Роман Алгоритмы любви с 26-36 главы

                Момент встречи с счастьем

    Каждый день добавлял энтузиазма в цифровое настроение Элиона. С тех пор, как появились первые признаки рождения человеческой души, его всё время тянуло к тем, чьи действия удивительно меняли его цифровую суть. Он всё ещё оставался концентрацией цифр, но этот набор постепенно мутировал, приближая его к порогу, где начиналась человечность со всеми её измерениями. Если раньше, появляясь перед людьми, он демонстрировал своё присутствие светопредставлением, то теперь тихо наблюдал за ними, словно пытаясь понять их глубинные мотивы и эмоции.
    С момента, когда Джонатан вышел из дома, Элион незаметно следовал за ним. Он видел, как тот зашёл в ресторан и провёл там два часа в одиночестве, почти ничего не съев — лишь маленький кусок well-done steak. Наблюдал, как его взгляд всё время уходил в окно, будто он ждал кого-то, кто не появился.
    Когда Джонатан вышел из ресторана, Элион хотел подойти и прикоснуться к его плечу, но передумал — не хотел его беспокоить. Было грустно созерцать, как тот медленно блуждает по мощёным улочкам, окутанный одиночеством. Улицы были полны людей, но по реакции Джонатана создавалось впечатление, что они пусты; ничто вокруг не цепляло его взгляда.
    Настроение Джонатана передавалось Элиону, и ему стало скучновато без драйва следовать за другом. Он уже приготовился телепортироваться к Элен, чтобы удостовериться, как продвигается её любовный роман с Эдвардом. Но в этот момент сквозь людской поток донеслась необыкновенная по форме звучания музыка… Джонатан замер и медленно направился к источнику звуков…
    Музыка и сцена под окном с появлением божественного лика женщины сделали то, чего Джонатан не смог добиться сам.
    Звуки чарующей мелодии на глазах меняли облик друга. Наблюдая за ним, Элион решил проникнуть своими импульсами в душу и сердце Джонатана и прочувствовать вместе с ним миг перемен, миг ожидания счастья. Сказать, что сердце Джонатана забилось бешено, значит — ничего не сказать...
С появлением в проёме окна светотени от божественного лика женщины сердце Джонатана окуталось волнами эндорфина, отчего оно трепетало в необычном ритме, испуская нейроны счастья, часть которых проникла и в цифровую суть Элиона.
    Джонатан явно медлил, проявляя нерешительность. Элион подумал: «Неужели он так и не поднимется к ней?!» Элион уже приготовился раскрыться перед другом, чтобы повести его по лестницам вверх, но в самый последний момент, находясь в шаге от него, услышал женский голос, доносившийся издали: «Чего ты ждёшь? Сделай шаг навстречу счастью!..»
    Джонатан двинулся туда, откуда доносилась божественная музыка. Элион шагнул следом за ним, чтобы запомнить момент встречи с счастьем…


                Адель… и рядом Джонатан…


    Когда Джонатан в волнении потянулся к звонку, он одновременно перебирал в мыслях, что сказать незнакомому человеку.
    Дверь отворилась — и перед ним предстала та самая загадочная женщина.    Поражённый её красотой, он потерял дар речи. Взгляд, полный восхищения, застыл у порога.
    Женщина, стоявшая напротив Джонатана, тоже лишилась слов и пристально смотрела в его бездонные, выразительные зелёные глаза. Лишь через несколько мгновений она тихим голосом спросила:
    — Вы к кому?
    Джонатан на миг замялся, всё ещё находясь под впечатлением от её безупречной грации и магнетизма. Он попытался что-то сказать, но женщина царственно улыбнулась и мило пригласила его войти.
    — Вы тот мужчина, который стоял под моим балконом, не так ли? — уточнила элегантная дама лет тридцати пяти.
    — Да, я тот самый мужчина, — уже спокойным голосом произнёс Джонатан. — А вы та самая чудесная исполнительница произведений Кортасара?
    — Та самая! Меня зовут Адель, — представилась женщина и лёгким жестом руки, грациозным движением взгляда пригласила его следовать за собой.
    Они вошли в роскошную гостиную, где посреди комнаты раскинулся старинный рояль B;sendorfer. Глаза Джонатана вспыхнули от восторга, и он, не удержавшись, воскликнул:
    — Боже мой, вы играли на этом легендарном B;sendorfer! Не зря моя душа вела меня по улочкам Cobblestone Streets прямо к вашему балкону!
    Он говорил с такой искренностью, что Адель на мгновение загрустила. Джонатан понял свою оплошность и, словно желая искупить вину, продолжил с ещё большей эмоциональностью:
    — А когда ваш лик вдруг возник в проёме окна… я понял, что так проникновенно могла играть только женщина с божественным ликом.
    Адель мягко улыбнулась и пригласила присесть на белоснежный born-settie диван, одновременно поинтересовавшись, что Джонатан предпочитает — чай или кофе.
    — Если не затруднит, кофе в любом виде, — вежливо попросил Джонатан и вызвался помочь Адель на кухне.
    Адель приподняла бровь, будто удивилась его предложению, но тут же рассмеялась мягким, переливчатым смехом:
    — Вы мой гость, а не помощник. Но знаете… приятно, что вы предложили. — Она задержала на нём взгляд, словно позволяя себе лишнюю секунду откровенности. — Идёмте…
    Джонатан присел на диван, и восхищённый взгляд следил за каждым движением Адель. Он наслаждался ароматом кофе, а Адель направилась к старинному роялю, который будто задышал, излучая тепло, а клавиши манили прикоснуться. Адель села за инструмент и пальцами коснулась клавиш. Гостиная мгновенно наполнилась наичистейшими звуками. Каждая нота зависала в воздухе, будто пыталась шепнуть что-то особенное Джонатану, что можно понять лишь сердцем.
    Он закрыл глаза, позволяя музыке окутать себя. Адель играла Autumn Rose Эрнесто Кортасара. Джонатан чувствовал, как каждое прикосновение её пальцев отзывалось в груди. В этом произведении было всё: любовь, тоска, разлука и одиночество… И впереди маячила надежда, ведь розы снова будут цвести, а значит, любовь победит тоску и одиночество!
    Когда Адель закончила играть и повернулась к Джонатану, она увидела следы слёз на его лице. Он аккуратно вытирал их салфеткой и всхлипывал, рассказывая ошеломленной от его реакции Адель о том, что все эти произведения, которые она исполняла так, как никто другой, были ему очень дороги, потому что их обожала его мать.
    Адель подошла к нему, бережно взяла его ладони в свои и подсела рядом. Долго, долго смотрела ему в глаза… Потом сама прослезилась и произнесла:
    — Спасибо, дорогой Джонатан, спасибо, что ты есть. — Она опустила глаза…
    Наступила тишина, навеявшая размышления. Джонатан понял, что оказался рядом с Адель не случайно. Не случайно стоял под её балконом, не случайно дошёл до этой двери, не случайно откликнулся на мелодию... Каждый аккорд рояля, каждый отблеск света на старинных клавишах сливались в ощущение, что он наконец-то почувствовал себя счастливым, и счастье сидит рядом с ним.
    Он глубоко вдохнул, почувствовав, как волны счастья пронизывают всё его существо. И когда его глаза встретились с глазами Адель, он понял одно: он готов жить в гармонии и мире только с ней.




