленных собравшихся взглядом хозяина похорон, и тяжело опустился в свое кресло. Легкое, нарочитое покашливание прорезало тишину.

— Дорогие коллеги, — начал он, и голос его прозвучал непривычно глухо в почти пустом зале. — Рад вас видеть. Хотя, признаться, ряды наши изрядно поредели.

Заместители переглянулись. Молчание нарушила Ирина Петровна, заместитель по соцвопросам, подбирая слова:

— Анатолий Иванович… многие предпочли написать заявления. Ситуация в городе… — она сделала паузу, — перестает быть управляемой. Давление слишком велико.

Мэр резко мотнул головой, отсекая саму возможность сомнений:

— Несмотря ни на что, я не намерен опускать руки. Мы доведём начатое до конца. Трусам и паникёрам не место среди нас.

Его взгляд, тяжелый и усталый, скользнул по немногим преданным лицам. Он сглотнул, собираясь с мыслями, и его пальцы нервно постучали по полированной поверхности стола.

— Итак, по порядку. Начнем с самой наболевшей проблемы. Александр Николаевич, ваш отчет. Что по язычникам и этим… «Круглоголовым»?

Александр Николаевич, заместитель по безопасности, сгорбился, как будто под невидимым грузом.

— Анатолий Иванович, ситуация… вышла из-под контроля, — он начал с трудом, избегая прямого взгляда. — Митинг язычников перерос в столкновения с ОМОНом. Они забрасывают щиты камнями, палками… Насчет «Круглоголовых»… — он замялся, — они действуют тотально. Сжигают книги. Учебники, классику, исторические труды… Даже священные тексты не щадят. А их ряды растут. Молодежь видит в этом какой-то протест. Все парки и скверы теперь их трамплины.

По столу пробежал сдержанный ропот. Анатолий Иванович сжал свою бутылку с водой так, что пластик затрещал.

— Значит, вы не справляетесь, — его голос стал низким и опасным. — При всем выделенном бюджете, при всей технике и людях. Вы позволяете кучке вандалов вершить суд над культурой.

Александр Николаевич почувствовал, как по спине пробежал ледяной холодок. Взгляд мэра был беспощаден.

— Я… мы делаем всё возможное, — попытался он оправдаться. — Нам помогают добровольцы, простые горожане, они возмущены…

— Манекены! — мэр резко ударил ладонью по столу, заставив всех вздрогнуть. — Вы забыли про манекены, Александр Николаевич? Они валяются на каждом углу, как трупы после битвы! Это позор! И это тоже на вашем счету!

Напряжение в зале достигло пика. Последующие отчеты других замов тонули в тяжелой, гнетущей атмосфере. С каждым новым докладом о кризисе в городе лицо Раевского становилось все мрачнее и угрюмее.

Наконец, он откинулся на спинку кресла и с глубоким вздохом провел рукой по лицу.

 — Хорошо. Хватит о проблемах. Перейдем к… трапезе.

Ирина Петровна с натянутой, дежурной улыбкой протянула ему длинный нож для хлеба.

 — Прошу вас, Анатолий Иванович. Уделим внимание и приятным моментам.

Мэр медленно, почти ритуально разрезал каравай. Густой, душистый пар поднялся к потолку. Зал наполнился ароматом свежего хлеба, на мгновение перебив запах страха и неуверенности. Куски хлеба разложили по тарелкам. Воцарилась неестественная, давящая тишина.

Анатолий Иванович поднял свой бокал. Хрусталь звенел от легкой дрожи в его руке.

— За нашу команду. За тех, кто остался. За то, чтобы мы выстояли.

— За команду! — глухо, нестройным хором откликнулись замы. Гул приглушенных разговоров немедленно заполнил пространство, стараясь утопить в себе непроизнесенные тревоги. Пока за стенами мэрии бушевал хаос, здесь, в этом зале, царил хрупкий, иллюзорный островок единения — отчаянная попытка сохранить видимость порядка, за которой скрывался лишь страх и неизвестность.


Василий Артемьевич застыл у окна своего кабинета, вцепившись пальцами в подоконник. Его мозг отказывался обрабатывать картинку, разворачивающуюся на улице. По центральному проспекту, мешаясь с потоком машин и ошалевших пешеходов, неспешно двигалось стадо свиней. Десятки, если не сотни, розовых, грязно-белых, черных спин. Громкое, неторопливое хрюканье пробивалось сквозь стеклопакет, создавая сюрреалистичный саундтрек к городскому пейзажу. От всего этого вида, от мысли о том, что это видят его потенциальные клиенты, по телу Василия разлилась густая, ядреная ярость.

— Да что за… Это что вообще такое?! — прошипел он сквозь зубы, с силой хлопнув ладонью по стеклу. Он рванулся к телефону, набрал номер вахты. — Петра ко мне! Немедленно!

Почти сразу же раздался сдержанный стук. Дверь приоткрылась, впуская ассистента Петра — молодого человека в идеально отглаженной рубашке, который уже по телефонному тону начальника понял, что день задался не самый удачный.

— Василий Артемьевич, вы звали? — осведомился он, замечая, как у того вздуваются вены на висках и сжаты кулаки.

— Ты это видишь?! — Василий взметнул рукой в сторону окна, его голос сорвался на крик. — Ты хоть одним глазком глянь! У нас в городе, понимаешь, свинарник устроили! Парад ушастых! Это что, розыгрыш? Скотский двор посреди цивилизации?! И куда, интересно мне, в этот момент власти смотрят? Рты свои на замок закрыли?

Петр нервно кашлянул в кулак, подбирая слова.

 — Василий Артемьевич, я… слышал, там в пригородных хозяйствах какие-то изменения. Власти новые водоохранные зоны объявили, все озёра огородили. Вот животные и вынуждены… мигрировать. Через город. К воде.

— Ми-гри-ро-вать?! — Василий Артемьевич произнес это слово с таким ядовитым сарказмом, что Петр невольно попятился. — Это не миграция, а издевательство какое-то! Это плевок в лицо каждому, кто тут налоги платит! Скоро, чего доброго, они тут в лифтах жить начнут! Нам свиней в отчётности учитывать что ли?!

Он прошелся по кабинету, пытаясь сбить дыхание, и резко остановился, впиваясь в Петра взглядом.

 — Ладно. Хрен с ними, со свиньями. С мармеладками что? Продажи? Цифры есть?

Петр вздохнул с облегчением от смены темы, но ненадолго.

— Продажи… продажи стабильны, Василий Артемьевич. Но… участились звонки от постоянных клиентов. Их беспокоит… экологическая обстановка. Эстетический аспект. Вид животных на улицах… смущает. Многие спрашивают, собираемся ли мы как-то публично прокомментировать ситуацию. Возможно, сделать заявление…

— Какое ещё заявление?! — Василий снова взорвался. — Мы мармелад делаем, а не с навозом работаем! Наше дело — производить, а не сражаться с ветряными мельницами! Пусть мэр со своим зоопарком разбирается сам! Всё. Иди. Работай.

— Конечно, Василий Артемьевич. Я всегда на связи, — поспешно отступил Петр, исчезая за дверью.

Василий Артемьевич тяжело рухнул в кресло. За окном безмятежно и уныло хрюкало пролетарское стадо. Он с силой потёр виски, взял со стола папку с отчётами и швырнул её обратно. Рутина, цифры, планы — всё это вдруг показалось смешным и незначительным на фоне идиотского свиного апокалипсиса за стеклом. Сжав челюсти, он все же потянулся к следующему документу. Мир сходил с ума, но пока его фабрика работала, он должен был делать своё дело. Даже если это требовало титанических усилий, чтобы просто не смотреть в окно.


В камере следственного изолятора пахло сыростью, дезинфекцией и отчаянием. Серый свет из узкого оконца под потолком падал на голые стены, где-то нацарапана была чья-то тоскливая считалка дней. Дятлов сидел на жесткой табуретке, сгорбившись, его пальцы судорожно сжимали затертый до дыр смартфон, спрятанный под тонким колючим одеялом. Мысли метались в голове, сталкиваясь и рассыпаясь, как песок в ураган.

Экран светился в полумраке, освещая его осунувшееся, нервное лицо. Большим пальцем он яростно выбивал сообщение, буквы расплывались от пота:

«Арнольд, меня вновь взяли. Менты, как шакалы, снова на поводке у системы. Они боятся правды, боятся слов о свободе! Они душат всё, что шевелится! Ты где? Вернулся под купол?»

Он замер, прислушиваясь к шагам за дверью. Тишина. И вдруг – тихая, короткая вибрация, от которой он вздрогнул, как от удара током. Ответ пришел мгновенно.

«Вернулся. Дятлов, ты снова полез на рожон со своим радикальным бредом. Где твоя голова? Ты мыслишь как молоток – только долбить и всё. Ты привлекаешь ненужное внимание. Мне это не нравится.»

Дятлов сжал зубы. Он почти физически ощутил холодное презрение в этих строках.

«Да, я знаю! – его пальцы летали по экрану. – Но ты же обещал поддержку! Ты говорил о деле! Так вытащи меня отсюда, черт возьми! Я задыхаюсь в этой бетонной коробке! Каждый день здесь – пытка!»

Прошла минута. Две. Он вглядывался в экран, пока в глазах не начали рябить круги. Ответа не было. Сомнения и злоза начали разъедать его изнутри. И вдруг – вибрация.

«Сбежать? Возможно. Но с этого момента – никакой самодеятельности. Ни одного шага в сторону. Ты – инструмент. Будешь делать ТО, что я скажу и КОГДА скажу. Понял? Никаких твоих идей.»

Дятлов яростно уставился в сообщение. Глаза его горели.

«Ты хочешь сделать меня своим болваном? Марионеткой? Чтобы я танцевал под твою дудку? У тебя что, других идиотов не нашлось?»

Ответ пришел почти мгновенно, холодный и точный, как удар стилета:

«Ты не в том положении, чтобы диктовать условия. Ты сидишь в клетке. А я – на свободе. Я – твой единственный шанс. Наши интересы сейчас… совпадают. Я могу провести тебя через огонь, но только если ты будешь идеально повторять мои движения. Это не просьба. Это правило игры.»

