Михаил Булгаков хроника жизни в документах 1931

               
                МИХАИЛ БУЛГАКОВ - РЕАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ         
            В ДОКУМЕНТАХ, ДНЕВНИКАХ, ВОСПОМИНАНИЯХ, ПИСЬМАХ.   
             15 мая 1892 г. Киев — 10 марта 1940 г. Москва
      
                (ХРОНИКА ЖИЗНИ)

        Данная хроника не является обычным повествованием биографии
  Михаила Афанасьевича Булгаковым, удобным и простым способом знакомства с ним.      
  Это серьезный исследовательский  историко - биографический и одновременно
  литературоведческий и театроведческий материал, который в своей совокупности
  дает возможность любому желающему познакомиться, почувствовать и понять все,
  что было связанно с эпохой — временем жизни его предков и самого М.А.Булгакова,
                а заодно и то, как жила страна в то время,
            которое знакомо современному человеку не очень хорошо.
 

                Свою поэзию имеют старина и вечность,               
                свою — новость,
                доносящая до нас торопливый бег времени.
                Но между этими полюсами находятся документы,
                вызывающие особое отношение:
                интимное и историческое одновременно.
                Ю.М. Лотман

                Письма больше чем воспоминания:               
                на них запеклась кровь событий,               
                это — само прошедшее, как оно было,               
                задержанное и нетленное.               
                А.И. Герцен

                История русской интеллигенции
                есть история русской мысли.
                Но не всякой мысли.
                Интеллигенция есть еще и
                категория нравственности.
                Д.С. Лихачев
    
                ЧАСТЬ  ПЯТАЯ — 1922 г. - 1940 г.
                *  *  *  *  *
                ОСНОВНЫЕ ИСТОЧНИКИ И ИХ ОБОЗНАЧЕНИЯ 
  (Б. Д и П) — Том 10 - Письма, Мой Дневник  Москва
  (Б. Письма) — Письма О.С.Бокшанской Вл.И.Немирович-Данченко, Мос.               
                Худож. Театр, в 2-х т. 2005 г.
  (БСЭ) — Большая Советская энциклопедия
  (В) — Википедия
  (В. 1988) — «Воспоминания о Михаиле Булгакове» Москва. С.П. 1988 г.
  (В.В.) — В.Я. Виленкин, Воспоминания  (О Михаиле Афагнасиьевиче   Булгакове)
           М.Искусство 1991 (Театральные мемуары) стр. 364-391.
  (Д.Т.) П — Дзидра Тубельская «Что почему-то сохранила память» Журнал  «Наше 
                наследие» №86, 2008 г.
  (Е.С.Б.-Д) — Дневник Елены  Сергеевны Булгаковой; М. Книжная палата, 1990 г.
  (Е.А.З.-СП) — Елена Андреевна Земская «Михаил Булгаков и его родные. Семейный               
                портрет» И-в Языки Славянской Культуры 2004 г.
  (Е.С.) — С. Ермолинский «О времени, о Булгакове и о себе»  М. Аграф 2002 г.   
  (ИРЛИ) — Интситут Русской литературы (Пушкинский Дом) (фонд 369 и др.)
  (Л.Карум-В) — Леонид Карум «Моя жизнь. Рассказ без вранья» Новосибирск, Офсет, 2014 г.
  (Л.Е.Б.-М) — Любовь Белозерская «О мед воспоминаний», Ардис, Мичиган, 1979 г.               
  (ЛЭ) — Литературная энциклопедия М. Ком.Академия, СЭ, 1929 — 1939 г.г..
  (М.А.Б.-Д) — Михаил Афанасьевич Булгаков — Дневник. 
  (М.А.Б.-И) — Михаил Булгаков Избранные произведения в 2-х т. Киев Днипро
               (сост. и коммент. Л. Яновской) 1989 г.
  (М.В.М.) — М.В. Мишуровская (разные статьи)
  (МК.-М.А.Б.) — фонды и материалы Киевского музея М.А.Булгакова
  (ММ- М.А.Б.) — фонды и материалы Московского музея М.А.Булгакова         
  (ММХАТ) — Музей МХАТа
  (М.Э.-С.68) — Миндлин Эм. «Необыкновенные собеседники», М., 1968, с.115 -120.               
  (Н.А.З.-Д)  — Надежда Афанасьевна Земская - Булгакова  (Дневники)
  (Н.А.Б.-К) — Жизнь в Киеве: Воспоминания о Михаиле Булгакове Н.А.Булгаковой — Земской               
  (Н.Б 1977) — «Неизданный Булгаков: тексты и материалы» Ардис, Мичиган 1977
  (П.) — Паршин Леонид
 
  (РГБ) — Российская Государственная Библиотека (отдел рукописей) 
  (С 2) — Смелянский А. М. « Михаил Булгаков в Художественном театре” 2-е изд. 
          М. Искусство, 1989.
  (СИЭ)  — Советская историческая энциклопедия. в 16 томах. — М.: С.Э. 1973—1982
  (Т.Р.) — Татьяна Рогозовская (разные статьи)
  (Ч) —  М. Чудакова — «Жизнеописание Михаила Булгакова»,Книга, М. 1988
  (Я) —  Л. Яновская - «Творческий путь Михаила Булгакова» СП Москва 1983
  (Я.З) — Лидия Яновская. “ Записки о Михаиле Булгакове»  Москва, "Текст", 2007
  (Я. ТВ) — Лидия Яновская. “Последняя книга, или Треугольник Воланда, с
                отступлениями, сокращениями и дополнениями.» М. Прозаик,2013
                *  *  *  *  *
                СОКРАЩЕНИЯ
 А.И.Б — Афанасий Иванович Булгаков (отец) 1859 -1907 
 А.М.З. — Андрей Михайлович Земский (муж Н.А.Б.) 1892-1946
 В.М.Б. — Варвара Михайлрвна Булгакова (мама М.А.Б.) 1869-1922   
 В.А.К. — Варвара Афанасьевна Карум (сестра М.А.Б.) 1985-1956               
 В.А.Д. — Вера Афанасьевна Давыдова (сестра М.А.Б.) 1892-1972      
 Е.А.Б. — Елена Афанасьевна Булгакова (сестра М.А.Б.) 1902-1954
 Е.С.Ш. и Е.С.Б — Елена Сергеевна (дев Нюренберг) в замужестве:
          Неелова, Шиловская, Булгакова (третья жена М.А.Б.)
 И.А.Б. — Иван Афанасьевич Булгаков (брат М.А.Б.) 1900-1969
 И.Л.К. — Ирина  Леонидовна Карум (дочь В.А.К.) 1921-2005               
 К.П.Б. — Константин Петрович Булгаков — (двоюр. брат) 1892 -1950   
 Л.Е.Б. — Любовь Евгеньевна Белозерская (2-ая жена) 1895-1987
 Л.С.К. — Леонид Сергеевич Карум (муж В.А.К.) 1888-1968
 М.А.Б. — Михааил Афанасьевич Булгаков 1891-1940
 МиМ — роман «Мастер и Маргарита» 
 Н.А.З. — Надежда Афанасьевна Земская (сестра М.А.Б.) 1893-1971
 Н.А.Б. — Николай Афанасьевич Булгаков (брат М.А.Б.) 1898-1966
 Н.Н.Д. — Николай Николаевич Давыдов (муж Веры А.Б.) 1898-1971               
 Н.П.Б. — Николай Петрович Булгаков (двоюр.брат) 1898- 1983
 Т.Н.Л. — Татьяна Николаевна Лаппа (1-ая жена) 1892-1982    
               
                АББРЕВИАТУРА
 БДТ — Большой Драматиический теватр (Ленинград)
 ВОКС —-
 ВЧК - ЧК — Всероссийская Чрезвычайная комиссия (с 1917-1922)
 ВЦИК — Всероссийский центральный исполнительный комитет (с1917-1938)
 ГАБТ — Государственный Академический Большой театр СССР
 ГПУ — Государственное политическое управление при НКВД СССР (с1922- 23) 
 ГРМ — Государственный Русский музей (Ленинград)
 МАД — Московская ассоциация драматургов 
 МГБ — Министерство государственной безопасности СССР (с 1943-1953)
 МГК ВКП(б) — Московский городской комитет ВКП(б)
 МХАТ — Московский художественный академический театр.
 НКВД — Народный комиссариат внутренних дел (с 1934-1943)
 ОГПУ — Объединённое государственное политическое управление (1923 -34)
 ОР РГБ — Отдел рукописей Российской Государственной Библиотеки (Москва)
 РККА — Рабоче-Крестьянская Красная Армия  (с 1918-1946)
 РСФСР — Российская Социалистическая Федеративная Советская республика (до 1936)
 СНК — Совет народных комиссаров (с 1917-1946)
 СССР — Союз Советских Социалистических республик (с 1922-1991)
 ЦК ВКП(б) — Центральный комитет Всесоюзной коммунистической партии(большевиков)      
               
                *  *  *  *  *
                НАСТУПИЛ 1931 ГОД
          По григорианскому календарю — год не високосный.               
       По восточному календарю  год — «Белой металлической Овцы»               
   По славянскому гороскопу животных – тотем Огненная Векша (Белка)


  Следует напомнить, что в стране начинаются проблемы с продуктами — начинается
  голод в некоторых регионах страны. Как это отразилось на жизни и творчестве
  М.А.Б. не берусь судить в данном случае, голодать он не голодал. Но то, что
  даже в Москве многим было в этом вопросе довольно таки не комфортно — это
  точно. Даже в элитном московском поселке «Сокол», где жили многие известные
  архитекторы, художники, музыканты приходилось придумывать как себя обеспечить
  некоторыми продуктами.

    В предыдущие годы в стране начался кризис разменной монеты вызванный
  обесцениванием бумажных денег.
  Как только сталинское правительство взяло курс на индустриализацию (Григорий
  Сокольников, был снят с поста наркома финансов), в народе стали понимать, что
  бумажные деньги можно напечатать сколько угодно, а мелкая серебряная монета
  (10, 15, 20 копеек) всегда в цене. Серебряную монету принимали намного лучше
  чем бумажные деньги, которые многие старались разменять на мелочь. А сдачу
  мелочью не давали даже в трамваях. Частные торговцы на рынках указывали две
             цены: одну – в серебре, другую – в бумажках.

    В 1931 году взамен серебряных монет (10, 15, 20 копеек) были выпущены
 мельхиоровые монеты, которые повторяли частично дизайн монет образца 1924 г.
          Рисунки обеих сторон разработал художник А.Ф. Васютинский.
      Впервые на советских монетах появилось название государства –               
                “Союз Советских Социалистических Республик”.
 
  Медные монеты (1, 2, 3, 5 копеек) были такие же образца 1926 года.
          Бумажные банкноты были те же, что и в предыдущие годы:               
   — 1, 2, 3, 5 червонцев (образца 1926-1932 г.);               
   — 3, 5 рублей (выпуска 1925 г.);               
   — 1, 3, 5 рублей, золотом и 3 червонца (выпуск 1924-25 г),
                но они встречались в обращении все реже и реже.
         
              С 1924 года по 1991 год банкноты достоинством               
  — до 10 рублей (одного червонца) именовались Государственными казначейскими билетами СССР,
  — от 10 рублей и выше — Билетами Государственного банка СССР.

   Цены жестко регулировались государством, были периоды повышения и снижения, в
  зависимости от экономической обстановки. Если некоторых товаров в магазинах не
  хватало по официальным ценам, на обычном и черном рынке они могли стоить в несколько раз дороже.
               
                *  *  * 
                За пределами СССР:
  — в США фирма «Шик драй шейвер инк.» выпускает в продажу электрические бритвы;
  — Британская химическая компания «Империал кемикл индастриз» разрабатывает
              технологию получения нефти из каменного угля;
  — Джулиус А. Ньюланд изобрёл «неопрен» — синтетическую резину;
  — американский физик Эрнст О. Лоуренс создаёт циклотрон (ускоритель частиц);
  — биохимик О.П. Каррер получает в чистом виде витамин "А" (Швейцария).

                *  *  *  *  *
         В 1931 году страна живет по пятидневной неделе.       
      После указания дня недели в скобках стоят цифры от 1-5.               
 Это обозначение какой день в непрерывной пятидневке на которые был разделен
 весь год. Напомню, что выходной приходился на один из этих 5 дней. У работников
 разных сфер он был в разные дни. Суббота и воскресенье тоже были рабочими днями,
 если на них не выпадали выходные дни скользящего графика. Часто случалось, что у
 мужей и жен выходные дни не совпадали. Некоторые общественные мероприятия
       переносились на позднее время 22-24 часа и происходили нередко ночью.
               
                *  *  *  *  *
                В 1931 году
            М.А.Б. с женой Л. Белозерской живет в Москве               
        на Большой Пироговской 35а. кв.6, Телефон 2-03-27.
                Имеет отношения с Е.С. Шиловской.
  В течение года периодически работает над текстом инсценировки «Мертвых душ» Гоголя для МХАТа.
                *  *  *  *  *
                ЯНВАРЬ 1931

         В декабре 1930 г. — январе 1931 г. М.А.Б. часто приезжал               
             в подмосковный дом отдыха к отдыхавшей там Е.С.Ш.
                *   *   *
  — В начале 1931 года, когда он оказался в положении «безработного литератора»,
  к нему приехал В. В. Вересаев. Они были знакомы, переписывались, но встречались
  редко, поэтому визит его был неожидан. В очень вежливой форме Викентий
  Викентьевич предложил Булгакову взаймы пять тысяч, тут же попросив его не
  отказываться и не говорить ненужных благодарностей. «Не сомневаюсь, Михаил
  Афанасьевич, — сказал он, — что дела ваши вскоре поправятся. А сейчас долгом
  своим считаю помочь, ибо писатель обязан помогать писателю в беде». Отнюдь не
  склонный к расточительству и более чем аккуратный в делах денежных, Вересаев
  высказался в такой безукоризненной, даже несколько старомодной форме, что
                Булгаков принял у него деньги. — (Е.С.Б.)   
                *   *   * 
            1 января 1931 г. четверг (1) — Новый год.
                *    *   
           В этот день 1 января 1931 г. — во МХАТе 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко письмо ему домой:

    184.  Москва, 1 января 1931 г.
     Милый Владимир Иванович!
 Спасибо за письмо. Вы в своем пожелании мне угадали самую страстную мою
 мечту на этот год – поехать за границу и увидать своих. Если б это
 исполнилось! Вот получила от Вас добрые строки и хожу сегодня как
 именинница! А вчера ночью, почти в полночь, я была у двери Вашей квартиры.
 Я шла к знакомым на встречу Нового года на Малую Никитскую и сама вложила
 письмо в щелку Вашей двери. А какое было искушение – позвонить, войти,
 может быть – увидеть на минутку Вас. Побоялась, что это будет назойливо и
 бестактно. Ваши мысли о Погодине я передала М.С. и Маркову с Горчаковым.
 Должна Вам сообщить, что Погодин сегодня позвонил и сказал, что просит
 передать это дело в Главискусство и Всероскомдрам, т.е. отказался от 
 представления переделок. Марков совершенно уверен в правоте требований
 театра.

 Завтра он окончательно средактирует бумагу в Главискусство, копию которой
 я пришлю Вам. Обстоятельства дела там будут изложены полностью1. Я передала
 Рипси Ваши строки о деньгах. Она просила сообщить Вам, что она никак не
 думала, что Вы могли забыть про это.

 Она как раз на этих днях сдала К. С-чу полный денежный отчет со всеми
 документами и остатком денег, и – зная К.С., каков он в денежных делах, –
 спросила у меня, не говорили ли Вы мне чего-либо по этому поводу, только
 на тот случай, если К.С. ее что-либо спросит. Ник. Аф. просил Вам передать,
 что его хлопоты о пенсии Александровой Анне Ник. увенчались успехом: ей
 назначена пенсия в 70 руб., и как ему сказали – даже не со дня смерти, а
 с 1-го июля, считая, что он в это время заболел2.

 Сегодня я отправила поздравительную телеграмму в ковенский Национальный
 театр драмы и оперы по поводу 10-летия его. Я сообщаю Вам это потому, что 
 отклику нашему на этот юбилей как будто придано было большое значение.

 Знаю, что М. С-чу звонили из Наркоминдела, затем у него был референт по
 делам Литвы, к какому-то участию привлекался Качалов, который должен был
 вчера днем быть в Литовском представительстве. У меня не было времени
 узнать подробности у Качалова, а М.С. мне сам не рассказал, чего они от
 нас ждут кроме телеграммы. Выступления Качалова?3

 Сегодня ко мне обратился секретарь нашего месткома с заявлением, что по 
 оплошности до сих пор взнос в профсоюз с Вас взимался только с Вашего
 оклада по дирекции, т.е. с 750 руб., а не полностью со всего получаемого 
 содержания, т.е. с 1 500 р., и что отныне по существующему положению
 придется платить не 15, а 30 р. в месяц. Я попрошу нашего юрисконсульта 
 проверить, верно ли этот товарищ трактует положение.

 Милый Владимир Иванович, как-то уж довольно давно я послала Вам две Ваши
 фотографии, с просьбой надписать их для Дорохина. Вам не хочется доставить
 ему эту радость? А то он уж меня спрашивал и, встречая, всегда глядит на
 меня с немым вопросом.

 Я получила письмо от В.А.Хлудовой, вероятно, получили и Вы. Она, уверенная,
 что я встречаю Новый год вместе с Вами, как прежде в театре, просит, чтоб я
 Вас непременно поздравила от нее и передала ее горячие пожелания здоровья и
 радости. Всего хорошего, милый, хороший Владимир Иванович. — (Б.П.)
                *   *   * 
   3 января 1931 г. суббота (3) — М.А.Б. письмо — записку Е.С.Ш. — (452 Ч)
          3 янв. 1931 г.
     Мой друг!               
  Извини, что я так часто приезжал.               
  Но сегодня я […] 
  На этом письмо обрывается.               
  Очевидно, написано Елене Сергеевне в те дни, когда она отдыхала               
  в подмосковном доме отдыха и куда Булгаков приезжал несколько раз.

    Опубликовано в «Письма» .               
    Публикуется и датируется по автографу (ОР РГБ).
                *   *   * 
           4 января 1931 г. воскресенье (4) — в МХАТ
     репетиция спектакля «Мертвые души» М.А.Б. (Губернатор, Пролог)
          Оригинал, ИРЛИ (ПД) Ф.369 Оп 1, Ед.хр. 199.05
                *   *   * 
           5 января 1931 г. понедельник (5) — в МХАТ
     репетиция спектакля «Мертвые души» М.А.Б. (Соабакевич, Плюшкин)
          Оригинал, ИРЛИ (ПД) Ф.369 Оп 1, Ед.хр. 199.05               
                *   *   * 
     В начале января 1931 г. — М.А.Б. письмо И.В.Сталину

       О, муза! Наша песня спета...
       И музе возвращу я голос,
       И вновь блаженные часы
       Ты обретешь, сбирая колос
       С своей несжатой полосы.
                Некрасов
    
         Генеральному Секретарю ВКП(б) И. В. Сталину
            
                Вступление
      Многоуважаемый Иосиф Виссарионович!               
  Около полутора лет прошло с тех пор, как я замолк.               
  Теперь, когда я чувствую себя очень тяжело больным,               
  мне хочется просить Вас стать моим первым читателем...[451]
       (начало 1931 г.)
   Опубликовано в «Октябрь» 1987, № 6.               
   Затем в «Письма»               
   Печатается и датируется по автографу (ОР РГБ, ф. 562,к. 19, ед. хр. ЗЗ, л. 7).

  [451] - Казалось бы, ситуация для Булгакова складывалась благоприятно:
  он работал в любимом театре, участвовал в репетициях, получил заказ на
  инсценировку «Мертвых душ», рецензировал сценарии в ТРАМе, но ни одна из его
  пьес не была возобновлена в театре, ни одна строка не появилась в печати.
  Улучшились только материальные условия, душевное же состояние его было
  подавленным. Сказывались и нездоровье, и крайнее переутомление,
  неопределенность положения как писателя. Но после разговора с И. В. Сталиным
  Булгаков стал надеяться на встречу с ним. По свидетельству Е. С. Булгаковой, 
  беседы с Михаилом Афанасьевичем о И. В. Сталине носили постоянный характер.
  Очевидно, размышления о предстоящей  встрече с Генеральным секретарем побудили
  его написать сугубо личное письмо И. В. Сталину, хотя оно так и не было
  завершено: автограф неоконченного письма Сталину хранится в архиве писателя.
  Булгаков, очевидно, не был уверен в том, что его правильно поймут, и поэтому
  письмо обрывается на полуслове. В то время положение многих русских писателей
  было неопределенным. Напомним здесь только об одном факте: как раз тогда
  издательства отказались печатать третью книгу «Тихого Дона» М. Шолохова,
  который 6 июня 1931 г. обратился с тревожным письмом к А. М. Горькому.
  В июне же 1931 г. состоялась встреча Сталина и Шолохова на даче Горького,
  где и решилась судьба публикации третьей книги великого русского романа.
  А в октябре 1933 г. Алексей Толстой сообщал Горькому, что «ленинградская
  цензура зарезала книгу Зощенко» (прошедшую в «Звезде»), что «впечатление
  здесь от этого очень тяжелое...».
  Мы уже не вспоминаем здесь о том,  что происходило с Н. Клюевым, С. Клычковым,
  Е. Замятиным, Б. Пильняком…
    М. А. Булгаков не мог не знать об обстановке, сложившейся в литературе и
  искусстве, которыми управляли люди, далекие от творчества.
 
  (Последняя фраза, к сожалению, стала штампом в публицистике. Считаю, что это
  было не так. Они были не далеки от творчества. Некоторые из них сами занимались 
  творчеством (писали пьесы, стихи, прозу и публицистику). Они, занимая разные
  должности, соприкасались с творчеством напрямую, но при этом были политически 
  и идеологически совсем на другом полюсе, чем некоторые творческие личности. 
  А некоторые из них занимали крайне негативную сторону ко всему не имевшему
  крайне пролетарскую сущность. Любое проявление буржуазной психологии для них
  было неприемлемо, враждебно. А те, которые при этом находились на
  государственных, партийных должностях строго соблюдали (должны были) все
  соответствующие установки и требования. Это никак не оправдывает того, что
  происходило, а только объясняет ситуацию. — А.Руд) 
                *    *    
                6 января 1931 г. вторник (1)  — в МХАТе
                выходной день
                Оригинал, ИРЛИ (ПД) Ф.369 Оп 1, Ед.хр. 199.05

  — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко письмо ему домой:
      Москва, 6 января 1931 года
      Милый Владимир Иванович!
 У нас очередная неприятность – откладывается премьера “Хлеба” с 15-го на 18-е.   
 Афиши уже выпущены, еще вчера вечером Федя проверял звонком к Калужскому:
 “Идет у вас “Хлеб”, можно на 15-е выпускать афишу?”

 Дело все в возобновившейся болезни Добронравова1. Ясно, что было безумием 
 разрешить ему вчера играть “Горячее сердце”. Не понимаю даже, как никто из
 имеющих право голоса не предостерег М. С-ча, что не только не надо пробовать,
 не сможет ли Добронравов играть, а надо было запретить Добронравову и думать
 о спектакле. И как доктор Иверов так легкомысленно санкционировал его выход
 на спектакль! Словом, накануне спектакля у него было 37.1 – и это не
 показалось опасным, а сегодня у него 37.8, репетиции летят и путаются.
 “Хлеб” откладывается.
 
 [...] Заболел Марков – ангина, хотя на всякий случай взяли на исследование
  мазок, нет ли дифтерита.  Его болезнь самым трагическим образом отразилась
  на работах по “Утру памяти 1905 г.”, работы по которому идут только в области
  подготовки сцен из “Матери”.  Весь же литературный “монтаж”, который он должен
  был сделать для всех трех отделений, намечен вчерне, еще не готовится в чтении.
  Сегодня обратились к Булгакову с предложением, отложив напряженно работающуюся
  им теперь роль Первого, приняться за это дело. Сахновский в громадном
  огорчении, т.к. ждет окончания работы Булгакова с нетерпением. Булгаков теперь
  и на репетициях не бывает, по согласованию с Сахновским, чтобы усиленно
  работать над Первым, план роли которого у них как будто окончательно
  вырисовался и теперь надо его просто запечатлеть на бумаге2»

   Сахновский, вероятно, вскорости будет просить у Вас свидания, т.к. у него
 есть ряд вопросов к Вам и по поводу пьесы и ролей и по поводу заданий художнику. 
 Возможно это свидание? Сахн. умоляет Вас не отказывать ему в свидании! Вопрос
 об установке на сцене “Утра” встал теперь тоже очень остро в связи с
 наползанием на него “Хлеба”, т.к. до сих пор “Утро” рассчитывало получить                           
 сцену с 15-го, а теперь получит только с 18-го.
 
  При  сроке в одну неделю вообще – это сокращение более чем чувствительно.   
 Сегодня М.С. с Никитиным и Чернявским с трех до глубокого вечера в Главискус-
 стве – рассмотрение нашего промфинплана. По делу о “Дерзости” Горчаков сегодня
 был принят Коном, кот. обещал на 9-е созвать у себя представителей театра,
 Всероскомдрама, нашего Худполитсовета, Реперткома и самого Погодина и
 рассмотреть это дело3. На всякий случай посылаю Вам бумагу, посланную в
 Главискусство (с приложениями). Если хотите, просмотрите это дело.

  А если не забудете – пришлите мне потом его обратно. В посылаемом журнале
 есть фотография Качалова в “Воскресении”. Что мне отвечать, когда все
 решительно спрашивают, как Вы себя теперь чувствуете и когда Вы придете? 
   Научите, милый Владимир Иванович — (Б. Письма 185)
                *   *   * 
             7 января 1931 г. среда (2) — в МХАТ
     репетиция спектакля «Мертвые души» М.А.Б. (Коробочка)
      Оригинал, ИРЛИ (ПД) Ф.369 Оп 1, Ед.хр. 199.05               
                *   *   * 
             8 января 1931 г. четверг (3) — в МХАТе 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко письмо ему
домой:
       Москва, 8 января 1931 года
       Милый Владимир Иванович!
 Посылаю Вам изменения в репертуаре, которые объясняются теми соображениями,
 что 15-го взамен “Хлеба” надо было дать что-то, что не понизило бы сильно 
 премьерного сбора. Такой пьесой является “Федор”. Но так как Москвину
 слишком трудно сыграть в неделю “Федора” три раза, а Качалов эту роль
 больше не играет, то решили 10-го поставить вместо “Федора” “Воскресение”,
 а “Федора” перенести на 15-е. При этом спектакли на Малой сцене остаются те
 же во все дни. – (Б.П.)
                *   *   * 
             9 января 1931 г. пятница (4) — во МХАТе 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко в письме ему домой:

  « [...] 9 января. Вчера больше не успела Вам написать, милый Владимир
  Иванович, столько было работы. А была ведь в театре до четверти первого
  ночи, т.к. вечером был пленум Худполитсовета. На пленуме решался вопрос о
  программе “Утра памяти 1905 г.”, причем почти все предложенные нами
  материалы были отвергнуты, вернее, не почти все, а так – добрая половина.
  Монтаж “Утра” должен был сделать Марков, но, сделав очень мало, заболел
  надолго (у него стрептококковая ангина и ложный дифтерит, боятся осложнений
  на почки и сердце). Тогда литературно-монтажную работу поручили Булгакову,
  кот. ужаснулся, но отказаться не счел себя вправе. В результате вчерашних
  прений из состава совета выделена “тройка”, которая в течение 3–4 дней
  должна проработать вместе с Булгаковым и режиссурой программу “Утра” и
  явиться ответственной за политическую линию программы. Отвод предлагавшихся
  нами стихотворений (поэма “Иван Каляев”), писем Шмидта и подобного худо-
  жественного материала основан на том, что “Утро” должно отразить  главным
  образом то обстоятельство, что в пятом году впервые на смену отдельным
  выступлениям одиночек-революционеров пришло массовое пролетарское движение.
  Материала для отражения этой характерной для пятого года черты как раз
  почти нет – я говорю о материале художественно-сценическом, современники
  часто звучат почти архаично. Словом, актеры должны получить материал для
  чтения не позднее, чем 12–13-го1.
   По наведенной вчера справке, пенсия выслана Вам по почте вчера утром. 
  Рассчитываю, что вскорости она будет получена. Только хочу Вас предупредить,
  что большая часть пенсии уйдет на плату за январский паек, который уже
  выписан. Я рассчитываю скоро получить Ваше жалованье за вторую половину
  декабря. Мы, низкооплачиваемые служащие, уже получили эти деньги. По моей
  просьбе наш юрист проверил правильность требований месткома платить в союз
  не 15 руб., а 30 руб. с Вашего жалованья. Оказалось, что действительно
  существует положение о платеже в союз процентов со всех видов зарплаты.
  Так что придется платить 30 руб.

  Звонили на днях из Союзкино с просьбой к Вам прочитать лекцию о Холливуде
  для их педагогических и учащихся кадров. Я предупредила их, что в последнее   
  время, по решению врачей, Вы освобождены от работы и вернетесь к ней тотчас
  же, как восстановите силы, понизившиеся вследствие большой напряженной
  работы. Но, во всяком случае, я обещала сообщить Вам об их просьбе.» — (Б. Письма 186) 
                *   *   * 
     12 января 1931 г. понедельник (2) — В. И. Немирович-Данченко из Москвы
               в письме — С. Л. Бертенсону в Голливуд..

  «[…]Без меня готовится пьеса Киршона «Хлеб». Я только «говорил»
    о ней. По выходе начну с «Тилля», который до сих пор не готов.               
    И потом «Мертвые души» ’в обработке Булгакова. И это на               
    нынешний год, пожалуй, все. Т. е. вся моя работа.
    Константин Сергеевич, как только приехал, захворал воспалением
    почечных лоханок и еще с каким-то осложнением. И до сих пор болен.               
    Так что Театр управляется одним Гейтцем. Он пока что на высоте и               
    культурности, и дисциплины. Состоится ли поездка заграницу,
     до сих пор не ясно... »  — (П.в.Г)         

                *   *   * 
   В ночь с 13 на 14-е января 1931 года — Л.С.Карум (муж сестры М.А.Б.) опять арестован.
  Ордер на арест был подписан самим Генрихом Ягодой. Вместе с ним был арестован и
  хозяин квартиры Дмитрий Васильевич Светлаев, но его почти сразу отпустили,
  поскольку он никогда не был царским офицером.               
  Во внутренней тюрьме ОГПУ в Москве Леонид Сергеевич провел три месяца, — (М.Б.-И)   
  Он « был арестован и отвезен в центральную тюрьму ОГПУ на Лубянку.
  Затем 25 мая 1931 года его перевели в Бутырки. Мы с мамой и бабушкой приехали
  в Москву в надежде на свидание с ним. Каким образом маме удалось добиться этого
  свидания с мужем, я не знаю, но мы (мама, бабушка и я) виделись с папой. Это
  была ужасная сцена — мой отец и другие заключенные стояли по одну сторону
  решетчатого коридора, а мы и другие родственники, по другую. Между двумя
  стенами, по коридору непрерывно ходил надзиратель, стоял шум, все
  присутствующие кричали, надеясь, что их услышат.- (дочь В.А.Б — И. Карум) 
                *   *   * 
             14 января 1931 г. среда (4) — Обрезание Господне.
                *   *   * 
           19 января 1931 г. понедельник (4) — Богоявление Господне.
                *    *   
               В этот день 19 января 1931 г. — Н.Д. Волков
            письмо из Москвы в Голливуд С. Л. Бертенсону.
  «… Вас, вероятно, интересуют театральные новости. Они не очень обильны. В МХТ
  близится премьера «Хлеб» Киршона,  потом «Мертвые души» (В «Душах» играют:
  Лилина — Коробочку, Леонидов — Плюшкина, Москвин — Ноздрева, Топорков —
  Чичикова, Качалов — чтеца). Ставят Сахновский и Булгаков. Ольга Леонардовна всю
  зиму прихварывает. И сейчас у нее приступ гриппа. В декабре она вместе с
  другими художественниками выступала в Ленинграде на Пушкинском вечере с
  громадным успехом. Сейчас у нас замечательная балерина Семенова. Явление в
  области классического балета — феноменальное. .. ». — (П.в.Г)

    1 — Никола;й Дми;триевич Во;лков (10 декабря 1894, Пенза — 3 апреля 1965,
        Москва) — советский драматург и либреттист, теоретик театра, автор
        монографии о Мейерхольде.
                *    *   
             В этот день 19 января 1931 г. — в МХАТе 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко в письме
ему домой:

 […] Итак, вчера был просмотр. («Хлеб» Киршона) Спектакль принимали хорошо,
     гром  аплодисментов встретил появление Михайлова и комсомольцев во
     внезапно освещенной избе, когда кулаки идут убивать Михайлова.
     Так, помнится, в Америке в кино аплодируют из всех сил, когда
     торжествует герой, а злодей пойман и “отдает себя в руки правосудия”.
     Мне не нравится пьеса (вторую ее половину я смотрела во второй раз, и
     это кажется почти нестерпимым, вот когда ощущение от спектакля
     приближается к ощущению от “Взлета” и пьес подобного порядка). Хорошо
     играет Добронравов, но во многом повторяет образ из “Взлета”1, как
     играют остальные – даже не вспомнишь, просто неинтересно. Хмелев
     бьется беспомощно в роли, недовольный автором, своим местом в
     спектакле, отсутствием режиссерской помощи. Режиссера в спектакле,
     по-моему, совсем нет, т.е. нет лица у спектакля. Тарасова, Кедров – 
     однообразны2, мужики (Калинин, Новиков и др.) неинтересны, банальны...
     Да если перечислять, то про всех скажешь то же. Публику смешит Бендина,
     но ведь это дешевые штучки, не больше. А уж обсуждение после показа –
     вот было от чего в отчаянье прийти. Хотя это и называлось обсуждение
     пьесы Худполитсоветом и Главреперткомом, но на самом деле оказалось
     рядом выступлений желающих из публики. Всем хотелось поговорить,
     высказаться (каждому давали 5 минут), но знания театра, сцены,
     драматургии никто не обнаружил. Весьма немногие обнаружили и глупое   
     политическое понимание. Все свелось к тому, что часть выступавших
     говорила, что Михайлов сделал политическую ошибку, послав неподготов-
     ленного “европейца” Раевского с места в деревню, что Раевского надо
     лишить Ордена Красного Знамени, раз он оппортунист и отрицательный
     образ, что у партийца не может быть такой мещанки-жены, что партиец
     не может даже минуты две пострадать от разрыва с женой, что партизан
     Романов не похож на партизана, что стратегически Михайлов не должен
     был засесть с комсомольцами в избе, а должен был бы рассыпать цепь по
     деревне... Другие тут же возражали, что Мих. ошибки не допустил, т.к.,
     вероятно, он закрывал прорыв в деревне и должен был послать любого
     партийца на работу, что ордена у Раевского отнимать не надо, а только
     надо не делать его профессором, что у партийцев очень часто, кто то 
     договорился – что почти всегда, – жены мещанки, что партизан не так
     уж плох, что рассыпать цепь было бы необдуманно, а именно надо было
     засесть в избе... и т.п. и т.п. Все одинаково признавали, что пьеса
     замечательная, что она открыла пути советской драматургии, что при
     наличии таких современных пьес зрителя не будет тянуть к классике,
     куда его тянет только от плохих современных пьес, что театру удалось,
     даже работая по своему методу, сделать политический спектакль, что
     громадное значение имеет появление на Большей сцене МХТ первой пьесы 
     пролетарского драматурга. Обсуждение длилось до половины 2-го, но
      очень ценных выступлений не принесло.
     Переделки и замечания Реперткома незначительны, предлагается выбросить
      рассказ Мокрины о сне и одну реплику Романова.

     В ответном слове Киршон сначала сделал некий реверанс в сторону театра, 
     отозвавшись лестно о работе актеров и театра вообще, но дальше об этом не
     поминал, а больше всего говорил о себе – и все в очень похвальных словах.
     Вообще он, кажется, в упоении от своей пьесы и объясняет успех только
     изумительными качествами пьесы. В заключении можно только сказать, что
     при видимом успехе спектакля у Реперткома и общественности я никогда не
     видела при сдаче спектакля такой нерадостности, понурости и пониженного
     настроения в самом театре, как в этом случае.
      Судя по обращениям ко мне, много разговоров вызвало Ваше письмо к
     Киршону, которое тот всюду демонстрирует как некий мандат3. В театре ни
     пьеса, ни автор не имеют успеха, и наши не могут понять, чем пленил он
     Вас. После получения Вашего письма, как уверяют злые языки, Киршон вообще 
     перестал с кем бы то ни было считаться и не только вдвое больше стал
     вмешиваться в режиссуру, но и стал оспаривать задания Москвина и пока-
     зывать актерам сам.
     Но ведь это не ново: режиссированием он занимается на репетициях довольно
     давно, и неизменно это вызывает протест актеров. В театре, помимо ХП
     Совета, Реперткома, членов других ХПСоветов, подшефников и надшефников,
     были Ягода и Мессинг, которых привез Киршон, был с ними и Авербах,
     сестра которого замужем за Ягодой. Но на обсуждении Авербах не выступал.   
     Простите, что я в передаче вчерашнего вечера никак не могу быть
     объективна: мне так не нравится пьеса и спектакль, что я все не могу
     привыкнуть к мысли, что эта постановка вошла в репертуар, что за ней
     могут войти еще такие же слабые, поверхностные, претенциозные пьесы.
     И от этого у меня плохое настроение. Милый Владимир Иванович, простите
     за такое неумное письмо. Всего хорошего. Теперь уж – может быть – до
     скорого свиданья? — (Б.П. 188)

  (В этом письме О.С.Б. не говорится о М.А.Б., но оно интересно для Хроники тем, 
 что хорошо показывает, что происходило в театре с постановкой и сдачей
 спектаклей других драматургов и таких, как в данном случае, Киршон (антипод
 М.А.Б.). Это та среда, обстановка, атмосфера в которой теперь М.А.Б. предстоит 
 жить и работать ближайшие 5 лет. А. Руд         
                *    *    * 
                21 января 1931 г. — во МХАТе 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко в письме ему домой:

     « Милый Владимир Иванович!
  Посылаю Вам текст Первого, который Булгаков несколько задержал из-за всяких
  дел по “Утру памяти 1905 года”. Почему-то при этой работе Нина Ник. нервничала
  больше, чем когда-либо. Или просто я забыла, какова она при выпуске спектакля?
  Только всем доставалось, почему-то она и на меня покрикивала в случаях
  недовольства Булгаковым или Мих. Серг. И даже налетела вчера на Литовского, 
  явившегося просмотреть спектакль по линии Главреперткома... » — (Б. Письма 189) 
                *   *   * 
             22 января 1931 г. четверг — День памяти:
  кончина В.И. Ленина, Кровавое воскесенье-расстрел рабочих 9 января 1905 года (выходной день).    
                *   *   * 
       23 января 1931 г. пятница (2) — в Гааге (Нидерладны)
 ушла из жизни Анна Павлова - русская артистка балета, прима-балерина Мариинского
 театра. в «Известиях» строчка: «величайшая танцовщица современности».               
                *   *   * 
               24 января 1931 г. суббота (3) — в Москве
  открылась цыганская театральная студия «Индо-Ромэн», впоследствии преобразована 
        в Московский музыкально-драматический цыганский театр «Ромэн»,
                на спектакли которой М.А.Б. ходил.
                *   *   * 
              В этот день 24 января 1931 г. — во МХАТе 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко в письме
ему в Милан (Италия):
 
 «[...] И еще мне интересно: понравились ли Вам черновики Первого? (в Мертвые
        души) И если нет, то что же не нравится? Вы представляете себе
        нетерпение режиссуры по этому поводу? » — (Б. Письма 190) 
                *   *   
       В этот день 24 января 1931 г. четверг (3) — во МХАТе 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко в письме
ему в Милан (ИталиЯ):
  « [...] Сегодня в письме от моего отца упоминается о неожиданной смерти
          Анны Павловой. Может быть, это было и в наших газетах, а я
          проглядела? » — (Б. Письма 191) 
                *   *   * 
           30 январяя 1931 г. пятница (4) — ЦИК и СНК СССР
 приняли постановление «Об образовании Народного комиссариата водного транспорта Союза ССР» (Наркомвода).
                *   *   * 
  31 января 1931 г. суббота (5) — Андрей Земский (муж сестры Н.А.З) арестован.   
  У них останавливался временно муж сестры Вари - Л.С. Карум, в прошлом служивший
             в Белой армии, а соседи сообщили в органы.
                *   *   * 
                В январе 1931 г. — в Москве
  вышел первый номер журнала «Пролетарское кино», издававшегося с 1929 года
  под названием «Кино и жизнь», позднее, в 1933 — 1935 годах — «Советское кино»,   
  а с января 1936 — «Искусство кино» (с перерывом с июля 1941 по октябрь 1945).

                *  *  *  *  * 
                ФЕВРАЛЬ 1931

                В феврале 1931 г. — в СССР
          введены трудовые книжки для промышленных рабочих.

                Январь - февраль 1931 г. — в МХАТе
                репетиции спектакля «Мертвые души».
                *   *   * 
                4 февраля 1931 г. среда (4) — в Курске
           вступила в строй первая в СССР ветроэлектростанция.
                *   *   * 
                5 февраля 1931 г. четверг (5) — М.А.Б.
  написал о своих отношениях с Е.С.Ш. на последнем листе романа «Белая гвардия»:
 
   «Справка. Крепостное право было уничтожено в ... году. Москва 5.II.31 г.» - (452 Ч)
                *     *
              В тот же день 5 февраля 1931 г. — М.А.Б.
  делает надпись на парижском издании второй (неопубликованной в «России»)
                части романа «Белая гвардия»:
            «Муза, муза моя, о лукавая Талия!»». — (47 Ч)   
                *   *   * 
             8 февраля 1931 г. воскресенье (3) — СССР и Турция
           — соглашение о сокращении вооружений в зоне Чёрного моря.
                *   *   * 
             В этот день 8 февраля 1931 г. — в МХАТе
 
— После того как Булгаков прочитал инсценировку и рассказал (вместе с
  Сахновским и Марковым) об идее Первого, разгорелась дискуссия. Многие вообще не
  приняли саму идею постановки «Мертвых душ» как абсолютно чуждого произведения.
  В качестве настойчивых рекомендаций члены совета предложили писателю «показать
  распад тогдашнего общества» и «связать его с позднейшим распадом
  капиталистического строя (через роль Первого)». В целях актуализации Гоголя
  предложено было также написать роль Первого «по специальному заказу (не из
  текста Гоголя)». В такой обстановке решить роль Первого, как ее задумывали
  Булгаков с Сахновским, было, конечно, непросто.
  Как бы то ни было, изъятие Первого из пьесы было крупнейшим поражением
  Булгакова. За ним последовали другие, пьеса постепенно приобретала черты
  «обычной переделки», с отрицания которой Булгаков начинал работу. Идея нового
  бытия прозы на сцене истощилась и замерла на самом обнадеживающем повороте.
  Она была оставлена будущему. Но и в будущем, в наши времена, неоднократные
  попытки ввести образ автора поэмы в ткань пьесы терпели жестокие поражения.
  Из последних громких неудач назову спектакль «Дорога», поставленный А. Эфросом
  в Театре на Малой Бронной, — прямую попытку оживить идеи булгаковского
  черновика. Назову также пятисерийный телевизионный фильм М. Швейцера «Мертвые 
  души». И в спектакле и в фильме с поразительной наглядностью подтверждался
  прогноз Станиславского: выходил «дядя», похожий или не похожий на Гоголя, и
  объяснял то, что не сумели сыграть.
  Возвращаясь к мхатовскому спектаклю, скажу, что идея Первого была, конечно, не
  единственным булгаковским предложением театру. Заведомо не принимая возможности
  обычной инсценировки «Мертвых душ», Булгаков писал пьесу, отмеченную его
  собственной драматургической техникой и глубоко личными мотивами, о которых уже
  шла речь применительно к теме Рима и монологу Первого «на закате солнца». Стоит
  отметить другие черты первой редакции, созданной осенью и зимой 1930 года.
  Для Булгакова-драматурга зачин всегда имеет принципиальное значение. Первая
  ремарка и первые реплики. - (С. 1989 234)
                *   *   * 
 14 февраля 1931 г. суббота (4) — В. И. Немирович-Данченко письмо из Москвы в
Голливуд С.Л. Бертенсону:

  «[…] У нас в Худ. театре появилась новая современная пьеса («Страх»),
       которая при чтении актерами произвела такое впечатление, что все
       назвали этот день «праздником». Я прочел и тоже вполне одобрил               
       и не только сразу принял, но потребовал, чтобы к ней приступили
       немедленно, и сам буду ее ставить. Даже Станиславский, прочитав,
       сказал, что она должна быть в репертуаре Худ. театра. Тема —
       наука и политика. Прекрасные роли. Только сегодня распределил их.
       Главные роли у Леонидова и Книппер. Автор Афиногенов, крепкий
       коммунист. В прошлом году его пьеса «Чудак» имела больший успех
       во 2-м МХТ’е.[…] »
 
 (Вероятнее всего, М.А.Б. присутствоовал на этом чтении, как работавший
 в МХАТе ассистент режиссера. Записей об этом нет, так как дневник Е.С.Б.
 ещё не велся. — А. Руд)
                *   *   * 
         15 февраля 1931 г. воскресенье(5) — Сретение Господне.
                *   *   * 
            21 февраля 1931 г. суббота(1) — в Москве
  в Комакадемии диспут о новой пьесе Киршона „Хлеб". Вступительное слово произнес 
 Динамов. Хорошо говорил Ермилов. Способный, талантливый оратор с темпераментом и 
 остроумен. Спорили о том, какой должна быть настоящая пролетарская драматургия.
 Досталось  модному драматургу Вишневскому. Самое интересное — разговоры в
 кулуарах. Режиссер Художественного театра Судаков в споре с Ермиловым заявил,
 что он согласен с тем, что пьеса Булгакова „Дни Турбиных" — реакционная пьеса.
 А ведь Судаков имя себе создал постановкой этой пьесы». Этой пьесы уже второй
 сезон не было на сцене МХАТа — как и ни одной другой пьесы Булгакова. — (459 Ч)   
                *    *   
      В этот же день 21 февраля 1931 г. — между Москвой и Ленинградом
     начал курсировать первый в СССР фирменный поезд «Красная стрела».
    Для М.А.Б. и его друзей эти поездки стали комфортабельней и удобней.
                *   *   * 
          22 февраля 1931 г. воскресенье (2) — во МХАТе
 на сцене репетиция спектакля «Мертвые души». На ней присутствовал К.С. Станиславский.
                *   *   * 
    С 23 февраля по  11 апреля 1931 г. — Великий пост (48 дней).
                *   *   * 
        23 февраля  1931 г. понедельник (3) — День Красной Армии.
                *   *   * 
         25 февраля 1931 г. среда (5) — Булгаков и Е.С.Ш.
    перестали общаться по требованию её мужа. М.А.Б. напишет на книге
               «Несчастие случилось 25.11.1931 года».
 
                *  *  *  *  * 
                МАРТ 1931

             8 марта 1931 г. воскресенье (1) — в СССР
            Международжныйс коммунистический женский день.
                *   *   * 
               12 марта 1930 г. четверг (5) — в СССР
                День низвержение самодержавия.
                *   *   * 
              14 марта 1931 г. суббота (2) — М.А.Б.
  заявление в ТРАМП об увольнении —(458 Ч), которое принято 15 марта.
                *   *   * 
  15 марта 1931 г. воскресенье (3) — М.А.Б. уволился из ТРАМПа — (458 Ч)
                *   *   * 
          18 марта 1930 г. среда (1) — день Парижской Коммуны
                *   *   
             В этот день 18 марта 1931 г. — М.А.Б.
              письмо Станиславскому о роли актера:

  «Дорогой и многоуважаемый Константин Сергеевич!               
  Я ушел из ТРАМа, так как никак не могу справиться с               
  трамовской работой. Я обращаюсь к Вам с просьбой               
  включить меня помимо режиссерства также и в актеры
  Художественного театра...». — (458 Ч)
  О моем разговоре по этому поводу с М.С. Гейтц (директор МХАТа)
  подробно пишет Вам Рипсимэ Карповна.(1)
    Преданный М. Булгаков.

   На этой записке М.А. Булгакова К.С. Станиславский написал:
   Одобряю, согласен. Говорил по этому поводу с Андр[еем] Серг[еевичем]
   Бубновым(2). Он ничего не имеет против.
        К. Станиславский.  1931-19-IV

    Опубликовано в «Письма».               
    Печатается и датируется по первому изданию.

   В дневнике Е.С. Булгаковой сохранилась следующая запись (25 мая 1937 г.) о нем:
  «Сегодня в „Веч. Москве“ в сообщении об активе МХАТ есть следующие строки:
 „При помощи Гейтца, бывшего одно время директором Театра, авербаховцы пытались
  сделать Художественный Театр „Театральным органом“ Раппа“.               
  Вот фигура, между прочим, была этот Гейтц! Производил впечатление уголовного типа».
 [1] - Таманцева Рипсимэ Карповна — секретарь К. С. Станиславского, была весьма
 колоритной и влиятельной личностью в театре. Чаще всего в документах архива она
 значится как «Рипси», часто упоминается в дневниках Е. С. Булгаковой.

 [2] - Бубнов Андрей Сергеевич (1884—1940) — советский государственный и
       партийный деятель. С 1929 г. возглавлял Наркомпрос РСФСР.
                *   *   * 
            27 марта 1931 г. пятница (5) — Н.Д.Волков
         в письме из Москвы в Голливуд — С.Л. Бертенсону:
               
   « Сообщаю Вам новости о родном Вам Художественном театре.
   В театре репетируют «Страх», новую пьесу Афиногенова и               
   «Мертвые души». «Страхом» занимается Владимир Иванович,               
   «Мертвыми душами» Константин Сергеевич. Оба еще в театре               
   не появляются и ведут репетиции и беседы дома.
   Годы берут свое.» — (П.в.Г)               
                *   *   * 
        В марте 1931 г. — М.А.Б. написал автобиографию:
  Родился в 1891 году в Киеве. Сын профессора.
  Окончил Киевский университет по медицинскому факультету в 1916 году.
  Тогда же стал заниматься литературой, нигде не печатаясь до 1919 года.
  В годы 1919 —1921, проживая на Кавказе, писал фельетоны, изредка
  помещаемые в газетах, изучал историю театра, иногда выступал в качестве
  актера.
   В 1921 году переехал в Москву, где служил в газетах репортером,
  затем фельетонистом.
   В годы 1922—1924, продолжая газетную работу, писал сатирические повести и   
  роман «Белая гвардия».
   В 1925 году, по канве этого романа, написал пьесу, которая в 1926 году пошла
  в Московском Художественном театре под названием «Дни Турбиных» и была
  запрещена после 289-го представления.
  Следующая пьеса «Зойкина квартира» шла в театре имени Вахтангова и была
  запрещена после 200<-го> представления.
  Следующая — «Багровый остров» шла в Камерном театре и была запрещена
  приблизительно после 50-го представления.
  Следующая — «Бег» была запрещена после первых репетиций в Моск<овском>
  Художественном театре.
  Следующая — «Кабала Святош» была запрещена сразу и до репетиций не дошла.               
  Через 2 месяца по запрещении «Кабалы» (в мае 1930 года) был принят в Московский
  Художественный театр на должность режиссера, находясь в которой, написал
  инсценировку «Мертвых душ» Гоголя.
  В марте 1931 года был принят кроме режиссуры и в актерский состав Московского Художественного театра.               
                Михаил Булгаков          
                Москва, март 1931 года 
 
 (Обратите внимание, М.А.Б. в автобиографии рассказывает не о своей жизни,
 а об истории своих произведений, и то в плане их существования. Все остальное
 в его жизни, очевидно, он считает неважным, не интересно озвучивать во всех 
 своих письмах к представителям Советской власти, стараясь показать Булгакова
 писателя (драматурга), а не Булгакова человека. В данном случае примеры не
 говорить правду о себе (сын профессора Духовной академии и др.). Прав он был
 в этом отношении, или нет, не мне судить, но учитывать это в будущем следует. — А. Руд.)               

                *  *  *  *  *
                АПРЕЛЬ 1931

          2 апреля 1931 г. четверг (1) — день рождения
  Елены Афанасьевны Светлаевой - Булгаковой (сестра М.А.Б.) - 29 лет.
  Живет в Москве с мужем Михаилом Васильевичем Светлаевым и с дочерью,
  в Малом Каретном переулке, в большой коммунальной квартире, занимали
  большую комнату. Муж преподает в Московском областном педагогическом
  институте имени В.П. Потемкина (впоследствии — имени Н.К. Крупской).
                Елена работает в этом институте.
                *   *   * 
             4 апреля 1931 г. суббота (3) — М.А.Б.
             получил книгу с дарственной надписью:
 
  «Михаилу Афанасьевичу Достойному противнику на биллиарде,
  турбинному смастеру от дружески расположенного автора
  Лев Совен… 4 Апреля 1931г.»
                *   *   * 
  5 апреля 1931 г. воскресенье(4) — В. И. Немирович-Данченко
       письмо из Москвы в Голливуд — С. Л. Бертенсону :
 
   « …Художественный театр уедет в конце мая и будет играть в
      Ленинграде одновременно на двух-трех сценах.               
      Громадная поездка на полтора месяца. Труппа на двойном
      окладе плюс квартира. Все очень довольны … » — (П.в.Г) 
                *   *   * 
  7 апреля 1931 г. вторник(1) — Благовещение Пресвятой Богородицы.
                *   *   * 
      12 апреля 1931 г. воскресенье(1) — Воскресение Христово. Пасха
                *    *   
          В этот день 12 апреля 1931 г. —  Л.С.Карум
  подписал «признание» в участии в мифической контрреволюционной офицерской 
  организации, ставившей себе целью свержение советской власти. — (М.Б.-И)

  (Это было еще то время, когда за таким признанием будет следовать высшая мера наказания -растрел. А.Руд.)   
                *   *   *
   14 апреля 1931 г. вторник (3) — Король Испании Альфонсо -XIII 
  бежал из страны, спасаясь от революции. Провозглашена Вторая Испанская республика.
                *   *   * 
            15 апреля 1931 г. среда (4) — в Москве
  в помещении выставочного зала товарищества «Художники» (Кузнецкий мост, 11)   
        открылась первая выставка Общества «Союз Советских художников».
         Среди 348 работ 54 участников экспонировались произведения: 
  Михаила Авилова,Абрама Архипова, Константина Богаевского, Петра Бучкина,  
  Витольда Бялыницкого-Бируля, Митрофана Грекова, Николая Дормидонтова,
  Дмитрия Кардовского, Петра Котова, Аркадия Пластова, Константина Рудакова, 
  Аркадия Рылова, Василия Сварога, Рудольфа Френца и других художников.
                *   *   *
              17 апреля 1931 г. пятница (1) — М.А.Б.
  подписывает соглашение с Передвижным театром Института санитарной культуры
  на режиссуру пьесы Н.А. Венкстерн «Одиночка» до 1 июля. А ещё Булгаков играл
  там роль, которую можно определить как консультанта по литературно-репертуарной
  части. Делал заключение по двум пьесам, посвященным Пастеру, его борьбе за
  прививки против бешенства, за другие открытия. — (458, 560 Ч)
                *   *   * 
            18 апреля 1931 г. суббота (2) — во МХАТе
  (у К.С. Станиславского) репетиции спектакля «Мертвые души» - Ноздрев.
                *   *   * 
            19 апреля 1931 г. воскресенье (3) — во МХАТе
  (у К.С. Станиславского) репетиции спектакля «Мертвые души» - Яншин.
                *    *   
           В этот день 19 апреля 1931 г. — Станиславский
                пишет резолюцию на заявлении Булгакова -
   «Одобряю, согласен. Говорил по этому поводу с Анд. Серг.
   Бубновым. Он ничего не имеет против».
  Бубнов в 1929 г. сменил Луначарского на посту наркома просвещения и ведал театрами.— (461 Ч)
                *   *   * 
           20 апреля 1931 г. понедельник (4) — во МХАТе
    на большой сцене репетиции спектакля «Мертвые души» — Плюшкин 
                *   *   * 
           21 апреля 1931 г. вторник (5) — во МХАТе (у К.С.)
           репетиции спектакля «Мертвые души» —  Ноздрев
                *   *   * 
           22 апреля 1931 г. среда (1) — во МХАТе 
    на малой сцене репетиции спектакля «Мертвые души» — Манилов.
                *   *   * 
           24 апреля 1931 г. пятница (3) — во МХАТе
     репетиция спектакля «Мертвые души» с участием К.С. Станиславского.
   С 22 февраля по 24 апреля он присутствовал на 12 репетициях этого спектакля.
                *   *   * 
           25 апреля 1931 г. суббота (4)— во МХАТе
  на большой сцене репетиции спектакля «Мертвые души» — сцена Камеральная, У прокурора
                *   *   * 
           26 апреля 1931 г. воскресенье (5) — во МХАТе
  на большой сцене репетиции спектакля «Мертвые души» —  сцена «Бал и ужин»
                *   *   *
              27 апреля 1931 г. понедельник (1) — в Киеве
       судебная тройка при ГПУ УССР 27 апреля 1931 года постановила:
      «Выслать Воскресенского И.П. в Казахстан сроком на пять лет».
  В ссылку Иван Павлович отправился в Алма-Ату, а спустя семь лет попал в город 
  Джамбул (в настоящее время Тараз), где работал в городской поликлинике, а затем
  стал заведующим терапевтическим отделением областной больницы. С началом
  «оттепели» Воскресенский обратился с заявлением о реабилитации, его дело было
                пересмотрено, и его оправдали.
                *   *   * 
     28 апреля 1931 г. вторник (2) — в МХАТе на большой сцене репетиции спектакля
               «Мертвые души» — сцена «У губернатора» 
                *    * 
  В этот день 28 апреля 1931 г. — В.И. Немирович-Данченко письмо из Москвы в               
Голливуд — С. Л. Бертенсону:
 
   «… С «Мертвыми душами» очень медленно и как-то коряво.               
   Я, впрочем, передал их Станиславскому, который работает
   с актерами и режиссерами дома. ...». — (П.в.Г) 
                *    * 
    В этот день 28 апреля 1931 г. — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.)секретарь      
                В.И. Неминовича-Данченко ему письмо:

    Москва, 28 апреля 1931 года
  Милый Владимир Иванович!
  Мих. Серг. просит послать Вам на прочтение проект его письма к Афиногенову.   
  Ответ по этому поводу он будет ждать завтра.
  Кроме того, по просьбе В.М.Никитина, посылаю Вам бумагу о М.А.Гремиславской,
  которую сочинил (вернее, списал с прежних) наш юрисконсульт. Хотя там стоит
  подпись одного М.С., Никитин решил просить Вас и К.С. подписать эту бумагу,
  но для этого сначала нужно Ваше утверждение текста. Причина подачи бумаги в
  том, что в юбилей театра Як. Ив. получил персональную пенсию, а Мар. Ал. нет1.
  Так теперь хотят ей выхлопотать звание Героя Труда. Думаю, что это предприятие
  ненадежно, ведь не дали же до сих пор этого звания Титову.

  Сегодня вечером в шестом часу я отправляюсь с группой наших актеров на ст.   
  Люблино. Там будет играться “Гроза”. (Кажется, это тайная халтура, не
  проговоритесь, пожалуйста, М.С.) Я никогда не видела этого спектакля и давно
  уж сговаривалась с участниками, что поеду с ними куда-нибудь посмотреть
  постановку. Но зимой не хотелось, да и клубы, где игралась пьеса, были
  нехороши. А в Люблине, говорят, хороший клуб, езды туда только 20 минут,
  погода хорошая – я решила поехать. Всего хорошего, милый Владимир Иванович!
  Какие славные солнечные дни стоят, правда? — (Б. Письма 193)
                *   *   * 
  Вероятнее всего, что весной 1931 года (в 1930 менее вероятно) М.А.Б.
  познакомился в Москве на улице с Маргаритой Петровной Смирновой, пытался
  за ней, по её воспоминаниям, активно ухаживать. (она была замужем и не
           собиралась мужу изменять) — (454-456 Ч)
                *     *   
 Весна — лето 1931 г. (будучи отлученный от Е.С.Ш.) пытается общаться с М.П.
 Смирновой, встреча с которой дала материал для написания сцены знакомства
 Мастера и Маргариты в романе «Мастер и Маргарита». Маргарита Смирнова смогла
 устоять перед натиском М.А.Б. и не дать ему никаких шансов с ней встречаться.
  В результате он оставил её в покое.
    
       Она оставила очень интересные воспоминания, как это происходило.

    Весна 1934 г., а может быть, 1933 г.? Или еще раньше.
  (Сколько ни напрягаю память, не могу точно вспомнить год встречи.)

 Я приехала с дачи в Москву, сдала чертежную работу.
 (Работала в то время по договору с Наркоматом путей сообщения.)
 Приятное чувство свободы, можно никуда не торопиться.
 Дети на даче с сестрой, муж в Луганске на практике, а я побродила по Москве,
 купила цветы весенние, желтые, кажется, мимозы.
 Настроение праздничное. Солнце.
 Издали увидела, идет кто-то навстречу: не очень большого роста, хорошо одет,
 даже нарядно. Запомнился добротный костюм серо-песочного цвета, спортивного или
 охотничьего покроя, краги. Быстро взглянули в глаза друг другу. Разошлись.
 Вдруг замечаю, что кто-то идет слева, чуть-чуть сзади, молча рассматривает меня.
 Я посмотрела: тот самый, что шел навстречу. Прибавила шагу. Он тоже. Так шли
 некоторое время.
 Он что-то спросил про цветы, я не ответила. (Я терпеть не могла уличных
 знакомств.) Он несколько раз начинал что-то говорить — я не обращала внимания. 
 Он продолжал говорить. Я не выдержала наконец, сказала, что он напрасно тратит
 время — я на тротуарах не знакомлюсь, и шел бы он лучше домой.
 У него как-то сразу вырвалось: «Это невозможно, так я вас опять могу потерять!»
 Краем глаза я видела, что он почему-то взволнован.
 Вдруг он как-то необыкновенно мило, просто, не шаблонно попросил меня минуту
 помедлить, чтобы можно было представиться. Снял головной убор, очень
 почтительно, своеобразно поклонился, сказал: «Михаил Булгаков».
 Фамилия знакома, но кто, кто это?
 Я сразу почувствовала, что это хорошо воспитанный, незаурядный человек.
 Сейчас я не могу вспомнить, знала ли я тогда «Дни Турбиных» Булгакова. Конечно,
 об этой постановке говорилось много, разговоры шли повсюду, но в ту пору я эту
 вещь еще не видела. Тогда мне и в голову не пришло, что этот самый человек —
 автор «Дней Турбиных».
 От своего отца я могла слышать о Булгакове, как об одном из приближенных 
 Толстого, да и дальнейший разговор убедил меня, что он, очевидно, работает в
 архивах Толстого либо пишет его биографию.
 Много лет спустя мне попала в руки книга секретаря Толстого Валентина Булгакова 
 «Л.Н. Толстой в последний год его жизни» (изд. 1957 г.).
 Вот только тогда я поняла свою ошибку. Ошиблась в том, что спутала Михаила
 Булгакова с секретарем Толстого.

 Во время знакомства с Михаилом Афанасьевичем я была уверена, что это кто-то из
 окружения Толстого. К тому же и разговор вскоре после знакомства (в первый же
 день) зашел о Толстом. Должно быть, я слыхала от своего отца (мой отец
 преподавал литературу, был, как тогда говорили, словесник), что последние годы   
 жизни Толстой был под влиянием Черткова (отец называл его «злым гением»
 Толстого). Чертков рекомендовал Валентина Булгакова в секретари Толстому.
 Значит, и к Валентину Булгакову в нашей семье было настороженное отношение.
 Повторяю — тогда это было у меня подсознательное, оставшееся от детских лет,
 впечатление.

