Патент Остапа Бендера Глава 9

Наступил период, когда стало ясно, что к работе Борис Арнольдович вернуться не сможет.
Я отчетливо это поняла, эвакуируя его слабеющее тело в город в середине августа. На даче уже стало прохладно, а только затяжной простуды нам и не доставало.
В машину он садился с трудом, так же неуверенно вылезал из салона уже на Ордынке.
И в первый же вечер в городской квартире я пришла к абсолютному выводу, что мне уготована роль сиделки.
Наверно, надо мной посмеивались в далекой Калифорнии, зная, как непросто лелеять чужую старость на своих руках. Ведь для сына с женой и его сыновей я по-прежнему оставалась посторонней женщиной в их семье, это было ясно, несмотря на все мои  реальные права в супружестве.
Да я и не рвалась к сближению с русскими американцами.
Самые  дорогие мне люди, ныне уже покойные, были непохожи на членов  семьи мужа, где все рационально просчитывалось и продумывалось наперед за много лет.
Возможно, мелькнула мысль, Борис Арнольдович, еще  когда болела его жена, заранее намекнул  верткому Вене на поиск преемницы.
За что Веня не преминул получить свои проценты. Заботливо растил меня, как розу в оранжерее, держал в тайнике своих деяний, чтобы благоговейно в нужный момент передать дядюшке, как утешение на старости лет.
О том, чтобы выйти на работу в прежнем качестве не было и речи.
Последние дни  августа  мы промаялись дома, приноравливаясь к послебольничному быту.

 В начале сентября в нашем концертном зале появился новый дуэт.
Оно и понятно - публике надо хлеба и зрелищ, в этой индустрии не должно быть простоев. Чуть что, фигуранты меняются. Соискателей всегда навалом.
«Свято место пусто не бывает!» - вспомнила я Венины слова, когда вся эта история им еще только затевалась. А вполне возможно, что и новый дуэт в ресторане - тоже Вениных рук дело. Не очень удивлюсь, если узнаю, что это так и есть. Поэтому лучше не знать, что и откуда.
Все это меня  просто прибило.
Борис Арнольдович, видя мое отчаянье,  повздыхал неделю и, глядя на меня виновато, сказал: «Лишил я тебя, Людочка, привычной радости, прости старика…»
В том, что моя работа - радость для меня, я до этого момента не думала.
Была уверена, что это - средство заработать на жизнь. После его слов стало ясно, что и, правда, я лишена радости надолго, быть может, навсегда.
Эта мысль меня ожесточила.
«Людочка, - Борис Арнольдович подошел ко мне, взял за руки, - на антресолях, в самой  глубине  лежит папка. Там рисунки Филонова, больших денег стоят… Пора их достать. Весны дождемся, а в мае в Калифорнию поедем, там ты  и без меня справишься. У Левы и Майи петь станешь.»
Лева и Майя были хозяевами русского ресторанчика на Флорида - стрит и приглашали к себе знакомых музыкантов из России на летние сезоны.
«До весны еще дожить надо...» - сказала я безучастно, не глядя в глаза супругу  и высвободила свои руки.
«Что ты имеешь в виду?» - дрожащим голосом спросил он.
- Если певчую птицу сажают в клетку, она перестает петь. Я не знаю, буду ли я петь весной, вот что я имею в виду.
- Ты ведь сама не хотела другого аккомпаниатора. Хотела, чтобы все вернулось на круги своя… Помнишь?
- Да, но теперь понимаю, что два раза не войти в одну и ту же реку. Вряд ли в ближайшие недели ты сядешь за рояль.
- Ты же знала…Знала, что я немолод. Знала, что рано или поздно так будет. Видишь, я изо всех сил стараюсь держаться молодцом и не огорчать тебя, милая! Ты для меня свет в окне, ты - мое все…
- И я изо всех сил стараюсь понимать и видеть твои старания! Я устала просто. Год был трудным. Потому мне сейчас не до пения. А как зарабатывать другим способом, я не знаю и не умею.
- Вот, я и говорю - на антресолях папка с рисунками. Там - раритеты. За них ухватится любая художественная галерея. На черный день берег. Поверь мне!
-Это не по моей части  заниматься куплей - продажей. Тут тебе твой племянник поможет скорее, чем я.
- Веня? Зачем это? Ни к чему нам такая помощь! Упаси бог! Это все равно, что пустить лису в курятник!
- Ты уже пустил однажды, отдав ему Шагала. Я не уверена, что и Филонов не  стал его добычей!
- Как? Что ты такое говоришь?! Что ты говоришь?! Ты что-то знаешь?
- Я слишком хорошо знаю Веню.
- Дай мне стремянку! Сейчас же дай мне стремянку!
-Ну, опомнись, прошу тебя! Что ты будешь делать со  стремянкой? В твои-то годы и с твоим-то самочувствием!?
- Я хочу посмотреть, что там с папкой! Где она может быть…
- Где ты будешь искать ее в этих дебрях? Там сто лет никто не разбирался!
- Люда! Я прошу! Люда, дай мне стремянку! С места не сойду, давай сейчас же! А то я сам...
