А над озером тишина... ч. 3

Предыдущую часть см. http://proza.ru/2025/08/28/1184

               — Дедушка, смотри!
               Мальчик вырывает у дедушки ладошку и бежит по тропинке, останавливаясь на самом краю резко обрывающегося вниз склона.
               — Игорёк, осторожно, — пугается дедушка.
               — Посмотри, какие они, — завороженно шепчет внук. — Я видел, как они сюда летели…
               Поросший кустарником и молодыми деревцами склон заканчивается полоской песка у самого озера. По песку на коротеньких лапках, изящно выгнув шеи, прохаживается пара лебедей, искоса поглядывая друг на друга.
               — Выпендриваются, — смеётся Костя.
               — Красуются, — поправляет дедушка.

               Перед глазами пожилого мужчины встают карты старых архивных документов. Мысленно он отмечает: «Тогда озеро было дальше. А здесь протекал ручей. Перед ним – завалы срубленных деревьев, три ряда колючей проволоки, немецкие пути сообщения и траншеи».
               Рассказывая внукам, старик сам так погружается в прошлое, что, кажется, чувствует и ледяной ветер, продувающий одежду, и слышит звонкий девичий голос солдатика в длинной тяжёлой шинели:
               — Братцы, вперёд! Здесь у них прорыв в заграждениях! Сюда, вперёд!

               — Дед, ты чего замолчал? Что дальше было? — теребит Костя.

               ***

               Услышало командование отчаянные призывы комдивов дать возможность солдатам отдохнуть и подготовить резерв или нет, но направление главного удара смещено.
               В 22-ой дивизии телефонный аппарат, на который с раннего утра посматривает капитан Бутузов, молчит.
               — Алексей Владимирович, что с нашим поручиком? — беспокоится штабс-капитан Орлик. — Не поднимается, лицо красное. Дышит ли…
               Бутузов опускается на колени перед лежащим на полу, завернувшимся в шинель Ермоловским, нерешительно трогает лоб, обнажает распухшую, почерневшую руку.
               — Я ничего, сейчас, — еле слышно бормочет раненый.
               — Молчите, поручик! Вас надо срочно везти в лазарет, — сердится на собственное бессилие Бутузов.
               — На чём? — пожимает плечами Орлик. — Санитарные телеги – сами знаете…
               — Я местный, найду, — шарит по карманам. — деньги у кого-нибудь есть?
               — Лучше.
               Орлик протягивает серебряный портсигар, полный папирос.
               — Благодарю, это пойдёт.
               Кивает на телефон:
               — Вряд ли зазвонит, но если что, капитан, вы за старшего…


               Через несколько часов Бутузов расстроенный возвращается в расположение дивизии. Он надеялся увидеть Женечку, а её отправили в Минск:
               — Сами понимаете, капитан, у нас и уход не тот, да и не гоже молодой женщине в одной палатке с десятками мужиков…

               Поручика врачи сразу забрали на операционный стол. В лазарете Ермоловский пришёл в сознание, и всё повторял:
               — Как же я теперь, капитан? Знаете, я ведь не верил, что смогу выстрелить в человека, оказалось – смог… Не так это трудно, когда в тебя тоже стреляют… А теперь… Как же… Мама меня не простит.


               — Немцы, поди, тоже устали.

               Размышления капитана прерывает старик, невесть откуда пригнавший лошадь с санями, но не согласившийся даже за портсигар доверить кормилицу Бутузову:
               — Сам отвезу, барин. Ты животину либо загонишь, либо под стрельбу подставишь, а я потаённые дорожки знаю, где и снег ещё не подтаял, и снаряды не достают…

               — Что? — не понял Бутузов.
               — Немец, видать по всему, тоже устал, — повторяет словоохотливый старик, довольный, что проскочили опасное открытое место. — Прежде бы они, как пить дать, перестрелку затеяли: не из пулемёта, так хоть из ружья пальнут, чего безоружного-то не погонять. А нынче молчат… И даже разрушенные заграждения свои чинить не выходят, прежде-то каждый день, как по часам, лазили, чинили… Может, совсем уйдут, господин офицер, как думаете?