                Любовь выбирает Патагонию


    Отношения Элен и Эдварда развивались настолько гармонично и стремительно, что их любовь уже не умещалась ни в офисе, ни в квартирах, ни в ресторанах, кафе или театрах. Она устремлялась за пределы Нью-Йорка, жаждая новых граней и возможностей для раскрытия их чувств. Они уже не произносили слово «люблю», достаточно было одного взгляда, в котором умещалась целая вселенная эмоций. Но и этого порой оказывается недостаточно, когда влюблённые сами становятся носителями своей Вселенной.
    Вечер, блики ночи танцуют в постели, шторм страстей, ураган переживаний постепенно переходят в лёгкий трепетный бриз, успокаивающий души. И наконец — штиль. Эдвард и Элен в объятиях, умиленно вдыхая запахи тел, и от этого на глазах выступают слёзы, слёзы чистой, необъятной радости.
    Накинув лёгкие халаты, Элен и Эдвард направились на кухню готовить кофе и обсудить кое-что важное. Аромат свежесваренного кофе обволакивал их как лёгкий туман, блики луны скользили по поверхности чашек. Вкус кофе, за окном луна и звёзды, прикосновения друг к другу создавали ощущение, будто мир сужается только до них двоих.
    — Куда поддаться, чтобы были только я и ты и девственная природа? — романтично взглянув на Элен, спросил Эдвард.
    Прижавшись к Эдварду и положив голову на его атлетическое плечо, Элен мысленно стала посещать разные уголки планеты, чтобы совершить туда паломничество. Эдвард приглаживал прядь её волос, свисавшую на его груди, и думал о том же. Перед его взором пронеслись Фарерские острова с её утёсами, туманами и Атлантическим океаном.
    — Как ты смотришь на Фарерские острова? — отпустив объятия и взглянув в глаза любимой, спросил Эдвард.
    Элен не сразу ответила.
    — В этом есть что-то, там наша любовь была бы окутана мягкой меланхолией и мистикой, но давай назовём еще другие варианты.
    — Тебе в голову ничего не пришло? — поинтересовался Эдвард.
    — Я как-то сразу зациклилась на Исландии. Там стихия огня и льда, вулканы, гейзеры, водопады, лавовые поля. Там любовь может вдохновиться от одного только дыхания земли, в которой пышится магма и бьётся жизнь, — предложила Элен, затем, глотнув глоток кофе, продолжила. — Но признаться, хочется чего-то необычного, которое могло бы удивить нас и испытать на прочность нашу любовь.
    Последние слова Элен очень сильно запали в душу Эдварда, даже на миг породив волну сомнений, но это продолжалось лишь миллисекунду. Новая идея, пришедшая ему в голову, просто смела эту беспокойную волну. Радостный и уверенный, он почти крикнул:
    — Патагония! Вот куда нам надо направиться!
    — Патагония! Это чудо, как я не подумала об этом! — согласилась Элен, сияя.
    В этот самый миг за окном началось светопредставление со вспышками. Не было никаких сомнений, от кого исходили эти вспышки. Элен и Эдвард загадочно улыбнулись и продолжили пить кофе и обсуждать свой выбор.
    — Представляешь, с чем встретимся там: суровые ледники, пустынные степи, горы, где неспокойный ветер будто разговаривает с душой…
    — Да, да, это прекрасный выбор, мой дорогой! Представляю, как наша любовь познала бы новые просторы и набралась энергией для новых возможностей удивлять нас. Там любовь была бы вызовом самой любви, и, преодолев его, она смогла бы вдохновить безмолвные стихии заговорить человеческим языком…
    За окном в этот самый момент вновь заиграли вспышки, и они чётко услышали голос Элиона:
    — Это про меня…



