Глава 11. Живые кусты и мёртвые надежды

Влажные волосы тяжёлым грузом спадали на плечи, пока Ли На пыталась удержать полотенце. Справиться со штанами одной рукой было непросто, но куда сложнее оказалась футболка, лежавшая на табурете. Из руки торчали спицы — сломанная рука превращала любое движение в сложнейший пазл. Девочка уже собралась было подцепить кофту пальцами, как вдруг...
Дверь с оглушительным треском распахнулась, ударившись о стену. Сердце Ли На прыгнуло в горло, а по щекам разлился горячий румянец. Она инстинктивно прижала к себе полотенце, чувствуя, как дрожат колени.
В комнату, словно ураган, ворвался беспардонный Мояо. Правила приличия, казалось, не распространялись на него. В руке вызывающе поблёскивал маленький стеклянный флакон.
— Как рука? — спросил он. Глаза проскользнули по комнате, не задержались ни на каплях воды под ногами, ни на мокрых волосах, ни на скомканном полотенце и алом лице. — Есть новинка. Не проверял. Но, возможно, не умрёшь.
Она сжала локти, почувствовала, как под кожей снова заныла боль. Вчерашний эксперимент оставил внутри жгучую пустоту, будто кто-то выскоблил изнутри. «Он даже не заметил. Или сделал вид, что не заметил. Спасибо ему за это», — промелькнуло в голове, слегка снимая напряжение.
— Чэнь-гэ ... может, не надо? После вчерашнего я думала, что у меня внутри кто-то ножами машет.
— Не «кто-то», а трава. Я просчитался, — сказал он, почти мирно. — Сегодня формула без сюрпризов. Если только твой желудок опять не решит объявить независимость.
— Скажи честно… ты случайно не хочешь стать главой ордена? — спросила она, пытаясь отвлечь и его, и себя от мыслей о только что пережитом смущении.
— Даже если бы и хотел, — хмыкнул Мояо. — С таким характером ты однозначно воскреснешь.
Ли На замерла, глядя на пилюлю. В животе ещё ныло от вчерашнего зелья, а пальцы сами по себе дрожали.
«Опять эта горькая гадость, опять эта боль... — съёжилось внутри всё. Но в глазах мастера ядов читалось: — Если откажешься — значит, боишься. А я не боюсь! Ну... почти».
Ли На резко поднесла пилюлю ко рту, проглотила залпом — и тут же сглотнула ком в горле.
«Только бы не вырвало», — подумала она, чувствуя, как холодная вода не смывает, а лишь проталкивает жжение вниз.
— А если мне снова станет плохо… ты точно меня не бросишь?
— Бросить? Да я уже столько в тебя вложил, даже если разлетишься на куски — соберу по запчастям.
В этот момент дверь снова открылась — медленно, но с тем особым напором, в котором ощущалась тревога. Вошёл Линфэн. Он молча оглядел комнату, задержал взгляд на Ли На, затем — на Яошэня.
— Опять её травишь? — нахмурился он.
— Я исправил состав, — сказал Мояо, не отводя взгляда. — Она уже приняла. Всё будет нормально.
Линфэн стоял молча, словно прислушивался — не к словам, а к тону, к паузам между словами. Что-то в нем напряглось.
— Она вчера почти не дышала, — произнёс он глухо. — Еле уснула. Ты хочешь снова это повторить?
— Ты преувеличиваешь, — отозвался Мояо. — Но ладно... Как там твоя барышня? Жива или снова придётся сшивать, как мои формулы?
Он перевёл разговор, как человек, который наткнулся на стену и решил обойти. Линфэн не ответил сразу.
— Жива. Перепугалась — больше, чем пострадала. Байхэ зашил. Придёт в себя.
— У тебя есть дочка? — удивлённо спросила Ли На, по-прежнему пытаясь одеться.
Линфэн слегка качнул головой и отобрал из рук футболку.
— Нет… — он прищурился, и с лёгким треском разорвал футболку от низа и почти до самого горла, превратив в асимметричную накидку. — Подручная. Была на задании с Лунцзяном. Пострадала.
