Что я помню

Вген Форестовски





                ЧТО Я ПОМНЮ

                ПОВЕСТЬ

                50+







Публикуется в сокращении. Некоторые собственные имена и названия намеренно изменены.






                Если бы я всё назвал, чем я располагаю,
                да вы бы рыдали здесь!

                В.С. Черномырдин


Обращение к читателю


 Наверно, нет ни одного человека, который бы не задумывался над   вопросами собственного бытия. Нет, нет, я не о том, о чём вы сейчас, вероятнее всего, подумали. Глобальные проблемы смысла жизни всерьёз меня никогда не интересовали. Всегда считал их пафосными, провокационными и пошлыми. К чему выдумывать и ставить вопросы, на которые не бывает ответа. А то, что же получается? Не спросив    моего разрешения, меня зачем-то произвели на свет, и теперь я же должен мучиться вопросами собственного предназначения? Я имел в виду всего лишь наше отношение к прожитой нами жизни. Что же касается её высокого смысла, по-моему, лучше всех на этот философский вопрос ответил Бурратино. Помните диалог из сказки?

-А для чего же тебя выстругали?

-На радость людям!

                Ну, не красавчик?


С возрастом мы всё чаще мысленно возвращаемся к своему прошлому. Оцениваем совершённые нами поступки, о чём-то сожалеем,грустим, ностальгируем. С чего всё началось? Где оно, самое первое, самое раннее воспоминание, та точка отсчёта, до которой вообще возможно добраться, спустившись в самую бездну своего сознания?
Люди, которые говорят, что они ничего не помнят лет до семи, вызывают у меня смешанные чувства. Что-то среднее между недоверием и жалостью. Что значит "не помню"? Это же не включённый утюг, а годы вашей сознательной жизни. Каким же скучным, серым и однообразным должно быть у ребёнка детство, чтобы он ничего из него не запомнил!? Вся наша жизнь состоит из воспоминаний, человек не может существовать без памяти о прошлом, она гораздо важнее планов на будущее, ведь наши воспоминания это наши знания и опыт. Отталкиваясь от них, мы делаем свой выбор и принимаем все важные решения. Можно сколько угодно читать, или слушать рассказы опытных людей о том, как правильно соединять контакты в высоковольтных электроцепях, что в стужу нужно тепло одеваться или, что лучше не нарываться на неприятности там, где без них можно обойтись, но только когда нас хорошенько шибанёт электротоком, когда мы однажды, по собственной глупости обморозим уши, или наживём другие неприятности, только после этого мы начинаем делать всё так, как надо. Нам очень важен именно собственный опыт, мы доверяем ему гораздо больше, чем чьим-то советам или книгам, написанным другими людьми.

Как оказалось, тема поиска первых воспоминаний весьма  популярна. Сотни людей задают себе те же вопросы, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь о начале своих мироощущений, так что в этом жанре я далеко не первопроходец. Меня огорчило лишь то, что прочтение чужих воспоминаний оказалось довольно-таки скучным занятием, они не будили во мне личные переживания. Очень жаль но, вероятнее всего то, что я предлагаю читателям, будет так же не слишком интересным для людей, не участвовавших в описываемых событиях по тем же самым причинам.

Когда я рассказывал своим друзьям и знакомым о моём  литературном опыте, их первая реакция была вполне предсказуема: "Ха, ты чё, писатель, что-ли?", или:   "О-о-о! Да ты у нас за мемуары засел!" Причём, чем более интеллигенты и образованы были эти люди, тем более саркастична и язвительна была их усмешка. Народ, что называется, попроще, первым делом интересовался, где можно почитать то, о чём я говорю.

Любой мало-мальски грамотный человек в определённый период своей жизни в состоянии критически осмыслить прошлое и написать книжку, основанную на личном опыте и восприятии пережитого. Не для издания с целью продажи её тиража, или выставления на всеобщее обозрение в интернете. Вероятность любых публикаций в данном случае  совершенно вторична. В конце-концов, я же не Юрий Гагарин,чтобы всем нравиться. Даже если у этой книги будет всего один читатель, - тот, кому ты по настоящему дорог, или искренне  интересен, она стоила потраченных сил, времени и средств.