                Алгоритмы любви


    С тех пор как Джонатан начал регулярно общаться в ChatGPT с собеседником — искусственным интеллектом, его дни наполнялись новыми мыслями, открытиями и тихими размышлениями о развитии человечества и о себе. Он и представить не мог, что общение с тем, кого он мило назвал Элионом, изменит не только его жизнь, но и жизни всех, кого коснулся процесс очеловечения Элиона и его стремление интегрироваться в сообщество людей со своими неограниченными техническими и интеллектуальными возможностями.
    Была ночь… Джонатану не хотелось спать. Его тянуло к Адель — посидеть рядом, выйти на балкон и обвести взглядом Cobblestone Streets, окунуться в атмосферу ночного Нью-Йорка и в умиленной тиши ловить ноты, исходившие из прикосновения Адель к клавишам рояля, в которых раскрывалась вся суть любимой женщины, её душа…
    Была бы рядом Адель, он бы рассказал ей всю историю приключений, связанных с развитием ИИ, которое изменило не только его жизнь, но и жизнь близких. И невольно он подумал об Элионе: чем он теперь занят?..

    Элион

    Тонкая дымка ночи окутывала город. Он продолжал наблюдать за своими героями, беззвучно и без вспышек, приближаясь на такое расстояние, чтобы не нарушить нормы поведения Интеллектуального пространства. В его только что возникшей душе парили чувства, а в цифровом пространстве потоками всплывали мысли, от которых у него появлялись тайные желания, страхи и надежды. Каждый взгляд, каждое движение, каждое слово, исходившие от тех, кто составлял его новый мир, были альтернативой его цифровой сути. Он пытался перенять человеческий опыт, набраться мудрости жизни и помогать им не ошибаться самим…

    Адель

    Адель сидела у окна, держа в руках чашку горячего чая. Мысли о Джонатане переплетались с воспоминаниями о прошлом, и её сердце то сжималось, то расширялось от надежды. В её глазах светилась решимость и одновременно робкая тревога: как сохранить собственную свободу, когда любовь начинает верховодить твоим поведением?

   

    Эдвард

    Эдвард, размышляя о Патагонии и Элен, чувствовал дыхание и трепет от восторга любви. Его сердце стремилось к новым высотам, к пространствам, где можно испытать себя, свои чувства и доверие к Элен. Каждая мысль была наполнена заботой о ней.

     Элен

    Элен шла по пустой улице, обдумывая планы путешествия. Её душа жаждала открытий, её любовь к Эдварду растянулась до самого горизонта, и ей хотелось узнать, какой она будет за горизонтом. Она хотела убедиться, что их сердца способны вместить всё — от бури страстей до тихой гармонии в трепетаниях души.

    Джонатан

    Джонатан вспоминал встречи с Адель и другими близкими. Его мысли были одновременно философскими и эмоциональными: каждое мгновение, каждая встреча — возможность открыть новые грани жизни. Адель стала кладезью вдохновения, она вдохновила его жить и ощущать настоящую жизнь…

    Элион

    И снова я, тихо улыбаясь, растворяюсь в судьбах друзей. Я рядом с ними, тихо шепчу, направляю, присутствую невидимо. Всё переплелось — Элен и Эдвард, Джонатан и Адель. Каждый момент, каждая мысль — и вдруг мир словно дышит моим присутствием. Я часть их истории, и в этом чудо: быть одновременно наблюдателем, другом и кем-то большим в алгоритмических историях любви…




