Колдун и Карлик

   Сказка о Колдуне и Карлике, рассказанная старым мудрецом в землях, где пахнет корицей и имбирем

Глава первая: Старик у ветхого жилища

   Дорога, подобно извивающейся змее, бежала через земли, где высились густые леса, блестели глади озёр, и таились болота, меж пыльных деревень и тихих погостов. По ней шёл путник, чьи сандалии, изношенные долгим путешествием, едва держались на ногах. Когда небесный свод окрасился в цвета заходящего солнца и воздух наполнился вечерней прохладой, он почувствовал великую усталость и стал искать место для ночлега.
   И вот, на небольшом холме, он увидел жилище, что казалось покинутым: крыша его провалилась, окна зияли чёрными провалами, а дверь и вовсе отсутствовала. Путник, взвесив свои возможности, решил, что даже такой дом лучше, чем ночёвка под открытым небом, где ночные ветра пробирают до самых костей, а дикие звери бродят в поисках пищи.
   Приблизившись, он увидел старца, сидевшего подле этого жилища. Его борода, словно первый снег на склонах гор, спадала до самого пояса, а на плечах был халат из овечьей шерсти. Перед ним горел небольшой костёр, над которым, на двух рогатинах, висел котелок. Из него змейкой уходил в небо ароматный дымок, обещая насыщение и покой.
— Мир и благословение дому твоему, о мудрый старец! — поклонился путник. — Позволь мне согреться у огня твоего, что так милостиво горит в этом пустынном месте.
— Садись, — молвил старец, указывая на колоду. — Дай отдых своим ногам и своей душе, ибо ничто так не успокаивает, как созерцание танцующих языков пламени, что родились из великих стихий, давших начало нашему миру.
   Они долго сидели в молчании, прерываемом лишь потрескиванием дров. Затем путник, набравшись смелости, заговорил:
— Я вижу, что век твой долог, как мудрость, которой наполнены глаза твои. Но силы твои, некогда подобные бурлящему горному потоку, стали ныне подобны спокойному ручейку, что достиг равнины. Позволь мне выразить своё уважение не словами, ибо слова пусты, а делами. Дозволь привести твой дом в порядок. Я не зодчий и не плотник, но долгие странствия научили меня многому. Если моё предложение тебе не по сердцу, забудь сказанное, ибо я превыше всего ставлю уважение, зная, что не всякий согласен, чтобы чужие руки касались его очага.
— Благородны слова твои, юноша, — отвечал старец. — Но не могу я ни принять помощь твою, ни отказаться от неё, ибо не мой это дом. Я прихожу сюда лишь раз в день, когда солнце склоняется к горизонту, чтобы накормить того, кто в нём обитает. И я уже слышу его приближение...
   Он указал рукой на ближайшую рощу, откуда действительно вышел небольшого человек.
   Одет он был в лохмотья, а борода его, более седая, чем тёмная, казалась спутанной. На ногах его были сапоги, никогда не знавшие ни чистки, ни ухода, при каждом шаге они хлюпали, грозя соскользнуть с кривых ног.
— Не разговаривай с ним, — предупредил старец.
   Путник хотел было спросить «Почему?», но сила и строгость в голосе старика сдержали его. Старец снял котелок с огня и вылил его содержимое на доску. Бульон просочился в землю, а на доске остались лишь небольшие пузатые лепёшки из теста, наполненные, должно быть, мясом или овощами. Старец поднял доску и отнёс её на пять шагов от костра, и положил на маленький, изъеденный временем и мышами коврик.
   Хозяин дома подошёл и, внимательно посмотрев на путника, нахмурился, словно спрашивая: «Кто этот чужеземец?». Но старец лишь молча потупил взгляд, и хозяин сел прямо на землю, возле коврика. Он долго смотрел на шарики, а затем протянул к ним руки...
   И тут путник с изумлением увидел, что на руках человека нет пальцев. Лишь обрубки венчали его кисти. И этими обрубками он взял один шарик и отправил его в рот. Затем повернул голову и посмотрел на путника.
   Взгляд его был полон такой печали и надменности, такой тоски и гордости, что путник не мог отвести глаз. Наверное, он бы завёл речь, но старец, следивший за обоими, взглядом удержал его. Человек ел медленно, словно не замечая отсутствия пальцев, а насытившись, поднялся и скрылся в доме, ни сказав ни слова благодарности тому, кто приготовил для него скромную трапезу.
— Ты видел хозяина этого дома, — сказал старец. — Не советую просить у него ночлега. Если твои ноги ещё держат тебя, пошли в мою деревню, что находится в часе пути. Там тебя ждёт постель и скромный ужин из лепёшек и фиников. А завтра ты сможешь продолжить свой путь.
   Путник, заинтригованный увиденным, согласился. Что за человек живёт в этом доме? Кто лишил его пальцев? Было ли это наказанием за тяжкие грехи или последствием войны? Готов ли старец раскрыть ему сию тайну?
— Вижу, увиденное поразило твоё сердце, — сказал старец. — Тем лучше. По дороге я расскажу тебе его историю, и ты не заметишь, как мы окажемся у дома.
   Так и случилось. Путник, жаждущий узнать тайну этого человека, с радостью согласился. Он знал, что в былые времена отрубали пальцы за подделку королевских печатей, за воровство и лжесвидетельство. Но это было прежде. Неужели и сейчас кто-то проповедует столь ужасные методы наказания?
— Люди не рождаются преступниками, — начал свой рассказ старец, словно прочитав его мысли. — Кому не приходилось, хотя бы раз, солгать? Из страха, из желания подражать кому-то, из гордости, ради самоутверждения и даже из-за того, что люди путают выдумку с реальностью. И если обман удаётся, у человека появляется соблазн повторить. Если в его сердце нет совести, нет сочувствия, нет достоинства – он перестаёт ценить правду. И тогда ради достижения, желаемого он готов на всё.