Дятлов замер. Он посмотрел на голые стены, прислушался к далёкому лязгу замков. Этот виртуальный диалог был единственной ниточкой, связывающей его с миром. Со свободой. Страх, гордость и дикая, животная жажда вырваться наружу схлестнулись в нём в немой борьбе. Он глубоко вздохнул затхлый воздух и с трудом выстукал:

«Ладно... Я в игре. Но если ты поведёшь меня в тупик... я разберусь с тобой сам. Обещаю.»

Он отправил сообщение и выключил телефон. В тишине камеры он услышал лишь стук собственного сердца, отбивающего отсчет до начала новой, опасной игры.


В роскошном, но аскетичном кабинете, залитом холодным светом настольной лампы, владелец сети продуктовых магазинов «Свеча» склонился над бумагами. Его серая, дорогого кроя мантия отбрасывала на столешницу из тёмного дуба причудливые тени. Воздух был густ от запаха старой кожи переплетов и дорогого кофе. Методично, с почти хирургической точностью он подписывал документы, время от времени отправляя очередной лист в шредер с тихим, зловещим шелестом.

Тишину взорвал резкий, вибрирующий звонок специального, защищённого телефона. Человек в мантии замедлил движение, отложил ручку, поднёс трубку к уху. Его пальцы были длинными и ухоженными.

— Алло, — его голос прозвучал низко и глухо, словно доносясь из глубины пещеры.

— Здравствуйте… это я, бабушка Валя, из Бурцево, — на другом конце провода голос старухи дрожал, сбивался. — Опять беда… солдаты, в форме… стреляют… корову мою Белку… уводят… Ничего не объясняют! Просто приходят и… и грабят!

— Успокойтесь, бабушка, — его тон оставался ледяным, но в нём появились стальные нотки непреклонной воли. — Ваша собственность находится под защитой. Я решу этот вопрос. Это не их территория.

— Спасибо вам, родной… — голос Вали дрогнул от сдерживаемых слез. — На вас одна надежда…

Положив трубку, он не двинулся с места, лишь перевёл взгляд на ночной город за огромным панорамным окном. Огни мегаполиса мерцали, как россыпь чужих звёзд. Он нажал кнопку встроенного коммуникатора.

Через несколько секунд дверь бесшумно отворилась. В проеме возник Алексей Степанович – упитанный, в идеально сидящем костюме, с лысиной и взглядом, лишённым всяких эмоций.

— Вызывали?

— Деревня Бурцево. — Человек в мантии не повернулся, продолжая смотреть на город. Его спина была прямой и неподвижной. — Там опять наш старый друг балуется. Наведи его на путь истинный. Аккуратно, но убедительно.

— Понял. — В глазах Алексея мелькнуло мгновенное понимание, он кивнул ровно один раз. — Выезжаю немедленно.

Развернувшись на каблуках, Алексей вышел. Его «Ауди» с затемнёнными стёклами уже ждала у подъезда. Он тронулся с места, городской шум сменился гулом мотора. И вот, на пустынной загородной трассе, его накрыло воспоминание о прошлой ночи. Оно пришло не картинкой, а какофонией звуков и чувств.

Флэшбэк

Клуб «Толмут». Воздух, густой от запаха старой бумаги, пыли и электричества. Алексей вошёл в зал, где приглушённый свет выхватывал из полумрака странные приборы и графики с безумными схемами. В центре – Анастасия Михайловна, хранительница этого храма абсурда, в стоптанных тапочках и с лупой в руке.

— Алексей Степанович! Какая радость! — ее глаза блеснули за толстыми линзами очков. — Сегодня у нас будет нечто особенное!

На импровизированной сцене, сколоченной из ящиков, стоял лысый мужчина с горящими фанатичным огнём глазами.

— Друзья! — его голос сорвался на визгливый фальцет. — Гипотеза подтверждается! Илон Маск – селенит! Луна – его колыбель! Взгляните на фото – форма черепа! Кривизна орбиты! Он прислан, чтобы подготовить наше сознание к воссоединению!

Зал взорвался овациями. Анастасия Михайловна хлопала в ладоши, как ребёнок. Алексей оставался неподвижной статуей, лишь уголок его рта дрогнул в едва уловимой гримасе. И тут на сцену, пыхтя, взошёл знакомый толстяк, волоча за собой тележку с диковинным агрегатом из проводов, линз и теннисных мячиков.

— А это – мой квантовый ускоритель! — выкрикнул он, сияя от счастья. — Сегодня – мячики! Завтра – доставка грузов на Спутник-1! Аппарат уже прошёл стадию тестовых запусков!

Зал снова зааплодировал. Алексей наблюдал за этим карнавалом безумия, чувствуя, как реальность медленно, но верно теряет свои привычные очертания.

Конец флэшбэка

Резкий стук колес по гравийной обочине вернул его в настоящее. «Ауди» остановилась на краю глухой, болотистой дороги. Впереди, в предрассветной мгле, угадывались покосившиеся крыши Бурцево. Алексей заглушил двигатель. Тишина оказалась оглушительной. Он вышел из машины и поправил пиджак, почувствовав на поясе привычную тяжесть кобуры. Его лицо было каменной маской, но внутри всё сжалось в тугой узел. Он вспомнил взгляд человека в мантии – спокойный, всевидящий, не терпящий неудач. Пути назад не было. Деревня ждала. И он вошёл в эту тишину, как в воду.

Часть 6

Анатолий Иванович Раевский пытался сосредоточиться на докладе о городском бюджете, но навязчивый, растущий гул с улицы проникал сквозь бронированные стёкла, словно набат. Сначала это был далёкий ропот, но он быстро перерос в оглушительный рёв, в котором тонули сирены полицейских машин и стеклянный треск. Мэр отложил папку, медленно поднялся и подошёл к окну. Площадь перед мэрией превратилась в кипящий котёл.

В дверь кабинета, почти не стуча, ворвались Александр Николаевич и Ирина Петровна. Их лица были бледны, на лбу у зама по безопасности выступили капли пота.

— Анатолий Иванович! Язычники… они идут на штурм! Прорывают оцепление! — выпалил Александр, его голос срывался.

— Я не слепой, — сквозь зубы процедил Раевский, не отрывая взгляда от окна. Его пальцы судорожно сжали край подоконника. В мозгу метались две мысли: бежать через потайной выход или запереться в кабинете и молиться о прочности дверей.

Ирина Петровна, прижав ладонь к груди, присоединилась к нему у окна.

— Боже правый… Вы только посмотрите на них! — её голос дрожал. — Какая ярость! ОМОН отступает! Они сносят всё на своём пути!

— Это не митинг — это крестовый поход, — сдавленно произнёс Александр, глотая воздух. — Если они войдут в здание… нас растерзают.

В кармане пиджака мэра завибрировал его личный, зашифрованный телефон. Сердце ёкнуло – возможно, отчёт от начальника полиции? Он рванул трубку к уху.

 — Да!

— Здравствуйте, Анатолий Иванович, — раздался в трубке низкий, спокойный, почти гипнотический голос. В нём не было ни капли волнения. — Вас беспокоит владелец «Свечи».

— Сейчас крайне неудачный момент для обсуждения ваших проблем! — рявкнул Раевский, пытаясь перекричать гул с улицы.

— О, мои проблемы подождут. Я звоню по поводу ваших, — голос на другом конце провода звучал так, будто его обладатель смотрел на всё происходящее с высоты. — Вижу, ваши официальные структуры… не справляются. У меня есть ресурсы, чтобы навести порядок. Здесь и сейчас. Но вы понимаете… счета за срочные услуги всегда выше.

Анатолий Иванович сжал трубку так, что кости пальцев побелели. Гордость и ярость поднимались комом к горлу.

— Я не нуждаюсь в услугах частных лиц для поддержания порядка в своём городе!

В этот момент толпа на площади рванулась вперёд, смяв очередной кордон. Ирина ахнула и отшатнулась от окна.

— Анатолий Иванович, они прорываются! Они у входа! — вскрикнула она, и в её голосе зазвенела настоящая паника.

— Соглашайтесь! — жёстко, не оставляя возражений, произнёс Александр Николаевич, его лицо исказил страх. — Или мы все здесь погибнем!

Раевский замер. Он видел разъяренную толпу, слышал треск дверей на первом этаже. Он чувствовал вкус страха – металлический и противный. Ненависть к себе за эту слабость смешалась с животным инстинктом выживания.

— Ладно… — он выдохнул слово, чувствуя, как почва уходит из-под ног. — Делайте. Немедленно.

— Разумный выбор. Наблюдайте, — последовал лаконичный ответ, и связь прервалась.

Не прошло и трёх минут. Сначала они появились на периферии – небольшие, слаженные группы в матовой черной экипировке без опознавательных знаков. Они не бежали, а двигались стремительно и целенаправленно, как хирургические инструменты. Не было криков, предупреждений. Только короткие, хлёсткие команды, негромкие хлопки спецсредств и мгновенное, методичное подавление сопротивления. Толпа, еще секунду назад бывшая монолитом ярости, начала разваливаться на части, как гнилая ткань.

— Невероятно… — прошептал Александр, вжимаясь в стекло. — Они… они их просто растворяют.

Уже через пятнадцать минут на площади оставались лишь кучки деморализованных, задержанных людей и полицейские, которые с недоумением и облегчением переводили дух.

В кабинет стали поступать сообщения от шефа охраны: «Анатолий Иванович… главари… они… ликвидированы. Все».

— Так быстро? — голос мэра осип. Он обернулся к замам. Ирина опустилась в кресло, проводя рукой по лицу. Александр вытирал платком шею.

— Серьезные ребята, — глухо констатировала Ирина, но в её глазах читалось не только облегчение, но и ужас.

Анатолий Иванович отошёл от окна. В ушах стояла оглушительная тишина, прорываемая лишь тиканьем настенных часов. Он ощущал тяжесть на плечах – невидимую, но неподъёмную. Он только что подписал долговую расписку, сумму в которой определял кредитор.

«Чем я буду платить по этому счету?» — тихо, самому себе, прошептал он, смотря в пустоту.

— Нужно… нужно восстанавливать порядок, — голос Александра прозвучал неестественно бодро, пытаясь вернуться к рутине. — Людям нужно показать, что власть контролирует ситуацию.

Раевский машинально кивнул. Но тревога, холодная и липкая, уже поселилась глубоко внутри, предвещая, что настоящий шторм только начинается.


