Хамство это всегда проблема хама, а не твоя

Недавно в моей жизни появилась соседка. Эту милую женщину зовут Людмила Петровна. В понедельник я столкнулась с ней у лифта. Лифт в нашем доме — ну чисто коробка из-под холодильника, только с кнопками.

— Доброе утро, — улыбнулась я.

— Что лыбишься? Не видишь, сумки у меня? — Людмила Петровна демонстративно перехватила авоську с картошкой.

Я застыла. Мозг отказывался обрабатывать полученную информацию. В голове крутилась одна мысль: "За что?". Сердце пропустило удар, потом сделало кульбит и забилось где-то в горле.
— Извините, — пробормотала я и отступила.

Вечером рассказала мужу. Миша, мой муж — человек с душой философа и зарплатой аналитика, выслушал меня, задумчиво почесал бороду и выдал:

— Знаешь, милая, хамство — это всегда проблема хама, а не твоя, — муж пытался меня успокоить.

— Да, но что делать-то? — спросила я, загружая в посудомойку тарелки с присохшими макаронами.

— Ничего. Помнишь пингвинов? "Улыбаемся и машем!" — Миша сделал неопределенный жест, напоминающий одновременно приветствие и прощание.

На следующий день я встретила Людмилу Петровну у подъезда. Она стояла, подпирая дверь, как атлант небосвод, и пыталась справиться с зонтом, который решил жить своей жизнью.

— Помочь? — предложила я.

— Что лезешь? Думаешь, сама не справлюсь? — прошипела соседка.

Внутри меня что-то щелкнуло, как переключатель света в темной комнате. Я вспомнила психотерапевта Ирину, к которой ходила прошлой весной: "Агрессия — это всегда боль. Когда человек хамит, он демонстрирует свою внутреннюю рану".

— Вам плохо? — спросила я искренне.

Людмила Петровна замерла с зонтом в руке. Её глаза расширились, было видно, что она подбирает нужные слова.

— Чего?

— Вам, наверное, очень плохо, раз вы так разговариваете, — продолжила я. — Может, чаю? У меня есть печенье с шоколадной крошкой.

В этот момент зонт наконец сложился.

— Издеваешься? — прищурилась она.

— Нет, правда. Зайдете? Дождь ведь.

Пауза затянулась. Казалось, даже капли дождя замедлились, ожидая развязки.

— Ладно, — буркнула она неожиданно. — Только ненадолго.

"Ненадолго" растянулось на три часа. Оказалось, у Людмилы Петровны месяц назад умер муж, сын в другом городе, а пенсия такая, что хватает только на квартплату и макароны.
— Знаете, — сказала я, провожая её до двери, — хамство — это как попытка согреться, поджигая собственную одежду. Вроде на миг теплее, а потом очень больно и остаешься голым.

Она хмыкнула, но не возразила.

Через неделю я встретила таксиста, который решил, что мой адрес — личное оскорбление его профессиональной гордости.

— Куда едем? — спросил он, когда я села в машину.

— Бульвар Энтузиастов, 12, — ответила я.

— Серьёзно? В такую пробку? Туда же только в объезд! Вы вообще карту смотрели? — возмутился он.

Я вспомнила Людмилу Петровну и решила применить свой новый метод.

— А вы давно работаете таксистом? Наверное, устали от бесконечных дорог и капризных клиентов? — спросила я с искренним интересом.

Таксист посмотрел на меня в зеркало заднего вида так, будто я предложила ему что-то неприличное.

— Чего?

— Просто подумала, что у вас, должно быть, тяжёлая работа. И клиенты разные. И пробки эти...

К концу поездки я знала, что у него двое детей, ипотека и мечта открыть автомастерскую. А он не взял с меня денег за проезд, сказав, что "первый раз за пятнадцать лет кто-то реально поинтересовался, как у него дела".
Вечером я опять рассказывала Мише о своих приключениях.

— Знаешь, — сказала я, размешивая сахар в чае, — я поняла, что делать с хамами. Нужно просто увидеть в них людей. Не бороться, не отвечать тем же, а просто... увидеть человека.

— Как Диоген, — кивнул Миша, — который днём с фонарём ходил и искал человека.

— Именно! — я подняла палец вверх. — Только мой фонарь — это вопрос "Вам плохо?".

Миша засмеялся и обнял меня:

— Моя жена — современный Диоген в юбке!

Теперь, когда кто-то хамит, я мысленно достаю свой воображаемый фонарь и начинаю поиски человека. И знаете что? Я почти всегда его нахожу. Потому что хамство — это всегда просьба о помощи, просто в очень неудачной упаковке. Как будто что-то нужное завернули в наждачную бумагу.