Итоговая аттестация

Когда во сне я в очередной раз оказался на уроке геометрии, то первым делом понял это по толстому слою краски мерзкого зелёного кислотного цвета много раз перекрашенной старой парты, оказавшегося у меня перед глазами.
Мне уже за тридцать, но именно уроки геометрии и алгебры снятся мне каждую неделю последние два года. Началось это совершенно спонтанно и совершенно неожиданно – никаких предпосылок, воспоминаний о школе перед тем, как это началось. Совсем ничего. Может, в школе я никогда от не фанател от точных наук, но уж точно никогда их не боялся. Тем не менее, сон преследовал меня уже долгое время и почему-то не отступал.

Урок во сне всегда вела Людмила Анатольевна Большакова – моя настоящая учительница из старших классов. Ей и тогда было заметно за шестьдесят, а сейчас, если она жива, ей должно быть больше восьмидесяти. Склочная, вечно чем-то недовольная и раздражённая, постоянно закипала из-за любой мелочи и будто бы ненавидела всех одинаково – и троечников, и отличников, их родителей и нередко даже своих коллег. Да и как педагог она была нулевой – объяснять материал она совершенно не умела и изучать алгебру с геометрией всем классом нам приходилось самостоятельно.

И вновь я на её уроке. Сижу на первой парте слева в третьем ряду – сегодня рядом со мной никого, поэтому расположился более вольготно, чем обычно. Как и многие обычные сны, эти математические были такие же абсурдные и сюрреалистичные. Бывало такое, что некоторые парты были на потолке, на улице из окна виднелась пустыня, а двери из класса не было. Сон, кстати, обязательно заканчивался после решения её задачек.

Сегодня тоже всё было совершенно стандартно. Большакова медленно начертила на старой исцарапанной коричневой доске два пересекающихся квадрата. Рядом написала какую-то абракадабру из цифр и букв что-то вроде «S3 = L6-AHB+17PO. UITY90 = ?». 
Из раза в раз во сне нужно было решить эти абсолютно бессмысленные задачи по обоим предметам. Что интересно, то к доске вызывали не только меня. Мои тогдашние одноклассники, выглядевшие как и тогда, отдувались вместе со мной.

– Пашков, к доске.
Но сегодня была моя очередь. Я лениво вышел из-за стола, подошёл к доске, написал рядом с её уравнением AU812 + 44PUB8 = GFPRQ12.

– Синус плюсуется с косинусом, котангенс умножается на тангенс. Ответ – квадрат, - с умным видом говорю я.
– Молодец, Пашков. Садись. Пять.

Каждый раз я отвечал что-то невнятное и каждый раз мой ответ оказывался правильным. Я усаживаюсь за парту и сон тут же заканчивается. После него я никогда не просыпался разбитым или уставшим – это всегда будто бы стандартный сон, не отличающийся от обычных. Самочувствие часто даже ничем не отличается от ночи, проведённой без снов.

А после него обычный мой день - завтрак, дорога, работа, прогулка в обед с коллегами, досидеть остаток рабочего дня, дорога, дом. Редко этот распорядок жизни разбавляли посиделки в баре неподалёку со своими старыми приятелями-собутыльниками. Сегодня в бар никто не собирался, поэтому вечер я решил провести один. Взял хорошего пива, немного нехитрой закуски в виде чипсов и включил какую-то старую американскую комедию, название которой я даже не запомнил и смотрел ее одним глазом, большую часть времени просто лёжа и смотря в потолок.
 
Почувствовав, что от усталости и алкоголя меня заметно разморило, я решил отправиться спать, но перед этим нужно было немного посмолить. Из дома было выходить страшно лень, поэтому курил на лоджии в окно. Знаю, что по-свински, но что поделать – извините. Говорю, как есть.

Пока курил, думал о чем-то своём. Что жизнь проходит зря, что всё могло сложиться как-то иначе. Жалел, что кого-то я вычеркнул из своей жизни, а кого-то наоборот зачем-то оставил. Потушил сигарету, оставил её в своей фирменной пепельницы, которую привёз мне товарищ из далёкой Кубы и завалился спать. На этот раз не снилось вообще ничего.