Он ловко помог Ли На просунуть руку в уцелевший рукав, а вторую, разорванную половинку, перекрутил и завязал тугим узлом у неё на плече. Ткань плотно стянулась у горла, и девочка резко кашлянула, поперхнувшись.
— Эй, полегче! — Мояо не удержался от комментария, язвительно ухмыльнувшись. — Ты её быстрее удавишь, чем мои лекарства отравят.
— Байхэ — хороший доктор, — тихо, всё ещё немного откашливаясь, сказала Ли На, пытаясь ослабить натяжение ткани пальцами здоровой руки. — Значит, поправится.
Мояо надулся, вытянул губы, изображая обиду.
— А я, значит, не в счёт? Вот так и рушатся дружеские иллюзии.
— И ты, Чэнь-гэ, — рассмеялась она, хотя глаза ещё слезились от недавнего кашля.
Линфэн смотрел на них с выражением, которое Ли На не смогла бы описать. То ли тревога, то ли какая-то внутренняя неудобность. Помог одеть кофту и застегнул пуговицы так чтобы рука была свободной, а тело прикрытою.
— Хватит, — его голос прозвучал резко, отсекая дальнейшие разговоры. — Хошэнь ждёт.
Они вышли из комнаты. В коридоре было прохладно, пахло зелёным чаем и мылом. Под ногами пол тихо постукивал, и удивилась, как у них получается ходить почти бесшумно. У неё же каждый шаг будто громыхал на весь этаж. Теперь база больше не казалась пугающей — скорее, напоминала дом.
Взглянула на улыбчивого Мояо, а потом на хмурого Линфэна. Такие разные, но всё же хорошие. И улыбнулась.
Когда Ли На вошла в зал, показалось, будто в него вдохнули новую жизнь. Ещё вчера здесь было пусто, а к вечеру начали приходить незнакомые мужчины — несли коробки, ящики, и каждый, проходя мимо, кланялся ей и с любопытством разглядывал.
А потом долго собирали мебель и расставляли посуду. Она помогала, превозмогая ноющую боль в сломанной руке. Очень хотелось быть полезной.
Теперь стоял новый круглый стол — массивный, тёмный. Столешница играла в свете ламп, отражая чайник и чашки, как гладь пруда отражает небо. Рядом стояли стулья — одинаковые, но не безликие: спинки выгнуты дугой, сиденья жёсткие, обтянуты светлой тканью, которая казалась нетронутой.
Хошэнь, растрёпанный и сияющий, уже накрыл стол. Пар поднимался от горки паровых булочек, соседствуя с дымящимся рисом в круглой чаше. Аромат копчёной утки смешивался с пряным запахом жареных клёцок. Скромнее, но не менее аппетитно выглядели свежие овощи, яйца и соусы в маленьких пиалах. В центре стоял фарфоровый чайник — тонкий запах жасмина витал над столом, перебивая даже соблазнительный аромат свежей выпечки.
Каждая деталь говорила о заботе, но без излишеств — только то, что действительно могло порадовать уставших людей.
Ли На поймала себя на странной мысли — радовалась, что сломала именно левую руку. Правая оставалась свободной, а значит, за столом не была беспомощной.
Она опустилась на привычное место. Лю Мэйлин, не глядя, положил ей в тарелку паровую булочку, затем два тонких ломтика утки — розоватых, с золотистой корочкой.
Напротив пристроился Мояо. Его ловкие пальцы то и дело что-то подсыпали — то в чашку с чаем, то в соусницу. Движения были отточенными, почти незаметными. Он ухмылялся себе под нос, особенно когда кто-то за столом неожиданно кашлял или морщился от горечи.
Уцзи и Хошэнь препирались из-за лучшего куска мяса, перебрасываясь колкостями. Ли На прикусила губу, стараясь не рассмеяться вслух, но плечи дёргались от сдерживаемого смеха. «Боже, они как петухи!» — сравнение показалось таким смешным, что пришлось ущипнуть себя за локоть, чтобы не фыркнуть.
Впервые за долгое время за столом сидел Лунцзян. Он восседал во главе, словно генерал на поле боя, но почему-то казался самым одиноким человеком в комнате. Ли На украдкой взглянула на него — на его неподвижные руки, на взгляд, устремлённый куда-то внутрь себя, а не на тарелку.
