3. В десанте служим мы крылатом...

Как будто ветры с гор, трубят  солдату сбор.
Дорога от порога далека....               
                (В. Харитонов)
 
   Работая над своими флотскими воспоминаниями, я не планировал написание данной главы, но после некоторых размышлений, решил все же рассказать о своей службе в Советской Армии. Для меня, да наверное, как и для всех, кто отдал свой долг Родине, отслужив в ее Вооруженных силах, эти два года были во многом определяющими в становлении человека, как личности. Это время было настолько важным и основополагающим в моей судьбе, что в своих воспоминаниях его просто нельзя обойти стороной. А потому, уважаемый читатель, предлагаю мысленно вернуться в вторую половину восьмидесятых годов. Наша страна тогда находилась на пике могущества, а Советская Армия была как никогда сильна, и непобедима!  Правда, тогда уже не первый шли боевые действия в Афганистане, и по всей стране во дворах вечерами звучали песни под гитару, о той далекой, и почти неизвестной войне….
    
     В начале июля 86-года, оформляя свой первый в жизни отпуск в отделе кадров плавсостава в Шлюзовом, я сходил в ВУС (военно-учетный стол) заводоуправления, и сказал, что планирую осенью пойти служить в Советскую Армию. Мне не хотелось тянуть с призывом на военную службу, тем более что в сентябре мне исполнялось девятнадцать лет, и я уже опаздывал на целый год с возможным началом службы. А перспектива быть призванным в Армию лет в двадцать, а то и позднее, меня совсем не устраивала! Да и вообще, я справедливо полагал, что чем раньше отслужу срочную службу, тем быстрее стану свободным от этой почетной обязанности каждого гражданина нашей страны. Инспектор ВУС, добрая и приветливая женщина, поставила нужную отметку в моей учетной карточке, и посоветовала осенью ещё самому в военкомат, и напомнить о себе. На этом она пожелала мне удачи, и мы простились, чтобы увидеться уже только после моей службы, через два или три года.

    После визита в военно-учетный стол я вернулся в кадры, полностью оформил все бумаги, и получил в бухгалтерии отпускные деньги, за шесть с лишним месяцев своего только начинающегося отпуска. Выйдя из здания заводоуправления на берег канала, я прикурил сигарету, осмотрел стоящие на якоре пару-тройку судов, и, подняв голову кверху, глянул сквозь темные, итальянские очки на ярко-желтое Солнце, занявшее свой трон на голубом, безоблачном небосводе. Настроение мое было приподнятым, и в уме почему-то крутилась фраза Карабаса Барабаса из детского фильма про Буратино: «это просто праздник какой-то»! Я был полностью свободен от всех забот и хлопот, в моем кармане лежала хорошая сумма денег, а впереди на горизонте виделись несколько месяцев отпуска, и потом - два или три года службы Родине. Что же, жизнь была прекрасна!

    Через пару дней я вернулся домой в Оренбург, и сразу вышел в наш двор, удивив друзей своей бородой, хорошей джинсовой одеждой, электронными часами с семью мелодиями, пачкой длинных, коричневых сигарет «St.Moritz», и зажигалкой, на которой была наклеена картинка с обнаженной девушкой. Я был очень рад встрече со своими друзьями детства, и пожалуй на время своего отпуска стал душой нашей небольшой компании, и, наверное, её главным финансовым спонсором. Совсем недавно начался июль, стояла превосходная погода и мы конечно, хорошо и весело проводили тёплые, летние дни, и часто ходили купаться на Урал и Сакмару. Но шло время, дни летели, и наши вылазки на пляжи стали реже, а затем и вовсе прекратились, да и вода в наших двух Оренбургских реках постепенно становилась все прохладнее, лето заканчивалось, и приближалась золотая осень…

    В последние часы уходящего лета, тихой и спокойной ночью, в Черном море у берегов Новороссийска произошла ужасная трагедия, которая потрясла всю нашу страну. Тогда в результате грубых навигационных ошибок, нарушения правил плавания, и неразберихи царящей на мостиках двух сближающихся судов и диспетчерской порта, в хорошую и ясную погоду столкнулись пассажирский пароход «Адмирал Нахимов» и сухогруз «Петр Васёв»! Старый туристический лайнер (который я видел в декабре прошлого года на морском вокзале Батуми), построенный еще в двадцатые годы, получив смертельный удар в центр своего правого борта, буквально через несколько минут пошел на дно, прихватив с собой более четырех сотен своих пассажиров и членов экипажа…. Удивительно было то, что в общем-то в безобидной ситуации, в чудесную шпилевую погоду произошла тяжелейшая авария, приведшая к огромным человеческим жертвам! Страшно подумать, сколько погибло бы людей, случись это столкновение зимой, да еще и в штормовую погоду…. Вечный покой, тем, кто ушел из жизни в ночь на летне-осеннем рубеже, в Черном море, вместе со старым, и уже плохо пригодным для плавания, доживающим свой век, пароходом «Адмирал Нахимов»….

    В середине сентября, теплым бабьим летом, мы с друзьями хорошо отметили мой девятнадцатый день рождения, а в конце месяца я потратил несколько дней для того, чтобы съездить Тольятти и вернуться обратно. Там я посетил военкомат Комсомольского района, и попросил, чтобы меня не забыли включить в списки призывников, уходящих на службу этой осенью. В моей просьбе, в общем-то не было ничего необычного, так как в те времена служили практически все мужчины нашей страны, и человек, не прошедший Армию, выглядел немного странно…

   Тем временем на Южном Урале наступил октябрь, с его мелкими, нескончаемыми дождями, и ветрами, без устали погоняющими по бледно-голубому, словно выгоревшему за прошедшее лето, небу стаи плывущих за линию горизонта, бело-серых облаков. Ну впрочем, ненастье иногда все же слегка разбавлялось погожими, солнечными и тёплыми деньками, и тогда природа пыталась хоть ненадолго вернуть людей в навсегда ушедшее лето. Деревья, стоящие в парках Оренбурга и на городских улицах, сбросили листья и уже почти совсем обнажились, покрыв все в округе своей желтой, пожухлой листвой. Я уже давно настроил себя на то, что осенью пойду служить в Армию, и каждый день, проверяя почтовый ящик, ждал вестей из военкомата. И вот наконец, во второй половине октября я получил повестку, обязывающую меня в конце месяца явиться в военкомат Комсомольского района города Тольятти на медицинскую комиссию, и это для меня означало отъезд из Оренбурга уже как минимум на два года. Я устроил небольшие проводы себя самого на службу Отечеству, накрыл хороший стол, пригласив на посиделки всех своих друзей, тепло с ними простился, и на ночном поезде выехал в Куйбышев.

    К тому времени моя мать уже жила в этом же городе на Волге, выйдя замуж за хорошего мужчину, после многих лет своего одиночества. Ясным, погожим днем я на автобусе съездил в Тольятти, и всяких проблем прошёл призывную комиссию в военкомате. Датой призыва на военную службу мне определили 1 ноября 1986 года, а местом сбора для отправки в воинскую часть, назначили площадь у речного вокзала, в 10 часов утра.

  Из военкомата я вернулся в Куйбышев, и несколько последних дней октября провёл у матери и ее мужа, Василия Васильевича (Вась Васи). За пару дней до призыва я сходил в ближайшую парикмахерскую, чтобы аккуратно причесаться.
     - Как будем стричь? - спросила парикмахер, усадив меня в кресло, и предложила модельную стрижку или традиционную канадку.
     - Стричь будем под советского солдата! - ответил я с улыбкой.
   Мастер-парикмахер вздохнула, пожала плечами и за символическую плату в 30 копеек, в несколько минут сделала мне аккуратную солдатскую прическу. Смахнув с моих плеч остатки волос, она взяла пульверизатор с одеколоном «Русский лес», и ни сколько не скупясь, обильно обработала мою лысую голову, так что домой к матери я вернулся уже без волос, но зато с сильным запахом какого-то русского дерева, исходящим от меня.

   Вещи, необходимые для путешествия в один конец, из гражданского человека в солдаты, я приготовил заранее, и разумеется, выбрал то, с чем не жалко было расстаться. «Главное, чтобы не было холодно в пути»,- заботилась обо мне  мать, и как я потом в этом убедился, она была абсолютно права. Следуя её совету, я оделся в спортивную шапочку, тёплую фуфайку, свитер, старые джинсы, и поношенные зимние сапоги, а все остальные мои нехитрые пожитки уместились в простой туристический рюкзак. Туда же, среди прочей еды, Вась Вася положил мне хороший кусок отменного, ароматного балыка, приготовленного из большого волжского сома!

   Тридцатого октября, во второй половине дня, мы с матерью и Вась Васей приехали в Тольятти, и сняли номер в гостинице «Чайка», которая находится на речном вокзале, откуда завтра  утром я должен был начать абсолютно новую, тревожную и опасную, солдатскую жизнь! Пока родители размещались в гостинице, я сбегал в военкомат, находящийся неподалёку, и получил новенький военный билет, взамен оставив на хранение свой гражданский паспорт. У меня уже была куплена специальная красная обложка, и я сразу надел ее на свой новый документ, удостоверяющий личность советского солдата. Вечер я провёл с родителями, и мы, сидя за столом в гостиничном номере, долго разговаривали на самые разные темы, стараясь не думать о скором расставании, хотя конечно было видно, что мать очень сильно переживала. Спать мы легли достаточно рано, чтобы хорошо отдохнуть, потому что завтра нас ожидал трудный день, и лёжа в кроватях, долго ворочались и никак не могли заснуть….

    Последнее утро моей гражданской жизни наступило как-то внезапно, как будто вообще никакой ночи вовсе и не было. Проснувшись, мы позавтракали в буфете, собрались, выписались из гостиницы, и через несколько минут оказались на небольшой привокзальной площади. Пространство, прилегающее к зданию речного вокзала жило своей собственной жизнью, и было уже заполнено большим количеством людей. Чуть в стороне виднелся белый, с синими полосами, автобус ЛАЗ, рядом с которым курили несколько человек в военной форме. Десятки призывников, в телогрейках и теплых куртках, с рюкзаками за плечами, расположились отдельными группами со своими провожающими. С разных сторон слышались какие-то песни, иногда мелькали бутылки и стаканы, и пьяные, громкие голоса желали «служить, как я служил!». Женские лица, особенно матерей, провожающих своих сыновей, несли печать тревоги и волнения. Будущие защитники Родины старались не подать виду, что им тоже не в радость долгая разлука, как могли, храбрились, и были натянуто веселы. Мы втроем встали недалеко от общей группы людей, мать давала мне последние наставления, на душе у меня было хмуро, а остатки моего настроения сделались совсем подавленными. Даже для меня, за последние два года учебы и работы на флоте уже привыкшего к длительным отъездам и жизни вдали от дома, это расставание было очень тяжелым испытанием, и мне хотелось, чтобы поскорее все закончилось, не напрасно ведь в народе говорят: «Долгие проводы - лишние слёзы!».

   Наконец объявили построение для призывников, и людской гул на площади сразу стал на порядок громче! Настала пора прощаться! Я закинул рюкзак за плечи, обнял Василия Васильевича, потом обнял и расцеловал мать, и, стараясь не смотреть на ее слёзы, поспешил встать в строй. Отныне мы - призывники, на ближайшие два или три года уже не принадлежали себе, и заботу о нас полностью взяло на себя государство! Несколько десятков парней выстроились в одну шеренгу, и невысокий, полный прапорщик произвёл перекличку личного состава. Все будущие солдаты, согласно его списка, были здесь на месте, и стояли в едином со мной строю. После этого офицер в звании капитана, прочёл короткую, дежурную речь про свящённую обязанность, и долг каждого гражданина страны по защите своей Родины, и службе в ее Вооруженных силах. После последних слов офицера над площадью повисла тугая тишина, которую разорвала хлесткая, как выстрел, команда прапорщика:
    - Призывникам, занять места в автобусе! - и площадь разом всколыхнулась криками и слезами!   
   
   Я стоял в середине строя, и до того как сесть в автобус, успел несколько раз оглянуться назад в гудящую толпу, увидеть рыдающую мать, которая не сводила с меня своих глаз, и помахать ей рукой! Потом я зашёл в автобус, занял место у окна, продолжая взглядом через стекло выискивать среди толпы, окружившей транспорт со всех сторон, родных мне людей! Как только последний призывник и капитан с прапорщиком заняли места в салоне, двери закрылись, и автобус медленно тронулся с места. Последний раз, я на какое-то мгновение, увидел родное лицо матери, и едва сдержал слёзы! На медленно удаляющейся привокзальной площади оставались близкие всем нам люди, многие из которых плакали, и что-то кричали вслед уносившему нас автобусу! В салоне ЛАЗа, заполненном призывниками, установилась вязкая, гнетущая тишина, все мы тяжело переживали расставание с домом, и своими родными! Для меня стало очевидно, что детство моё закончилось, и наступает совсем другая, неизвестная и полная новых испытаний и вызовов, полоса жизни, и рассчитывать теперь нужно только на самого себя!
 
   Вскоре автобус проехал мимо Шлюзового, и я издали увидел судоремонтный завод, пологий слип с подъемным краном, и несколько пароходов, стоящих на якоре в нашем гостеприимном затоне. Потом мы миновали плотину Волжской ГЭС, въехали в Жигулевск, и долго карабкались по затяжному подъему, поднимаясь все выше в гору, и наконец, вышли на оживленную автомобильную трассу, ведущую в Москву. Гладкое асфальтовое полотно, над которым в небесной, бесконечной синеве словно гигантские куски ваты, висели белые кучевые облака, серой лентой пролегло меж высоких, вечнозеленых сосен, тянущихся ввысь своими желто-коричневыми, прямыми как корабельные мачты, стволами. Примерно через полчаса автобус остановился, и нам велели выходить с вещами и строиться на обочине дороги. Как только мы вытянулись в одну шеренгу вдоль трассы, прапорщик с капитаном проверили наши рюкзаки и изъяли все спиртное, а также колющие и режущие предметы. После этого мы сели обратно в автобус, который продолжил движение, направляясь в город Сызрань, в областной сборный пункт для призывников. 

   Часа через полтора мы наконец прибыли к пункту нашего назначения, миновали железные ворота с красными звёздами, за которыми располагалось множество невысоких зданий. Как выяснилось, здесь находилось все необходимое для временного проживания большого количества людей, жилые казармы, столовая, поликлиника, актовый зал, и прочие административные помещения. На входе в казарму наши рюкзаки ещё раз перетряхнули, в поисках запрещённых предметов, и, судя по всему, эта процедура становилась уже регулярной. После того как мы разместились на нарах в казарме, нас отвели в столовую на обед, и накормили какой-то едой, хотя многие парни не стали есть непривычную пока для наших желудков, казённую пищу, так как еще не проголодались и имели кое-какие съестные припасы из дома.

   После обеда вся наша группа, призывников из Комсомольского района Тольятти, пошла на медкомиссию, и на этот раз врачи намного серьезнее, чем несколько дней назад в военкомате, и более детально и внимательно обследовали нас. Особенно удивило то, что рентгеновский снимок легких каждому призывнику делали в двух проекциях, как никогда до этого. По окончании комиссии, некоторых из нас, в том числе и меня, записали в «Команду 40А», никто толком не знал, что это такое, и все терялись в догадках и пребывали в неведении.

    Поужинав, в столовой безвкусной пищей, и в казарме домашней едой, все мы, уставшие от этого бесконечного дня, прощания с родными, построений и досмотров, медкомиссии и волнений, провалились в тяжелый сон. Проснувшись ночью ненадолго, я видел, как на соседних нарах лежал и плакал, стараясь не издавать звуков, один из наших тольяттинских парней. По всей видимости, нервная система этого человека не выдержала такого шквала переживаний и тревог за один день, и дала выход своим эмоциям. Я закрыл глаза, и с трудом, но всё-таки снова заснул…

   Наутро нас после завтрака ожидала так называемая, мандатная комиссия, и всех, прибывших вместе со мной парней, рассадили за простые школьные парты в кабинете, с патриотическими плакатами на стенах. Офицер, в звании майора, брал одно за другим наши личные дела, мельком просматривал их, и задавал каждому из нас разные вопросы, про учебу и работу до призыва в армию. Когда майор взял в руки мое личное дело, и чуть внимательнее проглядел его, то лицо его искренне изумилось, и он даже присвистнул от удивления.
     - Уколов, - сказал он, высматривая меня глазами, - А ну-ка, расскажи нам, где же ты уже успел побывать!
   Я встал, и несколько смущаясь, начал называть страны, расположенные на берегах Средиземного моря, которые мне довелось посетить за время работы на последнем своем «Сормовском». Установилась тишина, и десятки удивленных и любопытных глаз с интересом меня разглядывали, все-таки в те времена поездки за границу были ещё в диковинку. Выслушав меня внимательно, майор с хитрой улыбкой молвил:
     - Да, однако! А на Дальнем Востоке был?
     - Нет, не был. - ответил я.
     - Ну ничего, будешь! - подвёл итог майор, довольный своей шуткой. 
   После этого, заронив сомнения в мою душу, он взял ручку и сделал какую-то пометку в моем личном деле, потом открыл следующую папку, и продолжил знакомство с личным составом. По окончании мандатной комиссии, мы вернулись обратно в свою казарму, и судя по всему, на сегодня мы наверное уже были представлены сами себе. Кто-то из парней предположил, что для нас, пожалуй, больше не будет никаких проверок, осмотров и бесед, и нужно теперь ждать отправки куда-то в воинскую часть. А мне все не давала покоя шутка майора про Дальний Восток, и я размышлял о том, правда это или нет…

    После обеда прибыла новая партия призывников, и среди входящих в казарму новичков, я неожиданно увидел своего товарища Володю, с которым мы были одного выпуска, и хотя учились в разных группах, часто пересекались в училище, да и в Тольятти приехали вместе в одном вагоне, в конце марта прошлого года! Вот это был подарок судьбы!
     - Володя! - радостно окликнул я его, сидя на нижнем ярусе солдатских нар.
     - Олег? Здорово!!! - с удивлением отозвался мой товарищ, и мы крепко обнялись!
   После взаимных расспросов выяснилось, что он как и я, отработал прошлую навигацию на реке, на одном из плотоводов, а потом ещё и полгода на «Португале», в общем, у него примерно всё было как и у меня. Мы были безумно рады нашей такой нежданной встрече, и решили, чтобы ни случилось, всегда держаться вместе! Володя вскоре тоже без проблем прошёл медкомиссию, но правда был записан в другую команду, в отличие от моей, за номером сорок и литерой А. Вечером мы с моим старым товарищем сидели на нарах в казарме, ели вкуснейший балык из сома, и делились бесконечными рассказами о своей работе на реке и в море.

   На следующий день после того как Вовка, вместе с теми кто прибыл с ним вчера, прошли мандатную комиссию, всех тольяттинцев из Комсомольска построили в две шеренги на плацу. Так называемые «покупатели», сержант с красными погонами на плечах, и прапорщик, с лицом, цвета погонов на шинели сержанта, внимательно оглядели наш разношёрстный строй, и потом краснолицый сверхсрочник начал зачитывать фамилии из своего списка. Названные товарищем прапорщиком призывники выходили из строя один за другим, но мы с Володей на этот раз остались стоять на месте. Посыпались вопросы вышедших из строя, о том куда их забирают, и ответ сержанта был прост и лаконичен: «Скоро все узнаёте». Всех вызванных по списку парней «покупатели» повели к воротам, и оттуда они отправились в какую-то воинскую часть, ну а мы после построения вернулись обратно в казарму, оставаясь в неведении, и дожидаясь нашей судьбы. Мне все не давала покоя шутка майора про Дальний Восток, и я полагал, что нам с Володей, как морякам торгового флота, светит служба в течение трех лет в ВМФ, где-нибудь на берегах Тихого океана.

  Наконец на следующее утро, на построении были названы в числе прочих и наши с Володей фамилии. «Покупателями» оказались два сержанта, с чёрными погонами на плечах, и эмблемами мотострелков на петлицах, и молодой лейтенант. Когда мы сдавали сержантам военные билеты, то я попросил их положить мой и володин документ рядом, вместе в стопке, надеясь, что это поможет нам остаться вместе до самой воинской части. Наши «покупатели» кому-то все же сказали, что место нашего назначения - Дальний Восток! Шутка майора удалась на славу! Но было понятно, что нам светят какие-то сухопутные войска, и два года службы, так как наши мотострелковые «покупатели» были также далеки от флота, как Луна от Земли!

    Так как путь на Дальний Восток предстоял неблизкий, то добираться туда нужно было самолетом, и через полчаса несколько десятков парней, в том числе и мы с Володей, разместились в автобусе, и отправились в аэропорт, по дороге, которая вела мимо Тольятти. Мы снова проехали Жигулевск, миновали плотину ГЭС, справа от нас остался поселок Шлюзовой, слева - Комсомольск, а впереди, по трассе на Куйбышев и находился аэропорт Курумоч. Еще через час с небольшим езды, мы прибыли на аэродром, но в здание аэровокзала нас не пустили, наверное чтобы не пугать нормальных, гражданских пассажиров, а разместили неподалёку, в больших армейских палатках, прямо на летном поле. И это конечно, было лучше чем стоять где-нибудь на улице, все таки в начале ноября было уже довольно прохладно, и так как наш самолёт ожидался только ближе к вечеру, то нам предстояло несколько часов провести в палаточном лагере.

    Как выяснилось, там уже было полно призывников со всей нашей Куйбышевской области, которые томились в ожидании вылета. Мы попали в палатку с тольяттинцами из Автозаводского района (Нового города), и сидели с ними на панцирных сетках армейских коек, без матрацев. Кто-то из новогородских подсуетился, и каким-то образом раздобыл двухлитровую банку самогона, которая пошла по кругу, и я, в числе прочих, тоже отхлебнул мутной, вонючей жидкости. На закуску очень пригодились консервы в виде рисовой каши с говядиной, полученные нами в качестве сухого пайка на сборном пункте. Настроение несколько улучшилось, в конце концов, я давно мечтал побывать на Дальнем Востоке, ну может быть не обязательно в качестве солдата. «Ну да ладно, как будет - так будет»: - подумал я,- «служить то все равно придётся, где бы то ни было»…. И так, с постепенно пустеющей, и бродящей по рукам банкой, мы и просидели в прокуренной палатке, пару часов до прибытия нашего самолёта.

  Прибывший борт «Ту-154» остановился на бетонке, неподалеку от нашего временного пристанища, и призывникам не составило труда в течение короткого времени его полностью заполнить. После окончания посадки, экипаж закрыл двери, и голос стюардессы из динамиков поприветствовал нас на борту самолёта, выполняющего рейс по маршруту: Куйбышев-Иркутск-Завитинск. Наконец-то, прояснился пункт нашего назначения, правда, из сидящих рядом со мной и Володей никто толком не знал где находится этот самый пункт! Потом уже один из «покупателей» сказал, что это городок в Амурской области, на Дальнем Востоке нашей страны. Ну что же, можно было проститься с Волгой-матушкой на два года, и вскоре поздороваться с суровым и пока еще неведомым для нас, Амуром!

   Немного покрутившись по рулёжным дорожкам, наш самолёт на минутку замер, и запустив двигателя на полную мощность, разбежался по взлетной полосе, взмыл в серое ноябрьское небо, и, пробив низкие облака, начал набирать высоту. Хорошо потрудившееся за целый световой день, красно-малиновое Солнце быстро добежало до линии горизонта, и тут же спряталось за ней, выпустив оттуда свои последние и слабеющие, огненные лучи, которые осветили быстро темнеющий небосвод где-то по корме у нашего, летящего в ночь, самолета. Моментально наступили короткие сумерки, и сразу вслед за ними пришла темная ночь, принеся с собой черно-угольное небо, сплошь усыпанное сияющими из космической бесконечности, ярко-белыми звездами вечного, Млечного Пути…  Салон самолёта постепенно затих, и под мерно гудящий звук авиационных турбин, около 170 парней с берегов Волги погрузились в сон, и начали своё путешествие во времени и пространстве, на берега Амура…

    Около шести часов утра наш самолёт прибыл на дозаправку в Иркутск, и, совершив мягкую посадку, остановился на одной из бетонных дорожек летного поля. Всем призывникам и «покупателям» пришлось покинуть теплый и уютный салон авиалайнера, и стоять в нескольких сотнях метров от самолета, дожидаясь окончания заправки и короткого техобслуживания нашего борта. Через пару часов мы, основательно продрогшие на сибирском ноябрьском ветру, возвратились внутрь самолёта, и заняли свои места. Лайнер наш снова поднялся в воздух, и, набрав высоту, взял курс на восток, оставляя под своим крылом бескрайнее, поющее море зеленой Сибирской тайги…

    Часа через три наш самолет приступил к снижению, и вскоре произвёл посадку на военном аэродроме, вблизи города Завитинск. На выходе из самолёта первое, что бросилось в глаза, это было белое, заснеженное поле, и целый палаточный город неподалёку. Здесь уже наступила ранняя зима, и я мысленно сказал «Спасибо!» матери за то, что я по её совету был одет тёплую, зимнюю одежду. Всех нас отвели ближе к палаткам, из которых торчали дымящие трубы печек, выстроили в две шеренги, и начали перекличку. Пока мы стояли в строю, и откликались на свои фамилии, мимо нас провели несколько десятков узбеков, а за ними, примерно такую же группу армян. Узбеки, одетые в длинные, полосатые халаты, все были в тюбетейках, что мало соответствовало местным погодным условиям. Лица у этих жителей Средней Азии были серого цвета от холода, и они нескончаемо ругались на своём языке, видимо проклиная ранние амурские морозы. А вот граждане солнечной Армении, были в большинстве своём одеты в пиджаки и брюки, и имели на головах летние кепки с цветными, пластиковыми козырьками от Солнца. Лица кавказцев были землистого цвета, ругаться у них уже не было сил, и шли они, согнувшись, подняв воротники пиджаков и засунув руки в карманы своих штанов. Жителей наших братских республик разместили в ближайших палатках, а нас повели чуть подальше, и тоже распределили по большим, защитного цвета, армейским походно-полевым жилищам.

    Внутри было довольно тепло, печка-буржуйка, стоящая посередине помещения, была набита дровами, и радостно потрескивала. Мы расселись по солдатским койкам и принялись доедать сухие пайки, полученные ещё в Сызрани, казалось бы, уже в какой-то прошлой жизни, там где еще была поздняя осень…. Мы с Володей все время держались вместе, и нам компанию составили ещё два парня, два Алексея, один из самого Куйбышева, а второй из посёлка Береза, там где находится аэропорт Курумоч. Через пару часов, на закате дня, в нашу палатку зашёл прапорщик в полевой форме, отобрал всех призывников, кто имел водительские удостоверения, и куда-то их увёл. Как потом выяснилось, здесь в Завитинске располагалась учебная дивизия, и всех наших земляков-«водил» отправили именно туда. Ну а нас, несколько десятков человек, тех, кто остался из нашего самолёта, рано утром следующего дня погрузили в большой армейский грузовик, и отвезли на маленький железнодорожный вокзал, откуда дальше нам предстояла поездка на поезде.
 
   Под присмотром лейтенанта и одного сержанта, мы просидели пару часов в небольшом зале ожидания, и заняли места в плацкартном вагоне обычного пассажирского поезда. Через 2-3 часа мы прибыли на станцию Белогорск, вышли из вагона, построились в колонну, закинув наши потощавшие рюкзаки за плечи, и отправились на очередной, пересыльный пункт для призывников. На этот раз нас разместили в одноэтажном кирпичном здании, мы расселись на каких-то скамьях и табуретках, сняли шапки с фуфайками, и перевели дух. И тут началось самое интересное…

    Оказывается, что мы попали на некое подобие рынка, где было много разных «покупателей», а живым товаром были мы - призывники. Множество сержантов, и прапорщиков самых разных родов войск, подходили к новобранцам, спрашивали об образовании и специальности, и проведя такой опрос, набирали пополнение для своих воинских частей. Мы с Володей, двумя Лехами, и ещё трое наших товарищей с кем мы сошлись за время пути, сидели в углу помещения, своей отдельной группой. К нам периодически тоже подходили «покупатели», и мы имели короткие беседы с медиками, химиками, танкистами, и прочими военными специалистами, но кому-то мы не подходили по образованию, а от кого-то еле-еле удалось отделаться.
 
    И тут мы заметили двух высоких и крепких сержантов, с эмблемами ВДВ на голубых петлицах, которые стояли чуть в стороне об общей суеты, и ни к кому не приставали с расспросами. Я и мои новые товарищи, как и все мальчишки Советского Союза, много раз смотрели фильмы «В зоне особого внимания» и «Ответный ход», романтика десантной службы была у всех нас где-то в глубине души, и мы разумеется, мечтали служить в ВДВ! Я предложил землякам больше никого не ждать, а подойти сейчас к десантникам, и попросить взять всю нашу компанию к себе. Моя идея всем пришлась по нраву, и в итоге я сам и отправился к бойцам крылатой пехоты, с челобитной от нас семерых.
     - Ребята, возьмите нас к себе, мы хотим служить в десанте! - обратился я, немного робея, к витязям в голубых погонах!
   Один из витязей, посмотрев на меня сверху вниз и набравшись важности, молвил веское слово:
     - Служить у нас дорого стоит.
     - А дорого, это сколько? - поинтересовался я.
     - Четвертак с человека! - ответил мне былинный богатырь.
     - Спасибо, понял! - кивнул я головой, и отправился к ожидавшим меня товарищам, и рассказал о своём коротком диалоге с десантниками.
    Все мы были согласны заплатить по 25 рублей, и пойти служить в элитные войска Советской Армии, вот толбко я за несколько дней пути поиздержался, и в наличии у меня было всего 10 рублей. Я вернулся обратно к сержантам ВДВ и сообщил, что нас семь человек, все заплатят, но правда у меня самого был в наличии всего червонец.
     - Ну ладно, пойдёт! Тебе сделаем скидку! - подвел итог один из воинов.

    Вот так, буднично и совсем просто, я и стал десантником, заплатив за это небольшую плату «покупателям», хотя деньги обычно получает продавец… Тогда для меня так и осталось загадкой, что означает таинственная «Команда 40А», куда меня записали на сборочном пункте в Сызрани. Позже я узнал, что, скорее всего «40А» означает 40-я Армия, которая стояла в Афганистане, ограниченным контингентом Советских войск. И как знать, может быть, тот самый шутник-майор, отправивший меня на Дальний Восток, круто изменил мою судьбу….
 
  Духи, вешайтесь!
                (солдатская мудрая «глупость»)
 
   Усталое Солнце уже покинуло небосвод, когда мы, семеро куйбышевских (или самарских, так тоже тогда говорили) парней, в сопровождении двух сержантов ВДВ, прибыли на железнодорожную станцию Белогорск, и оказалось, что там нас уже ожидал полковник, в высокой, каракулевой папахе! Мы построились в одну небольшую шеренгу и полковник, печатая громким, командным голосом слова, молвил:
     - Товарищи призывники! Мы с вами направляемся в 13-ю Десантно-Штурмовую Бригаду! Гордитесь службой в десанте!

  Наши лица расплылись в улыбках, и чувство гордости действительно распирало каждого из нас! Интересно было, почему командиром наших «покупателей» был полковник, но я ее стал ломать голову над этим вопросом, и без этого было над чем поразмыслить, накануне начала новой жизни! Вскоре мы сели в обычный, плацкартный вагон пассажирского поезда, и через семь часов пути прибыли на станцию Магдагачи, конечную точку в нашем длинном путешествии. Проведя в дороге шесть дней, передвигаясь самыми разными видами транспорта, и ночуя где и как придётся, мы, наконец добрались до места назначения, седьмого ноября восемьдесят шестого года!

    Выйдя из теплого и душного вагона поезда около двух часов ночи, я полной грудью вдохнул свежий, морозной воздух, и, на мой взгляд, его температура была примерно минус пять-десять градусов. Все в округе было покрыто хорошим слоем снега, и, судя по всему, зима здесь уже полностью вступила в свои законные права. Сержанты построили наш маленький отряд в колонну по одному, и быстрым шагом мы отправились в расположение воинской части. Около небольшого деревянного вокзала я заметил пару маленьких магазинов и столовую, а на темной неширокой улице, виднелись несколько пятиэтажных домов, в которых почти все окна были темными. Пожалуй, это были единственные, высотные здания в этом посёлке городского типа, и дальнейший наш путь пролегал мимо небольших деревянных домов, в частном секторе. Под ногами хрустел снег, воздух был морозен и свеж, и мы быстро продвигались по пустынным улицам, хорошо освещенным полной, белой Луной. Все мои мысли были заняты предстоящей службой, и ожидание новой и неведомой жизни наполняло душу волнением и тревогой…

   Наконец через полчаса пути, мы опять увидели многоэтажные здания, стандартного для нашей страны размера, метко названного народом в честь коммунистического лидера начала шестидесятых годов. Как потом выяснилось, это были дома семей офицеров в военном городке. Полковник кивнул сержантам, и свернул в сторону этих ДОСов (Домов Офицерского Состава), а мы продолжили путь прямо по дороге, и вскоре оказались у широких железных ворот, с эмблемами ВДВ, справа от которых светилось окошко на небольшом Контрольно-Пропускном Пункте, и в обе стороны тянулся белый кирпичный забор, высотой пару метров. Мы вслед за сержантами миновали вертушку на КПП, и тут вдогонку нам я услышал сакраментальную фразу, сказанную одним из двух дежурных солдат на этом пропускном пункте: «Духи, вешайтесь!»

    И наконец, мы вступили на территорию воинской части, то самое место, где нам было суждено провести два последующих года нашей жизни! Ничего подобного до сей поры я конечно не видел, и потому смотрел на всё широко открытыми глазами. Сразу за массивными воротами дорога продолжилась, и слева от неё чуть поодаль, виднелось здание офицерского общежития, на вид более современное, чем наш пожилой «Бич Холл» в Шлюзовом. Немного пройдя ещё дальше, мы увидели трехэтажное здание, в котором размещался штаб нашей Бригады, и во многих окнах которого горел свет. Пройдя мимо штаба, мы повернули направо и направились по дороге в сторону двух видневшихся вдалеке высоких, четырехэтажных зданий. Справа находился маленький плац с плакатами о правилах ношения воинской формы одежды, как потом выяснилось, место для развода заступающих в наряд по Бригаде. Пройдя чуть дальше, я увидел полосу препятствий, уходящую вдаль, и спортивный городок, с обилием перекладин, брусьев и других спортивных снарядов. Чуть в стороне был заметен городок рукопашного боя с мишенями в рост людей, наверное, для метания ножей и саперных лопаток. Мы продолжали двигаться дальше, и все увиденное вызывало во мне неподдельный интерес. Слева от дороги размещалось здание клуба воинской части, очень похожее на кинотеатр «Космос» в моем родном городе. Пройдя ещё немного, мы оказались на огромном плацу, величиной больше футбольного поля! На другой стороне плаца, напротив его центра, размещалось одноэтажное здание бригадной столовой, а по бокам от неё, два больших четырёхэтажных здания воинских казарм. Сержанты направились в левую от столовой казарму, расположение 3-го Десантно-Штурмового Батальона, и впереди нас вошли в правый подъезд этого здания.

    Внутри было довольно тепло, но не жарко, широкая бетонная лестница вела на верхние этажи, а над входом в помещение первого этажа висел лозунг-транспарант «Воин-штурмовик, гордись своей службой!» Пройдя через большие деревянные двери, под лозунгом, мы очутились в расположении части, прямо напротив поста дневального по роте. В темном помещении стояла тишина, было около трёх часов ночи, и все, кроме стоящих в наряде, спали. Наши сопровождающие-«покупатели» сдали нас, семерых «духов» дежурному по роте, и удалились. Младший сержант, с красной повязкой на рукаве, без лишних объяснений отвёл нас в жилое расположение, показал нам десяток пустых кроватей, и велел располагаться на ночлег. Матрасы и подушки с одеялами были в наличии, хоть и без постельного белья, но мы последние дни спали и в гораздо худших условиях, а потому, сняв верхнюю одежду и разувшись, мы сразу улеглись отдыхать. Я долго не мог заснуть, новых впечатлений было - хоть отбавляй, но видимо усталость все же своё взяла, и под утро я забылся тяжелым сном…

    Поспать долго не получилось, так как ровно в шесть тридцать утра в помещении включился свет, и ночную тишину разорвала громкая команда: «Рота, подъем!», и тут же появился шум людских голосов, скрип десятков кроватей, звуки возни с одеждой и обувью. Через несколько минут послышалась следующая команда: «Духи, строиться на центральном проходе!», и мы поспешили встать в строй. Я увидел что мы, самарские, не одни здесь такие новобранцы, и в строю оказалось три-четыре десятка парней, тоже одетых в гражданскую одежду. Неподалёку от нашего несуразного строя стояли несколько подтянутых бойцов, и с интересом разглядывали немного растерянные лица «духов», а мы, после недолгого сна, все ещё выходили из небытия, и окунались в суровую реальность жизни!

   Наконец, высокий и широкоплечий старший сержант, встал перед нашим строем и сказал:
      - Ну что воины, добро пожаловать в десант! Всем умыться, оправиться, построение через 15 минут! Разойтись!
   Мы с товарищами потянулись в ротный туалет и умывальную комнату, где быстро приведя себя в порядок, снова построились, и ведомые старшим сержантом, отправились на завтрак в столовую.
 
   Столовая поразила меня своими просто невероятными размерами, ничего подобного я ещё не видел, и, наверное тут могла бы уместиться вся Бригада, численностью больше тысячи человек! Нас всех усадили за несколько длинных столов, дали по куску хлеба с маслом, и напоили каким-то невкусным чаем. Ну и на том спасибо! Быстро закончив нехитрый завтрак, мы построились у выхода из столовой и отправились на вещевой склад, получать обмундирование. Все утро, по пути в столовую и на склад, да и так, просто между делом, я слышал в наш адрес одну и ту же фразу: «Духи, вешайтесь»! Наверное, практически каждый боец в форме, кто видел нашу группу новобранцев, одетую в гражданскую одежду, считал за честь повторить это заклинание, но скоро мы уже привыкли к этим словам, и мало обращали на них внимания.

   Надо сказать, что уже в тот же день я знал точно всю табель о рангах, для служивших срочную службу в сухопутных войсках Советской Армии. Итак, мы как новобранцы были «духами», и быть нам в этом звании предстояло в течение ближайшего полугода, до прихода нового пополнения в часть. Тогда мы должны быть переведены в «молодые», процесс этого перевода достаточно сложный, и отчасти болезненный, придётся получить солдатским ремнём по заднице, но это вполне терпимо и ожидаемо, так как звание «молодого» этого заслуживает! После года службы мы будем «черпаками» или «фазанами» (с ударением на первый слог), и уже ничего страшного в плане перевода на следующий уровень нас не ожидает. Через полтора года, по весне, мы станем «дедами», и ходить нам в этом гордом звании будет суждено до издания приказа Министра Обороны о нашем увольнение в запас, 27 сентября. И наконец, после выхода приказа, отъезда из части и прибытия домой со службы, мы будем «дембелями!» И уже дома, после получения своего гражданского паспорта, и постановки на воинский учет в военкомате, мы станем снова обычными, гражданскими людьми. Вот такая, не слишком сложная, трансформация ожидала каждого их тех, кто служил срочную военную службу в войсках, в восьмидесятые годы двадцатого века.

    Вещевой склад находился недалеко от столовой, и представлял собой длинное строение из белого кирпича с воротами посередине. Начальник склада ещё не пришёл на службу, и, ожидая его, мы стояли несуразной кучкой людей, одетые кто во что горазд. Мы с Володей покурили одну сигарету на двоих, делясь впечатлениями об увиденном в первый день нашей службы. Наконец явился начальник вещевого склада, прапорщик-узбек, по кличке Чингачгук, своей смуглой физиономией несколько похожий на известного актера Гойко Митича. Хотя конечно, было бы очень интересно увидеть настоящего вождя краснокожих, в головном уборе из орлиных перьев, идущего по свежему снегу, в военной форме и с погонами прапорщика на плечах!

    Начсклада поздоровался с нашим сержантом, спросил сколько нас человек, и открыв свои чертоги, растворился где-то в их бездонной глубине. Через короткое время мимо нас быстрым шагом прошёл, и тоже скрылся в недрах склада воин с погонами младшего сержанта. Это был помощник завсклада, его земляк, из солнечного Узбекистана, «одного с ним племени», подумал я. Через десяток минут помощник вытащил  к воротам склада несколько коробок с обмундированием, и начал раздавать нам все, что положено надевать и носить Советскому солдату. Он спрашивал у каждого из нас размеры одежды и обуви, но выдавал всем что придется, почти не глядя на размеры, и не особо заботясь о том, как нам это подойдёт. В итоге, некоторые из нас сразу поменялись между собой сапогами и галифе с гимнастерками ПШ (полушерстяное обмундированием). Потом наш сержант взял картонную коробку с погонами, петлицами и прочими атрибутами воинской формы одежды, и мы отправились обратно в казарму.

   В расположении роты мы построились в одну шеренгу, и, выполняя команду сержанта, начали раздеваться, и снимать с себя все свое гражданское одеяние. Мы бросали на пол перед собой все, что было на нас одето, словно расставаясь со старой и ненужной жизнью, и вскоре все мы стояли в одном строю, как говориться, в чем мама родила! Впрочем, нам сразу дали команду одеваться в солдатское обмундирование, и не сверкать тут своими задницами! Всю нашу одежду один из бойцов ногами согнал в одну большую кучу, а потом запихал ее в гигантский мешок, наверное, чехол от матраса. Больше мы этой своей одежды не видели, так же как и наши рюкзаки, содержимое которых было подвергнутого жестокой ревизии и конфискации, но я сумел, правда, сохранить зубную пасту со щеткой, и станок для бритья с одним лезвием.