Прошло ещё несколько дней. В очередной раз на уроке я оказался в среду – прошло чуть меньше недели. Первой появилась как всегда парта зелёного кислотного цвета. Опять кабинет математики, опять мои одноклассники. Опять задачи Большаковой.
Она начертила шесть треугольников разных размеров, будто бы небрежно разбросанных по всей доске.

– Необходимо подсчитать площадь всех треугольников, - сказала Людмила Анатольевна, вытирая руки тряпкой, - к доске пойдет Прокофьев.

Саша Прокофьев, сидевший чуть подальше от меня, медленно встал и подошёл к доске.
– Один треугольник плюс один треугольник, - он взял в руки мел и стал рисовать маленькие треугольники в ряд, складывая их через знак «плюс» - получилось шесть треугольников.
– Молодец, Прокофьев.

Тут же прозвенел звонок.
– Урок окончен.

И я проснулся.
Всё-таки это очень странно. Это не ночной кошмар, когда просыпаешься в панике в холодном поту с бешено стучащим сердцем. Это не уютный сон в любимых местах и с любимыми людьми, из которого не хочется выходить. Во время этих уроков во сне я ощущал себя ровно так же, как ощущал себя на уроках Большаковой - необходимая, монотонная и скучная рутина, которую нужно было просто пережить, дождаться конца урока и уйти домой.

Эти сны стали привычными до такой степени, что я даже и не помню, рассказывал ли я хоть кому-либо об этом. Хотя почему-то именно после этого сна я задумался – а почему же я не могу просто взять и уйти с него или вовсе не приходить? Могу ли я делать всё, что захочу или же будто бы заранее запрограммирован на определённые действия?

Всё шло своим чередом – дом, работа, выходные на даче у старого друга детства. Прохладно, но во время готовки шашлыков на природе быстро согреваешься. Вернулся в воскресенье утром, приготовил еды на неделю и весь остаток дня провалялся на диване, поглядывая сериалы.

Через несколько дней я попал уже на новый урок. На этот раз была геометрия. На доске она начертила что-то совсем невнятное, напоминающее трижды вывернутый параллелепипед и вызвала отвечать Лёху Фадеева. Тот всю школу занимался хоккеем, поэтому и оценки из-за постоянных соревнований у него были соответствующие. По точным наукам – особенный швах.
– Фадеев, высчитай площадь архитектурного параллельного кубаэдра.

Тот нарисовал что-то нелепое, написал несколько цифр в столбик и выпалил:
– Восемь километров.
– Молодец, Фадеев. Садись.
Прозвенел звонок.

– Перемена. У вас десять минут. Следующим будет урок алгебры, - монотонным голосом произнесла Большакова и уселась на стул, уткнувшись в бумажки и что-то усердно заполняя в классном журнале.

Два урока подряд случались несколько реже, поэтому я несколько удивился. Мы всем классом разбрелись по коридору, сбившись в свои привычные компании. Я же в очередной раз остался один и сел на лавочку около окна. Опять выпал снег. Кстати, забыл сказать - уроки часто не совпадали с сезоном в реальной жизни и как правило были в совершенно случайные даты. Как минимум один раз урок был в середине июля, а один так вообще Большакова провела тридцать первого декабря незадолго до полуночи.

Я мельком увидел, что на календаре здесь сейчас апрель, но снега для этого времени намело порядочно. Только я было собирался идти обратно в класс и уже начал вставать с лавочки, но рядом в этот момент села Наташа Орлова – моя первая школьная любовь и, к сожалению, совершенно невзаимная. Красивая, скромная, умная, добрая и часто стеснительная.
 
«Прости, ты хороший друг, но у нас ничего не получится».
Я очень благодарен ей, что это было честно и она не тянула время, хотя приятного, конечно, было мало.

– Миш, привет, - Наташа мило улыбнулась.
– Привет, - ответил я.