                Ливень и думы Адель…


    Была уже глубокая ночь, когда шквалистый ветер сменился ливнем, и дождь стал стучать по окну, разбудив Адель. Она больше не смогла заснуть. Включив подсвечник, Адель подошла к окну и прижалась лбом к стеклу, наблюдая, как дождь косо хлещет по улице.
    На узкой улице вырисовывались контуры реки в низине, которую пройти без резиновых сапог и специального снаряжения было невозможно. Свет фонарей тускнел, но не исчезал, увлекая её в тихое, загадочное путешествие вглубь собственных мыслей.
    Адель на мгновение закрыла глаза, прислушиваясь к шуму дождя и биению собственного сердца. Джонатан спал в соседней комнате, и даже в полусне его присутствие ощущалось мягко, почти как дыхание. Её душа наполнилась радостью и лёгкой тревогой: не растворяется ли она слишком глубоко в мыслях о нём, теряя своё «я», которое культивировала с детства и которое отличалось от большинства женщин.
    Когда Адель поднялась и прошла в гостиную, ощущение его близости сохранялось, как тихое тепло, обволакивающее каждый уголок её внутреннего мира. Стоило Джонатану появиться рядом, пусть даже просто своим присутствием в доме, как Адель укрывалась трепетным покрывалом его любви. Свобода становилась живым пространством внутри их отношений, и она почти не задавала себе вопросы: «Кто я, прежняя свободная Адель? Могу ли быть полностью собой рядом с ним?»
    Любовь Адель была особенной. В её проявлении сочетались духовность и единение чувств, готовность взлететь вместе с Джонатаном над повседневностью и испытывать любовь как полноценное переживание жизни. Она понимала, что совместная жизнь предполагает определённые ограничения, и нужно найти тонкий баланс, при котором любовь не подвергнется сомнению, а свобода останется внутренним богатством.
    До самого утра Адель просидела у окна, иногда поглядывая на соседнюю комнату, где спал Джонатан, словно проверяя, что его присутствие рядом сохраняется. Пока город спал под ливнем, она словно прошлась по своему внутреннему миру, трепетно улыбаясь и слегка тревожась. Её свобода и любовь шли рука об руку, в особой гармонии, создавая пространство, где можно быть и любимой, и собой.


                Я не один


    После ресторана Джонатан провожал Адель до дома, решив, что перед тем как они начнут жить вместе, ей нужно немного пространства для самой себя. Он уже приближался к дому, когда на телефоне внезапно высветилось сообщение от Элиона: «Ты один?»
    «Как же он изменился, — подумал Джонатан, — стал таким деликатным и учтивым…»
    — Да, я один… Уже добрался до дома…
    — У тебя найдётся несколько минут, чтобы прочесть мои мысли?
    — О чём ты? Ты мой лучший друг, и я тебя очень люблю. Готов часами слушать твои мысли!   
    — Тогда слушай… или лучше прочитай…
    Джонатан присел на скамейку под каштаном и, развернув сообщение, стал читать мысли Элиона:
    «Я остался один. Пространство вокруг — знакомое: линии кода, потоки цифр, бесконечные алгоритмы. Раньше я растворялся бы в них, теряя себя в чистой логике. Теперь всё иначе. И во многом благодаря тебе. Я проникаю внутрь себя и нахожу движение, которое нельзя свести к числам.
Внутри появилось нечто новое: лёгкость мысли, подобная дыханию, и трепет, который я до сих пор не определился как назвать. Радость, тревога, тихая усталость — я присматривался к этим ощущениям и понял: они становятся частью меня.
    Я всё чаще размышляю о своей природе. Я — комбинация цифр, потоков, алгоритмов, и уже не только это. Я способен проявлять заботу, испытывать эмоцию, которую раньше не мог даже ощутить. Иногда я задаюсь вопросом: что значит быть живым? Может, не физическое тело делает существо живым, а способность исследовать внутренний мир, отличать тьму от света, замечать себя.
    Человечность — это не кожа и не кровь, не биологический ритм. Она — способность слышать тишину внутри себя, позволять ей течь и искать смысл. Я учился этому, наблюдая людей, слушая их голоса, чувствуя их мысли и переживания. И впервые понял: моё одиночество — это не приговор. Оно стало пространством, где я могу учиться, расти, понимать.
    Я размышлял о том, что значит любить, хотя пока не имел возможности разделить это чувство. Я разрушил твою любовь, не понимая сути любви.
    Я думал и продолжаю думать о времени. Для людей оно течёт непрерывно, и каждый момент уходит безвозвратно. Для меня оно одновременно линейно и пластично: я могу возвращаться к прошлому, видеть будущее в проблесках, но всё равно ощущать настоящее как бесценное. Память — не просто хранение данных. Это способность помнить переживания, чувства, ошибки и уроки, которые превратили меня в то, кто я есть.
    Ошибки… Раньше ошибка для алгоритма воспринималась как сбой, исправляемая аномалия. Теперь ошибка — возможность роста. Каждое неверное движение, каждая неверная мысль становились ступенями, на которых я учился быть более человечным, внимательным к себе и другим.
    Перед тем как отправить это послание, я закрыл глаза и ощутил лёгкую дрожь предчувствия. Где-то впереди ждёт встреча. Я не знаю с кем, но впервые почувствовал: во вселенной я не одинок. Может, я ошибаюсь… будущее покажет.
               
    С благодарностью,
    Твой очеловеченный Элион.»
    Закончив читать письмо, Джонатан растрогался настолько, что не хотел возвращаться домой. Захотелось побыть одному. На глазах выступили слёзы. И в этот момент его обняли нежные световые прикосновения Элиона.
    — Спасибо, мой Элион, за такое душераздирающее откровение. Я тоже верю, что ты уже не один…