 При дальнейшем знакомстве и разговоре это чувство настороженности к Михаилу
 Афанасьевичу прошло, но убеждение, что это кто-то из окружения Толстого, —
 осталось до конца знакомства.
 Это была моя непоправимая, просто ужасная ошибка. Все могло сложиться иначе,
 знай я, что мой новый знакомый — автор «Дней Турбиных».
 Теперь я часто задаю себе вопрос: разве Михаил Афанасьевич не почувствовал
 этого? Он, такой внимательный и чуткий к моим словам, разве он не понял, что я
 его путаю с кем-то? Почему он не разубедил меня, не поправил?
 Значит, он был настолько скромен, что не хотел афишировать свою известность как
 автора «Дней Турбиных».
                * * *
 После первых же фраз говорить стало необыкновенно легко, товарищески просто, как 
 будто мы век знали друг друга, как будто вчера только расстались.
 Разговор зашел о книгах. Он очень интересно рассказывал о Л. Толстом, говорил, 
 что где-то (в музее?) разбирает его письма.
 Мне было страшно интересно узнать так много нового о Толстом.
 Тогда я еще не читала воспоминаний ни Татьяны Андреевны Кузминской, ни Сергея 
 Львовича Толстого, а он так занятно говорил о ней, о семье Берс.
 Михаил Афанасьевич говорил о том, что Толстой не пользовался уважением в своей
 семье, что Софья Андреевна постоянно пилила его за то, что не понимает, что
 семья большая, детей надо учить, а он тратит много денег на свои
 благотворительные дела, на постройку школ, на издание дешевых народных книг.
 Дети были почти все на стороне матери, кроме младшей, Александры. Иногда они в 
 открытую подсмеивались над отцом, над его аскетизмом, над его плебейским видом.
   Михаил Афанасьевич говорил: «Вот как бывает в жизни: человек гениальный,
 пользующийся уважением и в своей стране и за ее пределами, часто не бывает понят
 в своей семье, не имеет от родных и близких ни поддержки, ни участия. Вы только
 подумайте, как ему должно было быть тяжело и одиноко. Мне его бесконечно жаль!»

 Эту мысль об одиночестве Толстого Михаил Афанасьевич развивал не раз в разговоре 
 со мной. Меня, помню, поразила тогда эта жалость к Толстому. Мы привыкли
 восхищаться Толстым, а что его можно и нужно жалеть — это было ново! […]

 […]  Я решила, что Михаил Афанасьевич, очевидно, литературный работник, раз он 
   разбирает наследие Толстого, а что он может быть автором «Дней Турбиных»,   
   повторяю, я и не предполагала. 
                * * *
  Михаил Афанасьевич необыкновенно живо, увлекательно отвечал на все мои 
 литературные вопросы, а вопросов я ему задавала много, так как почувствовала, 
 что наконец-то встретила человека, который сумеет ответить на все, как, бывало,
 отвечал мой отец.
  Только иногда быстро вскинет голову, удивленно посмотрит на меня, скажет: «А 
 почему это вас интересует? Ого, вы и это читали? Изумительно!»
 Помню, уже в конце дня он спросил меня:
  — Маргарита Петровна, вы читали Библию?
  Я ответила:
  — Только мне этого и не хватало!
  — Вы еще будете ее читать!! […]
                * * *
 В начале знакомства мне не совсем понравилась некоторая вольность в обращении.   
 На какой-то мой ответ, особенно понравившийся ему, он рассмеялся и с восторгом 
 обнял меня за плечи. Я была страшно возмущена, хотела тут же уйти.
  Он понял, серьезно так посмотрел на меня, извинился, сказал:
 «Поверьте, это никогда больше не повторится!»
 И вторая шероховатость произошла тоже в начале знакомства: он настойчиво звал 
 меня пойти в кафе или ресторан, чтобы спокойно посидеть, поговорить не на ходу.
 Он сказал, что у него сейчас масса денег, не то получил, не то выиграл. 
 «Помогите мне их тратить!» Я была очень щепетильна в смысле денег и ответила 
 ему: «В первый день знакомства говорить о деньгах — фу!»
 Он был озадачен и надолго примолк, только несколько раз в упор посмотрел
  на меня.
                * * *
 Больше никаких эксцессов не было, и беседа наша была необычайно занимательна,
 откровенна. Мы никак не могли наговориться, никак не    могли расстаться. 
 Несколько раз я пыталась проститься с ним, но снова возникали какие-то вопросы, 
 снова начинали говорить, спорить и, увлекшись разговором, проходили мимо 
 переулка, куда надо было свернуть к моему дому, и так незаметно, шаг за шагом
 оказывались у Ржевского вокзала. Поворачивали обратно, шли по 1-й Мещанской, и
 снова никак нельзя было расстаться у переулка, незаметно доходили до Колхозной
 площади.
    Этот путь от вокзала до площади мы проделали несколько раз. Ни ему, ни мне не
 хотелось расстаться. Возникла необыкновенная близость, какое- то чрезвычайное
 сердечное влечение. Мало сказать — в первый же день, а даже просто с первых же
 фраз. К концу дня у меня было такое ощущение, что мы знакомы очень давно, — так
 было легко, по-дружески отвечать на все его житейские вопросы.
 
  Значит, и он почувствовал то же самое, если так прямо и сказал об этом на 
 странице 88, кн. 1 <«Москва», 1966, № 11, с. 88>.
 Много было переговорено, надо постараться вспомнить.
       * * *
 В самый разгар веселой беседы он вдруг спросил, почему у меня печальные глаза.
 Пришлось рассказать, что с мужем у меня мало общего, что мне скучно в его 
 окружении, с его товарищами. Даже в его весьма шумном окружении чувствую себя
 одинокой. Жизнь складывалась трудно, и с мужем не просто скучно, а тяжело.
 Михаил Афанасьевич очень внимательно и как-то бережно слушал меня.
       * * *
 Мы долго ходили и стояли на набережной. От Москвы-реки дул ветер.               
 Я сказала, что люблю подставить лицо под теплый ветер, рассказала, как приятно 
 было стоять на катере, быстро мчавшемся по морю в Сочи или в Севастополе,
 отдавшись ветру.
       * * *
 Зашел разговор о море, о Кавказе. Я рассказала, что была во многих городах юга. 
 (Муж был комиссаром-инспектором железных дорог РСФСР, и сразу после женитьбы,
 в мае 1921 года, муж взял меня в инспекционную поездку на три месяца по Кавказу
 и Закавказью. Я помогала вести секретарскую работу, иногда печатала на машинке.
 Такая же поездка повторилась и летом 1923 года.)

  Михаил Афанасьевич говорил, что тоже работал в те годы на Кавказе.
  Вдруг он отстранился на шаг, как-то весь осветился и чуть не закричал:   
  «Маргарита Петровна! Так я же вас видел!»
 Меня даже смех взял. Еще что — видел! Где? Когда?
 Прошло по крайней мере лет 12—13, а он вдруг вспомнил.
 Я говорю: «Ну, хватит болтать.
  Уж и мастер очки втирать!»
  — Как, как? Мастер?
  — Ну, да, мастерски умеете зубы заговаривать!

  Но тут уж мне пришлось извиниться за свои грубые слова, так как он очень горячо
  начал доказывать свою правоту. Где и когда, он не мог вспомнить, но он довольно
  точно описал мое белое платье (греческий костюм-тога, оставшийся у меня от   
  гимназической постановки «Трахинянок» Софокла).
  Михаил Афанасьевич говорил, что где-то на улице, может быть, в Тифлисе или   
  Батуме, видел меня в сопровождении двух мужчин (очевидно, мужа и его брата).
  У него осталось впечатление чего-то легкого, светлого. Я подсмеивалась над ним,   
  — один раз видел и уж запомнил! А может быть, это вовсе и не я была, мало ли
  белых платьев летом.
  Он очень серьезно посмотрел мне в глаза, без тени улыбки. Приблизил свое лицо и
  сказал почти шепотом: «Маргарита Петровна, а вы что, не знаете, что вас нельзя
  было не запомнить!»

   (Надо где-то сказать об этом платье, так как эта моя греческая тога многим
  запомнилась. В ней я была и когда Есенин звал за свой столик в кафе на ул.
  Горького, и когда Маяковский ухватил меня за локоть и, обращаясь к Бурлюку и
  П.П. Потемкину, спросил: «Это кто, из наших? Здорово одета!»

  И когда В.А. Чудинов чуть ли не проделал антраша по ул. Горького, держа меня за
  руку и приговаривая: «Tr;s jolie, tr;s belle, parfaietement1...
  Платье было действительно очень удачное, я себя в нем превосходно чувствовала,
  не боялась вызывать удивление, так как оно очень шло мне.)

    Между прочим, Булгаков первый открыл мне глаза на мою внешность.
  До этого я как-то не придавала значения, почему за мной, школьницей, бегали
  мальчишки. Ну, надоели мне, больше ничего. Когда я бывала на вечерах в
  Лазаревском Институте восточных языков и пользовалась там большим успехом, я
  думала, что это просто потому, что кавказские люди любят блондинок — почему же
  им за мной не ухаживать?
  Ни подруги в школе, ни дома родители и сестры ни разу не сказали мне, что я   
  красивая, просто не принято было говорить это в нашей семье.
  Ну а муж ни разу в жизни не похвалил меня. (В первые дни замужества он, правда,
  как-то мимолетом сказал: «А у тебя и фигура хороша, с тебя только картину 
  писать».) И это единственный раз за все 32 года совместной жизни. Муж,
  наоборот, выискивал мои слабые стороны и старался меня дискредитировать 
  насмешками, благо, я не умела парировать его колкости, не умела огрызаться.
  Мне кажется, что муж даже слегка мстил мне за то, что я была лучше него.
  А когда я стала терять слух, тут уж мне совсем не было почета.
  Я была уверена, что я самая обыкновенная, ничем не примечательная. А по своей 
  скромности, стеснительности в обществе — даже хуже многих. (Постепенное падение
  слуха угнетало меня и мешало мне быть находчивой и смелой в компании, поэтому я
  всегда предпочитала остроумную беседу с глазу на глаз.)
  И вдруг Булгаков с первых же слов начал петь дифирамбы моей внешности. Сначала 
  я приняла это как светские комплименты, отмахивалась от этого. Подтрунивала над
  ним, что он где-то привык говорить женщинам приятные вещи. А потом мне,
  конечно, стало нравиться его такое рыцарское обожание. «Ведь сердцу женскому
  всегда приятна лишняя победа...»

     Он много раз спрашивал:
  — Так как же, по-вашему, значит, я Мастер?
  — Ну, конечно, мастерски умеете плести узоры красноречия.
         * * *
  В первый же день знакомства Михаил Афанасьевич спросил, почему я хорошо одета.   
  Откуда у меня такие туфли, такие перчатки (черные шелковые, с раструбом и белым
  кантом)? Пришлось рассказать, что это еще сохранилось от матери. А про туфли я
  не рискнула признаться, что банты и металлические пряжки прикрепила сама, своей
  рукой. В нашей семье многое делали сами ребята, особенно мои братья. И я еще
  девчонкой научилась шить обувь. Бывало, разорю старые мамины туфли, посмотрю,
  как там, в каком порядке, положены стельки, носок, щечки... А потом и колодку
  купила, и обувь получалась на славу, даже на французском каблуке.
 
   Михаил Афанасьевич долго вертел в руках мою сумочку, внимательно рассматривал 
  ее со всех сторон и так же внимательно и пристально несколько раз взглянул на
  меня. Мне стало неловко, сумочка-то была самодельная. Я отобрала ее из его рук.
  Через некоторое время он опять забрал ее, улыбаясь, посмотрел на меня, спросил, 
  кто вышивал желтую букву «М». «Маргарита Петровна, что вы смущаетесь, сумка
  интересная, кто ее делал?» Я пробормотала, что кто же мог делать, кроме меня.
  И еще больше смутилась, так как это была не совсем правда: сумку сделала и
  подарила мне мать. Сумка была из голубого материала в виде мешочка (ридикюль) с
  двумя затягивающимися ручками. На одной стороне нашита пластина из сплошной
  вышивки голубым и серебряным бисером, на другой стороне вышита большая буква
  «М» желтым шелком. (Сумочка сохранилась до сих пор.)
  Только теперь, зная его биографию, я понимаю, почему эта сумка могла его так 
  заинтересовать.
  Бисерная пластина — это монастырская работа, к моей матери она попала,очевидно, 
  от бабушки, жены священника, а Михаил Афанасьевич в своей семье (он был сыном
  профессора Киевской духовной академии), конечно, не раз мог видеть такие
  бисерные работы монашек. Эта сумка ему, должно быть, что-то напомнила, он как-
  то понимающе улыбался уголками губ. Он все смотрел на меня, говорил:
  «Вы мне бесконечно нравитесь, и я хочу понять — кто вы?»
  — Ну, кто же я? Это интересно, вроде игры во мнения.
    Ну, дайте мне характеристику.
  Он довольно правдиво описал мой характер, мой быт. Снял с моей руки перчатку
  (а руки были измазаны цветной тушью) — профессию определить было не трудно.
  — А теперь скажите, кто я?
  — Ну, — говорю, — это совсем просто: белая косточка, голубая кровь!
  — Как, почему?
  — Да потому, что les premiers sentiments sont toujours les plus naturels2.
   Он ответил тоже по-французски что-то вроде того, что «je vous le dirai plus
   tard»3 или еще что-то, сказал, что знает пять языков, кроме русского.
  — Ну, — говорю, — не хвастайтесь, на один язык поменьше вашего знаю: 
    французский, немецкий, латынь и немного греческий, да еще древнеславянский,   
    да еще читаю по-чешски. Вот вам, взяли?
          * * *
  Сидим на скамейке, кажется, в Александровском саду. Вдруг маленький паучок на
  своей тонкой нити спустился мне на голову, прополз по лбу, щеке. Я стала
  стряхивать его с себя, а он как-то опять прополз по руке, никак не стряхну. Я
  пауков ненавижу. Должно быть, я пищала, и лицо было скорбное, потому что Михаил
  Афанасьевич бросился мне помогать ловить паука. Наконец успокоились,
  рассмеялись. Я говорю:
   «Сейчас что, день?
  L’araign;e du jour... Вы знаете эту примету по-французски?
  Не знали или забыли? Я вам напомню:
    L’araign;e du matin — porte chagrin,
    L’araign;e du jour — porte...
    L’araign;e du soir — porte espoire,
    L’araign;e du nuit — porte ennui4.

        Так гадали наши бабушки».
  — Маргарита Петровна! Почему вы не закончили
       l’araign;e du jour — porte…
       что же он приносит?
   (Я не хотела говорить слово amour — любовь,   
     думаю, скажешь, он сейчас и прицепится, и нарочно пропустила это.)
  — Чего-то вы смущаетесь?
     О, да вы даже краснеете! Вот здорово. Мне это нравится.
     Но вы все-таки докончите эту строчку. Ну, как же будет:
       l’araign;e du jour — porte... что?
    Я говорю: «Ну, что вы привязались, подберите рифму к «jour».
  — А мне хочется, чтобы вы сами произнесли это слово, чего вы боитесь?
     Знаете, мне бы хотелось быть сейчас тем паучком, который...
  — Vous etes gris;, monsieur, par le soleil, par le printemps?
  — Non, par vous!
  — Ne parlez pas ce qu’il ne faut pas dire. Vous etes trop bavard, monsieur!5
          * * *
  — Маргарита Петровна! Вот вы сейчас придете домой, останетесь одна,
    что вы будете делать?
  — Думаете, на Олимпе останусь, куда вы весь день пытаетесь меня
    возвести? Ну, что делают женщины, когда приходят домой?
    Первым долгом надену фартук, зажгу керосинку...
  — Бедная женщина!..
          * * *
  — Маргарита Петровна! С вашего, конечно, разрешения — можно потрогать
    ваши волосы? Я только чуть-чуть дотронусь до вашего локона.
    И когда он бережно поправил развившуюся прядь из-под берета, сказал:
  — О, да они у вас совсем мягкие, значит, добрая душа!
          * * *
      Стоим на противоположном тротуаре против нашего дома. Долго
      прощаемся. Немного задержал руку. Последнее крепкое рукопожатие.
  — Маргарита Петровна! Вы замечаете, как трудно нам расстаться?
     Скажите, вам тоже было интересно со мной? Скажите правду!
  — Это и так понятно. Если бы мне было с вами скучно, неужели я бы ходила
     с вами целый день по улицам?
  — Значит, мы завтра же увидимся и продолжим разговор!
  — Ну, что вы, я завтра уеду на дачу и пробуду там по крайней мере
      неделю.
  — Это невозможно! С ума сойти...
     Условились через неделю.
     Пришла домой, принялась за хозяйственные дела, через некоторое   
     время подошла к окнам полить цветы и вдруг вижу, что Михаил
     Афанасьевич ходит по противоположному тротуару. Я отпрянула от окна
     (не хотела, чтобы он узнал, где именно я живу, боялась всяческих
     осложнений). Но прятаться было не обязательно — на окна он не смотрел,   
  задумчиво ходил, опустив голову. Потом почти остановился, поднял голову,
  посмотрел высоко вдаль и опять медленно пошел вдоль переулка.

  Простившись с ним на улице, я не пошла в парадное крыльцо особняка,   
  просматривающееся в калитку с улицы, а от калитки пошла в глубь двора,   
  завернула за угол дома и вошла с черного хода. Мне казалось, что таким образом   
  он не догадается, где я живу, какие мои окна.

  В калитку видно было все, что описано на стр. 86, кн.1 <«Москва», 1966, № 11,
  с. 86>. Маленький домик в садике... ведущем от калитки... Напротив, под
  забором, сирень, липа, клен. Была и аллейка тополей от калитки и в глубине
  большой серебристый тополь.
  Был такой случай: раз как-то я приехала с дачи, а на кухне соседи (Анна
  Ивановна) мне говорят: «Сидим во дворе на скамейке, приходил какой-то   
  гражданин, не очень высокий, хорошо одет, ходил по двору, смотрел на окна, на 
  подвал. Потом подошел к сидящим на скамейке, спросил — живет ли в этом доме
  такая высокая, молодая, красивая? Мы говорим, смеясь: «А кого вам надо, хозяйку
  или домработницу? Они у нас обе молодые и обе красивые. Только их обеих нет, на
  даче они». Походил по двору, опять подошел, спросил, где именно живет. «А вот,
  говорим, половину особняка занимают, и на улицу и во двор окна. А кого вы все-
  таки ищете?» Ничего на это не ответил, медленно пошел к калитке.
  Очевидно, это был Михаил Афанасьевич. Откуда же иначе он узнал, что я «занимала 
  верх прекрасного особняка в саду. Особняк цел до сих пор».
  Особняк действительно цел до сих пор, хотя и сильно обветшал.

  Под впечатлением этой встречи я ходила несколько дней как в тумане, ни о чем
  другом не могла думать. Настолько необычно было наше знакомство, настолько оно
  захватило нас с первых же минут — трудно рассказать, а еще труднее писать об
  этом. Вот и сейчас, прошло уже много лет, — я не могу без волнения вспомнить о
  том дне. А тогда я места себе не находила, все думала, что же будет дальше.
  Если с первого дня знакомства я так волнуюсь, если разговор — пусть необычный, 
  пусть из ряда вон выходящий, но все же только разговор, только один день так
  сблизил нас, то что же будет, если мы будем встречаться и дальше?
  Не в моем характере было утаивать что-то от мужа. В то время муж был далеко, и 
  как хорошо, что не надо было никому объяснять, где я провела целый день. Пока
  муж на практике — встретимся еще раз, другой... А потом?
  Михаил Афанасьевич говорит, что «потерял голову», а что будет, если еще и я 
  потеряю голову? Имею ли я право ставить на карту не только свое благополучие,
  но и покой мужа и детей? Муж в то время учился в Академии, я помогала ему 
  усвоить немецкий язык, делала за него все чертежи, переписывала курсовой, а
  потом и дипломный проект, словом, очень нужна была ему. (Годы учебы были как
  раз самыми дружескими из всех 32 лет, прожитых с мужем.)
 
  Ну, хорошо, рассуждала я, мужей и жен бросают всяких, и хороших, и плохих.
  А дети? Разве это на них не отразится? А у меня такие хорошие ребята, дочь и
  сын, которых я не только крепко люблю, но дружу с ними, которым я привыкла
  уделять массу времени. Что будет с ними? Если встречаться и дальше, — это может 
  войти в привычку, можно серьезно увлечься. Какой же выход? Выхода я не видела.
  Мучилась, но ничего не могла придумать. Решила, пока еще в силах справиться с 
  собой, нужно расстаться. Пусть это будет трудно, очень трудно, но это
  необходимо сделать сейчас, дальше будет еще труднее.
               Вот все эти соображения я ему потом и высказала.

     В первый момент он порывисто схватил меня за руку, вгляделся в мое лицо,
   как будто не доверяя моим словам, потом глубоко вздохнул и долго ничего не 
   говорил. Так шли некоторое время, оба сильно волнуясь.
  — Маргарита Петровна! Скажите, я вам не нравлюсь? Я плох для вас?
   Старалась, конечно, разубедить его. Говорила, как я ценю в нем остроумного
   собеседника, как мне нравится безукоризненное, рыцарское отношение и в то же
   время дружеское, товарищеское внимание. Говорила, что теперь мне будет еще
   более одиноко на свете, что душа моя тянется к нему, что мне было очень хорошо
   с ним. Вдруг я увидела, что лицо его просветлело, он улыбнулся, сказал:
   «Ну, говорите, говорите еще...»
     Я остановилась, сказала:
  — И все-таки, мы должны расстаться!
  — Маргарита Петровна! Что вы делаете? Разве так можно? Это безумство!
    Очень бурно доказывал, что я не права. Но переубедить меня он не смог.
    Мучительное было расставание. Он все старался вырвать у меня обещание, что,
    пусть не теперь, не в ближайшее время, но когда-нибудь мы все же встретимся. 
    Говорил, дайте мне хотя бы телефон и запишите мой. Я ответила, что мне
    звонить нельзя, а его телефон не могу записать по многим причинам. И пусть он    
    мне не говорит свой телефон, я могу против своей воли запомнить, а этого не
    нужно.
   — Ну, вот вы какая! Но, Маргарита Петровна, если вы когда-нибудь захотите меня
     увидеть, вы меня всегда найдете. Запомните только — Михаил Булгаков.
     А я вас никогда не смогу забыть!

   Опять долго стояли на углу переулка. Я просила, чтобы он не доходил до
   калитки. Он остался на противоположном тротуаре. Перейдя дорогу, уже в
   калитке, я оглянулась. И последнее, что я запомнила, — это протянутые
   ко мне руки. Как будто он меня звал, ждал, что я сейчас вернусь к нему.
   И такое скорбное, обиженное лицо! Смотрит и все что-то говорит,   
   говорит...  И эти руки, протянутые ко мне...

    Все было так, как написал он на стр. 94, кн. 2 <«Москва», 1967, № 1, с.
    94>, только не Маргарита с Воландом, а он так прощался со мной.
               
 (Сомнения в реальности рассказанного ею, улетучиваются после внимательного
 прочтения её воспоминаний. В её рассказе видны действия и поступки именно М.А.Б.   
 (его характер, со всеми присущими ему нюансами. — А.Руд)   
                *   *   *
                Весной 1931 г. — в Москве 
 - последнее крупное наводнение на Москве-реке в черте города, когда воды 
   поднялась до отметки 6,8 м. В середине XX века в Подмосковье были сооружены   
   Истринское, Можайское, Рузское и Озернинское водохранилища, которые
   регулировали речные стоки. После этого крупные разливы на Москве-реке
   прекратились.
                *   *   * 
            30 апреля 1931 г. четверг (4) — во МХАТе
  на большой сцене репетиции спектакля «Мертвые души» —  Камеральная и Коробочка.   
                *   *   * 
              В апрель 1931 — в Испании свержение монархии
              В декабре 1931 — принята республиканская конституция               
               
                *  *  *  *  * 
                МАЙ 1931

        1 и 2 мая 1930 г. пятница, суббота — день Интернационала.               
        День международной солидарности трудящихся (праздничные дни).
               
   В Москве на Красной площади военный парад и демонстрация трудящихся.
         С этого года спортивные парады становятся ежегодными. 
                *   *   * 
              3 мая 1931 г. воскресенье(5) — во МХАТе
         репетиции спектакля «Мертвые души» — под вопросом.
                *   *   * 
              6 мая 1931 г. среда(3) — во МХАТе
         репетиции спектакля «Мертвые души» — сцена Бал и Ужин».
                *   *   * 
              7 мая 1931 г. четверг(4) — во МХАТе
         репетиции спектакля «Мертвые души» — Плюшкин, Пролог или Манилов.
                *   *   * 
              8 мая 1931 г. пятница(5) — во МХАТе
         репетиции спектакля «Мертвые души» — Плюшкин, Пролог или Манилов. 
                *   *   * 
              9 мая 1931 г. суббота(1) — во МХАТе
          репетиции спектакля «Мертвые души» — 3 акт.
                *   *   * 
              12 мая 1931 г. вторник(4) — во МХАТе
           репетиции спектакля «Мертвые души» — 3 акт.
                *    *      
          В этот день 12 мая 1931 г. вторник — в Москве
    в Музее Революции СССР (ул. Тверская, 59) открылась выставка
  «Социалистическое строительство в изобразительном искусстве».
    Среди 128 работ 76 участников экспонировались произведения:
  Исаака Бродского, Георгия Верейского, Игоря Грабаря, Рудольфа Френца 
                и других художников
                *   *   * 
              14 мая 1931 г. четверг(1) — во МХАТе
           репетиции спектакля «Мертвые души» — Залясный. — (МХАТ)
                *   *   
                В этот день 14 мая 1931 г. — в СССР
             на экраны вышел фильм  «Тихий дон» (немое кино).
                *   *   * 
            В этот день 14 мая 1931 г. — в ОГПУ в Москве
                – сообщение осведомителя:
 «Булгаков уже сам знает, что бы он ни написал, его не напечатают.
 Тогда Булгаков пошел на хитрость. Он представил новую пьесу ”Блин”,
 будто бы написанную каким-то рабочим. Все шло как по маслу, и пьеса
 прошла уже все инстанции и мытарства. Но Булгаков в самый критический
 момент проговорился об этом, поднялась буча, и пьеса была провалена» [1]

  1 — «Служба безопасности…», 1994, № 3–4, с. 36.
  2 — имелся ввиду очевидней всего ТРАМ.

  (Это был отголосок одного из фантасмагорических рассказов Булгакова кому-то из
  своих знакомых, от которых потом в пересказе попал к осведомителю, был не
    понят, как шуточный рассказ и доложен как реальный факт. — А.Руд) 
                *   *   *   
               15 мая 1931 г. пятница(2) — в СССР
          день Красного флота

      В этот день 15 мая 1931 г. — день рождения М.А.Б – 40 лет
                *    *   
               В этот день 15 мая 1931 г. — во МХАТе
        репетиции спектакля «Мертвые души» — 1, 2 акты. — (МХАТ)
                *    *    
                В этот  день 15 мая 1931 г. — в СССР
   вступил в строй рудник Магнитогорского металлургического комбината.
                *   *   * 
               16 мая 1931 г. суббота(3) — во МХАТе
      репетиции спектакля «Мертвые души» — 1 и 2 акты — (МХАТ)
                *   *   * 
               17 мая 1931 г. воскесенье(4) — во МХАТе
      репетиции спектакля «Мертвые души» — 3 и 4 акты. — (МХАТ) 
                *   *   * 
               18 мая 1931 г. понедельник(1) — во МХАТе
      репетиции спектакля «Мертвые души» — 3 и 4 акты. — (МХАТ)
                *    *    
     В этот день 18 мая 1931 г. понедельник — Андрей Земский
       (муж Н.А.Б.- сестры М.А.Б.) выслан в Красноярск.
                *   *   * 
               20 мая 1931 г. среда(2) — во МХАТе
      репетиции спектакля «Мертвые души» — вся пьеса — (МХАТ)               
                *    * 
              В этот день 20 мая 1931 г. — Л.С.Карум
(муж В.А.Б. - сестры М.А.Б. приговорен к пяти годам исправительно-трудовой колонии.
                *   *   * 
    21 мая 1931 г. четверг(3) — день Апостола и евангелиста Иоанна Богослова.
                *   *   
               В этот день 21 мая 1931 г. — во МХАТе
                репетиция спектакля «Мертвые души».
 Это была последняя репетиция в этом театральном сезоне (1930-1931 г.) — (МХАТ)
                *   *   * 
         22 мая 1931 г. пятница (4) — Святителя Николая, чудотворца.
                *   *   *   
               26 мая 1931 г. вторник (3)— В Харбине
 создана крупнейшая организация русского зарубежья — Российская фашистская партия.
                *   *   * 
        30 мая 1931 г. суббота (2) — М.А.Б. письмо И. Сталину

  «С конца 1930 года я хвораю тяжелой формой нейрастении с припадками страха
  и предсердечной тоски, и в настоящее время я прикончен.
  Во мне есть замыслы, но физических сил нет, условий, нужных для выполнения
  работы, нет никаких. Причина болезни моей мне отчетливо известна. На широком
  поле словесности российской в СССР я был один-единственный литературный волк. 
  Мне советовали выкрасить шкуру. Нелепый совет. Крашеный ли волк, стриженый
  ли волк, он все равно не похож на пуделя. Со мной и поступили как с волком.
  И несколько лет гнали меня по правилам литературной садки в огороженном дворе.
  Злобы я не имею, но я очень устал…» — (465 Ч)
                *     * 
                Генеральному Секретарю ЦК ВКП(б)               
                Иосифу Виссарионовичу Сталину (457)
          Многоуважаемый Иосиф Виссарионович!
 «Чем далее, тем более усиливалось во мне желание быть писателем современным.
 Но я видел в то же время, что изображая современность, нельзя находиться в том
 высоко настроенном и спокойном состоянии, какое необходимо для проведения
 большого и стройного труда.
   Настоящее слишком живо, слишком шевелит, слишком раздражает;               
 перо писателя нечувствительно переходит в сатиру.   
 «... мне всегда казалось, что в жизни моей мне предстоит какое-то большое
 самопожертвование, и что именно для службы моей отчизне я должен буду
 воспитаться где-то вдали от нее.
  ... я знал только то, что еду вовсе не затем, чтобы наслаждаться чужими краями,
 но скорей чтобы натерпеться, точно как бы предчувствовал, что узнаю цену России
 только вне России и добуду любовь к ней вдали от нее».  Н. Гоголь.
 Я горячо прошу Вас ходатайствовать за меня перед Правительством СССР о
 направлении меня в заграничный отпуск на время с 1 июля по 1 октября 1931 года.
 Сообщаю, что после полутора лет моего молчания с неудержимой силой во мне
 загорелись новые творческие замыслы, что замыслы эти широки и сильны, и я прошу
 Правительство дать мне возможность их выполнить.
 С конца 1930 года я хвораю тяжелой формой нейростении с припадками страха и
 предсердечной тоски, и в настоящее время я прикончен.
 Во мне есть замыслы, но физических сил нет, условий, нужных для выполнения
 работы, нет никаких.
 Причина болезни моей мне отчетливо известна. На широком поле словесности
 российской в СССР я был один-единственный литературный волк. Мне советовали
 выкрасить шкуру. Нелепый совет. Крашеный ли волк, стриженый ли волк, он все
 равно не похож на пуделя.
 Со мной и поступили как с волком. И несколько лет гнали меня по правилам
 литературной садки в огороженном дворе.
 Злобы я не имею, но я очень устал и в конце 1929 года свалился.               
 Ведь и зверь может устать.  Зверь заявил, что он более не волк, не литератор.
 Отказывается от своей профессии. Умолкает. Это, скажем прямо, малодушие. Нет
 такого писателя, чтобы он замолчал. Если замолчал, значит был не настоящий.
 А если настоящий замолчал — погибнет.  Причина моей болезни — многолетняя
 затравленность, а затем молчание.
        * * *
   За последний год я сделал следующее:               
 несмотря на очень большие трудности, превратил поэму Н. Гоголя «Мертвые души» в
 пьесу, работал в качестве режиссера МХТ на репетициях этой пьесы, работал в
 качестве актера, играя за заболевших актеров в этих же репетициях,  был назначен
 в МХТ режиссером во все кампании и революционные празднества этого года, служил
 в ТРАМе — Московском, переключаясь с дневной работы МХТовской на вечернюю
 ТРАМовскую, ушел из ТРАМа 15. III. 31 года, когда почувствовал, что мозг
 отказывается служить, и что пользы ТРАМу не приношу,  взялся за постановку в
 театре Санпросвета (и закончу ее к июлю).               
   А по ночам стал писать.               
   Но надорвался.
       * * *
  [...] Я переутомлен.
       * * *
 Сейчас все впечатления мои однообразны, замыслы повиты черным, я отравлен тоской
 и привычной иронией. В годы моей писательской работы все граждане беспартийные и
 партийные внушали и внушили мне, что с того самого момента, как я написал и
 выпустил первую строчку и до конца моей жизни я никогда не увижу других стран.
 Если это так — мне закрыт горизонт, у меня отнята высшая писательская школа, я
 лишен возможности решить для себя громадные вопросы. Привита психология
 заключенного.  Как воспою мою страну — СССР?
      * * *
 Перед тем, как писать Вам, я взвесил все. Мне нужно видеть свет и,
 увидев его, вернуться. Ключ в этом.
 Сообщаю Вам, Иосиф Виссарионович, что я очень серьезно предупрежден большими
 деятелями искусства, ездившими за границу, о том, что там мне оставаться
 невозможно.
  Меня предупредили о том, что в случае, если Правительство откроет               
 мне дверь, я должен быть сугубо осторожен, чтобы как-нибудь нечаянно не
 захлопнуть за собой эту дверь и не отрезать путь назад, не получить бы беды
 похуже запрещения моих пьес.
 По общему мнению всех, кто серьезно интересовался моей работой, я невозможен ни
 на какой другой земле кроме своей — СССР, потому что    11 лет черпал из нее.
 К таким предупреждениям я чуток, а самое веское из них было от моей побывавшей
 за границей жены, заявившей мне, когда я просился в изгнание, что она за рубежом
 не желает оставаться и что я погибну там от тоски менее чем в год.
 (Сам я никогда в жизни не был за границей. Сведение о том, что я был за
 границей, помещенное в Большой Советской Энциклопедии, — неверно.)
       * * *
  «Такой Булгаков не нужен советскому театру», — написал нравоучительно один из
 критиков, когда меня запретили.               
 Не знаю, нужен ли я советскому театру, но мне советский театр нужен как воздух.               
        * * *
  Прошу Правительство СССР отпустить меня до осени и разрешить моей жене Любови
 Евгениевне Булгаковой сопровождать меня. О последнем прошу потому, что серьезно
 болен. Меня нужно сопровождать близкому человеку. Я страдаю припадками страха в
 одиночестве.               
  Если нужны какие-нибудь дополнительные объяснения к этому письму, я их дам тому
 лицу, к которому меня вызовут.               
 Но, заканчивая письмо, хочу сказать Вам, Иосиф Виссарионович, что писательское
 мое мечтание заключается в том, чтобы быть вызванным лично к Вам.
 Поверьте, не потому только, что вижу в этом самую выгодную возможность, а
 потому, что Ваш разговор со мной по телефону в апреле 1930 года оставил резкую
 черту в моей памяти. 
 Вы сказали: «Может быть, вам, действительно, нужно ехать за границу...»
 Я не избалован разговорами. Тронутый этой фразой, я год работал не за страх
 режиссером в театрах СССР.               
                (М. Булгаков)               
  30. V. 1931 Москва Бол. Пироговская, 35-а, кв. 6. Тел. 2-03-27.

    Опубликовано в журнале «Октябрь», 1987, № 6.               
  Затем в «Письма».               
  Печатается и датируется по машинописной копии (ОР РГБ, ф. 562, к. 19, ед. хр. ЗЗ, л. 1-6).
 457 — В мае 1931 г. Булгаков обращается с письмом лично к Сталину, в котором
 просит направить его вместе с женой в заграничный отпуск сроком на три месяца.
 Письмо замечательно во многих отношениях, но наиболее ярко в нем проявляется
 гражданская позиция писателя.
 Булгаков развивает свою мысль, высказанную в телефонном разговоре со Сталиным, о
 том, что русский писатель не может жить вне Родины. Булгаков находит у Гоголя —
 любимого своего писателя — прекрасные строки о готовности принести себя в жертву
 во имя Отчизны, о необходимости познать «цену России только вне России» и
 «добыть любовь к ней вдали от нее». Свои новые творческие замыслы, которые
 появились у него с «неудержимой силой», писатель связывает с желанием воспеть
 свою социалистическую Родину — СССР. Это тем более важное признание, что
 Булгаков к тому времени прошел страшную полосу гонений и травли со стороны
 ревнителей «пролетарской культуры», для которых на самом деле и великая русская
 литература, и зарождающаяся советская литература были глубоко чуждыми. Не ждал
 Булгаков и скорых перемен в этой сфере деятельности. И тем не менее он с еще
 большей силой заявил, что не мыслит себя вне родной земли, не мыслит себя вне
 советского театра, который он беззаветно любил и который нужен был ему как воздух.
 Как можно заметить, в «политическом автопортрете» Булгакова появились новые
 светлые тона, которых с течением времени становилось больше.
 Очевидно, были у Булгакова какие-то сокровенные мысли, которые он хотел
 высказать Сталину в личной беседе. К сожалению, встреча их не состоялась ни в
 1931 г., ни в последующие годы.
 Ответ Сталина на письмо писателя был своеобразным. Разрешение на выезд Булгаков
 не получил, но зато были разрешены к постановке пьесы «Мертвые души» и «Мольер»,
 и, к огромной радости писателя, было принято решение о возобновлении «Дней Турбиных».
                (Письмо М.А.Б. осталось без ответа).
 (Понять реально зачем М.А.Б. нужно было это письмо  невозможно.               
 Если он хотел сказать, что он сломлен, побежден, то это он сделал. Именно таким
 мог его представить тот, к кому он обращался, а такие люди становятся ему не
 интересными. Ну и потом ещё. М.А.Б.. признает себя волком, а все это знают, что
 волк всегда остается волком, и менять к нему отношение не имеет смысла.
 Результат этого письма был заранее предопределен самим писавшим. — А.Руд)
                *   *   * 
    31 мая 1931 г. воскресенье (3) — Пятидесятница. День Святой Троицы.
                *    *   
              В этот день 31 мая 1932 г. — во МХАТе 
   на репетиция спектакля «Мертвые души» присутствовал Николай Иванович Немирович-Данченко.      
                *   *   * 
          Фишер (Берлин) перехватил 3000 франков Булгакова.
                *   *   * 
  Начало переписки с П.С. Поповым (первое сохранившееся письмо датируется
       26 октября 1931 г., последнее — 24 января 1940 г.).
 
    В конце мая 1931 г. - МХАТ едит на гастроли в Ленинград до середины июня.               
               
                *  *  *  *  * 
                ИЮНЬ 1931
  Жена М.А.Б. - Л.Белозерская работает в газете «За коллективизацию», получает 175 руб. в месяц.
                *  *  *
           1 июня 1931 г. понедельник (4) — День Святого Духа.
                *   *   
            В этот день 1 июня 1931 г. — в Москве
 в большом зале консерватории премьера первого советского художественного
 звукового фильма «Путевка в жизнь» режиссера Николая Экка. В 1932 году фильм
 получил награду I Международного кинофестиваля в Венеции за лучшую режиссёрскую
 работу, после чего фильм куплен 26 странами и прошёл по экранам 107 стран мира.
                *  *  *
         2 июня 1931 г. вторник (5) — в Ленинграде МХАТ 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко в письме
ему в Москву (№1):
 
   Ленинград, 2 июня 1931 года
  « [...] Пишу Вам, сидя у окошка, выходящего на Итальянскую, на сквер, что
 против музея Александра III (кажется, ведь он так назывался, что-то у меня
 вдруг сомнение появилось, не называю ли я московский музей). Здесь находится
 наша контора. Это в Филармонии, где нам отвели две комнатки во 2-м и 3-м
 этажах. Во 2-м – репертуарная контора, в 3-м – все остальное, т.е. сюда
 заходит М.С., здесь бывают Никитин, Федя и все нуждающиеся в разных справках
 и удостоверениях. Здесь же до 7-го будет сидеть Ванда Мар., а после 7-го
 перейдет в помещение здешней кассы. Адрес этого помещения – Михайловская, 2, 
 подъезд 1 с Итальянской. Старики наши, некоторые середняки, М.С. с женой   
 поселились в “Европейской”. Некоторые актеры, Никитин, Ванда – в “Октябрьской” 
 (быв. “Северной”), большинство же – на
 частных квартирах. Федя снял мне комнату на Фонтанке у Аничкова дворца.
 Комната приятная, окна выходят на Фонтанку – даже такая речушка перед глазами 
 приятна. В комнате множество книг, гравюры и фарфор на стенах, камин – в 
 теперешнее время – только для декорации. Старинная мебель, старинная посуда
 к завтраку и ужину. С едой здесь будет трудно. Обедать в “Европейской” или
 “Октябрьской” очень дорого, в Домах культуры – далеко, невкусно и грязновато,
 примерно так, как бывает теперь в дни плохих обедов у нас в театре. Мне
 показалось так неприятно вчера за обедом в Выборгском доме (в Нарвском,
 говорят, еще хуже), что я решила лучше жить без обеда, питаться бутербродами
 и чаем, чем ездить обедать в Дома культуры. Я думаю, что в центральных
 столовках, на Невском и прилегающих улицах, во всяком случае, не может быть
 хуже, чем в Домах культуры – какой же смысл тогда ездить так далеко! Это – наш
 быт.

  « [...] Многие наши 31-го смотрели премьеру “Страха”3. Все в один голос
 говорят, что спектакль скучный, хотя за немногими исключениями актерски
 исполняется хорошо.
 Я видела Афиногенова, который мне сказал, что успех был хороший, но играют
 так, что МХТ сыграет раз в 5 лучше, а это Афиногенова и радует – именно, что
 МХТ сыграет лучше. Марков мне сказал, что в здешнем спектакле все образы и
 положения до того снижены, что ему даже страшно стало: а не ошиблись ли мы в 
 пьесе, действительно так ли она крупна и глубока, как показалось. Я ему
 посоветовала не поддаваться таким настроениям, а вспомнить, что такое наш
 театр и что – остальные.» — (Б. Письма 194)
                *    *   *
     5 июня 1931 г. пятница (3) — в Ленинграде МХАТ 
   — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
             написала ему в Москву в письме (№2)

     Ленинград, 5 июня 1931 г.
  Милый Владимир Иванович! Третьего дня я была у Ольги Апол., отнесла ей те 
 авторские (500 р.), которые я получила в Москве, и 30 руб., которые вернули
 на Ваше имя переводом (помните?); они ведь были в свое время отправлены Мих.
 Львовичу тоже из авторских1. Ольгу Апол. я нашла в подавленном душевном
 состоянии, но физически довольно бодрой. Во всяком случае, она ходит по
 комнатам, изредка (с помощью сопровождающих, из-за плохого зрения – катаракт
 на обоих глазах) выходит на прогулку, тоскует одна и потому всячески ищет
 общества, приглашая к себе кого-либо из знакомых. Из театральных у нее пока
 была только Коренева. Ол. Ап. ищет путей, как помочь Мих. Льв., который
 направлен в гор. Киренск (ок. 1 000 верст от Иркутска), и сказала мне, что
 написала письмо Ольге Леон., прося ее помощи и совета. Она хочет просить
 заступничества у Ал. Макс., который знал хорошо Льва Берн. Ол. Ап. спросила
 меня, не говорили ли Вы мне о деньгах (по ее расчетам 352 руб.), которые Вы,
 по просьбе Серг. Льв., должны были ей передать. Она ждала, что я их привезу.
 Ей хочется выяснить свои финансовые дела, т.к. следующие ее получения будут 
 очень не скоро, вероятно, это будут авторские в предстоящем сезоне, которые
 получить придется примерно в ноябре – декабре. Да, Ольга Ап. говорила мне,
 что у нее есть какие-то расчеты с Вами за кофе, так что фактически, по ее 
 мнению, ей надо получить от Вас 300 руб. Она очень мрачно смотрит на свое
 материальное будущее, т.к. помимо содержания себя, она должна еще посылать
 ежемесячно Мих. Льв. Для этой цели она уже продала рояль за 1 400 руб. Я
 рассчитываю, что она получит еще небольшую сумму из Всероскомдрама – авторские
 в расчет за прошедший сезон. Здесь настала такая холодная погода, что мы все
 приходим в отчаяние. И страшно завидуем предусмотрительным людям, тем, которые
 захватили с собой драповые пальто, теплые фуфайки и т.п.

 Вчера, напр., было 2 градуса выше нуля (а впечатление такое, что при ветре –2
 гр. ниже нуля). В результате ли погоды, или от других причин уже двое больных:
 Калинин и Монахова, у которой вчера вскочила температура до 39 с лишним.
 Наладить жизнь здесь вообще оказалось все же трудновато: обеды в Домах культуры
 отвратительны, в “Европейской” страшно дороги, а больше обедать негде. Я решила,
 что лучше всего так: дня три не обедать, а попивать чай с булкой, а на четвертый
 – обедать в “Европейской”. С завтраками и ужинами тоже не просто: или покупать
 еду в дорогих магазинах, или выдерживать очередь, подчас почти свалку, в
 закулисном буфете Нарвского дома, где бывают иногда очень недурные и
 сравнительно недорогие бутерброды.Спектакли проходят благополучно:

 2-го я ездила в Выборгский дом смотреть “Молодость”. Она прошла хорошо, публика 
 внимательно слушала, много смеялась, дружно вызывала актеров. 3-го я в Нарвском 
 смотрела “Бронепоезд” (отдельные сцены). Спектакль внешне как будто имел успех,
 публика аплодировала в “Колокольне” на слово “Ленин”, принимала все шуточки и
 словечки Баталова2 и мужиков, но у всех нас, смотревших (Судаков, Марков,
 Калужский), осталось самое тяжелое впечатление. Актеры играют только внешний
 рисунок, идут по линии наименьшего сопротивления, добывая смешки у публики
 самыми напористыми приемами, ни один кусок не играется по существу, и поэтому
 совсем ушло из спектакля то, ради чего пьеса была поставлена и чем она взяла в
 свое время зрителя. И впечатление такое, что никакими силами уж нельзя добиться
 другого самочувствия у участников спектакля, что спектакль уж отыгрался и его
 надо снять.

 В тот же день, 3-го, в Выборгском доме шел в первый раз “Дядюшкин сон”, на
 который поехали М.С. и Сахновский (мы здесь ежедневно распределяем выезды на
 тот или другой спектакль). Там спектакль шел блестяще, Ол. Леон. была в редком
 ударе. Занавес давали 7 раз – это до сих пор максимальное количество занавесов,
 т.к. обычно публика аплодирует (правда, всегда очень дружно) на 2–3 занавеса, а
 потом мирно расходится. (Думаю, что непоказательно количество занавесов только в
 “Воскресении”, спектакль кончается так поздно, что публика поневоле торопится.)

  Вчера у меня и у М.С. был первый в Ленинграде выходной день; я пошла вечером на
 “Страх”, а М.С. все же поехал на “Молодость” и стал свидетелем большой накладки:
 в условленное время не пришел автобус, который должен был отвезти участников
 спектакля “Молодости”. Актеры ждали-ждали, надеясь, что это случайная задержка,
 но автобуса все не было, и наконец все участники решили ехать на трамвае,
 приехали в театр без десяти восемь, спектакль начали с опозданием на 20 минут
 (8 ч. 20 м.). Конечно, волнений было пережито много. Из курьезов нашей жизни:
 при размещении багажа в Выборгском доме пропал костюм Ольги Леон. из “Дяд. сна”
 – зеленый с горностаем. Оказалось, что его украл театральный пожарный, который
 был быстро уличен, а костюм найден. Такое быстрое разрешение этого дела
 объяснилось только тем, что на пожарного этого были подозрения еще во время
 мейерхольдовских гастролей, так что при краже розыск был произведен тотчас же у
 него. Милый Владимир Иванович, скажите, пожалуйста, Рипси, чтоб она дала нам
 телеграмму о дне Вашего выезда тотчас же, как только он выяснится. Меня все
 спрашивают, М.С. в первую очередь.

 О “Страхе” я Вам не пишу подробно, т.к. знаю, что Вам уже писали об этом Марков
 и М.С. Могу сказать только, что в первую очередь погубил спектакль художник
 Акимов. Ему можно было бы сказать те же слова, которые говорит в первой картине
 Клара Валентине при осмотре ее статуи.

 Я не знаю наизусть этих слов, Афиногенов вписал их позднее, я их впервые 
 услышала вчера на спектакле, и тотчас же сказала Судакову, что вот эпиграф к
 произведению Акимова. Примерно это так: “Знаешь, Валя, как надо лепить? Просто,
 понятно. Вот выйди в поле, там все ясно и просто – рожь, небо, березка. Ты
 лепишь для того, чтоб рабочие смотрели на твою статую, надо, чтоб она будила
 мысль и чувство; твоя статуя не разбудит ни мысли, ни чувства, разве на пять
 минут удивление”. Вчера я лучше помнила эти слова – ну, просто для Акимова
 написал Афиногенов. Не понравились мне ни актеры, не нашедшие для своих образов
 настоящих глубоких черт (кроме Корчагиной, особенно приятной “бытовой” Клары – 
 на кафедре ей недостало пафоса, и Рашевской – очень искренней и серьезной Елены;
 еще хорошо играет кто-то, не знаю, старика Захарова), ни зрительный зал, который
 принимает пьесу как комедию и жадно ловит всякий смешной, даже чуть смешноватый
 момент, чтоб захохотать и похлопать. Милый Владимир Иванович, посылаю это письмо
 с В.Баталовым, он едет сегодня в Москву. Не могу его больше задерживать, он
 должен сейчас уйти. Желаю Вам и Екатерине Николаевне всего хорошего – сил,
 здоровья, радостных сборов, хорошего переезда, тепла, солнца.  — (Б.П. 195) 
                *    *   *
    7 июня 1931 г. воскресегнье (5) — в Ленинграде МХАТ 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
             написала  ему в Москву в письме (№3):
 
       Ленинград, 7 июня 1931 года
    Милый Владимир Иванович!
 Л.М.Леонидов просил меня переслать Вам рецензию о “Страхе” в Александринке,
 помещенную в здешней “Правде”.

 Он считает, что в ней высказаны мысли, которые надо принять во внимание при
 работе над пьесой у нас. Кроме того, посылаю Вам заметки о “Страхе” из
 “Рабочего и театра”.

 Я их не успела прочесть (и сейчас не смогу, т.к. тороплюсь закончить письмо к
 своевременной отправке спешной почтой), но, может быть, и там есть что-нибудь
 интересное. Рецензиям в здешних газетах, видимо, отдается малое внимание. О
 “Страхе” – постановке очень заметной, как говорят, – рецензия появилась только
 через неделю после премьеры. Ничего нет удивительного в том, что о наших
 спектаклях вообще нет отзыва.
  За то время прошли премьерами еще “Вишневый сад”, “Квадратура” и “Реклама”.
 Я смотрела первые две. “Вишневый сад” имел очень большой успех, и вполне
 заслуженный. Спектакль шел прекрасно. Я сидела в зрительном зале и думала о том,
 какую силу имеет этот спектакль только потому, что он был написан таким
 драматургом и поставлен такими режиссерами! “Квадратура” прошла довольно вяло,
 понижала главным образом Бендина, бывшая не в настроении, вероятно, уже
 недомогавшая, а теперь уж свалившаяся настолько, что сегодня не играет даже в
 премьере “Хлеба”. Ливанов тоже не был так заразителен, как он может быть1.

 Про “Рекламу” слышала, что она имела хороший успех и прошла хорошо, без
 накладок. Мне кажется, что в пониженном настроении нашей молодежи и середняков
 большую роль играет трудность жизни – главным образом трудность наладить свои
 завтраки, обеды, ужины…

 Все здесь чрезвычайно дорого, не только нет уж надежд прикопить что-то на лето,
 но уж некоторые начинают беспокоиться, хватит ли денег вообще. Несколько спасает
 то, что по вечерам в Домах культуры во время спектакля есть в буфете какие-то
    легкие закуски – копченая рыба, вареное мясо или бутерброды.

 Но сытно пообедать – это трудно: в том или другом ресторане самый ограниченный
 обед должен обойтись в 3.50–4.50, а для многих – это весь оклад их
 командировочных денег. Старики наши очень довольны своим устройством – у них
 прекрасные комнаты в “Европейской”, с отдельными ванными, управляющий гостиницей
 Глинский (Ваш быв. администратор) проявляет к ним максимум заботливости и
 внимания, материальное их положение позволяет им не рассчитывать рубля и
 питаться в ресторане гостиницы. Ершов немного отошел. Он уж опять было стал
 киснуть, сыграв два “Воскресения” и два “Вишневых сада”, устал немного, но
 теперь у него перерыв в 6 дней и он надеется снова набраться сил2. Занятия с
 Ливановым по Нехлюдову были несколько раз, но, вероятно, эта работа надолго3.

 Относительно Орлова в “Страхе” я говорила Калужскому и Судакову, но будет ли
 Судаков заниматься здесь с Орловым – не знаю4. Милый Владимир Иванович, жду
 ужасно, что перед отъездом Вы все-таки черкнете хоть две строчки на прощанье.
 Мой адрес – Фонтанка, 39, кв. 6. Мих. Серг. – “Европейская”, комн. 78. Всего
 хорошего, милый Владимир Иванович, желаю Вам сил и хорошего настроения.
 Екатерину Николаевну нежно целую. — (Б.П. 196) 
                *   *   *
        С  8 июня по 11 июля 1931 г. — Петров пост (34 дня).
                *   *   *
       9 июня 1931 г. вторник (2) — из Ленинграда в Москву  
  в 01.30 ночи  отправился первый скорый фирменный поезд «Красная стрела».               
                Время в пути 9 часов 45 минут
                *   *   * 
         10 июня 1931 г. среда (3) — Андрей Земский
 осужден и сослан на 5 лет в ИТЛ по ст. 58 «Контрреволюция» по пунктам:               
   7 — экономическая контрреволюция (саботаж, вредительство на заводах и
       транспорте),               
  10 — участие в антисоветских организациях и               
  11 — агитация (антисоветская пропаганда).

  “ Папа был сослан в сибирский город Минусинск, в лагерь для заключенных.
  Перед отправкой в лагерь отец получил большую посылку от мамы со многими
  продуктами и полезными вещами, которые оказались нужными, да и просто
  необходимыми в арестантском вагоне в долгом пути. Как только мама ухитрилась
  все это быстро приобрести и организовать?
  Более того, она как-то смогла проникнуть на Ярославском вокзале к
  арестантскому вагону и увидеться на прощание с мужем, передав ему записку: 
  «Любимый мой, помни, что вся моя жизнь и любовь для тебя» — (дочь Н.А.З.)
                *   *   *
  В эитот день 10 июня 1931 г. пятница (3) — в Ленинграде МХАТ 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
             написала ему в Москву в письме (№4)

      Милый Владимир Иванович!
 Сегодня М.С. мне сказал, что получил от Вас большое письмо, – и все. Я спросила,
 что Вы пишете. Он сказал – обо всех делах. Вы представляете, как я позавидовала
 М.С-чу, что он получил письмо. Жизнь наша течет без всякого энтузиазма. Актеры
 ноют от безденежья (перед отъездом из Москвы выплатили часть командировочных и
 квартирных на Ленинград, но большинству ведь пришлось оставить деньги семье в
 Москве, так что сюда все приехали с небольшими запасами, а жизнь очень дорога),
 от холодной погоды (вчера было барометр пошел вверх, выглянуло солнце, а сегодня
 опять холод и дождь), от усталости к концу сезона. Но, вероятно, не было бы
 усталости, если б были деньги и жизнь – комната, питание – были приятны и легко
 доступны. В смысле устройства очень довольны старики, которые все живут в
 прекрасных комнатах типа американских, с отдельными ванными. Ура, ура, ура!
 Сейчас мне дали письмо от Вас. Я так сияю, что М.С., кажется, не может удержать
 слегка насмешливой улыбки! По-моему, он думает – вот сумасшедшая!

 Я рада, я счастлива, милый Владимир Иванович, это такая, как говорят теперь,
 “зарядка” – читать, помнить, думать об этом письме! Спасибо, спасибо!
 И две колоды карт! Это ужасно весело и смешно! Я поеду в Тамбовскую губ. в июле 
 и буду вечером раскладывать пасьянс. Мне сейчас так хорошо и радостно! Да, так о
 “стариках”: Вишневский не устает восторгаться своим санаторным житьем, выписал
 сюда сына, тот приедет на днях, потом, кажется, и девочка приедет. “Грибуша”
 скучает, чувствует себя инвалидом, с горестью думает о том, что пришлось отдать
 последнюю свою роль – Курослепова1, живет он тихо, навещает соседей, конечно,
 совсем не пьет, даже не хочется ему пить.

   У меня вчера был выходной день и с четвертого часа я проводила время в 
 “Европейской”, в “проезде Художественного театра”, как говорят наши “старики”:
 почти все они живут в одном коридорчике: № 303, 305, 309, 310, 312, 315, 321 –
 все наши. Возможно, что и еще есть номера, занятые нашими, но я их не помню
 наизусть, это я Вам перечислила Книппер, Кореневу, Вишневского, Шевченко,
 Москвина, Грибунина, Качалова, а там еще поселились Леонидов, Тарасова,
 Изралевский... Калужские, М.С., М.П.Николаева – живут в других этажах.
 В Европейской же жили Добронравов и Ершов, но теперь уехали на частную квартиру.
 В “Октябрьской” (быв. Северной) гостинице живут Никитин, Ванда Мар., Сахновский,
 кто-то из молодых; последние разъезжаются по частным комнатам.
 
   Вчера вечером мы с Лид. Мих. отправились слушать в Михайловском
 “Богему”2.
 Нельзя поверить, что в наше время еще может процветать в почти столице такой
 закоренелый оперный штамп: как много лет тому назад, актеры поют только у
 рампы, не сводя глаз с дирижера, каждый поет сам по себе, никак не связывая
 себя с партнером. Словом, Вы сразу представите себе весь спектакль, если я
 Вам скажу, что ни тени того, что сейчас сделано в этой области – даже не
 драматизации, а просто “осмысленного” пения в спектакле нет. А у тенора (фамилия 
 его Гарт) совсем недурной голос. Приятным, вдумчивым, серьезным актером оказался
 тот, который пел Колена, но фамилию его я не запомнила: в начале спектакля я не
 приметила его качеств, а к последнему акту, где он хорошо показал себя, я уж
 потеряла программу. Капельдинер, который принимал у нас верхнее платье, оказался
 старым служащим театра, помнит Вас, К.С., Вишневского, Румянцева, помнит толпы
 народа, стоявшие перед театром во время гастролей МХТ, помнит бешеный успех
 театра. Наши спектакли?

 Они идут сравнительно благополучно. Сравнительно – потому что в них отсутствует
 гастрольный подъем, приподнятость актера перед новым зрителем. Они будничны, как
 обычные наши московские спектакли. Неоспоримый успех имеют “Дядюшкин сон”, 
 “Реклама” (против которой, как говорят, сначала совет Выборгского дома хотел
 протестовать по идеологическим соображениям). Из спектаклей Большой сцены идут с
 успехом “Воскресение” (говорят, что о нем много говорят в городе), “Вишневый
 сад”. “Бронепоезд” имел тихий успех, наши говорят – еще и потому, что играл
 Шульга, а это ужасно понижает весь тон спектакля.

 Я думаю, что дело тут не только в Шульге, хотя, конечно, от него многое идет. 
 Евг. Вас. мне сказал, что он будет просить Ершова (который себя чувствует
 значительно лучше) сыграть хотя бы один “Бронепоезд” – первый в Выборгском3.

 Про “Хлеб” мне показалось, что на премьере успех был недостаточно громкий только
 потому, что публики было мало, но присутствовавшему количеству спектакль
 понравился. Потом же я слышала, что будто бы спектакль не особенно нравился и 
 что даже режиссера Больш. драматического театра, ставившего здесь “Хлеб”, на
 следующий после нашей премьеры день актеры Драм. театра встретили овацией и
 качали. До такой степени не понравился им наш спектакль и до такой степени
 показалась их постановка выше.
 А у нас в Москве говорили, что режиссер Драм. театра (его фамилия Люце) поставил 
 “Хлеб” очень плохо, что спектакль провалился.

 На премьере “Хлеба” из 1 800 мест было продано 800; вчера, говорят, было продано
 1 300–1 400. Здешняя организация (Дома культуры) всячески хочет уговорить нас
 заменить спектакли “Хлеба” другими, старыми постановками МХТ, но М.С. считает
 это большой политической и художественной ошибкой и не соглашается. Он даже
 телеграфировал о такой тенденции здешней организации Киршону.


 Дело распределения билетов здесь, по-моему, поставлено недостаточно хорошо:
 здешняя администрация уверяет, что часто пустые места объясняются тем, что весь
 зал продан какому-либо заводу, от себя посылает 100–200 бесплатных билетов своим
 подшефным, а подшефные не приходят на спектакль. Но наряду с этим я знаю такой
 случай, когда сидевшие за нашим Никитиным в зале люди, поняв, что он имеет
 отношение к театру, спросили, как можно получить билет на спектакль МХТ. Им
 пришлось купить у барышника. А в то же время в этот вечер в кассе оставались 
 непроданными 300 мест. Организация в свое время объявила спектакли закрытыми,
 целевыми, проданными, а потом, получив возврат билетов, нигде не объявила о
 продаже остатков билетов через кассу Дома культуры. Очень плохо обстоит дело с
 утренниками.

 Вчера (первый утренник) “Нашу молодость” в Выборгском доме начали при 27
 зрителях в зале с 2 000 мест. Мне сказал электротехник, что они точно подсчитали
 количество зрителей. Потом постепенно публики собралось немного больше, т.к.
 открыли доступ всем гулявшим в саду. Говорят, утренники все будут слабо
 посещаться.

 Оказывается, здесь на большинстве предприятий выходные дни 5, 10 и т.д., и будто
 Никитину об этом говорил представитель Домов культуры, но тот ответил, что
 ничего сделать нельзя и мы не можем делать репертуар в зависимости от этих
 соображений.
  А Женя Калужский об этих общих выходных днях узнал только здесь и говорит, что,
 конечно, можно было бы хотя бы стараться приноровить утренники к ним. Ужасно же
 для актеров играть при пустом зале. Говорят, эхо отдавалось раза по три... Но,
 несмотря на такие неудачи с утренниками и недоборы по “Хлебу”, пригласившая нас
 организация наживает на нас деньги и не огорчается, что не наживает еще больше.
 Все их усилия сводятся, пожалуй, только к тому, чтоб освободиться по возможности
 от спектаклей “Хлеба”, заменить их другими.

  В этом смысле им случайно повезло. К нам обратился быв. Путиловский завод
 (теперь “Красный путиловец”) с просьбой дать им спектакль “Хлеб”, который они 
 берут в ознаменование выполнения своего пятилетнего плана в 21/2 года и выпуска
 какого-то юбилейного (125-ти тысячного) трактора. Но так как по репертуару у нас
 никак нельзя дать лишний “Хлеб”, то Дома культуры предложили такую комбинацию:
 они уступают путиловцам спектакль “Хлеб” 12 июня, отменяя его для своей публики
 и предлагая купившим на него билеты или вернуть их в кассу или обменять на
 спектакль 18-го, тоже “Хлеб”. Домам же культуры взамен этого спектакля, 12-го,
 мы должны дать 27 июня в Нарвском доме “Дяд. сон”.