В этих снах я видел её уже пару десятков раз, когда осматривал класс у доски или просто глядел по сторонам. Здесь ей было вечно семнадцать. До сих пор непривычно видеть Наташу в таком возрасте, хотя она практически и не изменилась после нашего выпуска, когда я несколько раз встречал её где-то на улице или магазинах. Выглядела в свои тридцать она ничуть не хуже – стройная, небольшого роста, длинные светлые волосы, голубые глаза. Сейчас же её постоянными спутниками был вечно помятый внешний вид, мешки под глазами и очень уставший взгляд – неудачный брак, ребёнок-инвалид, сопутствующие проблемы с работой и личной жизнью. Без поддержки мужа ей было очень тяжело, пусть даже и родители здорово помогали ей. 
Она продолжала молча улыбаться и смотреть на меня.

– Пойдём на урок, - сказал я ей, чтобы не опоздать на предмет Большаковой.
– Хорошо, Миша. Пойдём, - улыбки на её лице тут же пропала.

Уселись на свои места. Очередное бредовое уравнение от Большаковой. Если честно, уже и не помню, кто и что отвечал у доски, накарябав очередное невнятное решение, но после ответа в очередной раз я проснулся как ни в чём не бывало. Когда я пил чай у себя дома, меня посетила другая мысль – остальные ведь тоже отвечали невпопад и Большакова каждый раз говорила, что ответы верные. Почему это происходило? Это тоже необходимая часть всех этих бредовых сновидений? А что было бы, если бы кто-то ответил неправильно?

***
Время неумолимо шло вперёд. Уже начался апрель. Очередная пятница в полном одиночестве, пусть даже и трезвая, закончилась тем, что я смотрел на Людмилу Анатольевну, пишущей на доске какое-то огромное уравнение. Там уже было строчки четыре во всю длину доски, а учитывая, что таких секций было три, уравнение уже растянулось почти на двадцать пять метров мелкого почерка. В жизни, наверное, решать такое было бы самым страшным кошмаром.
 – Нужно решить уравнение неопределенной доли Бейерхольда. Орлова, к доске, - скомандовала Людмила Анатольевна.

Наташа быстро вышла из-за парты и дошла до доски. Осмотрев всё уравнение, она ненадолго задумалась и в самом конце написала здоровенный ноль.
– Ноль, Людмила Анатольевна.
– Очень неплохо. Хороший подсчёт, - почти механическим голосом ответила Большакова, - садись, Орлова. Пять.

Странно, но даже будучи какой-то зловеще немногословной, учительница математики во снах совершенно меня не пугала.

– Перемена. Следующим будет урок геометрии, - отрапортовала она и снова уселась за какие-то бумаги.

Ребята организованно вышли из кабинета и разбрелись по коридору. Поймал себя на мысли, что за всё это время буквально пару раз подходил к кому-то и спрашивал рядовой вопрос о делах и получал такой же рядовой ответ. Ребята же разбредались в разные стороны и болтали о чём-то своём. Я вновь уселся на лавочку.
– Миша, привет, - Наташа вновь подошла ко мне и села рядом и слегка улыбалась.
– Привет, Наташ. Как ты?
– Да, знаешь…неплохо. А у тебя как дела?
– Тоже не жалуюсь, - ответил ей я и уселся поближе к стене.