- Ты упрямый старик, ты сошел с ума! Не говори ерунды, я ничего тебе не дам! Сейчас это непосильный труд для тебя, как ты этого не понимаешь?
« Я требую, слышишь? Дай немедленно стремянку!» - взвизгнул Борис Арнольдович. Именно взвизгнул.
Я чертыхнулась и отправилась на балкон за стремянкой.
По дороге зацепила ногой  табуретку. От удара  искры посыпались из глаз. Подняв  уроненную табуретку над головой, я в сердцах швырнула ее в дверь кабинета.
Она угодила в бок рояля, все струны отозвались в нем, загудели; по комнате поплыл звон, словно  в церкви. В стеклянной горке  упала тарелка.
Хромая от столкновения с табуреткой и морщась от боли, я тащила стремянку в кухню, проклиная все на свете. Пальцы на руках побелели от усилий.
Войдя, я увидела, как Борис Арнольдович неловко навалился боком на стол, оперся на него одной рукой, другую протянул мне навстречу, силясь что-то сказать. У него не получалось.
Протянутой слабеющей рукой он попытался схватиться за стремянку и стал падать на спину, увлекая  ее за собой.
Мне ничего не оставалось, как мгновенно выпустить ее из рук, иначе он утащил бы и меня.
Когда Борис Арнольдович рухнул на пол, я моментально кинулась освобождать его от стремянки.
Я пыталась оторвать его руку от перекладины, но, видимо, пальцы  ему свело и я никак не могла отсоединить  их от стремянки и освободить мужа  из железного плена.
«Сейчас, сейчас, погоди, я уберу ее, - бормотала я, трясясь в мелком ознобе, губы плясали. - Я же говорила, что не надо! Потерпи чуточку!»
Еще немного повоевав со стремянкой и ободравшись по локти об ее перекладины, я спихнула ее вбок; она гулко загремела на кафельном полу.
Борис Арнольдович ждал очень уж терпеливо и у меня закралось страшное подозрение.
«Борис! - позвала я. - Борис, ты что?»
Он не отвечал. Я протянула руку к его полуоткрытым глазам. Приподняла веко. Зрачок не реагировал на свет.
Я хорошо понимала, что это значит.
«Все, конец,- сказала я себе. - Как долго это все тянулось и как внезапно кончилось…»
Я встала с колен и подняла стремянку. Надо было вернуть ее на балкон.
Надо было поднять табуретку и поставить на место в коридоре.
Надо было вынуть осколки тарелки  из горки.
Надо было обработать ссадину на ноге и царапины на руках.
 Надо было вызывать скорую и начинать все те нелегкие процедуры, которые сопровождают уход человека из жизни.
Я не ощущала горя, печали, страха перед неизвестностью.
 Только пустоту, когда ничего не хочется говорить, делать, не хочется двигаться.
Было понятно, что нет рядом никого, кто мог бы помочь, посоветовать, как жить дальше, кто хлопотал бы с поминками…
Подруга Маринка была в отпуске, в Дубровнике.
Общение с Веней и прочей родней мужа сегодня исключалось.

Закончив с хозяйственной разрухой, я вызвала скорую.
 Пока она добиралась по осенним городским пробкам, я бездействовала. Сидела на краешке своего дивана, сложив на коленях руки, словно школьница на концерте.
Оглядывала стены, которые пропитались запахом капель и настоек и думала: «Ты свободна. Еще вчера ты горевала, что жизнь кончена и весь ее остаток ты проведешь в сиделках… Сегодня ты вдова и надо привыкать к новому, такому непривычному статусу.»
В голове мелькали эпизоды последнего времени.
С весны я не виделась со своим приятелем из фитнес-клуба. Две смс за все лето - не в счет.
Я представила, как он с чисто детским любопытством расхаживает по моей квартире, в которой  ни разу не был.
Как, увидев королевскую кровать в спальне с распятием в головах, он двусмысленно ухмыляется, как он пьет кофе на кухне, раскачивая на ноге домашнюю туфлю Бориса Арнольдовича.
От  мысли о таком вторжении меня передернуло.
Очевидно, аристократический дух бывших обитателей квартиры пропитал меня насквозь, сделав нетерпимой ко всем чуждым проявлениям.
«Здесь тоже кончено...» - вскользь подумала я о плечистом тренере, легко отогнав от себя  его образ.

Когда скорая с телом, которое еще с утра было Борисом Арнольдовичем и милиция, присутствовавшая при этом, наконец, отбыли, замаячили сумерки и я стала собирать сумку в дорогу.
Дома находиться было невыносимо и я решила ехать в Портновскую и заночевать там.
Баба Валя и Поля встретили меня и долго не могли успокоиться, узнав про мои новости.
Баба Валя засветила лампадку в уголочке и закрестилась тихонечко, шепча молитву.
Поля поставила чайник, возилась потихоньку у стола, позванивая чашками.
«Он крещеный был, покойник-то твой?» - спросила из угла с лампадкой баба Валя.
« Не знаю, баба Валь. Более десяти лет прожили, а ничего толком я о нем не знаю…» - сказала я, вспомнив про злосчастную папку и наполняясь обидой.
