Путеводитель дружбы - 2. Строптивая Тунгуска

                Любителям экстремального отдыха посвящается...

                Егерь Митрич
               
     Наконец наступил день, открывший в моей жизни яркую и незабываемую страницу, которую мне предстояло прочитать в ближайшие дни. Картину настолько яркую, что до сих пор во мне борется буря смешанных чувств и эмоций, и я все никак не могу понять, каких из них больше, положительных или отрицательных.
     В одном я уверен: - «Это всё следовало пережить».
Начался день как обычно. Я остался дежурным по лагерю, в котором мы с друзьями обосновались, добравшись до Подкаменной Тунгуски для рыбалки на тайменя и хариуса.. Занимаясь хозяйством,  я заметил, как из-за поворота реки, против течения, на достаточно приличной скорости появилась моторная лодка.
     Видно так принято в тайге - поравнявшись с лагерем, лодка развернулась и причалила к берегу. Из неё достаточно легко выпрыгнул бородатый мужик, лет на пять моложе меня. Быстро познакомившись, я выяснил, что Митрич - местный егерь и едет на заставу Центрального сибирского заповедника. Он оказался на редкость разговорчивым и стал ещё более разговорчивым, когда я по закону русского гостеприимства предложил ему «пять капель» из волшебной канистры Гостяева. Через пятнадцать-двадцать минут я уже знал всю его жизненную историю, начиная с рождения, о его житии-бытии в разных геологоразведочных экспедициях, о работе егерем, и про всю боровскую жизнь под руководством ничего не соображающего начальства.
     Естественно, как жизнь любого человека, жизнь Митрича тоже подразделялась на этапы, которые он мне намёками предлагал каждый раз известным издревле образом отметить. А так как жизненных этапов было много, а вариант  их отметить есть только один, то очень скоро Митрича «не стало». Он, встав на четвереньки, заполз в палатку и тут же начал горланить во всю мочь песни. Надо отметить, что голос у него был неплохой, да и репертуар  геолого-студенческий. Петь он продолжал и тогда, когда в лагере собралась вся наша компания. Только запах ужина и завораживающий запах из открытой канистры остановил сольный концерт «заезжего сибирского артиста».
     Он непринуждённо влился в наш коллектив, как, если бы это мы к нему приехали в гости, а не он к нам. А может быть, оно так и было на самом деле, ведь мы в этих таёжных местах действительно были гостями.
     Митрича опять довольно быстро развезло, он разговорился, начав делиться премудростями рыбалки на тайменя. Однако к полуночи, ещё не до конца протрезвев, он засобирался на ночную рыбалку и, несмотря на наше гостеприимство, с собой никого из нас не согласился взять, придумав какую-то нелепую отговорку. Как мы потом поняли, он не хотел показывать свое место, чем тут же вызвал всеобщую неприязнь.

