Миссисипец

Автор: Чарльз Эгберт Крэддок.
***
Самый простой факт нашей жизни может быть истолкован по-разному.
Эдвард Десмонд был твёрдо убеждён в этом и внутренне протестовал против того, что его волнуют деньги. Он с истинным презрением учёного относился к мишуре и суете моды, которые лишь едва прикрывают умственную ограниченность общества. Он не любил роскошь.
Он был страстно увлечён упорным трудом и стремился к достижениям.
Он желал лишь скромного достатка и возможности для умственного развития в соответствии с его растущими способностями
о компасировании. Тем не менее, в двадцать четыре года, когда его тщательно продуманное образование, наконец, было завершено, в расцвете своих интеллектуальных сил, трепеща от сознания своих способностей, он обнаружил, что стал внезапно проявив заботу о мелких вопросах социального приоритета; он
испытал болезненное осуждение наличия богатства; он поморщился
от болезненного осознания бедности; он приобрел колеблющееся, но
гордое самоутверждение, сознательно бесполезное.Перемены произошли в период тяжёлой трагедии, полной горечи, которую едва ли можно в полной мере оценить с практической точки зрения Мир. Ибо менее чувствительные люди переживали более горькие горести. Это была банальная трагедия, без признаков драматического потенциала. О внезапной смерти его отца последовало разоблачение разрушенного поместья, обычные безумные, бесполезные попытки предотвратить полное крушение, окончательное поражение кульминацией стала принудительная продажа старого дома со всеми его принадлежности. Воспоминания, мечты, традиции, разбитые надежды, которые освящали старый скарб, были слишком нематериальны даже для всеохватной, как у баклана, инвентаризации, и эти святыни были всем, что осталось у наследника.
Однако его друзья были настроены оптимистично. Когда борьба закончилась — короткая, но безнадёжная и окончательная, — они нашли утешение в том, что он был полностью экипирован.Его образование наконец-то было завершено.
Он вернулся в свой дом в Мэриленде только в июне прошлого года после длительного обучения за границей.Перед ним был весь мир. Что касается
юридической профессии, к которой он был предназначен, то они с радостью
заявили, что предварительное обучение и необходимая библиотека обойдутся дорого, а успех будет сомнительным, — и ему придётся жить в ожидании
задержка — запоздалое вознаграждение, несоразмерное затраченному труду и способностям. Поскольку в профессорских рядах небольших западных колледжей, где, как они надеялись, он мог бы получить должность, не было вакансий, они говорили о том, что он оказался в затруднительном положении, когда благодаря своим выдающимся способностям получил предложение стать наставником трёх сыновей в богатой семье, живущей в уединённом месте.
Плантация в Миссисипи, возможность, появившаяся в самый разгар финансового кризиса.
 Хотя зарплата была небольшой, в
По сравнению с содержанием, которое щедрость его отца до сих пор обеспечивала единственному сыну, его предполагаемый заработок затмил бы гонорары начинающего юриста, даже если бы он уже был принят в коллегию адвокатов.  Таким образом, после недолгих сожалений, в последний месяц года он прибыл на место своей педагогической деятельности.

 «Главное желание миссис Фори — чтобы её сыновья были должным образом подготовлены к поступлению в колледж. Она твёрдо верит в индивидуальный подход к обучению
со стороны компетентного преподавателя, который может распознать и — э-э — усилить
выявляйте слабые места и... э-э... развивайте особые способности у молодёжи, — да, именно так! Она опасается, что наши частые и длительные поездки за границу
развили в них поверхностную наблюдательность и любовь к путешествиям
в ущерб их любви к учёбе и — ах — способности усваивать теории,
концентрировать мысли и проявлять интерес к книгам, и — ах — это
причина, — _одна_ из причин, — с поклоном и улыбкой, —
почему мы считаем, что нам так повезло, — так _очень_ повезло, что
вы с нами. Ничто не могло бы быть более учтивым, чем поведение этого пожилого джентльмена
Она лучезарно улыбалась ему, стоя у ножки стола, но Эдвард Десмонд,
постаравшись изобразить понимающую и благодарную улыбку, опустил взгляд на вилку и стал бесцельно вертеть ее в руке, не произнося ни слова в ответ.

 Он вдоволь нагулялся, и упряжь его раздражала.  Однако, рассуждая логически, он не мог найти ничего предосудительного в этой мягкой вежливости и тоне, в котором выражалось одобрение. Он стал кем-то вроде работодателя, хотя и
осознавал своё великодушие и чувство _noblesse oblige_. Дело в том, что Десмонд постепенно начал понимать, что мистер Стэнлетт просто греется в лучах славы.
Он любовался великолепием своей племянницы и, несмотря на то, что у него самого был какой-то неопределённый доход, был рад проводить вечера в её блистательном окружении, что едва ли смягчало его тайное недовольство. Он чувствовал, что старый джентльмен оказывает ему покровительство, на которое он не имеет права. Однако это негодование противоречило его собственной теории о том, что деньги не дают права на почтение с его стороны. Таким образом, мистер
Покровительство Стэнлетта, бедного, должно было быть не менее приемлемым, чем покровительство мистера Стэнлетта, богатого. Миссис Фори не спешила с выводами.
Десмонда приветствовали, но на самом деле он пробыл в доме всего час или около того, и учтивости мистера Стэнлетта, несомненно, было достаточно, чтобы загладить неловкость.
Он предоставил гостю самому выбрать оправдание для миссис Фори: сначала он упомянул об усталости после долгой поездки, а затем — о боли в горле, из-за которой она не присоединилась к группе за обеденным столом. «Она увидится с вами позже вечером», — пообещал мистер Стэнлетт.

Если дама не пожелала явиться на собственное заседание по какой-либо причине, которая могла показаться ей уважительной, Десмонд был не в том положении, чтобы
Он не стал придираться, но из-за того, что старый джентльмен проявил небрежность в этом вопросе, у него сложилось впечатление, что методы ведения домашнего хозяйства неискренни.
Это задело его требовательную и чувствительную натуру. Даже манеры слуг, обходительные, ловкие и подобострастные до крайности, не соответствовали завуалированному презрению, которое они испытывали к незнакомцу как к человеку с ограниченными средствами. Он тонко улавливал это презрение в их взглядах, потому что слуги богатых и высокомерных людей с трудом мирились с бедностью, не свойственной их положению в обществе. Он также замечал, с каким удовольствием Джоэл,
старомодный негритянский дворецкий тщательно продумывал детали ежедневного обеденного сервиса, особенно старомодную традицию менять скатерть после каждого блюда. Он делал это так ловко, что казалось, будто под скатертью лежит новая.
Мистер Стэнлетт, однако, принес свои извинения.

 «Видите ли, мы придерживаемся старого стиля. Моя племянница говорит, что уже отчаялась
уговорить Джоэла постелить хотя бы одну скатерть на стол во время ужина, хотя
она привезла из Парижа несколько очень изысканных сервировочных блюд и тому подобное
специально для того, чтобы стимулировать его стремление к новизне».

 Десмонд не испытывал особого влечения к своим будущим ученикам, один из которых сидел рядом с ним, а двое других — напротив. Они были из тех, к кому он не испытывал особой симпатии. Кроме того, они были моложе, чем он ожидал, учитывая размер жалованья и его собственные академические притязания, и его значимость, казалось, ещё больше уменьшалась из-за того, что ему предстояло учить фактически детей. Хотя они и не были красивы лицом, они были чрезвычайно хорошо сложены и высоки для своего возраста.
Они были примерно одного возраста, но он с неодобрением заметил, что им не хватает мускулистости. Они были очень ловкими и деликатными во всём, что касалось сервировки стола,
а в их элегантных нарядах было заметно «мамино сокровище».
У всех них были красивые глаза, и они держались прямо, по-джентльменски.
Но их космополитичный вид, непринуждённая уверенность в себе,
их бойкие фразы, не соответствующие их возрасту, хотя и были
поверхностным результатом их путешествий и преждевременного
знакомства с миром, не могли понравиться тому, кто любил мальчиков за их
грубая мальчишеская непосредственность. Они казались маленькими светскими львами и сидели
самодовольные и молчаливые, глядя на своего двоюродного дедушку с сыновней почтительностью,
когда под воздействием большого количества старого портвейна он начал вести себя нелепо, хотя и в благородной и утончённой манере. И всё же Десмонд признался себе, что не счёл бы уместным,
если бы они засмеялись. Бледное худое лицо старого джентльмена слегка порозовело. Его седые волосы были редко разбросаны по длинной
голове, обнажая её костлявую структуру. У него были седые усы и
Притворное представление о молодости было навеяно блеском вполне естественных вставных зубов под верхней губой.
Вскоре он начал напевать, как будто в рассеянности, и наконец пропел:

 «Моя красавица, мой редкий друг,
 С ними кто из смертных может быть богаче?
 Дайте мне только это — финик в награду,
 Мою красавицу, моего друга и кувшин».

Это было эхо того, что когда-то было очень красивым тенором в расцвете сил.
Его резонансные вибрации достигли спящего попугая и разбудили его
клетка, висящая в широком глубоком эркере. Птица внезапно распушила перья и издала резкий, пронзительный крик; затем, повернувшись на жердочке и раскачиваясь вниз головой на одной лапе, она запела с мучительно реалистичной имитацией и всем издевательским эффектом насмешки: —

 «Моя милая девочка, мой друг и кувшин».

 Это было уже слишком для младшего из трёх мальчиков. Он
разразился неудержимым ребяческим смехом, и старик, внезапно придя в себя и обретя трезвость ума, густо покраснел.
Его редкие седые волосы и весь его блестящий белый скальп покрылись мурашками.

Старший из мальчиков, четырнадцатилетний подросток, тут же пришёл на помощь.
Он был тактичен, как честерфилдский кот, и мягок, как сливки.

«Полли вспомнила твою старую песенку про кувшин, дядя Кларенс, — это настоящий комплимент. И после столь долгой разлуки».

«Совершенно верно, совершенно верно», — сказал пожилой джентльмен, успокоенный.
«Красотка Полли», — с милой улыбкой глядя на довольную курицу. «Хочешь крекер?»

«Мой кувшин», — повторила Полли, словно желая уточнить, что это за угощение.

“ Ну, мы были далеко — Дай—ка вспомнить ... Память подводит меня насчет этих мелочей.
Детали. Сколько времени мы пробыли в Европе на этот раз, Реджинальд?— сколько времени прошло
С тех пор, как Полли слышала эту песню в последний раз?

“ Полтора года, дядя Кларенс. Я не думал, что Полли способна
на такое усилие. Вы позволите нам удалиться, сэр?

“Конечно, во что бы то ни стало”. Затем, повернувшись к Десмонду, он сказал: «Мне не хочется смотреть, как молодые парни задерживаются за столом после того, как скатерть убрана, а бутылка стоит на столе из красного дерева».


Недовольный Десмонд подумал, что продолжение может стать поучительным примером пагубного влияния вина
Он снисходительно посмотрел на маленьких джентльменов, которые, изящно поклонившись, чинно удалились. Почему-то его успокоило неуклюжее шарканье ног в коридоре, когда, судя по звуку, они затеяли драку за закрытой дверью. Внезапно одного из них с грохотом швырнули об дверь, и воцарилась внезапная и пугающая тишина.

— Восемнадцать месяцев, — повторил мистер Стэнлетт. — Я и не подозревал, как долго мы отсутствовали. По правде говоря, — добавил он с лукавой улыбкой,
— Мы оставались там так долго, как только могли, — пока у нас были деньги. Моя племянница, миссис Фори, сказала, что она была на пределе. Видите ли, мистер Десмонд, — в его голосе звучали доверительные нотки, — согласно завещанию, — он говорил так, словно это был единственный и неповторимый документ, подтверждающий право на наследство, — миссис Фори должна была вернуться в Англию. У Фори большой доход — очень большой доход, — но она не может выйти за его пределы, не может прикоснуться к основной сумме.

 Десмонд надменно покраснел.  Он так часто имел дело с долгами и
Финансовые трудности и крайняя бедность в последнее время, а также раздоры и борьба за имущество, которое казалось ему таким неотъемлемо его собственным, что его захват казался грабежом, — всё это отбивало у него желание радоваться чужому благополучию, и он был лишён такого вульгарного порока, как любопытство, которое в противном случае могло бы пробудить в нём интерес. Его тёмно-голубые глаза были прикованы к бескрайним мутным водам Миссисипи,
виднеющимся за окном за группой ореховых деревьев, и к противоположному
берегу Арканзаса, который представлял собой тусклую тёмно-серую линию на фоне более светлого серого цвета низкого
и затянутое облаками небо. Его коротко подстриженные каштановые волосы подчеркивали контур его головы.
красивой формы. Его высокий рост, крепкое телосложение, он был рекордсменом в колледже
легкая атлетика, а также менее уважаемых отраслям знаний, была эластичной
благодать поста воздух различие в хорошо сидящем костюме серого
он носил, на огромной плантации Дубов никто не сказалось вечернее платье для
ежедневный ужин. Десмонд был настолько спокоен, что его поведение выражало
внимание, которого он на самом деле не проявлял, — на самом деле он был
озабочен тем, что мистер Стэнлетт может зайти слишком далеко в своих разглагольствованиях
о личных делах семьи. Однако старый джентльмен занимал
положение хозяина или работодателя, в зависимости от точки зрения;
юные феи относились к нему с сыновним почтением; он принял
наставника со счастливым сочетанием гостеприимства и властности, и
Десмонд едва ли знал, как ему подобает уклоняться от откровений
с жадной до непристойностей прямотой, которых он не заслуживал и не ожидал услышать.

— Нет, сэр, — повторил мистер Стэнлетт, — по завещанию она не может претендовать на основную часть наследства, но у неё есть большой доход — фиксированная сумма в тридцать тысяч
Доллары, причитающиеся за всё имущество, и, вдобавок, доход от этой плантации Грейт-Оукс, который меняется в зависимости от сезона, — очень большой доход, — _пока она остаётся вдовой_. Да, сэр! Она вдова и должна оставаться вдовой! Мистер Фори был очень вспыльчивым человеком — где эти мальчишки? — и не любил, когда кто-то другой тратил его деньги. Несмотря на потери, вызванные Гражданской войной, и различные колебания цен с тех пор, состояние Фори составляло почти миллион долларов, когда он
умер. У него был очень ясный ум. Он составил замечательное завещание, хороший, надёжный,
продуманный документ». Мистер Стэнлетт явно наслаждался
положениями этого завещания — он относился к нему с большим уважением.

«Она могла не согласиться — могла нарушить его, я полагаю». Десмонд заставил себя заговорить. Очевидно, ему не суждено было уединиться в своих мыслях, как обычному наставнику. В силу великодушия, с которым его наниматели намеревались
относиться к нему, учитывая его прежнее положение в обществе и как к
равному, другу, уважаемому литератору, он должен был предстать перед судом
участвуя в их общественной жизни, как на пиршестве Бармецида, на самом деле
ничем не делясь, всего лишь выдумка братства и веселья.

“Сломать волю!” - мистер Стэнлетт в смятении обернулся. “Невозможно! — после
почти семилетнего молчаливого согласия. Но если бы она могла, то получила бы только то, что завещание предусматривает в случае повторного брака, — просто свои права на приданое в Теннесси: четверть личного имущества, пожизненное право на треть недвижимости, расположенной там, включая его городскую резиденцию в Нэшвилле, — именно то, что позволил бы ей закон, если бы он
умерла, не оставив завещания, — а в штате Миссисипи доля ребёнка в безусловном праве собственности, как вы знаете, отменена, и закон всегда следует за местом нахождения недвижимости. Но на самом деле она, похоже, была совершенно довольна этим соглашением — и, конечно, могла быть довольна! Мне также кажется, что она уже сыта по горло замужеством. Ей нравится делать всё по-своему, а мистер Фори был своенравным, гордым, деспотичным... эти мальчики ушли?... А что ты там делаешь, Джоэл? — заметила она дворецкого, неподвижно стоявшего у буфета. — Дай мне графин с бренди.
немного коньяка, мистер Десмонд. Зажги свечи, Джоэл, — и убирайся. Хочешь прислуживать за столом _всю_ ночь?

 Затем, когда дверь бесшумно закрылась за опытным старым слугой, — «У этого ниггера уши как у мула», — прокомментировал мистер Стэнлетт в скобках, отхлебнул из своего бокала, с наслаждением втянул воздух тонкими губами и продолжил делиться своими мыслями.

— Нет, положение моей племянницы по завещанию не располагает её к повторному опыту в святом браке. Мистер Фори был значительно старше её — по сути, он был старым холостяком.
можно сказать, когда они поженились. Насколько он был старше, _я_ так и не узнал,
потому что _она_ не терпела никаких упоминаний о разнице в возрасте,
хотя сам Фори, который был очень стильным и импозантным мужчиной,
был слишком тщеславен и высокомерен, чтобы обращать на это внимание.
Почему, — он понизил голос до зловещего шепота, — когда он умер, я не мог упомянуть его возраст в газетных объявлениях, потому что _я его так и не узнал_».

Он пристально посмотрел на Десмонда и многозначительно кивнул. «Разве ты не знаешь, что людям это казалось забавным?»

 Он сделал паузу, чтобы закурить сигару, и пододвинул поднос к Десмонду.
— Да, — с важным видом продолжил он, — как говорит моя племянница, мы оставались в Европе до тех пор, пока у нас были деньги. Мы прекрасно проводили время, ездили повсюду, видели всё, нас чествовали и принимали с распростёртыми объятиями — мы могли бы не раз породниться с дворянами, потому что, — свет свечи осветил причудливую хитрость и ликование в его старческой улыбке, — люди там не знают, как завещание трактует второй брак.
Нет! Клянусь честью! Они видели лишь то, как по-королевски миссис.
Фори _может тратить_ деньги. А теперь, — он залился звонким смехом, —
Наслаждаясь несоответствием, «моя племянница говорит, что не знает, как свести концы с концами, пока не начнёт поступать доход за следующий год.
 Ха! ха!» Мы останемся здесь, на болотах, пока жара не заставит нас уехать.
А потом мы отправимся на побережье Мексиканского залива, найдём какое-нибудь дешёвое местечко неподалёку от Билокси или Пасс-Кристиана, и ах-ах, — он взмахнул рукой, разгоняя облако сигарного дыма над своей почтенной головой, — и я, например, мечтаю, чтобы это время наступило. Видите ли, жизнь на плантации — это в лучшем случае обморок, то есть здесь. Однако ниже по течению реки дела обстоят иначе.
живее. В Луизиане люди другого склада:
 они ходят друг к другу в гости, устраивают праздники; они французского происхождения; у них лёгкое сердце и лёгкая рука.
 Ничто не может подавить старую галльскую _gaiet; de c;ur_, даже болотистая местность. Но весь наш верхний регион был заселён людьми из
Теннесси, Вирджиния и Кентукки — примерно в то же время, когда прогрессивные плантаторы приграничных штатов увлеклись выращиванием хлопка на пойменных землях Миссисипи. Мы унаследовали
Нужно учитывать наш английский темперамент, нашу серьёзность, нашу невозмутимость, нашу неспособность веселиться по пустякам, как котёнок, играющий с верёвочкой, или креол. Кроме того, дело в соседстве: мы находимся всего в нескольких сотнях миль от Мемфиса, если считать по излучинам реки.
Все наши связи с приграничными штатами, и мы находимся вне зоны досягаемости шумных креолов. Боюсь, вам здесь будет очень скучно, мистер
Десмонд, там, внизу, на болоте. — Он явно забыл, что его спутник не был гостем.

 — Знаешь, я здесь не для развлечения, — напомнил ему Десмонд.

— Верно, о да, совершенно верно, мальчики, их образование. Но вы так похожи...
— Десмонд подумал, что тот вот-вот скажет «на одного из нас», но, возможно, он был слишком чувствителен, — ах, вы сами так похожи на студента, что я забываю, что вы занимаете почтенную должность наставника. Мальчики хорошо
разбираются в современных языках — то есть могут болтать на них
достаточно бегло — благодаря скитаниям их матери они стали настоящими
полиглотами — на каждой остановке у них были учителя-носители языка;
но, думаю, вы обнаружите, что они плохо разбираются в основах естественных наук, математики, риторики и т. д.
Латынь и так далее, и я полагаю, что, несмотря на их разговорную непринуждённость, они мало что знают о структуре иностранных языков.
Миссис Фори очень заботится об их всестороннем развитии. И она
намерена сделать так, чтобы это вынужденное затишье принесло пользу и ей, и им.
Мы так рады видеть вас здесь, мистер Десмонд, — так рады видеть вас с нами.

Он помедлил, смахнул дым с седых волос и снова наполнил свой бокал из графина.
Это был маленький бокал для ликёра, но его размер не соответствовал напитку, который в нём подавали, потому что
Бокал был легко пополняем, и, конечно же, он пил коньяк неразбавленным.
Десмонд начал догадываться, отчасти потому, что крошечный бокал был предназначен для одного глотка ликёра «Кюрасао», что, если бы миссис Фори присутствовала за ужином, пьянство было бы сильно ограничено. Он испытывал некоторое смущение из-за того, что так долго возился с напитками.
Он приехал только сегодня днём и ещё не встречался с миссис Фори,
поскольку был нанят мистером Китом, опекуном её сыновей.  Десмонд
опасался, что нарушение этикета и хороших манер будет приписано ему
его попустительство. Возможно, племяннице мистера Стэнлетта была известна его склонность к этому.
Но, должно быть, он редко пользовался такой полной неприкосновенностью, чтобы не слышать возражений и предостережений. Хотя пристрастие старого джентльмена к вину и старческое слабоумие позволяли предположить, что в такой чрезвычайной ситуации его предпочтения можно было бы безнаказанно проигнорировать, очевидное уважение и почтение, с которыми к нему относились, подразумевали, что с ним нужно считаться. Десмонд не осмелился сам предложить выйти из-за стола: такое нахальство, несомненно, оскорбило бы старого джентльмена и было бы расценено как намеренное неуважение.
И всё же наставник чувствовал, что, задерживаясь, он ставит под угрозу все свои перспективы в отношениях с гораздо более важной персоной — хозяйкой Грейт-Оукс и главой семьи.  Каким бы неприятным ни было его положение, он чрезвычайно ценил его в тот момент, когда оно оказалось под угрозой, ведь это была единственная возможность, которая представилась ему в момент крайней нужды.  В разгар своих бедствий он был буквально без гроша. Даже если бы он окончил юридический факультет, ему нужно было бы на что-то жить, пока он не начал практиковать. У него не было ни коммерческого опыта, ни способностей. У него не было
доступные деловые связи. Возможно, мало кто осознаёт,
насколько сложно получить оплачиваемую должность в хранилище,
вместо того чтобы расти и подниматься вместе с ним с самого низа. Все ценности кажутся доступными только _посредством связей_. Мгновение назад он отнекивался от этой работы, от этой ситуации, которая ему так не нравилась, а теперь он спрашивал себя, хочет ли он стоять за прилавком с галантерейными товарами в деревенском магазине, может ли он позволить себе войти в дом миссис Фори при таких неблагоприятных обстоятельствах — после кутежа
за обеденным столом с мужчиной, который не был его хозяином, явно вышедшим в отставку,
в каком-то смысле безответственным, неспособным, возможно, оправдать собственное пренебрежение,
не говоря уже о нарушении приличий со стороны наставника. Деревенский
магазин — вот так! Там его не ждало никакого убежища. Он не знал,
что такое индиго. Он занял своё место, и с внезапным осознанием
ценности этого места он встал из-за стола. Однако он не стал сразу же резко выходить из комнаты. Кризис заставил его проявить тактичность. Он подошёл к каминной полке, словно желая рассмотреть её поближе.
изобразите над ним и, таким образом, проложите путь к легкому выводу средств.

“Поднесите к нему свечу, — поднесите к нему свечу. Это сам Фори.
когда ему было около шестнадцати, — не знаю, как давно это было нарисовано,
хотя! Но длина этого ружья сразу выдает его ”, - воскликнул мистер
Стэнлетт встает из-за стола со своим стаканом в руке.

Когда Десмонд поднял одну из свечей, в свете её пламени он увидел большую картину, написанную маслом в витиеватом портретном стиле середины XIX века.
Это был перегруженный деталями холст, на котором был изображён красивый, энергичный юноша, опирающийся на ружьё, а вдалеке виднелись лошадь и листва.
Олень, у которого видна была только изящная голова, серый, с рогами, лежал у ног охотника.
Картина в целом была очень красивой.  В комнате, которая была большой, квадратной и с высоким потолком, было ещё несколько картин, и все они были связаны с охотой и тем фактом, что покойный мистер Фори, возможно, был бонвиваном. На одном из них, изящном акварельном наброске с изображением сома из Миссисипи, были видны следы руки талантливого любителя.


Обои были украшены тусклыми рисунками в стиле ещё более раннего периода,
представлявшими собой смесь из ветвей и стволов огромных деревьев, сквозь которые
Мрачные очертания фигур, участвовавших в погоне за оленем, с собаками, всадниками, егерями и звуками рогов, «слабо доносившимися из эльфийских земель»
Сквозь маленькие ромбовидные окошки большого тёмного шкафа из красного дерева виднелись ряды серебряных сосудов, поблёскивающих в сумерках, которые не могли затмить ни мерцание свечи, ни отблеск сумерек в больших окнах. На нескольких больших чашах были надписи, и ему показалось, что они смотрят на него издалека, как трофеи, добытые победителем скачек.  Когда Десмонд повернулся, чтобы задать вопрос, он заметил, что старик откинулся на спинку стула
Он сидел в высоком кресле, и его утончённое лицо, всё ещё сонные глаза, чётко вырисовывалось на фоне подушки подголовника в ясном, изысканном свете свечи, стоявшей рядом. Его седые волосы блестели, как иней.

 Десмонд на мгновение растерялся. Он увидел в эркере, что снаружи быстро наступает ночь. Если бы не мерцание луны, он бы не заметил, как великая Миссисипи рябит и сверкает под порывами ветра. Проплытие первого парохода, который он увидел, он запомнил по раскачивающимся красно-зелёным фонарям на трубах
высоко в небе, и их отражение, рубиновое и изумрудное, сверкало на воде. Когда она развернулась, стала видна длинная линия её бортовых огней, похожая на нить из жёлтых топазов. Она не стала ни поворачивать, ни приближаться, но свистнула, как будто собираясь приземлиться, и он удивился этому. Корабль отдавал честь этому месту в знак уважения, поскольку было известно, что королева, так сказать, пребывает в резиденции, а миссис Фори вывозит много хлопка с плантаций, расположенных на побережье, и избегает плантаций, расположенных в глубине материка, поскольку почти вездесущие железные дороги всё ещё находятся далеко от Грейт-Оукс-Лэндинг.
Вскоре свет погас, корабль скрылся из виду, луна скрылась за тучами, и из окна была видна только серая ночь.  Десмонд воспользовался возможностью сбежать. Он поставил свечу, которую держал в руке, на стол и бесшумно вышел из комнаты, бросив на своего спутника, спящего в кресле с пустым бокалом в руке, опасливый, полный сомнений взгляд, как будто взыскательный пожилой джентльмен мог разгневаться и упрекнуть его за малейший шорох.

 Особняк на плантации Грейт-Оукс был так же плохо освещён ночью, как и днём.
Большинство жилых домов по-прежнему зависят от свечей и керосина. Если, конечно, какое-нибудь праздничное событие не требует особого блеска, то только отблеск люстры в главном зале указывает выход из столовой через поперечный коридор, так называемый вход. Десмонду не нужно было проявлять осторожность, которая могла бы потребоваться от мистера.
Стэнлетт, но он остановился в полумраке у входа, заметив приглушённый свет на
пересечении с главным коридором, а затем осторожно направился
туда. Но даже так он наткнулся на «велосипед» одного из мальчиков,
Он случайно поставил его там, где он мог бы стать причиной падения ничего не подозревающего пешехода в этом мрачном месте, и с грохотом уронил его на пол.  К своему досадному удивлению, он услышал, как в коридоре открылась дверь и женский голос что-то неразборчиво произнёс. Он не мог понять, было ли это вопросом, предупреждением или сочувствием. Он поспешно прислонил колесо к стене, чтобы оно не мешало, и быстрым шагом двинулся по освещенному коридору к открытой двери, которая, как он понял, вела в гостиную, где он только что был
Получено ранее сегодня днём. На круглом столе с мраморной столешницей стояла большая лампа на высоком старомодном пьедестале; в большом камине горел огонь, озаряя всё вокруг белым светом, и в ответ на это поблёскивали медные кочерга и щипцы; на полу лежал старомодный малиновый бархатный ковёр, а на окнах висели длинные малиновые атласные шторы из дамаста поверх кружевных занавесок. Посреди этой атмосферы
сияния и тепла стояла хозяйка Грейт-Оукс с выжидающим видом,
ожидая его.

Почему-то она так сильно отличалась от его мысленного образа, от того, что он представлял
Он был готов увидеть то, что на мгновение привело его в замешательство. Он представлял себе
толстяка средних лет, баловня судьбы, дородного, одутловатого, румяного,
перекормленного, разодетого, преисполненного собственной важности, улыбающегося в бороду,
с хриплым голосом и твёрдыми убеждениями, диктующего законы. Это была
женщина, казавшаяся такой же молодой, как и он сам; высокая, стройная, царственная, с густыми каштановыми волосами, собранными в высокий пучок, с изысканно белой, нежной кожей, светящимися серыми глазами, обладающими удивительной выразительностью, и ясным, властным взглядом из-под длинных чёрных ресниц.
Ресницы и тонко очерченные чёрные брови были идеально прямыми. На ней было платье из плотного кремового кружева, из ткани, которая производила сильное впечатление, но не стоила своих денег. Это было одно из модных веяний того времени. На её тонкой талии был повязан мягкий шёлковый пояс в римскую полоску — розовую, лазурную и янтарную. Длинные концы пояса были завязаны с одной стороны. Чувство молодости, которое исходило от неё, странным образом не сочеталось с её уверенным обращением, полным властности и старшинства.

 «Это мистер Десмонд», — сказала она чистым, приятным, вибрирующим голосом.
она подошла и протянула ему руку. «Мне так жаль, что я не встретила вас за ужином! Но я уверена, что остальные сделали для вас всё, что могли. Мы все так рады, что вы здесь».

 Он сел в кресло, на которое она указала, а она опустилась в кресло напротив, в свете лампы и камина. Она устремила на него свой обескураживающий взгляд, словно совершенно не замечая его сбивающей с толку красоты. Она пристально изучала его, явно «оценивая», составляя представление о его умственных способностях и личной пригодности для этой должности.

«На реке много очень красивых мест. Но мы находимся в другом месте.
Мы так далеко от соседей — практически в изоляции.
То, что вы готовы приехать к нам на болото, кажется настоящим подарком судьбы».

Как она рассказала на своей домашней темы, он был раздражен быть таким
косноязычно, но почему-то он не мог примирить ситуацию; и как
она посмотрела прямо на него из-под этих бровей уровне, он смотрел
завороженно на нее.

“Я знаю, что трое моих больших детенышей слишком взрослые для гнезда, и на самом деле они
выпадают. Но я пока не могу отослать их, и у меня есть
Я очень верю в влияние семьи и индивидуальное обучение».

 Десмонд подумал, что если бы он мог хоть на мгновение закрыть глаза, то увидел бы, какой чопорной особе подошли бы её мудрые, степенные рассуждения.

 «Я думаю, что их можно подготовить к поступлению в колледж прямо здесь, на болоте, со мной, — а потом — что ж, посмотрим, что мы увидим. А теперь спокойной ночи. Я не буду вас задерживать. — Она нажала на кнопку звонка, и, когда в дверях появилось чернокожее лицо молодого лакея, — проследите, чтобы в комнате мистера Десмонда горела лампа и чтобы огонь в камине был хорошим.




 Глава II


Десмонд, которого уволили, чувствовал себя опустошённым. Это не было проявлением невежливости, но нотка безразличия, полной погружённости в себя произвела на него впечатление.
Но разве он мог ожидать, что миссис Фори будет интересоваться
репетитором своих сыновей, кроме как с точки зрения собственной выгоды? Ему казалось, что он каким-то образом изменил свою личность. Он не узнавал себя в этой ничтожной, неуверенной в себе личности. В последнее время он
был предметом надежд и гордости своего отца. Он
был заметной фигурой в университете; его стипендия была достойной
уважение преподавательского состава. Он вспоминал слова их восторженных похвал с каким-то болезненным удивлением, что они когда-то были обращены к нему. Сам ректор не счёл неуместным сказать:
«Учитывая ваше оснащение и ваши выдающиеся таланты, мы должны
ожидать многого от вашего будущего. Ваше имя будет служить
честью для нашей альма-матер; я уверен, что оно займёт высокое
место в списке». Одноклассники
радовались его выдающимся достижениям, ведь он был далёк от зависти и
критики. Его популярность была безграничной, ведь он был привлекательным
Его личность, кипучая энергия, жизнерадостность и дружелюбие, а также известность сделали его львом в светских кругах студенческого городка. Его репутация следовала за ним повсюду, где он и его многочисленные юные друзья были желанными гостями; и он наслаждался всеми преимуществами реальных достижений, ведь цветущие перспективы предвещали богатый урожай.

Каким же маленьким был этот микрокосм студенческой жизни, как же он был далёк от
реальности огромного, необученного, процветающего мира, который
неуклюже брёл вперёд, не зная ничего, кроме ценности денег.
Он понял это только тогда, когда удар был нанесён и ему пришлось искать работу, причём немедленно, чтобы заработать себе на хлеб. Он мог бы тщетно искать рыночные котировки на греческом. В древнесаксонском языке не было такого слова, — современный сленг лучше справляется с этой задачей. Возможности, которые открывались в сфере педагогики,
уже были исчерпаны; и поэтому вместо пути к звёздам, к достойным свершениям, к которым он так долго и упорно готовился, к которым он был так идеально приспособлен, ему предстояло пробираться обходными путями в безнадёжной нищете; быть прозябающим, бесперспективным
Стипендиат в богатом, легкомысленном доме, обучающий трёх изнеженных мальчиков, погребённых в уединении поймы Миссисипи, словно перенесённых в другую сферу.

 С этими мыслями Десмонд долго не мог уснуть той ночью. Он машинально
наблюдал за тем, как огонь отсвечивает на светлой бумаге, которой были оклеены стены большой, просторной комнаты.
То тут, то там позолота на завитушках сверкала, пока постепенно не потускнела и не превратилась в сплошное тёмно-красное свечение. Он не привык к кровати со старомодным балдахином и четырьмя столбиками, и когда он уже собирался заснуть
Когда он заснул, его разбудило непривычное ощущение чего-то, что зависло над его головой или торжественно стояло на страже, окружая его, пока он лежал. Он не пожалел, когда в комнате стало слишком темно, чтобы что-то разглядеть, кроме серой ночи, заглядывающей в высокие окна сквозь длинные белые занавески. Но даже в этом однообразии случались перемены. Он
понял, что находится на той стороне дома, которая обращена к реке, когда
сквозь маленькие оконные стёкла увидел внезапный отблеск электрического
прожектора парохода, создавший сияющий ореол в тусклом полумраке
В прибрежной ночи он услышал хриплые, протестующие звуки её свистка и удары «вёдер» о воду при вращении колёс. Он ещё недостаточно хорошо знал план дома, чтобы понять, что находится близко к берегу. Но после того, как лодка проплыла мимо и затихло последнее смутное эхо от ударов вёсел по воде, он был поражён тишиной ночи и абсолютно бесшумным течением быстрой реки. Это его как-то встревожило, это ощущение чего-то могущественного,
непреодолимая, безмолвная, движущая сила природы там, в ночной тишине,
такая же изменчивая, как жизнь, такая же неумолимая, как судьба, такая же непрекращающаяся, как вечность.
 Он чувствовал себя ничтожным, обесцененным в глазах мира, лишенным всякой надежды,
и у него не было сердца, чтобы надеяться. При виде этой безмолвной, величественной
бездонности, представшей его взору, он казался бесконечно малым в
сравнении с творением. Так долго оно катило свои волны с далёкого севера к Персидскому заливу; на его берегах возникали и исчезали государства, а чужеземцы приходили вновь, чтобы умереть, и на смену им приходили другие чужеземцы
И всё же, какое значение имело то, что такой атом, как он, мог страдать, или надеяться, или горевать из-за потери.

 Он не мог уснуть; он отказался от сознательных попыток; он смирился с бодрствованием, омрачённым такими мыслями, как эти. Стало темно, совсем темно — окна, смутные параллелограммы во мраке, больше похожие на его воспоминания об очертаниях комнаты, чем на то, что он видел на самом деле, — когда он услышал звук, который каким-то образом затронул все его нервы. Едва различимый звук — скорее, шипение. Но из-за
полной тишины в доме он мог его и не заметить — просто шорох.

«Что это?» — спросил он себя, сосредоточенный и заинтригованный. Потому что, когда этот смутный звук раздался снова, он передал ощущение движения; он предполагал, что расстояние меняется. И снова его напряжённые чувства уловили этот звук — он был очень тихим. Может, это кто-то крадётся, подумал он, потому что узнал в нём скользящий звук ноги по бархатному ковру. Сначала он подумал, что это происходит в его собственной комнате, но по мере того, как звук удалялся, он понял, что это ступенька на лестнице снаружи. Он начал осознавать, что изголовье его кровати стоит у стены, с другой стороны которой
Эта лестница вела на верхний этаж, потому что его комната находилась на первом этаже большого, беспорядочно застроенного дома.
Таким образом, он улавливал смутное колебание воздуха,
а также шорох от соприкосновения ноги с ворсом ковра; в противном случае он мог бы не заметить столь осторожного и столь тихого передвижения.
В этом было что-то таинственное. Звук затих в абсолютной тишине, а затем, приблизившись снова, как будто исчез.

Последовала долгая пауза, во время которой он лежал неподвижно, размышляя о своём предположении, сомневаясь, удивляясь и борясь с сонливостью. Внезапно он начал
с трепетом, который затрагивал какую-то струнку суеверия,
ухитрившегося сосуществовать со всей логикой его умственного развития.
Оно приближалось, тихо, очень тихо, его шипящий звук едва можно было
различить даже в ночной тишине, когда оно снова поднималось по
мягкой бархатной лестнице. Затем Десмонду показалось, что он
услышал протяжный вздох. Он приподнялся на локте, напряжённо
прислушиваясь. Крадущиеся шаги удалялись и удалялись, пока не стали совсем неразличимы.
Долгая пауза в абсолютной тишине
Снова воцарилась тишина. Затем снова послышались приглушённые шаги,
спускающиеся тихо и незаметно.

 Внезапно Десмонда осенило, и он вскочил на ноги. Его первая мысль о том, что кто-то из членов семьи поднимается в верхние этажи дома
по какому-то хозяйственному делу, за дополнительными покрывалами, лекарствами или лампами,
была опровергнута удивительной тишиной и скрытностью этого повторяющегося явления. Его повторение подразумевало наличие цели. Его скрытность наводила на мысль о
злобности. Он подумал, что, насколько ему известно, все обитатели дома, кроме одного немощного старика и трёх мальчиков, были не в себе
чтобы справиться с вторжением грабителей или других мародёров. Он распахнул дверь спальни и встал в коридоре с пистолетом в руке.

«Кто там?» — крикнул он, и его голос прозвучал в темноте, как сигнал горна.

В ответ не раздалось ни звука, никто не пошевелился.

«Говори громче, — пригрозил он, — или я выстрелю». Металлический щелчок взводимого курка был зловещим предзнаменованием.

 По-прежнему ни звука, ни движения.  Ни торопливых шагов, чтобы оказаться вне досягаемости, — ни предвестника нападения, к которому он был готов, ни шороха.
Каждый раз после того, как он произносил что-то, он менял позу, чтобы избежать выстрела, который мог быть направлен на звук его голоса в темноте. Ничего — в зале было абсолютно пусто и тихо.


Он на мгновение застыл в нерешительности. Он едва осмеливался повернуться, чтобы зажечь свет, опасаясь, что злоумышленник ускользнёт за время его отсутствия.
Но когда он услышал шум в комнате дальше по коридору, звук
босых ног, спрыгивающих с кровати, и скрип открывающейся двери,
пролившей свет свечи в полумрак, ему вдруг стало стыдно за
беспокойство, которое он вызвал, и за то, что оно явно было неоправданным.

Когда свет в коридоре стал ярче, он с радостью увидел, что его держит в руке Реджинальд Фори, старший из трёх мальчиков.
Старик был слишком слабовольным и безответственным, чтобы ему можно было доверять, и он был рад, что не разбудил миссис Фори. Но когда юноша высоко поднял свечу,
осветив свои взъерошенные каштановые волосы и пижаму в розово-белую полоску, выражение его лица, отчётливо различимое в свете, было не таким, чтобы расположить к себе будущего ученика.
Оно выражало сдерживаемый смех; тем не менее Реджинальд на мгновение остановился и оглянулся
Он вгляделся в темноту, и его плечо слегка дрогнуло от холодного страха. Однако он не стал искать причину беспокойства и прервал взволнованную попытку Десмонда объясниться, сказав, что это не важно.

 «Впусти меня на минутку, — сказал Реджинальд. — Не хочу будить детей!» Да-да, — с покровительственным видом взрослого человека, — я знаю
именно то, что вы слышали, — как старый Слип-Слинкси, как мы, мальчишки, его зовём, поднимался и спускался по лестнице.


Он невозмутимо закрыл дверь, поставил свечу на высокий
Белая, крашеная каминная полка и попытка разжечь огонь были доказательством того, что никакого незваного гостя не было.  Десмонд неохотно уступил.  Но это был дом незнакомца, и он не привык к такому окружению. Он стоял в халате, который накинул на себя, услышав сигнал тревоги, и опирался на высокую спинку стула, пока Реджинальд разжигал огонь в большом камине. Затем он опустился на ковёр и прислонил заострённые носки своих домашних тапочек к медному экрану, явно готовясь разгадать тайну.

«Я знаю, ты подумаешь, что я сошла с ума, — мне так не хочется выдавать себя! Но ты ведь из тех, кто рассудителен, кто занимается наукой, кто любит исследовать.
Я знаю, ты наведёшь справки, и я не хочу, чтобы мама узнала, что старый
Проныра снова вытворяет свои странные штучки. Она ни капли не суеверна — не какая-нибудь чудачка, — но это жуткая, необъяснимая штука, которую не хочется иметь в своём доме. Из-за неё она возненавидела плантацию ещё больше. А поскольку ей придётся какое-то время оставаться в  Грейт-Оукс, я думаю, ей лучше не слышать об этой сегодняшней демонстрации.

— Но кто это? — озадаченно спросил Десмонд.

 — Никто, — вообще ничего!

 Десмонд обошёл кресло и, усевшись в лучах вновь разгоревшегося камина, запахнул полы халата.
 Он нахмурил брови, словно собираясь отчитать Реджинальда, и юноша попытался объясниться.

 — Что такое призрак, как не полное ничтожество? Именно его пустота действует тебе на нервы. Ты можешь взять свой пистолет, как сделал сегодня вечером, и направить его на злодея, когда он развеселится или выйдет из себя, — пока он жив. Но как только он умрёт, он _получит тебя_. Я бы хотел послушать твой научный химический
Анализ призрака. Он соткан из фантазий зимней ночи!
 Это беспричинная дрожь! Это дрожь от звука надвигающейся грозы на реке Миссисипи, из-за которой все лодки швартуются на ночь!
 Это старый Слип-Слинкси, который только и делает, что поднимается наверх и спускается обратно. Я не знаю, с чего всё началось, но это наш призрак, и он останется с нами навсегда.

— Чушь! — презрительно воскликнул Десмонд.

 — _Ты_ это слышал, — многозначительно сказал мальчик. — Нет.

 Десмонд _слышал_ это странное явление, но ничего о нём не знал
до сих пор. Он помнил неземной трепет, который вызвали его первые намеки.
пробежал по каждой клеточке его тела. “Но у этого должно быть какое-то естественное"
объяснение, конечно.

“Я уверен, я надеюсь на это”, - ответил Реджинальд. “Но естественное объяснение
до сих пор не поддавалось нам. Мы сделали то немногое, что было в наших силах, чтобы разгадать
тайну. Мы осмотрели стены и крышу; мы подняли ковры; мы затаились в ожидании и бросились на него, как вы сделали сегодня вечером, — и ничего не нашли, как и вы. Я, например, был бы очень рад любому естественному объяснению. Призрак — неважно
сколько бы ты ни игнорировала его — это не способствует счастью в доме, и, — он вздрогнул, — он тоже может игнорировать тебя.

 — Это давняя история? — спросил Десмонд.

 — Мы не можем точно сказать, когда начались эти проявления.  Они _всегда_
начинаются сразу после того, как мы возвращаемся домой.  Затем наступает долгий
перерыв.  Потом всё начинается снова — каждые несколько ночей. Тогда у нас может быть ещё одно долгое освобождение.
Можно подумать, что этот старый дом ничем не отличается от любого другого счастливого старого дома.
Но в разгар подготовки к отъезду всё обязательно начнётся заново — если кто-то будет настолько глуп, что не уснёт
прислушайся. Конечно, я не знаю, что призрак может делать, пока нас нет.
в наше долгое отсутствие он может повсюду устраивать беспорядки. На всех
события, мы можем вам не сторожа переночевать в доме. Я не должен быть
удивился, если бы его репутацию привидениями защищает его от
вредителей, речных пиратов,—и такое быдло. В любом случае, мы оставляем за главного только призрака
, и когда мы возвращаемся, там ничего не трогается.
Только пыль повсюду и ощущение таинственности».

 «Конечно, должно быть какое-то естественное объяснение», — снова возразил Десмонд.

— Я так рад, что ты так думаешь, — вежливо сказал Реджинальд. — Но ты ведь не расскажешь об этом маме?

 — Конечно, нет; но всегда ли демонстрация проходит одинаково?

 — Всегда одинаково: шаг вверх и шаг вниз по лестнице; шаг вверх и сразу же шаг вниз по лестнице, как ты и слышала. Ты сама должна это объяснить. Для тебя это не традиция; вы все были в бессознательном состоянии и ничего не ожидали.

Внезапно поднялся ветер. Он пронёсся по широкому руслу Миссисипи холодными порывами, и в его пробуждающем дуновении чувствовалось дыхание рассвета
stir. Это нарушило тишину. В воздухе зазвучали мириады неразличимых голосов. Ветви огромных дубов в роще зашумели
и снова затихли. Вечнозелёные листья живой изгороди из роз чероки,
огораживающей это место на многие мили, слегка зашевелились.
В ближайшем окне почувствовался сквозняк, и
Десмонд, взглянув в ту сторону, увидел сквозь раздвинутые занавески, что облака рассеялись и в глубокой тьме сверкает ясная холодная звезда. Ночь подходила к концу — до рассвета оставалось совсем немного.

“И никто никогда ничего не видел”, - сказал Десмонд, потуже затягивая пояс своей
мантии.

Реджинальд помешал в камине; затем снова занял непринужденную позу перед ним, его
глаза были устремлены на пламя. “Прошу прощения”, - ответил он несколько неохотно;
“но я этого не говорил”.

“Тогда я вас неправильно понял”, - сказал учитель. Он попытался рассмеяться, но
сам услышал слишком много такого, что не мог объяснить, чтобы его
насмешка была уместной. «Но должно же быть какое-то естественное объяснение».

 «Ну… мы не можем до него добраться, вот и всё», — сказал Реджинальд, слегка раздражённый
ради насмешки. «Видишь ли, я не пытаюсь тебя одурачить. У меня нет ни малейшего желания выставлять нашего призрака напоказ, чтобы… чтобы он властвовал над тобой. Я не жду, что ты преклонишься перед ним и будешь им восхищаться. Я не пытаюсь создать ему репутацию. Вы с ним познакомились без моего посредничества. И появление призрака на лестнице настолько логично и уместно, что оно соответствует звуку шагов — и это то, что нас беспокоит, особенно маму. Она не суеверна, но у неё очень чувствительная натура — и она всегда ненавидела этот унылый старый дом.
плантация, и эта жуткая атмосфера, которая там царит, не вызывает ни малейшего желания там находиться».

«А что насчёт призрака?» — с нетерпением спросил Десмонд, хотя и был готов упрекнуть себя за столь примитивное любопытство.

«Ну, это произошло самым естественным образом на свете, — заявил Реджинальд. — В Драйад-Дин, на плантации полковника Кентоппа, состоялась свадьба — миссис Сестра Кентоппа, кажется, выходит замуж — грандиозная свадьба, всё по старинке. Кентоппы — современные люди, они стараются не отставать от прогресса, если только их не увлекает какое-нибудь модное увлечение антиквариатом
на них. Как раз в то время была в моде имитация пышной деревенской свадьбы.
Поэтому вместо того, чтобы провести церемонию в нашей маленькой
деревенской церкви и отправиться в свадебное путешествие на следующем поезде или пакетботе, они поженились в особняке в стиле пятидесятилетней давности.
 Они пригласили деревенских жителей, а родственники и друзья приехали десятками, если хотите знать. Конечно, Кентуппы не могли разместить их всех.
Поэтому некоторых гостей развлекали их соседи, и в доме было много ужинов, танцев и других подобных мероприятий.
Соседние дома, расположенные в основном на расстоянии пяти миль друг от друга, были украшены в честь счастливой пары.
Мы, конечно, тоже внесли свой вклад. Мы только что вернулись из Европы, Азии, Африки и Океании» (с дерзкой усмешкой), «и дом был забит до отказа. Не знаю, заметили ли вы, что в этом старом бунгало нет обычного второго этажа. Комнаты наверху расположены в полуэтаже, и почти все они — мансардные. Мы не пользуемся этими комнатами, если только не припирает. Но в этот раз они были забиты до отказа — даже на полу стояли раскладушки и тюфяки. Ну, в спальне с левой стороны как раз
по лестнице поднимались дама и трое детей. Они были почти
родственниками жениха, но незнакомцами для нас — они никогда не были здесь
раньше — и один из детей воспользовался случаем, чтобы привлечь
к себе внимание, тяжело заболев. Моя мать предложила
чтобы медсестра могла ночью иметь помощь под рукой, она должна спать на
тюфяке в коридоре. Медсестра была жизнерадостной и согласился; было
большая, яркая луна, и все мансардные окна были очень празднично. Около полуночи эту даму разбудила медсестра, которая пришла и спросила разрешения
чтобы занести её раскладушку в спальню, потому что она не могла уснуть из-за того, что кто-то постоянно ходил вверх и вниз по лестнице — топ-топ-топ — тайком поднимаясь и тайком спускаясь». Он сделал паузу, чтобы прислушаться, а затем продолжил. «Осмелюсь сказать, что нервы у этой доброй леди были на пределе от беспокойства, потому что она заявила, что с другой стороны гостей очень невежливо не давать дому затихнуть, когда в нём есть больной и есть вероятность, что её ребёнок умрёт. Затем она велела няне вернуться на свой пост, сказав, что в комнате и так слишком многолюдно: она сама и трое детей.
а больному мальчику нужен был свежий воздух. Через некоторое время медсестра, умная, терпеливая и рассудительная женщина, вернулась и сказала, что ей страшно.
 В этом проходе было что-то странное. Дело было не в других гостях. Все люди лежали неподвижно, спали; в доме было тихо, как в могиле; но всё же — шарканье, шарканье, шарканье — что-то двигалось так бесшумно, так коварно, что она была готова закричать. Её снова отчитали и отправили на место. И тут она закричала! Луна переместилась над домом, и лучи начали падать через окно на лестницу.
и тут она увидела то, что мелькало на всех остановках, — мужчину в маскарадном костюме, заявила она. — Мой дядя думает, что это был какой-то старинный костюм...

 — Он тоже видел привидение?

 — Конечно!  Весь дом выбежал, напуганный до смерти, — в чём был, — и все такие красивые!  но привидение исчезло. Только
медсестра и её хозяйка, которые не спали и сразу же выбежали на
крик, отчётливо его видели. Они обе сказали, что это был мужчина в
маскарадном костюме и с напудренными волосами. Мой дядя как раз
открыл дверь на нижнем этаже и, взглянув на лестничную площадку,
Неясно, но впечатление у него было такое же».

 Десмонд на мгновение задумался. «Неужели никому из них не пришло в голову, что это кто-то из гостей пугал няню, притворяясь призраком».
«Я слышал о том, что можно отрастить длинную руку, но не могу представить, как можно отрастить достаточно длинную ногу, чтобы она ступала вверх и вниз по лестнице, когда никто из наших гостей не был в округе или даже в штате четыре или пять лет».

«Это странно, — наконец сказал Десмонд. Но я всё равно уверен, что
должно быть какое-то разумное естественное объяснение — если его можно найти».

— Хотел бы я разделять вашу веру или неверие, — сказал Реджинальд. Он с сомнением посмотрел на свечу, которая теперь почти догорела на каминной полке. Это была не обычная лампа для спальни, а высокая серебряная свеча в подсвечнике, который не защищал от капель, стекавших по его бокам. Огонь в камине угасал; в комнате стало темно и мрачно; внезапно поднялся пронзительный ветер.
затем послышался лёгкий шорох листьев и веток, скользящих по траве, словно в странном танце без.
Жуткие шаги угрожали равновесию.
 Десмонд, уставший от путешествия и бдений, начал клевать носом и был готов уснуть.
Уже некоторое время он ощущал, как холодеет воздух, и начал подумывать о том, чтобы завершить беседу и в качестве наставника властно велеть мальчику отправиться в свою спальню, а не ждать его ухода в качестве гостя. Но Реджинальд внезапно
продолжил: «Хотел бы я согласиться с вами в том, что существует естественная
объяснение — если бы мы могли его найти. Я верю в его сверхъестественную природу настолько, что удивляюсь, как я набрался смелости пройти через холл, когда услышал твой зов. Я боялся, что, если ты заговоришь снова, мама проснётся. Я не знаю, как мне вернуться. Днём я ещё что-то из себя представляю, но ночью превращаюсь в настоящего младенца. И если ты не против, я просто заберусь к тебе с другой стороны кровати и останусь с тобой до утреннего колокола. О, большое тебе спасибо. Ты спасла мой рассудок, если не жизнь. А что, если — о, только предположим — я встречусь со старым
Прокрался по коридору — и он должен был... должен был... задуть свечу.




 ГЛАВА III
Завтрак за столом мало походил на обстановку дома с привидениями.
Когда Десмонд, к своему огорчению, немного опоздавший, открыл дверь, его окружили сияющие и улыбающиеся лица. Солнечный свет падал на растения в горшках,
которые стояли на проволочных подставках у двух окон напротив большого эркера.
Через него открывался вид на бескрайние сияющие просторы главной реки, отливающей золотом.
рябь, а вдалеке — линия нежного коричневато-серого цвета, обозначающая заросли тополя, окаймляющие дальние берега на фоне голубого неба.  Лесная охота на обоях, среди завитков и фантастических узоров, выглядела реалистично, когда солнечный свет и тень перемещались по ней сквозь колышущиеся ветви большого живого дуба, растущего неподалёку. В очаге горел огонь, и казалось, что он разведен скорее для радостного веселья, чем для того, чтобы согреть в этот мягкий день южной зимы. Старый Джоэл, дворецкий, держал на серебряном подносе
большая низкая корзина со спелым инжиром и яркими оранжерейными цветами, пока
Миссис Фоури читала записку, которую принесли вместе с фруктами. Она остановилась на мгновение
и подняла глаза, когда вошел преподаватель.

“Доброе утро, мистер Десмонд. Надеюсь, вы хорошо отдохнули”. Затем, пошуршав
письмом, она прочитала вслух: “Поздравляю с датой’ — что за
озорная дата, дядя Кларенс?— 5 декабря? — Небеса и земля! Жестокая женщина! Она напоминает мне о моём дне рождения. Она отбросила записку в сторону с притворным отчаянием. — Позволь мне дать тебе немного
кофе, мистер Десмонд, — я смогу проглотить свое унижение позже, — или вы будете
шоколад?”

Как она сидела во главе стола, перемещая кусочки большие
старомодный серебряный сервиз, которые блестели с польскими, но показал
вот тут и появляется углубление, которое говорило рукоприкладства склонность
лет ежедневного использования, свет из нескольких окон был полностью на ее
лицо. Цвет ее лица больше, чем когда-либо, напоминал белую розу.
Мягкость и деликатность, проявленные таким образом. Её изящная длинная шея была видна благодаря вырезу накидки, прикрывавшей простую белую блузку из батиста, рукава которой
Платье доходило лишь до локтей её округлых рук с тонкими изящными пальчиками; юбка была из простого чёрного тюля в складку, а каштановые волосы были зачёсаны назад со лба. Ничто не могло быть более простым и домашним, но взгляд её глаз, когда она смотрела на него из-под длинных ресниц, слегка приподняв ровные брови, приводил Десмонда в замешательство. До этого он видел очаровательных женщин, но ни одна из них не могла сравниться с ней в красоте. Его разум привык к этой мысли, к традиции несравненной красоты, но не к этому
Близкие отношения. Позавтракать с Еленой Троянской, получить чашку шоколада из рук самой Дианы, ответить на простой вопрос и получить заверения в авторитетности от воплощения идеала, о котором во все времена пели поэты и писали художники, — это приводило в замешательство.
Если бы она сама лучше осознавала свои выдающиеся способности, если бы она
была более застенчивой, он мог бы лучше приспособиться к постоянному созерцанию её красоты.
Но у него было ощущение, что он сделал уникальное открытие,
что он увидел нечто неизведанное, незамеченное.

“ Я не вижу причин для огорчения; по-моему, это очень мило.
комплимент, мама. Реджинальд взял записку с некоторым беспокойством и
изучал ее с просветлевшим лицом.

“Комплимент! — напомнить о моем ужасном возрасте”.

“Ах, Гонория, вы не абсурд, дорогой мой,” мистер Stanlett протестовали, с
воздух беспокойства. “Тридцать четыре, еще молодая,—еще молоды, моя дорогая.”

“О, как вы упомянули об этом, дядя Кларенс? Дай мне забыть точно
количество! Я чувствую себя одной ногой в могиле! Я-жертва времени!”

Она подняла свои прекрасные глаза с притворным огорчением; затем,
Заметив серьёзный взгляд самого младшего мальчика, устремлённый на неё, она с сомнением, не понимая, в каком она настроении, пристально посмотрела на него.
Через мгновение она расплылась в улыбке, и он, успокоенный,
ответил ей беззаботным смешком, бесконечно очаровательным.

«Но мы поставим корзинку в центр стола, — продолжила она.
— Все, у кого хватит смелости, могут съесть по инжиру. Держу пари, их всего тридцать четыре».

Двое младших мальчиков склонились над столом, чтобы посчитать.

 «Всё верно, мама», — сказал Руфус, десятилетний мальчик, которому нравилось, когда его называли «малышом». «Всего тридцать четыре инжира».

“ Очень милый комплимент, мама, ” снова запротестовал Реджинальд. “Для меня
стороны, я обязан Миссис Kentopp, и мне стыдно, что я не
помню свидание”.

“О, хо! Держу пари, что так и было! - сказал Руфус с торжествующим кивком.

Миссис Фори отложила ложку и окинула взглядом серебряный сервиз.
Её взгляд был полон материнской любви и так украшал её гордую красоту, что казалось досадно, что лицо, на которое он был обращён, было таким круглым, веснушчатым, с игривыми морщинами и лукавым подмигиванием.


— Что у тебя для меня, Чабби? — спросила она. Её взгляд был ангельским.

— Вот увидишь, вот увидишь! Он широко улыбнулся.
Стоматолог поработал над этой улыбкой, удалив два зуба, и образовавшийся промежуток мешал выражению сыновней любви.


Двое других братьев, хоть и были явно смущены и просили пощады, смотрели на него с насмешливым презрением, с которым старший брат не может не мучить младшего. «Чаб, не будь таким болваном»,
Гораций сделал ему замечание. «Тебе должно быть стыдно дарить маме на день рождения какой-то хлам, который ты собрал в своей Европе
_башни_», — с ухмылкой, чтобы подчеркнуть насмешливое неправильное произношение, — «календарь за прошлый год или сигаретная пачка».

 «Это не старая европейская безделушка!» — заявил Чабби, и его круглые щёки больше не расплывались в улыбке. Его глаза были серьёзными и сверкали огнём — он сознательно занял оборонительную позицию. Он тяжело и глубоко дышал.

— О, конечно, — один из его шифоновых нарядов с Рю-де-ля-Пэ, — souvenir de Paree, — съязвил Реджинальд, язвительно рассмеявшись.

 — Нет, он совсем новый, — возразил Чаб.

 — Где ты его взял? — спросили двое других, не сговариваясь.

«Я купил его на свои деньги», — в его голосе слышалась гордость.


«Но где? — напыщенный капиталист!» — спросил Реджинальд, которому действительно было любопытно, ведь на плантации Грейт-Оукс, в сорока милях от любого города, который был бы больше деревушки или железнодорожной станции, было мало возможностей потратить деньги.


«А ты как думаешь?» — раздражённо. Затем, преисполненный гордости, он выпалил: «С торгового судна — вот откуда!»


Десмонд не мог понять, почему двое старших мальчиков переглянулись, а затем разразились безудержным смехом, покраснев от смущения.
лицо безжизненное, почти беспомощное. Даже мистер Стэнлетт весело рассмеялся.
Чаб переводил взгляд с одного на другого, жалобно опустив плечи.
«Шлюпка», пришвартованная у причала, не была похожа на обычные торговые суда, предлагающие провизию, товары и услуги в местах, удалённых от железных дорог и пакетботов.
Это было пародийное торговое судно, которое на самом деле было не более чем плотом, дрейфующим по течению, с маленькой хижиной, в которой жил владелец и из которой он продавал всякую всячину.
Товары — булавки, иголки, зачерствевшие конфеты, табак, виски, нюхательный табак, ленты, позолоченные украшения — всё, что могло удовлетворить потребности или порадовать вкус более скромных обитателей прибрежных районов или жителей глухих мест среди болот, по медленному течению которых его иногда сплавляли.

«О, о, мама, — _торговое судно_!» — воскликнул Реджинальд, едва обретя дар речи.

Но у Хораса не было слов.

«Это _и_ торговое судно!» — возразил Чуб. «В любом случае, у них много чего есть на продажу. Они ходят на вёслах и гребут вдоль болот и озёр, и они
Время от времени их буксирует пароход, и они поднимаются вверх по любой реке, которая им нравится. Затем они снова спускаются вниз. Они продают товары по всем рекам штата Миссисипи — так мне _сказали_.
— Значит, у них были средства, чтобы платить немалый налог за привилегию, — сухо заметил мистер Стэнлетт.

— А тебе не приходило в голову поинтересоваться этим вопросом, Чабби? — спросил
Реджинальд, всё ещё задыхаясь от смеха.

«Ха! Готов поспорить, что одно только слово «лицензия» заставило бы команду этого судна немедленно убраться!» — воскликнул мистер Стэнлетт с многозначительным видом.
— Кивните. — Этот «торговый корабль» исчезнет из виду в мгновение ока.

 — Но мы не имеем права принимать это как должное, дядя Кларенс, ” возразила миссис
Фоури. “Их торговля вдоль проток, болот и озер,
куда не заходят другие лодки, может быть значительной и достаточно совокупной, чтобы
оправдать взимание налога. В грязеходы в таких вне-в сторону места нет
другого способа купить товар”.

“Ах, хорошо,—пожалуй, так,—я не коллекционер. Мы будем милосердны и
надеяться на лучшее. И у них может быть какая-то льгота по налогу».

 Гордый Чуб, которого внезапно поставили на место, был готов расплакаться.

 Миссис Фори, не обращая внимания на насмешки, смотрела на него
сияя. «На твои деньги, Чабби, — на твои собственные маленькие деньги? — а ты всегда так стеснён в средствах, — ты, милый маленький транжира! И ты действительно вспомнил о моём дне рождения и потратил свои драгоценные монетки, чтобы отметить его! Где мой подарок? Не могу дождаться, когда увижу его! Я буду ценить его превыше всего, что у меня есть в этом мире. Я всегда буду дорожить им, потому что он бесценен, — подарок моего милого Чабби».

А потом выяснилось, что «милый Чабби», желая сделать сюрприз,
весь ужин сидел с подарком в бумажном пакете, лежавшем на его
колене под салфеткой. Его как будто успокоило то, что подарок больше не
смех, сопровождавший братские мучения. Он был слишком молод и наивен, чтобы понять, что это была лишь временная передышка, чтобы они могли лучше рассмотреть пышность представления. Их физическое состояние
могло бы встревожить того, кто не привык наблюдать за экстазом подросткового веселья.
Когда бумажный пакет раскрылся, внутри оказалось большое круглое деревянное яблоко,
сильно тонированное под цвета природы, верхняя часть которого
открывалась, обнажая набор игл, булавок, восковой свечи, медного напёрстка,
пробойника и наждака, замаскированного под реалистичную клубнику.

— Яблоко — о, вы, боги и мелкая рыбёшка! — воскликнул Гораций.

 — Яблоко — в подарок маме — о, моя пророческая душа! Разве я не говорил, что это должен быть сувенир из Парижа — для самой прекрасной? — воскликнул Реджинальд, содрогнувшись.

 — А, ха — очень хорошо — классическая аллюзия, — сказал мистер Стэнлетт с одобрением. Он с гордостью взглянул на наставника, словно привлекая его внимание к этому проявлению не по годам развитого ума.

 Миссис Фори молча изучала каждую деталь с нарочитой серьёзностью, в то время как двое старших сыновей переходили от одного приступа немого смеха к другому, считая этот эпизод слишком забавным, чтобы его описывать, и задыхаясь от смеха.
Чабби серьёзно и выжидающе посмотрел на неё.

«Без сомнения, очень полезная», — сказал мистер Стэнлетт, уловив серьёзность в её тоне. «Ценная — всегда под рукой — шкатулка для иголок».

Но когда миссис Фори подняла глаза, Десмонд не мог не заметить, как блестели они от непролитых слёз.

«Иди сюда, Чабби, — сказала она срывающимся голосом. — Мне не терпится тебя обнять!»

Он был крупным мальчиком для своих десяти лет и казался ещё крупнее, сидя на коленях у матери.
Она немного отодвинула свой стул от стола, и, пока он восседал на нём, окружённый заботой, которой не удостаивались его сверстники, в её сердце шевельнулась ревность
Они прекратили свои приступы смеха.

«Ты не притронулась к своей тарелке, мама», — сказал один из них. «Я слышал о людях, которые живут на хлебе, сыре и поцелуях, но никогда раньше не видел, как это происходит. Милый Чаб, какой чудесный завтрак!»

«Вы двое, прекратите называть Руфуса Чабом», — возразил мистер.
Стэнлетт.

— Да, — сказал Чуб, ёрзая на коленях у матери и поворачиваясь лицом к гостям, сидящим за серебряным сервизом. — Я чувствую себя рыбой — голавль и ельц всегда упоминаются вместе.

 — Чуб — первоклассное блюдо в меню; подай его, мама, — предложил Хорас.

— Я сам спущусь, — сказал Чуб, в последний раз раздражённо обняв и поцеловав её.


 — И — какое совпадение! — как раз подают вафли, — съязвил Гораций.

 — А теперь, — сказал Чуб, снова заняв своё место за столом и чувствуя себя прекрасно и в центре внимания, — я предлагаю устроить праздник в честь дня рождения мамы.

Десмонд совершенно не привык к тому, что его игнорируют, обходят стороной и не принимают всерьёз. Он понимал, что не может рассчитывать на что-то большее в семейной жизни, к которой он не имел никакого отношения; тем не менее он испытывал всё то беспокойство, которое возникает из-за ложного положения и нового опыта. Он
С тех пор как он вошёл в комнату, он едва ли произнёс хоть слово. Он не мог
ожидать, что в этом семейном кругу к нему будут относиться с особым вниманием, и смирился с тем, что ему придётся завтракать вместе с ними, но не с ними, как бы любезно он ни вёл себя. Однако последнее замечание Чаба задело его за живое, и он заговорил без приглашения и по существу: «И я предлагаю не устраивать праздник».

Чаб поднял глаза, в которых читались одновременно печаль и возмущение. «О, почему?» — сказал он.
Эта фраза чаще всего используется в качестве возражения.
«Все американские юноши в возрасте до двадцати лет должны изучать английский язык» — с этими словами Десмонд решил, что никогда не ответит на эту мольбу. Наступила неловкая тишина.

 Хорас внезапно ответил за него. «Потому что, Чаб, мы должны пройти классификацию. Мистер Десмонд может ожидать, что ты будешь читать на греческом, если он зачислит тебя без экзаменов, понимаешь?»

«Не смотри так уныло, Чабби», — сказала миссис Фори с ласковой интонацией.
Десмонд понимал, что, если бы он не поддерживал свой авторитет, желанный отпуск был бы ему предоставлен без лишних слов.
еще одно мгновение размышления. “Мистер Десмонд не такой уж и людоед”.

Чабби покачал головой, печально констатируя опыт и
прогноз. “Все наставники одинаковы, когда дело доходит до восхищения”.

Несмотря на свою пристрастность, миссис Фоури, очевидно, сочла это невежливым.
Она поспешила на помощь. “И нам нужно еще все подготовить"
организовать; это, должно быть, напряженный день ”. Затем, явно всё ещё надеясь на освобождение Чабби, потому что его умоляющий взгляд был очень трогательным, он сказал:
«Но, может быть, лучше начать завтра?  Думаю, так будет лучше»
хорошо бы вам немного осмотреться, прежде чем идти на работу, мистер
Десмонд, — ознакомиться с окружающей обстановкой.” Она закончила с
нарастающей интонацией, которая требовала ответа, и ее очевидная предвзятость, казалось бы,
диктовала его значение. Это было коротко, сжато.

“ Пустая трата времени ничего не дает, миссис Фоури, ” сказал он.
“ и многое теряется из-за плохого прецедента.

Она поднималась из-за стола. — Тогда мы сразу же приступим к выбору
классной комнаты, — сказала она, выходя из столовой впереди
остальных. На пересечении коридора с главным залом она
Он остановился; здесь была внешняя дверь, которая вела на широкую веранду.
Сквозь деревья виднелась сверкающая Миссисипи.  Эта веранда огибала переднюю часть дома и проходила через неё, отделяя главное здание от двух флигелей. В какой-то момент эта воздушная конструкция расширилась, и пол превратился в круглое пространство без крыши, построенное вокруг огромного живого дуба, который образовал над ним плотный навес из вечнозелёных ветвей и опутал его свисающими тенистыми ветвями. Балюстрада веранды была
В беседке стояла круглая скамья, и трудно было представить себе более привлекательную беседку.

«Из неё получилась бы отличная классная комната», — предположил Чаб, и Десмонд с раздражением заметил, что миссис Фори, похоже, действительно так считает.

«Чем меньше будет отвлекающих факторов, тем лучше», — быстро сказал он.

— Проплывающий пароход — или пробежавшая белка — выведут Чаба из игры на весь день, я полагаю, — неохотно согласилась она.

 — Мы могли бы зайти, если бы пошёл дождь, — настаивал Чаб.

 — Мы могли бы, если бы у нас было достаточно здравого смысла, — сказал Гораций. — Я всегда
Он понимал, что нужно обладать здравым смыслом, чтобы знать, что нужно делать, чтобы не промокнуть под дождём.


 Десмонд всё больше интересовался своим нежеланным призванием, следуя за миссис Фори в главный зал.
 Он опасался, что какая-нибудь детская шалость его учеников и снисходительность их матери поставят под угрозу его миссию и он лишится своего призвания, когда оно стало для него единственным источником дохода. Он критически оглядел помещение,
обращая внимание на детали, которые могли бы ускользнуть от его
беглого, незаинтересованного взгляда. В доме почти не было никаких
о долгих странствиях его обитателей по чужим землям. На стенах висело несколько хороших картин, но их рамы были старыми, потускневшими и в некоторых местах повреждёнными, и он подумал, что это, должно быть, трофеи из путешествий предыдущих поколений. Другие полотна были посвящены
семейным портретам. Некоторые из них, очевидно, были написаны
выдающимися художниками, а другие были спасены от обвинения в
небрежности лишь лёгкостью и свободой, с которой было передано
сходство, а искусство было подчинено реалистичному изображению.
Часы, вазы были дорогими и свидетельствовали о том, что на них были потрачены деньги, но они явно были собраны в разное время разными владельцами.
Не было ни системы коллекционирования, ни интереса к коллекционированию.
Он догадался, что миссис Фори слишком мало заботилась о жизни в особняке на ненавистной ей плантации, чтобы тратить время, мысли или деньги на его украшение. Поэтому вместо роскошных восточных ковров и полированных полов
использовались старые бархатные ковры хорошего качества,
которые, казалось, были вечными и покрывали каждый сантиметр деревянного пола; старый атлас
Окна, как и в былые времена, были задрапированы дамасковыми шторами с кружевом под ними.
Мебель из резного палисандра и особенно из массивного красного дерева
выглядела лучше на фоне современного увлечения древними реликвиями,
но её владелец ценил её не за модность. Нигде не было такого музейного
эффекта, как в доме путешествующего владельца. Если не считать случайного упоминания, никто и представить себе не мог, что кто-то из домочадцев бывал в Японии, путешествовал на верблюдах по отдалённым пустыням или плавал по Нилу и Гангу. Это было давно
Дом, явно соответствующий своему местоположению, в богатой, роскошной сельской местности, изобилующей
намеками на благопристойные традиции прошлого; и можно было бы
подумать, что миссис Фори неблагодарна за то, что так неохотно приезжает сюда и так стремится поскорее уехать.  Сыновья, очевидно, утратили всякое чувство предпочтения, став маленькими гражданами мира.  Дом был там, где они были вместе с матерью;
и не имело бы значения, будь это в Риме, или при свете полуночного солнца, или на берегах великой Миссисипи.

 Десмонд чувствовал себя немного не в своей тарелке в столь чуждой обстановке
в мир литературы, искусства, общественных интересов, интеллектуальной деятельности, пока не попал в библиотеку. Сам того не осознавая, он глубоко вздохнул с облегчением. На каждой полке он видел знакомые лица. Он был рад
увидеть, что книги старые и, очевидно, давно не открывались. На них
были следы заботливого отношения предыдущего владельца. Все они были под стеклом, на встроенных в стены полках.
Внизу, на высоте трёх футов от пола, располагались массивные двери,
за которыми, несомненно, находились сокровища в виде старых подшивок газет.
брошюры, журналы. Всё это было собрано старшими членами семьи Фори и мало интересовало нынешнее поколение. Два больших глобуса, один земной, другой небесный, могли дать опытным молодым путешественникам того времени лишь информацию о том, как мало было известно о мире во времена создания этих микрокосмов.

Там был большой камин, сейчас не использовавшийся, так как комната была не занята, с обычными блестящими медными кочергой и щипцами. В высокие окна с восточной стороны лился солнечный свет; с другой стороны — для квартиры
Он находился в одном из флигелей, отделённых от главного здания верандой.
Сквозь кроны гигантских деревьев открывался вид на большую насыпь дамбы на переднем плане, на великолепный изгиб Миссисипи на среднем плане и на далёкую-далёкую линию лесов на горизонте, сливающуюся с голубым небом. Окна были задрапированы лишь старинными ламбрекенами, короткими и тёмно-синими, а под ними висели жалюзи, которые называются «венецианскими».
Тяжёлый письменный стол из красного дерева с бесчисленными ячейками для бумаг и широкий
Письменный стол, обтянутый кожей цвета виноградного сока, выглядел заманчиво и по-учёному. В центре комнаты стоял длинный стол с выдвижными ящиками, а по обеим сторонам кто-то предусмотрительно расставил высокие и жёсткие стулья, на которых было удобно писать или читать.

«Кажется, это место для нас. Вы могли бы освободить эту комнату?»

 — спросил Десмонд, тем не менее чувствуя уверенность в своих словах.
Она замялась. Хотя Грейт-Оукс мало заботил её, несоответствие
поразило её. Это была действительно прекрасная комната для занятий учеников и педагогов, и, возможно, всё, чему когда-либо научится Чаб, будет
не стоит тех усилий, которых потребуют его приобретения здесь.

 «Но почему бы и нет?» — спросила она в ответ. «Конечно, в гостиных достаточно места для такого небольшого общества, как наше».

 «И мы будем придерживаться определённого распорядка; комната может быть в распоряжении семьи по вечерам»; он скорее настаивал на своём. «Библиотека находится
отдельно от остальной части здания и менее подвержена помехам,
там не слышно того, что может происходить в доме; все книги под рукой; атмосфера располагает к размышлениям».

«Тогда, конечно», — согласилась она.

Но позже, когда она рассказала об этом решении своему дяде, он выглядел
расстроенным, и она уже пожалела, что согласилась.

«Он выбрал библиотеку в качестве классной комнаты!» — воскликнул мистер Стэнлетт.
«Что ж, он _действительно_ сдержанный!»

«Когда он увидел книги, на его лице впервые за долгое время отразилась хоть какая-то эмоция, которую, как мне кажется, он способен испытывать», — сказала она. «Я хочу, чтобы он был доволен в Грейт-Оукс — если кто-то вообще может быть доволен в болотах Миссисипи».
«Какое впечатление он производит на вас?» — заботливо спросил мистер.
Стэнлетт.

«Я думаю, что он — айсберг; он понижает температуру всякий раз, когда появляется».
подходы».

 Но ценность библиотеки как образовательного учреждения проявилась не сразу, и Десмонду, который никогда не преподавал, было суждено
обнаружить, что для успеха требуется гораздо больше, чем просто оборудование для обучения. Острота утраты дорогих его сердцу амбиций,
его чуткое понимание того, что он опустился до неподходящего, второстепенного
положения в глазах всего мира, щемящее чувство личной
изоляции, своего рода унижения, как у нежеланного, игнорируемого,
но всё же необходимого лишнего человека в семейном кругу, настолько обособленном, что
чтобы его присутствие всегда ощущалось, — он считал эти проявления своей бедности достаточным препятствием на пути к удовлетворению настоящим и надежде на будущее. Возможно, поначалу он был бы ещё больше обескуражен,
если бы понял, что образование — это совместная деятельность, и восприимчивость ученика так же важна, как и вклад преподавателя. Он сам был так увлечён получением знаний, так серьёзен, так проницателен, его разум как бы непроизвольно усваивал всю ту чепуху, которую преподавали на курсах, что он не
Он с готовностью воспринял идею о другой точке зрения. Он совершенно не осознавал, какой роскошью является умственное бездействие, атрофия производственных мышц, отсутствие амбиций, пассивное довольство наименьшими достижениями, совместимыми с наименьшими усилиями. Он не давал своим наставникам повода стремиться пробудить в нём стремление к достижению наилучших результатов, и он даже не бросал беглого взгляда на их труды, пока они гнали свои не желающие учиться и слоняющиеся без дела стада по пыльным дорогам к знаниям, стремясь к тому, чтобы
довольствовались тем прогрессом, которого удавалось добиться от своих подопечных.


Даже на этапе подготовки к занятиям в большой роскошной комнате возникали разногласия.
 В очаге разгорелся огонь, за столом были распределены места, коробка с учебниками была распакована, а канцелярские принадлежности разложены по соответствующим ящикам. Радость Чаба по поводу
приобретения перьевой ручки пришлось умерить, а его просьбу
начать свои академические труды с эксперимента по письму
была отвергнута.

 «Ты здесь не для того, чтобы делать, что хочешь, а для того, чтобы делать то, что лучше для тебя», — сказал учитель.
— сказал наконец Десмонд, и Чаб швырнул ручку на стол с выражением полного неприятия и угрюмым недовольством на лице.

Какое-то время Гораций, одержимый ребяческой манией что-то вертеть в руках,
непременно поворачивался в кресле и беспокойным пальцем снова и
снова крутил стоявший рядом земной шар, разглядывая не его
нанесённую на карту поверхность, а просто его приятное сходство с
большим мячом и его удовлетворительную устойчивость, при которой
такое лёгкое прикосновение могло вызвать вращение Земли. Дважды
Десмонд вежливо просил его прекратить.
Хорас на какое-то время застыл, но вскоре его беспечное настроение улетучилось.
Он вспомнил о приказе, мир снова закружился вокруг него, и в своём ленивом сознании он с трудом осознавал, что сам отдал этот приказ.

 Десмонд колебался. Он мгновение смотрел на забывчивого Хораса, а затем сказал:
«Надеюсь, тебе нравится изучать географию. Если
ты снова перевернёшь этот глобус, то сможешь нанести на него все страны и
все водоёмы, работая после уроков, пока остальные гуляют, и в итоге практически завладеешь Землёй и её границами
его. Ты довольно эксперт-картограф?”

Гораций, поражен и оскорблен, выросла круглоглазая и красный. “Мама не будет
разрешение на это”, - сказал он натянуто.

“Посмотрим. Это _my_ классная комната, и то, что я здесь говорю, идет!”