- Родные-то есть кто?
- Родных навалом! Далеко только, за пределами нашей прекрасной родины. Хотя, смерть - это, конечно, повод, чтобы приехать. Добро делить. Уже десант в виде внука посылали.
- С божьей помощью справимся. Не убивайся. Пей-ка чай, да ложись. Даже сейчас - утро вечера мудренее… Сыну сообщила?
- Какому сыну? Чьему сыну?
- Своему, матушка!
- Нет пока. Завтра, все завтра. Своему - завтра, его сыну - тоже завтра. Сегодня сил не осталось.
- А поплачь, матушка, глядишь, полегчает!
-Не плачется, баб Валь.
- Хочешь, я с тобой завтра по всем делам? Авось, пригожусь где-то?
- Не знаю пока. Ничего не знаю.
- Ну, допивай чай, да ложись. Поздно уже…

Спалось удивительно спокойно, несмотря на все мысли, сумбурно толпившиеся в голове и предстоящие на завтра дела, которые за день, ну никак было не осилить.
Завтра первым делом надо было сообщить родне, дозвониться на работу и в Союз композиторов, членом которого был Борис Арнольдович, связаться с похоронным агентом и юристом, съездить к квартирантам за деньгами.
Место на кладбище было. На хорошем кладбище - на Ваганьковском.
И устное, прижизненное завещание было: похоронить рядом с бывшей женой.
Эх, будь моя воля, я бы никого не ставила в известность!
Похоронила бы Бориса Арнольдовича сама и по - своему, сообщив об этом задним числом.
Не хотелось видеть супругов из Сан-Диего и их отпрысков, что ничем не проявляли себя последние годы и полностью доверили своего отца моей опеке, но по свистку приедут к дележке пирога.
Не хотелось видеть Веню, про существование которого мечталось забыть, как можно скорее. Причем, навсегда.
Но сделать так не представлялось возможным.

Вернувшись в Москву, первым делом я набрала Петькин номер телефона.
Он долго не брал трубку. Потом, наконец, взял и в ухо мне ворвались, вместе с его голосом звуки музыки и смех.
Там был вечер и, вероятно, гуляла большая тусовка.
- Петя?! Петька, ты? Здравствуй, сын!
- Ой, ма, привет! Вот уж не ждал!
- Ты не рад меня слышать? На связь не выходишь, миллион лет не звонил…
- Ма, просто ты немножко не вовремя! Ма, давай, утром, а?  Я позвоню, честное слово! Ладно, ма?
- Когда у тебя наступит утро, здесь будет глубокая ночь. Петя, Борис Арнольдович умер.
-Ух ты! Когда?  И чего вдруг? Ведь крепкий был старикан!
- Вчера утром. Рецидив инфаркта.
-Вот, черт! Надо же! А …от меня-то что надо?
В тот миг я услышала в трубке веселую возню; кто-то отбирал со смехом телефон у Петьки, щекотал с визгом, Петька отбивался.
Ему было весело. Он не понимал меня и не слышал. Я повесила трубку.

Два последующие дня я помнила плохо.
Они слиплись в один тягостный комок, из которого, как  из клейкой ловушки, невозможно было выкарабкаться.
Не стоило и пытаться. Надо было покориться и перетерпеть.
Из Калифорнии  к проводам прибыли сын с женой и младший внук  Корней - длинный, нескладный и рыжий. Похожий на младшего внука королевы Елизаветы - принца Гарри.
«Ну, как же можно без присутствия принца?  - думала я. - Наследный принц должен быть в курсе, как обстоят дела внутренней политики. Впрочем, этот, кажется, не похож на братца - при виде меня  краснеет и прячет глаза. Или братец успел похвалиться  своими московскими похождениями? Хотя, хвалиться тут нечем…»
Поминки помог организовать пронырливый Веня в большом зале  своего Дома Культуры.
Стол был богатый и пафосных речей говорилось немало.
О том, каким сокровищем, оказывается, я владела, я узнала только сейчас, слушая бывших сослуживцев по оркестру.
Был, кстати, и Эдуард с одесской любовницей. Вернее, с нынешней женой; любовницей она была во времена нашего делового общения в далеком уже прошлом.
Разумеется, наша администрация из «России» тоже присутствовала. О том, чтобы мне вернуться на эстрадку нашего зала, со мной не заговаривали.

Когда мероприятие заканчивалось, Веня, как хозяин помещения, улучил момент и подплыл с разговорами.
Действие переместилось на крыльцо Дома культуры; присутствующие разъезжались и расходились.
Проводив всех, я  поежилась от холодного сентябрьского ветра и ушла внутрь, Веня плелся следом. От него сейчас  было не увернуться.
- Милка, сей момент  тебе все соберут с собой. Столько добра осталось, это ж надо!
-Ну, и куда мне все это деть?
- Не выбрасывать  же! Сдурела, что ли, мать? Вон, икра, семга…Вспомни, как двадцать лет назад скудно жили!
Я подумала, что «скудно жили» - это не про Веню.
