Глава 3. Крепость под песками

Седьмой подземный уровень был странным, будто два мира, не желавшие разойтись. Природные пещеры, веками служившие убежищем Ордена Багряного Феникса, уступили место новому — чужому, но уже неотделимому. В нишах скал мерцал мягкий золотистый свет, лишённый тепла. Пол холодил ступни, но под зеркальной гладью скрывалась сила, принадлежащая камню. Здесь прошлое не умерло, но смирилось, переплетаясь с настоящим.
Жилой этаж тянулся, словно сеть, пятнадцать коридоров расходились от центрального зала к покоям Столпов Ордена. Каждый из них хранил свой нрав, свою память, перенесённые в подземелье. Это были не просто комнаты, а продолжения домов.
Люй Цзиньфэн стоял у массивной стойки, где в полумраке тускло мерцало стекло. Бокал в руке казался продолжением той неспешной силы, что жила в нём самом. Глаза, холодные и внимательные, скользили по лицам Столпов. Он сделал глоток; тепло виски коснулось горла, и в глубине губ дрогнула улыбка — не радость, а знак понимания. Это подземелье хранило в себе власть, которая ещё поднимет Багряного Феникса к свету.
— Спит, конечно… — пальцы Уцзи  скользили по клавиатуре, выводя на экран ровные ряды символов. — Десять. Смешно, что такие цифры кого-то убеждают. Да и вообще, какого черта мы обсуждаем ребёнка, это что, Мао Цзэдун?
— Она не просто девочка, — спокойно возразил Хошэнь . — Ты видел её глаза? Там лёд.
— Не лёд, а страх, — Мояо  перебирал в пальцах крошечный флакон. — И правильно боится. А ты бы на её месте как себя чувствовал?
— Даже ножа в руках не держала. Рано ей командовать, — возразил Уцзи. — Ли Шаньвэнь был силен. А она?..
— А если держала? — Хошэнь коротко рассмеялся, хлопнул ладонью по столу. — Ты видел, как перебирает клавиши? Может, и с ножом так же ловко? Было бы любопытно посмотреть.
— Кровь — это корень, а корень всегда сильнее ветвей, — рассуждал вслух Инлинь . — Я бы не сидел за этим столом, если бы считал её сухой веткой. Но вопрос в другом: не сломаемся ли мы раньше, чем окрепнет.
— Поглядим, какие у неё зубки, — снова усмехнулся Хошэнь. — Может, кусается больнее, чем кажется?
— Или наоборот… слишком сладенькая? — Мояо склонил голову набок, изучая выражение лиц остальных.
— Если нет ума, кровь не спасёт. — Уцзи откинулся на спинку кресла, не отрывая взгляда от монитора. — Давайте запустим симуляцию. Проверим, как долго продержится?
— Вы забыли, кто она, — спокойно, почти неторопливо произнёс Тяньшу . — Ли Шаньвэнь великий глава. За пятьсот лет никто не превзошёл в могуществе. А она — его наследница. Пренебрегать этим нельзя. Или вы хотите, чтобы мы окончательно превратились в банду головорезов?
— А разве мы не банда? — Уцзи усмехнулся. — Красивые слова. Но что они меняют? Важно одно: сможет ли держать всё под контролем. Иначе никакая кровь не поможет.
— Дети вырастают, — заметил Линфэн. В голосе прозвучало что-то, напоминающее укор. — Она не боится, а осторожна.
— После случившегося орден ослаб, — резко перебил Мояо. — Нам нужен глава. А не девчонка, которая прячется в своей комнате.
— И кого ты предлагаешь? — Хошэнь снова рассмеялся, но без веселья. — Ли Тяньжуна? Или, может, Е? Хочешь посмотреть, как он попытается командовать? Я бы посмотрел. У нас всё равно нет выбора.
— Выбор есть всегда, — тихо сказал Инлинь, глядя куда-то в тень, словно беседовал не с ними, а с самим временем. — Но не всякий путь возвращает домой.
Люй Цзиньфэн слушал. Столпы тревожились, сомневались, но не видели самого важного. В той хрупкой девочке уже жил характер, тот самый несгибаемый стержень, что отличал род Ли. Разве что Лю Мэйлин, с его проницательностью, улавливал это.
— Готов поспорить, через год вы заговорите иначе, — произнёс Лунцзян.
Уцзи скользнул взглядом по монитору. На экране мирно спала девочка — такое маленькое, беззащитное существо. Разве может оно влиять на судьбы?
Он усмехнулся про себя. Данных пока мало. Код не доработан. Просто ребёнок. Может, и умнее сверстников, но факты упрямы: ещё слишком мала.
— Я умею взламывать банковские счета, но не творю чудес, — улыбнулся краешком рта Уцзи.
— Это не чудо, — голос Лунцзяна стал резким. — Это необходимость. Она должна научиться. Потому что мы дадим ей всё, что нужно, чтобы всего добиться.
Распорядитель выбрал Ли На. Те, кто ещё колебался, теперь получили ответ — возражать бессмысленно.
— Посмотрим, — он едва заметно улыбнулся, перебирая пальцами флакон. — Может, Лунцзян прячет от нас настоящую драгоценность… или милый фарфор, который треснет от первого прикосновения.
— Не треснет, — Тяньшу неторопливо перелистнул страницу в книге, что читал. — История знала и трёхлетних правителей.