Мы посмотрели на часы, висящие на стене напротив. До начала урока оставалось пять минут.
– Хочется, чтобы перемены были побольше, да? - выдавила она из себя, попытавшись вернуть прежнюю улыбку.
– Ну да, - я ответил довольно отстранённо, - слушай, надо идти на урок. Пойдем, а то опоздаем ещё. Сама знаешь, как Большакова относится к опаздывающим.
Я уже подался вперёд, чтобы встать, но Наташа остановила меня. 
– Миш, постой, - она аккуратно взяла меня за плечо и я сел обратно на лавку.
– Что такое, Наташа?
– Миш, скажи, пожалуйста…это ты?
– В каком смысле? Ну, вроде бы да, - удивился я.
– Ну, понимаешь…как это сформулировать…это ты сам во сне с Большаковой или просто мне снишься?
Душа у меня в этот момент ушла в пятки.
– То есть, она тебе тоже снится? – я чувствовал, как внутри меня всё леденеет.
Наташа в последний момент приложила ладонь ко рту, чтобы не закричать.
– Это правда ты! Так. Если это ты…остальные, получается, тоже?
– Я не знаю, Наташ, не знаю, - мысли в голове начали кружиться роем, - я только и делал, что отвечал у доски всё это время. Ну, не всегда, остальные ведь тоже...
– Сколько тебе это снится? – Орлова старалась сохранять спокойствие, но голос предательски дрожал.
– Года два. Каждую неделю.
Она вновь еле сдержалась, чтобы не закричать.
– Вот чёрт, - Наташа была в шоке, - мне тоже…
Ночной кошмар неожиданно начался внутри другого ночного кошмара.
– Миш, что происходит? Что это вообще? Где мы находимся?
– Наташ, я же правда не знаю…
– Миша, с этим надо срочно что-то делать…
– Так, не торопись, - я наконец-то взял себя в руки, - мы с тобой встретимся в следующем сне и всё выясним подробнее, что здесь происходит. Поняла?
– Но…
– Во-первых, я не знаю, слышит ли нас Большакова и как это может повлиять на всё остальное. Во-вторых, я не знаю, в курсе ли ситуации остальные или они нам просто снятся.
– Хорошо, - Наташа вроде бы стала спокойнее.
– Тогда встретимся через неделю.
– Подожди!
– Что такое?
– Когда проснёшься - позвони мне. Давай встретимся. У тебя же остался мой сотовый?
– Да, где-то точно был. Я позвоню.
– Хорошо. Пора на урок.

Очередная бессмысленная галиматья от Большаковой закончилась быстро после ответа нашего главного ботаника класса Кулагина. Как только я проснулся, то тут же позвонил Наташе.

Наташа взяла трубку после первого гудка, но толком она ничего не сказала. Я слышал лишь её отборную ругань и негромкие крики.

***
– Как такое вообще возможно?
– Ты говоришь так, как будто я сам в курсе.

Мы встретились в кафе неподалёку и взяли по чашке кофе. Я сослался на плохое самочувствие и не вышел сегодня на работу. Наташа оставила ребёнка с родителями.
 
– Так, хорошо. Давай рассуждать логически. Как мы вообще можем быть в одном сне?
– Это возможно, если души...
– Нет, Наташ. Давай без этого.

Из-за болезни сына Наташа нашла отдушину в эзотерике, пытаясь объяснить случившееся кармическими законами и прочими программами судьбы. Я не ярый материалист, но эзотерическими практиками проблему явно не решить. Здесь было что-то другое.

– Ну, знаешь, на многие вопросы есть ответы, но... - было видно, что она обиделась.
– Наташ, человек редко осознаёт, что он спит. Ещё реже человеку снится один и тот же сон, где он изначально прекрасно знает, что он спит. Сон, который бы снился одновременно двум людям, где они бы тоже прекрасно осознавали себя в нем, невозможен в принципе.
– Но ведь нам снится.
– Вот именно. А если он снится и остальным? Что это за коллективное сновидение почти на тридцать человек? Как такое происходит? Это же явно не просто сон. Кто является катализатором этого? Или что? Мало того, что мы осознаём это, так оно происходит на протяжении нескольких лет и в нашей школе, в одном и том же кабинете. Это ведь даже не единичный случай. Это закономерность.
– Почему ты не подходил ко мне раньше? Или к кому-то ещё?
– Я подходил, понимаешь? Спрашивал, как у них дела, получал в ответ дежурное «нормально, сам как?». Я не придавал этому значения. Относился ко сну, знаешь…он меня просто не беспокоил, будто бы был всегда.
– И что, остальные тебе ни разу не звонили и не писали по этому поводу? – удивилась Наташа.
– Ни разу, - я отрицательно покачал головой, - странно, что ты этому удивляешься. Ты ведь тоже наверняка никому не звонила и не говорила?
– Нет, ни разу, - Наташа будто бы сама только заметила это, — значит, им либо ничего не снится…
– Либо же они относятся к нему так же, как мы. 
– Давай соберём всех остальных. Спросим, происходит ли у них такое же.
– Это надо делать в последнюю очередь.
– Ты переживаешь, что нас увезут в дурдом?
– Нет. Я вообще не знаю, с чем мы столкнулись и не представляю какие будут последствия, если мы нарушим нынешнюю схему, оповестив остальных. Если мы вмешаемся в уроки математики прямо сейчас, то можем в лучшем случае потерять эти сновидения. Что произойдёт в худшем – невозможно даже спрогнозировать. Больше знающих – больше нарушений в системе. Хотя мне кажется, что и наша нынешняя беседа тоже выходит за рамки её работы.
– Что может быть первопричиной? Или кто? Может, Людмила Анатольевна?
– Она вообще жива?
– Можем позвонить в школу и узнать.
– Ты знаешь, кому звонить?
– Вроде бы Ситникова до сих пор работает. Позову её к телефону.
– Давай.

