Карелия 1984. Часть 2

Верно говорят, что "для мужчины всё кончается постелью, а для женщины
постелью всё начинается". Так произошло и у нас. Писать об этом, и особенно
о том, что произошло дальше (а мне хотелось продолжения) даже сейчас, спустя
две недели после приезда, мне невыносимо тяжело. Сколько душевных мук
стоило мне перенесть, сколько душевной боли. Как я всё это пережила и
вытерпела, я понять не могу. Допустим, рябиновка и мои лобзания толкнули
его на этот порыв, ну и любопытство. Я же после того, что произошло, не
могла с ним сразу расстаться.

Через день он уходил во внеплановый 5-ти дневный поход с ленинградской
группой. Группа не была настроена на поход, и нам было предложено пойти.
Раньше я обещала Оле, что мы после похода заедем в Ленинград. Мои друзья
откликнулись на просьбу принять нас дня на три. Но я и слышать не хотела о
Ленинграде. Пять дней с Сашей и четыре ночи. У меня даже дыхание
перехватывало от одной этой мысли. Я и представить не могла, как я ошибаюсь.
Я совсем забыла, что с ужасом просыпаюсь я каждое утро, и горько плачу от
мысли, что наступающий день не исполнит ни одного из желаний моих, ни
одного, но исказит гримасами бытия те образы, которые создало моё
возбуждённое сердце.

Я была слепа в своей необузданной влюбленности и не смогла трезво оценить
обстановку. Почему я иду в поход, я знала, а вот почему идёт Лена - понять не
хотела. Из памяти вылетели её грустные глаза в конце похода. А сейчас её
веселость, её внимание к Коле и Серёже отвлекали меня от мысли, что она
сыграет такую же роковую роль в моей судьбе какую я сыграла с Котовой в
Грузии. Только я поведу себя иначе, нежели Котова. Я буду всё терпеть и вести
себя нормально, но душевно я так измотаюсь, что жизнь для меня потеряет
всякий смысл. И я не могу поверить в то, что душевное моё равновесие когда
ни будь восстановится, и я не сойду с ума.

А тогда всё шло хорошо. Мы до утра пили чай, потом опять пошли купаться на
причал. Лена обращала на себя внимание, просила отвернуться, а я тихо
раздевалась и ныряла без всякого купальника. Саша предложил вечером сходить
в ресторан. У нас была плановая экскурсия на остров Валаам, но Лена и Серёга
не поехали. А мы настолько измотались на теплоходе после бессонной ночи,
что еле добрели до кроватей. У меня в голове был один только Саша. В тот день
все легли рано, утомлённые бурным прощальным вечером и поездкой.

Девочки отговаривали меня идти опять в поход. Зачем терять и портить хорошее
впечатление от похода. И погода портится. Но разве остановишь влюблённую
дуру? В первом походе я отдохнула душой и телом. Вот тело и решало за меня.
Где привязанность, там и надежда. Я упустила одну ночь и решила теперь
отыграться. Вечером ещё колебалась, Сашу я не видела, и решила ждать до утра.
А утром нас разбудил стук в окно. Это был Саша. Увидя его, я уже не колебалась.
Сдала билеты, собралась в момент. Девочки нас провожали. Принесли две
бутылки шампанского и пили прямо из совка на причале. Это были красивые
проводы, я зафиксировала их на плёнку. Казалось, всё будет так же прекрасно и
безоблачно.

По дороге поднимали вёсла в знак прощания, приветствовали группу ещё одной
Сашиной любовницы  - Надежды, которая возвращалась из похода, окинула нас
с Леной презрительным взглядом, но не удержалась, Сашу поцеловала. Мне
показалось, что он несколько смутился, посмотрел на меня, виновато сказал:
"Никак не уплывём сегодня, пока со всеми перецелуешься..." Его глаза говорили:
"Что я могу поделать? Не отталкивать же женщин." Мы беспечно смеялись.
Было весело. Да ещё Коля на моторке выписывал вокруг нас круги, тоже
провожал.

По дороге мы высаживались, собирали грибы, малину. Небо хмурилось. На
Пилацари приплыли к вечеру. Ставили палатки, пилили дрова. Накрапывал
дождик. Инструкторский экипаж ставил палатки в последнюю очередь.
Поставили две палатки. В одной вроде как мы втроём, в другой Саша. В нашей
палатке всё застелили, в Сашиной сидели при свече и отмечали первый день
похода. Запасов водки было много. Дождь всё усиливался.