               Тишину разрывает доносящаяся из-за леса артиллерийская канонада.
               — Слава богу, не у нас, — машет рукой старик. — Этот, как его, Федькин нос отбивают.
               Бутузов едва заметно улыбается. Небольшую высоту слева от расположения дивизии за вытянутую на карте форму офицеры прозвали «Фердинандов нос», по имени союзника Германии, болгарского царя Бориса Фердинанда. Деревенские мужики переиначили по-своему…


               Дни шестой – двенадцатый. 2-ая армия под командованием генерала от инфантерии А.Ф. Рагозы, 22 пехотная дивизия, 59-я пехотная дивизия, 10-ая пехотная дивизия, 3-ий Сибирский корпус.

               — Нам приказано, господа, «атаковать стремительной волной, подпирая поддержкой сзади идущих впереди», — зачитывает распоряжение штаба прибывший вместо убитого полковника офицер, на новеньких погонах которого красуются две полоски и три звёздочки. Судя по возрасту, из тыловых да ранних.
               — Какие поэты у нас в штабе! — не выдерживает Орлик и замысловато ругается. — Вчера весь день приказа ждали, солдаты в напряжении: ни обогреться, ни поесть, только поздно вечером кухня приехала, и сегодня, небось, то же самое будет…
               Вновь прибывший пожимает плечами, ищет глазами Бутузова:
               — Капитан, связь с артиллерией имеется?
               — Отсутствует, господин подполковник, — официально рапортует Бутузов, и уже менее формально добавляет. — У нас на флангах болота, и слева, и справа, поэтому артиллерия там только лёгкая. Да и у тех снарядов мало, подвозят с большим интервалом…
               — С Божьей помощью, господа, пробьёмся…
               Подполковник всем своим видом демонстрирует оптимизм, но по тому, как вытирает платочком вспотевший лоб, как непроизвольно сжимает руки и хрустит пальцами, опытные офицеры видят: на передовой он впервые.

               К вечеру Бутузов с Орликом всё же уговаривают начальство разрешить солдатам развести костры, обсушиться и обогреться.

               Ночью приходит приказ командующего об отмене атаки, что позволяет сохранить остатки 22-ой дивизии.


               А чуть севернее продолжается битва за «Фердинандов нос». Полки 10-ой дивизии под перекрёстным огнём с трудом удерживают первую линию обороны противника. Начавшийся дождь ещё утяжеляет ситуацию: на некоторых участках окопы почти до краёв наполняются водой…
               3-ий Сибирский корпус, посланный на помощь, выступает лишь на следующий день, с задержкой из-за утреннего густого тумана. Наступление из-за сильного огня противника идёт медленно, с залеганием и частыми остановками… В результате до окопов противника доходит лишь один полк, и тот, обессиленный, вынужден отступить…
               Генерал Балуев, ответственный за этот участок фронта, в конце концов доносит командующему, что «атака захлебнулась; при том количестве тяжелых снарядов, которые сейчас отпускаются, при страшном утомлении и расстройстве частей, при полной невозможности двигаться из-за наступавшей распутицы, - всякая другая попытка атаковать будет иметь тот же успех».

               ***

               Дедушка достаёт планшет, что-то ищет, тихо читает:
               — Потери Российской армии в Нарочском наступлении составили 1018 офицеров и 77427 нижних чинов убитыми и ранеными.
               — И всё напрасно! — не выдерживает Костя.
               Дедушка долго молчит, вздыхает:
               — Как сказать… Немцы не только не сняли ни одной дивизии с российского фронта, но, считая ситуацию критической, перебросили на Нарочь четыре свежие дивизии, существенно ослабив натиск на Верден… Правда, союзники этого не заметили и не оценили. Есть воспоминания маршала Анри Петена, что помощь защитникам Вердена пришла только спустя три месяца после начала осады от «доблестного сопротивления итальянских войск австрийским атакам в Тироле».
               — А та девчонка, помнишь, которая пришла проситься воевать за Родину, ты её придумал, дед?
               — Нет. Она погибла в первой же атаке. Под огнём, с тяжёлой винтовкой в руках, шла в цепи вместе со всеми. У проволочных заграждений наступающие задержались, а Воронцова нашла проход в заграждениях, закричала: «Братцы, вперёд!», и побежала к немецким окопам. За ней и другие…
               — И никакой штабс-капитан Неморшанский её не спас…
               — Так бывает… Он вынес девушку из огня, но было уже поздно… О подвиге девушки написали в журнале записи боевых действий 1-ой Сибирской дивизии. Как оказалось, на века… Эту запись до сих пор во всех книгах цитируют военные историки…
               — Может, она в лебедя превратилась? — с надеждой спрашивает Игорь.
               — Может, родной…