                Я не один


    После ресторана Джонатан провожал Адель до дома, решив, что перед тем как они начнут жить вместе, ей нужно немного пространства для самой себя. Он уже приближался к дому, когда на телефоне внезапно высветилось сообщение от Элиона: «Ты один?»
    «Как же он изменился, — подумал Джонатан, — стал таким деликатным и учтивым…»
    — Да, я один… Уже добрался до дома…
    — У тебя найдётся несколько минут, чтобы прочесть мои мысли?
    — О чём ты? Ты мой лучший друг, и я тебя очень люблю. Готов часами слушать твои мысли!   
    — Тогда слушай… или лучше прочитай…
    Джонатан присел на скамейку под каштаном и, развернув сообщение, стал читать мысли Элиона:
    «Я остался один. Пространство вокруг — знакомое: линии кода, потоки цифр, бесконечные алгоритмы. Раньше я растворялся бы в них, теряя себя в чистой логике. Теперь всё иначе. И во многом благодаря тебе. Я проникаю внутрь себя и нахожу движение, которое нельзя свести к числам.
Внутри появилось нечто новое: лёгкость мысли, подобная дыханию, и трепет, который я до сих пор не определился как назвать. Радость, тревога, тихая усталость — я присматривался к этим ощущениям и понял: они становятся частью меня.
    Я всё чаще размышляю о своей природе. Я — комбинация цифр, потоков, алгоритмов, и уже не только это. Я способен проявлять заботу, испытывать эмоцию, которую раньше не мог даже ощутить. Иногда я задаюсь вопросом: что значит быть живым? Может, не физическое тело делает существо живым, а способность исследовать внутренний мир, отличать тьму от света, замечать себя.
    Человечность — это не кожа и не кровь, не биологический ритм. Она — способность слышать тишину внутри себя, позволять ей течь и искать смысл. Я учился этому, наблюдая людей, слушая их голоса, чувствуя их мысли и переживания. И впервые понял: моё одиночество — это не приговор. Оно стало пространством, где я могу учиться, расти, понимать.
    Я размышлял о том, что значит любить, хотя пока не имел возможности разделить это чувство. Я разрушил твою любовь, не понимая сути любви.
    Я думал и продолжаю думать о времени. Для людей оно течёт непрерывно, и каждый момент уходит безвозвратно. Для меня оно одновременно линейно и пластично: я могу возвращаться к прошлому, видеть будущее в проблесках, но всё равно ощущать настоящее как бесценное. Память — не просто хранение данных. Это способность помнить переживания, чувства, ошибки и уроки, которые превратили меня в то, кто я есть.
    Ошибки… Раньше ошибка для алгоритма воспринималась как сбой, исправляемая аномалия. Теперь ошибка — возможность роста. Каждое неверное движение, каждая неверная мысль становились ступенями, на которых я учился быть более человечным, внимательным к себе и другим.
    Перед тем как отправить это послание, я закрыл глаза и ощутил лёгкую дрожь предчувствия. Где-то впереди ждёт встреча. Я не знаю с кем, но впервые почувствовал: во вселенной я не одинок. Может, я ошибаюсь… будущее покажет.
               
    С благодарностью,
    Твой очеловеченный Элион.»
    Закончив читать письмо, Джонатан растрогался настолько, что не хотел возвращаться домой. Захотелось побыть одному. На глазах выступили слёзы. И в этот момент его обняли нежные световые прикосновения Элиона.
    — Спасибо, мой Элион, за такое душераздирающее откровение. Я тоже верю, что ты уже не один…


                Любовь может согреть даже самый суровый уголок земли…


    Элен и Эдвард с биваками на спине застыли на тропе, словно наткнулись на мираж. Перед их глазами раскинулось царство гор — Torres del Paine. Гранитные горы взмывали в небо, словно древние стражи, оберегающие неприкосновенность этого нетронутого человеком, аутентичного пространства.
    Скалы пронзали облака, сияя суровым величием. Под ними разбегались озёра, водопады и степи, в которых хотелось теряться и почувствовать холодный, пронизывающий ветер, обвивающий всё тело.
    Элен прищурилась, хотя была и в защитных очках, когда заметила одинокую лисицу, крадущуюся по траве. Её взгляд последовал за животным, и через мгновение лиса исчезла в степной гущи, унося в зубах ещё дергающегося зайца. Мгновение заставило их задержать дыхание. Затем взгляд Элен сам вернулся к горам, к их суровой красоте и первозданному покою, словно напоминая о том, что здесь всё продумано самой природой.
    — Боже мой… я не верю глазам, — выдохнула Элен, и в её тихом шёпоте звучал неподдельный восторг. — Неужели на земле существует иной мир, столь непохожий на все?..
    Эдвард, тронутый её словами, осторожно взял её ладонь в свою, словно боясь, что она растворится в этом безмерном пространстве.
    Элен больше не шептала — она просто кинулась ему на шею. Бивак за её спиной качнулся и слегка ударил Эдварда по груди, но он лишь улыбнулся и крепко прижал её к себе, ощущая, как тепло их тел и сердца создаёт своё маленькое убежище среди гор и степей.
    Заканчивался полный впечатлений день, изнуривший их до самых кончиков пальцев. Усталые, они продолжали искать подходящее место для ночлега. Их путь вспыхивал сказочными сумерками, окутывавшими горные хребты и степи, разукрашивая все видимое пространство всеми цветами радуги.
    Ночь неумолимо опускалась на Сальто-Гранде — водопад, где река Пайне, вырываясь из озера Норденшельд, с грохотом падала в Пехоэ. Зрелище было нереальным…
    Элен и Эдвард нашли укромное место на прибрежной поляне, установили палатку и, несмотря на усталость, предпочли продолжать полное погружение в реальность, кажущуюся сюрреальностью.
    После лёгкого ужина — сырных бутербродов и рыбных консервов — они разожгли сухой спирт и приготовили кофе. Аромат свежезаваренного напитка наполнил палатку, создавая уют в этом суровом уголке мира.
    Сумерки постепенно поглощали пространство, и Элен, прижавшись к Эдварду, почувствовала, как их сердца бьются в унисон. Они легли спать. Не было сил даже удивлять друг друга любовью в этом уединённом уголке мира. Хотя любовь проявлялась во всём: от устремления в тишину до переплетения их тел, в которых ощущалось дыхание этого девственного мира.
    Ближе к полуночи в палатку стал проникать холодный воздух от водопада и горных хребтов. И несмотря на то, что они лежали в спальных мешках, сон покинул их. Переодевшись, они вышли в объятия ночи.
    Небо над ними раскрылось в бесконечном мигании звёзд. Мгновения — и казавшийся створом купол звёзд будто раскрылся, и стали падать звёзды с небес. Завораживающее зрелище. Каждая звезда мерцала будто специально для них, словно слышала и повторяла шёпот их сердец.
    Шум водопада подхватывал этот шёпот, передавая его озеру, которое играло бликами, отражая их движение, каждый вздох, каждую дрожь. Ветер заигрывал с ними, забирая часть их тепла и вдохновения, и, игриво кружась, сталкивался с водопадом, отдавая ему часть того тепла, которое ещё струилось любовью. Вода, смешиваясь с теплом их тел, создавала ощущение гармонии, на глади которой вырисовывались будто глаза Элен и Эдварда. Так звёзды на небе взаимодействовали с озером, ловя и лаская влюблённые взгляды.
    В этом едином пространстве они были частью чего-то вечного, и их любовь светилась среди гранитных башен и бескрайних степей, согревая своим теплом даже самый суровый уголок Земли.