   Мы облачились в непривычные кальсоны, и нательные рубахи, напялили на себя полушерстяные галифе, и с горем пополам намотав портянки, натянули на ноги сапоги. Первый этап преображения из призывника в солдата, был пройден, оставался второй, самый сложный и важный, нам нужно было пришить погоны и петлицы на ПШ гимнастерку и подшить подворотничок. Мы расселись в бытовке, и неумело работая иголками, кое-как пришили знаки различия на свое обмундирование. И вот наконец, ближе к обеду нас снова построили, сержант прошёл вдоль строя, осматривая наш внешний вид, и поражаясь коряво пришитыми погонам, петлицам и подворотничкам. Вердикт его был следующим:
     - Дааа, …ядь! Безобразно, но однообразно! 
    Мы смотрели по сторонам, и не узнавали своих товарищей, все мы как-то стали похожи друг на друга, словно оловянные солдатики, высыпанные перед игрой из одной большой коробки. Все «духи» стояли в едином строю, одинаково одетые, не совсем по размерам, в мятом и плохо подогнанном обмундировании. 
     - Равняйсь! Смирно! Напра-во! Выходи на улицу строиться! - прозвучали следующие команды в наш адрес, и мы потянулись на улицу, чтобы снова построиться на плацу для следования в столовую.

    В столовой на обед, помимо обычных первого и второго блюд, давали сегодня по маленькому зеленому яблоку, две карамельки, и пару печеней, наверное в честь праздника, в стране отмечался день 7 Ноября! После обеда мы вернулись в казарму, нам определили угол в расположении роты, где стояли наши кровати, выдали постельное белье, дали время заправить кровати, и скомандовали «Отбой!». Выполняя команду, мы все разделись, рухнули по своим спальным местам, и затихли.
     - Тихий час, два часа! - скомандовал сержант, и удалился.
 
   Я лежал под синим одеялом, и не совсем белой простыней, и думал что тихого часа вроде как не бывает в Советской Армии, и наверное все это из-за праздника! Обилие информации и впечатлений, полученных за сегодняшний день, просто зашкаливало, мысли мелькали и крутились в голове как карусель, и сон никак не шёл. Итак, было нас порядка 30-40 «духов» текущего осеннего призыва, прибывших со всей страны, много парней было с Кубани и Курганской области. Служить нам предстояло в строевой части, а не в так называемой «учебке», и по окончании курса молодого бойца и принятия Воинской Присяги, мы должны были пополнить подразделения нашего батальона. Мы, новобранцы, находились в «карантине», то есть должны были жить отдельно от старослужащих, хотя на деле, никакого отдельного помещения у нас, разумеется, не было. Командиром нашего взвода новобранцев был офицер, в звании лейтенанта, но видели мы его сегодня только мельком, а нашим царем и богом являлся старший сержант, который с нами находился неотлучно, днём и ночью. Нам предстояло за неполный месяц изучить все азы воинской службы, подтянуть физическую форму, получить навыки огневой и строевой подготовки, и сделать по два прыжка с парашютом. В общем, ожидала нас, полная неизвестности и трудностей, служба молодого солдата, а пока мы, как слепые котята, ничего не знали и не понимали в этой воинской жизни, куда нас своей твёрдой рукой забросила, полная превратностей, судьба! Нам нужно было научиться не просто жить здесь, а служить в течение двух долгих лет, и быть надежными защитниками своей страны!

   «Рота, подъем!», раздалась команда утром восьмого ноября, ноябрьские праздники закончились, и наступили суровые армейский будни. Сразу неприятно огорчило, что у всех наших новых, кожаных солдатских ремней за прошедшую ночь выросли ноги, и они тихо удалились в неизвестном направлении, а взамен у каждого из нас теперь были старые, потертые и повидавшие виды широкие, поясные ремни…. И, набирая скорость, полетели дни моей воинской службы…
 
   Каждое утро начиналось с пробежки в пару-тройку километров, а затем следовала зарядка, и поначалу для некоторых из нас это было просто неимоверно тяжело! Я, например, сразу бросил курить, но через пару недель, правда, закурил опять. Каждый день мы занимались самой различной воинской учебой, все было очень интересно, но давалось не слишком легко. Мы часто выдвигались на стрельбище, вели огонь, осваивая автомат Калашникова АКС-74, калибра 5.45 мм, а потом в казарме чистили свое оружие. Нас натаскивали по строевой подготовке и изучению уставов, но конечно самое главное, мы учились укладывать парашюты и уже готовились к прыжкам с вертолетов!

    К солдатской еде (за неимением никакой другой) мы привыкли довольно быстро, но питание наше было просто отвратительным! Например, на первое мы ели откровенно гнилые и плохо очищенные картофелины, пополам с пожухлыми капустными листьями, которые плавали в непонятном, жидком бульоне, и это называлось суп! На второе давали ячневую или перловую кашу, а иногда пюре из картофельного порошка, с миниатюрным кусочком чего-то похожего на мясо! Чай был бледно-желтого цвета, и не имел вообще никакого вкуса. Выручал хлеб с маслом, которое выдавали 2 раза в день, строго по норме, которая была бы неплохой, если бы ещё один земляк начальника вещевого склада - «маслорез», не умудрялся кусочек масла в виде шайбы, сделать в два раза тоньше, чем положено! Поначалу мы даже смотреть на такую, с позволения сказать, еду не могли, но голод не тетка, и очень скоро начали съедать все подчистую. Даже мы, «духи» понимали, что питание солдата должно быть совсем другим, и что повара, тоже, кстати все узбеки, никакой совести не имели, и кормили бойцов из рук вон плохо! Непонятно было, почему никто из офицеров Бригады не принимал никаких мер чтобы улучшить питание своих бойцов, наверное, просто не хотели замечать этой проблемы…

   Самое главное отличие воина десантника от солдата всех других родов войск - это его умение и способность совершить прыжок с парашютом с самолёта или вертолета где-то в тылу врага, благополучно приземлиться, и сразу на земле вступить в бой! Для этого необходимы особые знания по обращению с парашютом, и подготовка для совершения прыжков, и нам все это тоже предстояло пройти и освоить в самой полной мере.

   Надо сказать, что солдат-десантник должен именно сам укладывать свой парашют, для каждого предстоящего ему прыжка. Укладка куполов производилась на ВДК (Воздушно Десантном Комплексе), который находился за 3-4 километра от нашей воинской части. Там мы проводили по полдня, несколько раз в неделю, изучая устройство парашюта Д-5, укладывая и переукладывая учебные купола, а также отрабатывали все элементы прыжка и приземления. Парашютная вышка стояла на ВДК, сиротливо смотря ввысь, учебный купол отсутствовал, и поэтому ни одного прыжка с вышки ни я, ни мои товарищи «духи» не совершили. Все действия в воздухе должны были быть отработаны до автоматизма, и потому тренировки продолжались довольно долго. Например после покидания борта вертолета, а именно они стояли на вооружении нашей Бригады, нужно было через три секунды свободного падения дергать специальное кольцо, (в которое свободно пролезала ладонь человека), для того чтобы парашют раскрылся. И мы учились отмерять эти три секунды, ведя отсчёт следующим образом, «пятьсот один, пятьсот два, пятьсот три, кольцо, купол!», потому что если просто отсчитать «один, два, три», то в воздухе, в условиях стресса это займёт всего около одной секунды, что недопустимо мало! Инструктора нам объясняли, как управлять парашютом в воздухе, и как гасить непослушный, наполненный ветром купол на земле. Нас учили приземляться не только на землю, на и на деревья, на воду, на столбы с проводами, на крыши и стены домов, но разумеется, что основной упор делался на приземлении на ровную площадку, и на лес.

   На вторую неделю нашей службы пошли слухи, что следующая укладка будет настоящая, а не учебная, и скоро состоится первый для нас прыжок! Мы с Володей восприняли эту весть с огромным воодушевлением! И действительно, ближайшая укладка куполов была более тщательная, и все шесть этапов этой укладки проверялись офицером ПДС (Парашютно-Десантной Службы), с особым вниманием.  Уложенные парашюты мы убрали в большие, пронумерованные брезентовые сумки, расписались на листочках бумаги, и вложили свои подписи в специальные алюминиевые таблички на сумках, каждый для своего парашюта. После этого таблички были опечатаны печатью воинской части, а купола сданы на хранение на склад ВДК, затем мы ещё раз отработали все элементы прыжка и приземления, и вернулись в казарму.

    Наконец наступил тот день, которого мы все ждали с большим нетерпением, день первого прыжка с парашютом! Правда некоторые из нашего призыва уже прыгали с парашютом на гражданке (в прошлой гражданской жизни), в авиаклубах ДОСААФ, и пришли на службу, имея по 3 прыжка. Но таких было немного, и для большей части наших «духов» еще только впервые в жизни предстояло подняться в небо, и, преодолев себя, сделать шаг в пустоту! Настроение у всех нас было противоречивое, все ждали и конечно боялись своего первого прыжка, но главное - было не показать другим, что тебе страшно!

   После завтрака мы погрузились в два бортовых грузовика ГАЗ-66 («шишига») с  кузовами, закрытыми тентом, и отправились на площадку приземления аэродрома Южный. Строго говоря, аэродрома как такового там и не было, а просто в тайге находилось очень большое открытое пространство, с грунтовой взлетно-посадочной полосой для вертолетов. Чуть меньше двадцати километров пути мы преодолели за полчаса, и прибыли к месту назначения - полю, площадью не меньше десятка квадратных километров, и за нами подъехали несколько таких же машин, доставивших «духов» из двух других батальонов нашей Бригады. Мы выбрались из кузовов, построились, и по команде выгрузили наши парашюты, которые приехали вместе с нами. Погода для второй половины ноября стояла довольно тёплая, около минус 10 градусов, хотя снега уже было достаточно много. Бледно-голубое небо местами было покрыто высокими, рваными облаками, сквозь которые, будто в замочную скважину, за нами подглядывало ярко-желтое, любопытное Солнце.
 
   Поступила команда «Разобрать и надеть парашюты!», и мы без всякого промедления кинулись ее исполнять, что как оказалось, было совсем не просто. Парашют Д-5 весит примерно четырнадцать килограмм, что, в общем-то не составляет какого-то большого веса, но надеть его самому можно только имея некоторый опыт, который у нас пока еще отсутствовал. Мы как могли, натягивали на себя поверх зимних десантных курток, подвесные системы куполов, и сдавленно матерились, занятие было не из самых легких! Мы помогали друг другу, сопровождавшие нас сержанты помогали нам, и все вместе мы представляли собой большую копошащуюся людскую массу. Наконец все «духи» были облачены в подвесные системы парашютов, сержанты проверили, как у нас подогнаны ножные и грудная лямки, последовала команда «Садись!», и все мы, как один рухнули-уселись прямо в снег. Потянулись долгие и томительные минуты ожидания…
 
    Надо сказать, что после того как десантник надел на себя парашют, то ему категорически запрещено курить, а также ослаблять ножные захваты и грудную перемычку подвесной системы. И потому, как некоторым из нас ни хотелось угоститься никотиновым дымом, или справить малую нужду, приходилось терпеть и ждать. Мы сидели на снегу, и ждали, ждали, несмотря на уже начинающие холодеть ноги… Я старался не думать о предстоящем прыжке, полностью отрешиться от каких-то мыслей об армии, и пытался представить себя на теплом, песчаном испанском пляже. Но правда, мне плохо это удавалось, и чувство опасности от предстоящего мне вскоре испытания пересиливало во мне воспоминания из той далекой и прошлой, морской жизни.

    И вот наконец, откуда-то издалека мощный послышался гул вертолетных двигателей, и спустя некоторое время на площадку, в нескольких сотнях метров от нас приземлился вертолёт Ми-6, или «корова», как его называли в наших войска. Тут же раздалась команда «Встать!». Мы сразу зашевелились, и пытались подняться на замёрзшие, крепко стянутые подвесной системой куполов ноги, но это оказалось совсем не просто, и многим из нас даже понадобилась посторонняя помощь. Глядя на это, сержанты начали поднимать «духов» из снега, осыпая нас при этом самыми замысловатыми армейскими выражениями, которых я никогда прежде не слышал! Наконец все встали, построились в две шеренги, и офицер ПДСник прошёл вдоль нашего строя и ещё раз проверил у всех бойцов парашюты. Наши командиры, взводный - лейтенант и сержанты, тоже надели купола, и ждали пока вертолёт замрёт на месте и откроет свою заднюю рампу. Минуты тянулись бесконечно долго…. Турбины мощных двигателей неистово ревели, закладывая уши! Лопасти огромного, несущего винта вертолета, словно исполинская коса смерти, рассекали воздух с протяжным, звонким свистом! Я уже перестал бояться, и мысленно, на всякий случай, простился с жизнью, и теперь главное было - сесть в вертолёт, и потом сделать всего один, единственный, шаг в бездну…

    Наконец раздалась команда взводного «За мной, бегом, марш!», и мы как могли, посеменили по снегу к ревуще-свистящему, в облаках снежной пыли, огромному вертолёту, стараясь не отстать от командира взвода. Добравшись до открытой задней рампы «Ми-шестого», мы остановились, полностью оглушенные ревом турбин, и начали один за одним подниматься на борт. Наш взводный встречал нас на входе в большой, вместительный грузовой отсек вертолета, и пристегивал каждого бойца карабином капсулы вытяжного парашюта к стальным тросам, тянувшимися вдоль всего корпуса вертолета. Мы сразу продвигались вглубь отсека, и рассаживались на откидные, деревянные сиденья. Вскоре все 48 десантников заняли свои места в грузовом отсеке, створки рампы плавно закрылись, и вертолёт коротко разбежавшись по взлетной полосе, тяжело оторвался от земли, и устремился в небесную высь.

    В воздухе наш борт трясло и раскачивало, как судно на короткой невысокой волне, где-нибудь в Азовском море, а шум мощных двигателей, примерно как и в машинном отделении парохода, заполнял своим грохотом всё внутри десантного отсека вертолета. Мы сидели, собранные и сосредоточенные, с каменными лицами, отчасти похожие на каких-то полуживых роботов! Наконец «Ми-6» набрал необходимые для десантирования восемьсот метров высоты, лег на нужный курс, и над бортовой дверью, одновременно с коротким звуковым сигналом, загорелась жёлтая лампочка, что означало - «приготовиться»!
 
   Наш командир-лейтенант, сидевший на правом борту вертолета рядом с дверью, распахнулся ее, и дал знак приготовиться первым восьми бойцам (первому потоку), и восьмерка десантников встала со своих мест, сразу сложив освободившиеся после себя сиденья. Первый боец из потока подошёл к открытой двери, поставил ногу на кромку дверного проема, и замер, ожидая сигнала от взводного-выпускающего. Время остановилось и растянулось до бесконечности! Наконец загорелась зелёная лампа над дверью, и зазвучал громкий звуковой сигнал! Пора! Наш взводный легко хлопнул по плечу стоящего у двери бойца, тот сделал короткий шаг и исчез из вида. Его место занял следующий воин, через три секунды наш выпускающий коснулся его плеча, и он тоже пропал в дверном проеме. Один за другим, все восемь десантников первого потока, покинули наш борт меньше чем за полминуты, и взводный закрыл дверь. Погасла зелёная лампочка, и «Ми-6» начал тяжело разворачиваться, чтобы снова заходить на нужный для десантирования курс. Вторым, во втором потоке был я…

    Через несколько минут снова, коротко звякнув, загорелась жёлтая лампа, мы встали со своих сидений, и сложили их, чтобы иметь больше свободного места в отсеке вертолета. Дверь была открыта, я стоял вторым от люка, и не отрываясь, смотрел вниз на землю. Загорелся зелёный свет, зазвучал сигнал, и взводный выпустил наружу стоящего передо мной воина, а я занял его место. Секунды для меня приняли размер столетий….. Через триста лет я получил легкое прикосновение к своему плечу, сделал шаг и, закрыв глаза, провалился куда-то в пустоту!!!!

    Эффект свободного падения, пожалуй, невозможно описать вообще никакими словами, это можно только прочувствовать самому!!! Душа скрылась куда-то в преисподнюю, время замерло и остановилось, а я подал вниз, влекомый силой земного тяготения, и только ветер со страшной силой дул в лицо, и свистел в моих ушах!! Я, кувыркаясь в воздухе, летел к земле под маленьким, оранжевым куполом стабилизирующего/вытяжного парашюта, и лихорадочно отсчитывал три секунды, как нас учили! Не знаю сколько мгновений прошло в действительности, наверное, меньше чем надо, и я что было сил потянул за кольцо! Мне показалось, что тяну я тяжелую, загруженную мокрым песком баржу, и никак не могу сдвинуть ее с места! Наконец я, собрав все свои силы, все-таки выдернул кольцо и белый круглый купол, площадью более восьмидесяти квадратных метров, раскрывшись под напором набегающего воздуха, рванул кверху, подхватил меня, и остановил мое свободное падение! Вертолёт удалился, унеся с собою дикий рев турбин, и в воздухе установилась необыкновенная, просто какая-то звенящая тишина…

   Я осмотрелся вверх и по сторонам, и увидел несколько своих товарищей, висящих под белыми куполами недалеко от меня! Эмоции и нервы просто разрывали наши души на части, хотелось кричать и петь от какого-то неистового восторга!! И тут, в самом деле, кто-то из нашего потока, находясь выше меня в воздухе, затянул песню, и с небес донеслось раскатистое «Пооооееедем красооотка катаааться……!» Внизу, прямо под нашими ногами, находилось огромное пустое поле, на которое мы медленно опускались, очень далеко виднелись дома нашего посёлка, и вокруг всего этого, до самого горизонта тянулось изумрудное море тайги, покрытое белым, холодным снегом…

    Земля неуклонно приближалась, фигурки людей и деревья внизу становились все больше в размерах, и я поудобнее устроившись в подвесной системе, начал готовиться к приземлению. Ожидание поверхности как-то затянулось, а потом земля почему-то разогналась, и довольно жестко врезалась в меня. Снег немного смягчил удар о мерзлую почву, и я упал, сделав по инерции кувырок, все как нас учили на ВДК! Потом поднялся на ноги, и на радостях что было сил, громко выругался:
     - Эх, …ЯДЬ!!!

  Эмоции дикого восторга и ликования искали выход наружу!!! Я все же сделал это!!! Немного переведя дух, я отстегнул лямки парашюта, аккуратно смотав стропы, собрал купол и сложил основной и запасной парашюты с специально предназначенную для этого сумку, взвалил ее на плечи и пошёл на пункт сдачи куполов. Там уже были многие мои товарищи, а вскоре подошли Володя и два Лешки, мы на радостях обнялись и поздравили друг друга с первым в жизни прыжком! Тут же неподалеку стояла полевая кухня, и все желающие подходили и пили горячий, ароматный чай, а не тот бледно-желтый напиток, что в бригадной столовой нам заваривали уроженцы Средней Азии. Вскоре прыжки были окончены, купола собраны и погружены в «шишигу», и мы, разместившись по машинам, отправились в расположение нашей части. Теперь мы уже по праву могли считать себя настоящими десантниками!

   После первого прыжка мы все заболели небом! Пожалуй, каждому из нас хотелось снова и снова подниматься в голубую, небесную высь, покидать борт вертолета, и раз за разом испытывать это сладко-щемящее ощущение свободного падения! Когда в груди всё замирает, и адреналин прет изо всех щелей! Эти бесконечные, и в то же время мгновенные, три секунды были такими желанными и долгожданными! Небо манило и тянуло к себе, и это чувство притяжения было, наверное ничуть не слабее, чем зовущее и не отпускающее моряка море! Эти две сине-голубые стихии были безбрежными, вечными и бесконечными, и возвращаться туда хотелось снова и снова!

   Через два дня мы совершили по второму прыжку, который мне понравился еще больше! Такие эмоции как при прыжке с парашютом, наверное больше не получить нигде и никак! В этот раз я уже не дергал кольцо парашюта, а ждал, когда купол раскроется с помощью автоматического прибора, ровно через три секунды! Прибор не подвёл, и безотказная автоматика раскрыла мой парашют, отсчитав своим хитроумным механизмом нужное количество времени! Надо сказать, что после этого я все свои прыжки совершал, доверяясь надежному прибору, и никогда не выдергивал кольца, чтобы, не приведи Господь, не потерять его.

  После этого второго прыжка, обратно в часть мы возвращались уже не на машине, а на своих двоих, совершая 18-километровый марш довольно быстрым шагом. Не всем это далось легко, и мой земляк, Леша из поселка Береза (аэропорт Курумоч), видимо плохо намотал портянки, и очень сильно растер ноги. Последние несколько километров он шёл, опираясь на меня, и мы с ним заметно отстали от нашего взвода, но всё-таки добрались своими ногами до казармы. Когда Лешка снял сапоги, то портянки были местами красные от его крови, и огромные кровавые волдыри покрывали обе его ступни, из-за чего он был освобожден от боевой учёбы, и следующие несколько дней стоял в наряде, дневальным по роте, пока ноги у него не пришли в порядок.

    На следующий день, после второго прыжка нам выдали деньги, по 3 рубля за каждый прыжок, и это было очень приятной неожиданностью! Учитывая, что зарплата солдата-десантника была 7 рублей в месяц, то мы получили практически месячный заработок! На радостях, мы с товарищами посетили солдатскую чайную, и набрали конфет, очень уж хотелось сладкого, а я прикупил пачку сигарет, и опять начал (или, вернее, продолжил) курить…

     Дни летели как минуты, и не успевала с тумбочки дневального прозвучать команда «Рота, подъем!», как уже пора было выполнять команду «Рота, отбой!». Надо заметить, что в войсках ВДВ существовал способ исполнить команду «отбой» по-десантному, и особенно это касалось новобранцев. Происходило это следующим образом: «духи» - то есть мы, строились на центральном проходе в расположении роты в две шеренги, и потом наш строй размыкался в разные стороны, чтобы дистанция между бойцами была порядка полутора-двух метров. После этого мы принимали стойку как перед вертолетной дверью, готовясь к прыжку: ноги и спина полусогнуты, правая рука - у левого плеча сжимает воображаемое кольцо, левая рука - на животе справа, как будто на запаске. По команде «Пошёл!», мы начинали как можно быстрее вращаться вокруг своей оси, не поднимая голову. Секунд через 30-40 звучала команда «Отбой!», и мы, вдоволь накрутившись, едва стоящие на ногах, начинали судорожно метаться из стороны в сторону, в поисках своих кроватей! Разумеется, мы сталкивались между собой, промахивались мимо кроватей, ну или просто падали…. Нечасто, но иногда мы именно так и «отбивались» - ложились спать…

    Само собой разумеется, что команды «отбой» и «подъем» мы всегда выполняли по несколько раз, пытаясь уложиться в норматив, который составлял 45 секунд. Поначалу сделать это было практически невозможно, но постепенно, через неделю-другую у нас начало получаться раздеться и лечь под одеяло уже чуть быстрее норматива, а немного позднее мы уже успевали вскочить с кроватей и одеться, за тоже самое время. К слову говоря, через полтора года, я будучи «дедушкой» Советской Армии «отбивался», выполняя команду «Отбой!»,  всего за восемнадцать секунд!

   В один из слегка морозных дней, в двадцатых числах ноября, мы всем нашим взводом новобранцев очищали плац от снега, выпавшего прошлой ночью. Снега было настолько много, а плац казался таким бесконечно большим, что иногда думалось, что избавимся мы от зимних осадков только когда придёт весна, и снежные завалы растопит тёплое весеннее Солнце! Нормальных лопат для уборки снега почти не было, и в ход шли все подручные средства, вплоть до совковых лопат, чем строители месят бетон, кусков фанеры, и даже поломанного теннисного стола! Работа продвигалась медленно, а с неба, к нашему великому огорчению, начинал уже сыпать новый, мелкий снежок…

    Тут к нашему комсомольско-молодежному отряду по борьбе со снегом подошёл офицер, с капитанскими погонами и спросил:
     - Здорово, бойцы! Если кто-нибудь из вас, кто разбирается в двигателях?
   Все притихли, размышляя над вопросом капитана, и тут внезапно раздался громкий голос моего друга Володи:
     - Я разбираюсь, окончил речное училище и работал мотористом на флоте.
     - Отлично! - сказал капитан, и, подойдя ближе в Вовке, записал его фамилию в блокнот.
     - Есть еще кто-нибудь? - спросил офицер, обводя взглядом наши усталые, и разгоряченные от работы лица, но никто из нас больше не отозвался.

   Не знаю, почему я промолчал, хотя учились мы вместе с Володей. Может потому что работал в море матросом, но на реке то я стоял вахту и в машинном отделении,  да и вообще, конечно я разбирался в двигателях… Но что-то меня остановило! Одним словом, моя фамилия не попала в блокнот капитана. Чуть забегая вперёд, могу сказать, что через несколько дней, после присяги, Володя был распределён в ремонтную роту нашей Бригады, и служба у него прошла гораздо легче моей. Он не ходил ни в караулы, ни в наряды, на учениях у этой роты были свои, отдельные задачи. С парашютом он, конечно, прыгал, как и все в Бригаде, так как на прыжки выходил вообще весь личный состав, вплоть до поваров, связистов и секретной части. Одним словом, Володя тогда на плацу вытянул свой счастливый билет, а я сам от такого билета, по непонятной причине, почему-то отказался. Но как говорится, что ни делается - все к лучшему…

    Между тем, приближался день принятия Воинской Присяги, самое торжественное и ответственное для всех военнослужащих событие! Мы с волнением ждали этого дня, после которого мы уже полностью, на сто процентов, по всем законам страны становились самыми настоящими солдатами.

    В этот день, в последних числах ноября, стояли сильные морозы, и Присягу мы принимали в расположении первой роты нашего батальона, в общем-то там где мы и жили, в так называемом «карантине». К нашим «духам» для принятия Присяги присоединили ещё пару десятков человек таких же новобранцев, из спецподразделений Бригады. Все мы были одеты в парадную форму одежды и стояли в едином строю на центральном проходе. Перед нашим строем находился письменный стол, на котором лежала красная папка с текстом Присяги, и списки нашего личного состава, с колонками для подписей после принятия этой воинской Клятвы.

    Один за другим, мы выходили из строя, и держа в левой руке папку, зачитывали вслух полный текст Присяги, после чего расписывались напротив своей фамилии в списках. Торжественная процедура затянулась, все таки нас - новобранцев было достаточно много, и одним из последних был плохо говорящий по-русски воин, представитель одного из народов Средней Азии. С горем пополам, зачитывая текст, без конца запинаясь и коверкая слова, он произнёс один из абзацев:
     - Я кланус зашищат свой Родина, ни шадя сваей кров и самай жизн, для дастижении ПОЛОВОЙ победа над врагам!
   Многие из нас еле удержались от смеха, но под суровым взглядом замполита, наши улыбки пропали, но тем не менее, победа над врагами все же должна была быть полной!

   Когда последний боец зачитал текст Воинской Присяги, и расписался в нужной графе об ее принятии, замполит батальона, майор Белоусов, сказал небольшую речь и поздравил нас с этим важным в нашей жизни событием. Отныне мы были солдатами, и в полной мере попадали под действие всех уставов воинской службы и законов страны! «Карантин» закончился, и почти всех нас ожидали строевые подразделения третьего батальона нашей Десантно-Штурмовой Бригады.

   Лейтенант, командир нашего взвода новобранцев, не распуская нас из строя, зачитал список личного состава, и кто, куда был распределён для дальнейшей службы. Володя отправился в ремонтную роту, и ему предстояло чинить автотранспорт и другую технику, стоящую на вооружении Бригады. Трое наших земляков, которые платили вместе со мной деньги «покупателям» на пересыльном пункте в Белогорске, были распределены по спецподразделениям Бригады, и в дальнейшем мы почти что не виделись. Осталось в батальоне нас, самарских парней, только трое. Лёша из Куйбышева попал в первую роту, я - во вторую, и Лёша из посёлка Береза отправился служить в третью роту.

   Со мной во вторую роту направлялись ещё полтора десятка человек, в основном из Курганской области и Краснодарского края. Я оставался в новой роте один, без земляков, и мне было несколько тяжелее, чем тем, кто прибыл с товарищами из своих родных мест, и потом продолжили вместе служить. Ну ничего, я был старше на год, чем большинство из много призыва, и надеялся достойно себя проявить в новом коллективе. Мы, новобранцы второй роты, уже были знакомы между собой, но не более того, вся дружба придёт гораздо позже. А пока мы были просто «духами» и наша настоящая служба ещё только-только начиналась…


В Красной Армии штыки, чай найдутся…
                (Д.Бедный)
 
    В этот же вечер я и мои товарищами, в качестве пополнения, прибыли во вторую роту третьего батальона, то есть мы просто поднялись на один этаж выше, в нашей же казарме. Наш новый командир-ротный, старший лейтенант с финской фамилией,  построил новобранцев на центральном проходе(ЦП), и распределил нас по взводам роты. Меня назначили во второй взвод, во второе отделение, на должность снайпера, но оружием мне приписали обычный автомат АКС-74, так как оказалось, что снайперские винтовки СВД были в наличии только на складах вооружения части. Вместе со мной во второй взвод пришли ещё четверо «духов» из нашего «карантина», и младший сержант Слава-житель Владивостока, отслуживший уже полгода в учебной части в Литве. Формально он был командиром третьего отделения, но на деле, практически такой же «дух» как и мы! Командиром нашего взвода был азербайджанец, старший лейтенант Мирзоев, невысоко роста, коренастый, пучеглазый и с большими, чёрными и вислыми, как у солиста ансамбля «Песняры», усами. Вообще, все наши офицеры, ротный, взводные и замполит, были одного звания, старший лейтенант.
 
   Вечером старшина роты, старший сержант Кучмезов, уроженец Северного Кавказа, построил роту перед отбоем на вечернюю поверку, и сказал:
     - Для вновь прибывших, служба ваша начинается с это дня! Вы служите во второй роте третьего батальона, и теперь это - ваш родной дом!
   Все было сказано лаконично и предельно ясно, и мне, как и всем новобранцам, необходимо было со всей серьезностью впрягаться в солдатскую лямку, и тянуть ее со страшной силой…

    Утренняя зарядка следующего дня началась с пробежки не в два-три километра по территории части, с сразу до ВДК и обратно, а это уже около семи километров! Вся рота бежала в колонну по четыре, слышался мерный стук сапог по покрытой накатанным снегом дороге, и звуки дыхания десятков солдатских легких, жадно всасывающих утренний, морозный воздух, и выдыхающих клубящийся пар. Немного не доходя на середины дистанции, старшина скомандовал:
     - Мазя, задай темп!
    «Черпак» Игорь, он же Мазя (с ударением на первый слог), отделившись от общего строя, чуть прибавил хода, и «духи» сразу начали отставать! Старослужащие, опытные воины, бежавшие вместе с нами, теперь расположились позади отстающих новобранцев, и начали подгонять их вперёд! Это тут же придавало сил, никак нельзя было остановиться, сбить темп всей роты, и чём-то выделиться из общей массы!
     - Давай, давай! Голубые молнии! Шевелитесь, «духи», не отставать!!! - подбадривал нас старшина, и мы шевелились, пусть медленнее старослужащих, но неуклонно продвигались вперед.

  Вскоре мы добежали до ВДК, развернулись, и без отдыха, сразу направились обратно, в сторону расположения части. На заключительной половине дистанции у меня открылось второе дыхание, и остаток пути до казармы я преодолел относительно неплохо. Этот первый утренний кросс дался довольно тяжело, но постепенно мы втянулись в такие пробежки, и уже не отставали от всех остальных бойцов роты. Тогда я уже начинал понимать смысл поговорки: «Десантник - три минуты орёл, а остальное-лошадь!», в которой три минуты это время, потраченное на десантирование с парашютом, и приземление на землю…

     Я, как и все наши «духи», был конечно наслышан о дедовщине и неуставных взаимоотношениях в войсках Советской Армии, и переживал по поводу того, как сложится моя дальнейшая служба. Разумеется, все новобранцы не имели практически никакого жизненного опыта, и были абсолютно не адаптированы для жизни и поведения в большом и жестком, мужском коллективе. Ни о какой сплоченности в наших рядах в первые недели службы не могло быть и речи, даже среди земляков. Каждый был сам за себя, и все товарищеские и дружеские отношения придут гораздо позднее. Само собой, что самые тяжёлые, сложные и грязные работы в нарядах доставались именно нам, «духам», а если мы шли на стрельбы, то всегда тащили массивные цинки с патронами, или ящики гранат. Нагрузки на нас всегда были более тяжёлые, и видимо это был своего рода естественный отбор. Кто вынес все на своих плечах, и не прогнулся под давлением первых месяцев службы, тот нормально ее и продолжал до самого увольнения в запас. А тот, кто не смог, и морально сломался, тот оставался вечным «духом», до самого своего «дембеля»…

   Как пример, можно вспомнить историю «молодого» Володи (Вовочки) из нашего первого взвода, который был призван весной 86-го года из Пермского края. Ещё будучи в «карантине», он во время своего первого прыжка потерял кольцо от парашюта, просто выронив его в воздухе, такое происходит иногда. После этого случая он подвергся всяческим нападкам, и, возможно, какому-то дополнительному давлению со стороны сослуживцев, и на второй прыжок уже не был допущен, или даже сам от него отказался. Видимо человек он был мягкий, и толком постоять за себя не мог! Решив хоть как-то поскорее покончить с только что начавшейся службой, он проглотил иголку, в надежде, что его комиссуют и отправят домой. Иголку из него извлекли, и из госпиталя отправили обратно в роту, где,  разумеется, после такого случая, давление на Вовочку только возросло, и ему стало ещё тяжелее. Не долго думая, он решил симулировать душевно больного, и видимо настолько преуспел в этом деле, что его отправили в соседний город, в специальную лечебницу для психически больных пациентов. Через какое-то время он начал заваливать командование батальона письмами, в которых признавался, что симулировал, что психика его в норме, и просил забрать его поскорее из этого дурдома! Кое-как его выдернули из психбольницы, и вернули в роту, как раз перед нашим новым пополнением. Оставшиеся свои полтора года Вовочка дослуживал уже тихо и спокойно, он не ходил ни на какие прыжки и учения, и был вечным дневальным по роте. Конечно понятно, что все люди разные, и не всем «тяготы и лишения воинской службы», как сказано в тексте Присяги, оказались по плечу…

   Надо заметить, что каких-то издевательств со стороны старослужащих над собой и своими товарищами из нашего призыва я не помню. Ну может, получил я пару-тройку ударов в грудь, это называлось «пробить фанеру», но ничего, фанера выдержала! Никто не заставлял нас стирать чужие портянки или обмундирование! Ни разу у меня не забрали деньги, хотя кто-то из «дедушек» мог заслать за сигаретами, разумеется, не дав ни копейки, и его не волновало, где я найду ему курево. Ну, посылки со всякими вкусностями, полученные из дома, мы сами приносили к старослужащим, и они угощались содержимом, впрочем никогда не забирая всё себе, и всегда оставляя не меньше половины содержимого.  Одним словом, какого-то большого негатива от так называемой «дедовщины», в бытность свою молодым солдатом, я не испытал.

     Действительно, для нас еще только началась настоящая служба, с ее нарядами, караулами, боевой учебой, прыжками и парко-хозяйственными днями (ПХД). Помимо всего прочего нужно было следить за своим внешним видом, всегда быть аккуратно и опрятно одетым, побритым, иметь чистый подшитый подворотничок на ПШ, начищенные сапоги и бляху солдатского ремня. На все это требовалось время, но никто нам его специально не выделял, и тогда я нашёл единственный доступный способ, чтобы иметь подобающей внешний вид. Так как на последнем своём судне я стоял вахту с четырех утра, и без проблем мог подниматься ночью, то глубоко за полночь я просыпался, и будил всех «духов» нашего взвода. Все собирались в бытовой комнате - бытовке, подшивали подворотнички, чистили сапоги, брились и так далее, после чего снова ложились спать. Благодаря этому, новобранцы нашего взвода на утреннем осмотре, почти никогда не имели замечаний по внешнему виду. Что интересно, в десанте существовал особый способ проверить чистоту выбритого лица воина, и для этого использовалась гибкая шпилька от прибора принудительного раскрытия парашюта. Она представляла собой плотно свитую металлическую пружину, диаметром около пяти миллиметров, и длинной сантиметров пять-шесть. Эта шпилька сгибалась и прикладывалась согнутым местом к щетине, и после чего выпрямлялась. Если воин был плохо выбрит, то волоски на щетине зажимались между витками пружины шпильки, и потом просто выдирались из подбородка! Дёшево и сердито! Меня эта участь, обычно миновала, хотя обрастала моя девятнадцатилетняя физиономия довольно интенсивно, но я старался всегда быть чисто выбритым.

   Как оказалось, в Армии особое внимание уделяется обмундированию, как неотъемлемой части внешнего вида солдата. Для приведения формы одежды в порядок в нашей роте имелась бытовка, с несколькими гладильными столами, но утюг у нас  был один, но повидавший виды, старый и обшарпанный, словно потрёпанный в жестокий шторм, весь в подтеках ржавчины и разводах соли, пароход. Этим утюгом гладилось все, что носили наши воины! Нательное белье и ПШ обмундирование, шинели, зимние шапки-ушанки, и даже сапоги! Утюг крепился и держался, и исправно выдавал нужную температуру, расплавляя чёрный гуталин на сапогах старослужащих, придавая форму носка сапога, согласно всунутой вовнутрь деревянной колодки. При этом стоял сизый дым и отвратительный запах, но красота требовала жертв, в виде слезящихся от дыма глаз старослужащих!

  Ну а «духам» утюг не нужен, потому что гладить своё обмундирование им некогда, да это и не положено это по сроку службы. «Молодые» уже могут иметь поглаженную и немятую форму одежды, но не более того. А вот «черпаки-фазаны» самые аккуратно одетые, и уже имеют полное право нагладить горизонтальную стрелку на задней стороне гимнастерки, чуть ниже погонов, соединив два шва на рукавах. «Деды» тоже одеты довольно прилично, но уже не столь скрупулёзно относятся к своей форме одежды, им скоро домой, и уже не до изысканностей в своем обмундировании. Надо сказать, что уже довольно скоро, я мог, только глянув на воина, по его внешнему виду определить, сколько он отслужил, и ничего слишком заумного в этом не было.

    Надо заметить, что в роте практически сразу мне дали кличку «Боцман», так как знали, что я являюсь моряком торгового флота. В те времена не так много людей выезжали за границу, не считая, наверное военнослужащих, которые несли службу в странах социалистического лагеря и в Афганистане. Во всяком случае, в роте я был единственным, кто покидал пределы нашей Родины, и «дедам» с «черпаками» было очень интересно порасспросить меня о жизни за кордоном. После отбоя, когда ты падаешь в кровать, и так же как и все «духи», в падении уже засыпаешь, старослужащие отправлялись в каптёрку, попить чаю с чем-то вкусным. Это называлось «почифанить», а потом через часок собирались где-нибудь в углу спального расположения на двух кроватях, и кто-нибудь из «дедов» звал меня:
     - Боцман! Сюда иди!
   Я, уже спавший крепким сном, просыпался и, вздохнув, напяливал сапоги на босу ногу, и шёл в угол, откуда меня позвали, по пути размышляя, о чем еще можно было бы сегодня поведать.
     - Садись, давай! Рассказывай, как оно, там? - вопрошал один из «дедов», имея в виду жизнь за границей.

   Я присаживался на кровать и начинал им рассказывать про то, как там оно! Надо сказать, что довольно скоро мои правдивые рассказы про «как оно там» закончились, но народ требовал «продолжения банкета», и тогда мне пришлось уже напрячь фантазию, и несколько приукрасить своё бытие в дальних странах. В ход пошли небылицы про ловлю китов, драки в заграничных ресторанах с местными злыми хулиганами, и наши похождения по злачным местам, с подробностями, которых разумеется, на самом деле никогда не было, и так далее и тому подобное. «Деды» слушали, раскрыв рты, и от восхищения только вставляли комментарии, и иногда задавали какие-то вопросы. Потом я перешёл на рассказы про фильмы ужасов, один из которых меня на самом деле, настолько напугал на пароходе прошлым летом, что я ходил на ночную вахту с опаской, и оглядываясь! В общем, травил я  байки довольно долго, на протяжении нескольких недель...

    Между тем, приближалась середина декабря, и погода последние недели стояла довольно морозная. Про Амурскую область тогда в нашей части говорили, что в здешних краях всего два месяца в году холодно, а остальное - очень холодно! Морозы здесь действительно бывали настолько крепкими, что для борьбы с ними еще с осени все окна в наших казармах, застекленные двойными рамами, изнутри ещё были наглухо затянуты и заколочены пластиковой пленкой, которую снимали только весной. Обычное солдатское обмундирование от сильных морозов защищало плохо, всегда было необходимо двигаться, чтобы жуткий холод не пробирал до костей. Когда человеку холодно, то он невольно принимает позу, согнувши спину, опустив плечи и слегка наклонив голову, именно в таком  положении шинель плотнее прилегает к спине, и чуть лучше согревает бойца. Это у нас называлось - «Амурская стойка». Старослужащие обычно использовали шерстяные кофты от спортивных костюмов («вшивники»), которые надевали под гимнастерку ПШ, и тем самым повышали свою морозоустойчивость. На зиму старались получить сапоги чуть большего размера, чтобы можно было наматывать на ноги двойные портянки, и потом ещё в сапогах шевелить пальцами. Ну конечно, на полевые выходы, стрельбы, прыжки и тактические занятия, мы надевали зимнее десантное обмундирование - куртки с меховыми воротниками и тёплые штаны с валенками, вот это уже был достойный ответ суровым Амурским холодам! Было очень важным, чтобы во время долгого нахождения где-нибудь на морозе, периодически смотреть на лица друг друга, и сразу говорить своим товарищам, если у кого-то белел нос, щека или ухо. Это означало, что наступает обморожение этого участка кожи, и нужно было срочно растирать это побелевшее место, и восстанавливать кровообращение. Но к сожалению, не всегда удавалось это вовремя сделать, и многие из нас получили на всю жизнь красные пятна на физиономиях, как память о двух суровых зимах в посёлке Магдагачи!

   Ну а служба тем временем шла своим чередом, и раз в десять дней рота заступала в наряд по Бригаде. А это означало что на ближайшие сутки наши офицеры и личный состав, должны были обеспечить несение караула на территории части, наряды по столовой, КПП, штабу Бригады, и патруль в посёлке. В общем, в расположении роты оставались только дежурный с дневальными, все остальные были заняты целые сутки, с восемнадцати часов и до шести вечера следующего дня.

