Лабрадор и кот

Папин старый будильник зазвонил как обычно – ровно в семь. Некоторое время в Жениной голове (и, кажется, даже в комнате) носились, подхватываемые сквозняком, обрывки картинок из сна. Опять море. Сегодня оно было апрельской синевы, еще не проснувшееся после зимы, с легкой несмелой рябью и кое-где – льдинками. На прибрежном песке валялись вынесенные волной засохшие водоросли, обломки деревьев, пластиковый мусор. Пахло свежей рыбой. Очень хотелось положить в карман камешек, как в детстве, – но все камни, как назло, были некрасивые, с острыми щербатыми краями. Женины пальцы зябли, но продолжали рыть мокрый песок, - вдруг попадется что-нибудь интересное. Жемчужина? Черепок старинного кувшина? Заветное кольцо?.. И тут неожиданно ее руку накрыла чья-то другая, она была больше и теплее.
Потом голос – очень знакомый голос – сказал:
– Твои ладони похожи на раковины.
Кто и когда ей это говорил?.. 
Проснувшись, Женя, конечно, вспомнила, кто и когда. Сразу потянулась к тумбочке с телефоном, проверять сообщения в мессенджере. Новых не было.
За приоткрытым окном был октябрь, впереди маячили еще одна трудовая неделя и настроение пустоты. Отпуск кончился несколько месяцев назад. В нем ничего не случилось – ни моря, ни посланий от человека, от которого она их ждала. Да и вряд ли всё это будет. Тут Женя снова посмотрела на будильник, чьи стрелки продолжали механическое движение вперед, и поняла, что ей нужно. Не отдых, не письма даже, а именно море – и как можно скорее.
Она решила дождаться вечера пятницы и поехать. Но сначала договориться обо всем с Кирой.
Женя позвонила в половине десятого, услышала – приезжай.
Кира жила у самого моря.

…
Окна вагона были закрыты наглухо – а так хотелось высунуть руку на улицу, потрогать дождь. У дождя и моря, думала Женя под стук колёс, есть что-то общее. Запах песка, озона, чего-то очень чисто отмытого?.. Ее рюкзак промок от дождя. Поезд только что тронулся. Через несколько часов она будет у Киры, а потом… море.
В рюкзаке лежали подарки – свеча с можжевеловыми орешками и шершавый браслет из обожженной глины, которые Женя сделала специально для Киры. Она вынула их из рюкзака, долго смотрела на них, прижала к лицу. Вот и тогда назад Женя так же поехала в город у холодного моря с рюкзаком, набитым всякой изготовленной ею всячиной, чтобы поучаствовать в ярмарке. Поехала – и познакомилась с тем человеком. А с Кирой они тогда, трудно представить, знакомы не были. Много чего произошло за эти два года.
Под подарками на дне рюкзака лежали и другие вещи – книжка Эльчина Сафарли в мягкой обложке, тоже про любовь и море. Но то море, к которому она едет, совсем другое, хотя книги Сафарли ей нравились – если они и не обещали счастья, то по крайней мере успокаивали и убаюкивали грусть на какое-то время. Рядом с книжкой лежал заботливо упакованный папой термос с его фирменным чаем с облепихой и медом. Чай папа придумал сам и очень этим гордился.
Женя сняла пальцами с поверхности рюкзака прядку светлого пуха. Это любимец семьи Мурзик, старый кот, который был с ними 18 лет и девять месяцев назад тихо ушел во сне. Мама похоронила его на даче. Пух до сих пор попадался в доме, особенно заметный на темных вещах. Две недели мама плакала, а потом пошла в приют, где животных отдавали в добрые руки. Вернулась с палевым котиком-подростком, внешне один в один похожим на Мурзика, которого назвали Масиком. По характеру он оказался полной противоположностью ушедшему коту: жуликоватым и наглым. А главное – Масик выбрал объектом своей кошачьей любви исключительно Женину маму и, как настоящий собственник, где мог предъявлял свои права на хозяйку. Портил Женины материалы для рукоделий, папины книги, вытряхивал из горшков цветы. Папа ругался, говорил, что выкинет Масика на ту помойку, откуда его и притащили, но Женя с мамой знали – не выкинет. Он был очень обеспокоен Жениным отъездом, просил написать ему сразу, как доберется. Мама, наоборот, даже и не заметила, что дочь куда-то собирается. Занималась воспитанием Масика. Да и девочка, вообще говоря, взрослая – 27 лет.
Как же долго еще до моря! Женя закрыла глаза, мысленно представила море и сказала ему: я еду. Приснись мне снова. Но оно не захотело.


