Боги Пауки

 Отрывки
Это пока что только отрывки из произведения

 Сказано , что они должны быть черными людьми , и я думаю , что по цвету кожи их определили. Сколько же всего на земле черных людей- ? — Много, — грустно ответил другой . — Я их всех сделаю звездой. — Да брось, ты черный цвет не любишь - , — добавил он с явно оживлённым тоном — Нет, ты ошибаешься, я люблю всё то, чего их уничтожат, — говорили его вены, но он лишь глотнул в ответ. Два друга , вечно враждующие между собой , но единые перед врагами , долго сидели молча. На самом деле они собирались обсуждать его измену с " «певичкой" », как тот   её называл , и никак не имели желания затронуть эту тему. На улице стояла классическая зима , такая спокойная и умеренная , как из рекламных роликов , и он подумал спросить насчёт киношности современного человека


 Средний из трёх сыновей, он был самым скрытным. И ни вверх и не вниз, и не плохой и не хороший, и ни злодей и ни ангел. Почему он так мучает эту белую курицу выдуманными ритуалами, зачем тащит её в безлюдную пустыню, ради чего издевается над ней? Да, точка, да начало , откуда две другие берут своё начало, да прогресс и ренессанс  обеспечивающие дальнейшее процветание, ". «Да я единственный, откуда может быть исход" », — думает он.


  В то время когда машина отправилась в путь вместе с тремя пассажирами , включая её, он с друзьями отмечал новое знакомство. День был насыщенный , поэтому он думал о своем приказе лишь однажды , когда нечаянно посмотрел на эскиз новой дороги. Маленькие домики , которые скорым временем превратятся в огромную площадь с развитой инфраструктурой , напомнили ему чёрно-белые шашки. Ему так и хотелось взять одну из этих " «шашек" » и поставить её поперек дороге, по которой она сейчас едет на машине , и сказать ": «Шах и мат». Этой шашкой по его мнению мог стать один из грузовиков. В том месте , где он хотя бы на один процент ощутил страх " «за жизнь " », расхохотался громко. Все вокруг, лишенные знания, об истинной причины его радости, тоже смеялись .
 
Каждый раз перед его глазами вставала эта картина : где медленно, но долго идёт дождь, где асфальтовая дорога от мокроты становится опасно скользкой , чернее смоли, где холод не то что сквозь джемперы, но сквозь стальные двери пытается проникнуть во внутрь, где деревья по черной дороге , как черные траурники , стоят неподвижно, будто бы дали согласие стать свидетелями его криминальной затеи, где светлый мир на время исчез , отдав свое место мраку, где прямая линия превратится в черный круг , откуда она выйдет либо с ногами вперед, либо без них" , – подумал он тогда. Он все устроил так , чтобы потом не мучиться ни юридически, ни по-человечески. "Если она умрет, то это ни я не виноват. В конце концов , человек умирает , когда должен умереть. Но она может и не умереть, она может стать калекой, в чем сама виновата полностью , – прошептал он с удовольствием. Этот вариант ему был по душе. Но, но есть и третий вариант. А что если этой гадине вообще ничего не будет ?" Брови его нахмурились артистично, по привычке. Его разум и чувства редко соответствовали друг другу. В душе царило спокойствие от того , что если даже ее не удастся "сбить" на этот раз, то все равно она никуда не денется.
 
Да он был золотой серединой, такой удобной, и таким своим, как его впоследствии часто называли. Богам сверху он казался местами набожным, и когда он проявлял себя в обратном образе, они с таким облегчением воспринимали его. Людям по горизонтали, он казался чем-то вроде себе подобного, а людям снизу, он был идеалом. Трудно было бы найти такую геометрическую фигуру даже в науке. Но юриспруденция разве наука ?" – спросил он однажды , подшучивая." . "Наука, еще какая" " – подмигнул его собеседник. Они оба прекрасно не понимали , какая это наука, но то , что они крутятся неустанно , чувствовали каждый день. И вот в этом круговороте, где они крутятся, была она, . Она по прямой. Чем больше он получал о ней сведения, тем больше он ее ненавидел. . Вместо того чтобы разобраться во всех деталях, он первым делом возвращался туда, куда поставил дорогу по прямой с сотнями грузовых фур


  Её никак не могли пустить по кругу, поэтому решили пустить по прямой дороге. В тот день сильно шёл дождь, и дорога была скользкой. Он позвонил своему другу с просьбой обеспечить удвоенный маршрут грузовых фур по этой дороге и намекнул, что это не выданный «сверху» приказ. На самом же деле никакого приказа не было — кроме фразы в его главе: «Я — государство, я — закон». Он был далёк от того, что творится за пределами его территории, но достаточно хорош, чтобы творить всё, что взбредёт ему в голову, в своей территории. «Они тоже такие, как мы», — думал он о них. Ему удалось так долго усидеть благодаря своей недалёкости. Те думали, что он никогда не дойдёт до них умом, а— задницей тем более, а он считал, что они такие же, как и он.
 
