Наташа и Чудище

В некотором царстве, в некотором государстве, а точнее – в светлой горенке на краю деревни, жила-была девочка по имени Наташа. Была Наташа девица скромная, тихая, с косичками толстыми, что колосья спелые, и глазами, как васильки в поле. Любила Наташа на завалинке сидеть, узоры да буквицы красивые выводить, а то и стихи складывать про белые облака, да про шумящий лес, да про быструю речку.


Но была у Наташи одна беда великая, о которой никому, даже матушке родной, не поведаешь. Жило в душе её, в самой глубиночке, не кикимора болотная, не леший лесной, а чудище страшное нутряное. Было оно огромное, как гора тёмная, покрыто чешуёй, что ржавые щиты, а из пасти дым серый и угарный валил. Сидело оно в норе тёмной, где-то под сердцем, и то рычало глухо, то вдруг просыпалось и начинало буйствовать, когтями скрести. И от этого случались грусть-тоска у Натальи.


А то шептало оно Наташе на ушко: «Не выйдет у тебя рисунок, всё испортишь, только бумагу марать!» То кричало громовым голосом: «Стихи твои – не складны, не ладны, все над тобой смеяться будут!» От этих речей у Наташи внутри будто метель поднималась, холодная, да колкая. Руки опускались, а в глазах темнело. Боролась с ним Наташа, как с настоящим врагом: и кричала на него втихомолку, и пыталась его запереть в самой дальней клетке своей души. Но Чудище лишь сильнее бушевало, и от этого сама Наташа становилась тише, да грустнее. Рисовать и стихи слагать совсем перестала.


Как-то раз, не выдержав этой битвы, выбежала Наташа в поле широкое, да и побежала, куда глаза глядят. Бежала, пока силы не кончились, и упала в мягкую траву у самой опушки леса. И заплакала горькими слезами: «Не могу я больше, сил моих нет с чудищем справляться!»


Вытерла Наташа слёзы и видит – растёт прямо перед ней ромашка невиданная. Не просто цветочек, а красота ненаглядная: лепестки белее зимнего снега, а сердцевинка – словно солнышко малое, тёплое-претёплое. И исходит от того цветка такой покой да лад, что метель внутри Наташи тут же стихла.


Потянулась Наташа к ромашке, но сорвать её рука не поднялась. Только коснулась она лепестков пальчиком, и вдруг ромашка заговорила голосом, похожим на шелест листвы: «Не рвать меня нужно, Наташенька, а говорить со мной. Сорвёшь – завяну, а так – всегда помощницей буду. Что твоё сердце гложет?»
Удивилась Наташа, да делать нечего – выложила она цветку всю свою беду-кручину, про Чудище нутряное, про его страшные речи.


Выслушала её Ромашка и говорит: «Сила твоя – не в бою, а в ладе. Попробуй не драться с ним, а прислушайся, и предложи ему то, чего он по-настоящему хочет».


Не поняла Наташа, как это – прислушаться к Чудищу, но доверилась цветку. Закрыла глаза, затихла и прошептала: «А чего ты хочешь, Чудище?»


И тут произошло чудо. Громовый рёв внутри стих, сменился удивлённым фырканьем. И послышался голосок, не страшный, а скорее жалобный: «Ску-учно мне тут одному в темноте… И холодно…»


Открыла Наташа глаза от изумления. «А что нужно тебе, чтобы стало веселее?» – спросила она уже смелее.


«Не знаю, – прорычало уже не так грозно Чудище. – Цветочек бы хоть какой увидеть… Или красок… Давно я заметил, как ты ими ловко управляешься».


Тут Наташа и вовсе обомлела. Достала она из кармашка своё самое драгоценное – маленькие наперстки с красками и кисточкой. «Хочешь, попробуем вместе?» – предложила она несмело.


И вот ведёт Наташа кисточкой по бумаге – рисует стебелёк, а рука будто сама ведётся кем-то другим, добавляя к нему смелые и яркие пятна. Внутри стало тепло и уютно. Глядь – а где сидело огромное страшное Чудище, теперь свернулся калачиком маленький пушистый комочек, размером с котёнка. Мех у него переливался всеми цветами радуги, а из ноздрей вместо угарного дыма выходили лёгкие облачка, похожие на точеные барашки.


«Ой! – воскликнула Наташа. – Ты кто?» «Я– твое вдохновение, – просипел комочек, смущённо прикрывая мордочку лапкой. – Только когда мне страшно и одиноко, я становлюсь большим и злым. А на самом деле… я тоже люблю ромашки. И стихи. У меня тут, в запасе, свой стих сложился…»


И прочитало чудище трогательный стишок про лунную дорожку на реке. Оказалось, что душа у него не злобная, а поэтическая, да художественная, совсем как у Наташи.


С тех пор жизнь Наташи переменилась. Не стало в её душе тёмной норы, а появилась светлая мастерская. Сидят они с чудищем у окошка, ножками болтают, беседуют, да рисуют вдвоём один рисунок: Наташа выводит тонкие узоры, а чудище добавляет смелые всплески цвета. Стихи складывают на пару – у Наташи строки нежные, а у дракончика – озорные.
И на печке они нарисовали узор из волшебных ромашек, напоминая, что самое большое чудовище можно укротить не силой, а теплом душевным, да ладом, добрым словом и желанием понять. А иначе как бы узнала Наташа, что внутри у неё живёт не враг, а самый верный друг-художник и поэт, который просто очень боялся одиночества и непонимания.