                Опасная поездка

     Утром Митрич вновь появился в лагере, притащив 2-х красавцев таймешат килограмма по три каждый. Наверное, Красная книга пишется егерями и её правила авторов не касается.
     Видно, почувствовав возникшую прохладность отношения окружающих к нему, он засобирался в путь, оставив нам одного тайменя, и предложив одному из нас проехаться с ним на заставу в заповедник. Через день он собирался вернуться назад. 
     Ни у кого его предложение энтузиазма не вызвало. Согласился только я. Причин было несколько. Во-первых, я с Митричем провел больше всех времени и привык к нему в определенном смысле.  Во-вторых, мне очень хотелось проехаться выше по этой прекрасной таёжной реке, т.к. вероятность попасть сюда ещё раз мошка свела своим  «гостеприимством» практически к нулю, да и поездка должна была занять более 5 часов. Ещё очень хотелось также посетить речку Столбовую, о которой накануне рассказал мне Митрич. Именно вдоль неё стоят настоящие красноярские столбы, а не те «щёки», что мы видели вдоль Енисея или в самом Красноярске.
И всё это почти целые сутки без мошки. Ну, о чём ещё можно было мечтать?
К тому же Митрич пообещал ночную тайменью рыбалку «на мыша».
     Весь лагерь начал меня собирать в дорогу, особенно постарался Федорыч. От всей широты своей души, набил целый рюкзак харчей, сказав, что организовал полный боевой комплект в дорогу, сделав на слове «полный» - особый акцент. О том, что это было большой тактической ошибкой, в тот момент не подозревали и ни он и ни я.
     Рванув с места, лодка начала быстро ускорять ход, навстречу набирающему силу жаркому дню. День действительно выдался на славу. Яркое солнце придавало глубинную сочность природным краскам и начинающей покрываться золотыми оттенками  солнца тайги. Тихая, безветренная погода создавала абсолютную зеркальность поверхности реки и даже не верилось, что воды её катят со скоростью 6-7 километров в час. Прибрежная полоса отражалась в воде без малейшего искажения. Сорокасильный мотор довольно резво нёс нас против течения. То тут, то там в Тунгуску впадали маленькие речки, чтобы, слившись с ней, превратиться в знаменитую, могучую, таёжную реку.
     Через пару часов мы подъехали к довольно большей деревне под названием Кузьмовка, расположенной в излучине реки. Несмотря на истинно русское название деревни, жили в ней в большинстве своём низкорослые остяки и эвенки или, как их раньше называли, тунгусы. Дома социалистическо-барачной архитектуры, почерневшие в нижней части из-за весенних разливов реки, располагались вдоль, изрытой тяжелой техникой, непролазной, грязной улицы, по бокам которой были настланы «пьяные» деревянные тротуары. Во дворах, прямо на земле, вместе с тунгусскими собаками и кошками неизвестных пород, играли беспортошные тунгусята.
     Прошлым летом, всему здешнему местному мужскому населению несказанно «подфартило». На фарватере, на глубине трёх-четырёх метров, затонула баржа, развозившая по окрестным деревням водку. Праздник в деревне продолжался до тех пор, пока нырять было уже бесполезно, то есть преа не была поднята на поверхность последняя бутылка. Приезжали понырять даже из Бора. По слухам, во время этого «праздника души» многих «добытчиков»  тогда не досчитались...
     Выгрузив  мешок с какой-то снедью знакомым Митрича,  мы двинулись дальше на северо-восток. Проехав ещё с час, мы пристали к крутому песчаному берегу, где устроили небольшой привал. У Митрича, очевидно, «горели трубы», пожар которых, отдавал бликами во всё ещё мутных его глазах, и был успешно погашен из его личных запасов водки в виде двухлитрового пузыря с ручкой, прозванного в народе «гусем». Чтобы размяться, я поднялся по крутому склону и углубился в тайгу. В метрах двадцати от берега, в зарослях травы выше человеческого роста, наткнулся на небольшое зимовье с плоской деревянной крышей и маленьким окном с выбитыми стеклами, площадью около 10 квадратных метров. Заглянув внутрь через незакрытую и болтающуюся на одной петле дверь, я застыл в изумлении. Все возможное пространство было заполнено нарами, на которых могло одновременно спать ориентировочно пятнадцать человек. А грязь в доме была такая, какую трудно после себя оставить, даже специально задавшись этой целью. Быстро вернувшись, я спросил Митрича об увиденном. Он просветил меня, что это таёжная сторожка для охотников и прочего таёжного люда.
     Мы почти сразу тронулись в последний марш бросок - до заставы оставался час ходу. По дороге мы обогнали группу туристов на розовых резиновых лодках, упорно и дружно налегавших на весла. Я с уважением проводил их взглядом. Учитывая, что плыли они из Бора (это единственный путь) и шли против течения, задача добраться сюда была не из простых и требовала не только больших физических сил, но, и как минимум, дней десять-двенадцать упорного труда.