    Один из первых нарядов мне выпал по дежурству в столовой Бригады, заступало нас туда порядка 20 человек и на всех были распределены свои обязанности. Самые тяжёлые объекты считались обеденный зал и посудомойка, хотя и овощерезка, тоже была не подарок! Но сначала надо было принять наряд у  той роты, которая отдежурила сутки и пересчитать всю посуду, что использовалась для питания трёх батальонов и спецподразделений Бригады. И тут я узнал об очень интересной особенности приёма и несения наряда по столовой.

    Личному составу роты, которая вечером заступает в наряд, нужно было накануне, после завтрака, обеда и ужина постараться вынести из столовой как можно больше ложек, вилок, кружек и прочей посуды! Особой удачей считалось утащить чайник, или бачок для супа или каши! Все это приносилось в каптёрку роты и складывалось куда-то в коробку. Дальше происходило следующие: мы принимали наряд вечером, после ужина, и пересчитывали всю посуду, которую нам сдавала уходящая на отдых, отдежурившая рота. Украденные десятки, а если повезёт, под сотню, вилок и ложек лежали в нашей роте, и во время подсчетов посуды их не хватало тем, кто наряд сдавал. Тогда они приносили из своей каптёрки такие же ложки-вилки, украденные ими накануне, и возмещали недостачу. В итоге, мы принимали наряд с полным комплектом посуды, а приватизированные нами столовые приборы, дожидались следующего вечера, когда нам предстояло сдавать свой наряд, и покрывать уже нашу недостачу! Вот такой круговорот обеденных принадлежностей существовал в нашей части, и это было привычно, и в порядке вещей. Этот процесс по инерции продолжался без остановки, а почему нельзя было просто не таскать посуду из столовой - неизвестно…

   В мой первый наряд по столовой мне достался объект дежурства - обеденный зал, который просто поражал своими размерами, скорее всего, все бойцы Бригады могли за раз в нем уместиться! Дежурных по залу нас было шестеро «духов и молодых», по одному на каждый длинный ряд из 20-ти десятиместных столов. После приёма наряда, проверки количества посуды, и получения продуктов, которые затянулись часов до десяти вечера, каждому из нас нужно было протереть начисто все столы и скамейки в своём ряду, а потом вымыть полы под всеми этими столами! Помощник дежурного по столовой, заместитель командира взвода («замок») сержант Нефедов построил нас шестерых, и сказал:
     - Так, чтобы к полуночи все блестело, как у кота яйца, …ядь! Выполнять!
   Мы, не теряя времени, сорвались с места и кинулись выполнять то, что нам приказал наш «замок»! Надо сказать, что солдаты, как правило, всегда голодные, а время на приём пищи в столовой строго регламентировано, и потому все едят быстро, и не особо заботясь о культуре поведения за столом во время еды! Ну и соответственно, после прошедшего ужина на обеденных столах и под ними, было, мягко говоря, не совсем чисто, а если сказать грубо, то грязно, и работы нам предстояло очень много! Мы взяли тазики с холодной водой, дай Бог чтобы горячая была хотя бы в посудомойке, и начали протирать обеденные столы и скамейки. Худо-бедно, но дело потихоньку продвигалось, хотя и время тоже не стояло на месте… Когда пришёл черёд мыть полы, то выяснилось, что вёдер всего три на шесть рядов, тряпок тоже толковых нет, ну а швабра была всего одна, и то как будто изъятая из музея древнего деревянного зодчества! На душе стало тоскливо…. Кое-как распределив между собой ведра, и насобирав по столовой какого-то тряпья, мы принялись намывать выложенные коричневой плиткой полы, под столами и скамейками наших рядов, длинных как взлетно-посадочная полоса аэродрома! Время неумолимо двигалось вперёд, и когда, как в сказке, часы пробили полночь, карета конечно в тыкву не превратилась (за неимением таковой), но в зал столовой твёрдой поступью каменного Короля, вошёл наш сержант-«замок». Оглядев суровым взглядом наши задницы, елозящие меж столов и скамеек, он скомандовал:
     - Так, строиться, на хер!
    Мы, все шестеро, побросав грязные тряпки и кое-как вытерев руки о штаны, выстроились в одну шеренгу.
     - Ну что, голубые молнии, не успеваем ни хера! - был вердикт сержанта.
   Кто-то из нас пытался оправдаться, и пожаловаться на коварство судьбы, в виде нехватки вёдер и тряпок, и что швабра всего одна и вода холодная, но нашего помощника дежурного по столовой это нисколько не волновало.
     - Упор лёжа, принять! - последовала его команда, и мы мгновенно приняли горизонтальное положение.
   Далее «замок» принялся с методичностью Ленинградского метронома отсчитывать от одного до четырех, а мы отжиматься, под его размеренный счёт. Как только первый из нас не смог в очередной раз выпрямить руки, и оторваться от грязного пола, сержант скомандовал:
     - Встать!
   Мы поспешили подняться на ноги, и стояли, тяжело переводя дыхание, и внимательно слушая сержанта.
     - Значится так, угрозы империализма! Через два часа приду, проверю! Если не будет чисто, вешайтесь, на хер! Вся понятно!?
     - Так точно! - ответили мы вразнобой.
     - Выполнять! - последовала команда, и «замок» удалился.
   Мы, получив хороший стимул в виде отжиманий, принялись с удвоенной энергией наводить чистоту, и дело пошло намного быстрее, но не на столько, чтобы уложиться в установленное время. У каждого из нас оставалось по несколько столов до окончания помывочного марафона, когда сержант во второй раз зашёл с проверкой в зал.
     - Строиться! - раздалась очередная команда нашего замкомвзводом.
   Мы, с хмурыми лицами и тревогой в сердцах, выстроились в одну кривую, небольшую шеренгу.
     - Ну что, воины, …ядь, не уложились вовремя опять! - выдал сержант рифму.
    Мы молчали, потупив глаза и ожидая все казни египетские на наши головы!
     - Значится так, все скамейки у оставшихся столов в сторону! - было следующее указание «замка».

   Мы, с сомнениями в душе, начали сдвигать скамейки в стороны, освобождая проходы под столами, у меня например, оставалось метров десять до конца ряда, у кого-то чуть больше или меньше. Когда эта работа была закончена, мы выстроились каждый в своём ряду, напротив освободившихся от скамеек столов.
     - По-пластунски, под столами, до конца ряда и обратно, марш! - скомандовал сержант, и мы, рухнув на пол, и работая локтями и полусогнутыми ногами, устремились в путь!

   Путешествие это не заняло много времени, и меньше чем через минуту мы, изрядно протерев собой полы под столами, опять построились в одну шеренгу.
     - Время вам до трех часов, если не успеете, то я вас порву, на хер! - сказал, как отрезал «замок», и отправился в посудомойку, где дела шли ещё хуже чем у нас.

  Мы, воодушевленные таким серьезным наказом сержанта, схватились за тряпки, и поспешили закончить всю работу, причем, те кто уже вымыл свой ряд, помогли другим. К трём часам ночи некое подобие чистоты было наведено, и можно было сказать, что все блестело, как у старого, уличного и плешивого кота между его задних лап! На этот раз помощник дежурного по столовой был удовлетворён тем, что увидел в зале.
     - Бегом в роту, спать! На хер, …ять! Чтобы я до утра никого из вас не видел! - распорядился сержант, и мы без лишних слов рванули в казарму.
 
    Утром мы вернулись в столовую, и дальше все прошло без приключений, и мы отдежурили, таская грязную посуду и протирая столы, нормально, а коричневый, кафельный пол в обеденном зале дожидался своей очередной, ночной жертвы и битвы за чистоту! В течение всего дня мы обжирались чем придётся, и наконец, сдав наряд с помощью запаса посуды из ротной каптёрки, возвратились вечером в казарму. Надо сказать, что когда рота возвращается из наряда по столовой и ложится спать, то после отбоя в спальное расположение лучше не входить. Дело в том, что личный состав, объевшийся без меры за время дежурства в столовой, во сне переваривает гигантское количество съеденной пищи, и выдаёт такие звуки и запахи, что хоть святых выноси!

    В декабре мы совершили ещё по прыжку с парашютом, и этот прыжковой день был омрачён фактом гибели одного из десантников! Погибшим был прапорщик-спортсмен, имевший свыше тысячи прыжков с парашютом, и громадный опыт нахождения в небе при любых ситуациях. Прыгали наши спортсмены с большей, чем обычные воины, высоты и по несколько раз в день, на своих, управляемых в воздухе парашютах ПО-9. Как рассказывали знающие старослужащие, после десантирования у прапорщика отказал основной купол, и он течение нескольких десятков секунд свободного падения, кувыркаясь в воздухе, пытался изловчиться, залезть руками за спину, и вытащить из ранца плотно уложенный купол основного парашюта. Когда он понял, что у него ничего не получается, то дернул кольцо запасного парашюта, но земля была совсем близко, и купол раскрылся слишком поздно! Спортсмен ударился со страшной силой о промёрзлую, покрытую снегом землю, но всё же какое-то время еще оставался в живых. Его сразу погрузили в вертолёт «Ми-8», и повезли в госпиталь, но травмы были очень велики, и вскоре он скончался! На неопределенное время прыжки были приостановлены, для выяснения всех причин и обстоятельств этого трагичного случая. Ничего не поделать - это были реалии службы в десанте…

     Примерно пару раз в неделю мы занимались тактической и огневой подготовкой, патронов на стрельбище никто не считал, и никаких стреляных гильз собирать было не нужно. Мне очень нравились ночные стрельбы, с прицелом НСПУ на автомате, когда картинка в этом прицеле светилась в светло-зелёных тонах, и действительно, мишени были видны довольно хорошо. Поначалу стрельба у нас, «духов», не отличалась особой меткостью, но постепенно результаты наши улучшались. А гранатометчик Слава, из нашего призыва, вообще имел отличные показатели, и попадал в мишень, имитирующую танк, с первой же гранаты, за что имел благодарности от командования. Тяжелее всего было бойцам спецотделения таскать на стрельбище, которое находилось еще дальше чем ВДК, автоматический гранатомёт АГС-17. Весило это средство поражения живой силы противника чуть больше двадцати килограмм, разъединялось на две части, и переносилось двумя бойцами. Но зато это оружие обладало очень большой мощностью и эффективностью, и было очень интересно наблюдать за тем, как работает АГС по целям на стрельбище! Постепенно день за денем, неделя за неделей, мы втягивались в боевую учебу, и набирались тех знаний и навыков, которые так необходимы солдату Десантно-Штурмового Батальона.
 
   Декабрь выдался очень снежный, и команда «Рота, подъем!», которую что было сил орал стоявший на тумбочке дневальный, все чаще звучала в четыре утра, заставляя всех нас подниматься, и построившись, выходить из теплой казармы наружу, в зимнюю ночь, чтобы бороться с ненавистным снегом. По-прежнему, чистили плац и убирали снег, чем придется, включая те же самые обломки теннисного стола, которые мы использовали еще в «карантине», месяц назад! Наверное, наша эта работа чем-то напоминала сельскую «битву за урожай», но там хотя бы был все же какой-то урожай, а вот у нас, только битва с природой…
 
    Во второй половине декабря у нас сменился ротный командир, и принял нашу, вторую роту, старший лейтенант Решетников, который был высокого роста, с большими казацкими усами, спокойный и рассудительный. Он умел находить подход к каждому бойцу в своей роте, и всегда пользовался всеобщим, заслуженным уважением личного состава. Да и вообще, все офицеры нашей роты были достойными командирами, а замполит успел и поучаствовать в боевых действиях в Афганистане.

   Что интересно, солдату в первые полгода службы всегда хочется чего-то сладкого, и ему все равно, что именно можно съесть, лишь бы это содержало сладко-приторно-глюкозный вкус! Я никогда в жизни, ни до, ни после первого года службы не ел столько карамелек, сколько съел, будучи молодым бойцом! А ещё я мог, не отрываясь, выпить банку сгущённого молока (главное было - где ее найти), настолько оно было вкусным и желанным! Как только появлялись у нас какие-то деньги, мы сразу шли с солдатскую чайную (так называемый «чайник» или «чипок»), и набирали самых дешевых конфет. Но помимо сладостей, каждому из нас также необходимо было купить белый материал для подворотничков, все нужные гигиенические (мыльно-рыльные) принадлежности, ну и конечно, сигареты, без них - просто никуда! Самыми популярными были «Прима» по 16 копеек пачка, и «Памир» по 12 копеек, с этикеткой на пачке, изображающей мужчину на фоне гор. Аббревиатура ПАМИР ещё и расшифровывалась так: Пошёл Александр Михалыч Искать Работу! Подбавляющие большинство бойцов роты курили, да и солдатская поговорка гласила «Кто не курит - тот работает!», ни о каком здоровом образе жизни в те времена не думалось, да и здоровья было у  каждого из нас - хоть отбавляй…

    Как-то совсем незаметно подошёл к концу декабрь, и пролетели два первых месяца моей службы. Заканчивался 86-й год, который для меня был полон новых, удивительных событий и впечатлений. Встретил я этот год в должности матроса 1-го класса на борту теплохода, стоящего на рейде Батуми, в теплых субтропиках, с вечнозелеными душистыми кипарисами на улицах города. А провожал, в звании рядового Советской Армии, несущего службу в Десантно-Штурмовой Роте, под сорокоградусные морозы в посёлке Магдагачи, окружённым тайгой и тоже с вечнозелёными деревьями-соснами, укрытыми белым и холодным снегом. Впереди было ещё примерно 22 месяца службы, и сейчас «дембель» казался таким же неимоверно далеким и недосягаемым, как окружённая кругами гало, белая полная Луна, на ночном, безоблачном и студёном, Амурском небе.

   Празднования Нового года, как такового, в нашем подразделении не было, просто ближе к полуночи пришли ротный с замполитом, поздравили личный состав, и вскоре удалились. Мы же, прослушав по телевизору, висящему под потолком на центральном проходе, обращение главы государства, потом бой полуночных курантов, известивших о наступлении Нового, восемьдесят седьмого года, просто легли спать. Сон для солдата - это самое главное…


  Мороз и Солнце; день чудесный….
                (А.С.Пушкин)
 
    Начался январь с сильных холодов, которые достигали значения не меньше минус 40 градусов! Это конечно, добавляло неудобства в нашу жизнь, но служба и боевая подготовка продолжались, так как в первой половине месяца намечались прыжки, и мы интенсивно к ним готовились и тренировались на ВДК.

   В один из дней, после завтрака, наша рота в составе всего батальона отправилась на укладку парашютов. Начинался рассвет, и бледно-желтое, словно слабое и тяжелобольное Солнце нехотя, кое-как пробивалось сквозь туманную, морозную дымку. Воздух был неподвижен, и наполнял легкие бойцов январской стужей, а незакрытые шапкой кончики ушей слегка потрескивали на морозе, и заставляли периодически их потирать.

    Путь до ВДК, благодаря ежедневным, утренним пробежкам, был знаком всем нам как свои пять пальцев, и прошёл практически незаметно. Первым делом мы прибыли на склад хранения парашютов, и получили сумки с нашими, собранными после последнего приземления, куполами. Так как нам предстояла укладка перед завтрашними прыжками, то роте отвели участок на огромном пустом поле, недалеко от складских ангаров, где мы и расстелили так называемые «столы» для укладки парашютов. На деле же, подобный стол представляя собой свернутый в рулон кусок брезента, шириной метр-полтора и длинной метров пятнадцать, в развернутом виде просто покрывал заснеженную поверхность земли, и купол укладывался именно на нем.  Личный состав роты для укладки куполов был разбит на двойки, и моим напарником, как обычно, был младший сержант Слава, и мы с ним, в составе всего подразделения, приступили к укладке наших двух парашютов.

   Необходимо пояснить, что работа эта очень важная и ответственная, от неё в самом прямом смысле зависит жизнь десантника, а потому одним из требований было то, чтобы укладка производилась голыми руками, без рукавиц или перчаток. Перчаток на солдатах за два месяца службы я ещё не видел ни разу, а вот рукавицы были у каждого из нас, без них в такие морозы просто немыслимо находиться на улице. Приходилось, выполнив какую-то, небольшую часть работы по укладке голыми руками, надевать рукавицы и отогревать застывшие пальцы! Дело продвигалось плохо, так как парашюты укладывались всем батальоном, а офицер ПДС был у нас всего один, и приходилось ожидать его проверку после завершенного этапа укладки, прежде чем приступить к следующему. ПДСник переходил от роты к роте, и весь процесс тянулся очень медленно. Чтобы немного согреться и скоротать время, мы периодически делали какие-то упражнения, типа мельницы или наклонов, или просто прыгали на месте. Видимо на таком морозе организм испытывает какие-то дополнительные нагрузки, почки стынут от холода, и очень часто приходилось бегать по малой нужде. А так как кустиков поблизости не было, да и далеко бегать не хотелось, а почки вымерзали у всех в роте и батальоне, то белый снег в округе постепенно окрашивался в желтые тона…

     Между тем, подошло обеденное время, а мы выполнили лишь три этапа укладки, а это была всего на всего половина от необходимой работы, и нам приходилось бороться с холодом и ждать… И вот наконец-то из Бригадной столовой привезли горячие питание в термосах, и наше настроение, в ожидании скорого обеда, улучшилось. Мы выстроились в колонну по одному к раздатчику пищи, в животах у нас раздавалось радостное урчание, а во рту у каждого, как у собаки Павлова, начала выделяться слюна! Но радость наша была несколько преждевременной, так как термоса с пищей плохо держали тепло, и ячневая каша с чем-то отдаленно похожим на мясо, была еле тёплая, а когда ее накладывали в наши выстуженные морозом котелки, то через минуту она уже замерзала! Приходилось эту едьбу отковыривать ложкой от котелка, и заглатывать уже холодную, безвкусную массу! Чёрный хлеб был промёрзшим до состояния льда, и буханки нужно было рубить саперными лопатками. В общем, с горем пополам мы кое-как утолили чувство голода, но конечно же не наелись! Потом мы напились еле тёплого, безвкусного желтого напитка, который назывался чаем, и возобновили запасы жидкости в организме, впрочем, чтобы в скором времени с ней расстаться.

    Укладка парашютов продолжалась, последние этапы были самыми сложными, и требовали от нас предельной аккуратности. В конце нужно было закрывать металлические, застывшие замки ранцев поверх уложенных вовнутрь куполов, а это достаточно трудоемко. Пальцы толком не гнулись, и с трудом проворачивали заиндевевшее эксцентрики замков, сообщая их с тросиком, идущим от кольца парашюта с одной стороны, и автоматического прибора принудительного раскрытия, с другой. Усталое, бледно-желтое Солнце уже приблизилось к линии горизонта, когда мы наконец закончили укладку куполов и сдали их на склад. После этого, мы на закате ещё отработали предпрыжковую подготовку, и по её окончании построились в колонну по четыре, чтобы во главе с ротным следовать в казарму.

    Наконец раздалась команда «Шагом, марш!», и уже под светом Луны, рота начала свое движение, направляясь в расположение части. Вскоре по нашим рядам прокатился слух, что идём мы не в тёплые казармы, а на запасной район дислокации! Этот район находился в тайге, около аэродрома Южный, в восемнадцати километрах от КПП части, и более чем в двадцати от ВДК, и я поначалу даже не поверил в то, что нас после целого дня на жутком морозе, отправят на полевой выход, ночевать в палатках! Мы шли знакомым маршрутом, по которому совершали пробежки каждое утро, в сторону части, и желтые огоньки в окнах нашей четырёхэтажной казармы, притягивали взгляд, словно далекая и манящая своим светом, путеводная звезда! Там за каменными стенами было тепло и светло, ровными рядами стояли наши кровати, аккуратно заправленные синими одеялами, и готовые принять нас с свои объятия…  В голове не укладывалось, что мы пройдём мимо манящих и желанных, желтых окон, и уйдём на ночлег в темную и холодную тайгу. Когда до второго КПП оставалось несколько десятков метров, и казарма была совсем близко, вот прямо рукой подать, рота вместо того, чтобы идти в широкие ворота части, свернула налево, и проследовала мимо проходной! Наши надежды на отдых и сон в тёплом расположении роты рухнули окончательно и бесповоротно, и в душе у каждого из нас поселились вселенская печаль и тоска! Наш путь лежал по темным улицам посёлка, и дальше - в студёную, ночную тайгу…

    Рота шла молча, быстрым шагом отмеряя километр за километром, по накатанной зимней дороге, и все глубже втягивалась в лес, следуя хорошо знакомым, не раз уже пройденным путем, до аэродрома Южный и обратно. Кто-то из старослужащих предположил, что по приходу в запасной район, нас будут ожидать установленные палатки, с горячими печками внутри, и что якобы специально выделенная группа бойцов он этом должна позаботится. Эта весть придала всем сил, настроение несколько улучшилось, и остаток пути мы проделали, надеясь по приходу на место назначения, отдохнуть в тёплых палатках…

   Но нас ожидало глубокое разочарование, когда прибыв за несколько часов до полуночи в установленное место, мы увидели на заснеженной поляне большую кучу из сваленных как попало палаток, печек, каких то панцирных сеток от кроватей, досок и прочего скарба! Трое бойцов курили неподалёку от этой свалки имущества батальона, которое должно было приютить нас этой студёной ночью. Ротный сразу спросил у троих воинов, в чем причина того, что палатки не установлены? Ответ тех бойцов был простой, «только что прибыли на место и выгрузили все на снег, да и втроём все равно ничего толком не сделать….»

    Нам ничего не оставалось, как, не теряя времени, сразу заняться обустройством полевого лагеря роты. Разбившись повзводно, мы взялись расчищать сугробы снега на местах установки палаток, собирать дрова, ставить и натягивать брезентовые палаточные тенты, сооружать что-то типа спальных мест, устанавливать печки, и готовить все для ночлега в зимней тайге. Провозились мы наверное ещё пару часов, и наконец три взводные палатки, с личным составом внутри, сиротливо стояли на лесной опушке, под ухмыляющимся взглядом полной, ярко-белой Луны. Наверное, одинокий спутник нашей планеты знал что-то такое, о чем мы ещё пока не догадывались, и продолжал внимательно наблюдать за нами из чёрной, бесконечной глубины космоса…

   В этот январский вечер всю Амурскую область накрыл аномально холодный атмосферный фронт, принесённый мощным антициклоном из северных широт нашей необъятной Родины. Температура воздуха резко понизилась, и стрелки термометров в посёлке опустились до значения около минус пятидесяти градусов по Цельсию. Офицеры потом нам рассказывали, что в этих краях это были самые максимальные холода за все время наблюдений…

    Мы всем вторым взводом разместились в своей палатке, окружив дымящую и медленно набирающую тепло печку-буржуйку, внутри которой вяло потрескивал собранный нами в темном лесу валежник. Постепенно дрова всё же разгорелись, стали меньше дымить, и внутри небольшого брезентового помещения сделалось чуточку теплее. Мы достали сухой паёк в виде консервов перловой каши со свининой, и расставили замороженные банки на печке, и туда же поместили и пару-тройку буханок ледяного, чёрного хлеба. Вскоре банки с едой разогрелись, хлеб оттаял, и мы с большим удовольствием подкрепились, гораздо лучше чем в прошлый обед на ВДК. Уснуть в палатке было невозможно, потому что если и было где-то относительно тепло, так это около печки, и там сидели плотными рядами старослужащие, на двух облезлых солдатских кроватях. Чем дальше от источника тепла - тем было холоднее, конечно не как снаружи, на морозе, но без рукавиц руки мёрзли. Мы сидели на чем придётся, на каких-то досках и сосновых ветках, плотно прижавшись друг к другу, чтобы было теплее. Я и мои товарищи были основательно измотаны укладкой парашютов с утра до вечера на морозе, двадцатикилометровым маршем с ВДК до запасного района, и обустройством лагеря в ночной, выстуженной тайге. Постепенно мы пригрелись, усталость давала о себе знать, и многие из нас закемарили, сидя в едва тёплом, походно-полевом жилище. Тут к нам в палатку пришёл посыльный от ротного, с приказанием выделить от нашего взвода двух человек в парный дозор, для охраны и дежурства в лагере в ночное время. Сейчас стояли дозорные из первого взвода, следующий час была наша очередь, потом - третий взвод, и так далее по кругу. Наш взводный приказ понял, отпустил посыльного и велел своему заместителю позаботиться о дозорных от нашего взвода. «Замок» разумеется позаботился, и так как нас, «духов» в палатке было четверо, то вопрос решился моментально, две нужные пары бойцов были назначены дозорными. Мне выпало заступать в дозор в три часа ночи, вместе с Юрой из Курганской области, а пока можно было немного вздремнуть, сидя бок о бок со своими товарищами, в постепенно набирающей тепло, темной и прокуренной палатке.

     Около трёх ночи, снаружи от нашего брезентового убежища, раздался голос:
     - Эй, смена! Кто там следующий, выходи!
     - Да, да, сейчас. - ответил я, и растолкал сидящего неподалёку от меня Юрку.
   В палатке была тишина, слегка потрескивали дрова в печке, и слышалось мерное сопение двух десятков спящих, измотанных за последние сутки, солдат. Мы с Юркой, осторожно ступая и подсвечивая себе спичками в темноте, подошли к выходу, и выбрались из палатки. Первые несколько глотков свежего и студёного, ночного воздуха, мгновенно привели нас в чувство!

     - Мужики, холодно - просто жопа какая-то! - сказал наш товарищ из первого взвода, - Ходите вокруг палаток, мы там уже тропинку натоптали. Только не останавливайтесь, а то замёрзните, на хер!
   С этими словами «духи» из первого взвода удалились, а мы с Юркой остались вдвоём, около трёх спящих палаток, посреди тёмного и молчаливого, зимнего леса. Первым делом мы перекурили, наглотавшись сизого табачного дыма, пополам с морозным воздухом, и пошли по тропинке вокруг палаток. Меховые воротники наших десантных курток мы подняли и застегнули на пуговицы, так что у нас из под шапки выглядывали только глаза. Сквозь поднятые воротники наружу вырывался пар от нашего дыхания, и скоро наши ресницы на глазах и брови застыли и покрылись инеем. Мы с Юркой медленно плелись по тропинке, механически переставляя гудевшие после вечернего марша ноги, мысли остановились, и в голове было пусто, как в перевёрнутом, висящем на заборе ведре. Глаза мои были открыты, но я уже ничего впереди себя не видел, время для меня замерло… Каким-то оставшимися крупицами разума я понял, что мы засыпаем, а это было равносильно тому, чтобы остановиться, присесть в снег, уснуть и замерзнуть в лютую январскую стужу!
 
     - Юра, мы засыпаем, на хер! Не спать, …ядь! - заорал я, плохо ворочающимся от холода языком, тряся своего  товарища за плечо. В свете яркой Луны я сумел разглядеть, что у Юрки в глазах тоже была пустота…
     - Давай, давай, бегом - побежали! - пытался я расшевелить своего напарника по дозору.

   Постепенно мы вернулись в реальность, и тяжело переставляя натруженные ноги, потихоньку побежали трусцой, переваливаясь с ноги на ногу. Сделав пару кругов вокруг трех палаток, и хорошо согревшись, мы сбавили темп, и пошли уже просто быстрым шагом. Теперь мы понимали, что на таком морозе, и в нашем измотанном состоянии, нельзя стоять или идти медленно, а потому нам необходимо было собраться с силами, и продолжать движение в хорошем темпе. Так мы с Юркой и прошли-пробежали назначенный нам час, с одним перекуром, еще сильнее утоптав тропинку вокруг наших трех сиротливо стоящих палаток. Луна, внимательно наблюдающая за нами из холодного вакуума космоса, одобрительно улыбнулась, и продолжила заливать нашу поляну ярким, белым светом…

   Около четырёх утра мы разбудили смену из третьего взвода, и рассказали нашим товарищам про жуткий холод, и единственный способ как с ним бороться - бег и быстрый шаг. После чего мы вернулись в свою палатку, в которой было тепло и слегка дымно, пробравшись вовнутрь, нашли свободные места, уселись на еловые ветви, и, закрыв глаза, попытались уснуть. Печка-буржуйка слегка потрескивала, переваривая набитые в неё дрова, и излучая вокруг себя живительное тепло. Мне, после часовой интенсивной прогулки на морозе, показалось здесь настолько уютно и спокойно, что я довольно скоро отрешился от всего и провалился в сон…

    Просыпался я довольно тяжело, в голове путались какие-то мысли, усталые ноги затекли в неудобной позе, и шевелиться приходилось с большим трудом. Наконец кровообращение в ногах восстановилось, и я, поднявшись на них, осторожно выбрался наружу. После спертой, душной атмосферы, которой я дышал последние часы в палатке, чистый и свежий, морозный воздух слегка даже вскружил голову. Я добежал до ближайших деревьев, и через пару минут вернулся обратно, в тёплое брезентовое помещение. Время было порядка 7 часов утра, бойцы взвода просыпались, и изо всех углов слышались голоса моих товарищей. Мы позавтракали консервированной кашей, натопили воды из снега, и приготовили чай, используя заварку из запасов нашего взводного. Командир наш вскоре ушёл на совещание офицеров батальона, так как первая и третья роты тоже были в лесу, неподалёку от нас. Начался рассвет, когда раздалась команда ротного:
     - Вторая рота, становись!
  Началось всеобщее шевеление, и из трёх палаток стали вылезать сонные, уставшие бойцы нашей роты. Мы построились в две шеренги, и стояли с красными от усталости и бессонницы глазами, и закопченными от дымящих печек лицами, внимательно слушая, что скажет наш командир.
- Равняйся! Смирно! Напра-во!- скомандовал ротный.  Рота на два счета выполнила эту команду, и, замерев в звенящей тишине, ожидала следующую.
     - На зимние квартиры, в расположение части, шагооом марш! - разлились бальзамом на наши измученные души долгожданные слова ротного! С первыми шагами все расплылись в улыбках, и радостно загалдели!
 
    Прыжки на сегодня были отменены ввиду экстремальных морозов, и по решению командования батальон был отправлен в казарму. Мы уходили обратно в расположение Бригады, оставив на лесной поляне три приютившие нас палатки, и троих наших бойцов, которые вчера привезли их в тайгу. Теперь у них было время и возможность разобрать наши временные жилища, погрузить в «шишигу» и добраться до части быстрее роты, которая опять отмеряла своими уставшими, натруженными ногами километр за километром, по слегка укатанной, лесной дороге.

    Путь до посёлка пролегал через густую дальневосточную тайгу, и его использовали в основном только части и подразделения нашей Бригады. Вековые сосны стояли по обеим сторонам дороги, раскинув свои огромные, покрытые снегом ветви, как неустанные, вечные часовые, охранявшие покой Амурского леса. Солнце, сквозь морозную дымку, пронизывало своими лучами эти бело-зелёные хвойные ветви, и добавляло всем нам настроения, несмотря на то, что мороз и не думал отступать. Мы шли вперед, не особо замечая всей этой красоты, и мысли о тёплой казарме придавали нам сил.

   После отсутствия в течение суток, мы вернулись в расположение роты, как в свой родной дом! На скором построении для следования на обед, выяснилось, что многие из бойцов, кто был на этом полевом выходе, в той или иной степени получили обморожения на лице. У «духа» Алексея из первого взвода были столь сильно обморожены нос и щеки, что его поместили в госпиталь, откуда он вернулся без кончика носа! А у меня на левой щеке и по сей день осталось красное пятно, как память о полевом выходе в студёную, ночную тайгу, в начале января 87-го года. Ну а кожа, с обмороженных на укладке куполов, пальцев на руках сошла примерно через неделю, и я снял её будто ненужные перчатки, без всяких дальнейших последствий. Вот это и были-трудности воинской службы…

    Два раза в неделю мы всей ротой собирались в нашей Ленинской комнате, на политзанятия, на которых ротный замполит, старший лейтенант Фёдоров, читал лекции о политической ситуации в мире, о противостоящем нам блоке НАТО, о странах дружественного Варшавского договора, и много ещё о чем. Все эти лекции нужно было конспектировать в тетради, и конспекты эти периодически проверялись. Надо сказать, что после тактической или строевой подготовки на хорошем морозе, посиделки в тёплой ленкомнате всегда ожидались нами с большим нетерпением. Мы рассаживались по двое за обычные школьные парты, открывали тетради, и используя авторучки, готовились записывать лекции об агрессивном, американском империализме. Первые пять-десять минут мы ещё были в состоянии что-либо законспектировать, но дальше все становилось гораздо сложнее. Тепло Ленинской комнаты, хроническая усталость в первые месяцы службы, и монотонная лекция замполита, имели на нас такое же влияние как дудка индийского факира на его дрессированную кобру! Наши глаза медленно закрывались, голос замполита становился все тише и удалялся в бесконечность, мозг постепенно терял связь с окружающим миром, и бог сна - Морфей появившись из ниоткуда, принимал нас в свои объятия… Как правило, при этом голова опиралась на ладонь левой, согнутой в локте руки, а правая - продолжала по инерции что-то писать, повинуясь рефлексу, что выхватывал откуда-то издалека, отдельные слова замполита. Старослужащие, видя как мы клюём носом и засыпаем, пытались нас привести в чувство, толкая в бок или спину, но эффект от этого был кратковременный. Морфей ненадолго разжимал свои объятия, чтобы потом сомкнуть их ещё сильнее…

    Замполит, во время лекции видя, что половина личного состава погрузилась в Нирвану, и ушла в грядущее, понижал свой голос, и еле слышно произносил фразу:
     - А сейчас будет команда для тех, кто спит.
   Ротный молодняк, находясь в астрале, разумеется не слышал эту фразу, и продолжал мирно почивать…
     - Встать!!! - во весь голос командовал замполит, и все спящие вскакивали со своих мест, под дикий хохот тех, кто не спал!
   После этого, смущенные «духи» и «молодые», по команде замполита садились на место. Я, перелистывая конспекты, написанные мной на политзанятиях, иногда даже не мог разобрать свой собственный почерк, и понять, что же я написал во время лекции. Но зато я был способен моментально показать любую страну на политической карте мира, и в этом мне не было равных, причем, наверное даже и среди наших офицеров! Про армейские политические занятия даже существовало небольшое четверостишие:
     Стоят столы дубовые,
     Сидят дубы здоровые!
     Без всякого понятия,
     Идут политзанятия…

   По воскресеньям рота, как правило, ходила в клуб нашей воинской части, на просмотр какого-нибудь художественного фильма. Большому кинозалу Бригадного клуба, в котором с комфортом размешалось несколько сотен человек, могли позавидовать большинство кинотеатров любого российского города. Но вот репертуар фильмов был до боли знакомый, опять те же «Повесть о настоящем человеке» и «Дело было в Пенькове», что и год назад на борту моего «Сормовского», но правда здесь ещё часто показывали «Голубые молнии» и «В зоне особого внимания». Впрочем, нам как «духам», было все равно какая картина идёт сегодня на экране, и едва в зале гас свет, и начинались титры фильма, как все «духи» батальона мгновенно засыпали! Вот тут уже товарищ Морфей нас намертво сковывал своими цепями, и только свет по окончании фильма, был в состоянии разорвать оковы сна, и вернуть нас к жизни!

    В нашем первом взводе служил «молодой» Лёша - Алешенька, и как-то воинская служба у него не задалась с самого своего начала. Он был музыкантом, и первые полгода своей службы провёл в спецподразделении - музвзводе, и в духовом оркестре Бригады дудел на каком-то музыкальном инструменте. Казалось бы, лучше условий для службы нельзя и придумать, потому что музыканты были избавлены практически от всех нарядов, учений и прочих воинских обязанностей. Через полгода службы он попал в какую-то неприятность, связанную с неуставными взаимоотношениями в их подразделении, и его перевели в нашу строевую роту, примерно в одно время с нами, новобранцами. По сути дела, для старослужащих он был такой же «дух», как и мы, но только ещё с какой-то непонятной, мутной историей за плечами.
 
    По всей видимости, служба в нашей роте Алешеньке тоже была не в радость, и он находил себе утешение в том, что периодически самовольно отлучался из части, попросту сбегая в «самоход» (самоволку). Надо сказать, что для старослужащих, если позволяют обстоятельства, сходить куда-то в посёлок на пару часов, в гражданскую столовую например, не составляло никакого труда, главное чтобы не хватились в роте и не попасться патрулю на улицах городка. Но у Алешеньки был свой собственный, особенный стиль для самоволки, он уходил надолго, и куда-то прятался, непонятно зачем, может чтобы предастся каким-то мечтам, или ещё для прочих своих целей. Ну а мы, нашей ротой, разбившись повзводно, обшаривали весь населенный пункт в поисках этого любителя уединиться. По ночам мы обыскивали подвалы немногочисленных пятиэтажных зданий в военном городке и посёлке, подсобные помещения тепловозного депо и лесопилки, а также кочегарки, хлебопекарню, какие-то хозпостройки около станции, в общем, все места, где наш «бегунок» мог найти себе временное убежище. И каждый раз мы его находили! Поначалу ротный объявлял ему трое суток ареста, Алешенька, отсидев на губе положенный срок, возвращался в роту, чтобы через какое-то время снова раствориться в дебрях Магдагачи. И так продолжалось почти всю зиму. Надо сказать, что в феврале вылазки нашего бегунка почти прекратились, видимо он набирался сил перед своей весенней кампанией.

   В январе мы совершили ещё по два прыжка с парашютом, и один из них являлся ночным, от которого получили просто непередаваемые ощущения! Это было просто феерично, находиться между темной землей и таким же чёрным, звездным небом, когда все это вокруг сливается в единое целое, погруженное во мрак, пространство! И только одна-единственная желтая, мигающая лампочка, далеко внизу, на земле указывала нам направление, подобно маяку, стоящему на берегу моря, в непроглядную, штормовую ночь. Приземляться в темноте было гораздо сложнее, потому что поверхность площадки приземления практически не видна, и удар о землю получается неожиданным! Я довольно удачно приземлился и собирал стропы парашюта, когда мимо меня, подняв меховой воротник куртки, и матерясь на двух языках, пробежал наш азербайджанец-взводный, с непокрытой головой, без шапки! Видимо его головной убор сорвало в воздухе, во время раскрытия купола, и он ощутил своей головой всю силу январского, лютого мороза!

    Вообще, во время прыжков с парашютом с неба сыпется много чего, что срывается с десантников во время динамического удара и раскрытия купола, и чаще всего на землю валятся шапки, валенки, полевые сержантские сумки и противогазы. Редко когда кто-нибудь потеряет кольцо от парашюта или например, часы или бинокль. Разумеется, валенки привязываются специальными завязками (как и сапоги, летом), но, конечно, это далеко не всегда помогает, и десантники иногда все же теряют обувь. Все походное имущество воина ВДВ укладывается в специальный рюкзак десантника - РД, который имеет несколько отсеков для размещения всего необходимого имущества современного солдата. РД во время марша и боевых действий, носится как школьный ранец, за спиной, а для прыжков, он сдвигается к пояснице и располагается под ранцем купола основного  парашюта. Автомат потерять невозможно, потому что он висит на шее на ремне, прижат запасным парашютом, а ствол засунут в подсумок для магазинов на поясном ремне. Торец автомата, там, где складывается приклад, торчит прямо напротив подбородка, и при приземлении необходимо как можно сильнее отворачивать голову в сторону. Если этого не делать, то о сложенный автоматный приклад можно сильно повредить подбородок! Пару раз этой зимой я уже видел своих товарищей с кровавыми сосульками на разбитом подбородке, и такое зрелище было очень неприятным! Меня Бог миловал, и я сумел избежать такой травмы…
 
    Начался февраль, лютые морозы чуть сдали свои позиции, но до весны было все ещё очень и очень далеко. Служба шла своим чередом, и каждый день мы получали какие-то новые знания, и набирались солдатского опыта. Раз в неделю рота занималась подготовкой ЗОМП (защита от оружия массового поражения). На этих занятиях мы изучали виды и поражающие факторы ядерного взрыва, свойства боевых отравляющих веществ и много другой информации, а также одевали ОЗК(общевойсковой защитный комплект) и противогазы на время, по нормативам. Одним из таких упражнений было следующее: необходимо было убрать гофрированный шланг, соединяющий фильтр противогаза с маской, и присоединить этот фильтрующий элемент напрямую к маске, без шланга. На это отводилось несколько десятков секунд, и у нас вроде все это неплохо получалось, в тёплой казарме. Но комбат решил нам усложнить это задание, и проделать эту операцию мы были должны на морозе, в палатке, с дымовой шашкой внутри!
 
    Происходило это так: в большую, брезентовую палатку заходил взвод бойцов, и по команде все надевали противогазы, что на морозе уже является довольно сомнительным удовольствием. После чего, офицер выдергивал чеку из дымовой шашки, и бросал ее внутрь плотно закрытой палатки, которая быстро наполнялась едким, сизым дымом. Бойцы должны были, задержав дыхание, отсоединить шланг, и соединить маску напрямую с фильтром, а потом выйти из палатки наружу. Выпускали только тех воинов, кто выходил с правильно выполненным упражнением - дышал в противогазе, без использования шланга. Сам по себе газ был не отравляющий, но слезоточивый, и неофициально назывался он «Синеглазка». После того как шашка начинала дымить едким, темно сизым дымом, мы судорожно старались выполнить упражнение, стремясь поскорее покинуть палатку. Тех у кого не получилось выполнить норматив, не выпускали через выход, пока они не присоединят массивный цилиндр фильтра к маске, и тогда наши бойцы разорвали заднюю стенку палатки и вывалились наружу! После такого упражнения наши шинели, висевшие в расположении роты, очень долго издавали неприятный запах, а весь личный состав, сидящий на политзанятиях, плакал крокодильими слезами…

    Примерно раз в семь-десять дней я получал письмо из дома от матери, и по возможности всегда старался вовремя отвечать ей. Мать писала мне на больших листах светло-зелёного цвета (примерно размером как формат А4), исписанный лист она складывала втрое, а потом ещё подгибала низ письма, так чтобы оно умещалось в конверт. В подогнутом месте лист получался в несколько слоев бумаги, и мать туда всегда вкладывала зелёную трехрублёвую купюру. Низкий поклон, и огромное спасибо маме! Ни разу, эти так выручающие меня деньги, не были обнаружены и изъяты из ее писем!