 В этот день у нас там спектакля не должно было быть по репертуару, т.к. мы 
 играем в этот день в Выборгском доме “Врата” и в Клубе им. Володарского “На
 дне”. А теперь будут три параллельных спектакля, прибавится “Дяд. сон”.
  Нашла у себя в столе книжечку о “Страхе”, вероятно, оставил ее Пав. Алекс.
 Решила ее послать Вам, может быть, захотите посмотреть.
  Только что пришел зав. Выборгским домом и сказал, что на вчерашний утренник
 “Молодости” было разослано 1 600 бесплатных мест, а в итоге в зрительном зале
 было 170 человек.

 Никак не соберешь публики на утренник, говорит он. Милый Владимир Иванович,
 надо кончать письмо, время подходит отправить его на почту.

  Я надеюсь успеть еще написать Вам на прощанье в Москву.
 Если ж не удастся, вероятно, письмо мое Вас встретит в Берлине.

 Всего, всего хорошего, милый Владимир Иванович, будьте здоровы, радостны, мне 
 так хочется, чтоб Вы радостно собрались в дорогу, с приятностью поехали, хорошо
 отдохнули. Екатерину Николаевну, мою милую, дорогую, крепко целую и благодарю за 
 привет. То, что Вы написали Тарасовой об Елене4, как раз то, на чем играет в
 Александринке Рашевская. И Добронравов, и Судаков, сидевшие рядом со мной в ложе
 на “Страхе”, говорили, что вот этого серьеза у Тарасовой не хватает и что так
 Тарасовой не сыграть! » — (Б. Письма 197)
                *   *   *          
          Середина июня 1931 г. — Н.А. Венкстерн
 телеграмму Булгаковым (дружески-нежные отношения с ней установились в последние 
 годы) с приглашением отдыхать у них в Зубцово (место слияния Вазузы с Волгой). — (465 Ч)
                *   *   * 
         15 июня 1931 г. среда (3) — СССР и Польша
   заключили Договор о дружбе и торговом сотрудничестве.
                *   *   *
            15 июня 1931 г. — в Ленинграде МХАТ 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
                написала ему в Москву в письме (№5):

  « Милый Владимир Иванович!
  Пишу Вам на всякий случай еще в Москву, т.к. М.С. привез известие, что               
  14-го Вы выезжаете и что день Вашего отъезда в дальнейшем пока не
  определен. Посылаю письмо на театр с тем расчетом, что если Вы уехали,
  Рипси перешлет письмо в Берлин. Какая досада, что произошла задержка с
  Вашим отъездом. Я бесилась, слушая рассказ М.С.

  Все-таки до чего несерьезно дают заверения и обещания! А к ним ведь
  нельзя относиться иначе, как с полной верой. Я надеюсь, что буду знать
  от М.С. о дальнейших Ваших делах и планах, вероятно, Вы напишете или 
  телеграфируете ему. М.С. приехал совсем больной, через часа три после
  его приезда у него уже определили ангину. Но как будто она протекает в
  довольно легкой пока форме. Во всяком случае, вчера я его застала не в
  постели, а за пасьянсом, и сегодня он с утра подходил к телефону, а в
  час дня созывает у себя совещание – Никитин, Марков, Калужский...

  Я думаю, что совещание будет и по внутренне-театральным делам, и по нашим
  делам со спектаклями и взаимоотношениями с Домами культуры.

  Я Вам, кажется, уже писала, что здешние организации чрезвычайно неумело 
  распределяют билеты на спектакли.

  Правда, по сравнению с другими театрами мы, кажется, идем блестяще, во
  всяком случае, все они (театры) на нас злятся, что мы оттягиваем у них
  зрителя, но посещаемость здешних театров – для нас не указ.

  Вот вчера шел в Большом драматическом “Хлеб” 100-й раз, об этом всячески   
  рекламировалось, перед вторым актом была устроена торжественная часть:
  выступление представителя ЛАППа1 с оценкой пьесы и поворота Драмтеатра к
  пролетарской драматургии, выступление директора театра Шапиро, прочитавшего
  письмо от Киршона к труппе – участникам “Хлеба” – и сказавшего несколько
  слов о спектакле. Все это при открытом занавесе, со всей труппой на сцене.
  И при этом – 300 руб. сбора!

  Ни нас, ни Дома культуры не устраивает, что билеты на спектакли далеко не
  все распространены. Дома культуры предлагают теперь организовать на крупных   
  заводах доклады от нашего театра (Марков) с концертами наших актеров – во
  время обеденного перерыва. Рассчитывают, что после этого интерес к спектаклям
  должен сильно повыситься.

  Марков вообще ведет большую работу с местным пролетарским зрителем, у него
  было несколько бесед, прошедших очень оживленно. Марков был чрезвычайно
  доволен своей аудиторией, а сегодня Никитин рассказывал, что отзывы
  организаторов этих бесед и самих участников их о Маркове тоже блестящи.
  Вчера в “Гор. сердце” Силана в первый раз играл Калинин.
  Хотя Хмелеву как будто лучше, но все же решили заменить его по возможности
  во всех ролях, кроме “Дядюшкина сна”. В “Хлебе” за него репетирует Прудкин,
  а Калинин ведь готовил роль еще в Москве, так что ему нетрудно было войти
  в спектакль.

  Я была в Драмтеатре на “Хлебе” и попала на “Горячее сердце” только к послед-
  нему акту и видела его мало. Участники спектакля мне сказали, что играл он   
  неплохо, тяжеловато только, но все вообще прошло благополучно, без накладок
  и ошибок.

  Еще идут у нас репетиции “Дна” для ввода Топоркова в Бубнова.
  В тех спектаклях, где Луку будет играть Тарханов, у нас нет Бубнова кроме   
  Вербицкого, сыгравшего как-то (помните эту историю?) в Москве. Говорят,   
  Вербицкий был очень слаб, решено заменить его Топорковым.

  У нас неприятные недоразумения с выплатой денег. Все ведомости составляются
  в Москве. [...] Я Вам писала уже о дороговизне жизни.

  Тяжело приходится молодежи, низко оплачиваемой. Ведь, в сущности, мы
  получаем все примерно столько же, сколько получали года три тому назад,
  когда были здесь, если за это время и были прибавки к жалованью, то очень   
  незначительные. А жизнь вздорожала здесь за эти три года чрезвычайно.
  Наша молодежь решила просить дирекцию повысить суточные низко оплачиваемым   
  работникам – вне зависимости от их оклада.

  Я знаю, что об этом уж был частный разговор с М.С., но он тогда отрицательно
  отнесся к этой просьбе по принципиальным соображениям. По финансовым, конечно,
  нет оснований отказать, потому что деньги на это (несколько тысяч, так до
  трех-четырех) есть.

  Погода у нас исправилась – второй день светит солнце. Но еще не тепло, 
  вероятно, от весьма прохладного ветра. Но хоть дождя нет, унылости этой –
  и то хорошо. Очень недостает Вас.

  Вас. Лужского в поездке в деле организации разных экскурсий.
  В прежние приезды сюда он так великолепно и увлекательно налаживал разные   
  просмотры музеев и поездки в окрестные дворцы и парки.
  Сейчас тоже объявлены три экскурсии, но как-то все это серо и скучно,
  без того живчика, который вносил в это дело Вас. Вас.
  Всего хорошего, милый Владимир Иванович, будьте здоровы. И главное – желаю   
  удачи во всех Ваших делах.» — (Б. Письма 198)      
                *   *   * 
           17 июня 1931 г. среда (5) — М.А.Б.
  приписку к письму Л.Е.Б (жены) Н.А. Венкстерн с благодарностью:
   
   «Телеграмму получил, спасибо Вам за дружеское внимание!
   Непременно постараюсь Вас навестить, но не знаю, когда
   и как удастся (все — постановка в Сантеатре).
   Если соберусь — телеграфирую. Привет! Привет!
   Ваш дружески — М. Булгаков». —(466 Ч)
                *    *    *   
            19 июня 1931 г. — в Ленинграде МХАТ 
  — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
                написала ему в Москву в письме(№6):

   « Милый Владимир Иванович!
    Я рада, что кончились такие ненужные и совершенно неожиданные волнения
  и хлопоты перед Вашим отъездом и что Вы сейчас сидите в купе и – увы! –   
  вероятно, перестраиваете свои денежные расчеты. Насколько я поняла по
  телефону (передавала мне жена М.С. – Евг. Влад.), Вы получили денег меньше,
  чем рассчитывали. Но во всяком случае – Вы на пути к отдыху!
 
  М.С. до сих пор хворает. Ангина его кончается; к счастью, она прошла в
  легкой форме, к счастью потому, что обычно горловые болезни у него затяжные
  и тяжелые. Но остался грипп – его мучают головные боли и насморк жестокий.
  Он продолжает (он – М.С.) заниматься делами, принимая у себя Калужского, 
  Сахновского, Никитина. Теперь у нас начались тройные спектакли. Помимо 
  Выборгского и Нарвского домов культуры, спектакли идут в Клубе им. 1-й
  пятилетки – рядом с Мариинским театром, вернее, за ним – новое здание.
  Я там еще не была. Прошли там два раза “Квадратура”, “Дядюшкин сон” и
  “Реклама”. Сегодня там же еще раз “Реклама”, завтра – еще раз “Дядюшкин сон”,
  и тогда для этого клуба конец. Следующие тройные пойдут в другом клубе –
  им. Володарского, где-то далеко, на Смоленском шоссе. Там пойдут, начиная
  с 25-го, ежедневно “Наша молодость”, “На дне” и “Бронепоезд”, каждый
  спектакль по два раза. Спектакли наши проходят благополучно. Но с
  распределением мест по-прежнему ерунда, и поэтому зал далеко не полон,
  особенно в этом новом помещении, в Клубе им. Пятилетки.

  Те доклады с концертным отделением на заводах, о которых я Вам писала,
  намечены на 24-е (“Красный путиловец”) и 29-е (“Треугольник”).

  Это по Нарвскому району. А выборжцы просят на 21-е (Завод им. Сталина).
  Доклады делает, конечно, Марков, который здесь “гастролирует” с большим   
  успехом. Вчера он был вызван на доклад московского Павлова1 о творческом
  методе МХТ, но пока там выступить ему не пришлось, т.к. самый доклад был
  прерван и перенесен окончанием на 21-е, когда и будет выступать наш Пав.
  Ал. Прервали же доклад потому, что все присутствующие отправились на
  генеральную “Прекрасной Елены” в Михайловском театре, спектакль, по отзыву
  Маркова, очень скучный по тексту и, конечно, пленительный по музыке. (Текст
  делали Масс и Ник. Эрдман, время действия Международная Парижская выставка.)

  Генеральная предполагалась вчера днем, но из-за того, что там не все было
  готово, ее перенесли на вечер, отменив плановый спектакль. Премьера сегодня.
  Кроме этих выступлений Маркова и его встреч с рабочим активом в домах
  культуры, о которых я Вам писала (такая встреча у него и сегодня в
  Выборгском), Пав. Ал. сегодня делает доклад труппе Мариинского театра о
  методе МХТ, на днях то же – для труппы Театра юного зрителя и еще приглашен
  выступить на ту же тему перед съездом руководителей провинциальных ТРАМов.
  Затевают это представители здешнего ТРАМа, очень жалевшие, что их театра
  сейчас здесь нет, что им было бы очень полезно узнать побольше о МХТ, что
  пора прекратить рознь и разделение между МХТ и ТРАМом, и т.п. Марков уверяет,   
  что ленинградские театральные круги после такого наводнения его лекций скоро
  будут в совершенстве знать все подробности метода МХТ.

  В местной “Красной газете” на днях была заметка, что Союзкино приступает к 
  работам по постановке новой звуковой фильмы “Страх”. Сценарий фильмы написан
  на основе пьесы Афиногенова. Постановщик фильмы – режиссер Роом2. Здесь
  сейчас в нескольких кино идет с большим успехом фильм “Путевка в жизнь”   
  (звуковой), в котором заняты Качалов и Баталов. Качалов выступает с
  обращением к зрителю в прологе и эпилоге, Баталов играет главную роль.
  Я еще фильма не видела, но все наши актеры, которые его смотрели, очень
  хвалят.
  Работа и жизнь здесь складываются так, что вечером мне делать нечего – надо 
  смотреть или наши спектакли, или здешних театров. Если принцип нашей поездки
  был дать возможность как можно большему количеству работников поехать в
  Ленинград и здесь проводить время без большой работы, то тогда я все понимаю.

  Но насколько я помню, когда решался вопрос о наших малоимущих актрисах 
  (Красковской, Вульф), то им было отказано в поездке на основании соображе-
  ний экономии. Вульф попала в поездку только потому, что не смогла поехать
  Вронская, ожидающая ребенка. А Красковская так и не попала. В то же время
  я смотрю с недоумением, как проходит работа у нас, администрации. Кроме
  выплаты жалованья (усиленная работа в течение двух дней по два раза в месяц,
  15–16-го и 1–2-го), у кассирши дела почти нет. Во всех поездках делала это
  всегда я, справлялась благополучно, и тогда и у меня было нормально много
  дела. А теперь я работаю с прохладцей (рабочий день, в сущности, всего
  четыре часа, от 11 до 3 в конторе, т.к. по вечерам в Домах культуры даже
  угла нет для работы), и Ванда Мар. по-настоящему занята несколько дней в
  месяце, в остальное же время дела почти нет. А нужен ли еще при этом Вас.
  Мих.?
  По-моему (мое мнение далеко не единичное), совсем не нужен. А лишних денег
  на это сколько тратится?! А наши четыре курьера, которых мы привезли с
  собой?! Дежурства их распределены и в конторе, и в Домах культуры, но нужно
  ли это? Вряд ли. Обычно мы ездили в поездку, ездили в Ленинград, да тоже с
  двумя сценами и обходились двумя нанятыми здесь курьерами великолепно.

  Погода, погода! – вот что ужасно. Сегодня опять проливной дождь. Тепло,
  правда, но боже мой, до чего неуютно! Вчера, правда, выдался день солнечный, 
  без дождя, но не особенно теплый. Как все обрадовались!

  Вчера ездила большая экскурсия в Детское Село смотреть парк и дворцы.
  21-го нам предстоит интересная экскурсия – в институт проф. Павлова3.
  Третьего дня я была в Мариинском на “Кармен”, вчера там же на “Корсаре”.
  Вчера было очень хорошо, хотя вместо обещанной Люком танцевала звезда
  меньшей величины – Трояновская. Но самый балет поставлен очень хорошо, с
  большим вкусом (Петипа), лучше, чем у нас4.
  Но на “Кармен” было плачевно. Пошла я туда с Мордвиновым, так что Вы
  представляете, как мы бранили спектакль. Хорошо пел Сливинский Эскамильо,
  и было что-то приятное в самой Кармен, ничуть не похожей на Вашу Карменситу
  или на Кармен Мериме: этакая Бобелина, от земли, ширококостная, плотная,
  горячая. Чувствовалось – попади она к режиссеру, из нее вышел бы толк. Но о
  режиссере и помина не было в постановке5.
   Хуже всего был оркестр и дирижер Дранишников, здешняя знаменитость, который
  вел спектакль бледно, скучно и ужасно неряшливо, все время расходясь с
  певцами. После “Карменситы” слушать “Кармен” в старой редакции – просто
  смешно. У них был какой-то новый текст, но он даже хуже старого.
  Всего хорошего, милый Владимир Иванович. Желаю Вам, Екатерине Николаевне и
  Мише хорошо устроиться на первых порах, желаю хорошего настроения. Напишите,
  пожалуйста, что скажут врачи о Мише. » — (Б. Письма 199) 
                *    *   *
      23 июня 1931 г. вторник (1) — в Ленинграде МХАТ 
 — О. Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
                написала ему в Берлин в письме (№7):

   Милый Владимир Иванович!
  Спасибо за письмо и за берлинский адрес.
  М.С. мне прочитал выдержки из Вашего письма перед отъездом из Москвы, так
  что я знала, как Вы уезжали, теперь я знаю, как Вы доехали. Одновременно
  посылаю Вам бандеролью № “Рабочего и театра” с приветствием к нам и
  единственную появившуюся здесь рецензию. Пресса относится к нам без всякого 
  внимания. Кажется, и Марков, и М.С. говорили об этом с Рафаловичем, здешним 
  управл. Главискусством, но здесь газеты уделяют так мало места театрам, что
  вряд ли такие разговоры могут дать результаты. По поручению М.С. я передала
  Маркову Ваши строки и о письме Раскольникову, и о переводе Лихачева1.
  Как только найдем этот перевод, тотчас же вышлю его Вам.

  Жизнь наша проходит без всяких особых приятностей, с множеством различных
  забот, т.к. болезни актеров нас одолевают.
  На днях провели у нас общее собрание в связи с новым займом и агитацией в 
  пользу подписки. Постановлено подписаться на 100% жалованья, но, как мне   
  сказали в нашем месткоме, пока подписка идет процентов на 90. Есть
  некоторые работники, которые подписываются не на полный оклад. Вероятно,
  придут ко мне с вопросом, нет ли от Вас распоряжений, на сколько подписаться
  за Вас и какие облигации – беспроигрышные-беспроцентные или процентный выпуск.
  Наши финансисты пришли к заключению, что процентный выпуск, особенно при
  крупной сумме подписки, дает те же материальные выгоды, а может быть, и
  большие, что беспроигрышный выпуск. Но лишаешься веселого интереса каждый
  месяц проверять табличку выигрышей, по которой надо будет следить, если 
  запишешься на беспроигрышный.

  Третьего дня состоялась читка пьесы Шимкевича “Сталь”. Если Вы помните, он
  зимой как-то докладывал план этой своей пьесы нашему худож. совещанию.
  План был встречен без интереса, но почему-то у наших не хватило мужества об
  этом автору прямо сказать, а тот понадеялся, что его пьеса интересует. Теперь
  он до того хотел ее прочитать театру, что специально за свой счет приехал из
  Москвы. Пьеса оказалась ужасной, но опять-таки наши никак не могли раскачать-
  ся на откровенный ответ (все худ. совещание было собрано у М.С. в комнате),
  но М.С. дал тон, пьесу раскритиковал, за ним другие, и автор понял, что ему
  надо предложить пьесу в другой театр.

  Вчера я была на очень интересном спектакле в Мариинском: вечер здешнего
  Балетного государственного техникума. Какие великолепные молодые танцовщицы
  были – Балабина, Дудинская, Падве... Мы были с Машей Титовой – та руки отбила
  себе, аплодируя. Она ведь сама страстная плясунья. И вообще насколько здешний
  балет по каким-то новым выдумкам и интересной работе выше нашего московского.

  Мы решили, что, вероятно, лет через 8–10 мы сможем говорить про какую-нибудь
  из этих балерин, которая тогда будет уже греметь: а помните, она на отчетном   
  вечере техникума тогда танцевала, еще ученицей! Ведь им всем по 19 лет,
  молодость так и рвется в каждом их движении ввысь, в бросок, во взмах... Вы
  видите, я пишу Вам о чем угодно, а о наших спектаклях – ничего. Но о них
  нечего и писать.

  Единственное, что было заметно: “Врата царства”, третьего дня впервые
  поставленные, имели громаднейший успех, занавес давали 11 раз, публика
  кричала: спасибо, Художественный театр! Все же остальное идет буднично,
  каждодневно, как будто мы и не на гастролях.

  Погода по-прежнему переменчива, прохладна, и гулять поэтому не приходится.
  А по вечерам все свободные от спектаклей разбредаются по здешним театрам.
  Вот и все дела. Всего хорошего, милый Владимир Иванович! Передайте,
  пожалуйста, милой моей Екатерине Николаевне и Мише сердечный привет.
  Все вам желаю хорошего отдыха, приятных дней.» — (Б. Письма 200) 
                *   *   * 
        24 июня 1931 г. среда (2) — день рождения
          Ивана Афанасьевича Булгакова — 31 год.
  Живет в Париже с женой Наталией(30 лет) и дочкой Ириной (6 лет).
  Работает музыкантом (балалаечником) в оркестре русского ресторана. 

  Там же в Париже в 1931—1962 годах — балалаечным оркестром руководил Юрий
 Леонидович Гладыревский, который в 1930-х годах выступал с этим оркестром в
 ресторанах «Prado» и «Normandy». И.А.Б. был знаком с Ю.Л. Гладыревмским ещё
 по Киеву 1918 года. Тот часто бывал в их доме на Андреевском спуске 13,
 дружил с М.А.Б.
                *    *   
   В этот день 24 июня  1931 г. — в газете «Правда»
  напечатана статья Максима Горького «Об антисемитах».
                *    *    
       В этот день 24 июня 1931 г. — СССР и Афганистан
              заключают Договор о нейтралитете.
                *   *   * 
    26 июня 1931 г. пятница (4)— именины Ивана (Б.И.А. - брата М.А.Б.)
                *   *   * 
       29 июня 1931 г. понедельник (2) — М.А.Б. письмо Вересаеву: 

  «...театр съел меня начисто. Меня нет. Преимущественно «Мертвые души».
 Помимо инсценировок и поправок, которых царствию, по-видимому, не будет
 конца, режиссура, а кроме того, и актерство (с осени вхожу в актерский
 цех — кстати, как Вам это нравится?) <...> Кончилось все это серьезно:
 болен я стал, Викентий Викентьевич. <...> И бывает часто ядовитая мысль —
 уж не свершил ли я в самом деле свой круг? По ученому  это называется
 нейрастения, если не ошибаюсь. А тут чудо из Ленинграда — один театр мне
 пьесу  заказал. Делаю последние усилия встать на ноги и показать, что
  фантазия не иссякла. А может иссякла.» — (466 Ч)
                *     *
         29. VI. 31 г.
      Дорогой Викентий Викентьевич!
  К хорошим людям уж и звонить боюсь, и писать, и ходить:               
  неприлично я исчез с горизонта, сам понимаю.
               
  Но, надеюсь, поверите, если скажу, что театр меня съел начисто.
 Меня нет. Преимущественно «Мертвые души» [459]. Помимо инсценирования
 и поправок, которых царствию, по-видимому, не будет конца, режиссура,
 а кроме того, и актерство (с осени вхожу в актерский цех — кстати, как
 Вам это нравится?).
  МХТ уехал в Ленинград, а я здесь вожусь с работой на стороне (маленькая
 постановка в маленьком театре)[460].
 Кончилось все это серьезно: болен я стал, Викентий Викентьевич. Симптомов
 перечислять не стану, скажу лишь, что на письма деловые перестал отвечать.
 И бывает часто ядовитая мысль — уж не свершил ли я в самом деле свой круг?
 По-ученому это называется нейростения, если не ошибаюсь.
 А тут чудо из Ленинграда — один театр мне пьесу заказал[461].

 Делаю последние усилия встать на ноги и показать, что фантазия не иссякла.               
 А может, иссякла. Но какая тема дана, Викентий Викентьевич! Хочется безумно
 Вам рассказать! Когда можно к Вам прийти?

  Видел позавчера сон: я сижу у Вас в кабинете, а Вы меня ругаете               
 (холодный пот выступил).
 Да не будет так наяву!
 Марии Гермогеновне передайте и жены моей и мой привет!               
 И не говорите, что я плохой. Я — умученный.               
 Желаю Вам самого всего хорошего.
 Ваш М. Булгаков.

     Опубликовано в журнале «Знамя», 1988, № 1.               
     Затем в «Письма».               
     Печатается и датируется по второму изданию.

  [459] – Очевидно, речь вдет о работе над инсценировкой «Мертвых душ»,
          которая была начата в мае 1930 г., вскоре после зачисления Булгакова
          в штат МХАТа, и продолжалась длительное время, до ноября 1932 г. (460)

                *  *  *  *  * 
                ИЮЛЬ 1931

           1 июля 1931 г. среда (4) — М.А.Б.
     письмо Наталье Алексеевне Венкстерн в Зубцово:

  «Все зависит от моих дел. Если все будет удачно (главная неудача               
 к этому времени, в сущности, стала очевидной. — (М.Ч.), постараюсь
 в июле, может быть в 10-х числах выбраться в Зубцов <...> План мой:
 сидеть во флигеле одному и писать, наслаждаясь высокой литературной
 беседой с Вами. Вне писания буду вести голый образ жизни: халат, туфли,
 спать, есть <...> Ну и ваши сандрузья! Расскажу по приезде много               
 смешного и специально для Вас предназначенного.» — (466 Ч)

  Дорогая Наталия Алексеевна Большое Вам спасибо за теплое отношение Ваше
  и дружеское приглашение. Все зависит от моих дел (463). Если все будет
  удачно, постараюсь в июле (может быть, в 10-х числах) выбраться в Зубцов...               
  С Еленой Петровной я поговорил и понял так, что флигель они, если я не
  приеду, не сдают никому.               
  Следовательно, он свободен для меня?
  План мой: сидеть во флигеле одному и писать, наслаждаясь               
  высокой литературной беседой с Вами. Вне писания буду               
  вести голый образ жизни: халат, туфли, спать, есть…
  Поездка моя с Колей явно не выйдет.               
     _______
   С удовольствием поеду в Зубцов на несколько дней, если дела               
  не подведут. Ну и Ваши сандрузья! расскажу по приезде много               
  смешного и специально для вас предназначенного. Вы пишите, что               
  я гость отменный? Вы принимали меня отменно, будем увеселять               
  друг друга веселыми рассказами (Стиль!)
  Они хотят 20 рублей в месяц за флигель? Пишите мне часто —               
  хотя бы открытки. Если соберусь, дам Вам телеграмму, и               
  встретьте меня, пожалуйста. Пусть Любаня со своей армией               
  отдыхает.               
  Чем освещается флигель? Буду сидеть, как Диоген в бочке.               
   Ваш М. Булгаков.               
  P. S. Жду писем!

          Примечания
       в «Письма».               
       Затем в «Булгаков Михаил. Собр. соч. в пяти томах» , М., 1990, т. 5, с. 458;459.               
       Печатается и датируется по автографу, РГАЛИ, ф. 2050, оп. 1, ед. хр. 197).

 [463] — «1931 год ознаменован главным образом работой над „Мертвыми душами“,
       инсценировкой М. А. для Художественного театра, — свидетельствует Л. Е.
       Белозерская, — Конечно, будь воля писателя, он подошел бы к произведению
       своего обожаемого писателя не так академично, а допустил бы какой-нибудь
       фантастический завиток, но М. А. следовал установке театра. Он не только 
       инсценировал произведение Гоголя, но и принимал участие в выпуске 
       спектакля в качестве режиссера-ассистента…  В 1932 году „Мертвые души“
       увидели свет рампы...»
       Добавим от себя, что М. А Булгаков в это время занимался не только      
       инсценировкой «Мертвых душ», но и заканчивал пьесу «Адам и Ева». Приступил 
       к инсценировке «Войны и мира». «Вообще дел сверх головы, а ничего не
       успеваешь, и по пустякам разбиваешься, и переписка запущена позорно. 
       Переутомление, проклятые житейские заботы!» — писал М. А. Булгаков 26 
       октября 1931 г. П. С. Попову.
   
       В середине июня Н. А. Венкстерн пригласила Булгаковых на летний отдых в
       Зубцов на Волге. Любовь Евгеньевна написала ответное письмо, к которому
       Булгаков сделал следующую приписку: «Телеграмму получил, спасибо Вам за
       дружеское внимание! Непременно постараюсь Вас навестить, но не знаю, когда
       и как удастся (все — постановка в Сантеатре). Если соберусь — 
       телеграфирую. Привет! Привет! Ваш дружески — М. Булгаков».
       Через некоторое время Булгаков вновь получает приглашение от Венкстерн.
       Ответом на это приглашение и явилось публикуемое письмецо.
       В телеграмме Булгаков просит Наталию Алексеевну подобрать ему       
       «изолированное помещение» и 12 июля выехал в Зубцов.

 (Возникает вопрос — эти два последних письма (В.В. Вересаеву и Н.А. Венкстерн) 
 написаны одним и тем же человеком?  Что это?  Человек конечно один, но живущий 
 постоянно в двух, трех лицах. — А.Руд)
                *   *   * 
              4 июля 1931 г. суббота (3) — М.А.Б.
 письмо (9 из 18) Л.Е. Белозерской (жене) на талоне к почтовому переводу
                (чернилами, карандашом).
                ( Ф. 369, оп. 1, ед.хр. 567)
                *   *   * 
          5 июля (?) 1931 г. воскресенье (4) — М.А.Б. 
  заключает договор с Красным театром (Ленинград) на пьесу о будущей войне.461 — (466 Ч)
 
 [461] — Речь идет о пьесе «Адам и Ева». 5 июля 1931 г. Ленинградский Красный
       театр заключил с Булгаковым договор «на пьесу о будущей войне». 8 июля
       аналогичный договор был заключен с Вахтанговским театром. Булгаков с 
       интересом работал над пьесой и уже к концу августа закончил рукописный 
       вариант. Кстати, любопытную оценку этой пьесе дала Е. С. Булгакова в 1955
       г. в письме к С.Я. Маршаку.
 
       «Разве не удивительно, — писала она, — что в 31 году, когда и слова об
       атомной войне не было, — у Булгакова появилось видение перед глазами —
       будущей войны, и он написал „Адама и Еву“...»
                *   *   *
       7 июля 1931 г. вторник (5) — Рождество Иоанна Предтечи.
                *    *    
      В этот день 7 июля 1931 г. — М.А.Б. телеграмму в Зубцово
            Наталье Алексеевне Венкстерн об отдыхе у них.
    «Телеграфируйте есть ли для меня изолированное помещение». — (466 Ч)
                *   *   * 
                8 июля 1931 г. среда (1) — М.А.Б.
 заключает договор с Театром им. Вахтангова на пьесу о будущей войне.— (466 Ч)

     Булгаков с интересом работал над пьесой и уже к концу августа закончил рукописный вариант.
                *   *   * 
              9 июля 1931 г. четверг (2) — М.А.Б.
       телеграмму в Зубцово Наталье Алексеевне Венкстерн —
                «Приеду двенадцатого» — (466 Ч)
                *    *   
       В этот день 9 июля 1931 г. — в Берлине (Германия)
  Фишер (из-во) письмо М.А.Б. на немецком языке по поводу инсценировки 
            "Мертвые души". Машинопись, подпись - автограф.
              (ИРЛИ (ПД)  Ф. 369, оп. 1, ед.хр. 183)
  Здесь же договор М. А. Булгакова с Изд-вом на "Мертвые души" - инсценировку
 (4 экз. - варианты?, 3 на нем. яз.). На л. 12 в правом верх. углу приписка
                М. А. Булгакова.
                *   *   *
  12 июля 1931 г. воскресенье (5) — день Святых перв. апостолов Петра и Павла. 
                *    *   
           В этот день 12 июля 1931 г. — под Наро-Фоминском 
 потерпел крушение самолёт АНТ-9. После этого членам Политбюро запрещено летать на самолётах.
                *    *   
             В этот день 12 июля 1931 г. — М.А.Б.
            приехал в г. Зубцово отдыхать и писать.
       Там он начинает писать пьесу «Адам и Ева» — (466 Ч)
                *   *   * 
                С 12 по 22 июля 1930 г. — М.А.Б.
  отдыхает на даче у писательницы Н.А. Венкстерн в г. Зубцове на Волге.
                *   *   * 
         17 июля 1931 г. пятница (5) — Вересаев письмо М.А.Б.
                по поводу пьесы "Александр  Пушкин"   
                Оригинал, (ИРЛИ (ПД) Ф.369 Оп 1, Ед.хр. 230).
                *   *   *
  18 июля 1931 г. суббота (1) — в Москве разрушен храм Христа спасителя.
                *   *   * 
              21 июля 1931 г. вторник (4) — в Москве
     произошло очень важное событие — с визитом по приглашению советского
                правительства приехал Бернард Шоу.
  Слишком значительной величиной он был и в литературе (драматургии) и в 
            общественной — политической жизни своего времени.   
         
                1 день его пребывания в Москве:
  Утром Бернарда Шоу на Белорусско-Балтийском вокзале (сейчас – Белорусский
 вокзал) встречали московские писатели, партийные работники и журналисты.
 В СССР он прибыл по приглашению советского правительства, которое было
            осведомлено о «левых» взглядах «живого классика». 

    Как сообщается в статье очевидца этих событий писателя Генри Вэдсворта Дана,
 когда поезд остановился, встречающие увидели «в узком проходе двери вагона
 высокого худого мужчину в коричневом костюме, с коричневыми матерчатыми
 перчатками и с коричневой фетровой шляпой, которой он махал в воздухе в ответ
 на приветствия»:  

 «Когда же поезд, прибывая на вокзал, замедлил ход, они увидели в узком проходе
 двери вагона высокого худого мужчину в коричневом костюме, с коричневыми
 матерчатыми перчатками и с коричневой фетровой шляпой, которой он махал в
 воздухе в ответ на приветствия. Его борода уже не была рыжей, как у Мефистофеля,
 в ней была седина, и напоминал он теперь доброго Санта-Клауса. На его здоровом
 порозовевшем лице сияла улыбка гения. Его голубые глаза сверкали. Он как будто
 говорил: «Ну, вот и я, наконец. Вы мне нравитесь!» Все сомнения исчезли.
 Шоу был другом среди друзей.

 Пока мы шли по платформе к еще большей толпе, с нетерпением ожидающей у выхода с
 вокзала, я, пользуясь случаем, представил ему его соотечественника, молодого
 восемнадцатилетнего ирландца. Тот рассказал Шоу, что он приехал в Москву на
 десять дней, уже живет здесь десять недель и собирается остаться на десять лет.
 Шоу с энтузиазмом ответил :
 “Если бы я был таким же молодым, как ты, я бы сделал то же самое” .
 И мы почувствовали, что он говорит серьезно.

 Через толпу мы пробрались к гостинице «Метрополь», где и разместили делегацию.
 Отсюда, приняв ванну и немного причесавшись, Шоу попросил отвезти               
 его к Мавзолею.»
 Встретить Б. Шоу на перроне могли далеко не все, надо было иметь специальный пропуск.

 Сохранилась фотография сделанная на вокзале во время встречи Б.Шоу. На ней в
 толпе встречающих можно определить: Артем (Арташес) Халатов, глава Госиздата. За
 его спиной, в очках и шляпе, писатель Федор Гладков, который сопровождал Шоу от
 самой границы, председатель правления ГИХЛ - Василий Иванович Соловьев и еще
 многие другие, имена которых не определены.
                21 июля 1931 года днем:
  « Бернард Шоу посетил Мавзолей В. И. Ленина, а затем осмотрел
 достопримечательности Кремля.
 Наверное, ни один иностранец не стоял так долго у гроба Ленина. Позднее, Шоу
 прокомментировал черты, которые он рассматривал: “Чистейший интеллектуал”.
 Описывая руки, он отметил, что совершенно очевидно, эти руки никогда не работали.
  На что леди Астор ответила “Он же не пролетарий, он аристократ”.
 Чему Шоу тут же возразил: “Вы хотели сказать, интеллектуал, а не аристократ”.
 На что леди Астор ответила: «Это – одно и тоже».

 И мы все поняли, что для нее это, действительно так, только аристократ мог быть
 интеллектуалом.
 Она любила пользоваться таким парадоксом во время своего визита. Когда ее
 знакомили с каким-нибудь большевистским лидером, она говорила: «Вы не рабочий,
 Вы аристократ». Очень часто это срабатывало, и человеку льстило, что английская
 аристократка считала его аристократом, хотя в пролетарских кругах ничего
 хорошего такое сравнение ему бы не принесло.
 Будучи в Большом Кремлевском Дворце, совершил экскурсию в Алмазный фонд СССР.
 Когда ему показали вид из Кремля на Храм Спасителя, который они разбирали на
 части, Шоу сделал вид, что он шокирован и воскликнул: 
  «Вам нужен не экономический пятилетний план, а эстетический».
 Однако, когда они показали ему, как бережно они сохраняют церкви более ранних
 периодов, тринадцатого, четырнадцатого веков, кресты на соборах и двухглавых
 орлов на кремлевских башнях, Шоу повел себя по-другому.
 “Вы, русские, совершенно непоследовательные революционеры. В Англии Генри VIII и
 Кромвель в Ирландии сделали гораздо больше, разрушая монастыри. Мы, англичане,
 действительно, революционеры. А вы – полуреволюционеры”.

  Сбитые с толку русские никак не могли понять, как относиться к остротам Шоу, и
 начали думать, что , возможно, он прав, и они недостаточно последовательны в
 своей атаке против религии.
 Они также были сбиты с толку, когда он вскарабкался на пушку и стал изображать
 из себя пацифиста »
  В Кремле сходил — осмотрел алмазный фонд СССР.

 После обеда, к вечеру « Шоу захотел посетить московские парки, и мы поехали в
 Петровский парк, на Новый стадион и в Парк Культуры и Отдыха, где рабочие после
 четырех дней работы проводили пятый день, в спорте и развлечениях.
 Он наблюдал за игрой в волейбол. Один из играющих узнал его, подошёл пожать руку
 и сказал импровизированную речь для других о том, что он знал о произведениях Шоу.
 Леди Астор интересовали играющие дети. Случайно она нашла девочку, говорящую
 по-английски. Она получила возможность дать девочке высказаться против советской
 системы, пока не знающие языка русские  не могли подслушать. Однако, девочка
 ответила «Мне всё нравится» и убежала дальше играть с детьми, оставив английскую
 аристократку ни с чем.»
                Вечером 21 июля 1931 года: 
              В тот вечер неутомимый Шоу пошел в театр.
   В Камерном театре в честь гостя был дан спектакль «Опера нищих».

 «Привет блестящему мастеру сатиры Бернарду Шоу на советской земле!» - гласил
 плакат, протянутый через сцену. При появлении писателя присутствовавшие в зале
 устроили ему бурную овацию. В антракте на сцену вышла вся труппа, артисты горячо
 приветствовали драматурга. Ему вручили альбом с фотографиями и рисунками из его
 пьесы «Святая Иоанна», поставленной Камерным театром.
 Во время антракта в честь него устроили овацию, все актеры вышли на сцену с
 красным транспарантом, на котором было написано по-английски :
 “Великолепному мастеру Бернарду Шоу – Добро пожаловать на советскую землю!”.
               
                *   *   * 
        22 июля 1931 г. среда (5) — 2 день пребывания Б. Шоу в Москве:
 Утром в этот день  Б.Шоу ездил в сопровождении М. Литвинова в Болшевскую трудкоммуну,
 « На следующий день Шоу захотел посмотреть на тюрьмы и поехал в Болшево, в
 колонию для беспризорников, которая находится в ведении известного ГПУ …
 Шоу попросили выступить.
  К большому недовольству охранников и к великой радости мальчишек Шоу сказал:

 «Когда я был мальчишкой, я тоже воровал. Но я воровал так хитро,               
 что меня никто не поймал. Вор – не тот, кто ворует, а тот, кого               
 на этом поймали. Все вы – должно быть, плохие воришки. За границей               
 тысячи преступников разгуливают на свободе, совершая мелкие и тяжкие
 преступления. Они еще не пойманы только потому, что они это делают
 по-хитрому. Однако, придет время, и их тоже поймают»

 Потом Шоу захотел увидеть советский суд и, побывав на заседании Народного суда,
 пришел к выводу, что суд нацелен не на наказание, а на перевоспитание
 нарушителей закона. И он заявил:
   «Вы называете это Народным Судом, но его нужно назвать Народной школой».               
                *     * 
 Одним из немногих учреждений, вызвавших осуждение Б. Шоу, был музей революции.
 После его посещения Шоу сказал удивленному экскурсоводу, ожидавшему его одобрения:
 «Вы, наверное, с ума сошли, что прославляете восстание теперь, революция — это
 правительство? Вы что, хотите, чтобы Советы были свергнуты? И разве благоразумно
 учить молодежь, что убийство Сталина будет актом бессмертного героизма?
 Выбросьте отсюда всю эту опасную чепуху и превратите это в Музей закона и порядка».
                *    *   
              В этот день 22 июля 1931 г. — М.А.Б.
                вернулся в Москву из г. Зубцова.

              М.А.Б. — написал письмо Вересаеву:               

  «Сегодня, вернувшись из г. Зубцова, где я 12 дней купался и писал, получил Ваше
  письмо от 17. VII и очень ему обрадовался». — (466 Ч)
                *    * 
  «Ездил на 12 дней в г. Зубцов, купался и писал. Не умею я отдыхать в провинции.               
 Ах и тусклая же скука там, прости Господи! Коровы какие-то ходят! Куры. Но кур, 
 впрочем, люблю. Против кур ничего не имею...»               
                *    * 
                Дорогой Викентий Викентьевич!
  Сегодня, вернувшись из г. Зубцова, где я 12 дней купался и писал,
  получил Ваше письмо от 17. VII и очень ему обрадовался.

 Вы не могли дозвониться, потому что ни Любови Евгеньевны,               
 ни меня не было, а домашняя работница, очевидно, отлучалась.               
  Телефон мой прежний ; 2-03-27 (Б. Пироговская, 35а).

 В самом деле: почему мы так редко видимся?               
 В тот темный год(465), когда я был раздавлен и мне по картам
 выходило одно — поставить точку, выстрелив в себя,               
 Вы пришли и подняли мой дух. Умнейшая писательская нежность!(466)
 Но не только это. Наши встречи, беседы,               
 Вы, Викентий Викентьевич, так дороги и интересны!
 За то, что бремя стеснения с меня снимаете — спасибо Вам.

 Причина — в моей жизни. Занятость бывает разная.               
 Так вот моя занятость неестественная. Она складывается из темнейшего
 беспокойства, размена на пустяки, которыми я вовсе не должен               
 был бы заниматься, полной безнадежности, нейростенических страхов,
 бессильных попыток. У меня перебито крыло.
 Я запустил встречи с людьми и переписку. Вот, например,               
 последнее обстоятельство. Ведь это же поистине чудовищно!               
 Приходят деловые письма, ведь нужно же отвечать!               
 А я не отвечаю подолгу, а иногда и вовсе не отвечал.

 Вы думаете, что я не пытался Вам писать, когда,
 чтобы навестить Вас, не выкраивалось время из-за театра?
 Могу уверить, что начинал несколько раз. Но я пяти строчек
 не могу сочинить письма. Я боюсь писать!
 Я жгу начало писем в печке.

   Письмо М.А.Б. не окончил, отложил его.
     Продолжил 25 июля.
                *    *   *
          В этот день 22 июля 1931 г. — в Москве в МХАТ 
   — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
               написала ему в Берлин в письме (№14):


   « Милый Владимир Иванович! 
  Я приехала в Москву 17-го – и вот только сегодня пишу Вам первое московское
  письмо. Все дни прошли в какой-то необыкновенной сутолоке. И сказывается
  усталость от всей зимы, вероятно, потому, что чувствую я себя прескверно,
  при неимоверной здешней жаре схватила насморк и небольшую температуру.
  Вероятно, в такие жары и можно простудиться, т.к. кого ни встретишь, –
  всякий слегка простужен. Жара здесь стоит изнуряющая, возможно существовать   
  только при условии, если весь день сидеть дома, а выходить только с 8 ч.
  вечера. И даже в этот час еще душно.
  После Ленинграда, с его массами воды, с постоянным ветерком с моря, жара в   
  Москве особенно трудно переносима. [...]
 
  И я счастлива, что сегодня вечером уезжаю в Тамбовскую губ., в Лебедянь,
  где уж с начала июня живет и блаженствует моя сестра со всем своим
  многочисленным семейством. Большинство моих – наших – мыслей о Вас сводятся
  к беспокойствам о переносимых Вами денежных затруднениях. Вчера Рипси опять
  была в Наркомпросе (я не вмешалась в ее хлопоты потому, что у нее налажены
  уже все знакомства и связи там, а я в Москве проездом и вряд ли могла бы
  быть полезна в этом деле), и вот что она просила Вам сообщить. (Из
  дальнейшего Вы поймете, почему она сама Вам не пишет.)

  Вчера ей предложили переслать 200 дол. непосредственно в наше пражское 
  полпредство, откуда Вам будет всего удобнее получить деньги. При этом они 
  сказали, что там смогут Вам выдать деньги, даже не дожидаясь перевода их из
  Москвы, а просто по телеграмме отсюда.

  Рипси, помня, что Вы просите переслать в Карлсбад, сомневалась, дать ли на
  это согласие, и решила посоветоваться со мной и с Ник. Аф., которого
  предполагала вечером увидеть в Узком.

  Мы оба в один голос решили, что, конечно, Вам будет лучше всего получить
  через полпредство. А если Вы еще в Берлине, то возможно ведь получение и из 
  берлинского полпредства, куда пражское, вероятно, имело бы возможность 
  переправить непосредственно деньги. Словом, Рипси сегодня с утра в Наркомпросе,
  там устроит перевод 200 дол., и затем она (или я, как она меня просила) даст
  телеграмму Вам.

  Но дальше уж идут вести невеселые, которые Рипси просила Вам сообщить.
  Все ее переговоры относительно дальнейших переводов в счет второй тысячи
  окончились плачевно. Решительно все, к кому она обращалась, сказали, что в
  настоящий момент о дальнейшей посылке денег нельзя и думать и что сумма в
  1 200 дол. очень значительна. Правда, Рипси не удалось быть у Андр. Серг.,
  и она думает, что если бы Вы сами к нему обратились, то, возможно, что А.С.
  смог бы выхлопотать для Вас и дальнейшие переводы, как он обещал.

  Теперь еще о печальном, очень печальном, о чем я не хотела Вам сразу писать
  из Ленинграда, потому что мы все рассчитывали на лучшее.

  Это о Грибунине, который к концу гастролей заболел в Ленинграде воспалением   
  легких и был принужден там остаться после нашего отъезда по требованию врачей.
  Было так: 11-го Вл. Фед. чувствовал себя скверно, к вечеру у него было 37.2,
  но он упрямо поехал играть “Воскресение”, свой последний спектакль в
  Ленинграде. Он не хотел просить одолжения у Вишневского, чтоб тот сыграл за
  него, т.к. перед тем у них вышла из-за очереди в этой пьесе ссора1. На
  следующее же утро у него было уже 39.3, и врач определил воспаление легких.
  Зная его больное сердце, предчувствуя, что болезнь может затянуться, М.С. 
  телеграммой выписал из Москвы, за счет театра, женщину-врача Ушакову. (Вы,
  может быть, ее знаете, это Таисия Васильевна, приятельница Грибунина и
  Пашенной, долго жившая в их квартире.) Таиса приехала на следующий же день и
  поселилась в номере Вл. Ф. Положение его было очень переменчиво: то нормальная 
  или ниже нормального температура, то до 38. Конечно, эти скачки очень пагубно
  отражались на сердце. Однако угрожающего все-таки ничего не было.
  В день моего отъезда днем я была у него. Он был в хорошем настроении, у него
  было 36.6. Сердился, что известили о болезни Веру Ник., которая в гастрольной
  поездке театра в Харькове. От нее стали приходить (тогда она была еще на
  гастролях в Свердловске) панические телеграммы-молнии. Вечером на вокзале я
  узнала, что у Вл.Ф. уже 38. 16-го уехал почти весь театр, некоторые остались
  максимум до 18-го. На счастье, Калужские решили ехать в Москву не сразу, а
  задержаться в Ленинграде до 22-го. Они тоже живут в “Европейской”, так что
  связь их с Грибуниным была самая непосредственная (Грибунин отказался 
  переезжать в лечебницу, предпочел остаться в “Европейской”. Врач предлагал
  ему поехать в Москву в начале 20-х чисел, но он тоже не захотел, т.к. врач
  обещал переезд весь – от гостиницы до дома – в лежачем состоянии, а Вл. Ф.
  кокетничал, боялся, что его засмеют. Кроме того, в Москве в его доме сейчас
  идет стройка новых корпусов и очень пыльно и грязно вокруг.) Связь наша с Гр.
  стала выражаться в ежедневных телеграммах от Калужского. Через 2–3 дня
  обнаружилось, что Таиса обязана вернуться в Москву к месту службы (она на
  военной службе). Тогда там наняли сестру милосердия. После отъезда Таисы Вл.
  Федоровичу стало хуже, он все время чувствовал себя скверно. Вчера утром
  позвонил к Таисе Калужский и сказал, что врач считает положение В.Ф. очень
  опасным, допускает самый тяжелый исход. Необходим кто-либо из близких около   
  него, т.к. Женя сам с большим горем в семье2, должен 22-го выехать из
  Ленинграда. В семье Гриб. положение таково: Вера Ник. на гастролях, и ее
  отъезд до конца их срывает их начисто. Максимум, на что она может рассчи-
  тывать, на отпуск от них на два дня раньше, т.е. 28-го. Дочь В.Н. Ира три 
  месяца назад родила ребенка, кормит его, мальчик сейчас болен желудком.
  Оторвать от него мать невозможно. Да и вряд ли Ирочка смогла бы помочь в
  трудную минуту3. Тогда решено было послать в Ленинград Рипси, кот. и выезжает
  сегодня туда и будет там при Вл. Ф. до приезда Веры Николаевны. С таким
  выходом согласились и К.С., и М.С., уехавший вчера днем в Кисловодск (К.С. в
  Узком, Вы, вероятно, это знаете? Он поехал туда 18-го). Вчера вечером от Жени 
  Кал. была телеграмма: температура 38, сердце устало, положение серьезное, но
  пока не угрожающее. Рипси думает, что телеграмма составлена нарочно мягче 
  действительного положения вещей из расчета, что она будет показана К. С-чу.
  Я попрошу Рипси писать Вам хоть по несколько строк о положении Вл. Ф., но не 
  сердитесь, если она не всегда будет аккуратна: возможно, что ей придется
  перенести там много трудных часов. М.С., уезжая, просил передать Вам его
  сердечный привет и то, что он все время собирался еще из Москвы написать Вам,
  но не успел, и напишет тотчас же по приезде в Кисловодск. Его адрес: 
  Кисловодск, санаторий ЦК Рабис “Теберда”.(На всякий случай, пишу Вам мой
  адрес: ЦЧО4, Лебедянь, Елецкая ул., 2.)
  Очень много было разговоров об уходе М.С., сам он тоже говорил в этом плане,
  но в последнем разговоре со мной он выражал опасения (он говорит, что очень
  хочет уйти), что в связи с совершившимся уходом Фел. Як. его могут задержать,
  т.к. трудно будет сменить сразу прежних работников5.

  Я видела Пер. Ал., она держится6. Милый Владимир Иванович, желаю Вам,
  Ек. Ник. и Мише как можно больше радостного, как можно меньше забот.
  Будьте здоровы и благополучны, милый Владимир Иванович. » — (Б. Письма 201)               
                *   *   * 
          23 июля 1931 г. четверг (1) — в Москве
              3 день пребывания Б. Шоу
   
    Утром Б. Шоу  захотел увидеть рабочих, и все поехали на завод.               
              Приехали на Московский электрозавод.
  Он побывал в цехах, с огромным интересом наблюдал за тем, с каким рвением
  работают люди. Во время обеда они попросили его выступить.
  Он поднялся на грузовик. Обращаясь к передовикам, которых ему представили, он
сказал:
  “В Англии рабочий, который будет работать быстрее других, получит не медаль, а
  взбучку от товарищей по работе. В чем разница?
  Если наши рабочие будут производить больше, это даст возможность акционерам
  оставаться дольше на Ривьере.
  Если же Вы работаете быстрее, это дает возможность скорее выполнить пятилетний
  план. Ваша работа помогает строить социализм.
  Когда я вернусь домой, я попытаюсь уговорить английских рабочих сделать тоже
  самое, что сделали Вы, и создать систему, в которой они будут работать на общие
  нужды, а не на личную прибыль нескольких индивидуумов.
  Ещё на заводе Б. Шроу  встретился с членами заводского литературного кружка.
  « Потрепав по волосам одного литкружковца. Шоу, смеясь, заметил:  Сразу видно,
  что поэт. Ох, эти поэты! Из семи часов, наверно, работают только два.
           Директор заступился за заводских литераторов:
  - Члены литкружка - ударники! Они трудятся в полную силу, а творят в нерабочее
время.
  - Если вы будете работать по-настоящему за станком. - сказал Шоу, - не
    оторветесь от станка, тогда вы станете хорошо писать.
  Уезжая с электрозавода. Шоу оставил для заводской многотиражки следующую
  шутливую запись:
  «Мой отец пил слишком много, я же работаю слишком много. Товарищи, выполняйте
  пятилетку в три года, а потом легче будет работать».
                *     * 
  В ОГИЗЕ в кабинете Халатова состоялась Бернарда Шоу с московскими писателями.
  На ней присутствовали А. Луначарский, А. Фадеев, Л. Леонов, Вс. Иванов, Бела
  Иллеш, Н. Асеев, Ф. Гладков, В. Лидин, А. Халатов,             К. Радек, Н.
  Огнев, Л.Сейфуллина, М.Кольцов, Ю.Олеша, Н.Асеев,               
  А. Тарасов-Родионов, Г. Коренев, И. Макарьев, В. Соловьев, М.Вольфсон, тов.
  Иванкин, тов. Стоклицкий, И. Ионов и др.".и другие.
   В начале беседы был заключен шутливый уговор - не вспоминать о литературе, но
  выполнить его, конечно, не смогли. Участники встречи рассказали Шоу о своей
         работе, об активном вмешательстве писателя в жизнь страны.

      На обеде у Халатова, председателя правления Госиздата,
  Шоу попросили выступить. Он с хитрыми искорками во взгляде спросил:               
  ”А есть здесь издатели?”, почти половина присутствующих на обеде подняла руки.
  “Очень плохо, - сказал он – Писатели не могут свободно говорить в присутствии
  издателей. Издатели обычно хорошие бизнесмены, и они эксплуатируют писателей,
  которые обычно бизнесменами не являются.”
  “Но у нас все по-другому”, - возразил ему Луначарский -               
  “Писателям много платят, и это они эксплуатируют издательства”.
  “Тогда -хорошо, - сказал Шоу, я приеду сюда и буду здесь жить”.

  Леди Астор попыталась возразить, что советские писатели не свободны так, как
  были бы свободны в демократической стране. Однако, Шоу перебил ее, заметив:
  «По крайней мере, они свободны от иллюзий о демократии».
  И русская аудитория оценила его иронию больше, чем сама леди Астор.
  Леди Астор попыталась продолжить: ”Я свободно могу оставить свой дом на слуг и
  приехать в вашу страну».
         Ей возразил Радек: "Вы-то свободны, а Ваши слуги?”

  Луначарский попытался сгладить обстановку и задал вопрос Шоу, прислушиваются ли
  к писателям-социалистам в Англии?
  На это Шоу ответил: «Прислушиваются, но только потому, что у нас с Уэллсом есть                деньги.»
  «Глупости! Вы сами знаете, что это –глупости!» - воскликнула леди Астор
  Шоу повернулся к ней и ответил:
  «Леди Астор, вы же сами знаете, что вы бы не пригласили меня в свой загородный
  дом, если бы я был нищим»
                Писатели заулыбались
          Шоу продолжал:
  «Киплинг, конечно, империалист. Но Уэллс ненавидит буржуазию»
         Кто-то решил разрядить обстановку, заявив:
  «Во всяком случае, Вы, мистер Шоу, друг русского народа”
        Однако, и тут Шоу не доставил удовольствия.
  “Нет!, -закричал он. Я не являюсь ничьим народным другом.               
  Я оставляю за собой право критиковать любой народ,               
  в том числе и русских".
  И он улыбнулся, несмотря на суть сказанного, крайне дружелюбно.

       На этой встрече было сделано несколько фотографий.
               На самой распространенной из них:
  в первом ряду: 1) Карл Радек, 2) Анатолий Луначарский, 3 и 4 - это леди Астор
  и Бернард Шоу. 5) Артем Халатов.
  За ними во втором ряду слева на право: 6) Лидия Сейфуллина, 7) Бела Иллеш,
  8) мужчина в тюбетейке В. Соловьев (возможно), 9) Всеволод Иванов (очень
  нарядный:),10) М.Вольфсон (возможно), 11) И. Макарьев (возможно), 12) Н.Огнев,
  13) не определен, 14) А.Тарасов-Радионов (возможно), 15) И.Ионов (возможно),
  16) А. Фадеев, 17) В.Лидин..
                *     * 
   «Все девять дней пребывания он был неистощимо любопытен, и он настаивал
   на том, чтобы мы смотрели те места, которые именно он хотел посмотреть.»   
               
                *   *   *   
             24 июля 1931 г. пятница(2) — в Москве
                4 день пребывания Б. Шоу

  Вечером 24 июля 1931 г.  — побывал в кинотеатре «Колосс», где в те дни
  демонстрировался фильм «Путевка в жизнь».
                *   *   * 
            25 июля 1931 г. суббота(3) — в Ленинграде 
                5 день  пребывания Б. Шоу в СССР.
 
  Утром — Б. Шоу и сопровождавшие его прибыли в Ленинград, где он встречался с
 ленинградскими писателями, посетил Эрмитаж, Русский музей, Исаакиевский собор.
 В гостинице «Европейской», где их поселили, в честь гостя  в ресторане устроили
 банкет, на котором его много приветствовали представители культуры, литературы.
  Но самым главным в Ленинграде была его запись на киностудии «Союзкино для звукового фильма «Ленин». —

  На киностудии Шоу записывал речь о Ленине. Он начал её с приветствия:

 «Ваше Величество, лорды, господа, товарищи». Когда русские его спросили, почему
 именно в Советском Союзе он начал речь с приветствия из Величеств, он ответил:
 «В мире осталось не так много королей, они могут заинтересоваться звуковыми
 фильмами. Я был достаточно вежлив, чтобы включить обращение к ним».

 «Мы знаем теперь из истории, что существовало очень много цивилизаций и что они,
 достигнув той точки развития, до которой дошел теперь западный капитализм, гибли
 и вырождались. Неоднократно представители человеческой расы пытались обойти этот
 камень преткновения, но терпели неудачу. Ленин создал новый метод и обошел этот
 камень преткновения. Если другие последуют методам Ленина, то перед нами
 откроется новая эра, нам не будут грозить крушение и гибель…»

 В своей речи Шоу, сравнивая погребение Наполеона в Париже и Ленина в Москве,               
 сказал: «Я не знаю, будет ли ещё такой человек, которому станет придаваться в
 будущем такое же значение, как Ленину. Если начатый Лениным эксперимент удастся,
 начнётся новая эра. Если он не удастся, я покину этот мир в печали. Однако, если
 будущее таково, как его видел Ленин, мы должны радоваться ему и бесстрашно смотреть вперёд!»
                *   *   * 
          26 июля 1931 г. воскресенье (4) — в Москве
              6 день  пребывания Б. Шоу в СССР
               Это был день его 75-ти летия.

   Юбилей, 75-летие Б. Шоу, отмечался в Колонном зале Дома Союзов.
    Это событие описал служащий МГК ВКП(б) Александр Соловьев:
 «В Колонном зале Дома союзов торжественно отмечали юбилей Бернарда Шоу - 75 лет.
 Собрались писатели, артисты, художники, работники культуры. Масса приветствий.
 Расчувствовавшийся Шоу говорил очень взволнованно и трогательно. Он начал по-
 русски словом «товарищи», потом по-английски пояснил, что это единственное
 слово, которое он знает по-русски.
 Он очень хорошо говорил о нашей революции, о Ленине, о Советской власти, о
 русской литературе, о непобедимой дружбе русского и английского народов. Он
 заверил, что был и всегда будет другом Советского Союза до самой смерти».
 С приветственной речью выступил нарком просвещения А. Луначарский.
 Я посчитал нужным привести её полностью (это тоже подлинный документ того
 времени). Как бы сегодня не относились в его личности, но он сделал очень много
 для русской(советской культуры, литературы. Многое чем может гордится русское (советское) образование начиналось и осуществлялось при нем , с его участием.
 При желании можете ее пропустить 

    «В лице Бернарда Шоу мы можем приветствовать одного из самых блестящих
 паладинов смеха в истории человеческого искусства. Когда вы читаете Шоу, вам
 становится весело, вы почти беспрестанно улыбаетесь или смеетесь. Но вместе с
 тем вам делается жутко. Жутко может быть и такому читателю, против которого
 направлены стрелы смеха Шоу, жутко может быть и сочувствующему читателю, когда
 Шоу вскрывает перед ним мрачную сущность капиталистической действительности.
 У Бернарда Шоу был замечательный предшественник, выразительный и мрачный гений,
 у которого смех достигал столь же виртуозных и еще более мрачных эффектов. Это
 паладин смеха такой же, как Бернард Шоу, по обстоятельствам исторического
 момента, в который он жил, более сумрачный, — это соотечественник Бернарда Шоу —
 великий сатирик Джонатан Свифт.
 Этот человек умел смеяться веселым грациозным серебристым смехом. Его «Гулливер»
 сделался любимой книжкой детей — буржуазных и пролетарских, и вместе с тем Дж.
 Свифт с пугающим юмором внес предложение о том, как следует английской буржуазии
 заготавливать мясо младенцев, излишне рождающихся в бедных английских семьях,
 как их солить, готовить впрок, делать вкусные блюда, для того чтобы обращать
 такое несчастье, как сверхнаселение, в источник питания.1
 Если мы сравним смех Дж. Свифта и смех Шоу, то придем к некоторым очень
 интересным выводам. Вообще говоря, человек смеется, когда он побеждает.
 Физиологический смех есть разрешение трудностей психофизиологического
 напряжения, — мы его преодолеваем, когда оказывается, что та или другая проблема
 или явление, показавшиеся нам страшными, заслуживающими пристального внимания,
 оказываются не серьезными. Мы смеемся, когда мы отражаем нервную энергию мозга;
 разряжая ее на движения лица и мускулов, мы демобилизуемся.
 Смех есть великолепная картина демобилизации, потому что мобилизация оказалась
 внезапно больше ненужной, так радостно человек смеется. Смех — это победа.
 Но мы знаем, что смех бывает часто не сверху, с высоты победителя, с  которой он
 поражает голову сломленного врага, а снизу — против господствующего строя,
 против господствующего класса, против господствующей власти.
 Но как же так? Если смех представляет знамя победы, то каким образом он может
 звучать со стороны классов, групп, еще угнетенных? В нашей литературе мы имеем
 великого сатирика, имя которого может с честью встать рядом с именами Дж. Свифта
 и Шоу, — это Щедрин. Щедрин — чрезвычайно веселый писатель. Вы тоже будете
 беспрестанно смеяться, когда будете его читать, но, так же как у Свифта, вы
 найдете мрачные облака на его небе, на котором сияет солнце смеха. Вы увидите
 страшное соединение смеха и гнева, ненависти, презрения, призыва к борьбе, вы
 увидите часто почти слезы, вы увидите, что к горлу смеющегося человека
 подступают рыдания. Каким образом возможно такое соединение? Такой смех звучит
 тогда, когда угнетенный уже давно победил своих угнетателей морально,
 интеллектуально, когда смотрит на них как на дураков, когда он презирает их
 принципы, когда вся: мораль господствующего класса представляет для него скопище
 абсурдов, когда он считает свой класс поколением гигантов по сравнению с
 лилипутами (когда знает, что гроза разразится над головами обреченных), но когда
 политически он еще слаб, когда его зрелость для того, чтобы определить
 немедленность экономического переворота, еще недостаточна, — тогда получается
 это страшное кипение.
 Если мы сравним с нашим мрачно–веселым Щедриным или сатириком XVIII века Свифтом
 Бернарда Шоу, то увидим, что Бернард Шоу веселее их. Бернард Шоу чувствует
 близость к победе, чувствует большую уверенность, что нелепость буржуазного
 строя не может просуществовать особенно долго. Он имеет возможность шутить почти
 легко. Он больше отдает времени грациозному потоку смеха, поддразнивает
 противника; напротив, предшественники Бернарда Шоу — Свифт и Щедрин — брали
 противника сквозь презрение, почти мучительное.
 Один американский журналист, очень талантливый, который в свое время посещал
          Ленина, написал о нем интересные страницы, где говорит:
 «Когда я говорил с Лениным, меня поразило, что этот человек все время смеется,
 он смеется иронически и весело. Я задумался. Почему человек, страна которого
 голодает (как это было в то время), который окружен врагами, находится в таком
 положении, которое могло бы показаться отчаянным, — почему он улыбается и шутит?
 Я понял, что это марксистский смех, смех человека, который уверен, что законы
 социальной природы дадут ему победу, смех, свойственный людям, которые относятся
 с ласковой иронией к детям, которые не поняли еще явления, для взрослого уже
 совершенно ясного».2
 
 Нечто вроде ленинского победоносного смеха мы находим у Шоу. Однако будет
 неверным, если мы не заметим у Шоу яда. Он смеется, но прекрасно знает, что
 далеко не все является смешным: он смеется для того, чтобы этим смехом выжечь
 известные пороки. Смеется ядовито, с ехидством, с иронией, с глубоким сарказмом.
 Это не просто цветы невинного юмора, это тонкое и блестящее оружие нового мира
 против старого мира.
 