     Наконец за поворотом на высоком берегу показался домик заставы. Недалеко от берега,  на буях, болталось несколько узких и очень  своеобразных деревянных лодок. Как потом я узнал, это были лодки старообрядцев, живших в этих местах.
     Встречать нас никто не вышел. Было видно, что в этих безлюдных местах гостей  не ждут. Войдя в дом, я усидел в нём трёх его обитателей. Маленький суетливый Васька. Василием его язык как-то не поворачивался назвать - с реденькой бородкой, работавшего сменным егерем на заставе. Орнитолог Коля, москвич из Бирюлёва, штопал прохудившийся, совковый сачок на бабочек, который мне сразу напомнил моё босоногое детство в пионерлагере. По комплекции его можно было принять, если не за тяжелоатлета, причем самой тяжёлой весовой категории, то как минимум за грузчика. И молчаливый Гриша, мывший в ведре с водой картошку на ужин. Наше появление у двух первых вызвало оживление, Григорий же, молча кивнул на моё «Здрасьте», продолжив своё занятие, без каких-либо эмоций.
     Во всём чувствовалось, что обитатели заставы жили размеренной и однообразной жизнью. Уже, всё переговорив между собой, они настолько привыкли к этому однообразию, что даже появление новых людей не сразу вывело их из этого заторможенного состояния. И только, когда Митрич выставил своего, початого на привале, двухлитрового «гуся», в глазах Василия появились проблески сознания и интереса к происходящему в избе. Орнитолог, да позволит мне читатель его так называть, для простоты изложения, узнав, что я его земляк, начал оживлённо знакомиться со мной, в чём сразу почувствовалась его столичная принадлежность.
Митрича на заставе знали все, так как он был с Васькой из одного егерского департамента и бывал здесь не раз ранее.
     Желание познакомиться с окружающей обстановкой оказалось намного сильней чувства неудобства покинуть компанию и я незаметно для окружающих выскользнул наружу.
     Картина, открывшаяся взгляду, просто требовала пера живописца, как минимум уровня Шишкина.
     Прихватив спиннинг, я направился в сторону речки Столбовой, которая протекала настолько близко от базы, что  было слышно журчание её воды на небольших  перекатах.
     Попытки пройти напрямую к речке закончились для меня несколькими падениями в какие-то ямы, попадания в буреломные западни, из которых выйти оказалось значительно труднее, чем попасть, и наконец, поняв всю тщетность моих попыток, я вернулся в исходную точку и пошёл вдоль берега. Точно таким же образом, как и на Рыбной,  где с камня на камень, где вброд, я начал подниматься вверх по течению известной речки, одновременно забрасывая спиннинг. Каждый второй заброс был успешным и одновременно счастливым для пойманных хариусов т.к. все они тут же отпускались.
     Примерно минут через сорок за излучиной появились те самые знаменитые каменные столбы, в честь которых речка и получила свое название.
     Я застыл, заворожённый необычайным зрелищем. Половина моей мечты осуществилась. Сбылось то, ради чего я приехал сюда из Москвы. Какие же неукротимые природные процессы творились здесь миллионы лет назад, какая же мощь стихии застыла в этих огромных круглых монолитных каменных изваяниях. Колесо истории, гонимое ветром времени, безжалостно выбило всю рыхлую породу вокруг них, и только затвердевшая сердцевина столбов оказалась ему пока не подвластна.
     Примерно через пару часов, весь из себя довольный, я вернулся назад на заставу, гордо неся пять крупных пойманных мною хариусов, которых я взял на всякий случай возможной ухи..
     Обстановка в избе начала оживляться ещё до моего прихода. Народ сидел распаренный и довольный.
     Григорий предложил и мне снять усталость и принять баньку, чем с превеликим удовольствием я не преминул воспользоваться. После шести дней, проведённых в тайге, тело требовало жара, пара и горячей воды.
     Парная была достаточно просторная и светлая, с большой каменкой. Жар, как и во всех деревенских банях, создавался от обдаваемых водой камней, и хоть в ней температура с трудом дотягивала градусов до 70- 80, это ничуть не умоляло её достоинств и пар стоял такой, что видимое пространство ограничивалось расстоянием вытянутой руки и недостатка температуры не ощущалось. Тем более, что все предыдущие дни, проведённые мной почти в спартанских условиях, придавали ей особое очарование.
     Я, чтобы как-то войти в коллектив, начал выгружать на стол всё съестное, которое щедро наложил мне Игорь, плюс двух литровую пластиковую бутылку из под фанты, содержимое которой было для всех и для меня в том числе пока неизвестным и оказавшееся в последствии чистым неразведённым спиртом из, уже ставшей легендарной, канистры.