Решение было принято. Не потому, что они убедились — потому что знали: спорить бессмысленно. Но Лунцзян видел их лица. Видел ту горечь, что пряталась за масками согласия. Учить девочку, которая ещё вчера бегала по саду, играла на пианино и смеялась в голос, — для них это было немыслимым. Они не могли свыкнуться с тем, что вожаком станет хрупкое существо, ещё не вышедшее из детства.
Но выбора у них не было. Никогда не было у тех, кто клялся роду Ли. Верность — не вопрос желания. Она течёт в крови, как яд или лекарство.
Лунцзян неторопливо обвёл взглядом собравшихся. Каждый из них сидел тихо. Он остановил взгляд на двух фигурах.
— Байхэ , Мояо, — обратился он к Столпам. — Проверьте, в порядке ли девочка.
Он замолчал, давая словам осесть, и добавил тише, но так, что каждый слог врезался в сознание:
— Смотрите, не ошибитесь в том, что вам позволено.
Байхэ кивнул, лицо оставалось бесстрастным, но где-то в глубине глаз пробежала искра любопытства. Он давно хотел разглядеть девочку поближе, понять, что такого особенного Лунцзян разглядел.
Мояо усмехнулся, не спеша доставая из кармана флакон.
— Конечно, — протянул Мояо, словно смакуя вкус чужого любопытства. — Мы же всего лишь заглянем сквозь щёлочку… как взыскательные коллекционеры перед редким экспонатом.
Люй Цзиньфэн не ответил, лишь сжал бокал так, что пальцы побелели, и проводил их взглядом, пока те не растворились в коридоре.
На экране вспыхнуло изображение — комната, девочка, тонкая, как тростинка, стоящая посреди пустоты. Шесть пар глаз устремились к монитору.
Тишина.
Лишь старые часы, висевшие на стене, продолжали свой неторопливый счёт, будто вспоминая времена, когда «Гнездо Феникса» ещё дышало спокойствием.
И вдруг — крик.
Резкий, как удар ножа, он пронзил воздух, и Люй Цзиньфэн резко шагнул вперёд. Стекло в руке треснуло, но он не заметил.
«Я же предупреждал».
Ли На не плакала, не убегала, стояла, сжимая в руках иглы, а глаза горели чёткой яростью. Вся хрупкая фигура была вызовом, каждый мускул напряжен, как тетива лука.
— О-о… — Хошэнь захихикал, и в этом смехе было что-то хищное. — Смотрите-ка, дракончик уже огрызается.
Удовольствие, острое и тёмное, пробежало по нервам.
«Теперь они её запомнят».

Комната спала. Тусклый абажур старой лампы отбрасывал на стены узорчатые тени, напоминавшие иероглифы. Плотные штофные шторы и окна с видом на каменную стену.
Дверь отворилась беззвучно. Два силуэта вплыли в комнату, их тени на мгновение слились с узором обоев: традиционным бамбуковым орнаментом.
Ян Шаньу, Байхэ, сделал первый шаг — осторожный, выверенный, каким делают только те, кто привык подходить к постелям умирающих. Руки не дрогнули, когда раскрыли потёртый кожаный футляр. Внутри, на бордовом бархате, лежали иглы для акупунктуры.
— Стресс, — констатировал он.
Чэнь Яошэнь замер в двух шагах. Взгляд скользнул по девочке, будто перед ним хрупкая фарфоровая безделушка, выставленная на торги. Пальцы правой руки сами собой потянулись к внутреннему карману пиджака, где притаилась небольшая шкатулка — чёрное дерево, инкрустация в виде феникса.
— Бедный птенец, — игриво промурлыкал Мояо. — Вывалили на неё столько горя... А у меня как раз есть новое средство...
Байхэ повернул голову так резко, что тень косички метнулась по стене. Он знал эти «средства», как они оставили без языка шпиона из Шанхая.
— Люй Цзиньфэн велел осмотреть, а не колдовать, — прошипел он, и в голосе впервые зазвучало что-то кроме привычной холодности.
Но Мояо уже открыл шкатулку, где флакончики с разноцветными жидкостями стояли ровными рядами. Пальцы игриво скользили по стеклянным стенкам.
— Ты даже не представляешь, сколько возможностей скрыто в одной капле...
Байхэ молча перекрыл ему путь к кровати, и в этом движении было столько скрытой силы, что даже Мояо замер.
— Ты играешь с судьбой, как мальчишка с петардами.
— А ты боишься будущего, как старуха сквозняков, — Мояо закатил глаза, но флакон всё же спрятал, хотя и не сразу — сначала покрутил на свету, любуясь игрой жидкости.
В тишине комнаты Байхэ начал свою работу. Ли На даже не шевельнулась — детский сон оказался крепче всех снотворных Мояо. Её маленькая рука сжимала монетку Анфэнлин. Но после первой же иглы глаза распахнулись.
Крик Ли На разрезал ночную тишину, как нож шёлковую ткань. Байхэ едва заметно отклонился назад, профессиональный взгляд мгновенно оценил ситуацию. Он мог одним точным движением усыпить её. Но не сделал этого. Врачу стало любопытно, насколько хватит духа у дочери Ли Шаньвэня.
Мояо вздрогнул так, что шприц подпрыгнул в руке, но ловкие пальцы фармацевта мгновенно поймали его, как ловят падающую чашку с драгоценным чаем. Он уставился на Ли На с неподдельным интересом, будто перед ним расправляла крылья редкая бабочка — прекрасная и ядовитая.
— Тсс, мы не причиним тебе вреда... — Байхэ почувствовал, как горячий детский взгляд впивается в него. Краем глаза он заметил, как исчезает с тумбочки футляр с инструментами.