…
Северный город встретил большими лужами, хотя дождь перестал. Выглянуло и слабое солнце. Как хорошо, что папа дал ей с собой в пакете резиновые сапоги, - Женя тут же, на вокзале, переобулась. Написала папе. Написала Кире, что будет через сорок минут. Кира жила у залива, на окраине, до нее надо было ехать на метро, потом – на автобусе. Женя стояла на площади у вокзала, окруженная лужами, крутила головой по сторонам, хотя отлично помнила, где метро.
Ей всегда хотелось жить у большой воды. Небольшая тоскливая река, у которой стоял ее дом,была не в счет. Хотелось необъятной шири воды, огромного неба и мощных волн – должно быть, вода и небо соединялись где-то вдалеке. Больших кораблей. Какого-то другого, по-особому волнующего крика чаек.
В памяти Жени сохранилось, как в шесть лет родители повезли ее на юг. Там, у моря, она почувствовала тепло и уверенность. Не оттого, что отцовские руки поддерживают ее, а оттого, что прозрачная соленая вода ей родная и не даст погрузиться на дно. Папа очень тревожился, что она утонет, но Женя откуда-то знала – море не даст ее в обиду.  Во второй раз она поехала на юг уже с тем самым человеком. Это было год назад, и море, вроде бы точно такое же с виду, показалось ей тогда совсем иным – безразличным и даже враждебным. Может, дело было и не в море. Но Жене после того путешествия больше на юг не хотелось. Тянуло сюда, в северный город, где всё было еще хорошо и они были счастливы. И к Кире, с которой они, собственно, даже не подруги.

…
Ты похудела, строго сказала Кира и смахнула что-то с Жениного плеча. Бледная, и волосы. Женя кивнула – да, да, путаются, лезут. А все от той пустоты, которая не дает ей покоя с начала лета. Когда он опять исчез из ее жизни – и она устала теряться в догадках, что опять сделала не так. Нет, он пропадал и раньше, но никогда так надолго, не отвечая на звонки и сообщения. Самым трудным было прожить первые две недели: рука сама тянулась к телефону, Женя даже прятала его в ящик шкафа сама от себя, чтобы каждые пять минут не смотреть, когда он заходил в сеть в последний раз. И в эти пять минут ломало почти физически. Женя ходила на свою скучную основную работу пять дней в неделю, разговаривала с людьми, пробовала читать и делать свечи –всё без толку, ничего не отвлекало. Ее трясло, ночами она вскакивала по нескольку раз. Женя даже пошла к психологу. Та предложила ей сделать карточный расклад на отношения с человеком. Женя отказалась, но эти отношения продолжали тревожить, а самое главное, она не понимала, есть они или нет.
Она рассказывала сбивчиво, то и дело наматывая на палец прядь рыжеватых волос. Вдвоем они сидели на веранде бревенчатого Кириного дома. На щелястый стол иногда опускались крупные чайки, Кира махала на них рукавами, и они улетали, так и не поклевав крошек от печенья. Ветер трепал развешанное на веревках белье, скрипел калиткой. Несколько раз Кира щелкала зажигалкой, пытаясь зажечь можжевеловую свечу, но фитиль только чадил и гас. 
В отличие от Жени, Кира говорила не много и внешне совсем не изменилась за прошедшие с их встречи полгода. Та же черная толстовка с капюшоном, белесоватый ежик на голове, септум в носу и большие рабочие руки без маникюра. Единственное – на одну руку она надела привезенный Женей браслет. Поблагодарила за подарок. Из новостей?.. Мама всё так же, лежит. Собака в порядке. Жильцы платят вовремя. Женя кивала, крутила волосы.
Ну что, пойдем, наконец сказала Кира. Правда, нужно еще попробовать угостить маму печеньем. Она положила на тарелку несколько штук и пошла с ними в дом. Пока ее не было, Женя думала о том, как это классно – ни о чем не думать. На какое-то время это получилось. Она зажмурилась, оставила в покое волосы, стала слушать знобящий ветер и стучать пальцами по столу.
Кира вернулась из дома с печеньем. Женя поднялась ей навстречу – пойдем скорее! Что-то случилось?  Кира покачала головой, поставила тарелку на стол. Мама опять сказала, что печенье отравлено.