Не люблю слово "мемуары". У меня оно ассоциируется с дорогим коньяком, креслом - качалкой и генеральскими бурками. Я всего лишь попытался собрать хронологическую цепь из наиболее запомнившихся событий собственной жизни. Решил написать правду о том, что меня вело, что сопровождало, к чему пришёл. Я просто поделился фактами.
В отличие от воспоминаний  сильных мира сего,  отшлифованных перьями литературных негров, простое описание жизни обычного человека, несомненно, ближе такому же  рядовому читателю. Здесь  вас не будут мучить глобальными проблемами, вы не станете чувствовать себя песчинкой мироздания и вам уж точно не придётся завидовать автору. Вспомните, сколько раз вы заворожённо слушали рассказы своих ничем, на первый взгляд, не примечательных случайных  собеседников, оказавшись с ними наедине. В купе поезда, в больничной палате, в армейском наряде за совместной чисткой картошки... Люди из обычной жизни нам более понятны, мы легко ставим себя на их место, когда речь идёт о чём-то приятном, и облегчённо  вздыхаем, если проблемы рассказчика не коснулись нас и наших близких.
Данная повесть, по крайней мере в том виде, в котором она представлена здесь, не может быть опубликована для широкого читателя. Слишком очевидны последствия. У меня нет никакой уверенности в том, что кто–то оценит мой труд, не говоря уже о каком–то глубоком понимании и осмыслении чужой жизни сторонними людьми.

Не рекомендовал бы читать эту книжку юношам и девушкам, находящимся в максималистско - юном возрасте, я ориентируюсь на взрослого читателя, прожившего бoльшую часть своей жизни и познавшего то, что приходится познать человеку к пятидесяти и более годам. К этому возрасту люди, как правило, имеют достаточные познания о добре и зле, имеют представление о семье, отношениях между мужчинами и женщинами вне брака, имеют вполне подросших детей, многие проходят через разводы, теряют близких. Обычно, в зрелом возрасте люди становятся более прагматичными. Они уже не склонны огульно навешивать ярлыки, или осуждать других за неблаговидные поступки, поскольку сами много раз совершали их в своей жизни. Определённо, это книга для них.

Представьте, что вас снимают несколько камер одновременно.Какие–то ракурсы будут более удачны, какие–то менее, но всё-равно это будете вы. Неправда начинается там, где есть фотошоп. Вот этого самого “фотошопа” я, как мог, старался избежать в своём изложении событий. Возможно, отдельные факты были освещены с неожиданной, или неприглядной с точки зрения читателя стороны, однако мной они воспринимались именно так, и не иначе. К сожалению,после пятидесяти, люди на три четверти состоят из собственного негативного опыта, при этом они довольно сильно фонят своей отрицательной энергией, и с этим ничего не поделаешь.

У данного текста не было редакторов, я записал его, как сумел, поэтому заранее прошу простить меня за мою орфографическую самобытность, тем более, что на литературные достижения я вовсе  не претендую. Не стоит так же обращать внимание на мелкие и не принципиальные неточности, ведь я не создавал исторически- беспристрастный документ. Как любой человек, я бываю подвержен эмоциям и так же, как и вы, уважаемый читатель, могу в чём–то искренне заблуждаться. Я прекрасно отдаю себе отчёт в том, что написанное - графомания в её классическом виде, но мне очень хотелось зафиксировать как можно больше событий и фактов, которые никто кроме меня не знает, не помнит, или не расскажет. Я был бы счастлив найти подобную рукопись, написанную рукой отца, мамы, бабушек и дедушек. Хранил бы её, перечитывал, пытался понять. Может быть, и у моих потомков когда-нибудь возникнет подобное желание.  И, последнее, для особо чувствительных. В тексте вам повстречается несколько нецензурных слов, употреблённых мной исключительно в виде цитат. Александр Сергеевич писал, что не бывает плохих и хороших слов, бывают слова уместные и неуместные. По мнению автора, использованные цитаты в имеющемся контексте были совершенно незаменимы.