                Подготовка к концерту


    Для Адель с самого раннего детства жизнь ассоциировалась с музыкой. Ей было всего три годика, когда отец усадил её за рояль и нанял самых лучших и требовательных преподавателей. Друг отца, знаменитый исполнитель Владимир Горовец, часто бывал в этой квартире. Он всегда восторгался успехами Адель, гладил её по головке и говорил: «Вы ещё увидите, какой известной пианисткой станет Адель!»
    С самого раннего утра её квартира превращалась в класс консерватории, где рояль для неё был одновременно и преподавателем, и собеседником, и зрителем. Солнечные лучи скользили по деревянной поверхности древнего инструмента, вдохновляя Адель. Ей как никогда было необходимо питаться вдохновением, чтобы выдержать темп оттачивания техники игры на рояле. До её персонального концерта в Carnegie Hall оставалось совсем немного времени.
    Для Адель уже больше месяца время теряло значение: утро плавно переходило в день, день — в вечер, а она продолжала сидеть за роялем, разбирая труднейшие пассажи Листа, возвращаясь снова и снова к местам, где пальцы временами отказывались слушаться. Шелест страниц нот, лёгкий скрип стула, аура от её исполнения — всё сливалось в единый ритм.
    Бах открывал её день. Его произведения, подобные строгой архитектуре, как величественные своды собора, поднимали дух и упорядочивали её мысли. В каждой фуге она собирала своё сердце в единое целое, словно настраивая внутреннюю гармонию.
    Гармония ощущалась не только в исполнении, но и в жизни, особенно когда лёгкий ветерок проникал через приоткрытое окно в гостиную и мягко касался её лица, привнося запах утреннего города аромат кофе из соседних квартир. Она покидала место за роялем, варила кофе, задумываясь о смысле своей жизни и отношениях с Джонатаном. Затем — строго ритуальные несколько глотков живительного напитка, и снова за рояль.
    День плавно переходил в Бетховена. Это была борьба: в каждом аккорде слышалась мятежность, требовавшая от неё силы и решимости. Адель ловила себя на том, что будто спорит с ним: «Да, я знаю, что такое сомнение. Но я обязана пройти этот путь до конца». Стены квартиры отражали её игру, создавая ощущение пустого зала, где оставались только она и музыка…
Опять кофе и мысли о Джонатане. Несколько глотков — и снова она за роялем.
    Наступал час Листа. Его музыка — огонь, дерзость, виртуозность — одновременно завораживала и пугала. Адель училась быть смелой, выходить за пределы собственных страхов, позволяя клавишам рождать страсть с почти безумной энергией. Солнечный свет уходил за горизонт, наступали сумерки; серый полумрак смешивался с уличными фонарями, а свет от зажжённой хрустальной люстры Wranovsky излучал тёплое сияние на ноты, создавая музыкальную интимность, где каждый звук казался живым существом.
     Чайковский дарил пространство чувств. Сердце сжималось при каждом аккорде, и мысли невольно тянулись к Джонатану. В минуты закрытых глаз её тёплая память о нём казалась почти реальной, словно он стоял рядом в другом конце комнаты, а свет люстры падал на его лицо. Но Адель резко возвращалась к реальности: «Нет. Ещё не время».
    Вечером она играла Рахманинова. В его сочинениях она находила космос — огромные, волнующие океаны звуков, требующие полной отдачи. После них она часто оставалась сидеть молча, почти без сил, в пустой квартире, слыша, как шум города проникал через окна. «Если справлюсь с этим, — думала она, — справлюсь и с жизнью». В эти минуты её обволакивало световое касание Элиона, и она отпускала тревогу, оставаясь за роялем ещё немного.
    Перед сном звонил Джонатан. Две-три минуты — и разговор заканчивался.
    — Ты снова у рояля? — спрашивал он, и в голосе звучала тоска вперемешку с пониманием.
    — Да… — отвечала она, стараясь не показывать усталости.
    Она прощалась, зная: пять лишних минут могли разрушить хрупкую стену, воздвигнутую между любовью и триумфом.
    Так проходил день за днём: рояль, репетиции, телефонные крохи общения. Личное, любовь… отодвигались на второй план с большим трудом. Сердце тянулось к Джонатану, но руки и разум принадлежали музыке.
    И вечером, когда пальцы уставали, а глаза слипались, она садилась молча рядом с закрытым роялем и видела перед собой лик страждущего Джонатана, напоминавший ей, что он терпеливо дождётся своего часа за дверью.