…Они шагали по побережью. Ветер трепал волосы. Почему не холодно, удивлялась Женя, не хочется горбиться, прятать руки в рукава? Хочется бежать, даже подняться в воздух. У кромки воды весело скакала Дора, Кирин лабрадор, и вылавливала из воды мячик – ей надо было принести его Жене, чтобы та снова бросила мячик ей.
Женя раскрыла рот, но ветер не дал ей сказать. Рассказать Кире, как однажды, когда они с тем человеком отдыхали у теплого моря, он был с утра не в духе, всё хмурился. Ее позвали играть в волейбол ребята на пляже – какие-то незнакомые, очень молодые парни и девушки. И Женя, не спросив у него, побежала с ними. Она прыгала по мокрому песку, что-то выкрикивала, один раз упала, испачкавшись, но всё же с хохотом отбила мяч. Все смеялись. Ей было легко. А потом она посмотрела на шезлонг и… его там не было. В гостиницу пришлось возвращаться одной. Он пришел через несколько часов и не разговаривал с Женей до позднего вечера, как она ни пыталась перед ним извиниться, что вот так вот оставила его одного грустить, а сама скакала как идиотка с незнакомой компанией, даже не спросив о причине его плохого настроения. Только когда Женины извинения иссякли и ее начали душить слезы, он наконец заговорил. Ласково, тепло, гладил ее руки, говорил, что они похожи на морские раковины. Как будто бы ничего не произошло и этого дня не было.
Захлебнувшись огромным ветром, она так и не рассказала. Кира продолжала на нее смотреть – хитро прищурившись, а потом, вертя хвостом, подбежала Дора и измазала мокрым песком колени Жениных джинсов, ткнув в них мячиком. Она тоже обиделась, что о ней забыли, и Женя, взяв мяч, размахнулась и бросила его как можно дальше, вдоль берега, потому что плавать собаке было холодно. Дора, взрывая лапами сырой тяжелый песок, сама такая же цветом, как и он, понеслась за игрушкой. Женя смотрела на удаляющуюся собаку, а потом подошла поближе к воде и опустила в нее руки. К пальцам липла грязноватая пена, она отодвинула ее подальше и погрузила руки в песок. Будто бы надеялась, как тогда, во сне, что-то в песке отыскать.
Потом Кира негромко сказала:
– Запомни хорошее.
– Что? – Женя подняла от воды голову.
– Как он на тебя смотрел. Я помню, как вы приехали впервые. Ты сказала, что твои свечи никто не хотел покупать, а он забрал их все…
– Деньги перечислили больным детям, – добавила Женя.
– Как я пригласила вас сюда – видела, что ты расстроена…
– …Тогда мы тоже поссорились, а тут, у моря, помирились…
– Как он чинил мне лестницу на крыльце…
- А ты потом сама ее починила…
- …Потому что она, зараза такая, взяла и опять сломалась, – закончила Кира.
Они стояли и смеялись вдвоем. Кира свистнула Доре, и, когда та прибежала, сказала, легонько взяв Женю за локоть:
– Сейчас я тебя отведу в одно место. Оно… как бы это сказать… волшебное.


Волшебным местом оказались деревянная скамейка и столик на берегу под небольшим навесом-грибком. Сзади от них, у берега, темнело несколько старых и молодых сосен. На песке валялось множество шишек.
– Садись, – велела Кира.
Женя опустилась на скамейку.
– Загадывай желание. Но только одно и обязательно вслух.
Она зажмурилась и чуть было не сказала про него.
Но почему-то, помолчав, заговорила:
– Я хочу… море. Такое, как это, но чтобы оно всегда было со мной и внутри меня. И на берегу еще дом. Красивый, теплый. И в нем… горели свечи… и жил… жил… – тут она запнулась, начала смотреть по сторонам, как будто бы в поисках ответа. И вдруг она его увидела, тут же выпалив: – Лабрадор! И, пожалуй, еще… – она заморгала глазами, – кот пушистый, добрый, такой, как Мурзик… был. Я буду делать свечки и на ярмарке продавать, а пес с котом – ждать меня с ярмарки на крыльце, и чтобы всегда это было, всегда, никогда не кончалось, ты меня понимаешь?
Женя кусала губы, из глаз капали слезы. Кира кивала, стоя рядом и обнимая ее за плечи.
– Давай выпьем за это, – предложила она.
– Давай! – согласилась Женя, доставая из сумки термос с папиным облепиховым чаем.
– А можно я тоже буду приезжать в твой дом? – спросила Кира, наливая в стаканчик слегка подостывший, но ароматный настой.
– Можно, – согласилась Женя и добавила: – Без денег!
Ведь и Кира когда-то сказала ей – приезжай еще, без денег за жилье, к морю. И они даже не были подругами.
Кира отхлебнула из стакана и передала его Жене.



Море было внутри, Женя это ощущала. Когда Кира провожала ее на вокзал, море буквально переполняло ее душу, и при этом в ней было тепло и тихо. Казалось, что неяркий свет струится буквально отовсюду, из окон города и поезда, от фонарей и витрин. Большая вода и ветер подействовали. Наверное, я в прошлой жизни была моряком… викингом, – в шутку сказала Женя, когда они стояли на перроне, – а ты веришь в предыдущие воплощения? Нет, – ответила Кира. А во что веришь? Да как тебе сказать… Не знаю. В себя, наверное.
Каково это, размышляла Женя, положив под голову рюкзак в плацкарте и пытаясь задремать, быть на месте Киры, жить в деревянном доме с мамой, которой год от года будет становиться хуже, собственноручно отремонтировать обе квартиры под сдачу, отдать довольно большие долги, вытащить из плохих рук собаку, выбраться из кучи передряг самой (Женя знала, из каких – Кира обмолвилась в ее прошлый приезд). И Кира улыбается – и верит в себя!
Женя достала из рюкзака телефон, чтобы написать ей – еще раз спасибо. Спасибо, что есть ты, Дора и море. И… сразу забыла о Кире, увидев, что на экране высветилось сообщение со словом «Привет». То сообщение, которого она ждала полгода.
Сердце подкатило куда-то к горлу и снова упало вниз. Она глубоко вздохнула, прежде чем ответить. Наверное, надо было ответить.