Озверелый мир в прозе Владислава Крапивина

ПОДНОГОТНАЯ ОЗВЕРЕЛОГО МИРА

"— А вы не поняли? — горько спросил Арунас. — Он же главный генерал-агент. Он там нарочно жил в парке, чтобы разведывать дела обоих королевств. И короли приходили к нему и за одним столом планировали битвы. Они друг с другом давно договорились. Даже знали заранее, сколько в каком бою надо положить солдат, чтобы сохранить военное равновесие… Потому что война им была выгоднее мирной жизни. Оружием можно торговать, мирных жителей держать в страхе".

"Господа взрослые, что же вы творите на нашей земле! Может, мы, дети, лишние на ней? И вы решили, что многих, кому уже восемнадцать, можно под корень?

"Ешьте, дети, карамель «Чупа-чупс» и никого не бойтесь. Дяди и тети — они же нормальные. Только немножко озверелые…
Озверелые люди.
Озверелый мир…".

"Озм… диктор с экрана вчера опять называл цифры — сколько человек погибло в «горящих точках». «А сейчас рекламная пауза… начинка из поджаренных орешков и то-олстый слой шоколада… и столько коровьего молока, что мы сейчас замычим… му-у-у…»

"— Голубчик мой, ты где слышал это слово?
— Я… не слышал. Оно само… Ну, оно придумалось мне однажды. Это значит «Озверелый мир»…
— Да… Федя Полянцев расшифровывал это научнее: «Области затухающей мысли». Но в общем смысл тот же. Когда затухают мысли, остаются инстинкты и нарастает зверство".
(Из повести "Бабушкин внук и его братья").

***
Пять лет назад, 1 сентября, ушел от нас Владислав Петрович Крапивин. Но с нами, теми, кто еще не отпал от книг, остались его произведения. Их чтение - занятие не из простых. Погружаясь в ткань особого крапивинского повествования - сочетания фантастического и реального, невероятного и обыденного, невольно начинаешь испытывать не совсем ясную тревогу, понимать хрупкость нашего мира, фальшивость безмятежного существования и приходишь к мысли, что справедливость надо защищать, а за добро - биться, не жалея себя.

****
"Ах, кабы не было домов,
Не было б окнищев.
Кабы не было врачов,
Не было б кладбищев!
Не ходите к докторам,
Кушайте бананья,
Принимайте по утрам
Солнечные ванья…

Это у них в мединституте была в ходу такая песенка. А кем и где был Володя до института, он не рассказывал. Ходил только слух, что у него есть медаль «За отвагу». Мы все-таки прижали его однажды: за что медаль? Он сказал неохотно:

— Надо было вытащить пацанят из больницы, ее обстреливали. Нас было трое. Ну… а уцелел я один.
— А ребята? — спросил Дима. — Их всех вытащили?
— П… почти…
— За это не медаль надо, а Героя, — сказал кто-то шепотом. Володя усмехнулся и опять взял гитару.

Целый год мы, братцы, ждём
Наступленья лета,
Чтобы загореть путём
Ультрафиолета.
Но сейчас я вам скажу:
Помните заранее —
Очень вредно на пляжу
Перезагорание…".
(Из повести "Бабушкин внук и его братья").

***
ТАЙНАЯ СТРАНИЦА ИЗ ЖИЗНИ СЕМЬИ КРАПИВИНЫХ

Несколько лет назад "Российская газета" рассказала историю, в которой, как это принято в современных медиа, сквозила мысль, что семья известного советского писателя пострадала в свое время от большевиков и была вынуждена скрываться, перебравшись в Тюмень и сохраняя в тайне вятский период жизни. Что же было на самом деле?

"Отец писателя Петр Федорович Крапивин был рукоположен во священника Троицкой церкви села Филиппово Вятского уезда 10 мая 1925 года и служил там на протяжении десяти лет.

Вот какую характеристику дает ему церковное начальство. Во-первых, "совершенно трезвый", что и для тогдашнего духовенства было значимой характеристикой. Во-вторых, "поведения отлично хорошего". В-третьих, "с окружающими его людьми гуманен и уживчив" - чего не всегда встретишь и у нынешних служителей церкви. И самое главное - стремится самообразованием развить в себе дар проповеди.

Однажды Петр Федорович уличил в денежных махинациях церковного старосту. Тот решил отомстить и накропал на него донос в губчека. Священника Крапивина арестовали и заточили в вятскую тюрьму... Отсидев срок предварительного (на время следствия) заключения, Петр Федорович вернулся домой в Филиппово. А церковным старостой остался тот же нечистый на руку человек.

В другой раз Петр Федорович навлек на себя беду по следующей причине. Его коллега - второй священник церкви села Филиппово - был невоздержан на язык. Отпускал опасные шутки насчет колхозов, советской власти. Увещевания Петра Федоровича не принимались им во внимание. Шли 30-е годы. Это могло закончиться плачевно для обоих.