     Григорий тем временем быстро навёл порядок на столе, смахнув крошки грубой, шершавой ладонью на пол и убрав, как фокусник, в мгновенье ока, выложенное мной съестное. Сразу было видно, что за прожиточный минимум и поддержание жизнедеятельности на базе отвечает он.
     Довольно сноровисто накрыв стол разномастными столовыми приборами и тарелками, он водрузил на середину основное блюдо в виде кастрюли, из которой ароматно пахнула Русью сваренная в мундире картошка. Рядом красовалась тарелка с зелёным луком и петрушкой. Немного поколебавшись, снова как фокусник, Григорий достал банку тушёнки, привезённую мной, и быстро вскрыл её.
     Праздник начался!
     Васька не сводил глаз с «гуся», и как только был занят последний стул, содержимое бутылки было им уже щедро разлито по стаканам.
     Я ещё только поднимал стакан, чтобы сказать несколько приветственных слов, а Василий уже закусывал. Тем не менее, я реализовал свою затею и сказал несколько приветственных слов, после чего все, выпив, принялись за картошку. Григорий поставил стакан на стол, не прикоснувшись к нему. Как потом выяснилось, он «свою норму» уже выпил уже давно, но его выдержка в таких условиях, тем не менее, у меня вызвала невольное уважение. Я узнал, что он работал на этой заставе в качестве завхоза - на нём держалось все хозяйство и был мастером на все руки.
     Вторая и третья порция спиртного была употреблена в соответствии с русскими традициями типа: между первой и второй промежуток небольшой, между второй и третьей даже пуля не пролетит … и т.д.
     Разговор завязался.
     Василий, до сих пор выражавший свою мысль предложениями, в которые входило в среднем около трёх слов, да и те большей частью состояли из трёх букв, на которые заканчивается русский алфавит, разговорился. Перебить его было так же сложно, как и понять. Видно, от непривычно много сказанного, у него пересохло во рту и он необычайно быстро и ловко плеснул себе в стакан внушительную порцию «фанты» из привезённой мною бутылки, и лихо опрокинул  его содержимое в рот.
Мысль застыла в его глазах, цвета осеннего таёжного тумана и они начали потихоньку выкатываться из орбит. Немая сцена затягивалась.  Судорожно перебирая руками по столу, Васька беззвучно открывая рот, нащупал головку лука и почти целиком запихнул её и только после этого смог его закрыть. Послышался вдох и, наконец, проблески сознания и возвращение жизни стали проявляться на его давно небритом лице.
     Наконец отдышавшись, и поскольку содержимое «гуся» закончилось, Васька с видом победителя изрёк: - «А теперь попробуйте маво…!» и всем плеснул «фанты». Странный для этой избушки запах чистого спирта мгновенно заполнил помещение.
Атмосфера в избе становилась всё тяжелее. В воздухе уже давно плавали плотные слои дыма от дешевых сигарет. Курили все, кроме меня.
     Я уже давно делал вид, что не потерял интерес к происходящему за столом.
Время неумолимо приближалось к полуночи. Компания несколько раз отрывалась от стаканов, чтобы перевести дыхание и попеть. Сольную партию, как и можно было предположить, вёл Митрич. Орнитолог слушал его, подперев рукою подбородок, который постоянно соскальзывал, заставляя его сильно мотать головой, оживляя помутневший взгляд.
     Васька несколько раз пугал всех фразой: «Щас… спою!», но после первого напрочь перепутанного куплета песни, которую ни по словам, ни по мелодии идентифицировать было нельзя, он со всего маху падал лицом в тарелку с давно остывшей картошкой.
     Дружная компания утихомирилась только тогда, когда последняя капля спиртного была с сожалением выдавлена из хрустнувшей бутылки, которая, несколько раз подпрыгнув, успокоилась в углу избы под сломанным табуретом. Все завалились спать там, где их неожиданно застигла властительница сна.Григорий, которому было противно смотреть на этот пьяный разгул, давно ушёл спать.
     Я взглянул на часы. Было пятнадцать минут двенадцатого. Я понимал, что моя мечта о ночной рыбалке на тайменя с каждой минутой становилась все призрачней, и смирившись с этой мыслью, тоже начал присматривать себе место для ночлега.
     Минут через тридцать я услышал, что Митрич зашевелился. Он окинул мутным взглядом избу, поднялся и отправился наружу «до ветра».
     Когда он вернулся, я ни на что не надеясь, спросил его насчёт ночной рыбалки.Смысл моего вопроса дошёл до его сознания минут через пять,  затем где-то внутри него с хрустом сработало какое-то запрограммированное ранее реле, он  взбодрился, тряхнул головой и начал, отработанными за многие годы автоматическими движеньями, собирать снасти. Всё-таки, внутреннюю дисциплину и обязательность, отработанную годами системой, не может убить даже спиртное.
     Ходики на стене пробили полночь.