В кабинете Бориса Петровича, главы «Фурсика», царила холодная, дорогая роскошь. Хромированные поверхности отражали приглушенный свет, а за массивным столом из черного дерева сидел человек, чья прямая, неестественно жесткая спина не позволяла ему развалиться в кресле. Напротив, в темном кресле, почти растворяясь в тенях, сидел лысый монах. Его руки, сложенные на коленях, были неподвижны.

— Видишь ли, мудрый человек, — голос Бориса Петровича был низким, с металлическим отзвуком, будто звучал не из гортани, а из глубин титанового стержня, заменявшего ему позвоночник. — Раньше я был согнут пополам. Буквально. Жизнь – сплошная боль. Теперь же, — он отстучал костяшками пальцев по ручке кресла, — я стал прочнее. Надежнее. Больше ничто не может меня сломить.

Монах не шелохнулся. Лишь в уголках его глаз заплясали едва уловимые лучики морщин – подобие улыбки, лишенной тепла.

Борис Петрович махнул рукой, отбрасывая личные истории.

— Ладно, к делу. Наш любезный «сосед», «Три ноги», окончательно обнаглел. Пора напомнить Василию Артемьевичу, что на рынке есть только один король. И король этот – я.

---

В это время в своем кабинете Василий Артемьевич пытался вникнуть в отчеты. Бумаги по производству мармеладок расплывались перед глазами. Воздух был спертым и сладковатым.

Дверь открылась, впуская Петра с очередной стопкой документов.

— Василий Артемьевич, добрый день! — ассистент аккуратно положил папки на край стола. — Документация по новому водопроводу от Борисыча. Настаивает на срочном подписании.

— Оставь, — буркнул Василий, с неохотой беря ручку. — Улучшат они нам водоснабжение… У нас тут в цехах бардак, а они про трубы думают.

Петр, почуяв бурю, ретировался. Василий с грехом пополам подписал бумаги и, решив размяться, отправился в цех.

Тишина поразила его сразу. Гул машин, обычно оглушительный, сменился звенящей, тревожной тишиной. Несколько оставшихся рабочих копошились у конвейера с видом загнанных зверей.

— Эй! — голос Василия гулко отозвался в почти пустом цеху. — Где народ? Общая пьянка объявлена?

Рабочие переглянулись.

 — Да мы тут… — начал один, потупившись.

— По здоровью… не выходят, — мрачно добавил второй.

— Со столовой беда. Отравились. Все в сортире торчат, — выпалил третий, не сдерживаясь.

Василий почувствовал, как кровь ударила в голову. Он развернулся и молнией помчался назад, в кабинет.

— ПЁТР! — его крик эхом прокатился по коридору.

Ассистент влетел в кабинет, заставая начальника в состоянии, близком к апоплексическому удару.

— Василий Артемьевич, я…

— Отравились?! Какого чёрта?! Это как вообще возможно?!

— Дело в том… — Пётр замялся, — поставщик сменился. Качество… упало. Нормальная еда теперь, говорят, только в «Свече»…

— В «СВЕЧЕ»?! — взревел Василий. — Да мы им золотые горы платим за контроль качества! Это саботаж!

Не в силах совладать с яростью, он ринулся к мужскому туалету. Картина, открывшаяся ему, была достойна кисти Босха. Десятки рабочих стояли в немой очереди перед рядом кабинок. Лица были землистыми, позы – напряжёнными.

— Долго уже тут прохлаждаетесь? — ядовито спросил Василий, прислонившись к косяку.

— Часа два, не меньше, — просипел один из стоящих. — А двое там, — он мотнул головой в сторону двух кабинок, — уже больше часа не выходят. Как в танке.

Из-за дверей доносились красноречивые звуки: бульканье, стоны, яростный треск разматываемой бумаги и сдавленная матерная ругань.

— Валерьич! Воды нет! Смыть нечем! — донёсся голос из одной кабинки.

— У меня тут, блин, обратный потоп начался! Из унитаза фонтанирует!

—Да тут тебе не сортир, а группа риска!

Василий, собрав остатки самообладания, спросил:

 — По большому или по маленькому?

— По БОЛЬШОМУ! — хором, с надрывом, ответила очередь.

Василий выскочил из ужасающего помещения и, зайдя в свой кабинет, бросил взгляд в окно. То, что он увидел, добило его окончательно. Несколько отчаявшихся работников, не дождавшись очереди, устроили импровизированный туалет прямо у стены фабрики.

— ПЁТР! — заорал он, хватая трубку вахты. — СИЮ ЖЕ СЕКУНДУ!

Пётр влетел в кабинет, заставая начальника бледным, с трясущимися руками.

— Василий Артемьевич…

— ВСЁ! КОНЕЦ! — прошипел Василий. — Закрываю фабрику! До выяснения! Этот цирк на выезде окончен!

— Но… план… продажи… — попытался вставить Пётр.

— К ЧЁРТУ ПЛАН! — взревел Василий. — Это не производство, а сплошной срач! В прямом смысле этого слова! Сначала наведём тут человеческие условия, а потом будем думать о мармеладках!

— Как скажете, — безропотно кивнул Пётр и исчез.

Василий рухнул в кресло. В голове стучало: «Здоровые работники — здоровый бизнес». Теперь это была не просто корпоративная мантра, а единственный выход из кошмара, в который превратился его день.


Алексей Степанович продирался сквозь болотистую чащу, и каждый его шаг сопровождался противным, хлюпающим звуком. Утренний туман цеплялся за голые ветки, превращая лес в призрачное, негостеприимное место. Воздух был тяжёлым и влажным, пах гнилой листвой и стоячей водой.

— Чёрт бы побрал эти сапоги! — сквозь зубы пробормотал Алексей, споткнувшись о скрытую под водой корягу. Нога его со свистом выскользнула из сапога, и он с остервенением шлёпнулся в ледяную, жидкую грязь. — Твою мать!

С проклятиями он нащупал под водой ускользнувший сапог, с силой выдернул его и, стоя на одной ноге, с трудом натянул на промокший носок. Холод пронизывал до костей. Он двинулся дальше, проклиная всё на свете.

Когда измождённый, весь в грязи, он наконец выбрался на окраину деревни Бурцево, его уже поджидала бабушка Валя, неподвижно сидевшая на заветренной скамейке у своего покосившегося дома.

— Ох, Алексей Степанович! Долгонько же вас болото держало. Заходи в избу, греться будем, щей горшочек на печке стоит, — позвала она, прищурившись.

— Здравствуйте, бабушка. Не до отдыха, — отрезал Алексей, счищая с брюк комья грязи. — Дело срочное. Ваш скот, солдаты…

— Хоть чаю испей, с дороги-то, — не унималась старуха, но Алексей уже шёл прочь, к мрачному, серому зданию на отшибе.

Дорогу ему перешли двое солдат в щегольской, но устаревшего образца форме. Они шли размашисто, не обращая на него никакого внимания. Один из них, проходя, громко сплюнул себе под ноги. Алексей остановился, проводив их взглядом. Мурашки побежали по спине.

«Что за дьявольщина?» — мелькнуло у него в голове, но он тряхнул головой и решительно направился к зданию.

Внутри царила не тишина, а деловой, привычный гул. Немцы в той же форме, что и те двое, сновали по коридорам, неся папки, о чём-то переговариваясь на своём гортанном языке. Они смотрели сквозь него, как сквозь пустое место. Алексей, чувствуя себя невидимкой, пробрался к массивной дубовой двери в конце коридора, где стояли двое часовых.

— Мне нужно внутрь, — заявил он, стараясь придать голосу твёрдости.

Один из часовых бесстрастно постучал, получил отклик из-за двери и жестом велел ему зайти.

Кабинет был просторным, аскетичным. За большим письменным столом, заваленным картами и бумагами, сидел пожилой человек с знакомыми до боли усами и прядью седых волос, спадавших на лоб. Алексей замер на пороге, сердце его колотилось где-то в горле. Он смотрел на Адольфа Гитлера, который снял очки для чтения и приветливо улыбался.

— Ах, Алексей Степанович! — произнёс он на чистом русском, лишь с лёгким акцентом. — Прошу, садитесь. Дорога была тяжёлой? Болота наши не жалуют чужаков.

Алексей, не отрывая от него взгляда, машинально опустился в кресло. Его мозг отказывался верить. Гитлер между тем поднялся и налил в фарфоровую чашку крепкого чая, предложив ему и блюдце с печеньем.

— У меня к вам дело, — сдавленно начал Алексей, игнорируя чай. — Ваши солдаты терроризируют деревню. Уводят скот. Это должно прекратиться.

Гитлер нахмурился, и на его лице на мгновение мелькнула та самая, знакомая по хроникам, вспышка гнева. Он резко дёрнул за шнур звонка. В кабинет вошёл тот самый генерал.

— Генерал! — голос фюрера стал стальным, без тени добродушия. — Немедленно увести всех людей из деревни. Никаких контактов с местными. Это приказ.

Генерал вытянулся в струну и выскочил из кабинета. Алексей сидел в ошеломлённом молчании.

«И зачем меня сюда посылали?» — думал он. — «Один звонок…»

— Как вам… удалось? — наконец выдавил он, не в силах сдержать любопытство.

Гитлер снова превратился в добродушного старика. Он откинулся на спинку кресла.

— О, это долгая история. Хитрость, молодой человек, и дисциплина. Я съедал через секретный тоннель в моём бункере. Долго путешествовал по Южной Америке. А здесь, в России, искать меня было бессмысленно — кто поверит, что я тут? — он усмехнулся. — А в бункере застрелился мой двойник. Один из охранников, преданный до фанатизма. Он сделал это добровольно, чтобы отвести подозрения.

— Но… но были же экспертизы, — вдруг вспомнил Алексей, — обломки челюсти, зубы… ДНК подтвердило, что это были ваши останки.

Лицо Гитлера стало маской. Его глаза сузились, в них на мгновение блеснул холодный, хищный огонёк.

— ДНК? — он тихо рассмеялся. — Это был очень рискованный ход. Часть моего генетического материала была… заблаговременно вживлена ему. Сталин, конечно, заподозрил неладное. Его агенты рыскали повсюду. Но доказательств у него не было. А я… я уже был далеко.

Он помолчал, глядя в окно на ухоженные поля.

— А теперь я фермер. Лучший в регионе, — с гордостью сказал он, и его тон вновь стал мирным. — Использую передовые технологии. Поставляю экологически чистые продукты. Вы не представляете, какое это наслаждение — видеть, как растёт то, что ты посадил своими руками.