«У него же есть целый орден, а он сидит один, как я тогда...»
Мысль обожгла, и она вдруг поняла: этот человек одинок по-настоящему. И почему-то захотелось не убежать от него, а подойти и молча посидеть рядышком, как делала с папой, когда ему было грустно.
Их взгляды встретились на мгновение, и девочка поспешно опустила глаза, смущённая. Показалось, что он прочитал мысли. Но Лунцзян ничего не сказал.
Может, дело в той самой «девочке Линфэна»? Может, в чем-то другом. На языке вертелся вопрос, но так и не решился сорваться с губ.
— Не крути головой. Ешь, — тихо сказал Лунцзян.
Ли На быстро закивала и послушно взялась за палочки. Но промолчать не смогла. Осторожно повернулась к Линфэну и спросила:
— Лю-гэ, а почему твоя девочка не пришла?
Рука Лунцзяна слегка дрогнула — движение едва уловимое, но она заметила. Взгляд не поднялся, однако в позе читалась внезапная напряжённость, будто замер на мгновение.
Линфэн не сразу ответил, взвешивал сам вопрос. Потом коротко сказал:
— Спит. Её зовут Хуаци.
— Я могу с ней познакомиться? — спросила Ли На, понизив голос. В голове мелькнула мысль: уместно ли вообще беспокоить тех, кто пострадал. Но что-то внутри тянуло. Хотелось увидеть, узнать, какая она. Может, улыбнуться ей.
— Конечно. Когда проснётся, — ответил Линфэн мягче. — Но сначала поешь.
— Покажите юной госпоже здесь всё, — вмешался Лунцзян. Говорил не громко, но отчётливо, и каждый за столом замолчал. — Всю базу. Чтобы больше не ломала себе руки.
Она вздрогнула. Сама не поняла — от чего именно. От спокойного голоса, в котором не было ни укора, ни сочувствия. Или от этих слов «восьмой этаж».
Мояо тут же оживился. Он поднял голову, и глаза сверкнули.
— Я покажу. Хочешь увидеть мою лабораторию? У меня там куст есть один... живой. Не шевелится быстро, но, если пальцем ткнёшь — откусит. Иногда мечтает о носе.
— О моем носе? — переспросила Ли На, широко распахнув глаза. В голове тут же всплыл образ из старого аниме, которое брат когда-то показывал на видеокассете: странное растение с огромной пастью, то ли папоротник-людоед, то ли бешеная орхидея. Название давно забыла, но хорошо запомнила, как главный герой едва ускользнул от липких щупалец.
— Ага, — подтвердил Чэнь Яошэнь. — Но я отговариваю. Говорю: подожди, девочка ещё не доросла.
Ли На машинально прикрыла нос ладонью, представив, как кровожадный рододендрон облизывается при виде её лица. Конечно, Мояо шутил… но детская фантазия уже разыгралась вовсю. «Хоть бы не как в том фильме про зомби-плющ», — подумала она, чувствуя, как в коленках что-то неприятно зашевелилось.
— Этот куст хоть медленно, но ходит, — добавил он вполголоса. — Думаю, ты успеешь убежать. Наверное.
«Наверное?!» — ахнула про себя. И тут же представила, как следом топает мохнатый монстр с корнями вместо ног и жаждой пообедать её носом — нечто среднее между мандрагорой из «Гарри Поттера» и злобной капустой.
— Опять ты со своими монстрами, — фыркнул Хошэнь, отмахиваясь. — Дай ей сначала руку долечить. А то у меня уже фобия: как ложусь спать, так представляю, как господин Распорядитель вышибает мою дверь.
— Главное — чтоб новая рука не выросла, — вставил Уцзи, не отвлекаясь от раскопок кусочка получше. — А то придётся делать вторую кофточку с тремя рукавами.
— Рука как? — спросил Байхэ. Он посмотрел на неё внимательно, как доктор смотрит на больного ребёнка, которого не хочет пугать.
Рот уже приоткрылся для ответа, но Мояо опередил, не дав и слова сказать.
— Не болит, — сказал он вместо неё. — Я формулу переработал. Теперь работает иначе. Она быстрее заживёт, и болеть не будет.