Тогда Крапивин отправился на прием к вятскому архиерею с просьбой, чтобы тот повлиял на неосторожного священника. Архиерей неожиданно рассердился и счел просьбу Крапивина недостойной, произошел конфликт. В итоге, расстроенный Петр Федорович вернулся из Вятки в Филиппово, остриг волосы, сбрил с себя бороду и усы и предстал перед своей семьей неузнаваемо молодым. Это произошло в 1935 году".
(Цитата из статьи в "Российской газете" от 21 июля 2021 года).

***
Далее автор статьи пытается убедить нас в том, что Петр Федорович старался помирить свою правду с правдой большевиков. Но события показывают, что на самом деле он понял враждебную сущность представителей церкви и поэтому стал растригой и порвал с прошлым. В 1937 году в Вятской епархии был вскрыт контрреволюционный заговор с самыми суровыми последствиями. Но годом раньше семья Крапивиных покинула Вятку, перебравшись к родственникам в Тюмень.

Родившийся в следующем году Владислав, подрастая, перенял от своих родителей самое лучшее: неприятие несправедливости, двуличия, предательства. Он рано стал понимать, что элементы "озверелого мира" все более проникают в повседневную жизнь советской страны. Его правдивого слова, его усилий в клубе "Каравелла" не хватило, чтобы противостоять вражеским силам - "озверелый мир", действуя где лукавством, где нахрапом, уничтожил нашу страну.

ВЛАДИСЛАВ КРАПИВИН О СВОЕМ ТВОРЧЕСТВЕ

"Мои „школьные“ произведения всегда равномерно чередуются с книжками фантастического жанра (а порой эти жанры там даже сплетаются). И тут нет ничего странного, потому что тема и в тех, и в других... — одна. Это — положение детей в нынешнем неспокойном, жестоком, неприспособленном для нормального детства мире. Это ответственность (а чаще безответственность) взрослых за детей. Это — право ребёнка на свою жизнь, в которой есть дом, семья, друзья, радости, безопасность — право, которое, увы, далеко не всегда осуществляется...

Тема эта, к сожалению, не стареет, лишь обостряется. И оставлять её я не считаю себя вправе. Это моя тема. И если это значит, что „Крапивин пишет всё одну и ту же вещь“, то и слава Богу"...

"Это объективная — не только социальная, а даже и биологическая истина. Дети действительно рождаются неиспорченными, искренними существами, они во многих отношениях чище взрослых. Беда только, что в то же время они — наивнее, беспомощнее и неопытнее своих родителей и наставников. Потом уже, постепенно, взрослый мир переделывает их по своим законам — одних раньше, других позже. Столкновение детского бескорыстия и взрослого прагматизма — это драма многих поколений"...

"В этом новомодном, полюбившемся молодым критикам и социологам словечке заключена характеристика определённого социального стереотипа. „Тинейджер“ в нашем обществе — это порождение нескольких последних лет, нашего равнодушного к детям времени. Этакое жующее заграничную жвачку создание, чьи мысли сводятся к „адидасовским“ шмоткам, а постижение искусства застыло на уровне разноцветных пивных банок и кассет с мордобойно-сексуальными триллерами.

При всей распространённости „тинейджеров“, это всё же не единственный портрет нынешнего школьного поколения. К счастью, существуют ещё обычные мальчишки и девчонки, для которых „пионерская экзальтация“ (то есть нормальные человеческие отношения: бескорыстная дружба, верность слову, стремление защитить слабого, вступиться за правду — а отнюдь не пропаганда большевистских лозунгов)... Именно для этих ребят, а не для „тинейджеров“ (которые, к сожалению, всё равно ничего не читают) я и пишу свои книги. И, взявшись за эту статью, заступаюсь прежде всего за них, своих читателей, а не за себя"...

"К сожалению, общая драма близких мне по духу ребят (и «книжных», и живых) как раз в том, что они вовсе не хотят конфликтов. И никогда не начинают первыми... Хотят жить нормально: играть в свои ребячьи игры, дружить со сверстниками, читать книжки и вечером возвращаться домой, где их ждёт мама. Они вступают в конфликты вынужденно, когда окружающий мир заставляет их делать это.

Они лезут в драку лишь тогда, когда уже совершенно необходимо защищать себя, друга, всё, что любят. И своё достоинство (до сих пор сохранилось кое у кого такое «архаическое» понятие), потерять которое они, в отличие от «тинейджеров», страшатся пуще всего. И они дерутся — подчас неумело, беспомощно, преодолевая страх и отвращение к насилию. И уж меньше всего эти дети уповают на то, что «добро должно быть с кулаками"...