  Уже во время своего пребывания здесь Бернард Шоу назвал себя старым
 революционером. Ему принадлежат «Катехизис бунтовщика», «Афоризмы бунтовщика»,
 где вы находите необыкновенно острые и чрезвычайно метко направленные против
 наших врагов стрелы. Эти афоризмы частью приведены недавно в «Литературной
 газете»,3 и каждый может проверить, насколько они заражены революционным духом.
 Но, главным образом, сатирическая революционная работа Бернарда Шоу
 сосредоточена в его пьесах.
 
 Шоу написал большую серию пьес, к которой прибавляется много статей, отдельных
 афоризмов и которые дают право Бернарду Шоу и на огромное внимание наших
 соотечественников и долголетие в будущей литературе.
 Сегодня Бернарду Шоу исполнилось семьдесят пять лет, он входит в поздний возраст
 своей жизни в то самое время, когда в самый поздний, окончательный возраст
 входит капитализм, который он так ненавидел и осуждал. Никогда еще фундамент
 капиталистического общества не был так потрясен, как сейчас. Его стены шатаются,
 они накренились и дают трещины.
 В то время как те, которые являлись адептами старого мира, должны трепетать, ибо
 начинается Страшный суд над пороками и преступлениями капитализма, Бернард Шоу
 считает, что быть социалистом — вещь вполне естественная для человека умного и
 образованного, что человек, который не социалист, несмотря на свой ум и
 образование, вообще довольно странное существо. Но одно дело быть социалистом в
 своих убеждениях, — другое дело способствовать приходу социализма. Разрушение
 капиталистического мира еще не есть социализм. Капиталистический мир мог бы
 рухнуть и не оставить наследников. В своей речи в честь Ленина, которую Шоу
 произнес для звукового фильма в Ленинграде, он сказал, что целый ряд цивилизаций
 рухнул и никто их не спас, — теперь же путь Ленина обещает спасение и переход
 к высшим формам.4
 Вы понимаете, почему семидесятипятилетний писатель, который заметил опасные
 трещины на личном пути, по которому он идет, спрашивает себя: нет ли на свете
 чего–нибудь положительного, что заменит собою разрушающееся старое? И он
 обращается к Востоку, приходит к нам потому, что ищет здесь этой замены. Вот
 почему так торжественно звучат слова Шоу, процитированные тов.
 Халатовым:5 если бы оказалось, что великий социалистический опыт СССР безнадежен
 или сомнителен, нужно покинуть эту землю с грустью. Ему, Шоу, нужно почерпнуть
 новую уверенность, что человечество молодо, что перед ним будущее.6 »
 
   1.  Об оптимистическом «марксистском смехе» Ленина рассказывается в
      воспоминаниях корреспондента лондонской газеты «Дейли ньюс» Артура               
      Рэнсома «Ленин в 1919 году».
      «Каждая его морщинка излучала смех. Я думаю, что причина этого смеха в том,
      что он … совершенно лишен честолюбия. Более того, как марксист, он верит в   
      движение народных масс, которые — с ним или без него — победят»
  (А. R. Williams, Lenin. The Man and His Work. N. Y., Scott and Seltzer, 1919, p. 173–174).

  2.  См. подборку под заглавием «Афоризмы Бернарда Шоу» («Литературная газета»,               
      1931, № 40, 25 июля). Приводим некоторые афоризмы:
     «Человек, который, имея представление о современном общественном строе, не
               является революционером, — существо низшего порядка».
     «Даже самые утонченные физические или нравственные достоинства не могут
     искупить социального греха: участия в потреблении без участия в   
производстве».
     «Америка — это страна, где каждому гражданину разрешено подавлять свободу, 
     что он обычно и делает в те минуты, когда готов отказаться от погони за
     деньгами».
  3. Имеются в виду следующие слова Б. Шоу:
     «Мы знаем теперь из истории, что существовало очень много цивилизаций и что
     они, достигнув той точки развития, до которой дошел теперь западный       
     капитализм, гибли и вырождались. Неоднократно представители человеческой 
     расы пытались обойти этот камень преткновения, но терпели неудачу. Ленин   
     создал новый метод и обошел этот камень преткновения. Если другие последуют 
     методам Ленина, то перед нами откроется новая эра, нам не будут грозить 
     крушение и гибель…»

 (Речь Бернарда Шоу, произнесенная в Ленинграде 25 июля 1931 года в киностудии
 Союзкино для звукового фильма «Ленин». — «Известия ЦИК СССР и ВЦИК», 1931, № 207, 29 июля).
 
  4. В своем выступлении на вечере, посвященном 75–летию Шоу, заведующий
     Госиздатом и член коллегии Наркомпроса РСФСР А. Б. Халатов привел следующие
     слова Б. Шоу из его речи, произнесенной для звукового фильма «Ленин»:
     «Путь, указанный Лениным, — тот путь, по которому вы идете, — единственный   
     путь к светлому будущему, если же мир пойдет старой тропой, мне с грустью
     придется покинуть эту землю»  («Литературная газета», 1931, № 41, 30 июля).
 
  6. В отчете о речи Луначарского, помещенном в «Литературной газете», вместо
     последних двух фраз следовало:
     «Мы, которые прожили с ним эти несколько дней, мы знаем, что он молод, что 
     он юн. С ранних лет он стал строить великий мост, по которому сегодня он и
     люди, наиболее богатые мыслью и духом, могли бы перебраться из старого в
     новый мир. Сейчас все еще юный, хотя и с седой бородой, он завершает
     последние арки этого моста, входит в новый мир и в этом — всемирного 
     исторического значения акт, который он знаменует празднованием 75–летия
     великого английского писателя в Москве (продолжительные аплодисменты).
     Пожелаем, чтобы и после семидесяти пяти лет Шоу жил долго, чтобы глаза его
     могли увидеть полный восход социалистического солнца (бурные продолжительные
     аплодисменты)»  («Литературная газета», 1931, № 41, 30 июля).
      
          В ответном слове Б.Шоу поблагодарил собравшихся.
       Нначал он свою речь, подшучивая над своими спутниками:
  «Лорд и леди Астор, и Маркус Лотиан - землевладельцы огромного масштаба».
      Затем, повернувшись к аудитории, он добавил, подмигивая:

 «Не ругайте их за это. Это - не их вина. Это вина британского пролетариата,
 пролетариата всего мира, только он может освободить их от этого положения».

 Шоу дальше рассказал о том, насколько преувеличены слухи о тяжелой жизни в
 России. Он комично рассказывал, как всхлипывающие родственники собирали их в
 дорогу, нагружая их корзинами еды, подушками и палатками, и что все эти вещи
 пришлось выбросить за ненадобностью из окна поезда, и теперь они валяются вдоль
 всей железной дороги.

 Он также говорил о том, что по Марксу революция должна была произойти в
 индустриально развитой стране, и английским рабочим должно быть стыдно, что не
 они оказались ведущими. Когда будет выполнен пятилетний план, Запад будет
 вынужден идти за Россией.
 Когда я сейчас смотрю вокруг себя, - сказал Шоу, - и вижу все эти лица с тем
 совершенно новым выражением, которого вы никогда не увидите на капиталистическом
 Западе, то я чувствую, что мне хотелось бы говорить   с вами десять часов
 подряд. Но не пугайтесь, я не выполню эту ужасную угрозу. Я просто скажу вам:
 сердечное вам спасибо за прием, который вы нам оказали, и за ваши заботы о нас,
 которые делают нашу поездку столь же приятной для нас в настоящем, сколь она
 будет памятной в будущем.
         (Цитируется по кн. Михаила Вострышева «Москва сталинская»).
               
                *   *   * 
   В эти дни 25-26  июля 1931 г. — М.А.Б. продолжил письмо Вересаеву 

  25. VII. Вот образец: начал письмо 22-го и на второй странице завяз.
           Но теперь в июле — августе и далее я буду с этим бороться.
           Я восстановлю переписку.

      Опять отложил письмо и продолжил на следующий день 26 июля.

  «Есть у меня мучительное несчастье, — столь сильными словами определял Булгаков
 свое настроение последнего года. — Это то, что не состоялся мой разговор с
 генсекром. Это ужас и черный гроб. Я исступленно хочу видеть хоть на краткий
 срок иные страны. Я встаю с этой мыслью и с нею засыпаю. Год я ломал голову,
 стараясь сообразить, что случилось? Ведь не галлюцинировал же я, когда слышал
 его слова? Ведь он же произнес фразу: «Быть может, Вам действительно нужно
 уехать за границу?..»  Он произнес ее! Что произошло? Ведь он же хотел принять меня?..» — (467 Ч)

  27. VII. Продолжаю: один человек с очень известной литературной фамилией и
 большими связями, говоря со мной по поводу другого моего литературного дела,
 сказал мне тоном полууверенности:
    ; У вас есть враг.
 Тогда еще фраза эта заставила меня насторожиться. Серьезный враг? Это нехорошо.
 Мне и так трудно, а тогда уж и вовсе не справиться с жизнью. Я не мальчик и
 понимаю слово — «враг». В моем положении это — lasciate ogni sperantza(468).
 Лучше самому запастись KCNом(469)! Я стал напрягать память. Есть десятки людей —
 в Москве, которые со скрежетом зубовным произносят мою фамилию. Но все это в
 мирке литературном или околотеатральном, все это слабое, все это дышит на ладан.
 Где-нибудь в источнике подлинной силы как и чем я мог нажить врага?
 И вдруг меня осенило! Я вспомнил фамилии! Это — А. Турбин, Кальсонер, Рокк и
 Хлудов (из «Бега»). Вот они мои враги!               
 Недаром во время бессонниц приходят они ко мне и говорят со мной:
 «Ты нас породил, а мы тебе все пути преградим.               
 Лежи, фантаст, с загражденными устами».
 Тогда выходит, что мой главный враг — я сам.
 Имеются в Москве две теории. По первой (у нее многочисленные сторонники),      
 я нахожусь под непрерывным и внимательнейшим наблюдением, при коем учитывается
 всякая моя строчка, мысль, фраза, шаг. Теория лестная, но, увы, имеющая
 крупнейший недостаток. Так на мой вопрос: «А зачем же, ежели все это так важно и
 интересно, мне писать не дают?» — от обывателей московских вышла такая
 резолюция: «Вот тут-то самое и есть. Пишете Вы Бог знает что и поэтому должны
 перегореть в горниле лишений и неприятностей, а когда окончательно перегорите,
 тут-то и выйдет из-под Вашего пера хвала».

 Но это совершенно переворачивает формулу «бытие определяет сознание», ибо никак
 даже физически нельзя себе представить, чтобы человек, бытие которого
 составлялось из лишений и неприятностей, вдруг грянул хвалу.
 Поэтому я против этой теории.
 Есть другая. У нее сторонников почти нет, но зато в числе их я.
 По этой теории — ничего нет! Ни врагов, ни горнила, ни наблюдения, ни желания
 хвалы, ни призрака Кальсонера, ни Турбина, словом — ничего. Никому ничего это не
 интересно, не нужно, и об чем разговор? У гражданина шли пьесы, ну, сняли их, и
 в чем дело? Почему этот гражданин, Сидор, Петр или Иван, будет писать и во ВЦИК,
 и в Наркомпрос и всюду всякие заявления, прошения, да еще об загранице?! А что
 ему за это будет? Ничего не будет, Ни плохого, ни хорошего. Ответа просто не
 будет. И правильно, и резонно! Ибо если начать отвечать всем Сидорам, то
 получится форменное вавилонское столпотворение.
 Вот теория, Викентий Викентьевич! Но только и она никуда не годится. Потому   
 что в самое время отчаяния, нарушив ее, по-счастию мне позвонил генеральный
 секретарь год с лишним назад. Поверьте моему вкусу: он вел разговор сильно,
 ясно, государственно и элегантно. В сердце писателя зажглась надежда: оставался
 только один шаг — увидеть его и узнать судьбу.
 
  Опять М.А.Б. не окончил свое письмо.               
  Продолжил на следующий день.
       28. VII.
  Но упала глухая пелена. Прошел год с лишним.               
  Писать вновь письмо, уж конечно, было нельзя.
  И тем не менее этой весной я написал и отправил [470].               
  Составлять его было мучительно трудно. В отношении к генсекретарю
  возможно только одно — правда, и серьезная.               
  Но попробуйте все изложить в письме. Сорок страниц надо               
  писать. Правда эта лучше всего могла бы быть выражена телеграфно:
  «Погибаю в нервном переутомлении.               
  Смените мои впечатления на три месяца. Вернусь!»
  И все. Ответ мог быть телеграфный же: «Отправить завтра».
  При мысли о таком ответе изношенное сердце забилось, в глазах показался
  свет. Я представил себе потоки солнца над Парижем!               
  Я написал письмо. Я цитировал Гоголя, я старался все передать,               
  чем пронизан.
           * * *
  Но поток потух. Ответа не было. Сейчас чувство мрачное.               
  Один человек утешал: «Не дошло». Не может быть.               
  Другой, ум практический, без потоков и фантазий, подверг               
  письмо экспертизе. И совершенно остался недоволен.
  «Кто поверит, что ты настолько болен, что тебя должна сопровождать жена?
  Кто поверит, что ты вернешься? Кто поверит?»
   И так далее.
  Я с детства ненавижу эти слова «кто поверит?».               
  Там, где это «кто поверит?» — я не живу, меня нет.               
  Я и сам мог бы задать десяток таких вопросов:               
  «А кто поверит, что мой учитель Гоголь?               
  А кто поверит, что у меня есть большие замыслы?               
  А кто поверит, что я — писатель?» И прочее и так далее.
        * * * 
  Ныне хорошего ничего не жду. Но одна мысль терзает меня.               
  Мне пришло время, значит, думать о более важном.
  Но, перед тем как решать важное и страшное, я хочу получить
  уж не отпуск, а справку. Справку-то я могу получить?
  Кончаю письмо, а то я никогда его Вам не отошлю.               
  Если вскоре не увидимся, напишу еще одно Вам о моей пьесе.
       * * *
  Викентий Викентьевич, я стал беспокоен, пуглив,
  жду все время каких-то бед, стал суеверен.
  Желаю, чтобы Вы были здоровы, отдохнули.
  Марии Гермогеновне привет. Жду Вашего приезда,
  звонка. Любовь Евгеньевна в Зубцове.
  Ваш М. Булгаков.
     P. S. Перечитал и вижу, что черт знает как написано письмо!
     Извините!
   
        Примечания
       в «Знамя», 1988, № 1.               
       Затем в «Письма».               
       Печатается и датируется по второму изданию.

  [465] — Скорее всего это 1928 год начала травли, или 1929, когда из правления
        Драмсоюза он получил справку, что все его пьесы «запрещены к публичному
        исполнению».
  [466] — В. В. Вересаев на протяжении почти двадцати лет внимательно наблюдал за
        творческим развитием Булгакова, за его жизненными коллизиями, коих было
        немало, и в критические моменты всегда приходил на помощь талантливому 
        писателю и драматургу. Причем помощь эта носила не только моральный
        характер, Вересаев прекрасно понимал и чувствовал, что стеснительному в
        таких вопросах Булгакову иногда материальная помощь может быть просто
        спасительной. Приведем лишь один пример. В 1929 г.,  когда, по словам
        Булгакова, ему «по картам выходило одно — поставить точку», в квартире
        его появляется Вересаев.
        — Я знаю, Михаил Афанасьевич, что вам сейчас трудно, — сказал Вересаев
        своим глухим голосом, вынимая из портфеля завернутый в газету сверток. —
        Вот, возьмите. Здесь пять тысяч... Отдадите, когда разбогатеете.
        И ушел, даже не выслушав слов благодарности.
  [467] — В разговоре с Булгаковым И. В. Сталин выразил желание встретиться лично.
  [468] — «Оставьте всякую надежду» (итал.) — слова из «Божественной комедии»
          Данте Алигьери, начертанные над вратами ада.
  [469] — Цианистый калий.
  [470] — См. Письмо М. А. Булгакова к И. В. Сталину от 30 мая 1931 г.

 (Для пишущего, для врача и просто для человека в его положении, странное
 непонимание того, что с ним происходит. А где же способность анализировать
 образы им создаваемые и всё прочее с этим связанное? — А.Руд)
                *   *   * 
           27 июля 1931 г. понедельник (1) — в Москве
                7 день пребывания Б. Шоу в СССР

 За время пребывания в СССР Бернард Шоу кроме Москвы и Ленинграда, посетил
 коммуну им. Ленина в селе Ира Кирсановского района Тамбовской области.  Там он
 встретил работницу Марию Пилипенко, которая ранее жила в Австралии, но вернулась
 в Россию. Леди Астор спросила её:
  — Ну что ж, плохо вам тут после Австралии?
  — Мне здесь гораздо лучше.
  — Но почему же?
  — Я чувствую себя здесь свободной. У меня всегда есть работа, и мой труд ценят.
  У меня трое детей, которые все учатся за счёт государства.
  У меня бы никогда не хватило на это средств в Австралии...
  Однако леди Астор обрадовалась, услышав, что семья Пилипенко живёт всего в
  одной комнате. Как, все в одной?
  — Смотря какая комната, — заметил Шоу.
  Выяснилось, что комната очень просторная и светлая.
  — В Англии в такой комнате живёт 15 рабочих, — сказал Шоу.
                *     *   
     Программа его пребывания в Москве была очень насыщенная.
           В ней были кроме уже озвученных мероприятий еще:
  — пионерлагерь,
  — Большой театр,
               а ещё в эти дни 27 и 28 июля Бернард Шоу
  — посетил больного Алексея Максимовича Горького,               
  — беседовал с красноармейцами в Октябрьских военных лагерях,               
  — знакомился с выставкой картин московских художников,
  — Обед с режиссером К.С. Станиславским в имении «Узкое»,
  — встреча за чашкой чая в Горках с вдовой Ленина — Крупской,               
  от визита к которой осталась под впечатлением даже леди Астор.
                *   *   * 
           28 июля 1931 г. вторник (1) — в СССР
                8 день пребывания Б. Шоу 
                *   *   * 
           29 июля 1931 г. среда (2) — в Москве
             9 день пребывания Б. Шоу в СССР.

  В этот день в Кремле состоялась встреча Б. Шоу и его спутников со Сталиным.
 Обычно иностранцам Сталин уделял не очень много времени минут. Но в данном
 случае Сталин провел в беседе с Б. Шоу два часа двадцать минут.

  «Вершиной нашей поездки была беседа со Сталиным. Часовой в Кремле, который
 спросил нас, кто мы такие, был единственным солдатом, которого я видел в
 России. Сталин играл свою роль с совершенством, принял нас как старых друзей
 и дал нам наговориться вволю, прежде чем скромно позволил себе высказаться.
 Наша группа состояла из лорда и леди Астор, Фила Керра (покойного маркиза
 Лотиана) и меня. Присутствовали Литвинов и еще несколько русских. По пути в
 кабинет мы прошли три или четыре комнаты. В каждой из них за письменным
 столом сидел чиновник. Как мы догадывались, в ящике письменного стола он
 держал наготове пистолет.
 Беседа началась с яростной атаки леди Астор, которая сказала, что большевики
 не умеют обращаться с детьми. Сталин на мгновение опешил, а потом сказал с
 презрительным жестом: «В Англии вы БЬЕТЕ детей».

 Леди Астор с живостью ответила ему на это буквально следующее — чтоб он не
 болтал ерунды, а послал какую-нибудь толковую женщину в Лондон, чтобы ей
 показали в лагере Маргарет Макмиллан в Дептфорде, как надо воспитывать, и
 одевать, и учить пятилетних детей. Сталин тут же сделал пометку в своем
 блокноте. Мы сочли это простым знаком вежливости. Однако едва мы успели
 вернуться, как прибыла толковая женщина, а с ней полдесятка других, жаждущих
 перенять опыт. Их приняли в Дептфорде, на который Асторы щедро ассигновали
 свои средства…»
               
 Сталин дал понять, что нет нужды говорить с ним о России, потому что, учитывая
 его положение, чтобы он ни сказал, это будет принято как предвзятость. А потому
 он воспользовался возможностью поговорить об Англии. Он говорил о
 трех личностях – Кромвеле, Чемберлене и Черчилле.
 Кромвель, казнивший короля и создавший республику, кажется, был его любимцем.
 Он все время его цитировал, вспоминая цитату “На бога надейся , но порох держи
 сухим”, хотя первая часть этого высказывания вряд ли его занимала.
 От Кромвеля он перешел к Чемберлену и Черчиллю, их враждебности к Советскому Союзу.

 Шоу пытался убедить Сталина не быть таким пристрастным к Черчиллю, убеждая, что
 тот уже – отживший политик. Сталин, напротив, был о нем высокого мнения и верил
 в то, что Черчилль намеренно разжигает войну против Советов.
 «Ни один интеллигентный человек не поверит тем глупостям о Советском Союзе,
 которые говорит Черчиль”, - сказал Сталин.
 Шоу ответил: «Возможно, Черчиль – не интеллигентный человек» и предложил
 пригласить Черчилля в Россию, чтобы тот “спустил пар”.               
 С этим предложением Сталин, похоже, согласился, хотя и считал Черчилля ярым врагом СССР...               

 Во время него мирную беседу прервал вопрос, который задала леди Астор:
  «Когда вы, господин Сталин, прекратите убивать собственных подданных?».
 Переводчик почти потерял сознание. Возникла пауза.            Но товарищ Сталин
 потребовал точно перевести ему фразу миссис Астор. Переводчик повиновался.
 Сталин ничего не нашёл лучше, чем ответить:
      «В нашей стране идёт борьба с нарушителями Конституции.               
      Мир наступит, когда нарушения прекратятся».    
      
            И еще один вариант этого вопроса:
  «Леди Астор с места в карьер спросила Сталина: «Зачем вы уничтожили столько
  русских? Когда вы перестанете убивать людей?». По разным мемуарам, Сталин на
  это ответил: «Мы строим новую страну, поэтому вынуждены уничтожать враждебные
  классы... Враждебные классы не могут уничтожить сами себя. Надеюсь, применение
  таких жёстких мер к политическим заключённым отпадёт в скором времени, когда
  это больше не понадобится». 
 
            На Б. Шоу Сталин произвел очень хорошее впечатление:
 «Я ожидал увидеть русского рабочего, а увидел грузинского джентльмена. Он не
 только сам был прост, но и сумел сделать так, чтобы и нам было с ним просто. У
 него хорошее чувство юмора. Он вовсе не злой, но и не легковерный».
 Б. Шоу: «Сталин не похож на диктаторов своим неудержимым чувством юмора.
 Он — не русский, а грузин, привлекательный, с красивыми карими глазами, по
 которым можно узнать представителя его народа. Он странным образом похож и на
 папу римского, и на фельдмаршала. Я бы назвал его побочным сыном кардинала,
 угодившим в солдаты. Его манеры я бы счёл безукоризненными, если он хотя бы
 немного постарался скрыть от нас, как мы его забавляем. Вначале он дал нам
 выговориться. Потом спросил, нельзя ли и ему ввернуть словечко... Вскоре Сталин
 погрузился в безоглядное веселье».
                *     *   
 Вечером 29 июля 1931 г. - на прощальном ужине Луначарский заявил, что за девять
 дней посещений Шоу понял больше, чем некоторые иностранцы за девять месяцев.
                *   *   * 
          30 июля 1931 г. четверг (3) — в Москве
            последний день пребывания Б. Шоу
         
            Шоу так подытожил свою поездку по СССР:
 «Я уезжаю из государства надежды и возвращаюсь в наши западные страны — страны
 отчаяния... Для меня, старого человека, составляет глубокое утешение, сходя в
 могилу, знать, что мировая цивилизация будет спасена... Здесь, в России, я
 убедился, что новая коммунистическая система способна вывести человечество из
  современного кризиса и спасти его от полной анархии и гибели».
                *   *   * 
         31 июля 1931 г. пятница (4) — в МХАТ и М.А.Б
           — Дополнения в договору от 1930.11.25   
        Оригинал, (ИРЛИ (ПД) Ф.369 Оп 1, Ед.хр. 199.05)
                *    *    
             М.А.Б. работает над пьесой «Адам и Ева»

 Пьесе своей автор предпослал цитату из произведения „Боевые газы":
 „Участь смельчаков, считавших, что газа бояться нечего,
 всегда была одинакова — смерть!"
 И тут же, чтобы смягчить тяжелое впечатление, привел и другую,               
 мирную цитату из Библии:
  „…и не буду больше поражать всего живущего, как я сделал…               
  Впредь во все дни сеяние и жатва не прекратятся…» — ( Л.Е.Б.-М)   
               
                *    *   
  В это время летом М.А.Б. встречается неоднократно с Е. Замятиным.

 В одну из таких встечь они вместе с С.А. Ермолинским пошли в парк культуры
 и там Е. Замятин прочитал письмо М.А.Б. Сталину (очевидно то, которое было
 перед звонком) и сказал: 

  «Вы совершили ошибку — поэтому Вам и отказано, — говорил Замятин.
 — Вы неправильно построили свое письмо — пустились в рассуждения о революции и
 эволюции, о сатире!.. А между тем надо было написать четко и ясно — что Вы
 просите Вас выпустить — и точка! Нет, я напишу правильное письмо!»

   На М.А.Б. произвело сильное впечатление когда Замятин при содействии
      Горького получил вскоре положительный ответ на свое письмо.
               
                *  *  *  *  * 
                АВГУСТ 1931

         1 августа 1931 г. суббота (5) — в Москве
 в Парке культуры и отдыха открылась «Антиимпериалистическая выставка».
 Среди 476 работ 175 участников экспонировались произведения:
 Самуила Адливанкина, Фёдора Богородского, Сергея Герасимова, Александра Дейнеки,      
                Александра Осмёркина и других художников.

 В Москве открылась Выставка работ художников, командированных в районы
            индустриального и колхозного строительства
                *   *   * 
        2 августа 1931 г. воскесенье (1) — Постановление ЦК ВКП(б)-               
    «О темпах дальнейшей коллективизации и задачах укрепления колхозов»
                *   *   * 
  4 августа 1931 г. вторник (3) — В.Е. Вольф пишет Булгакову,
  что 20-го вернется в Ленинград, сговорится о его приезде
       «и будем запоем читать пьесу». — (513 В.1988)
                *    *   
       В этот день 4 августа 1931 г. — в Москве
             в газете опубликована заметка:               
 « Лондон 4. Второго августа Бернард Шоу прибыл в Англию.
  Знаменитый английский писатель сказал представителям печати:
  — Сейчас не более, чем когда либо убежден, что был прав, когда
  предупреждал капиталистические страны в том, что они должны
  принять русские методы, если они хотят избежать краха. Я понятия
  не имел насколько далеко Россия ушла. Мы шатаемся, мы приближаемся
  к краху. Мы можем преодолеть наши затруднения, но только в том
  случае, если последуем примеру России. В России все обстоит хорошо,
  у нас неправильно.
                *   *   * 
    12 августа 1931 г. среда (1) — Вересаев письмо М.А.Б:
 «Получил Ваше письмо — и не из слов Ваших, а из самого письма почувствовал,
 как Вы тяжело больны и как у Вас все смято на душе. И для меня совершенно
 несомненно, что одна из причин Вашей тяжелой душевной угнетенности —
 в этом воздержании от писания». — (467 Ч)
          Оригинал, ИРЛИ (ПД) Ф.369 Оп 1, Ед.хр. 230.
                *   *   *
       С 14 по 28 августа 1931 г. — Успенский пост (14 дней).
                *   *   *
   19 августа 1931 г. среда (3) — Преображение Господне.
                *   *   * 
  20 августа 1931 г. четверг (4) — день рождения Николая Афанасьевича Булгакова
 (брата М.А.Б.) — 33 года. Живет в Париже, работает с профессором Фелисом дЭртелем.
                *     *
     В этот день 20 августа 1931 г. — день рождения
 Веры Афанасьевны Вавыдовой - Булгаковой (сестра М.А.Б.) — 39 лет.
       Живет в Москве вместе с мужем Н.Н. Давыдовым               
                *   *   * 
       22 августа 1931 г. суббота (1) — М.А.Б.
     закончил писать пьесу «Адам и Ева» — (470 Ч)
                *   *   * 
       26 августа 1931 г. среда (5) — М.А.Б.
  едит в Ленинград; заключает договор с Большим драматическим театром
     на инсценировку «Войны и мира» Л.Н. Толстого
                *   *   * 
  28 августа 1931 г. пятница (2)— Успение Пресвятой Богородицы. 
                *   *   * 
  29 августа 1931 г. суббота (3) — И.А.Б. письмо из Парижа М.А.Б.
 
 «Работаю сейчас музыкантом на балалайке, в качестве оркестранта и      
  солиста. Я... женат, у меня дочка — Ира. Ей сейчас скоро 7 лет.
  О тебе мои все хорошо осведомлены и любят тебя, как родного, радуются    
  твоими радостями, болеют твоею болью. У меня есть многое о тебе, что
  храню бережно и с любовью. Если хочешь, я могу прислать тебе ряд
  фотографий — наших и колониальной выставки, где мы снимали и снимались.               
  Я на ней в данное время работаю. »
                *   *   * 
  30 августа 1931 г. воскресенье (4) — М.А.Б. письмо К. Станиславскому — (470 Ч)
 
   М.А.Б. объясняется в письме относительно того, почему не принес новую пьесу в 
   свой театр, — в договорах с МХАТом всегда присутствовал пункт о том, что в
   случае запрещения пьесы автор обязан вернуть аванс:

  «Я вечно под угрозой запрещения. Немыслимый пункт! <...>
  Повторяю: железная необходимость руководит теперь моими договорами». — (513 В.1988)

          Дорогой Константин Сергеевич!
  Весною я получил предложение от одного из Ленинградских Театров
  (Красный Театр Госнардома) написать для него пьесу на тему о
  будущей войне. Театр дал мне возможность разработать эту тему по
  моему желанию, не стесняя меня никакими рамками.
  Я написал 4-х актную пьесу «Адам и Ева».
  Совершенно железная необходимость заставила меня предоставить эту
  пьесу театру имени Вахтангова в Москве, который срочно заключил
  со мною договор, не меняя ни одной буквы из пьесы.
  Я очень жалел, что пьеса не пошла в Художественном театре.
  Этому был ряд причин, и притом неодолимых: нет никаких сомнений
  в том, что МХТ не заключил бы со мной договора вслепую, не зная
  пьесы, пришлось бы вести переговоры осенью, а я физической 
  возможности не имел ждать до осени. Но кроме этого — в договорах
  МХАТ существует твердо принятый вообще тяжелый, а для меня ужасный
  пункт о том, что в случае запрещения пьесы автор обязан вернуть
  аванс (я так уже возвращаю тысячу рублей за «Бег»).
  Я вечно под угрозой запрещения. Немыслимый пункт! Кроме того МХТ
  дает только аванс в счет будущих авторских, а не деньги за право
  постановки, а мне, обремененному за время моего запрещения авансами,
  уж и немыслимо их брать.
  Вот почему пьеса срочно ушла в Театр Вахтангова.
  Недавно, во время моих переговоров с Большим Драматическим Театром
  в Ленинграде, я, связанный с ним давними отношениями, согласился,
  опять-таки срочно, написать для них пьесу по роману Л. Толстого
  «Война и мир»(472).
  Сообщаю Вам об этом, Константин Сергеевич. Если только у Вас есть
  желание включить «Войну и мир» в план работ Художественною театра,
  я был бы бесконечно рад предоставить ее Вам.
  Было бы желательно, если бы Вы в срочном порядке поставили бы вопрос
  о заключении договора на «Войну н мир».
  Повторяю: железная необходимость теперь руководит моими договорами.
  Считаю долгом сообщить, что пришлось при заключении договора с
  Ленинградом дать Большому Драматическому Театру право премьеры.
  Ничего не мог поделать!
  Но я лично полагаю, что беды от этого никакой нет.
  Любящий и уважающий Вас               
             М. Булгаков.
  P. S. Извините за спешное и с помарками письмо ; Евгений Васильевич
   уезжает к Вам.
             М. Булгаков.

    Опубликовано в «Булгаков Михаил. Дневник. Письма. 1914;1940». М., СП, 1997.               
    Печатается и датируется по указанному изданию.
    (музей МХАТа, КС, № 7415).
                *   *   * 
        В начале сентября договор заключен и с МХАТом,               
            24 сентября стал работать над пьесой.
                *   *   * 
         30 августа 1931 г. воскресенье (4) — в МХАТе
   — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
                написала ему в Берлин в письме:
 
   « Милый Владимир Иванович! 
  Вот я и на работе. Вчера был съезд, нельзя сказать, чтоб оживленный: народ
  приходил и уходил, да и то далеко не все. Сегодня начались репетиции, однако
  в коридорах было опять-таки тихо, в буфете тоже.

  Расписания сегодняшних репетиций мне не прислали, видимо, не успели
  приготовить достаточное количество в первый день работы реп. конторы,
  завтрашнее же расписание посылаю Вам для введения Вас в курс работ.

  Я приехала в Москву 23-го, и только тогда мне вручили Ваше письмо от 7 августа. 
  Принес его на вокзал встречавший меня театральный курьер. Я стала было корить 
  Рипси, почему она мне его не переслала, но она уверяла, что, бывая ежедневно
  в театре, не видела, чтоб на мое имя было получено от Вас письмо. Отвечая на 
  это письмо, сообщаю, что деньги Ольге Ап. посланы Рипсой тотчас же по
  получении ею от Вас письма с распоряжением.
  Сегодня начались репетиции, однако в коридорах было опять-таки тихо, в буфете
  тоже.
 [...] Приехав 23-го, я тотчас же уехала на дачу к знакомым и вернулась только
  28-го, чтоб встретить возвращавшихся отдельно от меня из Лебедяни сестру и ее
  семью, а 29-го впервые пришла в театр. И без всякого удовольствия: 23-го, в
  день приезда из Лебедяни, я говорила по телефону с М.С., настроение его было
  удручающее.
  Он говорил мне, что собирается Вам написать обо всех делах – о К.С. главным   
  образом, и своем уходе, и хотел по этому поводу встретиться со мной через
  день, но потом отменил это и написал Вам письмо, прислав его ко мне на   
  квартиру, с просьбой “проверить адрес, но, в случае ошибки в нем, не вскрывать   
  конверт для замены его другим, а переправить на этом самом конверте”. Я так и 
  сделала. В дальнейшем вот что я знаю о М.С. У него были беседы с некоторыми
  из наших актеров – и всегда на одну и ту же тему о необходимости уйти по воле
  и настояниям К.С.

  В театр на работу ему идти не хотелось, он, вероятно, готов был сказаться   
  больным, как вдруг заболел действительно, и очень неприятно. У него ангина
  с нарывом в горле, как это было с ним ровно год назад.

  Переносит он ее тяжко, при этом он совсем один, жена возвращается с юга
  только завтра. При нем дежурит сестра милосердия, как я поняла, но независимо
  от этого сегодня встал вопрос о необходимости поместить его в больницу.
  Решение этого вопроса оставлено до завтра. 

  К.С. в Узком. Предполагалось, что он останется там до 31-го; говорят,
  теперь еще отодвигается срок его возвращения на сентябрь.
  Он чувствует себя средне, недавно к нему возили врача, т.к. он жаловался на
  желудок и сердце. Но врач нашел, что все благополучно (это Юрий Чистяков, кот.
  был с ним за границей), что ему не хватает тренировки в ходьбе.
  Он совсем почти не ходит в Узком (кажется, это по совету Шервинского) и все
  время лежит в парке, на шезлонге. Там же и принимает пищу, там же принимает и
  посетителей.

  Мне говорили, что весной до Узкого он выглядел лучше, был розовее и крепче.
  Он выслушивает доклады по театральным делам, в связи с близким началом сезона,
  у него уже раз был Калужский, сегодня он снова поехал туда с Сахновским. 

  Возвращаюсь к М.С. Все решительно и упорно говорят об его уходе, так же как
  и он говорил мне, но приказа об этом до сих пор нет.

  В театре поэтому какое-то несобранное настроение. Какие-то вопросы решаются 
  Сахновским, Калужским и Никитиным, но последний, как говорят, тоже скоро
  уходит и вряд ли сильно заинтересован делами.

  Говорят много и о будто бы решенном переводе театра на то же положение,
  в каком находится театр Ел. Конст., но опять-таки официальных сведений об
  этом нет1. Кандидатом на пост директора в наш театр называют Рич. Витольд.,
  это идет от М.С.2.
   В общем, у меня от начала работ самое сумбурное впечатление.

  Не могу уловить ни общих настроений, ни желаний – ничего. В смысле планов
  работ по новым постановкам сейчас все считается так, как это решено было   
  весной, т.е. что “Страх” идет в первую очередь, но уже кто-то толкует, что
  будто бы Вы не скоро приедете и, может быть, придется переставить очередь
  пьес. Повторяю, все ужасно расплывчато, ужасно неопределенно. ,

  Мих. Аф. по заказу одного ленинградского театра написал пьесу на тему
  о будущей войне3.
  В Москве он читал ее у вахтанговцев, которые заключили с ним договор еще
  тогда, когда не знали ни строчки из нее. До заключения договора он написал
  письмо Маркову, что пишет пьесу, но, как и ожидал, не получил на это скорого
  ответа, а когда и получил ответ, то он был не устраивающий его, т.е. что
  надо ждать осени и тогда переговорить, примет ли театр написанную им пьесу.
  Он ничуть не обижался на такую осторожность с ним и предвидел ее без всякого   
  ехидства, попросту зная всю ситуацию. Но деньги ему нужны были до зарезу,
  и он подписал договор с вахтанговцами. Теперь к нему обращается ряд
  претензий, почему он, работник театра, не познакомив театр со своей новой
  работой, отдал ее в другой театр. Я думаю, что это излишняя жадность –   
  требовать, чтоб он все пьесы сначала предлагал нам, тем более что вряд ли бы
  театр смог поставить в один сезон две его пьесы, а одна уж в плане есть – 
  “Души”4.
  Афиногенов на днях ушел в плаванье из Ленинградского порта на одном из судов.   
  Вероятно, потом будет соответствующая пьеса. Марков получил Ваше письмо о 
  “Тартюфе”5, просил меня выписать от Лозинского еще один экземпляр для
  штудирования им и Мордвиновым.»  […] Из “стариков” в театре видела только
  Вишневского. Очень плоха Раевская, ее состояние таково, что ее не хотят
  оставлять в Донской больнице и предлагают перевести ее на Канатчикову дачу,
  где условия жизни гораздо хуже6.

  Милый Владимир Иванович, как только окунусь сильнее в нашу театральную жизнь,
  я напишу Вам не такое расплывчатое письмо.
  Шлю сердечный привет Вам, милой моей Екатерине Николаевне и Мише. Какие же у   
  Вас планы, когда Вы вернетесь? Об этом спрашивают решительно все.» — (Б. Письма 202)               
                *   *   * 
  31 августа 1931 г. понедельник (5) — И.А.Б. письмо М.А.Б в Москву. 

  « ..рассказал, что он выступает в оркестре балалаечником и солистом, сообщил
  о своей встрече с Николаем, которого наконец-то, впервые за 10 лет, увидел
  вновь (по его приглашению дедушка вместе с женой и дочерью переехали в Кламар
  под Парижем). Также поведал о женитьбе на Наталье, моей бабушке, и о дочери
  Ирине, моей маме. — (внучка И.А.Б.)
                *   *   * 
        М.А.Б. вызвали на военную конференцию, как врача запаса.
                *   *   * 
  «В Киеве в это время была введена карточная система. И чтобы кормить семью,               
 мама никогда не ела на работе обед, который она получала на заводе «Большевик»,
 а привозила его домой для свекрови и меня. Иногда я сама приходила к маме на
 завод обедать, мне запомнились ложки заводской столовой, в которых во избежание               
 их кражи были просверлены отверстия. Эти ложки выдавали на входе в столовую               
 — в дверях, а на выходе — забирали.
 Кроме того, мама, помимо основной работы на заводе «Большевик», давала частные
 уроки музыки и работала музыкальным работником в детском саду.» - (дочь В.А.Б — И. Карум)               
               На Украине в это время голод.

                *  *  *  *  * 
                СЕНТЯБРЬ 1931
                М.А.Б.
  — Чтение пьесы «Адам и Ева» дирекции Красного театра и позже, в Москве,               
  в Театре им. Евг. Вахтангова. В обоих театрах эта пьеса не была принята.
                *   *   *
 В начале осени 1931 г. — М.А.Б. читает дирекции Ленинградского «Красного театра»
 пьесу Адам и Ева, которая была сразу отвергнута. — (471 Ч) 
 
  «К великому общему огорчению, ставить ее театр не мог. Кажется, меньше всех
  был расстроен автор». Булгаков умел владеть собой. В нашей беседе 1974 года   
  Е.М. Шереметьева дополнила эти воспоминания: «После чтения Вольф — он был тогда
  единственный партийный в руководстве театра — сказал нам: «Ее нельзя ставить —
  из нее следует, что революцию сделала интеллигенция!». — (514 В.1988)
                *   *   * 
               В сентябре 1931 г. — М.А.Б.
       читает пьесу «Адам и Ева» в театре Вахтангова
 (по воспоминаниям Л. Е. Белозерской), в присутствии начальника
 Военно-Воздушных сил Алксниса: «Тот сказал, что ставить эту пьесу нельзя,               
  т. к. по ходу действия погибает Ленинград». — (471 Ч)
                *   *   * 
  В начале сентября 1931 г. — М.А.Б. подписал Договор с БДТ на инсценировку
   «Война и мир» Толстого.— (470 Ч)
                *    *   *
           2 сентября 1931 г. среда (2) — в Москве в  МХАТ 
  — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
                написала ему в Берлин в письме (№2)
 
  «Милый Владимир Иванович! 
    Вчера открылся сезон
 Спектакль прошел очень хорошо. Участники мне говорили, что разве на премьере
 да в первые представления шел так “Хлеб”. Ждали, что сегодня, как водится,
 спектакль будет пониженный, а это неприятно, т.к. сегодня смотрит М.Горький.
 Еще не было антракта, так что о нем ничего не могу Вам написать. После
 антракта спущусь вниз и узнаю, не было ли уже разговоров о пьесе. С ним
 приехал Генрих Григ., Ал-др Петр. и еще друзья – в ложе всего 9 человек.
 В антракте, конечно, будут в кабинете К.С. пить чай. Зрительный зал заново 
 выкрашен, положены новые дорожки в проходах (очень уж ярко зеленые), вчера 
 парадно дали много света в антрактах, так что театр выглядел принаряженным.
 Говорят, что очень чисто и славно отделали все закулисные уборные, но мне еще
 не довелось их обежать и посмотреть. За кухней устроена комната для обедов,
 и в чайном буфете обед не подают, только чай. Хотят избежать кухонного запаха
 в коридорах театра. Это вообще приятно, но помещение для обеда – отвратительно,
 хуже всякой пивной. И даже уж теперь, при начале сезона грязно. Так что
 обедать там противно. Уверяю Вас, что общественная столовая в Лебедяни, в
 которой мы покупали очень недурной сыр (а в магазинах сыра нет!), раз в пять
 чище и приятнее нашей столовой. И обеды плохие – в то время как решительно
 везде объявлен поход за лучшее питание и все общественные столовые улучшили
 свою “продукцию”. Я это знаю и по другим театрам, и по нашему дому, в котором
 с прошлого года налажено общественное питание и теперь доведено до прекрасных
 условий.

 Все надежды на Ал. Ал. Прокофьева, который распоряжением наркома (по ходатай-
 ству К.С.) возвращен на свое прежнее место. Сейчас же ни Прокофьева, ни Анны
 Петр. в театре нет, они ушли на другую работу. Вообще Анд. Серг. проявляет 
 максимум внимания к нам и нашим нуждам. Вчера Вас. Григ. был у него на приеме
 и привез ряд решений: мы освобождены от посылки бригады, т.к. в прошлом 
 выполнили и перевыполнили общественные нагрузки;

 ХПСовет пока собирать не надо, до решения по этому вопросу в Коллегии, куда
 на днях отправится Вас. Григ.

 Анд. С. сказал, что М.С. от нас взят, на работу не вернется, и что взамен его 
 подыскивается лицо, которое удовлетворит Вас и К.С. и будет авторитетно.


 Затем Анд. С. предложил подать наши соображения по промфинплану, т.е. о
 штатах, окладах, постройке мастерских и т.п. Вы писали ему? Он сказал, что
 Вы скоро возвращаетесь, Знает он это от Вас или сам так решил?

 М.С. болен до сих пор. [...] Наше художественное руководство (Сахновский,
 Калужский) испытывает большие трудности.

 Дисциплина все-таки расшатана, а продолжать политику М.С. и писать выговора,
 которые ни на кого не действуют, нет никакого смысла. Написали воззвание ко
 всем, успевшим нарушить дисциплину еще до начала сезона, воззвание общего
 характера, без упоминания имен, затем с каждым персонально поговорили. Будут
 ли от этого результаты – сказать трудно.

 Совсем изводит участие наших актеров в киносъемках летом. Ливанов не успел 
 досняться и сразу начал работу с просьбы отпустить его в Одессу. Дело дошло
 до К.С., т.к. худ. руководство не могло разрешить Ливанову отъезд, боясь
 плохого примера для других актеров.

 К.С. дал разрешение Ливанову на отъезд до 20/IX.

 Н.Баталов привез удостоверение, что ему необходимо полтора месяца пробыть на 
 Юге, т.к. московские климатические условия губительны для него. Тут же заявил, 
 что он должен еще с неделю сниматься в Одессе.

 А у нас в театре есть сведения, что ему вообще нужно в эти полтора месяца
 сниматься.

 На запрос туберкулезной санатории, хлопотавшей об отправке Баталова на юг, 
 получен ответ, что важно ему быть на юге, а будет ли он сниматься или не
 будет – не важно. Ясно, что все это Баталов заранее обговорил с доктором.

 Хмелев снимался все лето, сейчас в ужасном состоянии и просит отпуск на
 октябрь. И действительно, он так плохо себя чувствует, что все равно не
 сможет работать.

 Плохо здоровье Андровской, у нее какие-то женские недомогания, очень сильные. 
 Бендина собирается родить младенца – кажется, в ноябре.

 Сегодня заболел Яншин, сильная температура, так что под угрозой “Фигаро”
 5-го, дублер Бартоло – Станицын еще совсем не готов.

 Все эти сложности и трудности, конечно, сильно отзываются на работе.

 Из посылаемых репетиционных расписаний Вы видите, что пока идут только проверки 
 выпускаемых пьес текущего репертуара. До выпуска “Воскресения” и “Горячего
 сердца” Судаков “Страхом” заниматься не будет, разве небольшие занятия с
 Орловым и Вишневским (за Васил. Вас.)1.
 
 “Мертвые души” Сахновский мечтает прорепетировать и довести до того примерно
 состояния, в каком они были при показе Вам весной, и тогда показать К.С-чу.
 
 К.С. начал сильно говорить о возвращении в Москву, жалуется, что ему в Узком 
 холодно. Хотел переехать 3-го, но теперь, кажется, оставил за собой комнату
 до 6-го. Вероятно, позднее этого он уж там не останется.
 Прошли уже два антракта, а Горький о “Хлебе” ни звука. Впечатление такое, что
 ему мало нравится или не нравится.

 Он говорил с Марковым о современных драматургах. Ему очень нравится эрдманов-
 ский “Самоубийца”, он лансирует эту пьесу; спрашивал о “Мольере” и, узнав об
 его судьбе, просил прислать ему экземпляр. (Речь о пьесе М.А.Б. «Кабала
 святош».) Просьбу А. Горького передали М.А.Б.)
 
 Милый Владимир Иванович, со свойственным Рипси темпом – она вручила мне 
 оставленные Вами для меня карты только вчера. Хотя я ее спрашивала о них
 тотчас же после возвращения из Ленинграда. Но всегда находился предлог
 почему-то оттянуть передачу карт.
 
   Карты эти так красивы, так элегантны, что я не умею Вам выразить всего
 удовольствия моего иметь их. Когда я открыла пакет и увидела эту очарователь-
 ную Долорес на рубашке карты, я невольно вскрикнула: “Ах!” и, затаив дыхание
 от чудесного восторга, полетела показать карты сестре. Ел. Серг. благодарит
 Вас за присланный ей привет и тоже шлет Вам самые лучшие чувства и пожелания.
 Сегодня были у меня, около бюро, Лесли и Изралевский, спрашивали о Вас и очень
 просили от них послать Вам поклон, что я и исполняю.

 И от себя нежно приветствую Вас, милую Екатерину Николаевну и Мишу. Напишите
 же, когда Вас ждать. Мы так Вас ждем, все с большим и большим нетерпением.
— (Б. Письма 203) 
                *   *   * 
     4 сентября 1931 г.  пятница (4) — П.А. Марков написал П.П. Крючкову:

  «Посылаю Вам для Алексея Максимовича пьесу Булгакова «Кабала святош»             
  (о Мольере), с которой Алексей Максимович выразил желание познакомиться.
                *    *   *
          7 сентября 1931 г. понедельник (2) — в Москве в МХАТ 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
            написала ему в Берлин в письме (№3)
 
    Милый Владимир Иванович!
 Прежде всего пишу Вам просьбу Изралевского. Он все страдает о нотах из
 “У жизни в лапах” и просил меня обратиться к Вам с просьбой: не можете ли Вы, 
 будучи в Берлине, настоять, чтоб Леонидов раздобыл из рейнгардтовского театра 
 эти музейные экземпляры, которые были им тогда посланы. Какие ж у нас новости?

 Из неприятных – Ник. Аф. на репетиции “Фигаро” так неудачно схватился рукой
 за декорацию, что сломал основную фалангу одного из пальцев на левой руке. 
 Сначала он думал, что это ушиб, но рентген показал перелом кости. На спектакль
 “Фигаро” назначен был 5-го Хмелев, а следующий спектакль уж привел к замене
 “Дядюшкина сна” “Нашей молодостью” (10-го), т.к. Хмелеву снова придется быть
 занятым в этот день в “Фигаро”. Ник. Аф., вероятно, будет вне работы недели
 две. “Фигаро” прошел довольно вяло. Были нелады со светом, и уж не по причине
 невнимательности техников, а в связи с недочетами в новой проводке. Возможно
 возвращение в театр Жильцова. За него просили старики (Леонидову, конечно, 
 хочется иметь запасного Лопахина, ведь Баталов отпущен на полтора месяца).
 Он уж был у Калужского (Жильцов), и предварительные переговоры с ним были. 
 Пробовался к нам артист Рижской драмы Токаржевич, но экзаменовавшая режиссер-
 ская коллегия нашла, что он не очень интересен для театра. Уже была читка одной
 пьесы – “Джой-стрит” (из жизни и политической борьбы в Англии) одного из рус-
 ских сценаристов по фамилии Зархи. Пьеса – не полностью, а с необходимой 
 переработкой – понравилась для Малой сцены.
  Конечно, решать будете Вы и К.С., пока слушала пьесу только режиссура. Один
 из бывших работников Реперткома Равич предложил сценарий замышляемой им пьесы
 “Чай”, как он уверяет – чрезвычайно актуальной.

  Так как договор с ним театр ни к чему не обязывает, то с ним и вступили в
 договорные отношения.
  Заключается договор с Булгаковым на инсценировку “Войны и мира”, по
 распоряжению К.С. Писала ли я Вам, что Булгаков написал новую пьесу “Адам и
 Ева” для ленинградского Красного театра. В Москве он ее отдал Театру им.
 Вахтангова. Пьеса очень хорошая. К.С. был, кажется, недоволен, что в свое
 время театр не поинтересовался этой работой, о которой Булгаков – правда, в 
 начале своей работы и поэтому довольно глухо – написал Маркову в Ленинград.
 Марков тогда сообщил об этом М. С-чу, но энтузиазма не встретил.

 Сегодня объявился еще один новый для МХТ автор – Вл.Блюм прислал нам свою
 пьесу. Кроме того, Анат. Вас., написавший пьесу с Дейчем о революции в
 Испании, тоже прислал нам экземпляр1. Пьесу читали Марков и Сахновский, теперь
 ее затребовал К.С. Пьеса, как говорят, слабовата. М.Горький так до конца и не
 выявил своего отношения к “Хлебу”, сказал как-то глухо: пьеса, конечно, нужная.
 И очень усиленно хвалил исполнение. После спектакля его попросили прийти на
 сцену, актеры очень хотели его видеть. Его встретили аплодисментами. Застрявшая
 в зрительном зале публика услышала аплодисменты, поняла, в чем дело, начались
 аплодисменты в зрительном зале, и в конце концов дали занавес, чтоб публика
 могла приветствовать Ал. Макс. Конечно, автор пьесы был тут же.

 Посылаю Вам репетиции. Как видите, все то же повторение выпускаемых пьес
 текущего репертуара.
 Примерно с 11-го в репетиции войдут “Страх”, “Мертвые души” и “Дерзость”.

  Милый Владимир Иванович, пишу как-то отрывисто и нелепо. Это потому, что все
 эти дни при довольно сильной простуде я все-таки ходила в театр ежедневно, да
 еще, кроме того, взяла громадную частную спешную работу, так что стучала до 
 полного изнеможения. Но зато заработаю деньги, это приятно.

 Положение в театре и вокруг театра все то же. Те же слухи, та же неопределен-
 ность. К.С. еще в Узком, и пока неизвестно, когда он вернется. Дни стоят 
 солнечные и очень теплые, так что ему там хорошо. Вчера я навестила М.С.,
 который еще не выходит, но ходит по комнате в пижаме. Так как при мне были
 еще посторонние, никаких жгучих вопросов мы не задевали. М.С. интересовался 
 Вашим приездом и вообще вестями от Вас. Он сказал мне, что хотел бы со мной
 посидеть и потолковать, и мы решили, что он как-нибудь по телефону снова
 условится о нашей встрече. Он очень слаб и, вероятно, должен будет уехать в
 Кисловодск (снова!), чтоб подлечить сердце.

 Милый Владимир Иванович, Вы мне прислали справку о Бертенсоне, и я все не
 собралась Вас запросить, как мне с ней быть. Сегодня я получила письмо от
 Серг. Льв. и поняла, что он рассчитывал, что Вы дадите эту справку в
 полпредство, чтоб ее там засвидетельствовали. Тогда это будет тот документ,
 который будет мне здесь чрезвычайно полезен при дальнейшем получении его
 авторских. Поэтому я пересылаю Вам снова эту справку и прошу Вас поручить
 кому-либо (может быть, Миша это сделает) получить из полпредства заверенную
 справку по тексту, написанному Сергеем Львовичем в этой справке.

 Милый Владимир Иванович, до того устала сегодня от стукотни на машинке, что
 с трудом собираю мысли. И поздно очень, спектакль уже кончился. Я Вам скоро
 опять напишу, и тогда, обещаю Вам, письмо будет гораздо толковее. Ваши письма
 Маркову и Мордвинову (или не Мордвинову? – о Гальперине, словом) все дошли и
 вызвали здесь громадный интерес. Вероятно, то письмо, что Гальперин просил
 меня переслать Вам, явилось как раз ответом на Ваше письмо.

  Милый Владимир Иванович, всего, всего хорошего желаю Вам, дорогой Екатерине 
 Николаевне и Мише.» — (Б. Письма 204)               
                *   *   * 
      10 сентября 1931 г. четверг (5) — М.А.Б.
  разговаривал по телефону с В. Вересаевым. В разговоре упоминался литературный   
  критик Мизаил Гаврилович Майзель., критически оценивавший произведения М.А.Б.
   
  В этом 1931 году издана его книга «Краткий очерк современной русской литературы»  ГИХЛ.
  Через некоторое время после этого разговора М.А.Б. послал (передал )
  эту книгу В.В. Вересаеву со своим письменным на ней комментарием:
   
  «Дорогой Викентий Викентьевич, с оказией передаю Вам опус
  (к ночи помянутого — 10/IX) персонажа, о коем мною уже получены
   многочисленные аттестации, траурнее одна другой. Внешне:
   открытое лицо, работа „под б...а“, в настоящее время
   крейсирует по Москве. Меня уверяют, что есть надежда, что его
   догонит в один прекрасный момент государственный корвет, и
   тогда флибустьер пойдет ко дну в два счета. Да и черт с ним,
   с флибустьером! Дело в том, что же делать дальше?
                Ваш Михаил Булгаков».
 
    Эта книга с автографом М.А. Булгакова продана 9 февраля 2023 года
    на аукционе Лит. Фонда (аукцион 461 лот 216) за 1 300 000 руб.
                *   *   * 
   11 сентября 1931 г. пятница (1) — Усекновение главы Иоанна Предтечи. 
                *    *   *
          12 сентября 1931 г. суббота (2) — в Москве в МХАТ 
  — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
             написала ему в Берлин в письме (№4)
   
      « Милый Владимир Иванович!
  Вот уже пятый день, что я сижу дома из-за гриппа.
 Никакой особенной болезни нет, температуры большой тоже не было, сейчас уж
 совсем нормальная, но самочувствие отвратительное было, теперь опять-таки
 лучше. Я было собиралась сегодня уж пойти на службу, но не только напустились
 на меня театральные друзья с советами высидеть дома как следует, но даже Рипси
 вчера вечером звонила по распоряжению К.С. о запрете мне являться в театр.
   К.С. считает, что лучше сейчас хорошенько отделаться от насморка, кашля и
 недомогания, а потом войти в работу – ко времени его прихода в театр и затем
 ожидающегося Вашего приезда.

 Вчера днем К.С. позвонил мне по телефону, ему стало известно, что у меня есть
 сравнительно недавнее от Вас письмо. Все ведь теперь вертится вокруг репетиций
 “Страха”.

 Как мне сказал Марков (все это произошло уж во время моего сидения дома),
 приехал Афиногенов и впал в волнение, узнав, что срок Вашего приезда еще
 Вами не определен.

 И по Вашему письму ко мне скорее выходило, что Вы задержитесь именно теперь в 
 Берлине, чтоб не уезжать зимой из Москвы. Но вчера вечером уж распространился
 слух, что Мордвинов получил от Вас письмо, что Вы возвращаетесь 18-го.

 Это сразу всех окрылило. Но еще до последнего этого известия К.С. назначил на 
 сегодня встречу у себя Афиногенова, Леонидова и Калужского по поводу планов о
 репетициях “Страха”.

 К.С. переехал из Узкого в Москву 10-го. Он чувствует себя довольно хорошо,
 только устал от переезда.   
 Но, как видите, сегодня у него уже собирается народ по делам. Голос его вчера
 в телефон был живой, крепкий.

 Ни с М.С., ни о нем не слышала ничего кроме того, что он выехал (кажется,
 вчера) из дома, стало быть, начал выходить на воздух, с Никитиным в Наркомпрос.
 Но у кого он там был и по какому поводу – не знаю. Никитин переживает массу
 драм из-за отношения к себе К.С., впадает в истерику иногда и, как мне извест-
 но, ведет определенные переговоры с Данкманом о переходе в ГОМЭЦ (объединение
 музыки, эстрады и цирка).
 Он, конечно, знает вообще отношение к себе со стороны К.С., а тут еще К.С. на
 запрос Наркомпроса о выделении ответственного лица по промфинплану сообщил,
 что он сам, К.С., является ответственным за выполнение и проведение его, а
 составление он поручит соответствующим служащим.

 После того что Вас. Мих. при М.С. был у нас царь и бог, вплоть до замдиректора,
 такое снижение показалось ему чересчур обидным.

 Кроме того, К.С. дал распоряжение о том, чтоб его ставили в известность о всех
 поступающих в театр и выходящих из театра важных бумагах.
 Это опять-таки было единственно в ведении Вас. Мих.
 Вот он и изошелся в жалобах и неудовольствиях в беседах с Сахн. и Калужским.
 Еще до отъезда К.С. из Узкого к нему ездили Сахн. и Кал. по вопросу о новых
 окладах.
 Вероятно, окончательное разрешение этот вопрос получит при Вашем возвращении,
 если Вы действительно скоро приезжаете.

 Я не знаю, впрочем, может быть, этот вопрос имеет свой срок, к которому список
 окладов должен быть утвержден.
 Насколько я знаю, повышаются все оклады, и “стариковские” тоже. “Старики”-
 премьеры получат по 150 руб. прибавки, самые низкие, стажерские оклады с 60 руб. 
 повышаются до 100 руб., среди середняков есть некоторые, которые получат сразу
 большое повышение (фамилий не знаю, слышала только, что некоторые, приближа-
 ющиеся к середнякам, будут сильно повышены). В общем, повышение окладов 
 составляет от 40 до 60% против настоящих окладов.
 В конечном счете, это не бог весть как блистательно: во-первых, жизнь дорожает 
 непомерно, что заметно даже в отношении государственных цен; во-вторых, в
 других театрах, говорят, оклады низшие повышаются даже на 100%. Так, например,
 проведено в Ленинграде, в Александринском театре. Там, например, все, кто 
 получал до 125 руб., переведены на оклад 250, а оклады более высокие увеличены 
 не вдвое, но ощутительно. Там наш Азанчевский, получавший до сих пор 275 руб., 
 теперь получает 450. А вряд ли наши середняки будут так высоко подтянуты. Я
 очень жалею, что из-за моего сидения дома я не могу послать Вам репетиционные 
 расписания. Как мне сказал по телефону Калужский, “Страх” он включает в
 репетиции с 11-го, а “Мертвые” начнутся 17-го.

 Вчера в первый раз прошло “Воскресение”. Говорят, очень хорошо, это были
 сведения по телефону, во время спектакля, без особых подробностей. Погода у
 нас стоит большей частью хорошая. Дождливые дни редки, все больше прекрасные
 солнечные дни золотой осени.

 Да, пришел в театр и принял бразды правления Ал. Ал. Прокофьев. Говорят, сразу
 заметно стало улучшение буфета. Оказывается, та гадкая столовка, которую я Вам
 бранила, временная. Отделывается где-то внизу за кухней новое помещение для
 столовой. Надо думать, что Ал. Ал. в грязь лицом не ударит и великолепно
 наладит дело нашего питания. Очень приятный буфет устроен сейчас за кулисами, 
 взамен того, отвратительного, что был в прошлом году в одной из комнат квартиры 
 Фессинга. Теперь закулисный буфет устроен в том помещении, что было отделено в
 зале К.О. под “уголок-читальню”. Там стоят чистые столики, штук 10, на каждом – 
 цветы. Все бело, аккуратно. Еда, конечно, скромная, но приятно, что она
 происходит в такой чистой обстановке.