Получилось так, что Саша сидел рядом со мной, и даже положил голову ко мне
на колени. У меня мелькнула мысль, что и Лена не упустит возможности
поползать к нему в палатку. Она сидела напротив, положив на колени локти, и
уже была недовольна. Наверное, не уйдём из палатки ни она, ни я, так и будем
сидеть возле Саши. Первым вышел Серёга, потом Лена, а я упорно намеревалась
остаться.

Палатку вдруг начало заливать. Она стояла ближе к скале, чем наша, и вода со
скалы стекала под палатку. Саша суетился, выбирая сухое место, подсовывая
полиэтилен, укладывал меня. Дождь всё усиливался, оставался крохотный
сухой кусочек в палатке. Саша сказал: "Впервые в жизни лежу в воде. Надо
идти спать в ту палатку." Но мы не уходили и укладывались.

Я уже разделась и прижалась к нему, а он, лаская меня, прошептал: "Я думаю,
нам с тобой не будет хо..." В это время раздался истеричный Ленкин вопль:
"Саш, иди, выгуляй Серёгу. Вся палатка в блевотине." Саша быстро оделся и
выскочил. Я начала одеваться тоже. Ленка уже вовсю кричала, что она в ту
палатку ни за что не пойдёт. Саша вытаскивал запачканные вещи, поливал
палатку одеколоном, успокаивал Лену. В палатке было действительно сухо.
 "Успокойтесь. Будем спать здесь. Наташ, иди сюда." Уложив меня, он пошёл
за Леной. Так я оказалась в тёплой и сухой палатке с душераздирающе храпящим
Серёжей, а Саша с Леной в мокрой Сашиной палатке.

В эту ночь мы стали соперницами. И эта ночь явилась для меня первой пыткой.
Когда Ленка влезла в палатку за Сашей, она громко и зло выкрикнула: "Я не хочу
участвовать в групповом сексе!" Саша тут же бросился за ней. Сейчас она уже
успокоилась. А у меня глаза с тарелки, я слышу их шёпот в соседней палатке.
Во мне поднимается и растёт чувство горечи и боли, обиды и ревности, что
вот - миг - и не я, а она лежит сейчас в его объятиях, а я растоптана, отвергнута, забыта.

Мучительные спазмы сдавили мне грудь, не хватало воздуха, что-то мешало
дышать. Я выползла из палатки, и как побитая собака подползла к его палатке,
и бессильно опустилась на мокрый песок. Теперь я уже слышу даже их дыхание,
но стук моего сердца поглощает все другие звуки. Неужели они не слышат, как
колотится моё сердце? А я бы слышала, если бы лежала там, с ним?
- Саша, возьми меня в жёны.
- Что ты Ленка, я же женат, у меня дети.
- А если б не было детей, взял бы?
- Да
- Саш, ты любишь свою жену?
- Да.
- Хочешь, я уеду завтра? Ты скажи мне уехать, и я уеду.
Я похолодела вся то ли от холода, то ли от их слов.
- Лен, здесь уже сыро. Пойдём спать в ту палатку.
- Обними меня. С тобой я пойду куда угодно, даже в ту палатку. Саш, ну давай
же заниматься, чем занимаются все люди.

Я  уже не помню, как я очутилась в своей палатке, но я не знала, что делать.
Бог, казалось, услышал мои стоны. Прибежал Сашин друг, Паша. Он тоже
промок, жаждал выпить. Сашка с ним мотанул куда-то, забрав мой фонарик.
Лена под утро забралась к нам в палатку, Серёга храпел умопомрачительно, я
еле дождалась утра.

""Утро к вечеру переменится,
Переменится ночь к утру,
Переменится, переменится,
Перевертится на ветру..."

Проснулась я, конечно, как в аду. Ну и ночка. Группу затопило. Намокло всё,
никто не спал. Женщины-медики сидели на спасательном круге в своей
промокшей насквозь палатке, и пели: "Прощай, любимый город..." Сухая была
одна наша палатка, но ни для кого из её обитателей она не оказалась раем.

Утром Саша всех поднял на зарядку, вдохновлял личным примером оптимизма,
стянул с нас с Леной одеяла, похлопал по попам, и сказал, что инструкторский
экипаж должен помогать инструктору. Лена попросила у меня прощения за
вчерашнюю свою выходку. Мне как-то малость полегчало. Я даже провела
зарядку с коллективом. Сама разогрелась, и вообще, мне надо было прийти
в себя.

Я одела купальник и нырнула в озеро. Вода стала за ночь ледяной. В том походе
я купалась здесь, на мелководье, ночью. Над водой стоял пар и вылезать совсем
не хотелось. Здесь же у меня всё свело, но сердце как-то остановилось.
И задышалось легче. Народ стоял на берегу во всех вещах, и с удивлением на
меня поглядывал. Саша мне потом рассказывал, что он однажды тоже, поднимая
дух группы, нырял в такую же воду, так потом у него так дрожали руки, что он
не мог удержать кружку.