   В феврале мать, через почтово-телеграфное отделение, заказала телефонный разговор со мной, и я впервые за время своей недолгой службы получил увольнение в посёлок. Моя увольнительная записка была выписана на несколько часов, что было вполне достаточно для того, чтобы поговорить с домом и посетить столовую около вокзала, больше никаких планов на этот выход в поселок у меня не было. Я покинул КПП части около часа дня, и, используя быстрый шаг солдата, я довольно скоро добрался до вокзала. Времени до начала переговоров в отделении связи у меня ещё было больше получаса, и я решил сначала зайти в столовую с неофициальным названием «Негритянка». За несколько последних армейских месяцев я отвык от нормальной, человеческой еды, и обычные столовские блюда показались мне просто какими-то невероятными деликатесами! Я, привыкший к скоростному приему пищи, моментально проглотил тарелку горохового супа, потом съел картофельное пюре с двумя котлетами, выпил стакан компота, и, раздувшись как шарик, выкатился из столовой на улицу. Яркое утреннее Солнце щедро дарило свои лучи направо и налево, и настроение у меня было праздничное - после шикарного обеда меня ожидал разговор с домом!

    Переговорный пункт находился недалеко от вокзала, я прибыл туда за пять минут до назначенного времени, и показал оператору-телефонисту уведомление о телефонном разговоре. Оператор кивнула головой и велела мне ждать. Я снял шапку, и уселся на древний, расшатанный стул, приготовившись к длительному ожиданию, но довольно скоро раздался голос телефонистки:
     - Куйбышев, вторая кабина!
   Я поспешил в кабинку для междугородних переговоров, закрыл за собой дверь и схватил трубку телефона. На другом конце провода, за несколько тысяч километров от меня, у подобного телефона в отделении связи города Куйбышева была моя мать! Я услышал её родной голос, но с очень сильными помехами. Мы с ней только и успели, что обменяться дежурными фразами, спросив про то, как дела и здоровье, дальше связь становилась все хуже и хуже! Я почти не разбирал слов матери, и она меня практически не слышала! Я самым громким голосом просил ее прислать мне станок «Спутник» с кассетами для бритья, и чего-нибудь сладкого, а она не могла разобрать ни слова! Так мы с матерью и промучились несколько минут, и толком не поняли друг друга, но хоть услышали родные голоса! Я вышел из телефонной кабинки сильно расстроенный и огорченный, и пожилая телефонистка сказала мне:
     - Не расстраивайся, солдатик! В следующий раз повезёт со связью!
     - Спасибо! - ответил я, и поспешил на улицу. 
   Выйдя на улицу, я покурил на крыльце у входа на почту, немного успокоился, и так как моя увольнительная действовала ещё больше двух часов, решил сходить в кино. Небольшой поселковый клуб-кинотеатр находился на соседней улице, и очень скоро я уже купил билет на ближайший сеанс. В этот день в прокате была картина «Вий», с Леонидом Куравлевым и Натальей Варлей в главных ролях.
 
    Народу в кинозале было очень мало, так как этот советский фильм ужасов был далеко не первый свежести, да и время было дневное, обычного рабочего дня. Я занял место поудобнее, снял шапку, расстегнул шинель, и приготовился смотреть на пьяного семинариста и злую ведьму. В тёплом кинозале погас свет и начался небольшой, сатирический киножурнал «Фитиль», а вслед за ним, и сам кинофильм. Меня хватило только на несколько минут, и к тому времени, когда учеников духовной семинарии распустили по домам на каникулы, я уже спал здоровым и крепким, солдатским  сном! Все страшные и драматичные события на экране пронеслись мимо меня, и я не видел ни ведьмы, ни Вия с его большими и неприподъемными веками, и даже петухи, распугавшие всю нечистую силу, не смогли меня разбудить! Проснулся я, также как и в клубе нашей Бригады, только после того, как по окончании фильма включили свет в кинозале. Я вышел на улицу, после тёплого кинотеатра, на морозе мне было достаточно прохладно, и поспешил быстрым шагом в сторону воинской части. Вернулся я в роту без опозданий, и на вопрос товарищей, мол, как сходил на переговоры, я ответил:
    - Сходил нормально, пожрал в столовой и поспал в кино, а с матерью толком и не поговорил!
   В тот же вечер я написал письмо домой матери, и попросил больше не заказывать переговоры через местный узел связи, и впредь мы с ней и общались только с помощью писем.

    Раз в неделю, по средам, это был банный день нашего, третьего батальона, мы посещали баню. Вечером, около девяти часов, мы строились и шли в БПК (банно-прачечный комбинат), который находился на территории части, недалеко от столовой. Как правило, старослужащие в эту баню не ходили, а находили другие способы помыться, например, в кочегарке или в ремонтной роте. На подходе к бане, мы уже на ходу расстегивали шинели, чтобы, не тратя лишнего времени, окончательно скинуть с себя всю одежду в раздевалке, и в числе первых забежать в помывочный зал, и там занять тазик для воды. Старых, помятых тазиков было не более десятка, примерно на 30 человек воинов, и работающих душевых леек не более трех-четырёх штук! Мы забегали в зал для мытья, захватывали один тазик на двоих-троих человек, или толкались под душем, скользя ногами по холодному, грязному полу. Ко- как помывшись, с горем пополам потерев обмылками мыла самые необходимые места тела и еле успев ополоснуться, мы делались ненамного чище, чем были до похода в баню. На помывку обычно выделялось минут пятнадцать-двадцать, после чего звучала команда:
     - Рота, на выход!
   Мы выходили в прохладную раздевалку, в которой наши «деды» сидели и курили, наспех вытирались полотенцами, и надевали нательное белье, которое с большой натяжкой можно было назвать чистым. Окончательно одевшись, мы выходили на улицу, и по морозу бежали бегом в казарму, в расположение роты. Там мы застилали полученное свежее постельное белье, такое же влажное и серое, как в вагонах поездов дальнего следования. И кстати, пар у нас в бане действительно был! Часть стены, в зале для мытья, была сделана из толстых стеклоблоков, и в феврале один из блоков был разбит, в результате чего морозный воздух снаружи свободно проникал в баню, и при дыхании недалеко от этой пробоины, из рта вырывался пар! Чуть забегая вперед, могу сказать, что во второй год службы в эту баню я тоже не ходил…

   В феврале, за пару-тройку недель до празднования дня Советской Армии, наша рота приказом комбата, а он выполнял приказ комбрига, была назначена певчей ротой, для праздничного концерта! Приказы в Армии не обсуждаются, и потому ротный наш взялся за это дело со всей своей серьёзностью, а на первую же нашу репетицию, в клуб пришёл ещё и комбат, и проверил наличие людей в хоре по списку вечерней поверки! Кроме наряда по роте, весь личный состав должен был петь! Недолго думая, комбат своим решением поставил с строй нашего хора не только всех офицеров, но еще и их жён! И начались наши хоровые мучения…

   Первым делом, старший лейтенант - начальник клуба, и капитан - командир оркестра, прослушали многих из нас и отобрали двух солдат с хорошим слухом и голосом. Ими оказались Ромка и Игорь с нашего призыва, земляки из Краснодарского края. Они были назначены запевалами и солистами всех песенных композиций, а задача остальных бойцов, офицеров и их жён, была в том, чтобы стоять позади солистов, на трёх уровнях по высоте, и драть что есть силы свои глотки! Несколько раз в неделю мы были заняты двухчасовыми репетициями в клубе. Солисты вроде справлялись нормально, но вот у нашего хора поначалу плохо получалось вовремя, и слаженно голосить про то, как «красная сжимает свой штык мозолистой рукой», и про «пламенный мотор вместо сердца». Начальник клуба нервничал, ругался и хватался за своё сердце, переживая, что мы на концерте подведём его, и командир Бригады будет недоволен. Но репетиции продолжались, и вскоре мы уже более-менее попадали в ноты, и в такт музыки фонограммы, и могли поведать всем, что «врагу никогда не добиться, чтобы склонилась голова», и что «в десанте служим мы крылатом»…

    И вот наконец, наступило 23-февраля, День Советской Армии и Военно-Морского Флота. В столовой состоялся  праздничный обед, блюда были более съедобные, чем обычно, и принимали пищу мы под марши, исполняемые духовым оркестром! Видимо командование считало что «Прощание Славянки» способствует хорошему аппетиту и пищеварению! А ближе к вечеру в клубе намечался концерт, и наша рота должна была показать все, чему нас так долго пытался научить начальник клуба, человек с музыкальным образованием и тонкой, ранимой душой!
 
    К назначенному времени вместительный кинозал бригадного клуба был заполнен до отказа, все посетители были в парадной форме одежды, офицеры при медалях и орденах, и с нарядно одетыми жёнами. Мы всей нашей ротой стояли за занавесом, первый ряд хора на сцене, а два других - на специальных подставках, позади и выше первого. Комбат сжалился, и ещё на последней репетиции отпустил двух жён наших офицеров, но мужей оставил в едином строю хора! Начальник клуба, он же - ведущий праздничного вечера, в парадной форме с аксельбантами бегал по сцене и суетился перед нашим выступлением. Наконец, когда все было готово, то он вышел на сцену, поздравил всех присутствующих с праздником, сказал небольшую речь, и объявил о начале концерта. Под аплодисменты зрителей занавес на сцене раздвинулся, и мы увидели полный зал солдат и офицеров, блестящих своими погонами и наградами.
 
   Все песенные композиции, которые мы исполняли, рассказывали об истории Красной Армии со времён Гражданской войны и до наших дней. После каждого исполненной песни зрители аплодировали нам, а мы стояли и улыбались, вполне довольные собой! Несколько песен исполнял и сам начальник клуба, особенно хорошо на репетициях ему удавалась знаменитая, лирическая композиция «В землянке». И в этот раз он так же как всегда, душевно и проникновенно ее исполнил, правда, в одном месте перепутал слова, и со сцены его чудный голос возвестил:
     - Мне в холодной ПЕЧУРКЕЕЕ теплооооо, от твоей негасимоооой любвиииии!

    Зал взорвался бурными аплодисментами, если кто-то и заметил ошибку солиста, то не предал этому значения, и наш начальник клуба несколько раз поклонился зрителям, сидящим в зале. По всей видимости, нервы его все-таки подвели, раз он перепутал слова в песне! Ну или, что вполне вероятно, он для вдохновения и в честь праздника, отведал перед выступлением на сцене фронтовые, наркомовские сто грамм, или чуть больше! В итоге праздничный вечер прошёл «на Ура!». Комбриг и комбат были очень довольны концертом, и вынесли благодарность нашей роте! И, кстати говоря, на следующий день мы повторили наше выступление в поселковом клубе, и тоже собрали бурные овации зрительного зала!

  Ну а дни моей службы неслись со скоростью свободного падения, недели мелькали одна за другой, незаметно окончился морозный февраль и начинался март, но особо теплее пока не становилось. Снегопады стали реже, и наша рота все чаще имела возможность проспать до половины седьмого, как полагалось по уставу, а не тащиться в четыре утра на плац, и бороться со снегом. Приближалась весна….


Солдатушки, бравы ребятушки…               
                (слова народные)


    На начало первого весеннего месяца были намечены учения с участием нашего третьего, и второго батальонов Бригады, которые должны были противостоять друг другу. По замыслу этих учений, наш батальон должен был десантироваться в тылу условного врага, оторваться от преследования подразделений неприятеля, уйти в тайгу, и, совершив марш, атаковать укреплённый район и захватить ракетные установки. В общем - сделать все то, для чего и существуют десантные войска.

    Подготовка к учениям длилась достаточно долго, необходимо было учесть все нюансы действия в тылу условного противника, автономно, в течение длительного времени. Нужно было отработать взаимодействие между собой всех рот и спецподразделений батальона, эскадрильи вертолётного полка, служб связи и тыла, и решить много организационных вопросов. Так уж заведено в современной войне, что до того как на поле боя сойдутся противники в жестокой схватке, предстоит проделать огромную, подготовительную работу тем службам и частям, которые сами не принимают участия в боевых действиях.

   Наконец все подготовительные мероприятия были закончены и назначен точный день начала учений. Мы накануне вечером получили по два комплекта сухого пайка номер пять - суточный рацион десантника, упакованный в одну небольшую коробку. Наши РД мы собрали и уложили перед отбоем, чтобы утром не терять на это время. Так как погода стояла ещё зимняя и снега было очень много, то было решено на учения всему личному составу брать две пары обуви. Десантироваться мы должны были в валенках, потом для марш-броска переобуться в сапоги, а на ночной привал обуть снова валенки. И поэтому наши РД были забиты под завязку всем необходимым для длительного марша и ночевки в лесу. Одним словом, мы были готовы к выполнению учебно-боевой задачи, и показать все, к чему нас так долго готовили. После вечерней поверки и отбоя, все хождения по расположению роты прекратились, в казарме наступила тишина, и я быстро заснул, набираясь сил для завтрашнего, тяжелого дня…

    На следующее утро, после завтрака, наша рота в составе батальона выдвинулась маршем на аэродром Северный. Этот аэродром находился недалеко от посёлка и делил свою взлетно-посадочную полосу с гражданской авиацией, которая выполняла нечастые рейсы в Магдагачи. Путь наш занял не более часа, батальон прибыл на лётное поле, где нас уже ожидали несколько «шишиг» с нашими парашютами в кузовах. Мы выгрузили купола нашей роты, и по команде ротного, начали подгонять оружие и снаряжение, а потом и облачаться в подвесные системы парашютов. Очень скоро рота была готова к посадке в вертолёт, мы построились в две шеренги, и ждали обязательной, последней поверки куполов офицером ПДС.

   Погода была ясная, Солнце, вольготно расположившись на безоблачном, голубом небе, посылало на землю стрелы ярких, огненных лучей, стараясь разогреть воздух, и помочь марту месяцу потеснить зимний холод. Но упрямая зима не сдавалась, стойко держала оборону, отбивая все весенние атаки, а ночью, при свете Луны, и вовсе, с помощью хороших морозов, переходя в наступление…

    Мы стояли и щурились от ярких солнечных лучей, настроение было боевым, все ожидали встречи в учебном бою с такими же, как мы десантниками, и надеялись не ударить лицом в грязь. Довольно скоро прибыли несколько штук «коров» Ми-6, выстроились на лётном поле и открыли задние рампы, как бы приглашая нас внутрь: «Добро пожаловать!». По окончанию проверки куполов раздалась команда нашего ротного:
     - Вторая рота, на посадку, бегом, мааарш! - и первым двинулся к борту, предназначенному для нашей роты, весь личный состав потянулся за ним, а замполит роты, с двумя отделениями бойцов из третьего взвода, направились на погрузку в соседний вертолет. Наши взводные-выпускающие, заняв позиции по двум сторонам рампы, встречали бойцов на входе, и сразу пристегивая их карабины на камерах стабилизирующих парашютов к тросам, отправляли вглубь грузового - десантного отсека. Вся процедура посадки в вертолёт была нам хорошо знакома, и не заняла много времени. Вместительное чрево «коровы» было заполнено довольно быстро, мы расселись по деревянным складным сиденьям, поправили амуницию, и многие из нас закрыв глаза, попытались уснуть, в ожидании взлёта и предстоящего пути. Тяжелые створки рампы Ми-шестого плавно закрылись, теперь для нас путь наружу из десантного отсека был только один - в дверь, с высоты 800 метров, с парашютом за спиной. Мы знали, что десантирование будет производиться на площадку приземления примерно в сотне километров от Магдагачи, а следовательно, с учетом маневрирования на земле, ожидания взлёта и пути до места сброса, мы имели около часа на то, чтобы провалиться в короткий сон.
 
    Наш борт какое-то время стоял на земле, потом двигался и останавливался  по лётному полю, и наконец, совершив короткий разбег, тяжело оторвался от взлетной полосы и начал набирать высоту. Большинство бойцов в грузовом отсеке сидели, закрыв глаза, собранные и сосредоточенные, кто-то спал или пытался  заснуть. Солдат, особенно в первые полгода службы, отличается способностью заснуть и спать, где и как придется, мне доводилось спать не только сидя, но и стоя, и даже на ходу, когда идёшь, голова отключена, а ноги сами тебя несут куда-то в неизвестность. Так и сейчас, в трясущемся и наполненном гулом турбин (как в машинном отделении парохода), десантном отсеке вертолета, половина бойцов роты отдыхала перед тем, как в очередной раз испытать себя на прочность.

    Через неполный час полёта неожиданно резко раздался короткий звуковой сигнал, и загорелась жёлтая лампочка на дверью левого борта вертолёта. Выпускающий, командир первого взвода, открыл дверь и подал знак «приготовиться». Первый поток бойцов, во главе с ротным, встал со своих сидений, сразу сложив их, поправил оружие и амуницию, и приготовился покинуть борт Ми-шестого. Как только включился постоянный звуковой сигнал вместе с зелёным светом лампы, ротный исчез в дверном проеме, и вслед за ним, с интервалом в три секунды последовал первый поток десантников. После чего вертолет зашёл на второй круг, потом на третий, и так далее. Я покинул борт в четвёртом потоке, и с облегчение вздохнул когда основной купол подхватил меня, и вертолет удалился. Далеко внизу, на большом заснеженном поле, было полно десантников, которые уже приземлившись, собирали парашюты. Вокруг меня , в воздухе, было много раскрытых, белых куполов моих товарищей и бойцов из первой и третьей роты. И высоко над нами кружили несколько «коров», разворачиваясь, и заходя на курс для сброса следующей волны десанта.

   Через пару минут я уже был на земле, и приземлившись, собрал как можно скорее парашют, и поспешил на пункт сбора и сдачи куполов. По дороге я заметил высокую сосну, одиноко стоящую недалеко от кромки леса, на ней- купол парашюта, и висящего высоко над землей десантника. Подойдя ближе я узнал своего командира взвода, это он застрял между небом и землей, и опять матерился на двух языках! Как его угораздило приземлиться на одно единственное, одиноко стоящее дерево, один аллах ведает! Ему опять не повезло на прыжках, если вспомнить, что на одном из последних, ночном-он приземлился без шапки! Я ничем не мог помочь взводному, и потому поспешил с месту сдачи куполов и сбора роты. Положив зелёную брезентовую сумку со своим парашютом среди кучи ей подобных, я подошёл к своим товарищам из нашего осиротевшего взвода. Пока я переобувался, меняя валенки на сапоги, то невольно слышал диалог нашего ротного с командиром батальона.
     - Что у тебя, Решетников? - спросил комбат.
     - Товарищ майор, - сказал ротный, - у меня командир второго взвода на сосне повис!
     - Да знаю я, видел! - ответил комбат. - Пусть висит, на хер! Некогда! Снимут его люди из взвода обеспечения! Все остальные в порядке?
     - Да, так точно!
     - Давай заканчивай здесь все! Строй роту, и уходим!
     - Есть!- ответил наш командир роты.
   Я продолжал приводить амуницию в походное положение, снятые валенки я подвязал, как и все мы, к низу РД, и сам рюкзак перевёл в положение за спину. Ремень автомата я перекинул наискосок через шею на левое плечо, сам автомат-под правую руку, на уровне пояса, чтобы было удобнее бежать. Через несколько минут раздалась команда ротного:
     - Рота, в походную колонну, становись!
   Мы поспешили занять свои места в строю, и приготовились к длительному марш-броску.
     - Рота, за мной, бегом маарш! - скомандовал наш командир, и побежал по натоптанной дороге, следом за далеко ушедшей первой ротой.

   Вся рота, как единое целое, последовала за своим командиром, стараясь не отставать. Мы уходили в тайгу, оставив на поле целую зелёную гору парашютных сумок, с куполами внутри, и нашего командира взвода, висящего на высокой, одинокой сосне.

   Рота поглощала километры пути, и втягивалась в ритм марш-броска, когда бег чередуется с шагом, и поддерживается достаточно высокая скорость движения. Десятки наших молодых, здоровых организмов жадно вдыхали, засасывая холодный амурский воздух глубоко в лёгкие, где он отдавал свой кислород, наполняя его энергией горячую кровь. Дальше наши сердечные клапана, бесперебойно работая в ускоренном темпе, перекачивали обогащенную кислородом кровь, и она устремлялась по артериям и сосудам к нашим мышцам, заставляя их сокращаться и нести нас вперёд! Отработанная воздушная смесь, насыщенная углекислым газом с силой вырывалась наружу из наших легких, чтобы освободить там место, и они сразу снова наполнялись свежим, морозным воздухом! И ничто не могло остановить этот процесс! Рота монотонно, как единый слаженный механизм, работала ногами, печатая километр за километром, по припорошенной грунтовой, проселочной дороге меж высоких, вековых сосен и елей! И только мерный стук сапог, и звуки тяжелого дыхания бойцов, сопровождали наш бег.

    Пробежав несколько километров, рота перешла на шаг, чтобы восстановить дыхание и поправить амуницию. Через короткий промежуток времени последовала команда «Бегом, марш!», и мы слегка передохнув, снова устремились вперёд, уходя от преследования. Часа через полтора-два нас догнали две машины взвода обеспечения, одна из них была  машина связи-штабная «шишига», с будкой, из которой выпрыгнул наш командир взвода, живой и невредимый! Ротный сразу спросил его, «не воткнулись ли ему ветки сосны в какое-нибудь место?». Наш взводный ответил, что все в порядке и передал приказ комбата для нашей роты, выбрать удобное место, и перекрыть дорогу, устроив засаду. Первая рота шла впереди нас, а третья-где-то в стороне, по другой проселочной дороге. По данным разведки, за нами двигались подразделения второго батальона нашей Бригады, и нам предстояло нанести им поражение, и лишить противника значительной части его живой силы. Потом, пройдя ещё довольно далеко по дороге, мы должны были углубиться в тайгу, чтобы встретиться с основными силами батальона, и на рассвете атаковать опорный пункт с условными ракетными установками.

  Рота прошла-пробежала ещё не более получаса, и в том месте где дорога проходила между двух высоких холмов-сопок, мы услышали команду ротного:
     - Рота, стой! Командиры взводов, ко мне!
  Офицеры собрались вокруг командира роты, обсудить план по устройству засады против догонявших нас десантников второго батальона. Совещание было недолгим, после чего все бойцы нашей роты, ведомые взводными заняли позиции на холмах, растянувшись справа и слева от дороги. Мы замаскировали наши огневые точки, и залегли в ожидании авангарда неприятеля. Было время перевести дух после многочасового марш-броска, перекусить сухим пайком, покурить, привести себя в порядок, потому что учения только ещё начинались.

  После неполного часа ожидания, мы увидели как из-за изгиба лесной дороги показалась идущая в походном порядке колонна нашего условного противника, численностью не меньше роты. Подразделение второго батальона шло ускоренным маршем, надеясь догнать нас и навязать нам бой. По всей видимости, командование неприятеля считало что до встречи с нами ещё довольно далеко, потому они не развертывались в боевой порядок, и даже не выслали группу разведки впереди своей колонны. Мы несколько последних минут терпеливо ожидали команды наших командиров, которые давали неприятелю втянутся всей колонной в седловину между двух холмов. Я и мои товарищи замерли, сопровождая прицелами автоматов и пулеметов быстро двигающиеся фигуры бойцов условного противника. Наше оружие было заряжено магазинами с боекомплектами холостых патронов, которые издавали такой же звук при стрельбе, как и боевые, полностью имитируя огонь на поражение. Наконец, когда  вся неприятельская колонна оказалась между огневыми точками на высотах справа и слева от дороги, раздалась долгожданная команда ротного:
     - Рота, огонь!!!

   Тишина взорвалась оглушительными очередями выстрелов, издаваемых многими десятками стволов автоматов и пулеметов! Ничего не ожидающая колонна противника попала под хлесткий, перекрестный огонь нашей роты, и в условиях реального боя была бы уничтожена за считанные минуты. Неприятельская рота залегла и пыталась отстреливаться лёжа на открытой, простреливаемой с двух сторон дороге, но через несколько минут посредник учений скомандовал прекратить стрельбу, и подозвал командиров подразделений к себе. По независимому мнению посредника, наша засада сработала блестяще, и неприятельская колонна была полностью выведена из строя! Мы, немного оглохнув от длительной канонады, улыбались и были рады тому, что хорошо выполнили свою задачу. Через несколько минут наша рота опять построилась в походный порядок, и ведомая нашими офицерами, продолжила марш-бросок, оставив позади себя остановленную нами неприятельскую колонну. И опять наши слегка замёрзшие ноги, быстро согрелись, и начали отмерять километры зимней, проселочной дороги.

     В скором времени мы вошли в небольшое село Дактуй, и без остановки миновали его, продолжая свой бесконечный марш. Ближе к вечеру, после многочасового марш-броска, рота перешла на обычный шаг, и стало заметно, что люди начали уставать. Мой товарищ Слава, командир третьего отделения, с каждой минутой выглядел все хуже, дыхание у него совсем сбилось, и глаза у него остекленели. Я забрал его автомат, повесил его себе через плечо, и набрав в ладонь снега, растер ему лицо. Слава немного воспрянул духом, и потянулся за снегом, чтобы проглотить его. «Черпак» Алик, увидев это закричал, обращаясь ко мне:
     - Боцман, не давай ему снег есть! Воду из фляги пусть пьёт, на хер!
     - Да, хорошо! - ответил я, и протянул свою флягу Славке. Тот напился, и более-менее пришёл в себя.
     - Слава, давай шевелись! Скоро привал! - подбодрил я своего товарища.

   Да, привал бы уже не помешал, но судя по всему, останавливаться рота не собиралась. Было видно, что некоторые бойцы уже серьезно вымотались, и продолжают идти в строю из последних сил, на морально-волевых качествах! Уже не только я один тащил на себе не только своё, но и чужое оружие и амуницию. Скорость движения роты сильно замедлилась, и нужно было дать передышку хотя бы тем, у кого уже не оставалось сил.
 
   Тут нашу колонну в очередной раз нагнала штабная «шишига», и последовала команда ротного:
     - Рота, стой! Двадцать минут привал!
  Мы сразу остановились, некоторые, в том числе и Славка, повалились на снег. Из штабной машины вышли комбат и начальник штаба батальона, и несколько минут о чём-то совещались с нашими офицерами в нескольких десятках метров от нашей колонны. По всей видимости, нам была поставлена какая-то другая задача. Ротный подозвал старшину, и что-то коротко ему приказал. Старшина пошёл вдоль нашей, переводящей дух колонны, отбирая совсем обессиливших бойцов, для них учения были закончены. Славку и ещё несколько человек, вместе с их оружием и амуницией, подобрала штабная машина, и увезла в санчасть. Как потом выяснилось, в первой и третьей роте тоже были вконец измотанные бойцы, а некоторые даже потом попали из санчасти в госпиталь, и очень долго восстанавливались после этого тяжелейшего марша!

     Тут же последовала команда:
     - Становись! В походную колонну!
Мы поспешили занять место в строю, и рота, с последними солнечными лучами, продолжила движение.
  Усталое, бледно-желтое Солнце на небосклоне, расстреляв весь дневной боезапас своих лучей, решило продолжить свои атаки против зимы завтра, и напоследок осветив тайгу, скрылось за линию горизонта, и довольно скоро на небесный трон взошла холодная, белая Луна. Температура воздуха стала постепенно понижаться, все таки до настоящей весны было ещё очень далеко…

    Мы довольно скоро свернули на едва приметную неширокую просеку, петляющую меж деревьев, и углубились в тайгу. Пройдя ещё около часа, мы вышли на большую поляну, и наконец-то услышали долгожданную команду нашего командира:
     - Рота, стой! Привал!
   Мы остановились, и сразу разбившись на группы, начали обустраивать себе места отдыха, и первым делом нужно было развести огонь и переобуться. Мы своей маленькой «духовской» компанией живо насобирали и нарубили лопатками каких-то сосновых веток, и развели костёр. Ноги наши, потрудившиеся на славу, за время  многочасового марш-броска гудели, как трансформаторы, и уже замерзали в насквозь промокших сапогах. Кое как стянув с обеих ног сапоги, я намотал сухие портянки и обул валенки, и это было просто блаженство, после мокрых холодных сапог, ощутить тепло валенков! Костёр потихоньку разгорался и нужно было приготовить себе еду, благо у нас имелись хорошие сухие пайки, котелки и фляги, хотя воды почти ни у кого не осталось. Вся поляна осветилась кострами, которых было не меньше десятка. Натопив воды из снега в котелках, мы сварили себе суп (в каждом сухом пайке была пачка супа с вермишелевыми звездочками и мясом), у всех были питательные галеты, небольшие баночки тушёнки и паштета. Все это было невероятно вкусно! Также в паёк входило сгущённое молоко, три маленьких шоколадки «Сказки Пушкина» и небольшой пакетик чая. В общем, получился замечательный, сказочный как у Пушкина, ужин на свежем воздухе! Наевшись, мы как могли разместились у костра, накидав на снег веток деревьев, и положив под себя плащ-палатки и РД, обняли своё оружие и провалились в сон. Главное теперь было-присматривать по очереди за костром, чтобы не погас, и не загореться самому во сне.

    Рота, пройдя несколько десятков километров, отдыхала на заснеженной лесной поляне, под холодным светом белой Луны, которая как всегда, из ледяных глубин космоса вела за нами  наблюдение своим пристальным, немигающим взглядом.

    Отдых наш получился не очень продолжительным, через несколько часов по нашему лесному лагерю прокатилась команда:
      - Привал окончен, десять минут на сборы!
 Вся поляна сразу пришла в движение, измотанные люди выныривали из сна, и окунались в суровую реальность. А реальность была такова: время было около двух часов ночи, и нужно было выходить в точку встречи с основными силами батальона, чтобы наутро атаковать условные ракетные установки. Полноценного отдыха на снегу конечно не получилось, но мы все таки частично восстановили свои силы, и были способны продолжать наш бесконечный марш. Провозились мы со сборами наверное больше десяти минут, и когда рота покинула место своего привала, то на поляне остались тлеющие костры, пара обгоревших сапог, несколько забытых котелков, пустые консервные банки и прочий мусор. Мы построились в походную колонну, и быстрым шагом отправились в путь, следуя узкой, едва приметной лесной дорогой.

   Несколько следующих часов марша мы периодически останавливались, офицеры сверялись с картами, и мы шли дальше, иногда сворачивая на какие-то примыкающие, засыпанные снегом просеки. Судя по всему, наша рота под покровом ночи, заплутала на лесных тропинках, и мы никак не могли выйти на нужную нам проселочную дорогу. Под утро мы услышали далёкую канонаду стрелкового, автоматического оружия, и стало ясно, что основные силы батальона, не дождавшись нашей роты, атаковали укреплённый район неприятеля. Звуки далекого боя вскоре затихли, а мы наконец-то выбрались из лесной чащи на дорогу, которую так долго не могли найти.

   Через полчаса пути, на рассвете, мы обнаружили стоящую на обочине, одну из  штабных машин батальона, которая видимо дожидалась нашу пропавшую роту.
      - Рота, стой! Двадцать минут, покурить, оправиться!- разнеслась команда нашего командира, и мы остановились, переводя дыхание.

  Из штабной машины выбрался заместитель начальника штаба батальона, он и рассказал нашим офицерам, что учения закончены, ракетные установки захвачены, и батальон свою задачу выполнил. Наша рота тоже внесла необходимый вклад в успешные действия батальона, уничтожив вчера преследовавшие нас значительные части неприятеля. Согласно новому приказу комбата, нам надлежало следовать в запасной район дислокации, около аэродрома Южный, и размешаться там в ожидании новых указаний.

    И опять наши ноги, словно повинуясь какому-то скрытому в глубинах человеческого сознания, заводному механизму с пружиной, начали отмерять километры заснеженной, проселочной дороги. Солнце, прогнав Луну с небосвода, щедро освещала яркими лучами бескрайнюю Амурскую тайгу, добавляя сил и настроения на оставшийся нам путь…

   Прибыли мы в запасной район где-то в районе обеда, и в этот раз три взводные палатки, с горячими печками и деревянными нарами внутри, уже ожидали нас. Командир объявил построение для нашей поредевшей роты около палаток, и мы, измотанные суточным маршем по таежным тропам и дорогам, с осунувшимися, обветренными лицами, быстро выстроились в две шеренги.
     - Рота, равняйсь! Смирно! Товарищи бойцы и командиры, за выносливость и успешные действия во время учений, объявляю всему личному составу роты благодарность! - приложив правую руку к виску, и отдавая нам честь, четко проговорил ротный.
     - Служим Советскому Союзу! - ответили мы как можно громче.
     - Разойдись! - была последняя на сегодня команда нашего командира.

  Наши взводные сразу отдали приказания отправить людей на полевую кухню батальона, и принести в термосах горячий обед для всего личного состава. Мы с большим удовольствием наелись гречневой каши с тушенкой, и разойдясь по палаткам, рухнули на нары и заснули, как убитые. По подсчетам наших офицеров, рота за время этих учений, преодолела дистанцию порядка девяноста километров, по зимней тайге и с полной выкладкой! Эти учения мы потом называли Дактуйским маршем, и те кто прошёл его, могли по праву собой гордиться!

   Прожили мы в палатках, на запасном районе дислокации ещё пару дней, и каждую ночь я опять ходил вокруг нашего лагеря в парном патруле, вспоминая жуткие, январские пятидесятиградусные морозы. Сейчас, в начале марта, мы вполне комфортно чувствовали себя на этом полевом выходе, главное-чтобы истопник, отвечающий за печку в палатке, не заснул ночью. Если такое происходило, то буржуйка, проглотив дрова в виде топлива, остывала и взвод, проснувшись от холода и дыма, начинал осыпать истопника всякими мудреными эпитетами, и извергать громы-молнии от которых печка, пожалуй, могла бы разгореться вновь! Эти два дня в лесу пролетели незаметно, мы занимались огневой подготовкой на стрельбище, что находилось неподалёку, и учились обращаться с тротиловыми шашками. Окончив этот полевой выход, мы возвращались в казарму после нескольких дней отсутствия, грязные и небритые, но радостные и довольные, как будто вернулись в свой родной дом! Впрочем, казарма и была для нас домом, на все два года нашей службы…

    Дни менялись один за другим, как узоры в калейдоскопе, быстро и почти незаметно, ночи становились все короче, и наконец уравнялись с днями, а потом светлое время суток  начало постепенно удлиняться, приближая апрель месяц. С каждым днём становилось все теплее, и многометровые кучи снега по краям плаца, как результат нашей зимней борьбы за чистоту, слегка потемнели, и начали уменьшатся в размерах.

     27-го марта вышел приказ Министра Обороны об очередном призыве на военную службу и увольнении в запас. Это был знаменательный день, и служить мне, и моим товарищам с нашего призыва, оставалось 18 месяцев. После отбоя каждый из нас получил по 6 хороших ударов бляхой солдатского ремня по пятой точке, и ягодицы довольно долго побаливали. Теперь, после прибытия пополнения в роту в мае месяце, мы должны были распрощаться со статусом «духов» и стать «молодыми»!



Когда весна придёт, не знаю.
Пройдут дожди…Сойдут снега…
                (А. Фатьянов)


   Наступил апрель, и наша Бригада, в составе всех соединений военного округа, начала подготовку к весенней проверке войск, после зимнего периода обучения. А это означало, что надо было привести в порядок все что было в воинской части, начиная от техники, и заканчивая личным составом, в соответствие со всеми требованиями, правилами, инструкциями и регламентами. И это была просто титаническая работа!

   За неделю до начала проверки все офицеры батальона были переведены на казарменное положение, и ночевали в расположениях своих рот. Работы по наведению чистоты и порядка в казарме не прекращались ни днём, ни ночью. Нужно было вычистить все оружие, и комнату для его хранения, до идеального состояния, а всю амуницию-РД, противогазы, саперные лопатки, фляги, подсумки для автоматных магазинов, подписать и пронумеровать, сделав специальные бирки. Расположение роты надо было вымыть и вылизать, чтобы оно блестело, как у кота его хозяйство! При этом, за нашей ротой были закреплены 15 автомобилей УАЗ-469, которые стояли в автопарке Бригады, а значит все наши водители не вылезали оттуда, приводя автотранспорт в надлежащий вид. А ещё нам нужно было заняться своей формой одежды, подписать все шинели, ПШ обмундирование, шапки, сапоги и ремни. Личный состав должен был быть аккуратно причёсан, окантован и выбрит. Рота каждый день занималась строевой подготовкой, и мы чеканя шаг, горланили песню про «Штурмовой, десантный батальон», который стоит «у границ земли дальневосточной». Нам необходимо было проверить, и восстановить все лекции в конспектах по политзанятиям, а офицерам-всю ротную документацию. Также надо было привести в порядок территорию прилегающую к казарме. А ещё нужно было подтянуть показатели по огневой, тактической и воздушно-десантной подготовке! В общем, работы было-непочатый край! Эту двухнедельную подготовку к весенней проверке надо было просто пережить!

   Последнюю неделю перед проверкой никто в роте практически не спал, отдыхали мы какими-то урывками, ходили все как зомби, с пустым взглядом и полным отсутствием разума в глазах! И даже наши офицеры засыпали, сидя за столом в канцелярии роты! Необходимые работы лихорадочно выполнялись, но меньше их почему-то никак не становилось! Каждый день рота или весь батальон выстраивался на плацу, на проверку внешнего вида и формы одежды, когда проверялось все досконально, даже длинна шинели от земли измерялась линейкой!

   И конечно, особенно много работы было по наведению чистоты в расположении подразделений. Надо сказать, что полы в нашей казарме были сделаны из обычных половых, ничем не крашеных досок, и солдатские сапоги имели свойства оставлять на голых, струганных досках обилие чёрных полос от подошв и каблуков! Эти чёрные отметины очень тяжело отмывались, а потому помывка полов в расположении роты производилась не больше чем раз в месяц, и была исключительно трудоемкой операцией! Технология была следующая: солдатское мыло, со звездой выдавленной на его куске, строгалось и измельчалось штык-ножом, потом засыпалось в ведро и разводилось водой до состояния густой пены. Металлическая сетка-рабица с мелкими ячейкам нарезалась кусками, примерно 15 на 30 сантиметров. Потом один из бойцов щедро разливал пену по нескольким квадратным метрам грязного пола, а пара воинов наступив одной ногой на кусок сетки-рыбицы, усердно растирала пену на грязных досках, сдирая черные полосы и даже слой древесины! Пузырящаяся, белая пена превращалась в мутно-чёрную, грязную массу, и ее было необходимо собрать с чистого пола, и сделать это было очень непросто! Что мы только не придумывали для этого, вплоть до некого подобия швабры-деревянного бруса, обитого шинелью, которым, ухватившись за длинную ручку, сгоняли грязную пену и собирали ее совками. Но самым трудоемким, и в тоже время эффективным по чистоте, был способ сгонять грязную пену запасным, новым каблуком от сапога! Получалось очень чисто, но фронт работы был просто невероятный-надо было пройти таким каблуком(может быть прибитым на деревянную ручку) каждую половую доску в расположении роты, площадью много сотен квадратных метров! Это называлось «каблучить» полы! Потом белые доски натирались бледно-желтой мастикой, вроде бы немного предохраняющей пол от быстрого загрязнения. И вот такую работу нужно было выполнить за день до начало проверки, чтобы полы в казарме были девственно чистыми, и слегка блестящими.

    В предпоследнюю ночь перед проверкой я сидел на табуретке, с ничего не выражающим взглядом, и как робот, монотонно, чистил один за другим несколько автоматов своих сослуживцев, которые были заняты на других работах. Неподалёку от меня несколько человек каблучили полы, и один из воинов просто рухнул лицом в грязную пену и заснул! Усталость у всего личного состава была какая-то запредельная, и хотелось чтобы уже все поскорее закончилось…

    И вот наконец-то настал долгожданный день проверки, и в Бригаду прибыла многочисленная комиссия, в составе половников, подполковников и майоров из других частей нашего Военного Округа. Мы так долго ждали и готовились к этой проверке, что весть о том что она началась, и что она должна когда-то закончится, придавала нам сил и вдохновения, так что на строевом смотре земля дрожала от поступи наших сапог! Мы проорали нашу строевую песню про «штурмовой, десантный батальон» во всю силу наших молодых, здоровых легких и получили отличную оценку! Этого и следовало ожидать, не напрасно мы в феврале ходили на хоровые репетиции в бригадный клуб. По всем остальным показателям наша рота тоже получила хорошие и отличные оценки, так что все-таки две бессонные недели не пропали даром. Как только проверяющая комиссия покинула расположение нашей Бригады, нервное напряжение покинуло весь личный состав, офицеры вернулись домой к семьям, а мы просто смогли наконец-то выспаться! Зимний период обучения был закончен, и весна неумолимо вступала в свои законные права, по ночам правда было ещё достаточно прохладно, и снег ещё не весь растаял, но май месяц неуклонно приближался…

   С последними апрельскими днями у нашего бегунка Алешеньки видимо началось весеннее обострение, бесы взыграли в его душе, и он в опять лишил нас своего присутствия. В этот раз искали его всем батальоном, и нашли только на вторые сутки поисков! Комбат объявил ему семь суток ареста, и после отсидки на гауптвахте Алешеньку, от греха подальше, перевели служить в клуб Бригады. Для него, как любителя уединения, это было идеальным вариантом службы. Он выполнял все необходимые работы в клубе, и солдатской чайной, что там находилась. В клубе он и ел, и спал, и жил, и совсем не появлялся в расположении нашей роты, хотя формально являлся бойцом первого взвода. Но что-то нам подсказывало, что Алешенька себя ещё проявит…

   Майские дни становились все длиннее и теплее, и Бригада перешла на летнюю форму одежды, убрав шапки, шинели и полушерстяное обмундирование в ротную каптёрку, до следующей осени. Теперь мы гордо носили тельняшки и голубые береты-символ Воздушно-Десантных Войск!