"В фантастических повестях о Кристалле я постарался поднять тему о беззащитности (не исключительности, не агрессивности, а именно беззащитности) детей с аномальными способностями и особыми талантами. Ибо, несмотря на умение окружать себя силовым полем и уходить в иные пространства, они не защищены от социальной косности и от жестокостей окружающего мира. Их дар — не только их достояние, но в то же время их трагедия. И эта тема — не из одной лишь области фантастики. Мало ли примеров, когда необычный талант ребёнка вызывал неприятие и служил причиной всяких бед? Вся наша педагогика до последнего времени была основана на стремлении заставить школьника быть как все, „не высовываться“...

"По мнению некоторых блюстителей педагогических норм, дети никогда не должны ни в чём подозревать взрослых и, тем более, вступать с ними в противоборство. Или, по крайней мере, должны сначала спросить разрешения у мамы, у классной руководительницы. А может быть, у критиков, всегда знающих, как должны вести себя в книжках юные герои? Именно такой этики... должны придерживаться дети в литературе и в жизни. И писатели, разумеется"...

"Может быть, я „красный“? В этом уже обвиняли. За то, что дети [из Каравеллы] по-прежнему носят красные галстуки — символ алого корабельного паруса кливера (а не большевистского триединства поколений, как это трактовали официальные цековские документы).
Может быть, я „чёрный“? Было и это. Меня и детей клеймили за чёрные морские рубашки — многолетнюю форму „Каравеллы" (естественно, души наши и помыслы обвиняя в той же черноте).

Или я „коричневый“? Тоже не ново. Во многих „телегах“, направляемых в парторганы — анонимных и подписанных бдительной „общественностью“ — я и мой отряд не раз обрисовывались как носители фашистских идей. На том основании, что дети спорят не только с „простыми“ взрослыми, но даже и со взрослыми обладателями партбилетов"...

"В этом обществе живёт страх. Возможно, бессознательный, интуитивный, но страх. Перед тем поколением, которое вырастет и спросит у старших:
"Что же вы это сделали с нами, господа? И до чего довели страну!"
Не все ведь растут «тинейджерами» и вырастают "крутыми мужчинами", для которых «баксы» и «мерседесы» — смысл бытия. Будут и те, кто спросят".
(Цитаты из статьи в "Уральском следопыте", № 8, 1994 г.).

СТАНЕТ ЛИ ЛУЧШЕ "ОЗВЕРЕЛЫЙ МИР"?

"Шла передача про поэта Багрицкого. Ведущая бодрым голосом рассказывала, что этого замечательного поэта стали забывать, потому что считают его певцом революции и комсомола, а это нынче непопулярная тема. Но у Эдуарда Багрицкого, говорила она, есть немало и других стихов: о природе, о поэтическом вдохновении, о птицах, о море… И тут начал читать артист:

Ранним утром я уйду с Дальницкой,
Дынь возьму и хлеба в узелке.
Я сегодня не поэт Багрицкий,
Я матрос на греческом дубке.

И я понял, что сейчас тоже уйду. От всего…".

"Я только думал (вернее, чувствовал), что уходить из Озма можно, а возвращаться в него — это… ну, против законов природы.

Конечно, как ни называй злобный мир, лучше он не станет. Но… может быть, хоть самую-самую капельку добавится в нем доброты, если придумать хорошее имя? И хрупкий каркас добрых дел хоть чуточку окрепнет от хорошего слова?

А может быть, Дорога, по которой я шел и бежал, сделала в Пространстве таинственную петлю? Как рельсы Мебиуса в Завязанной роще! И привела меня на другую, ранее недоступную плоскость мира? Вдруг здесь уже все не так, как прежде?

Я мельком усмехнулся: такая смешная надежда. Но вдруг? Хоть чуть-чуть?.. Тогда тем более нужно правильное название для мира, в который я возвращаюсь. Кто знает: вдруг в этом мире причины и следствия легко меняются местами и от доброго имени зависит суть вещей? В конце концов, сказано же в древней книге: «В начале было Слово!»...

Потом раздался чуть слышный звон. Дальний, еле различимый. Словно звенела сама тишина... И я уже знал: они все идут сюда!.. Они догадались, куда отправился я, и, конечно же, заспешили следом.

Я слышал уже их голоса. Стоял и ждал — виноватый и счастливый. И думал, что, может быть, вместе мы найдем нужное слово".
(Из повести "Бабушкин внук и его братья").

***
Главный герой повести Крапивина, чуть не поддавшийся телевнушению, в заключительной сцене готов вместе со своими товарищами отыскать то Слово, которое поможет миру избавиться от злобного наваждения. Но, зная деятельный характер его и его друзей, что-то не верится, что дело ограничится лишь Словом".