Смело. Очень смело для десятилетней девочки.
Маленькие кулачки сжимали всю пачку игл. На тонкой детской шее вздулись вены, все её существо кричало о готовности к борьбе.
— ВЫ КТО ТАКИЕ?!
Дрожь в голосе была не от страха, а от ярости. Не паника, а боевая ярость львёнка, загнанного в угол.
Тот, что похож на врача, не шевельнулся, только глаза сузились, точно рассматривал интересный симптом. Второй, со шприцем, засмеялся, но смех был фальшивый, как у клоуна в страшном сне.
— Мы... — этот, со шприцем, развёл руками, будто собирался показывать фокус, — всего лишь добрые дяденьки, которые...
— ВРУТ! — выкрикнула она. — Настоящие врачи не прячутся ночью!
Старший резко дёрнул того за рукав, и шприц со звоном упал на пол.
— Заткнись. Сейчас не время для твоих шуток, — прорычал он тем тоном, каким папа говорил с подчинёнными, когда те перегибали палку.
Тот, что со шприцем, на мгновение скис, но тут же скорчил рожу, как школьник, пойманный на шалости:
— Хорошо, хорошо... Врачи мы.
Она заметила, как его пальцы дрожали, когда он брал шприц. Настоящие врачи так не делают — папин доктор в поликлинике никогда не дрожал. И не ухмылялся так мерзко, когда ей было страшно.
«Они не врачи!» — пронеслось в голове, и от этой мысли стало ещё страшнее.
— УБЕРИТЕ ЭТО! — закричала так громко, что даже сама испугалась своего голоса. Иглы выскальзывали, но сжала их ещё сильнее.
Тот, что ухмылялся швырнул шприц за спину, как мальчишка бросает фантик.
«Почему он все время ухмыляется? Врачи так не делают!»
— Видишь? Исчезло! — сказал он сладким голосом, каким мама раньше уговаривала пить горькое лекарство. — Никаких уколов!
Но она не верила. Врачи не прячут шприцы за спину. И не говорят таким фальшивым голосом.
Высокий, тот, что похож на настоящего доктора, глубоко вздохнул:
— Нас прислал Распорядитель. Проверить твоё состояние.
Голос звучал ровно, как диктор по телевизору, но почему-то от этого стало ещё страшнее.
— Совершенно обычная проверка! — снова встрял ухмыляющийся. — Как в больнице!
«Врёт», — подумала Ли На. В больницах не бывает таких странных врачей с дрожащими руками и фальшивыми улыбками. И проверки не делают, когда дети спят. Мама всегда говорила, что хорошие врачи все объясняют.
Если они подойдут ближе — ударит. Все воткнёт. Пусть знают.
— СО ШПРИЦЕМ?! — крик звонко ударил по стенам, а босые ноги с грохотом втоптали одеяло в пол. Слишком большая пижама болталась, но сейчас было не до стыда. «Чья она? Почему переодели?»
Мояо сделал обиженное лицо, будто невинного конфуцианского мудреца оклеветали перед императором:
— Ах, какие мы недоверчивые... — вздохнул он, театрально прижимая руки к груди. — А ведь даже в легендах добрые лекари встречаются чаще, чем чудовища.
Байхэ наблюдал эту сцену с профессиональным спокойствием, но пальцы непроизвольно сжались. Он видел, как не опускает оружия Ли На.
— Нам стоит уйти, — тихо произнёс Байхэ, чувствуя, как ситуация выходит из-под контроля.
Мояо начал осторожно отступать, двигаясь плавно, как хищник, не желающий спугнуть добычу:
— Да, пожалуй, мы закончили...
Но едва они сделали шаг назад, дверь распахнулась с такой силой, что старинная фарфоровая ваза на тумбочке звонко задрожала.
На пороге замер Люй Цзиньфэн. Взгляд медленно скользнул по комнате, пока не остановился на Ли На. Девочка стояла на кровати, как маленький воин — раздувающиеся ноздри, горящие глаза говорили больше любых слов.
Тишина повисла плотная. Даже дыхание казалось слишком громким.
— Что. Здесь. Происходит? — каждое слово наполняло комнату угрозой.
Мояо вздохнул так глубоко, что грудь заметно поднялась под дорогим шёлковым пиджаком.
— Рутинный осмотр. По всем правилам, — он сделал паузу, похлопав по карману, где лежали ампулы. — Ну… почти.
Байхэ, скрестив за спиной руки, наблюдал за Ли На: учащённое дыхание, расширенные зрачки, но никаких признаков паники. Только ярость и... любопытство? Он ждал, когда Распорядитель обратится к нему за диагнозом.
— Я велел осмотреть, а не устраивать цирк.
— Ну, технически... — начал Мояо, но тут же прикупил язык.
Ли На, чуть расслабилась, перевела взгляд на Люй Цзиньфэна:
— Они... правда врачи?
Лунцзян медленно выдохнул, пальцы непроизвольно сжались:
— Да.
— Всегда к вашим услугам! — Мояо сделал театральный поклон, но улыбка не добралась до глаз. — Прогресс редко ходит по проторённой дороге...
— Они хотели меня уколоть! — Ли На топнула босой ногой по кровати.
Байхэ впервые повысил голос:
— Акупунктура! Древнейшая лечебная практика! Я — врач!
— А я разве что витамины предложил, — подхватил Мояо, играя с флакончиком в пальцах. — Полезно между прочим.
Девочка прищурилась, изучая их, как шахматист — фигуры соперника. Дыхание стало ровнее, но пальцы по-прежнему белели от напряжения.