Но вовремя сообразила, что все это может пригодиться и Поле с Валентиной Ильиничной, и Тольке с Гошей, и не стала отказываться.
-Пожалуй, да…Заберу с собой. Завертывайте.
- Решила уже, чем дальше займешься?
- Ты о чем?
-Ну-у,  о чем... Петь же не перестанешь?
- Конечно, нет! С трудом и на похоронах сдерживалась, чтобы не запеть!
- Да ладно тебе ерничать! Я ж не про сейчас, я про потом!
- А что? Контракт хочешь предложить?
- Ну, ты видела, сколько деловых людей на поминках было?
- Теневиков?
- Почему теневиков? Зачем теневиков? Что ты меня все в чем-то уличить хочешь? Музыкантов с именем! Вот, справа от тебя…Справа -то, помнишь?
 В бархатном жилете сидел дядечка… Леонид Филиппыч. Администратор областной филармонии…Мега зубр! По щелчку - в любой ансамбль!
- Ве-ня! Посмотри на меня повнимательней - я мужа сегодня проводила. И не собираюсь в горячке себя пристраивать в другие руки, запомни, наконец! Мне по щелчку - уже поздно.  И отвяжись уже! За помощь сегодня - спасибо. На этом все.
- А без горячки? Рассудочно если? Выждав, когда там вся эта канитель закончится  - девять дней, сорок дней? Ну, не будь дурой! Себя-то не хорони! Ты же не Борис Арнольдович. Царство небесное дядюшке! Лет -то тебе сколько? Не на пенсию ли собралась?
- Ты уже снова нашел мне покупателя! А, Веня? Браво! А что? Бог троицу любит! Сперва Эдуард, затем Борис Арнольдович… Кто теперь? Филиппыч этот твой, да? Старпер в бархатной жилетке? Хватит, Веня! Как говаривала бесприданница у Островского: «Подите! Я сама об себе подумаю!»
- Это ты-то бесприданница? Побойся бога, мать! И Эдуард тебя не обидел, и дядюшка! Заживешь теперь в шоколаде!
- Тебя тоже не обидел! Так что, сам побойся! Навязанный тобой шоколад слишком горький…В этот раз даром топчешься!
Возмущенный Шушкевич не нашелся, что ответить, надул щеки обиженно, махнул рукой и ушел в свой кабинет.
Я преспокойно дождалась, когда мне в машину погрузят коробки и свертки и, не прощаясь с Веней, поехала на Ордынку.

В квартире, вторые ключи от которой я загодя дала семье покойного, было темно и тихо.
 Сын с женой вернулись с поминок раньше и спали в родительской спальне, в гостиной стояла раскладушка, на которой ворочался Корней.
Я на цыпочках прошла в кабинет, закрыла за собой дверь и вспомнила отчетливо приезд Кирилла, его ночное вторжение и что за этим последовало. Не приехал деда хоронить, стервец, смалодушничал!
Сразу понятно, что рыло в пуху. А родителям-то наврал, что съемки срочные, отлучиться на три дня никак невозможно.

Рано утром я так же на цыпочках, неслышно вышла из дома, оставив записку на кухонном столе, чтоб хозяйничали сами, не ждали меня.
Корней разоспался на своей раскладушке и уже не ворочался, лежал неподвижно - не растолкать. Из спальни тоже не доносилось ни звука.
Я спустилась к «Ауди». Села за руль и набрала Толькин номер .
Была суббота. Трубку не брали.
«Наверно, во дворе работает…Листвы много нападало.» - подумала я и поехала в Кунцево.

Толька  действительно был во дворе, греб листву в газонах.
Я подъехала поближе и слегка посигналила. Он не реагировал. Стоял ко мне полубоком и равномерно двигал локтями, как косарь на летнем лугу.
Я сдвинула стекло в двери и позвала его тихонько: «Толя, Толь…»
Он подозрительно поглядел в сторону алой машины, отвернулся и снова заработал локтями. Я открыла дверь и подошла к нему.
- Зову тебя, зову! Ты не слышишь.
- Господи, Люда! Взаправду, ты? Думал, глюки…
- Я, я!  Не сон, наяву я. Здравствуй!
-Здорово, коли не шутишь!
-Какие уж тут шутки, Толя!  Позвонила, хотела предупредить, что еду, как ты просил. А ты трубку не берешь. Ну, я и рассудила, что в этот час ты можешь быть только на работе.
-Где ж мне быть в такой час? Светло уже. Скоро весь дом на ногах будет. А ты? Что вдруг в такую рань? Случилось, может, что?
- А Гоша у тебя  где?
- Гоша спит еще.  Через полчаса закончу, пойду завтрак готовить, да его подымать.
- Завтрак? А чем ты его на завтрак кормишь?
- Вермишель варю. С маслом и сахаром, он это больше всего любит.
- А мне…можно тоже  с вами позавтракать? Я со вчерашнего дня ничего не ела.
Толька вздохнул, поглядел в сторону подъезда, пожал плечами.
- Я ему вкусненького привезла.
- Ну, пойдем… Только ты подожди, мне закончить надо.
-Да, хорошо. Я в машине посижу, мешать тебе не буду.