— Ты повторяешь это всегда, — буркнул Байхэ, сдерживая раздражение. — А последствия неизменно ложатся на меня.
— Но жива, — развёл руками Фармацевт. — Сама ест, сама говорит. Уже лучше, чем вчера.
— После завтрака я осмотрю. Потом можете таскать где хотите, — фыркнул Байхэ.
— Хочешь зайти в библиотеку? — подал голос Тяньшу.
Он сидел, как обычно. Но когда говорил, все замолкали — потому что голос звучал так, будто говорит не сейчас, а откуда-то из глубины времени.
— Там есть книги, которых ты больше нигде не увидишь. Письма старых императоров, карты мест, которых уже нет. И это — настоящее.
Ли На оживлённо закивала. Тон показался тёплым, как одеяло. В мыслях нарисовалась картина, как будет сидеть среди свитков и листов, трогать пальцами шероховатые страницы. Может, даже читать что-то… если поймёт.
Тяньшу посмотрел на неё долго и внимательно.  Взгляд был глубокий, спокойный. А потом улыбнулся — не губами, а глазами. В них вспыхнул мягкий свет, и на мгновение показалось, что он понял её.
— После завтрака — в штаб, — произнёс Лунцзян и каждое слово легло на стол, как печать на документ. — Ли На с нами. Госпожа видела восьмой этаж — значит, пора говорить, как есть.
Скулы напряглись, будто он камешек зубами крошит. Пища превратилась в безвкусную массу, язык автоматически искал хоть какой-то вкус, но находил только металлический привкус. Восьмой этаж. Снова вспомнились руки что держали её, и звук треснувшей кости.
Беседа за столом шла спокойно, как обычно. Тарелки постепенно пустели, и Ли На с удивлением замечала, что Линфэн кормит с таким упорством, будто от этого зависела судьба мира. Первым поднялся Инлинь — пальцы бесшумно скользнули по столу, собирая пустые тарелки, пока остальные неторопливо допивали чай.
Когда Лунцзян поднялся, остальные почти одновременно задвинули стулья — будто по невидимому сигналу. Ли На тоже встала. Мояо подмигнул, и она ответила улыбкой. Все разговаривали вполголоса, Уцзи и Хошэнь то и дело посмеивались, Байхэ регулярно получал лёгкие тычки от Яошэня, а тот затем его поучал.
Взгляд Ли На всё время возвращался к Распорядителю. Что-то в нем изменилось. Он выглядел строгим, но не злым. Только… как будто тащит на себе что-то тяжёлое и молчит.
Коридор был светлый. Пол тёк под ногами ровно, как вода. И вскоре они остановились перед лифтом.
Он выглядел чужим. Не как те, что были в больнице, или даже в торговом центре. Этот — из другого времени: двери металлические, с тусклыми вмятинами, а кнопки, стёртые пальцами стариков. На табло мигали красные цифры.
Ли На почувствовала, как в животе что-то скрутилось. Словно сам воздух внутри лифта был... не живым, но дышащим. Нехорошо.
«А если застрянет? А если... рухнет? А сколько лететь вниз?»
Она невольно сделала шаг назад, и тут Уцзи сказал:
— Этот лифт не гремит. Он... шепчет. Мы с ним давно знакомы.
Он нажал кнопку. Двери со скрипом закрылись, и по ушам прошёл неприятный звук — не громкий, но резкий, словно кто-то провёл ногтем по стеклу.
Когда кабина тронулась, Ли На невольно сжалась. В теле разлилась тонкая дрожь, как перед уколом. С каждой секундой крепло странное ощущение: что-то должно случиться. Не знала — что именно, но точно чувствовала, что назад уже не выйти.
Краем глаза смотрела на остальных. Лунцзян стоял неподвижно, как будто вовсе не чувствовал движения. Уцзи жевал резинку и смотрел вверх, изучая потолок. Только он один вдруг повернул голову и спросил:
— А ты знала, что штаб — на девятом?
— Почему не на восьмом?
— Век технологий, а тюрьма была давно.
Двери распахнулись.
Холодный воздух ударил в лицо. Запах железа, пыли и чего-то горького. Свет был другой — не тёплый, ламповый, как у Хошэня, а чужой. Машинный. Он исходил от экранов, от панелей, которые мигали своим, нечеловеческим ритмом.