— Витамины? Тогда почему убежали?
Мояо почесал нос, избегая прямого взгляда.
Ли На почувствовала странное ощущение — смесь облегчения и недоумения. Неужели эти взрослые дяди... испугались?
— Вы... боитесь меня? — в голосе прозвучали нотки детского любопытства.
Мояо всплеснул руками:
— Ты завопила, как сирена! У любого бы сердце выскочило!
Напряжение постепенно покидало маленькое тело. Кризис миновал. Но главное оставалось несказанным.
— Девочка здорова, — произнёс он чётко. — Но ей нужна акупунктура. Нужны ясные правила и тот, кто объяснит их без игр в намёки.
Люй Цзиньфэн провёл рукой по лицу, словно стирая усталость.
— Идите.
Тени двух мужчин исчезли в темноте коридора. Ли На разжала ладошки — иглы звякнули об пол. Она плюхнулась на кровать, и пружины под ней застонали, будто жаловались.
Ли На не сводила глаз с двери, за которой скрылись странные «доктора». В голове крутился образ их районного педиатра — пухлого дядечки в помятом халате, который всегда подсовывал ей леденец после осмотра. Эти же... Они совсем не походили на врачей. Их улыбки были какими-то колючими, а руки двигались слишком плавно, будто готовились не к уколу, а к чему-то похуже.
«А если бы он не пришёл?» — от этой мысли у Ли На похолодело в животе. Люй Цзиньфэн ведь обещал, что будет защищать. Но эти двое... Может, он сам их послал? Или они специально хотели напугать?
Она так сильно стиснула зубы, что аж заболела челюсть. В голове крутились страшные мысли, как те мультяшные пчелы, которых не поймать. Теперь не была уверена, можно ли доверять Распорядителю. Вдруг это была проверка? Хотели посмотреть, испугается ли?
— Ты напугала их куда сильнее, чем они тебя, — голос Люй Цзиньфэна прозвучал с лёгкой насмешкой, но в глубине глаз читалось что-то другое — одобрение?
Ли На прикусила щёку. Быстро глянула на мужчину — он прислонился к стене, перекинув ногу на ногу. Ботинки блестели, будто только что из коробки. «Чего он ждёт от меня теперь?» — пронеслось в голове. Он смотрел так, как папа смотрел на шахматную доску перед важным ходом.
— Ты орала так, что чуть не обрушила потолок, — Мояо вдруг заглянул в двери, изучая её взглядом, от которого хотелось спрятаться под одеяло.
«Он же бетонный», — мелькнуло, но тут же стало стыдно: она же дочка главы Ордена, а ведёт себя как малышня в садике. Уши загорелись, словно поймали на вранье про невыученные уроки.
— Я сказал идите! — нахмурился Лунцзян.
— Ладно, ладно, идём, — хихикнул Мояо и закрыл дверь.
Ли На озиралась по сторонам, щурясь в полутьме. В углу темнел здоровенный шкаф с зеркалом — точь-в-точь как в её комнате. Рядом торчал письменный стол с настольной лампой в виде панды, а у стены — потрёпанное кресло, на котором любила сидеть, поджав ноги. Но это же не мог быть её дом... Или мог?
— Где это? — спросила она.
Лунцзян молчал. Тишина давила на уши, и даже собственное дыхание казалось оглушительно громким.
Люй Цзиньфэн резко шагнул к окну. Ли На едва успела моргнуть, как он дёрнул за шнур — шторы с шуршанием разлетелись в стороны. Яркий свет ударил в глаза, заставив зажмуриться и прикрыть лицо рукой.
— Посмотри, — сказал он просто.
За окном открывался вид, от которого перехватило дыхание...
Персиковое дерево, что отец сажал, согнувшись на коленях и смеясь над её неумелыми попытками помочь. Беседка, где мама читала ей сказки, обнимая за плечи.
— Папа... — выдохнула едва слышно, будто дыхание сбилось. Прильнула к стеклу, и холодное покрытие тут же запотело от дыхания. Каждая клеточка тела кричала — распахни окно, вдохни этот воздух, дотронься до дерева, беги по траве босиком...
Но мир за стеклом замер. Цветы стояли как восковые муляжи. Листья не шевелились. Даже солнечные блики не дрожали на идеально ровном газоне.
В груди вдруг стало так больно, будто кто-то взял сердце в ледяную руку и сжал. Ли На замерла, оглядывая комнату широко раскрытыми глазами.
Бамбуковые обои — точно такие же, какие мама выбирала тогда, вон там, в углу, даже царапина осталась от её кресла. Плюшевый пёс Кероберос на подушке. Книги на полке — все до одной стояли так, как любил папа: толстые корешки к толстым, тонкие к тонким.
«Не-ет...» — вырвалось шёпотом. Губы сами собой задрожали. «Не может быть... Нет, нет, НЕТ!»
В глазах зарябило, слёзы хлынули без спроса. Ли На зажмурилась, но картинка не исчезла — этот страшный, прекрасный, ненастоящий дом.
— Что это?.. — голос дрогнул, сорвался на визг. — Что это за... — даже не узнала свой собственный голос: тонкий, дикий, полный ужаса и надежды.
Лунцзян стоял неподвижно, лицо не выражало ничего.
— То, что ты так хотела увидеть, — ответил он.
— Это не он! — выкрикнула вдруг, так резко, что горло обожгло. — Не мой Кероберос! — плюшевый пёс полетел в стену, ударился и жалобно шлёпнулся на пол. — Всё ненастоящее! — Ли На уже не кричала, а будто выдавливала сквозь всхлипы. — Всё… подделка...