После ливня здорово похолодало. У нас здесь на Пилацари была днёвка.
Проглядывало солнце, но оно совсем не грело. До обеда Серёжа стирал вещи,
мыл палатку оставшейся водкой, мы заготавливали дрова. Лена от Саши не
отходила ни на шаг. Они бродили в обнимку, или во мне уже закипала жгучая
ревность.

"...Если страсть сия однажды вкоренится в сердце, то истребить её из оного
будет уже весьма трудно; она есть постоянный источник мучений для того
сердца, которое её к себе приемлет, и неисчерпаемая глубина печалей человеку
ею заражённому... Откровенность, как в поведении, так и в обращении есть
одно только средство против такой ревности. Гораздо легче предупредить какое
злое впечатление,  нежели вкоренившееся уже в голову истребить..."

Итак, все мои надежды на рай в шалаше мгновенно и бесповоротно рухнули.
Справиться с собой было невозможно. Группу я знала плохо, поплакаться в
жилетку некому. Да и как жаловаться, говорить, что я - отвергнутая любовница
инструктора - это не поймут. Да и видно, наверное, по мне. Как всё это вынести,
как переступить через себя? Я и сейчас-то пишу и думаю, полегчает ли мне после
того, как закончу сие повествование, вздохну ли я свободно...

Я лежала ничком в палатке, когда они вернулись с экскурсии за ягодами, и
сообщили мне новость, что Серёжу увёз спасательный катер. Он завтра поведёт
группу, а Лена теперь - стажёр у нас вместо Серёжи. Эта новость подействовала
на меня двояко. С одной стороны - этот ужасный храп прекратится, а с другой -
у меня теперь свой дом, своя пещера, дупло, берлога и т.д. Буду лежать с утра
до вечера и вспоминать свою жизнь. И такая меня охватила вдруг тоска, так
защемило сердце, слёзы, наконец, начали подступать к горлу - я так хотела
выплакаться, и всё никак, что я вместо обеда провалялась в палатке, сдерживая
страдальческие стоны. Меня никто не успокаивал. Наверное, Саша с Леной -
люди интеллигентные, лучше оставить в покое человека, не мешать ему
страдать, коли хочется, он же на отдыхе. Он же не бушует, чувств своих вслух
не высказывает, просто валяется в палатке, как бревно. Внутри только всё
рвётся наружу, клокочет, сердце сдавлено тисками - не продохнуть. Ну что же
это такое...

Обедают. Кто-то сказал, что нет Наташи, ещё искать пойдут. Нет, всё тихо.
Саша с Леной знают, где я, искать не пойдут. Каждая секунда, словно час, и
сон не идёт - всю ночь ведь не спала. Вот пообедали, подошли к палатке.
- Ой, Лена, мы разбудить забыли.
- Я не сплю.
- А что ты обедать не идёшь?
- Не хочу.
- А тебе там насыпали...
- Не надо.
Я уже в отчаянии, в истерике.
- Саш, поди на секунду.
Он подошёл, сел возле.
- Саш, я не могу больше, - я подняла на него искажённое плаксивой гримасой
лицо, - домой хочу, я хочу уехать домой.
- Наташ, каким образом?
- Как Серёжа...
- А как я тебя сниму с маршрута?
- Перед группой неудобно, да? Ну, скажем, что заболела. Я больна, правда,
сердце болит. Дура я, старая дура...

Я медленно вытянулась и тихо заплакала. Он спокойно реагировал на мои
терзания. "Сытый по голодному не плачет..." Он слегка коснулся рукой моей
вздрагивающей спины, и тихо сказал: "Наташ, возьми себя в руки."
- Я всю ночь брала, никак не получается. Буду теперь в палатке одна куковать,
может, возьму, Ну, иди...
- Тебе Лену прислать, чтобы она тебя успокоила?
Как током прошил.
- Нет, Лену не надо. Я сейчас куда-нибудь уйду, может, ничего, обойдётся...
Прихватив одеяло и Ленкины сигареты, я отправилась на наши камни, где
совсем недавно мы наслаждались водным простором, солнышком, и полной
свободой души и тела.

...В поле ласковое выйду я
И заплачу над собой.
Кто же боль такую выдумал,
Кто придумал эту боль...