Выражаю благодарность всем, кто так, или иначе участвовал в моей судьбе, повлияв на мою жизнь и на моё мировоззрение. Так же прошу иметь в виду, что основной текст данной повести написан в 2010-м году и охватывает период от моих первых детских воспоминаний до начала текущего тысячелетия. Вот, пожалуй, и всё моё напутствие. Приводите спинки ваших кресел в вертикальное положение,           усаживайтесь поудобнее и, как писала известная афористка, "Не забывайте, ваше мнение обо мне на вашей совести." : )






Отсчёт времени (первые воспоминания)






Каждый раз, когда очередной кадровый работник давал мне чистый лист бумаги и ручку для написания автобиографии, я терялся и  несколько минут сидел за столом в полной прострации, не зная, с чего начать. Автобиография может рассказать о человеке гораздо больше, чем любые характеристики, сведения о поощрении и приказы о наказаниях. Опытный глаз быстро выведет вас на чистую воду, составив объективное впечатление о ваших профессиональных, деловых, личных и моральных качествах. Когда соискатель, указавший наличие у себя одного, или нескольких высших образований пишет: "Мне нравиться", согласитесь, невольно закрадываются некоторые сомнения в его компетентности, и профессиональной пригодности. Автобиография может быть формально-небрежной, или наоборот, излишне подробной, но по тому, какие события в своей жизни человек считает главными, какие второстепенными, а какие вовсе не заслуживающими внимания, можно довольно точно воссоздать его психологический и социальный портрет.

Беседуя с работодателями, я всегда чувствую некое  психологическое противостояние, как на допросе у следователя, - не взболтнуть лишнего, не забыть о главном... Хочется обратить гнетущий официоз в шутку, завернув что-нибудь в стиле главного героя советского фильма "Курьер", но строгие кадровики вряд ли оценили бы подобный юмор, как не оценили шутку моего приятеля на собеседовании в службу безопасности местного коммерческого банка. Широко улыбнувшись, парень развернул стул спинкой вперёд, и, усевшись на него, как на коня, весело представился: "Здравствуйте! Меня зовут Дмитрий, и я - алкоголик!" Кажется, на том собеседование и закончилось. С чего же мне начать рассказ о себе?
Мама сохранила клеёнчатую бирочку из роддома, которая болталась у меня на руке в первые дни моей жизни. Из надписи, сделанной голубыми чернилами, следовало, что я появился на свет в родильном доме №3 Железнодорожного района города Красноярска. Под трёх- значным номером были указаны фамилия, вес, рост и пол новорождённого. Внизу стояла подпись медработника, принявшего роды, дата и время, - "3 апреля 1965 г., 13 ч. 14 мин."

В тот день была обычная для начала весны погода: + 6, без осадков, дул едва заметный западный ветерок. К полудню лёд, подёрнувший за ночь серые городские лужи растаял, проснулись и зажурчали сверкающие в лучах слепящего солнца ручейки, громко, наперебой друг-другу загалдели прилетевшие с юга перелётные птицы, и жизнь вошла своё привычное русло. Я никогда не любил это время года. До настоящего тепла и первых клейких зелёных листьев на деревьях в наших местах оставалось ещё, как минимум, пять, или шесть недель.

Мама вспоминала, как за день до моих родов в отделении, где она находилась, родился ребёнок с огромным багровым родимым пятном в пол-лица, после чего все будущие роженицы с замиранием сердца ожидали своей участи. К счастью, я появился в назначенный срок,здоровым, кудрявым, светловолосым мальчиком, без каких–либо патологий, инфекций и других соматических проблем. Роды прошли легко, и уже на третий день, во вторник, шестого числа, нас выписали домой.

Меня никогда всерьёз не интересовали ни астрология, ни гороскопы, но однажды, зайдя на некий сомнительно-оккультный сайт, я поинтересовался, кто из известных людей родился в день третьего апреля. Ими оказались наследник Британской короны, принц Уильям, советский силач, Валентин Дикуль, актёры: Алек Болдуин, Эдди Мёрфи, Джуд Лоу, Марлон Брандо, Джоди Фостер. В этот день родились быв- ший канцлер Германии, Гельмут Колль, светская львица, Пэрис Хилтон, и множество персонажей, чьи фамилии основной массе людей, включая меня, не слишком, или совсем не известны. Среди них четырнадцать композиторов, восемь министров, тридцать пять     писателей, девять поэтов, кардинал, пара принцесс и одиннадцать (?!) шахматистов.
3 апреля 1965 года родились всего два известных википедии  человека: канадская киноактриса по имени Энджела Фезерстоун и японский аниме-режиссёр, по имени Ацуси Такэути. Недавно я с удивлением обнаружил, что в городе Владивостоке живёт мой тёзка, родившийся ровно на два года позже меня, так же,третьего апреля, имеющий такие же, как у меня имя, фамилию, и даже аналогичное профессиональное образование. Правда, есть одно "но". Носимая мной фамилия не является исконной для нашей семьи. Она пристала к нам в пятидесятых годах прошлого века, и мы с ней смирились.