Толька оглянулся на празднично алеющий среди  желтой  листвы «Ауди».
«Да, мой, - сказала я, чтобы не было лишних вопросов. - Твой «Москвич» Женька купил, сосед. Помнишь его?»
«А?- очнулся от созерцания «Ауди» Толька. - Не, плохо помню… Так, в общих чертах.  Хороша тачка! А все же, что стряслось-то?»
- Как ты догадался, что у меня что-то стряслось?
- Ну…Иначе ты бы не приехала в такую рань! Соскучилась вряд ли, это не про тебя!
- Что ж ты так обо мне?
- Люд! На правду не обижаются, так?
- Так, Толя, так…Муж у меня умер. Вчера хоронили.
Толька забыл про работу. Так бы мы и стояли, но я перешагнула валок собранных Толькой листьев и ушла в машину.
Из салона смотрела, как Толька помедлил на месте, затем сморкнулся в листву и загреб с еще большим усердием.
Потом ушел с газона и запропал минут на пять, исчезнув с глаз.
«Инвентарь ходил прятать…» - догадалась я.
Толька появился, шмыгая покрасневшим от работы на холоде носом, обошел «Ауди» кругом. Присел сзади на корточки, заглянул под  днище.
Затем робко открыл дверь и протиснулся на пассажирское сиденье.
Его длинные ноги торчали выше приборной панели.
Я перегнулась через Тольку и, пошарив под правым  сиденьем и потянув за рычаг, переместила кресло назад. Тольке стало просторней.
«Хорош механизм! Прямо космическая орбитальная станция!» - выдохнул он с мечтательной улыбкой, трогая всякие штучки жестом человека, который и за рулем никогда не сиживал.
Я молчала и смотрела на забытый мною двор.
«Чего муж-то умер?» - спросил Толька натянуто, не зная, о чем еще говорить.
- Инфаркт случился. Второй за этот год. Первый в апреле был, когда я к тебе приезжала.
-Ну да, перед днем рождения…Помню.
- Так что, свой день рождения я встретила в полном одиночестве. Разве, что с тобой накануне посидели! А на следующий день букет шикарный принесли! Не ты ли послал?
Толька промолчал и  тоже стал смотреть в окно. Поднимая и опуская стекло в двери.
-Толь?
-А?
-Цветы не ты посылал?
-Ну, я…
- Во, как!  А адрес узнал откуда?
- Шушкевич подсказал.
- Ты к нему ездил, что ли?
-Ездил, ездил…
- Я и подумала, что это вполне можешь быть ты. Как когда-то…Чего ж сам не зашел? Постеснялся?
- Некогда мне заходить, сама знаешь.
- Красивый букет, спасибо, Толик! Дорогущий, небось?
-Ну, чего об этом говорить через полгода?
Про то, что я свезла букет бабушке на кладбище, не зная, от кого он,  я умолчала. Да, думаю, Толька  не был бы против. Я и сама не заметила, как впервые назвала его Толиком, как бабушка всегда называла.
-Ну, так что? Берешь меня завтракать?
- Куда ж тебя девать, вдовствующую королеву? Беру! Только погоди минутку - давай проедем чуток на твоей субмарине, а?
Я поняла, что ему до смерти хочется сесть за руль и  вышла из машины.
«Садись на мое место, прокати меня, как раньше…» - сказала я, открывая пассажирскую дверь.
Он не заставил упрашивать себя дважды, быстро пересел на водительское место и плавно тронул машину с места.
-Хорошо идет, прямо красотка! Давно она у тебя?
-Давно. Уже менять пора.
- У тебя машины и мужья одинаково подлежат замене?
- Толя! Что ты говоришь, не стыдно?
-Не стыдно, Люд. Мне теперь ничего не стыдно.
Мы сделали круг вокруг двора по еще пустой утренней улице.
«Эх, вот так бы сесть однажды в машину и уехать, куда глаза глядят…» - сказал Толька себе под нос еле слышно, сняв руки с руля.
- А куда они глядят?
- Все равно, куда! Туда, где можно начать все по - иному.
Я закрыла лицо ладонями и заплакала в первый раз после смерти Бориса Арнольдовича.
«Ну, вот,- огорченно сказал Толька. - Еще не хватало… Давай, добей меня еще слезами своими! Мало мне всего…»
Шмыгая носом, я вышла из машины и открыла багажник.
Достала наугад одну из коробок и потянула  наружу две бутылки водки. Сунула Тольке в руки. Настроение его из мрачного стало приподнятым.
«Славно утро начинается, - хохотнул он.- Ну, что? Идем, помянем твоего покойника!»
И он затопал к подъезду, положив в карманы куртки по бутылке и неся на вытянутых руках коробку с закуской.
«Ну, ты давай, сама  хозяйничай, - сказал он мне уже в квартире и махнул рукой в сторону кухни. - А мы пока просыпаться будем.»
И он ушел, закрыв за собой дверь.
Я прошла на кухню, оглядела стол и плиту и, засучив рукава, взялась за уборку.
Из-за стенки слышался хорошо поставленный Толькин бас и капризный голосок мальчика Гоши.