Метнулась к полке и стала швырять книги на пол, одна за другой, с каким-то исступлённым остервенением. Может, если разрушить всё это, исчезнет и эта жгучая, невыносимая боль в груди?
— Проекция, — произнёс он.
Она стояла, дрожа. В горле жгло, дыхание рвалось короткими толчками. Перед глазами — чужой дом, похожий на её, и в этом сходстве было невыносимое издевательство.
И вдруг что-то оборвалось. Она резко развернулась. Лунцзян стоял неподвижно, и это спокойствие стало последней каплей.
С диким воплем бросилась на него, просто потому, что больше не могла держать эту боль внутри. Кулачки забарабанили по груди, по плечам. Он даже не пытался уклониться.
— Ненавижу! Ненавижу! — выкрикивала с каждым ударом, но детские удары были слабыми.
Он не отстранился. Даже не поднял рук. Стоял, позволяя ей. А она била, била, пока не почувствовала: силы кончились, руки стали ватными, и девочка рухнула к нему, лбом в грудь, и только дрожала, как мокрый воробей на ветке.
Лунцзян поднял руку и, после мгновения колебания, осторожно погладил её по голове. В подземелье воцарилась тишина, нарушаемая только прерывистыми всхлипами девочки.
— ЗАЧЕМ ВЫ ТАК?! — голос сорвался, сразу став сиплым. — Это же... это же не...
Она сглотнула комок в горле, губы дрожали. Лунцзян смотрел, не отводя глаз.
— Ты же хотела домой.
Ли На затряслась вся, как будто её вывернули наизнанку. Сжала зубы так сильно, что аж заболела челюсть.
— Домой? — голос стал тонким и прерывистым. — Это не дом?! — Она бросилась к окну и ударила по стеклу всей ладонью. — Он не шевелится! Дерево стоит как картонное! Это... это…
Голос сорвался. За стеклом по-прежнему стоял идеальный макет прошлого. Даже царапина на дереве, которую оставила случайно, была на месте. Только жизни не было. Ни шёпота ветра, ни жужжания пчёл, ни смеха отца...
— Я знал, что так и будет. Лучше сейчас, при мне, — наконец произнёс он. — Прошлое не вернуть. Теперь выбирай, куда шагнёшь.
В груди у Ли На стало горячо и колко. Перед глазами всплыла их гостиная: тёплый свет лампы, папины руки, пахнущие деревом, его смех, когда она, всхлипывая, тыкалась лицом в рубашку. «Ну кто мою девочку обидел?» — припоминался голос, и от этого, ком в горле становился ещё больше.
Но папы больше нет. И гостиной тоже.
Она сглотнула, но ком не исчез — будто наелась сухого песка. Ли На шмыгнула носом и вытерла лицо рукавом. Нет. Не будет плакать. Пусть думают, что маленькая и глупая. Она покажет им...
Ли На сжала кулачки, глядя ему в лицо:
— Чего вы от меня хотите?
Люй Цзиньфэн неожиданно присел перед ней, став чуть ниже ростом. Тон потерял начальственные нотки:
— Просто пойми одно: твой старый дом сгорел. Но это не значит, что нельзя построить новый.
— Я не хочу новый! — вырвалось у неё. — Хочу, чтобы...
Она замолчала, понимая, что сказать «хочу, чтобы папа вернулся» уже нельзя.
— Я знаю, — он вздохнул. — Но дом теперь здесь. Ты можешь взять с собой всё, что было... но идти придётся вперёд. Иначе... — он замялся, подбирая слова, — иначе прошлое тебя съест.
Ли На резко замерла, будто споткнулась о невидимый камень. В груди стало тесно и горячо — так же, как в тот день, когда в последний раз видела папину улыбку.
Разве можно забыть? Кухню, где пахло жареными плюшками. Мамины руки. Даже надоедливый скрип третьей ступеньки — теперь готова была слушать его часами. Иногда Ли На изо всех сил старалась не вспоминать. В другие дни — наоборот, закрывала глаза и старалась удержать каждую мелочь: цвет маминого платья, звук папиного смеха.
Люй Цзиньфэн не велел забывать. Не кричал, как тётя Шу: «Хватит ныть!». Он сказал просто: «Возьми это с собой».
Горло внезапно сжалось. Ли На вспомнила, как раньше пряталась под одеялом, уверенная, что монстры не найдут её там. Сейчас понимала — от реальности не спрячешься.
Она осмотрела комнату. Слишком знакомую. Слишком правильную. Как будто кто-то залез в голову и вытащил оттуда самые дорогие воспоминания, чтобы потом подсунуть их обратно — ненастоящими.
Люй Цзиньфэн молчал. Смотрел. Давал ей время.
Ли На глубоко вдохнула, как перед прыжком в бассейн с вышки.
— Ладно, — прошептала, и в этом слове прозвучало что-то большее, чем согласие — прощание с той девочкой, что боялась темноты и верила, что папа всегда придёт на помощь.
— Тогда пойдём, — протянул ей руку Лунцзян. — Тебя все ждут.
Она тихонько потянулась, сначала чуть дотронувшись кончиками пальцев. Потом крепко вцепилась, так что ноготки побелели. Теперь не отпустит.
Лунцзян распахнул дверь, и тёмный коридор проглотил их сразу же. Ли На шла, спотыкаясь о собственные ноги, но держалась изо всех сил. Сердце колотилось так, что, казалось, слышно даже сквозь стены. А ещё заметила — её крохотная ладошка вся дрожит, но Лунцзян делает вид, что не замечает.