                Рыбалка «на мыша»

     Наступила полночь.
     Вывалившись наружу из прокуренного помещения егерской базы-кордона, я стал поджидать егеря Митрича.
Надежда на то,что он будет в состоянии исполнить договорённость о ночной рыбалке, после его вечерней встречи с коллегами была слабая.
     Свежий ночной воздух ворвался в лёгкие вкусной, оздоровляющей струей.
     Ясное ночное небо было усыпано крупными бриллиантами мерцающих звезд. На фоне тёмных сопок и бесконечного количества ярких звёзд оно казалось фантастически глубоким и волшебным.
     Вскоре вышел, слегка покачиваясь, Митрич и мы молча спустились по крутому склону к реке. Уложив снасти в лодку, я пристроился на её носу.
     Митрич неуверенными движениями возился с мотором. Наконец, он завёлся с
таким рёвом, что, если поблизости, где и была дичь и рыба, то, наверняка, надолго покинула здешние места,  а мне даже на минуту  показалось, что мы сейчас не поплывём, а полетим над рекой.
     Моторка, словно испугавшись рулевого, сорвалась с места, стремительно понеслась вверх по течению.
     Из-за сопки неожиданно вынырнул худосочный, только что народившийся, серп Луны. Но даже его было  достаточно, чтобы осветить водную гладь и,заснувшую
в ночной тишине, тайгу.
     Обогнув остров, Митрич, немного протрезвев от свежего встречного ночного воздуха, уже более уверенно повёл  лодку на три сосны, отчётливо выделявшихся над общей линией леса на фоне светлеющего неба.Было видно, что эти места он знает отлично.
     С трудом выбравшись из лодки, Митрич посоветовал мне подняться выше по течению и встать метрах в сорока от него, а сам стал налаживать снасти недалеко от лодки.
     Рыбалка «на мышь» очень интересна сама по себе. Маленькая, размером с полевую, мышь была искусно сделана толи из крашеного пенопласта, толи из пробки,обтянутой чёрной материей. Сквозь неё был продет поводок, на конце которого висел мощный заточенный тройник.
     Заброшенная метров на сорок «мышь», ведомая леской спиннинга, уверенно скользит по поверхности, рассекая воду и оставляя на гладкой поверхности характерный треугольный след, чем создаёт полную иллюзию настоящей  плывущей мыши и удача во многом зависит от качества изготовленной модели. Поэтому, любой уважающий себя таёжный рыбак, свою мышь делает сам.
     Не успев насладиться своим первым забросом, я услышал, как в той стороне, где находился Митрич,раздался мощный всплеск. 
     Так я и думал, что он поставит меня, где попало а сам станет на рыбное место. Плеск усиливался и не прекращался ни на минуту. Я знал, что вытащить даже относительно небольшого тайменя – задача не из простых  и для опытного рыбака. Поэтому, отложив сторону спиннинг, я бросился  на помощь. А помощь в этот момент была действительно нужна срочно.
     В ледяной воде сопя, молча бултыхался Митрич, тщетно пытаясь выбраться на скользкий берег. Его начинало уже относить быстрым течением суровой Тунгуски от
берега.
     Бросившись в воду, я помог ему выбраться.
     Сняв с него сапоги и одежду, отжал и одел её вновь, на, уже начавшего трястись от холода, Митрича. Разгоряченный алкоголем, после ледяной ванны, он никак не мог согреться. Когда же немного отогрелся, наотрез отказавшись возвращаться на базу,и даже кажется немного протрезвел. Он послал меня на прежнее место, решив, как настоящий рыбак, продолжить рыбалку.
     Не успел я взять спиннинг в руки, как вновь раздался ещё более мощный всплеск и картина вновь повторилась. На этот раз я видел, как Митрич, после очередного резкого замаха спиннингом, рухнул в воду, вслед за посланной в реку м  ышью.
     Теперь, опозорившись во второй раз, Митрич уже не молчал и дал волю всем своим эмоциям. Вспомнив весь свой словарный запас, всех святых и всех ближайших родственников, не стесняясь в выражениях, он во всю мощь своих лёгких, извергал из них всё своё внутреннее состояние. Как мне показалось, тайга здесь такого
ещё никогда не слыхала.
     На этот раз, вторично отжав экипировку Митрича и одев, но уже не встречая особых возражений с его стороны, я сложил все снасти в лодку. И мы, на этом
завершив нашу заветную ночную рыбалку, тронулись в обратный путь.
     Ещё будучи на берегу, я заметил, что с природой начало твориться что-то неладное и невообразимое.
     Из-за сопок стремительно понеслись клубящиеся, как из топки старого паровоза, облака. Их количество росло стремительно, как будто в этом месте они
наталкивались на невидимую преграду. В мгновение ока тучи заволокли, бывшее ещё недавно назад бесконечным, звёздное небо и сразу стало настолько темно, что не
стало видно даже вытянутой руки.
     Вокруг засверкали молнии и буквально мгновенно  Начался проливной ливень.
Через считанные минуты мы  стали мокрые, как плывущая по реке настоящая мышь.