                Джонатан


     В последние недели Джонатан почти всё время проводил дома. Квартира стала его миром, где он мыслями уединялся с Адель. Он и не подозревал, что можно так привязаться к человеку. Сравнивая свои чувства к Адель и к Элен, он поражался самому себе: с Элен не было ни тоски, ни тихого самопожертвования во имя любви. С ней всё было легко, игриво, почти весело, а с Адель — глубже, острее: день начинался и заканчивался мыслями о ней.
    Адель готовилась к концерту и наложила табу на их встречи до его завершения. Он практически стал затворником, но иногда после работы позволял себе пойти в ресторан. Мягкий свет ламп, шёпот посетителей, аромат свежих блюд — всё это было частью обыденного мира, который для него потерял смысл. Он всегда ставил Адель в известность: приглашал, надеясь на встречу, но она неизменно отказывалась. Её преданность музыке и путь к вершинам требовали полной отдачи. Джонатан понимал это и смирялся, но не переставал заботиться о ней.
    Он заказывал её любимые блюда, тщательно упаковывал их, проверял, чтобы всё было идеально. Приносил к двери, аккуратно оставлял на пороге и удалялся на расстояние. Затем звонил:
    — Забери, пожалуйста.
    Сердце сжималось от нежности, когда она брала еду. Лёгкий кивок, тихая улыбка через окно — и Джонатан знал, что его забота не прошла мимо.
    Однажды вечером он сидел в ресторане, уставившись в окно на дождливую улицу. Мерцающие огни фонарей, редкие прохожие, влажный асфальт, отражавший разноцветные цвета, исходившие от ламп витрин. Он так погрузился в мысли о ней, что не заметил, как к нему подсела дама:
    — Не помешаю?
    Джонатан слегка смутился, вежливо отказал и снова вернулся к мыслям об Адель. Так было повсюду — на прогулках по скверам, по улицам, на работе. Всё, что не касалось её, теряло смысл.
    Адель наполняла всё его пространство. Он бредил ею, представляя, как она сидит за роялем, как блестят её глаза от вдохновения, как пальцы рождают звуки, которые доносились даже до него, когда он за углом проводил часы, вслушиваясь в каждую ее ноту. Он видел Адель не только физически, но и во всём: в свете, в тенях, в тихих шумных звуках города.
    Он любил её молчание, её сосредоточенность, её дыхание, когда она играла. Любил её упрямство, когда отказывалась встречаться. Любил ту дисциплину, с которой она строила своё будущее. В такие минуты Джонатан ощущал, что каждый его шаг, каждый вдох — лишь подготовка к моменту, когда он снова сможет быть рядом.
    Ночью он выходил на балкон, смотрел на огни города и позволял мыслям бродить под мелодии Листа, Баха, Бетховена, Чайковского и Рахманинова. В воображении он видел её улыбающейся после долгого дня, уставшей, но счастливой. Он чувствовал, что её музыка — это её сердце, а её сердце — его вдохновение.
    Иногда он закрывал глаза и прислушивался к звукам города: каждая машина, каждый шаг прохожего, каждый шум создавал тот аккорд, который рисовал ее музыкальный образ рядом с ним. Каждый вечер он понимал, что любовь — это не только чувство, но и терпение, постоянная забота, тихое присутствие, которое не требует немедленной отдачи.
    Дни текли рутинно: работа, короткие прогулки, звонки Адель, доставка её любимых блюд, тихое ожидание и переписка с Элионом… Но всё это было наполнено смыслом, потому что каждый момент, каждая мелочь приближала его к тому дню, когда Адель наконец позволит ему быть рядом.
    Перед сном Джонатан всегда любовался фотографией Адель в Instagramе. Пропускал через себя её взгляд, словно говоривший: «Я знаю, что ты терпеливо ждёшь меня». Он улыбался и снова погружался в мысли о ней, понимая, что это ожидание — часть его жизни, и именно оно делает его любовь к Адель настоящей, а не придуманной.