Это место не ждёт людей. Оно их поглощает.
Пол под ногами шевельнулся вибрацией. Не громкой, но заметной. Как дыхание зверя под камнем.
Зал был большой. Высокий. Слишком высокий для человеческих голосов — в нем всё звучало глуше. Вдоль стен — ряды серверов, как ребра какого-то огромного зверя. Шипели кулеры. Мерцали индикаторы. На столах стояли дисплеи, клавиатуры, странные приборы, от которых не знала названия.
Посреди этого мира — трон Уцзи. Не настоящий трон, конечно. Кресло, на колёсиках, массивное и мягкое.
— Добро пожаловать, — сказал он. — Это моё королевство.
Она не знала, куда смотреть. Экранов было столько, что глаза разбегались. На одном — видеокамера с черно-белой лестницей. На другом — карта, усыпанная точками. Где-то в углу мелькала лента с сообщениями.
Ли На двинулась вперёд. Воздух был другим — плотным, насыщенным, словно вошла не в помещение, а в сложный организм, где каждая деталь существовала в незримой связи с остальными.
И в этом всем — она. Маленькая, с рукой в повязке, с глазами, которые хотели знать, и сердцем, которое всё ещё боялось.
Они прошли дальше, за мониторы, туда, где начинался другой зал. Посередине стоял огромный стол — тяжёлый, с матовой поверхностью, словно вырезанный из одного, очень старого дерева. Вокруг него — десять кресел.
Ли На села рядом с Линфэном. Она чувствовала от него спокойствие. Невысказанную защиту, в которой не было слов, но которая грела. А напротив — во главе — сел Лунцзян.
Когда он заговорил, никто не перебивал.
— Думаю, Шанхай мы потеряли.
Тишина. Стол будто на секунду затянулся мраком. Ли На не знала, что значит «потерять Шанхай» — но по голосу поняла: ничего хорошего.
— Нас пригласили на встречу, — продолжал Лунцзян, — отобрали оружие, сами же были вооружены до зубов. Хуаци пострадала. Линфэн, займись тренировками. Она молодец, но такие ранения недопустимы. Из-за неё пришлось обращаться к Тяньжуну.
Ли На вздрогнула. Имя пронеслось, будто колокол: дядюшка. Но опустила глаза, когда упомянули его. От этого становилось больно и стыдно одновременно.
Линфэн нахмурился:
— Ты мог бы взять кого поопытнее. Ей всего семнадцать.
— Я взял Яньцзы и Хуаци из-за возраста и внешности, — сказал Лунцзян. — Они знают, как улыбка работает на переговорах. Эти болваны растаяли от одного взгляда. Но это не отменяет их неопытности. Обучай. И подумай о женихах для них. Клан нужно растить.
Ли На посмотрела на Линфэна. Он не спорил. Только кивнул. В облике не было возмущения — только смирение, как у человека, который давно привык, что за словами стоят расчёты, не чувства.
Лунцзян кивнул Хошэню:
— Что по оружию?
— Захватили. Я бы хотел оставить ГМ-94 и «Выхлоп». Остальное — хлам.
— Оставлю на твоё усмотрение. Остальное — продай. Сейчас воюют в Ираке. Можно продать в Непал, Бутан.
Он дождался, пока Лэйянь кивнёт. Потом медленно продолжил:
— Веера побеждают. Отступление — единственный разумный ход. Ли На не готова. Любая ошибка — и мы её потеряем. Пока девочка подрастает, у нас лет десять, может пятнадцать. За это время нужно восстановить кланы.
Ли На почувствовала, как зал снова замедлился. Он говорил про неё. С ней рядом. Слова были тяжёлыми, как камни, и каждый падал прямо ей в живот.
«Лет десять... пятнадцать... Я что… как будто всё начнётся с меня? Как будто я флажок в игре…»
Ей стало душно. Они говорили о ней, как о вещи, о символе, о какой-то карте, которую нужно разыграть.
«А что, если я не вытяну? Если я не такая сильная, как они думают?»
Рука в гипсе заныла сильнее. Она чувствовала себя не главой, а куклой, которую взрослые решили нарядить в королевские одежды, и от этого стало горько и страшно.