     Лодка шла в полной темноте на предельной скорости. Ещё мгновение и я, сидевший на заднем сидении лодки, оказался уже сидящим верхом на управлявшем лодкой, всё ещё  полупьяном Митриче.
     Моторка со всего маху врезалась в мель острова,который мы обогнули, когда плыли сюда, и я, по инерции пролетел над лодкой, оседлал  упавшего на спину Митрича. Мотор мгновенно взревел, что свидетельствовало о том, что, сорвав шпонку, винт улетел в свободный полёт.
     Опытный егерь,повернул ручку газа и заглушил мотор. По-прежнему, поминая всех оставшихся святых и пресвятую богородицу, матерясь ещё более изысканней и сочнее,  Митрич принялся устанавливать новый винт.
     Я, укрывая фонарь, от всё больше набиравшего силу дождя, светил ему, стоя по пояс в чёрной, ледяной воде. Винта действительно, как не бывало.
     Прыгая из лодки в воду, и залезая обратно, я даже и не заметил, как потерял, висевший на поясе, свой «золингеновский» нож с ажурной инкрустацией и ручкой из оленьего рога. Потерю я обнаружил только утром и мне его было искренне жаль,
ведь я его приобрёл во время командировки в Германии и за многие годы он прошёл со мной не одну охоту и рыбалку.
     Подкаменная Тунгуска, в качестве компенсации, мстила за нашу безалаберность решила забрать его себе.
     Наконец, с трудом завершив вроде бы несложную при других обстоятельствах работу, мы вновь тронулись снова в  путь.
     В голове гудело от огромных капель со звоном разбивавшихся о мою, уже довольно заметную лысину.
     Мы опять выскочили на стремнину. Всё это время дождь не прекращался, лишь меняя интенсивность. Но не прошло и пяти минут, как мотор, чихнув, заглох. Стало
очевидно, что на нашу беду срезало ещё и шпонку помпы, которая качает воду для охлаждения мотора, и он перегрелся.
     Очередная вспышка молнии, сопровождаемая звуком артиллерийской пушки, показала, что мы находимся на середине реки, и до каждого берега было метров по
четыреста-пятьсот.
     В это время гроза разыгралась совсем не на шутку и бушевала прямо у нас над головой.Каждая вспышка молнии одновременно сопровождалась раскатами грома.
     Молнии сверкали одна за другой со всех четырех сторон от нас.
     Лодка быстро наполнялась дождевой водой и я еле успевал её откачивать небольшим алюминиевым ковшом.
     Следующие две ослепительные молнии,  ударили в воду почти в непосредственной близости, как показалось,в метрах десяти от лодки, на мгновение, осветив всё
вокруг, и я увидел искажённое от страха лицо Митрича.
     Было слышно, как он со страхом  прошептал: «-У-у-ууу… меня от страха яйца вспотели…». Как это он почувствовал, сидя почти по пояс в ледяной воде и
будучи мокрым насквозь, для меня и по сей день-загадка.
     Ситуация складывалась катастрофическая.
     Митрич окончательно растерялся, и на него уже не было никакой надежды. Но и оставаться на воде, посреди реки во время грозы над головой, на металлической
лодке,было крайне опасно.
     Моля у Бога прощения за то,что Митрич, во время своего вынужденного купания и после потери винта, не совсем цензурно вспоминал всех святых не по злобе, а всуе, я вставив весла в уключины,и начал изо всех сил грести к берегу.
     Перспектива быть поджаренным в лодке, в совершенно безлюдном месте, меня категорически не прельщала и абсолютно не входила в мои планы.   
     К счастью, Бог услышал мою мольбу, и ещё несколько молний и пролетели мимо нас,не попадая в цель,и вскоре мы живыми добрались до берега. Здесь вероятность попадания молнии в металлическую мишень была значительно ниже.
     Тем более, что молнии стали сверкать значительно реже и начали удаляться от нас. Навалившись на весла, в кромешной тьме, под проливным дождём, мы возобновили постепенное движение по направлению к базе. Около 5-ти часов тяжёлой и безостановочной гребли сделали мои движения почти механическими.
     Лодка,медленно, хоть и зигзагами, но упорно продвигалась вперед.
     Гроза закончилась также внезапно, как и началась. Митрич окончательно протрезвел и начал различать, появляющийся время от времени далеко впереди огонёк, который и стал служить нам хоть каким-то ориентиром.
     Чем дольше мы плыли, тем чаще и отчётливее появлялся огонёк. Уже потом я осознал, что это был свет на  нашей базе, выключить который, к счастью для нас,
после завершения "праздничного вечера", никто был просто не в состоянии.
     Начинало светать и вместе с рассветом стала укрепляться и моя уверенность в «завтрашнем дне». Около шести утра на горизонте появилась база.
     В том, что это база, сомнений не было, так ка других строений здесь просто не было.
     Нашего отсутствия на заставе никто не заметил, поскольку после лихого вчерашнего «праздничного» вечернего застолья, ещё никто и не проснулся.
     На память пришло моё старое стихотворение, в котором я написал,
что в жизни надо надеяться всегда  и в в первую очередь только на себя.