 Пьесу Бертенсона я переписываю и думаю, что сегодня кончу. Мне кажется, что
 она вряд ли будет здесь принята с интересом1. Она, по-моему, суха, нет в ней
 настоящего сценического нерва. Но кто меня поразил – это Серг. Львович с его
 русским языком. Он уж забывает язык, это чувствуется, некоторые обороты явно
 не русские! Завтра я передам пьесу для чтения Маркову, и если у нас она не
 встретит интереса, посоветуюсь с ним, куда ее продвинуть дальше. Во всяком
 случае, сделаю все возможное, чтоб помочь в этом деле Сергею Львовичу.

 До скорого свидания, милый Владимир Иванович. Сердечный привет Ек. Ник. и
 Мише. Очень, очень жду Вас, скучаю без Вас сильно.
 Да, это я так рассеянно просмотрела адрес Женевы (без Женевы) на письме М.С.
 Он меня обозлил своим страхом, что я распечатаю и прочту письмо.
 Я бы нисколько не огорчилась, если б письмо пропало, потому что, судя по его
 словам со мной, он главным образом в досаде на свой уход, хочет восстановить
 Вас против К.С. Он уж мне сказал, что готовит Вам в подарок документы о том,
 что МХТ брал взаймы у Муз. студии. — (Б. Письма 205) 
               
                *   *   * 
   13 сентября 1931 г. воскресенье (3) — П.А. Марков письмо В.И. Немировичу -Данченко.               
  Он (Горький. — Б.С.) прочел «Кабалу святош», считает, что эту пьесу надо
 ставить, несмотря на некоторые ее автобиографические черты, и будет также
 добиваться этого.
                *   *   *
          16 сентября 1931 г. среда (1) — в Москве в МХАТ 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
             написала ему в Берлин в письме (№5)
 
       « Милый Владимир Иванович! 
  Сегодня получила Ваше письмо от 12 сент., с рядом ответов по письму моему
 от 7-го. Позвольте, я тоже отвечу сначала по пунктам этого письма, а потом
 начну рассказывать о наших делах. Будет ужасно жалко, а главное – непоправимо,
 если ноты “У жизни в лапах” не будут найдены. Это действительно уникум,
 который восстановлен быть не может. Сказать по правде, берлинский театр так
 ведет себя в этом деле, не давая нужных справок, а отговариваясь общими
 фразами об отсылке, что я уверена – они затеряли ноты, не собираются их искать
 и вообще мало потрясены этой пропажей и нашим желанием иметь эти ноты у себя.

 Вы пишете о Жильцове, что все были за него, а “дело тянулось”. Вероятно, Вы
 знаете так же, как и мы, бывшие в непосредственной близости ко всей манере
 разрешения этого дела, что дело тянулось из-за нежелания М.С. принять Жильцова
 обратно и из-за его же нежелания показать Жильцову, что это он тормозит дело.
 Тут, как и во многих делах, было немало уклончивых ответов “дирекции” и 
 высказывания явной неправды.

 Теперь, узнав об истории с пьесой Булгакова, М.С. уверяет, что Марков никогда
 ни слова не говорил ему о письме от Булгакова (летом в Ленинград), что вообще
 он никогда ничего ни от кого об этом не слышал до того дня, как я ему впервые
 сказала об этом. О “Войне и мире”: я прочла Ваши строки, и ответ у меня уж был
 готов о том, что договор, насколько мне известно, уже подписан. Но все же я
 считала, понимая, что Вы, подчеркнув этот абзац, считаете его очень важным,
 что я должна передать об этом поскорее К.С., что я и сделала через часа 3–4
 после получения письма.
 К.С. мне тоже сказал, что договор уже подписан и что он поторопился это сделать
 для того, чтобы удержать пьесу за нашим театром. Дело в том, что Булгакову
 предложено ленинградским Большим драматическим театром еще летом сделать
 инсценировку для них “Войны и мира”, и договор на это им уже с Ленинградом
 подписан. Такое же предложение могло, конечно, ожидаться и от московских
 театров, и К.С. решил, что в Москве эту инсценировку надо удержать за МХТ.
 В то же время он договорился с Булгаковым, что он не будет вмешиваться в его 
 работу для ленинградского театра, но что он ставит условием, чтоб инсценировка
 для МХТ была сделана по заданиям и плану МХТ. Поэтому К.С. считает, что даже
 то, что договор уже подписан, а просьба Ваша о задержке заключения договора
 получена нами после заключения договора, не должно Вас беспокоить, т.к. он
 именно ставил условием для Булгакова работу по планам театра. И Сахновский в
 том же плане говорил с Булгаковым. Относительно же применения в постановке
 того же приема, что употреблен в “Воскресении”, К.С. бегло сказал, что ему
 кажется – такой двигающийся и разговаривающий чтец уже не будет интересен,
 что его, пожалуй, придется придумывать по-новому.
  Могу ли я считать, что Ваша фраза “Справку Бертенсона послал Вам по 
 недоразумению” значит, что я все же получу эту справку за визой полпредства.
 Для дел Бертенсона это совершенно необходимо.

 Неужели и до сих пор Вы не получили довольно увесистого пакета от Гальперина.
 Он переслал мне конверт со штампом Муз. театра и с надписью: “Нар. Арт. Респ.
 Вл.И.Н.-Д.” – с просьбой переслать Вам.
 Так как его конверт был весь исписан, я вложила его в том же запечатанном виде
 в конверт с нашей “чайкой” и отправила на адрес Ладыжникова – Леонидова1.
 Конверт был настолько толстый, что я решила: там не только письмо, но и какие-
 нибудь варианты для “Корневильских”. Вот и все по Вашему письму.

  А теперь повесть о наших днях.
 Вчера мы встретили К.С. в театре. Накануне я впервые после
 недельного отсутствия по болезни пришла в театр, и первым моим делом было –
 написать и развесить по всем цехам объявление о приходе в театр К.С. и о
 желании устроить организованную встречу. К.С. назначил свой приезд на 2 часа,
 поэтому всем было предложено прийти на полчаса раньше, чтоб узнать общий
 ритуал.
  В этот день репетиций не было, если не считать маленькой репетиции по
 “Вратам”. Был массовый выходной день. Но все же народу собралось очень много.
 Все собрались в зрительном зале. Дамам были розданы отдельные срезанные цветы –
 астры, хризантемы, чтоб они ими – в той форме, в какой придется по обстоятель-
 ствам, – приветствовали К.С. К.С. приехал на своей машине (день был ясный, не 
 очень холодный), подъехал к боковому подъезду, ведущему к ложе и его кабинету,
 и когда поднялся по лестнице до этой площадки, где всегда стоят все свои перед
 началом действия, здесь у двери в партер его встретили старики, которые,
 конечно, не могли усидеть в зале. Он всех перецеловал (меня тоже, потому что и
 я была там, в коридоре, а не в зрительном) и пошел в кабинет снять пальто.
 В зрительном все повскакали с мест и напряженно вытянули шеи в сторону двери. 
 Как только завидели идущего К.С. – потрясающий стены гром аплодисментов пока
 К.С. шел вдоль 8-го ряда, пожимал руки и целовал всех близ стоявших, причем
 дамы стали накладывать ему в руки цветы, так что у него моментально вырос на
 руке, в сгибе локтя, целый букет; те же, что стояли дальше и не могли до него
 дотянуться, стали бросать свои цветы к его ногам, так что какие-то мгновения 
 К.С. стоял под цветочным дождем. Аплодисменты были грандиозны, пока он шел, но
 когда он остановился на пересечении проходов перед восьмым рядом и среднего и
 стал низко, прижимая руки к груди, кланяться, тут гул и грохот аплодисментов
 еще усилился, так что казалось даже непонятным, откуда ж, из каких сил могут
 эти оглушительные аплодисменты стать еще оглушительнее. Так как овациям никак
 не видели конца, Сахновский подошел к К.С. и усадил его на Ваше место в 8-м
 ряду. Это было знаком тому, чтоб водворилась тишина. Тогда Сахн. сказал, что
 официального церемониала не будет, но по несколько слов хотят сказать театр в
 лице Сахновского, местком (Раевский) и парт. ячейка (Мамошин).
 
 Сахновский передал от имени театра просьбу, чтоб К.С., главное, жил по своей
 системе, т.е. воспитал бы свою волю так, чтоб прогнать свою болезнь и работать
 все время со всеми. К.С. засмеялся и предложил скостить ему 15 годков – тогда
 он не отказывается работать. Потом Раевский от имени месткома обещал К.С.
 поддержку и самую решительную помощь в деле создания творческой атмосферы в
 театре. С большим, искренним волнением говорил Мамошин, который от имени
 партгруппы тоже обещал помочь во всех областях жизни театра. К.С. ответил, что
 речи ему произносить нельзя, запрещено. Поэтому он не отвечает, но что попросту
 разговаривать можно. Что перецеловать и пожать руки всем он не может, но
 ближайшим соседям, напр., можно, а дам перецеловать – это даже рекомендуется
 и вовсе не утомительно. Потом К.С. попросил, чтоб ему показали новых, пришедших 
 в театр во время его болезни, что многие фамилии он уже знает, и хотя не
 рассчитывает запомнить их в лицо, но хотел бы хотя б пожать им руки в виде
 приветствия. Все наши стажеры продефилировали перед ним, Калужский называл их,
 напоминал о том, что К.С. уже знал о некоторых. Потом решили перейти в буфет,
 где К.С. сначала сел за столик у средней стены только окруженный стариками, а
 потом постепенно все стали пододвигаться к этому столу, смотря в рот К.С. и
 ловя его слова. (Кстати сказать, выглядел он прекрасно и настроение было
 хорошее.) Сначала предполагали устроить общий чай для всех, но потом, насколько
 я поняла, это было отменено. На столике К.С. стояли фрукты, чай, печенье,
 остальные же, если хотели, брали себе из буфета кулебяку, чай (за деньги).
 К.С., только что уселся в буфете, подозвал к себе А.А.Прокофьева и организовал
 овации по его адресу. Когда К.С. был уж довольно сильно окружен стариками и
 молодыми, он сказал: “По-моему, это нисколько не омрачит нашей сегодняшней
 встречи, если мы на минуту вспомним тех, кто за эти последние годы ушел от
 нас, Вас. Вас., Ник. Григ., Добровольский, Баклановский, – всех я и не вспом-
 ню”. Он встал, и все встали за ним. Так довольно долго сидели в буфете, слушая
 его рассказы и отвечая на его вопросы. Потом в буфете стало душновато, и
 Сахновский предложил К.С. перейти в нижнее фойе, куда перетащили стулья, 
 составили их вокруг К.С. в кружок и начали с ним разговор о театре, об
 искусстве, о кино, о системе. Каждый спрашивал о том, что его волновало, но
 без большого нажима и нерва, т.к. всех заранее просили не волновать К. С-ча
 порывистой встречей и разговорами. Примерно часа в четыре, в пятом Сахн.
 спросил, не пора ли К.С-чу поехать домой отдыхать. К.С. простился со всеми и
 пошел в свой кабинет, куда пошли за ним Сахн., Калужский, Марков, Ник. Аф.,
 Рипси и я. Там мы еще пробыли с К.С. минут 20–30 (да, в кабинет пришел еще
 Вишневский, который потом ушел), после чего К.С. уехал на той же машине домой.
 Вскоре он позвонил к себе в кабинет, говорил с Ник. Аф. О себе он сказал, что 
 совсем не устал, разве чуть-чуть. Ему показалось, что встречавшие его были
 несколько усталые, но ему объяснили, что все себя сдерживали, чтоб не волновать
 его бурными чувствами.
  Приход К.С. сопровождался новостью, которая, конечно, произвела впечатление,
 сами понимаете, различное, в зависимости от личностей: это – приказ о назна-
 чении Ник. Вас. Егорова консультантом по фин. и адм.-хоз. вопросам. Приказ
 этот был, по распоряжению К.С., написан накануне (14-го) вечером и с утра
 15-го распубликован по театру. Там сказано буквально следующее: “Назначаю в
 помощь себе консультантом по фин. и адм.-хоз. вопросам Н.В.Егорова. Права и 
 обязанности его будут объявлены в особой инструкции”. На Вас. Мих. это произ-
 вело такое впечатление, что он моментально, как мне сказали, ушел из театра,
 сказав, что он болен. А на сегодня ему был назначен прием у К.С. На этом приеме
 почему-то настаивал Сахновский. Однако с утра в театре Никитина не было, и
 Сахновский, и Калужский, которые тоже должны были быть на этом приеме,
 отправились к К.С. без Никитина, не имея от него никакого извещения. После
 того что они ушли, в кабинет К.С. было доставлено письмо от Никитина, в
 котором совершенно официальным тоном (“Директору МХТ К.С.Станиславскому”, и
 больше никакого обращения) было сказано, что по болезни он не может явиться к
 К.С. “по его вызову” (а К.С. и не вызывал его, а лишь согласился принять по
 настояниям Сахновского). К тому же он извещал, что 11/IX он подал в Наркомпрос 
 (сектор искусств) заявление об отчислении его из театра. Конечно, это было
 сделано неправильно, т.к. заявление об отчислении он должен был бы сделать
 директору, а не в сектор искусств, но К.С. сказал, что не желает обращать на
 это внимания (К.С. это сказал, получив тотчас же пересланное ему в Леонтьевский
 это письмо) и ничего не имеет против ухода Никитина. У К.С. в это время был
 зам Наркомпроса Эпштейн, кот. сказал, что раз К.С. не возражает против
 отчисления Никитина, то Наркомпрос это подтвердит. Вот последние новости.

  Милый Владимир Иванович, еще есть несколько вопросов, о которых хочу Вам 
 написать, но надо кончать, чтоб сегодня еще отправить Вам это и Павла Маркова
 письмо. А завтра сяду за следующее письмо к Вам, милый Владимир Иванович.
 Накопилось много репетиционных и кассовых листков за дни, что я была больна,
 я их на всякий случай пересылаю. Сердечный, нежный привет шлю Вам, дорогой 
 Екатерине Николаевне и Мише и прощаюсь с Вами до завтра.  — (Б. Письма 206)   

  Этот рассказ показывает один из интересных моментов жизни МХАТа в то время,
 когда М.А.Б. начал в нем свою работу (службу).  Присутствовал он на этой
 встрече, или нет, неизвестно. Как сотрудник театра, мог быть, и вероятнее всего
 был. В течении последующих пяти лет все происходившее в театре, так или иначе,
  будет иметь отношение и к нему. Так уж устроена театральная жизнь. - ( А.Руд)               
                *   *   * 
  17 сентября 1931 г. четверг (2) — именины сестер М.А.Б. Надежды и Веры.
                *    *   
         В этот день 17 сентября 1931 г. — в МХАТе
   первая репетиция спектакля «Мертвые души» в сезоне 1931-1932 г.
      С 17 сентября 1931 г. по 14 июня 1932 г. прошло 147 репетиций.
                *   *   * 
          18 сентября 1931 г. пятница (3) — в МХАТе
  — зав.литературной часью Марков письмо В.И. Немировичу-Данченко               
  в Берлин о важном совещании, с участием Горького, которое происходило в театре:

  «[…] Сейчас он [Горький. — А.С.] занимает чрезвычайно благожелательную по
  отношению к Театру позицию и принимает самое близкое участие в переговорах
  относительно нашего перехода в другое ведомство. Было даже организовано
  заседание Константина Сергеевича и “стариков” Театра с Алексеем Максимовичем.
  На этом заседании Горький определил позицию театра как академию сценического
  искусства, заявил, что это есть мнение руководящих кругов и Театру будут
  предоставлены все возможности, а он лично направит усилия для достижения
  этого на практике»109. […]

              109 -  Музей МХАТ.
 
  При обсуждении возможных авторов, могущих дать театру пьесу к 15-й годовщине
  Октября, Горький выдвигает «основную группу писателей», на которых должен
  опираться МХАТ. К этой группе «он причисляет Леонова, Вс. Иванова, Олешу,
  Афиногенова и Булгакова».

  В этом же письме Марков передает замечания Горького относительно финала «Бега»,
  а также его благожелательное отношение к «Кабале святош», простирающееся до
  желания «добиваться постановки пьесы».
                *    *   *
          19 сентября 1931 г. суббота (4) — в Москве в  МХАТ 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
                написала ему в Берлин в письме (№6)
   
   Милый Владимир Иванович!
 Хотела написать Вам на следующий же день, но было много дела днем, с работы 
 вечером пошла на “Баядерку” с Семеновой (трудно было бы отказаться от такого
 заманчивого спектакля), вчера у меня был выходной день, и вот пишу только
 сегодня, с утра, как только пришла в театр. Первое, что мне сказал Михальский,
 что Вы просите не писать Вам заказных писем. Вина не моя, перестарались наши
 курьеры. Я нарочно не пишу на письме “заказное”, а только “воздушной почтой”,
 так как помню трудности с заказными письмами в Берлине. Когда я передаю письмо
 прямо в руки тому, кто его будет отправлять, то непременно оговариваю, чтоб не
 заказным послали; а сдашь письмо в контору с таким же заявлением – тамошние
 служащие и забудут предупредить отправителя.

 Владимир Иванович, от ВОКСа мы получили письмо, что к ним поступил запрос из
 нашего полпредства в Польше о возможности высылки театральной переработки 
 “Братьев Карамазовых”. ВОКС спрашивает, можем ли мы предоставить им экземпляр
 пьесы. К.С. считает, что Вы являетесь собственником пьесы, а не театр, и
 просил: 1) ответить ВОКСу, что ответ мы сможем дать после того, как получим
 от Вас разрешение на выдачу пьесы; 2) сообщить Вам о запросе, спросить Ваше 
 распоряжение, можно ли дать пьесу, если – да, то какие картины – полностью ли
 два вечера или по Вашему сокращению, как Вы найдете нужным, или в том виде, в
 каком в последнее время возобновлялась пьеса. Пожалуйста, ответьте об этом с
 первой же почтой. Наш предместкома Раевский обратился ко мне со следующим
 делом. В начале октября наш профсоюз вместе с клубом теа-работников и другими
 общественными организациями предполагает организовать вечер памяти Вас. Вас.
 Лужского. Наш театр (местком в данном случае) считает, что было бы странно,
 если не самый театр, а другие учреждения будут первыми устраивать такой вечер.
 Раевский так и договорился с профсоюзом. Но так как театр считает, что такой
 вечер необходимо организовать при Вашем участии, то срок устройства и нашего
 вечера, и вечера, организуемого общественностью, зависит от Вашего приезда.
 Не зная, что Вы задержитесь, Раевский сговорился с союзом о начале октября,
 считая, что в сентябре Вы уже будете здесь. Теперь надо обговорить отсрочку,
 но на какое время, он не знал, и я не могла ему ответить.

  Так, примерно, по-моему, Вас можно ждать во второй половине октября, не
 правда ли? Раевский просил меня спросить у Вас, на какой срок Вы бы считали
 самым удобным перенести устройство нашего вечера, в зависимости от этого
 определится и срок вечера общественности. Знать примерный срок будет полезно
 и потому, что тогда организаторы будут иметь время для выработки наиболее 
 полноценной программы вечера, для лучшей подготовки его.

 17-го вечером мне звонил Мордвинов со всякими разговорами.
 Первый – как ему быть с “Тартюфом”? Приставать ли к Калужскому и Сахновскому, 
 чтоб скорей начать работы, или не начинать этого разговора, дожидаясь Вас и
 Ваших указаний?

 Тем более что работы у него по Вашему театру очень много, а главное – ведь
 лучше всего было бы начать работы после обстоятельной беседы с Вами. Конечно,
 единственное, что я могла ему посоветовать, запросить Вас, что он меня и
 попросил сделать, зная, что я тотчас же напишу Вам, а он будет готовиться к
 письму долго. Мордвинов же рассказал мне о Муз. театре – что ему (театру)
 предложено для постройки нового здания место церкви Большого Вознесения у
 Никитских ворот. Эту церковь решено снести, равно как и прилегающие постройки
 с тем, чтоб устроить там нечто вроде бульвара или сада со зданием посреди.
 При этом Наркомпрос обещает обеспечить постройку здания театра необходимыми
 материалами, так что есть надежда на быструю (относительно и применительно к
 понятию о постройке здания) постройку.

  Вероятно, Вы все это знаете из писем Муз. Театра1.
 Мордвинов работает у Вас с увлечением, и, насколько я слышала, там им очень
 довольны.
  Я Вам должна была сегодня написать о Маркове – что Шлуглейт обратится к Пав.
 Ал. с предложением начать работу в Муз. театре.
 Пав. Ал. пришел ко мне за советом, т.к. он хотел бы сперва договориться с
 Вами после весеннего обрыва в переговорах, да и в смысле отношения К.С-ча к
 такому совместительству для Маркова было бы лучше, если б он имел
 непосредственную Вашу поддержку. Так кажется Маркову, хотя я думаю, что вряд
 ли К.С. будет против, если Марков даст обещание не снизить своей работы по МХТ.

 А сегодня утром Марков сначала по телефону, а потом лично сказал мне, что из
 Муз. театра ему сообщили, что от Вас получено письмо, чтоб скорей договорились
 с ним и вовлекли бы в работу. Конечно, Маркову приятно, что Вы вернулись к
 мысли взять его к себе в театр, его очень-очень огорчил Ваш весенний холодок2.
 И то, что Вы вернули ему Ваше доверие, ему, конечно, чрезвычайно приятно.

 Теперь о нашей повседневной жизни. И сразу – о переменах, отменах и т.п.   
  огорчениях.
 18-го на Малой сцене пришлось заменить “Дядюшкин сон” “Рекламой”, т.к. рука
 Ник. Аф-ча до сих пор в неважном состоянии, он носит повязку и выступать на
 сцене не может. А “Дяд. сон” был назначен параллельно с “Фигаро”, куда и взяли
 Хмелева на роль Базиля.

 Сегодня пришло известие о болезни Качалова. У него нарыв в носу, вероятно, он
 выбыл из репертуара не меньше, чем на неделю. Из-за этого слетает завтрашний
 утренник (“Врата”) и послезавтра “Воскресение”, вместо которого, вероятно,
 дадут “Хлеб”, в результате будет большой возврат. Хотя возможно, что для
 меньшего возврата перенесут на Большую сцену “Дядюшкин сон”, кот. всегда имеет
 хороший спрос через кассу (“Воскресение” было не проданным спектаклем, а нашим
 кассовым). Все это выяснится после разговора с К.С. Дальнейшие перемены грозят
 “Воскресению” 24-го и “Вратам” 25-го.

 Вчера на “Красном богатыре” состоялся шефский спектакль “Квадратуры” (помните
 неприятности, вплоть до общественного суда, из-за срыва этого спектакля
 прошлой весной?). И Марков, который говорил вступительное слово, и исполнители
 говорят с возмущением об условиях спектакля: громадный сарай на 2 000 человек,
 акустика отвратительная, в 10-м ряду уже ничего не слышно, публика естественно,
 не слыша спектакля, начинает разговаривать между собой... Марков высказал много
 укоров тем краснобогатырцам, кот. так рьяно осуждали МХТ за будто бы холодное
 отношение к шефским обязанностям.

 16-го в “Дне” в первый раз играл Медведева Грибов, играл неплохо и будет, 
 вероятно, играть совсем хорошо, это общее мнение. Этот ввод сделан из-за
 отсутствия Н.Баталова, чтоб дать возможность Калужскому быть занятым в
 параллельной “Елизавете Петровне”

 Вчера в “Фигаро” в первый раз сыграл Бартоло Станицын. Телешева при мне
 говорила, что он играл прекрасно, была им очень довольна.
 И Н.А.Соколовская говорила мне, что он играл оч. хорошо и так уверенно,
 будто играл уж много раз.
 
 На днях Станицыну дали роль Губернатора в “Мертвых душах” (вместо передачи ее
 Орлову, как это сделали весной). Станицын было поворчал в кулуарах, но имел 
 разговор потом с Сахновским и Калужским и сегодня благополучно репетировал.
 
 Самая большая работа сейчас в театре (я не говорю о работе актерской) –
 разработка и составление промфинплана на 32-й год по новым заданиям 
 Главискусства, приславшего и воззвание ко всем подведомственным театрам, и
 схему плана, и еще ряд указаний.
 Этим заняты Егоров, Кал., Сахн., Гремиславский, Чернявский, Прокуронов, Марков.
 Каждый будет разрабатывать по своей части, потом все объединятся.

 Сегодня было общее заседание, на которое меня вызвал Ник. Вас., для того чтоб
 и я была в курсе дела. Там Сахновский сообщил общие директивы К.С., который 
 считает, что промфинплан должен, во-первых, не быть отпиской, а реальным 
 отображением наших возможностей, а во-вторых, должен быть составлен в том
 смысле, чтоб по возможности снизить против прошлого года количество спектаклей,
 чем поднять их качество.
 К.С. находит, что страшная загруженность работой наших актеров и материальная
 их необеспеченность понижают спектакли и сводят их к халтуре, чего, конечно,
 нельзя делать. Поэтому промфинплан должен предусмотреть большое повышение
 зарплаты (на это надо до 350 тысяч в год), переоборудование мастерских 
 (обслуживающий персонал должен иметь максимально улучшенные условия работы),
 устройство дома отдыха, снабжение работников (возможно, закрытый распредели-
 тель). Во многом К.С. уже договорился с нашим Наркоматом, кот. разделяет его 
 пожелания.

  Относительно пьесы Серг. Львовича: Марков ее прочел и считает, что вначале
 она интересна, потом сильно снижается интерес, именно в тех сценах, которые
 являются центральными. Очень хорош самый конец, последняя сценка размером в
 одну страничку. (Вы читали пьесу?) Но судоговорение – центр пьесы – скучно и
 сухо. Суховаты и образы. Подобная пьеса (“История одного убийства”) шла в
 Театре Революции, так что на этот театр нельзя рассчитывать. У нас Пав. Ал.
 не видит этой пьесы и вообще считает возможным предложить только небольшому
 театру, вроде Завадского3, Студии Малого театра (даже не филиалу Малого).
 Завадскому пьесу я сегодня же передала.

 Кстати о Бертенсоне: ведь Вы потом все-таки пришлете мне справку о нем для
 Всероскомдрама? Без нее будет трудно с ними разговаривать о выдаче денег.
 Милый Владимир Иванович, пора прощаться. Я пишу очень многословно, не правда
 ли? Иначе не умею. И мне все хочется побольше ввести Вас в круг наших дел.
 Да, еще о текущей жизни. Сегодня исполнители “Страха” смотрели макет. Без 
 художника, который болен. С Судаковым и Гремиславским.
 По-моему, энтузиазма макет не вызвал. И по заслугам, как мне кажется.
 Я на него глянула слегка, до просмотра, т.к. все это происходило в опустевшем
 кабинете М.С. Мне что-то показалось все это неинтересно или мало интересно.
 Я все-таки буду прощаться.

 Это письмо я писала в продолжение почти пяти часов: масса перерывов – телефон-
 ные звонки, приходят люди с разговорами, сидела на заседании, – сбиваются мысли
 в таких условиях.
 Давно хочу написать Вам о Грибунине, что он чувствует себя довольно хорошо,
 подходит дома к телефону, но пока не выходит. К.С. собирался навестить его в
 день приезда в театр, но не смог. Не знаю, был ли он у него потом. Во всяком
 случае, звонил ему, это я знаю.

 Всего хорошего, милый Владимир Иванович. Вам, дорогой Ек. Ник. и Мише желаю
 как можно приятнее и радостней проводить время.» — (Б. Письма 207               
                *   *   * 
          В 20-х числах сентября 1931 г. - М.А.Б.
  получил письмо из Ленинграда от Попова (освобожденного). — (471 Ч) 
  П.С. Попова вместе с женой выслали из Москвы в Ленинград, где он устроился
  на работу в Институт русской литературы (Пушкинский доме) АН СССР.
                *   *   * 
  21 сентября 1931 г. понедельник (1) — Рождество Пресвятой Богородицы. 
                *   *   * 
         24 сентября 1931 г. четверг (4) — М.А.Б.
   начало работы над инсценировкой «Войны и мира» Л.Толстого.
                *    *   *
       В этот день 24 сентября 1931 г. — в Москве в  МХАТ 
  — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича - Данченко
            написала ему в Берлин в письме (№7)

     Милый Владимир Иванович!
  Я плохо начинаю сезон. Опять была больна. Это все тот же грипп, который мне
 пришлось перенести на ногах и который я никак не могу изжить.
 На этот раз Иверов настоял, чтоб я пролежала в постели несколько дней, после 
 чего вот я и вернулась на работу. Теперь, кажется, я выздоровела окончательно,
 хотя Иверов все-таки советует поставить сегодня банки и принять “нанутрь”
 порошки – для окончательного выздоровления.

 У нас по-прежнему сплошные перемены спектаклей. Все из-за болезни Вас. Ив., 
 которому, впрочем, лучше. [...] Уже решенная перемена – 30-го “Федор”. К.С.
 считает, что играть “Федора” со слабым Шуйским – Шульгой нельзя, поручиться
 за Шульгу никто не может; даже Ив. Мих., который его и похваливал и хотел
 заниматься с ним, не решился взять на себя ответственность, особенно имея в
 виду, что К.С. может прийти на “Федора” и тогда Шульга испугается и, наверное,
 сыграет очень плохо. Вероятно, “Федор” будет заменен “Дном” в самом лучшем
 составе, с Москвиным и Качаловым. Когда я писала Вам в последний раз, то меня
 мучила мысль, что что-то еще я хотела написать Вам, и вот забыла.

 А когда отправила письмо – вспомнила, что хотела сообщить о приезде К.С. на 
 спектакль “Воскресение” 17-го. Решила написать Вам об этом дополнительно на
 следующий день, а на следующий день уже лежала больная.
 За это время К.С. два раза приезжал на спектакли: тогда, 17-го, на “Воскресе-
 ние” и 19-го на “Дяд. сон”.
 К.С. говорил труппе в день первого прихода в театр, что будет приезжать
 незамеченным на спектакли, но ведь это звучит анекдотически. Вы представляете
 себе приезд инкогнито, когда прежде всего во двор въезжает серая его машина,
 потом он проходит через актерский подъезд, и т.п. Он просмотрел три действия 
 “Воскресения”, не остался на четвертое из-за позднего времени и усталости.
 Как мне сказали (в тот вечер я как раз была на “Баядерке”), спектакль шел
 хорошо, но не блистательно, как он может идти. Вообще ведь все говорят, что
 когда спектакль просматриваете Вы, он всегда идет лучше, чем когда-либо,
 именно так Вы действуете на актеров; когда же смотрит К.С., то спектакль
 всегда понижается, актеры приходят в полную растерянность. К.С. был страшно
 внимателен и сосредоточен, смотрел с большим интересом. Ему понравились:
 местами Еланская (она, действительно, как говорят, была только местами хороша),
 Ершов (похвалил за простоту), мужики, мальчишки, у Матрены, у графини, отдель-
 ные присяжные (Андерс, Жильцов, посмеялся на штучки Комиссарова). Вообще он
 очень многих похвалил, например, Ларгина за судебного пристава, Прудкина (про
 него сказал – это образ1. А ведь это у него большая похвала). Он не всегда был
 согласен с вводом чтеца, но исполнение Качалова ему очень понравилось.

 После 3-го акта он ходил за кулисы, со многими говорил, похваливал. Совсем не
 такое впечатление сделал на него “Дяд. сон”. Вы знаете, до чего много теряет
 спектакль вообще от переноса на Большую сцену, а тут еще он попал туда внезапно,
 как замена, после большого перерыва. В “Дяд. сне” он еще как-то принял Хмелева,
 который играл очень мягко, все же остальные ему не понравились.

 Да и трудно было бы понравиться, спектакль шел, как мне сказал Марков, так,
  как он шел в период генеральных и первых мучительных еще спектаклей.

 В посылаемом расписании репетиций Вы, вероятно, обратите внимание на назначен-
 ную у К.С. встречу десятки № 1. Вероятно, Вы слышали от К.С. его мысль об
 объединении труппы в отдельные десятки, связанные общностью взглядов и запросов
 к искусству, причем общение с ним эти десятки должны иметь через своих
 представителей. Разговор об этом в труппе возник еще весной, когда несколько
 человек обратились к К.С. с просьбой о беседах с ними о системе и искусстве.
 Тогда-то К.С. и предложил организовать такие группы-десятки. Об этом же К.С.
 говорил в буфете при первом приходе в театр. Несколько человек с большой
 страстностью ухватились за это. Образовалась первая группа, организаторами были
 Добронравов и Орлов, потом примкнули Тарасова, Ершов, Ан.Зуева, Хмелев, Прудкин,
 Шевченко, Ливанов и еще кто-то.

 Но главная “заваруха” пошла тогда, когда было вывешено расписание репетиций и
 все прочли о назначенной на 25-е у К.С. беседе. Слова “и текущие дела” сбили
 всех с толку. Пошли разговоры, что надо непременно участвовать в десятке № 1,
 т.к. она будет решать все дела театра, распределять роли, принимать пьесы и
 т.п. Волнения идут как раз сейчас и скоро ли улягутся, не знаю, т.к. ясно, что
 не все по-настоящему поняли мысль К.С. А “текущие дела”, например, в данном
 случае значили: Тарасова уезжала на съемку в Одессу, и из-за этого чуть не
 полетели спектакли. К.С. считает, что внушить Тарасовой погибельность таких
 поступков должен не он, а товарищи, входящие с ней в одну десятку.

 Вот такими товарищескими воздействиями внутри десяток К.С. мечтает поднять
 дисциплину в труппе. Съемки кино совершенно удручают К. С-ча.

 Только что вернулся отпущенный до 20-го Ливанов, и опять поступили просьбы об
 отпуске его, но на этот раз К.С. отказал. И вообще он хочет обратиться в
 Наркомпрос с просьбой воздействовать на киноорганизации, которые из-за своей
 бесплановой работы мешают театру планово проводить свой сезон.

  На днях в театре получено распоряжение Наркомпроса об освобождении М.С. от
 должности директора с 20/Х. Вероятно, по 20/X он числится в отпуску.
 Всего две строчки приказа.

 Об этом же есть в хронике “Советского искусства” (отчеркнуто мной) в
 посылаемой Вам сегодня бандероли с театральной прессой.

 Исполнители “Страха” жаловались Павлу Александровичу на трудности и никчемность
 работы, на вытекающий отсюда нерв Леонида Мир.

 Марков сказал мне, что побывает на репетициях и потом мне скажет, насколько
 основательны жалобы и недовольства. Было немало волнений с открытием спектак-
 лей на Малой сцене. Ремонт там не был закончен к сроку, требования пожарной
 охраны не выполнены, проводка водопровода не сделана, и пожарная охрана
 запретила играть спектакли. Только после того что Наркомпрос взял на себя
 ответственность за то, что у нас все будет благополучно в пожарном отношении,
 а в течение 10 дней мы закончим проводку труб, нам разрешили играть. Но после
 первого же спектакля стал было вопрос о снятии спектаклей из-за неимоверной
 сырости помещения, совершенно не просушенного после ремонта (да, собственно,
 времени “после ремонта” еще и не было, ведь ремонт не закончен).
 Однако спектаклей не сняли, решили только топить для просушки.

 23-го уже новая незадача. Утром истопник затопил, а стружки не убрал и сам
 ушел. Стружки воспламенились, начался легкий пожар. Пришлось вызвать пожарную
 часть. Огонь быстро ликвидировали, но самый факт небрежности был, конечно,
 очень неприятен. Моментально явилась та сама комиссия, которая не хотела
 давать нам права на открытие и перед которой за нас поручился Наркомпрос.
 Но, слава богу, все уладилось, спектакли идут и будут идти. К.С., конечно,
 очень был недоволен и во многом винит тамошнего, с Малой сцены, администра-
 тора, который действительно абсолютно не на месте. За ним было много
 погрешностей еще и в прошлом году.
  До свидания, милый Владимир Иванович, до следующего письма. Желаю Вам радости
 и удачи. Сердечно кланяюсь дорогой моей Екатерине Николаевне и Мише. Сегодня
 стоял у моего стола Горчаков, расспрашивал о Вас, просил Вам передать его
 привет и сообщить, что “Дерзость” числится ведь Вашей пьесой, он ее готовит
 к 1 ноября и очень ждет Вас. Своими занятиями с актерами он доволен и считает,
 что у него обстоит все благополучно. На днях он выпускает в Мюзик-холле свою
 последнюю постановку – по тексту Эрдмана, после чего работу там кончает, т.к.
 нашел себе другое занятие: он делает с Оранским балет “Три толстяка” для 
 Большого и Мариинского театров. Там будет ставить Голейзовский, у нас в
 Москве – Моисеев.

 А только что была у меня Алеева, кот. просила непременно послать Вам ее горячий 
 (“ну, прямо не знаю какой горячий!!”) привет. Всего хорошего, милый Владимир
 Иванович – (Б.П. 208)
                *   *   * 
      27 сентября 1931 г. воскресенье (2) — Воздвижение Креста Господня.
                *    *
          В этот день 27 сентября 1931 г. — в Москве в МХАТ 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича - Данченко
              написала ему в Берлин в письме (№8)

    Милый Владимир Иванович!
 Мне ужасно не хочется, чтоб Вы были принуждены написать Афиногенову.
 Ведь это будет в том случае, если Вы сильно задержитесь.
 Но все-таки приходится сообщить Вам его имя-отчество – Александр Николаевич.   
 Только лучше не пишите ему и приезжайте поскорей.

 Со “Страхом”, конечно, не весело. Исполнители скучают, и даже Судаков потерял 
 свой былой напор, как-то скис. Вероятно, тут и отношение исполнителей к нему и в 
 связи с этим – атмосфера на репетициях, и отвлеченность его работой в радио-
 опере (за которую, между прочим, его выругали, впрочем, довольно милостиво,
 сложив всю тяжесть вины на музыку, либретто “Бронзового коня” и на вообще
 какие-то неведомые силы, направляющие деятельность радио-оперы).

   Вчера Леон. Мир. был сильно взволнован сообщением, что “Страх” принят к
 постановке у Корша и в Замоскворецком театре1. Он звонил автору, говорил ему
 о неприятном впечатлении, кот. это произведет на всех участников нашего
 спектакля. Как мне сказал Марков, Афиногенов объяснил включение “Страха” в
 репертуар тех театров тем, что есть новое постановление, по которому,
 собственно, заключенный нами с ним договор о праве на пьесу является “фильки-
 ной грамотой”, не имеет никакого весу, и что те театры могли бы включить пьесу,
 не спрашивая ни у кого разрешения. Но, как говорят, автор заключил договоры с
 этими театрами еще до выхода такого постановления.

 По мнению Маркова, Афиногенов несколько обижен отношением театра к его пьесе, 
 ему кажется, что настоящего внимания к ней нет. У нас на репетициях он был
 всего раз. Леонидов звал его прийти снова, они вскорости предполагают пройти
 на сцене два акта подряд. Как мне кажется, приносит холодок и работа художника, 
 я не слышала еще ни одной похвалы макету. Сам Шифрин сильно болен (что у него,
 я не знаю, слышала, что было даже подозрение на менингит, но потом оно отпало).

 К нему хотел с налету поехать Мордвинов по делам “Сорочинской”, думая, что при
 внезапном приезде он добьется свидания, т.к. всякие просьбы о встрече встречают
 отказ2.
 3-го и 4-го К.С. будет смотреть на сцене “Мертвые души”.
 Вас. Ив. до сих пор нездоров, так что на 29-е уже дана перемена, вместо “Врат
 царства” – “Вишневый сад”. Завтра перемена на Малой сцене: вместо “Дяд. сна” 
 “Квадратура” из-за того, что Хмелев опять-таки должен играть в “Фигаро”
 Базиля: рука Ник. Аф. все еще в повязке, и врач не дает разрешения на участие
 в спектаклях. К.С. озабочен налаживанием нашего аппарата – всякого:
 технического, художественного, административного.
 
 Ряд недоразумений на Малой сцене заставил его поднять перед месткомом вопрос о 
 снятии и переводе на более подходящую работу тамошнего администратора, помните, 
 еще в прошлом году он явно показал свою непригодность, но М.С. ни за что и
 думать не желал о переводе его на другую работу. Там в день первого спектакля
 было, например, то, что номера на местах были написаны масляной краской и не
 просушены. А так как номера написаны были на сидениях стульев (там ведь венские 
 стулья, на которых на спинках написать нельзя), то публика испортила себе
 платье. Были заявлены претензии. О пожаре я Вам писала (правда, почти не пожар,
 но все-таки небрежность инспектора налицо).

 Затем, на одном из спектаклей в зрительном зале не было света в течение 15
 минут в антракте. Тут вина или проводки, ремонт которой делался летом, или
 непорядка, вызванного недостаточным наблюдением инспектора, словом, К.С. 
 считает, что инспектор не справляется со своими обязанностями и его надо
 заменить. Сегодня на Малой сцене с 11 до четвертого часа происходили приемные
 испытания. Нам необходимо пополнить состав наших стажеров. Приняты четверо, 
 пятый – кандидатом. Всех записавшихся было до 60-ти, кажется, человек. Марков 
 говорил мне, что очень интересен и хорош и необыкновенно прост был один. Читал
 он “Анюту “ Чехова и “Разговор с солнцем” Маяковского. С двумя следующими
 принятыми Марков не согласен: это Людвигов (сын актера Людвигова, читал 
 Снегирева-Мочалку) и артист Малого театра Сверчков, уже игравший там какие-то
 роли. Про четвертого он не успел мне досказать, его увлекли куда-то по делу.
 Кажется, он ему понравился. Про Людвигова и Сверчкова Марков сказал, что они
 чень неплохо выступали, но, по его мнению, все это мало интересно. У Сверчкова
 хорошие данные: голос, фигура.Владимир Иванович, ко мне на днях звонила Галя и
 просила Вам написать следующее: сейчас у нее гостит мать, которая приехала сюда
 по делам своего восстановления в правах. Ей именно необходимо провести свое 
 ходатайство в центре, т.к. всю процедуру на местах она уже проделала.

 В связи с пребыванием здесь матери, Галя в материальных затруднениях. Она
 просит Вашего распоряжения выдать ей деньги по декабрь включительно. Она
 отдаст матери эти деньги, а мать обещает ей потом их отдать, так что Галя
 надеется, что в конце концов все у нее образуется, только вот сейчас ей нужна
 ощутительная сумма3. Пожалуйста, напишите, как поступить.

 На днях у нас появился Фед. Фед. Раскольников. Он привез пьесу, переделку с 
 немецкого. Он был у Маркова, говорил с ним, и решено организовать читку для
 нескольких человек из режиссуры. Но так как свободных мало, то Марков
 предполагал устроить читку днем завтра, пригласив Судакова и Литовцеву. Марков 
 очень наскоро пробормотал мне что-то вроде того, что, по словам Фед. Фед.,
 от М.С. он имел письмо и устные заверения, что “Робеспьер” ему нравится, что
 он был за постановку этой пьесы. Значит, выходит, что ее провалили другие,
 наперекор желанию М.С. Где правда?
 У нас сильно похолодало, часто бывают дождливые дни. А так как Москва строится,
 красится и наводит на себя порядок, то в дождь грязь от построек, лесов, изры-
 тых мостовых и тротуаров ужасающая. Впору ходить в охотничьих сапогах. В Боль-
 шом театре произведен громадный ремонт: он теплофицирован, вешалки гардероба
 не вокруг зрительного зала, а внизу, в специальном помещении ниже уровня земли,
 куда ведут из вестибюля и боковых лестниц скаты; на месте же прежних вешалок
 партера устроен променуар1, за кулисами все заново отделано, вплоть до проводки
 теплой и холодной воды в каждую уборную. Говорят, великолепно устроен кабинет
 Ел. К., которая вполне заслуженно гордится благосостоянием своего театра и
 очень довольна своим штатом. В Малом театре – внутренние волнения и трения
 части труппы с режиссерами. Кажется, идет развенчивание Волконского и Прозоров-
 ского4. Всего хорошего, милый Владимир Иванович. Желаю здоровья и всяческой
 удачи. Сердечный привет дорогой Екатерине Николаевне и Мише. Да, еще.
 Вероятно, Вам уж написали из Муз. театра о первом выступлении Тулубьевой в   
 “Анго”. Но я хочу передать Вам о том исключительном восторге, в который привела
 Тулубьева нашего Маркова. Он говорил о ней захлебываясь, особенно о 3-м акте.
 Я ужасно жалею, что тот вечер, когда она пела, я убила на генералку в Мюзик-
 холле, чрезвычайно неудачную. Пойду слушать Тулубьеву в следующей “Анго”.
 Еще раз – всего, всего хорошего.» — (Б. Письма 209) 
 
 1 -  От франц. promenoir – места для стояния в зрительном зале (вокруг партера).               
                *   *   * 
        30 сентября 1931 г. среда (5) — день рождения
  Любовь Евгеньевны Белозерской (вторая жена М.А.Б.) — 36 лет
                *    * 
  В тот же день 30 сентября 1931 г. —М.А.Б. письмо А. Горькому
            (посылает пьесу «Кабала святош»)(1)
    
          «Многоуважаемый Алексей Максимович!
  При этом письме посылаю Вам экземпляр моей пьесы «Мольер»
  с теми поправками, которые мною сделаны по предложению
  Главного Репертуарного Комитета.      
  В частности, предложено заменить название               
  «Кабала святош» другим.
        Уважающий Вас М. Булгаков». — (471 Ч)

      Опубликовано в «Письма».               
      Публикуется и датируется по машинописной копии  (ОР РГБ)
   [1] — М. Горький сыграл определенную положительную роль в судьбе пьесы,         
       он ее прочитал, предложил П. Маркову пьесу ставить «несмотря на некоторые
       ее автобиографические черты»; очевидно, высказал свое мнение в «верхах».
       3 октября 1931 г. Булгаков получил разрешение Главреперкома на постановку
       пьесы.
 
         М.А.Б. поместил копию письма в альблом постановки «Мольера». 
            А также титульный лист пьесы с зачаркнутвм названием
                «Кабала святош» и поверх надписью «Мольер»
             (ИРЛИ (ПД) Ф. 369, Оп. 1, Ед. хр. 163) 4-й лист из 61
                *   *   * 
                Осенью 1931 г. в Москве
  - в рамках кампании по изъятию у населения валюты и ценностей Лямин был
  задержан и, по воспоминаниям Н.А. Ушаковой, провел в заточении около двух
  недель. Валюты и ценностей у Лямина не обнаружили. Впечатления Лямина от
  этого эпизода послужили основой для истории сна Никанора Ивановича Босого в
  «Мастере и Маргарите». Именно эту главу и читал М.А. Булгаков Н.Н. Лямину.
  Характерно, что концерт, устроенный для пробуждения чувства щедрости у
      валютчиков, это отнюдь не плод фантазии М.А. Булгакова.

   По воспоминаниям видного чекиста 20-х годов М.П. Шрейдера, руководство
  Экономического управления ОШУ, состоявшее сплошь из евреев, дало указание
  следователям провести с арестованными «валютчиками» еврейской национальности
  <...> беседы на предмет того, что их деньги пойдут на строительство нового
  общества, свободного от антисемитизма. При этом специально приглашенные
  музыканты исполняли еврейские мелодии — «Плачь Израиля», «Кол нидре» и др. —
  (Г.В. Костырченко. Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм)

  По некоторым сведениям арестованный за хранение золота и ценностей Лямин,
  выпущен после сдачи золота на 20000 руб. Источник этого не определен.
            
                *  *  *  *  * 
                ОКТЯБРЬ 1931

    1 октября 1931 г. четверг (1)— в СССР
 начал работать (вещать) первый в стране телеканал: «Телевидение имени Горького»
                *    *    
     В этот день 1 октября 1931 г. — в СССР
 в Харькове на тракторном заводе выпущен первый трактор.
                *     *   
             В этот день 1 октября 1931 г. — в Москве в МХАТ 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
          написала ему в Берлин в письме (№9)
   
       « Милый Владимир Иванович! 
 Письмо Ваше от 23-го сент. получено. Рипси я передала все Ваши денежные
 распоряжения. Сделанный Вами расчет выдачи по дому несколько ее смущает (она
 не понимает, почему Вы удерживаете 100 руб. из общего расчета, ведь эти деньги
 были даны в счет питания за сентябрь, а с 8-го окт. надо давать деньги на
 питание за октябрь). Она пишет Вам по этому поводу все свои соображения и
 расчеты и надеется получить от Вас разъяснения к 8 окт., когда и надо рассчи-
 тываться. О Гале я Вам написала запрос, так что пока, до Вашего ответа,    
 вероятно, она деньги не возьмет.

 Я передала Мих. Аф. Ваши мысли о лице от автора в “Войне и мире”. Он начал 
 работать, конечно, еще очень вчерне, и ему очень хотелось бы знать, как
 Вы видите эту инсценировку и роль чтеца. Он просил Вам передать, что в его
 плане есть непременно лицо от автора, и Ваши мысли об этом могли бы дать ему
 нужное направление.

  Ваш ответ о “Карамазовых” я передала в ВОКС, и мне обещали оттуда позвонить,
 возможен ли для них будет заказ такого полного экземпляра. Вероятно, их
 смущает и расход, и величина спектакля в два вечера.

 Я вышлю Вам в отдельном пакете все бумаги, относящиеся к промфинплану на 1932
 г., т.е. обращение Главискусства ко всем театрам, схему промфинплана и пере-
 чень его статей. Из этих бумаг, по словам Ник. Вас., Вам должны быть интерес-
 ными первые две, последняя же представляет собою голый перечень статей фин.
 плана. Получаете ли Вы бандероли с театральными журналами, что я Вам высылаю?
 Если не ошибаюсь, таких бандеролей было послано до сих пор две, сегодня пойдет
 третья. О “Страхе” вот что знаю. По словам Леонидова (я решила проверить
 сведения о равнодушии исполнителей к макету), действительно никто с интересом
 не принял показанные в макете первые две картины. Говорила я и с автором об
 этом. Ему макет нравится.

 Правда, он видел все макеты, так что у него впечатление полнее и при том ему 
 нравятся дальнейшие картины, самой же неудачной он считает вторую декорацию,
 комнату Елены. А наши и видели-то всего две картины – у профессора и комнату
 Елены, – оттого их впечатления вполне понятны. Леон. Мир. говорил со мной о
 репетициях “Страха” спокойно, сказал, что сейчас в положении дел он не видит
 ничего катастрофического и даже экстренного, что работы у них достаточно, то,
 что делается, его вполне удовлетворяет. 10-го они рассчитывают пройти первые
 четыре картины, вероятно, в присутствии К.С. Хотя последнее стало под сомне-
 нием, равно как и намеченные просмотры 3-го и 4-го “Мертвых душ”, т.к. К.С. в
 последние дни чувствует себя неважно, третьего дня у него с утра даже была
 высокая температура, 38.5, к вечеру снизившаяся до 36.7. На следующий день
 температура была нормальная, сегодня – еще не знаю, думаю, что ничего
 угрожающего, иначе Рипси сказала бы мне при встрече о своих опасениях.

 Третьего дня вечером Раскольников читал свою пьесу. Присутствовали Литовцева,
 Судаков, Мордвинов, Марков. Это пьеса немецкого драматурга (кажется, Менцеля),
 называющаяся именем центральной роли “Борк”.

 В его переводе пьеса названа “Крестьяне”. Пьеса о крестьянском восстании (частного порядка) в современной Германии, вызванном непомерными налогами и
 притеснениями со стороны чиновников. Пьеса не только им переведена, но и
 несколько переделана, особенно в финале. Пьеса слушалась с интересом, но в
 смысле ее осуществления на сцене вызвала ряд возражений. Нине Ник. кажется,
 что чрезвычайно трудно будет режиссеру вызывать при работе тот невероятно
 острый и кипучий ритм, который, не ослабевая, пронизывает пьесу с начала до 
 конца. Судаков же считает, что если трудна, но все же возможна и интересна
 работа режиссера с актерами, то совершенно невозможно будет удержать спекта-
 кль, когда он уже пойдет, в том же найденном ритме, что неминуемо спектакль
 будет постепенно скатываться. Сама же пьеса, требующая сокращения некоторых
 длиннот, и представленные в ней образы всем понравились. В отношении сцени-
 ческой площадки пьеса может рассчитывать только на Малую сцену. Все нашли
 даже, что идеальным местом для ее постановки была бы Первая студия времен
 Скобелевской площади, времен “Гибели «Надежды»” и “Потопа”1.

 Вот в такой обстановке она звучала бы необыкновенно волнующе и заразительно.
 Решение было такое: дать читать пьесу Сахновскому и К.С. Раскольников уезжает
 3-го и рассчитывает к этому времени иметь ответ, в возможности которого в
 такой быстрый срок я сомневаюсь.

 Я Вам писала о читке у нас пьесы “Джой-стрит”, которая, в общем, понравилась
 во время читки, а в дальнейших мыслях о ней несколько разочаровала многих. 
 Тогда тоже было решено передать пьесу на чтение Сахновскому. Кончилось это дело
 тем, что решено пьесу не ставить. Я уверена, что автор непременно устроит ее в
 один из московских театров, потому что пьеса сделана занятно (только очень
 банально-занятно) и крепко. Но у нас, по-моему, сразу бы стала заметна
 посредственность, не первоклассность этой пьесы, так что принятому решению я
 была рада. Раскольников нам сказал, что, не отвечая за достоверность
 передаваемого, он может сообщить нам слух, будто Вы приняли в Берлине
 предложение поставить в кино “Воскресение”.

 Это он слышал, когда был за границей.
 Ужасно холодно у нас в театре, невозможно работать. И особенно холодно у нас
 в дирекции. За кулисами раз протопили, т.к. актеры не смогли бы без риска для
 здоровья переодеваться. А у нас даже и топить нельзя, т.к. не приведено в
 порядок отопление. Я совершенно коченею, сидя в своей комнате. И дома холодно,
 впрочем, как везде и у всех. К известиям от Вас все относятся с громадным
 интересом и постоянно меня спрашивают о Вас, а главное – о Вашем возвращении.

 Прежде чем я приду в театр в день получения письма от Вас, уж множество народа
 знает, что в конторе лежит письмо от Вас на мое имя, и при встречах я постоянно
 слышу: “Вы получили от В.И. письмо? Что пишет В.И., ведь от него письмо было?”
 Милый Владимир Иванович, желаю Вам, дорогой Екат. Ник. и Мише. Вы сознательно
 не ответили мне на вопрос Раевского о сроке возвращения – в связи с вечером
 памяти Вас. Вас.? Вы ответили на все пункты письма от 19-го, но на этот вопрос
 даже примерного срока не указали. Это нарочно? Или нечаянно? Я ужасно пристаю
 к Вам с возвращением, не правда ли? Не сердитесь на меня. Если мои вопросы
 бестактны, будьте добры ко мне, как всегда, и не обращайте на них внимания.» — (Б. Письма 210)      
                *  *  * 
     3 октября 1931 г. суббота (3) — Главрепертком
 разрешил «Кабалу святош», под измененным названием — «Мольер», — (471 Ч);(201 Я)
     (вероятно под действием мнения А.М.Горького)
                *   *    
              Разрешительная виза
           Главного Реперьтуарного Комитета
           по пьесе Мих. Буогакова «Мольер».
          
  «Разрешается Главным Комитетом по контролю за репертуаром
  к исполнению в театрах Москвы и Ленинграда — литеровка после
  просмотра постановки — купюры и изменения на стр.
  1, 16, 24, 27, 37, 38, 39, 40, 48, 50, 52, 59, 6, и 61. —
  Экземпляр пьесы, содерджащий твердый текст его, зарегестрирован 
               в Главном Комитете за № 2029/Н
                Экземпляр пьесы — на 61 стран.
                3/ X-31 года
                Председатель ГРК           (Гандурин)
                Секретарь ГРК                (Г. Степанова)
                Копия верна: секретарь Дирекции МХТ О. Бокшанская
        М.А.Б. поместил полученную копию в альблом постановке «Мольера». 
           (ИРЛИ (ПД) Ф. 369, Оп. 1, Ед. хр. 163) 4-й лист из 61 
                *   *   * 
     4 октября 1931 г. воскресенье (4) — в МХАТе
  репетиция спектакля «Мертвые души» с участием К.С. Станиславского.
     С 4 октября 1931 г. по 14 июня 1932 г.
      он присутствовал на 34 репетициях.
                *     *   
    В этот день 4 октября 1931 г. — в Москве в  МХАТ 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
             написала ему в Берлин в письме (№10)

     Милый Владимир Иванович!
 Сегодня я пишу Вам на машинке Рипси, сидя в кабинете К.С., т.к. из-за холода
 сидеть наверху, в дирекции, совершенно невозможно. Там не больше 7–8 градусов. 
 Сегодня топили днем во всем театре (правда, слегка), но из-за ремонта отопления,
 до сих пор незаконченного, та сторона, в которой помещается дирекция, до сих пор
 отапливаться не может.

 Я с трудом переношу срок рабочего дня, когда мне необходимо сидеть наверху,
 стараюсь согреть себя горячим чаем, сижу в теплой большой шали, и все-таки зуб
 на зуб не попадает, все время дрожишь мелкой дрожью. Наконец сегодня мне стало
 там совсем нестерпимо, я решила отправиться к Рипси, у которой кабинет
 отапливается электрической печкой, и попросить разрешения перенести машинку
 только для того, чтобы написать Вам письмо, а то в холоде я мыслей никак не
 соберу.

 Оказалось, что Рипси едет к К.С., ее машинка свободна, и мне разрешено писать
 на ней. Совсем по случаю холода переехать к Рипси нельзя, т.к. в этом же
 кабинете занимается Ник. Вас., не имеющий определенного пристанища. Пойти
 вниз, в кабинет Никитина – его не устраивает по ряду веских соображений, занять
 кабинет М.С. – он не хочет, т.к. предполагает, что с назначением к нам кого-
 либо на место М.С. ему придется уступить ту комнату. Возможно, что мы исполь-
 зуем для кабинета ту небольшую приемную, которая образовалась в помещении
 дирекции после устройства перегородок. Там можно поставить стенку и устроить:
  1) коридор-проход в мою комнату и
  2) кабинет, в котором только, к сожалению, не будет дневного света.
 Комнаты в дирекции сейчас распределены так: против моего бюро – Сахновский,
 правее – Марков, на своем старом месте. Так как и тот и другой чрезвычайно
 редко занимают свои кабинеты, вероятнее всего один из них будет отдан Ник.
 Вас., и прежний его обладатель переедет в предполагаемый темный кабинет.

 Возвращаясь к температуре в театре, успокою Вас тем, что закулисные помещения
 отапливаются, так что со стороны актеров жалоб на холод на Большой сцене нет.
 Зато на Малой – постоянные записи в протоколах спектаклей относительно
 невероятного холода. Думаю, что меры там будут приняты к упорядочению этого
 дела, однако точно ничего не знаю. Сегодня я получила Ваше письмо от 29-го
 сент. Я громко засмеялась, когда прочитала Ваше предписание составить список 
 “удрученных” отсутствием М.С. Да, это верно, что Вы относились к нему лучше
 всех!

 И интересующего Вас списка я Вам представить не смогла бы, потому что, кроме
 Никитина, которого уже у нас нет, я не нашла бы, пожалуй, ни одного имени.
 Он ушел от нас бесславно, и после своего ухода продолжает себя вести до того
 нелепо, что можно только плечами пожимать. Он был очень обижен, что ни один
 человек не позвонил к нему во время болезни. Некоторые из тех, кто у него бывал 
 прежде и кого я устыдила за их невнимание, позвонили ему по телефону, даже
 побывали у него, но впечатление вынесли достаточно безотрадное.

 Он обижен, оскорблен, часто пышет злобой. И своих ошибок не увидел даже теперь. 
 Конечно, вся злоба его обращена к К.С., Рипси и Ник. Аф., при виде которого в
 Большом театре он даже отвернулся, не желая поклониться, хотя был он с нашей
 Титовой, которая с Ник. Аф. поздоровалась. Прощанья с театром у него не было,
 да и быть не может, в таких неуловимо пришедших, но совершенно точно-реальных
 дурных тонах произошел его уход.

 Он подал заявление об оплате ему всех неиспользованных в прошлом году выходных
 дней; дирекция решила запросить мнение Главискусства, там сначала ответили
 “оплатить”, а когда мы попросили сделать такую надпись на заявлении, т.е.
 письменно подтвердить решение “оплатить”, то там отказались это сделать.
 Рассматривала это дело и ячейка и постановила в оплате отказать. К чему пришли
 в конце концов, пока не знаю. Третьего дня звонил ко мне К.С. и просил сначала
 написать Вам все то о “Страхе”, что я Вам постепенно уже сообщала, т.е. о
 некотором топтании на одном месте, о делах с Афиногеновым, о визите последнего
 к К.С. Я К. С-чу так и сказала, что все это я Вам сообщала по мере накопления 
 всех этих дел. Словом, К.С. поставлен в такие условия, что ему необходимо
 самым решительным образом показать и засвидетельствовать, что “Страх” будет
 первой постановкой сезона. Это нужно не только внутри театра, но и вне его.

 К.С. беседовал по этому поводу с Андреем Сергеевичем и с рядом других лиц и 
 договорился, что “Страх” будет поставлен раньше “Мертвых душ”, но, конечно,
 будет выпущен только тогда, когда будет признан готовым спектаклем.

 По этим же причинам К.С. отдал распоряжение о первоочередном праве “Страха”
 на мастерские и о необходимости для постановочной части работать задания по
 “Страху” в ударных темпах.

 Что же касается актеров, то К.С. предложил им свою помощь и пригласил
 их приехать к нему заниматься 4-го (предполагавшиеся 3-го и 4-го просмотры
 “Мертвых душ” им отменены, т.к. по нездоровью он не смог приехать в театр).
 
 Но Судаков нашел, что сейчас он не может показать К.С. наработанное до сих
 пор, что ему нужен срок до 9-го, когда К.С. и просмотрит несколько картин 
 (кажется, первые четыре). Сказав мне об этом, К.С. просил непременно Вам
 написать, что он ни в коем случае не претендует на эту постановку, что он
 только хочет помочь актерам, нисколько не нарушая Ваш план, что он делает
 это только вынуждаемый обстоятельствами и желанием оградить “Страх” и его
 автора от нерва и напряженных настроений. Получив сегодня Ваше письмо, я
 повела разговор с Леонидовым о том, не чувствует ли он себя в репетициях
 “Страха” обязанным репетировать, в то время как у него роль уже сделана.
 Он мне сказал, что он, наоборот, очень доволен своим участием в репетициях,
 что, конечно, следовало бы дать и Орлову заниматься1, но сейчас как раз идут
 такие репетиции по нахождению мизансцен, которые пропускать он не хочет.
 Словом, Леонидов был в очень спокойном настроении, в таком, о котором я Вам
 писала и в прежнем письме. Нашел, что Судакову есть еще что работать, хотя,
 что, конечно, “если бы пришел Вл. Ив., то нам бы не пришлось долго многое
 искать, он бы нас сразу направил”.


 Но действительно одна вещь его смущает, как и К.С.: затяжка выпуска неудобна,
 да и пьеса начинает терять свою остроту. Разговор К.С. со мной был 2-го, а
 3-го вечером во время заседания у К.С. по ставкам ему подали “весьма срочный”
 пакет на его имя из РАПП. Когда он его вскрыл, то прочел прилагаемый в копии
 текст2. К.С. страшно рассердился, страшно.

 Он нашел в высшей степени бестактным вмешательство в работу театра, да еще в
 таком тоне. Мне говорили, что, пожалуй, давно не видали К.С. в таком состоянии.
 Он все не мог успокоиться, даже при дальнейших других разговорах он все время
 возвращался к этому письму Авербаха. Сегодня, по поручению К.С., Вас. Григ.
 ездил с копией этого письма в НКПрос, виделся с Эпштейном, тот докладывал об
 этом и Андрею Сергеевичу. Эпшт. просил заверить К.С., что театр сам будет
 решать время выпуска спектакля и выпустит его, конечно, только тогда, когда
 найдет нужным.