Глава вторая: Зависть и обман

   Старец вздохнул и продолжил:
— В царстве Барматурском, что раскинулось за синими горами, жил юноша по имени Чок. Он не был ни умён, ни силён, но обладал хитростью лисицы и двуличностью змея. К этому добавьте тщеславие, упрямство и мстительность, и вы получите блюдо, острее которого не бывает. Украсьте его артистичностью, и вы получите портрет Чока. С такими качествами трудно найти себе место, кое-как он сумел устроиться в королевский сыск на скромную и мало уважаемую людьми должность филёра.
   Чок, тощий, невысокий и юркий умел быть незаметным; появляться там, где его не ждали, и там, где был нужен. Он быстро сообразил, что шпионить за товарищами по работе и чиновниками не менее прибыльно, что за ворами, гадалками, прорицателями, контрабандистами и фальшивомонетчиками.  Его товарищи странным образом исчезали или попадались на недостойном отношении к службе именно в тот момент, когда были нужны начальству. И тогда Чок занимал их место. А воры, контрабандисты и фальшивомонетчики странным образом избегали ареста.
   Через два года Чок стал офицером, а затем и адъютантом Министра полиции. Секрет его успеха был прост: он собирал тайные сведения и позорные слухи на всех, кто стоял на его пути, и его начальники торопились избавиться от столь неприятного работника, пусть даже с повышением – лишь бы отправить куда-либо подальше. Так он дорос до помощника начальника Тайной полиции.
   Старец сделал паузу.
— Я вижу, ты слушаешь с замиранием сердца. Итак, он стал помощником начальника Тайной полиции. И однажды ему поручили допросить человека, обвинявшегося в колдовстве.
   По тем временам колдовать можно было лишь с разрешения Канцелярии Добра при дворе Его величества. Там выдавали разрешения и строго следили, чтобы гадалки не наводили тоску и печаль на своих клиентов, прорицатели не пугали бы людей будущим, а колдуны не натворили бы чего такого, что могло принести вред королевству и Его величеству.
   Колдун по имени Ойло был великим мастером, но его таланты были слишком велики для рамок закона. Ну, а всякий, кому тесно в рамках закона, рано или поздно сталкивается с Тайной Полицией.
   Чок велел запереть его в Белой комнате — своём изобретении. Там всё было белым: стены, пол, потолок. Яркий белый свет горел день и ночь. Узника одевали в белое и кормили белой пищей – отварным рисом с рыбой. Окошка в комнате не было, и узник не мог понять – день сейчас, или ночь? Бесконечное однообразие, приправленное назойливой и противной музыкой, сводило с ума. Через неделю узники Белой комнаты делились всеми тайнами, которые знали, с Чоком, или попадали в дом скорби.
   Но Ойло был сильным колдуном и через три дня чувствовал себя почти так же спокойно, как и до ареста. На четвёртый день Чок пришёл к нему.
— Будем и дальше соревноваться, кто кого пересидит? — спросил он. — Или попробуем договориться?
   Они долго говорили, и в итоге вышли из комнаты вместе, и даже улыбаясь, так что несведущий человек подумал бы, что идут друзья. Подозрения с Ойло были сняты, а для Чока началась новая жизнь.