Наташа поискала в Интернете сайт нашей школы, набрала указанный номер телефона и приложила телефон к уху. Пальцами она нервно отстукивала по столу какой-то свой своеобразный ритм.

– Алло? Да, здравствуйте. Да, Елену Дмитриевну будьте добры. Елена Дмитриевна, это Наташа Орлова. Помните? Я тоже рада вас слышать!

«Учитывая, что она вела ненавистную Наташе химию, то вряд ли» - подумал я.

– Как вы? Да, у меня всё хорошо, да. Мама в порядке, здоровье не беспокоит. Да, да. С ним тоже всё хорошо. Да, спасибо большое. Елена Дмитриевна, простите, что так резко переключаюсь, но...в общем, очень долго объяснять, но скажите, пожалуйста, как поживает Людмила Анатольевна Большакова? Что? Как? Когда? А что случилось? Очень жаль. Да, я поняла. Спасибо большое, Елена Дмитриевна. Обязательно зайду, конечно. Да, да. Спасибо ещё раз. Была рада вас слышать. До свидания.

Наташа положила телефон на стол и задумалась.
– Дай угадаю - судя по твоему голосу, Большакова умерла и нам, получается, мстит её злобный дух?
– Нет, Миша. Людмила Анатольевна Большакова уже семь лет числится пропавшей без вести.
– А вот это уже интересно. И как она пропала?
– Вышла из дома и исчезла. Даже дверь не закрыла.
– Хороший повод наведаться к ней домой.
– А если квартиру продали родственники и там уже кто-то живёт?
– Сделаем вид, что ошиблись дверью. Ничего страшного. Предлагаю сделать так – наведайся к Ситниковой в школу, а я проверю её квартиру.
– Давай так и сделаем.

Адрес Большаковой найти не составило никакого труда, да и Наташа зря времени не теряла и буквально на следующий побеседовала с Еленой Дмитриевной. Но всё это было тщетно – в квартире уже давно жили малознакомые даже для соседей люди, которые лишь сообщили о том, что Людмила Анатольевна представляла из себя стандартную тихую старушку со стандартными бабушкиными интересами, а вещи из её кабинета, которые осмотрела Наташа, не дали даже намёка на причину её исчезновения.

Через несколько дней мы вновь встретились в кафе.
– Допустим, что виновата Большакова, пусть мы её и не спросим. Почему именно мы? Почему именно наш класс? Мы у неё были далеко не первые, не последние даже не совсем уж отморозки. По-моему, самый обычный класс, - размышляла Наташа.
– Быть может, наш класс даже не единственный, кто оказывается в таком положении? – предположил я.
– Не знаю, - Наташа пожала плечами, - у меня номеров одноклассников-то не осталось, а из других классов и подавно.
– Слушай, у меня есть план, - на меня будто бы снизошло какое-то озарение.
– Да?
– Смотри. Пока вроде бы схема не сломалась, поэтому будем действовать как будто бы ничего не произошло. Если будут два урока подряд, мы подходим к одноклассникам и аккуратно расспрашиваем, как у них дела. На одном из уроков на перемене я напишу записку якобы от мамы, что мне нужно уйти пораньше и отпрошусь домой. Прикинься, что ты плохо себя чувствуешь и я поведу тебя к медсестре. После этого мы выйдем с тобой за пределы школы и узнаем, что будет.
– А у нас получится?
– Не знаю, Наташ. Но попробовать стоит. Мы ничего не теряем. По крайней мере, я на это надеюсь.
– Давай попробуем.