Алексей молчал, пытаясь переварить услышанное.

— Мне пора, — наконец поднялся он.

— Момент! — Гитлер вскочил и подошёл к большому холодильнику. — Забирайте! Мои помидоры, огурцы, яблоки. Молоко от своих коров, сыр, творог. Всё наивысшего качества!

Он вручил Алексею тяжёлую корзину, полную продуктов. Тот, всё ещё ошеломлённый, взял её.

Выйдя на улицу, Алексей глубоко вдохнул прохладный вечерний воздух. Он нёс не просто продукты, он нёс в своих руках немыслимый, сюрреалистичный кусок истории. Он посмотрел на огни в окне бабушки Вали и понял, что ему сейчас нужен не отчёт начальству, а тишина, чай и время, чтобы просто посидеть и подумать. Подумать о том, как причудливо может поворачиваться жизнь. И о том, что правда почти всегда оказывается страннее любого вымысла.

Часть 6)

Сырость въедалась в кости, а серый свет, сочившийся из-за решётки в потолке, казалось, впитывал все краски жизни. В этой каменной могиле Дятлов уже потерял счёт дням, его мир сузился до четырёх заплесневелых стен. Мысли метались меж отчаянием и бессильной яростью.

Внезапно его насаждение пронзил шёпот, показавшийся сначала порождением больного сознания.

— Дятлов!

Он вздрогнул и поднял голову. За решеткой, в полумраке коридора, стояло нечто невообразимое. Арнольд, в своём ослепительно-пёстром клоунском наряде, улыбался во весь рот. Его грим, яркий и нелепый, казался кощунственным на фоне тюремной гнетущей серости.

— Арнольд? Ты… это как? — Дятлов вскочил, не веря своим глазам. — Ты спятил окончательно? Тебя тут в момент пристрелят!

— Скучаю без твоих речей о свободе, — парировал Арнольд, и его голос прозвучал непривычно серьезно. Быстрым движением он просунул между прутьев заточенный кусок металла. — Держи. Может пригодиться. Только сиди тихо. Друзья уже рядом, роют подкоп.

— Роют подкоп? — Дятлов с презрением лязгнул заточкой по решётке. — Они до меня только к следующему Рождеству докопаются! Я не намерен тут сидеть сложа руки!

— Они уже здесь, — ухмыльнулся Арнольд и, как призрак, растворился в темноте.

Дятлов, сжимая в потной ладони холодный металл, затаил дыхание. Сначала он услышал едва различимый скрежет, потом — тихое шуршание. И вдруг в углу камеры, у самого пола, несколько плиток провалилось внутрь с глухим стуком. Из образовавшейся дыры, осыпая землю, вынырнуло три знакомых лица: Эмми с синими кудрями, меланхоличный Бобо и тощий Фредди.

— Сюрприз! — прошипела Эмми, сияя безумной улыбкой.

—Давай, мертвец! — скомандовал Фредди, протягивая руку.

Дятлов уже было двинулся к ним, как вдруг тяжёлые шаги гулко отозвались в коридоре. Клоуны мгновенно юркнули обратно в дыру. В камеру, зевнув, ввалился тучный надзиратель с заспанным, обрюзгшим лицом.

— Что, Дятлов, соскучился?.. — начал он и замер, уставившись на дыру в полу и на заключённого, застывшего в нелепой позе в проёме. — Да ты что, гад! Побег?!

Он рванулся вперёд, цепкими пальцами впиваясь в плечо Дятлова.

 — Не дёргайся!

— Отстань! — взревел Дятлов, пытаясь вырваться.

Толстяк, фыркая, надавил на кнопку рации на плече.

— Тревога! Камера 42Б! Побег!

Трое охранников уже бежали по коридору. Толстяк, не отпуская Дятлова, потащил его прочь от подкопа.

— Я тебя проучу, мразь! Весь карцер отмоешь! — рычал он.

В отчаянии Дятлов вспомнил о заточке. Ловким, отчаянным движением он выхватил её и с силой воткнул в мясистое предплечье тюремщика.

— А-а-а! Тварь! — взвыл тот, отпуская хватку и отскакивая.

В этот миг из-за спины надзирателя, словно из ниоткуда, возник Арнольд. В его руке с коротким размахом сверкнула самодельная бита. Раздался глухой, костяной хруст. Тучный надзиратель замер и без сознания рухнул на цементный пол.

Дятлов и Арнольд рванулись обратно в камеру. Картина, открывшаяся им, была сюрреалистичной: трое охранников, вызванных толстяком, лежали на полу без сознания. Над ними, переведя дух, стояли Эмми, Бобо и Фредди — в руках одного была монтировка, у другого — отрезок трубы, у третьего — увесистый гаечный ключ.

— Шевелись, герой! — крикнула Эмми, затягивая его в тесную, сырую нору.

— Крышу сносит! — ликовал Фредди, пропуская их вперед.

Дальше был извилистый, тёмный лабиринт, пахнущий землёй и страхом. Они ползли, спотыкались, слыша за спиной нарастающий гул погони. Наконец, впереди брезжил слабый свет. Свежий, холодный воздух ударил в лицо.

Они вывалились на свободу в глухом переулке за территорией тюрьмы. Арнольд, запыхавшийся, с размазанным гримом, поднял кулак в победе.

— Получилось! Чёрт возьми, получилось!

Дятлов, стоя на коленях, жадно глотал воздух. Он обернулся и увидел своих спасителей — грязных, запыхавшихся, но сияющих. Сердце его бешено колотилось.

— Я свободен… — прошептал он, и в голосе прозвучало невероятное облегчение. — Спасибо. Я вам обязан.

— Обязан? — перебил его Арнольд, и его улыбка внезапно стала хитрой и опасной. — Отлично. Тогда запомни: теперь ты играешь по моим правилам. И первое правило — немедленно в цирк. Пока они не подняли на уши весь город.


Часть 7 "Тень восстания".

В просторном, строгом зале заседаний мэрии царила напряженная тишина, нарушаемая лишь шелестом переворачиваемых страниц и приглушенным гулом компьютеров. Длинный стол из полированного дуба был уставлен техникой и аккуратными стопками документов. Анатолий Иванович Раевский медленным, тяжелым взглядом окинул своих заместителей. Его глаза, словно сканеры, задержались на самодовольном лице заместителя по экономической политике, Андрея Сергеевича, который едва сдерживал ухмылку.

— Коллеги, — голос мэра прозвучал низко и властно, заставив всех встрепенуться, — пришло время отчитаться о проделанной работе. Начнем с Бориса Константиновича. Ремонт дорог. Что у нас тут?

Борис, потирая руки, пустился в пространный отчет, сыпля цифрами и процентами. Раевский кивал, впитывая информацию, его лицо оставалось непроницаемым. Затем слово было дано Ирине Петровне, потом заму по ЖКХ. Наконец, очередь дошла до Александра Николаевича. Мэр отложил ручку и устремил на него холодный взгляд.

— Александр Николаевич, — его голос стал заметно жёстче, — «Круглоголовые». Ваш отчёт.

Александр нервно поправил галстук.

— Ситуация, Анатолий Иванович, к сожалению, остаётся сложной. Полиция не справляется с их напором. Они продолжают жечь книги, устраивать беспорядки и… кататься на лыжах.

Раевский с отвращением покачал головой.

— А манекены? Когда улицы города наконец-то будут от них очищены?

— Это… это не совсем в моей компетенции, — замялся Александр, избегая прямого взгляда.

— Я лично поставил вам эту задачу! — мэр ударил ладонью по столу, заставив всех вздрогнуть. — Спецназ разобрался с язычниками! Все силы полиции в вашем распоряжении! Или вы заняты чем-то более важным?

Александр побледнел. В зале повисла звенящая тишина.

— Что вы делали вчера вечером? — неожиданно спросил Раевский, его голос стал тихим и опасным.

— Я… работал, — сдавленно выдавил Александр.

— Работал? — мэр поднял бровь. — Интересно.

Тут вмешался Андрей Сергеевич, его голос прозвучал сладко и ядовито:

 — Прошу прощения, Анатолий Иванович, но вчера вечером Александр Николаевич весьма продуктивно проводил время в баре «У Гавриила» в компании нескольких офицеров полиции. Насколько мне известно, ни о каких операциях против «Круглоголовых» или уборке манекенов речи не шло. На меня поступило несколько… возмущённых звонков от жителей.

Александр остолбенел, уставившись на коллегу с немым укором. Раевский медленно кивнул, его лицо выражало ледяное удовлетворение.

— Благодарю, Андрей Сергеевич, за оперативность. — Он перевёл взгляд на Александра. — Скажите, такое поведение соответствует должности заместителя мэра по безопасности?

Александр молчал, его рот беспомощн открывался и закрывался.

— Я ценю вашу прежнюю работу, — продолжил мэр, — но подобная халатность и пренебрежение обязанностями непростительны. Вы уволены, Александр Николаевич.

В зале пронёсся сдержанный шёпот. Раевский поднял руку, требуя тишины.

— Гавриил Романович, встаньте. С этого момента вы — новый заместитель по региональной безопасности и информационной политике. Поздравляю. Не подведите.

Гавриил Романович, мужчина с невозмутимым, твёрдым лицом, кивнул.

— Благодарю за доверие, Анатолий Иванович. Я его оправдаю.

Александр, казалось, только сейчас осознал весь ужас происходящего.

— Анатолий Иванович, прошу, дайте мне шанс исправиться! Я…

— Решение принято, — холодно отрезал Раевский. — Покиньте зал.

Когда дверь за спиной бывшего зама закрылась, мэр обвёл взгляд оставшихся.

— Коллеги, продолжаем. У нас много работы.

---

Анатолий Иванович после собрания тяжело опустился в кресло в своём кабинете. Дневные заботы — дороги, «Круглоголовые», манекены — отступили на второй план, вытесненные одним-единственным разговором, что звенел в его ушах.

Флэшбэк

— Алло, — голос мэра прозвучал устало.

— Анатолий Иванович, здравствуйте. Говорит владелец «Свечи». Полагаю, настало время вернуть небольшой долг, — раздался в трубке спокойный, бархатный голос, не предвещавший ничего хорошего.

Раевский сжал трубку так, что кости пальцев побелели.

 — Что вам нужно?