Когда Ли На вошла в зал, все взгляды обратились к ней. Она привыкла к вниманию — сцена, свет, аплодисменты всегда были её миром. Но сейчас не было улыбок: её изучали, словно редкий экспонат, который нужно рассмотреть до мельчайшей трещинки.
— Ян Шаньу , — представил Лунцзян того самого врача с иголками. — Титул Байхэ. Он действительно Врач. И глава клана Ян.
Байхэ стоял, заложив руки за спину, прямой и невозмутимый, как кипарис во дворе старой школы. Ли На сразу вспомнила его пальцы — длинные, спокойные, созданные для того, чтобы держать иглы.
Он смотрел внимательно, но без злости. Скорее так, как доктор смотрит на пациента перед сложной операцией.  А мелодия....
Только сейчас уловила тонкий мотив: тихий, ровный дождь за окном. Монотонный, но не скучный, скорее убаюкивающий. Ни грозы, ни ветра, только капли, стекающие по стеклу.
«Он… грустный?» — мелькнуло у неё. Она опустила глаза, прислушиваясь, хотелось его обнять и пожалеть, потому что грусть была тихой, привычной, словно он давно с ней смирился.
Чэнь Яошэнь  — Мояо, Фармацевт — развалился в кресле, как кот, устроившийся на солнышке. Улыбка была широкой, почти детской, но глаза... Глаза оставались холодными.
— А я уже приготовил сценарий побега... — протянул он, перекатывая в пальцах флакон с розоватой жидкостью. — Придётся отложить
Голос звучал сладко, но... теперь, при свете ламп ей показался он знакомым. Ли На едва не ахнула, когда вспомнила, это был тот парень что отравил всех рыб в пруду. Папа тогда его хвалил, а она не понимала за что.
Он и тогда улыбался широко и ярко, как сейчас. Но даже тогда запомнила его боль. Глубокая, старая, как трещина в фарфоровой вазе.
Она не знала, откуда это понимание пришло — может, из той же самой музыки, что всегда жила в голове? Его мелодия была красивой, но... Сломанной.
И вдруг стало не страшно. Ему было хуже, чем ей. Она не знала почему, но это чувство пришло само, будто нота, взятая не там, где надо, но всё равно попавшая в душу. И тогда выпрямилась. Просто встала ровно и посмотрела ему в глаза.
— Ван Лэйянь , Глава клана Ван, — представил Лунцзян высокого плечистого мужчину, с сигаретой в руках. — Титул Хошэнь.
Он боком сидел на столе и выпускал густой дым вверх, стряхивая пепел в пепельницу. Улыбка была широкой, бесшабашной, словно у мальчишки, только что устроившего пожар в школьном кабинете и гордящегося этим. Но глаза... Глаза не смеялись. Они сверкали.
«Тангу », — именно так звучал Ван Лэйянь: громоподобный, неудержимый, способный в один миг перейти от шутки к удару.
Смех оглушил зал, раскатистый и звонкий. Ли На уловила что-то ещё — странную, почти детскую радость, словно он и правда видел в этом мире одну большую, опасную игру.
«Он похож...»
И тут сердце ёкнуло. Всплыл образ — дядюшка Ван, тот самый, что иногда заходил к отцу, шумный, с руками в шрамах, вечно что-то взрывающий на заднем дворе. Он смеялся так же заразительно и так же неожиданно хмурился.
«Неужели...» — она смотрела в глаза, и улыбка понемногу стала отражаться на лице.
— Малышка с характером! — прогремел он. — Ну разве не чудо?
Ли На на мгновение растерялась. Он восхищался ею — искренне, почти по-родственному. Но за этим восторгом сквозило что-то ещё... Ван Лэйянь не просто гроза. Он — праздничный фейерверк, который может ослепить красотой... или спалить дотла.
— Лю Мэйлин , глава клана Лю. Он же Линфэн, — объявил Люй Цзиньфэн, и в воздухе внезапно затанцевали серебристые нотки, будто невидимые пальцы тронули ряд фарфоровых колокольчиков.
Ли На непроизвольно задрала подбородок, ловя этот звук. Он был... неожиданным. Лёгким, как первый весенний ветерок, но с какой-то странной глубиной, словно за прозрачными нотами пряталось что-то большее.
Перед ней в полумраке сидел худощавый молодой человек. Совсем не такой, каким она представляла главу клана. Ни мощной стати, как у отца, ни устрашающих шрамов, как у дядюшки Ван. Просто... юноша с аккуратными чертами лица и руками пианиста, сцепленными на колене.
Но почему тогда...
«Почему я это слышу?»
В ушах зашумело как в бамбуковой роще. А потом зазвенело, будто на каждом бамбуке висел ветерок.
Но юноша уже отвёл взгляд, лицо снова стало невозмутимым. Только музыка осталась — теперь тихая, словно приглашающая в игру, которую Ли На ещё не понимала, но уже чувствовала всем нутром.
«Почему колокольчики?» — теребила мысль, но ответа не было. Только лёгкий перезвон, смешивающийся со стуком сердца.
Чжан Сюаньфэн , титул Уцзи, сидел, сгорбившись над клавиатурой. Поза кричала о желании казаться взрослее — локти резко выпирали, подбородок упрямо выдвинут вперёд, — но пальцы, тонкие и чуть дрожащие, выдавали в нём того самого мальчишку, что прячется под одеялом во время грозы.