Но сейчас камни были мрачные и холодные. Солнце пыталось пробиться
сквозь тучи, но ветер забирал всё тепло. Вода тоже не манила. Природа
повернулась ко мне теневой стороной - не всё же коту масленица. Завернувшись
в одеяло, я пыталась заснуть. Мы ведь засыпали тут в момент, стоило раздеться
и почувствовать тепло солнца и камня, или шум воды. Но даже здесь мне нечем
было дышать. Сигареты совсем не помогали, стихи Державина тоже.

Не знаю, сколько прошло времени. Я совсем замёрзла. Вернулась я вконец
обессиленная этой борьбой с собой, голодная и разбитая. Но судьба решила
меня докончить совсем. Из палатки видны были две пары ног. Под одним
одеялом, крепко обнявшись, безмятежно спали два человека, из-за которых я
принимала сейчас невероятные душевные муки. И сделать ничего нельзя,
изменить невозможно и терпеть более невыносимо. Я вытащила из под них
свою штормовку, меня колотил озноб. Саша зашевелился: "А, это ты, Наташ."

Они будто нарочно изматывали меня. Я поплелась сама уже на знаю, куда,
набрела на малинник, и почувствовала, что хочу есть. Долго ли продержится
моя голодовка? Поклевав малины, я опять спустилась к своей, ставшей
ненавистной, палатке, в бессилии опустилась около. "Наташ, иди сюда,
погрейся", - позвал Саша. Как кошка на зов хозяина я  поползла в палатку.
Он подвинулся, укладывая меня рядом с собой.

По тому, как он прижал меня к себе, я поняла, что Лена вышла, миролюбиво
уступив мне это тёпленькое местечко лишь на мгновение. Я не успела
помурлыкать в этом уюте и тепле, как в палатку заглянул староста: "Саш, ты
извини, что я мешаю твоей личной жизни, но тебя просит инструктор соседней
группы." "Какая личная жизнь у инструктора?", - сказал он, одеваясь, и вылезая
из палатки,- "я принадлежу группе." Отогреться в его теплых руках я не успела,
но как-то чуточку полегчало, отпустило сердце хоть на миг, дало маленький
отдых в перерывах между ударами.

Вечером мы провожали группу. Паша повёл своих по тихой воде. На ужин я
пошла. После ужина у костра проводился вечер знакомств, потом песни под
гитару. Лена сразу забила место возле Саши, ну я, естественно, напротив где-то.
Пели долго. Весь репертуар был мне знаком. Перед сном он повёл нас на
прогулку на причал. И снова всё было не так, как в первый раз. Инструктор и
стажёр шли впереди, держась за руки. В кромешной темноте ничего не было
видно, мы всё время спотыкались, а он советовал держать дам за руки.

Услышав мой голос, он даже удивился, что я здесь, плетусь за ними как (уж я и
не знаю, с кем сравнить это бедное, несчастное, влюблённое существо).
- И ты здесь, Наташ?
- Представь себе. Кому не надо, тот не замечает.
Почти у самого причала я немного оступилась и подвернула ногу. Конечно,
разахалась, на причал не пошла. Хорошо, что было темно и не видно отчаяния
и слёз на моём лице. Я прислонилась к дереву, вспоминая, как пришли мы сюда
днём, и мы с Олей, голенькие, плавали далеко-далеко.

У воды хорошо были видны фигуры, всех можно было узнать. Вот они
возвращаются. Пройдут мимо, и я выйду из своего укрытия, и тихо поплетусь
следом. Но Саша окликнул меня, подошёл и взял за руку. Обратную дорогу вёл
меня.

Какой длинный день. Всё никак не кончается. Я уже измотана и выжата, а ещё
впереди ночь. Но во вторую ночь они меня решили пощадить. Саша лёг в
середину. Какой он всё же горячий, как печка. От него веяло домашним теплом...
Утром Лена заявила, что очень замерзла. "Сегодня в середине лягу я", - заявила
она. Начинался третий день нашего путешествия. В первом походе я не замечала
дни, и 10 дней пронеслись, как один счастливый миг. А сейчас я с ужасом
думала, как мне выдержать эти 3 дня и всего 2 ночи.

Ладога тоже взбунтовалась, штормило. Саша уже давно "заказывал" шторм,
и принял решение плыть в бухту "Песчаная", не ожидая штиля. "Будем бороться
со стихией", - сказал он. Поднялся ветер, волны огромные, холодно. Саша одел
на нас спасжилеты, все вещи с себя, гидрокостюм, Лена одела брюки, я курточку.
Грести было тяжело, нас относило в открытую Ладогу. Лодки разбросало.

