Любовь к дождю..

Я сижу у окна, прижав ладони к теплой чашке с чаем. За стеклом — мой мир. Он сегодня не просто осенний, он по-настоящему дождливый. Небо — сплошное, свинцовое полотно, натянутое над спящей землей. И я люблю это. Люблю всеми фибрами души, и сейчас, в тишине этого хмурого дня, я наконец-то задаюсь вопросом: почему?

Почему я люблю дождь?

Наверное, за то, что он — единственный, кто способен быть абсолютно искренним. Он не умеет притворяться. Ливень — это ярость, очищение, сметающая всё на своём пути. Он обрушивается на мир без предупреждения, смывая пыль, грим с лиц города, стирая с лужаек последние притворства увядающих цветов. Он заставляет всех спрятаться, уйти в себя, остаться наедине со своими мыслями. В его шуме есть великая музыка одиночества, которая не пугает, а, наоборот, укутывает, как одеялом. В эти моменты я чувствую, что моё внутреннее смятение, мои невысказанные бури находят наконец-то отзвук вовне. Вселенная смотрит в мою душу своим серым, мокрым взглядом и кивает: «Я понимаю. Я тоже такая».

Я люблю моросящий дождь. Это не погода, это состояние. Он не льёт, а ткёт невидимую паутину из мельчайших капель, окутывая ею все вокруг. Воздух становится звонким, холодным и невероятно чистым. В нём носятся запахи — влажной коры деревьев, прелых листьев, сладкого гниения, которое есть не что иное, как обещание будущей весны. Это дождь-философ, дождь-размышление. Он не спешит. Он шепчет. Он заставляет замедлиться, присмотреться к деталям: к тому, как дрожит на кончике сосновой иглы единственная капля, как темнеет асфальт, вбирая в себя влагу, как одинокий прохожий кутается в пальто, становясь частью этой серой, но такой живой акварели.

А гроза? О, это высшее проявление стихии. Это театр. Сначала на сцену медленно и величаво выползают хмурые тучи — декорации к грядущей драме. Воздух сгущается, наливается свинцовой тяжестью, становится звенящим. Первый удар грома — это не звук, это удар по самым потаенным струнам души. Он будит в нас что-то древнее, животное, забытое в каменных джунглях. Мы замираем, мы ждём.

И тогда является она — молния. Ослепительная, хирургически точная вспышка, рассекающая небо по живому. Это мгновение абсолютной истины. На секунду все предстает в своём настоящем, неприкрытом виде, застыв в призрачном, синеватом свете. И потом — оглушительный раскат, будто небеса рушатся. И в этом есть катарсис. Очищение через ужас и восторг.

Но, возможно, самое главное — это то, что приходит после. После ливня, после грозы. Когда тучи чуть разбегаются, и сквозь их разорванные края пробивается луч солнца. Не тёплый, ласковый летний луч, а холодный, осенний, острый как лезвие. Он выхватывает из мрака детали: золото осинового листа, алую гроздь калины, сверкающую миллионами бриллиантовых бусин на мокрых ветвях. И тогда, на стыке солнца и дождя, рождается она — радуга.

Недолговечная, невозможная, как мост в иной мир. Она — ответ. Ответ на все «почему». Она — обещание.

Вот за что я люблю дождь. Он — самый честный собеседник. Он не утешает ложной надеждой вечного лета. Он говорит мне о цикличности всего сущего: за увяданием следует покой, за бурей — затишье, а после слез — наступает просветление. Он напоминает, что жизнь — это не только солнце. Это и хмурая глубокая осень, и ледяной ветер, и потоки воды, смывающие всё наносное. И в этом — его суровая и прекрасная правда.