Глава 3. Торжество Духа

Глава 3. Олень и Лис. Охота за меценатом

— Ужасный вечер! Да мне легче бегом на голец взобраться, чем нюни графоманов слушать. Уморили, право. На ногах уже еле держусь.

— Пить надо меньше, ноги будут крепче.

— А без этого дела мне нельзя, друг, не выживу. Я на вредной работе.

— Ну и хитер же ты, Лис!

— Куда деваться? Фамилию оправдываю.

В маленьком уютном особнячке за чертой мегаполиса отшумела вечеринка. Многие гости, будучи не в состоянии сесть за руль автомобиля, остались на ночлег, любезно предоставленный хозяйкой. Остались и два друга: геологи Илья Оленев, по прозвищу Олень, и Леонид Лисюк, по прозвищу Лис.

— Ну, давай еще по маленькой, и баиньки. — Лисюк потянулся к бутылке коньяка, прихваченной с фуршета.

— Э! — возмутился Оленев. — Не смей! Дай сюда! Завтра же вернешь на место.

— Да ладно тебе, Оленек! Одной бутылкой больше, одной меньше – какая разница? Старушка их и не считает. Да и шиза у нее такая – бла-го-тво-ри-тель-ность! — медленно произнес Лисюк по слогам, снова протянув руку к бутылке. — Жалко ей, что ли? Меня мишка в тайге поломал малость. Полечиться надо-ть!

— Мишка, говоришь, поломал? — Оленев с яростью выхватил у друга бутылку и сгреб его за ворот рубашки. — А я добавлю! Я тебе сейчас так добавлю!

— Да ты чего, Оленек? Расслабься! Гуляем по-хорошему, тихо, мирно…

Илья приблизил оскаленное в ярости лицо к лицу друга:

— И не смей, урод! Слышишь? Никогда не смей называть Лидию старухой!

— Аааааа! Пусти, дурак, задушишь! Ну, не буду! Не буду! Чтоб меня росомаха съела!

— То-то же! — удовлетворенно фыркнул Илья, ослабляя хватку. — И вообще… Что ты в женщинах понимаешь?

— Я-то что понимаю? — Лисюк захохотал во все горло. — Да уж будь спокоен – кое-что понимаю! Кто, между прочим, тебя с Лидией познакомил? Лис! Кто ей соловьем в уши пел, что ты – герой тайги и все такое? Тоже Лис! Кто устроил так, что твоя книга увидит свет? И снова Лис!

Заметь, исключительно ради тебя стараюсь. Да я эту цыпочку четыре месяца пас, все следил за ней, светские хроники просматривал, да стрелки с нужными людьми забивал – и все мимо! Все коту под хвост! То затворницей живет, носа на люди не кажет. То мелькнет кометой – да при таком бомонде – аж искры из глаз! Нашему брату, таежному бродяге, туда и носа не сунуть, как ни тужься. И вдруг… Эврика! Читаю в светской хронике, что Нелли Маркелова… Ну, это одна из звездочек, которую Лидия открыла и миру подарила. В общем, Нелли эта замуж выходит, а свадьба планируется в «Снежной долине». Догоняешь?

— Не очень…

— Догоняй мозгами! Лидия, думаю, для Нелли – что крестная мать – путь ей открыла в большую литературу…

— Ну и что?

— А то, что на свадьбе должна быть непременно!

— Да, правда… должна, как будто.

— А приятель мой со школы, Толик Данько, в «Северной долине» тамадой зажигает. Всех завсегдатаев знает. Я к нему, мол, так и так, выручай, Толян! В долгу не останусь. У меня квартира по полгода пустует. Приходи, так сказать, от семейных юбилеев отдохнуть. Да и шкуру неубитого медведя в придачу пообещал.

— Ну и что?

— Ну и дело сладилось. За свадебным столом все гости по карточкам – строгий этикет. В плане все прописано, кто где сидит. Смотрю, рядом с Лидией справа военный туз в отставке. Нет, думаю, не стоит связываться. А слева – мальчишка какой-то. Тоже, поди, в звезды метит, рядом с Лидией трется. Амерханов фамилия. В сети загуглил – так себе, мальчик, парвеню. Вот его-то я и сделал.

— В смысле?

— В баню сводил, да напоил в зюзю накануне. Классический сценарий. Мне Толян его контакт слил. Эх, и вознеслась душа поэта в мусульманский рай с гуриями… Ему уже не до свадьбы было, сам понимаешь.

— Ну, ты и лис!

— Стараюсь! У Толяна с метрдотелем свои дела. Он ему шепнул, закрой, мол, друг, глаза – сочтемся. Тот и закрыл. А на место Амерханова сел я, собственной персоной. Тихо, спокойно, гуляем, значит.

— А Лидия?

— Забеспокоилась: где, мол, Эдик? Не заболел ли? Я-то ей его приятелем представился поначалу. «Ох, — говорю, — и заболел! Уж так заболел – жуть! Творческий полет переживал, да не удержался на запредельной высоте, пошел на вынужденную посадку во избежание катастрофы. А Вам, Лидия Артуровна, велел поклон передать, и ручки целовать». Да и ручку ее чмок с чувством!

— А она?