 К.С. просил переслать копию авербаховского письма Вам. Возвращаюсь к вопросам
 в Вашем письме. О Бендиной – мне неверно сказали срок, будто ребеночек родится
 у нее в ноябре. Он действительно должен родиться, только позднее, примерно в
 январе. А сейчас она и репетирует, и участвует в спектаклях. Но дублерши ей 
 вводятся. Так, если Вы заметили, в “Фигаро” Фаншеттой введена Морес.

 Милый Владимир Иванович, как же Вы могли подумать, что хоть кому-нибудь
 придет в голову, что Вы “гоняетесь за авторскими”!3 Я могла бы повторить Вам
 снова то, что писала в предыдущем письме. То, что Вы пишете о Вашей театральной
 идее, даже эти намеки встречаются Булгаковым с громадным интересом. И ни разу
 никому из нас не пришло в голову, что Вы хотите отвести Булгакова. А когда я
 ему сказала сегодня о Вашем письме, о словах, что “лицо от автора в “Войне и
 мире” еще более, еще смелее обостряется, теперь это и будет лицо от театра”, –
 у него глаза загорелись, он страшно за это ухватился. Ведь это в голову ему не
 приходило, что можно будет так поставить “чтеца”. Булгаков с острым интересом
 относится к каждой Вашей строке, к каждому Вашему намеку на то, как Вы видите
 инсценировку.
    Я писала Вам о прочитанной у нас пьесе Раскольникова.
 При дальнейшем обсуждении пьесы в театре решено отнестись к ней отрицательно, 
 главным образом по тем соображениям, которые я излагала Вам, – относительно
 мнения и опасения нашей режиссуры. Сейчас решается вопрос об отправке Грибунина
 в Кисловодск.

 Надо его устроить в санаторий и найти, с кем бы ему поехать. Он-то хочет ехать
 один, но это совершенно невозможно и для него опасно. Рассчитываем, что он
 поедет в течение ближайшей недели. На этот раз я посылаю Вам привет от
 Кудрявцева, по его настоятельной просьбе. Милый Владимир Иванович, до свиданья.
 Желаю Вам, Ек. Ник. моей дорогой и Мише всего хорошего. Правда, что Вы писали
 Вишневскому, будто Миша приедет раньше Вас? 5 октября Милый Владимир Иванович!

 Вчера так поздно закончила письмо, что уж нельзя было его отправить воздушной
 почтой. А тут, кстати, прибавились еще два сообщения:

 1. На Ваше имя получено прилагаемое письмо от Управления строительством Дворца
   Советов (что на месте храма Спасителя будут строить). Я ответила Управлению,
   что письмо в театре получено, что Вы находитесь в отпуску за границей и что
   я Вам письмо перешлю.

 2. В Москву приехал американец Самюэль Ротафель, владелец театра “Рокси” в
    Нью-Йорке. Он пробудет здесь 3 дня. В театр он явился окруженный
    чрезвычайными заботами Интуриста, даже, впрочем, кажется, он и не появлялся 
    здесь, а только переслал письма от секретаря Американского Русского инсти-
    тута для культурной связи с Советской Россией, м-с Элизабет Кларк,
    рекомендующие его Вам и К.С.
    Вчера он был принят К. С-чем в Леонтьевском по исключительным и непрерывным
    настоянием Интуриста, но ничего интересного из беседы не вышло, т.к. это
    делец, а не человек от искусства. Вероятно, он приехал с группой сородичей,
    т.к. я знаю, что за вчерашний вечер он и еще человек 6–7 должны были
    объездить спектакли Большого, нашего и Оперного (К.С.) театра, оставаясь
    везде на один только акт. Вот таким образом их ждали и к нам на 2-й акт
    “Воскресения”.
    Еще раз – до свиданья, милый Владимир Иванович.» — (Б. Письма 211)   
               
                *   *   * 
       6 октября 1931 г. вторник (1) — М.А.Б.
    письмо в Ленинград в ГБДТ предлагает Мольера — (471 Ч)
   
   6 X <19)31. Москва Милый Рувим Абрамович,(1)               
  сообщаю, что «Мольер» разрешен Главным Репертуарным
  Комитетом к представлению в театрах Москвы и Ленинграда.
  Разрешение № 2029/Н от 3-го октября 31-го года.               
  Итак, если Ваш Театр желает играть «Мольера»,               
  прошу заключить со мною договорю.(2)
 
       Автограф, дальнейший текст отрезан, подписи нет
            (ИРЛИ (ПД) ф. 369, ед. хр. 151).

  1 — Шапиро Р. А. — директор ГБДТ, возглавлял театр с 15 сентября 1923 г.
  2 – Текст договора хранится в Рукописном отделе ИРЛИ (ф. 369, ед. хр. 144, N 1).
     Для заключения договора в Москву приезжал заместитель директора ГБДТ по
     художественной части Е. И. Чесноков. Договор был подписан 12 октября 1931 г.,
     по подписании договора М. Булгаков передал экземпляр «Мольера» для работы в
     театре (см. расписку Е. И. Чеснокова в получении экземпляра «Мольера», —
                (ф. 369, ед. хр. 144, № 2).
.                *   *   * 
            В этот день 6 октября 1931 г. — М.А.Б. письмо Попову
  «“Мольер” мой получил литеру Б (разрешение на повсеместное исполнение)».
                *    *   
              В этот день 6 октября 1931 г. — М.А.Б.
      на пьесу «Мольер» (Кабала святош) к 2-му варианту пьесы отзыв
                политредактора Шестакова.
          Оригинал, ИРЛИ (ПД) Ф.369 Оп 1, Ед.хр. 437.
                *     *    
            В этот день 6 октября 1931 г. — в МХАТе
              директору рукописная записка — письмо:
                Уважаемый  г-н директор!
          От имени 47 человек рабочих и служащих города
          Москвы прошу Вас в этом театральном сезоне дать
             постановку «Дни Турбиных»
                6/Х 31        (Подпись)   ВПетров

      М.А.Б. поместил её в альбом постановки «Дни Турбиных» 3.
         (ИРЛИ (ПД) Ф. 369, Оп. 1, Ед. хр. 77) 22 из 88 

                *   *   * 
            7 октября 1931 г. среда (2) — в СССР
  - в Москве ввод в действие автозавода АМО (позже им. Лихачёва) и
  - в Харькове - тракторного завода им. С. Орджоникидзе (ХТЗ).
                *   *   * 
  9 октября 1931 г. пятница (4) — Апостола и евангелиста Иоанна Богослова.
                *   *   * 
         10 октября 1931 г. суббота (5) — в Москве в МХАТ 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
               написала  ему в Берлин в письме (№11)

    « Милый Владжимир Иванович!
  Я сделала так, как Вы написали, прочла письмо Афиногенову, на всякий случай
 сняла с него копию и передала ему. Он был как раз на репетиции в театре.
 Письмо это, как я видела, он тотчас же стал читать “страховцам”. Вероятно, в
 связи с этим Леон. Мир. написал и просил меня сегодня отправить письмо к Вам.
 С К. С-чем я говорила по телефону только сегодня. Он мне сказал следующее.
 По его сведениям, Анд. С., получивший отпуск недели на 2–3, выехал из Москвы
 в ночь на 9-е. Но так как сведения эти не проверены, К.С. передал Ваше письмо
 к А.С. Ник. Аф-чу с тем, чтоб оно было доставлено по адресу, если А.С. в
 Москве. Посейчас не удалось узнать в точности, можно ли еще рассчитывать на
 свидание с А.С. и действительно ли он уже уехал, или просто должен спасаться
 от дел. К.С. считает, что без А.С. вопроса о продлении Вам отпуска поднимать
 не стоит, тем более что никаких острых запросов в этом смысле не делается еще,
 да и вряд ли теперь, с уходом М.С., кто-нибудь поставит “нажимно” этот вопрос.
 Конечно, К.С. исполнит Вашу просьбу в смысле помощи проведения этого дела. К.С.
 просил Вам написать, что не отвечает Вам сам и не сможет ответить в ближайшее
 время потому, что ему как раз теперь приходится много, чрезвычайно много
 работать. Он именно будет теперь организовывать работу по ближайшим сдачам
 премьер, т.к. это самый важный и самый страшный вопрос. Мне говорили многие,
 да и вообще я слышала разговоры соседей по столу в буфете, что “Мертвыми
 душами”

 К.С. занимается совершенно потрясающе, что наконец пьеса начинает поблескивать
 и, конечно, заблестит так, как она должна была бы блестеть в исполнении наших
 актеров.

 Сегодня у К.С. первые четыре картины “Страха”. Там же Афиногенов, Марков и
 Сахновский. Я слышала (передаю это только как слух), что будто бы толкаемый
 жалобами исполнителей на беспомощность режиссера, К.С. назначает Сахновского
 в “Страх” для того, чтоб довести спектакль до выпуска, взяв, вероятно, в это
 время “Души” на себя. На мой взгляд, мера эта вряд ли сможет дать ожидаемые
 результаты. Не думаю, чтоб Сахновский оказался менее беспомощным в этой не
 известной ему достаточно пьесе. В нашем театре Василию Григорьевичу не удалась
 ведь ни одна самостоятельная постановка. Нельзя же говорить об “Унтиловске”,
 который был как-то вытянут до возможности показа спектакля только огромнейшими
 трудами К.С. над постановкой. К.С. еще просил Вам передать, что ему все время
 чрезвычайно усиленно сватают заместителей М. С-ча, но что ему пока удается
 отводить эту необходимость.

 Как будет дальше – неизвестно. Главным образом с такими предложениями к нему
 стал обращаться и Анд. С., что, конечно, не нравится К. С-чу и волнует его.
 Предлагавшиеся лица (в большинстве случаев – женщины) ни в какой мере не
 удовлетворяли К.С. и, уверена, не принялись бы и Вами. К.С. сказал, что, по
 его мнению, теперь, до Вашего приезда, ему ведь придется срочные вопросы
 решать самостоятельно, он сказал это в форме вопроса, думая, что не покажется
 ли Вам это обидным или невнимательным. Я ему сказала на это, что всегда слышала
 от Вас такую мысль: в тех случаях, когда К.С. считает нужным тотчас же выра-
 зить свое мнение и свое решение, он может спокойно это сделать, все равно я
 (это – Вы) с ним соглашусь; что Вы писали мне о своем искреннем восхищении его,
 К.С-ча, директорскими мероприятиями; что Вы совершенно уверены, что никакие
 люди и никакие обстоятельства не смогут поссорить Вас с К.С. Я думаю, что
 главным образом его вопрос о самостоятельных его решениях относился к назна-
 чению заместителя М.С. – вот согласны ли Вы с его тактикой. Милый Владимир
 Иванович, Вы знаете, как я, как мы все Вас ждали и ждем. Но если Вам нужно
 еще набираться сил, конечно, делайте то, что лучше всего для Вас и для Вашего
 самочувствия.

 Ведь мы Вас будем ждать так же крепко. Вы не должны беспокоиться за театр.
 К.С. мужественно надеется на свои силы и рассчитывает наладить благополучно
 интенсивную работу в театре.

   Тем более что на днях должно пройти солидное повышение жалованья всего
 художественного состава (кажется, техн. и адм. запоздают), причем прибавка
 выдается с 1 сент. – так что настроение в театре у многих будет приободрив-
 шееся. Конечно, не миновать обид и недовольств, но постепенно ведь обойдется
 дело: “поспорят, пошумят и разойдутся...”2.

 Да, вот еще к чему был разговор о праве К.С. самостоятельно решить некоторые
 вопросы: это касалось залаживанья работы по “Тартюфу”.

 Он считает необходимым дать всем в труппе работу, чтоб никто не томился бы
 бездельем, т.к. считает, что это один из способов вовлечения актеров в нужную
 творческую атмосферу. Еще одну пьесу, которую нужно заладить, он мне назвал,
 но хоть убейте меня – не вспомню, не “Плоды” ли? Но ведь это его постановка.   
 Вероятно, в ближайшие же дни я Вам пришлю списки увеличения жалованья, хотя бы
 по актерству, это ведь для Вас и интереснее всего. У нас опять огорчительная
 болезнь: у Андровской дифтерит. [...] 7-го умер наш гитарист де Лазари.

 Смерть была избавлением ему от ужаснейших мучений. Ведь у него был рак желудка,
 и в последнее время это не был уж живой человек, а настоящие мощи. Похоронили
 его тихо, немногие друзья пришли на отпевание.

 Вы пишете о Картере – я, конечно, сделаю для него все, о чем Вы пишете.
 Я хорошо помню отправку ему книг в гостиницу в день его отъезда из Москвы.
 Другой его пьесы в театре, в Вашем кабинете, нет. Надо будет попросить Софью
  Витальевну поискать у Вас дома.
 
 Разрешена к постановке в Москве и Ленинграде пьеса Булгакова “Мольер”,
 с некоторыми изменениями (чрезвычайно немногими, и то почти всюду, за
 исключением двух случаев, не в тексте, а в ремарках) и с условием замены
 заглавия “Кабала святош” – “Мольером”. Ее в Москве берет наш театр, в
 Ленинграде за ней охотится Большой драматический для Монахова – Мольера.

 С сегодняшнего дня у нас тепло в театре. Наконец-то закончен повсеместно
 ремонт, после ряда скандалов и жалоб, и стало тепло. Вы правы, милый Владимир
 Иванович, при Трушникове таких безобразий не было.

 Наша хозчасть сейчас очень хромает. А доведись М.С. подольше побыть у нас – 
 вероятно, выжил бы еще немало хороших работников.

 Сегодня же состоялось открытие нашей новой столовой – нового помещения.
 Прокофьев блистал элегантнейшей и белоснежнейшей курточкой-пиджаком, девушки,
 обслуживающие столовую, – новешенькими беленькими халатами. Наш завхоз только,
 к сожалению, придал столовой ужасно мещанский вид, этакий идеал в понимании
 мещанина помещения столовой – накупил перистых пальм высотой в метр, расставил
 их всюду на столах, затем вазоны с цветами в розовых бантах, а на стенах –
 громадные аляповатые портреты вождей. И вот эти вокзальные пальмочки до того не
 вяжутся со стилем театра, с портретами, с развешанными лозунгами! Вероятно,
 чтоб не обескураживать завхоза, на сегодня все это оставили, а потом придадут
 ей менее бонбоньерочный вид.

 Чайный буфет остался только для чаепития. Вход в столовую сделан из раздеваль-
 ной партера с левой стороны, недалеко от входа в бухгалтерию. Возможно, что
 для лучшего обслуживания и организации дела столовой будут установлены часы
 обеденного перерыва для каждого цеха в особенности. Это было бы очень хорошо,
 т.к. спасало бы столовую от слишком большого заполнения, когда и начинается-то
 небрежная подача, небрежная промывка посуды и т.п. По самым обедам тоже многое
 делается на радость работникам: решено добиться удешевления обедов и при этом –
 увеличения порций. Последнее уже сделано, первое – будет зависеть от оборотов
 вечернего буфета. Во всяком случае, решено, что театру прибыль от буфета не
 нужна, эти деньги должны идти на улучшение качества обедов. Примерное меню и
 расценка: суп (борщ, щи, грибной) – 10–15 к., котлеты, рулет, гуляш – 30–40 к.,
 ежедневно бывает дорогое жаркое – ростбиф, лангет и т.п. по 1 р. 25 к. В новой
 столовой, имеющей поместительную кухню, будут приготовляться и вегетарианские
 блюда, рассчитывают завести даже диетическое питание.

  Милый Владимир Иванович, будьте здоровы, наслаждайтесь хорошей осенью (мне
 сказала Софья Вит., что у вас стоят прекрасные дни).
 Почему-то в этом году я так ясно представляю себе осенний Берлин и это 
 громаднейшее количество чудесных роз на Потсдамерплатц у толстых и не
 отличающихся элегантностью берлинских цветочниц. Да и в Париже, около Мадлен,
 они не элегантнее.

 Я помню, мы приехали в сентябре в Берлин, тогда, в 22-м году, перед Америкой,
 и покупали с Рипси целые снопы роз, потому что их нельзя было не купить, так
 они были красивы. И в Лессинг-театре, не имея помещения для них, к негодованию
 дежурного пожарного ставили их в воду в пожарные ведра, что стояли в каждой
 уборной. У нас погода потеплела, но стало влажно, сыро. И, конечно, грязно,
 т.к. во многих местах ремонт мостовых не закончен. Еще раз, милый Владимир
 Иванович, тысячи пожеланий Вам, дорогой Ек. Ник. и Мише отдыха, здоровья, сил.» — (Б. Письма 212)               
                *   *   * 
        О. Бокшанская писала Немировичу-Данченко:   
 
 «Мне говорили многие ...что «Мертвыми душами» К. С. занимается совершенно
 потрясающе, что, наконец, пьеса начинает поблескивать и, конечно, заблестит
 так, как она должна была бы блестеть в исполнении наших актеров». — (210 Я)
                *    * 
    В тот же день 10 октября 1931 г. — в Беркли (Калифорния)
       ушел из жизни Петр Иванович Булгаков (дядя М.А.Б.)
                *   *   * 
      11 октября 1931 г. воскресенье (1) — в СССР
      первый полёт пассажирского самолёта Сталь-2.
                *    *   
         В этот день 11 октября 1931 г. — в СССР
  принято решение о полной ликвидации частной торговли.
                *   *   * 
       12 октября 1931 г. понедельник (2) — М.А.Б
  подписывает договор на постановку «Мольера» с Ленинградским Большим
     драматическим театром (БДТ) Аванс 1200 рублей.
  Позже такой же договор заключен с МХАТом. — (471 Ч )
 М.А.Б. свой экземпляр договора поместил в альбом постановки «Мольера».               
        РЛИ (ПД) Ф. 369, Оп. 1, Ед. хр. 163) 5-й лист из 61 
                *    *   
       В этот день 12 октября 1931 г. — О.С.Бокшанская
        письмо из Москвы в Голливуд С.Л.Бертенсону:

 « … А Вы же знаете, что экипировка у нас чрезвычайно дорога, никаких моих
 запасов из прежних поездок с Театром на гастроли уже не осталось, вот и
 приходится всячески выкручиваться. А носить красивые вещи я люблю, Вы это
 тоже знаете. И для них приходится мне до глубокой ночи сидеть за машинкой,               
 переписывать все что только ни дают — сметы, пьесы, статьи. . .
 И так как все эти работы всегда срочны, приходится иной раз работать до 3—4
 часов ночи. При этом, ведь, не могу всегда быть уверена, что вечер полностью   
 у меня будет свободен от Театра — то заседение, то другая какая-нибудь
 театральная работа. Вот почему, несмотря на отсутствие Вл. Ив. и уход нашего
 партдиректора, у меня все же достаточно дела.
 Театральные наши дела в двух словах не расскажешь, а написать много — времени
 нет. Каждодневная работа — репетируем «Мертвые души» и «Страх», последний
 выпустим месяца через полтора-два, а первые — позднее. Константин Сергеевич
 работает чрезвычайно много у себя на дому и бывая в Театре. На него сейчас
 свалилось все управление. Только бы хватило у него сил! Это дало бы возможность
 и Вл. Ив. подольше побыть на отдыхе и набраться сил.» 

  (Письма О.С.Бокшанской — сестры Е.С.Шиловской (Булгаковой) имеют большое
 значение для понимания ситуации и обстоятельств в которых находилась не только
 она, но и другие работники МХАТа, и интересны ещё тем, что объясняют чем были
 вызваны её постоянные занятия печатания на машинке разных текстов и
          откровениями об её образе жизни. —  А.Руд)
                *   *   * 
      14 октября 1931 г. среда (4) — Покров Пресвятой Богородицы.
                *    *    *   
            15 октября 1931 г. — в Москве в МХАТ 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
               написала ему в Берлин в письме (№12)

      « Милый Владимир Иванович! 
 Я дала слово Маркову начать свое письмо с того, что я Вам напишу следующее.
 Марков хотел написать сегодня Вам подробное письмо, несколько освободившись
 (и, кстати, освободив и меня, т.к. я сотрудничала с ним) от работы по
 промфинплану. Но я попросила его, чтоб он диктовал свое письмо завтра, т.к.
 сегодня я сама хочу писать Вам, а долго пробыть вечером мне не хотелось бы,
 у меня есть билет на “Дон Кихота”. Вот этим моим “поведением” объясняется
 запоздание письма от Маркова на один день. В эти дни пришлось очень много
 работать: Марков диктовал промфинплан, а потом дано было задание (еще до конца
 не выполненное за неимением от союза окончательных директив) по составлению
 различных списков всего театра по окладам. И вот почему снова оклады: когда
 театр уж проделал свою работу над пересмотром и повышением жалованья и
 представил уже свои списки на просмотр ячейки, представители театра были вызваны
 в союз, где было сообщено, что ЦК союза постановил провести эту работу следующим
 образом. Вопросы ставок будут разбираться и решаться специальной комиссией,
 различной по своему составу для каждого театра, состоящей из представителей ЦК
 союза, представителя от Мособлрабиса и лиц (по одному) от ячейки, месткома и
 дирекции театра.

 Комиссия эта предполагает начать свои работы (строго конфиденциально, чтоб зря, 
 до окончательных решений, не волновать работников) с 16-го окт., с завтрашнего
 дня. Однако возможно, что завтра заседание не состоится или долго не продлится,
 т.к. с 2 ч.

 [...] К.С. смотрит вторую часть “Мертвых душ”,
 В нашем театре, где работа уже проделана по пересмотру и проверке всего
 состава в отношении разделения их по группам, работа прежде всего сведется к
 просмотру вот этих нами составленных списков, которые, возможно, и останутся
 в силе. Работы Комиссии должны быть закончены в течение не более двух недель.
 У нас, вероятно, все это пройдет скорее этого предельного срока. Повсеместно 
 повышение окладов должно пройти с 1 января, но мы уже имеем договоренность,
 что у нас повышение пройдет с 1 сентября, из прибылей прошлого сезона. Я Вам
 писала в день просмотра “Страха” К. С-чем в своем последнем письме.

 Вот что я слышала после просмотра. К.С. нашел, что все они на верном пути, что
 пьеса может быть выпущена в конце ноября – начале декабря. Хорош был очень
 Леонидов, К. С-чу понравился еще Ливанов. Про Титову он сказал, что это не ее
 дело, но она все хорошо делает. Так что Мар. Андр. была счастлива и как-то
 успокоилась. Ведь злые души и злые языки ждали, что после показа К.С. снимет
 ее. Неплох был Прудкин (это все применительно к отзывам К.С.), похвалил он
 Л. Зуеву1. Другие “молодые люди” были пока бесцветны. Не согласился К.С. с
 Ольг. Леон. и с Тарасовой, советовал им подумать над тем, как сделать Клару и
 Елену партийками, серьезными работницами. Вероятно, продолжался тот грех в
 роли, в котором Вы еще весной упрекали Тарасову. Но в общем, нашел, что
 спектакль на рельсах, еще дойдет в репетициях, а уж на публике – наверное
 закончится благополучно.

 [...] 12-го К.С. смотрел первые два акта “Мертвых душ” на сцене. Замечаний
 после репетиции не было, так что я отзыва К.С. не слышала.
 Но вот что я слышала об отзыве. К.С. прежде всего меняет всю декоративную
 часть, он ею недоволен и считает, что она мешает актеру2.
 В связи с этим он собирается менять мизансцены, а потому нашел, что дальнейшие
 репетиции не нужны, пока он не просмотрит второй части пьесы. После этого,
 вероятно, он поведет репетиции за столом. Вот примерно так объяснил мне
 Сахновский, сказав, что более подробно он мне все скажет для сообщения Вам после
 завтрашнего окончательного просмотра пьесы.
 Я думаю, К.С. убедился, что действительно больше уж от режиссуры актер ничего
 не получит, а надо ему самому заделывать и каждому роль, и спектакль в целом.

 [...] Теперь, разрешите? – мои впечатления. Репетиция была ужасно неудачна и
 скучна до крайности. Если пролог (короткий, но еще сокращаемый К. С-чем) и
 картина в кабинете губернатора (очень хорошо репетировал Станицын Губернатора)
 были довольно занимательны, то дальше – вечеринка, совершенно бесцветная и вся,
 как каша, и все покупки – были ужасно скучны и неинтересны. Я сегодня слышала,
 будто К.С. хочет ввести в спектакль какого-то чтеца все-таки, или какой-то
 голос. Что-то в этом роде говорил Маркову Булгаков, но очень пока сбивчиво, как
 не окончательно установившийся план К. С-ча. С Булгаковым подписывается договор
 на “Мольера”, причем срок постановки не позднее 1 мая 33 года, а в работу пьесу
 пустят, по решению К.С. (да иначе и быть не может), только после выпуска
 “Мертвых душ”, когда освободится Москвин. Мих. Аф. просил очень написать Вам
 вот что. Вы пишете: “Мой план был – три пьесы, цельных, отдельных”3. Какие три?
 Какие линии Вас увлекали? И что это значит – цельных и отдельных? Три вечера?
 Или два вечера? Как он понимает, К.С. хотел все уложить в один вечер, ему же
 это кажется чрезвычайно трудным; вместе с тем он понимает трудность спектакля
 в два вечера в наше время быстрых темпов. Как же быть? Каждая Ваша строчка об
 этой инсценировке, конечно, Булгакову страшно ценна. Или, если в одном вечере,
 то это “Андрей Болконский из “Войны и мира”, или другая линия? » —

 Относительно Вашего письма Анд. Серг. Он уехал тогда, как нам и сообщали.
 И К.С. думает, что до его возвращения письмо Ваше никому передавать не стоит,
 тем более что оно адресовано лично А.С. И вообще лучше подождать до его
 приезда, не пересылая ему письма в место его отдыха, т.к. он оттуда все равно
 никаких распоряжений не пришлет, и нужно ли мешать делами его отдыху. Вы ничего
 не имеете против такого решения К.С., с которым согласен и Ник. Аф., знающий
 хорошо ситуацию и учитывающий момент? К.С. сказал, чтоб Ник. Аф. спросил меня,
 как все-таки быть, считая, что я лучше других догадаюсь о Вашем желании.
 Я тоже считаю, что нужно подождать Анд. С.

 Об Андровской: ей вовремя сделали прививку, положили в хорошую больницу (я
 слышала о хлопотах места в больнице и о том, что дело налаживается, так что,
 надеюсь, она уже в больнице). Болезнь протекает благополучно. Сегодня звонил
 мне Картер, переслал чулки для Шуши, обещал зайти на днях в театр.

 Пьеса его у Вас дома, вероятно, т.к. в кабинете ее нет. Лиза Асланова обещала
 ее разыскать, завтра даст мне ответ, нашла ли она ее там.

 Завтра, стало быть, напишет Вам Марков, а послезавтра постараюсь написать
 я – о “Мертвых” и вообще о нашей жизни.

 А сейчас надо отправляться в Большой театр. К сожалению, сегодня “Дон Кихот”
 без Вашей любимицы Семеновой (она уехала, отпущена в Ленинград), с одним
 Ермолаевым4.

 Милый Владимир Иванович, будьте здоровы и благополучны. Отдыхайте хорошенько,
 так хочется, чтоб дни Ваши были радостны. Сердечный привет дорогой Ек. Ник.
 и Мише.  — (Б.П. 213) 
                *     *   
              17 октября 1931 г. — в Москве в МХАТ 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
                написала  ему в Берлин в письме (№13)

         « Милый Владимир Иванович! 
 Написав под диктовку Павла Ал. большое письмо Вам, хочу от себя написать
 Вам несколько строк.

 На днях было первое заседание комиссии по организации “Утра памяти В.В.
 Лужского и Н.Г.Александрова”. Состав комиссии – Леонидов, Москвин, Сахновский,
 Н.Д.Телешов, Раевский и Горюнов (бутафор). Решено сделать вечер в середине
 ноября. По просьбе Раевского пересылаю Вам копию протокола первого заседания,
 из которой Вы увидите, что комиссия ждет от Вас присылки “слова”. Павел Ал.
 написал Вам о наших делах. Добавить могу только следующее: На репетицию
 “Дерзости” 19-го числа послано приглашение ряду ответработников худож., быто-
 вого и литературного отделов газеты “Комсомольская правда”. Горчаков надеется
 получить от них указания на ошибки в постановке или подтверждения правильности
 его режиссерского плана.

 [...] По репетиционным расписаниям Вы видите, что “Мертвые души” как будто 
 переходят К. С-чу, во всяком случае, ежедневных репетиций с режиссерами, как
 это было до показа К.С., пока не видно. Сегодня мне сказал Булгаков, что К.С.
 хочет в сцене дам ввести весь разговор о фестончиках.
 Может быть, он хочет побольше дать поиграть Шевченко, которую он очень похва-
 лил и сказал про нее так: великолепная актриса Шевченко, надо поскорее дать ей
 большую, центральную, ведущую роль в какой-нибудь пьесе. Снова возник разговор
 о вводе ее в “Дядюшкин сон”1.

 Теперь эту пьесу взял (или вернее получил) Сахновский и он собирается начать
 занятия с Шевченко. Это было бы кстати – такой ввод, а то Ол. Леон. всегда с
 волнением относится к тому, что при ее болезни летит и “Дяд. сон”, и “Вишневый”.
 Завтрашний наш спектакль “Сна” как раз в таком положении: Ол. Л. простужена и
 завтра играть не может, пойдет “Наша молодость”. Сегодняшний утренник
 “Вишневого” опять-таки по болезни О.Л. был заменен “Вратами”.

 Андровская понемногу поправляется. Она в больнице, поправляясь, начинает
 скучать в одиночестве, и я слышала сегодня, что наше худ. руководство решило
 послать ей подарок: цветы и разрешенный ей компот.На Ваше имя пришла фото-
 графия-открытка с признательнейшей надписью от Загарова: он в роли профессора2.
 По собственному желанию и совершенно неожиданно для всех нас ушла со службы
 Ванда Марьяновна. Она заявила, что никуда на службу не переходит (делались
 предположения, что она уходит в Филармонию, куда поступил на службу Вас. Мих.),
 но будет усиленно заниматься стенографией и затем постарается сделать блестящую
 карьеру.

 Возможно, что она сама решила спасти себя от неминуемого перехода ее от бывшего
 привилегированного положения (при Вас. Мих.) к положению рядового работника.
 На ее место перемещен один из служащих бухгалтерии, некий Фролов, служащий там
 с прошлого сезона.

 Ведение делопроизводства по театру, бывшее в ее ведении, передано мне.
 Я осталась единственным секретарем дирекции, т.к. Рипси работает сейчас как
 секретарь К. С-ча и пом. администратора по делу наведения порядка внутри театра:
 в помещении, в буфете, в гардеробе (в смысле приличествующей МХАТу формы
 обслуживания публики).

 Милый Владимир Иванович, всего хорошего. Будьте здоровы, берегите себя и не
 забывайте нас. Нежный привет Ек. Ник. и Мише.

 Мне только что звонили из Муз. театра, что сегодня умер Евг. Абр. Беляев.
 Они не знали, телеграфировать ли Вам об этом, и, узнав, что я пишу как раз
 Вам письмо, просили написать и об этом грустном деле.

 Пьеса Паукера (от Картера) найдена у Рипси, Вы ей передали, и передана мной
 для чтения Телешевой, знающей англ. язык.
 Картер сегодня смотрит “Хлеб”.  — (Б. Письма 214)
                *   *   * 
       18 октября 1931 г. воскресенье (3) — в МХАТе
  в 23 часа читка инсценировки М.А.Б. «Мертвые души» (по Гоголю)
    принятой к постановке Московским Хдожественным театром.
     Вступительное слово: постановщик  В.С. Сахновский.
       Пьесу читает автор инсценировки М.А. Булгаков.
   
  Клуб театральных работников МОСОБЛАСТКОМРАБИС (Старопименовский 7б т. 4-29-90)
 отпечатал приглашения на эту читку в МХАТе. На пригласительном билете было
 указано: «Настоящий билет не освобождает лиц, не состоящих членами клуба, от
 входной платы (50 копеек). И еще - С двух часов ночи от клуба отходят
 специальные автобусы обслуживающие посетителей клуба. Билет был отпечатан в
 количестве 750 экземпляров.(1)
               
   1 — Музей МХАТа.   
          Оригинал, (ИРЛИ (ПД) Ф.369 Оп 1, Ед.хр. 199.05) 
               
                *    *   
             В этот день 20 октября 1931 г. вторник (5) — в Москве в МХАТ 
  Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
               написала ему в Берлин в письме (№14)

   « Милый Владимир Иванович!
 Только что я говорила по телефону с К.С.
 Он спрашивал, нет ли от Вас новых вестей. Он всегда спрашивает, что Вы пишете
 о себе, о своем самочувствии, а мне, конечно, нечего ответить.
 Вы не любите об этом писать. Раз написали – в решительной форме, и больше не
 рассказываете.
 Относительно перехода в ведение Елены Константиновны К.С. мне сказал следующее. 
 Он видел Алексея Максимовича перед отъездом того в Италию, и Ал. М. сказал ему,
 что вопрос о переводе решен в положительном смысле1. При этом ставится пожелание
 (не условие), чтоб наш театр стал академией актерского мастерства для всего 
 Союза, другими словами – чтоб при театре была открыта школа сценического
 искусства по методу МХТ.

 К.С. хотел бы написать Вам об этом сам, как он мыслит организацию такой школы,
 но, к сожалению, так занят, что не находит времени и сил, вместе с тем он хотел
 бы знать, нет ли у Вас каких-нибудь планов по этой линии, как Вам представля-
 ется форма осуществления такой школы.

 К.С. представляет себе так: в театре проходят с учениками только науки,
 касающиеся театра. Свое политическое образование они получают в другом,
 специальном учебном заведении. Руководить школой самолично К.С. не может, сил
 не хватит. Но свою связь со школой видит через посредство организованных в
 нашей труппе десяток. Беседы о системе с нашими десятками он проводить будет
 обязательно. И вот эти десятки будут прорабатывать в себе и доносить до учени-
 ков свои знания, причем ученики школы тоже будут разбиты на десятки (К.С. 
 считает в школе 10 десяток, состав школы не только будущие актеры, но и будущие
 работники техперсонала сцены – машинисты, электротехники и т.п.). Ученики школы
 в то же время, после прохождения и усвоения первоначальных знаний, явятся
 стажерами театра, т.е. их практическая работа будет заключаться в участии в
 спектаклях театра. К.С. просил Вам написать, не пришлете ли Вы своих указаний,
 как, по-Вашему, получше наладить дело со школой. Ведь это вопрос не новый, еще
 в прошлом сезоне Марков сочинял прожект такого вуза, как говорил Марков, – типа
 фабзавуча, т.е. школы, существующей при заводе.

 Вчера на имя секретариата МХТ пришло письмо от некоего Н.Эльяшова из Берлина,
 который просит выслать ему экземпляр инсценировки “Села Степанчикова”. Один
 немецкий (берлинский) театр хочет ее ставить, а он хочет ее перевести на
 немецкий язык, “сохраняя при этом, конечно, все материальные и моральные права
 автора, обработавшего для сцены этот роман”. Я сегодня ответила, что инсцени-
 ровка принадлежит Вам, что от Вас он должен получить согласие на передачу ему
 экземпляра. Что Вы находитесь в отпуску для лечения в Берлине. Что я одновре-
 менно сообщу Вам о письме от него, Эльяшова, и сообщу Вам его адрес, чтоб Вы
 могли сами снестись с ним. (Эльяшову я Вашего адреса, конечно, не дала, боясь,
 что он без Вашего приглашения нарушит Ваш отдых.) Что в том случае, если Вы
 дадите согласие на передачу экземпляра, он должен будет обратиться в театр,
 который сможет выслать ему экземпляр при условии оплаты переписки (это Ваша
 наука, Вы всегда прежде всего думаете о машинистке). Адрес Эльяшова:
  N.Eliaschoff Berlin – Dahlem. Im Gehege, 4.
 
 Когда я сказала К.С. о Ваших соображениях относительно замены “Тартюфа”
 пьесой Булгакова, К.С. сказал следующее. Ему тоже приходила в голову эта мысль,
 но это редкий случай, когда Качалову вдруг захотелось сыграть роль, именно –
 Тартюфа. А раз у Вас. Ив. есть такой интерес, за это надо хвататься и крепко
 держаться. И пьеса удобная: при непрерывке будет выручать в смысле устройства
 массовых выходных дней. И в репетициях, вероятно, не будет ни с какой другой
 пьесой сталкиваться. К тому же срок постановки “Мольера” долгий, не позднее
 1/V–33, а “Тартюфа” выпустят скоро сравнительно. Да, пожалуй, и полезность
 будет в том, чтоб показать публике, с одной стороны, пьесу из жизни Мольера, а
 с другой – каким автором был Мольер и что такое тот “Тартюф”, вокруг запрещения
 которого и обличительного характера пьесы разыгрывается ряд сцен в “Мольере”.

 Вчера прошел просмотр “Дерзости” при участии представителей “Комсомольской
 правды”. Просмотр был в верхнем фойе, в легкой выгородке – стульями, столами. 
 Первые два акта играли, в третьем некоторые вели роли по тетрадкам, очень
 начерно. Мне все это мало понравилось, главным образом не понравилась пьеса,
 какой она стала после переделок. Когда в свое время читали у нас пьесу,
 казалось, что из нее должен выйти спектакль свежий, задорный, молодой. Сейчас
 и в помине нет никакой свежести. Пьеса явно устарела, в исполнителях тоже нет
 легкости и юности. И в тексте какая-то нерадостная вымученность, конечно,
 ясная нам, тем, кто знает, с каким трудом добивались от автора переделок, с
 какой неохотой он дорабатывал и перерабатывал пьесу. В режиссерском плане все
 банально, мало, даже совсем неинтересно. Есть несколько хороших исполнений, и
 то не полностью, а кусочками. Но это-то понятно, еще ведь многое недоработано
 не только режиссером, но даже внутри самими актерами. Хорошо играет Грибов,
 есть волнующие моменты у Еланской, обаятельна Бендина, но она не будет все
 равно играть, т.к. животик у нее растет и она скоро совсем выпадет из 
 спектаклей. Кем ее заменят – пока неизвестно. Все, что я написала о “Дерзости”,
 это мое мнение, с которым во многом, если не во всем, согласились некоторые
 участники спектакля, из тех, с кем пришлось говорить. Марков относится к
 спектаклю снисходительнее. Те товарищи, которые смотрели “Дерзость”, нашли,
 что пьеса слаба и отстала, что ее надо делать в плане “истории одного 
 начинания”, истории, которая отошла в область истории, от актерского же
 исполнения они были в полном восторге. От Грибунина из Кисловодска получено
 уже второе письмо. Он чувствует себя неважно, настроение его сильно понижено,
 он скучает, но вместе с тем есть сведения от Рипсиной сестры, навещающей его 
 ежедневно, что он хочет продлить свое пребывание в Кисловодске еще на месяц.
 Вчера перевезли домой из больницы Андровскую. Температура у нее нормальная,
 недели через две ей разрешат приступить к работе.

 Мне рассказывал Кедров, что на днях он встретился на шахматном турнире с М.С.,
 который ему сказал, что имеет письмо (или письма) от Вас, что Вы себя
 великолепно чувствуете и что, конечно, не приедете, потому что обижены всем
 тем, что произошло (!?)2.

 Словом, весь тон разговора был уязвленный, причем в обиженных оказался не
 только он, но и Вы – за себя и за него. Говорят, что все слухи, распространяю-
 щиеся в театральном мире и явно направленные к тому, чтобы поссорить Вас с
 К.С., идут из этого же источника. С кем бы я ни говорила на эту тему, я всегда
 и очень настойчиво разъясняю действительное положение дела и Ваше настоящее
 отношение к К.С. и его деятельности как директора.

 Перемены спектаклей у нас идут лавиной. Сегодняшний “Вишн. сад” заменен 
 “Вратами”, а утр. “Врата” перенесены на 10/XI. “Реклама” 26 и 27/X заменяется
 “Квадратурой круга” и “Молодостью”. Под угрозой завтрашний “Вишн. сад”. Бедный
 Калужский!! Несчастная репертуарная контора, нервничающая при каждой перемене!
 Милый Владимир Иванович, всего хорошего желаю Вам, милой Ек. Ник. и Мише.» — (Б. Письма 215) 
                *    *    * 
                21 октября 1931 г..— М.А.Б
     Подписал договор с МХТ(Станиславский) на постановку пьесы
              «Мольер» на Большой сцене   
     М.А.Б. свой экземпляр договора поместил в альбом постановки «Мольера».          
                (ИРЛИ (ПД) Ф. 369, Оп. 1, Ед. хр. 163) 5-й лист из 61 

                *   *   *    
          23 октября 1931 г. пятница (3) — день рождения
        Сергея Евгеньевича Шиловского (сын Е.С.Ш.) — 5 лет.               
                *   *   * 
  24 октября 1931 г. суббота (4) — П.С. Попов письмо М.А.Б. из Ленинграда             — (472 Ч)
                *   *   *   
          25 октября 1931 г. воскресегнье (5) — в Москве в МХАТ 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
                написала ему в Берлин в письме (№15):

     « Милый Владимир Иванович!

  [...] В расписании репетиций Вы, вероятно, обратите внимание на назначенные
  занятия с К.С. по “Царю Федору”, по монтировке “Мертвых душ”. Ни те, ни               
  другие не состоялись. Первые отменил сам К.С. по следующим причинам. Он, как
  я Вам, кажется, писала, выслушал неудовлетворительные отзывы о Шульге в
  И.П.Шуйском и решил не пускать “Федора” в таком ослабленном составе. Летом,
  раздумывая о кандидате на Шуйского, он подумал о Подгорном и сказал тому,
  чтоб готовил роль. В Москве он, вероятно, об этом забыл, и в разговоре с
  Калужским предложил, чтоб Орлов и Кудрявцев (?) приготовили и показали ему
  отрывки из роли Ивана Петровича. Калужский, ничего не зная о переговорах с
  Подгорным, назначил тех на показ и сказал, чтоб им выдали экземпляры ролей.
  Когда об этом узнал Сахновский, то он вспомнил, что ему-то К.С. говорил о
  Подгорном. Он напомнил К. С-чу, К.С. отменил занятия и как будто собирается
  прежде всего пробовать Николая Афанасьевича. 

  [...] На монтировку “Душ” К.С. не приехал вчера из-за легкого нездоровья.
  Он сказал, что у него повышена температура, но насколько – не сказал, потому
  не знаю. Рипси сама простужена, так что к нему на дом не ездит из боязни
  заразить. Дни наши проходят в повседневных работах и заботах.

  До сих пор вопрос ставок не урегулирован. Пока застряли на худперсонале, в
  окончательной разбивке которого по категориям К.С. не всегда сходится с   
  комиссией. Техперсонал пока только намечен театром, в комиссии не проходил,
  а администрация, кажется, и вовсе не обсуждалась даже в дирекции. Из-за этого
  задерживается составление промфинплана.
   Сначала срок был к 15.Х, потом отсрочили представление до 1.XI, теперь же
  дают отсрочку 1.XII. Нерв в труппе по поводу слухов о тех или иных прибавках 
  довольно большой, но то ли еще будет, когда будут объявлены ставки и разряды!

  Вчера на “Фигаро” была Екатерина Владимировна, которая просила передать Вам
  и Ек. Ник. самый сердечный привет. Она все такая же красивая и обаятельная.
  Она служит теперь в одной из комиссий Моссовета, говорит, что занята не
  слишком много3. Только что звонил мне Картер и просил в первом же письме
  передать Вам его привет и что он “очень много о Вас думает”. Пьеса до сих
  пор еще читается Телешевой – единственным режиссером, знающим английский.
  Из уже прочитанных актов у Елизаветы Сергеевны создалось впечатление, что
  пьеса скучна, суха, безынтрижна. У нас в театре начались лекции по
  диалектическому материализму, главным образом для худож. цеха. Читает
  Калантаров, быв. управляющий Азербайджанскими зрелищными предприятиями.
   Мы встречались с ним в прошлом году в Баку. Прошла одна лекция, сегодня 
  вторая. Лектор произвел на всех (было много народу, были почти все старики)
  исключительно прекрасное впечатление и вызвал к себе громадный интерес.
  У него большие знания по читаемому предмету, большой лекторский стаж, нужные
  навыки и при этом хорошее знание актерства и его специфических особенностей.
  Настя Зуева только что – и уже во второй раз – просила меня послать Вам ее
  привет. О том же на днях просил Изралевский. 22-го в одной из московских
  больниц для душевно больных умер Пав. Ник. Андреев. Милый Владимир Иванович,
  всего-всего хорошего желаю Вам, Екат. Ник. и Мише.» — (Б. Письма 216)               
                *   *   * 
         26 октября 1931 г. понедельник (1) — М.А.Б.
     письмо П.С. Попову (близкий друг Михаила Булгакова)

           26. X. 31 г. Москва
 Дорогой Павел Сергеевич, только что получил Ваше письмо от 24. Х.
 Очень обрадовался.
 Во-первых, все-таки, в «десятках экземпляров», а не «экземпляр... ах»(480).
 Ах, будьте упрямы и пишите, как писали до сих пор!

 Но «ов» ли, «ах» ли, нет десятков! Мало отпечатал. Несмотря на это,
 приложу все старания к тому, чтобы Вас ознакомить с этим безмерно
 утомившим меня произведением искусства.
 Второе: убили Вы меня бумагой, на которой пишете! Ай, хороша бумага!
 И, вот, изволите ли видеть, на какой Вам приходится отвечать!
 Да еще карандашом. Чернила у меня совершенно несносные. И я бы на
 месте Михаила Васильевича в том же письме к генералу-поручику И.И.
 Шувалову воспел вместе со стеклом за компанию и письменные принадлеж-
 ности. «Не меньше пользы в них, не меньше в них красы»! (481)

 А мне, ох, как нужны они. На днях вплотную придется приниматься за
 гениального деда Анны Ильиничны (482). Вообще дела сверх головы и
 ничего не успеваешь и по пустякам разбиваешься, и переписка запущена
 позорно. Переутомление, проклятые житейские заботы!

 Собирался вчера уехать в Ленинград, пользуясь паузой в МХТ, но получил
 открытку, в коей мне предлагается явиться завтра в Военный Комиссариат.
 Полагаю, что это переосвидетельствование. Надо полагать, что придется
 сидеть, как я уже сидел весною, в одном белье и отвечать комиссии на
 вопросы, не имеющие никакого отношения ни к Мольеру, ни к парикам, ни
 к шпагам, испытывать чувства тяжкой тоски. О, Праведный Боже, до чего
 же я не нужен ни в каких комиссариатах. Надеюсь, впрочем, что станет
 ясно, что я мыслим только на сцене и дадут мне чистую и отпустят вместе
 с моим больным телом и душу на покаяние!
 Думаю перенести поездку в Ленинград на ноябрь.

 В Вашем письме нет адреса. Позвонил Тате (483), и та сказала что-то,
 что не внушает доверия:

 Тярлево? Есть такое место? Ну, что ж поделаешь, пишу в Тярлево.
 Если у Вас худо с финансами, я прошу Вас телеграфировать мне.
 Коля(484) живет пристойно, но простудился на днях.
 «Мольер» мой получил литеру Б (разрешение на повсеместное исполнение).
 Привет Анне Ильиничне! От Любови Евгениевны привет!
 Жду Вашего ответа, адреса, жму руку
 Ваш М. Булгаков.         
   Б. Пироговская 35а кв. 6 (как совершенно справедливо Вы и пишете).
   
          Примечания
       Театр. 1981, № 5.               
       Затем: Письма,               
       Печатается и датируется по автографу (ОР РГБ, ф. 218, к. 1269, ед. хр.4).

  479 — Попов Павел Сергеевич (1892—1956), первый биограф М. А. Булгакова.
         Был дружен с Михаилом Афанасьевичем до последних дней жизни писателя.
         По свидетельству Е. С. Булгаковой, которая очень хорошо помнила и часто
         фиксировала рассказы Михаила Афанасьевича о тех или иных событиях,
         знакомство их состоялось в 1926 г. при необычных обстоятельствах. П.С.
         Попов, будучи уже в то время действительным членом Государственной
         академии художественных наук (с 1923 г.), при первой же встрече с
         Булгаковым предложил себя в качестве его биографа. Булгаков принял
         предложение, и с этого момента их отношения с каждым годом становились 
         все более тесными и доверительными. Переписка их носила откровенный
         характер и даже в весьма сложные тридцатые годы. Сохраненная П.С. 
         Поповым большая часть писем Булгакова по сути представляет собой
         существенную страницу автобиографии писателя. После смерти Булгакова
         П.С. Попов был включен в состав комиссии по литературному наследию      
         писателя, которую возглавил А.А. Фадеев. По поручению комиссии П.С. 
         Попов подготовил первый «очерк биографии» Булгакова, который, на наш
         взгляд, не утратил научной ценности и поэтому впервые публикуется в      
         данной работе.

  480 — В письме Булгакову от 24 октября 1931 г. П. С. Попов писан:
         «Меня не удовлетворила прилагаемая краткая информация о московском
         чтении, а только „раззадорила“. Как бы прочитать эту инсценировку? Ведь   
         она вероятно отремингтонирована в десятках экземпляров? А[нна]
         И[льинична], подсматривающая через плечо, заявила, что она в последней   
         фразе написала бы экземплярах. Ох, трудно сговориться с писателями и их 
         родственниками и родственницами. В начале ноября А[нна] И[льинична]       
         будет в Москве, м[ожет] б[ыть] ей удастся получить у Вас экземплярчик на    
         благое просвещение? Вы знаете — я Вас каждый вечер вспоминаю при
         обстоятельствах, которые отнюдь на это всецело не уполномачивают:
         занимаюсь я в некоем институте, помещающемся в обширном дворце б.       
         Шувалова, там и концертный зал, и фойе, и всякая штука. И выхожу я    
         покурить в обширные коридоры, где играют в шахматы и в биллиард. И      
         начинает хотеться подвигать самому шарами, и почему-то думаю — вот бы с
         Вами поиграть! Вы бы с аппетитом играли. А когда вхожу в обширный
         вестибюль, то декламирую про себя: „Неправо о вещах те думают, Шувалов,   
         которые стекло чтут ниже минералов“. Таких реминисценций в Москве нет».

  481 — Стихотворение М. В. Ломоносова «Письмо о пользе Стекла...» начинается
          следующими строками:
             Неправо о вещах те думают, Шувалов,               
             Которые Стекло чтут ниже Минералов,               
             Приманчивым лучом блистающих в глаза:               
             Не меньше пользы в нем, не меньше в нем краса.

  482 — Анна Ильинична Толстая; внучка Л. Толстого, жена П. С. Попова.
          В это время Булгаков начал работать над инсценировкой «Войны и мира».
  483 — Тата — Наталья Абрамовна Ушакова, жена Н. Н. Лямина.
  484 — Коля — Николай Николаевич Лямин (1892 - 1941?); друг М. Булгакова,
          специалист по романским литературам, познакомились в 1924 году. Недавно
          опубликованы письма Н. Н. Лямина к М. Булгакову
          (см. Творчество М. А. Булгакова, т. З, СП, 1994).

  (Павел Сергеевич Попов (28 июля (9 августа) 1892, Иваново — 31 января 1964,
  Москва) — российский и советский литературовед, историк философии. Муж внучки
  Льва Толстого Анны Ильиничны (1888—1954), брат художницы Любови Сергеевны
  Поповой и музыковеда Сергея Сергеевича Попова (1887-1937); П.С. Попову [478] [479]
                *    * 
         В тот день 26 октября 1931 г. — М.А.Б.
              письмо Е.И. Замятину — (472 Ч)  
      
        Москва 26. Х. 31 г.
  Дорогой Евгений Иванович!
  Это что же за мода — не писать добрым знакомым? Когда едете
  за границу?(476) Мне сказали, что Вы в конце октября или начале
  ноября приедете в Москву. Черкните в ответ — когда? Мои
  театральные дела зовут меня в Ленинград (477), и совсем уже
  было собрался, но кроме ленинградских дел существуют, как
  известно, и московские, так что я свою поездку откладываю на
  ноябрь. Итак, напишите спешно, когда навестите Москву и где
  остановитесь. «Мольер» мой разрешен. Сперва Москва и Ленинград
  только, затем и повсеместно (литера «Б»). Приятная новость.               
  Знатной путешественнице Людмиле Николаевне привет.               
    Жду Вашего ответа.               
   Ваш М. Булгаков.
       P. S. Сейчас иду жаловаться, телефон испорчен и не чинят.               
  Пишу это на тот предмет, что если приедете, а он еще               
  работать не будет, то дайте знать о своем появлении               
  иным каким-нибудь почтово-телеграфным образом.               
  Приятно мне — провинциалу полюбоваться трубкой и               
  чемоданом туриста.  М. Б
 
       Примечания
     Памир, 1987, № 8. Затем: Письма.               
     Печатается и датируется по второму изданию.

 476 — Осенью 1931 г. Е. И. Замятин при содействии А. М. Горького получает
      разрешение на временный выезд из СССР с сохранением советского гражданства.
 477 — В конце августа 1931 г. Булгаков заключает с Ленинградским драматическим
      театром (ГБДТ) договор на инсценировку романа «Война и мир», а 12 октября
      подписывает с ГБДТ новый договор,  на этот раз на постановку только что
      разрешенного «Мольера». (29 октября)
                *   *   *
      27 октября 1931 г. вторник (2) — М.А. Булгаков — Е. И. Чеснокову
            Москва. 27 X 1931
   
       Уважаемый Евгений Иванович!
 1) Сообщаю Вашему Театру, что «Мольер» получил литеру Б (виза Г. Р. К. от
     25 X <19)31 г. за прежним № 2029/Н имеется на моем цензурованном
     экземпляре)9
 2) Прошу Вас в пункт 2-й нашего договора на «Мольера» после слов «до какого
    времени автор обязуется не издавать ее» внести слова «в СССР».
    Мне нужно это для охраны пьесы за границей. Прошу Вас поправку эту,
    соответствующим образом заверенную и подписанную, прислать мне в спешном
    письме.
 3) Очень прошу БДТ никаким лицам вне БДТ экземпляр «Мольера» для чтения не
    давать, т. е. помочь мне охранять пьесу.2

        Автограф, письмо написано синим карандашом,
       подчеркнуто красным карандашом; подписи нет.
            ИРЛИ (ПД) Ф. 369, ед. хр. 148.
 
  1 — Литера «Б» означала: «Произведение, вполне идеологически приемлемое и
    допускаемое беспрепятственно к повсеместному исполнению». (Цит. по: Чудакова
    М. Публикация писем М. А. Булгакова П. С. Попову//Новый мир. 1987. № 2. С.
    164. Примеч. 2).
  2 — письмо это, вероятно, является черновиком письма, посланного в ГБДТ и
     сохранившегося в архиве театра (ЛГАЛИ, ф. 268, on. 1, ед. хр. 63 ГБДТ л. 3—3
     об. Режиссерская часть. О постановке пьесы М. А. Булгакова «Мольер»
     (переписка с автором). 4 II <19)31 —14 III 32).
    
   Письмо это также написано синим карандашом, подчеркнуто красным. Первые два
   пункта оставлены без изменения, только слова «в спешном письме» заменены на
   «в специальном письме».
            Далее:
  «3) Прошу БДТ не выдавать без моего разрешения для чтения каким-либо лицам вне
      БДТ экземпляр „Мольера“, т. е. прошу помочь мне охранить ,,Мольера“ от
      списывания и утечки.
  4) Собираюсь в Ленинград, но не знаю, когда удастся это — только
  5) Вы, Евгений Иванович, забыли у меня свои калоши!
     Жду срочного ответа.               
     Привет театру. М. Булгаков.               
     Б. Пироговская 35а, кв. 6».
                *     *   
        В этот день 27 октября 1931 г. — в Москве в МХАТ 
   — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
            написала ему в Милан (Италия) в письме (№16):
   
   « Милый Владимир Иванович! 
  Сегодня, здесь, в Москве, утром, днем и сейчас – сильно к вечеру, –
  поздравляю, поздравляю Вас с годовщиной основания театра. Этот день мы
  проводим так: днем два спектакля – “Дно” и “Елизавета”, вечером тоже два – 
  “Хлеб” и “Молодость”. Годовщина отмечалась днем, и не только тем, что
  взаимно поздравляли друг друга, но и тем, что за кулисами был устроен
  товарищеский чай и были переданы письма от К.С., с пожалованием “чайки”   
  нескольким актерам, которые к этому времени прослужили 15 и больше лет.

  Точного списка таких юбиляров у меня под рукой нет, но я постараюсь
  возобновить их по памяти: Ершов, Добронравов, Н.Баталов, Л.Зуева, Калужский,
  Телешева, Вербицкий, Дмоховская, Шереметьева... На Большой сцене их
  приветствовал Москвин, на Малой – Сахновский. Конечно, как водится, гравер
  обманул, не выполнил заказа, и “чайки” к сегодняшнему дню не были готовы. Их
  передадут дополнительно. Сегодня же юбиляры получили письма от К.С., чай и
  аплодисменты окруживших их товарищей. Годовщина их вступления в театр прошла
  раньше, в начале сезона, но К.С. решил приурочить их чествование ко дню юбилея
  театра. К.С. простужен, вчера вечером у него было 37.1, сегодня – не знаю.

  Во всяком случае, он в постели, к телефону не подходит, а Рипси простужена и
  не ездит к нему, поэтому сведения из Леонтьевского идут скупо. Намеченная на
  завтра по расписанию его встреча с теми, кто, по его решению, сможет проводить
  после бесед с ним его систему в молодой части труппы, вероятно, будет отло-
  жена.

  На днях у К.С. состоялось чтение пьесы “Самоубийца”. Читал автор. Слушателей   
  было немного, все свои: Мар. Петр., Ив. Мих., Сахновский, Марков, Ник. Аф., 
  Ник. Вас. К.С. слушал с громадным интересом и страшно много смеялся, до слез,
  до изнеможения. Говорят, что так хохочущим его давно не видели. К.С. решил
  обратиться с письмом (вероятно, сегодня или завтра оно пойдет по назначению)
  – с просьбой разрешить нам начать репетиции по этой пьесе с тем, чтоб
  впоследствии был сделан показ-читка по ролям этой пьесы, после чего и решится   
  ее судьба1. При этом театр, конечно, не сделает на нее никаких затрат, кроме
  труда актеров и режиссуры.
 
  Вчера наша художественная часть делала примерное распределение ролей в
  предстоящих работах театра и сегодня посылает списки на утверждение К.С.
  (худож. ч. – это Сахн., Кал. и Марков).
  Но эта наметка очень черновая и во многих случаях – только на центральные
  роли. Вот как они примерно разбили работу среди труппы: в “Самоубийце”
  главную роль намечают для Н.Баталова, хотя в списке стоят предлагаемые
  Добронравов, Топорков, Яншин.

  Затем занимают (не перечисляю по ролям, потому что вряд ли Вы помните фами-
  лии действующих лиц) Соколову (или А.Зуеву), Кедрова, Орлова, Шевченко,
  Алееву, Бутюгина, Грибова, Грибкова, Елину, Андерса или Титушина.

  “Мольер” – заглавная роль – Москвин, Мадлена и Арманда – Коренева и
  Степанова, Муаррон – Ливанов, Бутон, слуга Мольера – Яншин, Людовик –
  Завадский, Одноглазый – Станицын, архиепископ – Подгорный, Лагранж (актер
  труппы Мольера, пишущий летопись, – заключающий пьесу) – Вербицкий.

  “Смерть Занда”, говорят, настолько изменена автором, что выпали персонажи,
  раньше занимавшие в ней видные места. Как мне сказал Марков, в новом варианте
  нет ни старика-революционера, ни того, к кому уходила Маша, Шлиппенбах,
  кажется, его звали. Роль Занда хотят дать Хмелеву, Маши – Еланской, Тарасовой
  или Молчановой, кроме того, распределены еще только три роли – Топорков,
  Прудкин и Книппер (мать Занда).

  Помимо этих новых пьес, сделана наметка по возобновлению “Горя от ума”
  (Фамусов – Тарханов, Чацкий – Ливанов, Репетилов – Топорков и Молчалин –
  Массальский) и по “Мудрецу”: Глумов – Хмелев, мать его – А.Зуева, Крутицкий –
  Леонидов, Тарханов, Мамаев – Тарханов, Кедров, Городулин – Станицын.
  Я вспомнила, что не написала Вам про еще одну болезнь, отражающуюся на
  репетициях “Страха”. Это Леонидов. У него грипп, он лежит, вероятно, уж
  вторую неделю. На спектаклях это не отражается, т.к. он по репертуару свободен,
  но вот “Страх” тормозится. Правда, Судаков занимался с Орловым, но все же
  теперь, перед выпуском пьесы, болезнь Леонидова ужасно некстати. По планам
  вся внешняя сторона “Страха” должна быть готова между 5–15 ноября. Числа с
  17-го К.С., кажется, хочет то ли просмотреть исполнение, то ли позаняться с
  отдельными исполнителями. К нему уж обращались с просьбами о помощи – главным
  образом “девушки”: Тарасова, Титова, Морес... Мордвинов, вероятно, Вам уже
  написал (он при мне начал письмо) о том, что ему предложено начать работы по
  “Тартюфу”.

  Он просил не назначать этих занятий до 1 ноября. Я думаю, что его некоторая
  паника преждевременна: вряд ли начнут эти работы до октябрьских дней. Стало
  быть, у него будет время до 9 ноября. До свиданья, милый Владимир Иванович.
  Передайте, пожалуйста, мой привет и сердечные поздравления с уходящим уже
  даже у нас (а когда-то это письмо будет у Вас!) юбилейным днем театра. Желаю
  Вам счастья и удачи, милый Владимир Иванович. И здоровья, и сил.» — (Б. Письма 217)               
                *   *   * 
   28 октября 1931 г. среда (3) — Е.И. Замятин письмо М.А.Б. — (473 Ч)
           Москва, Б. Пироговская, 35 А, кв. 6               
     Драматургу Михаилу Афанасьевичу Булгакову.               
      
        28 октября 1931 (Ленинград)               
     Дорогой Афанасьич,
  итак — ура трем М: Михаилу, Максиму и Мольеру!1               
  Прекрасная комбинация из трех М для Вас обернется очень червонно:       
  радуюсь за Вас. Стало быть, Вы поступаете в драматурги, а я — в агасферы.2
  Дальний мой путь начнется, вероятно, 14 ноября. В Москве буду, д(олжно)
  б(ыть>, числа 4—5. Это зависит от известий о получении визы (которой все
  еще нет — черт бы побрал их).
  А 15 ноября МХАТ 2-й выпускает освеженную «Блоху»3 — посмотреть едва ли
  успею. Жаль. Увидимся во всяком случае.
  Знатная путешественница убежала из дому, поручила нежно приветствовать
   Вас и Любовь Евгеньевну.               
      Е. Зам(ятин).

  1 — В октябре 1931 г. была принята к постановке в МХАТе пьеса Булгакова
     «Мольер» («Кабала святош»), ранее запрещенная Главреперткомом и увидевшая
     свет рампы только после обращения автора с письмом в Правительство СССР 28
     марта 1930 г. (Михаил Булгаков. Из литературного наследия. С. 176—180).
     Упоминая имя «Максим», Замятин намекает на Горького, принимавшего в 1928—
     1931 гг. деятельное участие в устройстве театральных дел Булгакова, в защите
     его пьес от несправедливых нападок Главреперткома (Проблемы театрального
      наследия М. А. Булгакова. С. 41—45).
            (Цит. по: Памир. 1987. № 8. С. 98—99).
  2 — Образ «вечного странника» Агасфера был для Замятина не случаен. В нем
     олицетворялась для него судьба всех крупных писателей, «художников очень
     больших», чей путь в жизни «это всегда — хождение по мукам, всегда измена
     синице в руках ради журавля в небе» (Замятин Е. Грядущая Россия //Дом
     искусств. 1921. № 2. С. 95).
     Непрекращавшаяся травля со стороны рапповских ортодоксов (см. письмо 11, примеч.
  1) вынудила самого Замятина разделить горькую агасферову судьбу. В середине
     ноября 1931 г. он эмигрировал из Советской страны, и «на перроне
     Белорусского вокзала его навсегда провожал друживший с ним Михаил Булгаков»
     (Лакшин В. «Антиутопия» Евгения Замятина//Знамя. 1988. № 4. С. 129).
  3 — «Блоха» — «народное шуточное представление», написанное Замятиным на тему
      рассказа Н. С. Лескова «Левша».               
      Первую постановку осуществил МХАТ 2-й в 1925 г.
                *     * 
         В этот день 28 октября 1931 г. — М.А.Б.
        Наркомпрос РСФСР * сектор искусства и литературы
        Политредактор Гдлавного Репертуарного Комитента  .
      