“Теперь, Гораций, я надеюсь, ты понял!” Реджинальд воскликнул в
упрек.

Гораций стоял неподвижно, колеблясь и сомневаясь. Затем он резко
отвернулся от соблазнов этого мира и присоединился к молчащему и надувшему губы Чабу,
который пристально разглядывал синюю кожаную обложку, инкрустированную в стол и местами испачканную чернилами древних писцов.

У самого Десмонда были свои развлечения. Его заинтересовала старая
песочница, полная металлических опилок, которую раньше использовали вместо промокашек, чтобы
высушивать чернила на странице. Он был удивлен, когда бронзовый бюст на столе
показал чернильницу, поскольку шлем с головы Паллады был
поднят, —в нем была серия чернильниц для разных оттенков, и
его застывшее и безрадостное лицо расслабилось, когда он снова наполнил их. “Это причудливый
фантазии,—это чернильный прибор”, - сказал он.

Тогда ему нужно поторопиться, чтобы помешать Реджинальду бросить в огонь связку тщательно сделанных перьевых ручек былых времён.
Он достал его из маленького ящичка, которым явно давно не пользовались и который имел свойство заедать. Там же лежали вафли для запечатывания писем и брусок сургуча.

 Десмонд попытался перейти к более приятной теме, чем та, что до сих пор сопровождала утренние события. Он воспринял эти реликвии прошлого как намёк. Он сказал, что им должно быть особенно приятно работать здесь, где их соотечественники читали, писали и обдумывали проблемы своего времени; и что это их дом в
В истинном смысле это единство разума, сердца и усилий. Они должны испытывать
чувство благоговения перед чернильницей, песочницей и пучком перьев —
этими символами умственной деятельности их предков, освящёнными их
использованием. А жёсткий, незамеченный, забытый ящик стола, в котором
были найдены эти письменные принадлежности, мог бы заставить их
подумать о том, что вчерашний день всегда оставляет след в сегодняшнем,
и обратить внимание на то, что это не напрасное сожаление и не пустая трата времени.

Они слушали в полной тишине, никак не реагируя. Десмонд, в некоторой степени
Он был ошеломлён, ведь он собирался поговорить со своими учениками, чтобы сформировать их мышление, привить им привычку выражать свои мысли, направить их взгляды и дать им ценностные ориентиры, чтобы они незаметно совершенствовались даже в свободное время. Он почувствовал, что готов вернуться к строкам и правилам из учебника. «Пусть они тогда учат только то, что им положено», — сказал он, разочарованный первым экспериментом.

Но даже несмотря на это, его ожидания были так внезапно разрушены, что он почувствовал себя беспомощным — неспособным достичь того уровня осознанности, который
делает его движущей силой. Слова все были неэффективными, аргумент брошен
прочь. Уже он начинал соображать, что он может научить напрасными, если они
не будет, а значит не мог узнать. У него упало сердце, когда
он заметил выражение унылой неприязни, даже отчаяния, с которым
Реджинальд перелистывал "Греческий ридер".

“Какая польза классики, Мистер Десмонд?” он спросил тоном
тоскливый протест. «Никто больше не говорит на этих языках. Почему, когда я был в Греции прошлой зимой, даже я видел, что то, чему я научился,
Древнегреческий язык был далёк от современного греческого. И в Риме я говорил по-итальянски, а не по-латыни. Что касается греческой литературы, то у нас есть лучшие переводы — лучше, чем те, что я когда-либо сделаю. Какой джентльмен станет читать Еврипида в оригинале? Честно говоря, мистер Десмонд, какую пользу вам принёс греческий?

Это был действительно удар ниже пояса — контраст между его великолепным и всесторонним интеллектуальным вооружением и сферой его применения.

 «Это дало мне прекрасную возможность обучать вас».

 Несколько мгновений в группе царила гробовая тишина.
за столом. Двое угрюмых подростков, уловивших скорее тон ответа, чем его смысл, подняли опущенные глаза и в немом изумлении переглянулись. Реджинальд
продолжал вяло перелистывать книгу, но его лицо залилось румянцем,
который добрался до корней его каштановых волос.
Наконец он сказал с таким видом, словно осмелился на предположение: «Это должен быть язык, особенно богатый сатирой; он должен развивать способность к сарказму, во всяком случае».

 Работа наконец началась и, возможно, продвигалась так же
удовлетворительно, как если бы между ними было более дружеское взаимопонимание.
Каждая из сторон была осторожна, не доверяя другой, и поэтому
эксперименты не приветствовались. В Реджинальде было много от настоящего джентльмена; он не любил причинять другим ненужные неудобства или досаждать им, и, если бы у него не было других причин, он бы постарался обуздать свою рассеянность, к которой он так не привык. Но у него также была достойная гордость. Без возможности подготовиться к экзамену недостатки
Его беспорядочное обучение и неравномерное развитие незрелого ума не оставляли сомнений. Однако это свидетельствовало о том, каким солидным интеллектуальным потенциалом он обладал. Пока он мучился над вопросами и напрягал все свои способности, чтобы не опозориться, Десмонд чувствовал некоторое воодушевление. Здесь был хороший материал, если его можно было отделить от клубка ребяческого легкомыслия, поверхностных наблюдений, ложных стандартов и полного отсутствия привычки к применению.

Два других варианта были не такими привлекательными, и Десмонд был с ними не согласен
сочувствие и меньше терпения. Гораций, всё ещё кипя от гнева из-за географической угрозы, просто выжидал и
примирялся со своим тираном до тех пор, пока окончание дневного заседания не позволит ему рассказать о своих бедах матери, которая, он не сомневался,
незамедлительно отомстит за него. Но Чуб капитулировал. Он
применил тактику умиротворения. Время от времени он вставал со своего места, подходил
к Десмонду и стоял рядом с его креслом, положив пухлую руку на его
плечо, и осторожно объяснял, что на самом деле не может надеяться на то, что ему удастся
дроби, потому что они оказывали своеобразное воздействие на его голову. Он подумал, что
было бы гораздо лучше пересмотреть деление в длину, пока его здоровье полностью не поправится
он был отличным игроком в делении в длину. Он хотел бы показать
Мистеру Десмонду, на что он способен; он мог покрыть доску цифрами, чтобы
победить группу. И не мог бы мистер Десмонд заставить этих двух мальчиков перестать смеяться
над ним и согласиться, что он может вообще пропустить дроби. Он слышал, как люди говорили, что дроби бесполезны, — честное слово, слышал.


«Осмелюсь предположить, что это говорили такие же мелкие людишки, как ты сам», — парировал Десмонд.

Пухл всегда был так разочарован и удивлен, когда его отправляли обратно на свое место
его бесплодное поручение - склонить круглую голову над целым числом
над дразнящими дробями на грифельной доске, которые так охотно изобиловали
возродившаяся надежда, когда он снова вышел со своей пухлой лапой, чтобы его положили
убедительно на руку Десмонда, когда он стоял у кресла учителя,
продвигая свои просвещенные взгляды, — все из которых имели тенденцию исключать учебу
из схемы вещей в особняке Грейт-Оукс, — что стало
совершенно очевидно, что с этим учеником труднее всего бороться и
к чьим странностям Десмонд был бы наименее терпим.
В представлении Десмонда учёба была очень важным и благородным занятием,
несмотря на причины, по которым он в последнее время стал преуменьшать её
мирскую пользу. Именно об этом миссис Фори высказалась в тот вечер за
ужином, когда все они собрались за столом.

— Судя по рассказу детей, мистер Десмонд, вы все сегодня изрядно потрудились. И это именно то, чего я хочу, — чтобы вы сохраняли свой авторитет, — она бросила на него свой прекрасный взгляд.
Она пристально посмотрела на каждое из юных лиц, освещённых свечами, и сказала:
— И что они должны приложить все усилия, чтобы исполнить свой долг.

Казалось, они приняли этот указ как закон, в соответствии со своими представлениями о долге: Реджинальд — с мужественной невозмутимостью, Гораций — с покорностью судьбе, а маленький Чаб — с таким отчаянием, беспомощностью и усталостью от мира, что миссис Фори не смогла удержаться и протянула свой длинный веер, чтобы игриво коснуться его пушистым кончиком под подбородком, вызвать у него ямочки на щеках и снова заставить его улыбнуться.




 ГЛАВА IV
Неповиновение юных студентов Грейт-Оукса, к счастью, прекратилось,
но их проблемы с успеваемостью остались. Это обещало
Десмонду пищу для размышлений на неопределённый срок и побудило его
прибегнуть к хитроумным уловкам, чтобы добиться от молодых
учёных наилучших результатов. Какое-то время успех висел в воздухе.
Иногда казалось невозможным отучить их от праздности и привлечь
внимание этих неугомонных умов. Ему не нравилось зрелище уязвлённой гордости, но героическое поведение...
Откровенная насмешка возымела самый благоприятный эффект.

 «Этот парень прошёл через Суэцкий канал, видел Асуанскую плотину, канал Со, акведук Сеговия, канал Ганга, акведук Солани и имеет о принципах гидравлики не больше представления, чем мул, которого везли в товарном вагоне, имеет о движущей силе парового двигателя! Вы не заметили? — Мул тоже не заметил».

На следующий день Реджинальд блестяще справился с таким элементарным заданием, как описание шлюзов, плотин и т. д. в учебнике по натурфилософии.
Дезмонд с оттенком самобичевания позвал его в тот вечер после ужина в библиотеку и стал развлекать историями из студенческой жизни, подробностями дедовщины, соревнований, спортивных состязаний, которые теперь вызывали у него лишь горькие воспоминания, хотя, вероятно, пришлись бы по душе будущему студенту. Один или два раза после этого Реджинальд заходил к нему снова,
с горящими и полными надежды глазами; но у наставника не было под рукой
никаких жестоких поступков, за которые нужно было бы искупить вину, и он сам был угрюм и печален и не собирался никого мучить
Он предался воспоминаниям о более счастливых днях. Он нашёл утешение в книге, а Реджинальд, быстро уловивший его настроение, сел по другую сторону стола с книгой в руках, хотя его внимание то и дело переключалось на чёрные стёкла окон, за которыми он видел луну в небе и яркое, разбитое вдребезги светило внизу, которое, как он знал, было отражением луны в реке Миссисипи. Одно лишь прикосновение к книге Десмонд считал благотворным, поэтому он не упрекнул Реджинальда за невнимательность.

По правде говоря, Десмонд чувствовал, что ему нужно проводить вечера в одиночестве. Днём он так усердно работал с трудным и неподатливым материалом, что, скорее всего, забывал о своих разочарованиях, о своей извращённой судьбе, о своих многочисленных конфликтах с Фортуной. Но и оставшись один, он продолжал приводить их в порядок,
перебирать тщетные способы и средства для ответного удара,
с горечью размышлять о людях, которые сделали невозможным решение финансовых проблем, и о тех, кто наживался, прижимая его к стенке.  Он решил, что отомстит им; он им заплатит
Однажды они отплатят ему той же монетой — однажды, — и он вдруг почувствует укол собственной едкой насмешки, горько рассмеётся и спросит у своей полной беспомощности, как такое могло случиться. Хотя с тех пор, как его отец умер в критический момент для крупного бизнеса, который потерпел крах, прошло чуть больше года, уже было доказано, что, если бы он был жив, бизнес добился бы значительного успеха. Более того, в тех руках, в которые он попал, он более чем оправдывал доверие своих
проектор. Десмонд, который не мог оставить себе ни одной акции из-за нехватки средств, с сожалением размышлял о суммах, потраченных на завершение учёбы в соответствии с указаниями отца, до того как было точно установлено состояние покойного, и о том, как эти средства можно было бы использовать в более практичных целях. Он часто был слишком подавлен, слишком рассеян, слишком раздражён из-за неудовлетворительных результатов своего труда за день, чтобы читать. Но книга в руках защищала его от вмешательства семьи в его личную жизнь.
Они исключили его из своей светской жизни. Один или два раза его посылали вечером присоединиться к игре в карты с мистером Стэнлеттом, миссис Фори и Реджинальдом.
Но потом, когда он увидел, как фигура мальчика появилась на веранде и тихо скользнула прочь от окна библиотеки, он был рад, что сообщение о том, что он занят книгами и бумагами, защитило его от этого раздражающего вмешательства. Его досуг не был приятным времяпрепровождением из-за горьких воспоминаний, но это было его личное время, которое он мог провести наедине с собой. И если он стал невесёлым человеком, то только потому, что
не заключайте договор с новой личностью. Иногда ему в голову приходила внезапная мысль, абстрактная мысль, такая же непрошеная, такая же неожиданная и такая же благая, как визит ангела, и он начинал писать. Свет в окнах библиотеки горел так долго, ночь за ночью, так непрерывно, что лоцманы речных судов стали считать, что этот мерцающий огонёк среди ночных ориентиров указывает на особняк Грейт-Оукс.

Вскоре Десмонд перестал обращать внимание на другие интересы, кроме своих педагогических обязанностей. Он несколько раз отговаривался, когда к нему приходили гости,
Разумеется, к нему пришли ужинать незнакомые люди. Он что-то писал, как однажды по секрету сообщил миссис Фори; затем его задело то, с какой готовностью она извинилась за его присутствие за столом, а также то, с какой быстротой и ловкостью расторопный официант подал ему ужин в одиночестве в библиотеке. В тот вечер он совсем не писал. Он выкуривал трубку за трубкой, набивая их своим крепким табаком, вместо того чтобы курить табак мистера
К ужину подали изысканные сигары от Стэнлетта, хотя он и ценил их за то, что они «ломают стереотипы», как сейчас, так и в прошлом.
был звёздным «полузащитником» в команде «Одиннадцать». Он много и долго размышлял
над горькими проблемами, связанными с различными степенями нужды и горя,
выражающимися в абсолютной и относительной бедности, а также о том, в чём
заключается настоящее богатство, и о том, не являются ли богатые, как это ни парадоксально, бедными,
и о том, являются ли бедные... но он чувствовал, что обратное утверждение
доказать сложнее, что бедных никогда не следует считать богатыми.

Зима подходила к концу, и течение времени отмечалось лишь
постепенное развитие у учащихся представлений о приблизительной симметрии;
медленное распускание почек на деревьях в роще, которая была излюбленным местом оленей лет пятьдесят назад, до того, как бурные воды реки унесли то, что раньше называлось «Пристанью Фори»,
площадью около тысячи акров, в результате чего особняк оказался
на берегу реки, в полумиле от дамбы,
действительно, добавление страницы за страницей к записи о мысли,
которая пришла ему в голову в полуночной тишине заброшенной библиотеки, — когда
внезапно произошел один из тех инцидентов, в которых он сыграл важную
роль, которые были звеньями в цепи событий, сковывающих жизни и
состояние всех в доме и многих за его пределами. Это первое из них
значительное событие произошло самым простым способом, его важность
в то время никто не осознавал.

Было утро, и в библиотеке его ученики сидели за книгами, когда
раздался внезапный стук в дверь. Десмонд повернулся, нахмурившись, и посмотрел через плечо.  В ответ на его зов вошёл лакей.
Его лицо сияло от сдержанного восторга. Он протянул
Однако официально передаю вам привет от миссис Фори, которая будет рада видеть мистера Десмонда и его учеников в гостиной, поскольку полковник и миссис Кентхопп уже прибыли.

 Чабби вскочил с криком. Трудно сказать, кого бы он не встретил с таким же энтузиазмом, лишь бы тот спас его от ужасных уроков.

 Десмонд строго отчитал его, а молодой слуга смотрел на происходящее с изумлением.

— Скажите миссис Фори, что мистер Десмонд и его ученики просят их извинить, так как уроки ещё не закончились.


Невозможно описать выражение возмущения на её лице.
Лакей выслушал это сообщение и, чтобы подчеркнуть своё мнение о нём, закрыл дверь так медленно, что Десмонд едва сдержался, чтобы не пнуть её.

 Чаб, едва сдерживая слёзы, яростно возражал: его мать послала за ним, а ему не разрешают идти. В этот момент раздался второй стук в дверь, и на лице лакея отразилась перемена в настроении, если не в чувствах. Миссис Фори попросила у мистера Десмонда прощения за то, что прервала его.
Она была бы рада, если бы мистер Десмонд сократил время, проведённое в кабинете
Он опоздал на десять минут, чтобы встретить полковника и миссис Кентхопп в гостиной перед обедом.


— Привет, Боб, они останутся на обед? — весело крикнул Чаб. — Дети пришли?


На лице Боба застыла одобрительная ухмылка.

 — Садись, Руфус, — резко сказал Десмонд. — Ты, должно быть, хочешь сыграть несколько дополнительных ролей в качестве искупления. Затем, обращаясь к Бобу: «Закрой — эту — дверь!»

 Когда Десмонд подошёл к гостиной перед обедом, оттуда доносились громкие разговоры и смех. Казалось невероятным, что столь немногочисленная компания могла поддерживать такой оживлённый разговор, но миссис
Кентроп была само воплощение живости. Ей было около тридцати восьми лет, она была среднего роста, но очень хрупкая. Сначала она показалась ему несколько измождённой, но вскоре он понял, что это из-за краски для волос, которая усиливала естественный оттенок её светлых волос до золотистого, а для такого оттенка требовалась особая свежесть лица. Это пренебрежительное замечание было забыто, когда она рассмеялась.
На её щеках появился и исчез румянец, а светло-голубые глаза заблестели.  Она была красиво одета в платье из пастельно-голубой ткани, тяжёлой
заплетенный в косу, со шляпкой того же оттенка, отделанной грудкой золотого фазана
. На руке у нее были длинные коричневые перчатки, такие маленькие и мягкие,
что Десмонду показалось, что пальцы у нее бескостные, потому что, несмотря на ее
снисходительный вид, она сердечно пожала ему руку на южный манер
в неформальных случаях.

“Вы не дали нам возможность приветствовать вас ранее до этого
погруженный во мрак регион, Мистер Десмонд”, - сказала она, всегда смеется. “Страдание любит
компании!”

Её муж был высоким, дородным, светловолосым и румяным, с круглым лицом.
карие глаза, тёмные волосы и чисто выбритое квадратное лицо. Он был одет в строгом соответствии с новейшими тенденциями в области мужской одежды, и это чопорное впечатление странным образом контрастировало с его
необыкновенно открытыми и добродушными манерами и звонким,
искренним голосом. Он пересёк комнату и самым сердечным образом
пожал незнакомцу руку. Но Десмонд заметил, что взгляд полковника Кентоппа был очень проницательным, изучающим и деловым.
Он совершенно не соответствовал весёлым, бессистемным манерам и радостному тону полковника.  Десмонд почувствовал
что в нём было что-то неожиданное и что он по какой-то причине совсем не был похож на того, кого ожидал увидеть полковник Кентхопп.
Миссис Кентхопп тоже через мгновение повернулась и серьёзно посмотрела на него через лорнет с золотой ручкой, пока он отвечал на любезности, обращённые к нему её мужем. Что касается вновь прибывших, Десмонд сделал свои собственные поверхностные выводы, почти машинально, потому что они его нисколько не интересовали. Ему казалось, что полковник Кентроп больше ценит свою дружелюбность и популярность и даже склонен к
Было очевидно, что двое его детей, девочка и мальчик, любили его больше, чем свою мать. Они то и дело забегали с веранды, где носились и играли с Чабби, чтобы сообщить ему какую-нибудь детскую новость, какое-нибудь важное для них событие, например, что они покормили попугая или что у Чабби появился шетландский пони. Они висли на нём, по одному с каждой стороны, прижимаясь щеками к его волосам и обнимая его за шею. Их мать, которой они пренебрегали, казалось, ничуть не смущалась тем, что они отдалились от неё.
Она беззаботно болтала с миссис Фори и мистером
Стэнлетт — особенно старому джентльмену, с которым миссис Кентроп обменивалась многочисленными комплиментами и вела весьма оживлённый флирт.

За обеденным столом Десмонд чувствовал себя не в своей тарелке.
Все они были старыми друзьями и могли обсуждать множество тем, в которых он ничего не смыслил.
Но полковник Кентхопп, с его врождённым дружелюбием, упорно вытягивал его из неловкого положения, заставляя говорить.
Он снова и снова обращался непосредственно к Десмонду и не позволял миссис Кентхопп игнорировать его, которая, казалось, была настроена покрасоваться.
Она снисходительно относилась к нему, а теперь отвернулась от него, хотя и не перестала улыбаться.
Она устремила на него удивлённый, задумчивый взгляд, который на мгновение
застыл на её сияющем, смеющемся лице. Десмонд не мог себе представить, в чём он не оправдал их ожиданий, и ему было всё равно.
Хотя он и ответил на приветствие полковника Кентоппа в подобающей манере, он не пожалел, когда трапеза, которая затянулась до неприличия, наконец закончилась и он смог уйти.

Как только компания достаточно рассредоточилась, он направился в библиотеку, где опустился в одно из кресел, чтобы отдохнуть.
не его тело, а его уставший разум и сердце. Он не хотел
казаться отстранённым от семьи, уединившись в своей комнате, но
чувствовал себя не в своей тарелке в компании их друзей, которые
не были его друзьями. Библиотека казалась ему нейтральной
территорией; в каком-то смысле она соответствовала ему и его
призванию. Тишина успокаивала его; атмосфера, царившая среди книг, всегда была дружелюбной; все следы схоластических трудов были стёрты, упрятаны в глубокие недра ящиков стола; в очаге пылал огонь.  Он всё больше и больше расслаблялся, отдыхая, и медленно
Шли часы после полудня. Тени начали удлиняться на ровных
протяжённых участках под дубами; солнечный свет приобрёл то мечтательное,
отполированное великолепие, которое украшает южную зиму; он
медленно, с удовольствием, незаметно продвигался вперёд. Всё было тихо;
до его слуха не доносилось ни звука, кроме отдалённого щебетания
паракет, порхавших вокруг ореховых деревьев, словно всё ещё в поисках
орехов. С того места, где он
отдыхал в большом кресле, ему была видна длинная полоса реки Миссисипи.
Свет придавал красноватый оттенок её мутным водам, а рябь на поверхности была
оно сверкало, как золото; он, как и прежде, отмечал своеобразную форму его поверхности: изогнутый центр, казалось, поднимался гораздо выше, чем края, которые по-прежнему наклонены внутрь, как берега дельтаобразных рек; противоположные берега были едва различимы как линия мягкой, нежной зелени. То тут, то там три белые чайки зависали в воздухе, затем улетали и снова бросались вниз, к воде, очевидно, преодолевая сотни миль от Мексиканского залива, чтобы порыбачить. Он не читал; его разум казался спокойным и пустым.
Сила его эмоций, унылое разочарование, вызванное его положением,
измотали его больше, чем он сам осознавал. Он отдыхал душой. У него
не было ни одной осознанной мысли, ни одного признанного интеллектуального процесса, когда вдруг
он вздрогнул, увидев фигуру, стоявшую у французского окна, которое выходило на веранду. Это была миссис Фори. Она
открыла одну из длинных створок снаружи и без церемоний вошла.

“Боже, как уютно ты здесь выглядишь!” - воскликнула она. ‘Нет никого более
глухого, чем те, кто не слышит’. Неудивительно, что ты не ответил”.

— Вы звали меня? — спросил он с извиняющимся видом. Он
начал подниматься, но миссис Фори опустилась в кресло, и он
снова сел.

 Она оглядывалась вокруг с пристальным, живым интересом. — Думаю, мы никогда по-настоящему не ценили эту старую комнату. Какой научный вид она приобрела после того, как вы её переоборудовали! Этот старый телескоп — вы снова его установили! Как здорово, что его поставили в центре эркера —
это как раз та высота, с которой удобно наблюдать за небом, и можно смотреть в трёх направлениях. Кто-то давно снял его с подставки, чтобы почитать
Он читал названия проплывающих мимо пароходов с веранды.

 Когда она облокотилась на подлокотник кресла и повернула свою прекрасную голову, он не мог отвести от неё глаз.  Она воплощала в его воображении поэтический идеал всех красавиц из легенд и истории.  Она была вызовом обыденности, её окружению, её собственным словам и личности, а также ему самому. Он не мог привыкнуть к такому необычному и выдающемуся совершенству.
 В этот момент её очарование, казалось, усиливалось за счёт украшений на платье, ведь после обеда она приводила себя в порядок
во второй половине дня, с роскошью, которой она до сих пор не придавала значения, — это был комплимент её гостям. Она выглядела моложе; её лицо казалось лицом сияющей девушки, хотя и гордой, уверенной в себе, властной. На ней было платье из серого шёлка, спокойного оттенка и не слишком плотное, с парчовым узором в виде пера, переходящего от тёмно-серого к белому кончику. На её каштановых волосах с насыщенным отливом была надета бархатная шляпа-капор того же серого оттенка, с ярко-белой каймой по краю и, судя по всему, с серым страусиным пером, которое имитировало парчовое платье, завитое вокруг
Корона, её белый кончик, свисающий до плеча. И на этом нейтральном фоне сияла её красота:
изысканный цвет лица, алые губы, серые глаза, такие глубокие,
прекрасные и величественные, с этими надменно изогнутыми бровями.
Почему-то он не мог смотреть им в глаза. Никогда прежде он не
сталкивался с таким вызовом во взгляде, на который не осмеливался
ответить. Её явное
непонимание того, какое впечатление должна производить на него её красота,
добавляло ему смущения. Это было всё равно что разговаривать с человеком в маске или под
маскировка. Он не мог поговорить с матерью, прыщавых подростков, домохозяин,
бабочка из моды, хотя эти нелепые персонажи были смешаны
в личности Юноны, или идеальных, Луны, или муза
поэзия. Он был рад, что она занялась тем, лучезарные взгляды на сканирование
мрачная комната, и свой шанс bedizenment с такой бросовый
шестерни, как пришел к его руке.

“ С линзами телескопа все в порядке? Что ж, это благословение! И
ты принёс тот старый геологический шкаф.

 «В нём хранятся довольно ценные образцы», — сказал Десмонд. Он осудил
— Его тон показался Десмонду извиняющимся. — Некоторые из них действительно редки.

 Миссис Фори кивнула, показывая, что всё поняла. — Так я и думала; у дяди мистера
 Фори была настоящая страсть к этому.

 — У мистера Стэнлетта? — удивлённо спросил Десмонд.

 — Нет, мистер Стэнлетт — мой дядя. Это был родственник мистера Фори, с весьма литературными вкусами; и о, эта старая ширма! — я совсем о ней забыл — скелетные листья, вставленные между хрустальными пластинами.

 — На мой взгляд, во всей природе нет ничего более симметричного, чем различные формы деревьев, — прокомментировал Десмонд. — Эти очертания изящны
Они прекрасны сами по себе, как в обнажённой форме листа, так и в узоре прожилок. Их подготовка выполнена с исключительным мастерством.

 «Они похожи на кружево!» — заметила она. «Если вам нравятся формы деревьев, вам должно понравиться в лесу в Грейт-Оукс» — она глубоко вздохнула. «Нам больше нечего предложить в качестве развлечения, но у нас много дикой природы! Будут ли дети изучать ботанику?»

— Возможно, в качестве награды за заслуги, когда они научатся чему-то полезному.


Миссис Фори поспешно сменила тему. — Я рада, что вы находите достаточно
Мне было интересно воскресить эти вещи. Теперь я помню, что они
лежали в том большом старом шкафу из красного дерева в нише».

 Она внезапно встала, открыла дверцу шкафа и заглянула внутрь, вопросительно наклонив голову. Похоже, ничто не привлекло её внимания, и она вернулась в кресло.

«Вот где ты нашёл рамки для тех старых гравюр на стали; их расположение очень вдохновляет, гораздо лучше, чем в том потрёпанном старом портфолио, которое, как я вижу, ты отправил в типографию, где ему и место. Интересно, что раньше было в этих рамках; но они очень
Стальные гравюры.  Между книжными полками и рядом
шкафов внизу на деревянной панели висела серия небольших портретов
в рамках, изображавших великих людей в мире литературы и науки.
Картины не пострадали от времени, если не считать пожелтевших краёв,
но ощущение старины лучше сочеталось со старой и потрёпанной
обстановкой, чем с более свежим оборудованием.

— Что интересного ты нашёл в шкафах с книгами?

 — Они заперты, — сказал Десмонд, слегка смутившись.
попробовал открыть двери, явно запертые на засов.

 — Ну надо же, как странно! Там наверняка много всего, что могло бы вас заинтересовать.
— Как будто не доверяя его энтузиазму, она снова встала и прошлась по комнате, пробуя открыть то одну, то другую маленькую дверцу. Они были без ручек, и открыть их мог только подходящий ключ. Она, очевидно, сломала ноготь, пытаясь приоткрыть дверь, и теперь с некоторым сожалением смотрела на свои изящные пальцы. Не стоит сидеть сложа руки, пока
Пока она пыталась открыть неподатливые шкафы, Десмонд ходил за ней по комнате, предпринимая аналогичные попытки там, где дверь открывалась чуть легче. Когда она села в кресло у камина, он вернулся на своё место рядом с ней и внимательно слушал её рассказ. «Я помню, что там много старых английских периодических изданий: «Джентльменский журнал», «Лондонский журнал», «Ежегодный регистр» — все с самого начала их выпуска, а также тысячи старых научных и литературных брошюр. Почему они должны быть заперты?
Возможно, у дяди Кларенса есть ключ; если
нет, мы можем найти о доме, который будет соответствовать, или на что мало
торговая лодка, где пухлые купил яблоко мое, Разве ты не знаешь?”—с
анимированные взгляд. “Он был по старицам рек и озер с тех пор,
и она упала в реку и завязали наши посадки—это может
имеем связку ключей среди ее сокровищ хлама. Мы должны попытаться это сделать.
во всяком случае, целесообразно. Я знаю, тебе бы понравилось исследовать эти уголки,
и ты мог бы найти там что-нибудь интересное. Что ты пишешь?
— что-то для публикации?

 Он отпрянул, смущённый, отчасти польщённый, и стал возражать. — О,
нет, — я лишь записываю несколько мыслей, которые пришли мне в голову, — не представляющих ценности для публики, — для собственного развлечения, или, скорее, для собственного удовлетворения, — своего рода аргументы «за» и «против» по некоторым вопросам политической экономии, которые никогда не были ясны моему собственному разуму и никогда не оправдывали мою собственную точку зрения. Это своего рода диалог, мысли, которые, выраженные иначе, утомили бы любого собеседника.

— Но почему бы вам не написать что-нибудь для публикации, пока вы здесь, мистер Десмонд?
— Не историю, конечно, ведь эта библиотека слишком
В целом, чтобы предоставить вам необходимые данные, нужно... что-то ещё. Почему бы не вопросы политической экономии? Что-то — я не знаю что — но что-то, что можно опубликовать и что будет представлять постоянный интерес.


— Ну, я не могу, — сказал Десмонд, болезненно покраснев, так близко она подошла к его горю из-за упущенных возможностей. — Я не способен на такое. Кроме того, я приехал сюда преподавать...

— Конечно, тебе не нужно засиживаться допоздна, чтобы подготовиться к урокам Чабби! И ты не можешь целый день заниматься с мальчиками, нужно давать им
разминают мышцы во второй половине дня. Вы думаете, что нужно больше времени для сосредоточения — ну, возможно, — я сам не силён в таких вещах. Такие идеи, как у меня, возникают в мгновение ока. В любом случае, вы сделали это место очень приятным для чтения, отдыха и записи любых случайных идей, которые могут прийти в голову, когда вы закончите свою дневную работу.

Она откинулась на спинку кресла и с улыбкой окинула взглядом изменившуюся комнату. «Я не удивлюсь, если ты…»
Теперь нам придётся делить библиотеку. Осмелюсь предположить, что все остальные тоже захотят «вмешаться», как говорят мальчишки. Она озорно рассмеялась, наслаждаясь нелепой фразой и её неуместностью на её изящных губах.

На низкой мраморной каминной полке стояли бронзовые фигуры двух муз, Клио и Каллиопы, явно дорогие и представляющие определённую художественную ценность.
Десмонд скрестил на стене над ними два длинных меча, которые раньше стояли в углу комнаты. Это были настоящие боевые реликвии, которые повидали немало и по-своему вписали свои страницы как в историю, так и в
поэзия. Над камином по-прежнему висела картина, написанная маслом, — энергичный батальный сюжет.
Алые мундиры ярко выделялись на фоне преобладающих в комнате оттенков
виноградно-синего. Десмонд не интересовался сюжетом картины, и подпись художника была ему незнакома. Его исполнение не поднималось выше достойной посредственности,
за исключением центральной фигуры — командира, который с поднятой
шляпой, верхом на белом коне, казалось, скакал галопом вдоль
строя и прямо на зрителя.

Все эти детали миссис Фори последовательно рассматривала, пока сидела, томно натягивая на руки длинные серые перчатки.
Все они обрели новое значение, дополнительную гармонию в преображенной комнате.
Казалось, она никуда не торопилась, и прошло некоторое время, прежде чем она снова заговорила.


— Вы придаете очень увлекательный вид академическим занятиям. Не думаю, что я была бы против сама кое-чему у вас поучиться.

Она посмотрела на него, и улыбка коснулась её губ.
 Его щёки покраснели. Он поднял голову и ответил ей взглядом. Это было
Его прекрасная голова была гордо посажена на широких плечах. Эта чудесная, притягательная улыбка была обращена к нему, и он, должно быть, был не совсем человеком, если не ответил на эту тонкую, неосознанную лесть. Он был так унижен в своей гордости, в уважении мнимого мира, так сломлен, измучен, обездолен, унижен, что этот взгляд, полный интереса, веселья и манящего очарования, был особенно приятен его чувствительному восприятию. На мгновение его лицо стало таким, каким было раньше;
в его тёмно-голубых глазах светилась безмятежность, уверенность, энергия; они были
улыбаются в свою очередь. Выражение его лица было поднято из своей всегдашней холодной
ограничение—он был серьезен, старателен, и он, казалось, полковник Kentopp,
задержавшись у окна на веранде, как красив человек, как могло бы быть
между озера Айтаска и чистая**; он был поражен поражают
взаимное выражение из двух.

“Для меня было бы честью сидеть у ваших ног, миссис Фоури”,
сказал Десмонд.

Возможно, потому, что она привыкла к языку восхищения и очень скучала по нему в Грейт-Оукс, а может быть, потому, что она была такой искренней
довольная тем, что репетитор ей нравится, она могла бы одобрить его и как мужчину.
Она одарила его тёплым взглядом своих прекрасных глаз и рассмеялась, покраснев, как сделала бы гораздо более молодая женщина.

 «Какая милая речь, мистер Десмонд, — и какая жалкая неискренность! Чему, ради всего святого, вы могли бы научиться у меня?»

Он никогда раньше не видел этой очаровательной ямочки на её щеке, потому что она редко смеялась так от души. А может быть, он просто не отвечал с таким решительным апломбом.

 «Я должен познать то высшее, что недоступно книгам», — заявил он.

Прежде чем огонь в глазах Десмонда погас, он повернул голову, румянец на его щеках померк, но все произошедшие с ним изменения были очевидны. Полковник Кентхопп счел ниже своего достоинства стоять на веранде и смотреть в окно библиотеки на то, что, как ему показалось, было похоже на флирт между его хозяйкой и наставником ее сыновей. Он тут же положил руку на оконную задвижку, и, когда она со щелчком открылась, миссис Фори обернулась и залилась серебристым смехом.
Он медленно и грузно вошёл в комнату.

— Как забавно! — воскликнула она. — Где же наша прогулка по дамбе? Неужели вся наша компания заблудилась или рассеялась? Я взяла на себя миссию найти мистера Десмонда, а остальные, полагаю, послали тебя на поиски меня.

 Полковник Кентхопп не мог разгладить морщины, которые то собирались, то расходились, образуя новые складки на его лбу, пока он слушал. Она казалась воплощением радостной беспечности и беззаботности, но это могло быть притворством. Он
не мог понять, делала ли она это просто для того, чтобы скрыть неловкость
из-за того, что так увлеклась разговором с репетитором, что забыла о нём
Она ждала гостей и выполняла своё поручение — приглашала его присоединиться к компании, которая прогуливалась по набережной. Или же она искренне интересовалась, обращая внимание полковника Кентхоппа на изменения, которые мистер
 Десмонд привнёс в библиотеку, сделав её ещё более привлекательной.  Полковник Кентхопп, который был настолько далёк от понимания литературных тонкостей, насколько может быть далёк человек с умом и образованием, безучастно соглашался с тем, на что она указывала.

— Я думал, — не смог удержаться он от замечания, — что ты всегда заявляла
что тебе было наплевать _un sou marqu;_, как выглядят вещи в Грейт-Оукс
Плантация».

«Но это не „вещи“ — это мысль; это было сделано с помощью идеи,
вдохновения. Никогда ещё не было более скучной и обшарпанной старой комнаты, а теперь она
изобилует намёками, очарованием, всеми соблазнами науки; и, чудо из чудес, без траты цента».

— Берегите себя, миссис Фори, — сказал полковник Кентхопп, смеясь тем безрадостным, подбадривающим смехом, которым привилегированные друзья позволяют себе говорить неприятные вещи в шутливой форме. — В конце концов
«С твоей-то бескорыстной карьерой ты ещё можешь стать скрягой».

 «Да ниспошлёт тебе небо этот день!» — воскликнула она. И ещё долго, очень долго после этого Десмонд вспоминал эту фразу и её взгляд, когда она её произносила. «Может, для меня и моего было бы лучше, если бы открытая ладонь всегда была сжатым кулаком». Затем она внезапно прервалась: «О, да это миссис Кентхопп».

Потому что эта дама вошла, громко смеясь, что всегда вызывало у неё румянец, который подчёркивал её светлые волосы, и заявила, что чуть не уснула на диване в гостиной, пока они не обращали на неё внимания
и заставил её ждать. Если полковник Кентхопп и не оценил по достоинству эстетическую ценность изменений, которые Десмонд привнёс в облик библиотеки, то миссис Кентхопп бросила на неё лишь беглый взгляд, не обратив внимания на детали. Возможно, это был урок, призванный
уменьшить тщеславие тех слепых к истине насекомых, которых называют учёными,
которые ощупывают скрытые смыслы Вселенной, которые стремятся
«высвободить из гранитной руки Природы её могучие тайны», приблизиться
к звёздам, возродить мёртвую жизнь в скалах, различить
Кисть, рисующая цветок и лист, чтобы понять, откуда берётся форма облака, чтобы узнать пути неизведанных океанов, — могли ли они оценить степень презрения миссис Кентхопп к их объектам, когда её взгляд останавливался на знаках отличия, которые давали телескоп, геологический кабинет, скелетные листья, квинтэссенция истории и поэзии над каминной полкой? Её намеренное пренебрежение было настолько очевидным, а вид у неё был такой, будто она преуменьшает, почти высмеивает важность наставника и всего, что с ним связано, что это стало
Остальным двоим было очевидно, что послеобеденная прогулка не за горами, и вскоре они уже неспешно спускались по веранде, а Десмонд бежал за своей шляпой.


 К удивлению Десмонда, он ни в малейшей степени не был ни уязвлён, ни
запуган, ни подавлен поведением миссис Кентхопп, как она, несомненно, и
рассчитывала. Он обратил внимание на то, что, несмотря на кажущуюся
близость, эти люди не называли друг друга по имени.
Христианские имена, как и в других подобных случаях. В этом регионе, где соблюдалась определённая формальность в отношении старого
Режим всё ещё действовал, и он испытывал особую благодарность за то, что ему не пришлось выслушивать, как миссис Фори обращается к полковнику Кентоппу «Том», а к его жене — «Аннетта», и как они в ответ обращаются к ней «Гонория».

 Все четверо шли бок о бок по извилистой аллее под сенью густых деревьев рощи, в которой не было подлеска и которая была ровной, как пол. Время от времени колоннады, образованные огромными
деревьями, расступались, открывая взору прекрасные открытые луга среди гигантских
деревьев, которые и дали название этому месту; но взгляд не мог достичь
Они вышли из леса, за исключением той стороны, где река впадала в озеро.
«Она впадала в него под углом и образовывала чудовищную излучину».  Группа свернула на просёлочную дорогу, которая в конце концов вывела их на шоссе у подножия дамбы.  Здесь они поднялись по большой насыпи, покрытой бермудской травой. Невысокий густой кустарник, очевидно, чувствовал приближение весны.
Его толстый слой корней скреплял землю, представляя собой почти непроницаемую сеть из бесчисленных переплетающихся волокон, которая была особенно полезна своей непроницаемостью в засушливые периоды.
«Водяная битва». Пробираясь по широкой тропе на вершине холма, они могли с высоты, что было особенно удобно в такой равнинной местности, обозревать обширный ландшафт вокруг. Уровень воды был высоким, и река продолжала подниматься. Пространство за дамбой, как показалось Десмонду, заметно сократилось с тех пор, как он видел его несколько дней назад. Эта полоса сильно различалась по ширине.
Сейчас казалось, что она простирается на милю или больше, а в некоторых местах было видно всего несколько сотен ярдов.
болотистые заросли и отдельные водоёмы, где вода стояла и отражала свет, как овальные зеркала. Опускающееся за горизонт ярко-красное солнце окрасило все воды великого потока в багровый цвет, и по мере того, как оно опускалось всё ниже и ниже, в густых лесах на этом берегу начали сгущаться тени, хотя на вершинах деревьев всё ещё виднелась золотистая полоска солнечного света.

Всё было очень тихо; на реке не было видно ни одного судна; огромная река была абсолютно безмолвна. Несмотря на то, что это одна из
величайших магистралей мира, естественный путь из северных широт в южные,
Субтропический климат, созданный, как можно было бы подумать, для того, чтобы сблизить людей, не прибегая к их собственной изобретательности в устройстве чего бы то ни было, — для того, чтобы покорить дикую природу, использовать пар, отменить время и стереть расстояния, — не мог бы показаться более одиноким, даже если бы на него впервые взглянули человеческие глаза. Не было ни следа, ни намёка на присутствие человека,
кроме огромной насыпи вдоль берега реки, которая то и дело
уходила вглубь суши, скрываясь из виду, и недавно прибывшего «плоскодонного судна», лежавшего у причала.

Это судно можно сравнить с обычным торговым судном в этих водах так же, как ломбард можно сравнить со складом.
Внимание Десмонда впервые привлекло скромное и нелепое невзрачное судно, когда
Чаб, проворно семеня ножками в своих аккуратных коротких штанишках,
хорошо натянутых чулках и щегольских парижских ботинках, догнал группу и
присоединился к матери. Он начал тереться об неё, обняв за талию и прислонившись головой к её руке, умоляя и упрашивая её купить ему велосипед — красивый подержанный велосипед, — который, как заверил его торговец-амфибия, был как новенький.

— Но у тебя же есть своё колесо, — возразила она. — Ты правда хочешь ещё одно? Чтобы кататься на обоих, нужно быть четвероногим.

 — И к тому же длинноухим! — заявил полковник Кентроп, несколько задетый за живое.
Дело в том, что его собственный маленький сын подошёл с другой стороны и, подняв на отца блестящие, тревожные глаза, стал умолять его, чтобы, если Чаб не получит это сокровище, дорогой, _дорогой_ папочка открыл бы своё сердце и кошелек и подарил его ему.
Увы, у него не было велосипеда, только трёхколёсный, и его гордость была уязвлена, когда Чаб проехал на безопасном велосипеде.
и он мог лишь сопровождать его, преклонив колени, как бы на
унизительном трёхколёсном велосипеде.

«Моё колесо? — Боже мой! моё колесо совсем вышло из строя!» — воскликнул взволнованный
Чаб. «Просто взгляни на него, мама, — это всё, о чём я прошу. Просто спустись к
торговому судну и посмотри на колесо — на прекрасный подержанный велосипед!»

«Но, Чабби, у тебя не может быть двух колёс, да ещё и бывших в употреблении...»

 «У меня проколота шина», — пожаловался Чаб.

 «Дай мне второй вариант — если Чаб не справится, то пусть он достанется мне, папочка, дорогой», —
умолял Кентупский претендент.

Десмонд твёрдо решил и до сих пор неукоснительно соблюдал это правило:
он не будет заниматься со своими учениками ничем, кроме учёбы. Он будет следить за тем, как протекает беседа в их присутствии, как это
необходимо всегда делать в общении с молодыми людьми, чтобы не
пошатнуть их моральные, политические или религиозные убеждения,
пока они не достигнут достаточного возраста и не научатся
составлять трезвые и независимые суждения. Он будет направлять их
мысли на темы, представляющие ценность для их общего кругозора. Он делился информацией или исправлял ошибки
ошибочные впечатления в ходе непринуждённой беседы. В минуты отдыха он рассказывал подробности, которые представляли особый интерес или забавляли его, и таким образом способствовал разумному развитию их умственных способностей. Но он не утруждал себя проблемами, связанными с их воспитанием за пределами школы, их спортивными занятиями, манерами и нравственным воспитанием. Это было своего рода вмешательством, каким бы благотворным оно ни было, и могло вызвать недовольство тех, кто обладал реальной властью.
Это привело бы к анархии среди молодёжи, и их последнее пристанище было бы хуже первого.
Таким образом, он утверждал, что не выступает в роли _loco parentis_; он просто машина для распространения знаний, платный поставщик мудрости, и, когда его рабочий день заканчивался, его ответственность на этот день снималась с него.
 Поэтому он сам удивился, когда быстро шагнул вперёд, когда миссис Фори с несколько сомневающимся и унылым видом согласилась осмотреть сокровище и повернулась к спуску с насыпи с внешней стороны.

«Позвольте мне осмотреть колесо, миссис Фори, и сообщить вам о его состоянии.
Я разбираюсь в этих машинах, пожалуй, лучше, чем вы».

Она обернулась, взмахнув рукой, — изящным, свободным жестом на расстоянии вытянутой руки. «Спасение!” - воскликнула она. “Я просто задавалась вопросом, смогу ли я
пережить абсолютную скуку шин, и звонка, и
ручки, и педалей, и седла. Назначена ли дата вашей
канонизации, мистер Десмонд? Идите, во что бы то ни стало, и добавьте еще одно к вашим
деяниям милосердия ”.

Но Пухл обескураженно заскулил. “ Я не хочу, чтобы вы уезжали, мистер
Десмонд, — пожаловался он с невинной дерзостью подростка.


 Десмонд не изменился в лице; он даже не стал скрывать усмешку,
мелькнувшую на лице миссис Кентапп. — Так уж вышло, что мне
совершенно безразлично, чего ты хочешь.

— Вот и всё, мама. Я хочу велосипед, а мистеру Десмонду всё равно, чего я хочу; _он так сказал_».

«Должно быть, не так уж сложно научить умного Чаба стрелять прямо», — прокомментировал полковник Кентроп.

«Ну что ж, — не смогла устоять миссис Фори, — тогда я тоже пойду. Мистер
Десмонд может рассказать мне о том, насколько совершенны шины, звонок, руль и гарантия на кувырки, которая гарантирует лучшие результаты на рынке, — она смотрела на Чаба с ласковой материнской улыбкой, пока он в своей бурной неопытности кричал и
вцепился в ее юбки (“О, крысы! мама, он не кувыркается!
гарантия, — вмешался он), - а пока я могу поразмышлять над ценой".
цена.

“Но, мама, это дешево, это ужасно дешево, это собачья дешевка”.

“Какова цена?” Потребовал ответа Десмонд.

Когда Чаб ответил, учитель, возможно, получил полезное напоминание о том, что нужно быть осмотрительным в своих решениях и держаться подальше от дел своих учеников за пределами школы. «Погоди и увидишь», — угрюмо сказал Чаб.

 «Идём!» — воскликнула миссис Фори, стоя на пороге.
спускаясь по дамбе, она изящно придерживала юбки, не касаясь травы,
левой рукой, а правой обнимала за плечи предприимчивого Голавля.
Она оглянулась с яркими ожидание в Kentopps как они стояли
неподвижно.

“Спасибо, нет”, - сказал полковник Kentopp. “Мы будем ждать вас здесь. Я не стану
вставать на пути искушения. Если бы меня заставили купить сломанный велосипед у такого торговца, это стало бы последним ударом по моему отцовскому авторитету.


 Он и его жена, стоя на вершине дамбы, серьёзно смотрели вслед пешеходам.
 Блеск и изящество их
Выражение лиц, соответствующее требованиям общества, угасало.
Они оба в одно мгновение постарели на много лет. Измождённая бледность миссис Кентхопп не
смягчалась румянцем, который обычно появлялся и исчезал, когда она смеялась,
и в неподвижном созерцательном выражении её лица стали заметны отвисшие щёки. Её муж был мрачнее, чем можно было предположить, глядя на его показное дружелюбие.
В его глазах вспыхнула искра раздражения, слишком яркая, чтобы быть вызванной
всего лишь настойчивостью его маленького сына, который теперь ковырялся в
Он направился вслед за группой, направлявшейся к торговому судну, но теперь нерешительно остановился.


«Мистер Стэнлетт явно выжил из ума!» — язвительно воскликнул полковник Кентхопп.
«Я и представить себе не мог, что он способен на такую глупость, как приведение этого человека сюда».

— Да что с ним такое? — спросила его жена коротким, отрывистым тоном, ровным и прямым, без каких-либо придыханий, внезапных повышений голоса и восклицательных междометий, которые обычно сопровождали её речь.

 — Что с ним такое? Да он же красив, как картинка! Он держится с достоинством
— Он лорд, и я никогда не видела человека, который казался бы более воспитанным.

 — Ну, — протянула она, — разве ты не считаешь эти факты преимуществами?
Незнакомец в доме — всегда неприятность, но лучше, чтобы репетитор или гувернантка были как можно более благородными.

 — Великий Скотт!  Аннетта, как ты можешь быть такой недалёкой?  Он — человек, которого Онора
Фори вполне может влюбиться в неё и жениться на ней».

 Миссис Кентхопп насмешливо рассмеялась — не своим хрипловатым, краснеющим, чарующим смехом, а просто презрительно фыркнула. «Да он же достаточно молод, чтобы быть её сыном».

 «Он на десять лет младше — вот и всё».

“ Все!_ Десяти лет достаточно. Без сомнения, она кажется ему старой леди.

“Ты бы так не думала, если бы мельком увидела его лицо, когда я видела
они разговаривали в библиотеке. Из них получилась бы очень симпатичная
супружеская пара”.

“ Ну что ты, Том Кентопп, ты просто дикий! Если бы она вышла замуж, ей пришлось бы отказаться от этого большого дохода.
Тридцать тысяч долларов в год — это так же точно, как налоги, взимаемые со всего имущества, и, кроме того, с урожая Грейт-Оукс.
Вместо этого она могла бы получить только свои вдовьи права в Теннесси — пожизненное право на треть недвижимости, включая старый Нэшвилл
резиденция в районе, который в наши дни ужасно немоден, — она там никогда не жила.
после смерти мистера Фоури она там никогда не жила. — и четвертая часть
собственности в Миссисипи. И такая жертва ради такого человека — без гроша в кармане
учитель! Что ж, если бы это не было далеко отсюда, на болотах, он казался бы
едва ли более значимым, чем курьер.

“ Совершенно верно; это очень одинокая страна для хорошенькой вдовы, а он
очень хороший человек.

Миссис Кентопп помрачнела. “Я никогда не была так удивлена, как когда он вошел"
в гостиную. Я ожидала увидеть маленькое худое, высохшее тело, похожее на
человек они были в прошлом,—Маленький мистер ... Мистер..., я забыл немного
название животного. Этот человек совсем не такой, каким должен быть наставник
внешне; он ведет себя так, как будто ему принадлежит весь мир. И его вид
холодной, уверенной серьезности положительно оскорбителен. Я не думаю, что он
дал себе труда, чтобы принести улыбку на протяжении обед”.

“Он не был удивлен, пожалуй,” полковник Kentopp предложил.

«Но он должен радоваться, когда те, кто выше его по положению, веселятся», — возразила дама.


«Для нас это было бы чертовски неприятно», — продолжил её муж.
матримониальные спекуляции. «Пока миссис Фори находится в обществе своих
сверстников, а ценность этого большого и стабильного дохода навсегда
запечатлелась в её сознании, пока она наслаждается возможностью
тратить эти деньги и жить как принцесса, я не боюсь. Кроме того,
лорды и графы отступят в тот же миг, как только выяснится, что Фори
подготовил ужасную ловушку для своего преемника. Но этот человек, этот Десмонд, был бы вполне доволен
разделом имущества, по которому она получает пожизненное право
на треть недвижимости в Теннесси и четвертую часть движимого имущества, а также
четвертое место абсолютно по всему в Миссисипи. Это было бы далеко не так.
лучше, чем репетиторство. Он бы очень порадовался за другого парня
нанят, чтобы учить Чуб,—особенно со своими деньгами Чуба. Миссис Фурье в
нет денег на счету—кроме ее сыновей, таких как добровольность; она дает
их этих дорогостоящих зарубежных поездках, например.”

“Но _ she_, — она не была бы удовлетворена таким положением; — она не стала бы
отказываться от своего дохода ни за одного живого мужчину”.

«Это исключительный человек, и он — отправная точка всего творения», — настаивал Кентроп.

Миссис Кентхопп окинула взглядом бескрайние просторы Миссисипи.
 Солнца уже не было видно, но на рябящей воде всё ещё виднелись алые отблески заката.
— Не понимаю, как Онории Фори удаётся так плохо распоряжаться своим доходом, что он вот-вот закончится. Это просто смешно, — сказала она с некоторым раздражением.

Полковник Кентхопп откусил кончик сигары и выплюнул его с таким выражением лица, словно тот был горьким, но на самом деле он думал о полыни. «О, она даже старается получать доход как можно раньше — она
Она тратит деньги такими темпами! Она купила свою паровую яхту на свои _сбережения_,
так мне сказал Чаб. — Он насмешливо улыбнулся. — Сейчас она в доке; её нужно было зафрахтовать, пока она была на суше.


 — А её автомобиль — ещё одна экстравагантная вещь; почему она не могла нанять туристический автомобиль на то короткое время, что она проводит за границей?


 — Принцессы не опускаются до такой экономии, то есть за границей. Экономика
приносит пользу болоту. Я ничего не имею против бриллиантов, хотя,
думаю, она вполне могла бы довольствоваться семьёй Фори
драгоценности — и даже эти чудесные изумруды, ведь такая «экономия» имеет внутреннюю ценность. Но, похоже, это самая злополучная случайность, что ей приходится _faire maigre_ здесь, на болоте, именно в это время, с таким романтическим героем, как мистер Стэнлетт, которого он нанял в качестве наставника.

 Мистер Стэнлетт никогда не видел его до тех пор, пока тот не был нанят и не приехал. Я слышал, как он говорил, что все было улажено по переписке через мистера
Кит, опекун мальчиков. Похоже, у них с репетитором были общие друзья.
Я так понимаю, у этого парня исключительные способности
энциклопедический записи,—хотя если он был, я думаю, что он мог получить
лучшего места. Но почему его присутствие здесь, относятся к нам, вы
как думаешь?”

“Потому что, если бы существовала перспектива, что собственность Фоури может быть выставлена на продажу
рынок для раздела в результате ее замужества в любой момент
достаточно рано, мы бы никогда не смогли продать " Дриад-Дин"
Плантация Джека Лоринга. Очевидно, он предпочитает Большие дубы.

Ее лицо тяжело опустилось. “Я как раз начала думать об этом”, - сказала она
теперь уже не в духе.

“Есть реальные преимущества”, - возразил он. “Плантация Дриад-Дин - это
подвержен переливу, и Грейт-Оукс редко уходит под воду, если только не разрушается их крест.
дамба. Наши земли изрезаны протоками и топями, в то время как Грейт-Оукс
У Оукса тысячи акров земли, ровной, как пол, и сухой, как кость.
А потом старый дом, рощи и поляны. Лоринг и сам такой же новичок, как
вчера, но он хочет жить в месте, где пахнет предками и
аристократическими традициями ”.

— Не понимаю почему; его единственное достоинство в том, что он вырос за одну ночь!
На этот раз так неожиданно вырос Джек, а не бобовый стебель, — кисло заметила миссис Кентуолл.

«Он не собирается оставаться новичком. Именно поэтому он не переезжает в другое место. Величественные дубы эпохи _ancien r;gime_, их обветшалость и романтическая бедность, руины княжеских дворцов из-за пренебрежительного отношения этой женщины, в то время как на самом деле они изобилуют богатством и роскошью, — всё это в точности соответствует его требованиям. Лоринг
получил бы все возможные аристократические привилегии, и через
десять лет люди забыли бы, что он родился не в Грейт-Оуксе. Его
родственники были уроженцами этого региона, и его имя хорошо известно в
Дипуотер-Бенд; он скорее купит Грейт-Оукс, чем что-либо другое, что можно купить за его миллионы. Стоит ему только услышать об этом учителе, похожем на переодетого принца, из знатной семьи и с исключительной культурой, который постоянно находится в обществе прекрасной миссис Фори! Он в лучшем случае не торопится с решением. Он подождёт, пока раздел имущества Фори после второго брака не выставит Грейт-Оукс на аукцион, где его купит тот, кто предложит самую высокую цену.

Лицо миссис Кентроп, казалось, вот-вот исказится от тревоги.
 Это невозможно описать, но теперь её светлые волосы
большая часть того, что было рядом с её лицом, было фальшивым, в то время как естественность её наряда до сих пор не позволяла усомниться в его подлинности. Она была одной из тех женщин, которые не красивы, но умудряются создать себе такую репутацию с помощью позы, продуманного наряда и надменного выражения лица. Сейчас, когда она смотрела на него, кокетство её наряда болезненно контрастировало с её внешностью, измождённой разочарованием и дурными предчувствиями. Ибо
Кентопы не испытывали особой тяги к уединённой жизни на дне Миссисипи, и у них не было таких ресурсов, как у миссис Фори, чтобы встряхнуть
его грязь — нельзя сказать, что это пыль — с их ног на неопределённый срок.  Продажа плантации Драйад-Дин с её сложным промышленным оборудованием и красивой современной резиденцией сделала бы возможной мечту всей их жизни — превращение плантации в красивый городской дом в Новом Орлеане и летний коттедж на побережье Мексиканского залива с достаточным количеством земли где-нибудь поблизости по минимальной цене, чтобы сдавать её в аренду для выращивания хлопка, для чего и создаются земли, и получать доход в отсутствие хозяев. Но покупатели на недвижимость такой ценности, как Драйад-Дин, — редкость, и
_ci-devant_ Лоринг, разбогатевший на спекуляциях, был одним из немногих, кто был готов инвестировать в такой неликвидный актив, как прекрасный дом и большая плантация в Дипвотер-Бенд. Возможно, для него это было своего рода самоутверждением. Здесь, где он родился, в нищете,
хотя и в благородной и респектабельной семье, он мог позволить себе
роскошь — владеть лучшим поместьем, вокруг которого извивалась река, и
в месте, где он пережил свои ранние лишения, местные магнаты
соревновались в том, чтобы представить свои роскошные владения в лучшем
свете для его несколько высокомерного взгляда.

«Это было бы глупо — это было бы просто нелепо — а ведь она на десять лет старше», — с горечью заявила миссис Кентуопп.


Внезапно, словно по волшебству, она снова стала выглядеть так, как обычно. Её щёки округлились;
Её румянец то появлялся, то исчезал; губы снова изгибались и пухлели, растягиваясь в улыбке, обнажавшей белые зубы; глаза сверкали; и она размахивала концом своего длинного боа из перьев в ответ на воображаемое приветствие, доносившееся из двери «лачуги» далеко внизу. Оттуда выходила миссис Фори, поднимая одну из
Её изящные руки были в серых лайковых перчатках до локтей, но жест был протестным. Она не смотрела на своих гостей, а следила за грубым, гротескным, коренастым мужчиной, похожим на амфибию, который огромными прыжками взбирался на берег с раскрытым ножом в руке. С этими словами
он так быстро перерезал верёвку, которой лодка была привязана к корявому старому дереву,
что судно, почувствовав напор течения, начало отходить от берега ещё до того, как миссис Фори успела сойти с трапа на палубу.
 Волны плескались у её ног, и она
— воскликнула она в волнении и внезапном испуге. Она благополучно добралась до берега, когда Десмонд, всё ещё находившийся на палубе, легко перепрыгнул через всё увеличивающийся промежуток воды, который теперь был почти непроходим, и вытащил Чаба на берег, подхватив его под мышки. Когда лодочник подбежал к берегу, Десмонд остановился и, встретив его у кромки воды,
нанес ему такой точный и яростный удар между глаз, что тот,
едва успев осознать, что его сбили с ног, уже барахтался в воде,
как ящерица. Возможно, дело было в недостатках его ремесла,
Сила удара приковала его внимание; возможно, мощь удара обуздала его злобу. Он не предпринял попытки отомстить, хотя
Десмонд задержался на берегу, но поплыл за своей лодкой и обернулся, только когда снова оказался в безопасности на палубе и вне досягаемости Десмонда.
Он искоса бросил взгляд через воду, и в его взгляде читались одновременно
мстительность, изумление и тревога.

“Что могло случиться?” - воскликнула миссис Кентопп, наблюдая за происходящим
издалека удивленными глазами. “Мистер Парагон, похоже, мускулистый христианин".
похоже.

“ Он очень неблагоразумен, ” серьезно сказал полковник Кентопп. “ Эти
Бродяги, живущие у воды, часто бывают опасными негодяями — речными пиратами. Их добрая воля безопаснее, чем их злоба.




 Глава V

 Поручение, полученное в каюте плавучей лачуги, оказалось не из
тех, что выполняются быстро и легко. Когда Десмонд и миссис Фори подошли к лодке и плебейскому судну у илистого берега, он снова настоял на том, чтобы она подождала снаружи и позволила ему провести предварительный осмотр.

— Лодка чистая! — воскликнул Чаб, защищаясь. — Она такая же чистая, как и любое другое старое судно. Мистер Десмонд очень требователен. Она _не_ сырая. Она
Запах просто восхитительный».

 Чаб продолжал настаивать, и миссис Фори снова уступила.

 Канифоль, дёготь и специфический запах мусора — вот что представляли собой восхваляемые ароматы, доносившиеся до них из открытой двери хижины. Лодка плавно покачивалась на течении,
балансируя, словно в такт танцу, потому что река вышла из берегов.
Даже так близко к берегу вода была глубокой.  Когда миссис Фори и Десмонд поднимались по трапу на палубу, она оглянулась через плечо на огромный канат, удерживавший лодку на месте.
Судно причалило к берегу и снова и снова огибало ствол дерева. «Надеюсь, оно крепко привязано.
Меньше всего мне хотелось бы плыть по Миссисипи в качестве незваного гостя на таком торговом судне, которое невозможно вытащить на берег без помощи течения».


Сначала в каюте было темно из-за контраста с прозрачной атмосферой снаружи. Бесформенная мешанина из бочек и ящиков, коек и хлама — вот что это было, пока глаз не привык к относительной темноте и не различил некоторую степень симметрии, которая придавала этому месту
обустройство. Один конец был отведён под домашнюю жизнь
хозяйки: там располагался кухонный аппарат, представлявший собой
печь-буржуйку, которая также служила источником тепла, по обеим
сторонам стояли ярусы коек, вокруг стола громоздились несколько
стульев с ломаными спинками, а за столом сидела худощавая бледная
женщина в потрёпанной серой шерстяной юбке и мужском рваном
красном свитере, с копной тусклых прямых каштановых волос,
разбросанных по веснушчатому лбу и неопрятно спадающих на плечи. Она держала на руках бледного,
хрупкого младенца, который сосал свой пальчик и дарил вселенной лишь это
внимание, которое она могла уделить этому увлекательному занятию. Зная, что эта привычка является нарушением детского этикета, женщина попыталась отвлечь его, как только увидела, что в дверях мелькнуло серое шёлковое платье миссис Фори. Но дом нельзя привести в порядок для торжественного визита в последний момент, и тем более нельзя мгновенно привести в норму поведение избалованного ребёнка. Пронзительный, душераздирающий вопль наполнил воздух ужасом, и когда палец, ставший странно прозрачным, побелевшим и уменьшившимся в размерах, высвободился,
Миссис Фори, войдя в комнату, резко обернулась и увидела, как она пытается спасти положение, но у неё ничего не выходит.


 Она возмущённо покачала головой. «Так не пойдёт! — сказала она
властным тоном. — Нельзя позволять ребёнку портить руку. Это
плохая привычка, которая мешает ему развиваться. Он просто гниёт под этим старым пальцем, и тебе всё равно, пока он молчит и не беспокоит тебя.


 Женщина воинственно вскинула голову.  «Легко говорить!
Очень легко!  Но подождите, юная леди, пока вы не столкнётесь с чем-то серьёзным».
заведи себе собственных детей, и посмотрим, не будешь ли ты более снисходителен к чему бы то ни было.
это удержит их от воплей, когда у тебя голова будет болеть так, что ты готов упасть. Я
всю зиму страдала от озноба и нервничала.

“_ У меня свои дети!_” миссис Фоури выпрямилась, величественная и
хвастливая. “ У меня своих трое, почти таких же высоких, как я, трое!
Это, — она потянула Чаба вперёд, — мой малыш, и он не сосёт палец, и никогда не сосал. И это напомнило мне, — продолжила она, пока несчастная речная нимфа в изумлении смотрела на это пышное и блестящее воплощение здоровья, — что я должна сделать.
богатство, красота и неземная молодость, которая могла бы показаться
бессмертной, остро ощущая контраст, «у меня дома осталось много детской одежды — я миссис Фори, живу неподалёку; она подойдёт этому мальчику на год или два. Я пришлю её вам сегодня вечером, если вы пообещаете посыпать перчиком большой палец ребёнка, чтобы он не тянул его в рот».

Женщина пробормотала слова благодарности, но не испытывала особой признательности.
Рванье и грязь были естественными спутниками её жизни, как
ее интерес к этому блистательному персонажу и ошибка относительно ее возраста
и жизненного положения. “Господи!” — она широко улыбнулась, показывая разрушения
во рту, где многие больные зубы были “вытеснены синим камнем”.
за неимением стоматологической помощи— “Я думала, ты просто девушка, которой исполнилось
двадцать, наверное; а это, — она указала на Десмонда, — был твой ухаживающий
кавалер”.

Миссис Фоури в кои-то веки выглядела смущенной. — О нет, — быстро пришла она в себя. — Я уже немолода. А где велосипед, Чабби?


Другая часть хижины была оборудована под склад с полками вдоль стен.
На стенах и на чем-то вроде прилавка были выставлены игрушки и безделушки,
поддельные украшения и бусы, несколько рулонов грубой ткани,
блестящая оловянная посуда, несколько глиняных и деревянных мисок,
ассорти из конфет и консервов, табак, резаный и в кистях, нюхательный
табак и несколько коробок с дешевыми сигарами. Как ни странно, среди
этих вещей был красивый, новенький велосипед с пневматическими
шинами, очевидно, совершенно новый.

Десмонд резко взглянул через прилавок на промокшее, похожее на земноводное, невзрачное животное, которое было то ли лягушкой, то ли рыбой.
едва ли похожий на водяную крысу, но сочетающий в себе черты всех трёх,
украдкой наблюдал за компанией со своего места среди разложенных товаров.
Его прямые рыжие волосы были зачёсаны вперёд и спадали на лоб, как будто он нырял и они спутались. Его большая чёрная шляпа была сдвинута на затылок. Его веснушчатое, красное, пятнистое лицо казалось мокрым и опухшим. Он заметно поколебался, прежде чем назвать цену, и миссис Фори удивлённо воскликнула: —

«Десять долларов! Чубби, ты же говорил, что цена пять долларов»;
По мере приближения к дому Чуб становился всё более откровенным со своей матерью, и она перестала возражать.


Серьёзное и взволнованное лицо Чабби едва виднелось из-за груды коробок для сигар на прилавке, над которой он нависал.  Он был искренне удивлён, но не хотел воспользоваться своей ошибкой.

— Насколько я понял, вы сказали, что продадите колесо за пять долларов.
Он обратился к лодочнику напрямую, глядя на него трезвым, но
неотступным взглядом.

 Широкое лицо торговца не изменилось в выражении, но в глазах мелькнул огонёк.
его быстрый, пронзительный взгляд, похожий на взгляд грызуна, пытался оценить
простоту Чаба. «Нет, дружище, я сказал десять», — заявил он с улыбкой,
показавшей необычайно острые и плотно расположенные зубы в его широком рту.
Казалось, что у него их больше, чем обычно.

Другой мужчина, крупный и мускулистый, но молодой, стоял на заднем плане, прислонившись к двери какой-то подсобки.
Из-за какой-то помехи, видимо, наспех засунутой внутрь, дверь не закрывалась до конца.
Казалось, он подтверждал это утверждение. Он утвердительно кивнул.
Чуб фамильярно поздоровался с ним, как будто они были знакомы. У него было большое лицо, которое казалось каким-то непропорциональным, словно припухшим в некоторых местах, с невоспалёнными красными пятнами. Один глаз и одна бровь были выше других, и у него был вид слабоумного или умственно отсталого человека, что внезапно подтвердилось, когда он резко высунул большой красный язык в гротескном торжестве в конце перепалки, на что Чуб ответил: —

— Ну, десять долларов — это всё равно дёшево, очень дёшево, просто за бесценок. Мы купим его за десять, правда, мама?


Хозяин оценил Десмонда в ту же секунду, как тот вошёл в магазин
кабина. Молча глядя друг на друга через прилавок, оба знали, как
ну, как если бы то было выразить словами то, что цена была
два раза, чтобы встретиться с его пристальным вниманием. Это продвинулось бы еще дальше
если бы торговец лучше понимал качество колеса.

“Ну, десять - это очень дешево”, - начала миссис Фоури.

“Мы не можем купить его по десять” Десмонд быстро перебил,—“на самом деле, а не на
любой ценой”.

Миссис Фори в гневе и удивлении повернулась к нему, сверкая глазами. Он встретил её взгляд, не дрогнув.
— Вам придётся поверить мне на слово! — сказал он
сурово. “Чабби этого не получит! Бесполезно обсуждать цены”.

Десмонд положил руку на плечо миссис Фоури и собирался повести ее за собой.
когда человек с плоскодонкой во внезапной ярости швырнул машину на землю
за прилавком раздавался громкий стук спиц и педалей.

— Нет, нет! — закричал он Чабби, повстанцу, который с надеждой выворачивал карманы и пересчитывал деньги. — _Ты_ не можешь купить его ни за какую цену. Убирайтесь! Все до единого. Я сейчас отчаливаю. Я утоплю всех безбилетников в твоей старой трюмной воде из Миссисипи. Я перережу
Бросьте верёвку и посмотрим, как вы тогда доберётесь до берега! Я высажу вас всех в Мексиканском заливе!
Выкрикивая свои безумные, бессвязные угрозы, он внезапно пробежал мимо группы, спрыгнул с палубы и с проворством оленя помчался вверх по берегу с обнажённым ножом в руке.

В хижине миссис Фори в ужасе отпрянула, когда это слабоумное существо
открыло дверь, которую он держал закрытой, и в проёме показался грубый мешок, намекающий на тайный тюк с хлопком, угол которого не давал задвижке сдвинуться с места. Он вскочил и
Она опустилась перед группой, пританцовывая и глядя безумным, глупым взглядом то вправо, то влево, то в одну сторону, то в другую, явно намереваясь помешать им выйти или задержать их. Даже женщина так резко выдвинула стул перед миссис.
Фори, что та больно ударилась о него коленями. «Присаживайтесь, леди, — насмешливо сказала она. — О, присаживайтесь!»

Десмонд едва мог поверить своим глазам. Это было похоже на беспорядочную сцену из сна. Его логический ум улавливал только одну мысль — о бегстве.
“Поторопитесь”, - крикнул он миссис Фоури. “Выходите из лодки, даже если вы
прыгнете в воду”. Ибо он чувствовал, что лодка уже снята с якоря и
отчаливает от берега.

“Ради Бога, поторопись!” он заклинал ее.

Затем, когда перед ними снова возник этот огромный идиот,
Десмонд схватил его, пытаясь раскачивать из стороны в сторону и
сбить с ног, но речной житель был таким же сильным и тяжёлым, как
и он сам, а его неповоротливость и отсутствие реакции, казалось,
только добавляли ему веса и неподвижности. И когда его наконец
сбили с ног, это произошло не сразу.
Они боролись друг с другом, сцепившись и раскачиваясь по всей комнате, пока наконец не рухнули с оглушительным грохотом, увлекая за собой не только печную трубу, но и саму печь. Это
вызвало поток раскалённых углей, посыпавшихся на пол, и пока
облака сажи и дыма клубились над стропилами, ещё больше
затеняя и без того тёмное помещение, женщина громко и
негодующе воскликнула, выражая свой страх перед огнём
нотами отчаяния и боли, и оставила свои попытки помешать
ему, чтобы сбегать за ведром воды с полки. Уголёк
Он коснулся гигантского идиота, и тот замычал, как огромный телёнок, широко раскрыв пасть, пока она не велела ему помочь потушить огонь.

 В суматохе Десмонд схватил Чаба и, хотя и сомневался, что сможет преодолеть расстояние, пока течение уносило лодку всё дальше и дальше от берега, выпрыгнул на сушу. Лодочник как раз спускался по берегу, чтобы снова сесть в лодку.  Несмотря на то, что у него было мало времени из-за удаляющегося судна, он внезапно свернул
Он отказался от своего намерения и сделал быстрый выпад в сторону Десмонда, намереваясь ударить его ножом в спину. Нападение не было таким уж неожиданным. Десмонд, будучи начеку, легко отскочил в сторону и, будучи безоружным, ударил лодочника сжатым кулаком в лицо, попав ему между глаз.

 Это была короткая, ожесточённая схватка, в которой Десмонд одержал лёгкую победу. Десмонд был обученным боксёром, и здесь у него было больше света, воздуха и пространства для манёвра, чего ему не хватало в борьбе в каюте. Они не произнесли ни слова.
Но после того, как лодочник выбрался из воды, где он
Его швырнуло в водоворот, и он рисковал утонуть, но ему удалось выбраться на палубу.
Запыхавшийся и взволнованный Десмонд поднялся на берег, чтобы присоединиться к миссис Фори. Он что-то бормотал себе под нос и время от времени оглядывался через плечо, чтобы посмотреть, как продвигается лодка.

 «Его нужно задержать.  Если бы у Кентоппа был пистолет и он был бы ближе, мы могли бы вместе задержать их обоих. Возможно, негодяя удастся остановить выстрелом, если мы сможем раздобыть винтовку в особняке Грейт-Оукс;
но нет — к тому времени он будет уже слишком далеко вниз по реке. Лодка
Он плывёт против течения; он попытается укрыться за буксиром, а затем лодка прижмётся к берегу Арканзаса, и будет слишком темно и далеко, чтобы рисковать и стрелять. Есть ли шанс его догнать? Есть ли телеграфная станция ближе, чем Фэйрглейд, миссис Фори?

Но миссис Фори, бледная и растерянная, не ответила прямо. — Но, мистер...
Десмонд, этот человек пытался похитить нас всех! Какова могла быть его
цель?

“ Без сомнения, достаточно гнусная, но я ее совсем не понимаю.
В глазах Десмонда теперь было более определенное выражение настороженности, и все же она была
сознавая, что она всего лишь разделяет его внимание.

“ И, честное слово, мистер Десмонд, я не понимаю вашего своевольного вмешательства.
” Воскликнула она. “ Что случилось с велосипедом? Это
казалось, очень хорошие колеса. Это был ваш отказ позволит нам купить его, что
сделал все трудности”.

“Колесо было слишком хорошо”, - сказал Десмонд,—“слишком хорош для
цена. Это было совершенно новое и, очевидно, украли. Он стоил по меньшей мере пятьдесят долларов, а предлагали его за пять. Чабби не дурак, чтобы ошибиться в цене.
Трейдер удвоил цену, когда увидел меня. Но этого повышения было недостаточно.

— О, как же нам повезло, что вы были с нами! Я ничего не смыслю в ценности этих вещей. Нет, Чабби, никогда не покупай у сомнительных продавцов вещи, которые стоят намного дешевле, чем они должны стоить. Это значит, что ты участвуешь в мошенничестве, в котором сам же и разберёшься. Затем, оглянувшись через плечо, она сказала:
— Как далеко они спустились по реке. Мистер Десмонд, _посмотрите_, как быстро течёт вода. Как вы думаете, они боялись, что мы сообщим о подозрительной сделке с велосипедом?

Очевидно, что дело было не только в этом.  Никакие попытки избежать обвинения в получении краденого не оправдывают такое насилие.
Десмонд задумался. Группа "Грейт Оукс" должна была утонуть, как будто
случайно, на глазах у их друзей; или они должны были быть
унесены, очевидно, по такой же несчастливой случайности, и среди некоторых
непроходимая сеть болот, проток и озер страны болот,
в которой такое судно является единственным путешественником, шаткая плоскодонка была бы
потоплен, со всеми на борту, за исключением только кровожадной команды, выжившей не для того, чтобы
рассказать историю, и исчезнувшей без следа, — или это была вся
демонстрация - это всего лишь выражение дикой, неуправляемой ярости
Неужели этот несчастный стал жертвой какого-то ужасного и отвратительного преступления, о котором стало известно благодаря случайной находке?

 Десмонд не мог судить об этом и с чувством недоумения и таинственности смотрел на лодку, которая покачивалась на середине реки. Дым шёл не только из трубы, которая, очевидно, снова была на месте, но и из окон и двери. В этом явно не было никакой угрозы, потому что владелец
сидел на палубе, отдыхая, и наигрывал на старой скрипке в очень
весёлой и бравой манере. Звуки разносились далеко по воде, и мелодию было легко
Снова и снова в трубке раздавалось: «Жарко, очень жарко сегодня в старом городе». Десмонд считал, что об этом происшествии следует немедленно сообщить властям. Но мистер.
Стэнлетт, с некоторым беспокойством выслушав подробности, возразил против этого предложения.

«Вы не можете быть уверены, что велосипед был украден, — по крайней мере, не этим конкретным лодочником. Возможно, он купил его среди множества краденых вещей, но снова выставил на продажу, не зная его ценности и не подозревая о его происхождении. Он был добросовестным покупателем.

Десмонд слушал с удивлением, ведь мистер Стэнлетт не производил на него впечатления человека, склонного к благотворительности или снисходительности в суждениях.


После ужина они сидели у камина в гостиной. Огонь весело потрескивал, больше соответствуя прохладе ночи и календарю, чем весенней атмосфере.
День только клонился к вечеру. Кентуппы остались на ночь, и эта тема уже некоторое время обсуждалась в кругу тех, чья жизнь размеренна и не требует особых развлечений.
вошли с сигарами, поскольку джентльменам было позволено принести их в это святилище после подачи кофе.

«Мы хотим послушать, что вы скажете», — произнесла миссис Кентхопп, мило _поджав губки_.

«Да, конечно, — воскликнула миссис Фори, — у мужчины никогда не возникает идеи, пока он не возьмёт в рот сигару. Существует некая неясная психологическая связь между способностью к абстрактному мышлению и выдуванием колец.
Когда-нибудь, когда я не буду слишком занят, я об этом подумаю.


— Что касается того, что лодочник так поспешно отчалил, — сказал мистер Стэнлетт, — то...
Развивая тему, скажу, что это не такая уж редкая уловка для тех, кто лучше разбирается в технике. В своё время меня случайно высадили на обочине в десяти милях от жилья — в пятидесятых годах это было не шутки, — и меня унесло на полпути к Виксбергу, прежде чем я понял, что в котле есть пар. Жаль, что вы распустили людей. Вы переоценили провокацию. Нельзя ожидать, что грубые речные крысы будут вести себя
как светские дамы. Это один из недостатков университетского спорта —
он делает джентльмена таким же умелым в обращении с кулаками, как
профессиональный боксёр.

Когда миссис Фори вмешалась, чтобы выразить свой страх и опасение, настроение
тех, кто не участвовал в суматохе в хижине, изменилось.
Казалось, что она претендует на роль героини.

— Но, моя дорогая, — возразил ей мистер Стэнлетт, — вы же сами сказали, что
человек, который танцевал вокруг и, как вы предположили, пытался задержать вашу компанию, был бедным простаком, слабоумным существом; он, несомненно, не хотел никого обидеть, хотя, возможно, они все были раздосадованы отказом мистера Десмонда купить велосипед, когда он узнал цену.

«Мне не следовало задавать вопросов о велосипеде, и тогда мне бы не солгали, — сказала миссис Кентроп с беспечным видом. — Мне следовало купить велосипед по очень низкой цене, и в своём невинном неведении я бы не испытывала угрызений совести. Незнание закона не освобождает от ответственности».

 «Совершенно верно, совершенно верно, мадам», — прокомментировал мистер Стэнлетт. «Серьёзно, я
чувствую, что у нас нет никаких обязательств в этом помещении, а наше прибрежное
положение здесь, в такой изоляции, делает особенно необходимым то, чтобы мы
были начеку и не столкнулись с более суровыми речными стихиями».