— В свете последних событий, вам следует оформить разрешение на въезд в город для вашего бывшего первого заместителя, Носа. Выполните это — и мы квиты.

— Носа? — мэр фыркнул. — Вы с ума сошли? Я не намерен возвращать в город этого безумного консерватора! Он много чего натворил!

— Анатолий Иванович, я настоятельно рекомендую выполнить нашу договорённость. В противном случае мне придётся искать… альтернативные пути решения вопроса. Обдумайте это. — На том конце положили трубку.

Раевский в ярости швырнул телефон на диван. Он прошёлся по кабинету, сжав кулаки. Затем, сдавленно выдохнув, подошёл к столу и резко нажал на кнопку вызова секретаря.

— Мария, подготовьте мне разрешение на въезд для Носа. Немедленно.

Конец флэшбэка

Его вернул к реальности резкий звонок телефона. Сердце ёкнуло. Он знал, кто это.

—Да, — бросил он в трубку.

— Анатолий Иванович! — голос владельца «Свечи» звучал почти дружелюбно. — Благодарю за оперативность. Мудрое решение. Теперь давайте обсудим следующий шаг.

— Какой ещё шаг? — мэр почувствовал, как по спине пробежал холодок.

— Я считаю, что Нос должен быть восстановлен в своей прежней должности первого заместителя. Это будет наилучшим решением для стабильности города.

— Нет! — взорвался Раевский. — Сделка выполнена! Мы рассчитались! Нос не получит никакой власти!

— Анатолий Иванович, подумайте ещё раз. Его опыт мог бы быть крайне полезен…

— Я сказал НЕТ! — проревел мэр и с силой швырнул трубку на аппарат, разбив ее вдребезги.

Он тяжело дышал, глядя на осколки пластика. Чувство выполненного долга смешалось с липким, тошным страхом. Он только что впустил в город демона, а теперь этот демон требовал себе трон. Каждый шаг, каждое решение отдавалось гулким эхом непредсказуемых последствий.

— Чёрт возьми, — прошептал он, сжимая виски. — Быть мэром — это как играть в шахматы с дьяволом, который всегда забирает твои фигуры себе.


Тяжёлая стальная дверь квартиры Василия Артемьевича с глухим щелчком отъехала в сторону, впуская его в стерильную, гробовую тишину. Воздух внутри был неподвижным и холодным, пахнущим одиночеством и дорогой электроникой. Он сбросил пальто на монолитный бетонный крюк, и эхо от этого жеста раскатилось по пустому пространству лофта. Сегодняшний день висел на нём гирями: вонь больничного туалета, бледные лица рабочих, бессильная ярость. Одна мысль, навязчивая, как зубная боль, висела в его голове: кто подсунул те проклятые продукты? Кто решил поставить на нём крест?

Дверь за ним захлопнулась, окончательно отсекая внешний мир. Его взгляд упал на пыльную бутыль от «Вдовы Клико», закатившуюся под подоконник пять лет назад на какой-то из бесчисленных вечеринок. Горькая усмешка тронула его губы.

— Время-то как летит, а? — пробормотал он пустоте.

Он прошёл в ванную, щёлкнул выключателем. Яркий свет холодного неона выхватил его отражение — усталое, осунувшееся лицо с запавшими глазами. Он с силой провёл ладонями по лицу, словно пытаясь стереть с себя этот день, затем наклонился, чтобы плеснуть в лицо ледяной воды.

И в этот миг его отражение дрогнуло. Контуры поплыли, стекло задрожало, будто его нагрели докрасна. Из искажающейся глубины, сквозь слои иного мира, на него уставилось другое лицо — аскетичное, безволосое, с глазами-пустошами. Василий резко выпрямился, отшатнувшись.

Прямо за ним, в отражении, стоял лысый монах. В его руке, сжимающей рукоять из темного дерева, мерцал длинный бронзовый клинок.

Василий рванулся вперед, инстинктивно вжимаясь в раковину. Он обернулся. Монах был уже здесь, в реальности. Беззвучный шаг, запах ладана и старой пыли.

— Ты не оставляешь мне выбора, — голос монаха был шелестом высохших листьев.

Клинок взметнулся вниз, точно клюв хищной птицы. Василий, движимый животным адреналином, успел схватить заморскую руку монаха, костлявую и невероятно сильную. Мускулы на его руках вздулись от напряжения. Он понимал — это надолго.

— Ах ты, шайтан полосатый! — прохрипел Василий и, собрав все силы, с силой ударил ребром ладони по запястью противника.

Нож с лязгом отлетел в угол. Но прежде чем Василий смог сделать следующий шаг, монах нанес ему короткий, точный удар ребром ладони в бок шеи. Мир взорвался белой болью, ноги подкосились, и он грузно рухнул на кафель.

— Не так быстро, — прошептал монах над ним, его пальцы, холодные и цепкие, как стальные клещи, обвились вокруг горла Василия.

Темнота накатывала волнами, давя на глаза, вытесняя кислород. Он барахтался, царапая скользкий пол, пытаясь вырвать эти пальцы. Сознание уплывало. И вдруг...

Тень, больше похожая на сгусток мрака, чем на человека, отделилась от стены. Высокая фигура в серой, струящейся мантии. В её руке вспыхнуло серебряное лезвие, окутанное морозным, тёмно-синим сиянием.

— Оставь его! — голос прозвучал низко и властно, заполнив всё пространство.

Владелец «Свечи» двинулся вперёд, его атака была молниеносной и беззвучной. Монах, отбросив Василия, метнулся навстречу. Два призрака сошлись в немой, яростной схватке где-то на периферии его сужающегося сознания. Василий, кашляя и хватая ртом воздух, пополз прочь, в сторону кухни. Последнее, что он увидел перед тем, как провалиться в небытие, — это переплетение теней и холодное сияние двух клинков.

...

Его сознание вынырнуло в вихре звуков. Громоподобный грохот литавр, пронзительный вой скрипок, торжествующий медный глас трубы. Он сидел в бархатном кресле, а вокруг него, под сводами огромного концертного зала, гремели овации. Он был в смокинге.

— Василий Артемьевич, ваш выход! — чей-то настойчивый голос позвал его из-за кулис.

Ноги сами понесли его на сияющую сцену. К роялю. Он сел, и его пальцы сами легли на клавиши. Зал замер. Он играл. Сначала это были те самые, вызубренные в консерватории пьесы, но потом что-то пошло не так. Память отказала. И тогда он начал импровизировать — дико, нервно, срываясь на какофонию.

Последний аккорд прозвучал как удар грома. Тишина. И вдруг из партера поднялся мужчина с ядовитым лицом и блокнотом.

— Что это было?! — взвизгнул он. — Это профанация! Позорище! Вы сбили весь ритм, уничтожили гармонию! На экзамене за такое выгоняют!

Зал взорвался. Аплодисменты сменились свистом, улюлюканьем, градом оскорблений. Он стоял один, беспомощный и голый, под осуждающими взглядами тысяч глаз.

...

Резкий, давящий спазм в шее вернул его в реальность. Он лежал на холодном полу собственной гостиной. В ноздри ударил резкий запах меди и озона. Вокруг был хаос: перевёрнутый столик, разбитая ваза, на паркете — тёмные, липкие брызги.

Василий с трудом поднялся, опираясь на тумбу. Голова раскалывалась.

— Что за чёрт... — прохрипел он, пытаясь собрать в кучу обрывки воспоминаний. Борьба. Тени. Ножи.

Боль настойчиво твердила одно: сейчас не время расследований. Сейчас — только сон. Он, пошатываясь, побрёл в спальню, повалился на кровать, не раздеваясь. Тени от минувшей битвы ещё шевелились в углах комнаты, сливаясь с надвигающимися кошмарами глубокого, тревожного сна.

Часть 7)

Город взорвался гулом колоколов и ликующим криком толпы. Казалось, каждый житель вышел на узкие, вымощенные булыжником улочки, чтобы стать свидетелем невероятного зрелища. Из-за поворота, раздирая воздух пронзительным звуком фанфар, появилась золочёная карета, запряжённая шестёркой вороных жеребцов в богатейшей сбруе, сверкавшей на солнце. В её окне, как идол в нише, восседал тот, чьё возвращение обсуждали шёпотом все последние недели — высокопоставленный чиновник Нос. Его лицо было невозмутимо, а знаменитый профиль с горделивым, длинным носом казался высеченным из старого мрамора.

— Ура! Нос! — кричала толпа, захлёбываясь от восторга, в воздух летели цветы и конфетти.

Карета остановилась. Лакей в ливрее бросился открывать дверцу. Нос появился на подножке, и толпа затихла на мгновение, заворожённая. Он был облачён в камзол из тёмно-синего бархата, расшитый причудливыми серебряными узорами, при шпаге и в треуголке с белоснежным страусовым пером. Его движения были отточены и полны театральной грации.

— Как приятно вновь ступить на землю моего дорогого города! — его голос, громкий и поставленный, легко парил над головами горожан. Ответом ему стал новый взрыв ликования.

И тут же, словно из самой тени кареты, к нему приблизилась высокая, худая фигура в простой серой мантии с глубоким капюшоном, наброшенным на лицо.

— Нос. Добро пожаловать домой, — произнёл владелец «Свечи», и его голос был едва слышен на фоне восторженного гула толпы, но Нос уловил каждый звук.

— Mon ami! — воскликнул Нос, и его лицо озарилось искренней, но быстро сдержанной улыбкой. Он с силой пожал протянутую руку в перчатке. — Comment ;a va? Твоя «Свеча» всё ещё освещает нам путь?

— Ярче, чем когда либо. Но сейчас не время для светских бесед. Пройдём ко мне, — без эмоций ответил человек в мантии и жестом указал на массивное, мрачное здание неподалёку, больше похожее на крепость.

Кабинет поражал контрастом с уличной помпой. Здесь царила строгая, почти монастырская роскошь: тёмное дерево, стены, уставленные фолиантами в кожаных переплётах, тяжёлые портьеры, глушащие любой звук. Нос, сбросив перчатки, с удовольствием опустился в кожаное кресло.

— Наконец-то ты здесь. Твоё возвращение как нельзя более кстати, — начал хозяин кабинета, принимая свою привычную позу — пальцы, сложенные домиком. — Как дорога?