В течение нескольких недель мы осуществляли наш план. Нам очень повезло – за исключением одной недели остальные были по два урока, поэтому в распоряжении у нас была перемена. Мы подходили к остальным и расспрашивали их обо всяком довольно ненавязчиво, пытаясь собрать единую картину. Особо, честно говоря, ничего не получилось – отвечали они в основном односложно и будто бы старались нас избегать. Мы убедились, что они действительно были просто частью наших с Наташей снов в качестве декорации.
 
Уже начинались майские праздники. Сразу после них очередной одиночный урок и я уже не мог дождаться, когда у нас будет возможность выйти за пределы школы.
Но в середине мая всё сложилось так, как нужно. Решив очередной сюрреалистический пример нашей математички, я вышел в коридор с тетрадкой, вырывал оттуда два листка и практически маминым почерком написал записку о том, чтобы меня освободили от занятий для ухода за бабушкой. Дата, подпись, расшифровка. Идеально.

Прозвенел звонок и все вернулись на свои места перед уроком геометрии. Большакова только было собиралась встать со стула и написать очередной пример, как я встал с места и подошёл к ней:
– Людмила Анатольевна, вот записка от мамы. Она сегодня попросила меня пораньше уйти.

Большакова медленно повернула ко мне голову. Если раньше я её совершенно не боялся, то сейчас от страха у меня подкашивались ноги. Я мельком оглянулся и увидел, как весь класс кроме Наташи растерянно посмотрел на меня. Они переглядывались и что-то шептали друг другу на ухо.
Людмила Анатольевна взяла в руки записку и прочитала её. Медленно положила и вновь повернулась ко мне. 
– Хорошо. Иди домой, - ответила она очень холодным тоном.
– И ещё, Людмила Анатольевна. Наташе Орловой плохо. Можно я её тоже домой провожу?
Наташа в этот момент начала делать вид, что ей очень плохо, опустившись на парту.
– Без записки от родителей нельзя, - таким же холодным голосом ответила она.
– Ну, Людмила Анатольевна, у неё ещё с первого урока живот болит. Это же может быть опасно.
– Без записки от родителей нельзя, - повторила она и мне почему-то стало ещё страшнее
Наташа держалась за живот и натуралистично корчилась в муках.
– Давайте хотя бы до медпункта, а там как скажут. Хорошо?
– Идите. Мы будем решать задание без вас. Учтите это.
– Хорошо, Людмила Анатольевна. Спасибо.

Я взял Наташу под руку, и мы спустились с ней на первый этаж. Планировка ничем не отличалась от настоящей, поэтому мы быстро дошли до медпункта, который ожидаемо оказался пуст, как и вся остальная школа. Вместе мы тихонько дёрнули входную дверь на крыльце и она на удивление оказалась незапертой. Выйдя на улицу, мы только сейчас заметили, что на дворе настоящее лето – на небе ни облачка, Солнце грело изо всех сил, а на алее поблизости листьями шумели старые деревья, стоящие здесь с самого основания школы. 

Мы не теряли время зря и быстро направились к ограде, но Наташа вдруг остановила меня.
– Миш, подожди.
– Что такое?
Она ещё раз посмотрела на школу, на дворик, на ограду.
– Этого что, больше не будет?
– Ты будешь сильно скучать по этим урокам? – удивился я.
– Мы тут такие молодые, Миш. Беззаботные. Просто я вижу себя, тебя, остальных. Я так скучаю по школе, если честно.
– Наташ, послушай, - ответил ей я, - ты присутствуешь в своей молодости буквально несколько минут, из раза в раз решая идиотские задачи Большаковой. Это абсолютно неправильная реальность, понимаешь? Мне ведь тоже хочется, чтобы я оказывался там, где мне лет шестнадцать, а лучше, если бы я вообще отмотал время назад. Но сны – это сны. Реальность – это реальность. А это я даже не понимаю до конца что такое. Но это в любом случае совершенно неправильно.
Она грустно вздохнула.
– Ты прав. Что-то меня совсем перемкнуло, извини. Я просто очень устала от своей жизни, - она слегка всплакнула.
– Ничего страшного, я тебя понимаю, - я обнял её и она обняла меня в ответ, - ну что, идём?
– Слушай, а может, позовём остальных с собой? Будь что будет, а, Миш?
– Нет, Наташ. Я не хочу рисковать. Я даже не знаю, слышат ли нас.
– Ты же видел, как они смотрели на нас?
– Видел. Почему это не может быть частью сновидения?
– Но если вдруг они тоже в этом сне...
– Наташ, третьего не дано. Уходим или мы, или никто.
– Хорошо, хорошо…