Мы мотались от одной лодки к другой. Всех заливало. Кто сидел на корме,
промокли насквозь, бедный Костя плавал в воде на  корме. Но Сашей я
восхищалась. Как он вёл себя во время шторма! Уверенный в себе покоритель
разбушевавшейся стихии и женских сердец. Он ни минуты не сомневался в
том, что мы выплывем, но как он переживал за нас за всех. Желая поддержать
в нас боевой дух, он пел на всю Ладогу:

"Чёрный ворон, что ж ты вьёшься
Над моею головой?
Ты добычи не добьёшься,
Чёрный ворон, я не твой."

Две лодки сели на камни. Две очень отстали. Он отдавал нам с Леной чёткие
команды, а сам убегал помогать им выгребать. Лена тоже вела себя
мужественно. Прыгала в воду, чалила лодки. Ждали остальных на острове.
Дул пронизывающий ветер, у меня даже стучали зубы от холода. Я вся была
мокрая насквозь, сидела на корме. Вот когда почувствовала, что значит "зуб на
зуб не попадает". И не хотелось даже прыгать обратно в лодки и опять вступать
в борьбу с водой, которая упорно заливалась в лодки, успев при этом окатить
весь экипаж.

Испытала ли я чувство страха? Немного было, так как иногда передавалось
Сашино волнение. Однако этот шторм отвлёк меня от душевных терзаний.
Мы выплыли. Правда, Саша растратил во время шторма всю свою энергию.
Он осунулся, охрип, глаза ввалились, живот прирос к спине, да ещё эти бабы
две одолели.

В бухте "Песчаная" нас встретила другая группа. Мы все мокрые, промёрзшие
и молчаливые - это их потрясло. Они начали разгружать наши лодки, и носить
вещи на стоянку. На берегу пылал огромный костёр - группа топила баньку и
весь песок под ногами был горячий, как на южном берегу Крыма. У меня даже
получился слайд, на котором мы стоим возле этого огромного костра, и во всей
фигуре Марины, на лице у неё такое блаженство - видно, что она наслаждается
приятной теплотой костра, которая пронизывает, наверное, все её клеточки.
Поймали, что называется, кайф. Хотелось лечь на горячий песок, расслабившись
и прикрыв глаза.

Нас пригласили к столу. Была подана водка и закусон из помидоров и хлеба с
маслом. С таким наслаждением она никогда не пилась. Сашулю пригласили в
баньку. Я тоже попыталась втиснуться с другой группой, но такая там бардель -
моются тут же с мылом и поддают. Наша группа уговорила Сашу и нам баньку
растопить. Камни оставили те же, обложили сухими дровами. Праздник тепла
продолжался.

К моей великой радости Саша принял решение мыться всем вместе. Впервые в
жизни я хоть почувствую пар, который достаётся мужчинам - первый пар. Бане
я, конечно, отдалась вся. Парилась сначала с мужчинами. Умудрилась обжечь
Сашу паром. Только поддала, и начала его веником хлестать. Из палатки мы
бегали на озеро. Вода прохладная. От огромного шара луны по озеру проходила
лунная дорожка... Красотища. Я даже забыла о своем горе. Лена входила пару
раз с Сашей, но потом ушла - не любительница.

Конечно, жаль, что не было таких парильщиков, как мои девочки из первого
похода. Вот те любили попариться. Как попы вверх поднимут или ноги в
потолок, и балдеют. А здесь даже мужички кряхтят. А я то какова. Сначала
парилась в купальнике, потом сняла лифчик,  а потом и вовсе голяком, распугала
всех мужчин. Женщинам пара вполне хватало, но они мало парились. В парилке
мыться я им не разрешила, выводила мыться на озеро и плавать по лунной
дорожке.  Никто не спорил, все слушались. Напарилась я от души, даже немного
застудила мочевой пузырь. Саша перепарился.

Когда я пришла в палатку, Ленка спала. Я удивилась, спросила, где Саша.
"Он у соседнего костра поёт. Пришёл откуда-то чуть тёпленький." И правда.
Наши поставили на костёр котелок с чаем, так и не дождались, когда закипит,
ушли все спать. А у соседнего костра действительно сидел Саша в окружении
нескольких дев и распевал таким охрипшим голосом, просто ужас. Я заварила
чай, принесла на костёр. Встретила здесь одного типа, с которым ругалась в
Тишково. Это же надо - где встретить. Заказывал Саше песни, как будто не
чувствовал, что у него голос совсем осел.

В голову мне пришла одна мысль. Проходя мимо бани, я заглянула внутрь
палатки. Камни ещё не совсем остыли, медленно отдавали тепло. И мне пришла
в голову мысль: "А что, если затащить сюда Сашу, пусть на несколько минут, но
они дадут мне силы продержаться..."