   Майские праздники прошли обычно, с торжественным маршем Бригады по плацу, с праздничными двумя конфетами, двумя печеньями, и духовым оркестром на обед, и вечерним просмотрам (сном) кинофильма в клубе...
 
    В первой половине мая в часть прибыло новое пополнение, и теперь уже им кричали сакральную фразу «Духи, вешайтесь!». Я, кстати говоря, ни разу за два года своей службы не орал в сторону новобранцев эти, на мой взгляд, не совсем уместные слова. Людям, прибывшим только что из дома, и без того тяжело, и усугублять их положение такими криками-не самая умная идея. Новобранцев раскидали по карантинам во всех трех батальонах, и они начали постигать азы воинской службы…

   Ну а мы, начиная с середины месяца, построившись всей ротой на центральном проходе, периодически провожали домой наших «дембелей». Уезжающие домой вставали напротив наших двух шеренг, говорили несколько прощальных слов, и проходили вдоль строя, пожав каждому руку, а с кем-то обнявшись! Этот нехитрый ритуал, стоя в ротном строю, мне оставалось проделать ещё осенью и следующей весной, а потом придёт и моя очередь говорить прощальные слова своим товарищам по службе…

   Стояли тёплые майские дни, деревья, после зимней спячки, распустили свои молоденькие листочки, и радовали глаз ярким, зелёным цветом! В душе у каждого бойца нашего призыва тоже царила весна, все таки мы пережили суровую, Амурскую зиму, и стали физически и морально гораздо сильнее, чем были в прошлом ноябре! Мы стали более сплоченным и единым коллективом, уже много знали друг о друге, и оставшиеся полтора года службы уже не казались чём-то невыносимо тяжелым.

    Во второй половине мая мы, в составе десятка бойцов, ведомые командиром первого взвода, отправились на ВДК на профилактику всех парашютов нашей роты. Был теплый майский день, Солнце, на чистом небосводе, улыбалось всей своей широкой и яркой улыбкой, щедро делясь с нами своим хорошим настроением!

    На ВДК нам предстояло получить на складе все купола, закреплённые за нашей ротой, а было их чуть больше сотни (по численности развёрнутой - полного, боевого состава роты). Каждый парашют нужно было растянуть на укладочном столе, проверить купол, все стропы, ранец, силовые ленты, фиксирующие резинки, запирающий ранец замок, и так далее и тому подобное. Все найденные недостатки, по возможности, устранить своими силами, или сдать неисправные купола в мастерскую по ремонту парашютов, так что, работой мы были обеспечены на целый день.

    Мы прибыли на ВДК около девяти утра и сразу взялись за выполнение поставленной задачи, пока одни раскладывали на земле брезентовые, укладочные столы, другие таскали со склада сумки с парашютами внутри. Потом мы растягивали каждый купол на столе и осматривали на предмет неисправностей, дело спорилось, и время до обеда пролетело незаметно. Около двух часов дня приехал дежурный УАЗик из батальна, и повёз нам в термосе горячий обед. Мы с удовольствием подкрепились на свежем воздухе, и взводный дал нам полчаса времени передохнуть после обеда. Начиная с полудня, меня почему-то знобило, и я, завернувшись в перкалевый, белый купол, решил эти тридцать минут вздремнуть и согреться. Когда я проснулся через полчаса, то я не то что не согрелся, меня знобило ещё сильнее, и стало ясно, что я заболел. Остаток дня я кое-как доработал, и когда мы пошли обратно в расположение части, я уже чувствовал себя совсем плохо. На вечернюю поверку в строй я не становился, и всю ночь провалялся на кровати с высокой температурой и кашлем…

   Все что было после подъема я сам уже не помню, и могу только опираться на чьи-то рассказы. На утро наш ротный санинструктор, «дедушка» Филиппов с моим товарищем Юркой, сопроводили меня в санчасть Бригады. Идти я сам уже не мог, и так как поднять свои веки, я подобно зловещему Вию, был не в состоянии, то меня вели за руки. В санчасти мы несколько минут просидели на стульях в коридоре, а потом меня завели в кабинет. Военврач,  капитан медицинской службы, спросил у меня из какой я части и мою фамилию.
     - Вторая рота, третьего батальона… - это было всё, что я мог ему ответить.
   Фамилию свою я уже не помнил! Мне первым делом измерили температуру, и градусник показал +41,2 по Цельсию! Капитан сразу вызвал дежурную машину, и меня в беспамятстве посадили в УАЗик и отвезли в военный госпиталь, который находился неподалёку от территории нашей воинской части.
    Там меня уже ждали, и из приемного покоя сразу на лифте отправили на четвёртый этаж, в палату интенсивной терапии, и что-то интенсивно там со мной сделали…. Очнулся, и пришёл в сознание я только вечером, а на следующее утро, с диагнозом «двусторонняя пневмония», был переведён в обычную палату терапевтического отделения госпиталя. Меня ожидали шестьдесят уколов антибиотика-пенициллина в задницу, и около двух недель лечения…

    В этот же день к нам в палату положили ещё двух бойцов из нашей роты, Ромка и Сашка, земляки с Кубани, одного со мной призыва, и оба с воспалением легких. На следующий день нашего полку прибыло, и к нам в палату поступили два наших «деда» Алик из Приморья и Игорь, он же «Мазя», из Казахстана, с таким же точно диагнозом! И через день к нам добавился ещё один наш сослуживец, Слава, из Курганской области, и разумеется, тоже с пневмонией! Просто невероятно, шесть человек с одной роты заболели воспалением легких, при том что никто больше в батальоне не страдал таким недугом! Как говорили потом нам в роте, начальник медицинской службы Бригады чуть не впал в депрессию, сбившись с ног в поисках причины пневмонии, в одночасье свалившей с ног шестерых бойцов в одном подразделении!

    Надо сказать, что только я один поступил в госпиталь с запредельной температурой и посетил палату интенсивной терапии, все остальные мои товарищи были в несколько лучшем состоянии. Но ягодицы для животворящего пенициллина мы готовили все вместе, строго по расписанию, потому что колоть его нужно было каждые 4 часа! Через пару дней мы бы могли сдать на отлично норматив по оголению задницы, если бы такой существовал! А ещё через несколько дней, делать это стало намного сложнее, потому что уколы калиевого пенициллина - штука очень болезненная, и шевелить пятой точкой было уже тяжеловато. К концу лечения, наши истерзанные попы взвыли от жестокого лечения, и мы не могли ни лежать на спине, ни сидеть! Поправлялись мы достаточно хорошо, пенициллин и всякие другие лекарства и процедуры делали своё дело, да и питание в госпитале было несравненно лучше, чем то, что нам готовили в бригадной столовой повара из Средней Азии.

   По всей видимости, совместное лечение как-то сближает людей, и здесь, в госпитале, у нас были нормальнее человеческие отношения между «дедами» и нами - «духами». Хотя надо сказать, что Алик с Игорем и так-то никогда не отличались какими-то безобразиями в отношении тех, кто младше призывом, и  сейчас мы очень хорошо общались, и довольно близко с ними сошлись. А с Ромой у нас завязалась настоящая дружба, и оставшиеся полтора года службы мы все время были рядом и постоянно выручали и поддерживали друг друга! Возвратились мы в роту, по окончании лечения, так же с небольшим интервалом, как и поступили в госпиталь.

    Незадолго до возвращения в казарму мы узнали, что в Москве на Красной Площади приземлился спортивный самолёт, пилотируемый молодым, немецким летчиком. За это Министр Обороны страны был отправлен в отставку, и его пост занял бывший командующий нашего КДВО (Краснознамённого Дальневосточного Военного Округа). Да и вообще, жизнь в стране стремительно менялась, но мы этого особо не замечали, хотя понятия «перестройка и гласность» были известны и нам. Для нас служба продолжалась своим чередом, а наряды, караулы и боевая подготовка не позволяли толком следить за ситуацией в стране, да и само наше государство казалось вечным, крепким и нерушимым, как гранит…

   Вернувшись из госпиталя в первых числах июня, мы обнаружили, что в роте у нас уже новые «духи» весеннего призыва, а бойцы моего призывавшиеся прошлой осенью стали именоваться «молодыми». И это означало, что самый тяжелый период моей службы был завершён!


Под крылом самолёта о чём-то поёт
Зелёное море тайги…
                (С. Гребенников и Н. Добронравов)


   Начался июнь, установилась тёплая, летняя погода, ярко-желтое Солнце все дольше гостило на безоблачном небосводе, и ночи становились все короче, а дни упрямо стремились к своей максимальной продолжительности. В Бригаде начался летний период обучения, и он был не такой насыщенный, как зимний. Все таки летом на личный состав Бригады, ещё ложились некоторые работы по поддержанию порядка в обширном хозяйстве воинской части, потому что какие-то объекты требовали ремонта и дополнительного обслуживания.  Отдельные дивизионы и спецподразделения разъехались по учебным сборам, а роты, оставшиеся в своих расположениях, продолжали нести наряды с увеличенной частотой. У офицеров начались отпуска, и они по очереди покидали место службы и разъезжались по родным краям, для положенного им отдыха. Конечно, боевая учеба продолжалась, но в целом, в Бригаде наступило какое-то затишье и умиротворение.

     В один из июньских дней у меня выдалось пару часов свободных, и я навестил Володю, с которым виделись мы довольно редко, хотя и служили в одной Бригаде. У нашей роты были свои задачи-боевая подготовка, учения, наряды и караулы, а у ремонтной роты-свои, по ремонту и обслуживанию различной техники, в основном автомобилей, всей воинской части.
 
   Володю я нашёл в автопарке, в ремонтных боксах, где мой друг был занят починкой одной из «шишиг», и свободного времени у него практически не было. Мы с ним по быстрому перекурили, и я спросил у него ведро бензина, которого у него было вдоволь. Вовка вынес мне ведерко 76-го бензина, и подсказал мне место, за их ремонтным боксом, где я мог совершить процесс стирки гимнастерки.

   Необходимо отметить, что постирать обмундирование-было большой проблемой, потому что у нас в роте, да наверное и во всей Бригаде, не было стиральных машин, и специально отведённого времени для стирки тоже никогда не выделялось! А вот требование, быть чисто и опрятно одетым, соблюдать нужно было неукоснительно. Всю зиму мы провели в одном комплекте ПШ обмундирования, все учения, полевые выходы, прыжки, политзанятия и утренние пробежки, все это было в одном и том же! Подшивались только чистые, белые подворотнички, да и в наряд по столовой выдавали подменное, не совсем чистое обмундирование. Наверное считалось, что мы не пачкаемся на службе, и процесс стирки всегда был заботой самого солдата. Ну и все крутились, как могли, но большинство наших бойцов были более-менее чисто одетыми! Если зимой, на ночь можно было повесить в сушилку для валенков что-то постиранное высушиться, то летом было сложнее, батареи были холодные, а пачкались летние, более светлые гимнастерки, гораздо быстрее чем зимнее ПШ.

   И тогда пытливый солдатский ум придумал очень простой и эффективный способ стирать ХБ(хлопчатобумажное обмундирование). Загрязнённые штаны-галифе и гимнастерка просто замачивались в бензине, немного нужно было подождать, и через короткое время обмундирование вытаскивалось из топлива, и развешивалось где-то на просушку. Бензин очень быстро испарялся, и чистая гимнастерка со штанами были сухие спустя очень короткое время. Потом правда в течение нескольких часов от бойца стоял очень сильный бензиновый запах, офицеры принюхивались к своему личному составу, и тем кто бывал уличён в такой стирке, грозил наряд вне очереди или гауптвахта. Бывали даже случаи, что пропитанные парами бензина ХБ загорались у некоторых, неосторожно закуривших солдат.

   Я забрал ведерко с бензином Аи-76, и по совету Володи, отправился за ремонтный бокс. Там я по быстрому разделся, отрезал с гимнастерки погоны и петлицы, снял комсомольский значок, потом снял брюки-галифе, и бросил ХБ в ведро с бензином. Светлая ткань сразу намокла, потемнела, и под давлением моей правой руки, медленно и нехотя погрузилась в автомобильное топливо, а
я вытащил руку из бензина, и она очень быстро стала сухой. Отойдя в сторонку от импровизированной «стиральной машины», я покурил под  чахлым деревцом, вернулся обратно, и вытащил своё ХБ из бензина. Тут же между двумя небольшими деревьями была кем-то заботливо натянута веревка, куда я и повесил своё обмундирование мокрое. Судя по всему, я был далеко не первый, кто посетил эту солдатскую, так сказать,  «прачечную». Довольно быстро мои галифе и гимнастерка начали светлеть, и прямо на глазах высыхать, и спустя короткое время ХБ полностью высохло, и издавало едкий бензиновый аромат! Я снял гимнастерку с веревки, и вооружившись иголкой с ниткой, по быстрому пришил на место погоны и петлицы, прикрутил значок комсомольца, и подшил белый подворотничок. Облачившись в чистое обмундирование, я сиял как новенький оловянный солдатик, правда от меня исходил с ног сшибающий запах бензина! Ведро с автомобильным горючим я оставил стоять там же, за гаражом, возможно оно потом кому-то пригодилось. По пути в расположение роты, я заглянул в ремонтный бокс к Володе, который находился где-то в яме, под грузовиком, и поблагодарил его:
     - Володя, спасибо! Я ведро там, за боксом оставил.
     - Не за что! Заходи, Боцман, в любое время! - ответил мне Вова, откуда-то из гаражных кулуаров.
  Откуда он узнал мою кличку, которую мне присвоили в роте и батальоне, неизвестно… Вернулся я в роту, от всей души благоухающий парами бензина, но на мое везение, никто из офицеров не унюхал исходивший от меня аромат.

    Лето шло своим чередом, начался июль, и дни стояли очень жаркие, временами под сорок градусов тепла, и если сложить зимние минус пятьдесят, то перепады температур в этих краях достигали девяносто градусов!

    Бригадную столовую закрыли на плановый ремонт, и мы целый месяц питались пищей приготовленной на полевой кухне, что было гораздо вкуснее, чем блюда, приготовленные в столовой. И что самое главное-наряд там стоять не надо было! Теперь рота каждую неделю заступала только в караул, и прочие небольшие наряды, в дежурство по штабу Бригады, КПП, КТП и патруль.

    В карауле тяжелее всего было, когда выпадало стоять на посту номер один, у Знамени воинской части. Пост этот был трёхсменный, круглосуточный, под охраной и обороной состояло шесть знамён воинских частей нашего войскового соединения (1-управления самой Бригады, 3 батальона ДШБ, и 2 вертолетных полка) и вымпел Министра Обороны. Пост находился в штабе части, и в дневное время там было полно командования. Часовой, в парадной форме одежды, стоял все два часа смены на специальной подставке, неподвижно, по стойке «вольно», чуть согнув одну ногу в колене, и опустив левую руку, а правой рукой все время сжимая приклад автомата. Но как только кто-нибудь проходил мимо часового, или входил в штаб, немедленно принималась стойка «смирно», согнутая нога выпрямлялась, а левая рука обхватывала цевьё автомата. А так как народу в штабе было много, то приходилось почти все время стоять «смирно». Вообщем, всю дневную смену часовой был под бдительным присмотром, и подавал собой пример солдатской выправки! Ночью же, когда штаб пустел, и никого кроме наряда из своей же роты, и дежурной телефонистки, не было и близко, можно было чувствовать себя намного расслабленнее. Можно было сойти с подставки и немного походить около знамён, присесть рядом на ступеньки, перекинуться парой слов с проходящей мимо связисткой, а некоторые умудрялись даже покурить! С наступлениям же утра, часовой опять замирал на два часа, и стоял почти неподвижно.

  В середине лета я, наконец-то, отпустил усы, хотя конечно согласно солдаткой иерархии, это можно было сделать только отслужив не меньше года, а у меня тогда было всего около десяти месяцев, но в этом вопросе мне была оказана  существенная помощь. Получилось так, что «дедушка» Алик, который обладал не только ростом под два метра и широкими плечами, но еще и огромным авторитетом в нашей роте, да и в Батальоне тоже, как-то спросил у меня:
     - Боцман, а на флоте усы носят?
     - Конечно, носят! Для моряков это - целая традиция! - ответил я своему старшему товарищу, с которым вместе лежали в одной палате госпиталя.
     - И ты носил усы на «гражданке»?
     - Да, носил, и даже с бородой!
     - А здесь, почему еще не отпустил усы? - спросил меня «дедушка».
     - Да вроде еще по сроку службы не положено. - пояснил я.
     - Херня все это! Скоро и у тебя уже будет год! Отпускай и носи, а то какой ты, на хер, Боцман без усов! - посоветовал мне Алик.
     - Хорошо! Сделаю!
     - А если кто-то из «дедов» будет к тебе цепляться, скажи, что я добро дал!
     - Алик, спасибо! - обрадовался я.
     - Да ладно, не за что! - ответил мой товарищ.
  Вот так я и обзавелся растительностью под носом, и хотя пару раз мне предъявлял претензии кто-то из старослужащих, имя Алика снимало все вопросы ко мне по этому поводу…

     Пролетел июль тихо и незаметно, и начался тёплый и безмятежный август, сильная жара спала, и погода нас баловала солнечными, спокойными деньками, а по ночам, кратковременными дождями, хорошо освежающими все вокруг.

    Как-то во второй половине месяца нашему взводу была поставлена задача разломать старую, ненужную кирпичную будку на водокачке, находившуюся недалеко от территории части, на самой окраине посёлка. После завтрака, мы под командованием замкомвзводом выдвинулись на объект, прихватив с собой ломы, лопаты и прочий инструмент, для выполнения назначенной работы. Довольно скоро мы прибыли на место, и взялись за дело. Пока «молодые» и «духи», со всей пролетарской злостью, крушили облезлые, кирпичные стены повидавшей виды водокачки, старослужащие углубились в тайгу, на поиски грибов. Грибная охота оказалась очень успешной, и через пару часов, недалеко от будки, над которой клубилась кирпичная пыль, и доносились тяжёлые удары шанцевого инструмента, на траве лежало несколько десятков крепких подосиновиков и белых грибов. Глядя на богатый урожай, принесенный из леса, кому-то из наших «дедов» пришла в голову мысль пожарить картошки с грибами! Идея, была конечно очень хороша, но кроме грибов у нас ничего не было в наличии, но всем, конечно, хотелось отведать неуставной, вкусной пищи, а потому порешили так. Пока «духи» продолжали громить наполовину разрушенную будку, нам -«молодым» предстояло найти все недостающее для того, чтобы приготовить жареную картошку с грибами. Нужно было сходить во вновь открытую бригадную столовую, и раздобыть какого-нибудь комбижира или маргарина и соли, взять в третьей роте большой железный противень, ну и найти где-то самой картошки. Задачи поставленные нам были вполне выполнимы, и мы со всем опытом и усердием отслуживших немного меньше года бойцов, взялись их выполнять.

    Пока кто-то их моих товарищей отправился в столовую и в казарму, мне выпало на время сделаться дачником, и накопать на чьем-то огороде картошки. Я выбрал лопату понадёжнее и отправился по окраине поселка, подальше от нашей многострадальной будки и в сторону, противоположную нашей воинской части. Пройдя минут двадцать вдоль огородов, граничащих с тайгой, я выбрал участок с большим количеством сочной, зелёной, картофельной ботвы. Углубившись в огород, я нашёл особенно высокую ботву, и по моему разумению, картошка тут должна была быть очень большого размера. До дома хозяев огорода было не более 50 метров, и никого ни на участке, ни около дома я не заметил. Я снял гимнастерку, завязал рукава узлами, и положил ее на землю, чтобы собирать туда выкопанную картошку, и вонзив поглубже лопату в землю, вывернул первый картофельный куст. Чутьё меня не обмануло, и я обнаружил штук шесть довольно крупных клубней! Я улыбнулся, и сразу покидал картофелины в гимнастерку, и продолжил своё не вполне легальное занятие. Очень быстро я накопал с ведро картошки, собрал ее в гимнастерку и уже собирался уходить, как услышал громкий мужской голос:
     - Ты что тут делаешь, …. твою мать!

  Я обернулся, и увидел мужика, который поспешал от дома по огороду, в мою сторону. Не раздумывая, я подхватил в одну руку лопату, в другую - гимнастерку с картошкой, и бросился бежать по кратчайшему расстоянию в лес. Мужик-хозяин огорода погнался за мной! Где-то в конце картофельного поля я провалился в небольшую яму, и упал, выронив лопату! Мужик был совсем рядом! Я вскочил на ноги, поднял лопату, и побежал дальше, в сторону леса, а почти настигший меня собственник картошки, провалился в ту же яму, что и я, и громко матерился, пытаясь подняться на ноги. Добежав до первых деревьев в лесу, я остановился и оглянулся на хозяина огорода, который стоял на месте, и осыпал меня, нашу Бригаду, и всю Советскую Армию нецензурными, гневными проклятиями! Я не стал больше слушать расстроенного владельца картофельной плантации, а немного углубившись в тайгу, пошёл к своим товарищам, ожидавшим меня около развалин на месте кирпичной будки. Конечно, мой поступок не выглядел добропорядочным, все-таки я фактически украл неполное ведро картошки. Но я себя успокоил тем, что картофельное поле на том огороде было очень значительных размеров, а значит, голодать хозяева корнеплодов из-за меня точно не будут, ну и потом, знаменитый Советский лозунг гласил:«Народ и Армия - едины!». Мои товарищи, встретив меня с огромным энтузиазмом, сразу принялись за намеченное дело, и наша жареная картошка с грибами, приготовленная в большом противне на костре, получилась просто изумительная! И мне иногда кажется, что ничего вкуснее я с той самой поры и не ел…

    В последних числах августа наша Бригада погрузилась в эшелон, и отправилась в окрестности села Возжаевка, где неподалёку находился большой военный аэродром, где в течение недели нас ожидали прыжки с самолетов «Ан-12». Ехали мы в товарных вагонах-теплушках, таких же, как показывают в фильмах про войну, и деревянные, трёхъярусные нары приютили нас на время пути. На следующий день мы прибыли на нужную нам станцию, выгрузились из вагонов и через пару часов марша добрались до места назначения - большого поля, на котором, благодаря нашим усилиям, довольно быстро вырос бригадный палаточный городок.
 
   Через пару дней, после завтрака, мы выдвинулись на военный аэродром, который находился в двух часах пути. День был солнечный, тёплый, и на душе тоже было тепло и радостно, потому что таких прыжков, что нам сегодня предстояли, никто из нас ещё не совершал, все-таки для частей ДШБ были более привычны вертолеты. Ожидание новых ощущений добавляло всем нам настроения, и день обещал быть очень интересным. На аэродроме нас уже ожидали  «шишиги» с нашими парашютами в кузовах, и несколько больших, пузатых самолетов, покрашенных в грязно-серый цвет. Кроме наших десантно-транспортных самолетов, на лётном поле было полно другой авиации, сегодня видимо был день каких-то учебных полетов, и над аэродромом стоял рёв мощных двигателей истребителей марки «Су» и «МИГ».
 
   Наша рота выгрузила купола из грузовика, облачилась в подвесные системы, и мы расселись прямо на траве лётного поля, в ожидании своей очереди на погрузку в самолёт. Яркое, оранжево-желтое Солнце, заняв свое законное место на пронзительно голубом небосводе, не скупилось, и щедро заливало зелёное поле аэродрома своими ласковыми, жаркими лучами. Разомлев, мы сидели, жмурились от солнечного света, и каждые несколько минут ненадолго оглушались диким ревом мощных двигателей одного из взлетающих истребителей. Примерно через час ожидания раздалась команда:
     - Рота, встать! В две шеренги становись!

   Мы выстроились для последней проверки куполов, после которой сразу отправились на посадку в ожидавший нас самолёт. Наши двое взводных поднялись первыми на борт, и стоя у входа в десантный отсек, пристегивали карабины на капсулах стабилизирующих парашютов к стальным тросам, и провожали каждого десантника вглубь объемного грузового помещения. Довольно скоро наш борт был заполнен, и компанию нашей роте составили ещё пару спецподразделений Бригады. Вскоре один за одним, по очереди, запустились все четыре мощных двигателя «Ан - двенадцатого», и вслед за этим массивные створки кормовой рампы самолёта плотно сомкнулись. Самолёт немного поелозил по бетону аэродрома, а потом разогнавшись по взлетной полосе, оторвался от земли, и, набирая высоту устремился в голубое, безоблачное небо.

      Десантирование с данного самолёта осуществлялось в рампу, двумя потоками по сорок человек в каждом. Я был во втором потоке, и с интересом наблюдал за первым. Как только самолёт вышел на нужный курс, коротко прогудел звуковой сигнал, загорелась жёлтая лампочка, и створки кормовой рампы плавно начали раздвигаться. Десантники первого потока встали со своих мест, и, также как и в вертолете «Ми-6», сложили сидения, которые они занимали в течение всего полета складные сидения. Все бойцы выстроились в колонну по одному, впритык друг к другу, и стояли напротив открытой рампы. Путь наружу им преграждало только некое подобие маленькой калитки, около которой стоял выпускающий - командир первого взвода. И вот наконец, загорелась зелёная лампочка над открытой рампой, и раздался такой громкий рёв звукового сигнала, что мне захотелось поскорее покинуть борт самолёта, чтобы только его не слышать! Выпускающий открыл калитку, и бойцы побежали бегом, спасаясь от страшного звука ревуна, и посыпались за борт. Все сорок десантников, вместе с выпускающим, покинули наш десантный отсек меньше, чем за минуту, истошный звук прекратился, и рампа начала закрываться. Самолёт принялся тяжело разворачиваться, и снова заходить на нужный курс, для сброса второго потока десантников.

   Минут через десять звякнул короткий звуковой сигнал вместе с желтым светом лампочки, и створки рампы опять начали открываться. Я вместе со своими товарищами встал, сразу сложил своё сиденье, и проверил крепление карабина к  тросу у себя, и у впередистоящего бойца. После чего уткнулся головой в его парашют, а тот, кто стоял позади меня, упёрся головой в мой купол. Так мы и стояли паровозиком, уткнувшись друг в друга, сорок человек, и ждали сигнала к сбросу. Я находился примерно в середине колонны замерших, готовых к десантированию бойцов. Наконец раздался жуткий вой звукового сигнала, наша колонна пришла движение, и один за другим, бойцы начали исчезать в хвостовом проеме самолёта! Я не успел добежать примерно метр до края рампы, как какая-то неведомая сила подхватила меня, приподняла в воздух и мощным толчком вышвырнула прочь из самолёта, летящего со скоростью несколько сотен километров в час! За три секунды свободного падения я сделал несколько кувырков в воздухе, после чего безотказный автоматический прибор открыл замок на ранце у меня за спиной, и стабилизирующий парашют вытащил большой, белый, перкалевый купол! Основной раскрылся, подхватив меня и рванув кверху, «Ан-12», со звуком подобным гигантскому, гудящему шмелю, удалился, и как обычно между небом и землей, нас окружила тишина! Под нами зеленело огромное поле, со всех сторон окружённое бескрайними, таёжными лесами! Приземление прошло штатно, за неполный год службы, не считая гибели парашютиста-спортсмена в декабре, я ни разу не видел каких-либо травм, не считая разбитых о приклад автомата подбородков. Прибыл я на пункт сдачи куполов, когда уже большая часть роты собралась, и ожидала всех приземлившихся бойцов. Ромка к тому времени уже успел сбегать в лесополосу на окраине поля, и насобирать зеленых лесных орехов, которые были мягкие, но довольно вкусные!

     Ближе к вечеру мы вернулись в палаточный городок, тёплым сентябрьским вечером в палатках было гораздо комфортнее, чем в жуткие январские холода! В течение следующей недели мы совершили ещё по два прыжка с самолетов и в начале сентября возвратились обратно в казарму, в расположение роты. Количество моих прыжков с парашютом перевалило за десяток, и уже я получал по 4 рубля за прыжок, что было совсем далеко не лишним.
 
   Кстати, пока мы осваивали самолеты «Ан-12», пришла весть, что наш бегунок - Алешенька, опять «намазал себе лыжи», и в очередной раз пустился в бега. Вольный ветер свободы бередил его измученную непосильной службой в клубе душу, в этот раз все было по взрослому, и он дал деру по настоящему! Выловили Алешеньку через несколько дней, в Улан Удэ, что по железной дороге составляет больше суток пути поездом! Привезли любителя бега на дальнюю дистанцию обратно в части, где комбриг и объявил ему 10 суток ареста, хотя его уже вполне можно было осудить судом военного трибунала. Но видимо командование Бригады не хотело афишировать этот случай, и решило дать бегунку последний шанс. Алешенька отсидел одну декаду на «Губе» (гауптвахте), и как ни в чем не бывало, вернулся на службу в клуб.
   А между тем наступила золотая осень, приближался мой двадцатый день рождения, да и день очередного, осеннего приказа Министра Обороны о призыве на военную службу и об увольнении в запас, был уже не за горами…


И от осени не спрятаться, не    скрыться…                (И. Шаферан)


   16 сентября мне исполнялось двадцать лет, а в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое я решил воспользоваться случаем, и немного пораньше отметить свой день рождения. В этот вечер наша рота стояла в наряде по столовой, нашим с Ромой объектом был холодный цех, и он являлся одним из самых легких в плане уборки. В двенадцатом часу ночи мы с другом закончили наводить чистоту, и до утра были свободны. Дежурная машина по Бригаде была от нашей роты, и водитель с первого взвода, Сашка скучал, сидя в своем УАЗике недалеко от штаба. Мы с Ромкой и Олегом, который был пулеметчиком, тоже из нашего призыва, предложили Сашке съездить в посёлок, в столовую депо и почифанить, так сказать, отметить гражданской едой мой Юбилей. Время приближалось к полуночи, весь вечер шёл мелкий дождь, и скорее всего никто до утра дежурную машину не хватится, такие были наши аргументы, и недолго думая, мы сели в машину, благополучно проехали КПП части и отправились в столовую, и разумеется, самовольно…

   Столовая тепловозного депо работала круглосуточно, и кормили там всегда достаточно вкусно. В начале первого часа ночи посетителей кроме нас не было никого, ночная смена рабочих питалась видимо позднее, и мы вчетвером набрали самых разных блюд, этой ночью были даже пельмени! Я за всех заплатил, и мы заняв один столик, с удовольствием поужинали (или позавтракали), отметив компотом мой день рождения! Прихватив с собой ещё с десяток булочек по 8 копеек, и сказав «Спасибо!» поварам, мы, сытые и довольные, вернулись в Бригаду, без всяких проблем въехав обратно на территорию части, и остановились около бригадного автопарка.

   Во втором часу ночи Рома и Олег отправились в казарму спать, а я ещё остался сидеть в машине вместе с Сашкой. Мы, сидя на передних сиденьях, курили, переваривая сытный поздний ужин (или ранний завтрак), и у каждого из нас в душе был покой и умиротворение... Внезапно автомобильная дверь около которой я сидел, настежь распахнулась, и я увидел подполковника-начальника штаба Бригады, с перекошенным от злости лицом, и автоматом за спиной! От неожиданности я чуть не проглотил сигарету!
     - Из машины, оба, живо ко мне! - загремел голос подполковника, как большой церковный колокол.
   Мы с Сашкой выскочили из УАЗика и, вытянувшись, встали около машины по стойке смирно. В душе у меня неприятно похолодело…
     - Кто водитель? - грозно спросил начштаба.
     - Я, рядовой Фёдоров! - ответил Сашка.
     - Быстро в машину, и чтоб дежурил у штаба!
     - Есть! - ответил Санька, и прыгнув за руль, в мгновение ока испарился вместе со своим УАЗиком.
     - Следовать за мной! - без лишних вопросов ко мне, приказал свирепый подполковник.

   Только сейчас я заметил, что начштаба был не один. С ним вместе был начальник караула - командир первого взвода третьей роты, которая стояла сегодня в карауле, разводящий караульной смены, и часовой. Этим часовым был мой земляк Лёха, и судя по всему, что-то случилось у него на посту, потому что его автомат висел у начальника штаба на плече. В колонну по одному мы тронулись в путь, очень скоро пришли во двор караульного помещения, остановились, и подполковник приказал нам с Лешей:
     - Так, становись!
   Мы с Лешкой встали вдвоём в одну шеренгу, и тревога с сомнениями, мучившие меня последний десяток минут, только усилились в глубине моей души. Начштаба, стоя напротив нас, метал громы и молнии, и был зол как вся нечистая сила в фильме про семинариста, в исполнении Куравлева.
     - Начкар, возьми автомат! - обратился он к начальнику караула, и протянул ему оружие.
     - Этот, …ядь, часовой спал на посту, сидя в кабине грузовика! - ревел разгневанный голос подполковника, как иерихонская труба!
     - А этот воин, - указал он на меня, - выгнал молодого водителя из машины, сидел там «чифанил» ворованную тушенку, и готовился ограбить автопарк! - решил повесить на меня все грехи человеческие, начальник штаба Бригады.
     - Трое суток ареста каждому! - приложив руку к фуражке, возвестил товарищ подполковник.
     - Есть трое суток ареста. - хмуро ответили мы с Лешей, и принялись снимать поясные ремни, которые у нас сразу и забрал разводящий смены.

    Он нас и отвёл на гауптвахту, которая находилась здесь же, в одном здании с караульным помещением, только входы в эти два заведения были разные. Войдя в камеру, мы с Лешкой поздоровались, и он рассказал мне следующую историю, которая с ним приключилась этой ночью.

   Стоя в карауле, он заступил на пост номер три «Склады ГСМ», в автопарке в час ночи, как раз в то время когда прекратился дождь. Приняв пост, он обошёл все ворота на складах, проверил замки и печати на них, а потом забрался в кабину грузового «Урала», сел на сиденье, и задумался о смысле бытия. Видимо думы Алексея были настолько тяжелы, что склонили ему голову, а веки на его глазах приняли положение как у злодея Вия, и без посторонней помощи подняты быть не могли. Незаметно и постепенно сознание Лёшки из бытия перешло в небытиё, и в его организме наступила фаза крепкого, солдатского сна…. Тут как на грех, заявилась проверка караула, да ещё и в лице начальника штаба Бригады, в сопровождении начальника караула и разводящего. Они обошли всю территорию,  охраняемую часовым, но не нашли того на посту, и тогда они начали осматривать грузовики, стоящие около складов, и в кабине одного из них увидели Алексея, находящегося в состоянии анабиоза. Начальник штаба решил лично арестовать спящего часового, распахнул дверь «Урала», и громким криком оказал Лешке помощь в поднятии век! Мой земляк сразу вынырнул из чар сна, вернулся из грядущего в настоящее, и плотно сжал ремень своего автомата, в который мертвой хваткой вцепился подполковник! Так они и тянули автомат каждый к себе, в разные стороны! Надо сказать, что начштаба был мужчиной весьма серьезной комплекции, выпустить автомат намерения не имел, и поднатужившись, потянул оружие на себя с удвоенное силой. Лёха не выдержал напора подполковника и, разжав руки, отпустил оружейный ремень! Начштаба от неожиданности на ногах не устоял, и грохнулся, с автоматом в руках, на спину в большую лужу позади себя, подняв тучу брызг! Это и была причина ярости, в которой пребывал мокрый, старший офицер! Часовой, мой земляк, был немедленно снят с поста, и вся процессия направилась в караулку, а по пути следования встретила УАЗик, в котором мы с Сашкой и сидели. Получается, что я попал под горячую руку промокшего, разъяренного начальника штаба, и обвинённый в тяжком преступлении против человечества, схлопотал трое суток ареста!

    В камере гауптвахты, величиной с вагонное купе, было неуютно и тесно, мы с товарищем растянулись на деревянных нарах, и долго ворочались, пытаясь уснуть. Наконец Алексей мерно засопел, возобновив думы о смысле жизни, прерванные суровым подполковником, а вслед за ним заснул и я. От матери я знал, что родился в полпятого утра, и получается, что свой первый в жизни Юбилей я встретил на нарах, в камере гарнизонной гауптвахты!

   Необходимо отметить, что в посёлке у нас было дислоцировано несколько воинских частей, и помимо нашей десантной Бригады здесь находился вертолетный полк, рота строительного батальона, бронепоезд и госпиталь. А вот гауптвахта была одна на всех, как Победа в войне, и находилась эта гарнизонная «губа» в одном здании с караулкой, прямо неподалеку от нашей казармы. Десантники, попадавшие на «губу», фактически отсиживали у себя дома, а вот представителям других родов войск было гораздо тяжелее, находясь под арестом, и служба мёдом им не казалась.

    Проснувшись поутру по команде «Подъем!», мы с Лешкой вышли из камеры в коридор, на построение «губарей», и оказалось нас всего пять человек. Кроме нас двоих, постояльцами гауптвахты были два солдатика из вертолётного полка - «летуны», и один военный строитель. После нехитрого завтрака, выводной (тот кто выводит куда-то арестованных, на работы например), сержант из нашей третьей роты, повёл нас на хозяйственные работы, отбывать трудовую повинность. Мы прибыли в Военный городок, где за ДОСами нас ожидала большая куча щебня, которую надо было раскидать по намеченной территории. Работа эта была творческая, и выводной – наш хороший товарищ, справедливо решил, что стройбатовцу и двум романтикам неба будет сподручнее ее выполнить без участия представителей ВДВ! Он отдал необходимые указания, и работа по равномерному распределению щебня в пространстве началась…

   Пока трое представителей других родов войск выполняли план по облагораживанию территории Военного городка, я сходил в магазин ВоенТорга, что был совсем рядом, купил банку болгарского компота из яблок и пачку сигарет. И мы, с Алексеем и выводным, совсем неплохо скоротали время, сидя под деревом, за кучей щебня. На обед мы отправились на «губу», и по дороге повстречали нашего ротного, который велел нам остановиться.
     - Боцман, поздравляю тебя с днём рождения! Тебе ещё двое с половиной суток остаётся! - сказал мой командир, и отправился в сторону штаба.

   После обеда нас с земляком закрыли в камере, якобы для изучения уставов, а остальные «губари» наводили чистоту и порядок на территории гауптвахты. Не успели мы с Алексеем уснуть на нарах, как пришёл командир третьего взвода нашей роты, и забрал меня из-под ареста. Видимо всё-таки перекур ночью в машине, на территории части, ну никак не тянул на трое суток ареста, справедливость восторжествовала, и я вернулся на свободу, да ещё и с чистой совестью!

    А через десять дней вышел очередной, осенний приказ Министра Обороны о призыве и демобилизации, это означало, что мы с Ромой, и весь наш призыв отслужили год! Осознание этого события вселяло огромную надежду, и веру в то, что «дембель» действительно неизбежен, как восход Солнца! С приходом в роту в ноябре новобранцев и отъездом отслуживших два года «дембелей», мы должны были стать «черпаками», и на нас ложились обязанность быть примером во всем для тех, кто отслужил меньше нашего.

     С последними сентябрьскими деньками опять напомнил о себе наш мятежный буревестник - Алешенька, который видимо все время искал себе бури, или покоя, или ещё чего-либо! В этот раз он уже не ограничился освоением Дальневосточных и Сибирских просторов, а добрался до дома в Челябинске, а это – чуть меньше недели езды на поезде! Там его выловили, и вскоре должны были привезти обратно в Амурскую область, где его ожидал суд военного трибунала и возможное, суровое наказание...

    Наступил октябрь, похолодало, небо затянуло низкими серыми облаками, и хляби небесные начали заливать нашу грешную землю нескончаемыми, осенними дождями. В середине месяца наша воинская часть перешла на зимнюю форму одежды, и уже чувствовалось скорое приближение холодов, а потом и суровых, Амурских морозов. В Бригаде наступило некое затишье после окончания летнего периода обучения, и в ожидании зимнего, но служба шла своим чередом, и безостановочная карусель из караулов и нарядов продолжала своё вечное движение!

     В один из дней, в конце октября наша рота несла службу в карауле, и в этом наряде я был одним из часовых на посту номер 7, выполняя задачу по охране гарнизонной гауптвахты (на которой совсем недавно я встретил свой день рождения). Этот объект являлся самым лучшим из всех возможных, а идти от караулки до поста было очень близко, всего несколько десятков метров. Часовой там находился внутри помещения, всегда в тепле, и просто сидел на деревянной скамейке, предаваясь мечтам и грезам о лучших временах. Иногда он засыпал, и тогда лучшие времена сразу наступали! Ночью там было обычно спокойно, «губари» как правило, просто спали в своих камерах, а днём их часто выводили на работы, и стоять на посту в это время было не нужно.

    В том карауле я без проблем отстоял вечернюю и ночную смены, и готовился утром снова заступить на свой пост. В это время в караульное помещение пришёл начальник штаба батальона с проверкой всего караула, и нашей заступающей сменой, в частности. Мы, семь заступающих на посты, караульных построились в одну шеренгу, ожидая вопросов по знанию устава Гарнизонной и Караульной службы. Начштаба окинул нас суровым взглядом, каким Ленин смотрел на буржуазию, и неожиданно приказал:
     - Всем заступающим на пост сдать спички и сигареты!
    Мы все засуетились, и полезли по карманам, выполняя приказ товарища майора, так как часовому курить на посту запрещено уставом. Я залез в карман шинели, и аккуратно вытащил и оставил в кармане пару сигарет из пачки «Примы», а саму пачку вместе со спичками положил на стол, около начальника караула. Следующая команда была ещё более неожиданной, чем предыдущая:
     - Всем вывернуть карманы шинелей, на хер! - возвестил начштаба!
   После выполнения этой команды у меня обнаружились две сигареты, а у Сашки из первого взвода, две сигареты и спички. Суровый взгляд майора приобрёл стальной блеск самурайского меча!
     - Значится так, воины света, …..ядь! Сколько сигарет - столько суток! - и приложив правую руку к виску, объявил:
     - Двое суток ареста, каждому!
     - Есть двое суток ареста, - ответили мы с Сашкой.
     - Сдать оружие, и на «Губу», на хер! - приказал начальник штаба.

   Так вот я и заступил на свой пост, правда без оружия и ремня, и сидел не на лавочке, а камере вместе с другими «губарями». Но надо сказать, что наше заточение продлилось недолго, и через несколько часов мы вернулись обратно в караулку, и достаивали смены на своих постах, и это был последний раз, когда я сидел на гауптвахте.