                Октава жизни
    
В многообразье  разных лиц,   фигур, в соцветии костюмов
и в тишине,  и в пенье птиц,  то радость видим, то угрюмость.
Во времена великих строек,   разрух и войн, любви в бараках,
отцов и дедов Дух был стоек, их жизнь ценилась в высших знаках.
Светились счастьем их глаза,  дарил день каждый свою свежесть -
и снег был в радость,  и гроза   рождала в светлых душах нежность.

Но катаклизм последних лет   разрушил словно молот - Веру.
И всё же жизнь даёт совет: - Чтоб сильным быть, смени манеру...
Меняй манеру с плотью, с кровью,  с улыбкой думай о себе.
Отбрось все мысли о здоровье  -  не доверяй себя судьбе!
Поверь, что нет тебя  красивей,   умней и идеальней нет,
на свете нет тебя счастливей:  - Вот всем проблемам твой ответ!

Владей Душой своей и телом,   о Духе тоже не забудь,
и в кладезь знаний между делом,   без лени стоит заглянуть.   
Ты музыкант - твоя  ОКТАВА   должна звучать в тебе самом.
Бриллиант - Здоровье, Дух - оправа, а Разум и ДУША твой дом.
Ты их хозяин, безусловно,   всем этим должен и владеть,
мечта твоя беспрекословно   ввысь беспрепятственно лететь.

И этот образ вместе с мыслью  твоей быть должен неделим -   
себя сравни с небесной высью  и знай, что ты НЕПОБЕДИМ!
Любые бури и невзгоды   закалка для твоей Души.
Ты СОВЕРШЕНСТВО от природы - пой, улыбайся и пляши.
Уверен будь, что в этом мире   всё улыбается тебе…
Ты тоже улыбнись по шире,    здоровью, миру и судьбе.