Рассказывали, что в раннем детстве я несколько раз болел  воспалением лёгких, лежал в стационарах, где приходилось принимать массу неприятных и болезненных процедур. Я всего этого не помню.

Припоминаю, как бабушка водила меня в детскую поликлинику на Яковлева 27. Это медицинское учреждение и сейчас на своём месте. Уверен, посетив его спустя пол-века, я покажу вам помещения, где мне приходилось бывать, и даже опишу их былую обстановку. В кабинете участкового педиатра, у входа, на невысокой деревянной тумбе стояли массивные чугунные весы с изогнутым стальным лотком для взвешивания младенцев. Каждый раз, когда я видел этот многократно покрашенный белой масляной краской измерительный прибор, мне очень хотелось поиграть его подвижными блестящими гирьками на двух плоских шкалах из толстой хромированной стали.
Хозяйка кабинета, доктор Савушкина, миловидная улыбчивая блондинка лет двадцати семи в тонких очёчках с четырёхугольными стёклами без рамки, послушав мои лёгкие с помощью своей слушалки- фонедоскопа, делала какие-то записи в моей медицинской карте.   В процедурной, расположенной в правом торце клиники, делали уколы.  Я обречённо ложился  голым  животом  на  стоящую за ширмой холодную дерматиновую кушетку, накрытую белой простерилизованной тканью, после чего дежурная медсестра вводила тупой многоразовой иглой в мою сжавшуюся от страха ягодицу болючий антибиотик, или какой-нибудь витамин.

Годам к трём необходимость в уколах отпала. В следующий раз внутримышечные инъекции потребовались мне через семнадцать лет, в военном госпитале. Я лёг на такую же, как в детской поликлинике, кушетку и непроизвольно напрягся в ожидании боли. Повернувшийся ко мне с набранным шприцем военный фельдшер потерял дар речи, увидев лежащего перед ним двадцатилетнего бойца со спущенными штанами...

Не помню боль своего первого вдоха, первые погремушки, первые купания и первые прогулки. Помню лишь рыжую кондовую коляску с фанерным каркасом.. Она потом долго стояла никому не нужная, в стайке. Помню стеклянную бутылочку с мерными делениями и  тёмно-красной резиновой соской, из которой я когда-то потягивал сладкий кефир. Года в четыре я увидел её среди хлама на чердаке нашего дома, и вспомнил тот желанный и забытый вкус. Пустая пыльная бутылка с рваной соской. Я ходил с ней за мамой и бабушкой, упрашивая их наполнить ёмкость таким же сладким и тёплым кефиром, каким он остался в моих ранних воспоминаниях. Взрослые лишь посмеялись надо мной. Может быть, это была первая в моей жизни ностальгия?

Воспоминания не текут, как полноводная река, они прерывисты и неравномерны. Какие–то отрезки жизни в памяти совершенно  невосполнимы, иные эпизоды напротив, как ни старайся, забыть невозможно. Я помню до мельчайших подробностей некоторые картины из детства, но могу запамятовать, куда минуту назад положил мобильник, или связку ключей. В моей жизни случались отдельные периоды, исчисляемые годами, все воспоминания о которых умещаются всего в нескольких общих фразах и паре десятков стоп-кадров, хранящихся в мозгу. Меня всегда ставил в тупик вопрос киношного следователя: “Что вы делали такого-то числа между четырнадцатью и пятнадцатью часами и, пожалуйста, по минутам!” Пожалуй, даже попав ненароком под какое-нибудь нелепое подозрение, я навряд ли смогу обеспечить себе стройное алиби. Ни за что не вспомню, чем я занимался в это же самое время даже один день назад, но какие–то совсем не примечательные события, происшедшие со мной в очень раннем возрасте, по сей день стоят перед глазами, как фрагменты недавно просмотренного кинофильма. Хотите пример?