Я отпустил Наташу и собирался было выйти за забор школьной ограды. Теперь и меня посетило это очень странное ощущение – я ухожу оттуда, где находиться было мне совершенно неинтересно, но уходить отсюда прямо сейчас было почему-то грустно. Это был не побег из вездесущего кошмара, а уход от какой-то привычной и ненужной рутины.

Наташа оглянулась в сторону школы.
– Подожди, Миш. Что это за шум?

Теперь оглянулся и я. Весь наш класс с радостными в полном составе бежал к противоположному выходу.
– Это ещё что? – Наташа была в полном шоке, - куда они бегут?
– Наташа, они не были декорациями. Им всё это тоже снилось, - мне стало дурно.
– Только не это… - проговорила она.
Последнее, что я хотел бы увидеть – это лицо Большаковой, которая бы смотрела на побег всего класса с её урока. Я схватил Наташу за руку и мы одновременно вышли за калитку.
Я тут же проснулся.

***
Уроки закончились. Сновидения прекратились. Большакова больше не чертила свои невообразимые фигуры. Сны были либо обычные, либо не снились вовсе. 
– Ты ведь никому не звонил? – Наташа нервно мешала ложку в чашке.
– Нет. Никому, - ответил я Наташе упёршись взглядом куда-то в стол.
– Что теперь будет, Миш?
– Спроси чего полегче.
– Что будем делать?
– Ну, как тебе сказать. Жить, например.
– Я серьёзно.
– Я тоже, Наташ. Что я могу ещё сказать? Оно закончилось и ладно. Мы даже так и не поняли, что это было. Этот сон мы с тобой не исследовали. Просто сбежали оттуда. Прошла уже пара недель и всё в порядке. Скорее всего, так и будет. Не парься. Правда, давай жить дальше.
– Да, давай попробуем.

***
После этого стали часто общаться с Наташей. Иногда сидели в кафе, вспоминали школу, но дальше такого общения дело не зашло и нас это обоих устраивало.
Жизнь и правда шла своим чередом. Быть может, стало даже чуть лучше.
Когда заканчивался май, я увидел на экране телефона незнакомый номер.
– Алло?
– Миша, привет! - я услышал радостный голос своего одноклассника Димы Григорьева, - как жизнь молодая?
– Здорова! - я совершенно искренне обрадовался, когда услышал школьного друга, - вроде бы не жалуюсь. Сам как?
– Замечательно, Михан, просто замечательно! Грех жаловаться, честно тебе говорю. Слушай, у нас тут встреча выпускников ожидается. Гулянка будет мощная. Мы тут с Витей Захаровым и Саней Прокофьевым всё организовали. Сняли здоровенный коттедж недалеко от города. Поездка через месяц – двадцать пятого июня, прямо на юбилей нашего выпускного. Туда и обратно нас довезёт автобус. Ты как?
– Звучит очень заманчиво. А кто ещё едет?
– Ты не поверишь – весь наш класс. Вообще весь! Даже Санька Вечный Двигатель.
Это было по-настоящему удивительно. В миру, конечно, это был Александр Климов, но в школе его все звали Вечный Двигатель – он всегда очень медленно отвечал и соображал, поэтому и получил такое прозвище. Стебали за его скорость реакции даже те, кто был помладше, но особо сильно никто не издевался. Тем не менее, на долгое время он вообще пропал из поля зрения.
– Да, действительно, событие эпохальное. Я тогда Наташе Орловой позвоню. Прибуду обязательно!
– Отлично! Ну, давай, до скорого.