— Magnifique! — Нос откинулся на спинку. — Деревня, знаешь ли, достигла невиданного расцвета. Но люди… Oh, ces gens… Они недовольны. Им претит кланяться, чтить старые устои, пользоваться серпами вместо комбайнов…

— Традиции — это стальной каркас нации! — голос из-под капюшона прозвучал резко и металлически. — Без них мы превратимся в толпу безродных космополитов.

— Absolument vrai, мой друг, ты абсолютно прав, — вздохнул Нос, поглаживая рукоять шпаги. — Но загнать современных людей обратно в прошлое — задача титаническая.

Он помолчал, вглядываясь в лицо собеседника, скрытое тенью.

— Двадцать лет… Целая эпоха. Я многое понял и о людях, и о собственном предназначении.

Владелец «Свечи» медленно кивнул, будто вспоминая общую юность.

— Но сейчас не время для ностальгии. Тебе предстоит работа. Срочная. Те самые устои, что ты любишь, под угрозой. И враг уже у ворот.

...

В это время из окна своего кабинета в мэрии, стиснув зубы до хруста, за всей этой сценой наблюдал Анатолий Иванович Раевский. Его лицо было искажено отвращением.

— Цирк, — прошипел он, с силой сжимая ручки кресла. — Ярмарочный балаган! Он вернулся, чтобы вернуть нас в тёмные века, нарядив ретроградство в кружева и бархат!

...

Тем временем в кабинете «Свечи» Нос уже излагал своё видение: жёсткая вертикаль власти, основанная на почитании традиций, воспитание молодёжи в духе консервативных ценностей, тотальный контроль за любыми проявлениями «опасного вольнодумства». Его собеседник внимательно слушал, лишь изредка задавая уточняющие вопросы точными, как скальпель, репликами. Оба понимали — битва между прошлым и будущим неизбежна. И её исход решится не на праздничных площадях, а в тихих, подобных этой, комнатах, где пахнет старыми книгами и холодной сталью.

Нос, отхлёбывая вино, обдумывал слова союзника, пока за окном гремел праздник, а мэр в своём кабинете уже строил планы контрнаступления.


В душном, слабо освещённом кабинете Дятлова пахло пылью и старыми книгами. Заваленный бумагами стол, пара расшатанных стульев и несколько выцветших чёрно-белых фотографий на стенах — вот и вся обстановка. Дятлов, обложившись отчётами о городских беспорядках, боролся со сном. Буквы расплывались перед глазами, веки тяжелели, и наконец его голова грузно упала на груду документов.

В этот момент дверь скрипнула. В проёме возникла худая, сгорбленная фигура в потрёпанном пиджаке. Его волосы были всклокочены, а в широко раскрытых глазах плясали безумные огоньки. Незнакомец, крадучись, как тень, подобрался к столу и с жадностью вцепился пальцами в лежащие на столе бумаги.

— Эй! — Дятлов рывком поднял голову, инстинктивно хватая незнакомца за запястье. — Руки прочь! Ты что творишь?!

— Мне нужно… они мои… — захлёбываясь, просипел незнакомец, с неистовой силой пытаясь вырвать документы.

Завязалась отчаянная, жёсткая борьба. Они метались по кабинету, сшибая стулья, рвая бумаги в клочья. Дятлов, задыхаясь от ярости, чувствовал, как по его рукам разливается адреналин. Внезапно дверь распахнулась, и внутрь ворвалось двое охранников.

Один из них бросился на незнакомца, с силой прижимая его к стене.

Второй помог скрутить ему руки. Бормоча что-то бессвязное, забредший безумец был быстро выдворен прочь. Дятлов, поправляя одежду, тяжело дышал.

В дверях возник Арнольд. Его клоунский наряд казался ещё более нелепым в этой мрачной обстановке.

— Что это был за псих? — выдохнул Дятлов, вытирая платком пот со лба.

— Да так, местный… оригинал, — отмахнулся Арнольд, лениво обводя взглядом кабинет. — Сбежал из лечебницы. Помешан на бумагах, особенно на официальных. Вечно ищет в них тайные смыслы.

— И как он сюда просочился? — проворчал Дятлов.

— У сумасшедших свои тропы. Но я не за этим, — голос Арнольда стал деловым. — Менты поутихли. Новый замминистра по безопасности, этот… Гавриил, все силы бросил на «Круглоголовых» и манекенов. Нам дали передышку.

В глазах Дятлова вспыхнула надежда.

— Значит, пора действовать? Готовить восстание?

— Уже в процессе, — кивнул Арнольд. — Твоя задача — поднять народ. Сделай то, что у тебя лучше всего получается. Но, друг, без лишнего героизма, ясно?

Спустя четыре часа на главной площади города собралась внушительная толпа. Дятлов, стоя на шатком ящике, который принесли клоуны Арнольда, возвышался над людьми. Солнце слепило, но в его груди горел куда более яркий огонь.

— Люди! Граждане! — его голос, усиленный мощными лёгкими, рубил толпу, как топор. — Сколько можно терпеть это унижение? Нами правят кукловоды в своих барских кабинетах! Они режут бюджет, наш с вами бюджет, как праздничный пирог! Посмотрите вокруг! Во что превратили наш город? Одни руины да грязь! Цены ползут вверх, зарплаты — в пропасть! А они тем временем набивают свои карманы! Они забыли о нас! Так напомним же им о себе! — он с силой сжал кулак, и толпа ответила ему грозным рокотом. — Они не понимают слов? Будем говорить на языке, который им знаком — на языке дубины и камня!

Толпа взорвалась одобрительным гулом. Люди скандировали лозунги и размахивали самодельными плакатами. Клоуны Арнольда ловко перемещались в толпе, подливая масла в огонь.

— За народ! — пронеслось над площадью.

— В единстве — наша сила! — вторил ему другой клоун, высоко поднимая яркий транспарант.

— Они пытаются запугать нас! — гремел Дятлов. — Но когда мы вместе — мы непобедимы!

В это время по всему городу, как грибы после дождя, появлялись провокационные листовки и граффити. Их разносили и вешали на стены другие «артисты» цирка Арнольда. Горожане, выходя из домов, в изумлении останавливались перед этими призывами к бунту.

— Устроим им праздник! — крикнул Арнольд, появляясь рядом с Дятловым. Его лицо было искажено безумной ухмылкой. — Не просто бунт, а карнавал! Самый весёлый апокалипсис на их памяти!

Дятлов окинул взглядом море возбуждённых лиц и улыбнулся в ответ, его улыбка была холодной и решительной.

— Карнавал так карнавал! Покажем им, кто здесь настоящий хозяин!

Толпа, подхваченная всеобщим энтузиазмом, двинулась по улицам, превращаясь в грозную, праздничную реку. Воздух звенел от смеха, гнева и надежды. И в этот миг Дятлов почувствовал вкус настоящей силы. Победа была близка. Он чувствовал её.


Часть 8 "Иллюминат" (Финал 1 сезона)

Холодное утро окутало мэрию свинцовой дымкой, а воздух звенел от невысказанного напряжения. Анатолий Иванович Раевский, сгорбленный под тяжестью непростого года, вышел из здания в сопровождении своей свиты: заместителей и епископа Силуана. Их окружала немногочисленная, но бдительная охрана. Целью была встреча с другими градоначальниками и губернатором для подведения итогов и построения планов.

— Коллеги, все документы подготовлены? Никаких недочётов? — голос Раевского прозвучал устало, но собранно, пока он обводил взглядом серые улицы, ведущие к кортежу.

— Безусловно, Анатолий Иванович, — тут же откликнулась его заместительница, подбирая шаг. — Новый пакет социальных реформ полностью подготовлен к презентации.

— С моим подходом к безопасности регион станет неприступной крепостью, — добавил Гавриил Романович, поправляя галстук. — Потребуется лишь незначительное увеличение бюджетного финансирования.

— Андрей Сергеевич, ваш экономический отчет? — Раевский повернулся к заместителю, чья молчаливая ухмылка никогда не сулила ничего хорошего.

— Всё под полным контролем, Анатолий Иванович, — ответил тот, и в его голосе звенела странная, тревожная нота, будто он один знал шутку, которую вот-вот сыграют со всеми остальными.

И тут, словно из самой гущи утреннего тумана, материализовались призраки прошлого. Группа людей в камзолах, с напудренными париками и с шпагами на боку. Во главе них шёл Нос — его длинный профиль казался ещё более вызывающим при дневном свете. Он приблизился с театральным поклоном.

— Bonjour, Анатолий Иванович! Какая восхитительная встреча! — его голос звенел фальшивой восторженностью. — Сколько свершений, сколько перемен в нашем милом городе!

— Перемен? — Раевский нахмурился, стараясь сохранить холодную вежливость. — Конкретизируйте, о каких именно переменах вы говорите?

— О, перемены! — воскликнул Нос, разводя руками. — Они витают в воздухе, как музыка! Я говорю о возвращении к истокам, к тем золотым вековым традициям, когда долг перед народом не был омрачён суетой мнимого прогресса…

— Нос, я не понимаю ваших туманных намёков, — резко прервал его мэр. — Чего вы добиваетесь?

— Все эти ваши… нововведения, — продолжал Нос, игнорируя вопрос, — сколь бы блестящими они ни казались, должны уступить место вечным ценностям! Брак с технологией не всегда рождает счастье!

Епископ Силуан, пытаясь вставить слово, заметил:

— Возможно, вы имеете в виду, что необходимо найти баланс между традицией и современностью?

— Bien s;r, ваше преосвященство! — воскликнул Нос. — Но это лишь полправды! Мы должны вернуться к эпохе Просвещения, к её Золотому Веку! Культура XVIII и XIX столетий — вот нетленный идеал!

Увидев, что его высокопарные речи не находят отклика, лицо Носа исказилось презрительной гримасой. Маска учтивости спала.

— Что ж, позвольте мне изъясниться понятнее, дорогие мои! — его голос стал стальным. — Это — переворот!

Воздух вздрогнул. Единым, отточенным движением Нос и его сподвижники обнажили шпаги. Лезвия блеснули холодной сталью.

— Что вы делаете?! — вскрикнула Ирина Петровна, но её голос потонул в общем хаосе.

Нос сделал стремительный выпад. Острая сталь с тихим свистом разрезала воздух и с ужасающей лёгкостью вошла в грудь Раевского. В глазах мэра мелькнуло не столько страдание, сколько чистое, бездонное недоумение. Он рухнул на мокрую брусчатку, не успев издать ни звука. Почти мгновенно вслед за ним пали, пронзённые клинками, его заместители и епископ Силуан.