...Жёлто-рыжая осень. Вечер. Прохладно. Недавно прошёл дождь. Мне около трёх лет, сидя на корточках, играю один в огороде нашего частного дома. На мне короткое серое клетчатое девчачье  расклешённое пальтишко (донашивал за старшей сестрой) и смешная драповая шапка типа “пилот” с застёгнутыми на пуговицу ушами. Рядом, в известной позе огородника, ковыряется в грядках мама. Повернувшись, она показывает мне дождевого червяка, извивающегося на её ладони. Я с интересом беру его в руки, рассматриваю и играю с ним, присыпая червя влажной землёй. Живое существо быстро находит выход на поверхность. Меня это забавляет. Даю ему имя. Понаблюдав за нами и, очевидно, желая меня удивить, мама говорит: “Смотри, Женя!”, и разрубает червяка тяпкой. Обе половинки живут, извиваясь на влажной земле, но мне всё-равно его жалко. Я не верил, что ему не больно. Да и сейчас не верю.




Куйбышева 79



Наши первые воспоминания всегда связаны с очень конкретной географической точкой, расположенной в том, или ином населённом пункте, на определённой улице, на территории всего в несколько десятков квадратных метров. Дом под номером семьдесят девять, куда меня принесли из роддома и где я прожил свои первые годы, находился на улице Куйбышева. Сегодня не составит большого труда узнать точные координаты любого места на карте планеты с точностью до одного метра.


               56° 02832005563505 мин. северной широты,
               92° 82966613769531 мин. восточной долготы.


Где–то там находится та самая точка отсчёта времени. Времени, с которого я себя помню.

Район, где я прожил первые годы своей жизни, был основан в позапрошлом веке. Его и сегодня называют “Николаевка”. Когда–то рабочий посёлок железнодорожников “Николаевская слобода” именованный в память визита в Красноярск молодого Цесаревича и будущего самодержца, теперь - захолустный частный сектор в двух шагах от делового центра города. Изначально наша улица называлась “Нижневокзальная”, затем “Вокзальный переулок”, наконец, в 1936-м году, её окончательно переименовали в улицу Куйбышева, в честь скончавшегося за год до того советского и партийного деятеля. На момент написания данных строк со времён Государя Императора на “Куйбышева” мало что изменилось. Стоят те же одноэтажные срубы, на улице так и не появилось ни современных коттеджей, ни даже приличных заборов. В девяностых, начавшуюся было застройку района современными многоэтажками приостановили, в связи с чем до большинства частных домов ковш экскаватора так и не добрался. Идеальная натура для съёмок сериала по роману Горького “Мать”.

Наш дом снесли в середине восьмидесятых. Теперь на его месте нестриженый газон, частные гаражи и второстепенная дорога. Я успел побывать там, когда самого дома уже не было, но вокруг всё ещё валялись сломанные доски, вскрытая ножом бульдозера яма, оставшаяся от нашего подполья, стенная рaбица, остатки штукатурки с голубоватой побелкой, битое оконное стекло и другой бытовой мусор. На своём месте стоял только полусгнивший, чёрный от времени  палисадник. Местами на его влажных неокрашенных досках тускло зеленели округлые лепёшки плотного мха. Внутри невысокого забора виднелись свежие пни от спиленных почти вровень с землёй больших тополей, когда–то росших перед окнами дома. Я помню эти деревья. Один из тополей рос в виде латинской буквы “V”. Я любил сидеть на месте, где эти деревья срослись между собой,как на коне, обхватив один ствол руками. Когда–то сестра Марина со своей подружкой, смешили меня возле того тополя, устроив маленькое представление. Тогда мне было около четырёх лет, а сестре,соответственно, около одиннадцати. Поставив подругу перед собой, Марина просунула свои руки под её локти, прижатые к её туловищу. Создавалось впечатление, что руки принадлежали не сестре, а впереди стоящей девчушке. Подруга что–то пела, а Марина жестикулировала за неё своими  руками. Это было забавно.

Даже не представляю сколько лет было нашему дому и кто в нём проживал до нас. Возможно, это постройка начала прошлого века, а может быть, дом старее, чем я думаю. Наверняка кого-то из прежних жильцов репрессировали в сталинские времена, кто-то уходил оттуда на фронт. В этом доме рождались, женились, выходили замуж и     умирали какие-то люди со своими судьбами и своими историями. Старые дома хранят много тайн. Мама рассказывала, как однажды во время уборки на чердаке она нашла под половицей револьвер с россыпью патронов, завёрнутые в старую тряпку. Рассудив по-женски,мама унесла свою находку на Енисей, и забросила её в воду, от греха подальше...