Но надо помнить – Ты Хозяин    и только ты судьбу творишь,
и в слов не верь  коварной грани,   что от судьбы не убежишь.
И только с верою в победу,    и только с верою в себя,
живя активно, непоседой,   жить будешь с ней себя любя,
поняв, что в этой жизни Членство    нам всем дано не просто так…
Уверен будь - ТЫ СОВЕРШЕНСТВО!    Так было, есть и будет так!

     В дом идти не хотелось. Митрич что-то колдовал с мотором. На вопрос о наших дальнейших планах он хмуро буркнул, что через две недели сюда будет оказия. Да, перспектива, прямо сказать, была не из блестящих.
     Тем временем жизнь на заставе затеплилась. Первым вышел Григорий, подойдя к нам и узнав, что произошло, уверенно сказал: «Фигня, сделаем!».
     Жизнь в который раз начала налаживаться.
     После завтрака Орнитолог, вооружившись сачком, исчез в зарослях. Васька неподвижно сидел на скамейке у дома, обхватив голову руками, и казалось, что было можно почувствовать на расстоянии, как ему сейчас плохо, а помочь ему, по его вине,  уже было нечем...
     Мы втроем сняли двигатель и начали его ремонтировать. Надо сказать, что задача оказалась не из простых, и только благодаря умелым рукам Григория часов через пять двигатель, несколько раз чихнув, ровно заработал своими двумя цилиндрами. У меня было такое радостное состояние, что я готов был расцеловать весь белый свет и даже Ваську.
     Вскоре появился и богатырь-Орнитолог. Он тоже светился от радости, гордо суя всем под нос стеклянную банку с каким-то мерзким на вид насекомым, толи жучком, толи кузнечиком.
     Через некоторое время, уже гордо и высоко неся распухшую от вчерашней вечеринки голову, появился Васька. Весь переполненный собственной властью и значимостью поведал нам, как он развернул назад ранее замеченных мною финнов, добравшихся за две недели плавания против течения до здешних мест ради единой цели - посмотреть на знаменитые каменные столбы в этом Заповеднике. И никакие их уговоры не смогли изменить решение,  в неспособной в данном состоянии на какое-либо милосердие, в его, застывшем, как переваренный  холодец, со вчерашнего вечера, мозгу. А "свободно-конвертируемой русской" валюты они или по всей видимости не догадались взять с собой, или, учитывая, известные и характерные пристрастия и самих финнов к этой "валюте", всю её израсходовали во время долгого пути к базе.
     Мне, честно говоря, было искренне жаль несчастных финнов, и я не мог найти для себя, хотя бы малейшего объяснения поступку Василия, даже на фоне понимания им своего долга.
     Григорий по случаю нашего отъезда приготовил царский обед. На первое была уха из мною пойманного хариуса и пойманной им накануне щуки. А на второе - гречневая каша с двумя (небывалая роскошь) банками, привезённой мной, тушёнки.
Все, за исключением Григория, с сожалением вспомнили вчерашний вечер и то, что вчера было явно лишним, сегодня было бы очень кстати , но, к сожалению,  ничего не осталось.
     Не спеша, собравшись и пообедав, мы тронулись в обратный путь.
     О нашей ночной эпопее, а вернее «опупее», так никто на базе и не узнал.
     День выдался такой же солнечный и тёплый, как и накануне. Дорога домой всегда радостней и короче. Я, наслаждаясь окружающей природой, даже и не заметил, как мы уже подруливали к нашему лагерю.
     Как я был рад всех видеть! Во-первых, потому, что вернулся сегодня, и во-вторых, потому, что вообще вернулся.
     Мы поспели как раз к ужину. Митрич, «махнув» со всеми за компанию и махнув всем на прощание рукой, сел в лодку и укатил в Бор.
     Весь вечер я делился со всеми своими впечатлениями, но почему-то никто, несмотря на общий смех, моим незабываемым впечатлениям и мне лично не позавидовал.
     День медленно угасал вместе с костром.

         
Фото:Утро на Подкаменной... . Красноярский край.

                Август-сентябрь 2001г. Красноярский край.