Я не прислушивалась особо, но было ясно, что Гоша не в духе и вставать не хочет, а Толька его уговаривает, словно нянька.
Когда через четверть часа Толька вырос в дверях кухни, у меня был накрыт кухонный стол и бодро шипел на плите закипающий чайник.
Я сидела спиной к кухонному окну, примостившись на углу стола и во все глаза глядела на Тольку.
Он успел переодеться в светлую рубашку и выглядел празднично - его видную внешность даже двадцатилетняя нужда и трудности не убили.
Сейчас его не портил даже нос.
Из-за его плеча выглядывал  пухлый мальчик с испуганным интересом глядящий на меня карими, словно вишни, глазами.
На вид ему можно было дать не более пятнадцати лет, хотя Гоша успел разменять третий десяток.
Я попыталась улыбнуться ободряюще. Мальчик мгновенно среагировал -спрятался за спину Тольке.
«Ух ты, как вкусно пахнет! - сказал Толька, потирая руки. - Аж слюнки потекли!»
После этих слов мальчик с любопытством выглянул из-за Толькиного плеча, потом бочком вышел вперед и встал посреди кухни, разглядывая то снедь на столе, то меня.
Он был бы даже симпатичный, если бы не его постоянно приоткрытый рот.
«Вермишель на завтрак отменяется! Гоша, поздоровайся, - сказал Толька. - Скажи: «Доброе утро, тетя Люда!»
«Какая же это тетя? - удивился Гоша. - Тети в джинсах не бывают! Это девочка.»
"Люда!» - поспешила уточнить я, раз меня приняли за девочку.
«Она хорошая?» - спросил Гоша, с надеждой уставившись на Тольку своими вишневыми глазами.
- Лучше всех, не бойся. Садись. На свое место садись!
- Нет, Гоша хочет  возле нее!
-Хорошо. Садись возле Люды, только веди себя прилично. А то я тебя в комнату отправлю.
-Не надо в комнату! Гоша не хочет в комнату! Гоша хочет быть здесь!
Толька не отрывал взгляд от водки и я поспешила налить ему и себе.
-Толя! А она тут жить будет?
«Ишь ты! - покрутил головой повеселевший Толька, хлопнув залпом рюмку. - Понравилась, значит. Он тебя уже не боится!»
« А чего меня бояться? Я не волк! Примите меня в свою компанию!» - я тоже подняла  рюмку и вновь поставила на стол.
«Она  - не волк! Она хорошая! - сказал Гоша с набитым ртом. - Гоша хочет  в туалет !»
«Начинается! - психанул Толька и поднялся из-за стола. - Пошли, горе луковое! Люда, извини - у нас так всегда!»
« Ничего, Толя, не извиняйся. Я буду вас тут ждать!» - крикнула я вслед Гоше.
Они быстро управились и я слышала, как Толька шипел на  Гошу в ванной, заставляя мыть руки. Тот не хотел.
Потом они вернулись. Гоша чинно уселся возле меня.
- Сам он не справляется? А, Толь?
- Когда как. Сама понимаешь, если обмочится, стирать надо! Не всегда время есть.
«А у Гоши борода растет!» - похвалился Гоша, задрав подбородок кверху и показывая несколько волосков, которые он гордо называл бородой.
- Бриться ему нельзя. Порежется еще, чего доброго!
-Конечно, я понимаю! Какая у Гоши замечательная борода! Гоша совсем большой мальчик!
Гоша радостно вертелся, сидя между мной и Толькой.
Тот, знай, успевал отодвигать от него подальше то вилку, то солонку, то тарелку.
«Чтоб не уронил…» - поняла я.
По быстрой и привычной его реакции на Гошу  и по аппетиту, с которым Толька  пробовал все, что есть на столе, я сделала вывод, что все не так уж печально.
«Вряд ли, запойный…- размышляла я про себя. - Алкашам не до еды! Только льют в себя, едят же, как клюют…»
Гоша старался вести себя образцово и больше ни разу не огорчал Тольку своими капризами.
- Молодец, Гоша! Хорошо ел, хорошо себя вел…За это включу Гоше телевизор, Гоша будет кино смотреть!
- Гоша не хочет телевизор сейчас! Гоша тут хочет!
- Мало ли, чего! Нам с те…нам с Людой поговорить надо! Пошли к телевизору!
- Нет! Гоша хочет тут!
«Иди, Гоша, посмотри телевизор! Будешь слушаться, в гости поедем,  на дачу. К хорошей девочке.  Хочешь в гости?» - спросила я.
- А она красивая?
- Очень,  очень красивая! Полей звать.
-Гоша хочет в гости к красивой девочке! Гоша - взрослый!
-Тогда Гоша должен слушаться сейчас! Иди в комнату, дружок!
Толька удивленно посмотрел на меня и повел Гошу в комнату.
Через минуту в комнате забубнил включенный телевизор. Толька вернулся к столу, плеснул себе водки из почти уже опустевшей  бутылки.
- Что ты ему наобещала? Какая дача? Какие гости? Мы никуда не ездим! Ты что, не понимаешь? Он может жить только дома!