    А тем временем, Алик, Мазя и все бойцы их призыва вовсю собирались домой, и всеми мыслями были уже где-то далеко, на «гражданке», и строили планы на свою обычную, гражданскую жизнь! Они уже считали дни до отъезда домой, делали последние фотографии для дембельских альбомов, и заканчивали приводить в порядок парадную форму одежды, в которой солдат заходит в родной дом!
 
    В начале ноября выпал тот снег, который уже не растаял на следующий день, а укрыв землю белым, пушистым  покрывалом, остался лежать до прихода следующей весны... В первых числах последнего осеннего месяца чуть меньше половины бойцов нашего призыва, в том числе и я, получили звания младших сержантов, новые должности и новые оклады соответственно. Я был назначен командиром второго отделения в третьем взводе, моя зарплата выросла в два раза, и теперь я получал 14 рублей 50 копеек в месяц. Никаких проблем на младшей командной должности у меня не возникло, все-таки я целый год отслужил в этой роте, мое подразделение из восьми бойцов было мне хорошо знакомо, и мой друг, Рома, теперь тоже был в одном отделении со мной!

    В Бригаде появились новобранцы, но пока они находились в «карантине», только начиная изучение самых азов воинской службы. Когда я встречал где-то на территории части небольшую колонну этих бойцов в плохо сидящей, не по размеру форме, с растерянными лицами, то невольно вспоминал себя год назад. Я был таким же, как и эти молодые воины, неуверенным в себе, неумелым солдатом, хотя все же на год старше большинства своих товарищей из одного призыва. Я всегда боялся что-либо сделать не так, и переживал, если что-то у меня по неопытности не получалось, и всегда старался выполнять все, чему нас учили более опытные воины и наши командиры. И вот теперь я знал и умел все, что необходимо, чтобы с оружием в руках защитить свою страну, если это потребуется! Во  второй год службы я должен был передать все свои знания, и навыки молодым бойцам, чтобы после этого следующей осенью возвратиться домой! Но впереди был ещё год службы, прошлая гражданская жизнь уже давно забылась, а до новой было ещё довольно далеко, и думать о ней было рано. Служба в Армии стала для меня таким же обыденным и размеренным делом, как работа на пароходе, когда просто нужно делать своё дело, и вахта быстро пролетит и придёт смена. И продолжая эту аналогию, выходило так, что половину своей вахты я уже отстоял…

 

Зима раскрыла снежные объятия,
И до весны все дремлет тут….
                (Л. Дербенев)



   В конце ноября мы, стоя в строю на центральном проходе в расположении роты, простились с нашими очередными «дембелями». Целый год мы служили вместе, и наш призыв был для них «духами», но все эти условности остались где-то далеко в прошлом, и теперь перед нашим строем стояло полтора десятка обычных молодых, крепких парней в военной форме. Было немного грустно расставаться с Игорем и Аликом, которые были примером для меня, но они честно отслужили два года, сполна отдав свой долг Родине, и теперь с чистой совестью уезжали домой, где их с нетерпением ждали родные и близкие! Как всегда, несколько прощальных слов от уезжающих товарищей, и традиционные рукопожатия и объятия заняли десяток минут, а затем, на одну ночь в роте остались бойцы только трёх призывов.

   Новобранцы прибыли к нам только на следующий день, после обеда, и полтора десятка молодых, неопытных  воинов были распределены по всем взводам и отделениям роты. Новый ротный старшина, дагестанец Эрик, после вечерней поверки перед отбоем сказал обычные для этого случая слова:
     - Для прибывших сегодня, служба ваша только начинается, и с этого дня, и до самого «дембеля» вторая рота третьего батальона - это ваш родной дом.
 
    Заканчивался ноябрь, и вместе с интенсивной боевой учебой начинались и суровые амурские морозы. Мы с Ромкой, да и многие из нашего призыва, на правах старослужащих, обзавелись тёплыми спортивными свитерами-«вшивниками», которые одевали под гимнастерки ПШ. Многие из нас вместо галифе носили брюки от парадной формы одежды, которые были пошиты из одинакового материала, но имели разный фасон. Брюки от «парадки» были удобнее, и внешний вид имели более пристойный, но это сочетание парадной и повседневной формы одежды противоречило уставу, и периодически командование батальона боролось с этим.
 
   В один из последних ноябрьских дней был объявлен строевой смотр батальона, и когда все собрались на плацу, наш комбат, добрейшей души человек, скомандовал своим зычным, как у главного певчего на церковном клиросе, голосом:
     - Строиться, дегенераты!
  Когда дегенераты, поротно, заняли свои места в строю, прозвучала обычная для такого случая команда:
     - Равняйсь! Смирно!
  Передние ряды замерли, готовясь внимательно слушать поучительную речь комбата, задние стояли по стойке «вольно», благо, что их никто не видел, а некоторые в последнем ряду, даже умудрялись покурить.
     - Ну что, голубые молнии, ..ядь! Вы совсем нюх потеряли, на хер! Я вас научу Родину любить, мать вашу!!!
    Дальше следовало перечисление всех библейских грехов, в которых были уличены военнослужащие батальона, и библейских кар, которые комбат обещал обрушить на головы своего личного состава.
     - Я вас научу натягивать гандон на глобус! Я в ваших душах посею такой вселенский хаос, что всю жизнь помнить будете, на хер! - гремел набатом голос командира батальона, разливаясь в хрустальном, морозном воздухе.
   Мы стояли, с преданными глазами, слушая нравоучения в свой адрес, и только пар вырывался из наших молодых и здоровых легких.
     - Первая рота! Кто там курит в строю, ….ядь! - усилился гудящий голос комбата, и задние ряды торопливо погасили окурки!
     - Только не говорите, что никто не курил! Я ..ядь, не перепутаю дым от паровозной трубы, с паром от энергичной гребли!!!
Немного переведя дух, комбат скомандовал:
     - Первая шеренга, развести полы шинелей!

  После этого наш суровый майор двинулся вдоль строя батальона, цепким взглядом высматривая, у кого из бойцов вместо галифе надеты парадные брюки, и старослужащие, уличённые в этом тяжком преступлении, выводились из строя. Окончив осмотр первого ряда воинов, комбат скомандовал:
     - Первая шеренга, пять шагов вперёд, мааарш!
  Все роты синхронно пришли в движение, и первая шеренга батальона отделилась от общего строя. Товарищ майор приступил к осмотру второй шеренги, и так далее, вплоть до последнего ряда в военнослужащих. Все, одетые не по уставу были выведены из строя.
     - Батальооон, крууугоом! Шагом марш на исходную! Становись, дегенераты! - раздались следующие команды.

   Меня они уже не касались, и к числу дегенератов я в данный момент не принадлежал, потому что стоял не в ротном строю, а в числе прочих одетых не по уставу воинов.

   Грузная, необъятная как наша Советская Родина, фигура комбата, в шинели, перетянутой портупеей, встала на крепких ногах напротив нашей шеренги из двух десятков обладателей брюк от парадной формы одежды. Красное от мороза, и круглое как шаманский бубен, лицо комбата было полно суровой ярости! Выпучив на нас свои большие, рачьи глаза, он молвил в звенящей тишине:
     - Значится так, бойцы невидимого фронта! Я сейчас эти штаны порву пополам, прямо на вас, вместе с вашими жопами, ….ядь! Снять немедленно это ….ядство, на хер!

   Мы, под дикий хохот всего батальона принялись снимать с себя сапоги, а потом и парадные брюки. Как оказалось, у многих из нас трусы были не темно-синего цвета, как положено по уставу, а самых разнообразных расцветок, что тоже являлось нарушением! Увидав это, комбат заорал голосом, зовущим в атаку на врага:
     - Эпическая сила! Да у них и трусы неуставные, …..ядь! Бегом в казарму, дегенераты! Не хера тут, на морозе, жопами отсвечивать!

    Мы в сапогах, трусах и шинелях припустили бегом по своим ротным расположениям, а весь батальон надрывался от смеха! Наши парадные штаны были собраны в одну большую кучу, старшина первой роты собрал их в мешок, и утащил к себе в каптёрку. Этим же вечером я получил свои парадные брюки обратно, и наутро опять был одет не по уставу. Бороться с этим было бесполезно, солдатская мысль всегда побеждала строгий армейский порядок, не напрасно же гласит поговорка: «жить по уставам - тяжело суставам!»

    Конечно, надо отметить, что суровая строгость нашего комбата больше была показной, он не был каким-то деспотом, и за свой батальон он мог порвать глотку любому, и разумеется, он пользовался в своем подразделении полным уважением всего личного состава, и имел огромный авторитет!

   Начался декабрь, снега было не так много как год назад, но все равно рота часто поднималась на несколько часов раньше положенного, и вела свою нескончаемую битву с зимними осадками. Морозы стояли достаточно сильные, но все же, не такие суровые как в прошлом январе, зима только начиналась, и настоящие холода были ещё впереди.

    В начале месяца пришла весть, что нашего бегунка - Алешеньку осудили судом Военного трибунала, и приговорили к полутора годам лишения свободы, с отбыванием наказания в дисциплинарном батальоне! Просто в голове не укладывалось, о чем думал человек, которому до «дембеля» оставалось дослужить всего полгода, сидя в клубе воинской части! Теперь ему придётся полтора года служить в дисбате, а потом ещё и дослуживать оставшиеся полгода в своей воинской части! Он сам себе, своими собственными руками, удлинил срок, оставшийся до увольнения в запас, в четыре раза!

   И вот теперь, наш бегунок находился в городе Белогорске, на гауптвахте, а дисбат располагался где-то на станции Мылки, в Хабаровском крае, и конвоировать осуждённого туда должен был конвой из нашей роты. Начальником этого конвоя был назначен командир первого взвода, старший лейтенант, а конвоирами - два младших сержанта, я и мой тезка Олег. Нам предстояло довольно длительное путешествие, порядка трех-четырёх дней в обе стороны, туда и обратно.

    Задание это было ответственное, и мы отправлялись в путь с боевым оружием, у нас с Олегом были автоматы в чехлах и по два магазина патронов к ним, взводный был вооружён пистолетом, и тоже с запасными обоймами. Нам предстояло забрать Алексея в Белогорске, и, используя обычные пассажирские поезда, доставить его на станцию Мылки, к месту отбывания наказания. Перед отъездом из части нас проинструктировали как себя вести, находясь в роли конвойных, и как обеспечить доставку осуждённого к месту назначения. Я собирался в эту поездку с чувством ожидания чего-то нового, в том плане, что хотя бы вырваться из казармы на несколько дней, и посмотреть на обычных гражданских людей - и то уже было довольно интересно!

   В первых числах декабря, мы втроём сели на ночной поезд, и на следующее утро прибыли в Белогорск. Станция эта была мне знакома, да и сам Белогорск немного тоже, именно здесь, на пересыльном пункте, будучи призывником чуть больше года назад, я робея в душе, заговорил с «покупателями» из нашей Бригады, и за символическую плату получил назначение в десантные войска! Недалеко от вокзала мы нашли столовую, и плотно подкрепились. Для нашего командира еда в городской столовой была самой обыденной, но мы с Олегом, неизбалованные нашими узбекскими поварами, были в хорошем настроении, отведав обычной, гражданской пищи.

     Позавтракав, мы отправились по всем инстанциям, чтобы получить и подписать все, необходимые для нашей миссии бумаги. Этим делом занимался наш взводный, и пока он ходил по кабинетам, мы его обычно дожидались где-нибудь около штаба воинской части. Ближе к обеду все формальности были улажены, и можно было забирать нашего подопечного, но поезд до Хабаровска ожидался только вечером, и наш командир решил забрать Алексея за пару часов до отправления из Белогорска, чтобы не таскаться с осуждённым по улицам города.

    Ближе к вечеру мы прибыли на гарнизонную гауптвахту, взводный зашёл вовнутрь помещения охраны, и минут через пятнадцать вернулся, а за ним следовал Алексей, в сопровождении выводного из состава караула. На улице, у входа на территорию «губы», выводной сказал нам дежурную фразу: - «Удачи», развернулся и ушёл обратно, оставив нас одних. Мы внимательно осмотрели нашего подопечного, перед нами стоял воин-десантник, отслуживший полтора года, «дедушка ВДВ», которого было не узнать, настолько он, бедолага осунулся и похудел! Одет он был в полевую форму одежды, без каких-либо знаков различия, погоны, петлицы, и даже кокарда на шапке отсутствовали, поясного солдатского ремня на нем тоже не было, а за согнутой, сутулой спиной у него висел вещмешок с какими-то его пожитками. Взгляд у Алексея был затравленный, усталые глаза все время двигались из стороны в сторону, он даже  попытался натужно улыбнуться, но это у него не получилось. Взводный оглядел его с головы до ног, вздохнул и сказал:
     - Значит так, Алексей! Все перемещения куда-либо только в сопровождении одного из нас! Никаких попыток побега, сам видишь, что мы вооружены! Да и бегаем мы гораздо лучше тебя! Вести себя прилично, особенно на людях! Все, выдвигаемся на станцию, скоро наш поезд.

    Мы отправились на вокзал, взводный впереди, за ним осуждённый, и мы с Олегом по сторонам и чуть сзади от него. Билеты у нас были в купейный вагон, и на данном этапе это облегчало нашу задачу по конвоированию Алексея в пути следования. На вокзале нам около часа пришлось дожидаться прибытия поезда, народу в зале ожидания  было немного, и наша небольшая группа, конечно, привлекала внимание пассажиров. И действительно, выглядели мы довольно необычно, десантники, бравый офицер и два вооруженных сержанта, около невзрачно одетого воина с пустым лицом, и безжизненным взглядом. Сидевшие неподалеку от нас пожилые женщины охали и вздыхали, глядя на сломленного жизнью человека…

    Поезд прибыл точно по расписанию, мы зашли в вагон и с большим комфортом разместились в отдельном купе. Постояв несколько минут на станции Белогорск, поезд мягко тронулся, и мы, не теряя времени и поужинав сухим пайком, вывели осуждённого в туалет и обратно, и разместились на ночлег. Офицер лёг спать на нижнем месте, Алексей и Олег - на верхних полках, а я остался бодрствовать на нижней полке. Через два часа я разбудил Олега, а сам завалились спать на его верхнее место. Так мы с ним, дежуря по очереди по два часа, и провели эту ночь в купе, мчащегося на восток, сквозь морозную тьму и снежную метель, поезда…

    Утром проводник напоил нас горячим чаем, мы перекусили опять же сухим пайком, и на рассвете прибыли в город Хабаровск. Следующий поезд отправлялся в полдень, и нам предстояло провести несколько часов на довольно большом вокзале столицы Дальнего Востока России. Мы выбрали такое место в зале ожидания, где было поменьше людей и все время находились рядом с Алексеем. Чисто по-человечески, его конечно, было жаль, и уже как-то не называлось его по имени Алешенька…. Но этот человек сам себе полностью сломал жизнь, и винить в этом мог только себя самого! Ведь оставалось ему просто пересидеть полгода в тёплом клубе части, вдали от нарядов, караулов и учений, и потом просто возвратиться домой! Я у него спрашивал, что подвигло его на эти побеги из части, но толком объяснить он ничего не мог, да и ни к чему уже было об этом рассказывать! Дело было сделано, и теперь неотвратимо надвигалось суровое наказание…

  Единственное, что он поведал, это как ехал до Челябинска больше недели поездами. Он забирался в пустой второй локомотив, который шёл прицепом к первому, увеличивая суммарную тепловозную мощь состава, включал там стационарную печку и спал в кабине. Периодически он менял составы и локомотивы, и так неуклонно продвигался на запад страны, пока не доехал до своего родного города. Там, около его дома уже находились в засаде оперативники, и как только Алексей показался во своём дворе, то был немедленно схвачен и задержан. Он отлично знал и понимал, что за подобное самовольное оставление части ему грозит уголовное наказание, а в военное время - вплоть до расстрела! Но чужая душа - потёмки, а что происходило в душе у нашего бывшего товарища, он пожалуй, и сам толком не понимал….

    Где-то в районе полудня прибыл наш поезд, и на этот раз нам достался обычный плацкартный вагон. Время в пути до нужной нам станции должно было составить около девяти часов, и вечером мы планировали быть на месте назначения. Вагон наш был заполнен практически полностью, и пассажиры с интересом рассматривали нас, трёх десантников и, сопровождаемого нами воина без знаков различия. Места у нас были в двух смежных отсеках-купе, взводный разместился в одном, а мы, втроём - в соседнем. Наши соседи по купе, две пожилые женщины, пытались разговорить Алексея, но он ограничился несколькими словами, и замкнулся в себе. Чем ближе было окончание нашей поездки, тем мрачнее становился наш подопечный, ну а мы ответили на вопрос соседей по купе, что сопровождаем бойца к новому месту службы.

     У взводного в соседнем купе было веселее, наш командир вёл оживленную беседу с красивой женщиной, с яркими, рыжими волосами, и до нас иногда доносился ее звонкий смех. Военные, со знаками отличия Воздушно-Десантных Войск на петлицах, видимо всегда пользовались  повышенным вниманием со стороны гражданских людей, и наш командир едва успевал отвечать на вопросы  сидящих рядом с ним пассажиров. Почему то люди в поездах всегда испытывают какое-то щемящее чувство дороги, если это можно так назвать, и делятся со своими временными попутчиками самым сокровенным. Нашему взводному и его соседям, судя по всему было чем поделиться, и в его купе царила веселая, непринужденная атмосфера, в отличие от нашего. У нас было тихо и спокойно, и наши соседки угостили нас какими-то домашними пирожками, которые оказались довольно вкусными. Алексей от угощения отказался, аппетит у него напрочь отсутствовал, что было вполне объяснимо, все-таки человек проводил свои последние часы на свободе! А поезд, тем временем, выбивая своими стальными колесами бесконечную дорожную симфонию, нёс нас все дальше на восток страны, неуклонно приближаясь к финальной точке нашего путешествия…

   Наконец, около девяти часов вечера мы прибыли на станцию Мылки, и вышли из тёплого и душного вагона на зимнюю стужу, от которой нас сразу начало слегка знобить. Стоянка поезда была не больше пары минут, и как только состав, грохоча стальными колесами, удалился, мы остались вчетвером, на маленькой платформе, около крошечного здания, которое с большим трудом можно было назвать вокзалом. Внутри никого не было, окошко кассы было закрыто, и рядом тоже было ни души. Кое-как мы отыскали в соседнем станционном здании какого-то человека, который нам и указал дорогу, ведущую в сторону дисциплинарного батальона, с его слов, деревенька Мылки была совсем небольшая, и заблудиться в ней было невозможно.

   Мы шли по темным и полностью пустым деревенским улицам, на которых не было ни души, по хрустящему  снегу, и только тоскливый вой и лай собак сопровождали наше движение. На окраине деревни мы заметили высокий, высотой метра три, забор с колючей проволокой по верху, а также отчётливо были видны несколько вышек с прожекторами, освещающими периметр внутри этого ограждения. Стало понятно, что это и есть территория дисциплинарного батальона, зона, от одного вида которой холодело в душе! Зная, какой может быть «дедовщина», можно было только себе представить, что творится за этим высоким забором, там где служба в Армии смешивается с отсидкой в тюрьме!

    Около КПП мы остановились, и взводный вошёл внутрь будки, чтобы объяснить цель нашего позднего визита, мы же остались ждать нашего командира на улице, около больших, железных ворот. Алексей стоял мрачный как туча, он наверное, только теперь в полной мере осознал, что ожидает его за этим забором, который уже точно разделит его жизнь, на то что было «до», и то что будет с ним «после»! Никому не пожелаешь такой участи, но он сам выбрал себе такую судьбу! У нас с Олегом настроение от пребывания рядом с зоной, тоже было не самым лучшим, даже просто находиться здесь, в ночной, зимней тишине было очень тягостно, и мы просто стояли, молча, и курили, дожидаясь возвращения нашего командира.

   Наконец наш взводный вернулся и велел всем следовать за ним, и под бдительным взором двух дежурных, мы, миновав КПП,  вошли на территорию дисциплинарного батальона. С первого взгляда, мы попали на территорию обычной воинской части, такие же, как везде дорожки между зданиями казармы, штаба и столовой, плац в стороне с плакатами о правилах ношения формы одежды, все как во всех воинских частях Советской Армии. Но все равно, здесь было как-то неуютно, что ли, появилось ощущение, что какое-то чувство неведомой опасности поселилось в душе, и заставляло быть готовым к любой неожиданности! Я посмотрел на Олега, и заметил, что ему тоже было явно не по себе здесь находиться, и нам обоим хотелось поскорее покинуть это неприятное место. У КПП части нас встретил прапорщик, и мы в его сопровождении  направились в сторону двухэтажной казармы, около входа в которую нас уже ожидали два бойца, в непонятном звании. Мы подошли ближе, и прапорщик сказал своим воинам:
     - Принимайте пополнение!
    Алексей остановился, оглянулся на нас троих, и хриплым голосом произнёс:
     - Простите, если что было не так…..
     - Будь здоров, Алексей! - ответил ему за всех наш командир.
     - Постараюсь, - ответил наш бывший сослуживец, направляясь к ожидавшим его воинам, и ведомый ими вошёл в подъезд казармы. Больше никто из нас его не видел….

    Мы с прапорщиком пошли по узкой дорожке, и попали  в небольшое, отдельно стоящее здание, как оказалось, это было караульное помещение. Внутри, в тамбуре было тепло, и за дверью слышались голоса бойцов, находящихся в карауле.
      - Воина я вашего принял, а документы все на него можно оформить только завтра, в штабе. Сегодня уже все закрыто. Хотите, можете заночевать у нас, в роте охраны. - предложил нам прапорщик.
     - Нет, спасибо, мы где-нибудь в другом месте остановимся! - ответил взводный.
     - Ну  тогда, здесь недалеко остановка, в одну сторону меньше получаса езды на автобусе будет Комсомольск-на-Амуре, в другую сторону - столько же до Амурска. И там и там найдёте гостиницу. А сюда приезжайте завтра часов в 10 утра, и оформите все документы.
     - Спасибо! - сказал наш командир.
     - Не за что! Счастливо! На КПП дежурные вас выпустят без проблем, я сейчас им позвоню. - ответил прапорщик, и проводил нас на улицу.

   Мы с большим облегчением покинули территорию дисциплинарного батальона, и пошли вдоль высокого забора в сторону остановки общественного транспорта. Посещение дисбата оставило у всех нас гнетущее впечатление, и ноги сами несли нас прочь от этого неприятного места! Да и мороз крепчал к ночи, и нам хотелось поскорее уже добраться куда-либо и остановиться на ночлег. Автобусная остановка оказалась в 15 минутах ходьбы от КПП, куда нам предстояло вернуться завтра утром, и мы довольно скоро уже ехали в автобусе по направлению к Амурску. Народу в автобусе было немного, но нам удалось узнать, где находится вполне приличная гостиница «Амур». Я не питал никаких иллюзий по поводу свободных номеров, так как за свою короткую жизнь уже имел достаточный (и как правило, негативный) опыт по поиску мест ночлега, и проживанию в гостиницах. Взводный наш был настроен более оптимистично, ему, наверное не приходилось болтаться с чемоданом в руках, по ночному незнакомому городу, под нескончаемым мокрым снегом…

    В холле гостиницы была тишина и полумрак, когда мы примерно за час до полуночи нарушили покой администратора за стойкой. После недолгих разговоров выяснилось, что есть единственный одноместный номер, и товарищ офицер может его занять. Ну а нам с Олегом предложили поставить две раскладушки в небольшой бытовой комнате, и там разместиться на ночлег. Мы с удовольствием приняли это предложение, так как уже больше года ночевали исключительно или в большой казарме, или в палатке, и поспать в отдельной тёплой комнате, с окном для нас было большой роскошью! А я так и вообще, когда-то давно, в прошлой, гражданской жизни проспал две недели на раскладушке, в вестибюле общежития речников, и ничего, прекрасно себя чувствовал!

    Администратор позвонила дежурной по первому этажу, договорилась насчёт бытовки и раскладушек, и отправила нас с Олегом к ней, а сама взялась  оформлять нашего командира для проживания в номере. Пожелав взводному спокойной ночи, мы удалились из гостиничного холла, нашли дежурную по этажу, и через 10 минут уже разместились в маленькой бытовой комнате. Добрая, пожилая дежурная напоила нас чаем с печеньем, и вскоре мы с Олегом развалились на раскладушках, в небольшом тёплом помещении, около окна, сквозь которое проникал сумрачный лунный свет. Впечатлений на сегодня было - хоть отбавляй, и мы какое-то время поболтали, главным образом, про дисбат, и в районе полуночи заснули крепким, солдатским сном…

    Наутро мы встретились с нашим командиром в вестибюле, поблагодарили администратора за ночлег, и вышли на свежий, морозный воздух. Неподалеку от гостиницы  мы нашли кафе,  позавтракали в нем, и на автобусе отправились обратно в Мылки, в штаб дисциплинарного батальона.

     При свете дня высокий забор, вышки по периметру и территория за ними, уже не казались столь пугающими как прошлой ночью, но все равно оптимизма не добавляли. Мы миновали КПП части, и, пройдя немного по прямой дороге, оказались около штаба, где наш взводный и скрылся, оставив нас дожидаться его на улице. Не успела штабная дверь закрыться за нашим командиром, как из неё вышел полковник, спустился по ступеням, и, приложив правую руку к папахе, поприветствовал нас, и пошёл по своим делам. Мы с Олегом замерли, и едва не лишились дара речи от уведённого: полковник первым отдал честь двум сержантом, и, не дожидаясь ответного приветствия от нас, удалился! Это было что-то невероятное, и представить себе такое в нашей Бригаде было просто невозможно! Судя по всему, уставы здесь, в дисциплинарном батальоне, чтили и соблюдали! Мы с Олегом покурили стоя у крыльца штаба, и так как нашего взводного все ещё не было, решили подождать его в тепле, внутри здания, все-таки на улице был декабрь, и морозы стояли вполне приличные.

    В тёплом помещении штаба было полно кабинетов, и наш командир растворился где-то за бесчисленными дверями, оформляя бумаги на доставленного вчера осуждённого. Здесь же, в коридоре шла работа по облицовке стен традиционным материалом того времени - деревянной рейкой. Трудились два бойца в очень грязном и замызганном обмундировании, и с ними находился одетый с иголочки, во всем новом и наглаженном, воин с наколками на пальцах обеих рук, который просто стоял неподалеку, и ничего не делал. Хотя, именовать такого человека, явно уголовной наружности, воином язык не поворачивался, скорее подходило название - заключённый! Излишне говорить, что у всех троих отсутствовали знаки различия на форме одежды, судя по всему, отбывающим здесь наказание, иметь погоны и петлицы не полагалось. Чисто одетый заключённый подошёл к нам с Олегом, и, глядя на меня своими колючими глазами, сказал хриплым голосом:
     - Аааааа, ДШБ, мы с вашим вчера ночью уже познакомились!
   Это уже был вызов лично мне, десантнику второго года службы, со стороны какого-то блатного урки! Стараясь держать себя в руках, я ему ответил:
     - Ну, пойдём на улицу, куда-нибудь за штаб, там и со мной познакомишься!
   Взгляд уголовника сразу изменился! Расставив татуированные пальцы правой руки в стороны, и покачивая ими, он начал объяснять:
     - Да ты, братишка, не обижайся, я против тебя лично ничего не имею! Того, которого вы вчера вечером привезли, ночью мы уже опустили! Все, он уже опущенный! Ему уже точку на щеке накололи! Он - козел, козка! Так-то вот!

    Я ничего не успел сказать в ответ, (да и о чем тут можно было говорить), как появился наш командир, и, убирая несколько сложённых пополам листов бумаги в офицерскую сумку-планшет, сказал нам с Олегом:
     - Всё, документы все оформил, уходим! - и направился по направлению к выходу. Мы последовали за своим командиром, и, оглянувшись на улыбающегося уголовника, и услышал вслед его слова:
     - Ну, бывайте, здоровы!
     - И тебе не хворать! - ответил я.

   Мы вышли из штаба на свежий воздух, и, не теряя времени отправились на КПП, прошли вертушку, и оказались наконец-то на улице.
     - Все мужики, поехали на хер, отсюда! Вечером наш поезд из Комсомольска. -  сказал взводный по пути на остановку. Вскоре подошел автобус, в котором мы заняли места, и поехали по зимней дороге в Комсомольск-на-Амуре, в обратную сторону от небольшого города, где ночевали сегодня ночью в гостинице.

    В автобусе наш командир переговорил с местными жителями, и разузнал, как добраться по нужному ему адресу. Мы вышли на одной из остановок, и углубились в жилой микрорайон, состоящий сплошь из современных, девятиэтажных домов. Где-то вдалеке периодически раздавался знакомый рёв турбин реактивного истребителя, и я вспомнил, как от кого-то слышал, что в этом городе выпускают боевые самолёты марки «Сухой».

    Мы поплутали немного между домов, и зашли в подъезд одной из панельных девятиэтажек, типичного проекта для всех городов Советского Союза. Поднявшись на лифте на пятый этаж, взводный нашёл нужную ему квартиру и нажал кнопку дверного звонка. К моему глубокому изумлению, дверь открыла женщина с ярко-рыжими волосами, наша вчерашняя попутчица, которая ехала в одном отсеке-купе вместе с нашим командиром! Она расплылась в широкой улыбке, и так же широко открыла дверь.
     - Ооо, ребята, здравствуйте! Заходите, заходите! - пригласила нас радушная хозяйка, и мы с Олегом, вслед за взводным, прошли в просторную прихожую квартиры, так называемой «Московской планировки».
     - Не стесняйтесь, проходите! Ванная и туалет здесь, за этими дверями! Потом прошу к столу! - щебетала эффектная шатенка, одетая в платье пронзительного, темно-синего цвета, и мне сразу пришло на ум воспоминание из моей прошлой, морской жизни, что такой же цвет имеет вода в Адриатическом море…

     Видно, что нас здесь уже ждали, и на кухне стоял накрытый стол! Получается, что взводный ещё вчера договорился о нашем сегодняшнем визите, и это делало честь стратегическому мышлению нашего командира!
    На столе стояла графин водки и бутылка вина, пара бутылок пива и лимонада, какие-то салаты, мясная нарезка, тарелки, столовые приборы и все прочее, что должно было здесь присутствовать. Из духовки доносился запах чего-то запеченного, и не знаю как у взводного, но у нас с Олегом от таких ароматов рты немедленно наполнились слюной, потому что мы с ним уже и забыли, что подобные блюда вообще существуют в природе!

    Мы уселись за стол, и взводный налил себе и хозяйке, Светлане по рюмке водки, ну а нам с Олегом по фужеру вина.
     - Ну, за знакомство! - поднявшись и расправив печи, провозгласил наш командир, и молодецки тяпнул рюмку.
   Все выпили-закусили, вскоре налили ещё по одной, салаты были очень хороши… Затем ещё по одной, потом подошло время курицы с картошкой из духовки, и довольно скоро я вспомнил мультфильм «Жил-был пёс». Шёл второй год как я не брал в рот спиртного, и питался грубой армейской пищей, и вот сейчас я был как тот объевшийся в мультфильме волк, который сидя под столом, сказал свою знаменитую фразу «Щас спою!». Слава Богу, до песен дело не дошло, но вот после чая с тортом Светлана вдруг вспомнила, что ей нужно получить посылку, и любезно попросила нас с Олегом оказать ей  эту услугу, и сходить на почту. Мы, разумеется сразу согласились и быстро оделись, а хозяйка, отдавая нам свой паспорт с посылочной квитанцией, объяснила, как найти почтовое отделение.
     - Сильно не спешите, хорошо просвежитесь! - напутствовал нас взводный, лукаво улыбаясь…

   Мы с товарищем, сытые и слегка хмельные, вышли из подъезда на улицу, на свежий морозный воздух, и первым делом перекурили. На душе у нас обоих был настоящий праздник! Алкоголь и замечательная еда, в данный момент полностью вытеснили воспоминания о том неприятном месте, которое мы покинули всего несколько часов назад! Такое застолье было как нельзя кстати для всех нас троих, чтобы привести в порядок нервы, которые основательно вымотались после посещения зоны - дисбата! Так уж принято у нас на Руси, что после каких-то тяжелых событий, выпивка с закуской помогают это пережить, и сгладить волнующие душу воспоминания… Так и мы теперь с товарищем, после хорошей трапезы, пребывали в чудесном расположении духа, и улыбались солнечному, морозному дню!

   Мы с Олегом никуда не торопясь дошли до почты, постояли в очереди, получили посылку, и вернулись к дому, где жила наша гостеприимная хозяйка. Постояли у подъезда, покурили, поболтали о том о сём, ещё покурили, ну и итоге часа через полтора после своего ухода, позвонили в квартиру Светланы. Пару-тройку минут пришлось подождать пока нам открыли дверь… Хозяйка была уже одета в домашний халат под цвет леопардовой шкуры, прическа ее была далека от идеала, а глаза искрились от радости, да и взводный наш, тоже сиял, как новый олимпийский рубль! Я поставил посылку на пол, и мы, сняв верхнюю одежду, пошли на кухню пить чай и доедать торт. За чаепитием и непринужденной беседой время пролетело незаметно, и нам пришла пора отправляться на вокзал. Мы с Олегом оделись, взяли наше оружие, и, простившись с радушной хозяйкой, вышли на улицу курить и дожидаться взводного. Наш командир появился минут через пять, спустился с крыльца подъезда, вздохнул и сказал:
     - Ну что, поехали на вокзал. И ребята, прошу не говорить никому про наш визит в этот дом! Я думаю, что вы всё понимаете!
     - Товарищ старший лейтенант, не волнуйтесь, никто ничего не узнаёт! - ответил я за нас двоих.

    Спустя полчаса мы были на вокзале, купили билет до Хабаровска, и ещё через час сели в плацкартный вагон пассажирского поезда. Тёплое Солнце, целый день без устали улыбавшееся яркой улыбкой, потускнело и покинуло нас до следующего утра, а холодная, бело-жёлтая Луна, скинула с себя темное покрывало и направила на землю свои первые лучи. Поезд тронулся, набрал ход и понёс нас на запад…. За вагонным стеклом мелькали огоньки заводов и жилых кварталов Комсомольска-на-Амуре, и взводный, глядя в темное окно, глубоко вздохнул. Где-то там, в холодной темноте, осталась уютная квартира и добрая, красивая женщина, с огненно-рыжими, солнечными волосами…

    Рано утром мы прибыли в Хабаровск и взяли билеты на последний в нашем путешествии поезд, и, через пару часов заняв свои места в плацкартном вагоне состава «Владивосток-Москва», около девяти утра выехали к месту назначения.

    В вагоне было достаточно многолюдно, а в соседнем отсеке-купе мы заметили двух «дембелей» - военнослужащих погранвойск, которые по всей видимости, ехали домой. Там же, на боковой полке, разместились две симпатичные девушки, и пограничники, всецело завладев вниманием представительниц слабого пола, рассказывали им про свою тяжелую службу по охране и обороне Государственной границы. До нас иногда доносились восторженные девичьи восклицания, и рассказы двух «дембелей» про то что «граница на замке» и что «погранвойска - это щит Родины, а остальные войска - шурупы, вкрученные в него!» Наш командир сидел и улыбался, слушая эти «байки из склепа», которые нас троих откровенно забавляли. В конце концов, мы сходили покурить в тамбур, и, возвращаясь обратно мимо их купе, я остановился и спросил:
     - Так что там насчёт замка на границе? Рассказали бы про то, как под Благовещенском, колхозник напился, уснул за рулем, и на тракторе по льду Амура уехал в Китай!
  Пограничники смутились от моего неожиданного вопроса, замолчали на несколько секунд, и потом один из них молвил:
     - Ну, это не на нашем участке границы было!
     - Понятно! - ответил я, с интересом разглядывая дембельскую, парадную форму одежды направляющихся домой воинов.
    Оба сверкали как новогодняя елка, на груди у каждого из них висели аксельбанты, и было полно самых всевозможных знаков и медалек, и мне особенно понравился комсомольский значок, размещенный на фоне зелёного цвета щита, с вертикально воткнутым в него мечом!
     - Откуда такой красивый зелёный пластик? - спросил я одного из воинов, указав на щит Родины.
     - Баян на заставе порезали! - таков был ответ пограничника.
     - Ясно! Ладно, ребята, счастливого пути! - сказал я «дембелям» и удалился, у меня не было желания портить им настроение, и омрачить их дорогу домой.

   Поезд мчался на запад, за окном вагона лежали безбрежные Амурские леса, и иногда мелькали редкие деревеньки, с заваленными снегом крышами домов и дымящими печными трубами. Короткий зимний день закончился, и на небе снова воцарилась Луна, освещая стальное полотно железной дороги, и летящий по нему желтой стрелой, состав нашего пассажирского поезда…

    Мы прибыли на станцию Магдагачи поздно вечером, и сразу отправились в часть, где наш командир пошёл к себе домой, в офицерское общежитие, а мы с Олегом прибыли в расположение роты уже после отбоя.  Сдав автоматы и боеприпасы в комнату хранения оружия, мы перекурили в умывальной комнате, и ещё долго рассказывали друзьям про поездку в дисбат, про судьбу, постигшую нашего бегунка, пограничников в поезде и так далее. Разумеется, мы ни словом не обмолвились про небольшое, и прекрасное застолье в  далеком теперь от нас Комсомольске-на-Амуре…

   Через несколько дней после нашей командировки на станцию Мылки, я в очередной раз пошёл в комбриговскую баню, что располагалась в автопарке, в заведовании ремонтной роты, в которой теперь замкомзводом был мой друг Володя, и он всегда был рад моему визиту. Баня командира нашей Бригады была просторная, и светлая, с хорошей парной и маленьким бассейном-купелью, но Комбриг бывал здесь не так часто, и как правило, я имел возможность каждую неделю попариться в хорошей баньке.

   В этот раз я пришёл в автопарк, к Володе после ужина, когда парная уже пылала жаром, а небольшой глубокий бассейн, был полон холодной воды. Мы с другом несколько раз посетили парилку, разогретую до температуры чуть больше ста градусов, и хорошо распарившись, потом прыгали в купель с ледяной водой. В просторном предбанник, стоял электрический самовар, и ваза с разными сладостями, и мы с удовольствием чифанили, сидя за большим деревянным столом. Я рассказал Володе о нашем бегунке, о том как мы его отвозили в дисбат, и в целом, обо всей поездке до Комсомольска и обратно, умолчав о визите в одну очень уютную квартиру. Кстати, ремонтная рота где служил мой друг, очень часто уезжала в какие-то командировки, и Володя иногда тоже подолгу отсутствовал. После бани я вернулся в роту чистым, и слегка уставшим, и сразу после вечерней поверки завалился спать…
 
   Дни, похожие друг на друга, как стоящие в батальонном строю воины, мелькали без остановки, и только по воскресным спортивным праздникам, когда проводились десятикилометровые кроссы, и походам в клуб, можно было понять, что очередная неделя завершена…

    Заканчивался декабрь, а вместе с ним и весь 1987 год, и где-то далеко от нас, в гражданской жизни  нашего государства происходили просто фундаментальные изменения. Лидер страны, с большим родимым пятном на голове, объявив так называемые, перестройку и гласность, взбудоражил всех советских жителей и запустил те самые процессы, которые в совсем недалеком будущем приведут к распаду и уничтожению всего Советского Союза…. Но у меня, и моих друзей на службе, не было ни времени, ни желания толком следить за политической ситуацией в стране, и переменами в обществе, потому что наша задача была защищать Родину, а не способствовать её развалу….

   Уходящий год, без всяких сомнений, стал самым тяжелым в моей жизни, потому что только трудностей, нагрузок, каких-то неприятностей, новых впечатлений и всевозможных событий я никогда ни до, ни после этого года не испытывал! И в то же время, за этот год я окреп физически и морально, стал уверенным в себе, прошёл тяжелейший испытания на учениях, и получил звание младшего сержанта Советской Армии! Так что этот год наверняка  остался одним из самых ярких во всей моей жизни!

    На этот раз у нас в роте получился самый настоящий, Новогодний праздник! По согласованию с командованием, мы накрыли столы, как могли, сервировали их, и приготовили праздничные блюда («духи»-узбеки даже сварили настоящий плов!). Ближе к полуночи в расположение роты пришли ротный и замполит, поздравили нас, встретили с нами Новый год, отметив это дело лимонадом, и ушли по домам. Мы же посидели немного за праздничным столом, потом молодые бойцы показали несколько номеров самодеятельности, после чего кто хотели, пошли спать. Остальные воины посмотрели по телевизору традиционные новогодние передачи «Голубой огонёк» и «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады» и тоже разошлись по своим спальным местам, отдыхать до обеда. Наступил восемьдесят восьмой, мой «дембельский год», остаток службы меня уже нисколько не смущал, и я смотрел в будущее с большим оптимизмом…



Белым снегом, белым снегом
Ночь метельная ту стяжку замела…
                (Г. Варшавский)

   Январь месяц выдался не таким морозным, как в прошлом году, и намеченный на первую половину месяца полевой выход, и прыжки ожидались как вполне себе рядовое событие. Как и год назад, мы в составе батальона провели целый день на ВДК, укладывая парашюты и отрабатывая элементы прыжка, но ночевать мы вернулись в казарму. На следующее утро мы, преодолев за пару-тройку часов дистанцию до запасного района дислокации, прибыли на место посадки в вертолёты. День выдался солнечным, редкие высокие облака, словно огромные куски ваты, были разбросаны по бледно-голубому небу, и погода была самая подходящая для прыжков с парашютом.

    Прибывший в скором времени на аэродром Южный, «Ми-шестой» по быстрому, раз за разом набирая высоту, сбросил с небес на землю весь личный состав батальона, и убыл к месту постоянной дислокации, на аэродром Северный. Мы остались в запасном районе, и на пару дней и ночей должны были разместиться просто в лесу, без взводных, больших палаток с печками и деревянными нарами внутри, впрочем, сильных морозов на ближайшие дни не ожидалось, и данная задача была вполне выполнима.