«Сяо », — подумала Ли На. Одинокий, печальный звук бамбуковой флейты, что теряется в ночи. Его мелодия тихая, отстранённая, запертая в стеклянной стене собственных кодов.
Карандаш в зубах подрагивал. Он стучал им по нижней губе, и Ли На представила, как этот мальчик сидит ночью в пустой комнате, повторяя одно и то же движение — просто чтобы заполнить тишину.
— Интересно… — пробормотал он.
Ли На прищурилась. Слышала этот тон раньше — так одноклассник Линь врал, что не плакал из-за двойки. «Притворяется равнодушным. Но зачем?»
Пальцы скользили по клавиатуре с уверенностью хакера, а с какой-то… обречённой точностью, будто он набирал код в тысячный раз, уже зная, что ответа не будет.
«Он же совсем один, — осенило её. — Сколько ему лет? Как давно никто не обнимал?»
Но вместо этого поймала его взгляд, как у кошки, застигнутой на подоконнике. В глубине этих глаз пряталось что-то знакомое: тот самый ужас, когда понимаешь, что взрослые ждут от тебя решений, а ты всего лишь ребёнок, который хочет, чтобы наконец забрали домой.
— Ты… — начала Ли На, но замолчала.
Он резко поднял бровь, и вдруг усмешка стала настоящей — кривой, неловкой, но живой.
— Что, малышка? — спросил он, и в голосе прорвалось что-то новое: любопытство? Надежда?
Ли На не знала. Но ей захотелось не убежать, а подойти поближе.
—  Сюй Вэньлун  — Тяньшу, — Представил Лунцзян пожилого мужчину, в белый брюках и голубом джемпере. —  Летописец. Глава клана Сюй.
Сюй Вэньлун сидел, склонившись над книгой, но странное дело — чем дольше Ли На смотрела, тем больше ей казалось, будто не он в комнате, а комната вокруг него.
«Странно...» — подумала девочка.
Гучжэн  в голове всегда звучал как перелистывание страниц старых книг. Он не просто читал — он сверялся с невидимым текстом, пальцы левой руки чуть подрагивали, будто прижимали струну к ладу, а правая — выверяла ритм, как писарь, ставящий печать.
«Сколько ему? Пятьдесят? Сто?»
Возраст был как у инструмента — видно, что древний, но непонятно, насколько. Лак на деке потрескался, но медь струн переливалась, будто их только что натянули.
—Что, пытаешься прочесть меня? — спросил он, не поднимая глаз.
Голос звенел низко, как басовая струна после щипка — звук расходился волнами, заставляя воздух плотнеть.
Ли На вдруг осознала: Лунцзян дирижирует. Мояо дёргает за ниточки. А этот человек — записывает.
Го Циншуй  сидел так неподвижно, что казалось, время вокруг замедлилось. Осанка была безупречна: ноги под прямым углом, руки симметрично лежали на подлокотниках. Но что-то в этом совершенстве заставляло Ли На непроизвольно сжимать кулаки.
«Баньчжун » — прошелестело в голове. Звук Го Циншуя — тревожный, фальшивый, будто кто-то намеренно приглушил истинную мелодию.
Она прислушалась. У всех Столпов была своя музыка — у кого-то громкая, у кого-то тихая, но у каждого живая. А у него... неправильный.
«Он лжёт», — осенило её.
Вспомнила, как однажды в школе учитель музыки показывал им старинный инструмент с треснувшей декой. «Смотрите, — сказал он. — Снаружи всё цело, но внутри — повреждение. Играть на нём можно, но звук уже никогда не будет чистым».
Го Циншуй был таким же. Безупречный белый костюм, блестящая голова, стерильная поза — всё слишком идеально.
«Что ты скрываешь?»
Она не знала. Но детская интуиция, та самая, что всегда подсказывала, кто из взрослых говорит правду, а кто кривит душой, вопила: Опасность. Не та, что бросается в глаза, как у Ван Лэйяня. Не та, что прячется за улыбкой, как у Мояо. А другая — тихая, методичная, как болезнь, которая подкрадывается незаметно.
И вдруг... Он посмотрел на неё. Не просто устремил взгляд, а пронзил — будто иглой. В глазах не было ни злобы, ни любопытства. Только холодная констатация факта, словно он уже мысленно поставил на ней крест.
Ли На едва не подпрыгнула от неожиданности. Ей захотелось закричать: «Я тебя вижу! Вижу, какой ты на самом деле!» Но промолчала. Потому что самое страшное во лжи — это когда лжец и сам в неё верит. А Го Циншуй... Он верил. Абсолютно.
Мелодия, что звучала в нём, ещё дрожала в ушах, но гул зала начал рассеиваться. Взгляды Столпов становились тише, отступали, и Ли На поймала себя на том, что почти прижалась к Лунцзяну и держится за край пиджака.
Ли На переводила взгляд с одного взрослого на другого, незаметно сжимая мокрые от волнения ладошки. Ей хотелось спрятаться, как когда случайно разбила папину любимую чашку и боялась признаться.
Но слушая целый оркестр, Ли На вдруг поняла: они все здесь вместе. Как музыканты в школьном оркестре перед концертом — кто-то нервно перебирает струны, кто-то настраивает духовой инструмент, но они заиграют одну мелодию.
Она сделала глубокий вдох и сложила ручки так, как в кино это делали — левая сверху правой, большие пальцы образуют круг. Поклонилась медленно, старательно, чтобы не ошибиться.