Полковник Kentopp отмахнулся от дыма, что загустело о его
массивная голова. “Совершенно верно, совершенно верно!” - сказал он с определенностью.
приветствую старого джентльмена, который говорил с некоторым колебанием.
никому не нравится выражать опасения, что другие могут отказаться
развлекать. Освобожденный от обвинения в робости, мистер Стэнлетт
решительно продолжил:—

«Эти водяные крысы, многие из которых на самом деле речные пираты, обладают таким иммунитетом, что я удивляюсь, почему они не более дерзкие и предприимчивые, чем есть на самом деле.  Я бы не хотел вызывать личную неприязнь и
Среди них — возможное возмездие за реальные или мнимые обиды.
 «Именно поэтому наш дом в Драйад-Дин гораздо безопаснее, чем ваш в Грейт-Оукс. Почему, ” полковник Кентопп наклонился
вперед с расширенными глазами и понизил голос, — горстка мародеров
может разграбить особняк Грейт-Оукс в любую туманную ночь; и однажды на длину весла
или в двух шагах от места приземления они полностью затерялись бы в тумане, и
их преследование было бы столь же невыполнимым, как если бы они находились в пустыне Сахара ”.

Мистер Стэнлетт выглядел смущенным.

- Да, действительно, - заявила миссис Кентопп, и на щеках у нее появились ямочки. - Немного вглубь материка — как здорово
Раньше, до того, как обвалился берег и река унесла всё до последнего камешка, особняк Оукс стоял на этом самом месте — и это был бы рай!
Иногда мне хочется, чтобы река снова схватила его и унесла — унесла — в Мексиканский залив!


— Спасибо вам за ваши весьма странные желания, — начала миссис Фори.

— Только для того, чтобы вы могли переехать вглубь страны и поселиться рядом с нами — мы так далеко друг от друга, — сказала миссис Кентхопп, склонив голову набок и улыбнувшись своей самой милой улыбкой.

— И всё из-за речных пиратов. Для чего нужны наши полицейские, если мы
разве мы не должны отдыхать под нашей собственной виноградной лозой и смоковницей? ” парировала миссис
Фоури.

“Ах, но зло по своей сути сильнее добра. Отсюда трудности в
отправлении закона и сохранении мира”, - сказал
Полковник Кентопп магистерским тоном. “В противном случае, конечно, причина
у права и справедливости был бы четкий переход. К сожалению, гораздо
проще скрыть преступление, чем раскрыть его, хотя мастерство, практика и упорство в расследовании правонарушений в большинстве случаев, без сомнения, приносят свои плоды. Но потом вспомните о том деле в прошлом году
падение в Уиппурвилл—Лэндинг, -гнусное дело,—злоумышленники все еще
на свободе! Двое мужчин убиты в хорошем учебном заведении, — крупные, здоровые, сердечные
парни. Я знал, что Паттон хорошо,—держал магазин в Арканзасе;—и не
знак не вспомнила о том, как или почему,—и вытер с лица
земля,—коснулся легко, как пепел этой сигары,” устраивающих
действий, к слову, потом торжественно покачал головой.

— Ох, ох! Сырая голова и окровавленные кости! Больше ни слова! Ты накличешь на весь дом ужасные сны, — воскликнула миссис Кентуопп. — Пойдёмте, мистер Стэнлетт, давайте
давайте покажем этой почтенной компании, что такое бридж на самом деле».

 Она поднялась, громко шурша шёлковыми юбками, и поспешила к центральному столу, где с напускной деловитостью и лукавством выдвинула ящик и достала оттуда колоду карт. Десмонд не мог понять, почему полковник Кентхопп выглядит таким растерянным и раздражённым.
Он выглядел искренне обеспокоенным, когда сказал с особым нажимом:
«Выбери какую-нибудь другую игру, Аннетта, в которую мы, возможно, будем играть лучше», — с натужной весёлостью. «Нас слишком много для бриджа. Я бы не стал играть»
охотно, но я знаю, что миссис Фоури не допустит меня в моем качестве
как гостя, уважаемого незнакомца!— а мистер Десмонд здесь как "домашний человек"
.

“Пусть будет пылинка для моста”, - беспечно ответил Десмонд, заметив, что миссис
Кентхопп, перехватив инициативу у хозяйки, устроила вечеринку специально для того, чтобы не приглашать Десмонда, как будто он не имел никакого значения и ей было всё равно, что подумает или почувствует гувернёр. К его удивлению, Десмонда не задела её демонстрация. «Мне нужно написать письма. Я слышал, что завтра утром придёт пакет. Я как раз собирался попросить разрешения уйти».

Прямые, ровные брови над прекрасными глазами миссис Фори сошлись в
чем-то вроде хмурого выражения. Это противоречило её врождённому чувству
вежливости, ведь такое исключение было навязано. Она бы не стала
игнорировать джентльмена, бедного и гордого, чьё достоинство следовало
бережно оберегать из-за того, что оно было под угрозой из-за его второстепенного положения. Когда Десмонд по пути в библиотеку проходил мимо
веранды, он заглянул в окно и увидел группу людей, которые теперь
уселись за столом. Это была весёлая компания, освещённая старомодной лампой.
алые шторы и бархатный ковёр, блеск зеркал в позолоченных рамах,
неуловимое мерцание огня, роскошные платья двух женщин.
Он не мог не заметить, что хмурые складки между их ровными бровями, придававшие им несколько грозный вид, не исчезли.
Он также заметил, что миссис Кентхопп сочла необходимым быть ещё более обворожительной в своём сиянии, заливистом смехе и настойчивой весёлости, чем обычно.




 ГЛАВА VI

Десмонд был уверен, что дело с велосипедом было в высшей степени подходящим
Желание сообщить властям о случившемся разделяла та сторона, которая была затронута наиболее непосредственно, — сам лодочник.
Весёлая поза, которую Джедди Нокстон сохранял в тот день, сидя на бухте верёвки на палубе и наигрывая на скрипке, пока дружелюбное течение несло его всё дальше и дальше к центру реки, не имела ничего общего с его мыслями. Он был встревожен и напуган, размышляя об этом эпизоде и его возможных последствиях. Он не обрадовался, узнав, что его жена разделяет его мысли.
отметил, что она стояла с ребенком на руках, смотрит с
приглушенные опасался, подавила созерцания на удаляющуюся происшествия,
для него, казалось, двигаться, а не ремеслом,—в бухте Большой реки
сгиба, где бурлил воду дал знамение пути на судно;
полоса территории за пределами насыпи; огромные, зеленые,
насыпь серпантина, где группа “качества людей” стояли сокращается
пока они, казалось, кучка светлых оттенков тканей; тяжелые, запутанные
наросты на участке страны болото к северу, и к югу,
Без каких-либо видимых границ простираются сеньориальные рощи Грейт-Оукс.

А вот и сам особняк с десятком красных дымовых труб, с длинным низким белым фасадом, за каждым из которых виднелись многочисленные пристройки: то крыло, то флигель, то кухня, то хозяйственные постройки, то голубятня, то молочная ферма, то колокольня, то конюшни, то фруктовые сады, то виноградники. Ещё дальше располагалось похожее на деревню скопление построек для наёмных работников и арендаторов, которое раньше было «кварталом» для рабов. А ещё дальше виднелось
пара-Джин, пилы-и-мельница, картофель-домов, сараев для
коров, работа животные, мулы и лошади; тогда тысячи гектаров
хлопок-поля, аккуратным и опрятным, как цветок границы, уже пахали
и местная, готовый для посадки Великой продуктом,—это
действительно, княжество, царство богатых и влиятельных людей и узнал; и
было бы разумно, чтобы возбудить праведный гнев, и опасные подозрения, или
даже в суд уведомлении о тех, чья доля в стране было так
большие, чья рука была настолько тяжелой, чье господство было так закончить!

— Отличные люди, Джедидия, — наконец сказала она, не сводя глаз с
движущегося пейзажа. Её голос доносился до него даже сквозь
нестройное пиликанье и скрежет конского волоса и кетгута. Его
шляпа была сдвинута на затылок, рыжая чёлка металась туда-сюда,
пока он тряс головой в такт своему хриплому пению. Он не
отвечал, и через некоторое время она, всё ещё глядя на удаляющийся
пейзаж, сказала: — Отличные богачи, Джедидия! Её голос звучал высоко, и его проникновенность
проступала сквозь шум «жаркого времени в старом городе».
Нестройное пение внезапно прекратилось. Смычок, который он по-прежнему держал так, как это делают скрипачи, был направлен на неё, и он протянул зловещим тоном:


 «Да-а, и если эта дождливая погода в верховьях продержится ещё неделю, я смогу вытащить из кармана этого сосунка целых тридцать тысяч долларов тремя взмахами лопаты; и, чёрт возьми, я это сделаю! — если мне представится шанс».

Он поднёс руку к ссадинам на своём разбитом и опухшем лице, на которые до этого не обращал внимания, считая их пустяком.
 Последнее здание «квартала» исчезало в
вдалеке, поблёскивая белизной, — на реке говорили, что управляющий в Грейт-Оукс побелил всё вокруг, когда ему сообщили, что миссис Фори возвращается из-за границы, — даже нижнюю часть конской поилки! — но жена лодочника всё ещё стояла, уставившись на него, с каким-то смутным предчувствием беды. Джедидия, похожий на лягушку,
сморщил лицо, подался вперёд, поджал ноги, запутавшиеся в верёвках, и тоже уставился, моргая.
Свет в небе теперь был ярко-шафрановым, он слепил ему глаза; он
Он напряжённо, с нетерпением, со страхом и злобой думал.

 В следующее мгновение весь мир, казалось, задрожал и закачался в дикой, всепроникающей турбулентности — из-за мыса вынырнул пароход, и маленькая беспомощная лодка, похожая на листок, оказалась прямо на его пути. Как он мог не слышать дыхание её двигателей, похожее на дыхание
огромного живого существа, на которое она была похожа, он так и не
понял, как он мог не чувствовать вибрацию воды, низвергающейся
подобно водопаду на огромное колесо на её корме, — ведь она
двигалась с устрашающей скоростью.
Несмотря на то, что она величественно возвышалась над водой, сверкая белизной, а её дымовые трубы, казалось, соперничали с лесными вершинами Грейт-Оукс, она не была одним из изящных пароходов, курсирующих между городами. Она была предназначена для одного из небольших притоков, и Миссисипи была лишь частью её маршрута. Но для владельца плоскодонки она была настоящим бичом Божьим. Она была воплощением судьбы! Она была Ужасом, Роком и Смертью в одном лице
для несчастного мужчины, которого она в тот момент собиралась сбить. Он
никогда бы не смог описать, что он чувствовал, когда она снова и снова поднимала свою
Страшный голос заговорил с ним — он мог только чувствовать, — заговорил о предупреждении, о самодовольном и точном соблюдении закона, о надлежащем уведомлении о смерти, которую она должна была ему вскоре уготовить. Казалось, он был совсем не похож на
тех измученных бедняг, которые трудились, один у шеста, а двое у
воротов, пока двое мужчин и женщина боролись с течением, чтобы
увести плот с пути властного чудовища, которое неслось прямо на
них. Что касается сознания, то он не мог пошевелить и пальцем.
Это был вопрос инстинкта, который
Он контролировал свою работу, это было механическое усилие, в котором не участвовали ни сердце, ни разум. Он задрожал, когда понял, что пароход слегка кренится влево. Затем он впервые смог взять под контроль свои чувства и понял, что лоцманский колокол непрерывно звенит, что стук двигателей стал прерывистым и слабым, что кто-то отчаянно пытается сдать назад, изменить курс.

Всё было напрасно — слишком поздно! Он видел, как его напряжённые до предела мышцы всё ещё сопротивлялись невозможному, а стражники были окружены людьми.
Пассажиры выкрикивали банальные слова сочувствия и ободрения.
Матросы стояли на нижней палубе, едва возвышаясь над рекой,
в то время как он, в своём скромном судёнышке, находился на
одной уровне с поверхностью воды, и выкрикивали советы.

 Внезапно женщина в отчаянии закричала.  Она встала, выронила весло и протянула ребёнка на вытянутой руке, умоляющим жестом обращаясь к капитану, который стоял на штормовой палубе. Он ободряюще помахал
рукой в ответ, и затем отвеса стало достаточно, чтобы
Джедидайя увидел, что ялик снят со шлюпбалок,
и что «Флора Ф. Мэйберри» предложила взять на себя благородную миссию по
извлечению их трупов после того, как она отправит на дно их плавучий дом
и все их жалкие пожитки.

 Именно в таком свете этот эпизод предстал в его воображении, когда почти в самом
водовороте, созданном пароходом, плоскодонка попала в стремительный
поток, возникший бог знает как. Причиной могло стать какое-то препятствие на дне —
например, дымовая труба старой затонувшей лодки, о которой давно забыли; или дерево, выросшее на болоте, которое увязло слишком глубоко, чтобы его можно было
Как известно из лоций или речных карт, этого едва хватает, чтобы вызвать рябь на воде.
Благодаря огромной силе течения реки Миссисипи отклоняющая
рябь раскачивала плоскодонку, как лист в водовороте, и, насколько это было безопасно,
если бы у Джедидайи Нокстона были мили морского простора, он стоял бы на своем плоту с
сморщенным от ярости лицом и широко раскрытым ртом.
и исказился, и погрозил кулаком возвышающемуся пароходу, и выкрикнул
неистовые проклятия в адрес судна, его капитана и пассажиров, и
команду, и отправил их всех в ад, образовав глубокую и огненную дыру в его
версия. Тем временем пассажиры, поддавшись сочувствию, смеялись и
ухмылялись; матросы выкрикивали насмешливые реплики в ответ;
капитан молча презрительно пожал плечами и приказал снова поставить ялик на место.

Женщина, уперев руки в бока, и ребёнок, на которого она не обращала внимания, стояли на танцполе, которое раскачивалось под их ногами.
Женщина с горечью смотрела вслед большому судну, которое проплывало мимо.
Вода каскадами белой пены стекала за штурвал на корме, а движущиеся трубы, казалось, описывали среди облаков таинственные узоры, то тут, то там подсвеченные слабой искрой
звезда.

 — Так всегда бывает, Джедидия, — сказала она. Она едва могла отдышаться, и в её голосе слышались всхлипывания. — Так всегда бывает! Богачи в безопасности, на высоте, в сухости, а мы, бедняки, пьём воду и балансируем на краю ада.

Его гордость, если бы он мог претендовать на такое качество, его самодостаточность были жестоко уязвлены этим происшествием; но, поскольку оно не привело к смерти или катастрофе, оно, казалось, свелось к пренебрежению, обиде, бессмысленному оскорблению. Эта точка зрения была нелогично подкреплена очевидным отвращением к этому чувству
Что касается пассажиров и экипажа, то их сочувствие, естественно, было сдержано его яростью и бесполезной злобой, с которой он осыпал их проклятиями.

 «Не всегда так безопасно и спокойно, — возразил он, — богатые тоже не в безопасности.
 Те галуты там, на пристани Уиппурвилля, не просто задели край ада, — это правда; они отправились в него трезвыми — керпланк!»

Женщина выжимала воду из волос и отряхивала юбки, мокрые от брызг, летевших от кормового колеса парохода, и от взбаламученной воды, в которой покачивался плот.  Наступила благоговейная тишина
Однако при этих словах на её лице отразилась пугающая радость, и она тихо подошла ближе и села на моток верёвки с ребёнком на руках.
Ребёнок перестал громко плакать, оплакивая своё одиночество, но,
как будто тишина была для него слишком большим благом, он продолжал
рассеянно хныкать или напевать какую-то грустную мелодию, заученную
наизусть, значение которой было забыто или непонятно.

“Да, сэр!” Джед Нокстон воскликнул с искренним удовлетворением: “Они получили
прикладом дубинки, конечно! Провидение преследовало их в мгновение ока.
«Два сорок!» Он усмехнулся и рассмеялся. «Я тебе скажу, как это было с ними обставлено, ты бы подумал, что они бедные люди, уж точно».


«Я никогда не могла понять, как они ничего не заподозрили, как это было так легко», — размышляла она.


В радиусе мили от лодки не было ни души, но он с опаской оглянулся через плечо, прежде чем ответить. Его брат, идиот, ушёл обратно в каюту.
Время от времени доносился протяжный храп, а иногда — прерывистое дыхание, свидетельствовавшее о том, что он устроился на ночлег.
Широкая Миссисипи простиралась безмолвная и глубокая, пустая с обеих сторон, такая широкая, что они могли видеть только линию противоположного берега в миле от них, пока плыли по быстрому течению.  В поле зрения не было ни одного другого судна; не было никакого движения, кроме длинных упругих волн, которые тут и там покрывались рябью, когда на воду дул холодный ночной бриз. Иногда на их вершинах вспыхивало мерцающее сияние, отражение звезды, и снова только ощущение тёмного, прозрачного блеска указывало на глубину. Это был целый мир, и всё
сами по себе; и все же он испуганно оглянулся через плечо.

“Они попали в магазин, притворившись покупателями, вот как”.

“Но в магазинах не держите открытым "полночь",” возразила она.

Он положил рыжую голову и усмехнулся в лоно своего проверено
рубашка из гикори. Это казалось таким забавным, — таким очень забавным! — Конечно, это было в нерабочее время; но они были пьяны — о боже, как же они были пьяны! Бекберн
признался, что у него было несварение; когда они причалили на лодке и поднялись на берег, Дэнвельт сказал мне, что они громко кричали у магазина
так же, как если бы они были серьезны. И эти двое, владелец магазина
и его клерк, они приняли все это за чистую монету.
Бекберн _had_ проглотил что—то почти такое же скверное, - силу о’
ипекак, — и его просто рвало, когда он кончал, - и, конечно,
достаточно тех сосунков открыли дверь, чтобы дать ему что-нибудь, чтобы облегчить его
прочь!” Он снова замолчал, чтобы посмеяться про себя, опустив голову. «Тот светловолосый худощавый парень, Оскар Паттон, клерк, сказал, что обычная кухонная сода — это противоядие. И вот он, весь в мыльной пене, побежал в
в подсобке, чтобы достать коробку, — с ним там и разобрались».

 Ребёнок всё ещё жалобно причитал, хотя и забыл о своей печали; лицо женщины было освещено лунным светом, словно жемчужина, но всё остальное было таким тёмным — безмолвная река, текущая, как поток времени, мрачные кроны деревьев, венчающие ближние берега, смутно возвышались в ночи, противоположный берег терялся вдали, — что очертания женщины были легко различимы для того, кто был с ними знаком. Даже тот, кто не привык, мог бы заметить необычный разрез глаз,
Змееподобный контур лица, длинная, извивающаяся шея — она казалась вполне уместной, цепляясь за скользкие бревна плота посреди мутной Миссисипи. Она с хладнокровным интересом слушала эту жуткую историю, но время от времени вздрагивала.

 «Говорят, другого парня, Экворта, было труднее убить. Он получил свою порцию свинца и затих. Он погрузился в игру, как вдруг услышал, как Паттон вскрикнул:
«О боже!» — и рухнул на пол. Экворт бросился к
ящику на стойке — он как раз наливал себе стакан
виски для страдающего от несварения желудка; Бекберн заявляет, что теперь он ни за что не отвечает, потому что он всего лишь перевернул себя наизнанку с помощью рвотного корня! — а когда Экворт взялся за ручку ящика, они поняли, что там пистолет, и набросились на него. Бен Дэнвельт просто схватил его за загривок и
хотя ему удалось открыть ящик, они повалили его и засунули голову в ящик. Он не мог ухватиться за что-нибудь, чтобы вытащить голову из ящика.
 Том Тёрфин дважды ударил его ножом, пока остальные держали его.
Он засунул голову в ящик и дважды ударил его ножом в спину, прямо под лопаткой. Он был ещё жив, когда они вытащили ящик, и он упал — он умер мучительной смертью. Том сказал, что он извивался и корчился на полу, как червяк. Он сказал только одно: он возвысил свой голос и произнёс: «Моя кровь будет свидетельством против вас». И его рот был полон крови. Но Бен Данвельт возразил: «Некомпетентные показания в этом суде». Он забавный парень, вечно шутит! Затем он снова позволил Экворту ударить себя ножом — на этот раз прямо в горло. И
Тогда они больше не доставали его до челюсти. Отличная работа — всё сделано правильно.

 Они быстро плыли по великой, пульсирующей реке; они могли видеть тёмные леса на берегу, уходящие на север, пока они так упруго и бесшумно скользили на юг. Время от времени
извилистые течения прибивали лодку к берегу, и они чувствовали
влажный, насыщенный весенний запах земли, резкий аромат трав и
деревьев. Однажды в глубоком, вязком болоте, где в лес лениво
впадала протока Миссисипи, они услышали внезапный
громкий всплеск в воде. Женщина нервно вздрогнула и с резким возгласом выронила мундштук для нюхательного табака себе на колени.


— Чёрт возьми, Джоселинда, — усмехнулся мужчина, — разве ты не знаешь, что аллигатор идёт к воде?

В лунном свете была заметна рябь от движения огромного ящера, когда он плыл вдоль берега.
Лодка пронеслась мимо, вниз по течению, и звук, который они услышали, был далёким и приглушённым.
Это был звучный зов аллигатора, обращённый к его самке в лагуне, а вскоре раздался ещё один рёв, похожий на отдалённый гудок.
река несла их дальше.

«Мне это не кажется таким уж хитрым ходом, — наконец прокомментировала Джоселинда, — иначе бы это никогда не раскрылось».

«О, _ты_ бы сделала всё совсем по-другому, не так ли?» — усмехнулся он. «_Ты_ способна на любые уловки».

«Я могу разжечь огонь, который не погаснет», — заявила Джоселинда.

«Но огонь не погас; его _потушили_, вот что! Светлячки так быстро подняли тревогу. Эта старая шлюха, Болотная Лилия, приплыла по реке с опозданием на целый день и направилась к берегу, к
Лодочник увидел, что в магазине пожар. Он дал такой гудок, что разбудил бы и мёртвого, — разбудил всю болотистую местность на много миль вокруг. Старая лодка просто стояла на воде, гудела и раскачивалась, как будто вот-вот развалится. Тогда все мальчишки вокруг засуетились, побросали свои штаны и ботинки и побежали к причалу, чтобы помочь потушить пожар. «Болотная лилия» выслала всех матросов на палубу, а у реки Миссисипи было немного лишней воды — не было причин, по которым они не могли бы вылить воду на огонь и потушить его.
_Ты_ не смог бы разжечь огонь, который не смогла бы потушить река Миссисипи, эй, умник?

— Но потом люди нашли тела прямо там, — возразила она.

 — Да-а, — протянул он.  — У них были свои причины не уходить.

 — И люди нашли тела свежеубитых и увидели, что из магазина вынесли почти все товары и все деньги из кассы.

«Да-а, ребята загрузили на паровой катер столько виски, сколько смогли, и подожгли его. Но если бы «Болотная лилия» не свернула не туда, вся эта шумиха превратилась бы в пепел ещё до того, как взошло бы солнце. Они бы подумали, что хозяин и его
клерк сгорел случайно, или пытаясь что-то спасти, или был
пьян и не проснулся. Член "I " Данвелт сказал, что, по его мнению, Экворт
известен тем, что время от времени выпивает слишком много. ”

“Это был большой пожар”, - заметила она, как бы делая уступку. “Он осветил
всю страну. Река сверкала, как огненный поток в тумане
казалось, что она просто раскалывает мир надвое”.

«Это был большой пожар — и провернули они его ловко, — возразил он. — Они скрылись с товаром и деньгами — приличной суммой, — и никто их пока не заметил. Это было ещё прошлой осенью».

«Эти тела не должны были быть найдены», — с болью в голосе возразила она.
Она чувствовала, что это единственное, что умаляет ценность художественного произведения.

 Он не ответил. Они как раз проплывали между небольшим островом и берегом. Вода, сжатая таким образом, текла с ещё большей стремительностью. Он не был уверен, что их голоса будут слышны в неподвижном воздухе и в безмолвной реке. Они были слишком близко к берегу с обеих сторон, чтобы рисковать и произносить слова, которые могли бы выразить мысли их тёмных сердец. Остров быстро приближался
здание. В недалёком будущем это будет берег. Великая, беспокойная река —
то смывающая сотни акров земли, которые растворяются в потоках воды;
то прорезающая каналы в участках суши за невообразимо короткое время,
превращая их в острова, далёкие от их древнего происхождения, —
здесь заполняла илом отмели, разломы и пропасти, превращая их в
непрерывную связь с берегом. Этот остров
был тем, что местные называют «отмели», — полоской белого песка,
редко поросшей кустарником. Можно было бы подумать, что такое запустение и одиночество
щита нет человека, который мог бы одолжить ухо понимания к
вероятность слово плавающей над водой. Но Джедидая Knoxton и его жена
Джоселинда придерживалась их сомнительных советов, пока они снова не свернули вперед.
между далекими берегами глубокой и пустынной реки внизу и
безлюдными небесами вверху.

“ Джед, этот велосипед не из коллекции Экуорта? ” спросила она.
почти шепотом.

«Не задавай мне вопросов, и я не буду тебе лгать», — грубо ответил он.

 «Я всегда считал, что это дорогие вещи — гораздо дороже, чем ты думаешь. Я думаю, что Дэнвельт дал их тебе только для того, чтобы тебя выследили
— Прикрой его, — предложила она, — чтобы он не вызвал подозрений.
 — Заткнись, Джоселинда, — яростно завопил он, — иначе я тебе рот заткну.
 — Да ведь _ты_ не имел никакого отношения к этому трюку, — возразила она. — Я ни в чём _тебя_ не обвиняю.

Некоторое время она молчала, словно зная, что её молчание побудит его к разговору.  Самый верный способ возобновить обсуждение — это, как ни парадоксально, прекратить его.  Ребёнок уже спал, и она то и дело поглаживала его по спинке, пока он лежал у неё на груди, бормоча что-то вроде:  «Баю-баюшки-баю».

«На этих вещах нет этикеток, — продолжил Нокстон, как будто они и не прерывались. — Они такие же обычные, как раки. Люди
ездят за ними по всей стране».

 «Не по пять долларов, Джед, и даже не по десять. Я же говорил тебе, что оценивал эти
джиггермарисы, когда был в Виксбурге, и некоторые из них стоили до пятидесяти долларов».

— А я тебе говорил, что в магазине тебя надули, — воскликнул он с
какой-то бурной реакцией, в которой было и отвращение, и горе. — Такой
неряха, как ты, будет расхваливать колёса и прочую ерунду! — они
над тобой посмеялись.

— Может, и так, может, и так, — легко согласилась она, по-видимому, без особого тщеславия. — Но сегодня вечером я _действительно_ увидела, что десяти долларов было слишком мало. Этот человек не позволил бы миссис Фори рисковать собой из-за этого — какой бы богатой она ни была! Он знал, что это война, и украл.

— Ну, чёрт бы побрал этого мистера Фори, — вот и всё, что я могу сказать, — крикнул лодочник,
подняв руку к своему разбитому лицу, которое покалывало от боли,
когда он вспоминал об этом инциденте. Затем, дрожа от
нервного гнева, который, однако, сдерживал холодный страх, он
продолжил: — Но если это
Если бы меня выследили, что помешало бы мне напасть на Данвелта, Терфина и остальных?


 — Думаю, они уже слишком далеко, чтобы их можно было поймать. Всё произошло в октябре прошлого года, а сейчас уже почти весна.
 — Думаю, они считают, что тебе никто не поверит.
Закон защитит тебя, а на твоей лодке найдут товар. Это была всего лишь уловка, если кто-то и пошёл за ними.


Наступила долгая тишина. Лодка снова приближалась к берегу, казалось, сама по себе, повинуясь течению.
Тёмные леса спускались к берегу ручья, маня и обещая укрытие в своём диком, запутанном мраке.
У неё перехватило дыхание, так сильно она надеялась на то, о чём не осмеливалась говорить.
Он угадал её надежду, но с тем извращённым чувством превосходства, которое так характерно для домашнего тирана, не сказал ничего, что могло бы её поддержать.
Он продолжил разговор на эту тему. “Если бы я верил, я бы мойку колес в
река без околичностей”, - заявил он.

“Они являются слишком легкими”, - запротестовала она. “Я не знаю, как их пес'ous
injer-резина диски могут заставить плавать ЭМ”.

Какое-то время они снова молчали, пока река текла сквозь ночь, такая же безмолвная, как и звёзды, мерцающие в небе.
Луна опускалась к западному берегу. Лунный свет, начинавший озарять вершины огромных мрачных девственных лесов, навевал смутное чувство тоски и печальной задумчивости. Этот блеск, казалось,
отвечал медленному спуску той, что устала и завершила свой путь по небу.
Это не было радостным приветствием, скорее торжественным, наполненным
странной тишиной и отстранёнными намёками, которые могли бы
олицетворение падения в могилу. Ветер становился все более холодным.
Jocelinda завернутый ближе рваную юбку из красной фланели, которым
ребенок носил о его плечи, как мантию. Прикосновение к ткани
напомнило ей о детском гардеробе, который обещала ей миссис Фори.
Не то чтобы она нуждалась в таких удобствах и средствах для поддержания порядка;
было бы слишком хлопотно следить за тем, чтобы ребёнок был одет и ухожен, в целой и чистой одежде. Это воспоминание просто навеяло ей на мысль о том, что она уже обдумывала ранее. «Я
«Я не верю, что этот человек был мистером Фори!» — внезапно сказала она.

 Это была неудачная тема для разговора. Само это имя вызвало у Нокстона приступ злобы. «Почему нет?» — воскликнул он в порыве гнева. Он знал, что велосипед был сразу же признан краденым товары; возможность того, что наличие у него машины может связать его личность с преступниками, которые ограбили магазин в Уиппурвилл-Лэндинг и убили владельца и продавца; страх, что именно в этом заключался их гнусный замысел, когда они подбросили ему эти дорогостоящие товары, которые так легко обнаружить, которые так редко встречаются у простого народа, с которым он имел дело, которые так не соответствуют его ассортименту и привычкам, — всё это повергло его в смятение. Его ум не был натренирован для последовательного мышления, для того, чтобы делать правильные выводы; он действовал наугад
Его убеждения были основаны на импульсах и склонностях. Невежество
несовместимо с справедливым и точным предвидением. Его решения,
принятые в порыве гнева, он стремился претворить в жизнь, не
обращая внимания на осуществимость или последовательность действий,
он не обладал чувством справедливости и не мог сохранять самообладание. «Почему нет?»
 — повторял он, ударяя жену концом верёвки.

Он обвился вокруг её тела, как стринги, и хлестнул по обнажённой до локтя руке с такой силой, что на ней остался след. Опыт не пропьешь
Она проявила всю свою мудрость и в целях самозащиты воздержалась от того, чтобы ещё больше разозлить своего жестокого мужа. Она ничего не сказала о том, что он применил кнут, но поспешно взяла свои слова обратно. «Я просто подумала, что это кто-то другой. Я думала, что старик Фори умер. Разве это не его вдова?»

 «Вдова? — чёрт возьми! Вдова старого Фори?» Эта стройная, красивая, с высокой походкой
девчонка! Она жена его сына, она говорила тебе, что ее зовут миссис
Фори.

“Может, и так; они уехали в Европу так надолго, что я потеряла их из виду”,
женщина кротко призналась.

— Нет, дело не в этом, — усмехнулся Джедидия. — Ты завидуешь её красоте и дерзкому, высокомерному поведению. Такие драчливые стервы, как ты, не могут смириться с тем, что другие женщины молоды и красивы. Он угрюмо сплюнул в Миссисипи. — Это был молодой Фори и его молодая жена — старик давно умер. Я думаю, что этот малыш, должно быть, его младший брат.
Я помню, что около десяти лет назад в особняке Грейт-Оукс родился ребёнок.
Я заметил это, потому что старый плантационный колокол звонил как сумасшедший,
чтобы возвестить о радостном событии, как будто у него был припадок, а Болотная Лилия и другие
Когда они проплывали мимо, с лодок доносился приветственный свист, хотя это и противоречит правилам».


«В те дни я здесь не бывала», — уточнила она, оправдываясь за то, что не готова подтвердить эти смутные и беспорядочные воспоминания о его скитаниях, когда он плыл вниз по реке со своим товаром или с трудом вытаскивал свою лодку на берег из болот и заливов. «Тогда я жила в Арканзасе». Она на мгновение опустила голову. В её воображении возникла сцена, которую лучше всего было видно с закрытыми глазами: маленькая хижина на поляне в лесу.
Густой тёмный лес; грязный, топкий двор; куры, свиньи и тощий старый мул, сбившиеся в кучу на шатком крыльце; дом на суше — всё это в тот миг казалось райским уголком для кочевницы-амфибии,
потому что конец верёвки жалил, а её закалённая чувствительность всё ещё
реагировала на грубые насмешки и резкие выпады.

 — Да любой дурак, кроме тебя, знал бы. Разве _она_ не сказала, что она миссис
Фори? И разве он не сказал этому сопляку, что тот не должен бесплатно пользоваться рулём? И разве он не сказал ей, что она должна поверить ему на слово? И разве он не
Он схватил женщину за локоть, а ребёнка за шиворот, как будто они принадлежали ему, и потащил их с лодки. Он был свиреп, как  Судный день? А разве это не плантация Фори, Грейт-Оукс, где нас связали? Ответь мне, — ответь мне, — ответь мне, — ты, болтливая шлюха, — или я отрежу тебе язык.

“О, законы, Джед”, - сказала Джоселинда, ее нервы были потрясены, и она была близка к тому, чтобы разрыдаться.
"Я говорила, что она вдова. Она говорила о своих детях. “ - "Я знаю, что она была вдовой." Она говорила о своих детях. " - "Я знаю, что она была вдовой". Она говорила о своих детях. Я
’мычал, что этот парень был одним из них’. Я слышал, как она это сказала...

“Ты _’упал _" и слушаешь _" как последний дурак. Этот человек - Фоури
и владеет Грейт-Оукс! И можешь поспорить на свою бессмертную душу, что я скоро дам _ему_
повод для размышлений, который заставит его забыть о том, что он когда-либо видел
велосипед или рыбацкую лодку, даже воздушную.

 Он поднялся с мотка верёвки и начал энергично расхаживать по палубе, как будто собирался подвести судно к берегу. Она молча последовала его примеру, сначала усадив ребёнка в центр мотка верёвки, а затем приступила к работе с такой же силой и энергией, как если бы она была мужчиной. Возможно, прилив бодрости придавал ей сил, ведь они направлялись к протоке, которая
Река медленно текла вниз, почти не ускоряясь от напора своих течений.
Она неслась сквозь болота и густую кипарисовую чащу.
И она радовалась ощущению дополнительной безопасности в глуши. Прежде чем отряд Фори, действуя с максимальной оперативностью,
на которую позволяла изолированное расположение плантации Грейт-Оукс,
смог бы уведомить власти о любых подозрениях, которые у них могли возникнуть,
лодка-плоскодонка покинула бы воды реки, не оставив и следа. История о неминуемой опасности быть
Если бы Флора П. Мэйберри разбилась, это можно было бы списать на какую-нибудь подобную катастрофу как на причину исчезновения лодочника и его судна.
Велосипеды — их было всего три — могли быть спрятаны, уничтожены, закопаны в глубоких, мутных, болотистых заводях лагун. Здесь беглецов вряд ли могли бы увидеть или выследить.
Повсюду кипарисовые заросли, болотистые заводи, сеть протоков и трясин,
на многие мили вокруг нет ни клочка сухой земли, местность совершенно
безлюдная, а водные растения образуют непроходимые заросли.
непроницаемая темень. Она не ожидала, что в ту ночь уснёт с таким
чувством безопасности, ведь вскоре лодка уже была пришвартована
в зарослях молодых тополей и ждала, пока рассвет не озарит
водой путь, необходимый для навигации по таким извилистым
местам. Но она встала и была готова к первому лучу света.
Её силы восстановились как благодаря избавлению от
напряжения, так и физическому отдыху.

Когда начал светать серый день, тусклый и пасмурный, искушённому человеку он мог показаться безрадостным, ведь даже такая симметрия, как
Заросший протокой залив был уничтожен; теперь лодку вели на вёслах
по каналу, похожему на ручей, а затем она проследовала через ряд озёр,
соединённых узкими проливами, полными полузатопленных зарослей, и снова
казалось, что она вот-вот сядет на мель в болоте, где вместо воды была грязь. Эти озёра были чернильно-чёрными, и посреди них
высились одинокие леса из гигантских кипарисов; на тёмной,
похожей на зеркало поверхности воды виднелись белые стволы деревьев,
давно погибших из-за постоянного затопления, вызванного каким-то капризом изменчивой реки.
отражение со странной чёткостью и призрачным эффектом. Лодка словно плыла по миру мёртвой растительности, повторяя очертания безжизненных деревьев внизу и призрачного белого леса, возвышающегося над ними. Время от времени приходилось резко поворачивать руль, чтобы не задеть кипарисовые колени, как называют конические выступающие наросты на корнях, которые значительно возвышаются над поверхностью воды. Свисающий мох
огромными массами и тяжёлыми гирляндами свисал с голых белых ветвей
высоко-высоко над головой, усиливая мрачность и создавая жуткую атмосферу
на сцене. Не раз путешественники видели аллигатора, наполовину
утопленного в иле и грязи и выглядевшего таким же безжизненным, как бревно, на которое он был похож;
но один из них, по-видимому, очнулся от зимней спячки и плыл по центру чёрного озера.
Джедди Нокстон, наблюдавший за его приближением, сомневался, какой путь он выберет, чтобы встретиться с лодкой в узком проходе.

«Он всё равно не понимает язык сигналов», — возразил он.
«Если бы я мог свистеть, толку бы от этого было мало».

Аллигатор решил проблему, нырнув
внезапно он, несомненно, зарылся в спасительную грязь.
Вопрос о том, где он может снова всплыть, вызвал у Джеда Нокстона ещё одно сомнение, но он смело ткнул в грязь шестом, и вскоре они прошли мимо, а огромный ящер по-прежнему оставался невидимым.


Были и другие признаки весны, помимо пробуждения аллигаторов от зимнего оцепенения. В воздухе порхали птицы; вокруг брёвен квакали лягушки; склизкую, невзрачную смесь из растительности и ила тут и там пронизывали нежные
копья нежного, но насыщенного зелёного цвета, сложенные листья и побеги болотной лилии. Внезапно первый луч солнца упал на широкое серебристое пространство вдалеке — это было озеро, очевидно, в несколько миль длиной, с характерным для озёрных вод региона подковообразным контуром, окружённое густыми и мрачными лесами и окаймлённое осокой. Этот густой колючий кустарник, настолько сильно изрезанный, что это отразилось в его названии, привлек внимание Джеда Нокстона. В это время года он ярко зеленел, почти так же ярко, как сам свет.
Джед Нокстон стоял неподвижно, поднеся руку к глазам, и пристально вглядывался.;
затем он повернулся, чтобы осмотреть какой-то ориентир, который, как он определил, был направлен на
запад, и снова повернулся к востоку.

“Я как-то потерял своего медведя на болоте”, - пробормотал он. “Я был здесь
пытался найти север вместо юга. И будь проклята эта старая извилистая река
. Мы плыли тридцать миль в Лас - ’ ночь, чтобы сделать пять миль о’
расстояние”.

Он все еще стоял, поглощенный и размышлял, когда жена оформила с
маленькая каюта на палубе. “ В чем дело, Джед? ” спросила она
предчувствуя недоброе. Дым, вьющийся над дымоходом тяги через
крыши, и обжигающие от жарки свинины пришел с резким запахом от
открытая дверь. В руке она держала длинную железную ложку, намазанную мукой
тесто, устремив на него выжидающий и встревоженный взгляд.

“Как хорошо, как хорошо!” - пробормотал он.

“ В чем дело, Джед, чему ты учишься? ” настаивала она.

«Прошлой ночью мы почти не продвинулись по этой извилистой реке, — сказал он. — Это всё равно что старая шутка дураков-барабанщиков: проплыви пятьдесят миль вниз по Миссисипи, а потом возьми
Соберись с духом и пройди полмили обратно до того места, откуда ты начал свой путь.
Он мрачно ухмыльнулся. «А потом я ещё немного сократил его, сбившись с пути в болоте».
Он огляделся по сторонам, погрузившись в раздумья, как будто снова задавался вопросом, как же так вышло, что с ним приключилась эта беда.
Она боялась, что, размышляя над этой проблемой, он не раскроет намерение, которое, очевидно, медленно формировалось в его голове. Но для него это было важнее всего. Когда она услышала это снова, её словно ударили по лицу.
Она надеялась, что время и расстояние изменят ситуацию
Они объединились, чтобы уничтожить его, и она знала, что это дурной знак. «Мы не дальше чем в пяти милях от границы плантации Грейт-Оукс — я знаю это по
следам старого озера Уайт-Дир. И это к лучшему — _к лучшему_—
на самом деле чертовски удобно». Я собираюсь дать мистеру Фори из
Great Oaks Plantation кое-что для изучения, что заставит его забыть
никогда не существовало такой вещи, как велосипед или торговая лодка, воздушная ”.




 ГЛАВА VII


Последующие дни были спокойными, а семейная жизнь Фори
незаметно для себя он оказался на широких верандах особняка Грейт-Оукс,
где много времени было проведено в бесполезных беседах и где можно было
дышать свежим воздухом, не утруждая себя физическими упражнениями, и
находиться на улице, не выходя из дома. Это была прекрасная иллюстрация
лучшего метода _dolce far niente_. Излюбленным местом для встреч была
веранда, примыкающая к библиотеке, под сенью ветвей живого дуба.
Десмонд часто присоединялся к компании, говоря себе, что с его стороны было бы грубостью держаться в стороне
когда они все были так близко. В те дни он часто слышал жалобы миссис.
Фори на ограниченные возможности Грейт-Оукса в плане разумных развлечений.

«Нечего делать, нечего сказать, не на что посмотреть. О, дайте мне выпить настойки мандрагоры, чтобы я могла проспать этот промежуток времени!» — восклицала она, томно откидываясь в садовом кресле.

На аллеях Грейт-Оукс было на что посмотреть: трава была сочной и свежей, а на деревьях виднелась редкая весенняя листва, то отливавшая золотом, то зеленевшая. Гиацинты, розовые и белые
и голубые, покачивали своими волшебными колокольчиками в партере возле дома, а шпалеры в старомодном саду были изящно увиты
зелёной, похожей на кружево листвой. В бескрайних мутных
водах Миссисипи было на что посмотреть: противоположные
берега полностью скрылись под водой на болотистом арканзасском
берегу, и, поскольку его границы были вне пределов видимости, он
напоминал огромное внутреннее море. Когда Десмонд обратил внимание на это явление,
мистер Стэнлетт заявил с гордостью, которую испытывают жители берегов
Река демонстрирует свою произвольную и монархическую власть.
Иногда во время половодья её ширина достигала шестидесяти миль, а средняя глубина в излучине — не менее ста восьмидесяти футов.


«А сразу за мысом на песчаных отмелях глубина часто не превышает четырёх футов», — язвительно вставила миссис Фори.

Эти слова наводили на мысль о скрытой опасности, подстерегающей более крупное судно, о возможности сесть на мель даже в таком огромном водоёме.
Огромный караван угольных барж плыл по течению из Питтсбурга в Нью-Йорк.
Орлеан, пароход, толкающий перед собой дюжину широких гружёных барж, выстроившихся эллипсом вокруг его носа, медленно и величественно скользил по течению. Вдалеке, над верхушками густых лесов, на фоне безмятежного голубого неба, клубился чёрный дым, поднимавшийся из высоких труб.
Это означало, что к мысу приближается пароход регулярного почтового маршрута.
А поднимающийся вверх по течению баркас напоминал о ещё одной опасности, подстерегающей на великой реке, где нет закона.

— Раз уж мы заговорили о выпивке, — сказал мистер Стэнлетт с некоторым беспокойством, — вчера со мной произошёл странный случай. Я был на верховой прогулке, и когда начался внезапный ливень, я был довольно далеко от дома и промок до нитки.
И — вы же знаете мой ревматизм — я остановился у первого же дома, до которого смог добраться; это была хижина Джессопа, и я зашёл туда, чтобы обсохнуть у его очага.
Что ж, Джессоп — дружелюбный парень, и он предложил мне выпить, чтобы я не простудился насмерть. Ты же знаешь, он всего лишь ирландский дровосек, который едва сводит концы с концами, продавая дрова всем желающим.
Он сказал, что готов отдать землю тому, кто отдаст её ему для расчистки, и продать её тому, кто купит.
Но я согласился, потому что не люблю отказывать в любезности таким людям.
И, благослови меня Господь! это был французский бренди, хороший коньяк. Он очень удивился, когда я сказал ему об этом.
Он сказал, что знает, что это напиток, к которому он не привык, но
он стоит столько же, сколько «крепкое виски»; он сказал, что ему всё равно,
лишь бы он хорошо действовал — «напоил до беспамятства». Он купил его
в той лачуге».

 Десмонд многозначительно посмотрел на мистера Стэнлетта, который продолжил: «Ты
верно, сэр, — украден, без сомнения! Боюсь, с пристани Козодоя
товар. Я помню, что, хотя Экворт держал широкий ассортимент
товаров, у него был ограниченный круг изысканных обычаев. Некоторые богатые люди живут рядом
Козодой приземлился, и они предпочли отдавать ему приказы
вместо того, чтобы иметь дело с кем-то другим. Экворт сам был из джентри, происходил
из хороших людей, разоренных Гражданской войной. Он вложил в этот магазин всё, что у него осталось.
Он служил в армии Конфедерации, хотя был одним из самых
молодых ветеранов, отличился, был очень популярен, и, как
плантаторы в округе отдали ему все свои заказы вместо того, чтобы отправлять их в
Мемфис или Новый Орлеан, он держал на складе товары самых высоких сортов, которые им были нужны. Боюсь, что этот бренди был украден, как и тот велосипед.
Жаль, что я не прислушался к вашему мнению и не сообщил о наших подозрениях в полицию.


«Честно говоря, я не счёл разумным придерживаться теории бездействия», — сказал Десмонд. — Я написала в тот же вечер, а почтовое судно доставило письмо на следующее утро.


 Миссис Фори выпрямилась в кресле и огляделась по сторонам.
расширяя глаза,—что репетитором у нее в доме должны взять на себя инициативу в
его направление! Тонкое лицо г-на Stanlett залилось краской. Даже сквозь его
редкие серебристые волосы можно было разглядеть блестящую кожу головы, всю розовую. Он
однако ничего не сказал, глядя на свою сигару и стряхивая
пепел.

Десмонд заметил их очевидный настрой одновременно с унижением и
негодованием. Затем он взял себя в руки — за его мизерную зарплату они не купили бы его личность, не аннулировали бы его индивидуальность.

 «Ответственность лежала на мне», — сказал он ледяным тоном, скорее для самоутверждения и
в ответ на их обиженное молчание, на их осуждающий вид, вызванный его
самонадеянностью, а не из чувства долга перед ними, он решил объясниться.
«Именно я обнаружил, что качество товара не соответствует его цене.
Зная, что он, должно быть, украден, я не считал себя вправе молчать».


«Необоснованное вмешательство влечёт за собой серьёзную ответственность», — сухо заметил мистер Стэнлетт.

«И, возможно, навлекая подозрения на невиновных людей», — сказала миссис
Фори с холодным упреком.

«Если владелец торгового судна честно привёз колесо, совершенно новое и любимой марки, которое он может предложить для продажи за пять долларов, ему не составит труда прояснить ситуацию. Это не моё дело — судить».

«Мне бы не хотелось наживать себе врага в лице такого грубого и беззаконного человека, как он, подвергая его ненужному унижению и трудностям», — холодно возразил мистер.
Стэнлетт. Он больше не говорил с добродушной неторопливостью, присущей людям, живущим в праздности и роскоши. Его интонация была чёткой и ясной.

 «Насколько я понимаю, отвратительное и жестокое убийство было совершено совсем недавно
«Осенью в Уиппурвилл-Лэндинге», — сказал Десмонд, и в его висках запульсировала гордость.
Его собственное беспокойство, вызванное высказанным недовольством,
высокомерно отразилось на его раскрасневшемся лице. «Иметь
представление — или такие основания для подозрений, которые
равносильны представлению, — о том, что краденые товары продаются
по всей стране по фантастическим ценам, и при этом ничего не
говорить, на мой взгляд, — это опасно близко к попустительству
злодеям, соучастию в содеянном».

Миссис Фори повернулась и посмотрела на репетитора широко раскрытыми глазами. На её лице было написано такое возмущённое изумление, что даже он смутился. Десмонд был
Он был поражён тем фактом, который заметил впервые, но который, несомненно, часто наблюдался другими: очень богатые люди не боятся обычных последствий стихийных бедствий. Их защищает эгида огромных состояний.
Они не боятся обычных последствий стихийных бедствий. Закон — их союзник, он защищает их.
Предположение о том, что из-за их халатности, самоуверенности, бравады или
невнимательности закон может быть направлен против них, само по себе
нелепо и является своего рода гротескной пародией на реальность,
искажением установленного порядка.  Все остальные угрозы
Точно так же они пошли им навстречу. Опасности путешествия к минимуму для
их; страдания, болезни смягчаются; каждый больной, что плоть
наследник смягчается и облегчается и украшенные пока они не
едва ли могут быть определены с горя, дикой и отвратительной, что для одежды
множество народа; и сама смерть так bedizened, благоустраивался и
возвышен, что он перестает быть великим уравнителем. Миссис Фурье по
изумление, что все, что она или ее счел нужным сделать может
подлежит недопонимания, на вопрос, к поношений, был за
слова.

Мистер Стэнлетт, однако, уставился на него с проблеском понимания в водянисто-голубых глазах. «Честное слово, я никогда не смотрел на это с такой точки зрения! — нелепое обвинение, хотя и невозможное, с нашей точки зрения; но, полагаю, с точки зрения закона, исходя из фактов дела, молчание могло бы помочь убийцам, избавив их от необходимости делить награбленное с лодочниками, лесорубами, бродягами и неграми».

«Значит, мистер Десмонд был прав?» — серьёзно спросила миссис Фори.

«Да, да, хотя я осуждаю всё, что может навлечь на этот дом вражду этих негодяев».

«Закон — лучшая защита, — заявил Десмонд. — Дать им почувствовать силу закона — вот что действительно поможет. Позволить им, их приспешникам и дружкам уйти от наказания — значит спровоцировать преступления».

 «Да, да, верно, верно!» — сказал мистер Стэнлетт. «Но вы берете на себя слишком много, мистер Десмонд».

 «Это было продиктовано мне доброй совестью и чувством гражданского долга».

— Ну, не знаю, можно ли это назвать добросовестностью, — сказал мистер Стэнлетт, с силой затягиваясь сигарой, но с вновь обретённым удовлетворением. — Иногда нужно хлопать глазами. Не стоит так много видеть и так много анализировать
правильно и действуйте так быстро. Оставьте спящих собак лежать ”.

“Вы называете этих спящих собак?”

“Насколько нам известно, так оно и есть. Тишина, покой, защищенность — у нас есть
все это в Грейт-Оукс”.

“И серость, которой нет аналогов за пределами могилы”, - заявила миссис
Фаури, снова откинувшаяся в своей грациозной позе полулежа. Она
никогда еще Десмонд не казался ей таким красивым, как сегодня. На ней было
самое изысканное из дневных платьев из тонкой лавандовой ткани, и ослепительная чистота её лица сияла ещё ярче
при ярком свете. Её серые глаза с густыми длинными чёрными ресницами
казались ещё выразительнее в своём раздражённом, сонном недовольстве.
Её белые брови были приподняты, как обычно, в стиле помпадур, но их насыщенный каштановый оттенок усиливался благодаря яркому солнечному свету, а губы блестели, как влажный коралл. В ячейки кружева её высокого «прозрачного воротника» и сорочки, сквозь которые виднелась белоснежная шея и горло, были воткнуты булавки с аметистами. В руках она держала несколько веточек, густо усыпанных розовыми цветами миндаля.
ее рука. “Грейт Оукс лидирует в области монотонности”, - сказала она.
безутешно. “Это могло бы быть приятным отвлечением внимания, если бы тебя призвали для
защиты особняка от речных пиратов”.

Она вдруг села прямо, ее глаза расширились и сияя, ее
редко топят, несравненный оттенок, монтаж в щеки. «Подумай,
как бы это звучало глубокой ночью, если бы старый плантационный колокол
зазвонил в воздухе, разносясь по реке и за её пределами, призывая всех, кто когда-либо получал жалованье в Грейт-Оукс
Плантация, или та, что оказала ей услугу, или та, что желала ей добра, протянет руку помощи в трудную минуту. Я слышу это! Звук доносится издалека! Он
стряхивает мох с кипарисов на болоте Уайт-Дир, где видели призраков. Это бы взбудоражило бригады, занятые инженерными работами,
которые пытаются поднять уровень воды в реке с помощью домкратов,
или погрузить в воду подпорную стенку, или построить дамбу в устье,
или чем бы они там ни занимались вон там, в протоке. Это бы даже
подняло на ноги бездельников, играющих в карты за старым
дощатым причалом Шин-Пластер, далеко внизу, на Арканзасе
на той стороне, где, по всеобщему мнению, играют в азартные игры всю ночь напролёт. И Болотная
Лили поднималась бы вверх по течению, а старый капитан Клик — тот самый, который однажды уронил меня в Миссисипи, когда я был младенцем, а он был простым клерком, и мои родители покидали пароход посреди реки, чтобы добраться до берега на яле, и который всегда заявлял, что должен мне компенсацию за то, что я нырнул, — подавал бы сигнал, чтобы мы направлялись к берегу на всех парах, на которые способны его двигатели.

Мистер Стэнлетт заёрзал и то и дело бросал украдкой тревожные взгляды на её сияющее девичье лицо. Эта шутка была далека от
Она обращалась к нему с просьбой. Он пару раз пытался перебить её, но в самом отчаянии от безделья и отсутствия интереса она находила какое-то
развлечение в картине, которую сама же и нарисовала, и продолжала: —

 «Что бы вы двое делали? Здесь, в роще, где так темно в безлунную ночь — мы не будем проводить это мероприятие, пока луна не сменит фазу, — время от времени появлялась внезапная вспышка света в форме воронки и раздавался резкий хлопок. — Она на мгновение закрыла уши руками, словно пытаясь заглушить звук, — и мистер Десмонд
выиграл бы свои "шпоры", и дядя Кларенс захотел бы показать
насколько он достоин своей, уже выигранной, победы, и малыши рассказывали бы
друг другу и всем остальным, каким я был неправым, злым и подслеповатым.
никогда не позволял им учиться стрелять, чтобы теперь они могли заполнить
мародеры, начиненные свинцом; и я — почему я — просто приоткрою дверь немного приоткрытой,
и — ‘Джентльмены’, - с самым грациозным поклоном и воздушным взмахом руки.
рука, —“товары и движимое имущество в этом доме несколько антикварные, но
они все еще сильно изношены. Они питаются почвой и тропинками
Ни один из европейских змеев не превосходит их. Все они к вашим услугам. Что касается людей, то мистер Стэнлетт — мудрый советник, учтивый человек и отличный собеседник за ужином; мистер Десмонд научит вас «говорить по-гречески так же естественно, как свиньи хрюкают»; и вы можете пользоваться услугами _обоих_ до тех пор, пока я не выкуплю их, что я и сделаю, как только смогу отложить что-нибудь из своего дохода за следующий год!— и всё это за то, что вы дадите мне и моим птенцам бесплатный проезд до
Натчеза на «Болотной лилии» — и никаких вопросов!» Она сделала паузу
затаивший дыхание, торжествующий. “ Ну, дядя Кларенс, тебе не кажется, что это нас бы
разбудило?

Он повернулся, чтобы бросить окурок сигары через плечо в траву.
Ветер шевелил длинные, поникшие ветви живого дуба над
их головами, и легкая, трепещущая рябь пробежала по складкам
юбки ее платья. “Я думаю, что у нас, возможно, есть еще что-то, что нас беспокоит
не столь сенсационное, но достаточно тревожащее. Нет никакой необходимости «поднимать реку домкратами».  Полковник Кентроп считает, что в Дипуотер-Бенд будет наводнение.  Река вышла из берегов
На возвышенностях и в нескольких местах выше вода стоит у самой дамбы. Недавно в верховьях реки прошли дожди.
 Он говорит, что из-за подъёма воды работа Комиссии по реке на другой стороне привела к тому, что на дамбу выше его места обрушилась огромная масса воды, и если она прорвётся у плантации Ринг-фен, где она всегда была подвержена образованию трещин, то значительная территория в Бенде тоже уйдёт под воду.

«Так вот почему бедняга полковник Кентхопп так стонет! Мы никогда не утонем из-за поперечной дамбы. Мне очень жаль, что он так беспокоится; наводнения случаются и у нас».
особенно если это не будет массовым явлением, это навредит продаже Драйад-Дена,
а он так долго вел переговоры об этом месте с тем богатым мистером
Лорингом. Что касается меня, то я считаю, что человеку нужно столько земли, сколько он сможет объездить, — он умрет, прежде чем решит купить ее, —
пророчествовала миссис Фори.

Некоторое время она молча смотрела на рыжевато-коричневую гладь Миссисипи в период половодья, на фоне ярких оттенков зарождающейся весенней растительности.  «Я бы хотела, чтобы Миссисипи осушили.  Это было бы настоящим мучением.  Хотя, конечно, русло реки было бы совсем другим.
Только подумайте! Бесчисленные лодки всех размеров и мастей, от
первых маленьких судов с кормовым колесом до плавучих дворцов времён
Роберта Э. Ли и Великой Республики. А потом кости всех людей,
погибших в пожарах, столкновениях, болотах и затонувших в своих водяных могилах! Там представлены все народы, все расы, и кто знает, какие доисторические племена! А в наше время
англичане, французы, испанцы — сам Де Сото, должно быть, ещё там. Его не могло унести течением в залив, потому что
он был похоронен в своих доспехах, заключённый в полое бревно, и он, должно быть, лежит неподвижно, о, очень неподвижно, великий странник! прикованный к одному месту, — великий исследователь! под тоннами ила и грязи Миссисипи, за которыми он так далеко плыл и которые так долго его удерживали! Да, дно Миссисипи, должно быть, представляет собой странное зрелище.

«Можно попробовать водолазный колокол; это положит конец скуке!»
 — предложил Реджинальд, который подошёл и склонился над высокой спинкой её кресла, пока она говорила. Время от времени его взгляд падал на
С одной стороны дома располагался теннисный корт, где Хорас и Чабби играли в теннис.
Они бегали очень проворно, но подавали мяч довольно плохо,
с точки зрения его превосходного мастерства. Миссис Фори не
ответила. Её взгляд был прикован к приближающейся через рощу
фигуре всадника, в котором она вскоре узнала конюха из поместья
полковника Кентоппа.
 Спустившись с лошади у подножия лестницы,
он вручил ей записку с просьбой ответить.

— Ответ? — сказал Реджинальд, сбежавший по лестнице, чтобы получить его. — Тогда тебе лучше поехать на кухню и подождать там.

Когда конюх отъехал и Реджинальд повернулся, чтобы подняться по ступенькам, он заметил:
«От Кентоппов, мама», — и показал конверт с замысловатым гербом. Затем, когда она протянула руку, он продолжил с крайним, но едва сдерживаемым удивлением:
«Оно адресовано мистеру Десмонду».


Репетитор поднял глаза в немом изумлении, и выражение его лица стало ещё более удивлённым, когда он, спросив разрешения, прочитал содержимое. Записка была от миссис Кентхопп.
Она была написана самым учтивым и дружелюбным тоном и содержала самые
непринуждённые и сердечные просьбы о том, чтобы он принял полковника
Кентхопп и она сама будут рады видеть его в Драйад-Дин на выходных.
«У нас гостят несколько очаровательных юных друзей, с которыми мы
хотим вас познакомить, и особенно мы хотим, чтобы они познакомились с
вами. Я выбрала выходные, думая, что это не сильно помешает вашим
школьным обязанностям и маленьким форейторским мучениям.
Поэтому я прошу вас приехать к нам в четверг вечером, в пятницу,
субботу и воскресенье. Мы вернём вас, не ставя под сомнение вашу мудрость, рано утром в понедельник, хотя и не собираемся относиться к этому слишком серьёзно
и тоже остановился в Драйад-Дине».

 От удивления он не мог пошевелить ни одним мускулом на лице, пока читал.
Его замешательство, сомнения и тревога были настолько очевидны, что миссис Фори радостно воскликнула:
—

 «Пощадите наше любопытство! Что с вами делают Кентропы?»

 Не говоря ни слова, он протянул ей записку. Её блестящие глаза пробежали по строчкам, и на лице отразился интерес. — О, как это чудесно! Танцы после ужина в четверг вечером — боже мой! во время Великого поста? — ах, я
помню, это ми-карем. Хватит ли им? — Да, с мисс
Алландайс, Мэйберри, мисс Деннис, Руперт Регнан и те два молодых джентльмена, которых вчера вечером высадили с «Примроуз», и  мисс Келвин, и она предлагает пригласить ещё кого-то, кого она не называет по имени, — и охота в лагере в пятницу и субботу, — «молодые леди просто жаждут этого!» — О, я знаю, что жаждут, и готов поспорить на что угодно, что они пойдут и испортят мужчинам всё веселье.— В воскресенье никакой стрельбы, только
прогулки по лесу и отдых в лагере. Если дамы не уедут раньше, они присоединятся к охотникам на целый день в лесу. Как восхитительно! Как
совершенно восхитительно! Но,”—тень пересекла ее лицо, насмешливый, но
тем не менее тень—“как странно, что она не пригласила меня!”

“Я думал об этом”, - заметил Десмонд. “Должно быть, это какая-то оплошность”.

“Как это может быть?” — ‘Сердечные пожелания дорогой миссис Фоури’.

“Я этого не понимаю”, - беспомощно сказал он.

— Да, — заявила миссис Фори. — Она ставит меня на моё законное место — место старухи. Это развлечение для молодёжи; «веселая молодёжь любит весёлую молодёжь».

 Десмонд покраснел. — Я считаю, что со стороны Кентуоппов это крайняя дерзость.

— Ну... в каком-то смысле. Я не буду занимать много места... и о, как бы мне это понравилось... дни такие длинные!


— Если вы меня извините, я зайду в библиотеку и отвечу на записку, — сказал Десмонд, медленно поднимаясь со стула.


— Конечно, и я уверена, что вы прекрасно проведёте время... для вас это будет восхитительным глотком свежего воздуха в этой монотонности.


Десмонд застыл в ужасе. — У меня нет ни малейшего желания соглашаться.
Он положил руку на спинку стула и слегка наклонился, глядя на неё сверху вниз. Казалось, его выражение лица отразилось на её лице.

— Но, дитя моё, ты должна согласиться, — воскликнула она в смятении. — Я ни за что не допущу, чтобы ты пропустила это событие.

 — Я не думаю, что стоит соглашаться — без тебя.

 Она слегка рассмеялась. — Разве ты не видишь, что это вечеринка для молодёжи и что только моё неизлечимое легкомыслие заставляет меня рваться туда? Вы единственный член семьи подходящего возраста для таких переменчивых развлечений. Дети слишком малы для такого общества, а мы с дядей Кларенсом слишком стары. Я настаиваю на этом. Я
я не потерплю иного. Иди и напиши свое согласие, или я сделаю это
за тебя.

Он все еще откидывался на спинку стула и все еще смотрел на нее
с сомнением. Редко действительно с момента его появления на большие дубы лицо
показаны ее естественные линии выражения. Оно было откровенным, нежным, почти
теперь привлекательным, без холодной скованности, отчужденного достоинства,
критической сдержанности, которые оно обычно носило. «Кентопы меня не особо привлекали, и, честно говоря, я думаю, что миссис Кентроп считала меня неподходящей партией. Мне было бы неприятно пойти туда».

Миссис Фоури внезапно вспомнила, как миссис Кентопп подчеркнуто исключила
Десмонда из предложения сыграть в карты, ее легкомысленную манеру держаться,
невидящее безразличие.

“Но вы должны понять из этой записки, что в этом не было ничего преднамеренного.
это сама сердечность и внимание. Миссис Kentopp по
нравы так подействовали, и она является настолько эгоцентричным, он легко
взять ее неправильно. Не стоит быть слишком требовательным; мы должны принимать людей такими, какие они есть.


 Однако, очевидно, это его не успокоило, и она продолжила с ноткой
решение: «Теперь я рассматриваю это как личное дело. В качестве одолжения _мне_ я надеюсь, что вы примете это приглашение. Кентуппы очень любезны с вами, и у вас нет оправданий. Они сочтут отказ очень странным. Кроме того, я хочу, чтобы вы получили хоть немного удовольствия от визита к соседям, пока вы обретаетесь в этой трясине уныния, именуемой плантацией Грейт-Оукс. Я бы тоже хотела получить приглашение...
— Она опустила руки на колени в жесте притворного отчаяния, а затем весело рассмеялась над собой.

«Может, обойдётесь без этого?» — предложил он. «Кажется, между семьями установилась такая крепкая дружба, что можно было бы обойтись без формальностей».

 «Если бы записка была адресована мне, — возможно. Если бы мне поручили передать вам это послание, я мог бы пойти на уступку и истолковать его как включающее в себя и меня. Но нет! — я явно и намеренно исключён. Я вне игры!» Мне ничего не остаётся, кроме как
сесть в уголке у камина и просто стареть».

 Она повернула к нему своё сияющее лицо, и это было самое подходящее объяснение
Он никогда не представлял себе такой красоты в её полном проявлении, в расцвете
совершенного развития, в редком зрелом воплощении обещаний первой юности. Она была вне времени. Вокруг глаз Чабби было больше морщин,
появлявшихся от частого смеха; на её светлых гладких веках не было ничего, кроме их идеального очертаний. У Реджинальда между бровями
пролегала вертикальная складка от задумчивого хмурого взгляда,
который он иногда бросал по сторонам в моменты размышлений; но
на лице его матери не было ни следа заботы, ни следов возраста, и
из её глаз смотрело само утро.

Инцидент, из-за которого его исключили, был настолько нелепым, настолько
незрелым, лишенным социального такта и уместности, что Десмонд,
как ни старался, не мог его интерпретировать. Он не изменил своего
мнения о миссис Кентхопп, несмотря на все ее справедливые слова; он
не был склонен легко прощать или забывать, но повод для обиды был
неубедительными. Это было невыносимо неприятно, но отказаться было невозможно.
Он был не в лучшем расположении духа, как никогда в жизни, когда два дня спустя за ним прислали фаэтон Кентоппов.
Он подкатил к портику особняка на плантации Драйад-Дин.
Плантация.

Если Грейт-Оукс напоминал о прошлом, то могло показаться, что
Драйад-Дин был устремлён только в будущее. Едва ли можно было сказать, что он был современным, — он был устремлён в будущее. Безусловно, это был самый современный дом во всей этой части Миссисипи.
Если бы не окружавшие его леса, в которых не было ни подлеска, ни
подроста, по которым можно было бы определить местность, то вряд ли
можно было бы догадаться, что это окрестности. Реки не было видно,
а дамба выглядела неприглядно.
Утилитарный, наводящий на мысли об опасности, но обещающий защиту, он
извивался далеко за пределами видимости из окон Дриад-Дена.
Непосредственно вокруг дома не было лесных деревьев; территория была
оформлена в строгом итальянском стиле, с обычными дорожками
среди прекрасного зелёного газона, украшенного конусообразными
вечнозелёными растениями и другими декоративными кустарниками,
вазами из белого камня, террасами с каменными ограждениями и
ступенями. И хотя это зрелище радовало глаз, оно было настолько
чуждо всему, что напоминало Миссисипи, насколько это было возможно.
в милях от главной старой реки. Только тогда, когда её красота могла компенсировать её старомодный вид, в обиход стали вводить что-то из простонародных предложений. Эти дорожки были покрыты крошечными белыми ракушками, привезёнными на пароходе в бочках с побережья Мексиканского залива.
И каким бы очаровательным ни был их вид, это требовало не больше затрат, чем обычный гравий, который тоже, должно быть, привозили, потому что во всём этом каменистом регионе не было ни одной гальки. Кристаллический блеск с одной стороны указывал на скошенные стеклянные створки
Оранжерея и великолепные декоративные растения — пальмы и древовидные папоротники — располагались по обе стороны от каменной лестницы, ведущей к главному входу, а также у въездных ворот. Дом был кирпичным, с каменной облицовкой, с крышей причудливой формы, с множеством пиков и фронтонов; в восточном углу располагалась башня; глубокая лоджия, эркерное окно, балкон украшали фасады в других местах, нарушая всякую упорядоченность архитектурного эффекта.

В большом зале для приёмов, куда провели Десмонда, в глубоком камине, таком огромном, что он казался средневековым, горел огонь
Причудливая фантазия и парадная лестница из массивного дуба, спускающаяся по извилистым ступеням.
Здесь была площадка под большим витражным окном, а здесь — ниша с мраморным бюстом на высоком постаменте.
На нижней ступеньке бездельничала молодая леди с чашкой чая в руке и хлыстом для верховой езды на коленях.
Когда он вошёл, несколько других фигур повернулись к нему.
На самом деле казалось, что в комнате полно людей.
Десмонд, оказавшийся в непривычной обстановке после яркого света снаружи. Прошло мгновение или два, прежде чем его затуманенный взгляд сфокусировался.
группа. Большинство участников вечеринки стояли, попивая чай, с хлыстами под мышкой, так как были одеты для верховой езды. Две дамы сидели, болтая, в старинных креслах с высокими спинками по обе стороны от камина. Чуть дальше, в глубоком эркере, стоял чайный столик,
радовавший глаз изысканной посудой и блеском серебра. Миссис Кентхопп в длинном струящемся шёлковом платье в бело-голубую полоску
брала щипцы для сахара, а высокий светловолосый юноша протягивал к ней свою чашку, явно в шутку требуя добавку. Она
вдруг увидел Дезмонда, и отправила в сахарницу, падающие на
лоток и рассеяния ее сокровища, как она поднялась по стремянке.

“Ну вот!” - воскликнула она. “Я сказала, что слышала стук лошадиных копыт, а эта
жадина сказала, что нет”, — потому что молодой человек овладел собой.
взял щипцы и подслащивал чай по своему вкусу. “Я не могу слышать
колеса фаэтон на резиновом ходу”.

Она бросилась к Десмонду, волоча за собой шлейф платья.
Белое кружево, прикрывавшее его спереди от кокетки до подола, переливалось всеми цветами радуги
над широкими сине-белыми полосами шёлкового основания. — Мистер
 Десмонд, — воскликнула она, — как мило с вашей стороны, что вы пришли! Она сердечно пожала ему руку и с самым кокетливым видом повернулась к группе гостей.
Её пушистые льняные локоны надо лбом слегка отливали золотом в свете камина и сквозь рубиновые «драгоценности» витражного окна. «Это тот самый мистер Десмонд, в которого мы все влюбились в Грейт-Оукс», — радостно воскликнула она.

 «Разве можно влюбиться в мистера Десмонда?» — спросил один из
— спросили юные леди, когда миссис Кентхопп, завершив своё пламенное
коллективное представление, начала называть имена ближайших гостей.


Мисс Алландайс стояла у высокого торшера, и он с удивлением заметил, что на ней были тёмные тканевые «бриджи для верховой езды»,
которые носили прогрессивные наездницы, с сапогами до колен и
попоной вместо habit, в которой он привык видеть прекрасных наездниц. Этот костюм не был ему совершенно незнаком, но он никак не ожидал увидеть его здесь, на женщине
с безошибочно узнаваемым южным акцентом. Она была высокой и худой, хотя и крупной, и носила мужскую одежду так же удачно, как крупный костлявый парень. Она была не лишена обаяния; её руки в перчатках были маленькими, а сапоги — изящными и стройными, с высоким подъёмом. В одной руке она держала шляпу-дерби, а под мышкой — кнут, и откусывала от сэндвича. У неё было милое,
открытое, веснушчатое лицо; её каштановые волосы были высоко собраны на макушке, чтобы не мешать Дерби, и среди этой копны виднелись два или три
Короткие вьющиеся волосы выбивались из-под гребня из панциря черепахи с насыщенным коричневым оттенком.
Она казалась совершенно непринуждённой и свободно передвигалась среди нижних юбок, хотя ни один другой наряд не был похож на её платье. Обманчивые складки юбки с разрезом, которая была надета на одной из девушек, доходили до пола и были ещё пышнее и гораздо менее изящными, чем привычная амазонка девушки, сидевшей на ступеньке. Она была типичной представительницей этой страны — женщиной, похожей на белую розу, с тёмными глазами и волосами и очень светлой, нежной кожей. Она проводила
Летом она отдыхала дома, читая романы и заботясь о своей коже.
Она бы скорее доверила себя и свою кожу Тофету, чем купанию в море, восхождению на гору или прогулке без вуали или замшевой маски после апреля.  У неё было овальное лицо, красные губы, а высокая шёлковая шляпа была настолько шикарной, насколько это возможно в сочетании с чрезмерной женственностью.

— Можно мне поклониться? — спросила она, лениво рассмеявшись. — Вежливо ли кланяться, сидя на полу?

 — Ты просто ужасна, Герти, — притворяться такой измученной
и все это благодаря небольшой прогулке верхом! ” заявила миссис Кентопп.
с напускным видом раздражения. - Пожалуйста, не разговаривайте с мисс Кентопп.
Кельвин, я вас умоляю, Мистер Десмонд. Помните, что я не ввел
вы.”

“Я коплю на танец в этот вечер, мистер Десмонд,” барышня
объявили. “Ты должен быть рад, что не попал сюда вовремя для
охоты на драконов. Мы погнались за старым мешком, который, как мы думали, был лисой, — и я никогда раньше не знал, сколько у меня болит костей».

 «А у тебя бы меньше болело, если бы вместо аниса у тебя была лиса?»
— Ваша сумка? — упрекнула её миссис Кентхопп. — Позвольте мне угостить вас чаем, мистер Десмонд; — и, взметнув шёлковый шлейф, она поспешила обратно к чайному столику.

 — Да, конечно, слава бы меня поддержала, — заявила Гертруда Кельвин.
 — Я была впереди гончих, мистер Десмонд, — возразила она, всё ещё лежа на нижней ступеньке лестницы. — Поля нигде не было.
Я не могу сказать, что был на волосок от смерти, потому что умирать было не от чего;
но если бы у меня была кисть, я был бы счастлив вечно.
Никто бы больше не назвал меня ленивым! Я не могу сказать, что поймал
— Сумка — разве это по-спортивному, мистер Десмонд?

 — Хорошо ли бежали гончие? — спросил Десмонд, стараясь выглядеть заинтересованным.
Теперь, когда у него были чашка чая и сэндвич и он мог свободно стоять на некотором расстоянии от миссис Кентроп, он чувствовал себя гораздо лучше.

 — О, они это сделали! — воскликнула мисс Гертруда Кельвин, качая головой и широко раскрывая глаза, чтобы показать, с какой скоростью они бежали. — А я была внутри — с сумкой в руках!

— О, эти гончие сводят меня с ума — их так легко обмануть! Я ненавижу дураков!
Мисс Алландайс по-джентльменски подошла к Десмонду и
Мисс Келвин, глядя сверху вниз на юную леди, которая втайне была немного смущена
смущение от ее близости в этом непривычном наряде. Она больше ничего не сказала,
и мисс Эландайс вскоре пошла дальше, переставляя одну из своих красивых ножек
чередуя пятку с носком, к чему она привыкла со своими
юбки, но которые теперь имели вид наглого безразличия в сознании
юная леди сгрудилась в своем одеянии у подножия лестницы. “Тем не менее, это
довольно хорошая стая”.

— Это питомник полковника Кентоппа или он принадлежит местным охотникам?
— спросил Десмонд.

Обе девочки широко раскрыли глаза, чтобы напугать его и произвести на него впечатление.

— Ни то, ни другое! — многозначительно ответила мисс Келвин.

“Разве это не смешно?” - воскликнула сильная духом Эландайс, разворачиваясь.
Наполовину развернувшись на каблуках. “Рюкзак принадлежит старому дровосеку по имени
Покатая,—и ‘качество’ _borrow_ его собакам”.

“Разве это не низко?” Мисс Кельвин бросил ее темных глаз от ее скромный
осанка. “_ он_ хорош для дровосека! Он ирландец или шотландец?
У него странный акцент».

 «Просто Миссисипи, без каких-либо иностранных изысков», — ответила мисс Алландайс.

 «Он живёт совсем один, у него нет родственников, и, по его словам, он держит так много собак, чтобы было с кем поговорить. Они просто его друзья, гости, постоянные
домашняя вечеринка, и о! — только подумайте! — когда они все вместе просят, чтобы им первыми подали завтрак.
— А местные плантаторы возражают, потому что он не берёт ни цента,
а они не хотят, чтобы он разорился; но если они берут его собак, то
должны пригласить его и какое-то время относиться к нему как к гостю.
Так что около года назад они решили, что из них получится хорошая стая... — объяснила мисс Элландрис.

— Он проделал это с большим шиком, — вставила мисс Келвин.

 — Привёз собак, английских...

 — Полковник Кентхопп купил несколько красавцев...

 — По отличной цене...

“О-о—о—о!” - сказала мисс Келвин, но за пределами этого загадочного слога она
не смогла выразить свои чувства.

“О,—оо—оо!” повторила Мисс Allandyce.

Их глаза наполнились слезами от смеха, а один посмотрел вниз и
другой посмотрел.

“Ну, и как они убежали?” - спросил Десмонд.

Мисс Келвин в своей скромной позе укрылась в безопасности тишины.
Она снова заинтересовалась своим сэндвичем и принялась есть его, откусывая по кусочку от обёрточной ленты.

 Возможно, даже ношение мужеподобной одежды придаёт смелости.
Мисс Алландайс выбрала более смелый путь. Она первой подошла к чайному столику и поставила чашку.
Десмонд слишком поздно понял, что из-за её мальчишеской внешности он не предложил ей эту услугу. Когда она вернулась, держа в руке «Дерби» и постукивая хлыстом по сапогам, она пару раз оглянулась через плечо, чтобы убедиться, что миссис Кентхопп далеко. Затем она сказала: «Я тебе расскажу, но ты ни в коем случае не должен говорить об этом с ней, а главное — с полковником. Он такой милый, и я его люблю!  Его английские гончие бегали как угорелые; они
Он зазвенел, как колокольчик, — самым нежным, проникновенным, волнующим, музыкальным звуком, который вы когда-либо слышали, — и они подошли к первому забору из штакетника и жердей...

 «С таким же успехом они могли бы взобраться на дерево, бедные иностранцы!» — хихикнула  мисс Келвин, лукаво поглядывая из своего угла.

 «Такой забор наши болотные собаки просто перепрыгнут», — объяснил
Мисс Алландайс: «Но завезённые из Англии гончие бегали туда-сюда, визжа и хрипя, а полковник Кентхопп...»

 «Говорят, он ужасно ругался!» — мисс Келвин съёжилась и стала совсем маленькой.

«Я никогда не видела его таким благопристойным в церкви, если не считать того, что он думал об этом», — сказала
мисс Алландайс, и они обе обменялись взглядами, полными удовольствия.

«Собаки наконец перелезли через забор?» — спросил Десмонд, с нетерпением ожидая продолжения.

Наступила минута безмолвного и безудержного смеха. Затем мисс Алландайс
сказала хриплым голосом, не скрывая слёз: «Полковник Кентхопп и
охотник спешились и _перебросили_ привезённых из Англии гончих через
забор — а к тому времени лиса уже убежала в округ Иссакена!»

«Ну и весело же вам там живётся! В чём же веселье? Не
«Оставьте свои шутки при себе», — воскликнула миссис Кентхопп, когда они расхохотались. Но она не подошла к ним, и вскоре они обе успокоились.

 «Интересно — я часто задавалась вопросом, что стало с теми привезёнными из-за границы гончими», — размышляла мисс Алландайс.

 «Они тоже были очень милыми».

 «Такие красивые! Но больше их здесь не видели, и всякий раз, когда «сливки общества» устраивают скачки, они одалживают дом старика Слопера и сажают старого дровосека на самую лучшую лошадь в округе.

 — Они ведь не катаются с гончими по Грейт-Оукс, не так ли, мистер?
Десмонд? — спросила мисс Келвин, всё ещё отдыхая.

 — С тех пор, как я там был, — ответил Десмонд.

 — Как долго ты пробудешь в Грейт-Оукс? — спросила мисс Алландайс.

 — Да я и сам не знаю, — слегка смутившись, ответил Десмонд.

 — О, они так радушно принимают гостей, что неудивительно, что ты не можешь сказать, когда закончится твой визит, — заметила мисс Келвин.

Внезапное озарение озарило разум Десмонда. Миссис Кентопп не успела
познакомить своих гостей с призванием их товарища по вечеринке.