Если честно, не сказать, что у нас сложились тёплые отношения с одноклассниками. Даже встреча выпускников проходила второй раз за это время – первая была, когда мне было где-то года двадцать два, когда все уже закончили вузы и только-только устроились на работу и была эта встреча уж больно формальной. Но сейчас мне почему-то казалось, что всё будет совершенно иначе. Я позвонил Наташе и рассказал о встрече выпускников. Этой встрече она тоже очень сильно обрадовалась – у нее появилась возможность хотя бы ненадолго вырваться из этой бытовой суеты. Её родители уже пообещали посидеть с сыном, пока она уедет на выходные.

У меня внутри появилось приятное волнение от ожидания встречи. Я уже прикидывал какой шашлык лучше взять, какими коктейлями можно было бы удивить остальных. По кому я сильно соскучился и с кем бы хотелось видеться чаще, а с кем можно было бы обойтись привычными вопросами о делах и погоде. Стало интересно – кто и как вообще живёт?

Но этому не суждено было сбыться. Буквально за пару дней до отъезда я почувствовал себя отвратительно. Отпросился с работы, измерил температуру – больше тридцати девяти. Сообщил начальнику, вызвал врача. В общем, всё как обычно. Позвонил и Диме.
– Очень жаль, Михан, - он действительно расстроился, - прогульщик! Ладно, с тобой ещё встретимся. Поправляйся.

Больничный проходил как и все мои выходные. Из минусов – плохо соображала голова, я вечно ватный и сонный. Вчера одноклассники уже собрались и наверняка ругают меня за мою неявку. Я включил телевизор для заднего фона и попытался задремать. В этот момент начались местные новости.

– Настоящая трагедия произошла сегодня на трассе М7. На триста шестьдесят четвёртом километре трассы водитель туристического автобуса не справился с управлением, вылетел на встречную полосу, врезался в бензовоз, после чего произошёл мощный взрыв. Количество погибших сейчас уточняется, но наши источники сообщают, что уже обнаружено двадцать девять тел.

В нашем классе училось двадцать девять человек. Если прибавить водителя автобуса и грузовика, которые наверняка погибли, то получится как раз двадцать девять человек – я знал, что у Наташи разболелся ребёнок и она тоже не поехала.
В этот момент внутри меня оборвалось всё до последнего без возможности восстановиться.

Когда я выздоровел, мы вновь встретились с Наташей в кафе. Она даже не разговаривали –просто рыдала, а я молча сидел рядом. Позже она поблагодарила меня, что я ей дал возможность проплакаться, не засыпая утешениями и бессмысленными успокаивающими фразами – в один миг погибло всё её детство и юность, пусть даже она давно и не общалась со своими школьными подругами и пустоту эту уже было ничем не заполнить.

Но у меня осталось огромное количество вопросов. Что это всё-таки было? Параллельный мир? Коллективное сновидение? Куда делась Людмила Анатольевна Большакова семь лет назад? Кто вёл уроки все это время - она или тот, кто хотел выдать себя за неё? Почему практически весь наш класс погиб, но мы с Наташей остались живы? Неужели она поверила в наш обман, а остальных покарала за наглость? Или же это была не она, а это всё было трагичным стечением обстоятельств?

В один момент многие вопросы исчезли. Не всё, но многое стало понятно. В какой-то из вечеров кто-то позвонил мне в дверь. Я посмотрел в глазок и увидел, что на пороге никого нет. Зная о старой схеме грабителей, я внимательно осмотрел всё в дверной глазок, прежде чем её открыть. Аккуратно приоткрыв дверь, я убедился, что поблизости не было никого.

И лишь на коврике у входной двери лежал сложенный пополам лист бумаги. Из комнаты в этот момент донеслась стандартная мелодия звонка моего телефона и мне даже не нужно было угадывать, кто именно звонил и зачем.

Когда я развернул бумагу, то увидел буквально несколько слов, написанных хорошим почерком профессионального педагога:
«Мы будем ждать вас на вручении аттестатов».

И только через минуту я понял, как сильно пахло от бумаги гарью и свежей землёй.