Охранники не шелохнулись. Их лица оставались каменными.

Не тронутым остался лишь Андрей Сергеевич. На его лице расплылась широкая, торжествующая ухмылка.

— Благодарю за содействие, Андрей Сергеевич, — холодно констатировал Нос, окидывая взглядом результат резни. — Ваша помощь в организации… нейтральности охраны была неоценима.

— Всегда готов к услугам тех, кто ценит подлинное наследие, — с насмешливым поклоном ответил предатель.

Нос с триумфом воздел шпагу, обращаясь к своим людям:

— Время пришло! Мы возвращаем городу его былое величие!

Следом за ним, как тени, заговорщики вошли в здание мэрии. В кабинете, ещё не остывшем от присутствия прежнего хозяина, Нос занял его место и с театральным жестом подписал указ о своём вступлении в должность мэра. Он раздал своим приспешникам портфели заместителей, а Андрею Сергеевичу пожаловал пост первого заместителя и особую награду — орден «За верность традициям». Мечтатель-консерватор исчез, уступив место безжалостному правителю, пришедшему к власти на острие шпаги и на волне предательства.


Василий Артемьевич вжался в диван, почти не мигая глядя на экран. Телевизор гудел назойливой мелодией новостей, но в ушах у него стоял гул собственной крови. Он еще не оправился от кошмара с монахом и загадочным спасением, а мир уже подбрасывал новую порцию безумия.

«...и вот главная новость часа, — голос ведущего стал торжественно-траурным. — Консерватор Нос, известный своей эксцентричной любовью к культуре позапрошлого века, совершил вооружённый переворот. В результате нападения на кортеж мэра трагически погибли все высшие чиновники города, включая самого Анатолия Ивановича Раевского...»

На экране мелькнули кадры: Нос в напудренном парике, его сторонники с обнаженными шпагами, и... Андрей Сергеевич, стоящий рядом с новым диктатором с самодовольной ухмылкой.

Василий вскочил с дивана, с такой силой сжав кулаки, что ногти впились в ладони.

 — Да как он посмел?! — его крик сорвался в пустую квартиру. — И Гавриил... Гавриил Романович... тоже?!

Перед глазами поплыли воспоминания: они втроём — он, Гавриил и Борисыч — в душном гараже, собирают первую линию по производству мармелада. Ссоры, смех, уверенность, что они горы свернут. И теперь одного из них не стало. Убит из-за каких-то дворцовых интриг.

— Этот длинноносый хлыщ! Этот деспот! — Василий зашагал по комнате, сметая всё на своем пути. — Какое он право имел?! Поднять руку на лучшего оперативника в городе!

Ему нужно было говорить. Сейчас. Немедленно. С единственным человеком, который поймёт эту боль. Он, не думая, натянул первое попавшееся пальто и выскочил из дома.

Путь до знакомой двери он проделал в тумане ярости и горя. Он не звонил в звонок. Несколько лет назад, после одного неприятного инцидента с рейдерами, они с Борисычем обменялись запасными ключами от квартир — на всякий пожарный случай. Этот случай настал. Дрожащей рукой Василий вставил ключ в замок, повернул и рванул дверь на себя.

— Борисыч! Ты слышал?! — его голос сорвался на крик, когда он ворвался в прихожую.

Борисыч сидел в гостиной за массивным столом, невысокий, круглолицый, с умными, уставшими глазами. На столе перед ним лежал старый, потрепанный альбом с фотографиями. Он поднял на друга тяжелый, усталый взгляд. В его глазах не было ни капли удивления от такого вторжения — лишь та же самая, знакомая Василию по себе, пустота и ярость.

— Слышал, Василий, — его голос был глухим, будто из-под земли. — Сидел, вспоминал... Сашу, Гарика... Теперь и Гавриила нет. — Он отложил альбом и медленно поднялся. — Но прежде чем говорить о них, я должен кое-что тебе показать. Идём на кухню. Там... многое объяснится.

Сжав зубы, Василий кивнул и последовал за ним. Он был готов к чему угодно: к оружейному арсеналу, к чертежам мести, к подпольному штабу. Но то, что он увидел, перешагнуло все границы его воображения.

За кухонным столом, с невозмутимым видом, попивая чай из его любимой кружки с надписью «Лучшему директору», сидел инопланетянин.

Часть 8)

Холодный вечерний воздух над площадью у цирка трепетал от низкого гула собравшейся толпы. Фасад цирка, обычно такой яркий и приветливый, теперь служил мрачным задником для импровизированного митинга. Дятлов, взобравшись на ящик из-под реквизита, чувствовал под ногами шаткость своего положения и всей этой затеи. Его армия — пёстрое скопление отчаявшихся горожан, студентов с горящими глазами и, конечно, клоунов Арнольда — смотрела на него с надеждой.

— Друзья! Граждане! — его голос, сорванный напряжением последних дней, всё ещё резал вечернюю тишину. — Мы стали заложниками системы, которая давно перестала нас слышать! Нас игнорируют, нами помыкают, наши голоса тонут в кабинетах чиновников! Но сегодня всё изменится! Сегодня мы напомним им, что настоящая сила — это народ!

В первом ряду, словно живое пятно на фоне серой толпы, выделялся Арнольд. Его полосатый костюм и огромные ботинки казались насмешкой над серьёзностью происходящего, но его присутствие придавало сюрреалистичную уверенность.

— Ура-а-а! — подхватили его клоуны, и их крики прозвучали не как ликование, а как боевой клич.

— Мне нравится ваш настрой! — крикнул им Дятлов, и на его губах на мгновение мелькнула улыбка. — Они отняли у нас улыбки, они пытались запретить нам смеяться! Но мы вернём себе право на радость! И на ярость!

В этот момент толпу рассёк запыхавшийся человек. Его лицо было бледным, глаза выпучены от ужаса. Он был одет в костюм курьера мэрии.

— Дятлов! — он почти рухнул, хватая лидера восстания за рукав. — Кошмар! В мэрии… Нос! Он совершил переворот! Раевский и все его замы… убиты!

Слова повисли в воздухе, превратив прежнюю решимость в ледяное оцепенение. Дятлов почувствовал, как почва уходит из-под ног.

— Нос? — переспросил он, не веря своим ушам. — Но он… он же книжный червь, теоретик! Он не способен на такое!

— Способен! — курьер сглотнул ком в горле. — Со своими головорезами в напудренных париках! Они всех! Всю мэрию!

Арнольд внезапно оказался рядом. Его хлопок по плечу Дятлова был на удивление тяжёлым.

— Слышишь? — прошептал клоун, и в его голосе звенела не паника, а ликующий азарт. — Идеальный момент! Этот маскарадный граф не продержится и дня! Город и так на взводе! Он лишь расчистил для нас путь!

— Но Арнольд, он непредсказуем! — попытался возразить Дятлов, чувствуя, как тщательно выстроенный план рушится. — Он может всё испортить!

— Тем лучше! — Арнольд широко улыбнулся, и его улыбка была острее бритвы. — Хаос — наша стихия! У нас нет пути назад, только вперёд! С твоими речами и нашими… трюками!

Дятлов посмотрел на толпу, на лица, искажённые гневом и страхом, которые уже сменялись решимостью. Он кивнул, подавив сомнения.

— Хорошо! — его голос снова зазвучал громко и властно. — Значит, план меняется! Одна тирания сменила другую! Время карнавала!

Толпа взорвалась одобрительным рёвом. Клоуны, как по сигналу, запустили в небо фонтан искр из хлопушек. Яркие огни осветили возбуждённые лица, и под этот сюрреалистичный салют началось настоящее восстание — странное, опасное и непредсказуемое.

Толпа, как единый живой организм, яростный и неудержимый, катилась по центральным улицам, сметая на своём пути полицейские заслоны, словно они были из картона. Звон разбиваемых витрин и рёв тысяч глоток сливались в оглушительную симфонию бунта. Дятлов, как пророк, вёл свою паству прямо к сердцу власти — мэрии.

— За мной! — его голос, сорванный до хрипоты, парил над толпой. — За наше будущее!

— И за право смеяться! — парировал Арнольд, его фигура в ярком костюме мелькала в первых рядах, как боевое знамя. — Пусть они узнают, что наши шутки остры, как бритва!

Они влились в площадь перед мрачным зданием мэрии. Казалось, сами стены содрогаются от этого людского прибоя. На мгновение Дятлов заколебался, его пронзила ледяная игла сомнения. Но взгляд на оскаленные в крике лица, на Эмми, Бобо и Фредди, готовых ринуться в бой, выжег слабость дотла. Адреналин ударил в голову, сладкий и опьяняющий.

Три клоуна, как тени, метнулись к боковому входу, пока основная толпа отвлекала охрану. Дятлов — за ними. Они пронеслись по пустынным коридорам, их шаги гулко отдавались под сводами, пока не ворвались в роскошный кабинет, где за массивным столом, как король на троне, сидел Нос.

Он был облачён в бархатный камзол, и его лицо выражало не столько страх, сколько глубочайшее, брезгливое недоумение, будто в его оперное ложе ворвалось стадо животных.

— Что это за варварский фарс? — холодно осведомился он, откладывая перо. — Вы совсем рассудка лишились?

— Нет! Мы его обрели! — парировал Дятлов. — Твоя игра в солдатика окончена, Нос. Подписывай отставку и исчезай!

В ответ Нос с изящной, смертоносной грацией поднялся. В его руке вспыхнула тонкая шпага.

— Предпочитаю умереть джентльменом, чем жить под властью шутов.

Эмми, Бобо и Фредди ринулись в атаку. Но это был не бой — это был танец, и Нос его вёл. Его клинок пел в воздухе, описывая сложные парады и кружевные ремизы. Он парировал удар весёлого молоточка Бобо, увернулся от гибкой бамбуковой трости Эмми и отбросил шарф Фредди, которым тот пытался опутать его руку.

— Messieurs, какие ужасные манеры! — язвительно заметил он, отступая под натиском, но не теряя ни капли надменности. Его движения были отточены веками традиций, каждый выпад — точен, каждый уклон — элегантен.