“Но я не гость в Грейт-Оукс”, - быстро сказал Десмонд. “Я - наставник".
"Я - учитель”.

На лицах обеих девушек на мгновение отразилось потрясение и изумление.
 Мисс Келвин промолчала, но мисс Алландайс ответила тоном, который явно должен был поддержать тон предыдущей беседы: «О да, у миссис Фори трое детей, и какой же это очаровательный дом!» Затем она достала из сумочки крошечные часы и тихо сказала мисс Келвин: «Удивительно, что миссис Кентхопп не отпускает нас переодеться.
Я буду в ужасе, если у меня не будет хотя бы часа на сборы».

 «Нам тоже придётся танцевать в вечерних платьях», — пробормотала мисс Келвин немного рассеянно.

Десмонд молча упрекал себя за глупость, из-за которой он поддался настойчивым уговорам и приехал сюда. Несмотря на своё благородное происхождение, положение своей семьи, возможности, которые давало ему богатство, и свою образованность, он чувствовал себя не в своей тарелке в высшем обществе. Его бедность, его положение частного репетитора — для маленьких мальчиков, просто детей, — делали его присутствие неуместным среди легкомысленных людей, которые не могли знать и оценить его по достоинству. У него не было возможности проявить себя с лучшей стороны. Это происходило лишь изредка
культурный кружок, способный на нечто большее, чем поверхностная оценка моды, которую он когда-либо надеялся обрести вновь. Он не мог
простить себе, что подвергся такому недопониманию, и, хоть убей, не мог
понять, почему миссис Кентхопп не сообщила своим гостям о его положении, чтобы избежать такого конфуза, с которым столкнулся он. Ради себя и ради неё они в любом случае были бы вежливы. Хотела ли она выдать его за человека из их мира, мира богатства, праздности и роскоши? И почему, собственно? Ради него самого
С одной стороны, у него не было желания представать перед ними в образе, который должен был вызывать у них уважение.
Но из-за этого неуместного инцидента он почувствовал себя не в своей тарелке, как будто был самонадеянным претендентом, которого Кентуппы взяли под своё покровительство и без всякого на то основания представили обществу своих гостей. Ни одна из юных леди больше не
заговорила, обе, по-видимому, были поглощены желанием поскорее
одеться, а миссис Кентхопп, всё ещё флиртовавшая за чайным столом,
не обращала на них внимания, давая им возможность.

 Внезапно вошёл полковник Кентхопп и с энтузиазмом бросился вперёд
протянутая рука. “ О, мой дорогой сэр, ” сердечно воскликнул он, - я не знал,
что вы уже приехали. Рад вас видеть! Как хорошо вы выглядите!
Твой вид полезен для воспаленных глаз. Его левая рука поползла к
Плечу Десмонда, которое он нежно похлопал, пока говорил. “Жаль, что
ты не мог быть с нами сегодня в бегах, отлично провел время!— Но что вы все здесь слоняетесь без дела? Пора одеваться к ужину.Мэйберри и Тимлоки будут здесь задолго до того, как вы будете готовы. Джойс,
прекрати шептать моему супругу на ушко всякие нежности
на время большего досуга. И он приблизился к чайному столику, где
Миссис Кентопп, так сказать, слегка разгулялась, флиртуя с
мужчиной, который по молодости годился бы ей в сыновья. Она разразилась
раскатом своего наигранного, кокетливого смеха, и Десмонд среди них
смотрел на это с таким же безразличным пульсом, с таким же чужим и несвязанным
выражение лица, словно среди какой-то мистической команды Комуса.




 ГЛАВА VIII

Комната, в которую поселили Десмонда, не предназначалась для
незначительных гостей. Оглядываясь по сторонам, он не мог понять,
несообразность. Кентропы не были из тех людей, которые ценят человека самого по себе, независимо от его богатства или положения в обществе; у них не было тонкого восприятия, способного различать высшие качества; они были лишены того дара великодушия, который заставляет нас принижать себя, чтобы возвысить других; они не могли даже понять возвышенное душевное состояние, и его поражало, что они, казалось, стремились к нему, игнорируя тривиальные обстоятельства в пользу жизненно важных фактов.

Это была просторная, светлая квартира в одном из углов здания,
а острый угол был украшен изящным эркером, хотя и достаточно большим, чтобы вместить кресло, письменный стол и книжную полку;
с этого места открывался вид на глубокую лесистую долину, искусно
украшенную виноградными лозами и переплетёнными кустарниками, среди
которых то тут, то там виднелось неуловимое лицо с заострёнными
ушами, как у фавнов и эльфов из садовых скульптур. Здесь не было высоких деревьев,
поэтому он то и дело замечал среди листвы струи бьющей из-под земли воды,
а в тишине слышал плеск
фонтан. В конце извилистой аллеи располагался павильон в деревенском стиле, о чём свидетельствовала его коническая крыша, а в противоположном направлении на постаменте стояла мраморная фигура в натуральную величину, которая, судя по всему, соответствовала классическому идеалу лесных нимф. В тенистом уголке, где солнце едва могло освещать циферблат, была установлена новая модная модель старинных часов. Десмонд был уверен, что именно «день» дал название этому месту. Изящество его дизайна оскорбляло его, несмотря на всю его красоту. В своём
бессознательном состоянии он не отдавал должное изобретательности Кентоппа, который после
После того как он сжёг свой простой фермерский дом, доставшийся ему в наследство от отца, на другом конце участка, он решил использовать это подходящее место для строительства, несмотря на близость старого «медвежьего логова» — заболоченной впадины, которую он осушил, облагородил и даже сделал поэтичной. Любой
уклон был редкостью в этом ровном регионе, и “дене” вызывал
большое восхищение; его первоначальный статус был полностью забыт в результате успеха
о достижениях садовника-пейзажиста, за исключением случаев, когда какой-нибудь туповатый йомен
сосед искал брешь в броне удовлетворения Кентоппов и
Десмонд не удержался от грубой шутки, адресовав записку или другое письменное сообщение «Медвежьей берлоге Кентоппа» вместо «Дриад-Дена».


Когда Десмонд отвернулся от окна и снова окинул взглядом комнату, он был
вновь поражён тщательностью, с которой она была обставлена.
Откидное кресло располагало к отдыху, в нём были подставка для ног и держатель для книг.
Вместо тяжёлого старого бюро из красного дерева, которым пользовались дворяне из Дипвотер-Бенд, стоял изящный туалетный столик, украшенный кружевом.
А вместо старинной кровати с балдахином из красного дерева
Это была латунная кровать с балдахином, также украшенным кружевом, и покрывалом из нежного голубого шёлка с вышивкой. На полированном полу лежали
ковры, в которых преобладал этот лазурный оттенок; открытая дверь вела в
ванную комнату, выложенную сине-белой плиткой, а в хрустальных подсвечниках среди других хрустальных аксессуаров туалетного столика стояли бледно-голубые восковые свечи, которые, однако, никогда не использовались, поскольку комнату освещал поток газового света.
Это облегчало его сборы, в отличие от обычных хлопот по переодеванию в деревне для праздничного случая
по случаю, при свете керосиновой лампы, как бы она ни была украшена.

 Десмонд ранее испытывал естественное для молодого человека удовлетворение от того, что его вечерний костюм, оставшийся с июньского визита в Лондон, который, казалось, был тысячу лет назад и в другом мире, был таким свежим и неношеным и выглядел особенно красиво. Он мог, по крайней мере, предстать в выгодном свете и не опозорить тех, кто его развлекал. Теперь ему было всё равно! Он нервно поправил бриллиантовые запонки — подарок, с которым он не расстался, несмотря на все финансовые трудности.
Он знал, что и выбор, и изысканные запонки на рукавах — тоже напоминание о более счастливых днях.  Он бы с таким же успехом надел джинсы, сказал он себе, стоя высокий и внушительный перед длинным зеркалом и завязывая галстук с привычной ловкостью, которой он уже не мог похвастаться, ведь в студенческие годы он был тем ещё чуваком, несмотря на грубоватое влияние «Гридирона». — властно окликнул он, когда в дверь постучали.
Когда дверь открылась и в комнату вошёл молодой джентльмен, один из гостей дома, он неторопливо произнёс:
Когда он приступил к выполнению своей миссии, его подстегнула властная серьёзность и вызов, читавшиеся в устремлённых на него глазах.

 «Миссис Кентроп попросила, чтобы я, когда буду проходить мимо… Великий Скотт! они делают вас невероятно гордым». Он был молод, светловолос, худощав и уже начал лысеть. Он был не высокого роста, но очень прямо держался, держался с нарочитым шиком и говорил поверхностно, небрежно. Он с удивлением и весельем оглядел комнату.  «Меня не так хорошо принимали. Я
— Не хочу показаться бестактным, — сказал он с легким смешком. — Ну, миссис Кентхопп попросила меня, когда я буду проходить мимо, остановиться и... и... — он начал чувствовать на себе взгляд Десмонда, — и показать вам, где находятся гостиные.

 — Чтобы я не заблудился без карты или компаса, — заметил Десмонд.

«Что ж, похоже, они действительно пытались всё переиначить, когда проектировали этот дом. Здесь нет ничего из того, что можно было бы ожидать увидеть», — сказал мистер
Херндон.

 «Тогда я в долгу перед вами за то, что вы доставили меня в безопасную гавань», — сказал Десмонд.

 Молодой Херндон вновь обрёл самообладание. «Кентопп — это такое место, где...»
неисправимый лентяй, которому она не осмеливается доверять. Но у меня есть особое достоинство — быстрота, наряду со многими другими. Мои друзья говорят, что я умру за двадцать минут до того, как придёт моё время.

 Несмотря на эту хваленую быстроту, в большой гостиной уже было несколько джентльменов, когда они вошли. Блеск
газа и хрусталя в люстрах, глянец полов,
роскошь восточных ковров, позолоченные стулья и диваны, обитые кремовой и терракотовой атласной парчой, глубокое, но нежное сияние
дорогие картины, разбросанные украшения, вазы из венецианского стекла и
отборного фарфора, высокие вазы из персидской посуды, китайские безделушки с резьбой по слоновой кости
здесь не было и намека на домашний очаг, но ярко пылал камин
за латунной решеткой и стульями, и это было настолько украшено
современной “высокохудожественной” каминной полкой, что прыгающие языки пламени из ореха гикори вызывали много шума
чтобы в причудливом месиве прозвучала домашняя нотка; и действительно,
сам огонь был всего лишь украшением, поскольку дом отапливался с помощью
печи, работающей на питтсбургском угле, что еще более удобно в этом прибрежном районе.
Это месторождение лучше, чем древесина, которую нужно рубить, и оно невероятно дешёвое из-за низких тарифов на водную перевозку по сравнению с железнодорожными грузоперевозками.
 Ни один из Кентуоппов ещё не появился, и, когда Десмонд вошёл в комнату, он был благодарен судьбе за это. Их невероятная сердечность смущала его, и он понимал, что она поверхностна. Он тщетно пытался понять, кто он такой,
среди их ласкового обмана и невообразимых намерений, скрытых от него, но несомненных. Он мог бы встретиться с их гостями, которым он был не
даже в общепринятом смысле, на уровне «человек человеку», и он не пошёл бы на уступки. Он бы сохранил чувство собственного достоинства.

Из-за чувствительности и неловкости, которые возникают при непривычном и в какой-то степени ложном положении, он не подумал о том, что, кроме его имени, никто из присутствующих его не знал и что в тот момент, когда он появился, все испытывали лишь неуверенность и пытались «вписать» его в разговор, подбирая подходящую фразу для начала беседы с незнакомцем. Он истолковал молчание как
Он был холоден, критичен, если не сказать высокомерен, и не собирался смиренно ждать, пока его определят на то место в компании, которое, так сказать, определит для него смысл встречи. Он отошёл в сторону от камина и на мгновение замер, словно разглядывая собравшихся. Затем, выделив одного из них, мужчину зрелого возраста, обычного телосложения, с вытянутым худым лицом и самым безрадостным выражением, он заметил: «Кажется, я вас раньше не встречал».

 «И что с того?» — читалось на лицах всех изумлённых присутствующих.
Десмонд занял центральное место на сцене — даже на бесстрастном, каменном лице джентльмена, к которому он обратился.

 «Мистер Лоринг, мистер Десмонд».  Юный Херндон не был прилежным учеником.
Как он часто отмечал, если ему что-то показывали сорок тысяч раз, он это выучил. Теперь он усвоил
тот факт, что наставник, по какой бы то ни было причине оказавшийся в положении гостя полковника Кентоппа, ни в коем случае не был склонен воспринимать это как покровительство или капитулировать перед кем-либо, кроме самого полковника.
со всеми воинскими почестями. «Мистер Лоринг только что прибыл», — пояснил Херндон.


Когда они пожимали друг другу руки, Десмонд сделал следующее замечание, и на неподвижном лице мистера Лоринга внезапно появилось какое-то выражение.
«Я слышал, что вас упоминали на плантации Грейт-Оукс», — сказал он, смутно припоминая рассказ миссис Фори о медлительности потенциального покупателя Драйад-Дена.

“Грейт-Оукс"? Вы в гостях в Грейт-Оукс? Очаровательное старое местечко”.

“Я там живу. Я наставник мальчиков Фори”.

Мистер Лоринг не смог сдержать удивления на своем лице, ибо этот царственный
На его взгляд, он не был похож на наставника неопрятных детёнышей. Это не было намеренным проявлением невежливости, потому что он сказал с большим воодушевлением, чем можно было ожидать от столь явно сфабрикованной статьи:
 «Вы собираетесь сделать преподавание своей основной профессией?» Он не мог не думать, что здесь должно быть что-то необъяснимое. Это был какой-то друг семьи Фэри, возможно, позирующий для фрика; его что-то привлекало, раз он поселился в таком скромном месте, как Грейт-Оукс.

«Моё нынешнее намерение — безусловно».

Тем не менее мистер Лоринг ни на секунду не допускал, что этот внушительный
персонаж может быть всего лишь нянькой для маленьких мальчиков,
потому что, если бы это было так, что бы он здесь делал? Их
древние традиции и высокие стандарты могли бы свести на нет все
мирские различия в их общении с бедным джентльменом, утончённым
и интеллектуальным, но никак не с недавним и гордым своим богатством Кентропсом.

И вот они оба здесь, переполненные сердечными приветствиями и
восклицательными извинениями, а также изысканными поклонами и реверансами. Полковник
Кентроп был одет в ослепительно белую рубашку, которая открывала его широкую грудь.
При виде такого количества ткани невольно хотелось раздеться. А у его жены были видны ключицы и грудина, не прикрытые тканью.
Она была почти обнажена, и это наводило на мысль, что на ней вообще нет одежды. Однако на ней была парча рубинового оттенка, а на тонкой цепочке у горла висел изящный кулон из рубинов и бриллиантов. Её волосы были более тёмного оттенка, чем обычно, и она вплела в них пучок страусиных перьев рубинового оттенка, у основания которого сверкал очень большой бриллиант.

Но все бриллианты были в разы дешевле тех, что
сверкали, как капли росы, в тёмных волосах Гертруды Кельвин.
Их было немного, и они были не очень крупными, но искусно огранёнными
Они дрожали и сверкали при каждом движении её головы, а полуночно-чёрный цвет её волос придавал им звёздное сияние. Она была одета в платье из тонкой зелёной ткани поверх шёлка того же оттенка, и изысканная белизна её плеч, рук и лица, подчёркиваемая нежным оттенком платья, казалось, стоила того, чтобы отказаться от яркого света летнего солнца и радостей на свежем воздухе.

— Пойдёмте, мистер Десмонд, вы проводите мисс Келвин, — сказала миссис Кентуопп, занятая подготовкой к приёму. Затем, повернувшись к мистеру Лорингу, она сказала:
веер из страусиных перьев с рубиновым отливом: «Он просто умирал от нетерпения!»
 Она многозначительно посмотрела на него своими голубыми глазами, и мистер Лоринг понял, что приманкой для мистера Десмонда в Дипуотер-Бенд была мисс
Келвин.

 «Но как же старик Келвин расстроится, если денег действительно не будет», —
рассудительно подумал он.

Медленно и величественно они парами проследовали в столовую.
И даже если предпочтения мистера Лоринга уже были связаны с
традициями _ancien r;gime_, он должен был признать, что обстановка в Драйад-Дин была очень привлекательной.
Дом был украшен этой блестящей компанией, которая выгодно подчёркивала его парадный вид.

 Столовая была большой, и её обстановка свидетельствовала о том, что её владельцы серьёзно относятся к проблемам и удовольствиям, связанным с приёмом пищи.
 «Мой дом был построен вокруг моего холодильника», — любила говорить миссис Кентроп. А полковник Кентроп мог бы добавить, не совсем буквально, что его дом был построен над его погребом. Ибо Кентуппы, хоть и не были мудрецами, не желали во многом полагаться на привлекательность своей личности и пиршество
разум и душа восхваляли их развлечения. Вина были отборными и долго хранились в бутылках, а расстояние и труднодоступность никак не влияли на меню. Все сезонные деликатесы и многие несезонные блюда украшали последующие яства, а редкие экзотические украшения — весенние цветы, которые тысячами распускались на открытом воздухе, — действительно имели мало общего с захолустьем.

«Это из наших собственных теплиц», — сказала миссис Кентхопп в ответ на комментарий. «Да, в Драйад-Дин мы можем распоряжаться всем миром. Это
Недавно было обнаружено место, где находился Эдемский сад, между водами Миссисипи и Боуг-Хумма-Эчето. Раньше они назывались реками Пишон и Гихон, знаете ли.  Она опустила голову и посмотрела вверх из-под полуопущенных век, чтобы подчеркнуть важность своего замечания.
«Если есть что-то, чего у нас нет, то река Миссисипи с одной стороны и железная дорога с другой доставят это нам».

Мистер Лоринг сидел справа от неё и был во власти всех её чар. Напротив, на небольшом расстоянии, сидел Десмонд между мисс
Келвин и мисс Алландайс, а на дальнем плане — Херндон. Десмонда представили гостям из Мэйберри и Тимлока, но он
смутно помнил розовые и голубые драпировки, светлые волосы и
розовые улыбки, а также обычных сопровождающих кавалеров. Дело в
том, что на назначенном ему месте он был поглощён попытками,
более или менее успешными, объяснить мисс Алландис причину, по
которой он её не узнал. Эта причина должна была быть не такой
откровенной, как заявление о том, что её костюм для верховой езды
совершенно изменил её внешность во время их предыдущей встречи
днём.

“Я слышала, что развитие способностей к запоминанию считается
важным в современном образовании”, - поддразнила она его. “Я бы подумала, что твои
педагогические лавры после этого поникнут. Как ты можешь убеждать Пухла
Фоури в ценности такой дисциплины на факультете—из...

“Наблюдательность”, - предложила мисс Келвин с другой стороны.

“ Да, наблюдение и... и составление таблицы признаков, которые позволят вам
распознать объект...

«На пейзаже...» — подсказала мисс Кельвин.

«Да... на пейзаже... объект с красной головой, по прошествии некоторого времени... скажем, часа...»

— Если быть точным, то арифметически — шестьдесят минут, — подбодрила её мисс Келвин.

 Десмонду было не до веселья, когда он понял, что мысленно подсчитал время, которое она потратила на сборы для верховой езды, и никогда этого не забудет.
Положение, в котором он оказался, было слишком критическим для этого. Он мужественно попытался отвлечься.
— Я не видел никого с рыжей головой, — уточнил он. «Я бы никогда не назвал его рыжим, скорее каштановым».

 «Тогда вы были бы крайне невежливы, ведь рыжие волосы сейчас в моде, а мои обрабатываются химикатами через определённые промежутки времени, чтобы
«Так оно кажется краснее, чем есть на самом деле», — серьёзно сказала она, приняв вид чопорной и оскорблённой благопристойности.


 В отчаянии он задумался, можно ли сказать ей откровенно, что в своём платье из белого шёлка она выглядит далеко не так благородно, как подобает джентльмену.
 На её нежной белой шее висело ожерелье из жемчуга причудливой формы. На её коротких рукавах были кружевные вставки, доходившие до
верхней части длинных белых лайковых перчаток, которые она сняла,
не задев верхнюю часть и спрятав пальцы под браслетами. В её рыжеватых волосах была заколка с жемчужинами, и она
выглядел очень привлекательно. Ему пришла в голову любопытная мысль, что она
ни в малейшей степени не понимала, почему он её не узнал, почему у него, по всей видимости, случился провал в памяти, но мисс Келвин мгновенно всё поняла и озорно радовалась его затруднительному положению. Хотя мисс
Келвин не стала бы упоминать о костюме для верховой езды, который носила её подруга, потому что считала это ужасающей, бескомпромиссной идеей, достойной женщины, которая хочет голосовать, занимается бизнесом, проповедует, практикует медицину и юриспруденцию, а её принятие южанкой —
Отступничество, столь нехарактерное для неё, — её взгляд остановился на нём с
лучезарной улыбкой, и время от времени, поймав его взгляд, она
непроизвольно смеялась.

 Её постоянные взгляды в его сторону, её улыбки в ответ на его взгляд, когда мимо него, почти нетронутые, проплывали устрицы, суп, рыба и основное блюдо, были замечены мистером Лорингом, и эти, казалось бы, нежные моменты между ними были истолкованы в пользу миссис
План Кентроп оказался даже более удачным, чем она ожидала. Она рассчитывала искусно внушить мистеру Лорингу мысль о взаимном интересе.
Близость могла бы навести на такую мысль, если бы не несколько её собственных остроумных фраз. Но она не осмеливалась надеяться на эти сияющие взгляды Гертруды, на её полузадушенный восторженный смех, на то, как девушка, перегнувшись через Десмонда, шептала мисс Алландайс, подстрекая её к дальнейшим шутливым упрёкам по поводу случившегося. Гертруда, казалось, действительно
была готова броситься к его ногам; и он горячо отвечал на её
порыв, то и дело поворачиваясь, чтобы спросить у неё шёпотом, как ему
лучше всего оправдаться, и часто следуя её советам, которые оборачивались против него.
Селина Алландайс получила новую порцию упреков и порицаний.
Ведь они нашли репетитора очень забавным. После первого шока от разочарования они с достоинством смирились с его бедственным положением и несоответствием требованиям. Он был слишком красив, чтобы смотреть на него равнодушно, и слишком интересен, ведь его манеры привлекали не меньше, чем его внешность. В его словах тоже что-то было, что-то скрытое под поверхностью.
И хотя они не могли определить, что это было, они чувствовали, что это там есть.

 По мере того как весёлая беседа становилась всё более интересной и оживлённой, миссис Кентуопп в своей
восторг не мог оставить вид трио таким, чтобы произвести свое собственное впечатление
она должна была подтолкнуть его.

“Юная любовь”, - бормотала она сентиментально, чтобы мистер Лоринг голову
провел вниз, радужка глаза под верхние веки. “Нет ничего
так сладко в жизни”.

Мистер Лоринг в течение некоторого времени казалась весьма внимательный к шампанскому и
жаркое, но он не был полностью поглощен.

— Насколько я понимаю, не так уж и молод, если говорить о джентльмене, — проницательно заметил он.

 — О... о... — миссис Кентропп едва ли могла быстро опровергнуть этот вывод
достаточно. “Да ведь _ он_ всего лишь мальчик, студент колледжа, окончил его в июне прошлого года, всего
двадцать четыре”.

“Довольно староват для студента колледжа”, - сухо прокомментировал мистер Лоринг.

“Прослушал очень сложный курс, всевозможные факультативные дополнения, а также
обычный учебный план. Имеет степень в _ двух_ великих университетах.”

«Одного более чем достаточно», — усмехнулся мистер Лоринг, который с большим блеском сдал вступительные экзамены.

 «О да, он же совсем мальчик!» — настаивала миссис Кентуопп.

 «На вид ему все тридцать», — сказал мистер Лоринг, недоумевая, почему оливки не
всегда «с ямками» — в противном случае было бы приличнее глотать без косточек, если бы не риск аппендицита.

«О, он пережил столько горя», — и миссис Кентуопп изобразила в глазах трогательную печаль и покачала своей льняной головой, склонив её в знак сочувствия.

«Волосы у него не поседели, — сказал мистер Лоринг. — Он самый красивый мужчина, которого я когда-либо видел».

— О, вы так думаете? — спросила миссис Кентхопп с удивлением и сомнением в голосе.


 — Конечно, у него благородная голова и очень красивое и выразительное лицо.
Они, должно быть, долго смотрят на Великие Дубы. Я всегда считал миссис Фоури
самой красивой женщиной в мире.

“Самая красивая женщина в мире!” — одна из группы "Мэйберри"
уловила эти слова и бросила их обратно. “Я точно знаю, о ком вы говорите
”.

Внимание стало сосредоточенным. Миссис Кентопп попыталась отвлечь его. — Я хочу, чтобы ты обратил внимание на форму сорбета, — перебила она, указывая на красные шарики. — Кто-то сказал, что это похоже на дыню и что полоски не должны быть такими тёмно-красными. Как ты думаешь, это дыня?

 — Нет, — ответил Десмонд. — Это гранат.

“Ну вот, что я тебе говорила?” Она захлопала в ладоши в детском ликовании, когда
обратилась через весь стол к своему мужу.

“Впервые я попробовала настоящий гранат в Грейт-Оукс"
” сказала мисс Мейберри. - Они выращивают его в своем старомодном саду.
пока. У вас есть вкус, тоже”, - добавила она, как она изящно вкус
лед.

— А кто, по-вашему, самая красивая женщина в мире? — спросил мистер Лоринг, и его неэластичное лицо неохотно растянулось в улыбке.
Он был уверен в ответе.

 — Миссис Фори, конечно! Я всегда слышал, что её так называют, и
везде, как и дома. Я помню, как мы были в Веве и познакомились с несколькими итальянцами — людьми высокого класса, которые были знакомы с Беркли, — о, они были очень милы, — и однажды мы заговорили о картинах, позах и элементах красоты, и один из джентльменов, который был настоящим ценителем искусства, сказал, что, по его мнению, он знает самую красивую женщину в мире. Он познакомился с ней в Шамони, когда они вместе покоряли Монблан и всё такое.
А когда он сказал, что она живёт в Париже, мадам Онория Фори, мы все закричали! Он даже не знал, что она американка.

— Но в последнее время она сильно изменилась, — предположила миссис Кентхопп.


 — Я надеялся встретить её здесь сегодня вечером, — сказал мистер Лоринг, не проявив даже обычной тактичности. Всё, что было связано с Грейт-Оукс, воплощением его идеала, по которому тосковала его душа, было ему интересно.  — Миссис Фори нездорова?  Он устремил взгляд на Десмонда и задал вопрос прямо через стол.

— О да, вполне хорошо, — ответил Десмонд, слегка смутившись.

 Повисла пауза. Общее внимание, очевидно, было приковано к
конечно же, на игровом поле, которое только что было подано. Вывод был очевиден.
Миссис Фори, похоже, не сочла нужным почтить своим присутствием
 «Дриад-Дин». Кто бы мог подумать, что миссис Кентроп совершит такую глупость, не пригласив её!

 Казалось, что такт всех присутствующих дал трещину. — Полагаю, миссис Фори так много путешествовала, так много видела и так много пережила,
что ей нет дела до наших местных посиделок, — наконец сказала Гертруда
Кельвин.

— Она считает Грейт-Оукс скучным, как могила, — фыркнула миссис Кентхопп.
отвислые тенденция по ее щекам подтвердили без широта рябь
от смеха. “Не так ли, Мистер Десмонд?”

Он был немного в растерянности. “Она жалуется на однообразие”, - сказал он.

“Это идея!” - возмущенно воскликнул мистер Лоринг. “Одно из прекраснейших мест.
во всем приречье Миссисипи. От Мемфиса до Бализе вы
не смогли найти лучшего. На мой взгляд, это самое прекрасное место, которое я когда-либо видел. Хотел бы я, чтобы оно принадлежало мне! Однообразие! Я бы хотел обладать таким однообразием.


Из-под стола выглядывает полковник Кентроп во всей своей красе
Он добродушно посмотрел на миссис
Кентопп

 с бокалом «Шамбертен» в руке. Женщина первой оправилась от смущения.  «Я знаю, что земля здесь прекрасная, и её много, а хозяйственные постройки хорошие и крепкие, но старый особняк — это ветхая развалюха, которая давно не ремонтировалась и построена по какому-то старому плану. В нём нет ни стиля, ни современных улучшений и украшений, и...»

 «Он просто олицетворяет прошлое, — торжественно заявил мистер Лоринг. — Он — квинтэссенция старого Юга: его комфорта, простора, пренебрежения к...»
Это хвастовство; его обширные угодья могут служить мерилом его ценности; оно возвращает вас на сто лет назад; в каждой его строчке — вчерашний день.
Хотел бы я, чтобы он был моим!»

 Он говорил и говорил, этот неразговорчивый человек, за салатом и сладостями,
не меняя темы, пока подавали десерт с изысканной мадерой,
пока наконец его голос не потонул в шелковистом шелесте. Миссис Кентуопп подала сигнал к вставанию, и молодые девушки начали прохаживаться по большому квадратному залу, который был виден из столовой.
Они создавали картину, которая усиливала очарование
Обстановка, которая должна была понравиться любому человеку с тонким вкусом,
который не косил бы исподлобья в сторону взорванного
прошлого вместо утончённого настоящего.

 Бальный зал находился на третьем этаже — ещё одно свидетельство ярко выраженного
современного духа Дриад-Дена. Здесь было достаточно места для строительства, и, конечно, не было причин экономить пространство, когда ценность земли измерялась четвертью, а не бегом. Одно только предназначение и стоимость строительных материалов могут ограничивать размер
ни одно здание в Дипуотер-Бенд. Но хотя подниматься по лестнице не нужно было, в этом просторном бальном зале было много живописных деталей.
Он сильно отличался от длинного и низкого крыла, предназначенного для тех же целей в Грейт-Оукс, с его закрытыми зелёными ставнями, пауками, плетущими паутину в углах, и широкими гладкими пространствами с полированным полом, предназначенными для скромных целей хранения вещей.
За все спокойные годы в особняке Грейт-Оукс не было ни одного бала.
Миссис Фори была предметом восхищения в роскошных салонах многих зарубежных столиц.

Здесь украшенный потолок был особенно высоким, и все архитектурные
дополнения дома внизу завершались на этом уровне; купол
башни образовывал круглый альков в бальном зале, а с противоположной
стороны французские окна выходили на длинную плоскую крышу,
которая была оборудована балюстрадой и представляла собой
очаровательное место для прогулок под вальсы для молодёжи
под мерцающими белыми звёздами и в тесном контакте с лёгким
ночным ветерком. Это также давало возможность переохладившимся танцорам подхватить пневмонию или грипп; но
Поскольку они не обращали на это внимания, это едва ли можно было считать одним из главных преимуществ бального зала.  Из оранжерей сюда привезли пальмы, банановые деревья и папоротники для изысканного оформления, а итальянский оркестр, специально приглашённый из Нового Орлеана, наигрывал мелодичные мелодии из-за ширмы из листьев. Струнные
вибрации вызвали в сердце Десмонда волнующий отклик
пронзительных воспоминаний, воскресивших в контрасте с настоящим всё
счастливое прошлое, заветные мечты, исчезнувшие лица, священный дом.
Но он был молод, и его пульс бился от жизненной силы и энергии.
Ритм, движение, нежная, плавная мелодия производили на него
радостное впечатление, и он не мог не наслаждаться упругостью своего
крепкого молодого тела, в то время как его сердце по-прежнему
томилось от печали, а душевное безразличие и отстранённость не были
самообманом. Возможно, это было связано с душевным состоянием многих участников радостных сцен, которые не вызывали у них чувства веселья, но среди танцоров в Дриад-Дене не было ничего подобного.  Все девушки были
я устал от унылого сезона, проведённого на отвратительных плантациях; для Нового Орлеана было уже слишком поздно, ведь был разгар Великого поста, а для Уайт-Салёр-Спрингс или побережья Мексиканского залива — слишком рано.

 «Как восхитительно!» воскликнула Гертруда Келвин. «Я уж думала, что разучилась танцевать тустеп — я едва стояла на ногах со времён  Марди Гра». Ибо именно с очаровательной белой розой Десмонд закружил в вихре вальса. Он танцевал особенно хорошо, и не раз, когда музыка возобновлялась, она оборачивалась к нему от группы беседующих людей.
Она одарила его такой яркой и многозначительной улыбкой, что он был вынужден снова попросить её об удовольствии. И действительно, это не составило для него труда. Она была такой лёгкой, воздушной, поэтичной в своих движениях, раскачивалась так же ритмично, как цветок на ветке, и делала это без малейшего усилия. Её изящные зелёные драпировки
развевались на ветру от их движения; её белые руки и шея казались ещё белее в лунном свете газовых фонарей; её неземная бледность не краснела от напряжения; в её движениях не было ни тени усталости.
порхание бабочки или бесшумное взмахивание крыльев то тут, то там одного из белых мотыльков, которые, привлечённые светом, время от времени залетали в комнату из ночи. Бриллианты в её волосах сверкали,
время от времени попадая ему в глаза, когда её голова склонялась к его
плечу, ведь она была высокой, несмотря на хрупкое телосложение, и они
составляли красивую пару, на что миссис Кентхопп не преминула указать
мистеру Лорингу, когда тот наконец вошёл в комнату.

Он задержался за столом, наслаждаясь хорошим вином и изысканными блюдами Кентхоппа.
сигары с его предан мученической смерти хозяина, хотя молодые люди ранее
зарегистрирован дамы, которые пили кофе в гостиную, и вместе
они отправились в бальный зал на первом протяжным, протяжной
каденция скрипки. Миссис Kentopp было посвежел, приподнятое выражение лица, как она
обследовали место происшествия, стоя в бальном зале дверь под лоз
тщательно продуманный подвесной корзины с наиболее пернатых трейлинг папоротники,
и курсирующими по ней вентилятор Рубина страусиные перья, хотя она чувствовала прохладный
ветер с широко открытыми окнами.

«Красивая пара; они будут отличной парой», — прокомментировала она, сентиментально улыбнувшись.


 «Без сомнения, без сомнения», — ответил мистер Лоринг. От него сильно пахло табаком: когда сигары были не слишком крепкими, он выкуривал их немало.
Он был человеком, который всего добился сам, архитектором собственного состояния — массивного сооружения, которое почти не украшали. Он был склонен
учитывать рыночные цены, потенциальные выгоды, возможные скидки и
эквивалентные ценности даже в социальных вопросах, хотя его интерес к
социальным вопросам едва ли был связан с активным поиском адекватного
в настоящее время он не окупается. Он был полон решимости наслаждаться жизнью,
но ему хотелось получить самое лучшее из того, что мог предложить рынок.
Он увидел возможность получить богатую награду, купив по очень выгодной цене одно из прекрасных старых поместий в Дипвотер-Бенд, которое стоило гораздо меньше, чем оценивали его после войны.
Там он мог бы поселиться и наслаждаться положением магната и миллионера в нескольких милях от того места, где он родился в бедной, но в высшей степени респектабельной семье. Его отец, который был одним из младших клерков, «грязным
Клерк, как их тогда называли, на пароходе добился для него
по блату места в конторе брокера в Новом Орлеане и был поражён тем,
как стремительно рос его отпрыск в этом рассаднике спекуляций. Лоринг всегда чувствовал себя непринуждённо, считая себя «таким же хорошим, как и все остальные», но при этом он прекрасно понимал, что его влияние в округе, которым он хотел управлять, значительно возрастёт, если он станет владельцем одного из прекрасных старинных поместий, на чьё сеньориальное великолепие он когда-то смотрел как на волшебную страну, даже не помышляя о том, чтобы войти в неё. Он
Он не испытывал особого сочувствия к бедности — в ней не было ничего романтичного, живописного или привлекательного для него.  Богатство было его целью, и теперь богатство вызывало у него восхищение.  Он учился тому, как казаться не менее щедро одаренным благами этого мира, чем он был на самом деле.  Он был холостяком и не мог выразить свое богатство в великолепии, которое могла бы создать его жена. Он не мог позволить себе жениться, когда ему заблагорассудится, и с тех пор, как у него появилась возможность прислушаться к своим желаниям, он утратил стремление к семейной жизни. Его взгляд блуждал по очаровательной комнате, украшенной к празднику, по кружащимся в танце парам, по
Тёмно-синяя ночь смотрела на него из окон балкона и с длинной, огороженной перилами террасы, не проявляя ни малейшего интереса и не скрывая своих чувств.

 «Да, — повторил он, — без сомнения, это будет брак по расчёту.  Разумеется, мистер  Десмонд исправит свои ошибки, женившись на деньгах».


Ведь миссис Кентхопп скрасила скуку его присутствия за столом, много рассказывая о Десмонде. Сейчас самым важным для неё было отвлечь Лоринга от мысли о том, что миссис Фори может заинтересоваться репетитором.
Она была уверена, что благодаря своей необычности
О Десмонде вскоре поползли бы подобные слухи, если бы их не опередил другой, более правдоподобный слух. Миссис Кентхопп была одной из тех женщин, чей недалёкий ум отражается в их разговорах. Она могла бы сохранить тайну, не сказав ни слова, не больше, чем могла бы подражать спартанскому мальчику и не подавать виду, что под её плащом прячется хитрая лиса. Она бы никогда не дала понять, что у неё на уме, если бы
Лоринг мог бы узнать об этом и броситься туда; но ей нужно было поговорить с Десмондом о его недавнем прошлом, о смерти его отца и последовавших за этим финансовых трудностях.
несчастья, его несостоявшаяся карьера, несоответствие его университетских заслуг его скромному положению.


— О, я же не давала вам повода думать, что мистер Десмонд — охотник за приданым, не так ли?
Да я бы ни за что на свете не допустила, чтобы вы так думали!

 Миссис Кентхопп испытывала особое отвращение к охотникам за приданым.
В юности она сама была богата, и
Полковник Кентхопп не избежал подозрений в том, что он слишком хорошо понимает, на чём можно заработать.

 «Почему бы и нет? Разве мы все не охотники за удачей?» — сухо спросил мистер Лоринг.
 «За чем ещё мы охотимся?»

“Но не в этом смысле — корыстный брак! О, нет!”

Мистер Лоринг был немного упрям, или, возможно, миссис Кентопп, с ее
_arri;re pens;e_ относительно бескорыстности ее собственного брака,
была достаточно деспотична, чтобы позволить ему почувствовать упрек. — Я не могу
смотреть на мисс Гертруду Кельвин как на обузу, даже если она добавит к обручальному кольцу приличное состояние, — возразил он, и на его каменном лице появилась саркастическая улыбка.

 — Герти? да она же очаровательна! — воскликнула миссис Кентхопп, отчаянно пытаясь найти опору в этом болоте недоразумений. — Любой мужчина был бы
Мне слишком повезло, чтобы говорить о том, как я её завоевал, даже если бы у неё не было ни цента!»

 «Это всего лишь _моё_ мнение», — сказал мистер Лоринг, как будто он навязывал его. — Но если у мисс Келвин недостаточно денег для нашего джентльмена,
возможно, его привлекательная внешность и обширные познания, — он цинично скривил губы, ведь мистер Лоринг был очень слаб в классической литературе, — и его университетские награды, и его интересные выходки и страдания из-за того, что судьба так с ним обошлась, могут понравиться миссис Фори.
Однажды она откажется от этого приятного дохода ради пожизненной доли в трети поместья
и мужа, — а в-третьих, денег будет гораздо больше, чем наш репетитор когда-либо увидит».

 Миссис Кентхопп вдруг почувствовала, как по спине у неё пробежал холодок,
из-за которого её платье с низким вырезом и свободным воротом стало ещё более открытым. Но
дело было не в пронизывающем ветре! Её сердце упало при этих нарочитых словах,
выражающих страх, который внушил ей муж и который она переняла.
Если бы эта идея была воспринята всерьёз, продажа Dryad-Dene стала бы отдалённой и сомнительной перспективой, поскольку мало кто из инвесторов мог позволить себе покупку такого масштаба, и ещё меньше было тех, кто был готов
отношение к собственности такого рода. И Драйад-Дин не всегда был таким весёлым. Половина комнат была заперта, позолоченная и
парчовая мебель стояла в нишах, а гостей было мало, и все они были
одни и те же, и не было никакого веселья, и нечем было заняться, и её
взгляд был вечно устремлён на дом в Новом Орлеане зимой и на коттедж
на побережье летом, — о, Драйад-Дин был поистине унылым заточением
в глуши! Кризис был настолько острым, что придал миссис Кентропп нотку достоинства.

“ Вы забываете, мистер Лоринг, насколько неприятным было бы подобное предложение.
Миссис Фоури услышала бы об этом. Этот человек занимает очень скромное положение в ее доме.
оплачиваемый слуга, не совсем как курьер...

“ В самом деле, почему нет, я бы сказал, что нет! ” воскликнул мистер Лоринг, столь же возмущенный
этим извращением своего предложения, сколь и оскорблением достоинства
учителя. — Он джентльмен из знатной семьи и образованный человек.

 — Так и я сказал; но он всего лишь скромный оплачиваемый атташе при её дворе,
и мысль о том, что она может всерьёз рассматривать такого человека, который на десять лет
моложе её...

— _Это_ не имеет значения, — перебил его мистер Лоринг, которому не понравилось это нравоучение.

— И пожертвовать своим огромным доходом ради мужчины, который так вопиюще ниже её по положению, — ну, это унизительно, мистер Лоринг.

— Конечно, унизительно избавляться от денег! — и она _может_ пока не расставаться со своими деньгами, — уступил мистер Лоринг.

“ За исключением того, что мы все здесь такие смертельно скучные и ценим любое новое лицо.
- Особенно такое красивое, - уточнил мистер Лоринг с понимающей

усмешкой.
- Особенно такое красивое.

“Да — и танцующий человек тоже”.

Мистер Лоринг не танцевал. В тот период, когда у него могли быть
Вместо того чтобы изучать последние причуды и уловки Терпсихоры, он был поглощён скачкообразными колебаниями фондового рынка и фанданго хлопковых фьючерсов.

 «И у нас всегда так мало кавалеров, что мы приняли его в свой круг как одного из нас.  В противном случае, как вы знаете, учитель сидел бы в классе».
 «Хоть он и джентльмен, и учёный человек!» — усмехнулся Лоринг.

— Да, и я надеюсь, что он женится на Герти Келвин, получит должность в каком-нибудь хорошем колледже и однажды станет его президентом.
Миссис Кентуопп благосклонно улыбнулась.

— И чем же будет заниматься старый Джон Кельвин всё это время? — спросил мистер
Лоринг, криво усмехнувшись, на что его деревянное лицо, казалось, было неспособно.

— О, мистер Лоринг, в споре вы всегда одерживаете надо мной верх. Ну конечно, мистер Херндон, я _умираю_ от желания повальсировать.

И вот, возможно, из-за того, что у неё была единственная в зале причёска со светлыми прядями, она была сильно нарумянена и наряжена в богатую парчу рубинового оттенка, судьба злонамеренно распорядилась, чтобы она танцевала с мистером Херндоном, самым худощавым из молодых джентльменов, с бледным лицом.
худощавый, с льняными волосами, с начинающейся непроизвольной плешью, в целом бледный и хрупкий, он производил впечатление, контрастирующее с искусственно усиленными
чарами его партнёрши, и вместе они представляли собой самую подходящую иллюстрацию к выражению «до и после».

 Мистер Лоринг всё ещё стоял в дверях, по-видимому, оценивающе глядя на праздничную сцену. Он был настолько меркантильной личностью, настолько расчётливым, что его присутствие невозможно было не связать со сделкой. В этом была некая нелепость и несовместимость с остальными членами компании, и даже с миссис
Кентроп, не отличавшийся особой тактичностью, смутно
осознавал это с раздражающим подсознательным чувством, пока она кружилась и кружилась. Она надеялась, что мистер Лоринг, будучи холостяком, сразу же вольётся в весёлую компанию в качестве одного из кавалеров, и хотя она могла с уверенностью рассчитывать на то, что хорошо воспитанные молодые люди примут его так, как она ему предложила, она не учла, что мистер Лоринг не склонен менять свои предпочтения в этом вопросе. Он не был одним из них, у него не билось сердце в этом направлении
Он не был похож на них, не разделял их вкусов, не имел социальных амбиций, которым могла бы способствовать их теплота. Он не притворялся молодым человеком; он не претендовал на любезность, которая свойственна тем, кто едва достиг среднего возраста. Он не был чувствителен к этому вопросу; его записи о переменах в жизни вели счёт годам, и он гордился событиями, которые они в себе несли. О его возрасте знали люди, которые в его глазах были важнее, чем эти неопытные девушки, только что окончившие школу, и их кавалеры, всё ещё находившиеся в зависимости от
денежные средства отца. У него не было ответа ни на изящное кокетство
юных леди, ни на тощие мнения молодых людей в финансовом отношении
простых проходимцев, поскольку у него не было другого метода оценки, кроме
финансовый. Он был слишком богатым человеком, слишком властным, слишком эгоцентричным и
осознанно важным, чтобы без необходимости подвергать себя скуке.
Он не обладал тем альтруистическим порывом высокой социальной культуры,
который заставил бы его пожертвовать своими предпочтениями ради хозяйки дома.
 Поэтому ему нравилось стоять в одиночестве в дверном проёме, под
Он сидел, опустив голову, среди перистых листьев поникших папоротников и угрюмо, рассеянно, молча смотрел на кружащиеся в танце пары, не принимая в нём участия.

Он никогда не был откровенен намеренно, но по мере того, как вечер подходил к концу, истинная причина его присутствия становилась всё более очевидной, и мистер
Лоринг ассоциировался с каждым проявлением самодовольства.
Миссис Кентхопп то и дело подлетала к нему и устраивала целое представление.
Она болтала, размахивая веером и закатывая глаза, а он имел
милость отвечать ей. Но полковнику Кентхоппу, которому иногда приходилось
Ему не было что сказать в ответ. Будучи человеком жизнерадостным и наслаждаясь радостным событием, хозяин дома явно страдал.
В долгие паузы, когда он чувствовал себя обязанным стоять рядом с деревянной фигурой и развлекать его искусными разговорами, не требовавшими ответа, кроме отсутствующего ворчания или кивка, которыми Лоринг удостаивал его в знак признания его статуса квази-гостя.

 «Как маленькая трудолюбивая пчелка наслаждается каждым солнечным часом», — процитировал он
Гертруда Кельвин и Десмонд, запыхавшиеся после финального забега,
Вальсируя, он вышел в нишу башни и увидел там Селину Алландайс и Руперта Реннана. Он был высоким парнем с румяным от природы лицом, на котором постоянно играл румянец, с блестящими серыми глазами и тёмными волосами. Он служил во время войны с Испанией и, помимо звания
лейтенанта, обзавёлся военной каретой, которой гордился всю
жизнь и которая придавала его вечернему костюму некоторую чопорную величественность. Его отец, ветеран другой войны, был одним из
Невосстановленные в правах мятежники обычно смотрели на него косо, запрещали ему упоминать свой титул дома и говорили, что он не может ступить на плантацию, пока носит синюю форму. Но сын весело отвечал, что снял форму, когда ушёл со службы, и что звание лейтенанта ему не подходит — он метит выше! Он почувствовал свою значимость и теперь опасался, что она может оказаться под угрозой.

«Как вы думаете, зачем здесь этот человек?» — спросил он мисс Алландайс.
В ограниченном пространстве, где все окна между пилястрами с трёх сторон были открыты, царила непринуждённая атмосфера.
Казалось, что они парят в прохладной тёмной ночи под воздушным сводом купола.


— По той же причине, по которой вы здесь, — ради удовольствия и чести быть в вашем обществе, — ответила она, выглядя в тусклом свете очень женственно в своём белом шёлковом платье и с каштановыми волосами, увенчанными жемчужной короной.

— Но в его обществе нет никакого удовольствия, если судить по выражению лица полковника Кентхопа, а по его собственному выражению лица я могу судить, что он
не расположен оказывать никаких почестей. Я полагаю, что он пришел посмотреть
на дом, — люди говорят, что он собирается его купить”.

“Вы, кажется, возражаете; вы тоже потенциальный покупатель?” Мисс Келвин
подколола его этим несоответствием ввиду его молодости и финансовой
неопытности.

“Я действительно возражаю. Возможно, я слишком придирчив, но мне кажется, что этот приём был устроен для того, чтобы дать ему возможность увидеть Дриад-Дин в наилучшем свете. Я не могу представить, что ещё он здесь делает. Он едва ли ведёт себя как гость.

— И ты возражаешь против того, чтобы танцевать ради какой-то цели, — как же ты ошибаешься! Ты же знаешь, что танец упрекают в том, что в лучшем случае он является праздным развлечением. Ты должен быть рад, что можешь использовать его с пользой.

 — Я возражаю против того, чтобы мной пользовались, не считаясь с моими чувствами, — заявил он, покачав своей круглой коротко стриженной головой с выразительным, если не сказать оскорблённым, видом.

— А ты не хочешь прыгать и скакать, как молодой ягнёнок, чтобы мистер
Лоринг подумал, что это красивый дом?

 — Нет!  Меня пригласили составить вам компанию, и я пришёл
сделать комплимент моим хозяевам, повеселиться и повидаться со всеми вами”, — он
поклонился всей группе, — “и внести свой маленький, по возможности
возможный вклад в общее развлечение”.

“И ты расстроен!” Заявила Гертруда Келвин. “Теперь, на твоем месте,
Я бы забрала все свои слова обратно; я бы отменила свои услуги. Я бы все это выставил на посмешище
. Тебе следовало бы выйти прямо на середину
танцпола и сделать сальто! Тогда ты перечеркнул бы все, что ты
натворил ”.

“ О, сделайте это, мистер Реньян, или, лучше, отмените! ” воскликнула Селина Эландайс.

Он рассмеялся, но не пошевелился.

— Он боится! — воскликнула Гертруда. — Ты же знаешь, что он, должно быть, был трусом на войне в Испании, — вот видишь, он боится.
 — Я уверена, что он бежал с поля боя, — я готова дать под присягой показания об этом, — подначивала его Селина.

 — То, что он получил наградной меч после войны, — всего лишь притворство, ведь он _боится_! — сказала Гертруда.

«Он не мог получить его за храбрость, потому что он трус!»

 Регнан перевёл взгляд с одного на другого, но только рассмеялся.

 «Он ещё и лжец, — продолжила Гертруда, — и поощряет ложь в других. Он позволяет мистеру Лорингу представлять Дриад-Дин во всей красе и
манера его поведения —

 — и вся грация и ловкость его вальса, — перебила Селина.

 — и вся непринуждённость и блеск его беседы, — добавила Гертруда.

 — Ох, оставьте меня в покое, я буду хорошим!  Я буду хорошим!  — умолял Ренан, но не делал никаких попыток сделать сальто.

— И все заслуги его на военном поприще, — настаивала Гертруда.

 — И весь престиж его наследственного положения, — поддержала её Селина.


 — А когда мистер Лоринг купит этот дом, за документы о праве собственности придётся заплатить больше, чем они стоят, — о, бедный обманутый мистер Лоринг!»

— А теперь серьёзно, — начал Регнан.

— Серьёзно, — перебила Гертруда, — по справедливости ты должен был бы сделать сальто в центре бального зала, чтобы отсутствие стиля, гротеск и неуклюжесть — если _ты_ можешь сделать это неуклюжим — могли бы послужить оправданием твоей невольной поспешности в передаче дома, не заслуживающего ни одной из твоих выдающихся особенностей, мистеру Лорингу, который заплатит тебе за то изящество, которое придаёт ему твоё присутствие!

— Но теперь, серьёзно, тебе не кажется, что сейчас неподходящее время, чтобы показывать дом покупателю? — обратился к нему Регнан.
Десмонд. «Возможно, я слишком требователен, но всё же...»

 Десмонд, который понимал, что сам находится здесь с целью, которую не может постичь, был начеку.

 «Не спрашивайте меня, я здесь чужой и...»

 «Конечно, не решаюсь высказать своё мнение. Что ж, мы все старые друзья, и, если бы это не казалось проявлением неуважения к чувствам миссис Кентхопп и столь невежливым поступком с моей стороны, я бы с радостью взял это на себя.


Тихий шелест верхушек деревьев внизу, в боске, погружённом во мрак, вторил разговору; освежающий ветерок проникал в башню.
на этой высоте, окружённый лишь лёгкими пилястрами, поддерживающими коническую крышу. Ощущение высоты, вид одинокого, усыпанного звёздами неба и тёмной, простирающейся во все стороны глуши за пределами плантаций были несовместимы с происходящим в бальном зале, с изящными фигурами, скользящими по блестящему паркету, на котором отражались зеркала. Больше всего это напоминало романтическую, томную
тему вальса, в которой сквозила меланхоличная тоска.
Сентиментальное исполнение, и вот уже на сцене появляется белая атласная туфелька на высоком каблуке
Она начала неосознанно двигаться в такт музыке, пока квартет всё ещё стоял в башне.

 «Если ваши сомнения по поводу украшения дома, который мистер Лоринг собирается купить, не слишком сильно мешают вам танцевать этот вальс»,
 — предложил Десмонд мисс Алландайс, с которой он до сих пор не танцевал.

 «О, я отказываюсь брать на себя ответственность», — воскликнула она. — Я не та, кто заключает сделки, и не та, с кем их заключают, а мистер Лоринг, как принято считать, способен сам позаботиться о себе в финансовом плане.

 Она взяла Десмонда под руку, прежде чем они вышли из
Они вместе вышли из укромного уголка в башне, и мистер Лоринг заметил, что их партнёры поменялись. «Он в целом ведёт себя
прилично и, вероятно, не питает особых чувств к мисс Келвин, —
подумал он про себя. — В его сфере деятельности нет денег. Если он
женится, то, конечно, женится на всех, на ком сможет. Он был бы очень доволен третьим «Фори», на который, возможно, герцоги и принцы мадам Онории не обратили бы внимания, если бы не увидели, как она процветает, имея гораздо больший доход.

 Миссис Кентхопп была подавлена; она чувствовала себя разбитой.
очевидно. Она выглядела на свои тридцать восемь лет. Ее щеки были отвисшими,
так редко их посещала растянутость, характерная для ободряющей улыбки.
Она поняла, что приложила столько усилий, чтобы добиться сомнительного результата. Она начала
думать, что могла бы лучше похвалить Дриаду-Дин без этой
домашней вечеринки. Она могла бы справиться с мистером Лорингом с большей пользой
не отвлекаясь на это. Это не было поводом или предлогом для того, чтобы случайно затащить его сюда, не выставляя дом напоказ. Он не принял позу и не стал вести себя как гость. Казалось, он считал, что
его пригласили только по деловым причинам, и это, несомненно, соответствовало его
легкому отношению к обязательствам, налагаемым гостеприимством.
А зачем еще его было приглашать? Он не был другом Кентуппов и не стремился стать другом их друзей. Зачем им было приглашать его сюда, кроме как для того, чтобы показать ему дом с лучшей стороны? А завтра, во время охоты, у него будет возможность осмотреть местность. Дом, безусловно, выглядел очень привлекательно, но мистер Лоринг был осмотрительным и проницательным дельцом. Он мог легко избавиться от него
такие достопримечательности, как двухшаговый танец мистера Рэннана и чары мисс Келвин. Он оценивал
деревянную отделку, качество зеркального стекла, ручную резьбу на
подпорках для штор с их длинными стержнями, на которых
держались похожие на лилии газовые рожки. Он осуждал то, что научился называть «драгоценным» или «великолепным».
Он сожалел, что всё это было таким новым, таким блестящим, таким похожим на
прекрасный отель. Он стремился к позе гранд-сеньора. Теперь у него было столько же денег, сколько у любого из миссисипских принцев.
времена старых плантаций. Он жаждал их окружения; оно олицетворяло для него вкус, богатство, семью, культуру, всё величие магната, каким он считал великих мира сего. Несколько современных удобств, которые он старался держать подальше от посторонних глаз, немного современной бережливости — «Я бы никогда не стал тратить деньги направо и налево, как эти старые скряги», — и это были все улучшения, которые, по его мнению, должны были присутствовать в доме Элда. Но этого по-прежнему не было, и он
устремил свой взор на балкон башни, с которого
Фигуры в белых драпировках, склонившиеся над балюстрадой, то смотрели вниз, в тёмный кустарник «дене», где ритмично плескался фонтан, то болтали с кавалерами, пока компания обсуждала восхитительное мороженое. Мистер Лоринг с задумчивым видом попробовал свой выбор. Мороженое было с мятным вкусом и крепко сдобрено старым бурбоном, а в изящном стакане стояла длинная ароматная веточка только что распустившейся мяты. Закуски были прекрасно сервированы и украшены изысканными аксессуарами, но он прекрасно знал
Он прекрасно понимал, что не смог бы воспользоваться умелыми приготовлениями миссис Кентхопп, даже если бы дом принадлежал ему, потому что за деньги нельзя купить добрую волю, равную её усилиям, направленным на то, чтобы Дриад-Дин от него отвязалась.
«Даже здесь жареные жаворонки не падают прямо в рот».
Он с сардонической улыбкой вспомнил старую французскую пословицу. Он не принял участия
в протестном возгласе, которым после ещё одного чарующего вальса
танцоры встретили звуки «Спи спокойно, милый ангел», доносившиеся
из-за лиственной ширмы, за которой располагался итальянский оркестр.
Ужин с танцами, очевидно, подходил к концу.

Регнан ходил за миссис Кентроп по пятам, настаивая, чтобы она
взглянула на его часы, которые он достал из внутреннего кармана и на которых было всего десять часов. На мгновение она засомневалась; вечер был настолько неприятным, что она не удивилась бы, узнав, что он тянулся так же медленно, как утверждал этот свидетель. Затем она поняла, в чём дело.

— Это весёлый обманщик — совсем как ты! — воскликнула она. — Но если бы ты только знал, в какое неземное время тебе придётся восстать, ты бы
Я уже давно лёг спать. Я жду, что в любой момент под окнами раздастся зов старого бродяги и лай его своры.

И вот, отражаясь в полированном полу, процессия
прошла через бальный зал и спустилась по замысловатой лестнице,
сделав лишь одну остановку на первом антресоли, когда миссис
Кентопп обратила внимание мистера Лоринга на электрическую
кнопку в стене, с помощью которой мгновенно гасли газовые
светильники на верхнем этаже, и бальный зал с танцами в стиле
ми-карем на мгновение погрузился во тьму прошлого.




 ГЛАВА IX
Десмонду показалось, что его голова едва коснулась подушки,
как его разбудил лай собак, доносившийся с конюшенного двора
в задней части дома. Он мгновенно вскочил на ноги, потому что мистер.
Херндон не был единственным, кто отличался быстротой реакции в Драйад-Дине, и
Десмонд тщательно следил за тем, чтобы его отвращение к происходящему и к тем, кто его развлекал, не привело к нарушению приличий с его стороны. Он был наполовину одет, когда пронзительный звук переговорного устройства позвал его внутрь
раздался голос полковника Кентоппа, который настойчиво спрашивал, проснулся ли он, а затем с такой же настойчивостью — встал ли он.
Это свидетельствовало о том, что мозг полковника Кентоппа не до конца очистился от паров
сна.

Десмонд облачился в свой конный костюм, который считал наиболее подходящим из всего, что у него было.
Обнаружив, что в коридорах горит свет, и следуя на звук голосов, он вскоре добрался до столовой, где уже шёл поспешный завтрак.


— Просто перекусить, — говорил полковник Кентапп джентльменам, сидевшим за
за столом или стоя у буфета, угощались холодной бараниной или ветчиной. Сам он, похоже, завтракал бренди.
Он ходил вокруг стола с графином в руке и то тут, то там наливал по
глотку, волей-неволей, как Сквирс свою патоку.

 «Ради желудка», — настаивал он на молодых людях, чьи крепкие молодые желудки могли бы безнаказанно начать день с ледяной пахты. Там был горячий кофе, но не было горячего хлеба, а значит, по мнению жителей Миссисипи, не было и завтрака. «У нас будет горячий завтрак
готов к нам в лагерь. Мы просто хотим, чтобы сюда перекусить, чтобы мы могли получить
прочь. Эти девочки будут дикие идти, и они не могли держать седло
половину расстояния”.

“ Ну, мисс Келвин ездит верхом не хуже любого мужчины, ” недовольно сказал Руперт Реньян.
“ а мисс Эландайс...

“Ездит верхом совсем как мужчина”, - закончил Кентопп со смехом. — По правде говоря, —
загадочно произнёс он, — нас ждёт тяжёлый день. Мы надеемся подстрелить медведя,
а брать с собой дам в такую опасную экспедицию небезопасно.
Это наш последний шанс — сами знаете, законы об охоте.
Понедельник — первое марта!

В Ренгане было что-то от _preux chevalier_. Ему было неприятно тайком ускользать и лишать юных леди удовольствия, к которому они стремились. Если бы существовал какой-то способ пробудить в них интерес к обману, которому они подвергались, кроме как
неожиданно появляясь у дверей их спален, он бы им воспользовался. Какое ему было дело до такого шаблонного развлечения, как
преследование медведя, если его удастся найти, через болота и заросли тростника в компании множества людей! Они не принадлежали к столичной жизни;
дикая природа и ее происшествия были повседневной историей; они были
настоящими ”болотниками“, такими же старыми ”жителями", как и сам медведь!
Развлечение, которое мог предложить этот день, заключалось, по его мнению, в
несоответствии женского общества и в том, что он получал удовольствие из вторых рук от
этих избитых деталей, замечательных и новых для молодых девушек’
Откройте для себя вики. Он был бы рад подарить им эту радость, которой они
по-детски жаждали.

Однако он понял, что не ему здесь командовать, и
вскоре все мужчины собрались в маленькой комнате, полной амбиций
Они назвали его арсеналом и занялись выбором оружия и боеприпасов. Огромное количество старинных клинков, шлемов, щитов,
более или менее подлинных или напоминающих лавки старьевщика Нового Орлеана,
на стенах висели несколько действительно интересных образцов
мушкетоны и сабли пиратов ранних времен на побережье Мексиканского залива
о луках и стрелах, расшитых бисером колчанах, ножах для снятия скальпов, томагавках, из
дата оккупации Чикасо и чокто этого региона; и о
кремневых ружьях, рожках для пороха и подсумках для дроби первопроходцев
несколько дней. Двое или трое из отряда захватили с собой оружие, но остальные
зависели от возможности достать оружие из арсенала Кентоппа. Современное помповое ружьё, вмещающее в магазине пять патронов,
каждый из которых содержит дюжину дробинок, позволяющее
выстрелить шестьдесят дробинок за пять секунд, было фаворитом
спортсменов, предпочитавших его старому доброму двуствольному
ружью с продольно-скользящим затвором. Только те, кто мог
похвастаться особой меткостью, довольствовались винтовками.
Десмонд, не слишком стремившийся к прогрессу, был вынужден
руководствоваться необходимостью.

— Надеюсь, вы хорошо стреляете, мистер Десмонд, — сказал полковник Кентхопп с вежливым беспокойством, — потому что эти ребята не оставили нам ничего, кроме двух винтовок. Первоклассные, хотя и не многозарядные.


Достижения Десмонда на свежем воздухе ограничивались игрой в «Гридрон».
Он мечтал о болотной дичи, которой суждено было прожить долгую жизнь, если бы не случайный выстрел из его непривычной к стрельбе винтовки. Ибо он не был спортсменом. Он не жаждал победы над лесным народом. Он принял винтовку так же любезно, как если бы был мёртв
Выстрелив и убедившись в своих силах, он взял свою долю соответствующих боеприпасов и присоединился к остальным, которые уже направились во двор конюшни.

 Это была оживлённая сцена.  Газовая лампа над дверью конюшни освещала всё ярким светом, отбрасывая чёрные тени.  Несколько свежих, беспокойных лошадей были выведены из стойл прямо в попонах; другие были раздеты и дрожали, пока их седлали.

— Ты поедешь с хлыстом, Десмонд, или только с поводом? — спросил Кентопп, суетясь не меньше своих чернокожих конюхов, которые
с горящими глазами и сверкающими зубами, проникся духом происходящего. Собаки были буквально вне себя, и их тёмные, мелькающие тени казались в два раза многочисленнее, чем на самом деле. Теперь они прыгали, как одержимые, словно не могли стоять на месте, и снова проявляли странные наклонности, которые невозможно объяснить с точки зрения человеческого разума. Один из них внезапно остановился
перед молодым и энергичным скакуном и осыпал его градом
безумных ржаний и упругих прыжков, от которых конь
Лошадь, зажатая в ограниченном пространстве, обезумела от удивления и страха.
То она отпрыгивала в сторону в надежде ускользнуть от своего странного мучителя, то вставала на дыбы, угрожая ускакать.  Другая собака с таким пронзительным лаем, что он мог бы повредить барабанные перепонки у всех, кто находился в пределах слышимости, погнала остальных без промедления.
Она носилась между копытами лошадей и ногами людей, пока не добралась до ворот и не убежала!— оглянувшись через плечо, он убедился, что за ним никто не идёт, и вернулся, чтобы повторить демонстрацию.
Он кричал: «Давай! Давай! Давай!» — так отчётливо, словно обладал даром человеческой речи.

Лошади, вдыхая утренний воздух и предвкушая приключения, снова и снова издавали пронзительное и ясное ржание, такое же утреннее по звучанию, как крик петуха. Они громко топали и били копытами. Конюхи громко звали упряжь из конюшен, наставляли лошадей и умоляли мистера Слопера привести в порядок свою свору.

— Боже правый, эти скандальные гончие ведут себя не лучше, чем
как будто это сборище беспризорных детей, — пробормотал начальник конюшни.


Гости обсуждали уздечки и сёдла и выбирали то, что им нравилось, а конюхи с фонарями то и дело входили и выходили из шорной мастерской. Часто, посреди всей этой суматохи, полковник Кентхопп с опаской поглядывал на дом, который с его тремя этажами и башней казался очень высоким и величественным в этом районе бунгало.
Он ждал, что вот-вот откроется окно и нежный, но властный голос потребует прекратить беспорядки.  «Подождите нас! Подождите нас!»
Казалось, эти звуки звучали у него в ушах до тех пор, пока не послышался быстрый, уверенный топот копыт, неистовое рычание собак и дикое, шутливое «Йа! Йа!» конюхов, оставшихся на опустевшем дворе. Охотники сели на лошадей и уехали.

Было ещё так темно, что Десмонд не смог бы не сбиться с дороги, если бы не всадники по обеим сторонам и не голоса этих отважных проводников — собак, некоторые из которых, однако, теперь сдерживали свой пыл и молча трусили вперёд.
Звуки, издаваемые их хозяином или, как могло показаться, дрессировщиком, настолько почитаемым в его доме, доносились
из фургона, где он ехал рядом с полковником Кентоппом, который перестал уделять внимание мистеру Лорингу и теперь осыпал любезностями старого Слопера.
Он действительно чувствовал себя в долгу перед старым лодочником за то, что тот одолжил ему свору гончих, хотя, как и в случае со многими другими политиками, его благодарность включала в себя предвкушение будущих услуг. Это была
возможность провести день, занимаясь спортом, который идеально подходил для этого региона.
Без содействия Слопера было бы невозможно организовать это мероприятие для гостей.  Поэтому полковник Кентхопп приютил мистера Слопера.
Мистер Лоринг ехал на лучшей лошади в своей конюшне, прекрасно зная, что старый лодочник будет рад заметить и тут же возмутиться любым несправедливым различием в этом вопросе.  Мистер Лоринг ехал на второй по красоте лошади, что, несомненно, доставляло удовольствие лодочнику и тешило его самолюбие. Поэтому он в добром здравии возглавил кавалькаду, не переставая говорить.
Его высокий голос с частыми переходами в фыркающий фальцетный смех отчётливо разносился в сыром утреннем воздухе.


Он определённо принадлежал к классу, известному как «белые бедняки» того времени
Этот регион и его компания не устраивали мистера Лоринга. Человек, который поднимается по социальной лестнице, нетерпим к тем, кто находится ниже его. Только признанный аристократ может по-настоящему выпрямиться. Положение Слопера в обществе при жизни
не соответствовало происхождению Лоринга, которое во всех
отношениях было благородным: образованные родители, утончённые
круги общения, социальные связи. Хотя его ближайшие родственники
были небогаты, он состоял в родстве с состоятельными людьми из
среднего класса. Однако Слопер
в нём отчётливо выражено противопоставление «простых людей» этого региона баронам-плантаторам, а поскольку Лоринг не имел никакого отношения к последнему классу, его оскорбило то, что его поставили в один ряд с представителем совершенно иного низшего сословия.

Полковник Кентхопп не мог допустить, чтобы его личное влияние уменьшилось из-за того, что он якшался со старым плебеем. Но что касается Лоринга, то фамильярность могла показаться проявлением былых вкусов и связей, а также сходства в положении.  Поэтому он ничего не сказал полковнику
В конце одной из историй Джерри Слопера, которую он уже слышал множество раз, раздался весёлый смех Кентуопа. Пока высокий фальцет старого пловца сопровождался аплодисментами и смехом остальных, можно было подумать, что он сам слишком шумен, чтобы заметить, что мистер Лоринг не смягчил свои насмешки в адрес рассказчика. Было ещё слишком темно, чтобы разглядеть выражения лиц, а фонарь, который нёс один из цветных слуг, был слишком далеко, чтобы можно было разглядеть его отблески.
не всегда в умах низших по положению людей царит покорность, которая
казалось бы, должна сопутствовать такому низкому положению.

 «Очень рад видеть вас здесь, мистер Лоринг, хотя я вас и не вижу», — заметил Слоупер, сдерживая горячего скакуна, на котором он ехал, чтобы поравняться с миллионером. «Мы здесь, на дне Миссисипи, чувствуем, что вы почти принадлежите нам. Да я же знал твоего отца ещё в пятидесятых. _Да_, сэр! В те времена он управлял рекой. Он был клерком на старом судне Cher’kee Rose. Я держал лесопилку
Мы с Гасом Лорингом были закадычными друзьями в те времена, когда он приходил на берег, чтобы поторговаться о лесе. Это было до того, как он женился.
Знаешь, для клерка он неплохо выбирал себе пару!
 Твоя мать была хорошенькой девушкой, пухленькой, как куропатка, и я сам немало вложил в неё. Хе! хе! хе! Но она отвергла меня, потому что
Гас Лоринг! И она поступила лучше, хотя я и сам так говорю. Она поступила лучше, выбрав Гаса, а не меня. У неё была небольшая сумма денег, а твой отец ушёл с реки, купил долю в магазине и начал
клерк. Но боже мой! Я думаю, ты бы и глазом не моргнул, если бы не имел такого запаса
товаров’ какой был у него. Мне рассказывали, что вы значительно преуспели внизу.
посмотрите на Орлеан! Я думаю, если бы _ye_ был кладовщиком, как твой отец, ты
мог бы выставить такой же хороший товар, как у них в Whippoorwill
Приземление, — это заставило бы Гаса Лоринга вытаращить глаза! Я не имею в виду, что ты мог
_own_ все это — часть заслуги’ конечно! Но я полагаю, из всего, что я _в_ слышал,
говорят, что ты могла бы получить расписку в банке, и это больше ничего из того, что твой отец когда-либо
мог сделать ”.

Реньян любил своих ближних. “Ради Бога, оттащите этого старого лиса от
Жизненно важные органы спартанца, ” тихо сказал он Кентоппу. “Я не могу вынести, когда
человека так терзают”.

“Тогда, будь он проклят, почему он не может проявить немного здравого смысла!” - прорычал Кентопп _sotto
voce_ в ответ. “Кто, кроме дурака старались превзойти старый Джерри Слопер с
его _nil admirari_ выходит миллионер. Он знает, что Лоринг вырезать его
зубы! Я боюсь за свою жизнь и не могу произнести ни слова».

 Лейтенант Регнан не справился с ролью губителя жизней.
Все его инстинкты были направлены на оказание первой помощи раненым.
Вскоре он начал мелодично напевать, и вдруг, когда он ехал в группе всадников,
— Скажите, мистер Слоупер, как звучит мелодия к той старой песне о половодье?
—

 «Ступай осторожно, сосед, — _не_ тревожь реку!
 Поднимается, поднимается, переливается через край...»

Тем временем старый пловец блаженно напевал, скача во главе кавалькады, и у мистера Лоринга было время привести в порядок выражение своего лица и скрыть следы удара, нанесённого его гордости, прежде чем некое бледное сияние начало рассеивать тьму. В воздухе висела дымка, но всё же были видны огромные, возвышающиеся деревья, и далеко
вдоль, казалось бы, бесконечных просторов, ровных и лишённых древесных обломков, как в королевском парке, какое-то смутное присутствие постоянно менялось, но никогда не было настолько отчётливым, настолько осязаемым, чтобы его можно было описать, и наконец проявилось как неосязаемая среда зарождающегося света. Внезапно в лесу забрезжил день. Солнце взошло, но не поднялось над этими бесконечными равнинами, а словно чудом появилось на месте тьмы. Оно наполнило мир амплитудами великолепного золотого сияния, такого свежего, такого радостного, но в то же время пронизанного благоговением.
Великолепная торжественность. В первые минуты царила тишина, но
вскоре, прохладным утром, с ветвей деревьев, зашумевших от внезапного порыва ветра, запели весенние птицы.
 Вдали на западе сверкала великая Миссисипи,
тысячи волн которой переливались ослепительными искрами, а
поднимающийся туман, окутывавший берег Арканзаса, мерцал опалесцирующими отблесками. За пределами леса то тут, то там виднелись отдельные тополя и извилистая линия
дамба, её высокая насыпь, покрытая до самого верха густым
бермудским мхом, переплетённые корни которого, как считалось,
значительно укрепляли земляные работы, позволяя им противостоять
действию течения во время паводков. В одном месте, где река
извивалась, как штопор, всадники увидели, что надвигающийся
поток воды преодолел расстояние между ними и начал подступать
к основанию дамбы. Этот предупреждающий признак наводнения
Лоринг быстро это заметил.

«В полумиле отсюда у меня есть насыпной вал», — сказал полковник Кентхопп.
веселый вид. “Я не думаю, что мы пойдем ко дну, даже если этот участок
дамбы поддастся. И если мы это сделаем, ” еще более развязно, “ раки и
речной мусор станут прекрасными удобрениями ”.

“Лучший урожай, когда-либо сделанных в глубоководных изгибе после большой воды я
когда-нибудь видели”, - прервал Джерри Слопер, чрезвычайно бойким. “Вода прорвала плотины в
Марта, и вода стояла шестидесяти миль в ширину. Плантации были под снегом почти до мая. Река не входила в свои берега почти до мая. Затем был посеян урожай и...


 — Я слышал, как об этом рассказывал мой дедушка, — вмешался Регнан. —
Поля были так густо усеяны хлопком, что они смеялись и пели — и плантаторы тоже смеялись и пели».


«И всё же я бы предпочёл, чтобы Драйад-Дин оставался сухим», — сказал полковник
Кентопп, поворачиваясь в седле, чтобы посмотреть через плечо на воду,
плескавшуюся у зелёных насаждений у подножия дамбы. Тем не менее он был в приподнятом настроении. Кавалькада слышала звон колокола на плантации
Дриад-Дин издает свой мощный, звучный клич, призывая наемных работников и фермеров-арендаторов, которые подчиняются тем же правилам, приступить к работе.  Время от времени можно было увидеть обширные поля, все
Земля была подготовлена для посадки хлопка — так же тщательно выровнена и взрыхлена, как для клумбы. Сердце владельца такой прекрасной плантации не могло не наполниться гордостью при виде этого зрелища.
Находясь вдали от Аннетты и её неустанного стремления воплотить в жизнь их общие мечты о столичной жизни, Кентхопп чувствовал себя в какой-то степени независимым от сомнительного отношения миллионера. Что бы ни случилось, у него было нечто действительно ценное.

На фоне этих более важных и мужественных интересов Лоринг пускает слюни
и его безразличие не могло не уступить место заинтересованности. Он хорошо знал эту страну и её возможности.
Время от времени он задавал наводящие вопросы о местных условиях,
что свидетельствовало о том, что он действительно обдумывает это предложение, и заставило полковника Кентхоппа подумать, что он вовсе не собирается продавать. Ему неоднократно демонстрировали богатство возможностей. За поворотом дороги внезапно открылся прекрасный вид на пастбище, окружённое живой изгородью из роз чероки. Сквозь широко раскинувшиеся вечнозелёные заросли ежевики всадники могли видеть зелёную
Равнина, усеянная деревьями гигантского размера и украшенная самым прекрасным стадом овец, которое когда-либо носило шерсть. Три или четыре чёрных пикана, уже увлечённые игрой в «маму-и-папу», и несколько колли приступили к своим обязанностям по охране на этот день, а полковник Кентхопп разглагольствовал о породах и родословных, весе приплода и вкусе баранины.

 «Мы выращиваем всё в Драйад-Дине, как и положено образцовой плантации. Мир находится в пределах Дриад-Дена. Мы не покупаем ничего, кроме пороха,
соли, железа и сахара.

Это, конечно же, было древним хвастовством великих речных княжеств;
но огромное стадо свиней, мимо которого всадники проехали через некоторое время,
толпилось у ворот, куда свинопасы выбрасывали в качестве завтрака
содержимое повозки, груженной зерном, через высокую ограду
огороженность, обширные картофельные поля, убранные давным-давно,
урожай собирался в картофельных сараях, которые тянулись вдоль одной
сбоку, как крыши маленькой улочки, мельница для распиловки зерна,
хлопкопресс и паровой джин, над которыми возвышается дымовая труба в виде обелиска.
равнина — все атрибуты промышленности — лишь подтверждали это хвастовство.


А теперь — в глубь первобытной, кажущейся бескрайней пустыни, где ветер
резвится наперегонки с ним.  В густо-синем небе плыли облака, но
высоко, белые, рыхлые и легкомысленные. С каждым вдохом в нос ударяли запахи весенней растительности и первых цветов.
Когда мы добрались до первого болота, оно было так задрапировано
кружевными ивами, так полно зелёного мха и ила, так тихо и мечтательно отражалось в своих болотистых заводях в небе, что можно было подумать, будто
Он считал это ценной особенностью ландшафта, но не ради самого пейзажа, а ради того, чтобы пересечь реку вброд.


«Мы не можем охотиться на медведя в гостиной», — заявил полковник Кентхопп, заставив Рингдоув намочить свои изящные копытца. Остальные вскоре последовали его примеру, не обращая внимания на грязь.и остерегались только зыбучих песков. Но на другом берегу они снова оказались на сухой и ровной земле и бодро поскакали галопом
среди огромных лесных деревьев. Лошади едва дышали, а
мужество кавалькады росло с каждым мгновением. А теперь —
самые густые тени, огромные нависающие, похожие на болота заросли! Густой
кипарис, увитый серым испанским мхом, возвышался над
чёрной как смоль водой; белая цапля, неподвижно стоявшая
рядом с группой выступов, известных как «кипарисовые колени»,
Набросок был сделан мелом: бревна, покрытые мхом и слизью, лежали наполовину в иле; листва была такой густой, а ветви деревьев так плотно переплетались, что яркий дневной свет не проникал внутрь, и охотники ехали словно в тени сна. Вскоре по обеим сторонам показались озёра — череда зеркальных
полос, голубых под лазурным небом, соединённых протокой, в которой
текла такая вялая вода, что, как ни вглядывайся, движения течения
различить было невозможно. Однажды им попались на глаза дикие
утки, и хотя старый Джерри Слопер
Несмотря на протесты, он не смог помешать быстрой перезарядке одного из дробовиков. После грохота выстрела послышался свист крыльев в паническом бегстве, и две птицы всплыли на поверхность воды мёртвыми. Красивый сеттер прыгнул в озеро и вскоре выплыл с добычей в виде птицы.
Собаки разных пород беспокойно хрипели у берега, а одна из них, знаменитая гончая,
имевшая необычный голубоватый окрас, с отвисшей на челюстях шкурой,
села и стала наблюдать за происходящим, склонив голову набок, как будто
— Ну и как же _ты_ догадался, как это сделать?

