Случай с Пушкиным

Александр Сергеевич подошёл к тяжёлой резной двери, резко выдохнул и решительно распахнул её, после чего столь же решительно вошёл внутрь.

– Александр Христофорович, вызывали? – спросил он.

– Проходите, проходите, господин камер-юнкер, – откликнулся Бенкендорф. – Что же это вы, голубчик, нарушаете?

– Простите, не понял? – удивился поэт. – Что именно я нарушаю?

– Ну как же, как же-с! – улыбнулся граф. – Мне, как почётному члену Петербургской академии наук и как члену Государственного совета и Комитета министров прямо-таки неловко за вас! Вы почему настолько пренебрежительно относитесь к последним веяниям и, я уже не говорю об уважении к традициям. Да вы совсем не следите за, так сказать, процессами, веяниями и чаяниями?

– Я всё-таки не понимаю, в чём суть претензий к моей скромной персоне? – спросил Пушкин.

– Ну хорошо, я объясню, – смягчился почётный член. – Вижу, вы совсем не следите за новостями. Тогда я просто зачитаю.

Бенкендорф взял со стола папку, вынул из неё листок и торжественно зачитал:

– Это здесь, вот оно: «О защите русского языка от чрезмерного использования заимствований в публичном пространстве». Тек-с, что тут у нас прописано? Ага, вот оно: «Всякие тексты, и прочая публичная информация, предназначенная для потребления гражданами в общественных местах должны быть написаны на русском языке». Поняли вы меня? Далее: «Допускается также их дублирование на языках народов России или на иностранных языках». И вот ещё: «Писатели обязаны использовать только кириллицу». Достаточно?

– Но я же не создаю публичной информации! – возразил поэт.

– Ваши, с позволения сказать, стишки, самые что ни на есть публичные, господин камер-юнкер! – сердито отозвался граф. – Их издают, переиздают, читают, цитируют, декламируют. Я даже, знаете ли, слышал такую крамольную фразу: «Пушкин – наше всё»! И вот ещё: «Пушкин – творец нового русского языка»! Каково? И что же вы делаете, господин творец, господин Наше Всё?

– Я лишь иногда пописываю стишки, – скромно ответил Пушкин.

– Пописывает он стишки! – возразил граф. – А на каком, простите, языке вы пописываете эти ваши стишки? Стансы! Эти ваши рифмочки – «тужур – лямур», и прочее! Это что, я вас спрашиваю? А «Мой портрет»? А «Твой и мой – говорит Лафонтен»? И прочее, и прочее, и прочее! Да у вас даже в этом вашем «Евгении Онегине» нет-нет, да и да-да! То есть, я говорю, что французский то и дело появляется. И даже, страшно сказать, рифмы французские, прости Господи! И как же вас прикажете читать простому русскому, какому-нибудь, скажем наугад, Никите или Илье? Брали бы вы, батенька, пример с Шишкова. Уважаемый человек! Наш всеми любимый Александр Семёнович – инициатор охранительного цензурного устава 1826 года! Президент Академии Российской! Это вам не хухры-мухры!

– Сей старец дорог нам: он блещет средь народа, священной памятью двенадцатого года, – ответил Пушкин.
 
– Ёрничать изволите! – саркастически возразил граф. – А вот послушайте, как толково пишет Александр Семёнович: «Иностранным словотолкователям, для отыскания первоначальной мысли в употребляемых ими словах, следует прибегать к нашему языку: в нем ключ к объяснению и разрешению многих сомнений, который тщетно в своих языках искать будут. Мы сами, во многих употребляемых нами словах, почитаемых за иностранные, увидели бы, что они только по окончанию чужеязычные, а по корню наши собственные».

– Я не уверен, что «словотолкователи» и «чужеязычные» – это слова из русского языка, – возразил Пушкин. – Смысл этих слов понятен, но красоту русского языка они несколько нарушают.

– Зато эти ваши тужуры-бонжуры зело вельми как хороши для русской словесности! – ядовито возразил граф.

– Нет, почему же? – ответил поэт. – Да ведь я уже почти и не пишу по-французски! Это я по молодости увлекался. Читал Лафонтена, и прочих…

– Знаем! – ответил граф. – Анри Шенье? Как же! Бросьте вы эти пакости, господин камер-юнкер, мой вам добрый совет. Пишите на кириллице и только по-русски!

– Я вас понял, граф, – ответил Пушкин. – Если больше у вас ко мне ничего нет, позвольте откланяться?

– А ревуар, – холодно ответил граф.
Пушкин, придя домой, глубоко вздохнул.

– Ну что он привязался? – спросил он. – Неужто я так уж много писал на французском? Где я, Пушкин, и где этот самый французский язык?

Тут откуда-то со стороны шкафа раздался приятный женский голос:

«Отвечаю. Александр Сергеевич Пушкин много писал на французском языке, особенно его ранние стихи – Стансы, Мой портрет и прочее. Также он сохранил привычку вставлять отдельные слова, или целые строчки в стихи, написанные на русском языке»

– Серьёзно? – удивился Пушкин.

– Даю ссылки, – ответил женский голос.

Вслед за этим она стала произносить загадочные сочетания букв английского алфавита, перемежая их странными словами «слеш», «нижнее подчёркивание», «двоеточие» и «точка»

https: // rustih.ru/stixi-pushkina-na-francuzskom-yazyke/