  Эта кровь должна была пахнуть чем-то ему родным. Он сам не имел представления, что для него является по-настоящему родным, но верил, что такое существует. От головокружения и тошноты он бессильно дрожал. Не боявшийся смерти, он вдруг понял, что боится быть обманутым.


 Он уже часами нюхал эту кровь. Он нюхал её во всех позах, с разными мыслями, с неразберихой в голове. Он надеялся найти в ней хоть что-то, что могло бы его уговорить, остановить от выбранного пути. Он вспоминал уроки крови отца с тоской и печалью, с большим разочарованием.


 Он понимал, что не верит никому, даже Богу. Он понимал, что он смертен, но этого было недостаточно для веры в Возвышенное. Родной, унаследованный холод проявлял себя во всей красе, но чаще в ложном образе его поведения. Он был болен с рождения. В его крови текла болезнь, о которой подозревали его родители, особенно отец. Везде, куда бы он ни смотрел, ему виднелась она — это корень. Как сосуд, она была у него внутри, как дорога впереди, как паутина — поглощала его. Она, как нить, связала его.

  В конечном итоге всё, что он сделал, вышло впустую, и эта пустота стала его кошмаром. Да, он любил красивых и элитных женщин, но в самую последнюю очередь он хотел думать о них теперь. Не получается. Он, как герой Алигьери из "Божественной комедии", проходил девять кругов ада Воспоминаний.

… Когда наконец они увидели его кровь, леденящий душу холод прошёл по спине. Перед ними красовалась лужа крови чёрно-багрового цвета. Она становилась темнее красного по мере того, насколько долго в неё смотришь. Было ощущение, что эта кровь не сольётся с землёй до тех пор, пока земля сама не исчезнет как таковая. Удивительная, но неведомая сила со вкусом кисло-сладкой жидкости пыталась прорываться через неё в сознание людей.

 У них был тайный орден, тайный обет и тайный закон, которого они до смерти боялись нарушить. Они верили в то, что именно они являются носителями тайн, так как никто другой в мире не умел создавать неизвестные черты и линии. Для них это было делом обычным, местами даже скучным и нелепо смешным. Они всегда первыми проявляли инициативу и бесстрашие перед неизвестностью. Если же видели других, кто похож на них, они сразу обращали на него внимание, и почти всегда их интерес казался чем-то удачливой лотереей. Как зарядка, которая быстро кончается, их интерес исчезал после освоения "схожести" другого.

  Да, ему нравились красивые женщины и не только. У него был утончённый вкус по поводу женщин и красоты, что сформировалось вековыми традициями его народа. Всё, что было связано со знакомой ему темой или с известным принципом, нравилось ему более чем достаточно. Чужое и непонятное пугало его, но он не признавался в боязни лишь потому, что не был в этом уверен. Оправдываясь и подчиняясь, он превращался в совершенно другого для себя человека. Так зарождались его тысячи лики, тысячи имён. Но умные женщины, сами того не понимая, находили дорогу к нему. Чем длиннее была их нога, тем короче их путь к вершине приходилось. Он любил наполнять мир "умными" на его взгляд женщинами и лежать между их ног поперек. Он специально путал их в своих именах и многоликости, и каждый раз горел желанием, чтобы женщины распознали его настоящего.


 Эти линии образовались длиною в жизнь человечества. Шланги, корни, дороги, спирали были всего лишь напоминаниями о них. На самом же деле эти линии были куда длиннее их представлений. Он знал это, но очень боялся своего отца. Его утешала мысль, что в этой жизни он будет бояться только своего отца, а все остальные будут бояться его самого. Его часто посещали мысли и об убийстве отца, и о самоубийстве. Какой же вариант выбрать из этих двух – та ещё была проблема. Он дрожал от той идеи, что отец уже прожил свою жизнь и пора избавиться от него.