 Джерри Слопер был вне себя от возмущения. — Эй, вы, ребята,
вы же весь день будете упускать шансы! Как, по-вашему, этот
кусок воды выдержит удар из того ружья? Старый папа-медведь
спрячется в тростниковых зарослях, а старая мама-медведица соберет детей
в дупле дерева, и они не высунутся оттуда до июня. А потом эти
собаки! Я пытался вбить в эту глупую башку
Лайтфута, что он должен идти за тем, во что я стреляю. _I_
Я не убиваю птиц из ружья. — Он презрительно скривил губы, обнажив длинные, испачканные табаком зубы. — Я иду в курятник и отрубаю им головы топориком. Я мужчина, я! И когда я играю, я веду себя как мужчина. Я стреляю в оленей, медведей, волков и других животных. В последний раз я убил медведя случайно. Со мной не было никого, кроме
Лайтфута, вот и всё. И это существо — будь проклята его маленькая старая ворчливая душонка! — он
застыл. Остановился, выставив вперёд переднюю лапу — вот так, — и Джерри
Слоупер неуклюже выставил свою огромную волосатую лапу, подражая Лайтфуту
изящный инстинкт — иначе я бы не увидел старину Брюина. Я сначала подумал, что это просто кабан в зарослях. И вдруг, о чудо!
я понял, что это медведь! И я выстрелил — и, конечно же, он упал. А Лайтфут бросился _приводить его в чувство_, заметьте!
Я кричал на ребёнка, брошенного на растерзание дикому зверю, — я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, — меня просто парализовало от страха. Лайтфут нежно взял его за ухо — не для того, чтобы причинить ему боль, а просто так, как он сделал с той уткой. «Отдай мне эту птицу, ты, обезумевший зверь!» — и
Сеттер, присев на задние лапы и извиваясь от восторга и гордости, поднял на него свои влажные, сияющие глаза и отдал ему дичь.
 «И что же произошло? Медведь был не совсем мёртв! И Лайтфут вернулся,
чтобы оторвать ему грудную клетку. Видишь эти шрамы на его груди? И как только он смог это выдержать, я избил его, чтобы научить уму-разуму. А теперь вы снова заставили его проделывать старые трюки. Я бы не стал держать собаку с такой манией, если бы она не была мне подарена. И пока вы, ребята, не начали с ним заигрывать, я думал, что он вполне разумный.
Видишь эту утку? — он сурово посмотрел на своего опытного слугу,
который, уловив перемену в его тоне, начал жалко съеживаться,
совершенно удручённый. — А, хо! Не забыл, что я тебе говорил, а? Ну что ж,
хочешь ещё пирога с улитками?

О, нет! Нет, правда, нет, — его умоляющее выражение лица говорило само за себя.
Но угроза была лишь уловкой. Когда старый пловец повернулся, чтобы снова отправиться в путь, сеттер с пронзительным визгом от радости, что ему удалось избежать неприятного разговора, бросился вперёд и вскоре уже резво трусил вместе со своими сородичами.
Традиционно это была единственная легавая и единственная собака, на счету которой была поимка медведя.

«Я бы купил этого сеттера, мистер Слопер, если бы вы назначили за него цену», — сказал
Реннан, который иногда увлекался охотой на птиц.

«А я бы купил штат Миссисипи, если бы он валялся без дела», — последовал не слишком обнадеживающий ответ.

Болота, лагуны, бесчисленные протоки! Лошади вскоре увязли по брюхо.
Люди промокли с головы до ног, а те, кто не умел плавать, когда лошадь внезапно уходила под воду, оказались в ещё более затруднительном положении.
сапоги для верховой езды, полные воды. Не раз можно было увидеть аллигатора, наполовину погружённого в ил, и отличить его от гнилого бревна, на которое он был похож, можно было только тогда, когда он поднимался и медленно проплывал несколько ярдов, соблазняя рыцарей из магазина дробовиков.

«Разве вы не знаете, что пуля, выпущенная в упор, отскочит от него, как будто он в кольчуге!» — возражал старый Слопер. «Единственный шанс — это попасть ему в глаз».

«А когда _ты_ познакомился с кольчугой?» — спросил один из юношей Мэйберри с весёлым удивлением и блеском в глазах.

— Примерно за двадцать пять лет до того, как ты появился на свет, — парировал старый моряк.
 Он сделал паузу, чтобы с силой сплюнуть табачную жвачку на ствол дерева, явно заботясь о точности прицела;
затем продолжил с величайшей обстоятельностью.

 — Я участвовал в захвате корабля, за который боролись два огромных судна, специально для этого доставленных из Великой Республики. Они наговорили друг другу гадостей, пока плыли на лодке. Они подошли к моему дровяному сараю — я регулярно снабжал топливом пароходы. Они говорили всё, что хотели
Он был человеком, который видел честную игру и держал рот на замке. Они крепко-накрепко заклеили мой рот двойным орлом. Один из них был невероятно наглым и самоуверенным; я видел, что другой заглянул в глаза смерти с близкого расстояния. Я заколдовал землю для них с помощью деревянного посоха Летучего Облака, который писарь оставил на дворе, — жалкий, неуклюжий, беспечный ублюдок! Готов поспорить, что ему самому это было нужно
ещё до того, как он добрался до Нового Орлеана! И эти два денди встали там и выстрелили. А тот, что был так самоуверен, промахнулся.
Его спусковой крючок был таким же точным, как и всё оружие, которое я когда-либо видел. А другой,
который думал, что пришёл его последний час, выстрелил прямо. Но, как мне показалось, он целился в рот мужчине. В последнюю секунду он поднял пистолет. Пуля попала джентльмену прямо в горло. Надо было видеть, как из яремной вены хлынула кровь! Я подумал, что это очень жестокий способ убить джентльмена! И когда мы оба подбежали к лежащему на земле телу,
стоя по обе стороны от него, рука победителя так дрожала, что он едва мог расстегнуть жилет. Поэтому я отложил в сторону тонкую льняную рубашку, хотя и знал, что она
Бесполезно было щупать его сердце, потому что он был мёртв, как конский каштан. Я увидел между ним и его шёлковым бельём рубашку из тонких стальных колец. В ней застряла бы пуля, в ней сломался бы нож! И выживший говорит, — его подбородок задрожал так, что он едва мог говорить, — «Что ты об этом думаешь?» Я с самого начала подозревал, что он не даст мне ни единого шанса в драке, и он сам навязал мне её. И я сказал: «Давай сбросим этого убийцу в залив. Там водятся свирепые сомы, змеи и скользкие твари, которые сгрызут плоть с его костей. Грязь там глубокая, и она удержит его на дне».
и трясина подходит для его последнего пристанища! Мисс иппи слишком хитра, чтобы ей можно было доверять.
Она, знаете ли, плавает по воде. Каждый раз для меня байю!”

“ Но, мистер Слоупер, ” воскликнул юный Мейберри, внезапно посерьезнев и ужаснувшись. “ Я
думал, вы испугались бы.

“ Ну, он никогда не вставал с постели, насколько я слышал.
Чего тут бояться?»

«И это всё, что ты сделал? Похоронил его в болоте?»

«Нет, сэр; я съездил в Натчез и обналичил двухдолларовую купюру, двадцать долларов».

«Но я имею в виду, что нужно было сообщить властям?»

На лице старого ныряльщика появилось недоумённое выражение. «Где они были? Зачем им было вмешиваться? Я ничего не делал, только поднимал тяжести».

 «Разве Великая Республика ничего не сказала, когда проходила мимо в следующий раз?»

 «О да! Я сказал грязному клерку, что цена на древесину выросла, а он послал меня к чёрту. Это было последнее слово Великой Республики».

Внезапно тишину леса нарушил какой-то звук. Пронзительный вопрошающий звук, громкий
возглас, возвещающий об открытии, — и вся свора устремилась по следу, лая так ритмично, словно была обучена этой лесной музыке. Прозвучал рог.
Возбуждённые, энергичные голоса, звук, словно живое существо,
пронзает дальние уголки уровней. Всадники, охваченные азартом,
расходятся в разные стороны, каждый выбирает свой путь и скачет так,
словно за ним по пятам гонится погоня. Десмонд на мгновение замешкался.
Он был единственным чужаком в этой глуши из всей компании,
о котором совершенно забыли и хозяин, и старый Слопер, и егерь,
идущий впереди с собаками, и юные охотники. Однако вскоре
Регнан вспомнил о наставнике и о том, что он может заблудиться.
Он добрался до возвышенности и остановился после того, как на мгновение погрузился в воду, отчаянно пытаясь выбраться из узкого протока,
выходящего из болота, где действительно можно было найти немного твёрдой земли.

 «Пойдём со мной, — позвал он. — Я собираюсь попробовать старую засидку на оленьей тропе, которую я знаю. Гончие взяли оленя — думаю, так можно сказать по тому, как они его ведут. Следуй за мной. Переплыви на своей лошади, когда она начнёт барахтаться в протоке».




 ГЛАВА X

 Выбора не было. Десмонда мало интересовала эта шумная охота на оленей с гончими, но он был вынужден участвовать. Он не мог
Он вернулся по своим следам, чтобы спасти свою жизнь, и заблудился в пустыне — ведь все всадники исчезли.
Он рисковал потерпеть неудачу и даже погибнуть.  Он поздравил себя с тем, что превосходное животное, на котором он ехал, казалось, знало об этом больше, чем он сам. Внезапно Регнан,
который на несколько минут потерялся из виду, показался в просветах
густой растительности вокруг лагуны, которую нельзя было назвать ни
водой, ни сушей, поскольку она то состояла из одного, то из другого,
то снова из коварного сочетания того и другого, не давая ни того, ни другого.
ни опоры, ни среды для плавания. Молодой спортсмен мчался сквозь заросли и болота с головокружительной скоростью, которая вскоре унесла его из поля зрения.

 Этого мгновения было достаточно для мощного рыжего жеребца, на котором ехал Десмонд, и он не нуждался в понукании. Он тут же прыгнул в воду, чтобы последовать за ним.
Он плыл изо всех сил, то и дело вытягивая ноги, чтобы нащупать дно, и с таким плеском, что Десмонд чуть не вылетел из седла, снова начал грести.
бдительность и несокрушимая сила. Десмонд привык к конным тренировкам
в более щадящем режиме и обнаружил, что ему нужны все навыки верховой езды,
которым его обучали, ведь даже самая послушная лошадь вряд ли
будет действовать по собственной инициативе во время такого похода,
как этот. Десмонд направлял лошадь головой,
но сдерживал её, когда она, по его мнению, натыкалась на непреодолимое препятствие,
и крепко держал её, когда она угрожала опуститься на колени. Чуть позже, в глубокой трясине, где он начал тонуть, он потерял
Конь, набравшись храбрости, начал испуганно фыркать. Десмонд так умело использовал удила и шенкеля, что вернул коню уверенность и заставил его легко перепрыгивать с кочки на кочку.

 Когда буйная, беспорядочная растительность поймы сменилась
пограничьем с небольшим водоёмом, Десмонд с удивлением
обнаружил, что ему стало спокойнее при виде Регнана на его
лошади, которая умела плавать, почти в центре озера. Во время стремительного путешествия у него
почти не было времени размышлять о том, на правильном ли он пути, но
Подтверждение было кстати. Реннан, очевидно, засомневался, потому что оглянулся через плечо.
Когда Десмонд и гнедой конь галопом спустились к берегу, конь радостно заржал, увидев впереди своего товарища, плывущего по реке.
Реннан махнул рукой и направился к противоположному берегу, где виднелись густые тени большого леса. Здесь было удобно идти. Десмонд пришпорил лошадь, чтобы обогнать своего предшественника, и они поскакали бок о бок на предельной скорости, почти не обмениваясь словами, преодолевая милю за милей
Леса, наконец, достигли почти непроходимой чащи тростниковых зарослей, огибая их, а не пробираясь сквозь них. Это был аванпост вялых болот и кипарисовых топей, почти непроходимых и кажущихся неодолимыми, пока внезапно они не вышли на ровный участок воды. Голубое небо благосклонно взирало на него, и оно было таким безмятежным,
что можно было подумать, будто дикие заросли, через которые
пролегал путь, были плодом разыгравшегося воображения. Повсюду
вокруг царил первобытный покой густого леса. Что-то от бескрайнего болота
по краям реки росли заросли, скрывавшие подходы к ее спокойным водам.
но за ними простирались бесконечные леса.

Реньян спешился. “Он слишком широк, чтобы плавать с лошадью”, - сказал он.
“Я полагаю, именно по этой причине олени предпочитают плавать там. И как только вам это
водоем между ними и собаки, и нюх потерял.”

Он привязал свою лошадь к дереву среди зарослей кустарника на небольшом расстоянии, где его было не видно, и велел Десмонду последовать его примеру.

 «Видишь эту оленью тропу?» — сказал он.  Узкая тропа пролегала среди пышной растительности.
Болотистая трава по краям — едва заметная тропа — но зоркий глаз мог различить отпечаток раздвоенного копыта на влажной земле у кромки воды.
 «Я уже охотился здесь на оленей», — добавил Регнан.

Прикладом ружья он повалил ветки вечнозелёных кустарников, чтобы
сделать из них упругую подстилку. Они улеглись на неё, отдохнули,
поговорили вполголоса и погрузились в дремоту, ожидая звуков гончих
и рожка.

 «Он даёт им хороший бой за деньги», — заметил Регнан, когда
время шло, а ничего не менялось. Безмятежное озеро сияло спокойствием;
Лес погрузился во мрак. Но, кроме собственных вялых голосов, они ничего не слышали, и иногда в бессвязном разговоре возникали долгие паузы.

 — Любишь такие вещи? — спросил Регнар.

 Десмонду было удобнее, потому что он снял высокие сапоги для верховой езды и вылил из них воду. Регнар посоветовал ему сразу же надеть их, пока они не затвердели от высыхания, иначе их будет невозможно надеть. Развлечение не казалось Десмонду таким уж неприятным.
Он лежал, вытянувшись во весь рост, надвинув мягкую шляпу на глаза и тоже старательно высушивая перчатки
на его руках. Он мог отвечать как правдиво, так и учтиво.

«Я к этому не привык. Мне вполне нравятся силовые упражнения. Но я не хочу никого убивать. Я рад, что не могу этого сделать».

«Почему не можешь?»

«О, я в жизни ни в кого не стрелял, кроме как дробью для охоты на птиц».

Регнар, тоже лежавший на земле и прикрывавший глаза шляпой, чтобы защититься от яркого света, отражавшегося от озера и неба, внезапно приподнялся и огляделся.


«Как жаль! У нас обоих есть винтовки! Кентроп должен был дать тебе дробовик. Жаль, что у меня его нет. Не знаю, зачем я взял эту штуку с собой».

Затем он снова откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза рукой. Повисла долгая тишина.
 Блеск озера померк; над ним постепенно сгустилась сеть облаков, ячейки которой непрерывно сплетались, пока не образовали плотную, тёмную, непроницаемую для света завесу, которая неподвижно повисла над озером. Лес погрузился в ещё более глубокий мрак; только зелень осоки, окаймлявшей берег, казалось, стала ещё ярче из-за нависшего над ней серого неба. Когда тишину леса нарушил какой-то звук, это был раскат грома.


«Дождь! Он будет лить как из ведра», — предположил Регнан.

«Сегодня было доказано, что мы не сахар и не соль».

 «Но это рассеет запах; гончие побегут в другую сторону».

 «Эй!» — воскликнул Десмонд в внезапном волнении, приподнимаясь на локте.
 Он не мог бы сказать, почему это так взволновало его; но этот звук
рога, упруго разносящийся в воздухе, такой отчётливый, такой
пронзительно яркий, такой бесконечно милый, затронул каждую
романтическую струнку в нём. Затем послышался собачий лай, ритмичный,
мелодичный, приглушённый расстоянием, значимый, непрекращающийся.
Это перекликалось с воспоминаниями о лесной охоте в былые времена.
 Десмонд слышал не «домашнюю вечеринку» старого Слопера, а всех высокопоставленных особ, которые когда-либо обитали в царстве поэзии или пользовались свободой традиций. Он вскочил на ноги — в глазах свет, на щеках румянец, руки дрожат, мышцы напряжены.

 «Они идут сюда! Они направляются к озеру! — воскликнул он.

 Регнан прислушался.  — Ты прав! — крикнул он.

 Когда они заняли позицию на вышке, устроив засаду у оленьей тропы, Регнан настойчиво жестом показал, что должен быть первым.

“Ты стреляешь первым. _ ты_ - компания! Если промахнешься, я выстрелю. Лихорадка?”
прошептал он.

Волнообразный звук лая гончих, ритмично издаваемый с
каждым прыжком, становился все ближе и ближе, и вдруг совсем рядом послышался треск кустов на оленьей тропе.
рукой подать. Десмонд вскинул
винтовку, понимая, что должен прицелиться как можно быстрее. К своему удивлению, он сохранял необычайное хладнокровие и самообладание.
Раздался резкий хлопок, и что-то белое, коричневое и серое взмыло высоко в воздух, вынырнув из зарослей, и замертво упало в воду.
край — гигантская дикая кошка.

«Ты меткий стрелок!» — изумлённо воскликнул Регнан. Пуля попала животному прямо под ухо и пробила мозг. «А эта кошка — самая лучшая из всех!»

Он склонился над великолепным экземпляром. «Я и не знал, что в стране остались такие звери. Но как же будет ругаться старый Слопер!»

— Почему? — спросил Десмонд, постепенно остывая от волнения.

 — Его гончие должны преследовать только оленей и медведей, независимо от цели их создания и предыдущего воспитания. Он позволяет им гоняться за лисами, а теперь
а затем, после долгих объяснений, не отставая от них ни на шаг. Но кот! Его стоит послушать!

Когда стая наконец появилась, быстро пронесясь через заросли, и увидела свою добычу,
было действительно трудно призвать их к порядку.
Старый Слопер злился, кипятился и возмущённо отчитывал их, но они не обращали на него внимания.
Они кружили вокруг поверженного врага, и их походка была такой, словно они не могли стоять на земле — поднимали лапы, как будто им было жарко, — и они громко визжали от восторга
каждый раз, когда он заговаривал с ними. Казалось, что тонкая нить взаимопонимания, средство коммуникации, была разорвана. Они так рьяно протестовали, утверждая, что поступили правильно, и так гордились своим подвигом, что он был вынужден прекратить дискуссию в своих же интересах.

«Убирайтесь с дороги, или я вам нос расквашу», — грубо прикрикнул он на них, спешиваясь, чтобы как следует рассмотреть дикого зверя, от морды до кончика хвоста. «Вот! Я наступил тебе на лапу, и я этому рад!» — раздался пронзительный визг.
уши вечеринки. Но страдалец был веселым и радостно прыгал.
передвигался на трех ногах, участвуя в мероприятии, несмотря на свою жалобную
инвалидность.

“ Что вы собираетесь делать с этим котом, мистер Десмонд? он спросил, что
добавлено уважение за столь прекрасный шанс безошибочно в каждой линии его лица
и каждую интонацию его голоса. — Лучше подними его с земли — собаки могут его порвать.
Они так на него зарились, что я не могу их унять. А это самое прекрасное, что я когда-либо видел. Боже, какой красивый мех!

 — Да, — воскликнул Десмонд, внезапно осознав все возможности.
«Я набью его и подарю миссис Кентхопп в качестве украшения для оружейной и памятного сувенира». Он почти не ел её хлеба, но не доверял мотивам её гостеприимства, и его гордость была рада возможности так быстро и в такой форме отплатить ей за гостеприимство. Он начал проявлять интерес к исключительной красоте этого экземпляра.

— Тогда его нужно освежевать прямо сейчас, пока туша не окоченела. И
я сделаю это за тебя и пришлю тебе шкуру.

 Старый Слоупер опустился на четвереньки и принялся за работу _con amore_, с любовью.
острым охотничьим ножом осторожно обводите линии, где кутикула и мех могут быть отделены
с наименьшим повреждением внешнего вида
кожного покрова. Это была долгая и тщательная работа, но никто из остальных
спортсменов не появился, когда она была закончена. Он выпрямился
и с сомнением огляделся.

“Они все так или иначе проиграли”, - сказал он. “Ездить на них очень тяжело’
удары. Я думаю, они все отправились в лагерь, потому что очень заинтересовались
ужином из жареного на вертеле меха».

 Упоминание вызвало ответный интерес и желание свести к минимуму
расстояние между охотниками и этим изысканным, проверенным временем пиром _на свежем воздухе_. Гончие, старый Слюпер и егерь отправились по оленьей тропе, по которой пришли.


— Я попробую срезать путь, — предложил Регнан, — если ты не против ещё немного побродить по воде и поплавать.

Десмонд заявил, что ему всё равно, и они продолжили свой водный поход.
Они сели на лошадей и поскакали через осоку, окаймлявшую берега озера.  Внезапно
синевато-серые облака, которые становились всё темнее и опускались всё ниже, рассеялись.
яркая раздвоенная молния; оглушительный раскат грома;
лошади испуганно фыркали и бешено метались, а шлюзы были
открыты. Дождь лил как из ведра; не было ни дуновения ветра,
и потоки воды падали вертикально. Какое-то время казалось,
что им грозит удар молнии. Количество высвободившейся
воды было неисчислимо. Болото, по которому они теперь пробирались, так быстро затапливало,
что Регнан не раз останавливался и оглядывался, словно прикидывал,
можно ли вернуться на твёрдую землю, с которой они сошли.
Но дождь не был прозрачной средой. Он ничего не мог различить
за его непрозрачной завесой. Сомкнутыми линиями, неразличимыми мириадами
падали потоки, но казались всегда неподвижными. Вряд ли это имело значение
какое блюдо они выбрали, потому что каждое промокло до костей. Они шли и шли, лошади вяло тащились вперёд, прилагая
особое усилие, когда это было необходимо, но явно показывая,
что, по их мнению, веселье закончилось и что хорошего может быть
слишком много. Как и люди, они испытывали совершенно
разную неприязнь
Они шли, полные надежд, и возвращались, изнурённые дневным переходом. Они покорно склоняли головы под дождём, и когда спотыкались на зыбкой, болотистой почве, то и животному, и всаднику грозила большая опасность из-за отсутствия той мышечной реакции, которая помогла бы им восстановить равновесие или выбраться из трясины с тяжёлым седлом. Один или два раза это спасение было настолько шатким, настолько неуклюжим, а падение — настолько неизбежным,
что оба всадника встревожились и предчувствовали беду.

— Боюсь, мы уже слишком часто проделывали это, — сказал Регнан.

 Десмонд тоже оглядывался через плечо, но не в тщетной надежде увидеть место, откуда они начали свой путь.
Они гнали лошадей вперёд против их воли с такой энергией, что вернуться назад было так же невозможно, как и продолжать путь. Какой-то островок
на болотистой местности неправильной формы или один из
холмов, поросших тростником, на котором пышно разрослись
кое-где он пересекал его, и это ещё могло спасти их, но если бы он мог обнаружить такую возможность в обычную погоду, то сейчас из-за бушующего, ослепляющего ливня она была бы невидима.

 «Ничего не остаётся, кроме как идти дальше», — сказал он подавленным тоном, потому что у него было такое чувство, будто его сердце уходит в пятки. Он был в отчаянии.
Дождь сопровождался большими клубящимися облаками из тонкого пара. Теперь они были так плотно окутаны ими, что потеряли друг друга из виду. Но когда они в тревоге закричали, опасаясь, что по неосторожности расстанутся друг с другом,
В клубящемся тумане показалась голова другой лошади, совсем рядом, хотя мгновение назад её нельзя было разглядеть.

Внезапно Десмонд пошевелился в седле и, глядя прямо перед собой,
издал резкий возглас, уставившись куда-то вдаль, словно не веря своим
глазам. Потому что перед ним, в бледном, клубящемся тумане,
полуоткрытом и полускрытом нематериальными завесами дождя и
облаков, словно пародия на корабль под всеми парусами, дразнящая отчаянную надежду
Среди потерпевших крушение или выброшенных на берег моряков он увидел нечто, словно парящее в воздухе между небом и землёй.
Это был речной корабль, лодка какого-то скромного типа, убежище.


— Смотри, Регнан, что это там в небе? — поспешно воскликнул он.


Регнан поднял голову и поднял руку, чтобы отвести в сторону развевающиеся поля своей промокшей шляпы. Его голос внезапно зазвенел от радости:
— В небе? Ну, слава богу, он в протоке!»

«Это плоскодонка?» Десмонд замялся.

«Да, это плоскодонка!»

Лицо Регнана так и не приобрело свойственный ему румяный оттенок; холод тумана и
дождь, не оставивший ни единой сухой нити на его теле, и испарения
болота, проникшие в легкие, сделали его губы синими. Но он
весело рассмеялся, хотя, когда его черты лица изменились, он проглотил
струйки дождя, сбегавшие по его лицу. “Это спасение, мой мальчик! Вот что!
это спасение! Лодка в полумиле отсюда, и мы почти можем доплыть.

“ В полумиле! Плоскодонка! И всё же Десмонд не был до конца уверен, что это не галлюцинация.
«Почему он такой высокий!»

 «А мы такие низкие!» — рассмеялся Регнан. «Потому что мы внизу, в болоте, а плоскодонка наверху, в протоке».

— Я думаю, что река выйдет из берегов и превратит это болото в озеро.


 — Так бы и было, если бы не форма её берегов.  Так и будет, если эта гроза продлится ещё немного и поднимет уровень воды в реке.

Они сменили направление и двинулись дальше с лёгким сердцем, несмотря на трудности, которые возрастали с каждым шагом. И хотя лошади с опущенными головами, мокрыми гривами и тяжёлой поступью не видели корабль, который теперь был скрыт от них облаками, они явно чувствовали воодушевление людей.
и энергия их всадников. Возрождённая сила духа людей передалась
скакунам, и они поскакали быстрее, так что расстояние стало казаться
меньше, чем предполагал Регнан, когда облако снова поднялось и
обнажило похожее на мираж судно, которое теперь было ниже на
ограниченном горизонте из-за того, что приближалось.

— По правде говоря, Десмонд, — сказал Ригнэн. Они с Десмондом подружились, несмотря на сдержанность и отталкивающее достоинство наставника, ведь не было никаких причин держать Ригнана на расстоянии. — Я думал
наш час настал. Я думал, нам суждено оставить свои кости в протоке
с телом кольчужной рубашки.

Десмонд содрогнулся. “О, дай мне лучше!” - кричал он. “Смерть-это
уравнитель, но он никогда не может положить меня так низко.”

Время от времени каждый из них выглядывал из-под промокших полей шляпы, чтобы
понять, заметили ли их приближение с судна, но пока оно не подавало
никаких признаков того, что их заметили. На палубе никого не было,
как они вскоре убедились. Дождь лил как из ведра, и вода
переливалась через низкие фальшборты, словно это были волны залива.
Однако на ней не было ни движения, ни течения; она была покрыта, так сказать, мириадами крошечных бугорков. Дождь был таким непрекращающимся, а капли падали так равномерно, что казалось, будто они неподвижно застыли на её поверхности. Уровень воды поднялся на несколько футов, о чём свидетельствовала наполовину затопленная растительность вдоль берегов. Кончики растений были свежими и зелёными, без признаков длительного пребывания под водой. Под этим чёрным облаком,
на фоне зловещих белых стволов кипарисов по обе стороны,
увядших от постоянных наводнений, в дрожащей воде отражались их причудливые силуэты
Чёрная вода, траурный вид свисающего испанского мха,
который оплетает высокие ветви и даже украшает деревья по
обе стороны ручья, — мир, прошлое, сама жизнь, поглощённые
тучами, — тёмный и мрачный поток воды могли бы напомнить
реку Стикс, а призрачная, нереальная, размытая лодка —
судно Харона. Они оба испытывали неприятное любопытство, приближаясь всё ближе и ближе, пытаясь разглядеть сквозь дождь и облака какие-то
индивидуальные черты или признаки присутствия фантомного корабля.
Реннан решил, что это брошенное судно, старая посудина, оставленная на произвол судьбы; но вскоре он увидел, что она сидит в воде слишком уверенно, что это крепкий, сухой корпус, прочный и пригодный для использования.  Вскоре их зоркие молодые глаза различили завиток дыма среди испарений, стелившихся над крышей хижины.  Это было не более чем нагромождение досок, скреплённых очень непрочно, а крошечное квадратное окошко под карнизом не обещало много света. Однако это служило смотровой площадкой. Там появилось бледное лицо.
Казалось, оно с тоской взирало на затерянный в дожде мир снаружи.
надвигающаяся туча, болото, которое словно уходит под воду; и вдруг, с
застывшим вниманием, он замечает приближающихся спортсменов.
Лошадь одного из них по брюхо увязла в полузатопленном болоте, а лошадь другого начала плыть.

На одно призрачное мгновение лицо застыло, словно перед лицом неминуемой гибели. Затем дверь хижины открылась, и, не обращая внимания на ливень, в юбках
Вокруг неё, с распущенными длинными волосами, развевающимися на ветру, появилась высокая, гибкая молодая женщина. Она спрыгнула с палубы на болотистый берег и бросила
Она отвязала канат от дерева, в одно мгновение вскочила на палубу, схватила шест и с недюжинной силой оттолкнулась веслом на пару гребков.
Мужчина, которого она позвала пронзительными криками, выбрался из каюты и уставился на незнакомцев, не проявляя особого желания помочь им выбраться из гавани.


Напрасно. Всадники были слишком близко. Мощная движущая сила, которая
поддерживала медленное течение Байю со стороны реки Миссисипи, была слишком
слабой, чтобы помочь шесту обогнать плывущую лошадь. Десмонд,
действительно, он поднялся на борт, пока туповатое лицо матроса было обращено к нему.

 «Что ты имеешь в виду своим поведением?»  — сердито спросил он, ещё не узнав ни мужчину, ни женщину.  «Привяжи лодку снова и покажи нам свой бар».

 «Джоселини!  Джоселини!» Дура ты этакая! — крикнул матрос, ударив сопротивляющуюся женщину по плечу своей тяжёлой рукой. Но если бы не эта отвратительная жестокость, было бы трогательно слышать, как он обвиняет другого в своей очевидной немощи. — Разве ты не видишь, что джентльмен собирается потратить с нами деньги!

Он быстро привязал лодку и нашёл место, где две лошади могли стоять на довольно твёрдой земле под переплетёнными ветвями тополя, такими густыми, что они хоть как-то защищали от дождя. Он сказал, что у него на борту есть корм.

 «Пришлось взять с собой много всякого корма, — внезапно и пронзительно вмешалась женщина, — потому что подходящей соломы не было».

Десмонд не собирался задерживаться на церемонии. Не дожидаясь приглашения, он повернулся к двери хижины. Женщина, всё ещё стоявшая под проливным дождём, с задумчивым выражением лица, склонив голову набок, сказала:
Она была в изодранной одежде, с которой стекала дождевая вода, и, прижав губы к сжатому кулаку, вдруг спросила: —

«Скажи мне одно слово — тебя зовут Фори?»

«Нет, — ответил Десмонд, нахмурившись из-за того, что его сравнили с его работодателями, как будто он сам не имел никакого значения. — Меня зовут Десмонд».

“Ну вот, Джоселинди, ты сказала Джеду именно это слово”, - воскликнул
лодочник, косясь и смеясь с идиотским и экстравагантным ликованием. “Ты"
сказал ему об этом сегодня утром, перед тем как отправиться в путь со своей лопатой.

Было несоответствие во взаимной полезности между лодкой и
Это сразу бросилось в глаза Регнану, но у него не было причин приписывать враждебные намерения команде лодки, и он не стал ничего говорить.
Это сразу бросилось в глаза Регнану, но у него не было причин приписывать враждебные намерения команде лодки, и он не стал ничего говорить.

Несмотря на то, что Итан Нокстон был не слишком разборчив в том, что касалось выпивки, он вполне сносно управлялся с баром, когда перед ним стояли два промокших до нитки призрака. Он тщательно протирал бокалы и наполнял их из графина. Это была унылая, убогая забегаловка, в которой постоянно витал запах жареного бекона.
Обезьянья печь в дальнем конце хижины и тяжёлый, маслянистый запах неубранного фитиля керосиновой лампы, раскачивающейся над баром.
 Вода уныло стекала с их плащей и бриджей в и без того полные голенища высоких сапог, которые при каждом шаге издавали хлюпающий звук. Из их шляп на смятые воротники рубашек стекали холодные струйки.
Они дрожали от холода, и когда первая капля спиртного коснулась их нёба, они с удивлением обнаружили, что вместо грубого виски им подали хороший французский бренди.
Они были благодарны судьбе за то, что могли просто смотреть друг на друга блестящими глазами поверх бокалов, пока пили.

 Матрос выжидающе смотрел на них.

 «Боже! Как же это здорово!» Затем, когда они поставили бокалы, он издал возглас, выражающий его радость, и ударил себя по ноге ладонью.

Десмонд настоял на том, чтобы заплатить за то, что он открыл бар, и назвал цену за три напитка. «Вы меня обяжете», — вежливо сказал он матросу, борясь с отвращением.
Не стоит презирать бедных, неотесанных и обездоленных, которые могут
в глазах своего Создателя они ценнее, чем один грош. Поэтому,
поскольку видимость человечности не всегда отвергалась, он стремился
уважать сам образ.

«Для меня?» Выпуклые, гротескные глаза матроса
вытарастились. «Для _меня_!» Он с трудом осознавал открывающиеся перед ним возможности.
«Для МЕНЯ!» И, наконец, убедившись, он воскликнул: «Господи, люби тебя! Да благословит вас Господь! Да хранит вас Господь!» — и залпом выпил французский бренди, закатывая глаза в экстазе. Он снова и снова причмокивал, так что звук разносился по всему салону, а затем
Он с комфортом устроился, понюхивая бокал, в то время как остальные повернулись к печке.

 «Разве это не странно — французский бренди?»  — предположил Десмонд.

 «Полагаю, его привезли контрабандой», — сказал Регнан.

 «Боюсь, его украли», — сказал Десмонд _sotto voce_, вытирая дождь со своего бледного лица и стряхивая капли с промокшей шляпы. Опасность,
смятение, изнеможение, охватившие его в момент спасения от зловещей угрозы болота и ливня, поглотили все его силы, но он смутно припоминал, что недавно слышал о раздаче этого изысканного напитка среди тех, кто обитал на болотах.
из-за своей рыночной цены он был непривычен и недосягаем.

 «Что ж, я не был _particeps criminis_, пока он не опустился наполовину — слишком далеко, чтобы его поймать. И там, где он находится, ему так же хорошо, как если бы он был добыт честным путём», — рассмеялся Регнан.

Женщина воспользовалась тем, что они отвернулись, и, возможно, укрылась за занавеской на койке, чтобы переодеться в сухое платье и чистый фартук. Похоже, она тоже решила сменить тактику.  Она поджарит для джентльменов бекон и яйца, если они не против, и поставит на огонь крепкий кофейник, сказала она.

— Ты что, боишься испортить себе аппетит перед шашлыком из зайца?
 — спросил Регнан Десмонда, бросая на него ободряющий взгляд.

 — Нет, а ты? День клонился к вечеру. В облаках уже виднелись тусклые очертания, как будто свет в их толще был ограничен. Женщина внимательно слушала, накрывая на стол.
Она накрыла свой бедный и скромный стол всем лучшим, что у неё было.
Когда они сели по обе стороны от неё и она принялась их обслуживать, на её странном, похожем на змеиное лице появилось более умиротворяющее и приятное выражение, чем обычно.
Это было возможно благодаря её высоким скулам, раскосым глазам и длинной, гибкой шее.

 Она внезапно обратилась к Десмонду. «Видишь, он до сих пор сосёт палец», — сказала она.
Детский лепет заставил Десмонда повернуть голову.
На койке позади него сидел на корточках младенец в красном платье с пальцем во рту. Он с восхищением пускал слюни, глядя на пиршество, но не делал попыток присоединиться и не требовал, чтобы его обслужили.

 Десмонд впервые узнал её. С тех пор как он поднялся на борт, он почти не обращал на неё внимания, а в прошлый раз...
Во время визита на шхуну, отчасти из-за тусклого освещения в маленькой каюте, отчасти из-за сенсационного развития событий во время интервью, он не успел как следует рассмотреть второстепенных членов экипажа — женщину, ребёнка и матроса, — чтобы запомнить их лица. Если бы Джедидия Нокстон был там, он бы без промедления вспомнил всех членов экипажа.

«Та дама, миссис Фори, — продолжила женщина, говоря очень заискивающим тоном, — тоже рассказала мне, как отучить его от этого. Она, конечно, очень привлекательная, не так ли?»

— Да, — ответил Десмонд на этот прямой вопрос. — И она очень добрая леди.

 — Конечно! Она сказала мне, что достанет для маленького Айки детскую одежду.

 — Но ты ушёл так внезапно, — многозначительно произнёс Десмонд.

 Регнан продолжал молча есть, удивлённый тем, что они знакомы, но достаточно непринуждённо, чтобы не требовать от него разговоров.
Превратности этого дня пробудили в нём такой аппетит.

«Я хочу рассказать тебе об этом, — проникновенно сказала женщина. — Джед — настоящий технарь, и его это сильно задело»
Колесо. Он позволил тебе поверить, что оно краденое. И, по правде говоря, он знал, что не сам его приобрёл. Один мальчик с плантации Ринг-Фенс продал его ему за очень небольшие деньги. Отец подарил ему его на  Рождество, но мальчику оно надоело, и он предпочёл получить несколько долларов. Я умолял Джеда не подыгрывать ему; это было уже слишком. Но Джед сказал, что
игрушка, которая надоела мальчику, ничего не стоит. Для него это была выгодная сделка, и он получил кучу заказов от молодёжи. Но ему не следовало помогать мальчику продавать колесо без ведома его родителей.

Ее змеиный аспект не был совершенно неоправданным. Как она очаровала так
мудро, убеждение Десмонд был потрясен. Она слегка рассмеялась, как будто смутившись.
Водя рукой по краю фартука взад-вперед.

“По правде говоря, он разозлился, потому что это оправдало мои предупреждения; и сортировщик
тоже испугался, потому что увидел, как это могло выглядеть для других людей. Джед
реальные helterskelter. Он вырвался и поплыл вниз по реке, но он
не прошел и мили, как пожалел. Это Джед.”

Лодочник, прислушивающийся и теперь вполне привыкший к покладистости со стороны
Необычайное везение, выпавшее на долю «торгового судна» здесь, в тайнике, громко отозвалось эхом: «Это Джед!»

 «Значит, я не получил одежду, которую мне обещала прекрасная дама».
 «Миссис Фори, без сомнения, отправила бы их тебе, если бы знала, где ты находишься», — сказал Десмонд, машинально обдумывая свои подозрения. История была очень правдоподобной. Возможно, бродяги, жившие в лодках, не были причастны к трагедии на пристани Уиппурвилл и не несут ответственности за получение краденого имущества, то есть не являются соучастниками после совершения преступления. Но вкус французского бренди все еще ощущался у него во рту; очевидно, они не
Он знал, насколько ценен этот напиток, и это вызывало подозрения. Тем не менее контрабанда была сравнительно безобидным занятием, и он смутно сожалел о том, что так поспешно навлек подозрения властей на столь бедную и беззащитную группу. Но он не знал, как была получена эта информация и будут ли приняты какие-либо меры. Тем не менее было бы легко доказать правдивость её истории, если бы она была правдивой.

— Хорошо, что она сейчас там, где она есть, — заявил Регнан. Он откинулся на спинку стула, с наслаждением доедая свой обед.
и пошарил в портсигаре, чтобы убедиться, что его содержимое не пострадало во время потопа. «Попробуй одну из этих», — он протянул портсигар через стол Десмонду. «Кажется, все в порядке».

 Десмонд выбрал одну и, наклонившись, чиркнул спичкой о крышку печи. “Самая большая удача, которую только можно себе представить для нас, - отрывисто произнес он, когда
он поднес лампу к концу и сильно потянул, чтобы она зажглась, “ что мы
случайно увидел лодку, когда мы это делали.

“Пожары все в порядке?” Regnan запроса. Далее—“вы должны заряжать нас хорошим
цену за этот обед, мадам. Мы платим за отсутствие на
дно болота”—он засмеялся. “У нас есть особые причины не
желая встретиться с чем-то мы знаем, что есть”.

Его лицо вдруг изменилось, он посмотрел на нее в изумлении. Никогда не было
он видел такое выражение как остановились на ее лице. Страх его был
на первый взгляд. “Ради Бога, какой!” - выдохнула она. Потом—гнев. “Вы бы лучше
ум твой язык, сейчас!” Её пальцы сомкнулись на рукоятке большого мясницкого ножа, лежавшего на разделочной доске в углу. А теперь — яд.
— Вы  всего лишь два трусливых, лживых негодяя! Вы не знаете, _что_ там, в заливе!
И тебе незачем это знать! И кроме того, — с осознанием собственного предательства, — тебе незачем это знать — ха! ха! ха! — те, хе, хе!

Регнан вскочила, испуганная и озадаченная, но Десмонд сидел совершенно неподвижно, пристально глядя на неё.
Он был убеждён, что вдобавок к нераскрытым преступлениям и отвратительным отбросам, которые скрывались под чёрными водами и глубокой, зыбкой трясиной протоки, там лежало украденное колесо и бог знает что ещё из награбленного в магазине Уиппурвилля на берегу, где высадились безжалостные убийцы.

Это был мучительный момент. Он был рад подойти к двери каюты
и ещё раз взглянуть на непрекращающийся дождь; на ложное
дрожание, которое капли вызывали на поверхности неподвижной воды;
 на тёмный, обступающий со всех сторон лес, на прибрежную растительность, всё ещё окрашенную в бледную весеннюю зелень, которая, казалось, удерживала весь свет и цвет нейтрального пейзажа; на медленное кружение паров над палубой лодки. Над дверью был выступ, похожий на карниз.
Пока он стоял там, с него упала всего одна капля воды
на его голове. В нем не было ничего ценного; он ощущал только
отвращение, усталость от напряжения, чувство невыразимого
скука, дискомфорт от его наполовину высохшей одежды и нетерпеливое желание
покончить со всем этим эпизодом. Это встретило его как судьба!—приглушенный
звон далекого колокола!




 ГЛАВА XI


Для Десмонда это было странно. Как он ни старался, Регнан не мог его расслышать.
Его позвали к двери, он встал и выглянул наружу, сосредоточившись на том, чтобы различить лишь ритмичное постукивание дождя и шум волн
По палубе разлетались брызги, и только вода медленно капала сквозь дыру в хлипкой крыше. Он с любопытством посмотрел на своего спутника.
 Десмонд, весь начеку, с горящими от волнения глазами, с поднятой рукой, дрожащей и зажатой в пепле сигары, воскликнул: «Сейчас!» — и снова замер, напряжённо прислушиваясь, словно к эху.

 «Я не слышу ничего, кроме дождя», — сказал Регнан. «Но даже если бы не было дождя, мы бы не услышали колокол в Драйад-Дин так далеко отсюда».

 «Но это может быть колокол в Грейт-Оукс», — возразил Десмонд.

“ Они бы не зазвонили, если бы не были переполнены. Мы покинули Дриад-Дин высоко
и сухо этим утром, а Грейт-Оукс никогда не уходит под воду, пока Дриад-Дин не затопит наполовину
, даже тогда вряд ли когда-нибудь; у фейри есть личный
пересеките дамбу, которая в значительной степени защищает Большие Дубы. Кроме того,
нет опасности от высокой воды,—все разговоры и обычные весна
напугать”.

“Есть!” Колокол снова ухнуло, сотрясая туманы. И Десмонд торжествующе посмотрел в лицо Регнану, чтобы убедиться в своей правоте.
Он увидел, что его товарищ смотрит на него взволнованным, наполовину сочувственным, наполовину вопрошающим взглядом.

— Мой дорогой друг, — положив руку на плечо Десмонда, — ты не слышишь ничего, кроме дождя.


 — Я должен идти! Я должен немедленно вернуться в Грейт-Оукс.

 — возразил Риган.  Они увязнут в грязи; если они не выберутся из неё, то погибнут; он не допустит такой безрассудной опасности.  — Что ты можешь сделать? Если они уходят под воду, значит, они вызывают подкрепление, чтобы вытащить бочонки с порохом и заделать пробоину.
— Может быть, это что-то другое. Там!

 Звук разносился по тёмным водам. Он наполнял падающие капли дождя отдалённой неразличимой вибрацией.

— Я должен быть в состоянии сдерживать тебя, Десмонд, — серьёзно сказал Регнан. — Не заставляй меня обращаться за помощью к этим людям.

 — Берегись, — сказал Десмонд, опасно сверкнув глазами. — Это речные пираты. Я знаю.

 — Я тоже, — заявил Регнан, расхохотавшись. «Я увидел два тюка с хлопком, спрятанные в том чулане, когда этот негодяй открыл дверь, чтобы взять бренди».


 Одно слово, кивок, многозначительная фраза — и Регнан узнал историю о велосипеде и подозрениях владельца плавучей лачуги.
соучастие в качестве «заслона» перед мародёрами из разграбленного магазина в Уиппурвилл-Лэндинге.

 «Если ты собираешься довериться таким существам, я могу только
сожалеть о твоей недальновидности. Если ты пойдёшь со мной, я знаю, они будут рады приютить тебя в Грейт-Оукс».

 «Я боюсь промочить ноги», — капризно возразил Регнан.

«Тебе лучше поехать со мной в Грейт-Оукс».

 «Мне и здесь хорошо. Вмешательство в мои дела ничего не даст. Эти люди не посмеют. Если я пропаду, они знают, что ты дашь
информация где меня видели в последний раз. Я в полной безопасности. Я хочу
возьми мою обитель на данной торговой лодка, мой ковчег, как кажется, до
вода схлынет. Голубь, по-видимому, один из самых свирепых. И
от того сумасшедшего у меня мурашки бегут по спине. Но я рискну
ими, а не этим коварным болотом. И ты тоже, если будешь мудрым”.

Бум! Десмонд уже расплатился, не задавая лишних вопросов, к удивлению команды, привыкшей торговаться.

 «Передай мои извинения Кентуппам», — сказал он Регнану, завершая обсуждение и поворачиваясь, чтобы уйти.

«Если я когда-нибудь снова их увижу, — воскликнул Регнан. — Я чувствую, как мои ноги покрываются паутиной. Кажется, у меня растут перья на крыльях. Я превращусь в какую-нибудь водоплавающую птицу и больше никогда не выберусь за пределы Боге-Хумма-Эчето!»

 «Я отправлю лошадь обратно завтра», — крикнул Десмонд. Он спрыгнул с палубы под дождь на тёмную болотистую землю. Но его конь
поднял голову и радостно заржал в знак узнавания, и, когда он
встал в стремя и тронулся в путь, животное поскакало быстрым
галопом с искренним рвением, которое выдавало его жажду
удобное стойло и ясли, а также усталость от заточения, которая, тем не менее, пошла ему на пользу. В таких условиях пересечь затопленное болото оказалось не так сложно, хотя вода поднялась почти до уровня груди и идти было трудно. Лошадь брела, разбрызгивая воду и с явным усилием преодолевая трясину, которая словно засасывала её под копыта.

Десмонд, предчувствуя беду, сам не зная какую, охваченный жаром
спасения, сам не зная от чего, готовый пожертвовать комфортом, безопасностью,
самой жизнью, был полон диких, авантюрных предчувствий.
Онория Фори позвала на помощь, и на плантации Грейт-Оукс зазвонил колокол, призывающий на помощь.
Он решил, что никто не придёт на помощь с большей готовностью и инстинктивным стремлением защитить, чем он. Ему ни разу не пришло в голову, что это излишняя опасность, с которой он не обязан сталкиваться. Его единственной заботой, его единственной надеждой было благополучно добраться до плантации, и он мог сделать это быстро. Он не рисковал,
руководствуясь не столько осознанием собственной выгоды, сколько благоразумием в достижении своей цели. Он проявил рассудительность, которая могла бы
Это казалось невозможным для человека, не привыкшего к жизни в лесу. И хотя на него навалилось чувство одиночества, когда он больше не мог видеть Регнана на палубе своего ковчега, а потом и вовсе не мог разглядеть очертания торгового судна, поднимавшегося всё выше и выше в небо по мере того, как он опускался всё ниже и ниже в болото, пока оно, казалось, не растворилось в облаках, он не пал духом. Он решительно переключил своё внимание
с мыслей о приближении темноты, до которой оставался всего час или около того,
на диких животных этой первобытной водной глуши.
Вероятность того, что он собьётся с пути, была велика, а ориентиры, по которым он мог бы идти, отсутствовали. Кроме того, ему не терпелось поскорее выбраться из этого болота, трясины и протоки, которые теперь стали ещё больше из-за дождя. Маленький компас в его кармане, которым он пользовался на уроке с грозным Чабом, очень помогал ему не сбиться с пути. Прямо на юг, — заявил Регнан, — и он наконец доберётся до насыпи, которая обычно защищала Грейт-Оукс во время
Он перебрался через реку, получив свою долю от соседних наводнений, и двинулся дальше, когда вода поднялась ещё выше.  Он направился на юг, пробираясь через болота, переплывая протоки, взбираясь по крутым берегам.  На одном из таких берегов его крепкая лошадь упала навзничь, едва не придавив всадника, и Десмонд, отпрыгнув в сторону, отделался ушибом плеча и руки, в то время как животное было сильно потрясено. Он с трудом переносил эту задержку, стоя на краю воды рядом с дрожащим существом, и они, можно сказать, немного поболтали о случившемся и о необходимости
о том, чтобы продвигаться вперед. Но рыжий чалый был хорошим ощипанным животным, и вскоре
они снова двинулись вперед, человек и лошадь в совершенном взаимном
доверии.

Десмонд готов был закричать от радости, когда наконец увидел огромный извилистый земляной вал, покрытый зелёной бермудской травой.
Когда они поднялись по его крутому склону и вышли на тропинку на вершине, лошадь сама собой перешла на бодрый галоп, радуясь хорошему ходу и снова увидев цивилизованный пейзаж.
Вскоре в поле зрения показались обширные хлопковые поля. А что это было за бескрайнее пространство
вдалеке? Десмонд не мог разглядеть его из-за дождя и тумана, а также из-за гораздо более важного явления. В тени леса на дамбе образовался огромный овраг.
Земля по его краям была свежей, несмотря на дождь, дерн на бермудах был разорван, а ещё зелёный дёрн отброшен в сторону. Дамбу прорвало, и Десмонд вдруг всё понял.
Он вспомнил слова матроса о том, что Джед Нокстон ушёл
тем утром с лопатой. Его охватило ужасное предчувствие.
Он понял масштабы катастрофы ещё до того, как наткнулся на аналогичную выемку и осознал, что дамбу прорвало не в одном месте.
Гнусная работа была проделана тщательно, и хотя это произошло средь бела дня,
густой туман и слепящий дождь обеспечили безнаказанность, которой едва ли могла бы похвастаться тёмная и ясная ночь. Теперь он понял значение
того широкого пространства, отливающего медью, которое он
лишь мельком увидел сквозь просветы в лесу и сплошную стену
дождя. Это был разлив, многокилометровый разлив, затопивший
широкие возделанные и упорядоченные поля плантации Грейт-Оукс. И этот рёв в воздухе — что это было?
Шумливый, громкий, с раздражающим дребезжанием и зловещим шипением, смешанным с эпизодическими ударами и внезапными дикими воплями, похожими на неистовое рычание диких зверей. Это был голос
реки Миссисипи, которая больше не молчала в своём глубоком русле, а
бушевала в мелких заводях на ужасных, опустошённых равнинах, кричала
от вседозволенности и безумной радости, и казалось, что она то и дело
бьёт по небу.

 Ветер усиливался. Порывы, несущиеся по огромному беспрепятственному шоссе
Поток воды, придавленный милями дамб, которые всё ещё не были разрушены, хлынул вперёд, сметая и унося с собой, в одно мгновение разрушая насыпи, которые не выдержали его натиска. Ближайшая к нему вода, как он заметил, отступала; вскоре он добрался до неё, и она игриво плескалась у основания поперечной дамбы, на которой он стоял. Он не мог предположить, как долго этот путь будет проходимым. Лошадь, которая была лучше знакома с рекой и её особенностями,
показывала явные признаки беспокойства и в конце концов остановилась
Внезапно, вскинув голову, широко раскрыв глаза и встав на дыбы, конь
Дезмонда заметил сквозь дождь и расстояние белое мерцание в
сероватом вечернем свете, которое, если бы он не знал эту местность,
можно было бы принять за водопад. Вывод был очевиден. Это
была пена бушующих вод, которые прорывались через выемку,
снова пересекая поперечную дамбу. Огромная масса воды
переливалась через её вершину. Вопрос был лишь в том, сколько времени пройдёт, прежде чем дамба, по которой он шёл и на которой теперь стоял, будет
Его унесло течением. И ему, и лошади грозила неминуемая гибель от утопления. Первым его побуждением было повернуть назад и пойти прежним путём. Но в этот момент колебаний его внимание привлёк движущийся объект на поверхности воды, который вынырнул из тумана и дождя и постепенно превратился в человека в очень маленькой лодке.

 «Эй!» — властно крикнул Десмонд.

Мужчина перестал грести и с сомнением огляделся по сторонам. Сначала он посмотрел на
свою лодку, а затем заметил на берегу фигуру верхом на лошади.
В ту же секунду Десмонд издал оглушительный рёв.

— Ради всего святого, это вы, мистер Десмонд? — воскликнул он, мгновенно узнав его. — Ради всего разумного, что вы делаете здесь, на дамбе?

 — Это ты, Сет? — ведь негр был управляющим на плантации Грейт-Оукс, очень темнокожим парнем, который сидел в землянке, словно силуэт на фоне серого дождя, белого тумана и жёлтой воды. — Я не знаю, что и думать...

 — А я знаю, — быстро перебил его Сет.  — Я думаю, что ты утонешь, и полковник Кентхопп тоже.

 — Насколько там глубоко?  Десмонд хотел возразить.
против этого, как против веления судьбы.

«Шесть футов в длину и с каждым прыжком всё выше. Я никогда не видел, чтобы старая кляча так изгибалась, а я знаю, что она проживёт ещё пятьдесят лет».


Десмонд встревожился при мысли о том, что ценная лошадь может пострадать. Он едва замечал жалобы Сета.

«Мы-все разрушили дамбу — клянусь Господом, плантаторы в Дипвотер-Бенд
под Грейт-Оукс были бы очень рады, если бы смогли поймать того мерзавца,
который разрушил дамбу. Они почти полностью зависят от дамбы Грейт-Оукс,
которая защищает их от риббера, когда Драй-Дин уходит под воду. О, мой Господь Всемогущий, это
— Какой ужасный день, — сказал он.

 — Мне лучше вернуться по дамбе, — задумчиво произнёс Десмонд.

 — Через десять минут она будет под водой.

 — Но я должен отвести лошадь в безопасное место.

— Где это? — спросил Сет, выпучив свои огромные глаза, белки которых были очень заметны, когда он смотрел на своего собеседника с большого расстояния.
Однако расстояние постоянно сокращалось, потому что он подгребал всё ближе и ближе к основанию дамбы, пока говорил.

 — Какой самый безопасный путь к конюшням?  Я отведу туда лошадь.

 — Зачем тебе туда?  Ты мог бы зафрахтовать пароход.  Поднимись по реке до самого устья.

“В конюшнях Грейт-Оукс? Особняк тоже затопило?” Десмонд, в
сильной тревоге за домочадцев, задрожал, услышав ответ.

Эти бедствия и их одновременное опасности были совсем его
опыт и даже традиции, которые он едва мог лицезреть их
столкнуться с хладнокровием. Сет казался ему флегматично бесчувственный комок,
с трудом удалось растянуть его ограниченные способности к адекватной
понимание. Но действительно, хотя недостатка в воде здесь не было,
Сет в своём горе и отчаянии добавил пару слезинок к потокам воды
за разрушение этих привычных ценностей, которыми он жил и которыми так косвенно гордился.

 «Конюшня под водой? А как же особняк?»

 «Большой дом в безопасности!» — выпалил Сет, как будто вопрос был неуместным.
Даже непокорная река Миссисипи не осмелилась бы вмешаться в дела, касающиеся величественного особняка на плантации Грейт-Оукс. «Я только что видел Боба, и он сказал, что вода заполнила рощу и плещется вокруг опор, но пока не добралась до веранды».

 Десмонд был потрясён этим предупреждением об опасности.

«Большой дом стоит на возвышенности, и они подняли ковры, чтобы скрыть беспорядок. В особняке никогда не было такого беспорядка».

«Боб должен быть там, это его обязанность», — воскликнул Десмонд,
думая о том, как мало в доме людей, способных справиться с любой непредвиденной опасностью.

«Там нет никого из слуг, кроме кухарки. Миссис
Гонория и остальные помогают семьям в квартале.
Боже правый, босс, вам стоит посмотреть на квартал! — голос Сета задрожал от волнения. — Это было так внезапно — дамба не выдержала
раньше у нас никогда не было такой воды, как здесь. Кто-то из жильцов сидит на стропилах крыши хижины и не спасает ничего, кроме постельного белья; фургон плывёт так, будто его заколдовали и он отправился в плавание. Дети чуть не утонули. Одного из этих пираньиных детёнышей Лизы Джейн схватили за хвост и подвесили на тополе. Он кричал! Но не сопротивлялся. Он знал, что сомы и аллигаторы причмокивают губами и точат о него зубы. Боже! Боже! У нас никогда не было такого времени. Миссис Онора
Все слуги из большого дома пришли на помощь этим людям, кроме кухарки — и _она_ сказала, что боится ехать в квартал в переполненной лодке.

 — Так вот почему звонил колокол — чтобы позвать на помощь?

 Чернокожий остановился, опираясь на весло, и посмотрел на Десмонда любопытным и проницательным взглядом.

 — Колокол! — воскликнул он. «Колокол на плантации Грейт-Оукс не звонил с самого рассвета».
Повисла пауза. Десмонд знал о суеверии, связанном с колоколами, — древней вселенской традиции мистического зова. Здесь не было жилья
ближе к заливу, откуда какой-нибудь огромный бронзовый колокол мог бы издавать этот властный звук; расстояние до реки было слишком велико, чтобы можно было услышать шум проходящего парохода.

 «Нет, сэр, если вы слышите, как колокола зовут вас сегодня, то они звенят у вас в голове. Кто-то на небесах или в аду, или кто-то на земле или в воздухе зовёт вас, зовёт вас духовными колоколами — мысли распространяются дальше, чем звук.
Чертовски верно, но это чистая правда. Колокола! Сет приподнялся на весле и посмотрел вверх.
Его лицо, искажённое от недоумения и страха, было обращено к дождю и туману. «_Колокола!_» — повторил он. Затем он вернулся к работе
оторвался от весла и вскоре был на расстоянии прыжка от дамбы.

“ Дай мне этого хоуза, босс, и я отведу его к поднимающейся пристани.
мы спасли то, что нашли. Боже! ты бы видел, как тонет скот! Мой
Боже! Де коров mooin " ан " де Тельцами-blatin’, все плавали так долго, как
дар ножки могли бы работать их вместе—и-де-баран! Если бы у меня было время, я бы просто сел,
застонал, заплакал и отслужил панихиду. Один из лучших голов
нашего скота в Грейт-Оукс! Их туши плывут по реке или застряли
в кустах на болоте! Отдай мне этот поводок. Полковник Кентроп — жемчужина
Чувак, но я бы не хотел, чтобы что-то, принадлежащее ему, затерялось на плантации Грейт-Оукс. _Ты_ не смог бы найти дорогу. Я буду срезать путь и знаю, где поднимается земля. Ты и твой пёс заблудитесь и оба утонете. Садись в землянку и отправляйся в особняк. Ты можешь найти это, если посмотришь на запад».

 Исконно индейская лодка-долблёнка, характерная для берегов реки Миссисипи, представляет собой примитивное судно, по сути, не более чем бревно, грубо выдолбленное и имеющее корму и нос. Однако она вполне подходит для
Он был создан для того, чтобы огибать берега, плавать по протокам и озёрам, редко заплывая на середину реки или пересекая её.
В умелых руках он достаточно безопасен, но сомнительно, что Десмонд не подвергался бы большему риску утонуть, плывя на нём, чем возвращаясь по своему опасному маршруту вдоль вершины дамбы. Землянка угрожающе накренилась, когда Десмонд ступил на её тесное пространство, но после нескольких слов наставлений от Сета он выровнял лодку и вскоре уже довольно легко греб прочь. Дарки стоял рядом с лошадью.
Он смотрел на лодку, пока она не скрылась из виду за пеленой дождя, в сгущающихся сумерках и надвигающемся тумане.

 «Надеюсь, этот человек в безопасности в своей землянке, — пробормотал он, — хотя такие, как он, привыкли к салону парохода с боковым колесом, и это факт.  В этот день мы потеряли достаточно скота, утонувшего в реке, и не хватало ещё, чтобы он довершил дело».
С этими словами Сет вскочил на лошадь и поскакал прочь под дождём.

Хотя каноэ было для Десмонда в новинку, у него уже был некоторый опыт управления им с помощью весла. Его альма-матер располагался на реке, и когда-то индейцы использовали каноэ и весло
Это было его любимым занятием. Поэтому он быстро продвигался сквозь дождь и туман.
Несмотря на то, что он впервые ощутил силу течения Миссисипи,
он вскоре вышел за пределы запруды и оказался на прямом пути
паводковых вод. Он бы посмеялся над суеверием, но предчувствие
призыва было настолько сильным, что он напряг все мышцы, чтобы
выполнить свою задачу. Вид бескрайних вод мог бы привести его в ужас, если бы он был один и без проводника посреди этого своенравного, бурного океана.
Турбулентность была, но незначительная. Туман сгустился, и на расстоянии нескольких корпусов лодки он не видел ничего, кроме бурлящего жёлтого потока в ограниченном пространстве и бледной завесы облачных сумерек. Иногда в тумане и под дождём ему мерещилось какое-то тёмное нагромождение, наполовину погружённое в воду. Не раз ему казалось, что он слышит голоса, но он не мог определить, далеко они или близко. Инцидент, связанный с
паводком, на который он не рассчитывал, заключался в том, что обломки корабля
всплыли на поверхность и стали представлять для судоходства непредвиденные опасности, с которыми
он не мог дать зарок осторожности. Не раз мимо него во мраке проносился
всякий хлам, подхваченный быстрым течением, с такой силой, словно его
выстреливали из катапульты; иногда это были обломки разрушенное здание; когда-то это была
перевернувшаяся лодка, плывущая по течению, что свидетельствовало либо о силе течения, сорвавшего её с якоря, либо о несчастном создании, затерявшемся в бурных волнах; когда-то это было бревно, которое почти сразу же после того, как его заметили, вынырнуло из белой непроглядной дымки тумана и ударило по лодке в средней части корпуса с такой силой, что она едва не пошла ко дну. Лодку так сильно раскачивало, что Десмонду стоило немалых усилий удерживать её в вертикальном положении. Когда бревно скрылось из виду и он снова поплыл по прозрачной воде, ему показалось, что глубина здесь очень большая, а течение очень сильное
Туман был таким густым, а ночь наступала так быстро, что он начал опасаться, что его вынесло к главной реке.
Однако в конце концов туман начал рассеиваться, и он увидел
вертикальные тёмные объекты, расположенные на небольшом
расстоянии друг от друга. Он понял, что это деревья в роще, только
когда внезапно наткнулся на ствол гигантского дуба. Землянка
подпрыгнула от удара с такой силой, что, казалось, зашевелились
все волокна выдолбленного бревна, но Десмонд едва ли осознавал
удар, от которого зазвенели все его кости, настолько он был рад
Он был близок к завершению своего путешествия. После этого он стал управлять судном более ловко, с большим вниманием, прилагая меньше усилий для поддержания скорости. Возможно, это было связано с тем, что туман рассеивался, или с тем, что теперь он лучше контролировал свои способности, поскольку его неистовая спешка, вызванная напряжением и страхом, улеглась, ведь его цель была достигнута. Вскоре он смог разглядеть, что уверенно и быстро приближается к дому, который, к его удивлению, был массивным, широким и приземистым. В темноте не было видно ни единого проблеска света. С одной стороны он увидел дуб, вокруг которого была обнесена веранда, возвышавшаяся над
Он взмахнул веслом, но внезапно опустил его и позволил лодке бесшумно плыть по течению. Потому что там, перед главным входом, на расстоянии нескольких гребков покачивалась яла.
Её удерживали на месте полдюжины гребцов, которые время от времени взмахивали вёслами. На носу стоял человек и разговаривал с обитателями дома. Десмонд не расслышал его слов из-за хриплого, грубого голоса и невнятной артикуляции.
Но его сердце забилось в ответ на ясные, звонкие интонации,
дрогнув от страха, когда миссис Фори заговорила так смело, как только могла.

 «Но их здесь нет», — сказала она.

Мужчина издал что-то вроде насмешливого смешка, и гребцы расхохотались.
Один из них, коренастый парень с спутанными рыжими волосами, смутно знакомый Десмонду, сидел, согнувшись, на месте рулевого.
Он презрительно сплюнул в воду.

 «Ну что ж, миссис Фори, где, по-вашему, они могут быть?» — спросил главарь.

Другой, бледный, жилистый, с лицом, похожим на топорище, и явно назойливый болван,
процедил с усмешкой: «Полагаю, — сказал он с жеманной, резкой интонацией, — полагаю, ты не станешь утверждать, что забыл, куда положил ту тысячу долларов, что стоила эта изумрудная брошь».

“ Конечно, не буду! Я положил их в банк в Новом Орлеане.

Десмонд понял, что она стоит у открытого окна гостиной,
и из такого укрытия, какое оно предоставляло, ведет переговоры с
злодеями, — несомненно, это была та самая банда речных пиратов, которая напала на него.
разграбили магазин в Уиппурвилл-Лэндинг с такой демонстративной безнаказанностью.

— Тогда, мадам, мы примем ваш заказ, — легкомысленно ответил посредник.


 — Не суй свой нос не в своё дело, Дэнвельт, — сказал коренастый мужчина.
 — Что хорошего будет от этого заказа? Она подаст сигнал первому же пароходу
что прошло,—она бы телеграф, как только мы пропали!—отправить негр
в землянку через реку к станции флаг в
Арканзас. Любой из них уничтожил бы нас ”.

“Возможно, было бы неуместно подавать сигналы и телеграфировать. Возможно, ему заткнули рот и
посадили под замок — если бы он все еще был жив!”

Мужчина в носовой авторитетно говорит. “К сожалению не брать женская
слово. Но бизнес есть бизнес! Мы обыщем дом, и если драгоценностей там не окажется, то вы, конечно же, предоставите нам выписку из вашего банковского счёта и ключ от вашей банковской ячейки.

Миссис Фори потеряла контроль над своим голосом. Он звучал высоко и пронзительно в сыром, туманном воздухе. «Я не позволю вам войти. Я предупреждаю вас о последствиях, если вы ступите на эту веранду. Вы все будете свидетелями», — добавила она, как будто обращалась к невидимой группе людей внутри.

 Притворство, каким бы благородным оно ни было, не убедило. Представитель
партии, открыто презрительно относившийся к происходящему, не удостоил его ответом, кроме угроз. «Река Миссисипи здесь очень удобна».

 «Насколько я вижу, она не пересохла», — сказал самый дерзкий острослов из компании, и в лодке раздались смешки и покачивания плечами.

«У нас под рукой много верёвки», — продолжил представитель, поднимая моток в руке. Его суровое лицо было бледным и напряжённым на фоне серых вод и хмурого неба.  «Посмотрите на эти железные вазы!» — над поверхностью бурлящей воды показались края огромных лужайных украшений, которых было шесть. Они стояли в конце широкой дорожки и на перекрёстках подъездных путей по обе стороны от особняка. «Они сделают
гири из свинца, которых хватит, чтобы утопить всех в доме — троих мальчиков, старика Стэнлетта, тебя самого и даже того толстого ниггера
кухарка, ведь это всё, что у вас есть в доме, — провалитесь вы все пропадом; река Миссисипи в Глубоководном заливе достигает ста восьмидесяти футов в глубину, даже во время отлива.  Он зловеще покачал головой, и капли дождя застучали по широким полям его шляпы в такт его зловещим движениям.  — Больше об этом никто не услышит, если вы не найдёте способ угодить нам с помощью приказа и ключа.

И, по правде говоря, если бы она согласилась! Альтернативы не было. Это была всего лишь уловка, чтобы побудить её. У Десмонда кровь застыла в жилах. Он понял, что
с ужасом и тревогой наблюдал за симметричностью и совершенством плана злоумышленников.
Они, несомненно, убедились в том, что управляющего на плантации нет, так как он был в Виксбурге в деловой поездке, а также в том, что наставник не наведывался в Драйад-Дин, прежде чем решились разрушить дамбу. Затопление плантационного квартала с его хлипкими низкими домами грозило
его обитателям, особенно женщинам и детям, гибелью, и на помощь им
выходили все мужчины из крепкого особняка, который вполне мог справиться с наводнением.  Когда слуги должны были
По возвращении отсутствие семьи могло быть объяснено по-разному, без каких-либо опасений: какой-нибудь проходящий мимо пароход мог откликнуться на сигнал и отправить шлюпку, чтобы помочь им добраться до убежища в Натчезе или Мемфисе и оставаться там, пока не спадёт вода; какой-нибудь сосед, Кентуопс или Мэйберри, возможно, сами ещё находившиеся на суше, мог прийти и спасти их из затопленного дома. Среди арендаторов и слуг не осталось никого, кто обладал бы властью, никого, кто был бы способен действовать. Вполне могли пройти дни, прежде чем
Ничего бы не заподозрили. Приказ по банкиры будут должным образом
заслуженный; забор в Новый Орлеан—за несомненно в роман такого
величина грабители были обеспечены солидным кажущейся _deus экс
machina_, темным дельцом в баре, какой-то ловкач кредитного агента, некоторые
недобросовестный сотрудник банка накануне обнаружения и пилотажно—бы
по морям с известным изумруды, прежде чем тайна Фурье,
как исчезновение семьи назвали бы, должны установить реки
страна случилось ужас и недоумение интересно и бессильного отчаяния.

У Десмонда закружилась голова, его крепкое сердце дрогнуло, когда он осознал опасность и призрачную возможность спасения — один волосок, за который он мог бы ухватиться, доля секунды! Если бы только он мог первым войти в дом! Снаружи он не мог ни на что надеяться. Он не мог справиться с шестью жестокими и закоренелыми злодеями, которые, несомненно, были теми самыми негодяями, что совершили грабёж, поджог и жестокое убийство во время трагедии в Уиппурвилл-Лэндинг. Он не мог показаться здесь, потому что это означало бы пожертвовать своей жизнью, которая в этот момент была дороже, чем когда-либо
раньше — чем это могло повториться. Он не осмеливался стрелять из засады, потому что промах мог стать роковым для неё, для него и для всех в доме.
Он не мог осмелиться выйти на веранду, чтобы не услышали его шагов или даже не увидели его фигуру сквозь качающуюся на волнах лодку.

О, если бы в этом слабом женском сердце хоть раз вспыхнула храбрость! Если бы только она могла собраться с силами, чтобы противостоять их требованиям, выдержать их отвратительные угрозы, задержать их на переговорах хотя бы на мгновение... Его сердце дрогнуло, когда он снова услышал её голос. Он звучал неуверенно
Вибрации были высокими, пронзительными и странно фальшивыми. Но она говорила твёрдо и с достоинством.
«Это мой дом. Я запрещаю вам переступать его порог — приближаться к этой веранде хоть на дюйм. Я предупреждаю вас, что
я не буду нести ответственность за последствия. Я призываю вас всех в свидетели, — казалось, она обращалась к группе внутри.
— И у меня есть помощь под рукой».

Она произнесла эти слова с такой очевидной уверенностью, несмотря на своё отчаянное положение, что они, казалось, были полны убеждённости и должны были пробудить подозрения и трусость мародёров. Они не сразу
лодка не двигалась вперёд, а словно повисла на ветру над колышущейся водой.

Она совершила ошибку, когда, заметив реакцию на свои слова, повторила их, потому что они были мгновенно истолкованы как блеф.
Весла ударили по воде, и лодка двинулась вперёд. «Мне нужна помощь, —
просительно повторила она. — Мне нужна помощь».

«Нужна — конечно, нужна!» Сердце Десмонда дрогнуло, ведь его план был доведён до совершенства за эти несколько минут последнего разговора. Он отпустил землянку и ухватился за поникшие ветви живого дуба
что прокатилась по поверхности воды. Шум листвы, как с
свою винтовку он карабкался сквозь ветви, не отличишь
от шороха ветра. Он поднял раму одного из слухового окна
окна и сейф в комнате, он никогда не видел. Сквозь стекло пробивался слабый отблеск
сумерек, которых едва хватало, чтобы разглядеть обстановку
окно было занавешено каким-то непрозрачным материалом в цветочек
. Судя по всему, это была неиспользуемая комната с кроватью без постельного белья, несколькими стульями, столом и высокими
В стене были встроены прессы, одна из которых была приоткрыта и, казалось, была забита пачками бумаг. Одного взгляда было достаточно, чтобы разглядеть эти детали.
Он бросился к двери. Она легко поддалась его прикосновению; на мгновение он испугался, что она заперта. Он всё ещё дрожал, пробираясь по тёмному коридору с оружием в руке. Он на мгновение замер у подножия незнакомой, смутно различимой лестницы, нащупывая ногой край первой ступеньки.

 Он едва мог сдержать волнение и удивление, когда услышал
Странное, приглушённое движение, тот шипящий, шелестящий звук шагов на лестнице, который он помнил с первых дней своего пребывания на плантации Грейт-Оукс, —
шёлковистый звук невидимого патруля.




 ГЛАВА XII

Это действовало ему на нервы, он был на грани срыва. Но он собрался с
духом. Сейчас было не время для смутных страхов, теорий и колебаний. Он
двигался быстро и бесшумно. Тем не менее, когда он спешил вниз по тёмной лестнице, ему показалось, что он заметил какое-то безмолвное присутствие, какое-то движение.

Он ворвался в полутёмную гостиную, но по-прежнему не издал ни звука.
 У окна стояли две фигуры, которые совершенно не соответствовали
окружающей обстановке, пугающему кризису и неминуемой
опасности. Оба были одеты с некоторой долей вечерней
элегантности: Реджинальд — с зарождающимся чувством собственного достоинства, а она — с робким ожиданием.
В тусклом свете, падавшем из окна, и в тёмных тенях комнаты
Миссис Фори была похожа на героиню старинной картины. На ней было платье из лёгкого помпейского красного шёлка в стиле ампир с тёмно-красным поясом
Бархат и гипюровая вставка из плотного тонкого белого кружева на шее — и всё же
грабёж, поджог, убийство — вот что грозило ей в тот момент. Реджинальд, побледневший от осознания своей беспомощности, тем не менее стойко держался на ногах, обнимая её за талию.

 Недолго думая, Десмонд обнял её с другой стороны. «Тише, тише. Я здесь», — сказал он низким голосом.

Она склонила голову ему на плечо и разрыдалась. «Как я мечтала о тебе! Как я молилась о тебе!» — бормотала она.

 «Я здесь! Я здесь!» — повторял он снова и снова. Он мог только повторять
Эти слова. Этот факт заполнил собой всю вселенную.

 Он был спокоен, уверен в себе, торжествовал, несмотря на отчаянное положение, несмотря на ужасную ответственность, которая лежала на его плечах. Он
готовился, ни на секунду не волнуясь. Он ждал важного
момента без капли нетерпения.

 Миссис Фори, успокоенная,
уверенная в себе, сделала так, как он ей велел. Она стояла, прислонившись к стене, в тени длинных и тяжёлых шёлковых штор.
Он расположился перед окном, слишком далеко, чтобы его присутствие можно было заметить в тусклом свете. Не
Только когда ялик почти достиг ступеней, только когда несколько человек вскочили на веранду, он поднял ружьё и выстрелил.  На мгновение вспышка, дым, грохот — оглушительный в ограниченном пространстве комнаты — стали единственными элементами, которые могли привлечь внимание.  В следующее мгновение результат стал очевиден.  Это точное прицеливание, эта твёрдая рука, эта хладнокровная выдержка стали для Десмонда даром, о котором он не подозревал до сегодняшнего дня. Мяч врезался в голову рыжеволосого коренастого мужчины, в котором он узнал Джеда Нокстона. Он покачнулся и упал.
На мгновение он замер, а затем камнем упал в воду, заставив ял сильно раскачиваться, а гребцов — делать всё возможное, чтобы он не перевернулся.

 Ответный выстрел просвистел в окне, но Десмонд отступил в сторону, и пуля разбила зеркало на противоположной стене.  Команда яла, похоже, оправилась от удивления, вызванного тем, что дом, который они считали лёгкой добычей, попытались защитить. Они не обращали внимания на то, как Джед Нокстон барахтался и корчился в воде у самого борта, не в силах прийти в себя.
но не был мёртв, пока наконец неумолимый Миссисипи не заглушил
отблески жизни, которые не смогла погасить винтовка.

 И снова, когда они приблизились, на этот раз с бешеным натиском, винтовка
сделала своё дело. Один из нападавших рухнул прямо на ступеньки
веранды, и кровь хлынула выше, чем плещущиеся волны.
Атака с неожиданной стороны ещё больше деморализовала их. Выстрел из дробовика из окна в другом конце зала с грохотом разнёсся по доскам яла — правда, стрелок был не из лучших.  Реджинальд
В этот короткий промежуток времени он стоял там с дробовиком, который оказался в холле и который Десмонд поспешно зарядил, велев ему палить наугад, но, как любил потом рассказывать Реджинальд, предупредив его, чтобы он держался подальше от дула ружья!

 Очевидная демонстрация достаточной силы для защиты дома была слишком сильным ударом по нервам речных пиратов. Шлюпка больше не была водонепроницаемой: картечь то тут, то там пробивала старую и гнилую древесину. Она быстро наполнялась водой, и это угрожало их безопасности
Они отступили. У них были более насущные личные интересы, чем
те, что были связаны со знаменитыми изумрудами миссис Фори. Внезапно развернувшись,
они исчезли в тумане, оставив одного из своих товарищей утонувшим в шести футах воды у подножия лестницы на веранде, а другого — лежащим на полу, очевидно, умирающим.
Изо рта у него текла кровь, окрашивая волны, которые плескались вокруг, в более глубокий оттенок, чем медный цвет великой реки.

Казалось бы, какой может быть вечерней радости в столь ужасном преддверии кошмаров. Онория Фори заламывала руки, размышляя об этом.
Она была в ужасе от того, что у её дверей человека постигла страшная участь, а его раздувшийся труп всё ещё лежал у подножия лестницы в ожидании коронерского суда, и что другой человек растянулся на её веранде, истекая кровью, чтобы умереть мучительной смертью. Но Десмонд, похоже, не испытывал ни сочувствия, ни терпимости к содроганию и слезам. Он шумно ходил туда-сюда, приказывая разжечь огонь в библиотеке и гостиной. Когда Боб вернулся, проделав путь из квартала в старой землянке, лакей был потрясён услышанной новостью.

— Тебе следовало быть здесь, Боб; ты пропустил самое интересное в своей жизни! — весело воскликнул Десмонд. — О, это было здорово! А мистер Реджинальд Фори — настоящий _мужчина_, и не забывай об этом. Он способен одолеть любого пирата! Он чуть не потопил их ялик. После этого они все приползут в Грейт-Оукс. Мы здесь укрощаем пиратов.

Миссис Фори опустилась в кресло перед потухшим камином в гостиной.
Её лицо побледнело, грудь тяжело вздымалась, руки безвольно лежали на коленях.

«Я бы хотел, чтобы вы налили мне немного бренди, — сказал ей Десмонд, — и
вам бы больше подошло то, что полковник Кентхопп называет «крошечным кусочком». Она пошла с ним в столовую, где он задержал её под предлогом, что сам хочет заказать запоздавший ужин.


— Мне нужен _хороший_ ужин, — сказал он. — Я почти ничего не ел с самого завтрака при свете дня.


Позвали кухарку — огромную женщину, такую высокую и толстую, что она казалась неподвижной. Она оставалась в доме во время всех этих беспорядков.
Если бы небо обрушилось, она бы продолжала сидеть на открытой кухне
окно и ожидание событий. Казалось, она ничего не делала, только сидела на подоконнике
кухонного окна, но когда она пошевелилась, это, должно быть, соответствовало цели
, поскольку она была известным экспертом, непревзойденного мастерства. Так
долго они обсуждали каждое блюдо и сравнить взгляды и критиковать соусы
Миссис Фурье едва мог сочинить себя ждать и слушать
эти мелкие детали. Это был явный намёк, когда она опустилась на стул
с одной стороны старомодного стола из красного дерева, на который ещё не была постелена скатерть,
и положила свои локти с ямочками на блестящую тёмно-красную поверхность.
Она подпёрла подбородок сложенными руками, в то время как Десмонд, всё ещё в сапогах и со шпорами, с бокалом бренди в руке, стоял перед буфетом, а кухарка, сияя улыбкой, смотрела на джентльмена, который так хорошо умел ценить изысканные чудеса её искусства.

Когда наконец меню было составлено, он повернулся к миссис.
Фори.

— О, как ты можешь думать о таких вещах в такой момент, — и она покачала головой, сдерживая готовые хлынуть слёзы, — когда у моей двери умирает человек, а другой уже мёртв!