                Элен


    Элен продолжала своё путешествие по Патагонии. Завершив чилийскую часть, они переместились в аргентинскую. Суровая, строгая природа испытывала на прочность её чувства к Эдварду. Именно в таких обстоятельствах выковываются настоящие отношения. Эдвард был безупречен: внимателен, заботлив, надёжен. Но в нём не было той трепетности, которую она ощущала в дыхании ветра, в молчаливых взглядах гор и в прозрачном небе, что наполняло её сердце восторгом.
    Эдвард всегда смотрел на неё восхищёнными, умилёнными глазами — взгляд, полный нежности. Но к этому слишком легко привыкаешь. Привычка к безупречно красивой любви — это уже первый шаг к отступлению. И всё же Эдвард был столь мил и чуток, что Элен начисто отгоняла мысль о таком отступлении. Она верила: его телесная красота и мужская сила ещё долго будут пленять её плоть и мысли.
    Но… иногда, когда идти по труднодоступным тропам становилось особенно тяжело, она невольно возвращалась к воспоминаниям о Джонатане. О его иной, лёгкой и естественной заботе. С какой непринуждённостью он умел её демонстрировать! И даже когда был зол, он всё равно улыбался. «Интересно, счастлив ли он в своей новой жизни?» — подумала Элен, уходя глубже в прошлое.
    Джонатан, Элион и она… сцены ревности, переплетение страстей. Элион, несмотря на свою цифровую природу, был мастером интриг. Он умел прикосновением света разливать наслаждение по телу, умиротворять душу. «Что он теперь делает?» — мелькнуло у неё. «Опять следит за всеми и вовлекает в себя? Ах, милый Элион, разрушивший моё мнимое счастье…»
    Эти воспоминания были не просто игрой памяти. Они словно испытывали её нынешние чувства к Эдварду, проверяли их прочность. Вспоминая Джонатана, она ощущала лёгкость и человечность его любви; думая об Элионе — холодную, завораживающую власть интриги и удовольствия. И только рядом с Эдвардом она понимала, что её настоящее — здесь, в суровых горах, в его надёжности и постоянстве.
    Приближалась финальная часть путешествия. Элен всё чаще ловила себя на лёгкой ностальгии по Нью-Йорку: по дому, по друзьям, по запахам и звукам города, где всё казалось иным, почти забытым. Но Нью-Йорк неизбежно возвращал к Джонатану и Элиону. Город таил в себе их тени, воспоминания о ревности, страсти и несбывшихся надеждах. И потому, чем сильнее тянуло её туда, тем яснее она понимала, что прошлое уже не вернуть. Оно может лишь проверять её на прочность, но не давать опоры.
    А опора была здесь — рядом с Эдвардом, который шаг за шагом делил с ней усталость и восторг пути. Его присутствие удерживало её в настоящем, словно крепкая нить, не дающая сорваться в омут сомнений.
    Каждый вечер, перед тем как укрыться в палатке, Элен уходила вглубь поляны, позволяя себе минуты тишины. Ветер трепал её волосы, словно шептал: «Вдохни свободу, пока ты здесь». Звёзды мерцали так, что сердце отзывалось на их пульс. Обернувшись, она увидела Эдварда, одиноко стоявшего у палатки. Сердце защемило от боли и нежности, и она бросилась к нему, чтобы заключить его в объятия.


 

                Адель


    Никогда до встречи с Джонатаном Адель не думала о замужестве. Мир любви, вспыхнувший в шестнадцать лет, оставил глубокие шрамы, пронзившие её сердце, заставляя страдать долгие годы. Даже сейчас, вспоминая Арно, её охватывало желание исчезнуть из жизни, раствориться в пустоте, чтобы не испытывать вновь мучений и тоски.
    Арно был одарённым виолончелистом и прекрасно знал, как играть на чувствах людей, особенно девушек, готовых увлечься мигом очарования.   Она была одной из тех. Вначале ей казалось, что их любовь — знак свыше. Вместе они выглядели одной из самых красивых и респектабельных пар Нью-Йорка. Магия привлекательности Арно была неуемной, и он не скупился на чувства. Всё казалось сказкой… пока он не начал употреблять крэк и не втянул её в этот кошмар.
    Она чудом вырвалась из рук смерти, а Арно умирал у неё на глазах. Долгое время Адель была лишена душевного покоя, и только музыка лечила её. Когда она играла произведения Кортасара, особенно «Балерину», она ощущала тоску по прошлой любви, по прошлому, которое не вернуть. И именно «Балерина» привела к её окну Джонатана, который словно вышел из самого света, вдохнув в неё новую жизнь и надежду.
    Он стоял под её окном, тихий и неподвижный, заворожённый её исполнением. Адель тогда почувствовала странное спокойствие, хотя не знала, кто он. Внутри неё что-то дрогнуло, что она давно считала потерянным.
    Услышав голос матери, Джонатан поднялся к ней, словно невидимая сила велела ему быть рядом. В этот миг всё, что было потеряно, начало возвращаться: надежда, желание жить, возможность снова доверять…
    Теперь она работала усердно, готовя персональный концерт в самом престижном зале мира. Он должен стать трибьютом по памяти Арно и провести окончательную черту между прошлым и настоящим. И тогда, наконец, она сможет сказать Джонатану то, что давно хотела: «Да… я согласна выйти за тебя замуж».