   На этот раз мы были готовы к ночевкам в лесу, как никогда до этого, и мы с Ромкой хорошо запаслись всем необходимым, вплоть до нужного количества сигарет. А два бойца из первого взвода получили из дома посылки с большими кусками душистого, соленого сала, которое в зимнее время без проблем доходило по почте, с самого запада нашей страны до Дальнего Востока. На зимнем полевом выходе сало с черным хлебом и чесноком было необыкновенно вкусным, и являлось очень хорошим дополнением к нашему солдатскому рациону!
 
   Ещё днём мы заготовили необходимый запас дров, чтобы поддерживать всю ночь костры на поляне, где расположилась наша рота. На местах ночлега мы хорошо утоптали снег, набросали на него побольше сосновых веток, сверху постелили плащ-палатки, и разместились примерно по 6-7 человек вокруг каждого костра. За хлопотами по обустройству полевого лагеря время пролетело совсем незаметно, и вскоре световой день подошёл к своему концу. Солнце, немного подумав, закатилось за линию горизонта, напоследок раскрасив облака в причудливые оттенки розовых и оранжевых цветов, и очень скоро полумесяц Луны, лукаво выглянув из-за облаков, вскарабкался на небосвод, и принялся старательно освещать заснеженную Амурскую тайгу.

   С батальонной полевой кухни принесли горячий ужин в термосах, и все бойцы нашей роты основательно подкрепились. На учениях и полевых выходах всегда кормили гораздо лучше, чем в бригадной столовой, все-таки здесь вместе с солдатами питались и все офицеры батальона, и они конечно не стали бы есть то, что нам в части готовили жители солнечного Узбекистана. После ужина все воины разместились около своих костров, и на поляне появились десятки красных огоньков от сигарет.

   Около нашего костра были Рома с Юркой, Олег, и ещё пару человек с нашего третьего взвода. Огонь весело трещал, посылая вверх гаснущие на лету искры, в котелке заваривался чёрный грузинский чай, и Юра, сделав загадочное лицо задал вопрос:
     - Мужики, а знаете, почему наш посёлок называется Магдагачи?
     - Нет, а почему? - спросил Олег.
   И тогда Юрка, широко раскрыв глаза, словно от некого живущего внутри него страха, в ночной тишине, под треск костра, начал рассказывать нам следующую легенду, которую я, откровенно говоря, уже не раз слышал.
     - Когда-то в здешнем лесу жила семья, а потом все умерли….
     - Погоди, Юрок, давай я расскажу эту легенду! - остановил я своего товарища.
     - Да, давай Боцман, у тебя лучше получится. - согласился Юра.
     - Ну хорошо, в общем дело было так. - начал я свой рассказ….

   Когда-то давным-давно, много сотен лет назад, проживала в этих местах одна семья местных жителей-нанайцев. Жили они тем, что охотились на разного рода зверя, добывали пушнину и потом меняли ее на порох, сахар и огненную воду. Детей в этой семье было много, но все они были мальчиками, которые с малых лет помогали своему отцу на охоте, но отец семейства и мать очень хотели девочку, и для того чтобы она появилась на свет, родители часто ездили к старому местному шаману, привозили ему подарки и просили о помощи. Шаман был не дурак выпить, и после подношений в виде огненной воды, скрывался ненадолго в своем чуме, выпивал стакан, надевал на себя все подобающие случаю амулеты, и обретя вдохновение, выходил наружу. Недалеко от шаманского чума всегда горел костёр, и шаман, описывая круги вокруг огня, начинал бить в бубен, и громко бормотать непонятные заклинания! Шаман обращался то к Солнцу, то к Луне и звёздам, а бывало, что и ко всем сразу, и просил послать замершим от волнения родителям, девочку. Ритуал этот обычно продолжался не очень долго, после чего обессиленный шаман, говорил своим посетителям, что девочка непременно появится на свет, надо только немного подождать. Потом шаман возвращался к себе в чум, выпивал ещё стакан огненной воды, и уставший после общения с небесами, забывался тяжелым сном. И так продолжалось много лет…

   И вот наконец, случилось чудо, родилась в этой семье девочка, и назвали ее именем Магда. Причина возникновения чуда была неизвестна, быть может,  небесные светила услышали вдохновенные молитвы шамана, а может, пока отец семейства ездил далеко в город за огненной водой, к его жене, по-соседски, заходил в гости какой-нибудь молодой охотник... Отец семейства, старый, луноликий нанаец, с узкими глазами и лицом, сморщенным как сушеный урюк, очень любил свою единственную дочь, но и огненную воду он любил не меньше! После каждой удачной охоты, и поездки куда-то далеко с добычей в виде пушнины, отец семейства возвращался домой в стойбище, с подарками жене и детям, и после этого на месяц уходил в запой! Потом он приходил в себя, снова охотился, ехал с добычей в город, возвращался и опять предавался пьянству, и так продолжалось много лет. Магда повзрослела, и стала красивой девушкой, но никто на красоту ее внимания не обращал, потому что кроме ее братьев, и забулдыги-отца, мужчин в округе практически больше не было…

     И вот однажды один из её братьев вернулся с охоты без добычи, с испуганным взглядом, и с перекошенным от боли лицом, он весь был покрыт холодным потом, и его трясло как в лихорадке! Вся семья кинулась ему на помощь, но ничем помочь ему они так и не смогли! Сбегали за шаманом, но даже он, молотивший без устали в бубен, ничего не смог поделать, и к утру молодой охотник испустил последний вздох, и отправился в долину вечной охоты… Вслед за ним, заболели один за другим все его братья, и тоже перебрались в царство мертвых, да и мать сыновей, от тоски по детям долго не прожила, и тоже покинула этот мир! Остался лишь один беспробудно пьяный старый нанаец и его дочь Магда! Запасы огненной воды у отца семейства были очень велики, и постепенно к выпивке пристрастилась и красавица-нанайка, и тогда уже отец  с дочкой не выходили из пьяного угара… В итоге старый, луноликий нанаец, не приходя в сознание, обпился и пал в неравной битве с «зелёным змеем»! Магда же оставшись одна, оделась в белые одежды, и с тех пор уже много сотен лет бродит по здешней тайге, ищет молодых парней и уводит их в болота, на верную погибель. «Гати» на нанайском языке означает – болото, потому и назвали здешний посёлок Магдагачи - «болота Магды». И совсем недавно, в этих лесах девушку в белом платье видели парни из второго батальона, она звала их и манила за собой….

    Мы и не заметили, как наш костёр обступили десяток человек, и, открыв рты, внимательно слушали эту легенду-байку, и тут в ночной тишине раздался дрожащий, взволнованный голос:
     - Вай, я, ..ать, за дравами болше нэ пайду адын, толко вдваем, да! - заявил «молодой» азербайджанец из нашего взвода.
     - Да успокойся, Ахмед, не нужен ты ей! Это она опохмелиться ищет! - сказал я, чтобы разрядить обстановку, и все покатились со смеху.
   На самом деле, подобная легенда, может конечно, не в таком красочном изложении и существует, хотя есть и мнение, что в переводе с языка эвенков, Магдагачи означает место, где лежат старые, отмершие деревья….

   На следующее утро на аэродром прилетели два борта «Ми-8», и мы начали отрабатывать прыжки с вертолетов по-штурмовому, которые этого дня мы никогда не выполняли, и происходило это довольно интересно. Принимал этот вертолёт по 10 человек бойцов с полным вооружением, хотя мне показалось, что достаточно много свободного места в десантном отсеке ещё остаётся. Борт поднимался в воздух, и направлялся к заданному месту для высадки десанта. Над площадкой десантирования вертолёт снижался до высоты в 2-3 метра и двигался  с небольшой скоростью, а мы через бортовую дверь, выпрыгивали один за другим, просто на снег. Что интересно, с каждым покинувшим борт солдатом, вертолёт становился легче, и соответственно поднимался все выше в воздух, и последние десантники уже могли покинуть вертолёт с гораздо большей высоты, чем первые. Во избежание этого, вертолетчикам приходилось все время снижать высоту полёта, чтобы все бойцы приземлились в целости и сохранности, не переломав ноги.

    Какого-то страха или неуверенности никто из нашей роты не показал, и все выполнили по два таких упражнения в течение одного дня. Особенно мне понравился первый такой прыжок! Когда подошла моя очередь, я занял позицию для десантирования, земля была совсем близко и снег, поднятый потоками воздуха от винта вертолета, кружился как сильную метель! Выпускающий коснулся моего плеча, я сделал шаг, и сразу оказался на земле, перекатится через плечо и залёг на снегу, с автоматом наизготовку. Вертолёт медленно удалился, ревя газотурбинными двигателями, и засыпав меня снегом, а на поле осталось десять бойцов, изрядно припорошенных, издалека напоминающих обычные снежные сугробы. По команде взводного мы поднялись, и, отряхнувшись от снега, построились в колонну по одному, и побежали прочь от площадки приземления, к ожидавшей нас роте. Вертолёт приземлился, и, забрав следующую группу десантников, опять взлетел, чтобы высадить их по-штурмовому, и так раз за разом, в течение дня вертолётчики поднимали в воздух и сажали свои машины, давая возможность нам отработать этот вид десантирования.

    Во второй половине дня вертолеты улетели, но на следующий день они вернулись обратно, для того чтобы принять участие в наших боевых стрельбах. Для нас это был новый вид огневой подготовки, стрельба с борта летящего вертолёта по наземным целям, и происходило это следующим образом.
 
    Мы занимали места в десантном отсеке «Ми-восьмого», обычно 10-12 человек, и рассаживались вдоль бортов, у открытых иллюминаторов. Около каждого иллюминатора находилось специальное приспособление, чём-то напоминающие тиски, в которое вставлялся и зажимался автомат, и тут же справа от него крепился мешок для сбора стреляных гильз. Ствол автомата, вставленный в этот зажим, мог свободно перемешаться по горизонтали и вертикали,  для того чтобы из этого оружия можно было прицелиться. Вертолёт двигался над полем директрисы (стрельбища) и мы должны были поразить довольно большую мишень, «группа пехоты на автомобиле».

    Поначалу мы все расстреливали «молоко», и попадали куда угодно, но только не в мишень, слишком сложно было приноровиться к высокой скорости вертолета, свыше 100 километров в час, и поразить цель. Но постепенно наши показатели улучшились, мы стали отводить стволы оружия чуть в сторону, на упреждение, и накрывали цель за счёт движения вертолета. Магазины автоматов мы начали снаряжать трассирующими и обычными патронами, чередуя их, и благодаря этому, нам были хорошо видны наши автоматное очереди, поражающие мишени.

    Никто, кстати патроны и гильзы никогда не пересчитывал, и после стрельб, всегда можно было оставить себе несколько патронов. Иногда пулю выламывали, высыпали порох, потом пулю вставляли обратно в гильзу, и такой патрон годился на сувенир. А ещё, используя боевые патроны, можно было где-то вдали от людей, в тайге пострелять по какому-нибудь дереву или пеньку, чем иногда мы и занимались. А однажды, мы, не придумав ничего умнее, в небольшом здании столовой на ВДК, стреляли практически в упор, из пулемета по соленому огурцу! Один из нас поставил пулемёт на одиночный огонь, и, тщательно прицелившись с расстояния метров десять, разнёс огурец в брызги, а пуля, несколько раз срикошетив от бетонных стен и перекрытия потолка, взвизгнув, ушла в пол! Мы стояли, оглохшие от выстрела, и только начинавшие понимать, какую глупость сотворили, и, слава Богу, что все остались невредимы! И конечно, больше никому из нашего призыва такая бредовая идея в голову не приходила…

   Время шло, миновали все январские праздники, наступили и закончились жестокие крещенские морозы, а вслед за ними пришёл менее холодный, но более снежный февраль. Рота исправно несла свою службу, и училась «военному делу настоящим образом», как завещал наш коммунистический вождь. В этом месяце наш ротный командир, старший лейтенант Решетников, которого мы всего очень уважали, получил какие-то серьезные проблемы со здоровьем, попал на лечение в госпиталь, и после выписки оттуда, был переведён на службу в оперативный отдел штаба Бригады. Вместе с ним покинул нашу роту и наш азербайджанец, командир второго взвода старший лейтенант Мирзоев. Новые ротные офицеры только приняли командование над вверенными подразделениями, и наша совместная служба была ещё впереди….

   В середине февраля был обычный прыжковый день у нашей Бригады, погода выдалась не по-зимнему тёплая, дул легкий ветер, и посреди редких белых облаков, на ярко-голубом небе безраздельно царила «звезда по имени Солнце». Наша рота попала в один из самых первых бортов «Ми-6», ну а я, соответственно в самый первый поток. Все было как всегда, количество моих прыжков с парашютом приближалась уже к двум десяткам, и ничего особенного, кроме ожидания трёх секунд свободного падения, я не испытывал. Рота заняла свои места в десантном отсеке, и наш вертолёт, совершив короткий разбег, оторвался от мерзлого, заснеженного поля аэродрома Южный, и начал набирать высоту. Довольно скоро загорелась жёлтая лампочка, выпускающий открыл дверь, ведущую в пропасть, и первым в эту пропасть должен был ступить я. Наверное с минуту я стоял одной ногой на срезе дверного проема, и ожидая сигнала от выпускающего, с интересом разглядывал деревья и маленькие фигурки людей которые находились далеко внизу под нами. Наконец, получив легкое прикосновение к своему плечу, я сделал всего один шаг, и провалился в бездну! Через три секунды безотказный прибор, пожужжав где в своих недрах хитроумным механизмом, открыл замок на ранце и выпустил на волю белоснежный купол основного парашюта! Все 28 прочных, нейлоновых парашютных строп одновременно натянулись, и остановили мое свободное падение, в очередной раз, с успехов противостоя закону Ньютона о Всемирном тяготении.

    «Ми-шестой», свистя винтами и ревя турбинами, удалился, и обычная для данного момента, какая-то оглушающая тишина, окружила нас со всех сторон. Привычно осмотревшись, я отметил, что выше и позади меня в воздухе висели мои товарищи, и мы могли свободно переговариваться, так как слышимость была достаточно хорошая. Примерно через минуту ветер на высоте основательно усилился, и я заметил, что нас всех сносит в сторону от площадки приземления, и несёт прямо на лес. Когда до земли осталось меньше минуты, я обернулся назад, и, подняв голову вверх, что было сил закричал:
     - Мужики, не забудьте, ноги и руки крест на крест!
     - Да, Боцман, знаем! - донеслось сверху.

    Земля, а с ней и сосновый лес, стремительно приближалась, и я скрестил чуть согнутые в коленях ноги, обхватил передние лямки подвесной системы парашюта руками крест на крест, закрыв ими лицо, и развернув кисти рук венами вовнутрь. Через считанные секунды мои ноги встретились с первыми ветвями дерева, и я пролетев больше десятка метров вдоль ствола, и с треском ломая собой ветки, наконец, повис метрах в пяти над землей, плотно зацепившись куполом за крону высокой сосны!

    Открыв глаза и, с облегчением выдохнув, я первым делом осмотрел себя, и к счастью, не обнаружил каких-то повреждений или травм, даже обмундирование на мне было практически в целости и сохранности! Чего нельзя было сказать о парашюте, и судя по всему, мой купол пришёл в полную негодность! Через несколько секунд, метрах в тридцати от меня, на сосне повис Юрка, потом ещё дальше - Ахмед, потом ещё и ещё… Все восемь десантников из нашего первого потока были «унесёнными ветром», и повисли, как гигантские, новогодние елочные игрушки, на соснах!

    Я поудобнее поправил под собой подвесную систему парашюта, достал сигарету и спички, которые предусмотрительно хранились за козырьком шапки, прикурил, и глубоко затянувшись сизым дымом, позвал своего товарища:
     - Юра, ты как там, живой?
     - Да, нормально все! - отозвался с одного из соседних деревьев Юрка.
     - Ахмед, ты как? - позвал я «молодого» из нашего взвода.
     - Да, Алег, я нармално! - отозвался из-за деревьев Ахмед.
     -  Ладно мужики, висим и ждём спасателей, на хер! - распорядился я на правах старшего по званию.

   Я знал, что во время прыжков всегда выделяется один взвод обеспечения, именно для таких случаев, чтобы снимать бойцов с деревьев. Вообще в боевой обстановке, в данной ситуации воину положено распустить запасной парашют, и отстегнув себя от подвесной системы, спускаться на землю по стропам «запаски». Но сейчас, слава Богу, была не война, и морозов сильных тоже не было, а потому мы просто висели каждый на своём дереве, ожидая прихода спасателей с лестницами, пилами и топорами.

   Прошло чуть меньше часа с тех пор, как мы оккупировали сосны на окраине леса, прыжки продолжались, и в стороне от нас в небе кружили вертолеты. Я закурил очередную сигарету, и даже попробовал покачаться на стропах, из стороны в сторону, как вдруг откуда-то издалека, из-за деревьев, раздался истошный крик, усиленный мегафоном-громкоговорителем:
     - Запаскуу, запаааскуууу, сынооок, запаааскууууу!!! - потом голос резко оборвался.
   У меня душе все похолодело! Никогда раньше я не слышал ничего подобного! По всей видимости, только что произошла какая-то неприятность на площадке приземления, или, что ещё хуже, случилась беда!

    Примерно через полчаса появились спасатели из взвода обеспечения, с длинной лестницей, с двуручной пилой и топорами, и направились в мою сторону.
     - Здорово, мужики! Наконец-то! - крикнул я им сверху, - Что там, на поле, произошло?
     - Здорово, - ответил мне один из воинов, устанавливая подо мной лестницу, и упирая ее в ствол сосны, - Пацан из второго батальона разбился, основной, сука, отказал, на хер!
     - Вот ведь, …ядь! Жалко пацана! - все, что я ответил, встав ногами на лестницу и отстегивая от себя подвесную систему парашюта.

   Спустившись вниз на землю, я, задрав голову, посмотрел вверх на свою сосну, и прикинул для себя, что дерево было, наверное около двадцати метров высоты, и толщиной ствола больше полуметра в диаметре. Парашют надлежало снять, и для этого надо было свалить сосну, другого способа как это сделать, просто не существовало! Я за час с лишним, пока висел между небом и землей, слегка продрог, а потому с удовольствием составил пару одному из спасателей, и мы, работая остро заточенной пилой, свалили мою сосну. Потом мы ещё полчаса рубили ветви и распутывали стропы, освобождая парашют. Наконец мы закончили эту утомительную работу, я собрал свой купол, с дырой в несколько квадратных метров, в парашютную сумку, и отправился на пункт сбора.

   Как выяснилось, висел я недалеко от кромки леса, и минут через десять-пятнадцать я уже был на месте,  забросил свой поврежденный купол в кузов «шишиги», и подошёл к своим товарищам из нашей роты. Ромка рассказал мне, что на их глазах разбился боец из второго батальона, он просто камнем упал вниз, даже не сделав попытку раскрыть запасной парашют! Ребята из нашего первого взвода были неподалёку, подбежали к нему, но, разумеется, бедняга погиб мгновенно, ударившись о землю при падении с высоты 800 метров! Говорят, что его только тронули за плечо, и тело погибшего было как холодец, все ходило ходуном… Этот боец был в последнем на этот день борту «Ми-шестого», и так или иначе на сегодня прыжки были завершены…

   После этой трагедии воздушно-десантная подготовка в Бригаде была приостановлена на неопределенное время. Разбирательство причин и обстоятельств случившегося длилось довольно долго, и после тщательного расследования, выяснилось следующее...

    Так как погибший десантник был небольшого веса и комплекции, то во время совершения прыжка, выхода с борта вертолета и обрыва так называемой контровки (специальная толстая нитка, фиксирующая в четырёх местах камеру стабилизирующего парашюта) его подбросило слегка кверху, и боец в воздухе сделал как бы сальто назад. Силовая лента с маленьким, оранжевым куполом стабилизирующего парашюта попала ему между ног, после чего он плотно сжал ноги, и камнем устремился вниз! Скорее всего, у бойца уже отказало сердце, пока он ещё был в воздух, ведь ему стоило всего лишь разжать ноги, и его бы моментально выкрутило в нужное положение, и купол бы, непременно автоматически раскрылся! Но этого не произошло, и даже громкий крик офицера ПДС, усиленный мегафоном, с приказом открыть запасной парашют не мог уже помочь! Ходили даже слухи, что парень разбился в свой день рождения! Очень было жалко бойца, который погиб даже не на войне, или из-за отказа парашюта, а по стечению роковых обстоятельств…

    Возобновились прыжки уже в начале марта, мы опять всей Бригадой покидали расположение части на неделю, и жили там же где и летом, в районе станции Возжаевка. Совершив по два прыжка с парашютом с самолетов Ан-12, мы возвращались поездом обратно в наши казармы, и в нашем вагоне произошёл очень интересный случай.

     Одна половина вагона-теплушки, слева от центрального входа, была занята нашей ротой, а вторая - командованием батальона, в обеих стояли печки-буржуйки, которые, не переставая топились дровами, и в вагоне было достаточно тепло. Наш воинский эшелон шёл по Транссибирской магистрали не очень быстро, и мы часто и подолгу стояли на разъездах, пропуская  пассажирские поезда. Заняться в вагоне было нечем, и бойцы просто лежали или сидели на нарах, негромко переговариваясь между собой. На половине командования батальона было всего 7-8 офицеров, сидящих на деревянном топчане и совещавшихся между собой. И тут начальник штаба, майор Тимофеев, заметил, что кто-то из бойцов нашей роты закурил в дальнем углу вагона.
     - Вторая рота, всех вас драть! Кто там курит в углу, на хер! - раздался громкий голос майора.
 
   Табачный дым моментально пропал, сигарету сразу потушили…
     - Сейчас вы у меня будете заниматься строевой подготовкой, …ядь! - возвестил разгневанный начштаба, и многие из нашей роты засмеялись.
    С большим трудом я мог себе представить, как можно заняться строевой подготовкой в вагоне движущегося поезда! Но оказалось, что можно!
     - Что смеётесь, не верите, ….ядь! Слушай мою команду, всем принять положение сидя! - прозвучали слова начальника штаба.
    Мы все уселись, как попало на нарах, с большим интересом ожидая, что же последует дальше.
    А дальше раздалась громкая команда майора:
     - Вторая рота, равняйсь! Отставить! Равняйсь! Отставить! Равняйсь! - и так далее, в течение получаса мы выполняли команды нашего начальника штаба, пока у всей роты не заболели шеи!
     - Ну что, солдаты удачи, ….ядь! Убедились, что заниматься строевой подготовкой можно везде, гребись - провались! - торжествующе сказал наш майор!
     - Все перекуры только на остановках, около двери! Все, отдыхайте, на хер! - была последняя на сегодня команда начальника штаба.
   Больше в дневное время никто из нас не курил в теплушке, хотя ночью потихоньку все равно покуривали, ну и повода заняться строевой подготовкой в вагоне больше не давали…

    Весенние, мартовские дни становились все длиннее, и Солнце на небосводе старательно трудилось, пытаясь разогреть холодный, зимний воздух над Амурской тайгой. С каждым днём на улице становилось чуточку теплее, в предпоследнюю субботу марта мы сняли полиэтиленовую пленку с окон в расположении роты, и в казарме сразу стало светлее и радостнее!
 
    27-го числа вышел очередной, долгожданный приказ Министра Обороны о призыве на действительную военную службу и увольнении в запас! По бумагам наш призыв отслужил уже полтора года, и со следующим пополнением и отъездом домой «дембелей», в мае месяце, мы становились «дедушками» Советской Армии!

    В самом конце месяца состоялись очередные учения с полевым выходом батальона, которые являлись неким подобием прошлогоднего Дактуйского марша. Правда на этот раз, площадка приземления находилась в другом месте, по тайге мы не плутали, как год назад, и рота, преодолев около сорока километров, в полном составе прибыла в запасной район дислокации.

    Заканчивался март месяц, а вместе с ним и долгий, зимний период обучения. Эту зиму я пережил достаточно комфортно, никаких проблем я не испытал, все таки я служил уже второй год, да и погода этой зимой не была такой суровой, как год назад. Бойцы в моем отделении несли службу исправно, никаких нареканий не имели, и я в числе прочих, получил очередное воинское звание-сержант. Служить мне оставалось всего полгода, и для меня, моряка торгового флота, это уже не казалось каким-то длительным сроком, мне на флоте доводилось и подольше работать на одном и том же пароходе. Ну и я уже строил какие-то планы на свою дальнейшую жизнь, и, разумеется, собирался вернуться на сине-зелено-голубые, морские просторы….



Это май-баловник, это май-чародей,
Веет нежным своим опахалом….. 
                (К. Фофанов и Киса Воробьянинов)


   С каждым днём погода улучшалась, весна вступала в свои законные права, начинался апрель, и неумолимо надвигалась очередная весенняя проверка! В этом году командование батальона и нашей роты учли прошлогодние ошибки, и готовиться к проверке мы начали гораздо раньше, работы конечно было много, но таких авралов как в прошлый раз мы сумели избежать.

   За несколько дней до начала проверки, рота отрабатывала подъем по боевой тревоге, сигнал которой должен был раздастся как всегда внезапно (обычно это бывало в 05:55). К этому времени окна казармы уже были затянуты светомаскировкой, и многие бойцы уже лежали одетые под одеялами, готовые сразу выскочить из постелей и встать в строй. И вот наконец, раздалась сирена, а вслед за ней команда дежурного по роте:
     - Рота, подъем! Учебно-боевая тревога!

     Мы все вскочили, и через полминуты построились, и по команде старшины бросились в комнату для хранения оружия, откуда по тревоге необходимо было вынести все вооружение, боеприпасы и амуницию, хранящиеся в этом помещении. Оружия и боеприпасов там было на сто с лишним человек, согласно полному (развернутому) составу роты, необходимому для ведения боевых действий.  В наличии же нас всегда было не более 60-70 бойцов, а потому каждый брал не только своё личное оружие, но и что-то ещё дополнительно, я например, всегда по тревоге выносил по три автомата. Так и в этот раз мы разобрали все, что было в оружейной комнате, и нашей ротой, в составе батальона выстроились на плацу, увешанные оружием и боеприпасами. Всех удивили воины третьей роты, один из которых стоял с гранатометом, на плече, а за спиной у него на раструбе этого гранатомета, словно гигантская виноградная гроздь, висели связанные в одно целое штук 20-30 стальных, боевых касок! Комбат, глядя на эту картину, крякнул и молвил своим громогласным голосом:
     - Вот, ..ядь, всех вас дегенератов, драть! Как же ты, боец, протащил эту хреновину сквозь казарменные двери, на хер? Там даже я с трудом пролезаю, ...ядь!
   Батальон разразился хохотом, потому что веселые присказки комбата всегда поднимали настроение личному составу!
     - Отставить смех! Командиры рот, с докладом ко мне! - последовали следующие команды нашего командира батальона.
   После коротких докладов всех трёх ротных, комбат зычно скомандовал:
     - Батальон, равняйся! Смирно! Молодцы! Отбой учебной тревоги, разойдись!
    Батальон пришёл в движение, все зашевелились, и по команде своих ротных командиров, потащили оружие обратно по местам хранения….

    Через несколько дней, во второй половине апреля, в Бригаде началась весенняя поверка и наша рота, как и год назад, прошла ее без замечаний! Но расслабляться было рано, так как на начало мая были намечены большие учения по всему нашему Дальневосточному Военному округу, и наша ДШБр должна была принять там активное участие.

   По сценарию учений, Бригада в полном составе должна была высадиться в непосредственной близости от мощного укреплённого района противника, и прямо с неба вступив бой, захватить его. Подготовка к учениям заняла достаточно много времени, и после майских праздником мы были полностью готовы к выполнению учебно-боевой задачи.

    В назначенный день на аэродром Северный прибыли с десяток самолетов «Ан-12», и приняли на борт чуть меньше трёх батальонов десантников. Я разместился совсем близко от рампы, в первом потоке, чтобы поскорее покинуть борт самолёта, и не слышать дикий вой сигнала, дающего команду на сброс десанта. Путь нам предстоял неблизкий, два-три часа до места десантирования, поэтому можно было немного вздремнуть, пока наш самолёт рассекал безоблачное, голубое небо над  бескрайней, зелёной Амурской тайгой. Я закрыл глаза, и по привычке, выработанной за полтора года службы, в скором времени забылся коротким сном…

    Резкий звуковой сигнал разбудил меня, как и всех остальных дремавших десантников, загорелась жёлтая лампочка, и створки рампы, придя в движение, начали плавно раздвигаться. Бойцы нашего первого потока поднялись со своих мест, сложили и убрали сидения и приготовились к прыжку. Я стоял четвёртым от раскрытого хвостового люка самолёта, уткнувшись головой в купол впереди стоящего товарища. Как только выпускающий открыл нам дорогу на землю, вся наша колонна пришла в движение, и я моментально оказался в воздухе, почти не услышав ужасный рёв звукового сигнала! Перевернувшись несколько раз в воздухе в течение трёх секунд, я ощутил сильный рывок кверху, и подхваченный подвесной системой парашюта, повис между небом и землёй! Как обычно, я сразу осмотрелся в воздухе, и убедился что с куполом все в порядке. Наш «Ан-12» скрылся в голубом небе, и вокруг меня  были видны десятки и сотни раскрывшихся парашютов бойцов нашей Бригады. Я плавно опускался на коричневое поле, на котором уже были заметны многочисленные белые купола, слышались автоматные очереди, и крики «Ура!!!».

    Площадка приземления представляла собой ещё не полностью просохшее, после сошедшего снега, поле с довольно мягкой почвой, и я при приземлении вонзился сапогами в грязь, на глубину сантиметров пятнадцать-двадцать! На ногах я не устоял, как обычно сделал кувырок через плечо, в результате чего один мой сапог остался торчать в грязи! Стоя, одной ногой в сапоге, а второй в портянке, я сразу погасил купол, и смотал стропы, а уже потом отстегнул ножные захваты и грудную перемычку, и снял с себя парашют. Потом вернулся к месту приземления, с трудом выдернул сапог из грязи, и, намотав чистую портянку, обулся. Пока я возился с сапогом, в нескольких метрах от меня, упал и полностью вошёл в землю противогаз, прилетевший с высоты 800 метров! Меня аж передернуло, ведь если бы фильтрующая коробка от противогаза, весом под килограмм, попала мне а голову, то мои шансы остаться в живых были бы не очень велики! Закончив быстрые сборы, я перевёл автомат в боевое положение, взвалил на себя сумку с основным и запасным парашютами, и побежал к месту сдачи куполов. В это время недалеко от меня протащило наполненный ветром купол, за которым по грязи на животе ехал наш командир роты, который никак не мог остановить своё движение по полю «под парусом», и матерился так, что наверное его было слышно на китайской границе! Ротный удалился от меня, извергая жуткие ругательства, а я прибежал к месту сбор нашей роты, и в атаку нас повёл замполит. Мы условно атаковали укреплённый район, а на деле просто пробежали-прошли в атакующей цепи с полкилометра, и расстреляли по два магазина холостых патронов. Учебный бой был очень скоротечен, и через пятнадцать минут было все закончено! По мнению посредников, Бригада свою задачу выполнила на отлично! Наш командир роты пришёл к своим бойцам уже после окончания учебного боя, грязный с головы до ног, так как не смог он вовремя погасить купол на земле, и ветром его утащило очень далеко по широкому полю.

   Вскоре объявили бригадное построение, и когда все батальоны заняли своё место в строю, командир Бригады сказал короткую речь и поблагодарил весь личный состав за отличные действия во время учений. После этого наш комбриг распорядился выдать новые сапоги все тем, кто лишился своей обуви во время сегодняшнего прыжка, и для этого недалеко от нашего строя стоял на окраине поля УАЗик, полный сапог и портянок, и можно было подойти и получить себе новую пару. Были находчивые бойцы, которые тут же неподалёку в лесополосе сняли с себя по одному старому сапогу и выкинули, и явились к УАЗику в одном сапоге, чтобы получить пару новых!

    Для нас учения были завершены, и нам предстояло марш в несколько десятков километров до железнодорожной станции, на которой нас завтра должен был ожидать воинский эшелон. Нам дали полчаса на сборы, подкрепиться сухим пайком, после чего рота построилась в походную колонну, и быстрым шагом отправилась в путь. Время уже давно перевалило полуденный экватор, потом начало клониться к вечеру, а мы все привычно отмеряли километры своими, привычными к дальним дорогам, ногами. Солнце, честно отработав длинный, световой день на бледно-синем небосклоне, спряталось за изгиб земной поверхности, продолжая из-за горизонта посылать свои слабеющие лучи, которые раскрасили высокие, слоистые облака в красно-розовые, вычурные оттенки. Быстро темнеющее небо начало покрываться первыми, набирающими свою яркость звездами, и вскоре нас окутала ночная тьма, а мы все продолжали размеренным шагом сокращать дистанцию до места своего назначения. Уже за полночь рота прибыла на территорию воинской части мотострелкового полка, где в одной из казарм нас и разместили на ночлег. Нам выделили участок в дальнем конце расположения обычной пехотной роты, где мы просто, подложив под головы свои РД, и сняв сапоги,  разлеглись на деревянном полу, и очень быстро заснули. Проснулся я утром от того, что недалеко от наших спящих бойцов стояла большая группа пехотинцев, и они с удивлением рассматривали нас, переговариваясь вполголоса. Когда они ложились спать, то нас ещё здесь не было, и, проснувшись, мотострелки обнаружили у себя в расположении целую  десантную роту!
 
   Мы нормально отдохнули после вчерашнего марша, и даже немного выспались за ночь, и все мои товарищи были довольны таким ночлегом, потому что нам доводилось спать и в гораздо худших условиях. После коротких сборов мы построились на таком же, как в нашей части плацу, и выдвинулись на железнодорожную станцию - небольшой разъезд, где нас уже ожидал эшелон для отправки к месту постоянной дислокации. На следующий день мы прибыли в расположение нашей воинской части, и несколько забегая вперёд, могу сказать, что для меня это были последние учения за время моей службы…

   В первой половине мая, следуя безостановочному процессу «демобилизация-призыв», в Бригаду начали привозить новобранцев со всей нашей огромной страны. Погода стояла хорошая, дни были по-летнему тёплыми, и командование части решило сделать для «духов» настоящий «карантин», и поселить их в палаточном лагере, на территории ВДК (Воздушно-Десантного Комплекса). Для того чтобы жить с новобранцами, и обучать их всему необходимому, из каждого батальона откомандировали по несколько старослужащих бойцов, и в их число попал мой товарищ Юрка. Он был очень доволен своим назначением, и хитро улыбаясь, строил в глубине душе некие свои, мудреные планы.
 
     Через неделю Юра появился в части, по каким-то делам, и за сигаретой, рассказал нам, что в палаточном лагере «все очень даже не плохо, «духи» вешаются, и служить ни хера не хотят!» Глаза у Юрки блестели от какого чувства, распиравшего его, и наконец, он улыбнулся и сказал:
     - Мужики, у меня в посёлке появилась девушка! И у нас все серьезно!
     - О, поздравляю! Советская семья - это ячейка общества! - с улыбкой сказал я своему товарищу.
     - Ну, пока таких планов у нас нет, а вот в дальнейшем - все может быть! - ответил Юрка.
     - Ты где с ней познакомился то? - спросил Ромка.
     - Да, на дискотеке, несколько дней назад, в самоход сбегал.
     - Понятно. - сказал мой друг. - Ты там поаккуратней давай, не попадись патрулю.
     - Да, все нормально будет. - ответил влюбленный Отелло-Юрка.
   Мы ещё немного поболтали в курилке, и наш товарищ ушёл в палаточный лагерь, к своим «духам»….

   А через несколько дней мы с Ромкой услышали новость, что наш Юра разбился, выпрыгнув на ходу из поезда, и сейчас находится на излечении в госпитале! Никаких подробностей мы не знали, и сильно переживали за нашего, как мы думали, тяжело травмированного приятеля, и в этот же день при первой возможности, мы отправились в госпиталь навестить его. По пути мы заглянули в  магазин ВоенТорга, и купили Юрке пару банок компота из персиков, и несколько пачек сигарет.
 
   В госпитале мы с волнением спросили, в какой палате лежит наш друг, надели не первой свежести белые халаты для посетителей, и поднялись почему-то на четвёртый этаж, в терапию, хотя думали, что нас отправят куда-нибудь в травматологию. На входе в отделение мы встретили медсестру, которая нас внутрь не пустила, а велела ждать в коридоре, стоя около лестницы, и ушла, чтобы пригласить нашего сослуживца. Мы ожидали увидеть перебинтованного и загипсованного товарища на костылях, а Юрка вышел из-за двери на своих ногах, и даже на руках не было гипса! Правда физиономия у него была вся разодрана, как морда у Шарапова из знаменитого фильма про работников МУРа, и взгляд его был уставшим, как у изможденного тяжким трудом бурлака, на Волге-матушке. Мы вместе с пострадавшим пошли покурить, и он поведал нам историю,  которая приключилась с ним сегодня утром…

   Как мы уже знали, у Юрки в посёлке появилась возлюбленная, и он, распираемый нежными чувствами, и амурными желаниями, проводил у неё почти каждую ночь, благо, что из палаточного лагеря можно было без проблем отлучиться.  Для того, чтобы не тратить силы и время на многокилометровую прогулку пешком, наш влюблённый придумал очень оригинальный способ как добираться до посёлка и обратно. Тем более, что все свои молодые силы, без остатка, он оставлял в «высоком терему своей отрады», занимаясь более приятным, чем ходьба занятием…

   Недалеко от ВДК проходила железная дорога, и как раз напротив нашей парашютной вышки, в паре-тройке сотен метров от нее, рельсы очерчивали длинный, затяжной поворот, на котором поезда, как правило, сбавляли ход. Движение по Транссибирской магистрали было достаточно интенсивное, и Юрка приноровился запрыгивать в железнодорожные составы товарных поездов напротив ВДК, и сходить с них уже на станции Магдагачи, откуда до дома его любимой было рукой подать. Рано утром, после проведённой у своей будущей невесты ночи, он садился на станции в товарный вагон, и потом напротив ВДК, когда поезд притормаживал, он десантировался из вагона на железнодорожную насыпь и шёл в свою палатку. Примерное расписание нужных ему поездов наш Отелло выучил досконально, и без проблем ездил «в ночное» и обратно…

   Так же и сегодня рано утром, после жарких объятий и поцелуев, он простился со своей возлюбленной, сел на товарный поезд и поехал к месту своей службы. Когда поезд приблизился к знакомому повороту около ВДК, то машинист локомотива по какой-то причине не притормозил, а продолжил движение с прежней скоростью. Юрку охватила тревога: «Черт его знает, где этот состав остановится!», подумал он и, несмотря но то, что скорость была вполне приличная, все же решился спрыгнуть с поезда! Он рассчитал свой прыжок так, чтобы не налететь на один из столбов, которые стояли вдоль полотна железной дороги, и, оттолкнувшись посильнее, покинул площадку товарного вагона. Пролетев несколько метров, он упал на ноги, кувыркнулся, сильно ударившись обо что-то головой, и после этого, проехав по щебенке физиономией, на какое-то время потерял сознание. Кто заметил этот прыжок, и нашёл его на насыпи, Юрка не знал, но привез его в госпиталь, дежуривший на ВДК УАЗик.

     Да, история была захватывающая, это вам не с вертолета по-штурмовому прыгать, наверное, какой-нибудь пехотинец бы разбился по настоящему, но наш десантник отделался ушибами и поцарапанным лицом.
     - Ну ничего, руки-ноги целы, башка у тебя крепкая, а морда заживет! Когда на выписку, что врачи-то говорят? - спросил его Ромка.
     - Да пока не знаю, мне тут придется задержаться наверное на неделю, может больше. - потупив взор и не глядя на нас, упавшим голосом пробормотал пострадавший. 
     - Да ну, на хер! А в чем дело-то? - спросил я.
   И Юра, смущаясь и краснея, рассказал, что сегодня при обследовании, как вновь поступившего пациента, у него выявили нехорошую болезнь, передающуюся, как правило, половым путём, и если бы в военном госпитале было отделение венерологии, то наш товарищ лежал бы именно там! Хорошая, однако, невеста попалась нашему влюблённому приятелю! Юркино сердце было вдребезги разбито, и он был безутешен… Нас с Ромой буквально шокировали такие известия, и в наших комментариях не было практически ни одного цензурного выражения! Собираясь уходить, мы пожелали больному скорейшего выздоровления, и выбросить из головы все любовные мысли, а про саму, «подругу дней его суровых», непременно рассказать и чтобы ее тоже, принудительно, пролечили! Ведь не ровен час, появится у неё новый жених, какой-нибудь бравый десантник… Ну а Юрка, в итоге вернулся из госпиталя дней через десять, полностью здоровый, и за свои амурные похождения ещё пару суток отсидел на «Губе».

   В один из последних майских дней мы в роте получали новые летние тельняшки-майки, и в стопке тельников с голубыми десантными полосками, вдруг обнаружился один морской, с полосами чёрного цвета! Я немедленно забрал его себе, все таки я, как моряк, имел полное право его надевать, и наверное я был единственный, кто в батальоне, а то и во всей Бригаде периодически носил такую тельняшку.

   В конце мая мы проводили последних наших весенних «дембелей», и получили новое пополнение в роту. С этого времени бойцы нашего призыва по армейской иерархии становились «дедами», и только наступившее лето оставалось последним, небольшим препятствием перед нашей «дембельской» осенью...



Ох, лето красное! Любил бы я тебя,
Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи……
                (А.С. Пушкин)


    Июнь начался с хорошей, летней погоды, стояли тёплые солнечные дни, и деревья в тайге, распустив свои зелёные ветви, радовали глаз и наполняли лёгкие чистым, свежим воздухом! В Бригаде шёл плановый летний период обучения, началось время офицерских отпусков, но служба шла своим чередом, и казалось, что ничего не может остановить постоянно вращающийся маховик нарядов и караулов.