 — Умирающему очень комфортно наверху, в чистой и уютной комнате, и
на свежей, опрятной постели, куда Боб и Сет, без сомнения, уложили его к этому времени, как я и приказывал. А другой получил по заслугам, как, без сомнения, и было задумано Провидением. Мы не будем сентиментальничать по этому поводу. Напротив, мы собираемся попросить, чтобы в следующее воскресенье в нашей маленькой приходской церкви во время общей молитвы вознесли благодарение за особые милости, оказанные нам. И я думаю, что вы должны немедленно написать об этом настоятелю, чтобы просьба была получена вовремя. Сходи в библиотеку, ладно? И напиши записку на моём столе — там, должно быть, горит камин, — пока я буду переодеваться к ужину.

— Ты что, не можешь потрудиться и одеться к ужину?

 — Он в отчаянии развёл руками. — Ты хочешь, чтобы я пришёл к столу вот так — в мокрых ботинках и весь в грязи?


Она всё ещё сидела за столом и смотрела на него сквозь слёзы,
осознавая, что он оказал ей жизненно важную помощь, что он отважно спас её в самый критический момент её жизни. Но его маленькие уловки, призванные отвлечь её мысли, поддержать её самообладание, предотвратить болезненную реакцию чувств, — всё это она ценила, но это трогало её по-другому.  Одно было необходимым спасением, но другое было таким нежным, таким осторожным, таким
подумай о ней.

“ Ты такой милый! - резко сказала она. “ Я больше никогда не буду называть тебя "мистер
Десмонд’. Как твое христианское имя? Да, Эдвард. Ты мой
дорогой, дорогой Эдвард; как дорогой, дорогой сын!”

Сидя за его столом в библиотеке, она с удивлением обнаружила, что ей
нравится находиться там. Она написала записку и пролила несколько счастливых слёз благодарности за случившееся, которое больше походило на милосердное избавление, чем на трагедию. Она задержалась, перебирая принадлежавшие ему маленькие предметы для хирографии.
пресс-папье, ручка, подставка для промокашки — и мысли о том, что он думал о ней.
Если бы не благотворное влияние его здравого ума, её нервы были бы расшатаны реакцией, она бы терпела муки глупого сожаления и страха; у неё не было бы этого сияния искренней любви к Богу, уверенности и благодарности, которые согревали её сердце.
Однако её самообладание не было полностью восстановлено, и она почувствовала, как по спине у неё пробежал холодок, когда мистер Стэнлетт поднёс к окну своё очень бледное, измученное и дрожащее лицо и заглянул внутрь, а затем вошёл в комнату.

— Я разыскиваю тебя, Онория, — сказал он напряжённым, хриплым голосом. — Я очень волнуюсь.


— В этом нет необходимости, дядя Кларенс. — Она удивилась своему ровному,
твёрдому тону. — Эдвард Десмонд справится со всеми этими проблемами.
Видишь, какое чудо он сотворил сегодня по милости Божьей. Мы уже почти потеряли надежду.

— Да, но, Онория, — старик встал, наклонился вперёд и положил внушительный палец на край стола. — Этот человек, Десмонд, — я забыл, что его зовут Эдвард, если я вообще когда-либо это знал, — он заключает сделку на
сам! Не сказав никому ни слова, он приказал поместить этого мародера
в голубую комнату наверху. И вот он сейчас там — в голубой комнате!”

Она смотрела на него удивлять. “А почему не синяя а также любые
других?”

Он покачал головой и жестом отчаяния ударил себя по высокому костлявому
лбу вытянутой ладонью.

“ Я забыл! Я забыл! Вы не знаете!

 Она пристально и сурово посмотрела на него.

 — Чего я не знаю, дядя Кларенс?

 Он обошёл стол и сел на диван напротив
потрескивающего огня. Ей пришлось повернуться в кресле, чтобы
посмотреть на него, и она оглянулась через плечо, сидя за столом. Он
с несчастным видом встретил её взгляд, как побитая собака, но решительно сжал губы; она видела, что он больше ничего не скажет. Его лицо было
бескровным, мертвенно-бледным. Он выглядел очень старым со своим
худощавым телосложением, резкими костлявыми чертами лица и тонкими седыми волосами.

В немощах старости есть что-то инфантильное. Это тронуло её материнское сердце. Никто не уделял дяде Кларенсу достаточно внимания — он был
пренебрегли. Сегодня ему тоже грозила неминуемая гибель;
а человек, ослабленный возрастом и немощью, должен чувствовать
ужасающую беспомощность, жалкий стыд из-за того, что он больше не
обладает силой и отвагой перед лицом физической опасности, не
является источником убежища и защиты для слабых. И опасность
была настолько велика, а её вид настолько ужасен, что это вполне
могло повлиять на его рассудок на какое-то время. Она не стала настаивать на ответе, хотя и была властной натурой и не привыкла к тому, чтобы её волю оспаривали или её словам не придавали значения
ничего. Она поднялась и подошел к нему, больно видеть, как он съежился
по идее ее настойчивость, пока он еще стягивались его жалко
ресурсы, лицо его закалка, его глаза пылали возбужденным блеском, еще
терроризировал чтобы его стойкость не удастся. Он смотрел с сомнением и
ожиданием, как загнанный зверь, когда она села рядом с ним и положила свою
руку ему на плечо.

— Не волнуйтесь, дядя Кларенс, — сказала она нежным тоном. — Вы сами не свой, вы так переживали и волновались сегодня.


Он то и дело бросал на неё взволнованные и украдкой брошенные взгляды.
Он облизнул губы, но промолчал.

 «Я не буду задавать вопросов, на которые ты не хочешь отвечать». Она обвила одной из своих нежных белых рук его морщинистую старческую шею, почувствовав, как она напряжена от решимости. Затем она прижалась щекой к его плечу. «Я так сильно тебя люблю. Мне невыносимо видеть, как ты волнуешься».

 «Это только ради тебя, Онория. Только ради тебя», — хрипло возразил он.

«Не волнуйся за меня, я сегодня так счастлива — так счастлива! как будто весь мир у меня на ладони! Мне это кажется таким странным. Сегодня — из всех ночей в году! Наверное, это потому, что мы так удачно сбежали». И всё же, когда она
При мысли о побеге она вздрогнула.

 «Я очень волнуюсь, Гонория. Та — голубая — комната!»

 «Если бы ты любил меня так же сильно, как я тебя, ты бы не волновался. Подумай, дядя Кларенс, как много мы значим друг для друга — почти как отец и дочь. Мы должны поддерживать друг друга».

 «Вот почему, Гонория, я выбрал этот путь. Ради тебя, моя дорогая!»
И — та — голубая — комната!

 — Пусть пока всё идёт своим чередом, дядя Кларенс, — пока.  Мы спросим мистера Десмонда, можно ли перенести этого человека без вреда для его здоровья, и успокоим тебя.
Хотя, хоть убей, я не вижу, чем голубая комната хуже других.
Его присутствие оскверняет больше, чем что-либо другое».

Он держал его губы еще раз, словно опасаясь раскрытия, и сидел
жесткие, неподвижные, украдкой поглядывая о с впитывал глазами; и как
она с материнской терпение привлек ее мягкая рука ближе ему на шею, ее
голову на плечо, светом затененной лампы и пылающая огнем
богатые оттенки ее платья, красоту ее украсил ее смягчила
выражение, эти двое были очаровательные иллюстрации почтенный возраст и
филиал молодости, когда Дезмонд, только еще раз ухожен, постоял на
окна до того, как он вошел по пояс.

Десмонд был не в настроении идти на уступки. Он взял на себя управление домом
и у него была сильная, если не сказать тяжелая рука. Он сразу отказался
вмешиваться в дела раненого.

“Возможно, его перемещение стоит столько же, сколько стоит его жизнь. Я не
компетентен судить. Я не хочу рисковать этим ”.

Ее сочувствие было обращено к старику, неспособному справиться с этим
властным, молодым узурпатором.

«Кажется, дядя Кларенс этого хочет», — сказала она не без умысла.

«Я не могу представить себе причину, которая поставила бы под угрозу жизнь этого человека»,
 — возразил Десмонд.

— Я не осведомлён, сэр, в соответствии с какой теорией я должен излагать вам свои доводы, — сказал мистер Стэнлетт с величественным и саркастическим достоинством.

 — О, дядя Кларенс, — встревоженно возразила миссис Фори, — подумай, чем мы обязаны мистеру Десмонду — как мы должны быть ему благодарны!

 — Это не имеет значения, — сказал Десмонд, сохраняя невозмутимость. — Вы здесь распоряжаетесь событиями, миссис Фори, но вы _должны_ не допустить, чтобы этого человека увезли и, возможно, лишили жизни...

 — Боже, нет! — перебила она.

 — Особенно до того, как его допросят власти.
Информация, которую он может предоставить, приведёт к задержанию и роспуску этой банды речных пиратов и позволит избежать таких бедствий, как то, что угрожало этому дому сегодня.

 Он повернулся к мистеру Стэнлетту, который встал и застыл с каким-то мрачным выражением лица у низкой старомодной мраморной каминной полки. — Мне неприятно расходиться с вами во мнениях, мистер Стэнлетт, и отстаивать свою точку зрения вопреки вашему предпочтению, ведь вы были так добры ко мне.
— Моя доброта была вознаграждена так, как я и не ожидал, — холодно сказал мистер.
Стэнлетт.

“ О, дядя Кларенс, я протестую. Не обращай внимания, Эдвард! Она улыбнулась
и, наклонившись, по-матерински похлопала Десмонда по рукаву пальто.

“Я очень возражаю против того, чтобы навлечь на себя неодобрение мистера Стэнлетта. Но, мой
дорогой сэр, это ненадолго. Полицейские прибудут сюда
утром. Я отправил Джейкоба в землянку с настоятельной просьбой
обратиться к констеблю и коронеру; они должны прийти. Если этого
человека можно будет перевезти, его отправят в тюрьму; в любом
случае он не сможет долго умирать с дырой в лёгких. Тогда голубая
комната снова будет в вашем распоряжении.

— _К вашим услугам!_ — усмехнулся старик. — Вы ничего об этом не знаете! Вы лишь демонстрируете своё невежество.


Объявление о запоздавшем ужине положило конец дискуссии, и, когда они выходили, лицо миссис Фори было бледным и осунувшимся, совсем не похожим на её обычное. Но Десмонд, казалось, был в приподнятом настроении. Он попросил прощения за то, что
заказал коктейль перед супом, и похвалил одно из сочетаний,
которое заказал мистер Стэнлетт. Мистер Стэнлетт попросил
приготовить ему такой же коктейль, резко возражая против
разбавления, но Десмонд добродушно переключил его внимание,
напомнив ему о классическом
Он смешал воду с вином и с улыбкой процитировал: «Привет тебе, Дионис! Ты ли это, пять и два?» Смесь оказалась достаточно крепкой, и кровь прилила к бледным щекам старого джентльмена, а на лбу выступила лёгкая испарина. Это настроило его на то, чтобы насладиться ужином и переварить его, отложить в сторону свои невысказанные проблемы и надеяться на лучшее.

 Десмонд был склонен посплетничать. Он подробно рассказал о вечеринке в Драйад-Дин, и миссис Фори с мистером Стэнлеттом рассмеялись, хотя и лукаво, глядя на Чаба, который, похоже, решил, что Десмонд совершил
Он допустил большую бестактность, упомянув мальчишеский костюм мисс Алландайс для верховой езды и описав своё смущение из-за того, что не узнал её, когда она была в белых шёлковых юбках. Реджинальд и Гораций от души повеселились, наблюдая за чопорным Чабом, а мистер
Стэнлетта чрезвычайно «позабавило» описание страданий Лоринга из-за непрошеных воспоминаний старого дровосека Слопера о семье миллионера.

 «Вот в какого сноба превратился Лоринг», — сказал мистер Стэнлетт.
Его лицо раскраснелось после Кло-Вужо, а о голубой комнате он уже забыл. «Его
родители были самыми достойными, образованными, уважаемыми людьми, даже если они были небогаты, и единственная причина, по которой они вообще были знакомы с такой компанией, как Слопер, как всем известно, заключалась в том, что в этой малонаселённой стране все друг с другом знакомы. Но
социальные различия соблюдаются и всегда соблюдались неукоснительно».

Он живо заинтересовался рассказом Десмонда о подозрениях Регнана в том, что вечеринка в доме была подстроена, чтобы показать Дриад-Дин
К чести мистера Лоринга, очаровательные молодые люди в парадных нарядах оживляли все его богато украшенные покои, и как же Реннан возмущался при мысли о том, что он танцевал не ради собственного удовольствия, а как дрессированная собака, ради какой-то цели.

 Миссис Фори улыбалась во весь рот и спрашивала его, как выглядят дамы и что на них надето, время от времени сверяя его описание с восклицанием «Невероятно!» и поправляя его меткими догадками о тканях и стилях.

 «Если бы я была мамой, я бы устроила такой праздник, что Кентукки перевернулись бы в гробу
плоский, ” твердо сказал Пухл. - У меня было бы много отличных парней из Нью-Йорка.
Орлеане и дальше от Сент-Луиса и Мемфиса, а потом я открывала бальный зал
и танцевала весь день и одну ночь подряд, и устраивала
устраивайте званый ужин, и еще один, и еще один завтрак - и оставьте Кентопов в покое!”

Мальчики постарше пришли в ярость от этой агрессивности мстительного Чаба и
его представления о модном развлечении. Миссис Фори остановила его, хотя и с улыбкой.
«Не стоит злорадствовать, Чабби.  Я слишком стара для вечеринки с молодёжью».


«Она красивее всех, не так ли, мистер Десмонд?» — сказал самоуверенный Чабби.
с набитым салатом ртом.

 К удивлению репетитора, от этого обращения он покраснел до корней волос. Он почувствовал, как в нём закипает кровь, но был готов повторить комплимент мисс Мэйберри в адрес «самой красивой женщины в мире», хотя и сомневался в своём вкусе во время репетиции. Однако миссис Фори, которая часто слышала подобные
отзывы о своей внешности, восприняла это замечание совершенно спокойно и погрузилась в воспоминания об этом итальянском графе, талантливом и высокопоставленном человеке, с которым она часто встречалась.
Она вращалась в известных кругах, пока жила в Париже. Это заставило их подойти
для гармоничного окончания праздника, и когда они поднялись из-за стола,
Десмонд предложил вернуться в гостиную, где миссис Фурье одобрял
сигары, и уселась перед огнем в большом fauteuil, ее
Платье империя богатый, но тонкий красный повышения ее красоты, ее глаз
очарован пламенем, ее прекрасной шее мелькает сквозь кружево
guimpe, ее тихое дыхание, рост и спокойно падают, смятение
страх успокоить, что пришлось встряхнуть ее сердце несколько часов назад.

Десмонд устроился на одном конце дивана, где также устроился Чабби, потому что в свободное от учёбы время он был не прочь поваляться на своём мучителе.  Двое других мальчиков тоже сели здесь, лицом к окну, но только самый младший, не подумав, выразил своё внезапное удивление.

 «Откуда берётся весь этот свет?»

 Миссис Фори настороженно повернула голову. Веранды были освещены ровным светом, и издалека было видно, как мутные воды разлива
непрерывно и зловеще колышутся.

 «Я наполнил эти лампы и прикрепил кронштейны к столбам», —
Десмонд невозмутимо сказал: «Я нашёл их, когда рылся наверху.
Полагаю, они использовались для каких-то развлечений в доме.
В бальном зале тоже были отражатели».
Мистер Стэнлетт приподнялся в кресле, держа сигару на вытянутой руке.

«Вам не следовало рыться в доме. Это — это — возмутительно!
Это — это — вторжение!

 Миссис Фори побледнела.  — Вы ожидаете, что сегодня ночью на дом снова нападут? — взволнованно спросила она.

 — Нет, — ответил Десмонд, — потому что я к этому готов.

 Несмотря на свою весёлую и жизнерадостную внешность, он поддерживал боевой дух
Чтобы паника не охватила домочадцев и не привела к непредвиденной катастрофе, Десмонд боролся с мрачными страхами, тревожными сомнениями и досадной нехваткой ресурсов. Лодки не было, иначе он бы преодолел безумное наводнение в примитивной землянке, чтобы посадить миссис Фори на борт. Он подумал о соседях, о том, чтобы позвонить в колокол на плантации и позвать на помощь. Но к тому времени соседи уже боролись с наводнением или пытались залатать промокшие и разрушающиеся дамбы.  Их собственные семьи оказались в опасности.
бедствия, связанные с наводнением, и сам факт того, что мародёры были на свободе,
подсказывали ему, что нужно возвращаться домой. Кроме того, он не хотел
таким образом давать речным пиратам понять, что обитатели особняка
не в состоянии его защитить. Гарнизон уже продемонстрировал свою эффективность;
пираты, без сомнения, поверили, что их ввели в заблуждение относительно
незащищённости дома; и хотя Десмонд опасался, что они попытаются
спасти раненого, чтобы тот не дал показания против них, не обвинил
банду и не помог их схватить, он
Он мог положиться только на те средства, которые были доступны в чрезвычайной ситуации днём.
Он надеялся, что этого будет достаточно, что бы ни преподнесла ему ночь.  Мысль о том, что миссис Фори была в центре их замыслов, что они могли выманить у неё распоряжение для её банкиров и каким-то гнусным способом лишить её возможности поднять тревогу до тех пор, пока оно не будет выполнено, приводила его в ужас.  Это наводило на мысль о похищении, тюремном заключении и даже убийстве.  Он подготовился к тому, чтобы его не застали врасплох.
Ни одна лодка, ни один пловец не могли приблизиться к дому, не оказавшись мгновенно
Было видно, как старые люстры в бальном зале играют неожиданную роль в этом праздничном оформлении. Он поставил одного из самых надёжных слуг в качестве дозорного на каждой веранде, а другой сидел на кухне и с королевским весельем поглощал остатки большого ужина, который он заказал. Его ружьё было заряжено, пистолеты лежали под рукой, и
Реджинальда отозвали в сторону и, несмотря на его протесты, дали ему несколько советов о том, как лучше отличать дуло от приклада.
 На самом деле его научили заряжать, целиться, взводить курок и
Он нажал на спусковой крючок, и в его кармане оказалось полдюжины патронов с картечью.


 «Разве свет не привлечёт внимание и не облегчит навигацию?» — спросила она.


 «Возможно, но он покажет, что мы начеку и готовы ко всему», — сказал Десмонд.
 Затем, после минутного колебания, он добавил:
«Это была случайность, что они не добрались до веранды раньше меня сегодня днём. Теперь любое приближение будет замечено на значительном расстоянии.


 Её ровные брови поползли вверх.  «Я надеялась, что опасность миновала», — сказала она с каким-то жалобным терпением.

— Но не меры предосторожности, — ответил он с улыбкой.

 — Почему бы нам не привлечь кого-нибудь из квартирантов? Они могли бы выделить десять или двенадцать человек.


Он не сказал ей, что уже пытался собрать людей в квартале и что квартиранты взбунтовались. Мёртвый лодочник
лежал у ступеней веранды с собачьим ошейником и цепью на шее, чтобы его не унесло течением, пока не придёт коронер.
Десмонду пришлось самому прикрепить цепь.
 Негры боялись не столько живых, сколько мёртвых. Они бы не
Они не решались прикоснуться к плывущему телу и поднять его, чтобы перенести в безопасное место на веранде, где оно могло бы дожидаться прихода коронера. Они не осмеливались приближаться к дому, пока тело было там, — нет, пока его не увезут подальше в неизвестном направлении. Они не верили, что пираты осмелятся вернуться, и не боялись их, но были уверены, что Джед Нокстон будет преследовать их до конца их дней! «Думаю, они, скорее всего, не хотят вмешиваться в нашу вражду», — ответил Десмонд на её предположение. «Дарки всегда
кажется, сомнительно ли они достаточно проинструктированы на предмет пунктов
на вопрос в каких-либо нарушений среди белых людей, и боятся
неприятности с властями. Они бы просто дать
чувство сила в количестве, во всяком случае. У нас было достаточно, в день и в
запасной.”

Тем не менее, он не позволил уехать тем, чье призвание
заставило их вернуться в особняк, и кто, узнав
факты, был бы рад снова уехать. Они были вынуждены
примириться с суровой необходимостью, как могли. Старик
Дворецкий, который был привязан к семье ещё до войны, человек
опытный и умный, в горе и в радости хранил верность семье Фори.
Он строго-настрого велел Бобу, своему сыну, «вести себя прилично»,
когда лакей настаивал на том, чтобы между ним и местом, где совершались такие ужасные преступления и где обитали такие жуткие гости, была целая река Миссисипи, и чтобы он удалился в свой угол. Дело было не только в том, что старый дворецкий знал
, что особые заслуги, проявленные в трудные времена, вознаграждаются особым образом
соразмерное вознаграждение, ведь он был уже далеко не в расцвете сил и не питал никаких амбиций, не связанных с выдающимися достижениями в обслуживании обедов у Фори. Но одного слова, сказанного мудрому Бобу, было достаточно. Хотя он и был вынужден это сделать, он с радостью согласился по очереди дежурить с отцом в одной части дома, в то время как Десмонд и Реджинальд следили за происходящим через окна гостиной в передней части дома. Повариха настаивала на том, что с востока не может прийти ничего незамеченным, пока она сидит на подоконнике в кухне. Сет, старый слуга, который
Он жил в мире гуигнгнмов и считал незначительными любые бедствия, которые не касались лягушки и путового сустава или не угрожали растяжением или вывихом. Его сочувствие к простым людям настолько закалилось от неиспользования, что он мог стоять на страже у раненого пирата и следить за тем, чтобы тот не пытался сбежать, чтобы ему ни в чём не отказывали и чтобы к дому на воде не приближались тени. Сет постоянно осматривал окрестности из слухового окна.

«Слишком много людей создают путаницу и мешают друг другу», — Десмонд
объяснил миссис Фоури. “Мне нужен только один надежный лейтенант вроде
Реджинальда. Я пригласила Реньяна вернуться со мной в Грейт-Оукс, и мне
сначала было жаль, что он не поехал. Но нам и без него хорошо".
он.

“Жаль, что я не умею стрелять”, - пожаловался Чабби.

“В любом случае, я собираюсь положить конец этому баловству”, - сказал
Десмонд, отмахиваясь от дыма сигары и глядя на миссис Фори вызывающим, смеющимся взглядом.  «Как только мы выберемся из нашего ковчега,  я буду регулярно тренироваться в стрельбе по мишеням три раза в неделю и научу
мы научим этих мальчишек стрелять, а потом одолжим собак мистера Слопера и отправимся на собственную охоту в лагерь».

«О, малыш Чабби», — возразила миссис Фори, в то время как Чабби свернулся в клубок от смеха и восторга и обхватил себя руками, словно боялся, что может разлететься на куски от центробежной силы такого экстаза.

«Малыш Чабби — молодец! Я гордился Чабом и Хорасом — тем, что они
стояли здесь, в гостиной, не говоря ни слова, не мешая никому, не создавая суматохи и безропотно встречая опасность.
О, это великий день для семьи Фори! У нас здесь трое мужчин,
пока ещё невысоких и неопытных, но всё же _мужчин_!

— О, я так горжусь ими! — воскликнула миссис Фори, смеясь и краснея от удовольствия.


Внезапно раздался глухой стук — тук! тук! тук! в парадную дверь.




 ГЛАВА XIII

Миссис Фори вскочила с побелевшими губами, издав сдавленный крик. Старый джентльмен, погрузившийся в безмятежный сон, пробудился от дремоты в смутном, но ужасном страхе.

Тук! тук! тук! снова раздалось в дверь. Трое мальчиков уставились на неё.
— вопросительно глядя на наставника.

 — Это не... — начал Реджинальд — он держал цепь, пока Десмонд застёгивал ошейник, — это не... этого не может быть...

 — О нет! _Невозможно!_ — воскликнул Десмонд, тем не менее сбитый с толку и растерянный.

Напряжение, вызванное событиями этого вечера, сказывалось на репетиторе — даже
попытки сохранить равновесие в доме давались ему с трудом.
 Прошло несколько мгновений, прежде чем он смог выдвинуть
гипотезу, разумное объяснение этой тайны, и все это время
тяжелый, глухой стук повторялся через зловещие промежутки времени.

“Должно быть — это— дрейфующий журнал!” - воскликнул он наконец. “ Нет, вы должны
остаться здесь, ” настаивал он, когда миссис Фоури двинулась вперед. “ Мы с Реджинальдом
посмотрим.

Он повел ее обратно в кресло, и не жалел, что он сделал, когда
он открыл дверь в зал и увидела там негра сторожей,
дрожащая и взволнованная, с выражением непреодолимого ужаса показано на
люстра качается.

«Нет, нет! Натан, я поражён. Ты же знаешь, что мёртвый не может постучать в дверь! Нет, Боб! Ты не можешь занять землянку. Я запер её на цепь и навесил замок. Если ты оставишь нас здесь, тебе придётся плыть.
Сет, ты тоже! Должно быть, это дрейфующее бревно. Я пойду посмотрю. Может, я и боялся этого человека при жизни, но теперь, когда он мёртв, я спокоен. Никто в доме не знает, что он там, кроме  меня и Реджинальда. Скажи этой толстой старой кухарке на кухне, что его не унесло течением Миссисипи и что другие пираты не забрали его с собой, и она умрёт от страха. На твоём месте я бы не хотел, чтобы за мной гналось привидение таких размеров. Сиди здесь тихо, и я посмотрю.

 Это оказалось бревно, и с помощью крепкой трости Десмонд
Он перегнулся через перила и столкнул его с порога дома. Тело лодочника ещё не всплыло, и, когда бревно оказалось на поверхности, оно ударилось о пол веранды.
К несчастью, проплыв ещё немного, он застрял в углу между полом и выступом лестницы и там раскачивался на волнах течения — тук-тук-тук — и там ему было суждено висеть, и, словно мёртвый, требующий, чтобы его впустили, он стучал, стучал, стучал глухим монотонным голосом всю ночь напролёт.

Десмонд не мог снова собраться с силами, чтобы изобразить бодрость духа.
 Он больше не мог поддерживать банальную беседу и изображать удовлетворение и радость.
 Несмотря на благодарность за то, что он спас семью, он испытывал бесконечное отвращение к убийству, каким бы необходимым, оправданным и даже похвальным оно ни было. Этот глухой стук, стук, стук в дверь, за которой лежал убитый им человек,
действовал на более чувствительные нервы, чем он мог себе представить, и заставлял их дрожать.

Когда Десмонд убедил негров вернуться на свои места, старый Джоэл устроил
грандиозное представление, высмеивая себя и унижаясь из-за того, что такая мелочь
пошатнула его самообладание. «Ей-богу, босс, я вёл себя как дурак! _Дрейфовый журнал!_ Боже Всемогущий! Я был рождён в _дрейфовом журнале_!» Я плавал в выдолбленном _бревенчатом плоту_ вот уже шесть или семь сотен лет. Я заряжал и стрелял порохом для Крисума
в _бревенчатом плоту_— Боже! С тех самых пор, как Ной впервые отправился в плавание по
переполненному ковчегу. А теперь — взял да и забрался в _бревенчатый плот_! Вам всем придётся
найми кого-нибудь, кто будет прислуживать за столом в Грейт-Оукс, кроме
_отстранённого старого ниггера, который боится _бревен для растопки_».

 Сет поднимался по лестнице, посмеиваясь над беспричинным страхом,
а Боба очень позабавило то, что старый дворецкий, который был таким язвительным и готовым упрекнуть молодых и легкомысленных, оказался виноват. Десмонд и Реджинальд отвернулись от слуг и направились в гостиную, где наставник со смехом объяснил причину шума собравшимся у камина и извинился за неловкую ситуацию.
Он прислонил бревно к углу лестницы, чтобы оно не могло сдвинуться с места, и таким образом меланхоличные колебания бревна на полу, вероятно, продолжались бы всю ночь. «Но я предлагаю не обращать на этот звук внимания и пока что отложить обсуждение»,
 — продолжил Десмонд, глядя на часы.

 «Мне кажется, я больше никогда не смогу уснуть», — сказала миссис Фори, прижав руки к вискам.

«Как жаль, что вы отправили свою служанку в квартал. Она могла бы спать на раскладушке в вашей гардеробной и составлять вам компанию, находясь так близко», —
предложил Реджинальд.

“Да, она боится возвращаться. Она придумывала всевозможные оправдания, но
это правда”, - сказала миссис Фори. “Я послал ее, чтобы помочь ей людей
спасти свои вещи; их мебели и постельное белье так
главное для них,—трудно и сложно
заменить,—скопления многих лет”.

“ Предположим, ты позволишь Пухлу поставить детскую кроватку в твоей комнате, ” предложил Десмонд.

“ Я не буду, ” решительно заявил Чабби. “ Я не буду спать в комнате с леди!

Потрясение двух старших мальчиков из-за этой демонстрации Чаба
деликатная скромность была разделена в меньшей степени остальными, в то время как Чаб сидел
Десмонд тяжело опустился на край дивана и воскликнул: «Ну и _идея_!»

«От него всё равно не будет толку. Он настоящий соня», — сказал Реджинальд.

«Оставьте его в покое, пусть живёт своей жизнью», — добавил Гораций.

«Пусть всё идёт своим чередом, — сказала миссис Фори. — Всё, что угодно, может подействовать мне на нервы и разбудить меня».

Десмонд рылся в ящике. «Здесь есть молоток. Вы позволите мне прибить оконные ставни, чтобы в комнату можно было попасть только из коридора?»

 Мысль о принудительном приказе, который он отдаст своему банкиру, не давала ему покоя. Если пираты вернутся, им будет грозить опасность со стороны государства.
доказательств, в попытке спасти своего товарища, они будут иметь
возможность для возобновления усилий по обеспечению бумаги с его богатым
награду в случае успеха.

“Заколотите окна!” - воскликнула миссис Фоури. “Боже мой! Я чувствую себя как
избалованная сумасшедшая”.

“Это не повредит, за исключением жалюзи, и сильно мое
ум в покое”, - призвал Десмонд.

— Тогда поработай над ставнями, и пусть твой разум обретет покой!
— сказала она, слегка рассмеявшись над его поспешностью, когда Реджинальд схватил лампу, чтобы осветить ему путь, и они вместе вышли.

Когда они закончили с окнами, было бы так же легко снести часть дома, как и проделать в ней вход.

 Пока группа стояла в холле, чтобы произнести последние слова, стук, стук, стук возобновился, словно торжественные требования впустить их.
 Никто из них не упомянул об этом звуке, и вскоре все ушли, кроме Десмонда и Реджинальда, которые, казалось, задержались, но на самом деле собирались ждать и наблюдать всю ночь.

«Лучше не включать свет», — сказал Десмонд, потянувшись вверх и выключив качающуюся лампу на люстре в холле. «Если они придут, а это вполне может случиться, то...»
Не дай бог, они не смогли бы так легко передвигаться по дому в темноте,
а мы могли бы вести огонь с более выгодной позиции из тени, чем при ярком свете ламп на веранде».

 Они закрыли ставни на всех окнах дома, пока патрулировали веранды. Они были достаточно широкими, чтобы в комнаты проникал свет.
Но через щели можно было смотреть почти так же ясно, как при дневном свете, на огромную коричневую массу воды,
пульсирующую от дождя и волнующуюся от течения.

 «Вам лучше немного полежать в гостиной», — сказал Десмонд.
Реджинальд. «Нет, ты устанешь задолго до рассвета, если совсем не будешь отдыхать. Ты будешь под рукой, с ружьём, и сможешь наблюдать через щели за тем, что происходит перед домом».


Они договорились, что один из них будет всю ночь дежурить в коридоре у двери миссис Фори — так, чтобы она об этом не знала, чтобы эта предосторожность не усилила её тревогу. Реджинальд был в ужасе от осознания того, что именно против неё были направлены планы мародёров.
Ранее он думал о семье
Она заметила серебро и разбросанные по дому ценные вещи и решила, что они-то и заманили их сюда. Но самое пугающее предположение о принудительном приказе, отданном её банкирам в Новом Орлеане, и о крайних мерах, принятых для того, чтобы он был выполнен, имело гораздо более зловещее значение.  Серебро в его нынешнем виде было легко опознаваемо. Если бы его переплавили, оно потеряло бы половину своей стоимости из-за утраты богатой чеканки и тонкой работы. Более того, водяные крысы вполне могли опасаться собственной способности различать, что реально, а что может оказаться тяжёлой тарелкой
и для их целей бесполезен. Но в том, что касается её распоряжения своим банкирам, не могло быть никаких сомнений. Несомненно, они поддерживали связь с скупщиками краденого и отъявленными мошенниками в Новом Орлеане, которые были способны выполнить такой заказ, не опасаясь, что он не будет выполнен. Воистину, эта возможность наполнила угрозой, нависшей над домом, весь его мир.
Он едва мог думать об этом без полного упадка всех своих сил, и это прогоняло всякую сонливость из его тяжёлых век. Он послушно опустился на
Однако он сел на диван и попытался собраться с мыслями, устремив взгляд в мрачные воды. Ружьё лежало на полу рядом с ним, на расстоянии вытянутой руки.
Его слух остро улавливал каждый звук в доме, а также плеск воды о фундамент, пока шёл дождь и потоки воды поднимались всё выше и выше.
Время от времени раздавался мрачный стук в дверь, перед которой лежал мёртвый мужчина.

Десмонд вытянулся во весь рост на длинном старомодном диване из красного дерева, чтобы и ему немного отдохнуть.
измученные конечности, которые теперь начинали болеть и затекать от напряжения, испытанного за день, не приносили утешения его измученному и встревоженному разуму.

 В тёмном доме воцарилась тишина — такая тишина, что она казалась зловещей, как будто какой-то зловещий грохот должен был нарушить эту неестественную тишину.
 Плеск воды стал монотонным, и слух настолько привык к нему, что он почти не нарушал ощущение тишины. Призрачный стук, стук, стук, сопровождаемый мрачным эхом, затих, и в комнате снова воцарилась тишина.  В спальнях не было слышно ни малейшего движения;
заключенные все были погрузился в сон. Дом, как могло бы показаться
пустующим, когда вдруг Десмонд ощутил чувство движения.
Он приподнялся на локте и смотрела про него.

В зале было абсолютно темно. Стеклянный полумесяц над массивными панелями
двойной входной двери и стекла в длинных боковых фонарях с обеих сторон
были покрыты каким-то гусиным материалом, который смягчал
днем было светло до мрака, и совершенно исключалось мерцание ночи. Он не мог сказать, как и когда это произошло, но что-то изменилось.
Он знал это ещё до того, как услышал шелестящий звук призрачных шагов по мягкому бархатному ковру на лестнице.  Снова и снова раздавался этот звук, иногда на протяжении нескольких шагов; затем наступала тишина; и снова шелестящие шаги, скользящие по шелковистому ворсу бархата.  Всё дальше и дальше они удалялись, никем не потревоженные; ему показалось, что они исчезли!  И снова — удар!  А теперь наступила тишина; он тщетно вслушивался. Когда он откинулся на спинку дивана, холодное прикосновение пледа, которым тот был покрыт, заставило его резко отдёрнуть руку.
он резко вздрогнул. Затем он взял себя в руки и попытался отдохнуть, в чём так нуждалась его измученная система.

 В другой момент он бы вскочил, чтобы бросить вызов этому присутствию, но в этот момент он вспомнил о тревоге, которую могло вызвать внезапное волнение в холле.
Миссис Фори осознавала, в какой опасности она находится. Требование вернуть изумруды и приказ, отданный её банкирам,
дали ей понять, что она стала мишенью для махинаций мародёров.
Такой сильный ужас, как внезапное пробуждение в атмосфере ещё большего хаоса и неопределённости, мог оказаться непосильным испытанием для её нервов, для её измученного
Сердце — действительно, может оказаться смертельным. Эта демонстрация не означала вторжения или новой угрозы; это была всего лишь старая необъяснимая, непостижимая призрачная тайна, с которой он столкнулся, когда впервые попал на плантацию Грейт-Оукс.
Он почти забыл об этом до сегодняшнего дня, когда он впрыгнул в окно и бросился вниз по лестнице, услышав шипящий звук и почувствовав чьё-то невидимое присутствие.

В разгар затишья, вызванного сверхъестественными ассоциациями, он почувствовал прилив нетерпения из-за того, что эта фантастическая демонстрация была вынуждена привлечь его внимание именно сейчас — в тот момент, когда любая незначительная потеря бдительности могла привести к катастрофе.
С его стороны любая ошибка в суждениях при обстоятельствах, столь противоречащих всему его опыту и знаниям, могла стоить жизни всем, кто находился в доме. Он верил, что у этого явления должно быть какое-то естественное объяснение, но, поскольку оно не поддавалось ни логике, ни догадкам, не имело большого значения, что он не принимал его полностью. Он отчётливо ощутил, как по его спине пробежал ледяной холодок, словно у него не было никакой философии.
Он поднёс руку ко лбу и почувствовал, как на нём выступили холодные капли.

 Внезапно он вскочил на ноги.  Наверху послышался шум, не такой уж и громкий.
Это был не столько звук шагов или движение, сколько хриплый, сдавленный крик. В этот критический момент он вспомнил, что нужно открыть входную дверь в гостиную, и шёпотом велел Реджинальду занять пост на диване в холле, а сам бесшумно взбежал по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки за раз. Он ворвался в комнату, где лежал раненый, сам не зная, чего ожидать. Это была единственная освещённая комната в доме, но в ней было полно искажённых теней. Керосиновая лампа была
погашена, и тусклый свет исходил от этого примитивного
приспособление, известное как «лампа на пуговице», — кусок ткани, привязанный к пуговице,
конец которого поджигают и опускают в блюдце с салом, что даёт чистое,
крошечное пламя, идеально подходящее для больничной палаты. Сет поставил её на
холодный очаг, и, поскольку свет был направлен вверх, вся мебель отбрасывала
мрачные тени на стену. Они казались странно непропорциональными — так сказать, не вписавшимися в рисунок из-за скоса стен полуэтажной постройки и глубоких углублений слуховых окон.

 В центре комнаты стоял Сет и смотрел по сторонам, явно только что очнувшись от
сон; его глаза были на раненого человека, который боролся
в сидячей позе, бурно жестикулируя в сторону двери, каждый
свежие нагрузка отправки хлынула кровь за пазухой белый
ночная рубашка с мебелью с ним, и стекает по белым покрытием
кровать.

“Кто этот парень?” хрипло воскликнул он. “И что это он пришел’
за моим мехом?”

Он устремил безумный взгляд на Десмонда, который гадал, не начался ли у него бред и лихорадка, сопровождающие огнестрельное ранение.

 Он говорил успокаивающим тоном, и нелепость ситуации была очевидна.
но ударь его. Он хотел убить этого человека и почти достиг своей цели.
но теперь он нежно положил руки на плечо мародера
и попытался вернуть его в лежачее положение.
Опасность полностью покинула его, но видимость доброты казалась
странной.

“Никто не собирается тебя беспокоить. Отдохни этой ночью. Ложись и будь
спокоен”.

Мародер схватил Десмонда за руку загорелой рукой, украшенной
сломанными ногтями. “Но, скажите, кто это был? О боже! он выглядел комично! Что
ему от меня нужно?

“ Здесь никого нет, ” запротестовал Десмонд. “ Ложись.

“Меня не напичкаешь! Всю ночь глаз не сомкнул”. Тень пробежала по его лицу
молодому и широкому, с “челкой” прямых волос песочного цвета
, квадратной челюстью и длинным тонким ртом. “Мне слишком много нужно изучить"
.

“Не делай этого сейчас”, - мягко предупредил его Десмонд. “У тебя началось кровотечение из этой
раны. Ложись”.

«Этот человек выглядел комично; он не был похож на местных! На нём была трёхколенная шляпа».


Десмонд так явно вздрогнул, что раненый мародёр заметил это.
«Ай-яй! Ты его знаешь, — многозначительно сказал он. — Он что, за мной охотится?»

“ У него были напудренные волосы? - Спросил Десмонд, удивляясь самому себе.
тянет время, вспоминая описание Реджинальдом видения медсестры.
видение.

“У него порох в волосах!” - удивленно сказал мужчина. “Нет, это уайт!
И, господи! он не ожидал увидеть, что я смотрю на него. Он включился—и...
когда его глаза встретились с моими, он отключился. Скажи — я его боюсь — он такой смешной! Скажи — он _жив_!

 Десмонд повернулся к слуге. — Сет, кто этот человек?

 — Боже всемогущий, босс, я не знаю! — выдохнул Сет, его белки расширились, а зрачки бешено завращались. — Скажи правду, босс, и
Стыд и срам, я всего лишь на минутку отвела взгляд, и вот этот человек уже прячется, ныряет и убегает, как будто что-то увидел. Думаю, это был тот самый
Слип-Слинси, о котором детишки говорят уже давно. Лаве-а-масси,
мистер Десмонд, позвольте мне вернуться домой! Ради всего святого, я больше не могу здесь оставаться!
Позвольте мне уйти — по крайней мере, на кухню, где его никогда не видели и не слышали. Я не могу оставаться там, где Слип-Слинкси — о, да! Привет!

 Он в ужасе оглянулся через плечо на тень Десмонда, внезапно мелькнувшую на наклонной стене. Это было явным доказательством
что полезность Сета в качестве сиделки и дозорного подошла к концу.
Поэтому Десмонд приказал ему ничего не говорить своим товарищам внизу под страхом возвращения в больничную палату.
Он поставил Сета на пост на задней террасе, чтобы тот мог позвать остальных и перекинуться парой слов с тучным старым поваром, который всегда был на месте и дремал в кухонном окне.

Неуклюжий спуск Сета по лестнице, привыкшего к одноэтажным домам, столь распространённым в этом регионе, Десмонд счёл явной рекламой
Он удалился в свой кабинет. Но когда за ним закрылась дверь в задней части дома, воцарилась абсолютная тишина. Все обитатели дома спали — очевидно, им был нужен отдых. Но продолжающаяся тишина свидетельствовала о том, насколько важна была бдительная охрана, раз даже такой бурный и беспорядочный переход не смог разбудить обитателей дома. Он подумал, что осторожные грабители никогда бы не допустили такого шума. Он начал сомневаться в бдительности своих часовых. Он не винил Сета за то, что тот проспал на своём посту. Это был напряжённый день, полный волнений и работы
для конюха и вообще для всех слуг в доме. Воздействие дождя и ветра всегда приводит к своеобразному истощению физических сил. Он начал опасаться, что, поглощённый странным проявлением беспокойного блуждающего духа Грейт-Оукс, он мог допустить приближение более серьёзных опасностей.

 Он быстро подошёл к одному из мансардных окон и посмотрел на разлившуюся реку, похожую на внутреннее море. Дождь всё ещё шёл; капли собирались в пузырьки и снова лениво стекали по стёклам.
Сквозь их гофрированные бока он мог видеть рябящую воду в тусклом свете освещённой веранды, смутные очертания деревьев в клубящемся тумане, плывущие обломки — тут и там вырванные с корнем кусты, брёвна, столбы для забора, доски от построек, но ни одной лодки, ни одного человеческого силуэта. Ковчег не мог бы казаться более одиноким, более оторванным от всего человечества во время потопа, затопившего землю, чем особняк Грейт-Оукс в тот памятный день, когда в Дипвотер-Бенд хлынула вода из расщелины в дамбе Фори-Кросс.

 Крошечный огонёк примитивной лампы накаливания горел белым светом на
Очаг уже несколько часов как погас, и сквозь пепел не пробивалось ни единого уголька.  Комната выглядела уютно, хотя бело-голубые шторы всё ещё были раздвинуты, как и в тот момент, когда он влетел в окно.  Оно находилось с противоположной стороны, и, не меняя положения, в котором он сидел в проёме другого окна, он мог видеть через него покатую крышу веранды, на которой лежали ветви живого дуба, возвышавшегося высоко над ней. На столике у изножья кровати стоял стакан, из которого давали восстанавливающие силы напитки, и миска, в которую их наливали.
наполненный супом, в приготовлении которого старая кухарка была мастерицей, немного ворса и самодельные бинты из старой льняной простыни, готовые к использованию на случай, если они понадобятся для остановки дальнейшего кровотечения. Пол был покрыт сине-белым ковриком; деревянные панели были выкрашены старой фарфорово-белой краской, гладкой, как эмаль. Белые обои были расцвечены синими васильками — это была синяя комната! В косяках у камина были встроены
прессоры, и они тоже были безупречно белыми, как дверь, перила и обшивка стен. Кровать была застелена белым.
но от балдахина свисали длинные синие занавески, испещрённые каким-то неопределённым узором белого цвета. Он
скорее удивлялся тому, насколько всё это свежо, учитывая, что
комнатой не пользовались; но среди густых зарослей леса и вдоль
протяжённой реки было мало пыли, а в Грейт-Оукс славились своей
чистоплотностью. В комнате не было ни единого признака беспорядка!— один из шкафов был открыт, и внутри виднелась груда старых бухгалтерских книг, стопок бумаг, лакированных шкатулок.
Всё это было в такой неразберихе, что наводило на мысль о длительном пренебрежении или о большой спешке.

Когда он снова взглянул на подушку, то с облегчением увидел, что раненый заснул, несомненно, от истощения, вызванного переживаниями последнего часа. Дыхание вырывалось из его разорванного лёгкого со странным свистящим звуком, и это причинило Десмонду острую боль, несмотря на то, что он знал: негодяй заслужил гораздо худшее наказание, чем полученная им рана. Его загорелое лицо во сне казалось ещё моложе и мягче.
Растрёпанные жёлтые волосы, щетина на небритом подбородке и верхней губе, грязное лицо на фоне
Белое полотно наволочки говорило о том, что он принадлежит к низшему сословию;
и наставник, веривший в силу обучения, был не до конца категоричен в своём осуждении, полагая, что этот человек мог бы не стать тем, кем он стал, если бы не обстоятельства.

Десмонд в глубокой тенистой нише слухового окнаИтак, размышляя об этом, я внимательно следил за малейшими изменениями в водной глади, чутко прислушивался к каждому звуку в доме,
слышал даже скрип пружин дивана в холле внизу
Реджинальд сменил позу. Он слышал, как вода тщетно бьётся о фундамент и с плеском отскакивает в сторону; слышал каждый удар бревна, застрявшего на ступенях веранды, и мгновенно насторожился, когда снова раздался едва различимый звук шагов, таких тихих, что он едва мог их расслышать.
на лестнице в холле. Он с трудом сдерживал нетерпение — этот необъяснимый инцидент поставил под угрозу верность его стражников и самообладание остальных домочадцев. Он вспомнил, что именно
 Реджинальд первым рассказал ему историю о странном шаге на лестнице. Ему было интересно, слышит ли мальчик это сейчас, когда он послушно ждёт на диване в холле внизу. Он удивлялся, что Реджинальд может стоять неподвижно, ведь не было слышно ни звука, кроме шелестящих шагов, мягких, шипящих, то затихающих, то снова становящихся отчётливыми, когда он поднимался по лестнице.

Десмонда охватило почти неконтролируемое желание выбежать в коридор,
но его остановил страх, что он ничего не найдёт. Затем,
постаравшись взять себя в руки, он затих в глубокой нише за занавеской
мансардного окна. Поскольку фигура вошла в эту комнату
до того, как он невольно увидел раненого разбойника, возможно,
то, за чем она последовала, снова приведёт её сюда. У Десмонда перехватило дыхание, когда он услышал, как шаги приближаются всё ближе и ближе. Когда шаги стихли,
он замер, и Десмонд с ужасом услышал мрачный стук.
стук, стук в дверь внизу лестницы, перед которой лежал мертвец.
 В следующее мгновение его сердце забилось так громко, что он подумал, не выдаст ли оно его присутствие. Ибо в комнату медленно, осторожно, бросив быстрый нервный взгляд на кровать, где спал раненый разбойник, вошло привидение, которое он описал всего час назад, — фигура, которая бродила по лестнице в тусклом лунном свете, как в видении медсестры.

Это был высокий и худощавый мужчина. Он был закутан в плащ до самого подбородка. На голове у него была шляпа, сдвинутая набок, словно часть маскарадного костюма; его
Его волосы были седыми, а не напудренными; в руке он держал свиток бумаги; его лицо было таким, каким его сразу узнал Десмонд, несмотря на тревожный,
скрытный, горящий взгляд и напряжённое волнение, читавшееся в каждой черточке.
Мистер Стэнлетт осторожно и бесшумно, если не считать
случайных шаркающих шагов, свойственных его возрасту, пересёк комнату и на мгновение замер, вглядываясь в лицо спящего.
Десмонд, невидимый в глубокой тени занавешенного окна,
дрожал от страха, что это странное гипнотическое воздействие, реагирующее на
пристальный взгляд, пробудивший спящего от безумного страха. Но
мужчина продолжал спать, его дыхание по-прежнему было прерывистым
из-за поврежденного легкого. Мистер Стэнлетт, очевидно, не
подозревал о том, что происходит в затененной нише у окна. Он был
очень стар, и возраст давал о себе знать в тех испытаниях, которые
эта странная тайна устраивала его выносливости. Он, пошатываясь, подошёл к прессу, дверца которого была приоткрыта.
Замерев и глядя на царящий внутри беспорядок, он в отчаянии покачал головой.  Он распахнул дверцу и, наклонившись внутрь, выдвинул ящик
Десмонд решил, что это тайник. Он положил свиток в
этот тайник, а затем с воодушевлением на лице и в энергичной манере,
плотно сжав губы, начал расставлять по местам стопки бумаг и
лакированные шкатулки. Его нервные, жилистые старые руки
двигались туда-сюда с большим усердием, пока он спешил уйти. Запирая дверь, ведущую к заставленным полкам, он не заметил того, что увидели зоркие юные глаза в глубине помещения: угол одного из этих тюков так сильно выступал, что дверь не закрывалась.
компактно закрывается. Он задвинул засов и повернул ключ, не подозревая, что
ни один из них не ушел домой, развернулся с развязным видом знатока своего дела,
пристально посмотрел на лицо спящей на подушке и быстро вышел, но
тихое шарканье за дверью, оставляя Десмонда одновременно с облегчением,
изумленным и встревоженным.

Какое-то время он не мог собраться с мыслями, чтобы обдумать этот странный случай.
шанс. Он сидел молча, прислушиваясь к тихим шагам, которые так долго ставили в тупик исследователей на плантации Грейт-Оукс. Он вспоминал, что в тот день, когда было объявлено, что призрак явился, мистер
Стэнлетт был одним из тех, кто первым оказался в холле внизу, и, как говорили, не смог разглядеть черты призрака, глядя вверх, на лестничную площадку. Ступени удалялись всё дальше и дальше, и наконец их шипение стихло.

 В тишине Десмонд размышлял. Здесь было что-то таинственное, что-то важное, что оправдывало некоторый риск, что-то, что оправдывало годы сокрытия. Что это было и на кого это могло повлиять, он не мог себе представить. У него было ощущение, что всё тайное становится явным
неправильно. И, конечно же, это было неразумно, непоследовательно и некомпетентно. Его мучительное открытие, ведь теперь он жалел, что вообще узнал об этом,
влекло за собой определённую ответственность. Старик вообразил, что свиток
находится в тайнике, запертом на два замка. И действительно, один человек, а может, и двое — ведь Десмонд не мог быть уверен в этих
полузакрытых глазах и свистящем дыхании, — знали, что свиток находится в пределах досягаемости любой ловкой и нащупывающей руки. Он возмутился тем, что на него возложили
ответственность, которая его не касалась. Тем не менее это произошло
ему навязан, и, по мнению персонала всех заинтересованных сторон, он может
не уклоняться от нее.

Он резко поднялся, пересек комнату и открыл дверь в прессе.
Он тоже с сомнением посмотрела на спящего мужчину в постели, кто не
перемешать. В настоящее время ловкие руки Дезмонда были мастурбация наброски
потайной ящик. Он был сконструирован по старому и обычному типу, и
с одним или двумя усилиями его большой палец нажал на пружину, и ящик задрожал.
выдвинулся. Взяв свиток, ибо не было другого контента, Десмонд
поскользнулся он без экзаменов или с первого взгляда, внимания на его груди
карман.

Когда он спускался по лестнице, Реджинальд поднялся с дивана, чтобы встретить его.
— Что за ночь, — прошептал он. — Как будто нам и без того мало забот.
Я слышал — готов поклясться, что слышал, — как старый Слип-Слинкси поднимался и спускался по лестнице!


Десмонд обнял его и шутливо прижал к себе. — И это тот парень, которого я называл мужчиной. Боится детских страшилок!

Он направлялся в библиотеку. Дождь прекратился, туман рассеивался. Сквозь щели в ставнях пробивался бледно-серый свет. Лампы на веранде горели как-то странно, не так, как обычно.
прежде чем обрести свою определённую, всепроникающую ясность. Когда Реджинальд распахнул жалюзи, Десмонд зажигал восковую свечу, стоявшую на его столе, и запечатывал в большой конверт бумагу, на которую он старательно не смотрел. Подняв голову, он увидел, что солнце отбрасывает длинные красные лучи, скользящие по огромному внутреннему морю — разливу Миссисипи.




 Глава XIV


Вода ещё не сошла с лица земли, когда в особняке Грейт-Оукс возобновилась прежняя жизнь. Эти ужасные события,
За коронерским расследованием, опознанием и вывозом тела
гребца с плоскодонки, предсмертными показаниями раненого
заключённого и последующим захватом и заключением в тюрьму
речных пиратов последовала стремительная череда событий,
которая казалась несоразмерной их важности. Испуганные и суеверные слуги теперь выполняли свои обязанности с непринуждённым весельем на лицах; учитель возобновил свои педагогические попытки привить юному дарованию знания; Чабби в перерывах между учёбой сидел на перилах веранды и ловил рыбу
Его мастерство то и дело вознаграждалось всплеском воды, когда на конце его лески оказывался увесистый трофей. После этого между ним и поваром начинались долгие и серьёзные дискуссии о том, как лучше приготовить те или иные рыбные блюда, которые эпикурейцы считали не слишком вкусными и всегда подавали на одном блюде только для Чаба.
 Миссис Фори снова начала жаловаться на скуку и общую вялость Грейт-Оукса, но не на свою усталость. Ибо дел было много.
Подготовка к ремонту и восстановлению после разрушений
Из-за переполненности сельскохозяйственной техники, многокилометровых ограждений и хижин арендаторов управляющий поместьем, вернувшийся из Виксбурга, почти каждый день приходил в дом с оценками, предложениями и обсуждениями способов и средств. Предстояло решить множество проблем,
сложных даже для человека с его опытом, и миссис Фори
стала бояться его вида, когда он в раздумьях подплывал к
веранде на своей плоскодонке, а слепящее солнце отражалось
от водной глади, заставляя его проницательные серые глаза
сузиться до щёлочек.
Он нахмурил брови, и его лицо стало пунцовым, почти алым, что
совершенно не сочеталось с его прямыми светлыми волосами и соломенной
бородой, ведь соломенную шляпу он носил на затылке.

Миссис Фори стала часто говорить: «Давайте спросим мистера Десмонда», когда они с мужем обсуждали альтернативные планы и подсчитывали примерные расходы.
Он находил ясные взгляды здравомыслящего человека, прогрессивного, но благоразумного, полезными для оценки возможностей и принятия решений, несмотря на
Неопытность Десмонда в обсуждаемых вопросах и потребность в информации
на каждом шагу. Он так быстро всё понимал, так охотно
следовал указаниям, так остерегался поспешных решений, так проницательно
и справедливо рассуждал, что мистер Бейнбридж был рад его
советам и возможности перестать советоваться только с женщиной, пусть
и владелицей затронутых интересов. Однажды он сам высказал это предложение своим громким, звучным голосом: «Давайте представим всю идею мистеру
Десмонду»; затем, смущённый и взволнованный, он испуганно поднял глаза.
Он нахмурил густые светлые брови, осознавая, сколько неприглядных выводов можно сделать из его упоминания об этом арбитраже.

Но миссис Фори не заметила ничего из этого.  «Именно так», — согласилась она, нажимая на кнопку звонка.  Затем, когда появился слуга, она сказала: «Спросите мистера Десмонда, не может ли он зайти сюда на минутку. Скажи ему, чтобы он запер Чабби в шкафу из красного дерева, или привязал его к печатной машине, или немного прибил — сделай что угодно, лишь бы избавиться от него, — и быстро приходи сюда.

 Она тоже безоговорочно доверяла Десмонду, и иногда он
был готов возразить. «Что вы оба скажете, если всё пойдёт наперекосяк?
Вы же знаете, что я в этом деле ни уха ни рыла».

«Ах, но всё не может пойти наперекосяк — это инстинкт в сочетании с здравым смыслом. Я бы сам не смог этого придумать, но я могу оценить это по достоинству. У тебя счастливая рука; всё, к чему ты прикасаешься, приносит успех».

Мистер Бейнбридж скромно сидел рядом, едва осмеливаясь дышать от дерзости этой мысли. Он скромно опустил глаза.
Неужели вдова действительно пожертвует своим огромным доходом ради этого человека с ограниченными средствами?
«Однако он чертовски умен!»  — справедливо заметил он
— пробормотал он себе под нос, когда она отошла, и забрался в свою землянку, взяв в руки весло. «Как же я рад, что он здесь. Не знаю, как бы я справился со всеми этими трудностями, если бы всё зависело от прихоти женщины». Ибо Десмонд часто смело
боролся с предпочтениями и предрассудками миссис Фори, отстаивая её интересы, и показывал, что действительно стоит делать, а что является пустой и бесполезной тратой средств при восстановлении разрушенного наводнением. И хотя она яростно спорила, она была открыта для
Он был склонен прислушиваться к доводам и, если его убеждали, был готов уступить.

 В те дни в Грейт-Оукс были и другие гости, и они были крайне удивлены, застав эту троицу за одной из таких оживлённых дискуссий.
Полковник Кентхопп и мистер Лоринг подгребли на лодке к ступеням веранды и вошли в гостиную, прежде чем спорщики поняли, что к ним пожаловали незваные гости. При виде бумаг, сложенных на столе, бухгалтерской книги в руке Десмонда и списка писем, который мистер Бейнбридж получил от «механика» миссис Фори, как она называла большую фабрику, лицо полковника Кентоппа помрачнело.

— Вы попали в немилость, мистер Бейнбридж, — сказал он, пожимая руку управляющему. Он считал своим долгом быть сердечным и дружелюбным со всеми, независимо от их положения, чтобы сохранить свою репутацию популярного человека. — В этом году вы вырастите больше раков, чем хлопка, —
продолжил он в той приятной манере, в которой делаются
неприятные замечания, служащие двойной цели: они позволяют
повеселиться за счёт собеседника и в то же время делают ему
комплимент.

 — Вовсе нет, — вмешалась миссис Фори, потому что она была на его стороне
Она была уверена в успехе и воспринимала дурные предзнаменования в своих делах как вмешательство в её дела.
«Мистер Десмонд говорит, что если вода отступит вовремя, чтобы можно было правильно посадить хлопок, то аллювий, образовавшийся в результате паводка, обогатит почву и существенно повысит урожайность».


«Много пользы в этом «если», — возразил полковник Кентхопп, обошёл стол и плюхнулся в одно из больших кресел. “Я не знал, что мистер Десмонд занимается сельским хозяйством"
авторитет”, - продолжил он с подчеркнуто шутливым видом, скрестив
ноги. “Я думал, что его знания о сельских делах заключаются в
«Георгики» Вергилия — ха! ха! ха! — и он бросил на Десмонда взгляд, полный воодушевляющего смеха, из-под своих круглых, тёмных, блестящих, невесёлых глаз.

 — Мистер Десмонд много чего знает, — быстро возразила миссис Фори, не привыкшая к возражениям или дисциплине и возмущённая насмешками в адрес Десмонда.

— Итак, _мы_ выяснили, кто имел удовольствие быть его сотрапезником в Дриад-Дин, — сказал мистер Лоринг, который для деревянного человека выглядел очень миролюбиво.
Он сидел в кругу друзей перед камином. Он очень уважал
Деньги в абстрактном смысле, а миссис Фори олицетворяла собой крупные капиталы и тем самым привлекала его внимание. Он был склонен смягчить тон разговора, который показался ему неуместным.

Кроме того, ему нечасто выпадала возможность встретиться с ней, и появление этой великолепной красавицы стало для него важным событием. Он не был «дамским угодником» в общепринятом смысле этого слова, но, как и любой успешный мужчина, он благоговел перед превосходством в любой форме, и великолепие её личных качеств соответствовало его представлениям о главенстве.
Её красота всегда была настолько поразительной, что, что бы она ни надевала, казалось, что это сделано специально для того, чтобы подчеркнуть её. Даже сегодня, когда на ней была прозрачная блузка из батиста и простая чёрная юбка. Её руки и плечи были ослепительно белы под тонкой тканью.
Абсолютная простота наряда требовала отметить, как отсутствие усилий и украшений подчёркивало и придавало значимость всем мелким деталям её идеального лица, изысканным оттенкам её серых глаз с длинными ресницами, блеску её густых каштановых волос, так просто уложенных на чистом лбу.
Он любовался красивыми очертаниями её кистей и рук, прикрытых лишь простой оборкой на концах рукавов. В глазах мистера Лоринга она была женщиной, чьи желания следовало учитывать, чьё положение и богатство следовало уважать, чьей красоте следовало поклоняться, и он удивлялся глупости Кентхопа, когда тот, уловив его мысль, сказал:

— Действительно, в Драйад-Дине мистера Десмонда очень ценили, особенно юные леди! — и она многозначительно взглянула на наставника.

 Лоринг подумал о тусклых, бледных образах мисс Келвин и мисс  Алландайс в сравнении с ослепительным видением перед ним, и он
Кентхопп считался умственно отсталым.

 «Конечно, у мистера Десмонда нет опыта в сельском хозяйстве, но у него есть здравый смысл, а с тем умом, который остался у мистера Бейнбриджа и у меня, после того как нас обоих чуть не свело с ума наводнение, мы думаем, что у нас всё получится», — решительно заявила миссис Фори.

 «Я уверен, что так и будет», — восхищённо сказал мистер Лоринг.

— Но мистер Десмонд должен быть в Драйад-Дине, — возразил Кентхопп, который теперь придерживался обратного мнения. — Он попрощался с нами по-французски, а наша компания, собравшаяся на выходные, ещё не разъехалась, хотя неделя уже закончилась. Благодаря переполненному залу мы получили эту возможность, по крайней мере
в любом случае. Они не смогли уехать».

«Вы очень добры, но я не могу вернуться», — вежливо ответил
Десмонд.

«О, я так рада», — неожиданно воскликнула миссис Фори с детским восторгом.
«Я так боялась, что Эдвард согласится». Затем, повернувшись к изумлённому Кенттоппу, она добавила: «Ты знаешь, что он — источник нашей храбрости. Мы были здесь в осаде. Мы смотрим на него так, словно он так же силён, как армия со знамёнами».

 «Ты собственноручно убил двоих; я верю показаниям в
расследование показало, что”полковник губы Kentopp завитые, как будто в
отвращение. “Болезненной необходимостью”.

“Не все,—счастливая возможность! Эдвард и я договорились, что будем
нет болезненная чувствительность над ним”, - заявила госпожа Фурье.

“Да я бы улыбнулся!” - сказал деревянный человечек в искреннем одобрении, буквально выражая это на своем
сленге. Это было не его дело, и он это знал, но всё же поднялся со стула с намерением завершить визит и проводить неуместного Кентоппа домой. «Вам здесь многое предстоит сделать; нам лучше уйти».

 «Если мистер Десмонд не вернётся с нами», — сказал Кентopp, собирая свои вещи.
Он собрал все свои силы и заметил огонёк воодушевления в глазах Лоринга.  Плантация Грейт-Оукс, несомненно, скоро будет выставлена на продажу.  Её избыток едва ли повлиял на её стоимость, хотя его можно было бы использовать, чтобы сбить цену, поскольку он был лишь результатом гнусного преступления — подрыва поперечной дамбы, которая до этого служила надёжной защитой. Миссис Фори, явно не подозревавшая о том, что её ждёт,
должна была сама покрыть огромные расходы на восстановление дома. Лоринг
уже не выглядел таким невозмутимым, как обычно, и приглаживал свою щетину
Он носил усы с задорным видом, а в его глазах, казалось, таилась тайная улыбка.
Таким доверительным, таким интроспективным, таким обращённым внутрь себя было его выражение.
 Из всех благ, которые его деньги могли ему дать, миллионер больше всего жаждал плантацию Грейт-Оукс. Даже его полугротескный амфибийный вид не мог ослабить его желания.
Он остановился на веранде, вокруг которой плескалась вода, а огромные деревья стояли по колено в воде.
Блестящая гладь разлива простиралась до самой Миссисипи, а её русло заканчивалось только у
Теперь его можно было различить по курсу парохода, пробирающегося сквозь бескрайние воды, вдали от берега. Он был весел, прощаясь с ними, и развернул шлюпку, даже после того, как темнокожий гребец уплыл далеко по затопленной аллее, чтобы помахать рукой группе людей на веранде, в то время как полковник Кентхопп угрюмо надвинул шляпу на глаза и пробормотал: «Чёрт бы побрал этот свет», когда солнце ослепительно засияло над водной гладью.

 Старик также заметил, что Десмонд пользуется большим авторитетом у дам.
Мистер Стэнлетт явно относился к нему с ревнивым недоверием.
В первые дни своего пребывания в Грейт-Оукс молодой человек произвел на него особенно благоприятное впечатление.
Мистер Стэнлетт постарался проявить к нему доброту и учтивость, которые наставник, только приступивший к своим обязанностям и пребывавший в унынии, поскольку чувствовал себя не в своей тарелке, несомненно, оценил. Теперь мистер Стэнлетт редко обращался к Десмонду.
А когда это было необходимо, он говорил с холодной вежливостью, что резко контрастировало с его прежним поведением и явно свидетельствовало о том, что он осознал
о низком положении наставника и о решительном намерении
вернуть его на подобающее ему место. Всякий раз, когда миссис Фори заговаривала с
Десмондом, обсуждая свои дела и интересуясь его мнением, мистер
Стэнлетт хмурил свои густые седые брови, пристально глядя то на одного, то на другого, и его лицо заливал румянец.
Он явно собирался возразить. Однажды за столом,
когда она случайно обратилась к наставнику «Эдвард», мистер Стэнлетт уставился на неё, словно поражённый, а затем разразился таким саркастическим и холодным смехом, что
она удивлённо подняла глаза, забыв, что собиралась сказать. Она не выказала ни смущения, ни неловкости, но Реджинальд густо покраснел до самых висков, а Чабби замер с вилкой в руке и с наигранным возмущением заметил:
«Кажется, у дяди Кларенса есть хорошая шутка, которую он держит при себе».


«Так и есть, Чабби, — очень хорошая шутка — ха-ха-ха! — и я бы хотел, чтобы она оставалась при мне!»

Миссис Фори уже полностью восстановила самообладание и душевное равновесие, которые были сильно подорваны тревогой, опасностью и стрессом.
Трагические события, связанные с наводнением, привели к тому, что Десмонд решил вечером после визита Кентоппа и Лоринга больше не откладывать и рассказать ей о своём открытии тайны призрачных явлений в особняке  Грейт-Оукс и передать ей на хранение бумагу, которую он так странно и многозначительно спрятал.  Время от времени он украдкой наблюдал за мистером Стэнлеттом, пытаясь понять, узнал ли тот о том, что он взял свиток из потайного ящика печатной машины в синей комнате. Он был уверен, что старик так и поступит
беспокойство, которое могло бы служить достаточным доказательством того, что он утратил бдительность.
Но мистер Стэнлетт сохранял самообладание, погрузившись в простую рутину своего дня:
почта с пакетбота или местные новости, принесённые каким-нибудь земноводным в лодке, который плавал по разным делам по поверхности воды; сигары; иногда он напевал старую песню и безмятежно смотрел со своего кресла на разлив.
Время от времени он развлекал себя тем, что рассказывал одному из мальчиков или всем троим сразу старые истории о военных временах, канонерских лодках на
Миссисипи, всадники и рейдеры, сожжение тюков хлопка, джин,
и все это солдаты предпочли, чтобы драгоценный продукт попал в
в руках врага; и снова он изобиловал анекдотами о счастливых днях
о путешествиях по реке и уличном движении, об огромных грузах хлопка, которые перевозили грузовые суда
, о отборной компании на плавучих дворцах, о
феноменально высокая игра “джентльменов-игроков”, соревнование
скорость пароходов и подробности захватывающих гонок, ужасные
аварии и жуткая картина, которую представляла собой пылающая лодка, башня из
пламя, когда она, обогнув Глубоководную излучину, взяла курс на... Нет;
спокойствие было лейтмотивом его жизни, за исключением тех случаев, когда он хмурился, глядя на Десмонда, и его манеры становились резкими, а интонации — холодными и ледяными.


Сегодня вечером, когда они сидели у камина в гостиной, он был занят игрой в шахматы — игрой, в которой он преуспел ещё в юности. Он научил
Реджинальд играл с таким мастерством, что ему было достаточно сложно, чтобы поддерживать интерес к достижению конечной цели — мата.  Двое других мальчиков резвились на ковре с ирландским сеттером, а собака
с большой неохотой учился сидеть, пожимать руки и делать вид, что курит пустую трубку. Десмонд мог рассчитывать на то, что они на какое-то время увлекутся разговором.
Проходя мимо окна на веранде, он увидел их за этим занятием. Луна начала выбираться из-за туч, которые висели в небе весь день, предвещая дождь.
Когда её длинный золотистый луч упал на водную гладь, миссис Фори встала со стула, положила книгу на центральный столик и с тревогой подошла к окну.
 Увидев снаружи Десмонда, она, естественно, предположила, что
он тоже был поглощен изучением знаков на небе. С более
погода падения воды будет расти заново и отложить, возможно, последние
возможности для сезона, все планы по реабилитации
плантации, и все возможности делать обрезать или даже половину урожая
из хлопка.

“Тебе не кажется, что это меньше похоже на дождь?” - спросила она, отодвигая
задвижку высокого французского окна и присоединяясь к нему у
балюстрады.

«К этому времени дождь уже закончился, — сказал он. — Я в этом совершенно уверен».

 Ему было трудно сосредоточиться на погодных знаках.
Он был так поглощён предстоящим разоблачением, что постоянно обдумывал наилучший способ его осуществить. Он был чувствителен к критике в свой адрес и жаждал её одобрения. Он был внимателен к формулировкам, зная, как она ценит своего дядю и как трепетно относится к его возрасту, и боялся, что какое-нибудь необдуманное слово обидит её или, что ещё хуже, ранит. Он боялся, что разоблачение может потрясти её до глубины души. Он не знал, он не мог себе представить, что может быть написано в этой так тщательно спрятанной бумаге и как она может осудить его действия
в том, чтобы овладеть им самому. В самом деле, она могла бы посчитать, что он перешел
все границы приличий, и, отказавшись взглянуть на бумагу,
потребовать, чтобы он вернул ее мистеру Стэнлетту и признался в своем
необоснованном вмешательстве. Он стоял молча, не сводя задумчивых глаз с ее лица.
так долго, что она заметила его поглощенность.

“ В чем дело? ” внезапно спросила она. “ Ты выглядишь странно, встревоженно. Конечно,
больше ничего не случилось ”.

«Давай прогуляемся по веранде. Я уже несколько дней жду возможности кое-что тебе сказать».

 Она молча согласилась, и они вместе пошли вдоль
Широкая, залитая лунным светом веранда, на которую то и дело падали тени от деревьев.
Блеск воды, простирающейся на шестьдесят миль, превращал её в огромную блестящую дорогу, ведущую в туманную неизвестность мерцающей дали. Её блестящие тёмные глаза, в глубине которых отражалась луна, были расширены и полны ожидания, а лицо было неземной белизны и спокойно-серьёзным. Её платье было белым, из мягкой, облегающей шерстяной ткани, с атласными вставками, которые сами по себе сияли лунным блеском. Квадратный лиф был украшен кружевом, которое поднималось и опускалось
Она затаила дыхание в ожидании, сосредоточенная и немного взволнованная.

 Десмонд начал без предисловий. «Когда я впервые приехал в Грейт-Оукс, один из мальчиков, кажется, Реджинальд, рассказал мне о ступеньке на лестнице».

 Она положила руку ему на плечо, и он почувствовал, как дрожат её тонкие пальцы.

«Тогда я услышала шаги — это было около полуночи; и я услышала их снова, дважды, — в ночь нападения на дом».

 «О, о, я не могу смириться с этой мыслью», — воскликнула она с болью в голосе. «Ты никогда не слышал, чтобы я об этом упоминала. Я уверена, что это должно быть
какое-то заблуждение, какое-то... — она не могла говорить, задыхаясь. Затем она взяла себя в руки и с достоинством продолжила:
— Это ничего не значит, это какая-то уловка! Это оскорбление памяти священных усопших. При жизни мистера Фори об этом никто и не слышал.

 Десмонд почувствовал, что ступил на зыбкую почву. «Я думаю, что никто никогда не связывал его имя с этим явлением, хотя вполне естественно, что вы отвергаете эту идею. Но это действительно произошло, потому что той ночью я отчётливо слышал это дважды; в последний раз я ждал, пока это произойдёт
Я услышал его приближение, и он вошёл в комнату, и я увидел его в свете лампы.

 — Подожди, подожди! — воскликнула она, и он остановился, потому что она, казалось, не могла сделать ни шагу. Вода плескалась у веранды; тени от огромных деревьев были причудливыми и странными, они падали на поверхность потока, протекавшего посреди рощи; из лесных зарослей в лагунах и затопленных болотах доносились меланхоличные квакающие звуки; широкое лунное сияние дрожало на глади серых вод, а луна плыла высоко — высоко в тёмном небе.

— Позвольте мне рассказать вам, — настаивал он. — Я стоял у окна в голубой комнате...


 — В голубой комнате, — повторила она, словно что-то смутно припоминая.

 — Да, там, где лежал раненый. Я услышала тихие шаги на лестнице,
как слышала их уже дважды; сначала какой-то шорох, потом тишина, и снова
как будто кто-то поднимается по лестнице; я ждала в затенённом углу
мансардного окна, и шаги замерли на пороге; дверь бесшумно
приоткрылась, и кто-то вошёл, и это был мистер Стэнлетт.


— Мистер Стэнлетт! — воскликнула она, внезапно выпрямившись и обретя силу.
На залитом лунным светом лице отразилось надменное недовольство. «Почему вы связываете его с этим притворством?»


«Потому что я уже дважды слышала этот шаг и узнала его; потому что, когда я прислушалась к этому шагу, он раздался прямо у двери, и, как я уже сказала, вошёл мистер Стэнлетт; потому что я сопоставила его внешность с описанием
незваного гостя, который бесшумно появился и исчез за дверью
ранее этим вечером, напугав раненого человека до смерти».

«Мне стыдно слушать, мне стыдно задавать вопросы; но хотя бы для того, чтобы покончить с этими тайнами, я спрошу, какое действие вы наблюдали, мистер
Стэнлетт, пока ты лежишь _perdu_?» Когда она повернулась к нему, на её щеках вспыхнул румянец негодования, а глаза заблестели в лунном свете.


 Десмонд обиделся на её тон. Его дух воспрянул, когда он почувствовал, что его мотивы заслуживают некоторого внимания в эту ночь, когда он так много сделал для неё и её семьи, рискуя собственной жизнью. Он
думал, что в качестве самооправдания может упрекнуть её в этом и потребовать
уважения к своим поступкам, исходя из чистоты своих намерений. Но
он тоже был гордым. Если она могла забыть о своей благодарности, то и он мог забыть.
его причина. Он продолжал описывать, с некоторой натянутостью в голосе
, как старик осторожно приблизился к кровати и в
фантастической треуголке и маскирующем, укрывающем плаще наблюдал за спящим
человек, чтобы убедиться в своей непритворной бессознательности. Она вздрогнула, когда узнала
, что быстрый, крадущийся шаг привел его прямо к шкафу, в
котором он спрятал во внутреннем ящике свиток бумаги.

Десмонда удивили ее следующие слова. «Он запер дверь в пресс-центре? Я знаю, что у него есть ключ», — уточнила она.

“Он думал, что запер ее, но я видел, что засов не задвинут”.

На лице ее были все признаки дикого возбуждения. “Вы с ним не разговаривали? Разве
Ты не предупредил его?

“ Почему я должен был? Разве он не возмутился бы моим присутствием как слежкой за ним?
даже когда ты злишься на моего разглашение того факта, что вы можете дать
вопрос такой вес, как он того заслуживает”.

— Обижаться? О нет! Нет! Она положила обе свои холодные руки на его и
заглянула ему в лицо. — Я ни на что не обижаюсь из-за тебя; мы все слишком многим тебе обязаны, слишком многим! Но я напугана, унижена, не уверена в себе.
Разве ты не видишь, что эта бумага должна быть очень важной, раз её так тщательно скрывают?
Разве самый честный, самый добрый, самый мягкий из людей стал бы распространять такое суеверие в простом домашнем хозяйстве?  Разве ты не связываешь и не интерпретируешь теперь историю о шагах?
Их всегда слышно как раз перед тем, как мы заканчиваем приготовления к отъезду из страны, потому что он носит бумагу с собой.
Их всегда слышно, когда мы возвращаемся, потому что он приносит её обратно и снова прячет. А на прошлой неделе, в тот мрачный и ужасный вечер,
когда ты сказала, что почувствовала чьё-то присутствие, он услышал шаги на лестнице и подумал
он понял, что мы должны покинуть дом, и, несомненно, собирался его разрушить. Но
после того как ты нас спас — никогда, никогда не думай, что я забуду об этом хоть на мгновение! — он снова почувствовал себя в безопасности и убрал его в тайник.
И о, Эдвард, как ты мог — такой беспечный, такой невнимательный! — позволить ему оставить дверь приоткрытой, думая, что он её запер, — старику, Эдвард, очень старому человеку, — и уйти с бесполезным ключом, испытывая простое удовлетворение, пока этот негодяй лежал на кровати, — о, мне не следует так сурово говорить о тех, кого уже не осудить!  — а его подозрения уже были
взволнованный, и, возможно, он заполучил его, только притворившись спящим, — и
о, мы должны посмотреть, действительно ли он все еще там. Ничего не говори дяде.
Кларенс, давай сначала поднимемся в голубую комнату и посмотрим, все ли там пропало; возьми
лампу — пойдем.

Десмонд удерживающе положил руку ей на запястье. “Его там нет”, - сказал он.
глядя в ее дикие, нетерпеливые, взволнованные глаза. «Я понял, что оставлять его там опасно, и спрятал его в надёжном месте, пока не смогу передать его в твои руки».

 «И что же это... что же это такое?» — пролепетала она.

 «Ты думаешь, я хоть раз взглянул на него?» — ответил он
резко. “Остановись; вот мы и в библиотеке. Я отдам это тебе сейчас”.




 ГЛАВА XV


В камине тускло потрескивал огонь; на столе тускло горела лампа
с опущенным фитилем. У Десмонда были быстрые, нервные прикосновения, когда он
разворошил угли в пламени, подбросил новую поленницу и поджег
лампу. Его чувствительность, несмотря на его энергичность и молодость, была
подвержена влиянию всех волнений, которым подвергалось его семейство.
Однако вновь обретшая жизнерадостность комната наполнилась
влияние. Мы всего лишь животные механизмы, и нам приходится дрожать от холода, сгорать от жары, мрачне;ть в темноте и надеяться при ярком свете. Внезапно всё стало проще для понимания, для оптимистичной интерпретации, и, во всяком случае, период неопределённости закончился, когда он, сидя за столом, повернул ключ в замке ящика и развернулся в кресле, держа в руке конверт.

— Вот и всё, наконец-то всё в порядке, — сказал он своим твёрдым, ясным голосом.

 Миссис Фори, которая опустилась на край дивана, едва не упав в обморок
В нерешительности, волнении и сомнительных предчувствиях она прижала руки к глазам, а когда комната вновь обрела привычное радостное обличье, подняла голову. Она не сразу взяла газету, которую Десмонд протянул ей. Она подложила диванную подушку под локоть, поставила изящную ножку на пуфик и подложила под спину ещё несколько подушек, — колеблясь, придумывая отговорки, оттягивая неприятный момент.

«Я боюсь совершить какую-нибудь поспешную ошибку и потом пожалеть о своей опрометчивости», — temporized она.

— Я бы посоветовал вам не торопиться, — ответил он. — Судя по тому, что нам известно об истории этой бумаги, она не требует немедленных действий.

 — И всё же промедление может быть губительным, — сказала она, проявляя нетерпение, когда не встречает сопротивления.
 Она протянула руку, чтобы взять его, но затем отдёрнула её, снова засомневавшись.
Она успокоилась и погрузилась в глубокие раздумья, наклонившись вперёд в своём мягком облегающем белом платье, лежавшем среди тускло-малиновых шёлковых подушек. Её тонкая рука, украшенная драгоценными камнями, была протянута, но не касалась бумаги, которую он протянул ей, сидя рядом в кресле перед
рабочий стол. “Но имею ли я право его осмотреть?” - сказала она. “Он не может
касаются меня или моих. Г-н Stanlett и делам своим, без сомнения, в
что я не привилегия вторгаться”.