- Откуда ты знаешь? Ты его возил куда-то?
-Лю-да! Куда и на чем я мог его возить? От него можно отлучиться только до двора и обратно!
Права была, тысячу раз права моя бабушка-покойница, уговаривая меня сойтись с Толькой!
Он, как лучшая нянька в мире, воспитал бы моего Петьку и, наверное, Петька в этот непростой момент был бы около меня.
А бог не дал Тольке  своих детей, в чем сейчас я виноватила лишь себя.
У меня снова навернулись слезы. Я задавила их на корню.
-Толя, у тебя выходной сегодня?
- По идее да…
-То есть, тебе сегодня и завтра не надо на работу?
- К чему ты клонишь: надо - не надо? Не пойму!
-Толь, я купила полдома в поселке под Москвой. Недавно. Час езды электричкой с Белорусского.  Буду рада, если вам там понравится. Тебе же положен отпуск? Ты можешь провести его там. Давайте, поедем?
- Да куда нам? Час от Белорусского! Вот еще выдумала - отпуск какой-то! Что мы там забыли, сама подумай, Люд?
- А машина на что? Я не хочу сегодня домой!  Пойми, мне надо уехать, забыться…Что плохого, если  мы поедем вместе? Там в доме тепло, спать чудесно, сад с вишнями…Погода сегодня ясная, поедем, Толь? Гоше понравится - там с ним, ей богу, не случится ничего такого, поверь мне!
- Ну, не знаю… Не готов я срываться куда-то. Туалет в доме?
- Туалет на улице, но это не проблема! Ведро поставим!
- Люда, нет, не проси! Он меня там замучает, а главное, тебя замучает! Капризами своими…Проклянешь все на свете!
- Я понимаю. Трудно решиться…Но, поверь, ему там будет хорошо! Такие соседи славные - бабушка с внучкой! Девочка сирота - ни отца, ни матери. Мне кажется, они с Гошей подружатся!
-Ой, что ты с нами делаешь! Не могу, на ночь не могу! На день еще куда ни шло!
-Отлично! Давай, зови Гошу, собирайтесь! Я одеваюсь и жду вас в машине!

Пока мы ехали, Гоша не отлипал от окна. Все его  радовало и восторгало.
Да и день был безветренный и теплый. Солнце не могло пробиться сквозь плотную массу облаков, но эта спокойная серость очень напоминала жемчужный колорит великолепного Камиля Коро.
«Толя, ой! - кричал Гоша Тольке, сидящему рядом с ним сзади. - Вон она стоит! Такая, с рогами! Вон, вон! Большая!»
«Корова пасется…- смущаясь моего присутствия, отвечал Толька. - Не стучи по стеклу, она ест траву и тебя не слышит!»
«Она слышит! - снова кричал Гоша. - Она смотрит на Гошу! Вон, вон! Она даже есть перестала!»
«Ладно, ладно, вижу…» - ворчал Толька смущенно и невзначай глаза наши встречались в салонном зеркале.
Когда мы доехали до Лесной улицы поселка  и я заглушила мотор, Гоша во все глаза уставился на голубой забор.
«Это чего?» - спросил он, тыча пальцем в забор и неуклюже вылезая из машины.
«Это забор, Гоша. Видишь, он как небо, синий. А за ним домик прячется!  Сейчас мы туда пойдем.- сказала я. - Там живет девочка Поля. Мы приехали к ней в гости.»
«Какая девочка Поля?» - недоуменно спросил Гоша и, встав на цыпочки, попытался заглянуть через забор. Я взяла его за руку и повела к калитке.
Толька стоял нерешительно у машины и следом не торопился.  Я обернулась и ждала, пока он подойдет.
Дала ему ключи от машины и сказала: «Толь, помоги багажник разгрузить. Достань там…Все достань, что есть. Это на стол. А мы пошли знакомиться!»
Толька с радостью принял ключи от «Ауди», ему было приятно возиться с моей машиной и забыть хоть на пять минут про свою ответственность.
Мы вошли в калитку и Гоша стал настороженно озираться. Потом из дома вышла Валентина Ильинична и он испуганно прижался ко мне.
«Не бойся, - это бабушка Валя, - сказала я Гоше. - Она хорошая, она мальчиков не обижает!»
«А где девочка Поля?» - спросил Гоша, игнорируя Валентину Ильиничну.
- Баба Валь, доброе утро! А где наша Поля?
- Здравствуй, милая! Поля дома, где ж ей быть? Только гостей стесняется!
- А чего нас стесняться? Чай, не чужие! Вон, я ей какого приятеля славного привезла! Зовут его Гоша!
-А и правда! Какой мальчик хороший! Сколько ж тебе лет, Гоша?
Гоша, услышав от бабы Вали похвалу в свой адрес, перестал бояться и гордо выставил вперед ладошку, силясь растопырить пошире  четыре пальца.
Валентина Ильинична , прищурясь, кинула долгий взгляд на меня, я в ответ пожала плечами и руками развела.