 Можно ли поддельно создать войну, катастрофы или даже климат?" Чем больше вопросов, тем больше его желания умножались на два и на три. "Да, всё можно", – язвительно прошептал он. После этого, опустив голову, он задумался. Перед его глазами появилась картина из кино, где всё горит. Он подумал о том, что в жизни всё будет иначе. Но его брови нахмурились не оттого, что всё будет иначе, а оттого, что он ничего не чувствует и, несмотря на то, что в воображении он сейчас среди огней, ему хочется понюхать свои носки.


 Такой мохнатый черный круг, словно камень, неподвижно стоял и виднелся то ли чёрным, то ли жёлтым, то ли мрачно-зелёным. Словно мгновенные вспышки цвета терялись внутри других цветов, и из-за этого у него голова пошла кругом за тем черным кругом. Перед тем как прикасаться, он неудачно сделал попытку схватить его. Но этот черный мохнатый круг оброс несколькими пальцами. "Чёрт побери, это задница или голова?" – подумал он.


 - Я его ненавижу, ненавижу, — дважды повторил он. — Я снесу его лысую башку как купол, я посажу туда рога, — он стиснул зубы. Переводя дыхание, он успокоился, тогда его зубы, словно ровный белый мрамор, блестели с яркой вспышкой. Он обожал все, что блистает, и всем видом демонстрировал своё превосходство. Блеск, по его мнению, был первым признаком превосходства. Поэтому он горел как золото, блистал как мрамор, светился как Солнце. "Его преосвященство, ваше сиятельство", — шептал он про себя, когда был чем-то очень доволен.


 Он пошёл дальше в пустыню. "Пустышка как пустыня", — вспоминал он те моменты из их интимной жизни, вспоминал о том, как он её мучил, а она только рада была мучениям. В его голове творился кошмар и бардак из-за её реакции. "Как она может любить такое, гадина?" - думал он. В такие моменты, будь она рядом, он бы задушил ее. Только потому, что он был очень дисциплинированным и хорошо обученным, ему удавалось скрыть все свои эмоции даже в интимные моменты. Он хорошо владел собой и давал волю чувствам только тогда, когда он посчитает нужным. Его тревожило то, что его женщина в последнее время все чаще появляется в его мыслях. Из-за этого он начал ее ненавидеть. Он пошёл в пустыню, чтобы забыть о ней, чтобы оставить ее там. На этот раз он взял с собой не только свои мысли, но и белую курицу.


  Он ему виднелся с птичьей головой. Такой же маленький носик с горбинкой, такие же большие с хищным взглядом глаза чёрного цвета, такие же едва заметные губы из-за выразительного взгляда, и самое главное, голова, которая всегда стремится назад, как подобает птицам. В этом образе он был наполовину человеком, а наполовину птицей. Он удивлялся тому, что голова играет такую важную роль во внешности человека. Его можно было представить или даже принять, судя по голове, несмотря на остальные органы.

 "Все в ней геометрия, ее грудь, ее руки, ее ноги и задница, такая круглая, упругая. Да, если бы я был Богом, я бы создал ее из линий. И зачем Господь так не сделал, а? Зачем, Боженька, ты создал нас…", — он хотел сказать "такими уродами", но остановился, боясь выговорить чего-то лишнего. Никто не подозревал о том, что внешне отрицающий почти все творения Господа человек внутри все чаще пытался и боролся с "иными мыслями".


  Ему доставляло особое удовольствие тот момент, когда она поднимает свои белые ручонки до головы, создав таким образом три расстояния, три остановки между головой и руками. Он горел желанием уединиться с ней именно в этой позе все чаще и чаще.

 Ее глаза 99 Ее нос 33 Ее губы — ах, бесконечность Ее грудь - похвальная пирамида, - усмехнулся он. Ее грудь — моя 77 Ее тело 88 Ее задница 66 Ее ноги 11
А я забыл, стоп, — как бы в нерешительности остановился он. — Нет, тут неправильная математика, и что? Не желая продолжать, он оглянулся по сторонам и выбросил записку куда попало. Его очень спокойное на вид тело на редкость соответствовало его душевному покою, и как раз это был тот случай. Он понимал, что где-то есть недочёт.