“Его поведение было очень эксцентричным”, - сказал Десмонд, дрожа от
нетерпения прийти к выводу, но не желая настаивать на ее решении,
и тщательно взвешивая каждый ее аргумент и сомнения. «Он, по-видимому, годами
занимался весьма изощрённым и таинственным делом — прятал документ, который, будь он его собственным, можно было бы считать достаточно надёжно спрятанным среди его ценных бумаг. Его полуночные визиты
Его появление и исчезновение, как он знал, породили теорию о призраках,
появляющихся в доме, которая могла нанести серьёзный вред юным умам
и даже, в отсутствие каких-либо объяснений, пожилым людям. Он зашёл так
далеко, что стал поддерживать эту теорию, частично скрываясь в качестве
предосторожности, чтобы его не узнали, если он случайно попадётся на глаза.

Затем они оба замолчали, пока в камине разгорался огонь.
Комната наполнилась красным светом, лампа излучала ровный белый свет, а в больших окнах виднелась луна, отражавшаяся в бескрайней серебристой глади воды.
с тенями деревьев на его поверхности и дендроидными формами, возвышающимися в жемчужно-сером небе, — всё это казалось каким-то странным, мистическим, освещённым сплетением заколдованного леса и озера, полным грёз и причуд, трепетного сияния и тоскливой меланхолии, каким-то вечным и далёким от завтрашнего дня.

 — Но я чувствую то же, что и ты, — продолжил Десмонд после минутного раздумья. «С самого начала я сомневался в своём праве прикасаться к нему. И всё же мне пришло в голову, что, учитывая его возраст и возможную связь с
его эксцентричные действия в этом вопросе, а также ввиду вашего положения
как главы этого дома, в котором вам стало известно о подобных практиках
насколько вам известно, вы могли бы на законных основаниях открыть посылку и взглянуть на ее содержимое.
содержания достаточно, чтобы понять, касаются ли они вас. Если они этого не сделают,
тогда я верну ему документы и, насколько смогу, извинюсь за
свое вмешательство.

“Я полагаю, вы правы”, - признала она. Она взяла конверт у него из рук
. Даже тогда она отстранилась. — Печать! — воскликнула она. — Я не могу
сломать печать.
— Это всего лишь моя печать, — объяснил Десмонд. — Я поставил её, чтобы защитить
бумаги от посторонних посягательств».

 Она наклонилась к столу, чтобы бумаги попали в луч света, сломала печать и достала два вложения: один документ внушительной длины, другой, очевидно, письмо.

 «Это моё! Моё!» — вскричала она в исступлении. Она ахнула, её свободная рука нервно задрожала. «Это почерк моего мужа», — прошептала она благоговейным, трепетным тоном, словно ощущая чьё-то невидимое присутствие.

Затем, пока её блестящие глаза скользили по строкам, переходя с одной на другую, она начала читать, и её щёки и губы окрасились румянцем
Её губы изогнулись в лучезарной улыбке. Внезапно она расплакалась.
Её слова, когда она пыталась заговорить, прерывались счастливым смехом.
Её наполненные слезами глаза смотрели на него с нетерпением, словно желая раскрыть содержание бумаг, но от волнения она не могла вымолвить ни слова.
 «Это такое счастье, счастье, счастье», — вот и всё, что она могла сказать.

Она снова попыталась читать, но её голос дрогнул и сорвался на всхлип, который был похож на сдавленный смех. «Прочти это», — она протянула ему письмо. «Прочти письмо — я бы предпочла его всем алмазам Голконды!»

Развернув письмо, Десмонд увидел, что оно адресовано адвокату из Мемфиса, который, как он знал, был исполнителем завещания покойного мистера Фори.
И действительно, это письмо было связано с завещанием. Он
заявил, что желает изменить некоторые пункты этого завещания, хотя оно было отправлено совсем недавно, с последним пакетом, и добавил, что изложил эти изменения в прилагаемом документе, должным образом подписанном и засвидетельствованном, который он назвал приложением к своему последнему завещанию.


«Не сомневаюсь, что это жалкое подобие, — написал он, — по сравнению с
«Восхитительный инструмент, который вы изготовили с такой тщательностью и мастерством; но он не вечен, и я не могу надеяться, что адвокат приедет в Грейт-Оукс вовремя, чтобы получить от меня указания для дополнения к завещанию, ибо я боюсь, что мои дни действительно сочтены». Далее автор письма объяснял, что его не устраивает условие, которое он указал в завещании для своей жены. Он хотел, чтобы она получала как можно больший доход и чтобы её не обременяли
управлением недвижимостью, кроме её собственного дома, если только она не
Она сама решила инвестировать излишки своего дохода.  Поэтому он счёл за лучшее не выделять ей обычную треть своей собственности, а назначить ежегодную ренту в размере тридцати тысяч долларов на время её вдовства. Это был больший доход, чем позволяло её законное право на вдовью долю в Теннесси, и он распространялся на всё имущество. Кроме того, с теми же ограничениями он передал ей свою плантацию Грейт-Оукс, годовой доход от которой неизбежно менялся в зависимости от сезона. В этих обстоятельствах
Доля трёх сыновей в остальной части имущества должна была оставаться неразделённой до их совершеннолетия, чтобы поместье можно было использовать с большей выгодой. Оно должно было быть разделено или продано для раздела, когда младшему исполнится двадцать один год. Однако двое старших должны были получить определённую сумму денег по достижении совершеннолетия для покупки доли в бизнесе, чтобы они не тратили время впустую в ожидании раздела имущества и получения своих долей.

— Как предусмотрительно, — пробормотала миссис Фори.

Ему казалось, — заявил писатель, — что трое сыновей будут достаточно богаты, когда каждый из них достигнет совершеннолетия, и смогут без труда откладывать ту часть доходов от поместья, которую он выделил в распоряжение их матери сверх её законной доли, чтобы ни одно её разумное желание не осталось неудовлетворённым.

 «О, думать об этом в те ужасные последние дни!» — вставила она, и её румянец то вспыхивал, то угасал, и она снова расплакалась.

«Я бы хотел, чтобы она путешествовала, ведь ей это нравится», — говорится в письме
— продолжил он. — Я бы хотел, чтобы она увидела мир, и чтобы другие могли
воспользоваться привилегией и получить благо от встречи с ней, как я хотел бы, чтобы никто не был лишён солнечного света. И с учётом всего этого я поручил вам, как вы знаете, составить завещание в его нынешнем виде.


Тут же он приступил к систематической защите своих мотивов и взглядов в соответствии с положениями, закреплёнными в документе. Хотя он и не испытывал грубой ревности, он протестовал и не хотел ограничивать независимость своей вдовы в вопросе второго брака.
Он не хотел, чтобы дополнительный доход, выделенный ей, перешёл под контроль постороннего человека в ущерб владениям его сыновей. Одно дело, утверждал он, ограничивать богатство своих сыновей ради их матери. И совсем другое — отбирать у них деньги, чтобы обогатить постороннего человека, который мог руководствоваться корыстными мотивами, мог быть неблагородным или иметь чрезмерное влияние в семье, а мог и не позволять ей свободно распоряжаться тем, что принадлежит ей по праву. Кроме того,
владение сыновей перешло в ведение её доходов
обстоятельства второго брака были неблагоприятными;
возможно, в результате непредвиденных изменений в человеческих отношениях они даже подорвали их независимость и помешали семейному благополучию. Поэтому он
внёс в завещание пункт об отмене выплаты её дохода в случае, если она
снова выйдет замуж, и о передаче ей в качестве обеспечения одной
четверти имущества в Миссисипи и пожизненного права на одну треть
недвижимости в Теннесси, включая вместо Грейт-Оукс его городскую
резиденцию в Нэшвилле, а остальную часть имущества в этом случае
продать
для раздела, чтобы можно было определить и выделить долю каждого наследника.


 Таковы были его причины для такого распоряжения своим имуществом.
 Однако теперь, когда он составил завещание и передал его своему душеприказчику, он начал опасаться, что этот пункт о браке будет неправильно понят миссис Фори, чьи чувства к нему это может задеть, тем более что всё это останется необъяснённым.


 «Но нет! — нет!» — всхлипнула она. «Я всегда понимал, что тобой движут самые благие намерения, направленные на то, что ты считаешь благом для всех заинтересованных сторон. Но я так рад знать, _почему_ ты это сделал!»

Десмонд замолчал, и его сердце странно сжалось, когда он взглянул на неё.
Она могла бы быть юной девушкой, по-детски предавшейся своим
слезам, склонившись над подлокотником дивана, в длинном белом
платье, волочившемся по тёмному ковру, с алой щекой, прижатой к
поднятой белой руке, и с прекрасными руками, сложенными над
опущенной головой. Голос Десмонда был напряжённым, хриплым, с
внезапными паузами, когда он продолжал читать.

Поразмыслив, писатель заявил, что условия, которые он предусмотрел в завещании для миссис Фори на случай повторного брака, стали
отвратительный для него. Он предоставил ей всего лишь эквивалент ее приданого.
права, которые закон разрешил бы ей, если бы он умер без завещания или
если бы она не согласилась с завещанием. По сути, он, казалось, взял за правило
не давать ей ничего в предполагаемых непредвиденных обстоятельствах, чего он мог бы
не давать. Таким образом, он не намеревался препятствовать второму браку,
и ее праву после вдовства распоряжаться своей жизнью по своему усмотрению,
согласно ее самому безупречному суждению.

— О, — воскликнула миссис Фори, слегка рассмеявшись не для Десмонда, а как бы для того, чтобы поддержать писателя в его экстравагантности.
одобрение.

Таким образом, завещатель заявил, что он в установленные сроки отменил как
распоряжение пожизненным правом собственности на недвижимость в связи с
вторым браком, так и взимание платы в ее пользу с наследодателя.
продажа всего имущества во время вдовства. Вместо этого он решил, что будет лучше всего завещать ей четверть всей недвижимости, включая Грейт-Оукс, которую он считал особенно ценной из-за её доходности. Остальные три четверти должны были быть поровну разделены между тремя его сыновьями.

Он добавил несколько слов, в которых изложил порядок действий душеприказчика в отношении расходов на содержание, непредвиденные расходы и образование несовершеннолетних до наступления периода, который, как он, очевидно, предполагал, продлится значительное время, прежде чем имуществом можно будет распорядиться надлежащим образом. Это зависело от исхода судебного разбирательства, связанного с некоторыми условными выплатами, которые в то время были приостановлены. Когда решение будет вынесено и эти активы реализованы, он распорядился разделить всё имущество; и в
Для того чтобы можно было справедливо определить доли, на долю каждого из несовершеннолетних должны быть возложены расходы, которые были произведены на его содержание за это время, а на долю вдовы должны быть возложены суммы, которые она получила из средств, оставшихся после смерти мужа. Однако она не должна быть обязана вносить в общий фонд для раздела прибыль от любых сделанных ею инвестиций или прирост стоимости любого рода, полученный за счёт средств, полученных после смерти мужа.

Десмонд несколько секунд непонимающе смотрел на бумагу.
закончил чтение письма. «Исполнитель выиграл дело, о котором он упоминает?»


«О да, в бесконечно неторопливой юридической манере. Дело дошло до Верховного суда, и по одному пункту его вернули на доработку, а затем оно дошло до другого пункта и вернулось к прежнему состоянию. Это было что-то вроде юридической чепухи. Я был поражён, когда услышал, что юристы закончили с этим».

Десмонд не смог сдержать нотку отчаяния в своём голосе. «Как давно это было решено?» — спросил он, надеясь вопреки всему.

 «Кажется, чуть больше года назад».

Очевидно, что течение времени не могло быть потенциальным фактором в надвигающемся будущем. Случайное событие, от которого зависело разделение имущества, указанное в дополнительном завещании, только что произошло, и остальная часть имущества, за исключением совокупного дохода и расходов, осталась практически такой же, какой её оставил наследодатель, поскольку у душеприказчика не было общих полномочий на продажу. Десмонд не видел причин, по которым этот дополнительный документ
не мог бы быть принят к исполнению и сразу же изменить существующий статус.
Технически он сам по себе был частью уже действующего завещания.
хотя его положения в некоторой степени отменяли предыдущее завещательное распоряжение. Неопределённый срок после вступления в законную силу завещания в
общей форме, разрешённый в штате Теннесси, где находилась основная часть имущества, для возбуждения дела об отмене завещания; недееспособность несовершеннолетних, которым едва ли можно было вменить в вину laches; тот факт, что их опекун явно не мог предпринять никаких действий в связи с тем, что о существовании дополнения никто не подозревал, а исполнитель был надлежащим лицом, подающим иск, — всё это, казалось бы, устраняло все препятствия для
его эффективность, несмотря на любые сложности, которые в противном случае могли бы возникнуть из-за коллизии законов в двух суверенных государствах,
каждый из которых, разумеется, контролирует недвижимость в пределах своих границ.

 На какое-то время воцарилась тишина. Оба смотрели из залитой мягким светом комнаты через окна на этот бледный пейзаж с лунным туманом,
водой и мистическим лесом, всё в жемчужно-нейтральных тонах, мягкое, блестящее, белое, как в каком-то сне, полном странных намёков и тусклых
зрелищных конфигураций. Теперь вдалеке виднелся плавучий остров
полуразличимая; теперь — летящая, прозрачная, туманная фигура, касающаяся ногами поверхности воды и прислонившаяся руками к усыпанным звёздами вратам неба; теперь — призрачное судно под всеми парусами, с облаками из тонкой парусины и развевающимися вымпелами из тумана. Она ничего не видела, погружённая в свои воспоминания; а он, как ни странно, неохотно подбирал слова, чтобы отвлечь её от них.

— Вы должны взглянуть на дополнение, — сказал он, протягивая ей документ.


 — Мне это безразлично — боже, как же я люблю это письмо! — и она снова расплакалась.
 Через мгновение она встала, чтобы взять его, а затем
она перечитала его, то и дело всхлипывая от нежного смеха, рыданий и потоков слёз.

 «Полагаю, что этот дополнительный документ в такой степени отменяет положения завещания, которое действовало всё это время», — сказал он.  Он не был юристом,
но у него было чёткое представление о том, как устроен деловой мир
и насколько справедливы его методы.  Перед ним начала вырисовываться ужасающая перспектива. Он наклонился вперёд и перевернул верхний угол страниц письма, которое всё ещё было у неё в руках, чтобы ещё раз взглянуть на дату, написанную, очевидно, всего за день до смерти завещателя.

— Прошло много лет, — сказал он с мрачным видом.

 — О, целую вечность! — воскликнула она, и по её щекам потекли слёзы.

 Он начал понимать, в каком затруднительном положении оказался бедный призрак, который украдкой пробирался в полуночной тишине дома, чтобы спрятать этот клочок бумаги, грозивший нарушить его покой. Он сомневался, стоит ли облекать в слова свой страх. Но он должен был привлечь её внимание. Он
с настойчивой требовательностью вцепился в её мысли. Эти воспоминания,
эти нежные, ласковые воспоминания, в которых он не принимал участия, — какими пустыми они были
как они его бросили! В его глазах читался ревнивый укор, но никто его не замечал. Его щека пылала от негодования. Призрак, воспоминание,
проникло в комнату и сделало его присутствие ненужным. Но он не
позволит, чтобы его игнорировали, забывали, отвергали. Он цеплялся за её внимание, как ребёнок за юбку своей беспечной матери, и продолжал умолять.

«В рамках этого раздела душеприказчик может предъявить вам иск о возмещении дохода, который вы потратили. Мне кажется, что это будет равносильно возврату залога».

«Пусть забирают всё. У меня есть это письмо!» — и она прижала его к груди
ее грудь.

У него возникло ощущение, что он отворачивается. Он не мог сдвинуть ее с места. Он сам открыл дополнение
и просмотрел его содержимое. Оно повторяло намерение
письма, но в более формальных и ясных выражениях. В этой статье мистер Фори проявил себя как очень точный и
строгий деловой человек.
Десмонд был впечатлён этим фактом, но в то же время несколько встревожен тем,
как завещатель распорядился разделить имущество между несовершеннолетними и вдовой при разделе наследства. Он даже
излишне указал, что разница в возрасте между детьми должна быть
Следует учитывать фактические расходы на каждого подопечного, а не просто предполагаемые расходы на каждого из них.
Расходы на младшего могут какое-то время быть больше из-за его более частого посещения, тщательного подбора одежды и особой подверженности заболеваниям, а затем стать меньше, чем расходы на старших мальчиков. Десмонд мог бы
рассмеяться, но он мог бы и заплакать от того, что завещатель, несмотря на свою очевидную проницательность, позволил себе предположить, что миссис Фори потратит хоть часть своих доходов от
поместье для инвестиций в недвижимость или приобретения других активов, которые принесут «прирост стоимости»
С таким же успехом можно было бы ожидать, что солнце будет копить своё золото, а птица — свою весеннюю песню
Нет! почти семь лет она с радостью и щедростью тратила все доходы от поместья, которые причитались ей в качестве четверти стоимости недвижимости и личного имущества, составлявших её щедрую долю. Сколько это может стоить, Десмонд, конечно, судить не мог.
Но ущерб, нанесённый этим положением, которое привело к потере такого большого дохода почти на
«Семь лет упорного труда могут привести в ужас бледного мистера Стэнлетта, заинтересованного в благополучии своей племянницы, и породить слухи о призраке, крадущемся по полуночной лестнице».

 «Мистер Стэнлетт, должно быть, нашёл эту бумагу в каком-то необычном месте», — предположил Десмонд.

 Миссис Фори сидела неподвижно.  Этот этап беспокоил её больше, чем страх перед финансовыми потерями; он задевал её гордость. Её ровные брови
были нахмурены. Её глаза были яркими, жёсткими, беспокойно
бегающими. Но она спокойно сосредоточилась на размышлениях.
— Возможно, — задумчиво произнесла она, но её губы были напряжены и с трудом двигались, произнося слова, которые были ей неприятны. — Было
подразумевается, что все важные бумаги мистера Фори уже находились в руках его душеприказчика. Он сам передал их незадолго до своей смерти — это не было неожиданностью.

 Она помолчала несколько мгновений, задумчиво глядя в окно. «Я помню, что остальные бумаги, бухгалтерские книги, пакеты с письмами, папки и прочие вещи были вынесены из библиотеки вскоре после смерти мистера Фори и без проверки помещены в
Они были упакованы в ящики и заперты в прессе в синей комнате. Предполагалось, что в них нет ничего важного, но их сохранили на всякий случай. Должно быть, он написал этот постскриптум и письмо за день до своей смерти — оба документа датированы 18-м числом, — заверил бумагу и отложил её среди других бумаг в своём столе, намереваясь отправить её мистеру Хартагусу в Мемфис. Почтовый пакет должен был прийти на следующий день, и его доставили ближе к вечеру. Он умер незадолго до того, как зажгли свечи, и я осмелюсь предположить, что эта бумага была среди тех, что лежали в
его письменный стол, которые были убраны в шкаф голубой комнаты”.

“Я полагаю, что это дополнение, должно быть, было найдено несколько лет спустя”,
Печально предположил Десмонд. “Мистер Стэнлетт, как мне кажется, человек с
здравым смыслом в бизнесе. Он никогда бы не пожелал скрыть эту
бумагу, если бы значительная часть этих обязательств уже не была
понесена. Конечно, он только ваш интерес в представлении. Он имеет достаточно
своим. Для него это пустяки. — Она заставила себя с бо;льшим интересом следить за ходом его мыслей, поскольку поняла, что он имеет в виду
в перспективе это могло послужить хоть каким-то оправданием для выходок мистера Стэнлетта.


 «Я помню, — протянула она, как будто это воспоминание только что начало пробираться в её сознание, — что около трёх лет назад душеприказчик запросил какие-то старые облигации, по которым поместье имело право на что-то, и попросил поискать их здесь».
 «Кто проводил этот поиск — вы помните?»

Она заметно поморщилась от этого вопроса, но ответила со свойственной ей прямотой:
— Я прекрасно помню, что это был дядя Кларенс, который
поиски; и теперь, когда это, кажется, имеет отношение к вопросу, я припоминаю, что после этого он был не в себе. Я помню, что его раздражительность
меня поразила. Он никогда не был сквернословом, но он яростно ругался
из-за того, что душеприказчик доставил ему столько хлопот, и заявил, что если бы он хотел стать клерком, то попросил бы о зарплате клерка. И он сказал, что бумаги в беспорядке, пыльные и отвратительные на вид, и что он выбился из сил, работая с ними. Меня немного задел его тон, и когда я сказал, что
«Мне жаль, что он утрудил себя, чтобы оказать мне услугу, — многозначительно ответил он. — Услугу — для тебя, Онория, — для _тебя_? Да я бы с мизинца своего для _тебя_ не стал есть». И о, бедный старый дядя Кларенс! Мы должны сделать так, чтобы он никогда не заподозрил, что мы раскрыли его махинации.
Это унизило бы его, повергло бы в прах от стыда».

Десмонд выглядел ошеломлённым. «Я не понимаю, как мы можем это предотвратить. Этот
документ должен быть составлен, и немедленно».

 «Конечно, но нужно ли публиковать все подробности, его
«Фантастические маскарады и полуночные бдения, чтобы сохранить его в тайне?»
 — возразила она.

 «Его поведение было очень странным, это правда». Затем, после паузы: «На самом деле я уверена, что сокрытие такого документа, как завещание или дополнение к нему, с целью предотвратить его доказательство и вступление в силу является нарушением закона — очень серьёзным нарушением», — сказал Десмонд, готовясь к её бурной реакции.

— Он не помешал ему вступить в силу, — холодно возразила она. — Дополнение обнаружено и завтра будет отправлено в
душеприказчику, который немедленно вызовет двух свидетелей, подписавших завещание, — тех же, что и приводили его в исполнение, — оба они ещё живы, и предложит им засвидетельствовать дополнение к завещанию.  Мне придётся вернуть деньги, которые я потратил из другого фонда, созданного для меня.  Я не вижу смысла рассказывать нашу маленькую историю о Скользком, синей комнате и потайных ящиках, чтобы весь мир глумился над ней и смеялся, а бедный старый  дядя Кларенс был убит горем. О, бедный, бедный дядя Кларенс — как, должно быть, его мучило то, что он обнаружил приписку! Что он, должно быть, чувствовал
для меня! Должно быть, это вскружило ему голову, должно быть, он сошёл с ума. Это объясняет его поведение, это разгадка тайны».

 Десмонд не счёл нужным оспаривать эту теорию. На первый взгляд это показалось ему удивительно последовательной схемой, которую мог разработать только беспорядочный мозг и которая была сорвана лишь из-за странного стечения обстоятельств.
Однако мистер Стэнлетт был очень стар, и, возможно, поначалу он хранил эту бумагу в безумной, старческой, глупой надежде, что найдётся другое завещание, не столь разрушительное для него.
Интерес племянницы заключался в этом дополнительном пункте, который из-за того, что она так долго пользовалась имуществом, не принадлежавшим ей по праву, практически разорил её. Несомненно, он откладывал оглашение этого пункта изо дня в день, и его промедление усугубляло ситуацию, пока, возможно, давление на его мозг не привело к помутнению рассудка. Он всегда
намеревался обнародовать его, когда-нибудь — когда-нибудь, — потому что он бережно хранил его, несмотря на тревогу, неизвестность и
беспокойство, в то время как его лёгкое уничтожение принесло бы ему уверенность и
подтвердил существующий статус, который был так выгоден для всех заинтересованных сторон.

 Осознав, как и Десмонд, масштабы катастрофы, он понял, что интересы вдовы, о которой так нежно и щедро заботились, были ущемлены чрезмерной опекой.
Он был совершенно не готов к той непринуждённой лёгкости и безупречному такту, с которыми миссис Фори раскрыла правду, не выдав при этом, что ей стало известно о сокрытии дополнительного соглашения.

На следующее утро она впорхнула в гостиную, где собрались все члены семьи, мистер Бейнбридж, управляющий, и полковник Кентхопп, который
была в лодку для прохождения пакета и остановятся на своем пути
вернуться к Дриада-дене, чтобы оставить некоторые газеты. “А как ты думаешь?” она
плакала. “Я могу вам сказать больше новостей удивительно нашего соседства, чем
ничего вы, скорее всего, услышите от внешнего мира. Ты, конечно, знаешь об этом.
конечно, у нас наверху была голубая комната, где умер тот раненый речной пират
, тщательно отремонтированная и в одном из больших шкафов в стене
Мистер Десмонд нашёл потайной ящик, а в нём — более позднее завещание мистера
Фори. Вы не удивлены? Я бы сказал, что это приписка.

Мистер Стэнлетт на мгновение тупо уставился на него, поднялся на ноги, попытался
заговорить и откинулся назад, очень бледный и совершенно незамеченный среди
возбуждения остальных.

“ Регулярно исполняется? - Изумленно переспросил полковник Кентопп.

“В дополнении к завещанию, вся его собственный почерк”, - сказала госпожа Фурье, “отлично
регулярный, с теми же свидетелями, как будет.”

— Надеюсь, это пойдёт вам на пользу, — сказал полковник Кентхопп, и его блестящие орехово-карие глаза заблестели от нетерпеливого любопытства, которое было трудно сдержать.

 — О, я вполне довольна, — заявила миссис Фори, гордо улыбаясь.
и полковник Кентхопп знал это так же хорошо, как если бы видел документ,
согласно которому миссис Фори была лишена права на определённую долю в
недвижимости, из которой она должна была возместить свои расточительные
расходы. Он был не прочь порадоваться, как и подобает людям его
склада, чужим неудачам, но вскоре его настроение испортилось.
Это изменение, несомненно, предвещало раздел имущества Фори, а поскольку Грейт-Оукс был выставлен на продажу, он понимал, что надежды на то, что Лоринг купит Драйад-Дин, мало.  Ему было так не по себе из-за этого
Эта теория настолько выбила его из колеи, что он постарался не попадаться никому на глаза и поспешил завершить свой визит и уйти.

 За ним тут же последовал Бейнбридж, который в оцепенении обдумывал эту новость,
потрясённый открывшейся правдой и опасавшийся, что Грейт-Оукс перейдёт в другие руки, а его собственное место окажется под угрозой.

Десмонд вздохнул с облегчением, когда они оба ушли. Он чувствовал, что не смог бы проявить такую же смелость, как миссис Фори, рискнувшая раскрыть правду в присутствии других, хотя и понимал, что мистер
Если бы Стэнлетт высказался необдуманно, это можно было бы списать на
причуды возраста и его естественное и крайнее разочарование — по сути,
на помутнение рассудка из-за столь значительного несчастья, постигшего его самого близкого и дорогого родственника, который всегда был ему как послушная дочь.
Тем не менее Десмонд был рад, что удивление и смятение заставили старого джентльмена молчать до тех пор, пока в комнате не осталась только семья. В своём признании миссис Фори сказала чистую правду: Десмонд нашёл дополнение к завещанию в потайном ящике, и мистер Стэнлетт с этим согласился
без возражений или подозрений в том, что он знает о тайнике, или в том, что он причастен к его сокрытию.


— Но почему, и как, и когда, во имя всего святого, сэр, — сказал старик, покраснев, дрожа всем телом, сверкая глазами и едва держась на ногах, — почему _вы_ рылись в потайных ящиках запертого шкафа?

“Шкаф был не заперт”, - сказал Десмонд, не поднимая глаз,
играя с фиалками в стеклянной вазе в центре стола,
рядом с которым он сидел. “Болт не попал в прорезь”.

— И почему ты отправила его, не посоветовавшись со мной, Онория?
Возможно, ещё найдётся другое завещание. Я искал и искал. Другое завещание, более позднее, сейчас лежит среди бумаг в синей комнате. О, сколько ночей, сколько ночей я провёл в поисках!


— Дорогой дядя Кларенс, приписка была написана, датирована и засвидетельствована 18-го числа, а мой муж умер в ночь на 19-е.

«Ещё успеется составить другое завещание — Фори был очень расторопным человеком. Он не был прикован к постели, как вы знаете. Он даже спал в своём кресле
ближе к концу, как вы, должно быть, помните. Эта болезнь сердца не давала ему спокойно лежать — странно для человека его физической силы. Он умер
наконец в своём кресле, в той библиотеке. Было достаточно времени, чтобы составить ещё одно завещание; его можно было бы найти! У этого мистера Десмонда, похоже, нюх на дичь; поручите ему найти ещё одно завещание и посмотрите, что он сможет сделать на этот раз.

Миссис Фори вмешалась, чтобы не дать старику продолжить сарказм в том же духе.
— И, о, дядя Кларенс, к документу прилагалось такое милое письмо!
Я хочу, чтобы Реджинальд, Гораций и Руфус, каждый из них,
Прочти это письмо и возблагодари Бога за то, что у тебя такой добрый, щедрый и заботливый отец.


 Пока они сидели и слушали, на их лицах было то жалкое выражение, которое бывает у детей, достаточно взрослых, чтобы понимать, в каком положении они оказались в данный момент, но осознающих свою беспомощность в руках других людей и неспособных полностью довериться ходу событий.

 — Ты понимаешь, Онория, что тебе придётся вернуть исполнителю завещания, наследнику, все долги?Расходы за все эти годы, накопленная сумма дохода, ваша рента — деньги, которые вы так щедро тратили обеими руками почти семь лет?
Это наверняка сведёт на нет больше половины вашего нынешнего состояния, а возможно, и всё, что у вас есть, и пополнит ряды тех гадюк, которых вы грели у своего очага. Старик был жалок в своём возрасте и волнении. Он стоял,
худощавый, седой, морщинистый, слегка согнувшись от
дрожи в голосе, с вытянутой рукой, дрожащими пальцами
потрясая ими перед группой испуганных мальчиков. — Ты
понимаешь это, женщина?

— А что ещё, дядя Кларенс? Вы хотите, чтобы я обокрала своих детей?
Она потянулась к Чабу, когда тот назвал её гадюкой с раздутым самомнением,
и теперь притягивала его к себе, что так не соответствовало его
внешности: его неоперившаяся светловолосая голова лежала у неё на
груди, а его твёрдая круглая веснушчатая красная щёка — на мягкой,
изысканной белизне её шеи. Он с трудом мог говорить из-за её нежных
поцелуев.

— Вы окажете мне услугу, дядя Кларенс, если не будете называть мою мать женщиной, — сказал он с юношеским высокомерием.

 — А кем ещё она является? — женщиной, с которой плохо обращаются, которой не везёт и которая бедна как церковная мышь.

«Она такая же респектабельная, как и любой мужчина!» — возразил Чуб.
Двое других мальчиков, как обычно, расхохотались над странными взглядами Чабби, но вскоре все трое уже рыдали, ужасаясь тому, что их мать обеднеет, чтобы возместить им ущерб, и что они бессильны помешать этой жертве.

«О, ужасно! ужасно!» — говорил старик, расхаживая взад-вперёд перед камином и буквально заламывая руки. «В обязанности душеприказчика входит взыскание каждой мельницы, и он это сделает. У душеприказчика нет выбора в этом вопросе. Он связан условиями завещания».

Затем он снова и снова принимался плакать: «О, ужасно! ужасно!» — и заламывал руки, расхаживая взад-вперёд неуверенной старческой походкой.


 «Дядя Кларенс, почему бы вам не показать этим мальчикам пример самообладания и мужества в беде? Во всяком случае, всё должно было обернуться именно так».


 «Почему?» — он резко замолчал. «Почему, Гонория, почему?» Если бы дополнение не было найдено, вам бы ни при каких обстоятельствах не пришлось возвращать деньги.


 «Я лишь имела в виду, что это дополнение рано или поздно должно было всплыть», — объяснила она.

Но он продолжил, не обращая внимания на её слова: «Ты собиралась отказаться от дохода в пользу пожизненного владения третьей частью в соответствии с положениями старого завещания? Ты собираешься выйти замуж за этого Десмонда?»


Миссис Фори на мгновение застыла в изумлении. Затем её звонкий смех разнёсся по комнате. «Выйти замуж? За такого мальчишку, как Эдвард? Дядя Кларенс, ты смешной, — правда, смешной!»

“Он не мальчик,—он так же стар, как холмы всемогущий! И если вы не
мысль о такой возможности, он получил has_,—поверьте мне на слово, он получил has_.
У него острый глаз на главный шанс. Он нашел дополнение, и теперь ты
придется отказаться от дохода или нет. Но ему лучше не находиться в
слишком велика спешили на четвертую часть имущества. Подождите, пока вы делаете хорошее
эти расходы. Он не видел ты тратишь деньги, как это сделала я. Ждать
пока вы делаете хорошо, ваш возврат облигаций, потому что это только то, что это
суммы”.

Десмонд почувствовал приток поднимаясь ко лбу. Его сердце бешено билось
. В волнении он опрокинул вазу с фиалками, и цветы рассыпались по столу, а вода, в которой они стояли, начала медленно, очень медленно стекать на пол. Он не поднимал
Он не поднял глаз, даже когда миссис Фори заговорила, извиняясь.

 «Я не могу выразить, как я благодарна ему за то, что он не поддался этим оскорблениям, — серьёзно сказала она. — И, дядя Кларенс, ты бы никогда не стал подвергать его этим оскорблениям и так испытывать его великодушие, если бы сам не был сегодня таким щепетильным во всех отношениях, таким...»

 «_Слишком_ щепетильным! _Слишком_ щепетильным!» Достаточно скрупулёзный, чтобы быть таким
глупцом, что не порвал ни клочка бумаги, когда у меня была такая возможность,
и сэкономить тебе целое состояние, как это принято в этой стране, — ах, ах, когда у меня была такая возможность!

Он, пошатываясь, вышел из комнаты, хлопнув дверью. Трое мальчиков в ужасе смотрели ему вслед. Он шёл нетвёрдой походкой, бормоча что-то в бессильной ярости.





 Глава XVI

Десмонд никогда ещё не испытывал такого уныния, какое охватило его сейчас. Он не мог прийти в себя. Он не мог этого понять. Он оправился от физической усталости и даже от нервного напряжения, вызванного волнением. Он почти не прерывал свою педагогическую деятельность
Обязанности были выполнены, и учебный процесс в классе продолжался в обычном режиме, как будто на дом не нападали речные пираты и никто не погиб при попытке ограбления.
Как будто на веранде не заседало мрачное жюри коронера.
Как будто не было найдено дополнение к завещанию, которое могло бы нарушить привычный порядок вещей и предвещать будущий финансовый хаос.

«Мы позаботимся о сегодняшнем дне, — сказал Десмонд своим беспокойным, встревоженным ученикам, — а завтрашний день сам о себе позаботится».

Они послушались его, но он не мог так просто заставить их замолчать
Он примерял на себя его мудрую философию. Время от времени он боролся с этим унынием, когда у него было достаточно свободного времени, чтобы справиться с ним. Он утверждал, что ему повезло больше, чем можно было ожидать, учитывая его статус. Вместо того чтобы быть в доме кем-то вроде tolerated necessity, то есть наставником для мальчиков, не посещающих школу, он сначала пользовался уважением и вежливостью, затем стал ценным гостем, членом семьи, а теперь — доминирующим контролирующим элементом, чьё решение обжалованию не подлежит. Мистер Бейнбридж всё чаще брал с собой бумаги и
украдкой поглядывая по сторонам и прикрывая рот рукой, словно
решая не давать своим догадкам распространяться дальше усов, он
направился прямо к Десмонду, чтобы, как он сказал, посоветоваться с ним, а на самом деле — добиться отмены какого-то невыполнимого приказа или предотвратить неразумные действия миссис Фори по восстановлению разрушенных интересов плантации. Он не упоминал напрямую о влиянии Десмонда.
Он лишь показал бумаги и изложил факты, незаметно кашлянув
за прикрывающей рот рукой, и, заручившись обещанием Десмонда довести дело до конца
перед миссис Фоури выступал бы уверенно и бдительно, действуя в случае
отмены приказа, как если бы он был получен; независимо от того, что мистер Десмонд
совершенное на плантации Грейт-Оукс расценивалось как "свершившийся факт".
Отношение слуг к нему в течение некоторого времени было
сочетающимся с глубоким уважением и некоторой настоящей симпатией, что повлияло на свифта.
ноги, ловкие руки и доброжелательные улыбки прислуживали ему. “Он
человек, берега!” выступила генеральным комментарий. Сначала ученики его слушались, потом уважали, а теперь обожали и изо всех сил старались заслужить его расположение
 Даже они, подумал он, заметили его уныние, которое он не мог скрыть и которое читалось на его лице так же явно, как печать.  Он утратил способность быстро засыпать, которая вернулась к нему, когда он в какой-то мере смирился со своей участью, — благодаря его юному здоровью и жизненной силе. Ещё долго, очень долго после того, как дом погружался в сон, он
сидел в кресле с откидной спинкой у окна, свеча догорала до
основания, пальцы перелистывали страницы непрочитанной книги,
а взгляд был устремлён на знакомую до мельчайших деталей картину
серая, мерцающая вода под белой луной и тусклыми звёздами, в то время как вся комната вокруг него погрузилась в неразличимый мрак, а часы всё тянулись и тянулись к рассвету.

 Что это за одержимость?  — иногда сердито спрашивал он себя.  Почему он вздрагивает от острой боли при одной мысли о нежной музыке в
Голос Онории Фори, рыдающей от радости и смеющейся от горя, в смешанном экстазе и печали, когда она читала письмо мужа, полное его любви и заботы о ней? Ревновал ли он к покойному — покойному уже семь долгих лет! — покойному, которого он никогда не видел? И как
Волновали ли его её слёзы и улыбки — его, которого она считала всего лишь мальчиком, на которого смотрела такими нежными материнскими глазами? Иногда ему казалось, что он сходит с ума. Почему это свидетельство её любви к покойному мужу вызывало у него такую мучительную боль? Неужели он думал, что она забыла — это было бы несправедливо по отношению к ней. Неужели он боялся, что если покойник всё ещё жив в её сердце, то для него там не найдётся места? И почему он вообще на это надеялся? И когда, собственно, он впервые об этом подумал? В его голове возникло столько
постепенно, от восхищения её красотой, от одобрения её точки зрения, от уверенности в её принципах, от интереса к открытиям её очаровательного ума, он пришёл к абсолютному обожанию, настолько полному, настолько всепоглощающему, что он едва осознавал его, пока оно не поглотило его целиком.
 Он больше не существовал сам по себе. Он существовал только по отношению к ней.
 Этот факт стал очевиден для него, когда он оглянулся на последние несколько месяцев. Он
приехал сюда без гроша в кармане в качестве гувернёра, чтобы обучать её сыновей, совсем ещё детей,
выполнять определённую работу; он чётко обозначил границы и твёрдо их придерживался,
Он точно определил, в чём заключаются его обязанности, чтобы его не заставили их превысить и чтобы он не стал перегруженным работой, низкооплачиваемым чернорабочим, растрачивающим свою жизненную энергию так, что не сможет подняться до более высоких целей.

 Он больше не возвращался к этим ограничениям. Он контролировал мальчиков в школе и за её пределами, отдавая им распоряжения с отцовской свободой,
ограничивая их в опасных развлечениях, запрещая чтение предвзятых материалов,
требуя полезных физических упражнений, а иногда и отсекая их от забавных приятелей
только потому, что их разговоры могли навредить
Он обучал своих юных подопечных грамматике и светским манерам, но всё это не входило в его обязанности и выходило за рамки его полномочий.

 Ему приходилось заниматься и более сложными вещами. Он стал
арбитром во всех спорах, связанных с этим местом, что требовало
определённой тонкости в суждениях. Он часто оказывался в крайне
затруднительном положении, решая вопросы, связанные с небольшими
имущественными интересами слуг или работников плантации, которые
договорились подчиняться его решениям, тем самым фактически выполняя
функции правосудия.
Миссис Фори обращалась к нему за советом в деловой переписке.
В результате поворота событий ему пришлось рисковать жизнью, защищая особняк, и держать его в осаде. Он поддерживал хорошее настроение своим
добродушным юмором и сохранял спокойствие всех в доме в ту
ужасную ночь, когда, если бы не его непоколебимое самообладание и
умение справляться с ситуацией, они могли бы стать жертвами
безосновательного страха и леденящего ужаса в своём уединении
и подорвать собственные нервы вместо того, чтобы пройти через
испытание без каких-либо последствий, кроме подтверждения
об их могуществе и уверенности в себе. Именно он
общался с представителями округа по переписке и лично, когда они
приезжали в дом. Миссис Фори и младшие мальчики были избавлены от ужасающих подробностей расследования благодаря его ходатайству перед коронером.
Они были заняты тем, что открывали в дальней комнате коробки с растениями в горшках для предстоящего летнего украшения веранды.
Растения были доставлены на пакетботе, который как раз проходил мимо этим утром, и он придумал, что их нужно одновременно спустить на воду в шлюпке.
в доме; таким образом, они не знали о происходящем до тех пор, пока не было завершено расследование. Его собственные показания, показания Реджинальда и мистера
 Стэнлетта, признания раненого, который умер в тот же день, а также подробности, подтверждённые слугами, относительно последующих событий были сочтены достаточными доказательствами, и вердикт присяжных соответствовал фактам.

Он разгадал тайну призрачных явлений, которые годами наводили ужас на обитателей дома; он спас тайник от возможного похищения вандалами; он был её доверенным лицом и
советник во всех тревожных прогнозах о возможных осложнениях, которые могут возникнуть после публикации дополнительного соглашения.


Конечно же, это были услуги не наёмника. Это была радостная дань любви, которая ценила опасность ради неё, и труд был лёгким, и узлы сомнений распутывались без труда, поскольку она могла ускользнуть от их хитросплетений, и ответственность расширяла его плечи, а его день был слишком коротким, чтобы посвятить его её интересам.

А ей он казался всего лишь мальчишкой! Просто студентом, окончившим колледж, который рад какое-то время преподавать — повторять собственные уроки, недавно усвоенные.
ступенька на пути к мужскому предназначению.

И всё же... он смотрел на длинную полосу света, на мистическую лунную аллею на воде, на поляне между затопленными деревьями.
Какие манящие мечты, какие нежные обманы шли к нему по этой мерцающей жемчужной дороге, шли к нему от луны, родины фантазий, до которой она простиралась на пределе видимости.
Знала ли она своё сердце? Она не думала ни о ком, кроме него. Она разделяла его взгляды,
отказывалась от своих предпочтений и смягчала свои предубеждения. Ему не нужно было заботиться о своём достоинстве; она быстрее него приходила в негодование из-за всего, что
казалось, он затронул это. Весь дом, вся плантация были
отданы под его контроль. Казалось, она сотней способов спрашивала у него разрешения.
может ли она это сделать? может быть, у мальчиков это есть? Она сказала, что
в тот ужасный день, когда они с Реджинальдом держали ее в своих объятиях
, что она тосковала по нему, что она молилась за него.
Как странно, что колокол, который ни разу не зазвонил за весь этот мрачный день, подал ему сигнал так далеко! Как получилось, что его уши
восприняли звон, которого никогда не слышали, — что её желания, её
Её молитвы привели его издалека, через болота и топи, через протоки и озёра, к ней, в самую опасную для неё минуту! И почему она молилась за него! Она знала, что до его возвращения ещё два дня. Однако управляющий опаздывал, и его ждали с минуты на минуту. Она не предполагала, что мистер Бейнбридж, крепкий парень, в высшей степени способный справиться с этими привычными условиями, приедет. Она и подумать не могла, что мимо может проплывать пароход, который заметит сигнал бедствия и отреагирует на него.  Она так надеялась на это
Десмонд — для _него_, как защитный щит, в её неистовом ужасе.
 И любовь — таинственная любовь — звучала в его ушах, стирая границы, рассеивая туман, проникая сквозь дождь, бросая вызов, сводя на нет очевидные факты, и звучала её зовом, её желанием, её безумной надеждой, пока он не должен был прислушаться и ответить. Это было странно — их взаимопонимание. Конечно же, конечно же, она неправильно истолковала свои собственные чувства.


Внезапно он заметил, что мистическая освещённая аллея с жемчужными,
мерцающими водами между гигантскими дубами тускнеет: это было своего рода злорадство
На нём заиграли золотистые блики; в воздухе витали смутные желания; невидимые существа постоянно спускались вниз, и об их присутствии свидетельствовало лишь ощущение движения. Ветер с луны взъерошил поверхность, превратив её в тысячи крошечных волн, похожих на едва различимые мерцающие ножки.
Фантазии! Фантазии, спешащие вниз, чтобы рассвет не наступил слишком рано, не прервал связь с идеалом и не оставил бедный мир во власти прозы. Ибо свет действительно угасал, превращаясь в мерцающую сталь, а затем в непроглядную серость, и когда он наконец поднялся
чтобы хоть часок отдохнуть, прежде чем домочадцы проснутся,
он понял, что из-за своих печалей и тревог, страхов и дум наяву
он не сомкнул глаз всю ночь.

 Он не ошибся в своих чувствах — они были чисто отцовскими!
— когда в последующие несколько дней выяснилось, что Реджинальд по собственной инициативе написал письмо исполнителю завещания, мистеру Хартагусу, адвокату из Мемфиса, о котором никто, кроме его братьев, не знал. Остальные
подписали его, тем самым объединив торжественное требование о том, что в
В соответствии с недавно обнаруженным дополнительным документом он не должен предъявлять матери требования о возврате в поместье средств, которые она потратила в соответствии с положениями завещания, действовавшими до сих пор, и которые теперь должны быть вычтены из её доли. Похоже, сначала они обратились к своему опекуну, мистеру Киту, который отказался обсуждать этот вопрос, заявив, что распределение имущества полностью находится в руках исполнителя завещания. Поэтому они обратили внимание мистера Хартагуса на то, что они являются владельцами поместья, которое он держит в своих руках, и
Они утверждали, что имеют право отказаться от этого требования в отношении своей матери, против чего они возражали, и навязать ему свою волю. Это противоречило бы воле завещателя, их отца, утверждали они.
Обнищать из-за юридической казуистики вдове и матери? И даже если
они вернут ей — а они были полны решимости сделать это, как только
старший из них достигнет совершеннолетия, — всё, что у неё отняли,
это произойдёт ещё не скоро, и она проведёт лучшие годы своей жизни
в бедности, в ограничениях и лишённая комфорта и роскоши, к которым она привыкла
 Если душеприказчик будет настаивать на исполнении приписки, — строго заключалось письмо, — они решат обрушить на него свой гнев, как он того и заслуживает за свой злодеяние.

 Это гневное послание вернулось в Грейт-Оукс вложенным в письмо мистера Хартагуса к миссис Фори. Их чувства делают им честь, заявил он, не обращая внимания на ребяческую жестокость их угроз, и это
ознаменовало приезд мистера Хартагуса в Грейт-Оукс для переговоров в изменившихся обстоятельствах.

 Мальчики-фэйри были несколько удивлены, увидев своего доблестного
Они были на руках у матери, которая целовала их, обнимала и плакала над ними, пока они тоже не заплакали, прижавшись друг к другу.

 «Но он, мама, он заставит тебя выплатить нам все эти деньги?» — спросил
 Реджинальд, перегнувшись через спинку её стула и крепко сжимая руку, которую она протянула ему.

 «О, как жаль, что мы все так молоды, — пожаловался Гораций, — что пройдёт столько лет, прежде чем мы сможем вернуть долг». Он опустился на колени рядом с ней и зарыдал у нее на плече
.

Чабби спрыгнул с ее колен на пол и прильнул к ней, обнимая ее за колени
. “О, мама, ты будешь бедствовать, пока я не стану мужчиной? О, я буду работать на
ты, мама. Я буду— я буду— я буду копаться в саду.

Реджинальд и Горация было не ржать в день за неумышленную Чуб
anticlimaxes, и как Миссис Фурье послал их подальше, что она может посоветовать
с Дезмондом, они несли весьма унылой лики, и она по-прежнему
прижала платок к глазам.

“Это не так, если бы деньги шли к незнакомым людям”, - сказал Дезмонд,
хитро. «Это пойдёт на пользу этим милым ребятам. Я так рада письму Реджинальда».


«Я и не подозревала, что он способен на такое», — сказала она, внезапно широко улыбнувшись.


«А я подозревал», — быстро ответил Десмонд.

“Я верю, что ты любишь его так же сильно, как и я”, - радостно воскликнула она.

“Всех троих”, - запротестовал он. “Я ревную к остальным”.

“Бедный маленький Чабби”, - сказала она, с любовью произнося эти слова.

“Милый старина Чабби!” - воскликнул он. “Так что тебе не нужно беспокоиться о деньгах.
Это для них”.

“ Но как мне его получить, Эдвард? Она нахмурила свои ровные брови. «Ты даже не представляешь, на что я пошла, тратя деньги.
 Теперь я понимаю, какую ужасную ошибку совершила; но тогда это казалось не такой уж неоправданной экстравагантностью, ведь в моём распоряжении был большой доход»
моя жизнь и мои дети полностью независимы и прекрасно обеспечены
. А теперь — вернуть все эти деньги! И этот человек приближается! Я
здесь экономить, вы знаете, к вам на старом месте взять
уход за мной, пока водоем снова наполняется”.

“Вам есть что показать за свои деньги, я полагаю. Не те
негодяи упоминают некоторые известные изумруды?”

— Да-а, но тебе не кажется, что продавать драгоценности — это _infra dig._?

 — Это _infra dig._ не иметь денег, — с горечью сказал он.

 Ах, как бы он хотел иметь достаточно средств, чтобы приехать к ней
спасти её; позволить ей отказаться от всего, что давало ей имя Фори; предложить соразмерные ресурсы.

 «Я с вами не согласна, — твёрдо сказала она. — _У вас_ нет денег, и вы можете пренебречь миром ради достоинства».

 Он никогда не смотрел на себя с такой точки зрения и покраснел от удовольствия. Взглянув на него, она вдруг воскликнула: «Теперь ты немного похож на себя. Эти мучения больше говорят о тебе,
чем обо мне. Уверяю тебя, что _я_ не позволю себе увлечься _моими_
 поисками ради нескольких долларов, десятицентовиков, центов и мельниц.

 — А как же изумруды?

«Красота без изумрудов зелена, как трава. Но нужда должна — отпусти их! Отпусти их!»

«Ты так сильно их любишь?» — задумчиво произнёс он.

«Тебе просто нужно увидеть их на мне!» — возмутилась она.

«Ни на ком другом они не будут такими же», — рискнул он.

«И это единственное утешение», — согласилась она. Её гордость за превосходство своих
достоинств была подобна невинному тщеславию ребёнка, настолько
её красота была общепризнанной и само собой разумеющейся.

«Сколько за них дадут при вынужденной продаже?»

«Тридцать тысяч долларов, столько они стоят».

Десмонд записал сумму и продолжил. “ Насчет яхты?

“ Яхты? Ее нужно продать? Почему, что мы будем делать в Средиземном море?

Очевидно, она не понимает ситуацию. Он должен быть доставлен домой
к ней. Он махнул рукой в воды переполнения мерцающий просто
за балюстрадой веранды. Землянка раскачивалась чуть поодаль
. — Здесь есть всё необходимое для путешествия на какое-то время, миссис Фори.


 Она рассмеялась от такого несоответствия. Затем она сказала: «Я не могу поверить, что всё так серьёзно. Моя яхта прекрасна, и
должно принести кругленькую сумму».

«Возможно, вам также придётся отказаться от титула на Грейт-Оукс, который вы получаете по договору, чтобы возместить суммы, полученные вами от поместья», — рискнул предположить он.

Её лицо помрачнело. «Я начала любить эту жизнь, — неожиданно заявила она. — Я не хочу ничего менять. Я не хочу отказываться от Грейт-Оукс. Я забыла обо всём на свете».

Его сердце дрогнуло. Что она сказала? Она не понимала своего сердца!




 ГЛАВА XVII
Мистер Хартагус привнёс с собой столичную атмосферу и манеры
привыкший к хорошему обществу, солидный живот, привыкший к изысканному питанию,
красивая борода с проседью, разделенная пробором посередине, и пара
пытливых, быстро бегающих темных глаз. Вскоре он приземлился на больших Дубов
перед ужином, и он был за столом, что он познакомился Дезмонда.
Это был не он, но хранитель Фурье ребята, которые давно искали
Десмонд через общих друзей добился того, чтобы ему предоставили услуги репетитора, когда миссис Фори решила положить конец своим скитаниям по Европе.
Но мистер Хартагус, в общих интересах семьи, был
Он был в курсе всех подробностей и при первой встрече с Десмондом
про себя поздравил всех заинтересованных лиц с феноменальной удачей —
нахождением такого человека для такой должности. Ужин был несколько
более изысканным, чем обычно, в честь гостя. Миссис Фори в одном из своих
парижских платьев была очень красива. Эффект был настолько заметным,
что казалось уместным обратить внимание на то, что было так очевидно.

— Честное слово, мадам, — заявил мистер Хартагус, с большим успехом перейдя от основного блюда к десерту, — вы должны
конечно, потерять счет годам, как вы идете, иначе вы бы не
бесстыдство, чтобы выглядеть моложе, чем когда я впервые встретил тебя, как невесту”.

“Я был тощий невеста”, - она улыбнулась. “Годы сглаживают углы. Но
они накладываются на жир, причуды и старомодность, и я действительно чувствую себя старой
деревенской женщиной.

Он посмотрел на неё сияющим взглядом, его лицо раскраснелось — отчасти из-за отражения
старомодных красных богемских бокалов для вина, а отчасти из-за
мадеры мистера Фори, которую он припас много лет назад и которая пережила его, чтобы радовать другие вкусы. Мистер Хартагус был
Он был рад и удивлён, увидев, как непринуждённо она держится в изменившихся обстоятельствах. Он не думал, что она сможет сохранять спокойствие в такой жестокой неопределённости, когда нет ничего определённого, кроме больших потерь — финансового краха, более или менее полного. Он боялся, что этот визит станет для него мрачным событием; но её сияющий вид и радостные интонации могли бы оживить даже стол, за которым сидели бы трое подавленных и возмущённых людей
Мальчики-фэйри, хорошо обученные в плане вежливости, но всем своим видом показывающие, как они осуждают и презирают его участие в
Неприятное стечение обстоятельств. Двое младших попросили разрешения удалиться вскоре после подачи десерта.
А поскольку мистер Стэнлетт так и не появился с момента прихода гостя, послав через Боба сообщение о плохом самочувствии, миссис Фори забеспокоилась и захотела пойти узнать, что с ним.

— Я оставляю вас в надёжных руках мистера Десмонда и Реджинальда, — сказала она мистеру Хартагусу, поднимаясь из-за стола, шурша шёлком и кружевами.
— Я пойду посмотрю, как себя чувствует дядя Кларенс, а потом встречусь с вами в гостиной.

Реджинальд, бледный и недовольный, совсем не похожий на себя, некоторое время вяло слонялся без дела, а потом спросил Десмонда, может ли он тоже уйти.

 «Что? Ты тоже собираешься нас покинуть?» — весело и дружелюбно воскликнул мистер Хартагус.

 «Я не самый приятный собеседник», — сказал Реджинальд. — Мистер Десмонд не разрешает мне пить ничего, кроме одного бокала лёгкого вина. Меня никто не хватится.
 И, изобразив слабую попытку дружелюбно улыбнуться, явно неискреннюю, он
больше не стал задерживаться для разговоров.

 — А, кажется, вы хорошо контролируете молодых людей. Превосходно
для них. Короткая привязь — лучшее, что есть на свете для жеребят, которые любят порезвиться.
 Мистер Хартагус теперь осматривал комнату с большей свободой
и как бы не замечая присутствия наставника, взяв на себя роль хозяина _faute de mieux_. «Всё как раньше: старые обои с изображением
лесных пейзажей, гобелены с охотничьими сценами, старые
кубки для скачек в большом шкафу из красного дерева. Раньше у Фори была вереница хороших лошадей.
А ещё у него было фамильное серебро — очень красивое, с гербами — всё как раньше. Не могу представить, что сделала миссис Фори
с её деньгами — во всяком случае, она не вложила ни цента в Грейт-Оукс».

 Десмонд не стал отвечать, а переключился на размышления на эту тему, передав бутылку. Мистер Хартагус тут же наполнил свой бокал.

 «Для неё это был тяжёлый удар — найти тот довесок. Жаль, что он не попал ко мне в руки раньше! Тогда бы мне не пришлось платить столько, сколько приходится сейчас». Он поднял бокал и с наслаждением сделал глоток.
 Возможно, он привык к более оживлённой компании за ужином, потому что вскоре заметил серьёзное, если не сказать унылое, выражение лица Десмонда и
возможно, потому что не мог понять, что беспокойство наставника может быть
не связано с личным заявлением, поспешил уточнить: «Но это никак не повлияет на _вас_. Ваша зарплата выплачивается из средств несовершеннолетних. Миссис Фори не несёт расходов, кроме тех, которые могут быть добровольными, на их образование и содержание».

Мистер Хартагоус прекрасно понимал, что найти подходящего человека, которого можно было бы отправить в глушь на изолированную плантацию в пойме Миссисипи, было непросто.
 Поскольку миссис Фори не хотела, чтобы её сыновей разлучали с ней, она согласилась.
Поскольку обучение в школе уже сильно затянулось, мистеру Киту, опекуну, необходимо найти выпускника колледжа с безупречным характером, изысканными манерами и настолько бедного, чтобы он был готов за небольшое жалованье отвернуться от мира в начале своей карьеры. Поскольку по счастливой случайности опекун поймал этого _rara avis_, в планы душеприказчика не входило снова выпускать его на свободу или
вызывать беспокойство какими-либо подозрениями в том, что его финансовые интересы окажутся под угрозой в связи с грядущими переменами.

— Но миссис Фори придётся заплатить волынщику за танец, который она устроила, — судя по тому, что я слышу, он был долгим и зажигательным, — и я думаю, что это съест лучшую часть её сбережений по этому дополнению. Я очень надеюсь, что она не будет за это бороться, — мне всё это очень неприятно, особенно учитывая отношение мальчиков к этому вопросу. Мистер Кит может позволить себе отмахнуться от этого и сказать, что они
будут думать иначе, когда достигнут совершеннолетия. Он не обязан
сдерживать их негодование. Тем не менее он был бы готов
Они могут в любой момент подать на меня, душеприказчика, в суд, поскольку их интересы связаны с тем самым делом, от которого эти глупцы хотят отказаться. Что касается их интересов, то никаких судебных разбирательств при исполнении положений дополнительного завещания не будет. Но, признаюсь, меня пугает мысль о тщетном сопротивлении миссис Фори.

 — Думаю, миссис Фори не собирается оспаривать завещание, — сказал
Десмонд, опасаясь, что его молчание по этому поводу может быть истолковано неверно.

 Адвокат возбуждённо крутанулся на стуле. «Отдать плантацию Грейт-Оукс без боя, да? Ей придётся потерять её, чтобы исправиться».

Мистер Хартагоус просиял. В ситуации, вызванной противоречием законов в двух штатах, где находилась собственность, уже было достаточно разногласий.
Один из примеров, который пришёл мне на ум, — это несоответствие между неопределённым сроком в двадцать или тридцать лет в Теннесси для отмены завещания в обычной форме и сроком исковой давности в два года в Миссисипи, который уже давно истёк. Хотя
это вряд ли можно считать убедительным доказательством, учитывая исключение из закона,
в пользу недееспособности несовершеннолетних и их финансовых интересов
в связи с отменой завещания в Миссисипи, это может привести к тому, что
миссис Фори не сможет распоряжаться своим имуществом, если её доля в Грейт-Оукс, пожизненная или вдовья, как указано в завещании, может быть конфискована в счёт погашения долга для удовлетворения требований дополнения к завещанию в Теннесси. Опекун несовершеннолетних был начеку.
Он заметил ещё один аспект ситуации, связанный с обнаружением бумаги, и действительно сообщил мистеру Хартагосу, что, даже если бы их
Поскольку право на исковую давность было утрачено, он почувствовал, что долгая и непонятная задержка с предоставлением дополнительного соглашения была связана со скрытностью.
В случае подтверждения этого факта закон штата Миссисипи позволял аннулировать завещание _pro tanto_ ещё на два года. Течение времени нанесло такой ущерб интересам миссис Фори, что, даже если бы не её безупречная репутация, исключавшая подобные подозрения, её всё равно нельзя было бы заподозрить в участии в столь пагубном плане по сокрытию улик. Мистер Хартагус усердно искал
Ценные бумаги покойного были защищены письмом от самого мистера
Фори, датированным несколькими днями ранее его смерти. В письме говорилось, что все важные бумаги были переданы на хранение ему как душеприказчику в связи с урегулированием имущественного вопроса. Мистер Хартагоус не считал эту задачу
простой из-за разнообразия интересов, запутанных судебных разбирательств и множества деталей. Он с радостью подумал о том, что, возможно, миссис Фори всё-таки смирится с неизбежным и процесс раздела имущества пройдёт гладко, включая
положения дополнительного договора, не поднимая вопроса о _devisavit vel
non_ и не обращаясь в окружной суд для утверждения завещания в торжественной форме.

Десмонд был немного смущён. «Возможно, нет необходимости отказываться от
Грейт-Оукс, — с тревогой сказал он. — У миссис Фори есть другие ликвидные активы».

Адвокат нахмурил брови и пристально посмотрел на него. Повисло многозначительное молчание. — Значит, она тебе доверяет, да?

 В его взгляде читалась готовность выслушать ответ.
Он был явно готов проанализировать и использовать любую возможность
От едва уловимых и расплывчатых впечатлений и сведений Десмонд стал непривычно осторожным. «Не настолько, чтобы говорить за неё, — уточнил он. — Но миссис Фори, как вы знаете, очень откровенна, а я в
состоянии слышать большую часть семейных разговоров».

 Он замолчал. Но мистер Хартагус не для того боролся с
нежелающими давать показания свидетелями на протяжении тридцати лет, чтобы в этот поздний час его сбил с толку собеседник, с которым они выпили по бутылке отборного вина. Он подтолкнул бутылку и сказал: «И я тоже стою в
Я состою с ней в квазидоверительных отношениях, поскольку долгое время был другом её мужа и её самой, а также исполнителем его завещания. Мне бы очень хотелось уладить это непростое дело без споров и разрыва давних дружеских отношений.
Он пристально вгляделся в красивое лицо наставника, умное и сильное не по годам и не по опыту, с выражением интеллектуальной ценности, усиливающим эффект симметрии черт. Он собирался предложить
миссис Фори воспользоваться возможностью и обратиться к
Дело между ними, и из его перипетий можно извлечь какой-то средний путь, выгодный для всех заинтересованных сторон. Но в
глубоких, твёрдых глазах Десмонда было что-то такое, что подсказывало ему, что эта уверенность может быть вызвана только непреднамеренностью. Десмонд не стал бы намеренно раскрывать намерения миссис Фори. Исполнитель начал понимать, что если он хочет узнать то, что известно наставнику, то должен застать их врасплох.

 «Миссис Фори, — начал он. — Я хотел бы поговорить с вами о вашем сыне». Фори в любом случае не захотел бы получить Грейт-Оукс, — рискнул предположить он. — Я
удивляюсь, что Фори так распорядился плантацией — обременительная собственность.

“Это прекрасное место”, - сказал Десмонд уклончиво.

“Сейчас выглядит очень привлекательно — на целую морскую сажень в воде в самом мелком месте"
”, - усмехнулся юрист.

“Земля здесь отличного качества, как мне сказали, дает хорошие урожаи”, — прокомментировал Десмонд
.

“Для выращивания раков не нужна плодородная земля”.

“ Да ведь даже наводнения, затопившие мир, через некоторое время иссякли;
А Грейт-Оукс полагается на прецеденты и провидение и надеется, что когда-нибудь снова сможет выращивать здесь хлопок.  Тон Десмонда был резким.  Он не собирался мириться с грубостью
душеприказчик. Его терпению уже был нанесён серьёзный удар, и ему пришлось сделать скидку на немощь и возраст мистера Стэнлетта.

 Его тон и убедительность его аргументов поколебали самообладание мистера.
 Хартагуса. Адвокат не смог сдержать своего недовольства. Он покачал головой с меланхоличным видом, что было вполне в духе его чувств, когда он сказал: «Избыток приведёт к снижению цен. У меня в кармане письмо от потенциального покупателя, мистера Лоринга, бывшего жителя этого округа.
Его предложение невелико, но это всё, что можно выручить за это место
на ближайшие десять лет». Он покачал головой и снова наполнил свой бокал.


Десмонд быстро прокрутил в голове события последних недель. Несомненно,
известие об обнаружении дополнительного соглашения широко разошлось за границей, и
поэтому мистер Лоринг, зная о необходимости возврата средств и об истощённых ресурсах миссис Фори, первым сделал предложение. Он благоразумно обратился к управляющему, а не к нынешнему владельцу, желание которого продать дом могло быть обратно пропорционально его необходимости в деньгах. Будучи требовательным кредитором, мистер Хартагус знал, что
что такую возможность продажи будет нелегко повторить, мог бы
настаивать на принятии решения как на готовом выходе из сложившейся
ситуации, которая сулила ему мир тревог и недоумения. На самом деле
потребовалось бы совсем немного усилий, чтобы уговорить, польстить,
переубедить женщину, не привыкшую к тяготам безнадёжных долгов и
раздражённую сложностями в делах.

 Но бедная Гонория Фори!
Она невольно растратила всё своё состояние, которое служило ей доходом,
ежегодной рентой. Теперь её призывают отказаться от крыши над головой в качестве наказания за те годы изобилия, которые она провела
она была обманута ложным представлением о вечности. Десмонд боялся за её будущее, ведь её сыновья были ещё детьми и беспомощными. Он боялся, что она поддастся отчаянию и ухватится за любую возможность поскорее освободиться от этих мучительных трудов, готовая уступить, отказаться от всего, лишь бы обрести покой, — но, увы! покоя ему было не видать. Он
осознал невероятную способность мистера Хартагуса сжиматься в комок,
упираться, как бык, — способность, которой обладал весь род человеческий.
Мистер Хартагус был холоден, собран, не испытывал личной заинтересованности, которая могла бы повлиять на его суждения, и был готов
стоять на своём, бороться за малейшую долю, затягивать спор до предела, до полного истощения скудных ресурсов сопротивления противника. И у неё не было ни одной души, к которой она могла бы обратиться, разве что какой-нибудь адвокат, зарабатывающий свой гонорар и понимающий только поверхностные обстоятельства её дела, — но не было никого, кому было бы до неё дело, кто бы за неё подумал. Осознание этого пробудило в Десмонде сочувствие к ней.

«Лучше подожди до утра, прежде чем делать ей предложение», — сказал Десмонд.
Он был полон решимости первым сообщить ей о случившемся.
она была полна решимости не встречаться со своим противником в образе друга, не приняв во внимание его двойственную сущность. «После обеда в гостиной всегда такой шум — дети и их собаки поднимают гам. Миссис Фори всегда посвящает вечера развлечениям своих сыновей».

Ему и в голову не пришло предложить библиотеку, которая действительно была предназначена исключительно для него.
Он надеялся, что мистер Хартагус не помнит о возможности спокойно посовещаться в библиотеке, ведь она уже давно была разобрана.

Мистер Хартагоус был одним из самых проницательных людей, и черты его лица были хорошо различимы. Мало кто мог бы понять, почему он внезапно цинично приподнял свои густые брови и небрежно сказал: «Ах, ну да, конечно, времени полно, времени полно».


Но Десмонд был внимателен к её интересам и знал, что час настал, что перед тем, как они разойдутся на ночь, миссис
Фори был бы знаком с версией событий, изложенной душеприказчиком.
Он бы сказал, что им повезло больше, чем кому бы то ни было! Имущество продавалось медленно, плантации были редкостью на рынке, а с рабочей силой были проблемы
Решение было невозможно; тучи и тьма окружали их со всех сторон, и они не знали, куда податься. И вдруг посреди ночи отчаяния на них обрушился поток финансового солнечного света.  Стоило ей только коснуться пера, и титул Грейт-Оукс, который она всегда ненавидела, перешёл бы к ней. Деньги и банкноты миллионерши
погасили бы её задолженность перед поместьем, по крайней мере, в той
части; остальное можно было бы «перенести» — роковое слово! — на какое-то время, заложив более мелкие объекты недвижимости. Правдоподобное представление! — ощущение
Бремя долгов снято, тревожные опасения по поводу разногласий развеяны.
 Она могла бы согласиться с выводами душеприказчика, и, действительно, с его точки зрения, ничего другого и быть не могло. Она давно его знала, он ей нравился, и она полагалась на его дружбу. Но его обязанности в поместье заключались в том, чтобы максимально эффективно использовать распоряжения завещателя в отношении поместья. Что касается вдовы, то крушение было делом её рук, хоть она и не осознавала этого. Она ошиблась. Он не нёс никакой ответственности за то, что касалось её интересов, кроме как для обеспечения соблюдения закона.
положения дополнительного соглашения и уточнить условия возврата средств.
В первый момент, когда она почувствует облегчение от того, что проблема решена, её можно будет уговорить подписать сегодня же вечером какое-нибудь соглашение о продаже. Она может не брать на себя обязательства, которые нельзя будет отменить, но согласиться с предложением настолько, чтобы не захотеть от него отказываться. И действительно, её можно будет убедить в том, что они с ним в одном мнении. Его доводы могут укрепить её решимость. Позже возражения Десмонда могли оказаться бесполезными. Он был молод, и она это знала — она звонила
Он снова и снова называл его просто мальчишкой. Он не мог быть уверен, что она всерьёз
ценит его деловую хватку, ведь у него не было опыта в бизнесе. Он
хотел лишь насторожить её, вызвать у неё опасения, посоветовать
быть сдержанной и, прежде всего, не торопиться. Он мог представить себе, что будет дальше, и это его ужасало. Желания миссис Фори, оказавшейся в нищете и забвении, больше не имели такого веса, как когда она была богата и знатна, как принцесса.
А желания мальчиков были столь же бессильны, как и их несовершеннолетие.
Он с болью размышлял о её грядущей судьбе. Возможно, ей удастся найти
какой-нибудь домик в глухом переулке на окраине Виксбурга или Натчеза,
спрятанный от жадных лап кредиторов, среди обломков и руин поместья
Фори, какую-нибудь ферму площадью в несколько акров, которая регулярно
переполняется и на которой выращивают больше раков, чем хлопка.

Казалось, что Десмонд намеренно ввёл мистера Хартагуса в заблуждение, когда открыл дверь в гостиную и они вошли в комнату, где царили абсолютная тишина и покой.  Миссис Фори была одета в платье из шёлка цвета шалфея, расшитого более светлой парчой.
В приглушённых тонах, с кружевом на шее, искрящимся нежными белыми огоньками бриллиантового «солнечного зайчика», она откинулась на спинку большого кресла и устремила взгляд на камин.
Очевидно, она была не в духе после ссоры и препирательств с сыновьями.
Их лица, пока они сидели в ряд на диване, были опущены, полны
отчаяния и искажены нервной тревогой, которую они ощущали так же,
как и мужчины, но, в отличие от мужчин, не могли сделать ничего,
чтобы унять её. Только Чаб смотрел на мистера Хартагуса
детскими, обиженными глазами, опустив голову, и едва сдерживал
желание надуть губы. Мистер
Стэнлетт, бледный, казавшийся ещё более худым, чем обычно, осунувшийся и заметно постаревший из-за потрясения, вызванного находкой дописки,
лежал в кресле с откидной спинкой напротив камина. Он поприветствовал
мистера Хартагоуса весьма учтиво, но почти не открывал рта и, заверив, что его недомогание прошло, пригласил его в особняк Грейт-Оукс.
Десмонд в тот момент почувствовал, что его ждёт. Потребовалось бы совсем немного такта от мистера Хартагуса, чтобы начать одно из
старых добрых воспоминаний, которые, казалось, были отрадой и спасением для мистера
Жизнь Стэнлетта клонилась к закату. Его глаза вспыхивали, худые щёки краснели,
мальчики слушали, затаив дыхание, а мистер Хартагус, уже сидевший рядом с ней, обеспечивал себе непрерывный тет-а-тет с миссис.
Фори; ведь гувернёр, занимая второстепенное положение и вынужденно проявляя уважение, должен был уделять внимание и рассказу мистера Стэнлетта.
Но даже если бы Десмонд настолько забылся, что вмешался бы в обсуждение дела, к которому не имел никакого отношения, у мистера Хартагуса нашлись бы аргументы, которые на первый взгляд легко могли бы поставить в неловкое положение его грубого и
неопытные советчики. Тем не менее Десмонд вновь решил, что она не должна первой услышать о предложении мистера Лоринга относительно Грейт-Оукс от душеприказчика. Он в отчаянии огляделся по сторонам. Мистер Стэнлетт уже с воодушевлением рассказывал о ранней истории некоторых местностей, которые мистер Хартагус заметил с борта парохода, когда они спускались по реке Миссисипи из Мемфиса, который сам был построен на одном из знаменитых утесов Чикасо. Память мистера Стэнлетта
уносила его в те времена, когда чикасо и чокто ещё не были
Он исчез на западе, и тогда вожди рассказали ему кое-какие предания из первых уст, которые сделали его авторитетом в спорных вопросах ранней истории, и он гордился своей точностью. Его было легко вовлечь в дискуссию о местонахождении старых городов чикасо — семь из них располагались в ряд, последний назывался Эш-вик-бу-ма
(Красная трава), — где они одержали победу над Д'Артагетом, а затем и над Бьенвилем, и
подробности битвы при Акии и её знаменитой последней атаки. Лица молодых
Фейри просветлели. Внезапно Реджинальд, затаив дыхание, спросил:
Вопрос о мальчике-командире, канадце Вуазене, который в шестнадцать лет
обеспечил безопасное и умелое отступление войск через многомильную
пустынную местность с поля боя, которое проиграл его старший офицер,
несчастный Д'Артаньян.

 Мистер Стэнлетт больше не нуждался в подсказках, и Десмонд опасался, что он не обратит внимания на его вмешательство. Мистер Хартагоус наклонился вперёд, упёршись локтем в стол справа от миссис Фори, и начал говорить с ней тихим голосом.
В этот момент Десмонд спросил мистера Стэнлетта, знает ли тот древний
Французские горны и звуки, которые, как говорят, имеют меровингское происхождение. Он
заявил, что хотел бы верить, что та же мелодия, которая звучала из знаменитого «Оливанта», рога паладина в Ронсевальском ущелье,
сплотила разношёрстные отряды Д’Артаньета, состоящие из индейцев,
_coureurs des bois_, и французских солдат, на берегах Миссисипи,
и будет звучать вечно, находя отклик в сердце энтузиаста и в стихах поэта.

— Посмотрим, покажутся ли тебе знакомыми старые позывные, — воскликнул Десмонд.
поднимая крышку рояля и запутывать его в спешке со своими
малиновый вышитая ткань чехла. Это было старое пианино, с войлок
ее молотки носить жесткий и тонкий. Тем лучше, поскольку он хотел
заглушить голос мистера Хартагуса. Боевое напряжение, инстинктивное, с
своим повелительным мандатом, пульсировало в комнате, а затем затихло,
и пока они слушали, нота повторилась, и все еще ощущалась вибрация, как будто из
какого-то смутного далека.

— Эхо! — эхо! — громко закричал Чуб. — О, мама, послушай нашего
мистера Десмонда! Он может всё — как же он играет!

— Как вы думаете, когда был сделан этот звонок? — спросил мистер Стэнлетт.
Его щёки раскраснелись, он был заинтригован.

 — Время появления этого звонка можно точно установить, — и снова по комнате разнёсся задорный напев.  Затем Десмонд повернулся к пианино.  — Реджинальд, куда ты положил ту старую книгу о древних военных орденах Франции?  В ней есть информация о некоторых старых звонках. Я нашел это,
роясь в библиотеке.

“Вы слишком много находите, сэр, роясь повсюду!” - сказал мистер Стэнлетт,
нахмурив брови и сверкнув глазами. “Тебе следует обуздать свои таланты рыться повсюду"
.

Но Десмонд сунул ему в руки старый фолиант с рекомендацией
ознакомиться с весьма необычными и старинными иллюстрациями
оружия, доспехов и военной формы, которыми он был украшен.
Там было несколько дополнительных вставок с военными портретами, гравюрами на стали, и мистер.
Стэнлетт перелистывал страницы, его тонкие губы были поджаты, а глаза горели от любопытства.
Он мгновенно забыл о своём упрёке и его причине.

Не мистером Хартагусом. Он совершил серьёзную ошибку, бросив на наставника весёлый многозначительный взгляд в надежде, что тот ответит ему тем же
гениально мудрый. Он желал установить доверительные отношения с
Десмондом. Он мог бы найти такого опытного, такого разностороннего, такого молниеносного человека
человека, пользующегося особой пользой здесь, где дипломатическое руководство может оказаться необходимым
для облегчения процесса перестройки. Но Десмонд не ответил.
и мистер Хартагоус почувствовал нарастающую волну гнева. Он понял,
что молодой человек был слишком наблюдателен, чтобы не заметить демонстрацию;
он был слишком увлечён, чтобы не оценить её пикантность и требование признать жалкую и смешную отсылку мистера Стэнлетта к репетитору
Десмонд сыграл важную роль в раскрытии дополнения к последнему завещанию покойного мистера Фори. Напускная бесчувственность Десмонда была скрытым упреком, и мистер Хартагус воспротивился такому обращению, которое, по его мнению, могло бы подойти какому-нибудь неотесанному юнцу. Ему бы хотелось напомнить наставнику, что он служит опекуну, а не миссис Фори, и что педагогическая должность находится в его распоряжении; напомнить о том, что, несмотря на образованность молодого человека и его многочисленные достижения, ему уже продемонстрировали, что
Должна быть точка опоры, отправная точка, чтобы мир почувствовал это.
Потоп, вот что это такое! — горемыке голубю или любой другой птице пришлось бы искать себе место, если бы она вылетела из этого ковчега под названием особняк Грейт-Оукс.

 Миссис Фори перехватила и истолковала этот взгляд.
Некоторое время она смотрела на веер в своей руке, с которым, казалось, изящно играла, но Десмонд видел, что её глаза полны слёз.
Она чувствовала, что эти двое мужчин, гордящиеся своей властью, в расцвете сил, полные здоровья и энергии, были
Она высмеивала бедного, милого дядюшку Кларенса за то, что он так переживал её потерю, за его слабое, неадекватное, необоснованное негодование по поводу назойливого, как он считал, вмешательства, которое и привело к катастрофе.

Но Десмонд начал петь — она и не знала, что он умеет петь, — и комната наполнилась волнами мелодии. У него был мощный баритон.
Голос не отличался особой культурой, его хватало лишь на то, чтобы смягчить грубость исполнения, но интонация была правильной, и голос звучал необычайно, сладостно.  Он пел военные песни.
под победные звуки труб, под весёлый звон шпор, под стремительный бег боевого коня, воодушевлённого отвагой, — всё это передавалось через них. Теперь они говорили по-французски, потом по-немецки, а некоторые использовали причудливые староанглийские фразы, навеянные Средневековьем.

«Никогда, никогда больше не позволяйте мне слышать, как вы говорите, — воскликнул мистер Стэнлетт в старческом восторге. — Вы должны петь на весь мир, как пересмешники весной».

Он окинул взглядом комнату, улыбаясь и кивая в ожидании сочувствия от мистера Хартагуса, который устал от всего этого не меньше, чем если бы
Вечер был проведён в другом ковчеге, с которым так часто сравнивали особняк Грейт-Оукс.
 При таких обстоятельствах он мог бы с такой же лёгкостью общаться с дамами патриархального Ноя, как и с миссис.
Фори. Ужасный Чаб то и дело убегал от пианино и пересекал комнату, чтобы броситься в объятия матери со словами:
«Разве это не прекрасно, мама? Разве это не прекрасно?» Гранд-опера в Пари
нигде не тронет мистера Десмонда!»

 Мистер Хартагоус выглядел таким измотанным, что было очевидно: пора расходиться по домам, хотя это можно было сделать гораздо раньше


 «Как вы думаете, сможете ли вы найти дорогу обратно в свою комнату?» — спросила миссис Фори у гостя, когда все встали у приставного столика в холле и она зажгла свечи в их спальнях.