— Она смотрит на меня так внимательно-внимательно. Очки сняла. Смотрит. Аж жуть взяла! Чтоб ее… До мурашек пробрала. Глазищи! Глазищи-то – бездны! Долго в них смотреть нельзя – голова закружится. Ну, думаю, я не я буду, если прямо сейчас на своем не поставлю. Тут или пан, или пропал! Нацелился я на судьбу… Да и выстрелил в десятку! В самое яблочко попал. Мой, видно, день был! — Лисюк, довольный впечатлением, произведенным на друга, вальяжно развалился в кресле и закурил. — А ты говоришь, что я в женщинах ничего не понимаю.

— Что ты ей сказал?

— Правду, конечно. Правду, только правду, и ничего, кроме правды. А иначе с такой женщиной нельзя! — Лисюк заговорщицки подмигнул другу. — Для начала я пригласил ее в зимний сад прогуляться, в мансарду.

— И она пошла?

— Пошла. Она ведь, как всякая женщина, любопытна. А я ее заинтриговал. Я-ж артист по призванию!

— Клоун ты!

— Не слышу аплодисментов! — Лисюк театрально поклонился на три стороны воображаемой публике и продолжал. — Знаешь, девка у нее есть такая, узкоглазая… Японка или китайка – не разберу. Может, вьетнамка. Что-то в этом роде. Она и секретарша, и секьюрити по ходу. Маленькая такая, неприметная. Ручки игрушечные. А ребром ладошки чиркнет по кадыку – и полный нокаут.

— Я смотрю, ты основательно подготовился с информацией.

— А как же? Тайга всему научит. Лидия без японки своей ни шагу не сделает в чужом месте. Девка эта – Марико – смерть! Предана хозяйке, что наша Бушуйка. Горло за нее перегрызет. Так вот, мигнула ей Лидия, знак дала… А Марико уже там, в мансарде, цветы нюхает. Я вида не подаю, что зацепил ее взглядом, а у самого сердце в пятки бултыхнулось. Если что-то не так пойдет – поминай, как звали. Сели мы, значит, с Лидией у фонтана, под апельсинами, а в витраже напротив я тень Марико ловлю… Не доверяет мне, думаю Лидия, и правильно. С ее капиталами людям доверять нельзя…

— А что, это правда? — вдруг перебил Илья. — Ну… что она так страшно богата? — На лицо его налетела темная тень.

— Об этом много разного говорят… То ли монополия у нее за океаном… То ли еще что… Да шут ее знает! К точной информации нет доступа. Может, просто инвесторов умеет привлекать, связи имеет, с нужными людьми ладит. Ну и деньги, конечно, какие-никакие у нее водятся. Живет-то она, сам видишь, не так, чтобы широко. Скажем, как владелец среднего бизнеса. А проекты двигает – о-го-го! Вот и разберись.

— Так, что ты все-таки сказал ей, Лис? — грустно, без энтузиазма спросил Илья.

— А сказал я ей, Оленек, что Эдик ее – дрянь. И стихи его – дрянь. Хоть и не читал я их, прости, Господи. Да знаю, что дрянной человечишка ничего дельного не напишет. Я ей и про водку, и про баню, и про девок, на которых он ее доверие променял – все рассказал. «Стоит ли, — говорю, — Вам, Лидия Артуровна, на этого выскочку время свое тратить?» А она мне спокойно так отвечает, что поэты, мол, особая каста, живут в своем особом мире, а  реальный мир – часто им за это мстит. «За талант, — говорит, — человеку многое можно простить». «И подлость, и предательство?» — спрашиваю. А она улыбается и отвечает вопросом на вопрос: «Вы когда-нибудь встречали человека, не способного на предательство? Вспомните тайную вечерю Христа… Ах, не читали? Так я Вам расскажу. Христос сказал ученикам, разделявшим с Ним последнюю трапезу, что один из них предаст Его. «Не я ли? Не я ли, Учитель? — спросил каждый из них». Вы понимаете? Предательство – оно всегда очень близко к нам. Никто не может за себя поручиться в чрезвычайных обстоятельствах».

— Так и сказала?

— Так и сказала. — Леонид провел рукой по глазам, по волосам, словно стряхивая с себя хмельную смешливость и разудалость. Лицо его просветлело от доброй улыбки. — Да… интересный у нас разговор тогда получился с Лидией. Она мне – про апостолов рассказала, а я ей… про тебя, Илюш. Про последнюю нашу экспедицию, про нынешнюю тайгу, по сравнению с которой, старая – что домашний котенок перед дикой рысью… И про грозу в горах рассказал… и про развалившийся плот… и про четверо суток на горном карнизе… и про последний сухарь… и про ремень... и про медведя, конечно… Все, как было, рассказал. И про болезнь свою странную… И про то, как ты меня, слепого и безногого, в тайге одного не бросил… «Вот, — говорю, — Вам, Лидия Артуровна, и чрезвычайные обстоятельства! Не перевелись еще люди на планете «Земля»».

Чую, Марико сзади совсем близко подошла, и часто-часто так дышит. Слушает, значит, сопереживает… А Лидия поинтересовалась, можно ли более подробно про нашу экспедицию узнать? Сохранились ли материалы? Тут я про твою рукопись и поведал. «Познакомьте, — говорит, — меня с этим человеком». С тобой, значит. А дальше ты все знаешь.

Илья слушал друга молча, низко опустив голову, и свесив между колен руки. Леонид не видел его лица, и было непонятно: нравится другу его рассказ или нет.

— А про мою болезнь, которой меня тайга наградила, ты тоже рассказал? — спросил он, наконец, очнувшись от задумчивости.

— Обижаешь! Об этом ты ей сам расскажешь… или не расскажешь. Решать тебе.