— Думаешь, кто-то примкнёт к нам, когда видят, как мы теряем силу?
— Недовольные есть всегда, — ответил Лунцзян. — Я не советую брать предателей. Но есть обманутые. Есть обиженные. Есть дети. После той ночи, кроме Ли На, осиротело больше пятидесяти. Мы должны найти их. Их родители служили Ордену. Умерли за нас.
Слова прозвучали тихо, но в них было что-то тяжёлое. Ли На представила: детей. Таких, как она? Тех, кто потерял всё. Сердце стукнуло глухо. Не знала — от жалости или страха.
— Жены. Сироты. Байхэ, у твоего отца было пятеро женщин. Двое родили. Это твои сводные братья и сестры. Забери их в клан.
— А моя мать? — тихо спросил Байхэ.
— Ты — глава, не она. Она подчинится. Захочет или нет. Но, насколько я знаю, не глупая женщина. Поймёт.
Байхэ кивнул. Медленно. Не соглашался — а принимал.
— Уцзи, — сказал Лунцзян, — ищи племянника Линфэна. Мальчик, возможно, жив. Нам нужен он. Он — будущий муж главы Ордена. Учить надо с детства.
Ли На закусила губу. Боль в руке пульсировала в такт сердцу, а во рту стоял тот самый вкус — как когда случайно прикусываешь щеку. Взрослые опять заговорили о женихе. Она скривила нос, представляя Инлиня с бледными губами, который вдруг начинает называть «дорогая».
«Фу! Только не этот! Лучше уж кто-то нормальный… ну хотя бы как Лю-гэ или Чэнь-гэ».
Она сидела, поджав колени, и ловила обрывки фраз. Не все слова были понятны, но напряжение в воздухе висело плотное, как пар над горячим супом. Здесь решают что-то важное… не как в школе, когда ищут, кто окно разбил. Серьёзнее. Как будто играют в огромный пазл, а я — главный кусочек, но мне не показывают картинку.
Когда Лунцзян закончил говорить, комната замерла. Не так, как перед контрольной — тогда тишина колючая и ученики боятся пошевелиться. Здесь было иначе: взрослые переваривали слова, как дракон из сказки переваривает жертву. Даже мониторы, обычно безразличные, притихли, их синий свет теперь казался приглушенным. Ли На невольно задержала дыхание, чувствуя, как внутри сжимается — не страх, а скорее предчувствие, что кубики детства вдруг рассыпались, а собирать их будут уже по-новому.
Линфэн первым нарушил молчание:
— Сирот возьмём. Мой клан примет способных. Остальных... — Пальцы сжались в кулак, сухое щёлканье костяшек прозвучало как точка в предложении.
Мояо поднял бровь, играя пустым флакончиком между пальцев:
— О, какие благородные порывы! Если среди них окажется хоть один ум, сравнимый с моим — пожалуй, возьму под опеку. Для баланса во вселенной.
Лунцзян выпрямил спину:
— Брошенные дети становятся либо волками, либо шакалами. Мы должны дать им шанс остаться людьми. Вернуть долг их родителям.
— Прекрасная теория, — Мояо щёлкнул крышкой флакона. — Но позвольте спросить: когда вы в последний раз видели, чтобы сломанные часы чинили другие? Мы едва держим свои кланы на плаву. Какие уж тут детские дома.
Хошэнь ударил кулаком по столу, что Ли На подпрыгнула:
— Твои слова — как твои зелья: горькие и бесполезные!
— Зато честные, — Мояо улыбнулся. — В отличие от некоторых пафосных речей.
— Заткнись уже, — нахмурился Байхэ, глядя на Мояо.
— А что… разве не так?
— В древних летописях написано: «Тот, кто потерял всё, обретает ясность», — неожиданно тихо сказал Тяньшу.
Он сидел, как всегда, ровно. Руки на коленях, лицо спокойное. Но в глазах — что-то дрожало. Что-то глубокое, как озеро перед бурей.
— Эти дети, если вырастут с нами, будут помнить. Не из книжек, а изнутри. А значит — будут сильнее. Если мы выстоим.
— Если, — повторил Мояо, растянув гласную. — Это условие. А у нас на руках — не теория. У нас девочка с поломанной рукой и две горстки бойцов.