 Дом был таким большим и хаотичным по своей планировке, что он не был уверен, что запомнил дорогу. Он ответил, что не знает. Он ожидал, и она тоже ожидала, что Десмонд проявит готовность
к любым непредвиденным обстоятельствам и выступит в роли проводника. Но Десмонд, невозмутимо
не обращая внимания, задул, а затем снова зажег свою свечу, и ее крошечный белый огонек
Пламя озарило его раскрасневшееся, сосредоточенное лицо, и после минутного колебания Реджинальд предложил проводить гостя в его комнату. Так мистер.
Хартагус отправился спать, немного недовольный сложившейся ситуацией и не без сомнений в отношении наставника. Его возмущала эта неопределённость, ведь отчасти благодаря его влиянию Десмонд оказался здесь. «И он был очень рад, что приехал», — подумал он. Он скорее
удивлялся тому, что Десмонд не видит собственных интересов так же ясно,
как того, что он, похоже, поддерживает проигравшую сторону, ведь миссис Фори обладает властью,
То, что всегда было ограниченным, теперь точно осталось в прошлом. «Потому что при нынешнем положении дел она не стоит и ломаного гроша!» Мистер Кит, как он знал, начал сомневаться в том, что излишняя материнская опека — это лучшее, что можно сделать для мальчиков, и согласился оставить их под её крылом только из уважения к её желанию. Но Хартагус был уверен, что при желании он мог бы легко убедить мистера Кита настоять на том, чтобы их отправили в школу-интернат, где они могли бы столкнуться с некоторыми суровыми и закаляющими аспектами мальчишеской жизни. “Сделать
мужчины из них ”. Несмотря на то, что он отказался от разговора, который, как он ожидал,
должен был состояться с Десмондом, когда тот доберется до отведенной ему комнаты,
и чувствуя, что с ним явно управляются по-мужски, он решил провести определенный
договориться с наставником завтра и уведомить его о том, что от него ожидают
что он будет действовать в интересах своего работодателя, опекуна, которые были
идентичны интересам душеприказчика, в сглаживании пути к мирному урегулированию.
улаживание тяжких хлопот, в которые было вовлечено семейство Грейт-Оукс после обнаружения дополнения
, — и это означало, что в
По мнению мистера Хартагоуса, это была безоговорочная капитуляция перед всеми противоборствующими интересами.

 «Ещё не поздно, хотя ты, кажется, устала. Я должен поговорить с тобой сегодня вечером», — сказал Десмонд миссис Фори, когда молодой хозяин и гостья скрылись в поперечном коридоре.

Она держала в руке зажжённую свечу, и пламя рельефно выделяло на фоне тусклых теней её изысканное лицо, приглушённо-зелёное платье, мерцание кружев над грудью и бриллиантовое колье. «Не ответите ли вы завтра?» — спросила она, подавляя зевоту.

“ Нет! О, нет, в самом деле! Поверьте, я бы не настаивала, но дело это
срочное.

“ Боже мой! Еще больше дел! ” возмутилась она. “Я предполагал, что с
приездом мистера Хартагуса все хлопоты закончатся. Он может думать за
нас всех. Для чего еще создан юрист?”

“Ваш юрист, да! Но этот человек действует не в ваших интересах. Он
действует в интересах поместья.

“Это одно и то же — интересы моих сыновей. Он все уладит”.

Десмонд едва ли мог опасаться более инертной позиции подчинения
, чем эта. Как могла женщина быть такой слепой! “Пойдем”, - сказал он
властно взяв ее под руку. - Сначала ты услышишь, что
Я должен сказать.

Она вернулась с ним в гостиную, немного неохотно потянув за собой
его руку. «Я всегда ценил „джентльменское общество“, как его называют, и в какой-то степени, за некоторыми исключениями, любил своих собратьев,
но до недавнего времени я и представить себе не мог, что эти существа могут быть такими удивительно и пугающе скучными и унылыми, когда
они говорят о своих вечных делах. Впредь, если у меня будет выбор,
я всегда буду предпочитать „женские вечера“ как меньшее из зол».

С нарочито терпеливым видом она уселась на диван, пока он разжигал камин и зажигал лампу. Когда он начал говорить, она сначала слушала невнимательно и вставляла неуместные замечания. «Какой у вас прекрасный голос, — сказала она, переводя взгляд на открытое пианино. — Я хочу, чтобы вы пели весь день».

Когда он начал перечислять детали дополнения к завещанию и требования душеприказчика относительно пункта о возврате средств, она не выдержала:
«Неужели вам не хочется быть таким же напыщенным и чопорным, как мистер Хартагус, когда вы достигнете его возраста и будете выглядеть как хорек?»

Когда он раскрыл истинную миссию мистера Хартагуса - осуществить
немедленную продажу "Грейт Оукс", ее лицо внезапно просветлело, и
ее голос сорвался на рыдание. Он видел, что обстановка скважины намного больше
в значительной степени на нее, чем она проявляется. Она была свист, как это
были, чтобы держать ее смелости.

“Как провидение!” - плакала она. “Сейчас расставание с тобой разбивает мне сердце
Грейт-Оукс, но я вижу, что это единственный путь. И о, как я жажду освобождения!
 Свободы от долгов. Осознание этого тяготит меня; я могу понять агонию старой пытки смертью, если буду давить на неё.

На мгновение он замер, глядя на неё с мрачным выражением лица. «Этого я и боялся, — сказал он наконец, — твоей поспешности. Я хочу, чтобы ты подумала, сначала изучила ситуацию, проверила возможности».

 Он выписал из завещания список имущества с указанием его приблизительной стоимости и суммы годового дохода, которую необходимо вернуть, с разбивкой по годам. Он прошёл через комнату и сел рядом с ней на диван, чтобы они могли вместе просмотреть страницу. Она побледнела, читая расчёты, — казалось, они методично приближали её к финансовому краху, полному и безнадёжному.

— Тогда почему — как _смеет_ этот человек приходить сюда и настаивать на том, чтобы мистер Лоринг сделал неадекватное предложение за Грейт-Оукс? — вспылила она.

 — Потому что он действует не в ваших интересах, а против вас.

 Она повернулась и посмотрела Десмонду в лицо. Её прекрасные глаза
были полны недоумения от того, что они оказались так близко друг к другу.  Он опустил взгляд на бумагу, которую держал в руках.

«Мистер Хартагус должен распределить имущество в соответствии с условиями завещания.
 Как душеприказчик, он по закону обязан потребовать возврата ваших доходов от него.
 Кроме того, он вынужден это сделать в силу своего положения
опекун, у которого тоже нет выбора и который в изменившихся обстоятельствах потребует, чтобы эта сумма была вычтена из вашей доли при разделе имущества, а также при определении и выделении долей несовершеннолетних. Естественно, мистер Хартагус стремится воспользоваться первой же возможностью конвертировать ваши активы, чтобы возместить ущерб, какие бы жертвы это ни потребовало от _вас_».

 «Что мне делать? — о, что мне делать?» — воскликнула она, в отчаянии осознавая сложившуюся ситуацию. «Но почему я должен спрашивать? Я могу только уступить».

«Вы можете тянуть время — настаивать на полной стоимости имущества — бороться за условия. Время на вашей стороне. И в вашем положении есть сила, с помощью которой вы можете дать им отпор; адвокат может найти для вас
достаточные основания, — но в любом случае вы имеете право на справедливую оценку вашего имущества».

 «Но даже в этом случае, Эдвард, — она положила руку на его ладонь и судорожно сжала её, — у меня нет ни средств, ни надежды на наследство».

Он не пытался подбодрить её ложными надеждами. Он смотрел катастрофе прямо в глаза. «А мальчики бессильны
на долгие годы вперед! ” уныло признался он.

Ее губы жалобно задрожали. - У меня нет ни доллара, который я могла бы назвать
своим. У меня нет друга в целом мире.

“Ты у меня,—таких, как я”, - сказал он, опустив глаза, все еще на
документы.

“Я никогда не думаю о вас,—вы похожи на другого себя. Но ты _are_ мой
друг, и я не одинок! Ты думаешь обо мне, — ты спас меня, рискуя собственной жизнью. Ты думаешь обо мне, — ты заботишься обо мне, — я не одна!»

 «Забочусь о тебе! — вырвалось у него, несмотря на все его сопротивление. — Ничто другое на Божьей земле меня не волнует. Я люблю тебя, — я люблю тебя, — я поклоняюсь тебе!»

Она обернулась и посмотрела на него с тихим удивлением, а затем, словно опасаясь, что он подойдёт ближе, положила руку ему на плечо, удерживая его на расстоянии.


— О, я бы молча извела себя; я бы никогда не сказала ни слова, если бы не эта странная перемена, когда ты кажешься таким же бедным, как и я! Но раз ты чувствуешь себя одиноким, возможно, тебе будет интересно узнать, как сильно я тебя люблю, как лелею, как обожаю.

— Но предположим, — предположим, — она по-прежнему пристально смотрела на него, прямо в глаза, — но предположим, что мне было бы полезно узнать об этом раньше...

«Тогда я не мог говорить; я не мог просить тебя пойти на такую великую жертву ради меня — отказаться от своего статуса по завещанию».

 Она лучезарно улыбнулась ему. «Теперь мне кажется, что я была бы рада пойти на эту жертву — ради тебя». Она снова положила руку ему на плечо, чтобы держать его на расстоянии. «Но этого никогда не будет, — заявила она, — ведь я ничего не могу тебе дать».

— Ничего! Ты для меня — весь мир, — возразил он.

 — Нет, у тебя свой трудный путь, и я не стану тебя обременять. Это была всего лишь мимолетная прихоть, сентиментальное
проблеск того, что я _могла_ бы испытывать к тебе, если бы судьба была к нам благосклонна».

«Ты не будешь вершить наше будущее, — властно заявил он. — Я сам создам его для нас обоих. Не тебе об этом судить. Ты уже сказала достаточно. Я знаю твоё сердце лучше, чем ты сама, — я верю, что ты любишь меня...»

«Как сына, — перебила она, издав булькающий смешок. — Я старше тебя на десять лет».

«И душой на сто лет моложе, и прекрасна, как ангелы на небесах. Если ты покинешь Грейт-Оукс, мы уйдём вместе. Жизнь в бедности не будет с тобой убогой. Она всегда будет свежей и
безумно милая и всегда благословенная, какие бы трудности ни уготовила мне судьба. Я силён и хорошо подготовлен, и с этой рукой в моей я мог бы противостоять всему миру. Я бы не стал кичиться, чтобы не мешать своим усилиям, настолько я был бы горд тем, что имею драгоценную привилегию работать на вас.
— Как Чуб — ты бы копал в саду? Разочарование было
решающим фактором в напряжённой ситуации. Она не собиралась уступать, но рассмеялась, с нежностью вспомнив о том, как её маленький сын по-детски предложил ей помощь.
В этот момент она расслабилась и расплакалась
слезы счастья. Ее голова опустилась на плечо Десмонда, и его рука была вокруг
ее.

“Как голавль, я бы даже копаться в саду”, - возмутился он.




 ГЛАВА XVIII


Было еще не поздно, когда Десмонд покинул гостиную, а миссис Фоури
упорхнула, радостно заявив, что рассмотрение такой
чепухи, как его речь, подрывает разум. Вечер закончился настолько неудачной попыткой развлечь гостя, что
люди разошлись раньше обычного. Тем не менее Десмонд
Он спустился по веранде к библиотеке, намереваясь покурить и
задержаться на часок-другой в своём любимом уголке, потому что
с этим вихрем радости, ожидания и триумфа в голове и сердце он
знал, что не скоро сможет успокоиться и отдохнуть. Зайдя за угол,
он с удивлением увидел вдалеке, посреди тёмной, рябящей глади,
окружавшей особняк, свет на воде.

Ночной ветер дул сыро и холодно, проносясь по влажным перилам веранды, пол которой всегда был мокрым и дурно пах.
раскачивающиеся волны недавней посадки какой-то шлюпки в разных местах,
но это не принесло никаких других звуков, кроме монотонных голосов ночи,
настолько привычных, что они едва проникали в сознание:
шевеление листвы огромных дубов, эффект их величия
аллеи, “причудливые” из-за их разбавленного окружения; повторяющийся
хор батраков с какой-нибудь островной “возвышенности” вдалеке; внезапный
рев самца-аллигатора; и всегда ропот широко распространенного
мелководье переливается под воздействием бриза.

Свет не двигался, и, хотя луна уже скрылась за облаками и
Десмонда освещали лишь мириады звёзд ясной весенней ночи, он разглядел за светом тусклые очертания небольшой лодки.
На носу явно стоял фонарь, и, несмотря на то, что свет не давал повода для подозрений, Десмонду показалось, что неподвижная пауза говорит о наблюдении. Вдруг он услышал удар
весла на воду, и стало известно, что корабль был готов
включите. Шпион, шпион ли он, намеревался повторить его ход;—не до
«Он должен был рассказать о себе, — решил Десмонд, — и о своей миссии, о том, как он плавал в тёмных водах разлива и тайно наблюдал за особняком Грейт-Оукс, пока тот спал и не был начеку».

«Эй, на лодке!» Сильный молодой голос Десмонда разнёсся по затопленной местности, как боевой клич.

Послышался ответ, искренний и обнадеживающий: «Эй, в доме!»

Лодка развернулась ещё раз, и когда её нос оказался прямо перед
Десмондом, она двинулась вперёд по прямой, и её очертания скрылись из виду.
Это позволило человеку, который стоял прямо и работал веслом, как индеец
создав странный эффект ходьбы по воде, он приблизился к
дому в Клэр-обскуре.

“Боже! Что это такое? ” воскликнул мистер Хартагоус, выглядывая из
близкого темного окна. Он разбудил звон репетитора
позвонить на лодочника, и, постигая некоторые неудобства, в
момент времени, обеспеченным штаны и пистолет, две основы
в полночь достойной борьбы. Свет от фонаря на блиндаже,
который теперь начал приближаться к веранде,
рассеял водянистый мрак и направил луч на длинное окно, осветивкопна седых волос и бакенбарды, а также сморщенное лицо, выражавшее крайнее недовольство и растерянность.


— Вы рано встали, мистер Десмонд, — донёсся из блиндажа голос Бейнбриджа, управляющего.
— Вы здесь, в большом доме, такие совы, что я всё равно был уверен, что найду вас.
Ведь ещё нет одиннадцати.

— И что, чёрт возьми, ты имеешь в виду, когда вот так загадочно подходишь к особняку Грейт-Оукс посреди ночи без предупреждения? — раздражённо спросил адвокат.
Он явно считал Десмонда простым помощником
Он был слугой и не имел права говорить от имени хозяина. Поэтому он
решил взять инициативу в свои руки. «А ты кто такой? И что за шалости ты затеваешь?»


«А-а-а! Это ты затеваешь шалости, мистер Хартагус!» «Озорство —
ремесло всего вашего племени!» — язвительно возразил управляющий, чьи интересы не были затронуты адвокатом и чьи нервы уже были на пределе из-за того, что все его перспективы оказались под угрозой из-за грядущих перемен.

 «О, это мистер Бейнбридж, управляющий? Прошу прощения, мой добрый человек. Я не узнал вас в темноте, но вам действительно стоит позволить людям
спите спокойно»; затем, с нарастающей резкостью: «разгуливаете в такое время ночи!»

 Десмонда едва ли задело то, что мистер Хартагус взял на себя роль распорядителя в делах, касающихся плантации Грейт-Оукс,
как будто власть её владелицы и её персонала уже осталась в прошлом; но мистер Бейнбридж не привык к таким превратностям злой судьбы. Ветер и непогода доставляли ему немало хлопот в его сельскохозяйственной деятельности.
Его постигали отчаянные бедствия, такие как наводнения
Такое случалось не раз; но эти несчастья происходили во время его профессионального
конфликта с силами природы и были проявлениями установленной
власти, «рукой Бога», если использовать благочестивую коммерческую
фразеологию, и он смирялся с ними, насколько мог, подставляя спину под
бремя и проявляя столько терпения, сколько мог. Однако катастрофа, которая
угрожала существованию плантации Грейт-Оукс, эта вопиющая несправедливость,
этот узаконенный произвол были делом рук человеческих, а не исполнением воли
наследодателя, и он почти не питал на этот счёт иллюзий
терпимость к действиям закона, который это допускал, и к личности его представителя. Это лишило мистера Бейнбриджа работы, которой он был вполне доволен и которая приносила ему удовлетворение все эти годы,
потому что он с ужасом предвидел, что при новом владельце все существующее положение вещей изменится.

— О, — сказал он с напускной бравадой, подводя нос лодки к веранде и тяжело ступая по настилу, — я и...
— Он закрепил цепь, служившую швартовым, вокруг одной из колонн, — я и...
Мистер Десмонд уходит в «высокую старую одинокую» почти в любое время ночи. Мы на болотах не придерживаемся строгого распорядка, как вы, горожане, в
Мемфисе: рано ложитесь и рано встаёте, и это делает вас такими чертовски
здоровыми, богатыми и мудрыми.
Мистер Хартагус что-то пробормотал, но не смог сразу придумать ответ, хотя вскоре ему пришлось упрекнуть мистера Бейнбриджа за его тяжёлые шаги. — Ты разбудишь весь дом — топаешь, как гренадер.

 — А что это за животное — четвероногое?  — спросил мистер
 Бейнбридж, изображая глубокое невежество.

Мистер Хартагус не удостоил его ответом, но предостережение относительно его раскачивающейся походки не ускользнуло от внимания Бейнбриджа.
Чтобы не проходить по веранде, издавая такой шум, он направился в сторону миссис
Он бесцеремонно вошёл в комнату Фори через длинное французское окно, у которого стоял мистер Хартагус, намереваясь пройти через покои гостя и таким образом попасть в поперечный коридор, чтобы оттуда пройти в библиотеку, где он мог бы обсудить своё дело с наставником. Десмонд последовал за ним, собираясь сказать что-нибудь в качестве извинения. Но Бейнбридж
продолжил в саркастическом тоне: «Я никогда не притворялся одним из ваших тихоходных, крадущихся парней. Я мог бы понять ваши возражения против того, чтобы он бродил по дому ночью, но…»
 Он резко замолчал, открыв дверь, ведущую в поперечный коридор;  эта пауза была похожа на гальваническую дрожь, которая могла бы возникнуть при прекращении движения на паровой тяге. Он повернулся к остальным, и его широкие мускулистые плечи
заметно поникли, а лицо побледнело под загаром в свете свечи, которую только что зажёг мрачный Хартагус.

— Тсс, — сказал он, и воцарилась тишина. Потому что снаружи, в отдалении, в темноте, такой мягкой, что можно было бы удивиться, почему она такая непроглядная,
было смутное ощущение чьего-то приближения — шаг или, скорее,
удар ноги о ворс бархатного ковра на лестнице с мягким покрытием,
шелестящий звук, затем тишина и снова шаги на лестнице.


Мистер Хартагус, стоявший полуодетый у стола, услышал их. В морщинах и складках его лица, когда он повернул его к двери, читался встревоженный, протестующий вопрос.
В его глазах вспыхнул возбуждённый огонёк, ведь он тоже слышал о таинственном призраке Грейт-Оукс. Горящая спичка в его руке догорела до самых кончиков пальцев. Когда пламя коснулось кожи, он выронил спичку, но не издал ни звука. Казалось, это только укрепило его намерение и решимость. Трудно было представить, что человек его возраста и комплекции может быть таким проворным. Он бесшумно сунул босые ноги в домашние тапочки, большие и
тяжёлые, положил револьвер в карман пиджака
брюки, в то время как в руке он держал предмет, который простоватому мистеру
Бейнбриджу показался бумажником, но в котором Десмонд узнал одну из
крошечных электрических ламп, имеющих такое подобие. Он опустил конический огнетушитель
на только что зажженное пламя свечи, и через мгновение
все погрузилось в темноту и тишину.

Все присутствующие признали решимость адвоката довести дело до конца.
дело было закрыто. Бейнбридж, несмотря на всю свою смелость и инициативность в вопросах, связанных с дневным светом, отстал от него, когда мистер Хартагус резко распахнул дверь и бесшумно зашагал по коридору.  На мгновение Десмонд почувствовал
агония нерешительности. Им овладело неразумное желание окликнуть
заблудшее старое привидение и предупредить его о зловещих силах из
плоти и крови, которые уже идут по его неуловимому следу, чтобы он
мог хитроумно исчезнуть, как уже не раз делал. Но он колебался. Он содрогнулся от того, что ему стало известно о подробностях сокрытия дополнительного пункта завещания, и нашёл единственное оправдание в сомнениях в здравомыслии и дееспособности мистера Стэнлетта.  Было невозможно судить, как это могло повлиять на
Поначалу он не придавал этому значения, но теперь, когда стало очевидно, что все тщетно и призрачные шаги снова раздаются в полуночной тишине особняка Грейт-Оукс, он испугался, что кто-то может вмешаться. Раскрытие тайны могло лишь подтвердить его психическую неуравновешенность, которая в конце концов и стала защитой для бедняги Слиплайнкси.
 Более того, мистер Хартагус уже был на полпути к лестнице. Бейнбридж, сидевший на нижней ступеньке, стянул с себя высокие сапоги и бесшумно, как кошка, последовал за ним в носках. Тем не менее коварный старый призрак почувствовал их приближение. Ни звука, ни шороха.
донеслось сверху. Он всё ещё был там, где-то в темноте.
 Конечно, он едва ли мог дышать, пока двое внизу стояли на лестнице, тоже неподвижные, наблюдающие, ждущие. Десмонд, задержавшийся в
холле внизу, положив руку на балясин, почувствовал прилив
негодования, осознав, что он сделал. Два шпиона, крепкие, бдительные, оба
более чем на двадцать лет моложе, могли бы легко измотать бедного, терпеливого, разочарованного призрака, чья незаконная миссия всегда была продиктована благими намерениями. Но не так-то просто,
возможно; потому что, когда через некоторое время заскрипела ступенька лестницы, Десмонд понял, что Бейнбридж, чьи мышцы затекли и свело судорогой, был вынужден перенести вес тела.

 В доме было абсолютно тихо.  Полумесяц стекла над входной дверью обозначал своё присутствие тусклым серым контуром, но не пропускал свет.  В паузе отчётливо слышалось плескание воды в водостоке под порывами ветра. Внезапно порыв ветра пронёсся
с диким, леденящим воем среди множества дымовых труб и стих вдали, после чего воцарилась тишина. Внезапно мрак прорезал луч света, похожий на
нож. Там, на лестничной площадке, стоял призрак традиции,
в треуголке на седых волосах, припорошенных, увы! лишь временем,
в плаще, ниспадающем почти до пят, с глазами, пылающими тем яростным, но
осознанно беспомощным гневом, который свойственен старикам, и с плотно сжатыми губами,
чтобы сохранить тайну, которая рвалась наружу.

Мистер Хартагоус крался вверх по лестнице, словно пантера, в предвкушении встречи со своей добычей.
Но в тот момент, когда его обнаружили, он отпрянул назад, изумлённый и сбитый с толку.
— Мистер Стэнлетт, — воскликнул он, не в силах выговорить имя.
Мгновение, и он нажал на кнопку, и вся сцена внезапно погрузилась во тьму, а затем так же внезапно снова появилась в поле зрения.
— Я поражён!

 — И я не могу выразить своё удивление, — сказал пожилой джентльмен с резким сарказмом, в котором прозвучала неожиданная нотка.
Его взгляд намеренно скользнул по необычным чертам лица и одежде мистера
Хартагус: его густые, взъерошенные седые волосы и бакенбарды; его крепкое, покрытое морщинами горло, оставшееся без воротника и галстука; его подтяжки, так и не заправленные, всё ещё свисающие с пояса брюк, и
Его полы свисали почти до пят, а босые ноги и лодыжки были почти полностью видны из-под свободных, болтающихся тапочек. И у него не хватило ума убрать большой палец с кнопки лампы. — Не могу выразить, как я удивлён, что ты бесшумно крадёшься в таком виде по дому, в котором ты гость. Фу! Фу! Мистер.
 Хартагус. Если тебе приглянулись какие-нибудь наши ценности, что ж,
говори, парень, и мы вернем их тебе! Мы потеряли слишком много
в последнее время я не осознаю тщетности земных накоплений”.

Мистер Хартагоус мог бы показаться представителем семейства морских свиней, настолько глубоки и порывисты были его вдохи.
— Клянусь Богом, старик, я готов сбросить тебя с этой лестницы, —
вскричал он в ярости и изумлении от того, что такое обвинение, пусть и вымышленное и сатирическое, могло быть выдвинуто против него.
— Я готов сбросить тебя с этой лестницы!

“Берегите себя, тогда берегите своего товарища-взломщика”, - воскликнул мистер
Стенлетт, уверенный в неприкосновенности своего возраста и своей слабости. “Встаньте"
снизу, мой добрый мистер Бейнбридж.

Мистеру Хартагусу и не снилось, насколько велика его проницательность юриста, его
достоинство как мужчины, его сила как личности были присущи его обычному
элегантному столичному костюму. Он предпринял отчаянную попытку сохранить за собой
свою привычную индивидуальность.

“Но вам придется объяснять свое поведение, мистер Стэнлетт”, - сказал он.
строго.

“Объяснять? — кому?— вам?” - презрительно бросил старик.

И мистер Хартагус понял, что перед ним не тот знаменитый перекрёстный допросчик, которого он до сих пор в себе ощущал.


— Вы наверняка знаете, мистер Стэнлетт, — начал он заново, — что ваши таинственные полуночные прогулки по этому дому породили множество домыслов...

— Странно, — странно, что ты так думаешь и всё же продолжаешь скитаться! — сказал
мистер Стэнлетт, сверкая глазами.

Мистер Бейнбридж, немало встревоженный неожиданным срывом мероприятия, тем не менее успокоился, увидев знакомую фигуру старого джентльмена вместо невообразимого призрака, при виде которого его крепкое сердце дрогнуло. Внезапно он пробасил своим низким голосом: «Что ж, я не виню мистера Стэнлетта, как бы он ни поступил».
Он знал его с ранней юности, и его почтение было безграничным.
сила давней привычки. «В Грейт-Оукс он может делать всё, что ему вздумается. Если он хочет засиживаться допоздна и слоняться по дому, это его дело. Здесь нет комендантского часа! Если бы я знал, что Слип-Слинкси — это _вы_, сэр, я бы уже был в своей землянке за милю отсюда». Тон, полный уважения и почтения, к которому привык старый джентльмен, разрушил его сдержанность. Он мог ответить на вызов насмешками, а на упрёки — сарказмом, но перед добротой он таял.

 «О, Джерри, Джерри Бейнбридж», — взвыл он, протягивая обе руки.
Он печально покачал своей седой головой, такой причудливой в этой треуголке, и сказал:
— Я просто искал завещание — завещание получше, чем эта
ядовитая бумажка, которая погубит нас всех. Фори никогда не
думал, что такое завещание вступит в силу. Ночь за ночью,
год за годом я откладывал его и искал завещание получше. И
я всё ещё ищу его и буду искать до самой смерти — и, может
быть, я его найду. Затем, внезапно прервавшись, с гордым и обиженным видом произнёс:
«Подхалим — вот как они меня называют! Подхалим!» Он повторил это неприятное слово.
при этом его седые волосы вспыхнули ярким румянцем.

 «Но никто не знал, что это были вы, мистер Стэнлетт, — ласково, но с глубоким уважением возразил Бейнбридж. — К вам относятся с большим почтением, чем к кому-либо в Дипуотер-Бенд».


Учитывая тон собеседника, мистер Стэнлетт счёл, что не будет
оскорблением для его достоинства оправдаться. «Это был мой долг, Бейнбридж, мой долг. Я обещал Фори. Моё слово было дано.
Мистер Хартагус склонил голову набок, чтобы лучше слышать, и нахмурил брови. — Что за обещание вы дали мистеру Фори, позвольте спросить? — озадаченно поинтересовался он.

«Я не считаю себя обязанным информировать вас, мистер Хартагус, и не вижу никакого принуждения в вашем вопросе, — с достоинством ответил мистер Стэнлетт. — Но я бы не хотел показаться грубым и скрытным. Теперь, когда был представлен этот злополучный документ, я не возражаю против того, чтобы ответить, — ни в коем случае. Мистер Фори убеждал меня искать другое завещание, пока я его не найду, — я говорю «завещание», но он использовал слово «бумаги».

»Повисла пауза, во время которой его фантастическая фигура на лестничной площадке, освещённая расходящимися лучами лампы, стояла неподвижно и молча.
Он посмотрел вниз, на блестящий электрический провод в футляре, который отбрасывал тусклый свет на собравшихся на лестнице людей.

 — Когда мистер Фори рассказал вам об этом? — спросил удивлённый адвокат.

 — Примерно через четыре года после его смерти, — просто ответил старик.

 По группе на лестнице пробежала волна изумления и понимания. Хартагус, привыкший тщательно следить за выражением своего лица, не
изменился в лице и ничего не сказал; однако его большой палец дрогнул на
кнопке лампы, и сцена задрожала, словно в призрачном свете.
сквозь тьму. Но оба слушателя воскликнули, каждый в свойственной ему манере, хотя ни один из них не смог бы вспомнить свои слова минуту спустя. Мистер Стэнлетт уловил изумление в их голосах, и его интерес, который казался лишь пресыщенным знакомством со старым опытом, внезапно обострился.

 «Очень необычно, не правда ли?» — сказал он. «Я помню, что в то время это меня очень удивило, хотя, на самом деле, я не понимаю, почему это должно было меня удивить. Фори всегда отличался от других. Я был в той синей комнате наверху,
где после его смерти мы сложили все его бумаги, которые он,
похоже, не считал чем-то важным, пока _вы_ не прислали сюда, как
исполнитель завещания, эти проклятые облигации».  Он замолчал и
с внезапной волчьей злобой посмотрел на Хартагуса, а затем резко
продолжил: «Я снова перебирал бумаги, потому что в поисках
облигаций нашёл дополнение к завещанию, которое, клянусь Богом,
я бы предпочёл никогда не видеть или сжечь на месте. Я знал, какой ущерб нанесут четыре года расходов Онории её состоянию, если они будут возмещены
её доля при разделе имущества. Доход за четыре года — сто двадцать тысяч долларов. Тогда это казалось огромным! А _сейчас_
она должна вернуть доход за семь лет, полученный от всего имущества, и вдобавок весь урожай с плантации Грейт  Оукс.

Он замолчал, и его мрачные, запавшие глаза внезапно устремились на верхний этаж напротив лестничной площадки.
Бейнбридж начал заметно дрожать при мысли о том, что могло бы
слегка склониться над балюстрадой, — изящная мужская фигура,
которую он мог хорошо разглядеть, хотя и не хотел.
Он не смотрел в ту сторону, но крепкие перила задрожали от
дрожи его мускулистой руки, лежавшей на них. Вместо этого он
решительно сосредоточил взгляд на худощавом бледном лице мистера
Стэнлетта с его причудливым головным убором и горящими глазами.
Казалось, перед ними не было ничего более реального, чем просто
воспоминания, и он продолжал говорить так, словно просто выстраивал
в уме последовательность событий. «Тогда это меня сильно
удивило, но теперь мне кажется, что это не так уж важно. Фори вошёл внезапно, как будто это было самым естественным делом на свете, и сказал: «Ты же знаешь, что он...»
имел привычку требовать от людей невозможного и добиваться его тоже, — ‘Оставьте
это дополнение при себе, мистер Стэнлетт, — есть еще одна бумага-письменная; найдите ее
и предъявите их оба вместе’. Он был бледен и взволнован. Он казался
отчаянно настроенным. Он был одет для верховой езды, — он приехал издалека.
Интересно, какая у него была лошадь! Он держал в руке хлыст для верховой езды и презрительно ударил им по документу.
Вы помните его вспыльчивый нрав, когда он был в гневе, и то презрительное выражение лица, которое так ему шло.
Он ударил по документу, когда тот лежал раскрытым на столе.
стол. И теперь вы можете видеть на нем рубец от его хлыста для верховой езды ”. Мистер
Хартагоус ощутил смутное ледяное прикосновение, которое, казалось, очертило
ход его позвоночника последовательной дрожью, потому что он
вспомнил, что заметил необъяснимую диагональную вмятину
вопреки документу, когда он был недавно представлен в суде.

Концерт стал для мистера Стэнлетта огромным нервным потрясением.
Старое лицо начало дрожать, голос сорвался на всхлипывание, а тонкие руки бесцельно затрепетали. «И это так похоже на Фори — подвести меня
искать и никогда не говорить мне, что и где. «_Пишущая машинка!_»
искал — и искал — пишущую машинку, — и его тоже искал,
но с тех пор я его ни разу не видел, — хотя — иногда, — мистер Стэнлетт украдкой оглянулся через плечо на лестничный пролёт, — я слышал его шаги позади себя, когда охотился — охотился — за «пишущей машинкой». Если бы я встретил его однажды на этой тёмной лестнице, я бы
не отпустил его, живого или мёртвого, пока не узнал бы, что и где произошло.


 Высокая худая фигура раскачивалась из стороны в сторону и, казалось, вот-вот упадёт.
Бейнбридж поспешно протиснулся мимо мистера Хартагуса на лестнице и предложил пожилому джентльмену руку для поддержки.
 «Такие утомительные времена, Джерри  Бейнбридж, я уверен.  Мне нужен сон, мне нужен ночной отдых, — жаловался он, глядя на Бейнбриджа глубокими, печальными, запавшими глазами старика. — Наблюдать, ждать, прислушиваться, ускользать и искать — это было чертовски тяжело!» А потом, в конце концов, быть услышанным. Быть
преследуемым и подглядываемым этим адвокатом, и Десмондом, и
тобой, Слип-Слинкси! ” повторил он с отвратительным бормотанием.

Внезапно свет погас, оставив все вокруг в темноте.
Hartagous нажал на кнопку, зря. “Батарея разряжена. Это
нужно быть пополнен”, - отметил он безлично, как он повернулся на
лестницы.

Десмонд внезапно осознал свое положение квази-хозяина, и он почувствовал, что
традиции гостеприимства Грейт-Оукс вряд ли были соблюдены в
обращении, которому мистер Хартагоус подвергся на лестнице. “Я немедленно принесу
свечу. В библиотеке все еще горит огонь, мистер
Хартагус, здесь стало довольно прохладно. Может быть, ты не откажешься от сигары?

 Он обратился к неподвижной тьме, в которой, однако,
Странная фигура мистера Хартагуса едва ли была незаметна, настолько ярко она запечатлелась в памяти. Но он передвигался очень размеренно, потому что из темноты, далеко в коридоре, у его собственной двери, донёсся его голос: «Спасибо, спасибо, большое спасибо. Я накину что-нибудь сверху — я чувствую перепад температуры — и скоро к вам присоединюсь».

 Мистер Стэнлетт не был полностью поглощён собой. “Почему, Десмонд, почему бы тебе
не предложить ему стаканчик на ночь?” - добродушно позвал он из темноты
лестничной площадки. “ Заставь его смешать тебе пунш в библиотеке, Хартагоус. Он
у него не так мало здравого смысла, как ты мог подумать! Он знает, как это делается, по крайней мере!
Затем с жалобной дрожью в голосе: «Возьми что-нибудь,
Хартгаус. Ты не привык к таким делишкам, как я.
_Слип-Слинси_, — так меня называют мальчишки!» И снова шутливый тон, хотя голос то и дело срывался:
«Покопайся в столовой, Десмонд, и посмотри, не сможешь ли ты сложить два и два — сэндвич и графин».


 «Но разве вы не присоединитесь к нам, мистер Стэнлетт?» — весело спросил Десмонд, потому что по затихающему вдали голосу старика понял, что тот уходит.
Джентльмен приближался, опираясь на руку Бейнбриджа, но мистер Стэнлетт снова захныкал и сказал, что хочет лечь в постель, а лучше бы в могилу, которую давно следовало бы выкопать и похоронить его в ней, потому что настали дни, когда он не может получать удовольствие, и ночи, когда он не может отдыхать. Затем он прервался, чтобы отчитать Бейнбриджа за то, что тот споткнулся, и с пафосом произнёс:
«Но у меня больше опыта в том, чтобы ходить в темноте. Моя
совесть! Я знаком с лицом ночи. С каким-то ужасным
У него тоже есть свои особенности. Он состоит из гримас!




 ГЛАВА XIX
 Когда мистер Хартагоус вошёл в библиотеку, он едва ли мог сравниться по одежде с Десмондом, который всё ещё был в наряде, надетом им на довольно официальный ужин в начале вечера, но внешний вид гостя был гораздо более традиционным, чем во время эпизода на лестнице. Он выпустил изо рта струю освежающего сигарного дыма,
позволив ей тонкими струйками просочиться через нос,
а затем глубоко опустился в кресло и вытянул ноги.
изящно подставив ноги в тапочках огню. Теперь они были также облачены в
аккуратные черные шелковые носки, которые хорошо скрывались под брюками
лодыжки, прежде столь откровенно выставленные напоказ. Его волосы были наспех
причесаны, и хотя на нем по-прежнему не было ни воротничка, ни галстука, его стального цвета
бакенбарды, разделенные пробором и приглаженные во время его быстрого туалета, касались края
щегольской смокинг, только что надетый, из стеганого шелка бронзового цвета с отделкой
кардинально красным. Сейчас он был более приветлив, чем обычно;
возможно, из-за благотворного влияния графина и бокалов
Сидя за библиотечным столом, он пришёл к выводу, что любезность — лучший способ заручиться благосклонностью наставника и использовать его влияние в доме, которое могло быть значительным, в интересах душеприказчика при продаже плантации Грейт-Оукс и мирном урегулировании в соответствии с условиями дополнения к завещанию.

 «Боже, я и не подозревал, что мистер Стэнлетт так сильно постарел — совсем сдал!»
 — доверительно заметил он. «Он практически невменяем. Совершенно безответственный! Вы обратили внимание на то, что он сказал о спрятанном
Дополнение? Интересно, как давно оно у него, — можно
приблизительно определить время по продолжительности легенды о призрачных
шагах в Грейт-Оукс.

 «У него не могло быть гнусных намерений, иначе он бы уничтожил
бумагу; но он должен был понимать, насколько губительной для интересов миссис
Фори будет задержка с её публикацией», — бесстрастно возразил Десмонд.

— Вы рассуждаете как здравомыслящий человек, но его поведение — безумие, — возразил мистер Хартагус. — Полагаю, шок от открытия
лишил его способности к различению. Должно быть, это произошло раньше
поражение головного мозга, какое-то неясное заболевание мозга, которое проявилось в этом инциденте.
Его бред очень любопытен — появление Фори; очень правдоподобно в этом описании персонажа — я почти вижу его самого!


«Что меня поражает, так это то, что он никогда не делился своей тайной — что он мог хранить свой бред и поиски «бумагомарателя» столько лет, столько раз чудом избегая разоблачения», — сказал Десмонд.

— Ну, безумие — это, по сути, отклонение от нормы.

 — Судя по всему, в остальном он не безумен, — предположил Десмонд.

“Это случай "навязчивой идеи", ” сказал Хартагоус. “Это хорошо,
что он не несет юридической ответственности, то есть, если его владение
дополнением не было также иллюзией с самого начала”.

“Вы думаете, это возможно?” - спросил Десмонд, подняв брови.

“В этой связи возможно все. Но это не имеет значения, он
совершенно безответственный. Плохо, что он сделал из этого для миссис Фоури!
Это практически обречёт её на пожизненное одиночество, если только она
не выйдет удачно замуж во второй раз, на что я, ей-богу, надеюсь.

— Это маловероятно, — сказал Десмонд, не отрывая взгляда от огня.

 Мистер Хартагус упрямо нахмурил густые седые брови.
— А почему бы и нет?  Она невероятно красива, и годы буквально не берут над ней власти.
Она так же молода и хороша собой, как и в девятнадцать лет.
Она очень обаятельна в лучшем смысле этого слова.
Очень милая и восхитительная женщина! Её жалкие перспективы в связи с этой переменой
меня немало беспокоят. Действительно, это, без сомнения, единственная надежда — выгодный второй брак. Мы должны постараться накопить достаточно, чтобы
Я выгнал её из поместья, чтобы она могла — временно, конечно, —
справиться с этим, — уехать куда-нибудь на время, в Мемфис, или Новый Орлеан,
или Нью-Йорк. Похороненная здесь, в лесу, она никогда никого не увидит,
если только — если только — кто-нибудь не попытается купить
 Грейт-Оукс. — Мистер Хартагус задумчиво замолчал. По сути, он был деловым человеком и мог бы добиться значительных успехов в любой сфере, которой посвятил бы свою энергию. Сейчас он, сам того не осознавая, демонстрировал большие способности к управлению брачным агентством. Он медленно выдохнул.
Он задумчиво затянулся, держа сигару в одной руке и устремив взгляд в потолок. «Интересно — мне _действительно_ интересно, — не мог бы Лоринг
заплатить по счету! Какое это было бы решение проблемы, если бы мы могли поймать Лоринга!»

 «Он нам не нужен», — сказал Десмонд с явным отвращением.

— Почему бы и нет? — мистер Хартагус задумчиво нахмурил брови, глядя на репетитора. — Лоринг — очень достойный, благородный и приятный человек, не говоря уже о его деньгах, — а миссис Фори ничего не получит. Он очень умный и высоконравственный человек. Я
должен думать, что он мог бы стать очень приемлемым. Вы думаете, что миссис
Фоури не вышла бы за него замуж?

“Я знаю, что она не вышла бы. На самом деле, миссис Фоури обещала выйти за меня замуж”.
- Лаконично ответил Десмонд.

В рамках гуманной защиты должны быть определенные ограничения в отношении
применения внезапных электрошоковых средств. Мистер Хартагус испытал потрясение, умственное и нравственное, как будто его пронзило гальваническим током.
 Даже его тело не осталось в стороне. Когда его рука, лежавшая на подлокотнике кресла, машинально взметнулась вверх, она задела сигару
Он с такой силой сжал его губами, что тот сломался пополам и повис у него во рту, изогнувшись под прямым углом. Он выпрямился и уставился на репетитора.

 Десмонд удивлялся, что тот не испытывает угрызений совести, воздвигая непреодолимое препятствие на пути к тихой гавани, в которую мистер
 Хартагус стремился направить будущее миссис Фори.  Но он чувствовал лишь воодушевление, радость и торжество. Он даже не возмутился негодующим
высказыванием, осуждением, изумлением на лице исполнителя.

 «Неужели она действительно собиралась», — спросил он тихим, напряжённым, взволнованным голосом.
«Отказаться от своего прекрасного дохода во время вдовства — по завещанию — всего лишь ради того, что составляет её законное право на вдовью долю, — и _ты_?»

 Наставник громко рассмеялся, так радостно, в таком весёлом возбуждении, что Мирская
Мудрость лишь снова нахмурила брови. «У неё никогда не было такой возможности. Я
не мог и не стал бы просить её отказаться от чего-либо ради меня. Только когда ей стало нечего терять, я предложил ей руку и сердце —
точнее, только сегодня вечером.
Мистер Хартагус наклонился вперёд, не выпуская изо рта изогнутую сигару, и
посмотрел на молодого человека, который держал свою сигару кончиками пальцев.
Он слегка стряхнул пепел и с улыбкой посмотрел на наставника.
Он всё ещё улыбался с невозмутимым добродушием, когда мистер Хартагус, словно невольно, с глубины души воскликнул: «Ты — бедняга — дурак!»

 «Большое вам спасибо», — беззаботно ответил Десмонд.

 «Мой дорогой мальчик, она на десять лет старше тебя...»

“И она выглядит на десять лет моложе, но это не имеет значения. Я
женюсь на ней не из-за ее красоты, как и не из-за ее денег”.

“Конечно, не за это”, - кисло сказал мистер Хартагоус. “Но у миссис Фоури
Друзья никогда не согласятся на это; это выставит её в смешном свете в глазах всего мира».

 «Если судить по моему собственному опыту в том, что касается дружбы, то, как только друзья миссис Фори узнают о состоянии её финансов, они оставят её в покое. Что касается насмешек, то, как это часто бывает, нам на них наплевать».

— Но вы должны подумать о её сыновьях — сами дети будут протестовать.

 — И только у них есть на это право, — признал Десмонд.  И мистер Хартагус
сделал мысленную пометку, что нужно как можно раньше обратиться к ним с хитрым советом.

Он снова на мгновение замешкался, держа в руке изогнутую сигару.
— Я знаю, что вы не поблагодарите меня за вмешательство, — серьёзно сказал он, — но как ваш общий друг — ваш и миссис Фори — друг семьи, я должен напомнить вам о вашем финансовом положении.
Вы знаете, что вам было трудно удержаться на плаву, — как вы сможете нести дополнительное бремя? Я был бы рад посоветовать Киту оставить вас на вашей нынешней должности...


 — Я в долгу перед вами! — рассмеялся Десмонд.

 — Но здравый смысл должен подсказать вам, что это было бы неприемлемо,
непригодны. Вы знаете, что овладевали профессиями, не оплаченные в
доля необходимого оборудования и таланта работающих. Они должны
—а в самом деле, они, как правило, заполнены людьми, которые могли в
щепотка видео на других ресурсах. А что бы вы сделали, если необходимо
найти никакой другой возможности?”

“Щелкну пальцами перед лицами Девяти Муз и сойду с
Олимпа! Я сделаю все, что попадется мне под руку. Я бы не был сейчас таким
придирчивым, таким требовательным, таким решительным в следовании намеченному курсу. Если «письма» не для меня, то и я не для «письма». Я
Я буду работать на чём угодно. Я буду рыть канаву. Я буду рубить дрова.
 Я буду «управлять рекой».

 «Вы добьётесь успеха во всём, за что бы ни взялись; но «управлять рекой» — надеюсь, вы не собираетесь нас бросить, мистер Десмонд».
 Грубый голос Бейнбриджа внезапно прервал разговор, когда тот вошёл, услышав только последние слова. «Я не знаю, как бы мы справились в Грейт-Оукс без тебя». Затем, вспомнив о том, что его собственное положение в должности шатко, он помрачнел и понизил голос. «Что ж, джентльмены, — продолжил он после паузы, — я позаботился о том, чтобы старый мистер Стэнлетт мог спокойно отдыхать, и
Думаю, я закончу здесь свои дела и отправлюсь домой. Мистер
Десмонд, вы не знаете, не осталось ли здесь, в доме, каких-нибудь
гигантских пороховых шашек после того, как мы взорвали тот последний завал? Дело в том, что недавно из-за переполнения реки
появились плавучие обломки, оторвавшиеся от затопленных лесов наверху.
Теперь это были просто брёвна, а иногда и гигантские деревья, давно мёртвые и легко переносимые сильными ветрами, которые дули в последнее время. Иногда они приближались медленно,
скользя по вялому течению заводных вод, иногда — стремительно
Они неслись, словно выпущенные из катапульты, по стремительным водам
центрального русла великой реки. Теперь они появлялись поодиночке, а
затем снова переплетались с другими водорослями; и эти волокнистые
массы, которые трудно было отделить друг от друга, представляли угрозу
при столкновении с лодками или зданиями, и для того, чтобы их
предотвратить, требовалась вся изобретательность тех, кто «борется с
водой». Чтобы забраться на плавающее дерево, вставьте динамитную шашку
в какую-нибудь удобную выемку и мчитесь так быстро, как только можете,
гребя вёслами, пока взрыв не расколол плавающую массу на части.
Было установлено, что рассеивание на сотни безвредных фрагментов является эффективной мерой, хотя и не лишённой собственных опасностей.

 Десмонд сказал, что приберёг несколько патронов и спрятал их в безопасном месте. Он положил сигару на край пепельницы на библиотечном столе, поискал ключ в одном из ящиков и, выходя из комнаты, заметил, что с динамитом мистеру Бейнбриджу следует быть особенно осторожным.

 «Я не собираюсь садиться на него, можете быть уверены!» — сказал управляющий
заметил он со смешком, который приписывают лошадям, не слишком высоко оценив их манеры. Он сгорбившись прошёл через комнату в своих больших сапогах, которые снова надел, натянув их поверх брюк до колен, как обычно. Его большая шляпа была сдвинута на затылок,
прикрывая соломенного цвета волосы, поскольку миссис Фори не было рядом, а он не считал нужным снимать шляпу в её присутствии и обычно носил её в помещении.
Он опустился в большое кресло с откидной спинкой,
оснащённое боковой полкой, которая поворачивалась на шарнире, чтобы
то ли подставка для книг, то ли письменный стол. В ожидании он начал разглядывать
мистера Хартагуса и его изогнутую сигару, которая уже не поддавалась никаким манипуляциям. Адвокат
выбросил её в пепельницу и заговорил, чтобы избежать вопроса о ней, поскольку понял, что любопытство мистера Бейнбриджа не знает границ, а его такт оставляет желать лучшего.

— Здесь многое изменилось, мистер Бейнбридж, — сказал он, оглядывая комнату.
— И всё же, когда вы приходите на проверку, особой разницы не замечаете — просто перестановка.

 — Да, сэр, да, сэр.  Теперь дети читают здесь.  Но у мистера Десмонда есть свой подход
Он любил оставлять свой след в вещах. Эта комната теперь напоминает мне только о нём, но
я помню времена, когда она была так же хороша, как фотография мистера Фори.
Он умер здесь, знаете ли, — и, если я не ошибаюсь, это произошло в этом самом кресле.
— Да, да, от сердечной недостаточности. Да, довольно давно, —
ответил мистер Хартагус и замолчал.

В доме снова воцарилась тишина. Если Десмонд и был где-то поблизости
в поисках динамитной шашки, то находился он в другом конце
ветхого старого здания, потому что ни поблизости, ни вдали не было заметно никакого движения.
 Часы на каминной полке переводили минутную стрелку на
Часовая стрелка на циферблате скрылась за горизонтом, и вскоре раздался серебряный звон полуночи.  Единственное полено на жаровне, а это был скорее яркий, чем большой костёр, обуглилось от жара тлеющих углей внизу и вскоре рассыпалось, взметнув сноп искр и клубы едкого дыма. Мистер Бейнбридж встал и ловко соединил концы
ветки между собаками. Когда пламя сухих поленьев весело запылало, он
вернулся на своё место и, казалось, был готов поучать мистера Хартагуса и делиться с ним своими взглядами на
трансформация земных дел. «Но я никогда не заходил в эту комнату,
потому что мог представить, как мистер Фори сидит в этом самом кресле. Боже!
 сколько же он мучился из-за своего завещания и всех этих бумаг, мистер Хартагус. И подумать только! всё вышло так, как ему меньше всего хотелось. Не то чтобы я винил _вас_, сэр».

— Нет, конечно, нет, — поспешно согласился мистер Хартагус, понимая, что его позиция не вызывает одобрения у управляющего.

 — Как душеприказчик, вы должны действовать в соответствии с законом.  Но это мало что меняло.
_он_ думал, что оставляет своей хорошенькой молодой жене долю... речного тумана, чтобы она жила на эти деньги до конца своих дней; неудивительно, что это вскружило голову старому мистеру
 Стэнлетту! Она была ему как дочь. Ну, ну...
неудивительно, что ему показалось, будто он увидел мистера Фори среди старых бумаг в синей комнате. В последние несколько недель мистер Фори жил среди своих бумаг.
Каждая аренда, каждое залоговое право, каждая закладная, каждый вексель были изучены в ожидании раздела имущества.  Я смотрю на него и удивляюсь, как ему хватило смелости всё уладить.
и оформлял его бумаги, когда он не мог работать из-за своей слабости.
 Он посылал за мной, чтобы я подписался в качестве свидетеля при заключении договоров аренды, контрактов и тому подобного.
Мы с опытной сиделкой засвидетельствовали множество бумаг в те
последние дни. В основном они были короткими — так, мелочи. К тому времени важные документы были упакованы и отправлены вам в Мемфис.
Но он пообещал кое-что обновить и отменил некоторые обязательства, которые у него были.
Мистера Фори нельзя было назвать либералом — он был довольно строгим человеком, но он освободил старика Тайнса от обязательств.
чей долг не более, чем на половину выплатила, и который, скорее всего, га’
была продана; и он даст квитанции на старый покатая; и он признал
отказ от дарственную на участок о'заболоченные леса, что ирландские
лесорубом Джессоп не едва обращал на покупку денег на это не
стоит много, но это богатство старый топор-арусо; и он отказался от его
прав в том, что пароход, на болоте Лилии, капитан клик, для пожилых
знакомства ради; и он вспомнил старые негры по-разному; и он
дай мне мой мул Люси, лучшие кобылы, мул я когда-нибудь увижу, как хорошо, как она
Тогда у него было двести долларов золотом в мешочке, но _он_ не хотел, чтобы его считали либералом. Он бы не стал включать в своё завещание такие мелочи, чтобы общественность узнала об этом, — конечно, нет, — только не ради красотки! Он просто заранее распорядился о своих подарках. И каждая бумажка была на своём месте! — и все они были скреплены накрепко, как ад, за исключением того завещания, которому он уделял больше внимания, чем всем остальным. Вещи получаются шавка'ous, они, на самом деле!”
Бейнбридж покачал головой и мрачно, и задумчиво посмотрел в
огонь. Плантация Грейт-Оукс была для него домом уже много лет, и он
Он был человеком с ограниченными ресурсами и небольшим опытом. Он ничего не знал о мире за пределами своей конторы и не одобрял перемен.

 «Конечно, тогда я не знал содержания документов, — продолжил он свои воспоминания. — Я узнал о них только из сплетен после его смерти, и на самом деле многие из них были сразу же занесены в протокол в здании суда. От меня не требовалось читать их, когда он их подписывал. Я всего лишь засвидетельствовал его подпись.
Свободными руками он придвинул к себе подставку для письменных принадлежностей, прикреплённую к подлокотнику кресла, и принял позу писца, погрузившись в размышления.
Он слегка постукивал по дереву пальцами, на которых были видны
огрубевшие подушечки и обломки ногтей — рука рабочего. «Мистер
Фори был гордым человеком, — заметил он. — Он не признавал открыто, что сама смерть может его одолеть. Он лишь говорил: «Никто не может сказать, будет ли он здесь завтра, поэтому я привожу в порядок некоторые неотложные дела». Он сказал мне это в ту последнюю ночь, примерно за полчаса до смерти. Почему я не вернулся домой? Я ехал верхом на одной из его лошадей.
Ты помнишь Индейского Вождя и то, как быстро он мог скакать? — Я
Я ещё не добрался до ивового болота, как увидел, что на пристани взлетела сигнальная ракета.
Это был сигнал для «Болотной лилии», чтобы она остановилась и приняла
приказы для похорон, ну, вы понимаете.

 «Да, о да», — поспешно сказал мистер Хартагус, вспомнив ужасные подробности. Это была не самая приятная тема для разговора; у него выдался тяжёлый день; он
ждал возвращения Десмонда, чтобы поговорить с ним ещё раз в продолжение
обсуждения, которое так внезапно на него навалилось; но репетитор был уже далеко, едва ли оправдывая свою репутацию любителя рыться в чужих вещах. Адвокат уже собирался язвительно прокомментировать задержку,
ибо он чувствовал потребность в заслуженном ночном отдыхе, когда его поразила
точность имитации голоса и манеры, с которой управляющий воспроизводил сцену, столь часто разыгрывавшуюся здесь и столь значимую для всех, кого касались эти подписи. «Свидетельствую своей рукой и печатью, — свидетельствую своей рукой и печатью», — повторял он несколько раз.
 Затем с повелительной интонацией: «Свидетельствуй, Джеремайя Бейнбридж. Подпишите здесь.


 Он взглянул на меня с безрадостной усмешкой и, отодвинув от себя полку, расстегнул эластичный ремешок портфеля, прикреплённого снизу.
Он неаккуратно взял его в руки, и из конверта на пол выпали бумаги.

«Смотрите на меня!» — воскликнул Бейнбридж, сожалея о случившемся.
«Что это? — детские упражнения». Он зачитал вслух монотонным голосом:
— «И когда царь Ксеркс двинулся на север, он оставил за собой» — беспорядок, я полагаю! — шутливо заметил он, собирая разлетающиеся страницы, исписанные крупным мальчишеским почерком.
Время от времени он останавливался, чтобы с любопытством вчитаться в неуместную тему, словно наслаждаясь её несоответствием происходящему, жизни и мыслям сегодняшнего дня.

Мистер Хартагоус предложил свою помощь. Этот случай был особенно неприятен ему, так как напоминал о быке в посудной лавке. Однако им двигало не столько желание помочь достойному управляющему, сколько стремление убрать обломки и тем самым устранить любую трудность, которая в противном случае могла бы помешать мистеру Бейнбриджу уйти сразу же после возвращения Десмонда с динамитной шашкой.
Хартагус мог бы пожелать, чтобы этого менеджера унесло ветром в реку Миссисипи, если бы не было другого способа измерить его
скорейшее изъятие. Чтобы уберечь юношескую работу от уничтожения, поскольку
несколько страниц разлетелись внутри большой латунной каминной решетки, он протянул руку над ней
и снял их с камина. Затем, усевшись в кресло,
только что освобожденное Бейнбриджем, который теперь был занят поисками беглеца
бумаги под столом, диван, глобусы, мистер Хартагоус обратился
сам занялся заменой страниц в портфолио.

Он подумал, что это неуклюжее, старомодное приспособление для организации рабочего стола, потому что папка, прикреплённая к полке, свисала вниз, оставляя верхнюю часть
Поверхность была свободна для нужд писателя, и её можно было приподнять только настолько, чтобы достать или положить бумаги с помощью эластичного ремешка, который Бейнбридж порвал. Теперь было видно, что страницы могут выпасть, как только ремешок будет восстановлен. И, произнеся с ноткой напряжённого раздражения: «И вообще, где они должны были лежать? И как, чёрт возьми, это работает?» — мистер Хартагус положил опустошённый контейнер на верхнюю полку, чтобы было удобнее раскладывать собранные листы. Как и в большинстве портфелей, два
зияющих кармана были очевидны, но он уже собирался убрать оставшиеся
В кратком изложении о персидском герое была представлена ещё одна бумага, извлечённая из внутреннего кармана.
Она была написана другим почерком. Его лицо резко изменилось, когда он достал её. Мистер Бейнбридж ничего не заметил и смеялся над грубыми набросками мальчика, поднося страницу к лампе на столе.
Его большие зубы сверкали в соломенной бороде, а большая шляпа и широкие плечи отбрасывали на стену тень размером с Бробдингнега.

— Не могли бы вы уделить мне минутку вашего внимания, сэр, — сказал мистер Хартагус тихим, сдержанным голосом. — Это ваша подпись?

Бейнбридж сильно рванулось вперед в испуганного ожидания. “Господи, это
конечно!” воскликнул он, в восторге от жара. “И это последний документ,
который мистер Фоури когда-либо подписывал!” - добавил он, наклоняясь, чтобы просмотреть
документ. “Я уверен в этом, потому что мистер Дэбни был свидетелем этого вместе с
мной, — это были я и квалифицированная медсестра, которые всегда подписывались в качестве свидетелей
вместе, за исключением этого раза. И как раз перед тем, как я добрался до ивового болота
Я видел, как на посадочной площадке взлетела ракета, сигнализируя о смерти Болотной
Лилии, которая как раз огибала мыс у побережья Арканзаса.

Вместе с документом было ещё несколько бумаг: погашенная вексельная расписка, контракт на возведение зданий, межевой план земельного участка, все они были меморандумами о выполнении поставленных задач и, очевидно, были возвращены. Мистер Хартагус быстро просматривал их, в то время как Бейнбридж сосредоточился на своей подписи в качестве свидетеля на листе в папке.

— Я больше никогда об этом не вспоминал, — продолжил Бейнбридж. — И я полагаю, что тот, кто приводил комнату в порядок после того, как его вынесли, должно быть, положил это среди других бумаг в портфель и на стол. Он должен был
Он собирался отправить его по почте вместе с другими вложениями — тем самым завещанием, которое, как я полагаю, нашёл мистер
 Стэнлетт, — потому что, видите ли, здесь есть длинный конверт с маркой, шестью центами на почтовые расходы и штемпелем срочной доставки. — Бейнбридж поднёс его к свету.  — Должно быть, он взвесил его вместе с другими вложениями, но на нём нет адреса. Теперь я помню, что после того, как мы с мистером Дэбни пожелали ему спокойной ночи и вышли в холл, я заметил ниггера, который ждал у двери библиотеки с сумкой для почты мистера Фори, готовый отправиться на плоскодонке к «Болотной лилии», которую только что заметили у мыса на берегу Арканзаса.

Мистер Хартагоус снова склонил свои кустистые брови над именами
свидетелей документа. “И кто эта другая сторона?” он спросил.

“Мистер Дэбни? Ричард Дэбни?— Почему, ты его не помнишь? Раньше он управлял
магазином недалеко от Грейт-Оукс. Земля, на которой он был построен, упала в реку
вскоре после этого он переехал. Последний раз, когда я о нём слышал, он жил в Арканзасе и управлял лесопилкой.
В тот вечер он пришёл в особняк Грейт-Оукс, чтобы навестить мистера Фори, узнав, что тот приболел.
На самом деле он ненадолго впал в беспамятство, пока мистер Дэбни был
Мистер Фори всё ещё сидел в этом кресле, когда писал своё имя.
Он сделал это довольно легко, но выглядел очень бледным, когда попросил нас засвидетельствовать его подпись и произнёс, что бумага немного — немного хрупкая, кажется, он так и сказал.  С тех пор я об этом не вспоминал. Я просто предположил, что это как-то связано с его бизнесом в Теннесси, потому что он что-то бормотал себе под нос.
Он сказал, что это находится там и что, по его мнению, эта оболочка будет действовать в соответствии с тамошними законами, поскольку он, так сказать, проживает там, в Нэшвилле, и является
Он был зарегистрированным избирателем округа Дэвидсон, хотя, чёрт возьми! мы считали, что он живёт здесь, в болотистой местности.
Зимой он часто бывал в Грейт-Оукс, так как его здоровье ухудшалось. С тех пор я об этом не вспоминал.
Поскольку в те дни он всегда был занят своими бумагами, я не обращал особого внимания на это обстоятельство.
Это имеет какое-то значение, особенно если учесть, что он не резал лёд?

Действительно, это был дополнительный документ, и, подтверждая и переиздавая основные положения завещания, изложенные в предыдущем дополнительном документе, завещатель внес единственное изменение, передав все свое личное имущество вдове
в любом виде — вместо одной четвёртой — акции, облигации и некоторые
накопления на специальных депозитах в банках Теннесси; и хотя умирающий
совершенно не предвидел жизненно важную роль этого завещания,
крайняя необходимость была далеко за пределами его косвенных
мер предосторожности, было очевидно, что этого будет достаточно, чтобы
решить проблему с возвратом средств, полученных миссис Фори от наследства.




 ГЛАВА XX


На следующее утро в доме царило радостное оживление, и мистер Хартагус добродушно
присоединился к всеобщему веселью. Он был очень рад
Он сожалел о трудностях, связанных с выполнением его долга, и был искренне благодарен за то, что они были смягчены благодаря этому дополнению. Грейт-Оукс под водой, с ценным оборудованием и скотом, километрами ограждений и необходимыми постройками, которые нужно было заменить, — это было не благом по сравнению с прежними богатыми владениями миссис Фори, но, во всяком случае, ему не предстояло выгонять вдову из её убежища ради её юных сыновей. Тем не менее он решил серьёзно возразить ей против предложенного
женитьба, и ни на йоту не скупиться на убедительную фразеологию.

Он не встретил ее за завтраком, потому что опоздал из-за
ночных бдений, и когда он явился к
приняв участие в утреннем ужине, он обнаружил, что она уже ушла,
оставив его на попечение Десмонда, ликующего мистера
Стэнлетт и трое мальчиков с их сияющими утренними лицами. Он
подкрепился хорошей сигарой после завтрака и совершил медитативную
прогулку по веранде в свежий, ветреный летний день, намереваясь
чтобы его нервы были в порядке, а такт отточен, прежде чем он приступит к выполнению своей деликатной миссии.

Листва в раскинувшейся роще была зелёной и пышной и колыхалась, поблескивая на солнце.
В арках между увитыми плющом колоннами веранды покачивались подвесные корзины с папоротниками и разноцветными лиственными растениями. Если бы можно было представить себя
на плаву или в каком-нибудь венецианском антураже, то картина потопа могла бы показаться не самым мрачным выражением катастрофы, а чем-то живописным и связанным с амфибиями. А что, если бы это был Арканзас
берег был удален из поля зрения — в его
лучшем поместье было видно не так уж много! — и вместо него простиралось покрытое рябью залитое солнцем море
неопределенные границы, насыщенного рыжевато-коричневого оттенка, с оживляющими и уникальными происшествиями
— пара весело снующих блиндажей на переднем плане,
пароход на среднем расстоянии, выпускающий столбы клубящегося дыма, как на снимке
в центре канала она неуклонно поднималась по течению, а вдалеке
белая стая морских чаек, описывающих эксцентричные изгибы,
блестящие, как звезды на фоне угрюмого горизонта, голубые, туманные и
очертания были едва различимы. Не было солёного запаха, который, однако, не всегда приятен, и вместо него из затопленного леса доносился резкий аромат коры, а жимолость, обвивавшая балюстраду и смело распускавшаяся среди затопленных растений, источала тонкий и восхитительный аромат.

 «Жизнь на океанских волнах», — радостно воскликнула миссис Фори, когда он свернул за угол и внезапно наткнулся на неё. Она перебирала цветы в проволочной
подставке для цветов, которая возвышалась над стеной дома, и держала в руке букет из розовых и белых гвоздик.
Она стояла в сиянии ясного дня и в отражении сверкающих вод и была похожа на цветок.
 На голове у неё была широкая шляпа из тонкой розовой органзы,
поля которой были то загнуты, то отогнуты, то украшены оборками, а утреннее платье было из белоснежного батиста.
 Он изо всех сил старался не думать о том, что это самый простой наряд, какой могла бы надеть любая деревенская девушка, потому что она не придавала ему никакого значения, но подчёркивала каждую его деталь. Её стройная,
гибкая фигура придавала ей особое очарование; её кожа была невероятно светлой
Цвет её лица так подчёркивался неумолимой чистотой оттенков её наряда; игра света и тени в её прекрасных серых глазах, её густые каштановые волосы, высоко уложенные среди оборок шляпки, похожих на гвоздики, её нежные влажные губы, её изящные руки, плечи и шея — всё это требовало восхищения в простом, если не сказать стереотипном, наряде. И ей едва ли можно было дать двадцать лет, когда её смеющиеся глаза с длинными ресницами встретились с его взглядом.

 — Сможете ли вы сохранять самообладание, созерцая эту суматоху?
— Главное? — она взглянула на водный пейзаж. — Может, ты почувствуешь себя не как в несварении желудка, а как настоящий сухопутный житель, если я подарю тебе бутоньерку? Она выбрала из букета самую красивую гвоздику и, подойдя, чтобы вставить её в петлицу его пиджака, он поймал её руку с цветком.

 — Я хочу сказать тебе кое-что очень серьёзное, — возразил он. «Я хочу говорить с тобой так же свободно, как если бы ты была моей дочерью».

Она подняла глаза и весело рассмеялась. «Ты хотел сказать, твоей сестрой».

Он осознал свою ошибку — в том, что касалось возраста, который должен был стать
Он был крайне недоволен её поведением! Но его невольно привлекала её внешность — ей едва ли было двадцать.

 «Ну, она едва ли годится мне в дочери, — лукаво сказал он, — хотя Десмонд действительно годится мне в сыновья. Моя дорогая мадам, вы станете посмешищем, если задумаетесь об этом браке.
 Вам следует помнить, что вы на десять лет старше этого юноши».

— Стоит ли мне переживать из-за этого, если он не будет? — спросила она, поднимая букет гвоздик, которые были не свежее румянца на её щеках.

 — А теперь, когда, по милости Божьей, ты станешь хозяйкой Грейт-Оукс
Если ты будешь свободна, то поставишь его в положение человека, вступающего в брак по расчёту. Он чувствителен в этом отношении — я уже вижу это, — хотя, конечно, он рад, что твоё будущее обеспечено, пусть и скромно по сравнению с былыми днями.

 — Но должны ли мы думать о публике — если она окажет нам такую честь, что будет судачить о нас как о диво дивное, — или только о себе и о нашем взаимном счастье? Она вдела гвоздику ему в петлицу и отошла, изящно покачивая бёдрами и склонив голову набок, чтобы оценить эффект.

“Насмешка наносит опосредованный удар, который особенно остер. Вам следует
подумать о своих детях, дорогая миссис Фоури”, - настаивал он.

“И я это сделаю”, - искренне пообещала она. “Доверься мне в этом! Я не сделаю
ничего, что противоречило бы их желаниям”.

Он не скрывал своих намерений. Он сразу обернулся. Она стояла
глядя ему вслед, улыбаясь своей поспешностью, как он шел оживленный вниз
веранда, чтобы найти мальчиков. Его метод активного продвижения вперёд был похож на пыхтение парохода в канале, спешащего вверх по реке.
 Хотя он не боялся её вмешательства или негативного влияния, он был
Он был настолько впечатлён важностью своей миссии по привлечению влиятельных противников к этому браку, что не стал пытаться разбавить серьёзность ситуации шутливой преамбулой, учитывая юный возраст собеседников, или преуменьшить её значимость.  Логично и чётко он изложил суть проблемы и её последствия для мира в целом, а также для будущего их матери и их самих, используя самые простые выражения. Они молча выслушали его, сидя перед ним в ряд на диване в передней гостиной. Они были очень внимательны и
на их лицах появилось больше дружелюбия, чем он когда-либо видел.

 «Всё зависит от вас троих, — сказал он в заключение, стараясь внушить им чувство ответственности. — Ваша мать заботится о вас больше, чем когда-либо заботилась или будет заботиться о ком-либо из мужчин. Она самая заботливая мать из всех, кого я знал. Вы можете помешать ей совершить нелепый, глупый, гибельный брак, который принесёт несчастье всем, кто с ним связан».

— О нет! Мистер Хартагус! — тут же ответил румяный и сияющий Чуб.
Он взял пас, возможно, инстинктивно, исходя из принципа, что младший
Офицер, выступающий в военном трибунале, говорит первым. «Это самое лучшее, что мы можем сделать. С тех пор как я узнал, что мистер Десмонд собирается на нас жениться, я почувствовал, что мы — все мы — в безопасности!» Он нежно обнял себя, чтобы выразить это чувство защищённости.

 Хорас грубо толкнул его локтем. «Никто не собирается
жениться на _тебе_!» — упрекнул он своего младшего товарища, смущённый его невежеством.


 «О да, — возразил Чуб, качая круглой головой, явно разобравшись в ситуации, — когда джентльмен женится на вдове, он женится на всей семье!»

— Вам, безусловно, есть над чем поразмыслить, — серьёзно сказал мистер Хартагус.
— Ваша привязанность к матери, ваше уважение к отцу должны побудить вас к сдержанному возражению — ничего не по-сыновнему и не способного отдалить вас, но способного предотвратить абсурдный и крайне неприличный брак, который неизбежно будет несчастливым и неудачным.


— Я не смотрю на это в таком свете, мистер Хартагус, — медленно произнёс Гораций. В его лице чувствовалась не по годам развитая сила, а во взгляде
даже мелькнула бунтарская искра. Он был сложным и
непростой характер трёх братьев. Его убеждения были
очевидно сильны, и его сопротивление, скорее всего, было бы ожесточённым.
 Мистер Хартагус слушал с повышенным вниманием. «Я так не считаю. Я думаю, что мистер Десмонд заботится о ней и о нас больше, чем кто-либо другой. Я думаю, что его предложение, сделанное, когда у него были основания считать её практически разорившейся, показывает, что он был готов пойти на любые жертвы ради неё. Тогда взгляните на него! Вы просто обязаны признать, что он на голову выше всех остальных, хоть и не богат. Но он моложе,
Всё так, как ты говоришь, хотя он и не _выглядит_ молодым. Он стар душой и телом. И, боже! сколько же он всего знает! Что касается твоего страха перед тем, что скажут люди, — что ж, _я_ повидал мир,
и мне кажется, что если одни люди не смеются над тобой из-за одного,
то будут смеяться из-за другого. Если ты останешься дома, они будут называть тебя
«Тунеядец»; если вы путешествуете за границей, вас называют «путешественником»; если вы хорошо одеваетесь, вас высмеивают, называя «чуваком»; если вы не напрягаетесь, вас называют «бездельником».
Моя идея состоит в том, чтобы делать то, что вы хотите.
Я считаю, что это правильно и уместно, и пусть они смеются! Мне бы не хотелось отказываться от чего-то хорошего и ценного только потому, что миссис Кентхопп может над этим посмеяться.
— Она не пригласила нас на свой званый вечер, а мы ещё живы! — сказал Чаб,
стуча каблуками по дивану.

 Реджинальд задумался. — Я думаю, сэр, что в первую очередь нужно подумать о её счастье. В конце концов, она молода, и, надеюсь, ей ещё предстоит прожить много лет. Она должна быть независимой — свободной в своих поступках! Когда я был в Индии, там недавно произошёл случай с сатти.
где-то в отдалённом районе — я много об этом слышал. Люди
полагали, что эта практика была запрещена. И без всякого неуважения к
завещанию моего отца — ведь я могу понять, как идея о чужаке в семейном
кругу могла повлиять на раздел имущества, — я всегда считал, что
возражение против второго брака было своего рода цивилизованной
отговоркой. Что касается самого мистера Десмонда, я бы предпочёл
его в качестве отчима всему миру.

И таким образом Десмонда приняли без возражений.

Сначала миссис Кентроп, которую можно было бы считать предводительницей сплетников,
лардж была так рада, что плантация Грейт Оукс не появится на рынке немедленно
конкурируя с Дриад-Дене, что это
смягчило резкость ее взглядов, и хотя она подмигнула и
ямочки на щеках, когда она комментировала разницу в возрасте, состоянии и
перспективах пары, в ее словах не было той злобы, которая появилась в них.
позже, когда мистер Лоринг, казалось, был не в состоянии утешать себя
Дриада-Дене, и постепенно отошла, не сделав никакого предложения.

В Грейт-Оуксе наступила золотая эра счастья; воды
Переполненность постепенно сошла на нет, и в течение короткого промежутка времени между свадьбой и свадебным путешествием миссис Кентхопп разъезжала по грязи, пару раз увязая в наносных болотах, и с шутливыми искажениями пересказывала потом простые хвастливые заявления Чаба о том, как он гордится подготовкой к возвращению молодожёнов. Мистер Стэнлетт всё спланировал и контролировал, и был очень важным и счастливым занятым человеком. «Надеюсь, он
выделил деньги на оплату изменений, иначе я не понимаю
откуда же ему было взяться, ведь Десмонд, должно быть, потратил все свои педагогические сбережения на свадебное путешествие, — весело предположила она.
 Грейт-Оукс был очень разумно обустроен и выглядел очень гостеприимно в день её приезда, ведь у старика был довольно изысканный вкус и он умел выбирать подходящее.

«Я всегда говорил, что есть ещё одно завещание, или дополнение к завещанию, или, если быть точным,
«бумагомарательство», — весело заявил он, помогая миссис Кентхопп сесть в карету. — Конечно, это не то условие, которое было задумано
Гонория, но это проходит — проходит довольно легко, а Эдвард, мой племянник, мистер Десмонд, как ты знаешь, не гонится за деньгами.


И когда миссис Кентхопп повторяла это, она обычно весело указывала на несоответствие этого утверждения тому факту, что «Эдвард», мистер
«Племянник» Стэнлетта должен был позаботиться о том, чтобы окружить себя полезными людьми.
У него была хорошо обеспеченная жена и трое очень богатых пасынков, на которых он теперь имел огромное влияние.
Она также находила большое удовольствие в простоте Хораса, который верил, что их сентиментальные отношения были улажены ещё до того, как они поженились.
Обнаружение последнего дополнения к завещанию открыло новые грани финансового положения семьи. Она стремилась убедить жителей Дипвотер-Бенд и других мест в том, что комфортабельное поместье, а не феноменальная красота дамы, помогло сгладить недостатки, связанные с разницей в возрасте.

 Процветание дополняло счастье. На затопленных землях был собран богатый урожай хлопка; долги были наконец погашены; яхта исчезла, но изумруды остались, и в следующий карнавальный сезон знаменитая красавица блистала во всей своей красе
Она блистала в старом кружке в Новом Орлеане, который часто посещала в юности. Но вскоре она отошла на второй план в семье. Полковник
Десмонд — как смеялась миссис Кентхопп, когда это почётное звание было
инстинктивно, неосознанно присвоено ему обществом, склонным
присваивать титулы тем, кто явно имел право на знаки превосходства, —
в безмятежной тишине наступившей зимы нашёл в письменном столе
библиотеки разбросанные листы рукописи, которую он написал в
одиночестве на досуге в первые дни своего пребывания в Грейт-
Дубы. Он перечитал его с удивлением и в то же время с осознанным сомнением,
а затем снова с растущим восхищением. Он подумал, что сейчас не смог бы написать ничего подобного. В нём была сконцентрирована сила полной умственной изоляции. Это была работа провидца — того, кто стоит в стороне и судит
 справедливо, не дрогнув, и это был инстинкт абстрактной истины.
Многое в нём было горьким, как сама жизнь, многое — печальным; но оно постигало
нереализованную цель, симметрию замысла в жизни, божественное направление,
и оно выводило это на свет.  Настолько непривычной стала работа, выросшая в
Прошло немало времени, прежде чем он был польщён тонкостью его ума,
его способностью к логическому мышлению, глубокими познаниями и широким кругозором,
а также изяществом его литературного стиля. По этой причине он показал его
своей жене и старшему из пасынков, и тут же в доме поднялся шум. Величие
без приглашения постучалось в их двери! Всё это время слава трудилась
не покладая рук, собирая лавры для их голов. Младшие сыновья, хоть и ничего не понимали, были в таком же восторге.
И хотя Десмонд смеялся над ними, он позволил им сделать то, что они хотели.
Он стал серьёзным и уважительно отнёсся к их проницательности, когда прочитал письмо издателя, которому оно было отправлено.

Позже миссис Кентхопп сказала, что эта книга — абсолютно нечитаемая, о всевозможных политических условиях, потому что никто её по-настоящему не читал, — стала популярной, потому что один известный английский государственный деятель, очень любящий писать и чертить, изложил её позиции в лондонском ежеквартальном журнале, который, если такое возможно, был ещё скучнее и менее читаемым, чем сама книга, а другой английский ежеквартальный журнал опубликовал ответ Десмонда, и какое-то время контраргументы Десмонда и его сторонников обсуждались в прессе.
Другие политические экономисты, которые сочли эту работу жизненно важной,
вылили на неё много типографской краски. А когда на следующий год семья отправилась в Лондон,
полковника Десмонда чествовали в высших кругах,
и он получил ещё одну учёную степень в одном из великих английских университетов,
где он учился в юности.

 «Дипуотер-Бенд теперь стал литературным центром, и не забывайте он, и
и его узнали, свет,” Миссис Kentopp ямочками“, хотя ни один из нас
конечно, читали или когда-нибудь будете читать великую книгу”.

Но даже бросает Миссис Kentopp было суждено пренебрежение и
прекращение. Копье, однако умело направленные, должен иметь
точка вступили в силу. «Не думаю, что разница в возрасте так уж заметна», — с сомнением ответил незнакомец в светском обществе на её восторженное
сообщение о разнице в десять лет. «Полковник Десмонд не выглядит
на десять лет старше».

 И после того, как компания разразилась
несколько озорным смехом,
Их понимание её намерений и безнадёжная озадаченность незнакомки, которая не могла понять, что было сказано не так, привели полковника Кентоппа к необходимости отчитать жену наедине. «Ты сама себе вредишь, Аннетта, зацикливаясь на возрасте этой женщины. Люди будут думать, что ты придираешься и ревнуешь».

 И действительно, Десмонд быстро взрослел и становился серьёзнее. За первой книгой последовали другие.
И хотя они в разной степени добавляли индивидуальности, они также добавляли мыслительные процессы на лбу и в выражении лица.  Теперь свет в окне библиотеки на набережной всегда горел допоздна, и
лоцманы на реке ориентировались по его слабому, далёкому сиянию в полуночном небе.
 Часто они с гордостью показывали его какому-нибудь пассажиру, допущенному в рулевую рубку,
видя, как он сияет в своего рода звёздном уединении среди
темнеющих прибрежных лесов Грейт-Оукса, и повторяли названия его томов, хотя, возможно, как и миссис Кентроп, не читали ни одного из них.


Но на самом деле это был не час озарения библиотеки, не время её триумфального возвращения. Каждый день в одно и то же время, когда западный солнечный свет, падая на него длинными косыми полосами, превращался из полированного золота в
Когда свет стал неземным, туманно-красным, появилась его жена и села по обе стороны от камина в истинно дарби-и-джоновском стиле, как давно подметил прозорливый глаз Кентуопа с веранды. Десмонд зачитал вслух результат своего дневного труда, а её прекрасные, внимательные, задумчивые глаза были устремлены на угли, и его голос наполнял тишину старой схоластической комнаты. Она никогда не критиковала. Она не аплодировала. Она не давала никаких советов. Когда он отложил бумаги и их взгляды встретились, она сказала то же, что и всегда.
— Что я сказал тебе давным-давно, в тот первый день, когда мы с тобой сидели здесь у камина? — Что мне нужно писать для публикации, писать книги.
 — И что ты ответил?  — Ну, — он всегда смеялся, отвечая на этот вопрос, — что я не могу, что я не способен на это.
«Тогда, — торжественно отвечала она, и в её глазах плясали радость, веселье и гордость, — никогда больше не смей мне перечить, пока жив».