     В середине июня рота заступала в наряд по столовой, дежурным офицером по столовой был наш замполит, а я был назначен его помощником. Наряд мы приняли как обычно, пересчитав всю посуду и столовые приборы, система по временному изъятию из оборота ложек и кружек работала безотказно! Часов в девять вечера мы всем нарядом отправились получать продукты для питания Бригады в течение всего следующего дня. Продуктовый склад находился напротив вещевого, на которым начальником был прапорщик, похожий на Чингачгука, уроженец солнечной азиатской республики нашей страны. И если продолжать аналогию, то начальником продуктового склада был прапорщик, представитель большой западной республики Советского Союза, очень похожий на кузнеца Вакулу из экранизации повести Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки». Почему-то так уж повелось, что начальниками продуктовых и вещевых складов в воинских частях Советской Армии, как правило, были прапорщики-представители именно этих двух республик, из состава нашей многонациональной Советской Родины! «Кузнец Вакула» выдавал нам по списку продукты, мы с замполитом все пересчитывали, а наши бойцы таскали ящики с тушенкой, сгущенкой, рыбными консервами, макаронами и прочими съестными припасами в кладовую, которая находилась в столовой. После этого мы с замполитом ещё раз проверили продукты в кладовой, закрыли ее на замок, ключ я оставил себе, а наш командир отправился ночевать домой…

     До утра я оставался единоличным хозяином в бригадной столовой, отвечающим за порядок, чистоту, сохранность продуктов питания и приготовление завтрака. Первым делом я прошёл в обеденный зал, с улыбкой вспоминая, как полтора года назад ползал здесь под столами, протирая собою кафельный пол. Шесть наших «духов», с тревогой и волнением на лице, осматривали объект предстоящей им приборки, когда я подошёл к ним, и дал команду:
     - Становись!
  Воины, ответственные за чистоту в зале построились в одну шеренгу, и внимательно смотрели на меня, в ожидании моих следующих распоряжений.
     - Значится так, бойцы! Время вам до двух ночи, а если не будете успевать-то до утра! Пока не будет чисто во всем зале, никто из вас спать не пойдёт! Все понятно?
     - Так точно!-ответили невпопад «духи».
     - Выполнять!

  После этого я пошёл в посудомойку, там, как и в обеденном зале, всегда было очень напряжённо, а иногда бывали перебои с горячей водой, и тогда работа по мытью тарелок превращалась в битву за чистоту посуды. В эту ночь вода горячая, слава Богу, была, и дела в посудомойке худо-бедно, но продвигались. Я обошёл всю столовую, все было в порядке, наряд трудился, повара-узбеки как всегда спали в своей комнате, и я решил пока сходить в казарму. В расположении роты почти никого не было, так как караул тоже несли наши бойцы, а те немногие кто остался в расположении, уже спали. Мы с дежурным по роте покурили, после я зашёл в ленкомнату, посидел за партой с журналом «Огонёк», а потом, прихватив с собой несколько номеров этого журнала, отправился обратно в столовую.

   Работа в зале и посудомойке кипела, все остальные объекты приборки уже были вымыты, и я, проверив чистоту на них, отпустил часть наряда в казарму, отдыхать. В начале третьего ночи закончили работу в обеденном зале, и чуть позднее - в посудомойке, и я отпустил до утра всех спать, а сам сел за стол в зале, снял гимнастерку, и углубился в чтение журналов, изредка выходя покурить на улицу. Ближе к пяти часам утра я, отложив всю прессу в сторону, оделся и пошёл в кочегарку, напомнить служившим там воинам, чтобы вовремя подали пар на котлы для приготовления пищи.

    На улице ещё было темно, и находившееся далеко за линией горизонта Солнце, нехотя просыпаясь и потягиваясь, уже испускало свои яркие, огненные лучи, постепенно меняющие черный цвет небосвода на более светлые оттенки.  Кочегарка находилась недалеко от столовой, я довольно скоро уже был внутри ее здания, в котором царила кромешная темнота, и только где-то вдали еле-еле пробивались слегка красненькие огоньки, возможно, там находилась топка. Я пошёл на этот свет, стараясь в темноте нигде не испачкаться, и осторожно пройдя пару десятков шагов, наступил на какое-то тело! Тело спало на чём-то типа матраса, и разбуженное мной, начало что-то причитать на каком-то азиатском языке! Я подсветил себе спичками, и увидел испуганное, чумазое лицо кочегара, который запросто мог сойти за негра.
     - Подъем, ..ядь! - скомандовал я истопнику.
  Тот засуетился, закончив просмотр своего увлекательного сна, вскочил на ноги, и широко открыв глаза, которые выделились двумя белыми пятнами на его черной физиономией, пытался понять, что от него требуется.
     - Слушай сюда, Максимка! - вспомнив рассказ Станюковича, вместо «доброго утра», обратился я к узбеку. - Если в шесть часов в столовой не будет пара, то я вернусь, и откушу тебе голову, на хер! Понял, да!? 
     - Да, да, сиржан, я понил, да! - ответил кочегар.
     - Ну и хорошо, надеюсь что мне не придётся возвращаться! - сказал я и аккуратно, стараясь ни за что не задеть, вышел на улицу...

   В половине шестого утра я громко постучал в дверь комнаты поваров, где спали земляки кочегара, и проорал им, что было сил:
     - Подъем, на хер!
   В скором времени появились несколько поваров, сходили со мной в кладовую, и получили все продукты для приготовления завтрака. В варочном цеху уже что-то булькало и шипело, было понятно, что пар есть, и мне не придётся заниматься каннибализмом, и откусывать голову бедного кочегара. В половине седьмого явился весь мой наряд из расположения, и приступил к своим обязанностям, а к семи часам подошёл и замполит. Я ему сдал ключи от кладовой и пошёл в казарму, чтобы прилечь и вздремнуть на пару-тройку часов.
 
     Около десяти утра я вернулся в столовую, и тогда замполит, оставив мне ключи от провизионной кладовой, ушёл ненадолго по своим делам в штаб. Тут как раз подошло время закладывать мясо в первое и второе блюда, и я, стоя в варочном цеху, наблюдал как повара гигантским ножом, величиной с меч римского легионера, отрезают днища у полукилограммовых консервных банок тушёнки, и вываливают из них мясо в котёл. В это время подошёл один из поваров, попросил меня выдать ему соли и каких-то специй, и мы с ним пошли в кладовую. Вернулся я через несколько минут, и заметил, что за время моего отсутствия пропал один ящик тушёнки! На мой вопрос к поварам о пропавшем ящике ответа я не получил! Пришлось вопрос повторить:
     - Сука, дети гор, ….ядь! Где ещё один ящик тушёнки!? - повысил я голос, но в ответ опять - ни слова!

   Тогда я схватил большой черпак, рукоятка которого была размером с черенок от лопаты, и, используя ненормативную лексику, пообещал главному повару засунуть это кухонное орудие в одно из его физиологических отверстий! Лицо у повара сделалось цветом как его застиранный белый халат, он полез в свой карман, достал деньги и протянул мне двадцать рублей!
     - На, сиржан, вазми, толка успакойся, да!
   Два красных червонца подействовали на меня как тряпка испанского тореадора на разъяренного быка!
     - Я тебе сейчас все ноги переломаю, на хер! Ты мне, сука, деньги суёшь, …ядь! - вскипел я, и, подняв увесистый, гигантский половник двинулся на повара!
     - Боцман, не трогай его! - раздался за моей спиной голос нашего замполита, вернувшегося как нельзя вовремя, - скоро придёт зампотылу и во всем разберётся!
     - Слушаюсь, товарищ старший лейтенант! - ответил я, и, отдав черпак одному из поваров, вышел из варочного цеха.

   Замполит доложил заместителю командира Бригады по тылу о случае с ящиком тушёнки, и тот пообещал во всем разобраться, и наказать виновных. И в самом деле, следующие несколько дней мяса в супе и втором блюде стало несколько больше, ну а потом постепенно все вернулось обратно, на круги своя. Скорее всего, воровали повара всегда, и просто никогда не были пойманы с поличным!

    Обед и ужин в столовой прошли без каких-либо проблем и замечаний, и рота, сдав наряд, вернулась вечером в казарму. После отбоя мы своей небольшой «дедовской» компанией почифанили  в каптёрке, покурили, и, накрывшись с головой простынями, чтобы не слышать и не нюхать то, что происходило вокруг нас, постарались поскорее заснуть….

    Через несколько дней, восемнадцатого июня наступила так называемая «стодневка», то есть осталось сто дней до выхода нашего приказа об увольнении в запас, и мы с Ромкой и Олегом, так же как и многие из нашего призыва, согласно традиции побрились наголо, под бритву. Среди бойцов почему-то считалось, что как раз, к отъезду домой, должна была отрасти новая шевелюра, и домой «дембель» зайдёт с большим чубом, и с беретом на затылке! На следующий день рота пошла на укладку куполов, и у тех «дедов» кто укладывал парашюты, сняв береты, лысины обгорели и потом шелушились! Но мы не сильно огорчались своим шелушащимся головам, и надеялись, что к ноябрю наши волосы будут длинные и шелковистые, как шерсть у Шарика из Простаквашино!

    Незаметно пролетел июнь, и наступил июль - самый жаркий летний месяц. Время на месте не стояло, теперь оно работало на нас, с каждым прошедшим днём приближая наш «дембель»…

    Необходимо отметить, что все в нашей роте уважали замполита, старшего лейтенанта Фёдорова, который уже успел принять участие в боевых действиях в Афганистане. Надо сказать, что у меня сложились с ним вполне нормальные отношения, может потому что я мог показать на карте мира любую страну быстрее него самого, а может потому что я бывал в его родном Калининграде, не знаю... Замполит иногда рассказывал про войну «за речкой», и мы всегда очень внимательно его слушали, лишь иногда задавая какие-то вопросы. Несмотря на то, что уже начался вывод наших войск из Афганистана, многие из нас прикидывали в уме, как они поступили бы в той или иной ситуации, если бы оказались в тех самых краях…

    В один из июльских дней у нас с замполитом зашёл разговор о нашей ротной Ленинской комнате, ремонт там давно не делался, стенды и плакаты были старые и не в полной мере соответствовали духу времени, стены, потолок и окна были в плачевном состоянии. Надо сказать, что замполит уже неоднократно получал замечания от политотдела батальона и Бригады, по поводу состояния его ленкомнаты, и у него давно уже было стойкое желание навести там капитальный порядок. Прикинув свои возможности, мы с Ромой предложили сделать «дембельский аккорд» и выполнить полный ремонт в Ленинской комнате. По нашей договоренности, в случае успешного ремонта, и хорошей оценки со стороны командования, нам должны были обеспечить увольнение в запас одними из первых в части. Замполит обещал нам полное содействие в ремонте, освобождение от каких-то ненужных нарядов, полевых выходов и работ, и помощь людьми, если это будет необходимо. Нас с другом это вполне устраивало, и нисколько не сомневаясь в конечном успехе, мы принялись за дело…

    По правде признаться, ни я, ни Рома каким-то особым талантом и навыками дизайнера, оформителя или ремонтника не обладали, но справедливо полагали, что главное - начать ремонтные работы, а все остальное получится по ходу дела. Для начала мы решили заняться потолком, и по совету замполита, запланировали сделать на нем, так называемую «шубу», то когда с плиты перекрытия свешиваются как бы маленькие цементные сосульки, потом все это белится извёсткой и получается белый, рельефный потолок. Работа эта была очень трудоемкая из-за того что, чтобы достать до потолка, высотой больше трех метров, надо было залезть на три стола - ученические парты! Но с этой задачей мы все-таки справились, а остальное уже пошло легче и проще. Стены, чтобы их не шпаклевать и не красить, было решено полностью закрыть разными информационными стендами и плакатами на фанерном основании, а до высоты пояса - оббить ДСП панелями, обтянутыми клеенкой под дерево. Крышки парт задумали сверху обтянуть политическими картами мира под прозрачной пленкой, а полы – просто покрасить обычной, коричневой краской. Объем работ был очень значительный, и мы собирались все закончить как раз к нашему осеннему приказу, в конце сентября.

    За время этих работ мы завели знакомства в стройбате, потому что какие-то материалы для ремонта доставали через военных строителей. Как-то мы с Ромкой пришли в расположение роты стройбата, и наш знакомый зазывал нас в каптёрку, чтобы мы оценили его «дембельскую» парадную форму одежды. Мы зашли в каптёрку, и с удивлением увидали полный комплект парадной формы воина ВДВ, со всеми знаками, аксельбантами и прочими атрибутами! Мы с другом переглянулись, нам обоим было  интересно, когда же стройбатовец собирался надеть эту форму. И оказалось все просто, потому что подобная система тоже использовалась и бойцами нашей Бригады. Некоторые «дембеля» уезжали домой в гражданской одежде, потому что дорога в поезде на запад страны занимала иногда около недели, и за это время парадная форма одежды теряла свой лоск и блеск, мялась, да и патрули на станциях цеплялись к шикарным, неуставными аксельбантам. А полный комплект парадной формы одежды, включая сапоги и все остальное, примерно за месяц  до отъезда из части, высылался посылкой родным-знакомым увольняющегося в запас бойца, куда-то недалеко от дома. «Дембель» приезжал сначала туда, где хранилась его посылка с формой, распаковывал ее, отглаживал утюгом китель и брюки, и потом, надев отутюженную, парадную, сверкающую форму одежды, с дипломатом в руках, входил в родной дом!

    Наш знакомый стройбатовец, не мудрствуя лукаво, намеревался именно так и поступить. Окинув беглым взглядом висящий на плечиках парадный китель, я  спросил у военного строителя:
     - А что, дома не знают, в каких войсках ты служишь?
     - Нет, я всем писал, что служу в десанте! - ответил служивый.
     - Да, ...ядь! А если какой-то бывший десантник у тебя спросит что-либо, ну например, про купол парашюта Д-5, что тогда? Ты же не знаешь, ни хера!
     - Не знаю, но что-нибудь придумаю! - был ответ на мой вопрос.
     - Смотри, если обман вскроется, набьют тебе морду! - сказал Рома.
     - Ничего, все нормально будет! - ответил стройбатовец с улыбкой.
     Мы осмотрели этот вполне приличный комплект парадной формы одежды рядового ВДВ, сделали пару замечаний, и, договорившись по поводу половой краски и досок, покинули расположение стройбата.
 
      Работы в Ленинской комнате велись каждый день, и мы с другом приобрели самые разные навыки, начиная от столярного и стекольного дела, и заканчивая всякими оформительскими ремеслами. Постепенно, день за днём, медленно но верно, ленкомната преображалась, но до окончания всех работ было, конечно, ещё очень далеко…

     Июль промелькнул так быстро, что казалось, будто бы прошла всего одна неделя, спала жара и наступил последний летний месяц, август. Второго числа наша воинская часть отметила день ВДВ, все было как всегда на праздники, построение и торжественный марш всех подразделений ДШБ, обед под духовой оркестр, и вечером посещение клуба и просмотр фильма «В зоне особого внимания»…

    Через несколько дней мы с Ромой сходили в госпиталь, сдали и получили анализ, а потом поставили себе в военный билет отметки о том, какая у каждого из нас группа крови, и мы с ним собирались сделать себе татуировки на груди, с обозначением именно этой информации. Все другие виды наколок мы делать не планировали, потому что полагали, что лет через двадцать наша комплекция может измениться и тогда уже будет сложно разобрать, что наколото на плече, то ли вертолет с парашютистом, то ли танк с танкистом!

     Наколки всему батальону делал боец из первой роты, который имел талант и навыки рисования, и он имел самодельную машинка для производства татуировок, сделанная из заводной бритвы. Мы договорились, чтобы кольщик пришёл к нам в нашу вторую роту, и после его прибытия, закрылись с ним в ленинской комнате на ключ. Я, сняв гимнастерку и тельник, первым лёг спиной на парту, и специалист по наколкам для начала написал мне синей ручкой, под левой грудной мышцей, O(I)Rh+. Потом завёл свою машинку-бритву, окунул носик в пузырёк с тушью, и попробовал машинку (как бы расписал шариковую ручку или сделал пробу пера) на своей собственной руке, и только после этого начал обкалывать надпись на моей груди. И так он делал каждый раз, когда заканчивался завод или чернила в носике машинки, из-за чего вся левая рука, от кисти до локтя, у этого воина была испещрена точками, черточками, какими-то зигзагами и тому подобным! Человек себя не жалел для пользы обществу, и просто горел на работе! Провозившись с моей наколкой минут пятнадцать-двадцать, он принялся за Ромку, и вскоре мы оба стали обладателями вытатуированной надписи о группе крови на груди у каждого из нас. Забегая вперёд, надо сказать, что я свою наколку подправил и обновил в тату - салоне через 19 лет после службы в Армии, и до сих пор я каждый день вижу эту надпись на своей груди, когда умываюсь перед зеркалом в ванной…

  В середине месяца второй батальон нашей Бригады отправился на учения на остров Итуруп, который расположен в Тихом океане, и входит в Большую Курильскую гряду. Десантники высадились на остров, но по какой-то причине, возможно из-за непогоды, масштабные учения были отменены, и бойцы, прожив несколько дней на живописном берегу Тихого океана, вернулись обратно в расположение нашей воинской части. Побывавшие на Итурупе воины рассказывали о невероятной красоте острова, девственной природе и обилии рыбы в мелких протоках на побережье. После возвращения второго батальона на место постоянной дислокации, многие офицеры и бойцы нашей Бригады угощались нежным филе соленого лосося и красной икрой, привезёнными с далеких берегов, великого Тихого океана….

   В августе месяце, пока была пора офицерских отпусков, и временами шли дожди, была хорошая возможность ходить по вечерам в короткую самоволку, скажем куда-нибудь в столовую, но при этом не прятаться от патруля. Идею эту мне еще год назад подкинули наши старослужащие Алик и Игорь, и состояла она в следующем. Нужно было взять обычную солдатскую фуражку, которых у нас в каптёрке было почему-то великое множество, и которая в темноте практически не отличалась от офицерской, тем более, если на неё прицепить нужную кокарду, и лётную птичку над ней. Потом мы надевали такие фуражки, сверху накидывали офицерские плащ-палатки с капюшоном, и в таком виде свободно выходили через КПП Бригады и шли по своим делам, обычно до «Негритянки» или столовой тепловозного депо. Там мы ужинали, и возвращались обратно в часть, а если по пути в темноте нам встречались какие-то прапорщики или офицеры,  то мы просто обменивались воинскими приветствиями, и продолжали движение. Не сказать, что мы прям часто пользовались таким способом прогуляться в посёлок, но пару-тройку раз мы с другом выдавали себя за младших офицеров, и без проблем выходили в посёлок и возвращались обратно.

    За работой в ленкомнате время летело стремительно, и мы не заметили, как промелькнул август, дни становились все короче, по вечерам стало уже гораздо прохладнее, наступил сентябрь, и начиналась наша «дембельская» осень…



Медлительной чредой нисходит день осенний,
Медлительно крутится желтый лист…
                (А.Блок)                               
  Начало сентября выдалось дождливым, но вскоре снова распогодилось, и наступило ласковое и безмятежное, бабье лето. Деревья начали постепенно опадать, листва поменяла свой окрас, и леса вокруг нашего посёлка приобрели нарядный и праздничный вид! Изумрудный цвет тайги, где преобладали вечнозеленые вековые сосны и ели, был щедро разбавлен желтыми, слегка оранжевыми и красными оттенками увядающих и готовящихся к зиме лиственных деревьев и кустарников. Дни стояли тёплые и безоблачные, и Солнце щедро дарило свои лучи, стараясь воскресить покинувшее нас до следующего года, лето.

    В начале месяца мы с Ромой сходили на почту и отправили посылки с нашей «дембельской» парадной формой туда, куда собирались приехать, и переодеться в праздничное обмундирование перед прибытием домой. А чуть позднее я написал матери, и попросил ее прислать мне посылку с моей гражданской одеждой, в которой собирался поехать домой. Посылка моя благополучно пришла, была получена и хранилась на квартире у нашего ротного замполита.

     Работы в Ленинской комнате были близки к своему завершению, и мы надеялись, что наши труды не пропадут даром. Было видно, что два месяца потрачены не зря, и вложенные нами усилия и старания были воплощены в дело! В комнате было светло и уютно, белый рельефный потолок смотрелся очень необычно, а по периметру, на высоту пояса, все стены были зашиты щитами, обтянутыми клеёнкой, имитирующей светлое дерево. Большая часть информационных стендов и плакатов, изготовленные нами были абсолютно нового, объемного вида и дизайна (сейчас бы их называли 3D проекцией), а все тексты и надписи на них, были нанесены светло-серым цветом. Оставались небольшие доводочные работы, и мы планировали закончить наш «дембельский аккорд» даже чуть раньше выхода нашего долгожданного, осеннего  приказа об увольнении в запас.

     В середине месяца мы, небольшой компанией «дедов», скромно отметили мой день рождения, почифанив в каптёрке, и со смехом вспоминая прошлогодний визит в столовую и мокрого, злого подполковника, который тогда меня посадил на «губу». В этом году ничего такого не намечалось, да и все бойцы нашего призыва старались вести себя так, чтобы не схлопотать какое-либо серьезное взыскание, которое может повлиять на дату отъезда из части домой.

    В двадцатых числах, за несколько дней до нашего осеннего приказа к нам в роту прибыла внушительная делегация из политработников Бригады, во главе с начальником Политотдела части. Наш ротный замполит представил свою, только что  отремонтированную Ленинскую комнату, основные работы в которой произвели мы с Ромой. Ленкомната произвела сильное впечатление на всех присутствующих офицеров, и вне всяких сомнений, была признана лучшей во всей Бригаде! Наши ротный и батальонный замполиты просто светились от радости, и обещали нам с другом полное содействие в увольнении в запас одними из самых первых в части.

    И вот наконец, наступило 27-е сентября 88 года, знаменательный день выхода «Нашего Приказа» - приказа Министра Обороны страны Дмитрия Язова о призыве на действительную военную службу и увольнении в запас! На основании этого приказа, я, Рома, Олег, Юра, весь наш призыв, и все бойцы срочной службы в Советской Армии и ВМФ, отслужившие установленные сроки, должны были быть уволены в запас до первого января следующего года! Служба наша была окончена, и теперь, именно с этого момента мы становились уже «дембелями»...

     Наступил октябрь, погода стала заметно прохладнее, и Солнце часто пропадало где-то вдали от глаз людских на покрытом низкими, тяжелыми облаками и тучами, небосводе. Начались дожди, по ночам уже случались заморозки, и уже не за горами был самый первый снег, предвестник суровой Амурской зимы.

     В середине месяца личный состав Бригады перешёл на зимнюю форму одежды, и теперь на всех построениях батальона преобладающим цветом обмундирования был серый - цвет зимних шапок и шинелей.

     Мы с Ромой были уже полностью готовы к отъезду домой, и планировали сначала приехать ко мне домой в Оренбург, а оттуда он должен был улететь самолетом в Краснодар, на свою малую Родину.  Гражданская одежда, один на двоих чемоданчик-дипломат и дорожная сумка, хранились на квартире у нашего замполита, «дембельские» альбомы были полностью закончены, а посылки с комплектами парадной формы одежды дожидались нас недалеко от наших родных домов. И теперь мы с нетерпением ожидали ноябрь месяц, когда придёт наш черед прощаться с друзьями и товарищами, перед отъездом в родные края.   
         
    Во второй половине октября мы с другом получили увольнительные в посёлок, и собирались посетить пока еще неизвестный нам, видеосалон. Это новомодное заведение совсем недавно открылось в одном из кафе недалеко от вокзала, но мы там еще, ни разу не бывали. Мы знали, что это было некое подобие небольшого кинозала, с небольшими столиками для посетителей,  где сеансы начинались по расписанию, и за плату в три рубля можно было посмотреть на телевизоре какой-нибудь зарубежный кинофильм. Вечером втроём мы прошли КПП  части, после чего мы с Ромой отправились в видеосалон, а наш замполит - домой, но попросил занять ему место за столиком, пообещав прийти к началу сеанса. Народу в этот вечер в видео-кафе было много, но нам удалось занять один хороший столик, откуда было удобно смотреть телевизор. Сегодня в прокате был фантастический боевик «Терминатор», и мы про этот фильм что-то слышали от наших «молодых и духов», но разумеется никто из нас его еще не смотрел. К самому началу сеанса успел и наш замполит, одетый в гражданскую одежду, и нам было непривычно видеть его без военной формы. Тут же начался фильм, и мы, затаив дыхание, не отрываясь, смотрели на экран цветного телевизора «Горизонт», висящего под потолком, и переживали за главную героиню, которую пытался убить беспощадный робот! По окончанию сеанса, мы направились в  часть, по дороге обсуждая просмотренный фильм, и делясь впечатлениями от хорошей игры актеров, особенно нам понравился Терминатор в  исполнении Арнольда Шварценеггера! Пользуясь случаем, мы заодно договорились с замполитом, что он сводит роту в кино на новый, нашумевший фильм  «Маленькая Вера», который на днях должен был в выйти в прокат в поселковом кинотеатре.

    Шли двадцатые числа октября, наша рота стояла в карауле, и я был назначен разводящим на посты первого сектора, в которые входили: Знамя части, склады Ракетно-Артиллерийского Вооружения и склады ГСМ. Ночь и утро прошли спокойно, и часовым оставалось отстоять пару-тройку смен до сдачи караула другой роте. Погода стояла хорошая, и я разводил смены по постам, не надевая шинели,  в полушерстяном зимнем обмундировании и в шапке, в таком же виде, как мы по утрам бегали на зарядку, ну или ходили на приём пищи в столовую. После обеда я повёл очередную смену часовых на посты, и немного не доходя штаба, чуть в стороне от нашего пути, встретил начальника штаба Бригады, того самого, который год назад посадил меня на гауптвахту. Не думаю, что он сегодня узнал меня, все-таки тогда была ночь, а подполковник находился в ярости от падения в лужу, но сейчас он внимательно посмотрел на нас с расстояния в пару десятков метров, и скомандовал:
     - Смена, стой!
   Мы вчетвером остановились, и замерли, ожидая следующих приказаний.
     - Товарищ сержант, - обратился он ко мне. - Почему Вы одеты не по форме?!
     - Товарищ подполковник, погода хорошая, и с разрешения начальника караула, шинель не надеваю! - бодро ответил я.
     - Когда домой? - спросил меня начштаба.
     - Не знаю, товарищ подполковник! Надеюсь, что в следующем месяце!
     - Понятно. К концу этой смены, я  Ваших усов не наблюдаю! Все, свободны! - был суровый вердикт подполковника, который отправился куда-то по своим, командно-штабным делам.

   Я огорченный таким приказанием начштаба Бригады, развёл смены по постам, вернулся в караулку, и рассказал об этой неприятности начальнику караула, своему взводному. Лейтенант внимательно выслушал меня, и, не раздумывая, посоветовал мне:
     - Боцман, да сбрей ты эти усы, на хер! Так спокойней будет! Кто знает, что у него в голове, а если он придёт в караулку, и проверит как ты выполнил его приказание, что тогда, ….ядь?!
     - Да, товарищ лейтенант, согласен! «Дембель» в опасности! - ответил я, и отправился в казарму.

   Там я взял в своей тумбочке станок с кассетами «Спутник», зашёл в умывальную комнату, и, намылив пеной свою растительность под носом, с большим сожалением, сбрил усы, которые носил с лета прошлого года. Я не хотел рисковать: «Как знать, может у начштаба была запланирована проверка караула, да и усы, в конце - концов, через неделю отрастут, и опять будут такими же!» - подумал я, разглядывая своё отражение в зеркале над умывальником. Когда я вернулся в караулку, товарищи не совсем узнавали меня, и слегка подшучивали над моей изменившейся внешностью. Разумеется, никакой проверки караула не было, и начальник штаба Бригады, скорее всего, и думать про меня забыл…

     Слухи о том, что в скором времени первые «дембеля» поедут домой, уже давно бродили по батальону, но никакой конкретики, и никаких точных сроков никто не знал. И вот вечером, в последнюю пятницу октября, ротный и замполит позвали нас с Ромой в канцелярию роты, куда мы и вошли, с волнением ожидая наконец услышать заветные слова!
     - Присаживайтесь, ребята, - сказал нам ротный.
  Мы с другом уселись на свободные стулья, стоявшие около длинного, письменного стола. Дальше продолжил замполит:
     - Ну что, благодарим вас за хорошую службу! Как я и обещал вам, и по ходатайству замполита батальона, вы отправляетесь домой на следующей неделе!
     - Спасибо! - начали мы благодарить наших офицеров.
     - Да не за что! Вы это заслужили! - продолжил ротный,- Вот вам обходные листы, я их уже подписал. В понедельник с утра занимайтесь своими бумагами, у всех все подпишете, потом в штаб батальона и в штаб Бригады. Получите проездные документы на поезд - и в путь!
      - Спасибо, товарищ старший лейтенант! - сказали мы, поднимаясь со стульев.
      - Не за что, вам спасибо! - ответили наши офицеры, пожимая нам с Ромой руки!
   Мы вышли из канцелярии, не помня себя от радости, и сразу крепко обнялись! Стоявшие неподалёку Юрка с Олегом, и другие бойцы спросили нас:
     - Ну что? Когда?
     - В понедельник! - с улыбкой на лице ответил Ромка.
     - Везёт вам! Поздравляю! А мы наверное всей толпой, в конце месяца, как обычно. - сказал Юрка.
     - Да все нормально будет, «дембель» неизбежен, как восход Солнца! - ответил я, пожимая протянутые мне руки моих товарищей.

   В субботу выпал тот снег, который уже не растаял через короткое время, а остался лежать до весны, земля постепенно остывала, и в скором времени толщина снежного покрова начнёт неуклонно увеличиваться. Небо покрылось низкими, серыми облаками, но Солнце иногда находило себе лазейку, и бросало на землю свои редкие лучи, пытаясь противостоять набирающей силу зиме.

   Выходные мы с Ромой занимались последними сборами, обменивались с друзьями фотографиями и адресами, обещая писать друг другу письма. Я сходил в автопарк, в ремонтную роту, чтобы увидеться с Володей, но он был где-то в отъезде в командировке, и мы, к сожалению, с ним так и не простились…

   В субботу вечером замполит, как и обещал, сводил роту в кино на «Маленькую Веру», и мы, сидя в кинозале, понимали, что жизнь в нашей стране действительно сильно изменилась, если такое кино начали снимать и выпускать в прокат. Насчёт самого фильма ничего определенного сказать я не мог, он мне был просто не интересен, так как все мои мысли были заняты скорым окончанием службы, и предстоящим отъездом домой…

   В понедельник с самого утра мы с Ромкой пошли по всем инстанциям и кабинетам с обходными листами, и нам нужно было посетить всё, вплоть до библиотеки (у нас в Бригаде даже была библиотека, а я и не знал об этом), и как оказалось, дело это небыстрое. Хождения по кабинетам, ожидания нужного сотрудника, и стояния в очередях мне очень напомнило получение паспорта Моряка в здании Пароходства, три года назад. Наконец, после обеда мы принесли подписанные обходные листы в штаб батальона, и получили заветную подпись начштаба и печать воинской части в графе «Уволен в запас» в наших военных билетах! Это был день первого ноября! И теперь у меня в военном билете стояли две записи от первого ноября: в 86-ом году призван, а в 88-ом году уволен с военной службы! Два года, день в день, были отданы службе Родине!

     Не теряя времени, мы с другом опять отправились в штаб Бригады, и, постояв в очереди, получили воинские проездные документы, на основании которых нам должны были в кассе железнодорожной станции выдать билет на поезд, для следования домой. Это был последний документ, необходимый для отъезда в родные края!
 
    Чуть позднее мы сходили домой к нашему ротному замполиту, тепло простились с ним, и забрали наши гражданские вещи. По пути от замполита мы зашли к нашему бывшему ротному, которого мы очень уважали, но его дома не оказалось, и соседка по лестничной площадке сказала, что они с женой ушли в кино. Мы с Ромкой вернулись в расположение роты, и, оставив вещи в каптёрке, быстрым шагом отправились в поселок. На улице уже смеркалось, когда мы пришли в кинотеатр, и попросились у билетера, чтобы нас ненадолго пустили к дверям кинозала. Рома приоткрыл дверь в темное помещение, где крутили новое советское кино про девушку Веру, и громким голосом солиста в нашем ротном хоре, сказал:
     - Сергей Георгиевич Решетников, подойдите, пожалуйста к выходу!
   После чего закрыл дверь, и буквально через пару минут появился наш бывший ротный командир.
     - Здравия желаем, товарищ капитан! - сказал я ему, - Мы уезжаем домой, вот зашли проститься!
     - Привет, Боцман! Привет, Рома! - поздоровался с нами ротный, - Ну что же, поздравляю, отслужили, молодцы!
     - Сергей Георгиевич, спасибо Вам за все! - сказал Рома.
     - Здоровья Вам и успехов! - добавил я.
     - Спасибо, ребята! Вам тоже всего самого доброго! И хорошей дороги домой! - пожелал нам ротный, и крепко пожал каждому из нас руку.
     - У вас когда поезд, сегодня ночью?
     - Да, попробуем на него взять билеты. - ответил Ромка.
     - Ясно! Все, ребята, давайте идите! Хорошего пути! Всем в роте привет!- сказал напоследок нам наш командир, и мы не оглядываясь, поспешили из кинотеатра обратно в часть.

   Меньше чем через полчаса мы были снова в расположении роты, и до отправления проходящего на запад страны поезда оставались уже считанные часы. Мы с другом переоделись в гражданскую одежду, и положили в мою опустевшую дорожную сумку чемоданчик-дипломат с двумя дембельскими альбомами, и ещё какие-то нехитрые пожитки для долгой поездки в поезде. И вот наконец, раздалась команда «Рота, строиться!», та самая команда, когда мы с моим другом уже стояли не в строю, а напротив наших двух шеренг!

    Рота выстроилась на центральном проходе, старшина Камиль, тоже нашего призыва, стоя рядом с нами, скомандовал:
     - Равняйсь! Смирно! Сегодня мы провожаем домой Боцмана и Рому. Вольно!
     - Ну что, давайте прощаться! - сказал я, и мы с Ромой пошли вдоль строя, с первого до последнего бойца, пожимая каждому руку, а с кем-то обнимаясь и говоря пару слов.
   Через несколько минут мы обошли весь строй роты, простившись с каждым товарищем, потом обнялись со старшиной, и опять встали напротив нашей, второй роты. Сначала говорил Рома:
     - Спасибо всем, за совместную службу! Всем удачи и здоровья, а нашему призыву - скорейшего возвращения домой!
Потом пришла и моя очередь сказать пару слов:
     - Для тех, чья служба только началась, помните, что главное в Армии - это быть  человеком, отслужить нормально и человеком вернуться домой! Всё, прощайте, и как говорится, не поминайте лихом! - сказал я, оглядев строй своих друзей и товарищей.

   Мы с Ромой повернулись и пошли вдоль строя на выход, подхватив по пути нашу дорожную сумку. И тут раздались аплодисменты! Вся рота хлопала в ладоши, провожая нас!! Такого я не видел и не слышал, вообще никогда!! Чувства просто захлестнули меня, к горлу подкатил какой-то комок, и на глаза, помимо моей воли, навернулись слёзы… Мы поспешили на улицу, вышли из подъезда, прошагали несколько шагов по плацу, и как-то сами по себе, вдруг замедлили шаг и остановились. Потом, как будто по команде, развернулись назад, сняли шапки, и низко поклонились батальонной казарме, в которой прожили два года своей жизни! Когда я выпрямился и сквозь неудержимые слёзы посмотрел на своего друга, то увидел, что и он тоже плачет!!! Это были эмоции на всю жизнь, это было навсегда!!! В этих невольных слезах, как в промелькнувшей за секунды кинохронике, отразилось вся наша служба, все эти два, таких казалось бы, длинных, а по сути, моментально пролетевших года! Мы покидали воинскую часть, как часть нашей жизни, где мы не только стали взрослее, а где стали настоящими мужчинами! Мы столько вынесли на своих плечах, и столько пережили здесь, что проститься без слёз с этим местом было просто невозможно! И мы, два друга, два здоровых воина-десантника, сейчас нисколько не стеснялись своих мокрых глаз…

   Через минуту, выплеснув свои накопленные за два года эмоции, мы подхватили сумку с вещами, быстрым шагом пересекли плац, и направились в сторону выхода из части. Всё вокруг нас было нам знакомо до самых мелочей! И этот плац, который мы чистили от снега, и клуб, где мы будучи «духами», спали на сеансах кинофильмов и пели в хоре, и столовая, где ползали под столами, и штаб, и полоса препятствий, и спортивный городок, и все прочее, все это, словно фотография, оставалось в нашей памяти навсегда! Мы шли, молча, осматривая все это в последний раз, и на душе было и тоскливо, и радостно одновременно…

    Мы миновали КПП части, коротко оглянулись на широкие, железные ворота с закрепленными на них эмблемами ВДВ, и быстрым шагом направились на вокзал. Мы шли по темным улицам, вдоль небольших частных домов, по покрытой снегом дороге, освещаемые белой, практически полной Луной, совсем как два года назад, когда нас семерых  новобранцев вели в обратном направлении, от вокзала в сторону воинской части! За прошедшее с того момента время, я вроде как остался прежним, но в тоже время стал абсолютно другим человеком… За своими размышлениями я и не заметил, как мы пришли на железнодорожный вокзал, на котором за два года службы уже бывали неоднократно.

    До прибытия поезда из Владивостока оставалось еще больше часа, и мы с Ромкой планировали получить билеты именно на него. Очередь в билетную кассу была совсем небольшая, и постояв в ней несколько минут, мы обратились к кассиру с вопросом о двух билетах в плацкартный вагон прибывающего поезда. Но к нашему большому огорчению, место было всего лишь одно на весь пассажирский состав, нас с другом это, конечно, не устроило, и пришлось взять билеты на другой поезд, который отправлялся завтра, в районе полудня. Мы с Ромой вышли из здания вокзала, покурили около входа, и решили вернуться на ночлег обратно в часть, потому что идти нам больше было некуда. Оставив сумку с вещами в камере хранения, мы налегке отправились обратно в нашу казарму, которую покинули всего на всего час назад, да ещё с такими незабываемыми эмоциями…

   Глубоко за полночь мы осторожно открыли дверь в расположение роты, и очень удивили дневального своим появлением. Тут же подошёл дежурный по роте, и мы ему рассказали, что билеты у нас только на завтра, а вернулись мы, чтобы переночевать. Немного поболтав с дежурным, мы покурили в умывальной комнате, и во втором часу ночи улеглись спать. Прошедший день был настолько длинным, наполненным событиями и эмоциями, что мы с Ромой были совершенно вымотаны, и очень скоро провалились в глубокий сон…

   Через несколько часов раздалась привычная команда «Рота, подъем!», и включился свет в расположении, но мы с другом подниматься уже не стали, а попытались снова уснуть. Окончательно проснулись мы уже после восьми утра, оделись и пошли умываться, когда шли занятия по ЗОМП, и все бойцы роты стояли на центральном проходе, одетые в комплекты химзащиты. Приведя себя в порядок, мы надели верхнюю одежду, и чтобы не отвлекать никого от занятий, простились только с дневальным и дежурным по роте, и покинули расположение. Так же как и прошлым поздним вечером, мы вышли из подъезда, на плацу остановились, и, обернувшись, снова поклонились казарме батальона! Наши сильные душевные эмоции мы с Ромой уже выплеснули вчера в виде слез, и сегодня прощание с серым, четырехэтажным зданием солдатской казармы, прошло гораздо спокойнее. Мы с другом снова, и уже в последний раз, прошли путь от расположения батальона до проходной на территорию части, миновали КПП, и, покурив около ворот с эмблемами ВДВ, не спеша отправились в сторону вокзала.

     Вскоре мы заглянули в «Негритянку», и последний раз поели в этой небольшой, уютной столовой, где всегда хорошо готовили. Потом мы пришли на вокзал, забрали сумку из камеры хранения, и, дождавшись нужного нам поезда, сели в душный, плацкартный вагон. Нашими местами оказались две верхние полки, в самом последнем отсеке-купе, прямо около выхода, ведущего в  туалет и тамбур. Но нас в принципе, это нисколько не смутило, всё-таки мы направлялись домой, а за последние два года мы и ездили, и спали в таких условиях, что эти две верхние полки были для нас, как царские хоромы! Проводница выдала нам немного влажное, бело-серого цвета постельное белье, которым мы застелили спальные места, и, покурив в тамбуре, улеглись отдыхать на наших полках.

    Я лежал на спине, закрыв глаза, и под стук колёс вагона, только сейчас начинал понимать, что всё, служба моя закончилась, и я, наконец-то еду домой! Я отчетливо помнил, как будучи новобранцем, прибыл сюда, на станцию Магдагачи, холодной, ноябрьской ночью, и было это когда-то давным-давно, казалось бы в другой, прошлой своей жизни… А в текущей, настоящей жизни, я являлся тем, кто вынес на своих плечах тяжелую службу в Десантно-Штурмовой Бригаде, совершив двадцать прыжков с парашютом, освоил много видов стрелкового оружия, и пробежал за два года несколько тысяч километров! Я набрался силы, закалки и выносливости, которые остались со мной на всю мою последующую жизнь! А главное, я приобрел очень высокую самооценку, уверенность в себе, и умение добиваться своей намеченной цели, несмотря ни на какие трудности!
               
    Тяжелые колёса вагона мерно стучали на стыках бесконечных, стальных рельс, а я лежал и думал, как приеду домой, и обниму мать, которая два года ждала меня и всегда поддерживала своими письмами! Как встречу друзей в нашем дворе, и как мы отметим мое возвращение со службы! Поезд нёс меня на запад, отсчитывая стуком колёс нескончаемые километры пути, и я, засыпая на верхней полке плацкартного вагона, мечтал, как вернусь на флот, и наконец, опять увижу безбрежные аквамариновые, бирюзово-синие, морские просторы… И я уже знал, что всю жизнь буду с тоской смотреть в пронзительно голубое, бесконечное небо, которое когда-то принимало меня в свои крепкие объятия, над зелено-изумрудной, бескрайней Амурской тайгой...
    
                03 сентября 2025 года.