— Всё равно надо, — сказал Линфэн. — Хотя бы попытаться. Даже если спасём не всех.
— А с Веерами что? — спросил Уцзи, не отрывая взгляда от экрана. — Ты предлагаешь уйти с передовой. Значит — признать слабость?
— Не признать, — ответил Лунцзян. — Переиграть. Пусть думают, что мы ушли.
— Мы и так уже тише некуда, — пробормотал Хошэнь. — Как будто нас нет.
— А что ты хочешь? Войти в ресторан и сразу всех перестрелять? — раздражённо бросил Мояо.
— Я хочу дышать свободно, — сказал Хошэнь, — а не оглядываться.
— Для этого надо не стрелять, — вмешался Вэньлун. — А думать. И ждать.
— Мы уже ждали, — прошипел Уцзи. — И где мы теперь?
— Зато у нас Ли На, — проговорил Линфэн, не громко, но отчётливо. — Она вырастит, окрепнет и мы вернём, что потеряли.
В груди заныло. Ли На изо всех сил сжала ладонь — будто могла выжать из себя силу. Так хотелось стать для них опорой, настоящим главой ордена... но Столпы говорили об этом так уверенно, словно уже стала кем-то великим. А если нет? Если так и останется маленькой и слабой?
— Хорошо, — сказал Лунцзян. — Значит, решаем: берём сирот.
Он встал.
— Все свободны.
— Постойте, — остановил Инлинь. — Я хотел бы услышать, что думает госпожа Ли?
Ли На замерла. Вопрос обрушился, как ушат ледяной воды. Взгляды, до этого скользившие мимо, теперь уперелись в неё.
«Я? Что я могу думать? Они же умные, взрослые, они всё знают!» — панически застучало в висках. Почувствовала, как краснеет. Но где-то глубоко внутри, под слоем страха, шевельнулась обида. Обида за всех, кого, как и её, бросили.
«Нет. Я должна сказать. Я же тоже одна из них». Она сделала усилие, выпрямилась, и голос, к удивлению, прозвучал чуть громче.
— Я… — голос дрогнул, но сделала усилие и выпрямилась. — Думаю, что… если мы сможем помочь другим сиротам, это будет правильно. Они, как и я, ни в чем не виноваты.
Она замолчала, чувствуя, как слова звучат слишком наивно. Но добавила, уже твёрже:
— И если Орден даст им дом, то однажды они смогут его защитить.
В зале повисла тишина. Лунцзян не проронил ни слова, но уголок рта дрогнул — будто он оценил ответ. Мояо усмехнулся себе под нос, а Линфэн кивнул — коротко, но одобрительно.
Инлинь склонил голову.
— Благодарю, госпожа Ли. Ваши слова… ценны.
И тогда Ли На поняла: её мнение действительно что-то значило. Даже если ещё не знала, как.
Совещание закончилось. Кто-то первым встал, заскрипели кресла. Ли На сидела неподвижно, пока взрослые расходились. В ушах ещё звенело от сказанного: сироты, кланы, предатели, будущее. Её будущее. Было страшно и тяжело. Но там же, рядом со страхом, появилось новое, незнакомое чувство — крошечная искорка ответственности. «Они будут искать других детей… таких, как я. И я смогу им помочь. Наверное». Разжала пальцы, которые всё ещё держали стол, будто боялись отпустить. Ещё один день прожит. И она стала чуть-чуть сильнее.
— Я говорю, если ещё раз сунешь свой порошок в мой чай, я выдеру твою лабораторию с корнем! — ворчал Хошэнь, догоняя Мояо.
— Ну да, конечно. Только сначала напиши завещание. Желательно с благодарностью, — отвечал тот с ленивой усмешкой.
— Благодарностью?
— За расширение границ твоей примитивной реальности, — невозмутимо бросил Мояо.
Хошэнь фыркнул, что-то пробормотал и скрылся за дверью.

____________
  Ли На добавляет суффикс -гэ к фамилии, а не к имени. Так выражает дружелюбие, но при этом показывает уважение к статусу и возрасту человека. Если бы использовала -гэ с именем, это означало бы, что они очень близки, почти как родственники (например, как брат).