Подошел Толька, поздоровался смущенно, пристроил коробки к ногам в зеленеющую еще траву. Я не знала, как его лучше представить и в конце концов сказала: «Вот, баба Валь, старый друг и сокурсник мой - Анатолий. А Гоша - его младший братишка!»
«Гоша взрослый!- возразил Гоша и поднял вверх подбородок. - У Гоши борода!»
«Да-да-да, Гоша взрослый, - поспешила включиться в игру мудрая Валентина Ильинична  и плавным жестом руки указала на дверь. - Прошу, гости милые, входите!»
Поля встретила гостей, зардевшись и опустив глаза долу.
Я взяла на себя инициативу церемонии знакомства.
- Поля, это дядя Толя! Он - мой старый товарищ и певец замечательный! Толя, это Поля! Она учится в музыкальной школе и здорово играет «Катюшу»! А это вот - Гоша. Он приехал с дядей Толей и очень хочет познакомиться с тобой!
- Здравствуйте!
- Хозяйничай, Поля! Мы с дороги…Ставь чайник, накрывай на стол!
- Хорошо.
Мы с Толькой и Валентиной Ильиничной принялись разгружать коробки со снедью.
Снова хозяйка ахала и всплескивала руками, глядя на гастрономические яства, я же под это в общих чертах рассказывала, как сумела пережить вчерашний день, отвечала на вопросы.
Появилась Поля с чайником. Гоша уставился на девочку, не сводя с нее своих круглых, удивленных, как у тюленьего детеныша, глаз.
«Поля, - попросила я, - покажи Гоше туалет и где потом руки помыть. И приходите поскорей, есть сильно хочется!»
Толька напряженно дернулся вслед за Гошей, я властно удержала его за локоть: « Сиди, они сами справятся!»
Толька махнул рукой и покорился.
Вернулись Поля и Гоша минут через десять.
Поля смущенно помалкивала, а Гоша радостно рассказывал, какое дерево они видели в саду: «На нем муравьи живут! Много - много муравьев и они туда - сюда по дереву ползают!  А Поля их не боялась совсем! И Гоша тоже не боится, Гоша большой!»
Я решила для себя, что сегодня точно никуда уже не поеду и поэтому, никого не дожидаясь, выпила рюмку водки.
Баба Валя и Толька присоединились ко мне; Толька сперва выпил, потом уставился на опустошенную мной рюмку, как на гранату с вытащенной чекой: «Люда! Тебе за руль сегодня! Ты что делаешь?»
«Дайте ей уж отдохнуть от руля - то! - проворчала Валентина Ильинична.- Совсем покоя нет у девки!»
«Да нам же домой сегодня ехать!» - беспомощно запротестовал Толька.
-Гоша не хочет домой! Гоша хочет здесь жить!
- Да молчи ты! Кто тебя спрашивает? Скажи спасибо, что тебя вообще взяли!
-Гоша вел себя хорошо! Гоша молодец! Гоша тут хочет жить!
- Ты ешь давай и помалкивай! Ангел!
«Да не жучь ты его! -запросто сказала Тольке Валентина Ильинична, подкладывая ему еды и подливая водки. - Совсем  его затюкал! Воля тут, деревня, пойми! Дай ему воздухом подышать, да от города отдохнуть! От сидения в квартире…И себе тоже!»
«А, делайте, что хотите!» - пробурчал Толька и махнул еще водки.
Больше он не лез с нотациями к Гоше и тот прекрасно себя чувствовал за столом, а потом на диване, куда он пересел поближе к Поле.
Поля не противилась и у них даже завязался  какой-то свой разговор.
«Ты действительно намерена оставить нас тут на ночь?» - тревожно спросил Толька в перерыве между обедом и чаем, когда мы вылезли из-за стола и спустились с ним в сад.
- А почему бы и нет? Не будь моллюском! Себя обрек на монашество и его держишь на привязи!
- Ты не понимаешь, что говоришь! Ты всегда была взбалмошной и прислушивалась только к своим капризам; так вот: тут не тот случай!
- Это ты про историю с ЗАГСом?  Ну, чего не бывает по молодости, по глупости? Все давно по-другому…Не злись, быльем поросло…
- Я не про прежнее, я про сейчас! Захотелось тебе от всего спрятаться, ты и нас в это втянуть хочешь. Нельзя ему волноваться! Он может жить только по привычной схеме, чтоб тебе было понятно! Неизвестно теперь, как он среагирует на эти перемены! Конечно, ему здесь нравится, кто бы усомнился! А ты про бабку подумала? Про девчонку подумала? Он от нее теперь не отойдет - будет рядом с ней  слюни пускать, а сутки такой обузы - это немыслимо для непривычных людей!
- А по-моему, ты все усложняешь! Вот, посмотри на них - они болтают, как старые друзья! Ну, посмотри, не упрямься! И бабке отрада, что она, Поля, при деле - она ж после смерти матери ни с кем не общается! А Гоша всегда сможет позабавить ее своей болтовней! Пошли-ка лучше помянем твою маму, мою тоже, Полину маму …Бабушку мою помянем. Господи, никого у нас с тобой уже не осталось!
Здесь не нужны были уговоры. Толька сдался окончательно.(Окончание следует)