  Это было привычным делом для них. Они привыкли жить головой вниз, но молодой парень, которому ещё нет и 15-и, вздрагивал при каждой попытке что-либо ему показать и объяснить. Вместо потолков полы с гладко отделанной краской, и их углы наподобие стилета с тремя гранями, которые воткнулись или соприкасались друг с другом неимоверно. Парень уже психически бросился в огонь, когда ему оставалось проделать несколько шагов. Ему казалось, что у него на плечах целая колонна монументов, что находятся в зале, и они вот-вот обрушатся на потолок.
 
 Если сначала смешать кровь и воду, потом можно ли их отделить друг от друга? Или можно ли отделить краску, смешавшуюся с водой? Можно ли отделить человеческий вздох, выпущенный в воздух? Ведь и кровь, и вода являются материями, соответственно, человеческий вздох тоже.
 Вопрос лишь в пространстве, лишь в управляемости этого пространства. Я, например, верю в то, что и звёзды на небе можно счесть, и волос на голове, и даже сколько дождя льётся на определённую территорию. Более того, можно заранее определить их количество.
• Мой дорогой товарищ, товарищ Лиса, - начала она с ухмылкой, - так ведь их посчитали уже.
• Ты считаешь это нормальным, приемлемым для науки? Все их ответы – это вокруг да около, нет никакого точного ответа касательно пространства. Да что там пространства, они и статистику по этой теории строили. Нет, - язвительно произнес он, - Они немощны по сравнению с пространством.

 Холод, что заставляет дрожать, мокрота липнет со всех сторон. Ноги дрожат незаметно, снаружи они кажутся медленно идущими, но он-то знает, как сосуды сжимаются с каждым движением, и сжимаются они в согласии с головными сосудами, которые в то время, как пружины, напрягаются. Как же он ошибся в своих расчётах, ума не приложить. Вон теперь море перед ним стоит грозно, пойди и пройди через него, как Моисей, пойди и раздели его на две части, как Моисей, ходи теперь по воде – силы его окончательно иссякли в том месте. Несмотря на холод, его голова горела от жара, он был в осознанной агонии, он был в себе, отчего чувствовал нескончаемую боль. Оставшиеся силы его, не попросту исчезли именно в тот момент, потому что, когда он сказал себе "ходить по морю", перед его глазами встала та картина, где его друг висит на виселице. Слёзы хлынули по его горячим щекам, на мгновение превращаясь в холодные капли.


 - Вы знаете, в какие игры играют дети? Конечно, кто же их не знает? Нет, я не об этом. Я вам расскажу про такие детские игры, что у вас волосы станут дыбом. Да вы что? В мире отныне нет таких игр. Всю фантазию они уже описали, может быть, даже воплотили в реальность. Это не фантазия, более того, фантазии только у них, а у нас реальность. Это как? Скажем, то, что произошло в детстве, происходит и сейчас. Тогда это была игра, сейчас это жизнь, сейчас это масштабное.
Я на пути великого открытия, о котором математики только могут мечтать.

• Что ты делаешь? - ошарашенно поглядев во все стороны, она застыла на месте. Перед ним стоял он, за ночь изменившийся до неузнаваемости. В руках он держал некогда потерянный кувшин из алюминия. Она и шагу не могла сделать в его сторону из-за бардака вокруг. Только и смотрела, без спешки, всё равно в такой час все спали. Со стороны они выглядели чёрной фигурой, на которую падает слабый свет свежего утра. "Он окончательно свихнулся", - подумала она.


  Я кажется, люблю её. Он стиснул зубы в то время, как попался "в свободное плавание," так он назвал интимную часть данного действия. - Я никого не желаю, как вспомню о ней. А вспоминаю я её… - он мысленно отрубился в том месте, не справляясь с массовыми воображениями, летучими картинами памяти. После, он открыл ладони, из которых выпало раздавленное фото молодой девушки. Он без колебаний выбросил фото в унитаз и с лицом, веющим холодом, присел на диван. Он представлял, как жизнь с грязной водою, с выбросами и отводами переполненная, организовывает их встречу. Как она вместо своего фото предстанет перед ним. Дыхание его притихло, и только указательный палец бился в конвульсиях. С мыслями о ней, он понимал, что его старые кости крепнут, что его старая и оттого фиолетовая, по его мнению, кровь, кипит. Бывало, что он даже два метра не хочет ходить, но если ему показалось, что там что-то, которое связано с ней, он с лёгкостью пошёл туда. Она так натурально завоевала, заполняла все его кровяные сосуды, что он бывало думал, с чем её искоренить. "Вот взять бы клетку кости и оттуда высосать бы её, целиком", - думал он. "Именно высосать, иначе не получится".