Но против него была не логика фехтования, а хаос карнавала. Клоуны не атаковали — они импровизировали. Их оружием были неожиданность, абсурд и идеальная слаженность. Бобо подкатился под стол, Эмми ослепила Носа фонтанчиком конфетти, а Фредди в этот миг нанес скользящий удар ножом по руке. Клинок Носа с звоном упал на паркет, а по его безупречному рукаву расползлось алое пятно.

Изящная маска спала, обнажив животный ужас. «Бежать. Нужно бежать», — мелькнуло в его глазах. Он отступал к потайной дверце за портьерой, прикрываясь тяжёлым креслом.

И в этот миг дверь в кабинет с грохотом распахнулась. На пороге, окутанный морозным сиянием серебряного кинжала, стоял владелец «Свечи». Его серая мантия не шелохнулась, а взгляд из-под капюшона был холоднее лезвия в его руке.

— Представление, кажется, затянулось, — прозвучал его голос, тихий и безжалостный, разрезая напряженную тишину. — Пора занавес. Нос, уходи.

Его голос, низкий и властный, разрезал воздух, словно удар хлыста. Он не кричал, он отдавал приказ, и Нос, прижимая окровавленную руку, бросился к потайной двери, скрывавшейся за портьерой. Его гордая осанка наконец сломалась, выдав животный страх.

Человек в серой мантии остался один против трёх клоунов. Он повернулся к ним медленно, с невозмутимостью ледника. Морозное сияние серебряного кинжала в его руке, казалось, вымораживало воздух вокруг.

— Вы не понимаете, с кем ведёте игру, — произнёс он, и каждый слог был обточен, как лезвие.

— А кто ты такой, чтобы нам угрожать? — выпалила Эмми, пытаясь скрыть дрожь в голосе за бравадой.

Единственным ответом была ледяная статика.

— Охотник на клоунов.

Они атаковали вместе, как и тренировались долгие годы. Бобо, приземистый и мощный, пошёл в лоб, его тяжёлый молоток должен был сокрушить защиту. Эмми, гибкая как лоза, закружилась сбоку, её пальцы сжимали блестящие метательные звёзды, замаскированные под пуговицы. Фредди, самый быстрый, исчез в тени, чтобы ударить со спины.

Это было слаженно. Это было красиво. И это было абсолютно бесполезно.

Человек в сером не сражался — он парировал. Его движения были экономны, точны и предвосхищали каждую атаку. Он не уклонялся — он позволял ударам пройти в сантиметре от себя, используя инерцию противников против них самих. Он не нападал — он казнил.

Сначала пал Бобо. Его могучий замах превратился в провал, серебряный клинок вошел под ключицу, обрушив великана на колени с тихим стоном. Эмми вскрикнула, выпустив веер звёзд. Человек в сером лишь провёл рукой вперёд, и его мантия, вспыхнув стальным блеском, отрикошетила снаряды. В следующее мгновение он оказался рядом, и лезвие плавно скользнуло по её горлу, оставив тонкую алую нить. Её последний вздох был похож на удивлённый смешок.

— Слава... нашему... — прошептала она, падая.

Фредди, наконец нашедший момент для атаки сзади, замер с широко открытыми глазами. Кинжал уже ждал его, пройдя сквозь ребра точно в сердце. Человек в сером даже не обернулся, вытаскивая клинок, будто совершал рутинное действие.

Не прошло и минуты. Три тела лежали на роскошном паркете, а их кровь медленно впитывалась в дорогой ковёр.

Человек в сером повернулся к Дятлову. Тот стоял, парализованный ужасом и яростью, сжимая кулаки так, что ногти впивались в ладони.

— Я уважаю твоё мужество, — голос владельца «Свечи» звучал почти искренне, как если бы он делал комплимент дорогому вину. — Но лишь монах мог составить мне конкуренцию. Василий стал отличной приманкой для него. Та битва была... достойной. Вы же — просто шум.

— Ты... ты не можешь контролировать этот город! — выкрикнул Дятлов, и его голос сорвался на шёпот.

— Я иллюминат, — последовал спокойный, всё объясняющий ответ. — И это не вопрос «можности», а вопрос воли. Город вырвался из повиновения. Я возвращаю его. Нос был удобной фигурой. Твоё восстание... внесло коррективы. Не волнуйся, я всё улажу.

Он поднёс сияющий клинок к горлу Дятлова. Ледяной холодок острия коснулся кожи.

И в этот миг из глубокой тени за бюстом одного из городских основателей возникла ещё одна тень. Бесшумная, стремительная, как мысль.

Арнольд.

Его лицо было искажено не улыбкой, а холодной яростью. В его руке блеснул тот самый бронзовый нож, что когда-то принадлежал монаху, и его лунный свет теперь казался зловещим.

Не было ни крика, ни предупреждения. Только стремительный бросок, точный и безжалостный. Бронза рассекла воздух и вонзилась в шею человека в сером с тихим, влажным звуком.

Глаза под капюшоном расширились от шока, от невозможности поверить в эту ошибку. Серебряный кинжал с лязгом упал на пол. Он попытался повернуться, схватить нападавшего, но ноги уже подкосились. Он рухнул на колени, а затем — лицом вниз, в лужу собственной крови, что уже смешивалась с кровью его жертв.

Дятлов, всё ещё замерший в ожидании смерти, смотрел на Арнольда, не в силах вымолвить ни слова. Воздух в кабинете был густ от запаха крови и тишины, наступившей после бури.

— Арнольд! Ты… ты спас меня! — выдохнул Дятлов, с трудом переводя дух. Его взгляд упал на бронзовый клинок в руке клоуна, все ещё источающий холодное, лунное сияние. — Но откуда?..

— Позаимствовал во время недавнего визита в его кабинет, — бросил Арнольд, с лёгкостью вращая окровавленный нож. Его взгляд скользнул по бездыханному телу в серой мантии с почти научным любопытством. — Я единственный, кто знал его истинную сущность.

— Дружище! Мы сделали это! — воскрикнул Дятлов, и волна эйфории захлестнула его. Он заключил Арнольда в объятия, чувствуя, как дрожь возбуждения проходит сквозь них обоих. — Нос бежал, как перепуганный заяц! Этот кукловод… этот иллюминат… мёртв! Полиция разбежалась! Город наш! Я — новый мэр! А ты… ты будешь моей правой рукой! Как и договаривались!

— Спасибо, что был со мной до конца, — голос Арнольда прозвучал тепло, почти нежно, и он крепко обнял друга в ответ. Но вдруг его объятие стало жёстким, почти железным. — Но есть один… нюанс.

Дятлов отстранился, пытаясь разглядеть лицо друга в полумраке. Настороженность кольнула его сквозь пелену ликования.

 — Какой ещё нюанс?

— Видишь ли, Дятлов, — начал Арнольд, и его голос потерял все дружеские нотки, став гладким и холодным, как лезвие. — Наша дружба, наше восстание… это был прекрасный танец. Но у каждого танца есть конец. Мои взгляды эволюционировали. То, что я вижу для этого города… к сожалению, не оставляет в нём места для тебя.

Он шагнул вперёд. Не было злобы в его движениях — лишь безжалостная, хирургическая точность. Бронзовый нож вошёл в грудь Дятлова с тихим, влажным звуком, разрезая не только плоть, но и все его надежды.

Лицо Арнольда исказилось неподдельной скорбью.

— Прости, друг. Но ты стал бы камнем на моей дороге. Ты прекрасно справился со своей ролью. Теперь позволь мне сыграть мою.

Дятлов, с немым ужасом в широко раскрытых глазах, рухнул на окровавленный паркет. Его взгляд, полный предательства и непонимания, угас, уставившись в потолок.

В этот момент дверь кабинета с грохотом распахнулась, впуская шумную толпу восставших. Они застыли на пороге, увидев кровавую бойню.

Арнольд повернулся к ним. На его лице была написана неподдельная скорбь и праведный гнев.

— Он убил их всех! — его голос, громовой и полный боли, пронзил тишину. — Этот человек в сером! Он убил моих друзей… он убил Дятлова! Но я отомстил! Я остановил его!

Толпа замерла в ошеломлённом молчании, которое через мгновение взорвалось ропотом сочувствия и ярости.

— Нос бежал, как крыса! — продолжил Арнольд, его голос набирал силу и уверенность, гипнотизируя толпу. — Его тирании конец! Мы оплачем павших героев! Но сегодня… сегодня мы отпразднуем нашу свободу! Сегодня начинается новая эра! И я поведу вас вперёд!

Один из восставших, лицо которого было искажено яростью, выкрикнул в ответ:

— Мы вышвырнули всех шавок Носа! Город наш!

Его крик подхватили десятки глоток. Залог успеха был заложен.

---

Тем временем, давясь кашлем и прижимая окровавленный рукав к груди, Нос, опираясь на Андрея Сергеевича, выбирался через чёрный ход.

— Господин Нос, нам нужно бежать. На машине. Немедленно, — его голос был сдавленным и испуганным.

— Согласен… — прошипел Нос, с отвращением глядя на грубый металл автомобиля, поданного к заднему выходу. — Хотя я… всегда предпочитал кареты.

Машина рванула с места, увозя их от мэрии, от города, который всего час назад казался завоёванной крепостью, а теперь стал братской могилой их амбиций. В зеркале заднего вида оставался лишь силуэт города, окутанного дымом и хаосом, — монумент их сокрушительного падения и рождения новой, непредсказуемой власти.

Эпилог

В стерильной, холодной комнате, освещённой лишь мерцанием десятков мониторов, стоял человек. Смуглая кожа, идеально подстриженные черные волосы, безупречно белый медицинский халат, надетый поверх темно-зеленой кофты. Прямоугольные очки холодно поблескивали, отражая потоки данных.

На главном экране Арнольд произносил пламенную речь. Его голос, усиленный динамиками, гремел о свободе, новом порядке и светлом будущем.

Человек в халате равнодушно наблюдал за этим, один лишь палец методично выстукивал ритм по столу. Затем его рука потянулась к простому черному блокноту. Шариковая ручка скользнула по бумаге, оставляя аккуратные, безэмоциональные строки:

Эсперимент №999.
Рекомендация: Опустить «Железный занавес». Полная изоляция. Стерилизация данных.

Он отложил ручку, закрыл блокнот и, не оглядываясь, вышел из комнаты. Дверь за ним бесшумно закрылась.

На столе, под холодным светом лампы, остался лежать открытый блокнот. Строка с номером эксперимента светилась зловещей простотой:

Эксперимент №999.