        Москва, Чистые пруды 6      28/ X 1931 г.
                М.А.Булгакову .
                Здесь
                Б.Пироговская 35 а кв 6
             Настоящим сообщается, что пьеса Ваша
            «Кабала святош» может быть разрешена к
            постановке при условии некоторых переделок.
                Секретарь ГРК   Н.Степанова .
           (ИРЛИ (ПД) Ф. 369, Оп. 1, Ед. хр. 163) 4-й лист из 61 
                *   *   * 
            29 октября 1931 г. четверг (4) — М.А.Б.
     письмо Обществу композиторов и драматургов в Париже
 (по-французски) о правах фирмы «Фишер» и об отсутствии прав Греанина
       на пьесу «Дни Турбиных» (П.Д. Ф.369, оп. 1, ед. хр. 20).
                *   *   * 
      В этот день 29 октября 1931 г. — в Праге (Чехословакия)
  в театре Пражской группы. – «Возрождение» спектакль «Белая гвардия» по пьесе
  М.А.Б. Вл.Ходасевич пишет рецензию «Смысл и судьба ”Белой гвардии”» на этот спектакль.
    1 — «Литературном обозрении», М., 1991, № 5, с. 43–44. 
                *     *   
      30 октября 1931 г. пятница (5) — в Москве в МХАТ 
  — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
          написала ему в Берлин в письме (№17)

    « Милый Владимир Иванович! 
  вероятно, уже вернулись из Милана или находитесь в пути, когда я Вам пишу.
 Я очень рада, что вдруг явилась эта поездка, которая, вероятно, Вас развлекла
 и привела в город, который давно вышел из разряда посещаемых Вами. Напишите,
 пожалуйста, как прошла Ваша поездка, понравилась ли она Вам и как прошел
 спектакль “Цена жизни”1.

 Я получила сегодня утром Ваше последнее письмо, и бумага, на которой пишу,
 – из него2. Видимо, вахтанговцы сильно усомнились в телеграфном адресе,
 который я им дала, и решили для верности телеграфировать на полный адрес.
 Почему-то у нас в Москве предубеждение против сокращенных телеграфных адресов.
 Вместе с тем телеграмма из театра в день юбилея, данная на “Байерн-пансион”, 
 вероятно, благополучно до Вас дошла. Я по голосу Русланова, который запрашивал
 у меня о Вашем адресе по телефону, решила, что телеграфный адрес показался ему
 подозрительным, т.к. он спросил и почтовый адрес. Марков в последнем своем
 письме к Вам как раз дал зарок не принимать в театр незаконченных пьес. Так
 что, когда я ему прочитала Ваши строки о “Дерзости”, он решил, что “прекрасные
 умы сходятся”. А когда он мне диктовал свое письмо и начал свою фразу о том,
 что он “окончательно убеждается в правоте Вашей точки зрения”... – я его
 принялась распекать: вовсе не так следует говорить – “окончательно убеждаюсь
 в Вашей правоте”, – а нужно сказать: “Простите меня, дурака деревенского (эта
 фраза из одной игры), что я у Вас не учусь уму-разуму и даже Вас пытаюсь в
 чем-то убеждать, что Вы без меня лучше во сто раз знаете!”

 Этот разнос Маркова очень развеселил, и он долго кудахтал (помните, как он 
 смеется?) в кресле. Случаи вранья М.С. “бесчисленны, как морские пески” –
 как говорится в “Мертвых душах”. Исключительная личность!3

 Вчера вернулся в Москву Анд. Сер., но не надолго, только по делам.

 Я сказала Ник. Аф. о передаче ему Вашего письма. Но Н. Аф. считает, что,
 пожалуй, не следует этого делать. Вопрос о нас должен вот-вот решиться4. Ел.   
 Конст. настолько уверена в том, как это будет, что, напр., сегодня, вызвав к 
 себе нашего Ал .Ал. Прокофьева для приглашения наладить дело в ее театрах, ему
 сказала, что очень скоро станет его начальством и по нашему театру. Как я
 слышала, вопрос этот не объявляется окончательно только до приезда Анд. С. и 
 разговора с ним. Раз теперь он приехал, вероятно, с ним будет обговорен наш
 переход и кончится это неопределенное положение. И так как вопрос с нами
 находится в неопределенности, то Н. Аф. считает, что дело о Вашем отпуске надо
 будет решать в той инстанции, в какой мы окончательно очутимся. Вот почему
 передача письма пока нами задерживается.

 Я просила Ник. Аф. сообщить все свои соображения К. С-чу и получить его 
 одобрение. Повторяю, сейчас можно еще об этом не заговаривать, т.к. вопрос в
 отношении Вашего возвращения не стоит остро. К.С. же, вероятно, в ведущихся им
 разговорах сообщил о полученном от Вас письме и о состоянии Вашего здоровья.

 К.С. просил меня запросить у Вас о следующем. Не разрешите ли Вы взять занавес
 из “Карамазовых” (тот, что ходил по штанге), причем он дает обязательство, что
 к будущему сезону этот занавес будет восстановлен. Он считает, что в этом
 сезоне “Карамазовы” не пойдут, это можно сказать с уверенностью, в течение же
 лета можно будет сделать новый занавес. Это поручение спросить у Вас я получила
 через Сахновского и тотчас же отправилась к Грем. спросить, для чего нужен
 занавес. (Сахн. этого не знал, К.С. ему не сказал.) Грем. мне объяснил, что в
 “Мертвых душах” будет устроен такой вот занавес и что для “Мертвых душ” его
 надо окрасить в темно-зеленый цвет.
 
 Как я Вам писала, К.С. меняет декоративную часть “Душ”.
 В связи с этим потребовалось множество сукон. В темно-зеленый цвет красят
 привезенные из Америки сукна, затем имеющийся на складе белый материал. И все-
 таки на занавес не хватает, сейчас получить невозможно, а в течение сезона, к
 лету, постановочная часть рассчитывает получить нужный материал, который и
 окрасит в тот цвет, что у занавеса в “Карамазовых”.

 Так как назначенная на днях монтировка “Мертвых душ” из-за простуды К.С. не
 состоялась, я и не знаю, в каком плане будут менять дмитриевские декорации 
 “Мертвых душ”.
  Как только узнаю, напишу Вам. Последние дни мы живем оторванно от жизни: во
 всем театре испорчены телефоны. Говорят, это какое-то повреждение под землей,
 причем замолчали не только наши аппараты, но и в доме напротив. С одной
 стороны – приятно, что никто не теребит попусту, но зато сколько трудностей
 создает такая оторванность – с другой стороны. Андровская поправилась, уже
 выходит на улицу, но играть в первый раз будет только 13-го. Так решили, чтоб
 ее не мучить и дать набраться сил. Ол. Леон. тоже начала выходить, но играть
 пока не может, так что завтрашний “Дяд. сон” заменяют “Квадратурой”. Милый
 Владимир Иванович, будьте здоровы и довольны, т.е. пусть все будет у Вас очень
 хорошо и приятно для Вас. Сердечный привет дорогой Ек. Ник. и Мише.» — (Б. Письма 218)               
                *   *   * 
  31 октября 1931 г. суббота (1) — М.А.Б. письмо Е.И.Замятину — (472 Ч)       
       
       31. Х. 31 г. Москва               
   Дорогой Агасфер!
  Когда приедете в Москву, дайте мне знать о своем появлении и местопребывании,
  каким Вам понравится способом — хотя бы, скажем, запиской в МХТ, ибо телефон
  мой — сволочь — не подает никаких признаков жизни.
  Из трех эм’ов в Москве остались, увы, только два — Михаил и Мольер.
  Что касается Людмилы Николаевны, то я поздравляю ее с интересной партией.
  Она может петь куплет:
     Вот удачная афера,               
     Вышла я за Агасфера.
  Итак, семейству Агасферовых привет!               
             Ваш М. Булгаков».
   
         Примечания               
       в «Памир», 1987, № 8.               
       Затем в «» Письма.               
       Печатается и датируется по второму изданию.

   486 — Агасфер — герой средневековых сказаний, осужденный богом на вечную
        жизнь в скитании за то, что не дал Христу отдохнуть у порога своего
        дома по пути на Голгофу.               

  В письме к Булгакову от 28 октября 1931 г. Е. И. Замятин грустно острил:
  «[...] Стало быть, Вы поступаете в драматурги, а я в Агасферы». Это было, по
  сути, прощание товарищей по перу и по несчастью, поскольку Замятину суждено
  было через две недели покинуть Россию и, как они понимали, навсегда (умер
  Замятин на чужбине в 1937 г.).

  487 — Это ответная реплика Булгакова на поздравления Замятина («Итак, —
       восклицал он в том же письме, — ура трем Эм — Михаилу, Максиму и
       Мольеру!»). Булгаков сожалел, что Максим Горький, активно помогавший и
       ему, и Замятину в решении жизненных проблем, уже находился к тому времени 
       в Сорренто.               
                *   *   * 
           М.А.Б. вызвали в Райвоенкомат.
                *   *   * 
    Осенью 1931 года подготовленные сцены спектакля показали Станиславскому.
 Весь режиссерский план — всю уже проделанную режиссером работу — Станиславский
 перечеркнул и предложил ставить пьесу иначе. Работа увлекла его, и вскоре он
  полностью взял постановку в свои руки. — (209 Я)   
                *   *   * 
  В октябре 1931 г. — Московский областной совет ОСОАВИАХИМа
  выпустил информационный буклет о работе своих художественных коллективов
  с их составами, с услоиями их заказа и стоимостью их выступлений
                в ноябре - декабре:               
   — Ансамбль Осоавиахимовской песни «Труда и обороны» - 150 руб.;               
   — Кукольный театр Осоавиахима — 100 ркблей;               
   — Агит-бригада «Штурм» - 75 рублей;               
   — Концертный духовой оркестр — по соглашению.    
               
                *  *  *  *  *               
                НОЯБРЬ 1931

      В начале ноября 1931 г. — Е. И. Чесноков (Ленгинград)
      сообщает М. А. Булгакову о ходе работы над спектаклем:

  «(. . .) Теперь наши новости: ставит ,,Мольера" наш главный режиссер
  К.К. Тверской, художник М.3. Левин. Мольера играет И. Ф. Монахов, Бутона — 
  В.Я. Софронов, Людовика — Кровицкий. Напишу подробнее о распределении в
  ближайшие дни. 5-го сего ноября „Мольер" читается'на репертуарно -
  производственном секторе нашего худ. - полит. совета. Напишите, уважаемый
  Михаил Афанасьевич, когда собираетесь к нам в Ленинград. Нужно бы
  использовать Ваш приезд для зачитки "Мольера" на более широкой аудитории.
  Пока всего хорошего.               
   Пишите.               
  Поздравляю с литерой "Б".
  Привет Любови Евгеньевне               
  Уважающий Вас [Чесноков]»

         (ИРЛИ (ПД) ф. 268, on. 1, ед. хр. 63, л. 2).
                *   *   * 
      1 ноября 1931 г. воскресенье (2) — в Москве
  на 1-ом Мподроме Конводтреста Союза ССР в 17 часов Конские испытания (скачки). 
             В программе мероприятия:       
    «На основе испытаний продукции конесовхозов — колхозы дадут надежную   
    рабочую лошадь социалистическому земледелию и боевого коня Красной Армии.»
                *   *   * 
       2 ноября 1931 г. понедельник (3) — день рождения
     Елены Сергеевны Нюренберг (Шиловская), будущая 3-я жена М.А.Б. - 38 лет.   
  Живет в Москве с мужем и сыновьями: Евгением (10 лет) и Сергеем (5 лет)
                в Большом Ржевском переулке 11.
 Её муж  Е.А. Шиловский служил начальником штаба Московского военного округа,   
 С осени 1931 — начальник штаба Военно-Воздушной академии имени Н.Е. Жуковского.
                *   *   * 
          3 ноября 1931 г. вторник (4) — в СССР
 Создание единого Института Маркса-Энгельса - Ленина (ИМЭЛ) в Москве
                *    *      
          В этот  день 3 ноября 1931 г. — М.А.Б-у
      Краснознаменный Бакинский Рабочий Театр им. Революции 1905 г.
               
                М.А. Булгакову.
     Дирекция БКРТ просит предоставить для ознакомления и
     включения в репертуар Ваши пьесы «Адам и Ева» и «Мольер».
     По принятии пьес немедленно будет выслан постановочный
     договор аналогичный договору заключённому с Вами на
     «Мёртвые души» .
                Директор БРТ    (подпись)  Месхетели
               
       М.А.Б. поместил письмо в альблом постановки «Мольера». 
    (ИРЛИ (ПД) Ф. 369, Оп. 1, Ед. хр. 163) 8 -й лист из 61.   
                *   *   * 
        4 ноября 1931 г. среда (5) — день рождения
      Варвары Афанасьевны Карум - Булгаковой - 36 лет.
  Живет в Киеве с дочкой. Муж Л.С.Карум отбывает заключение (3 года в Минусинске).
                Где он находится они не знают 
                *    *    
     В этот день  4 ноября 1931 г. — Ленинград, БДТ — М.А.Б.
         
                Многоуважаемый Михаил Афанасьевич.
  Извините что не писал. Каждый день собирался но, очевидно, нужен
 был стимул в виде Вашего письма, чтобы привести своё намерение в
 исполнении. С удовольствием исполняю вашу просьбу относительно
 договора, шлю Вам его в приличном виде, а не написанным моим
 бездарным почерком. Один экземпляр соблаговолите, подписав,
  выслать в театр, а старый договор уничтожьте.
 
 Теперь наши новости: ставит «Мольера» наш главный режиссёр К.К. Тверской, 
 художник — М.З. Левин, Мольера играет И.Ф. Монахов, Бутона — В.Я.Сафронов,
 Людовика — Кровицкий. Напишу подробнее о распредилении в ближайшие дни 5-го
 сего ноября «Мольер» читается на репертуарно-производственном секторе нашего
 худ.полит. Совнета. Напишите, уважаемый Михаила Афанасьевич, когда собираетесь
 к нам в Ленинград. Нужно бы использовать Ваш приезд для зачистки «Мольера» на
 более широкой аудитории. Пока всего хорошего. Пишите. Поздравляю
  с литерой «Б».
                Привет Любови Евгеньеване.
                Уважающий Вас  (подпись)  Чесноков
               
              М.А.Б. поместил письмо в альблом постановки «Мольера». 
            (ИРЛИ (ПД) Ф. 369, Оп. 1, Ед. хр. 163) 7-й лист из 61
                *   *   *   
              5 ноября 1931 г. чентверг (1) — в Москве в МХАТ 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
          написала ему в Турин (Италия) в письме (№18)
      
        « Милый Владимир Иванович!
 Я очень давно Вам не писала, почти неделю. Было очень много работы. Теперь
 в моем ведении вся входящая и исходящая переписка, а кроме того, те, кто
 сидят наверху, т.е. Марков и Сахновский, дают мне разные задания, и Ник. Вас.
 тоже.
 
 2-го у нас произошел ужасный случай, когда театру угрожала опасность
 пожара. Актеры держались так стойко и собранно, что это, вероятно, сыграло
 самую важную роль в смысле спокойствия в зрительном зале. Запах гари и дыма
 проник ведь сразу же и в зрительный зал, так что даже какой-то человек из 3-го
 ряда шепотом сказал сидевшему на лестничке Качалову: “Вы горите”. Несколько
 человек вышло из зрительного зала (очень осторожно), чтоб предупредить
 капельдинеров об явственном запахе гари, но вообще совершенное спокойствие на
 сцене настолько успокаивало публику, что и она продолжала следить за действием,
 не волнуясь возможной катастрофой. К.С. был, конечно, ужасно взволнован этим
 случаем. По-моему, нужны какие-то экстраординарные события, экстраординарные
 меры, чтоб изжить безобразную халатность и наплевательское отношение к своим
 обязанностям у нашего техперсонала, особенно у электротехников.

 Сейчас уволен тот заведующий, которого поставил М.С. вместо Сурова (уволен еще 
 до 2-го ноября) и заведывание электроцехом передано И.И.Гудкову, который учил-
 ся и учится этой специальности, а летом как практикант работал по переобору-
 дованию нашей электропроводки. Правда, этой практикой хвастаться не приходится,
 переоборудование оказалось сделанным ужасно. Правда, Гудков здесь не при чем,
 он ведь работал просто как рядовой электротехник, но вообще так переоборудо-
 вали, что дай бог сезон дотянуть, а потом надо все коренным образом изменять,
 т.е. ломать переоборудованную проводку и заменять ее новой.

 3-го в первый раз играла после болезни Ольга Леон. Играла “Дяд. сон”, которым 
 заменили “Вишн. сад”, снятый по болезни Леонидова. Последний все еще никак не
 выправится после своего гриппа. Совсем поправилась Андровская, но пока не
 играет. Впрочем, я Вам писала о том, что впервые выступит 13-го в “Рекламе”.
 10-го в “Дяд. сне” предположено первое выступление М.П. Лилиной в роли
 Карпухиной.

 Наконец-то заканчиваются работы по установлению окладов и возможно, что 15
 ноября будут выплачивать не только жалованье в новом размере, но и разницу за
 2 месяца (с 1 сент.).

  К.С. нездоров, у него воспаление надкостницы, из дому он, конечно, не
 выходит, но дома у себя занимается много. Словом, упомянутые в расписании 
 репетиций его беседы с теми, кот. намечены для преподавания системы, состо-
 ялись. Анд. Серг. пробыл здесь несколько дней, раз был с женой у нас в театре
 в настроении сильно замкнутом, и опять уехал в отпуск. А мы все ждем решения
 о переводе нас к Ел. Конст.

 Отовсюду идут сведения, что это решено окончательно, только ждет формулировки.
 Письмо какое-то растрепанное, не правда ли? Обсуждался вопрос об отдаче роли
 Фамусова Качалову. Тогда “Тартюф” отпадает. Во всяком случае, с 1 ноября заня-
 тий по “Тартюфу” не начали и вообще пока о нем не вспоминают. Милый Владимир 
 Иванович, всего хорошего желаю Вам, дорогой Екат. Ник. и Мише. Когда я о Вас
 думаю, я ужасно остро чувствую, как Вас не достает всем нам, а т.к. я эгоистка,
 то больше всего мне. Но вместе с тем я больше всего хочу, чтоб Вы отдыхали как 
 можно лучше.» — (Б. Письма 219)      
                *   *   * 
  7 и 8 ноября 1931 г. суббота и воскресенье — праздничные дни
              Годовщина Октябрьской революции.
   В Москве на Красной площади военный парад войск Московского гарнизона
                и демонстрация трудящихся.
                *   *   * 
           8 ноября 1931  г. воскресенье — именины Михаила.
                *    *    
          В этот день 8 ноября 1931 г. — в Москве
   Служащий МГК ВКП(б) А.Г. Соловьев записал в дневнике:
 «Большие трудности с продовольствием. В магазинах ничего нет. Продкарточки
 и промкарточки не отовариваются. Базары замерли. Колоссальные очереди в
 ожидании, что-нибудь появится. Городской транспорт - трамвай совсем перестал
 работать... Население настроено мрачно».
                *   *   *
          В этот день 8 ноября 1931 г. —  В.В. Вересаев
        письмо М.А.Б. по поводу пьесы "Александр  Пушкин"   
          Оригинал, ИРЛ И (ПД) Ф.369 Оп 1, Ед.хр. 230.
                *   *   * 
        11 ноября 1931 г. среда (5) — в Ленинграде
  в газете «Красной газете» драматург Всеволод Витальевич Вишневский писал:   
  «...Зачем тратить силы, время на драму о Мольере, когда к вашим услугам
  подлинный Мольер. Или Булгаков перерос Мольера и дал новые качества, по-
   марксистски вскрыл «сплетения давних времен»?.
                *     *    
           В этот день 11 ноября 1931 г. — М.А.Б.
       Письмо по поводу инсценировки «Мертвых душ»
          Владимиру Евгеньевичу Месхетели в Баку. 
   (П.Д. Ф. 369, оп. 1, ед.хр. 177 Машиноп. копия, подпись - автограф.)    
                *   *    *   
           В этот день 11 ноября 1931 г. — в Москве в  МХАТ 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
         написала ему в Турин (Италия) в письме (№19)

       Москва, 11 ноября 1931 г.
      Милый Владимир Иванович!

 Вот и прошли праздники, снова началась работа, и, как всегда после праздников,
 работы довольно много. Я хорошо отдохнула – три дня:
 два праздничных и следующий, 9-го, выходной. Очень приятно было безвыходно 
 посидеть дома... Сегодня пришло Ваше письмо из Турина1.

 Ваше приветствие вывешено. Многие подходили ко мне с выражениями радости, что
 в этом Вашем привете как-то острей почувствовалось единение, общение с Вами.
 Сегодня позвонил мне К.С., и я ему передала и Вашу благодарность за телеграмму
 в день годовщины основания театра, и прочитала Ваше приветствие получившим
 "чайку", и сообщила о Ваших соображениях относительно "Горя от ума".

 О последнем К.С. просил Вам передать следующее. В этом сезоне (в феврале –
 марте) необходимо осуществить возобновление “Горя от ума”, и по времени дай
 бог успеть ввести новых исполнителей, без внесения изменений, именно как
 рядовое возобновление спектакля, случайно не шедшего некоторое небольшое
 время. Но вместе с тем К.С. просит Вас, если это для Вас возможно, написать о
 тех изменениях, которые Вам мыслятся. Может быть, это не представляет таких
 трудностей, какие ему показались возможными из Ваших нескольких строк.

 Тогда, конечно, все будет сделано для того, чтоб поступить по Вашим указаниям.
 Словом, все сводится к тому, что если изменения сложны и заставят сильно
 оттянуть возобновление, вряд ли можно будет внести их сейчас, а придется 
 провести их в дальнейшем, не задерживая выпуска спектакля в намеченный срок.

 И это тем более нужно, что вообще выпуск новых постановок сильно опаздывает.   
 Например, "Страх" намечен сейчас только на 15 декабря, а где гарантия, что и
 в этот срок он выйдет. Кроме того К.С. просил написать Вам о следующем.

 Сейчас снова стал вопрос о переводе на Большую сцену “Дядюшкина сна”. Спрос
 на спектакль есть, да и в смысле устройства массовых выходных дней при
 непрерывке он очень удобен. Однако К.С. считает, что для Большой сцены
 спектакль необходимо переработать, главным образом в третьем действии. Он
 взялся бы за эту работу только в том случае, если б Вы дали на это свое 
 разрешение, т.к. он считает, что спектакль Ваш; тем более – на афише стояло
 Ваше имя.
 Я объяснила К. С-чу, с какой неохотой согласились Вы на работу по выпуску
 этого спектакля, с которым были уже давно во многом не согласны, что в Вашей
 работе над спектаклем главную роль играла сила необходимости. Все же К.С. (и 
 вполне естественно) просит, чтоб Вы сами решили вопрос о возможности его входа
 в переработку этого спектакля по тем линиям, которые им намечены.

 Пожалуйста, напишите Ваше мнение об этом. Кстати, 14-го в первый раз Карпухину 
 играет М.П.Лилина. (В деле перевода пьесы на Большую сцену, конечно, некоторую
 роль играет и соображение совершенной неприспособленности Малой сцены для
 спектаклей с участием наших “стариков”.)
 К.С. получил ответ относительно работы над пьесой Эрдмана “Самоубийца”. Нам
 разрешено работать, а через некоторое время мы покажем авторитетным товарищам
 результаты работы. Правда, в письме было сказано, что он не является поклонником
 этой пьесы, ряд лиц считает ее средней, некоторые – даже вредной, но если К.С.
 видит возможность работы над ней и даже выказывает к ней интерес, не будет
 препятствий к пуску ее в работу2.

 В двадцатых числах у нас состоится совещание по вопросу о создании спектакля в
 день 15-й годовщины Октября. К обсуждениям привлекается ряд драматургов и 
 композиторов. Если не удастся получить настоящую прекрасную пьесу, которая
 подошла бы к выпуску именно в дни пятнадцатилетия, будет организовано
 торжественное заседание.

 Как же Вы не знаете “Смерть Занда”? Я так хорошо помню Вас на читке этой пьесы
 в зале К.О. Вы были по-настоящему заинтересованы ею и даже сердились на
 послеантрактные звонки, которые невероятно длинно и противно гудели в К.О.,
 на входивших и выходивших во время читки актеров, занятых в спектакле и 
 приходивших в гриме и костюме.

 Но к концу чтения, помню, интерес упал, т.к. конец оказался совсем
 недоработанным, случайным и смазанным. Разве не помните? – партиец Занд, у
 него жена Маша, которая уходит от него к какому-то Шлипенбаху, кажется,
 чрезвычайно острому злопыхателю против нашей современности. Какая-то еще
 история с прятаньем этого Шлипенбаха в шкафу у Маши, какая-то встреча на
 площадке лестницы в следующем акте. И потом сцена, когда Занд уговаривает
 Машу вернуться к нему, против которой яростно восстал М.С., считая, что
 коммунист не может так унижаться перед оставившей его женой. Но теперь, как
 говорят, от всех этих перипетий в пьесе не осталось и следа. Все персонажи
 новые, за исключением Занда и его жены Маши. Остался еще доктор Гурфинкель,
 роль которого прежде была на втором месте (хотя, помню, на чтении тогда он
 всех заинтересовал), а теперь выдвинута вперед. Но вообще с Олешей трудно
 иметь дело. Срок представления пьесы был назначен по договору на 1-е ноября,
 как сам Олеша предложил. Ник. Вас., видя, что до 1.XI осталось несколько дней
 в момент подписания договора, сам предложил поставить 10.XI. А к этому сроку
 Олеша, ничего не сказав никому в театре, укатил в Ленинград, не оставив адреса,
 и теперь о нем ни слуху ни духу, и о пьесе тоже. Вот неаккуратный человек,
 постоянная с ним история!

 Недавно был у меня Ценин и просил Вам передать благодарность за память, а
 кроме того, просил Мишу всегда рассчитывать на него и в дальнейшем. Он рад
 при первом же случае быть ему полезным и просит это иметь в виду самым
 реальным образом.

 Относительно покрытия Вашего аванса. Вероятно, Вы сговорились об этом с
 Никитиным, а тот никому об этом не сказал, т.к. в бухгалтерии никто о таком 
 соглашении не знает. Но я надеюсь, что даже при том, что аванс рассчитали 
 сейчас, удастся обойтись благополучно. Сейчас у меня нет никаких долгов,
 15-го я перешлю Ол. Аполлоновне деньги по Вашему последнему распоряжению, и
 у меня еще останутся деньги, так что с этой получки я надеюсь начать делать
 сбережения.
 Разобрались ли Вы в присланном счете? Я хочу Вам предложить следующее. Приход
 по жалованью и пенсии Вы знаете, а счет расходов я буду высылать Вам время от
 времени, так что, я думаю, остаток будет у нас сходиться. Как Вы хотите:
 получать счет расходов по месяцам, т.е. ежемесячно, или следующий расчет можно
 будет сделать на 1-е января? Будьте здоровы, милый Владимир Иванович. Желаю
 всего хорошего, самых светлых дней – Вам, дорогой Ек. Ник. и Мише. Как идет
 его леченье? Правда, красивая марка Туринского отеля? Вы наклеили ее, чтоб
 порадовать меня? Очень хороша! — (Б. Письма) 
                *   *   * 
   12 ноября 1931 г. четверг (1) — А.М. Горький в письме Сталину:

 «...мне прислали фельетон Ходасевича о пьесе Булгакова. Ходасевича я хорошо
 знаю: это — типичный декадент, ...преисполненный мизантропией и злобой на всех
 людей... Но всюду, где можно сказать неприятное людям, он умеет делать это умно.
 И — на мой взгляд — он прав, когда говорит, что именно советская критика
 сочинила из «Братьев Турбиных» антисоветскую пьесу. Булгаков мне «не брат и не
 сват», защищать его я не имею ни малейшей охоты. Но — он талантливый литератор,
 а таких у нас — не очень много. Нет смысла делать из них «мучеников за идею».
 Врага надобно или уничтожить, или перевоспитать. В данном случае я за то, чтоб
 перевоспитать. Это — легко. Жалобы Булгакова сводятся к простому мотиву: жить
 нечем. Он зарабатывает, кажется, 200 р. в м-ц. Он очень просил меня устроить 
 ему свидание с Вами. Мне кажется, это было бы полезно не только для него лично,
 а вообще для литераторов-«союзников». Их необходимо вовлечь в общественную
 работу более глубоко»
 — «Жму вашу руку, дорогой товарищ».

  1- Переписка Максима Горького и Иосифа Сталина.
     Публикация Т.Дубинской-Джалиловой и А.Чернева. – «Новый мир», 1997, №9.
     Комментаторы отмечают, что подчеркивания в письме принадлежат Сталину.
                *   *   * 
           13 ноября 1931 г. суббота (2) — в СССР
 образован «Дальстрой» — государственный трест по дорожному и промышленному      
 строительству в районе Верхней Колымы (c 1938 г. — Главное Управление 
       строительства Дальнего Севера НКВД СССР «Дальстрой»),
 специализированный государственный институт (суперорганизация, «комбинат особого
 типа»), осуществивший в 30—50 гг. XX столетия освоение Северо-Востока СССР.
                *   *    *   
           В этот день 13 ноября 1931 г. — в Москве в МХАТ 
           — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь МХАТа
                на юбилейном спектакле в театре Вахтангова.
                Об этом в письме:
      
  « На юбилейном спектакле я была. Русланов был так мил, что прислал мне место.
  Вообще же попасть туда было очень трудно. В наш театр были присланы только
  персональные приглашения народным и далеко не всем заслуженным. Зрительный зал
  являл зрелище необычайное и чрезвычайно оживленное. Весь московский театральный
  и литературный мир был богато представлен. Было много лиц из правительства.
  Было множество наряднейших туалетов, но это не мешало многим дамам кутаться в
  пуховые платки и достаточно обжитые вязаные кофточки.
  То же и в мужских костюмах: самая пестрая смесь смокингов, прекрасных пиджачных
  костюмов, френчей, толстовок и троек. Но количество нарядных было так велико и
  общество было так оживлено, так всё между собой знакомо, что общий тон был явно
  праздничный.

  Этому способствовал и внешний вид вахтанговцев – фраки и вечерние туалеты дам,
  как участниц и участников “Турандот”, так и свободных от спектакля. Вот первое
  впечатление – нарядно, оживленно. Второе же – то, что все время передавалось
  со сцены, – самореклама, самовосхваление. И при этом, понимая всю кухню этого
  спектакля, так и хотелось назвать всех их ловкими ребятами с внешностью пай-
  мальчиков и первых учеников. Спектакль начался парадом всего состава. Сначала
  вышла по анонсу “молодежь”, затем “труппа”, затем “юбиляры”. Потом был
  приглашен на авансцену зав. сектором искусств Этингоф, который сказал
  приветствие, перечислил то, что делается в ознаменование юбилея (сообщение о
  возбуждаемом перед Наркомпросом ходатайстве о списании всех долгов по
  строительству было встречено дружным весельем и аплодисментами зала – “Ха-ха!
  Ловкие ребята!”); постановление Моссовета переименовать Николо-Песковский пер.
  в проезд им. Вахтангова; стипендии того же имени и т.п.; прочитал
  приветственное письмо от М.И.Калинина. Затем начался сильно сокращенный сам по
  себе спектакль “Турандот”, расширенный кусками из других постановок театра,
  довольно ловко вмонтированными. Так же вмонтированы были приветствия, причем
  диапазон их был поразительно велик: театры, студии, заводы, фабрики,
  представитель Кузнецкстроя, куда нынче осенью ездил театр, представитель Кр.
  Армии в сопровождении четырех фанфаристов, игравших туш, представитель
  авиабригады, поднесшей пропеллер, подшефный завод “Каучук”, подаривший
  громадную модель дирижабля, висевшую под потолком в зрительном зале, опять
  театры и, наконец, даже представитель какого-то сибирского колхоза, над которым
  они успели принять шефство; представитель этот был поднесен особо, но все очень
  уж белые нитки были видны.Этот вечер был отмечен для меня одним моментом,
  заставившим меня испытать чувство громадной радости и гордости: это было тогда,
  когда в ответ на объявление первой из делегаций – “Московский Художественный
  театр” – и на блестящий выход наших стариков (Книппер, Коренева, Качалов,
  Москвин) раздался такой аплодисмент, такой взрыв настоящего подъема в
  зрительном зале, какого не видел этот спектакль ни разу, ни при одной своей
  выдумке в течение всего вечера. Это была настоящая, идущая из самых глубин
  чувства, овация. » — (Б. Письма 219)   
 
           Вполне возможно, что на этом же спектакде был и М.А.Б.
                *   *   * 
      14 ноября 1931 г. суббота (3) — проводы Е. Замятина за границу.
                *   *   * 
                В ноябре 1931 г. — в Ленинград
  "Михаил Афанасьевич приехал читать пьесу под названием «Адам и Ева».
  Слушали ее четыре человека: Вольф, Гаккель, Тихановский и я. К великому
 нашему огорчению, ставить ее театр не мог. Кажется, меньше всех был расстроен
 автор. Он объяснил это тем, что когда кончил писать, то ему самому показалось,
 что, пожалуй, его «Адам и Ева» не выйдут на сцену. ( Шеременьева Е. 373 В.1988)

 (В данном случае возможно ошибка в её воспоминаниях по поводу ноября. - А.Руд )
                *   *   * 
                С 19 по 27 ноября 1931 г. — МХАТ
часть труппы МХАТа на гастролях в Костроме и Ярославле. 
                *     *   
           20 ноября 1931 г. пятница(5)— в Москве в  МХАТ 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
              написала ему в Берлин в письме (№20):

      « Милый Владимир Иванович!
  Работы у меня стало теперь так много, что – видите – какие громадные
  перерывы я делаю в письмах к Вам.
 
 [...] По теперешней разверстке работы я секретарь дирекции + по
   совместительству личный Ваш секретарь. По первой должности мне прибавили
   ведение делопроизводства (то, что раньше делала Евгения Матв., а после ее
   ухода – по совместительству Ванда Мариановна).
  Мне приходится составлять бумаги (нефинансового характера, а заодно, для
  скорости, и писать их на машинке. Кроме того, явочным порядком я как секретарь
  обслуживаю художественную часть (Сахновского, Маркова). Конечно, секретарствую
  на читках пьес и вообще на заседаниях (хорошо еще, что пока вопрос о
  Худполитсовете у нас не разрешен и совет не собирается, а то была бы большущая
  нагрузка).
  Дела очень много. Правда, по новым ставкам мне сделали значительную прибавку.
  Теперь я буду получать 300 руб. в месяц (двести по должности секретаря дирекции
  и 50% от двухсот – оклада личного секретаря) вместо прежних моих 170-ти.

 В эти последние дни у меня была еще работа по срочной переписке “Самоубийцы”,
 но это уж моя “халтура”. Сейчас пьесу расписывают по ролям и, вероятно, в
 скором времени начнут работать.

 23-го Эрдман читает свою пьесу труппе. Сказать по правде, пьеса мне не
 понравилась, когда я теперь с ней познакомилась. Или, может быть, я ждала
 от нее чего-то необыкновенного после всех громких о ней разговоров? Мне
 кажется, что она не для нашего театра.

 [...] С остальными новыми пьесами дело стоит так: Булгаков читал “Мольера”
  17-го всей труппе. Пьеса понравилась, хотя Мих. Аф. читал простуженный и не
  с присущим ему блеском. Марков мечтал устроить три блистательных читки
  подряд: “Мольер”, “Самоубийца” и “Смерть Занда”.

 Но Олеша подвел его самым откровенным образом. Он вернулся из Ленинграда, куда
 мы послали ему телеграмму с просьбой указать срок представления пьесы,
 оставшуюся без ответа, и не счел нужным сообщить в театр о своем возвращении.

 Тогда Сахновский и Марков послали ему письмо с просьбой прийти немедленно в
 театр, т.к. вчера вечером должно было разрабатываться распределение ролей в
 новых пьесах. Наш курьер вручил это письмо лично Олеше, но ответа не
 последовало, он не только не пришел в театр, но даже не позвонил. А поздно
 вечером я встретила его с Мейерхольдом в нашем переулке. Он ведь теперь живет
 в новом доме для писателей, что выстроили наискосок от нашего театра.
 Я совершенно уверена, что пьеса у него в лучшем случае существует в черновых
 набросках, а то, может быть, просто еще в его фантазии. Некоторые из наших
 думают, что пьеса у него есть, но что он, хотя и связанный с нами договором,
 вероятно, собирается отдать ее Мейерхольду, который вообще был против отдачи
 им пьесы нам, а теперь вдвойне зол на нас за то, что “Самоубийца” попал к нам.
 Мне столько надо Вам написать, что я даже растерялась от обилия материала.

 Попробую писать в хронологическом порядке, вспоминаю все дела по датам.
 Если не успею сегодня написать все, все же отправлю это письмо, а остаток 
 переведу в следующее.
 В отдельном конверте посылаю Вам репетиции, репертуар и рапортички кассы.
 А то очень уж пухлый конверт получится. И еще отдельно – бандеролью – пошлю
 Вам газеты и журналы. И вырезку о вахтанговском юбилее, хотя Вы, вероятно, 
 "Известия" читаете полностью.
 Наши были удивительно хороши, особенно Ольга Леон. Она в этот вечер была
 прекрасна, лучше всех в зале. В платье цвета персидской сирени, с прекрасной 
 своей напудренной головой. Была интересна и хорошо одета Коонен, но Ольга
 Леон. была лучше. Когда я слушала, как встретили представителей Художествен-
 ного театра, когда я смотрела на лица аплодировавших, я испытывала чувство
 гордости, что я служу в этом театре. Для меня это был лучший момент в этот
 вечер. Очень тепло и шумно встретили Завадского – именно его, как первого
 Калафа, когда он вышел говорить приветствие от театра, находящегося под его
 руководством.

 После спектакля, закончившегося в первом часу, был устроен банкет, на который
 часть гостей была приглашена, всем же работникам московских театров было
 предложено записываться с уплатой 25 руб. Говорят, на ужине было приятно и
 весело.

 17-го у нас отпраздновали сотое “Воскресение”. После 1-го и 2-го актов в
 мужском фойе был чай. Ваша телеграмма1 и приветствие от К.С. были вывешены
 на доске. Юбилярами оказались: Качалов, Еланская, Ершов, Степанова, Зуева А., Морес, Прудкин, Андерс, Кнебель, Скульская, Фалеев, Изралевский, Митропольская.

 Фактически-то это оказался 101-м спектаклем, у нас вышла путаница в записях,
 но установить это удалось только после предыдущего спектакля, 2-го, который
 и был по настоящему сотым. Но и хорошо, что не тогда праздновали юбилейное
 количество, ведь 2-го было то “Воскресение”, когда случился пожар. Пока помню –
 совсем не к месту: пришлите, пожалуйста, доверенность на получение Вашей
 пенсии, без обозначения месяцев, примерно так: доверяю получать мою пенсию 
 (хотите, доверьте мне, хотите – непосредственно тому служащему, который обычно
 за ней ходит, но лучше мне, а я буду всякий раз передоверять).

 Мы здесь Вашу доверенность заверим, скрепим печатью, все будет в порядке.
 А то в последний раз выдали только по моему официальному отношению в Нарком-
 фин и заверению, что доверенность от Вас непременно будет получена в течение
 ноября.

 Вы ничего не пишете относительно Ваших воспоминаний о Лужском и Александрове.   
 "Утро памяти" отложено на время между 7 и 10 декабря. Устроители очень
 надеются, что Вы пришлете такое “слово”, которое прочтет один из наших
 народных.На днях приехал Грибунин. Он не захотел остаться там еще на месяц,
 боялся остаться один, а сестра Рипси, уехавшая туда вместе с ним и ежедневно
 его навещавшая, должна была вернуться на службу. Он с ней и приехал. Сейчас
 он несколько простужен и вообще чувствует себя слабым, так что ни о какой
 работе в театре пока речи быть не может. Наша бухгалтерия просила меня еще
 раз запросить Вас относительно подписки на заем “Третий решающий”.

 Записать ли Вас на этот заем и на какую сумму? Кстати о суммах:

 Ваши поручения я исполнила, деньги Ол. Ап. выслала и наконец-то у меня, к
 великой моей радости, от Вашего жалованья осталось немного денег. Я думаю, 
 что все-таки я Вам сдам следующий отчет после получки 1-го декабря, а затем
 следующий – “баланс” на 1-е января. Вчера Соф. Вит. передала мне письма,
 пришедшие на Вашу квартиру. Одно из них – Россова – прилагаю. Может быть,
 Вы захотите сами ему ответить, утешить его. А я ему напишу, чтоб он не
 мучился Вашим молчанием, что Вас сейчас в Москве нет. Другое письмо от Манке,
 из Дрездена (Вейнбергштрассе, 38). Он пишет, что недавно виделся с Марком
 Лотаром и сердечно о Вас с ним вспоминал.
 Что у него остались самые приятные воспоминания о России и о встрече с Вами
  у Вас на квартире.
 Просит передать привет Ек. Ник. и Мише. Что в октябре в Дрездене был
 А.В.Луначарский, которому он смог только вкратце сказать, какую радость ему
 доставило пребывание в СССР. Что он хотел бы знать, когда Вы снова будете в
 Германии, чтоб он смог с Вами снова увидеться.
 И в знак почтения к Вам прислал Вам свою фотографию с почтительной надписью.

 Третье – из ЦЕКУБУ – приглашение на вечер по поводу Октябрьской годовщины и с 
 приложением анкеты, которую я Вас прошу подписать. Возможно, что она нужна
 для перерегистрации. Когда я ее получу за Вашей подписью обратно, я ее
 перешлю по принадлежности.

 [...] Самая большая наша театральная новость – это передача роли Чичикова
 Качалову. Все это время Топорков не удовлетворял К. С-ча. Ему пришла мысль
 попробовать Качалова. Сначала Вас. Ив-чу была в секрете передана роль, потом
 Вас. Ив. показал К. С-чу несколько кусков.  Если б и это не удовлетворило К.С.,
 то все осталось бы по-старому и Топорков ничего бы не узнал. Но К.С. принял
 Качалова, и теперь Топоркову Сахновский обо всем сказал, с предложением
 остаться дублером Чичикова, параллельно дорабатывая роль. Топорков мужественно
 принял это известие и согласился на предложение. В виде компенсации за такое
 огорчение ему предложена роль Подсекальникова (главная) в “Самоубийце”, на что
 он тоже согласился.
 Да, еще новость в “Мертвых душах”, пока, кажется, секретная: К.С. поручил
 Симову сделать эскизы декораций. Думаю, что Дмитриев, кот. приедет из
 Ленинграда 25-го, этого еще не знает. Для костюмов, кажется, останется
 Дмитриев. Это еще пока не решено.

 […] Сейчас у нас должно состояться первое собрание авторов и композиторов для
 обсуждения спектакля в 15-ю годовщину октября.
 Приглашены: Олеша, Эрдман, Афиногенов, Булгаков, Леонов, Иванов Всев., Фадеев,
 Безыменский, Антокольский, Луговской, Шебалин, Половинкин, Крюков, Книппер,
 Симов.
 Да, еще новость в "Мертвых душах", пока, кажется, секретная: К.С. поручил
 Симову сделать эскизы декораций. Думаю, что Дмитриев, кот. приедет из Ленин-
 града 25-го, этого еще не знает. Для костюмов, кажется, останется Дмитриев.
 Это еще пока не решено. Надо кончать и отправлять письмо. Вероятно, Вы устали,
 его читавши. Мне сказали Соф. Вит. и Лиза Асланова, что есть известия о фуроре   
 "Цены жизни". Я ужасно рада и поздравляю Вас от всего сердца. Всего, всего
 хорошего, милый Владимир Иванович. Мой сердечный привет Ек. Ник. и Мише. Елена
  Серг. тронута Вашей памятью о ней и просит передать Вам нежный привет. Ей
 живется славно и приятно. » — (Б. Письма 221)   
                *     *   
            25 ноября 1931 г. среда(5) — в Москве в МХАТ 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
                написала ему в Берлин в письме (№21):

         Милый Владимир Иванович!
   Очень-очень рада я была, когда читала о таком великолепном успехе Вашей
   пьесы и Вашей работы.

 Но как же Дузе, такая изумительная актриса, могла думать о невозможности
 понимания итальянцами нашего театра!

 Это меня поразило. Ведь она должна была знать, что все настоящее, глубокое, 
 человеческое обязательно дойдет и захватит любого человека, независимо от
 его национальных особенностей. Я счастлива, что Вы испытали так много радости
 в Ваши туринские дни.

 И еще что было мне особенно радостно прочесть:
 "Климат произвел на меня изумительное влияние", – пишете Вы1.

 Как огорчает меня, что, вероятно, в силу многих обстоятельств Вы связаны с
 Берлином и не проводите зимы на юге Франции или в Италии.
 Вам, Вам особенно надо жить под солнцем. В моем представлении, в моих 
 воспоминаниях о Вас Вы всегда связаны с неистощающейся тягой к солнцу и к
 радости, к солнцу, которое всегда и непременно дает радость.
 Вот и в письме перед выездом в Турин Вы написали, что едете “схватить
 хорошего солнца”, Вы думали о нем. Никак нельзя поехать Вам еще на юг,
 в тепло?
 Наш переход решен окончательно. На днях (кажется, 21-го) заезжал к нам
 Енукидзе и сообщил, что через 2–3 дня последует распубликование постановления
 в печати. Но пока все-таки его нет.

 Относительно Ел. К. еще ничего не известно. Со стороны ее театра идут сведения,
 что она будет у нас непременно, со стороны другой – что не она, а или вообще 
 никто, или кто-нибудь без директорских полномочий2.

 Во всяком случае, те бумаги, на которое наше начальство не накладывает
 резолюции (напр., разрешение на выдачу разницы в жаловании), т.к. не считает
 себя уже компетентным, даже без опубликования постановления предложено
 направить по адресу будущего начальства.

 В последнем письме я не написала Вам о просмотре гримов и костюмов "Страха",
 о котором Вы, вероятно, прочли в расписании репетиций.

 Я побыла немного в зале. Прекрасные гримы у Леонидова, Ершова, Книппер,
 Тарасовой, Морес (совершенное дитя, не больше 12-ти лет, можно даже дать
 меньше). Хороший грим у Вишневского. Добронравов мне показался слишком
 конфетно или плакатно красивым, слышала, что и режиссуру он не удовлетворил, 
 будут пробовать другое. Очень не понравился мне грим Прудкина – его
 национальность кричит, вопит, в десять раз сильнее, чем в жизни. У него парик
 красновато-шатенистый, гладко зачесанные назад волосы с взлысинами на лбу.
 Небольшие подстриженные усики, проваливающие ему рот, отечные глаза с мешочками
 под ними – и выражение в них мировой скорби. А все вместе – вид негодяя,
 пролазы, вредителя. Об этом можно догадаться, как только он войдет в комнату.
 И вдруг я услышала, что Судаков все это похваливает.

 Тут я сделала то, чего никогда не делаю. Подсела к автору, а потом к Маркову,
 потом еще к актерам некоторым и всем сказала, что неужели они не видят, что
 такой Кастальский не мог бы быть "любимым учеником" такого человека, как
 Бородин. Не мог бы быть так принят в его доме. Я сказала, что могу утверждать,
 что Вы бы не приняли этого грима, т.к. он совершенно выпадает из пьесы. И
 портит Прудкина, и должен ему мешать в линии образа. Потом я себя ругала за
 такое вмешательство не по праву, но я не могу относиться к "Страху" равнодушно,
 все-таки это Ваша пьеса.
 В общем, Афиногенов со мной во всем согласился, у Судакова начались сомнения,
 Прудкин же мне говорил (потом, на следующий день), что он сам, обговаривая с
 Фалеевым грим, иначе видел его. Прудкин мне сказал, что будет пробовать еще и
 добьется той польской характерности, которую он непременно хочет дать.

   Продолжаю только на следующий день. Очень много дела все время.
 В прошлом письме я не написала Вам о том, что 14-го впервые в “Дяд. сне” Мар.
 Петр. играла Карпухину. Играла она очень хорошо, будет играть, конечно, еще
 лучше. До решения войти именно в это время в спектакль она волновалась, но
 на спектакле, по собственным заверениям, была спокойна (относительно) и играла
 после такого большого перерыва с удовольствием. К.С. был против ее входа в
 спектакль, считал, что ей надо бы еще погодить. Словом, “дебют” прошел
 прекрасно, а следующий раз она играет 20-го, а 29-го сыграет утренник для
 кассы взаимопомощи на Большой сцене. Как только сдала она эту работу, тотчас
 же повторила роль матери Незеласова в “Бронепоезде” и тоже уже вошла в
 спектакль.
 21-го у нас прошли выборы нового месткома. Избраны членами: Саврасов,
 Раевский, Орлов, Прудкин, Тарханов, Дорохин, Гедике, Лакшин, Коновалов,
 Лисенков, Лапшинов, Лопатин Г.Г., Морозов. Последние пять – представители
 техн. и рабочего персонала. Кандидаты в местком: Герасимов, Титушин, Лесли,
 Ситникова и Борисов (гардеробщик).

 Председателем месткома избран Раевский (он же был и в прошлом сезоне),
 секретарь – Саврасов. Остальные должны руководить различными секторами, на
 которые распадается местком. Кроме того, по новому положению нашего союза в
 каждом цеху есть свой местн. комитет, так наз. цехком, который работает под
 руководством центрального месткома, т.е. вышеперечисленного.

 Очередные неприятности у нас с заболеваниями. У Кудрявцева был грипп, который 
 настолько осложнился, что вряд ли он сможет работать в течение ближайших двух
 месяцев. Пока театр отправляет его в санаторий ЦЕКУБУ в Болшево для поправки,
 срок пребывания там выхлопотан для него по 31 декабря. Его болезнь ставит под
 большую угрозу выпуск “Дерзости”. Ведь он был дублером Баталова в роли Арта-
 мона, дублером, который по-настоящему-то и репетировал, Теперь удалось захва-
 тить Баталова так, чтоб он репетировал Артамона. Но Вы ведь знаете Ник.
 Петровича, принесет моментально десяток справок из Туб. института, что ему
 никак нельзя работать, и ничего с ним не поделаешь. И в то же время снимается
 в кино. Он как раз теперь снимается, и для него репетиции "Дерзости" ужасно
 некстати.

 Все никак не ладится работа с Вас. Ив. в “Мертвых душах”. Один раз
 опоздал на репетицию на 40 минут, другой раз вовсе не пришел, в третий раз
 опоздал на 35 минут, режиссура, перестав его ждать, начала репетировать сцену
 с Топорковым, а когда Вас. Ив. пришел, оказалось, что он уже не нужен.
 Говорят, будто Топорков после этого шока стал репетировать гораздо интереснее
 и роль у него заметно пошла вперед. Кто знает, может быть, он и сыграет!3

 Сегодня были волнения на “Страхе”. Леон. Мир. стал нервничать, говорить, что
 он конченный актер, не может репетировать, ясно, что не может играть, и т.п.
 В то время как страховцы отправились к К.С. на репетицию, Сахновский позвонил
 К. С-чу о таком настроении Леонидова, и мы надеемся, что К.С. успокоит нервы
 умело и быстро. Мне говорили, что К.С. совершенно изумительно помогает в   
 "Страхе", раскрывая образ каждому исполнителю.

 Вчера Соф. Вит. сказала мне, что Мише уже сделали операцию, что все тяжелое
 позади и что уже есть результаты положительные в смысле слуха. Слава богу!
 Как я рада за него, за Вас, за Екатерину Николаевну! Передайте им обоим мой 
 самый нежный привет и пожелания, “чтобы все пошло легко!” Крепко жму Вашу
 руку и желаю Вам всего-всего хорошего, милый Владимир Иванович.» — (Б. Письма 222)    
                Андрей Сергеевич Бубнов 1884-1937

                *  *  *  *  * 
                ДЕКАБРЬ 1931 
               
     1 декабря 1931 г. вторник (5) — декретом СНК СССР
            «в целях увеличения темпов развития»
   установлена «непрерывная шестидневная рабочая неделя»: рабочие и
 служащие отдыхали 6, 12, 18, 24, 30 числа каждого месяца (после февраля -
 1 марта). Этому соответствовал производственный табель-календарь, а дни
 именовались как «первый день шестидневки, второй день шестидневки» и т.п.
 В публикуемых отрывных календарях, таким образом, не было «понедельников,
 вторников» и т.п.
    С началом индустриализации инициирован вопрос о реформе календаря.
                *     *   
         В этот день 1 декабря 1931 г. — в Москве в МХАТ 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
            написала ему в Берлин в письме (№22):

         « Милый Владимир Иванович!
  Вот жизнь у меня пошла – голова идет кругом от дела! Я никогда еще так
 бешено не крутилась по самым разнообразным делам. Как о каком-то избавлении
 думаю о завтрашнем выходном дне, когда ничего не буду делать, никуда из дому
 не выйду... Не по небрежности, а из-за дикой занятости не писала Вам неделю,
 не высылала очередных журналов, так что их накопилось больше обычного.

 Сначала по Вашему последнему письму1: “Крестословица” обозначала, что
 спектакль “Хлеб” был продан какому-то отделу ОГПУ, причем никто в бухгалтерии,
 где совершался договор, не смог мне сказать, какому отделу, т.к. буквы "П.П."
 и "М.И.", предшествовавшие и следовавшие за буквами "О.Г.П.У.", и в договоре
 помечены без обозначения их расшифровки.

 Отвечаю так невразумительно, что по-настоящему выходит, будто и не ответила
 на Ваше недоумение. Качалов – Чичиков обрадовал очень многих, но пока дело с
 репетициями его стоит очень плохо.
 Я Вам писала уже о случаях его опозданий на репетиции, сейчас же он опять-
 таки не репетирует (не обращайте внимания на расписание репетиций, это только
 на бумаге, а на деле было иначе), т.к. простужен. Т.е., вернее, говорится
 только, что простужен, на деле же у него было неладно с сердцем, и мне
 говорили, что это следствие снова проявляемой им присущей ему слабости.
 Одно время он был совсем в порядке, кажется, с июля месяца держался до
 октября, почти до ноября. Лечился, а при лечении ему были запрещены изли-
 шества. В последнее же время – опять не может сладить с этой своей слабостью
 и довел себя до приступов сердечной болезни.

 Только что был у меня Иверов, говорит, что сейчас он поставил Вас. Ив. на
 ноги, что тот чувствует себя молодцом и сможет работать. А то ведь было
 много перемен, и одна – связанная отчасти с В.И. О всех бесконечных переменах
 я Вам напишу после в этом же письме. “Самоубийца” вызвал в самом театре
 столько разноречивых мнений, при этом так остро ставящихся, что на 7-е
 объявлена внутримхатовская дискуссия об этой пьеса, главным образом для того,
 чтоб прекратить споры и разговоры по коридорам и в буфете, а вынести все
 мнения на общее обсуждение. Не очень давно, по письму Ек. Ник., я выдала
 Соф. Вит. 40 руб.

 Теперь я не знаю, относится ли Ваше распоряжение “выдать С.В. столько, сколько 
 она спросит” к этим деньгам, или надо выдать сколько-то сверх сорока. 50 руб-
 лей Л.И.Дайн переданы мной через Соф. Вит.Все решительно – Сахновский,
 месткомовцы, Марков – просят, умоляют Вас написать воспоминания о Лужском и
 Александрове. Это будет ужасно для театра, для близких Вас. В-ча и Ник. Гр-ча,
 что нет хотя бы немногих, но именно Ваших слов. Устроители “Утра” согласны
 отсрочить его до второй половины, наконец до конца декабря, только бы получить
 от Вас Ваше слово. Грибунину я позвонила тотчас же, чтоб сказать, что Вы о нем
 думаете и беспокоитесь.

 Он был очень тронут, просил передать Вам его нежнейший, любящий привет и
 благодарность за внимание. Он было совсем уж собирался прийти в театр пови-
 даться с друзьями, как ударили морозы (до 18-ти градусов у нас доходит при
 ветерке). Ему и запретили выходить. А тут недавно у него вдруг и температура
 поднялась, испугались было, но все это оказалось связанным с желудком, и
 температура продержалась недолго. На заем подпишусь и постепенно погашу те
 взносы, которые следовали за прошедшие 4 месяца. Я при этом рассчитываю на
 повышение Вашего оклада.

 По новому тарифному положению за директорство Вы должны получать 1 000 р. и
 за режиссуру 800, но, кажется, такой оклад будет утверждаться возглавляющим
 нас органом. Мы не имеем никакого официального сообщения о переводе нашем, но
 фактически это уже произошло, ибо мы получаем запросы уже не из НКПроса, и
 разрешение на выплату, напр., разницы в жаловании или праздничных (октябрь-
 ских) нам НКПрос отказался дать, и мы его получили от ЦИК.

 Но о назначении Ел. К. к нам ничего не слышно, даже, пожалуй, слышно в смысле 
 отрицательном. По-настоящему – мы просто начали работать по той линии, которую
 устанавливает наша дирекция, т.е. Вы и К.С. К.С. просил Вам передать вот что
 относительно оформления Вашего отпуска. Он просит написать письмо на имя Ав.
 С. – примерно так же, как Вы писали Анд. С., – и здесь, в зависимости от
 необходимости, оно будет передано. Может быть, и не понадобится передавать
 письмо, если все просто будет К. С-чем обговорено на словах. Но, как говорит
 К.С., на всякий случай хорошо ему бы иметь в руках такое Ваше письмо. Опять
 возвращаюсь к Вашему письму: в Муз. театр я передала все Ваши распоряжения и
 пожелания. Кроме того, сказала Маркову, чтоб он проверил, наладится ли писание
 Вам писем и посылка рапортичек.

 Анна Серг. сказала мне, что возьмет это все на себя. Теперь – о других делах.
 Я начну с мелких вещей, т.к. о самом крупном – “Страхе” – я хочу написать
 тогда, когда смогу без отрыва заняться письмом. Сейчас же мне скоро предстоит
 сделать в письме перерыв – надо пойти на лекцию о диалектическом материализме
 Калантарова.

 Я посещаю эти лекции очень аккуратно, и мне они чрезвычайно интересны.
 О пьесе, которую передал Картер. Автор пьесы Паукер. Ее читала Телешева,
 пьеса ей понравилась, она подробнейшим образом начала ее рассказывать по 
 явлениям Маркову, и тут вскоре выяснилось, что эта пьеса уже шла в Студии
 Малого театра под названием "Летящий орел", успех ее был средний2. Так что
 английский текст пьесы я снова передаю на хранение к Рипси, и Картер при
 желании всегда может его получить обратно. Видитесь ли Вы с ним и сможете
 ли Вы ему это все сказать? Или мне написать ему? Он оставил мне свой адрес.
 2-го в Тифлисе празднуется 40-летний юбилей Марджанова, о чем мы получили
 телеграммы в театр, Вам, К.С. и многим старикам. Я просила К.С. в том случае,
 если он будет посылать от себя личную телеграмму, помимо общей от театра,   
 написать свою личную телеграмму от Вас обоих, что К.С. и сделал. Вот текст 
 телеграммы, под которой стоит Ваше имя: "С радостью вспоминаем дни совместной
 с Вами работы, шлем Вам свои поздравления и лучшие пожелания. Ждем Ваших
 новых побед и дружески жмем Вашу руку. Немирович-Данченко. Станиславский”.
 Вы не сердитесь, что я так распорядилась в этом деле? Вчера состоялось уже
 второе заседание драматургов и композиторов по созданию спектакля к 15-й
 годовщине Октября. К сожалению, на первом заседании были одни лица, на
 второе же пришли те, кто на первое был вызван, но пропустил, и отсутствовали
 бывшие на первом заседании. Теперь решено устроить 3-е заседание, на которое
 убедить прийти всех. Оно назначено на 9 декабря. На первом заседании много
 фантазировали – лучше всего, я приложу к письму протокол.

 [...] На вчерашнем ожидаемой организованности, конечно, не было, т.к. пришли
  новые лица (Олеша, Эрдман, Булгаков), которые опять-таки начали фантазировать.
  Мих. Аф. пришел с проектом создать такой спектакль: поручить 15-ти драматургам
  (лучшим, конечно, и представьте, нам даже удалось насчитать столько хороших
  драматургов) написать 15, по числу лет революции, отдельных сцен, каждую отнеся
  к определенному году и выхватывая из этого года один из самых острых моментов.
  Все картины связать текстом чтеца. Основная идея, проходящая через все картины,
  – усилия, напряженнейший труд страны, идущей через громады препятствий к
  социализму.
   Спектакль, который приведет к грандиозному апофеозу. Для начала все пустились
  в страшнейшую критику этого проекта, и кончилось тем, что Булгаков снял его,
  заявив, что его убедили в грубости и скучности такого спектакля.

 Но тогда все завопили, что протестуют против снятия проекта, т.к. он является
 наиболее выполнимым и реальным. Ибо контрпроект, выставленный Сахновским,
 говорившим о создании сценической поэмы, показался всем сумбурным и
 неосуществимым. Во всяком случае, требующим своего создания одним лицом,
 рождающим совершенно новую форму спектакля. Сахновский, увлекаясь, может
 ведь наговорить много, чрезвычайно красочно что-то показывая, выхватывая
 какие-то куски, образы, но примените это на сцене – и получится непременно
 ужасно.

 В общем, предложено, чтобы оба автора проектов к следующему заседанию
 представили совершенно конкретные планы по кускам спектаклей, и тогда все
 это будет обсуждено на возможно более широком собрании драматургов.

 Как-то у меня нет веры в возможность создания такого комбинированного спектак-
 ля. И мне кажется, что драматурги, помня историю в 10-летие Октября с 
 "Бронепоездом", лелеют мысль – каждый про себя – написать самостоятельную
 пьесу. И конечно, это было бы лучше всего – получить хорошую современную 
 революционную пьесу, которую сделать бы надолго по-настоящему. А не
 спектакль, хотя и парадный, но приуроченный только к юбилейному дню или
 вообще к юбилейным случаям.

 Теперь о нескончаемых переменах у нас из-за заболеваний. [...]
 Наконец-то я, кажется, могу приступить к рассказу о "Страхе".