  Что-то его возбудило, что-то привело в действие его кровь. Он судорожно трепетал на полпути. Ему почудилось, как зубы трескаются в тишине. Так он сойдёт с ума, и никто об этом не узнает. Они даже не догадываются. Он в шаге от того, чтобы проглотить бензин, или шампунь, или духи, или камни, или помои. У него кожа белеет, и не только она. Он давно подозревает о том, что его кровь перешла в бесцвет. Он устал быть извне, ему надо быть внутри. Но как? Этот вопрос был его самым большим кошмаром, за которым скоро начнутся невиданные сцены.


 Оно приближалось всё ближе. Голоса звучали его голосом. Он едва понимал их суть, не говоря о каждом слове отдельно. Голоса были хитрыми. Стоило ему подобраться к ним ближе, как тут же испарялись, исчезали, обрывались. Казалось, что голоса с ним играют в прятки. Невозможно было дойти до самого главного – сути предложений. Как оборванные жизни, они оставляли чувство неполноты и непонятности. Он был очень недоволен и несчастен. Лишь надменной ухмылкой он на внешний взгляд контролировал ситуацию. Но мало кто догадывался, что эта надменная улыбка и есть его Печать, печать в обратный мир. Люди догадывались по-своему, по мере того, как их ум позволяет думать. Ему пока оставалось время увидеть того самого, кто действительно в нем разбирается.

  Ha; ha; ha; ;le; to;dur bu g;n ;ar-;ar
 To;a gelen ;e;;eler gazal a;dy; ;ar-;ar
 Двое мужчин недоумевали, о чём она поёт. Они не знали язык, на котором она говорит. С грустным и постепенно становящимся мрачным лицом она исполняла эту песню, во время исполнения которой опустила обе руки. Её руки, выглядевшие чёрными от темноты комнаты, как будто бы плыли на некой волне. Она, как птица феникс, такая статная и грозная всерьёз вжилась в свою танцующую роль. Оба мужчины не могли оторвать глаз от неё. — Ты помнишь, что предлагал их главный за неё? — заявил один из них, всё ещё не очнувшийся от увиденного.
Другой выслеживал уже ходячую по кругу женщину. — Ты конкретно какую её часть имеешь в виду? Руки, которыми она ловит и держит, или ноги, по которым она ходит? Или голову, из-за которой она здесь оказалась? Она ведь не насекомое или королевский краб, чтобы взять и оторвать часть, доходит? — Он вздохнул с каким-то отчаянием. — Это существо ему нужно очень. Поэтому её берегут. Если хотя бы одна волосинка упадёт с её головы, он сотрёт их всех до единого, и даже того единого, дошло тебе? А то что говорит их главный, не слушай, он сам щенок Большого хозяина, вот и лает на прохожих. Я специально его поддразниваю, чтобы он надоел своему хозяину, которому служит. Я знаю, что он блефует, гавкает чиф-чиф.

  Восьмидесятые.
Я люблю возвращаться в восьмидесятые, знаете, тогда как бы некая гостья вызывает меня к себе опять и опять, и я бываю… и бывает, что я пьян, совсем пьяный от… от… вы знаете, в последнее время я стал забывать слова, вообще не понимаю, зачем они были созданы… Всё так…
• — Вы и сейчас как-то невнятно объясняете, прошу прощения, — усмехнулась она. — Кстати, а как было Ваше имя? Его настроение резко изменилось, что очень ярко отразилось на его лице. С содроганием в голосе он ответил
• : — Моисей. Так меня назвал Господь. — Странно, что Вас именно господь назвал, у нас вообще-то родители имя дают ребёнку. Но имя мне знакомое, слышала где-то, может быть, это имя известного человека, — опять усмехнулась она, но в этот раз кратко и краем глаза посмотрела на реакцию, как бы желая убедиться в своих словах.
• — Да, это имя… — он хотел было продолжать, но опять прервался на полпути. Не было желания говорить обо всём перед этой женщиной, тем более тогда, когда твоё имя тебя выдаёт. Женщина хитро уловила причину такой усталости и сразу перешла к главному вопросу. — А что делает Моисей у нас в такую позднюю ночь?
• — Танцую, — ответил он с яркой улыбкой.