Настоящее искусство. Глава 24. Медовый месяц

     18+   В соответствии с ФЗ от 29.12.2010 №436-ФЗ
     Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий.
     Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет.


Глава 24. Медовый месяц

     Закатное солнце медленно томится в собственных блестящих янтарными и золотыми переливами оранжевых лучах. Мягкий и добродушный в своих ласковых и все еще не остывших от полуденного зноя горячих порывах ветер неторопливо и лениво, под стать всей жизни на пропахшем бурой мякотью сицилийского апельсина острове, обнимает пару на белом шезлонге просторной веранды одной из приморских вилл.
     Бирюзовая парча моря, бесстыдно расстилающаяся перед уставшими от привычной жары мужчиной и женщиной, манит и пугает глубиной своей неизвестности. Его глаза, обнимающего ее за обтянутую покрытым бриллиантами морской воды белым купальником талию, полузакрыты; она же, прикрыв плечи бархатистой тонкой тканью белоснежной рубашки, неподвижно лежит головой на его груди, закинув на него покрытые чарующей благородной бронзой соленого загара ноги.
     Жизнь на райском острове на протяжении уже трех недель дарит им ощущение блаженной неги. Их тела слегка ломит от долгой ходьбы, настойчивое в своих непрошеных ласках солнце вытапливает из них всякое подобие жизненной энергии, но этот неполный месяц вдали от жадного к подробностям чужих жизней общества, неустанной работы и ответственности-ответственности-ответственности перед, кажется, всем миром, дает чувствам Евы и Александра расцвести под непрерывными потоками яркого солнца и прозрачной морской воды.
     — Этот вопрос должен быть очень предсказуемым, но он не пришел мне в голову за все те почти полгода, что мы вместе, — нарушает мерное молчание, сотканное из полуживого шелеста растений и циклических взрывов рева прибоя, Ева, ежась от тепла и еще сильнее прикрывая обгоревшие плечи неприлично дорогой рубашкой Адамова. — Почему ты никогда не фотографировал меня?
     Александр не раскрывает утонувших в слабой свежести морского бриза глаз, но его сердце пропускает стук, и новый ударяет в прижатое к его груди ухо Евы, будто отдача от меткого выстрела.
     — Ты слишком красива, чтобы быть примитивно запечатленной на фотографиях. Твоя красота достойна более креативного подхода.
     — Разве у творческих людей не бывает муз? — Новоиспеченная супруга фотографа меняет положение, сев на бедра мужа и силясь распутать влажные волосы, на совесть скрепленные высохшей на беспощадном солнце солью морских глубин. — Или я ей просто-напросто не являюсь, а? — Она наклоняется к нему, изгибаясь подобно кошке, чтобы, как и положено представителям кошачьих, хитро взглянуть на излишне спокойное для ее по-ребячески непоседливого характера лицо мужа.
     Но задуманный трюк провернуть все же не удается, и Адамов, так и не ответив на вопрос, почти мгновенно увлекает ее в долгий поцелуй, чувствуя живительную влажность ее губ, впитавших все изящество солоноватости океана, дополненной игривой нотой сочных островных фруктов и до безупречности отточенных деликатным вечерним ветерком, гуляющим по ее тонкому загорелому телу.
     Его руки с легкостью преодолевают барьер плотно прилегающего купальника, и через несколько минут жалящих поцелуев сначала не спеша спускают его бретели, а затем, усердно отвоевывая у белой ткани право на самое близкое прикосновение к Еве, ловящей короткими выгоревшими ресницами последние лучи заката, и вовсе избавляются от него.
     Холодный камень, выложенный на полу балкона, медленно плавится от горячей горечи касаний. Еле теплый ветер изнывает в упорных попытках заглушить негармоничную мелодию мужского и женского голосов. Сицилийский закат безвозвратно отдает свой последний луч, подсвечивая причудливую линию лиц и тел, слившихся в единый в своей совершенности нечеткий акварельный эскиз в теплых тонах.
     Адамов, кокетливо улыбаясь, щипает жену за бедро, переключая каналы местного телевидения на плазменном телевизоре в гостиной.
     — Что готовишь, мой маленький шеф? — спрашивает он, глядя на стремительно меняющуюся пестроту картинки на экране. — Чем побалуешь мужа на ужин? Я голоден как волк. И виновата в этом, кстати, ты.
     — Готовлю мои любимые яблочные оладьи, — отвечает веселый голос Адамовой, одетой в льняной светло-серый халат до щиколоток. — А если еще хоть раз ущипнешь, то съем все сама и даже не подумаю о своей фигуре, которую ты так любишь.
     — На самом деле, — внезапно отвлекается от типичного обывательского отдыха он, с серьезной улыбкой глядя на жену, — я очень хотел бы, чтобы твоя фигура перешла в немного другую форму.
     Ева садится на спинку дивана рядом с супругом, тонкими пальцами перебирая пружинистость его кудрявой каштановой челки.
     — И в какую же?
     — Абсолютно круглую. Месяцев так на девять, — отвечает он с удивительно довольным лисьим прищуром.
     Сердце Евы выстукивает красную нить кардиограммы, которую когда-то давно выдавал электрокардиограф в операционной, где она тупо и  абсолютно безэмоционально смотрела в искусственное голубое небо больничного потолка, и она судорожно пытается найти ответ на впервые заведенную Александром основательную семейную тему. И ее, к ее великому счастью, осеняет.
— Слушай, мы же обещали сегодня позвонить Андрею! — в фальшивой спешке соскакивает она с дивана, мечась по комнате в поисках ноутбука. — Мы не созванивались уже три недели, он очень хотел тебя увидеть.
— Что, прямо сейчас? —  растерянно протягивает Адамов, удивленно глядя на неожиданную реакцию жены.
— Ну конечно сейчас, что за глупые вопросы, — театрально всплескивая руками, отвечает Ева. — Уже глубокий вечер, а он ложится спать, конечно, раньше нас. Да и к тому же если в Сицилии уже так поздно, то сколько вообще в Берлине?
— Но часовые пояса Берлина и Сицилии одинаковы, милая, — все более пораженным тоном отвечает он, — и ты это прекрасно знаешь.
— Ой! Да, конечно, ты прав, — наигранно хихикает Ева, раскладывая на коленях девайс. Черт возьми, мои оладьи!.. — Мы скучаем по тебе, Андрей. Как твои дела? Как работа? — заинтересованно спрашивает она, с аппетитом поедая свою порцию фирменных яблочных оладий, щедро политую медом.
От такого умиляющего зрелища Андрей с каждой мину-той все более тоскливо смотрит в экран, вопреки дружеским чувствам к Александру мечтая находиться рядом с ней на его месте.
— Все замечательно. Уже соскучился по дому. Недавно побывал в немецкой кирхе — это, говоря кратко, лютеранская церковь.
Адамов, сначала поперхнувшись мартини, захлебывается смехом, за что моментально получает от жены несильный удар локтем в бок.
— Ты? В церкви? С каких пор ты стал там появляться? Тебе уже давно заказана дорога в вип-котлы ада, брат.
Андрей и вправду не отказался бы от очищающего огня пламенной геенны, если бы его личным катарсисом стала она.