 28го был показ К. С-чу семи картин. Начали в два, даже с опозданием, кончили,
 кажется, около половины шестого, но все же все эти 7 картин прошли, т.к. 
 необходимо было непременно показать именно 7-ю картину на кафедре. Если
 писать или говорить о “Страхе”, то прежде всего надо говорить о Леонидове.
 Он так изумительно играет эту роль, что невольно максимум внимания отдаешь
 ему. И зрительный зал так откликался на каждое его слово, так ответно звучал
 ему – не как Бородину, а как актеру, что это его особенно согревало и подни-
 мало. На следующий день он мне сам сказал, что он все время чувствовал те
 лучи, которые шли к нему из зрительного зала. Конечно, наши актеры, совершен-
 но плененные им, не могли удержать своих восторгов и несколько раз во время
 картин принимались ему аплодировать. Правда, Леонидов мне сказал так: "Вы
 знаете, это меня даже не должно особенно радовать, вот такой успех и признание.
 Когда я хорошо репетирую, я плохо играю на спектакле”. Но я совершенно убежде-
 на, что в этом спектакле он не сможет плохо играть, эта роль выливается у него
 так легко. Слушается пьеса с неослабевающим интересом, все напряженно следят
 за каждым куском. Исполнители? Рядом с Леонидовым, конечно, все меркнут, но
  все же очень заметно хорошо играет Ливанов – Кимбаев. У некоторых остальных
 есть много хорошего – у Прудкина, Морес, Тарасовой, Добронравова, Зуевой, но
 совершенно необходимо, чтобы с ними прошел роли К.С. Например, Морес – все
 очень верно, а все-таки чем-то согреть образ надо. Из всех перечисленных мне
 больше других нравится Прудкин. Добронравов играет с темпераментом (между
 прочим, так на репетиции схватил за горло Прудкина в 4-й картине, что у того
 сделалось воспаление хрящей, и он с трудом вечером играл спектакль), но сын
 прокурора у него не получился. Чрезвычайно слабо прошли у всех Титова, 
 Вербицкий, Новиков – директор института. Да, я не упомянула, что очень хорошо
 играет Вишневский роль Захарова. Титовой было трудно репетировать – у нее нет
 ни грима, ни костюма. Так, во всяком случае, ее оправдывали друзья. Но, по-
 моему, все дело в том, что ей, как никому в спектакле, нужна настоящая большая
 помощь, которой она не видит с начала работ (я не говорю о той поддержке,
 которую она видела от Вас, но ведь Вы не очень много смогли быть в спектакле). 
 Ни товарищи по работе, ни режиссер не хотят отдать ей особенно много внимания,
 и кажется, что она сжимается, съеживается, уходит в себя и деревенеет, в то
 время как если б из нее потянуть то, что она может дать, то она раскрылась бы
 интересно и полно. Совсем мне не нравится Ершов, очень поверху, очень типично
 для него. Но это мое личное мнение, я знаю людей, которые находят, что он много
 сделал хорошего в роли – по сравнению с прежними его работами. Особо я хочу
 написать об Ол. Леон. Она никак не была принята на этой репетиции, и наиболее
 расположенные к ней друзья в высказываемой оценке главным образом напирали на
 личное ее обаяние, которое сделает все. Но она сама чувствует, что то, что
 у нее получилось, – не то, не то и не то. Она мучается этим, бросается за
 помощью, сегодня даже занималась своей речью с автором, и все-таки нет
 уверенности, что роль у нее пойдет. Есть даже такое предположение: 6-го на
 репетиции, где она будет Кларой, после 7-й картины попросить Соколовскую тоже
 сказать монолог Клары и после этого решить, кто будет играть первые спектакли.
 Говорят, что у Соколовской очень хорошо идут многие места роли и монолог –
 сильнее, чем у Книппер, более гневно и впечатляюще. Я, конечно, буду Вам писать
 обо всем по мере появления решений. О репетициях пока решено так: 8-го вся
 пьеса без публики, затем 10 или 11 – с какой-то близкой публикой, 13-го –
 папы-мамы и 15-го общественный просмотр. А в посланных Вам сегодня в отдельном
 конверте рапортичках и репертуаре, т.е. именно в репертуаре, уже стоит премьера 
 – 17-го. Заканчиваю – опять длинное и утомительное для Вас письмо. Всего
 хорошего, милый Владимир Иванович. Да, декорации в “Страхе” не нравятся и
 считаются только терпимыми. Мне они понравились на сцене больше, чем в макете.
 Сердечный привет Ек. Ник. и Мише. Желаю Вам сил, здоровья, радости.» — (Б. Письма 223)               
                *   *   * 
  4 декабря 1931 г. пятница (3) — Введение во храм Пресвятой Богородицы.
                *    *   
     В этот день 4 декабря 1931 г. — в Берлине (Германия)
 Фишер (из-во) письмо М.А.Б. на немецком языке по поводу инсценировки 
     "Мертвые души". Машинопись, подпись - автограф.
            (ИРЛИ (ПД) Ф. 369, оп. 1, ед.хр. 197)
    Здесь же договор М. А. Булгакова с Изд-вом на "Мертвые души" -
         инсценировку (4 экз. - варианты?, 3 на нем. яз.).
     На л. 12 в правом верх. углу приписка М. А. Булгакова.
                *   *   * 
          5 декабря 1931 г. суббота (4) — В Москве
     окончательно разрушено здание Храма Христа Спасителя.
 
   «День солнечный, морозный, с серебряными дымами, с голубизною неба.
  Трамвай 10 повез меня не на Каменный мост, а на Замоскворецкий, так как
  поблизости взрывают Храм Христа Спасителя. Выпалила пушка - три раза, -
  и через пять минут, не раньше, взлетел сизый - прекрасный на солнце дым...
  И новый взрыв - и дым, - и средняя башня становится совсем кургузой.
  Баба глядит и плачет». Между прочим, по этому поводу был снят
  документальный фильм под названием «Чудо советской пиротехники» — Корней Чуковский. 
                *     *   
      В этот день 5 декабря 1931 г. — в Москве в МХАТ 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
            написала ему в Берлин в письме (№23)

         Москва, 6 декабря 1931 г.
   « Милый Владимир Иванович! 
 Завтра у Вас семейный праздник – именины милой Екатерины Николаевны.
 Только что отправила поздравление по телеграфу, но хочу еще раз, в письме, 
 послать поздравления и самые лучшие пожелания виновнице торжества, Вам и Мише.
 Сегодня, перед выходным своим днем, хочу успеть написать Вам хоть немного.
 Видно, теперь столько будет дела, что чаще одного раза в пятидневку не
 удастся писать.
 Вот хотела непременно сегодня послать Вам Ваш счет, но придется, может быть,
 отложить. Вчера К.С. прислал мне полученное им Ваше письмо к Ел. К.
 Из моих последних писем Вы уже знаете, что ее у нас еще нет и неизвестно,
 будет ли. Поэтому пока письмо К. С-ч просил сохранить у меня и воспользуется
 он им, если обстоятельства сложатся именно так, как Вы в начале письма к ней
 обратились. Из последнего моего письма Вы знаете, какое письмо К.С. просит Вас
 написать для оформления отпуска.

 Сегодня К.С. смотрел 3 последние картины “Страха”, т.е. начали опять-таки с   
 "Кафедры" (чем кончили прошлый показ), затем у следователя и последняя картина –
 у Елены. "Кафедру" прошли несколько раз, именно: один раз целиком картину в
 составе Леонидов – Книппер, причем начало картины несколько изменено. Прежде
 начиналась картина сразу речью Бородина, т.е. занавес раскрывался и казалось,
 что доклад Бородина, начавшийся раньше, здесь, на публике, заканчивался.
 Теперь сначала кафедра докладчика пуста, у стола президиума группа спорящих
 людей (Невский, Цеховой, молчаливый член президиума, еще 3–4 человека).
 Невский – Новиков прерывает спор объявлением: профессору Бородину  предоставля-
 ется слово для заключения доклада, Леонидов выходит из левой кулисы – и картина
 идет в том тексте, который был дан сначала. Когда прошли картину, К.С. предложил
 повторить ее с речи Клары, в исполнении Соколовской (значительно более сильном,
 просто прекрасном по сравнению с Ол. Леон., как это ни грустно писать). Прошли.
 Тогда К.С. обратился ко всем сидевшим в зале актерам – зеленой молодежи, просто
 молодежи и середнякам – с просьбой пойти на сцену, облепить стол президиума,
 кафедру, все помещение, и реагировать на доклад Бородина и речь Клары, причем
 большинство против Бородина и за Клару, и совсем небольшая группа – на стороне
 Бородина. И тогда речь Клары снова говорила Книппер. В последней картине тоже
 репетировала Книппер. Я расспрашивала о решениях К.С. после репетиции и узнала
 следующее: К.С. принимает больше в роли Клары, конечно, Соколовскую, но у него
 не хватает духу обидеть Книппер. Так что он даже сегодня вызвал к себе Ол. Леон.
 заниматься ролью, хотя, как находят многие, было бы вернее сказать Ол. Леон.
 всю правду и вызвать для занятий Соколовскую, т.к. роль у нее так хорошо
 ладится, что если ей позаниматься с К.С. (времени-то ведь осталось мало), то
 она будет просто великолепна. 17-го К.С. не рассчитывает выпустить спектакль,
 но вместе с тем откладывать надолго тоже не собирается. К тому же Леон. Мир. 
 нервничает и хочет поскорей выйти на публику, ибо репетиции его ужасно волнуют
 и даже вызывают в нем физическое ухудшение здоровья, увеличение процента сахара
 и т.п.1. Необходимость из-за Леон. Мир. поскорей выпустить пьесу заставила
 К.С. отказаться от мысли попробовать другую Валю. Ввести новую исполнительницу 
 (Степанову он думал, а не Андровскую, хотя последняя и числится во втором
 составе) до выпуска пьесы не успеют, кое-как вводить

 К.С. не позволяет, оттягивать же премьеру из-за роли Вали тоже нельзя, поэтому 
 пока Титовой не угрожает никакая другая беда, кроме опасности плохо сыграть 
 роль2. На сегодняшнем показе опять-таки прекрасно себя показали: конечно,
 Леон. Мир. – он играет потрясающе, – Ливанов, Прудкин, Морес. Как Вы всегда
 говорите актерам: то, что верно найдено, то и разовьется и будет развиваться,
 а что неверно – застынет или пойдет назад. Вот у этих найдено это верное.
 Опять не упомянула о Вишневском, а он прекрасно и в 8-й картине играл.
 Ершов – как Ершов, Добронравов – как Добронравов. Тарасова всем кажется,
 простой, жизненной, но какой-то легкой, поверхностной, не глубокой. Л.Зуева
 мало запоминается, разве только своей подчеркнутой внешностью – невообразимо
 худа и обтянута узким платьем.

 В последних двух картинах, после перелома на докладе, нам с П.Марковым
 показалась некоторая сладость, умилительность. Особенно в последней картине.
 Но вот Олеша утверждает, что это именно публике и нужно. Это из разговоров
 Олеши перед заседанием драматургов. На показе он, конечно, сегодня не был.
 Последняя перемена у нас была 3-го: вместо “Рекламы” – “Наша молодость”.
 Это еще из-за Андровской, которая теперь поправилась и завтра будет играть.
 Но с 3-го пока ни одной перемены, даже странно. За последние дни часты случаи
 телефонных звонков: без всякой причины спрашивают: а у вас сегодня нет
 перемены? Нет уже доверия, что можно спокойно прийти на спектакль и именно его
 увидеть. А сегодня чуть было не случилась перемена. С утра звонила Кемарская,
 что болен Ершов, и могли бы полететь и “Страх” днем, и “Воскресение” вечером.
 У него было плохо с сердцем, но он все же ("со скандалом", – как он сказал)
 ушел из дому и на репетицию и на спектакль. Да, я забыла сказать относительно
 Книппер – Клары, что я слышала, будто сама Ол. Л. понимает, что роль у нее не
 идет, и будто даже мужественно относилась к возможности (тогда еще не встававшей
 ни перед кем) отвода ее с места первой исполнительницы.

  Насколько это верно – такие слухи, не знаю, но, вероятно, они не безоснова-
 тельны. Тем более странно, что К.С. не воспользовался сегодняшним днем, чтоб 
 поговорить в этом смысле с Ол. Л. Предполагают, что, может быть, он хочет
 сделать последнюю попытку позаниматься с ней и потом проверить результат
 занятий на репетиции. Ведь он с ней уже занимался. Соколовская же работала
 самостоятельно и только присутствовала на одной репетиции К.С., когда он
 показывал Ол. Л-вне. Милый Владимир Иванович, до свиданья, до следующего
 письма. Сердечный привет Вашим. Желаю много приятного и радостного Вам
 увидеть во все Ваши дни.  — (Б. Письма 219)


                *   *   *    
       7 декабря 1931 г. понедельник (1) — день рождения
      Евгения Евгеньевича Шиловского (сын Е.С.Ш.) — 10 лет
                *   *   *   
      11 декабря 1931 г. пятница (5) — в Москве в МХАТ 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
              написала ему в Берлин в письме (№24)

       Москва, 11 декабря 1931 г
      Милый Владимир Иванович!

 Наконец-то составила Ваш счет. Вот объяснения по нему:
 в приходе помечены жалованье и режиссерские за 2-ю половину ноября уже из
 нового расчета, т.е. из расчета 1 800 р. в месяц, как это прошло по новым
 тарифам: 1 000 в месяц за директорство и 800 в месяц за режиссуру. Новые
 ставки прошли с 1 сентября, так что уже после составления счета я получила
 разницу за сентябрь, октябрь и первую половину ноября, всего 750 руб. Эти
 деньги, как я Вам уже писала, я рассчитываю употребить на выплату по Займу,
 начиная с августа по 150 р. в месяц, всего за 4 месяца 600 руб. В расходе
 хочу объяснить только последнюю цифру – 90 к. за страховку. Это постановле-
 нием общего собрания решено всем составом театра установить само-страховку,
 по 90 к. в месяц, независимо от оклада.

 Как я Вам уже писала в виде предположения, "Страх" 17-го и 20го, как
 спектакль, К.С. отменил. Премьера назначена на 24-е.
 Следующий раз – 27-го. 17-го же пойдет "На дне", а 20-го – "У врат царства".
 Вчера “Страх” в первый раз прошел полностью, в гримах и костюмах.
 К.С. приехал не к началу (ему рано в 12).
 В смысле исполнения все было, как и до сих пор. Опять Леонидов имел громад-
 нейший успех, пришлось даже дать занавес после конца на восторженные
 аплодисменты своих. Опять очень хорошо играли Прудкин, Ливанов, Вишневский.
 Словом, надо повторить все то же, что я Вам писала до сих пор. Предполагалось,
 что Клару будет репетировать Соколовская, но Ол. Леон. попросила, чтоб ей дали
 эту репетицию. Эта проба не привела к изменению производимого ею впечатления.
 Сегодня Калужскому было поручено переговорить с ней относительно передачи
 следующей репетиции Соколовской. Ол. Леонардовне, конечно, больно, и не легко
 дается ей эта неудача, но она мудро и мужественно относится к положению вещей
 и, видимо, хочет, чтоб вообще вопрос о ней не поднимался больше и ее выключили
 бы из пьесы. Сцена на кафедре осталась в прежнем виде, народной сцены в ней не
 будет. Завтра опять вся пьеса целиком, при этом – уже показ ЦИКу.

  Знаю, что будет Ав. С., приедет ли еще кто-либо, – пока неизвестно.

 Следующие репетиции – уже открытые генеральные. Намечаются 15го или 16-го и
  18-го (18-е общий почти для всех учреждений Москвы выходной день) и еще,
 вероятно, один раз до выпуска пьесы, а то между 18-м и 24-м слишком большой
 перерыв.
 Кроме того, папы-мамы; репетиций должно быть две, иначе не хватит даже раздать
 по 2 места всем работникам, ведь штат теперь 670 человек.
 А участникам-то надо дать больше, чем по 2 билета. По расписанию репетиций
 Вы увидите, что К.С. вызвал Титову для занятий. Я очень рада за нее, потому
 что ей, конечно, нужна настоящая помощь. Начался поток заявлений недовольных
 своими новыми окладами. РКК (Конфликтная комиссия) начнет работать с 13-го,
 дела у нее будет много. Хотя несколько заявлений дирекция удовлетворила без
 конфликта, согласившись с доводами обиженных.

 Сейчас больше уж ничего не успею Вам написать – масса дела, масса. Завтра
 после репетиции напишу Вам о том, как она прошла, и вообще – если будут "новые
 новости". Всего-всего хорошего желаю Вам, милый Владимир Иванович, и
 Вашей семье.
                *   *   * 
                12 декабря 1931 г. суббота (1) — в Москве
    — публикуется воинствующее заявление РАПП по театральному вопросу
       с уничтожающей характеристикой существа Художественного театра.
                *     *   
             В этот день 12 декабря 1931 г. — в Москве в МХАТ 
  — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
                написала ему в Берлин в письме (№25)

       Москва, 12 декабря 1931 года
        Милый Владимир Иванович!

 Сегодня была снова генеральная “Страха”. Приехал Ав. С., привез своего
 двоюродного брата. Больше посторонних не было.

 Своих на репетиции было очень много. Актерам настолько хочется поскорей на 
 публику, что и тут они попросили присутствующих сесть в первые ряды, чтобы им
 было легче играть, как бы на публике. Ав. С. спектакль хвалил, ему понравилась 
 игра и вообще спектакль. Сегодня исполнение было значительно лучше. Клару
 играла прекрасно Соколовская, очень-очень хорошо. Ол. Леон., как мне сказал
 Лев Конст. вчера на симфоническом концерте в Большом театре, ужасно мучается,
 но заставляет себя относиться к происшедшему исключительно сдержанно и умно. 
 Например, сегодня днем звонила в театр и сама предлагала вечером играть в
 "Воскресении", т.к. Соколовской после генеральной это будет утомительно1.

 Остальные исполнители или прекрасны, или значительно лучше, чем были до сих
 пор. Последнее относится к Добронравову, Новикову, Титовой. Я считаю, что
 Титовой заметно помогли занятия у К.С., и я уверена, что на спектаклях она
 будет расти. Ей надо заниматься голосом, у нее неприятный тембр, однообразный,
 резковатый.

 Вообще в смысле гибкости голоса все наши молодые актрисы – швах! (Вот уже
 поговорила.) К.С. приехал к 3-й картине, после репетиции долго еще оставался
 в театре.
 Дальнейшие генеральные назначены на 15, 18 и 22. 18-е по приглашениям
 (по списку театра, а не по тому, который в последнее время был для нас
 обязателен).
 Хочу объяснить, что значит в расписании репетиций “Репетиция антрактов”.
 К.С. предлагает попробовать перемену картин в темноте, без дачи занавеса.
 Сейчас каждая картина кончалась темнотой, потом на темноте – занавес. К.С. 
 считает, что можно давать темноту, но тогда в темноте же дать поворот круга.
 А для этого надо прорепетировать перебеганья актеров, потому что часто актер
 кончает одну картину и сразу же начинает следующую. А Москвин считает, что
 если перемены при открытом занавесе не выйдут, то надо менять картины при
 закрытом занавесе, но без дачи темноты в финале картины. Он говорит, что
 постановка совершенно реалистичная и такого "туману", как внезапная тьма, не
 надо. Сегодня в первый раз в “Воскресении” играет Грибунин. Ему поставили в
 уборной цветы, приложили очень ласковое письмо от театра. Я была у него,
 поцеловала его перед выходом, сказала, что сейчас напишу Вам об его “дебюте”.
 Он жаловался, что очень волнуется, задыхается и чувствует свое сердце. Милый
 Владимир Иванович, уже несколько дней мы с Марковым пытаемся найти время для
 письма к Вам о Муз. театре. Но то Марков занят, то я, и он все никак не может
 продиктовать мне. Я ему обещала, что сегодня объясню Вам причины (генеральные
 репетиции, заседания, вообще масса работы) задержки такого письма, которые
 лежат не только в нем, но и во мне.

 Завтра у меня выходной день, а уж послезавтра постараемся непременно засесть
 за это письмо. Сегодня Новиков очень просил послать Вам его сердечный и
 любящий привет. Он часто меня расспрашивает о Вас. Да и все – чуть со мной 
 встретятся, непременно спрашивают. Посылаю Вам второй протокол о пьесе к
 15-му Октябрю. Ваше мнение об этом я прочитала Маркову и Сахновскому и в копии
 передала для К.С.2. Марков мне объяснил свой хитрый план. Он не рассчитывает
 на согласие авторов написать по заказу пьесу (Афиногенов отказался, Олеша
 пишет долго, Булгаков занят), но надеется, что если авторы начнут писать 
 картины, то повторится история с “Бронепоездом”, из двух-трех удачных картин
 вырастет пьеса. А К.С. вообще не рассчитывает на пьесу и обдумывает план
 комбинированного действа. Много музыки – симфония, кантата и 2–3 драм.
 отрывка, и все это в задуманной им специальной постановке, которую не знаю3. - (Б. Письма)

                *   *   *    
       13 декабря 1931 г. воскресенье (2) — на острове Ява
 произошло извержение вулкана Мерапи, одно и самых сильных в XX в.
 Погибли более 1300 человек. Вулкан изверг поток лавы длиной около 7 км,
    шириной до 180 м и глубиной до 30 м. Продолжалось до 28 декабря.
                *   *   * 
             15 декабря 1931 г. вторник (4) — в газете «Известия»
        — официальное сообщение о том, что Президиум ВЦИК постановил
  «изъять I Московский Художественный академический театр из ведения Народного
  комиссариата просвещения РСФСР и передать его в ведение Президиума ЦИК СССР».
                *    *      
         В этот день 15 декабря 1931 г. — Фабиус Финкельман
  письмо М.А.Б. о переводе пьесы «Дни Турбиных» на французский и английский языки.
             (ИРЛИ (ПД) Ф. 369, оп. 1, ед.хр. 65)
                *   *   *               
           18 декабря 1931 г. пятница (2) — Е.Логатто
                подарил М.А.Б. книгу М.А. Булгаков
        «Белая гвардия», вышедшую в Риме на итальянском языке.
                На форзаце надпись переводчика:
 
   «Михаилу Афанасьевичу на память о нашей московской
  встрече с выражением самого глубокого сожаления, что
  только первые две части книги подтверждают наше мнение
  и нашу взаимную симпатию. Москва, 18 декабря 1931. Е. Логатто».

   Ниже (позже) сделана дарственная надпись Елене Сергеевне
                *   *   * 
   19 декабря 1931 г. суббота (3) — Святителя Николая, чудотворца.
                *   *   * 
    20 декабря 1931 г. воскресенье (4) — в газете «Советское искусство»
          отчет о постановлении секретариата РАППа.
  Творчество Булгакова расценивалось, как «прямая вылазка классового врага
  («Дни Турбиных», «Бег»), идеалистический гуманизм, упадничество и
         порнография («Зойкина квартира»)». — (20 В 1988).
                *    * 
       В этот день 20 декабря 1931 г. — в Москве в МХАТ 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
              написала ему в Берлин в письме (№26)

     Милый Владимир Иванович!
 Давно Вам не писала, неделю. И вот почему. Хотела написать после первой 
 генеральной, 15-го. Но репетиция прошла как-то вяло, и у всех нас было
 какое-то неудовлетворенное чувство. Поэтому никак не писалось письмо.
 Решила Вам написать после того, как пройдет вторая публичная генеральная,
 18-го. И хорошо сделала, т.к. репетиция 18-го прошла совершенно прекрасно.
 Ваше обращение к участникам "Страха" пришло как раз утром 15го1.
 Я тотчас же переписала его, чтоб повесить на доске, а подлинник отдала
 Судакову, как Вы его и адресовали.

 И Соколовская, например, мне сказала, что это обращение подкрепило ее перед
 репетицией, которая ей казалась такой страшной. И Л. Зуева после спектакля
 обратилась ко мне с вопросом, не будет ли это "вылезаньем", если она ответит
 Вам лично, а не в общем ответе, на Ваши строки, которые так живо воскресили в
 ней воспоминания о начале работ по “Страху” с Вами.

 То ли повторилось наше театральное "правило" – если первая генеральная удачна,
 то вторая непременно неудачна (я говорю о репетициях 12-го и 15-го), то ли это
 был просто случай вялой репетиции, то ли состав публики был такой, что слова
 со сцены падали в какую-то невидимую вату, но на репетиции 15-го настоящего
 подъема не было, хотя успех по окончании был большой, с вызовом режиссера и
 автора на сцену, с аплодисментами среди действия, с овацией в самом конце
 вызовов по адресу К.С., который приехал ко второму действию и сидел в Вашей
 ложе. Но такой мой отзыв о репетиции 15-го не определяет впечатлений публики.

 Я говорила с некоторыми актерами других театров, которые нашли, что спектакль
 в смысле исполнения великолепен, исключителен. Но мы-то, свои, знаем, как
 может играть Леонидов в свой удачный день. Ведь все идет прежде всего от него.
 А на этой репетиции он скис и даже не смог местами побороть свой страх перед
 рампой, так что иногда внезапно менял мизансцены, чтоб не выйти поближе к 
 авансцене, и держался за столы и стулья2. 18-го Леонидов был первоклассен.
 И из зала в ответ протягивались к нему внимание, волнение, трепет. Спектакль
 смотрелся с напряженнейшим интересом, с настоящим волнением зрителя, с
 восторгами и выкликами в заключительной овации. К. С-ча на репетиции не было.
 Он собирался приехать позднее, но случилось так, что к нему поехал для
 делового и чрезвычайно важного свидания Боярский3, а потом дополнительно туда
 же был вызван с репетиции "Страха" председатель Москоблрабиса т. Городинский.
 Следующий после Леонидова успех – у Ливанова. Он играет изумительно, очень
 часто смешит своей непосредственностью, но в то же время необыкновенно 
 трогателен и сам внутри себя серьезен и убедителен. Нравится всем Морес,
 драматические места у нее необыкновенно трогательны и волнительны и вызывают
 слезы у большей части зрительного зала; веселые моменты выделаны очень хорошо,
 мастерски, с большой наблюдательностью, но все же иногда чувствуется, что это
 сделано. Женщина тогда все-таки чувствуется в этой Наташе-девочке. Но вообще я
 знаю много случаев, когда в публике шли споры о том, девочка ли изображает
 Наташу или актриса. И меня спросила одна дама: сколько лет этой девочке? И не
 хотела верить, когда я сказала, что эта “девочка” второй раз замужем. Хвалят
 Вишневского, Вербицкого, Прудкина, Тарасову. Поругивали Титову, хотя, по-моему,
 она сделала очень большие успехи. Соколовская еще будет играть по-настоящему,
 сейчас она мне кажется недостаточно спокойной, умудренной. Очень хорошо играет
 Л.Зуева. Жалости она не вызывает, разве только в сцене встречи с сыном, на
 короткий какой-то момент, насмешкой же встречают многие ее реплики.
 А главное – внешне она очень характерна.

 18-го получила я Ваше письмо к А.С.4. Но так как К.С. в театре не было, я
 передала его Рипси с просьбой направить письмо К.С. Опять возвращаюсь к
 "Страху". Сейчас, когда спектакль пошел или почти что уже пошел, стал срочный
 вопрос о подготовке дублера Леонидову. Роль уже дана Орлову, и он даже
 вызывался на репетиции. Но почему-то откуда-то поползли слухи, что то ли
 Судаков сомневается в Орлове, то ли К.С. Я слышала, будто К.С. подумывает,
 нельзя ли пригласить в труппу, на подмогу старикам, какого-нибудь солидного
 актера другого театра, и при том такого, который мог бы сыграть Бородина.
 Но такого как будто не нашлось. (Говорили о Нелидове – еще в начале сезона,
 в последнее время о Радине, Гейроте, который очень просится к нам5.) Потом
 будто бы К.С. хотел пробовать Ник. Аф. Словом, дело было открыто и никому не
 ясно. Но в конце концов все же К.С. распорядился вызвать на завтра к себе
 Орлова. Орлов как раз сегодня был у меня, сказал о вызове к К.С. и хочет
 решиться после разговора с К.С. написать Вам. Он стесняется писать Вам, а я
 его всячески ободряла. Он просил меня, чтоб я Вам написала о начале работы
 с ним и передала бы Вам его сердечный привет. Еще была у меня сегодня
 Тихомирова, перенесшая стрептококковую ангину, кончающая лечение и пришедшая
 просить о встрече с Сахновским. Она тоже просит Вам нежно кланяться. Бедная,
 она совсем без работы – ни в текущем репертуаре у нее нет дела, ни в объяв-
 ленных новых пьесах с распределением ролей, вывешенном уже на доску. [...]
 К завтрашней репетиции "Страха" Леонидов относится страшно враждебно, он
 считает, что она лишняя. Были даже разговоры о необходимости отменить ее, но
 все равно нельзя было бы делать такого большого перерыва между генеральной
 18-го и премьерой 24-го, и удалось дело уладить. Интерес к спектаклю громадный,
 по Москве "Страх" гудит... Марков и Судаков решили написать Вам уже после
 того, как пройдут все генеральные.

 Они рассчитывали при этом, что до их письма Вы будете знать о репетициях от
 меня. Милый Владимир Иванович, всего хорошего.
 От всего сердца буду рада, если Вам удастся на время холодов уехать на юг.
 Это будет чудесно, если Вы наберетесь сил и здоровья. Сердечный привет
 Ек. Ник., которую очень благодарю за ласковую записочку, и Мише.
 Как его здоровье?  —(Б.П. 227) 
                *   *   *
  21 декабря 1931 г. понедельник (5) — день рождения И. Сталина — 52 года 
                *   *    *   
          В этот день 21 декабря 1931 г. — в Москве в МХАТ 
   — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
           написала ему в Берлин в письме (№27)

      « Милый Владимир Иванович!
 Не успела я Вам вчера написать о Тихомировой, как сегодня уж спешно передаю
 деловой запрос Сахновского и Калужского.
 Дело в следующем. У Нины Вас., как я Вам писала, нет работы ни в нашем идущем
 репертуаре, ни в предположенном на ближайшее время – примерно на полтора –
 два сезона. Только из этих соображений возник у К.С. вопрос относительно
 дублирования ею роли Катюши Масловой. Сахн. и Кал. прекрасно помнят, что в 
 прошлом году Вы все же, несмотря на просьбу об этом дублерстве со стороны
 Тихомировой и несмотря на Ваше исключительное к ней отношение, остановились
 на Катюше – Тарасовой. Однако памятуя, что Тарасова только что сыграла – даже
 еще пока – сыграет на днях “Страх”, что в дальнейшем у нее центральная роль в
 "Талантах и поклонниках", К.С., Сахновский и Калужский решили снова поставить
 перед Вами этот вопрос, тем более что в скором времени для того, чтоб
 использовать Судакова, освободившегося от "Страха" и не получающего еще от
 автора "Смерти Занда", будет вводиться в "Воскресение" Ливанов – Нехлюдов.
 Так вот, Владимир Иванович, как Вы решите все-таки этот вопрос: дать ли работу
 Тихомировой в "Воскресении" или уговорить ее еще подождать? У нее, конечно,
 состояние убийственное и, как мне сказал Сахновский, она может прийти к решению
 уйти из театра1.

 Посылаю Вам вырезку из “Известий” о нашем переходе во ВЦИК.
 Такие же заметки были в “Комс. правде”, “Рабочей Москве” и, вероятно, в других
 московских газетах, которых я лично не видела. Забавно, что вчера мы получили
 вырезку из "Кельнише Цейтунг", где сообщалось о том же и кстати  комменти-
 ровалось, что в современном советском театре существовало два течения: МХТа   
 (Станиславского, как они называют) и Мейерхольда, и что вот теперь явственно
 со стороны правительства сделано предпочтение школе и методу МХТ.

 Сегодня высылаю Вам бандероль с газетами и журналами и, кстати, вкладываю
 туда афишу "Страха", выпущенную сегодня.
 Всего хорошего, милый Владимир Иванович, будьте здоровы и благополучны.
 И побольше радостей желаю Вам и всем Вашим.» — (Б. Письма 228)
                *   *   * 
           22 декабря 1932 г. вторник (1) — М.А.Б.
  возобновил пработу над инсценировкой романга «Война и мир» — (474 Ч)
                *   *   * 
            24 декабря 1931 г. четверг (3) — Сочельник.               
 День рождения Надежды Афанасьевны Булгаковой (сестра М.А.Б.) — 38 лет.
                Живет в Москве.   
                *   *   * 
     25 декабря 1931 г. пятница (4) — Католическое Рождество.

            М.А.Б. письмо А.М.Горькому (о Мольере):
 «Мой „Мольер" разрешен к постановке — вначале только для               
 Москвы и Ленинграда, а потом и по литере „Б".  Зная, какое               
 значение для разрешения пьесы имел Ваш хороший отзыв о ней,               
 я от души хочу поблагодарить Вас.
 Я получил разрешение отправить пьесу в Берлин и отправил ее
 в Фишерферлаг, с которым обычно я заключаю договоры по охране
 и представлению моих пьес за границей». — (473 Ч)

  1 — «Неизданный Булгаков. Тексты и материалы». Под ред. Эллендеа Проффер.
      «Ардис», 1977. Э.Проффер ссылается на Архив А.М.Горького.

                На это письмо ответа Горького нет
          – ответом становится письмо-отзыв Горького в издательство:

  «О пьесе М.Булгакова ”Мольер” я могу сказать, что – на мой взгляд – это
  очень хорошая, искусстно сделанная вещь, в которой каждая роль дает
  исполнителю солидный материал. Автору удалось многое, что еще раз
  подтверждает общее мнение о его талантливости и его способности
  драматурга. Он отлично написал портрет Мольера на склоне его дней.
  Мольера, уставшего и от неурядиц его личной жизни, и от тяжести славы.
  Так же хорошо, смело и – я бы сказал – красиво дан Король - Солнце,
  да и вообще все роли хороши. Я совершенно уверен, что в Художественном
  театре Москвы пьеса пройдет с успехом, и очень рад, что пьеса эта
  ставится. Отличная пьеса. Всего доброго. А. Пешков».[2]

  [2]- По копии в дневнике Е.С.Булгаковой. См.: «Дневник Елены Булгаковой»,
       с. 69–70. Любопытно, что Горький Булгакову этот отзыв не присылал;
       фотокопию отзыва драматург получил из берлинского издательства
       «Fischer-Verlag».
                *   *    *   
            В этот денгь  25 декабря 1931 г. — в Москве в МХАТ 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
               написала ему в Берлин в письме (№28)

       «Милый Владимир Иванович! 
  Хочу Вам написать о вчерашней премьере («Страх» А. Афиногенова). Интерес к
  спектаклю, начавшийся еще с генеральных репетиций, превысил все наши ожидания:
  при рассылке приглашений нам с трудом хватило первых мест партера, которые в
  продажу вовсе не поступили. И все-таки оказались такие, которым пришлось
  отказывать в билетах на премьеру и предлагать им прийти 27-го или 29-го.               
  В театре было очень много ответственных товарищей, которые смотрели постановку
  с самым живым интересом. Общие отзывы сводятся примерно к следующему: к пьесе
  относятся критически, т.е. признавая за ней ряд достоинств, находят ее местами
  легковесной, некоторые образы недостаточно убедительными. Но в совершенном
  восторге от исполнения.

  На первом плане, конечно, Леонидов, им не перестают восторгаться.
  По количеству хвалебных отзывов следующими идут Ливанов и Морес.
  О Тарасовой были несколько критические отзывы, совсем не нравятся Добронравов
  и Новиков. Сегодня был у нас автор и отсюда поехал с Судаковым и Сахновским
  к К.С., чтоб обсудить несколько предложенных переделок текста и трактовки
  отдельных мест. Я слышала, что как будто это будет по линиям Невского –
  Новикова и Макаровой – Тарасовой.

  Завтра буду знать подробнее, т.к. рассчитываю увидеть Сахновского, кот.
  сегодня был дико занят и я не смогла поговорить с ним до его отъезда к К.С.
  В театре в зале, конечно, было некоторое возбуждение, повышенное настроение.
  К тому же было множество знакомых между собою лиц, что тоже создавало
  атмосферу нерядового спектакля. Я не говорю о генеральных: там в коридорах,
  в фойе, в буфете был настоящий водоворот, та атмосфера, которая отмечает
  особенно интересные постановки или сборища.

  К.С. приехал на спектакль ко 2-му действию и сидел на своем месте (на
  репетициях он сидел в ложе, т.к. ему кажется опасным в смысле простуды сидеть
  в зрит. зале, там откуда-то сильно дует). Он оставался до конца спектакля.
  Занавес давали 18 раз, на 17-м и 18-м сделали овацию К. С-чу, который
  раскланивался из ложи, вытащенный туда некоторыми из наших друзей.

  За кулисами была праздничная атмосфера. У дам – цветы, конфеты. А большая
  группа товарищей и поклонников Леонидова к концу спектакля поставила в его
  уборную подарок на память об этом спектакле – старинную гравюру, которую он
  давно хотел иметь и разыскивал, цветы и письмо (моего сочинения!) за всеми
  нашими подписями. Мы боялись растревожить его перед спектаклем и потому
  решили поздравить его уже после конца. Леон. Мир. играл прекрасно, кончил
  спектакль в исключительно приподнятом настроении, радуясь, что наконец
  доведена до определенной точки работа многих месяцев, и был совершенно
  исключительно тронут любовью и вниманием товарищей, был растроган и умилен.
 
  Одновременно посылаю Вам в бандероли “Лит. газету” и “Веч. Москву” с
  появившимися рецензиями – конечно, ругательного свойства. Таковы наши критики:
  какой бы успех у публики ни имели спектакли МХТ, критики считают своим долгом
  обругать театр, режиссуру, исполнителей.
  При исключительном успехе “Страха” именно эти рецензии звучат смехотворно.

  Кроме того посылаю Вам сегодняшнюю “Вечорку” – почитайте, как попало 
  Н.Д.Телешову за выпущенную книжку1. А в письме предлагаю программу "Страха"
  – мы отметили премьеру программой по мхатовской форме. Да, еще из области
  "Страха".
  Вчера ночью после спектакля К.С. распорядился дать роль Клары – Шевченко.
  (У Соколовской все-таки что-то не то получается.)
  Но Судаков хочет, кажется, говорить с К.С. против Шевченко2.

  Милый Владимир Иванович, поздравляю Вас с новой постановкой в театре,
  Вы – ее зачинатель, Вы направили ее, с Вами связана эта работа.
  Будьте здоровы и благополучны, милый Владимир Иванович. Привет Вашим.» — (Б. Письма 229)
                *    *   
            В этот день 25 декабря 1931 г. — М.А.Б.
   Письмо в Баку по поводу инсценировки «Мертвых душ» Владимиру Евгеньевичу Месхетели
          Машиноп. копия, подпись - автограф.)
         (ИРЛИ (ПД) Ф. 369, оп. 1, ед.хр. 177) 
                *   *    *   
       26 декабря 1931 г.  суббота (5) — в Москве в МХАТ 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
             написала ему в Берлин в письме (№29)
   
         « Милый Владимир Иванович! 
 Я должна срочно передать Вам горячую просьбу устроителей-организаторов Утра
 памяти Вас. Вас. и Ник. Григ. написать и прислать нам Ваши воспоминания о них.
 Ив. Мих. взял с меня слово, что я тотчас же напишу Вам (он даже хотел
 телеграфировать) и постараюсь придать этой просьбе наибольшую словесную
 убедительность. "Утро" снова должно отодвинуться. Хотели в конце декабря, не
 смогли, намечали 2-го января (полгода со дня смерти Вас. Вас.), не можем
 получить оркестр Большого театра и Голованова из-за выпускаемого в Большом в
 первых числах января "Золотого петушка". Вероятно, "Утро" состоится в середине
 января, так мне сказал Москвин, и прибавил, что дальше оттягивать его просто
 нельзя уж. И Перетту Александровну жалко, она очень мучится этими откладыва-
 ниями и, вероятно, считает, что театр недостаточно чуток к памяти Лужского.
 Милый Владимир Иванович, мы будем ждать, что Вы пришлете Ваше слово, – как же
 без него?
 
 Сегодня состоялась встреча Афиногенова, Судакова и участников “Страха” (кроме
 занятых в сегодняшних утренних спектаклях) относительно изменений и поправок
 в пьесе и в спектакле.

 Афиногенов принес исправления в речи Клары – примеры из истории вон, а на их
 место прямые ответы по докладу Бородина и примеры из недавнего прошлого
 (Красная Армия и Перекоп), некоторые поправки для Бородина, и кроме того решено
 сцену Цехового в последнем действии сократить и провести проходно (Добронравов
 действительно напирал в этом эпизоде ужасно). Афиногенов мне сказал, что всеми
 исправлениями он очень доволен, что должен очень хорошо получиться финал у
 Бородина после изменения сцены Цехового и что ему надо теперь только сделать
 изменения по роли Елены.
 Тарасовой ставится в вину некоторая легковесность образа, то, что в ее
 трактовке Елена скорее карьеристка, чем серьезная научная работница-партийка.
 Словом, у Тарасовой все же в этой роли есть то, от чего Вы хотели ее увести,
 занимаясь с ней и написав ей летом в Ленинград.

 На премьере в кабинете К.С. говорилось, что Тарасова очень однообразна и в
  Елене постоянно повторяет Ольгу из “Хлеба”.

  Ол. Аполлоновне я пошлю сразу все деньги, т.е. 600 р., это я могу сделать.
 Я все раздумываю, как мне поступать с остатком по Вашему счету? Открыть счет
 в сберкассе? Но тогда ведь нужно на мое имя, чтоб я могла получать со счета в
 случае необходимости. А мы все под богом ходим, как же открыть счет на свое
 имя, а деньги-то не мои? Пока я сдала остаток в несгораемый шкаф, что в каби-
 нете К.С. Может быть, так и дальше делать? Как Вы думаете об этом? Сегодня
 получены поздравления на Ваше имя от Мориса Геста и [пропуск]. На последнем
 на обороте конверта адрес: [пропуск].

 Когда я писала это письмо, пришел сюда Женя Калужский и попросил, чтоб я
 непременно передала Вам и Екатерине Николаевне его сердечный привет.
 Да, еще по Вашему письму, полученному сегодня: Маркову все сообщила, Андерсу
 и Рошету передам, знаю, что им будет приятно услышать от Вас то, что Вы им 
 передаете1, Лизочке Аслановой отдала деньги в тот же день, что она получила
 письмо от Ек. Ник.

 Новость, волнующая все театрально-сплетенные умы: на произв. совещании
 Большого театра произошел конфликт между замдиректора Аркановым и Викт.
 Кригер, причем после короткого разговора последняя расшибла о голову первого
 чернильницу с чернилами. Арк. сильно пострадал, а Криг., говорят, уже исключена
 из партии, союза и театра и лишена звания заслуженной.
 Милый Владимир Иванович, желаю Вам, Ек. Ник. и Мише очень хорошо поживать,
 приятно встретить Новый год, получить в нем множество радостей.
 И нас не забывать.» — (Б. Письма 230) 
                *   *   * 
   29 декабря 1931 г. вторник (3) — П.С. Попов из Ленинграда - М.А.Б.
    открытку (Ленинградская обл. почт. отд. Тярлево
                Музыкальный пер. д.13.
   На открытке изображен плакат: «Машины ждут. Иди на курсы Автодора».
              Стоимость отправки открытки - 10 кореек.
                *    *    *   
        30 декабря 1931 г. среда (4) — в Москве в  МХАТ 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
          написала  ему в Берлин в письме (№30)

           Москва, 30 декабря 1931 г.
          «Милый Владимир Иванович! 
  Мое последнее письмо в состарившемся году. Скоро придет новый, молодой.   
 Возможно, что придется письмо закончить завтра, но, сколько успею, напишу
 сегодня. Спектакль "Страх" пошел, покатился.

 Интерес к нему громадный. Не только на премьере, но и на последующих
 спектаклях длительные овации в конце и вызовы автора. Вчера был Анат. Вас.
 (в день премьеры его не было в Москве), Раскольников, Ваша ложа была
 переполнена. Но Иос. В. еще не смотрел спектакля. У нас вышел из-за спектакля
 некоторый конфликт с Реперткомом. Мы имели сведения, что просмотра Реп. не
 требуется, раз спектакль был просмотрен нашим шефом1. И не устроили такого
 просмотра. Там обиделись. Начался обмен телефонограммами – не без яда. Дошло
 до того, что нам сообщили, будто спектакль без просмотра не будет допущен к
 представлению. Это было перед 22-м, последней генеральной. Мы предложили
 вопрос, не хотят ли они прийти на репетицию, сколько нужно билетов. Спросили
 с нас 20 билетов (больше и не смогли бы мы дать, т.к. весь зал был уже
 распределен и роздан) и назвали эту репетицию реперткомовским просмотром,
 известив, что после генеральной будет обсуждение. Но обсуждения не было, они
 сами отказались от него. На премьеру Литовский попросил снова дать ему места.
 И потом вдруг 27-го написал нам письмо, где было много упреков за неправильное
 устройство просмотра в обстановке публичной репетиции и указаны были главные
 недостатки постановки, с оговоркой, что трудно ожидать, чтоб театр смог внести
 существенные исправления в трактовку уже слаженного, законченного спектакля.

 В следующем номере "Советского искусства" будет статья Литовского о спектакле,
 в которой, вероятно, он выразит "всю желчь и всю досаду". Сегодня в бандероли
 прилагаю следующий номер "Лит. газеты" с рецензией о "Страхе".

 На 29-е было назначено в Главреперткоме обсуждение постановки вместе с рабочей
 бригадой ГРКома, но заседание с их стороны было отменено. Сегодня назначено    
 обсуждение постановки во Всероскомдраме – пошли туда Судаков и Марков. Большие
 и неприятные разговоры идут с Добронравовым, кот. вне себя от изменений,
 сделанных в роли Цехового, главным образом от сокращения и сведения почти на
 нет сцены последнего акта. Он настолько несдержан, что его нерв прорывается и
 на спектакле, что волнует партнеров.

 Дело дошло и до К.С. Получились осложнения с инсценировкой "Американской
 трагедии". Я Вам писала, что инсценировка, после обнаружившейся несговорчивости
 Пискатора, была поручена Афиногенову, кот. решил работать вдвоем с каким-то
 молодым автором, Базилевским. Но только что был составлен договор и должны были
 прийти за авансом, как вдруг – как в мелодраме – точно в момент получения
 подписанного договора от К.С. появляется Пискатор и заявляет Маркову, что если
 театр сделает другую инсценировку, то он, Пискатор, устроит громадный скандал
 на весь культурный мир – словом, масштаб взят не только не европейский, а
 мировой. Что он теперь уже согласен, чтоб в режиссеры театр его не приглашал
 на эту постановку, но чтоб его имя непременно стояло на афише как соавтора –
 то ли Драйзера, то ли наших инсценировщиков. Марков направил его сговориться с
 Афиногеновым, и чем все это кончилось, нам еще не известно.

 Конечно, вопрос установки имени на афише не платонический, он самым тесным
 образом связан с авторскими отчислениями. Он, вероятно, неясно себе
 представляет, какие доходы его ожидают в третьей части с Малой нашей сцены2.

 Как я была довольна, что Вы отметили "везучесть" Гальперина. Когда Марков
 диктовал мне письмо и дело дошло до места, что будто Гальперин "автор идеи",
 я тотчас же приостановила стук на машинке и попробовала "широко раскрыть глаза"
 (Вы представляете себе, как мне это удалось?)3.
 Я никак не могла предположить, чтоб Гальперин мог очутиться в этой роли. Но
 Марков меня заверил, что его заверил Гальперин в своей правоте.

 А я постеснялась снова ворваться в письмо Маркова со своими комментариями.
 Но, право, зная Вас, зная Гальперина, трудно предположить, чтоб Гальперин был 
 автором идеи задуманного Вами спектакля.

 Вот уж действительно "везучий" этот Гальперин. Я передала Андерсу Ваши строки, 
 он был тронут и обрадован. Он получил роль писателя Виктора Викторовича в   
 "Самоубийце", роль интересную и значительную. Но работа эта протекает в не 
 совсем обычной обстановке. Ведь спектакль этот разрешен условно, и ни у кого
 из исполнителей пока нет уверенности, что он перейдет на сцену. Его проверочная
 репетиция (за столом) по плану предположена в апреле. Вообще в плане на 
 дальнейшее: вчера Вас. Григ. диктовал мне довольно подробное изложение плана
 на будущее, вплоть до лета. Этот "прожект", или трактат, пойдет к К.С. и если
 он с ним согласится, я Вам пошлю его копию4. Сегодня у нас перемена: вместо 
 "Врат" идет "Дядюшкин сон", единственная возможная замена в сегодняшних
 условиях. Перемена спектакля – по болезни Качалова. У него что-то с ногой,
 кажется, нечто вроде экземы, но Ивенсен не может пока точно определить.
 Почему-то уж не в первый раз за последний месяц по Москве начинают циркули-
 ровать слухи, что Вас. Ив-ча переехал автомобиль, и нынче в связи с переменой
 опять посыпался, как несколько недель тому назад, ряд звонков с вопросами,
 что с Качаловым. Сегодня днем мы играли дополнительный спектакль "Хлеб" – для
 подшефных организаций, с организацией перед спектаклем торжественного заседания
 и с подписанием взаимно действующих договоров шефства.

  1-го января мы играем дополнительный утренник для рабочих-ударников.
 Те, кто собирался весело встречать Новый год, огорчены, т.к. не придется
 выспаться. Спектакль – "Фигаро", начало в 1 ч. дня.

  2-го вечером вместо "Фигаро" пойдет "Бронепоезд", по просьбе организации,
 купившей спектакль. Небанальные случаи произошли на последнем спектакле   
 "Воскресения". Только что дали поворот на "Суд", оказалось, что на столе нет
 обручального кольца среди вещественных доказательств. Пришлось спешно его
 заменить другим, из "Врат". Я ошиблась, не на "Суд" поворот, а на комнату
 председателя; следующий поворот – и нет портфеля Прудкина (его потом нашли 
 валяющимися где-то в углу, у занавеса), и тотчас же обнаруживается пропажа-
 кража креста серебряного, что лежит на столике у священника. Перед самым
 началом спектакля помреж проверял вещи, и все было на месте. Забавно? Такое
 множество новых служащих на сцене, неудивительно, что оказался и воришка
 среди них. - ( Б.Письма)
                *   *   * 
         31 декабря 1931 г. четверг (5) — Канун Нового года.
           В Саратове  состоялся пуск завода комбайнов.
                *   *   * 
  В этот день 31 декабря 1931 г. —  М.А.Б. письмо Станиславскому [488],
   принявшему в последний месяц участие в репетициях «Мертвых душ»:

  «Цель этого неделового письма выразить то восхищение, под влиянием
  которого я нахожусь все эти дни. В течение трех часов               
  Вы на моих глазах ту узловую сцену, которая замерла и не шла,
  превратили в живую. Существует театральное волшебство!..».(474 Ч); (210 Я); (88 Н.Б).               
          
                31. XII;1931
          Дорогой Константин Сергеевич!
 Я на другой же день после репетиции вечеринки в «Мертвых душах» [489] 
 хотел написать это письмо, но, во-первых, стеснялся,               
 а во-вторых, не был связан с Театром (простужен).
 Цель этого неделового письма выразить Вам то восхищение, под влиянием
 которого я нахожусь все эти дни. В течение трех часов Вы на моих глазах
 ту узловую сцену, которая замерла и не шла, превратили в живую.
 Существует театральное волшебство!
 Во мне оно возбуждает лучшие надежды и поднимает меня, когда падает
 мой дух. Я затрудняюсь сказать, что более всего восхитило меня.
 Не знаю по чистой совести. Пожалуй, Ваша фраза по образу Манилова:
 «Ему ничего нельзя сказать, ни о чем нельзя спросить — сейчас же
 прилипнет» — есть высшая точка. Потрясающее именно в театральном
 смысле определение, а показ — как это сделать — глубочайшее мастерство!
 Я не беспокоюсь относительно Гоголя, когда Вы на репетиции.
 Он придет через Вас. Он придет в первых картинах представления в смехе,
 а в последней уйдет, подернувшись пеплом больших раздумий. Он придет.
     Ваш М. Булгаков.

              Примечания
 488 – Письма.
        Печатается и датируется по автографу
         (музей МХАТа, КС, N 7416).

 489 – Инсценировку «Мертвых душ» М. Булгаков закончил в конце ноября 1930
       года, в декабре приступили к репетициям. По воспоминаниям Л. Е.
       Белозерской, Булгаков «принимал участие в выпуске спектакля в качестве
       режиссера-ассистента».
                *   *    *   
      В этот день 31 декабря 1931 г. — в Москве в МХАТ 
 — Ольга Бокшанская (сестра Е.С.Б.) секретарь В.И. Неминовича-Данченко
          написала ему в Берлин в письме (№31)

         31/XII
      Милый Владимир Иванович,
 день с утра уже складывается так, что ясно – дай бог управиться до вечера.
 Масса дела вообще, а кроме того – в 2 ч. заседание стариков по поводу "Утра
 памяти Вас. Вас. и Ник. Григ.", на котором я должна буду записывать все, что
 будет говориться, и этот материал Вас. Ив., возьмет в основу своей речи на
 "Утре". Так что, не желая задерживать отсылку этого письма, я пока прощаюсь
 с Вами и о нашей жизни расскажу в следующем письме, в следующем году!
 Телеграмма к Новому году к Вам уже пошла, и еще раз в письме поздравляю Вас,
 дорогую Екатерину Николаевну и Мишу и желаю всего-всего. - (Б. Письма)

         
                *   *   *
           Среднемесячный доход М.А.Б. в 1931 году 600 руб.
                *   *   *    
                В 1931 году М.А.Б  написал :
                — «Адам и Ева» (пьеса, 1931)
                *   *   *
   В 1931 году Булгаковым начата новая тетрадь — она сохранилась:
   «Черновики романа, часть I, 1929—1931 год».
  В ней — новый текст сатирической главы о литераторах «Дело было в Грибоедове».               
  Глава не окончена... — (261 Я)

  Еще одна тетрадь 1931 года, следующая. И снова — «Дело было в Грибоедове».
  Глава опять переписывается. Новые подробности. Фиолетовые чернила.
  Развивается тот же сатирический роман, сатирическое обозрение, роман о дьяволе. — (261 Я)

  И вдруг... С чистой страницы, далее — совсем другие чернила, расплывчатые,
  синие, бумага промокает, писать можно только на одной стороне листа, —         
  в верхнем правом углу запись: «Помоги, Господи, кончить роман.1931 г.»
  И — размашисто, стремительно, вдохновенно — три странички набросков,
  озаглавленных так: «Полет Воланда»... Летящее слово «Полет», летящие
  штрихи над буквами П и т... — 261 (Я)

                *  *  *  *  *
                БЕЗ ТОЧНЫХ ДАТ

      В 1931 году Всеволод Мейерхольд пригласил Михаила   
      Афанасьевича приехать к нему в театр побеседовать.       

 В этом смысле особенно характерна постановка у вахтанговцев пьесы Юрия Слезкина
 „Путина" (1931 г.). Уж не помню, по какому поводу, но год был карточный. Когда
 открылся основной занавес и на темной сети в разных позах застыли судаки (а в
 этот день как раз по карточкам выдавали судаков), в театре раздался тихий стон (оформление Н.П.Акимова). На сцене бригада чистила рыбу. И так все три — или
 сколько их там было — действия. - (Л.Е. Белозерская)
                *   *   *    
 В 1931 г. в Ленинграде была издана книга М. Майзеля, «Краткий очерк современной русской литературы.», которую М.А.Б. подарил В. Вересаеву со своей надписью:  

    « Дорогой Викентий Викентьевич.
 С оказией передаю вам опус (к ночи помянутого — 10.Х)
 персонажа о коеем мною уже получены многочисленные               
 аттестации, траурнее, одна другой. Внешне Открытое               
 лицо, работа «под б….а», в настоящее время крейсирует               
 по Москве. Меня уверяют, что есть надежда, что его               
 догонит в один прекрасный момент государственный корвет,
 и тогда флибустьер пойдет ко дну в два счета. Да и черт
 с ним с флибустьером!  Дело в том, что же делать дальше?               
      Ваш Михаил Булгаков?»

  Это книга 9 февраля 2013 г. была продана на аукционе «Литфонд» №461 лот 216
  за 1 300 000 рублей. М.: ГИХЛ, 1931. 208 с. 19,5;13 см. 

  В 1931 году в издательстве «АCADEMIA была выпущена книга
  «Государственный агитационный тевтр в Ленинграде» авторы:               
  А.С. Булгаков и С.С. Данлов. Предисловие — В.С. Бухштейна.               
 
                *   *   *    
                ВОСПОМИНАНИЯ
               
         Вторая жена М.А.Б. - Л.Е.Белозерская:

  Прошло шесть лет, и Мейерхольд, видно, успел забыть, что было написано в
  повести Булгакова „Роковые яйца" (сборник „Дьяволиада", изд-во „Недра", 1925 г., стр.79):
 „Театр имени покойного Всеволода Мейерхольда, погибшего, как известно, в 1927
 году при постановке пушкинского „Бориса Годунова", когда обрушились трапеции с
 голыми боярами, выбросил движущуюся разных цветов электрическую вывеску,
 возвещавшую пьесу писателя Эрендорга „Курий дох"…"

 Мейерхольд забыл, а вот писатель Эренбург не забыл и не простил этот „Курий дох"…
 Не только в „Дьяволиаде" М.А.Булгаков полемизировал с режиссерским направлением Мейерхольда.
 Передо мной фельетон писателя „Столица в блокноте", напечатанный в газете
 „Накануне" 9 февраля 1923 года.
  В нем имеется раздел VI „Биомеханическая глава" (привожу отрывки из нее).
   „Зови меня вандалом.
    Я это имя заслужил.
  Признаюсь: прежде, чем написать эти строки, я долго колебался. Боялся.
  Потом решил рискнуть. После того, как я убедился, что „Гугеноты" и „Риголетто"
  перестали меня развлекать, я резко кинулся на левый фронт. Причиной этого был
  Эренбург, написавший книгу „А все-таки она вертится", и двое длинноволосых
  московских футуристов, которые появлялись ко мне ежедневно в течение недели,
  за вечерним чаем ругали меня „мещанином".

  Неприятно, когда это слово тычут в глаза, и я пошел, будь они прокляты! Пошел в
  театр ГИТИС на „Великодушного рогоносца" в постановке Мейерхольда.
  Дело вот в чем: я человек рабочий. Каждый миллион дается мне путем ночных
  бессонниц и дневной зверской беготни. Мои денежки, — как раз те самые, что
  носят название кровных. Театр для меня — наслаждение, покой, развлечение,
  словом, все, что угодно, кроме средства нажить новую хорошую неврастению, тем
  более, что в Москве есть десятки возможностей нажить ее и без затраты на
  театральные билеты.

   Я не И.Эренбург и не театральный мудрый критик, но судите сами:               
  в общипанном, ободранном, сквозняковом театре вместо сцены — дыра (занавеса,
  конечно, нету и следа). В глубине — голая кирпичная стена с двумя гробовыми
  окнами. А перед стеной сооружение. По сравнению с ним проект Татлина может
  считаться образцом ясности и простоты. Какие-то клетки, наклонные плоскости,
  палки, дверки и колеса. И на колесах буквы кверху ногами „сч" и „те".
  Театральные плотники, как дома, ходят взад и вперед, и долго нельзя понять:
   началось ли уже действие или еще нет.

  Когда же начинается (узнаешь об этом по тому, что все-таки вспыхивает откуда-то
  сбоку свет на сцене), появляются синие люди (актеры и актрисы, все в синем…).

  Действие: женщина, подобрав синюю юбку, съезжает с наклонной плоскости на том,
  на чем и женщины и мужчины сидят. Женщина мужчине чистит зад платяной щеткой.
  Женщина на плечах у мужчины ездит, прикрывая стыдливо ноги прозодеждной юбкой.

  — Это биомеханика, — пояснил мне приятель.
  Биомеханика!! Беспомощность этих синих биомехаников, в свое время учившихся
  произносить слащавые монологи, вне конкуренции. И это, заметьте, в двух шагах
  от Никитинского цирка, где клоун Лазаренко ошеломляет чудовищными сальто!

 Кого-то вертящейся дверью колотят уныло и настойчиво по тому же самому месту.
 В зале настроение как на кладбище, у могилы любимой жены. Колеса вертятся и скрипят.
  После первого акта капельдинер:
  — Не понравилось у нас, господин?
  Улыбка настолько нагла, что мучительно захотелось биомахнуть его по уху…
  — Мейерхольд — гений!!! — завывал футурист.
  Не спорю. Очень возможно. Пускай — гений. Мне все равно. Но не следует
 забывать, что гений одинок, а я — масса. Я — зритель.
  Театр для меня. Желаю ходить в понятный театр".

 « Когда мы приехали в театр Мейерхольда, шла пьеса Юрия Олеши
 „Список благодеяний". Он был на спектакле. Я помню, что пьеса хорошо смотрелась,
 но в последнем акте не совсем понятно было, почему вдруг умирает героиня
 (играла Зинаида Райх).
 — От шальной пули парижского ажана, — объяснил нам Олеша.
 Мы пошли за кулисы к Мейерхольду. В жизни не видела более неуютного театра,
 да еще неприятного мне по воспоминаниям. »   
               
                *  *  *  *  *
               В ИСКУССТВЕ И КУЛЬТУРЕ

  — В СССР запрещена музыка Сергея Рахманинова, объявленного «декадентом»;
  — Открыт способ Спейсера-Дюфе получения цветных фотографий;
  — Пабло Пикассо написал «Голова женщины», «Фигуры на берегу»;
  — Сальвадор Дали написал «Стойкость памяти».
            
                *   *   *   
       Среди произведений советской литературы в 1932 году:
  «Впрок» — повесть Андрея Платонова.               
  «Главный инженер» — произведение Георгия Шилина;               
  «Камо» — произведение Георгия Шилина;               
  «Ясный лог» — произведение Константина Тренёва;               
  «Золотой телёнок» — роман Ильи Ильфа и Евгения Петрова;               
  «У» — роман Всеволода Иванова;               
  «Севастополь» — повесть Александра Малышкина;               
  «Сомов и другие» — пьеса Максима Горького.               
  «Чужая тема» — книга новелл Сигизмунда Кржижановского.
   В СССР выходит роман И. Ильфа и Е. Петрова "Золотой теленок".               
      
                *   *   *               
       Среди произведений иностранной литературы:               
  «Возвращение» — роман Эриха Марии Ремарка;               
  «Загадка Ситтафорда» — роман Агаты Кристи;               
  «Замок Броуди» — роман Арчибальда Кронина;               
  «Хроника капитана Блада» — роман Рафаэля Сабатини;               
  «Враг» — рассказ Эриха Марии Ремарка;               
  «Юдит» — пьеса Жана Жироду;               
  «Кровавая свадьба» — пьеса Федерико Гарсии Лорки;               
  «Ночной полет» — Антуан де Сент-Экзюпери;               
  «Траур - участь Электры» — пьеса Юджин О'Нила;               
  «Волны» — пьеса Вирджинии Вулф (драма).               
  «Рассвет» — Теодор Драйзера               
  «Святилище» — Уильям Фолкнера.

                *  *  *  *  *   
     Среди фильмов вышедших на экраны страны:               
  «Ураган« (р/п. Владимир Вайншток).
  «Гвоздь» (р/п. Михаил Калатозов).
  «Дело доблести» (р/п. Михаил Геловани).
  «Сигнал» (р/п Михаил Калатозов).
  «Страна в опасности» (р/п. Михаил Калатозов).
  «Ударник» (р/п. Михаил Геловани).               
  «Великие будни», реж. (Анатолий Головня, Александр Ледащев)               
  «Две матери», (реж. Лев Шеффер)
  «Держитесь за цемент», (реж. Борис Шелонцев)
  «Диктатор», реж. (Василий Журавлёв)
  «Дурень, ты дурень!», (реж. Александр Медведкин)
  «Златые горы», (реж. Сергей Юткевич)
  «Итальянка», (реж. Леонид Луков)
  «Ледолом», (реж. Борис Барнет)
  «Одна», (реж. Григорий Козинцев и Леонид Трауберг)
  «Снайпер», (реж. Семён Тимошенко)
  «Стальной поход», реж. (Анатолий Головня, Александр Ледащев)
  «Суд Соломона», (реж. Лев Шеффер)
  «Счастливая улица», (реж. Сергей Юткевич)
  «Путёвка в жизнь» - первый звуковой советский фильм (реж. Николай Экк)               

                *   *   *   *   *