Глава третья: Возмездие колдуна и судьба карлика

   Чок познакомился с принцессой Коно и вскоре стал зятем короля Годра. Когда наследный принц внезапно умер, Чок стал самым близким человеком королю. Он не требовал должностей, но с невероятным усердием исполнял все поручения, и постепенно его низкое происхождение перестало быть предметом насмешек.
   Прошли годы. Король Годр состарился и стал во всём полагаться на своего Первого министра, который, по странному стечению обстоятельств, был другом Ойло.     Первый министр начал сеять в сердце короля тревогу, рассказывая, что соседний король замышляет занять его престол.
   Король послал Чока в соседнее королевство. Тот подтвердил слухи и добавил, что армия холгов слаба. И посоветовал начать войну самим – чтобы опередить врагов.
   Но вскоре выяснилось, что никаких козней холги не строили, и были довольны теми границами, в каких существовало их королевство. Чок немедленно объявил такие слухи злонамеренными злыми речами и приказал сажать в тюрьму тех, кто распространял их.
   Потом знающие люди начала рассказывать, что на самом деле это Чок хочет стать королём холгов, и даже отправлял им тайное послание, в котором писал: уступите мне трон по-хорошему, и тогда все несчастья тут же закончатся. В своём же королевстве о высшей власти он мечтать не мог – занять трон после Годра мог только человек королевской крови – внук или племянник.
   Но холги – народ гордый, и не соглашались, чтобы над ними властвовал чужеземец. Война продолжалась, но одолеть армию холгов войскам короля Горда не удавалось.
   Страна погрузилась в упадок, народ роптал. И всюду, где начинался ропот, появлялся Чок. Указывал пальцем на недовольных, и те, понурив головы, шли туда, куда им было приказано.
   Чок не оставлял никого в покое.
   Он входил в дом поэта, где горела лампа, а на столе лежали стихи о любви и свободе. Чок указал пальцем — и перо поэта ломалось, словно посечённое саблей. Поэт хватал новое перо и начинал писать иные строки: «Слава Чоку, мудрому и великому!»
   Он входил в дом художника, писавшего картину о весне: о садах в цвету, о девушках, несущих воду в кувшинах. Чок указывал на неё пальцем — и художник срывал холст, чтобы начать писать иную картину, где Чок скачет на коне по трупам врагов.
   Он появлялся в доме мудреца, сидевшего в саду среди книг. Чок указал пальцем — и мудрец закрыл книгу. Хватал чистый свиток и начал писать слова: «Все истины сокрыты в Чоке, и нет человека мудрее его».
   Так, куда бы он ни приходил, там забывали прежние песни и истины, и оставалась лишь одна песнь — песнь о Чоке. Истины ради надо сказать, что находились и те, кто не попадали под чары Чока. Но они быстро исчезали, и о них никто более ничего не слышал.
   Жизнь в королевстве всё более мрачной. Молодые мужчины, чтобы не быть отправленными на бессмысленную войну, уходили жить в глухие края. Так рассказы о том, что твориться в королевстве дошли до жившего отшельником Ойло.
   «Я виноват, — сказал он. — Я наделил Чока чудесной способностью: всякий, на кого он укажет пальцем, становится его слугой или рабом. Я постараюсь искупить свою вину».
   Ойло долго искал встречи с Чоком. Но тот, догадываясь о последствиях, приказал арестовать колдуна и заточить его в Белую комнату.
   «Погодите! — взмолился Ойло, когда тайные агенты приволокли его, как жертвенное животное, к Белой комнате. — Позвольте мне взять с собой красный шарф. Он украсит мои последние дни. Чок разрешил бы мне, как старому знакомому. Если сомневаетесь, спросите у него. А ещё лучше — передайте ему эту записку».
   Он вытащил из сумы карандаш и листок и, написав на нём несколько слов, передал листок агенту. Тот, не найдя в записке ничего предосудительного, отнёс её Чоку.
   Чок прочёл записку и лишь усмехнулся. «Дайте ему шарф. Только проследите, чтобы он на нём не удавился».
   Едва он произнёс эти слова, как записка вспыхнула ярким пламенем и превратилась в острый нож. Гибкое лезвие выскользнело из руки Чока, перевернулось в воздухе и отсекло пальцы на его правой руке. А потом — и на левой.
   Вместе с пальцами ушла и колдовская сила, что была дарована ему Ойло. И все увидели, что тот, кого они почитали великаном, на самом деле — карлик.
   Люди хотели убить его, но Ойло не дал. Он сказал: «Моей вины не меньше, чем его. Пусть же он живёт, всеми презираемый и отринутый. И пусть никто не подаст ему ни кружки воды, ни куска хлеба. И я, презренный колдун, однажды не выдержавший испытания, и давший злу торжествовать, также удалюсь от мира сего».
   Далее они шли в молчании. Путник хотел задать много вопросов, но не хотел нарушать хрустальную тишину вечера. И лишь когда они подошли к маленькому, опрятному домику, путник спросил:
— Скажи, где теперь тот колдун? — спросил путник, когда они подошли к дому.
   Старец долго молчал, глядя в огонь фонаря, что горел у дверей. Потом поднял глаза и сказал негромко:
— Когда ищешь мудреца, будь внимателен — возможно, он рядом с тобой.
   И лишь едва заметная улыбка скользнула по его лицу, словно луна выглянула из-за туч.