В зале стало так тихо, что слышно было, как Уцзи перестал печатать, и даже Мояо не шелохнулся. Ли На подняла голову и... улыбнулась.
— Меня зовут Ли На, — сказала она, и голос не дрогнул ни разу. — Я буду... Я научусь быть главной, как папа. Обещаю.
И вдруг тот самый худенький парень с ветреными колокольчиками оказался рядом. Его тёплая рука легла на её голову.
— Согласен, — просто сказал Линфэн, а потом обвёл взглядом всех взрослых: — Кто-то против?
Ли На широко раскрыла глаза. Стало страшно и радостно одновременно.
Она украдкой потрогала край рукава Лю Мэйлина. И тогда в сердце поселилась твёрдая уверенность: «Я не упаду. У меня получится».

_______________
  Уцзи — «Без следов». Не оставляющий следов. Высший титул для главного специалиста по скрытности, дезинформации и кибервойне. Это не просто шпион, а тот, кто стирает сам факт своего присутствия. Отсылает к даосской идее полного слияния с хаосом.
  Хошэнь — «Бог огня», «Повелитель огня». Титул для носителя силы, которая не строится, а разрушает. Это не контролируемое пламя, а пожарище. Обладатель — живое оружие, воплощение стихийной мощи и необузданной ярости.
  Мояо — «Демоническое зелье», «Волшебное снадобье». Титул мастера ядов и алхимии. Подчёркивает двойственность: его знания могут исцелить или убить, а «лекарство» легко превращается в оружие. Носитель титула играет с жизнью и смертью.
  Инлинь — «Лес теней», «Теневая роща». Титул, означающий, что его владелец — это целая скрытая экосистема. Как в лесу, за внешним порядком кроются ловушки и опасности. Это мастер создания иллюзий, маскировки и запутывания следов.
  Тяньшу — «Небесная книга», «Писание с небес». Титул хранителя знаний. Но это не библиотекарь, а страж запретных истин и стратег, читающий мир как сложный текст. Тот, кто владеет информацией, владеет миром.
  Байхэ — «Белый журавль». Наследуемый титул клана Ян. В Китае журавль — символ мудрости, чистоты и долголетия. Но здесь ключевое — его атака: точный, молниеносный удар клювом в одну точку. Титул означает хирургическую точность, будь то в бою или в медицине.
  Ян Шаньу — Ян - ива, гибкость, Шань - добродетель, У - воин. «Добродетельный воин». Его имя — идеальная маскировка. Мягкость ивы скрывает стальную волю, а «добродетель» — это не слабость, а его главная сила и принцип. Его титул — Байхэ. 20 лет.
  Чэнь Яошэнь — Чэнь - старый, древний, Яо - лекарство/яд, Шэнь - бог, дух. «Древний бог лекарств». Имя прямо говорит, что он — живая легенда в мире алхимии, где грань между ядом и противоядием стёрта. Его титул — Мояо. 20 лет.
  Ван Лэйянь — Ван - царь, Лэй - гром, Янь - пламя, вспышка. «Царь громового пламени». Имя взрывное, как и его характер. Звучит как удар молнии. Прирождённый лидер с харизмой, сметающей всё на своём пути. Его титул — Хошэнь. 26 лет.
  Тангу. Большой храмовый барабан. Его гулкий, низкий бой — это не музыка, а сигнал. Звук, от которого замирает сердце.
  Лю Мэйлин — Лю - ива, Мэй - цветок сливы мэйхуа, Лин - лес. «Лес из ив и слив». Поэтичное имя, скрывающее железный стержень. Цветок сливы цветёт зимой, символизируя стойкость и благородство перед лицом трудностей. Ива — гибкость. Вместе — образ человека, который гнётся, но не ломается, черпая силу в традициях. Его титул — Линфэн. 19 лет.
  Чжан Сюаньфэн — Чжан - натягивать лук, готовность к атаке), Сюань - тёмный, таинственный, мистический, Фэн - ветер. «Тёмный таинственный ветер, натягивающий тетиву». Идеальное имя для призрака в сети. Он — невидимая угроза, киберпризрак. Его титул — Уцзи. 17 лет
   Сяо. Продольная бамбуковая флейта. Её звук — тихий, меланхоличный, уединённый. Это звук одиночества, созерцания и тоски. Ассоциируется с отшельниками и теми, кто заперт в своей собственной реальности, как Чжан Сюаньфэн в мире кодов.
  Сюй Вэньлун — Сюй - медленный, осторожный, Вэнь - культура, знание, Лун - дракон. «Осторожный дракон знаний». Дракон, сплетённый из текстов, а не из плоти. Мудрый, древний и невероятно опасный, если его потревожить. Его титул — Тяньшу. 48 лет.
  Гучжэн. Многострунная цитра. Её сложный, переливчатый, но математически точный звук — символ ума, стратегии и упорядоченности. Инструмент мудрецов, способных видеть гармонию и структуру в хаосе.
  Го Циншуй — Го - внешняя городская стена, Цин - чистый, ясный, Шуй - вода. «Чистая вода за крепостной стеной». Идеальное имя для двойного агента. Внешне — кристальная чистота и непроницаемость. Но что скрывает эта гладь? Его титул — Инлинь (Лес Теней), что созвучно со словами «тёмный лес». Суть его в этой двойственности. 46 лет.
   Баньчжун. Набор древних бронзовых колоколов. Каждый колокол издаёт два разных, холодных и немного фальшивых звука. Идеальная метафора для Го Циншуя: внешний блеск и благородство (как церемониальный инструмент), но внутри — скрытая двойственность и фальшь.