Примечательный факт. После сноса нашего дома произошла его архитектурная реинкарнация. Адрес "Куйбышева-79" передали восемнадцатиэтажному человейнику, построенному в 2016-м году, в сотне метров к югу от его предшественника. Вероятнее всего, наш почтовый адрес просуществует ещё, как минимум, до 3-го тысячелетия. По выходным мы с бабушкой ходили в продуктовый магазин, расположенный  неподалёку, в  Пороховом  переулке,  в просторечье, - “Пороховушку”. Когда–то в Пороховом переулке (название сохранилось до настоящего времени) был целый комплекс зданий казематной планировки с глухими толстостенными подвалами, где в царские времена располагались пороховые склады. Старики рассказывали, что здание “Пороховушки” в довоенные годы выставляли на продажу под частное жильё, но цена была высокой и никто не решился его купить, боясь показать своё финансовое положение. В советское время в этом здании располагался богатый по тем временам ОРСовский (ведомственный) магазин, принадлежавший Управ- лению железной дороги. Аббревиатура "ОРС" расшифровывалась, как "Отдел Рабочего Снабжения". Поначалу в ОРСах отоваривались все желающие, не зависимо от места работы, но со временем в ряде ведомственных магазинов была введена система отпуска дефицита по пропускам. “Пороховушка” имела два входа. Один располагался в центре здания и вёл в продуктовую лавку. Второй вход, с правого торца, вёл в хлебный ларёк в котором всегда имелось множество видов самого разнообразного чая, в том числе развесного и прессованного, из южных республик СССР и дружественных ему стран: Индии, Китая, Монголии, Вьетнама...Такого натурального аромата у чая, находящегося в свободной продаже теперь уже нет. Здесь же продавалась халва, обычно, трёх видов, зефир и другие сладости. В нулевых здание отремонтировали, наскоро закрыв крепкую кирпичную кладку дешёвой облицовочной плиткой и устроили там адвокатскую контору.

Жилые дома, надворные постройки и частные заборы на Куйбышева были не покрашены. От времени и близкого соседства с железной дорогой, они сделались совсем тёмными, и глаз не радовали. Чтобы хоть как-то украсить унылые жилища, жильцы белили кирпичные печные трубы и подкрашивали ставни своих окон в приятные глазу, белый, синий, или зелёный цветa. Под окнами некоторые хозяйки сажали цветы, рябину, или сирень. В огородах выращивали овощи и зелень, ставили теплицы, было всё, как у нас принято, вплоть до мака и подсолнухов. Запомнились цветы со смешными названиями, росшие на грядке: "львиный зев" и "анютины глазки".

В середине 60-х по всей округе активно велись земельно-строительные работы. Помню, как дымила соляркой и лязгала гусеничными трaками техника, копошащаяся неподалёку от нашего дома. Мне нравилось смотреть на то, как работают подъёмные краны, экскаваторы, трактора и бульдозеры, встречавшиеся на пути прогулки по нашему району, особенно, когда при рытье котлованов, их долбили огромной, то падающей, то вновь поднимающейся на толстой стал ной лебёдке кайлой. Такой способ земляных работ уже не применяется, а раньше смотреть на него можно было бесконечно, как на огонь, или воду. Для прогулок трёхлетнему пацану пейзаж - что надо!

Мы с бабушкой часто ходили смотреть на проезжающие автомобили к ограждению бетонного парапета на проспекте "Свободный". Ровно через 45 лет, в августе 2013-го года случилась трагедия. Именно тот парапет, то место возле того самого столба, где мы с бабушкой любили подолгу стоять, обрушилось на проезжавшие внизу машины. Погибли люди.

Несмотря на кажущееся внешнее сходство частных домов на улице Куйбышева, планировка помещений внутри них разнилась. У нас было две проходные комнаты, в одной из которых жили родители, а в другой, поменьше, мы с сестрой и бабушкой. Вместо дверей комнаты прикрывались занавесками. Стены, печку и потолки мама белила гашёной известью. Сейчас эта, обычная для тех лет, практика уже в прошлом. Люди, помнящие былые времена меня поймут. Свежесть в доме после побелки была особенной, никакие современные технологии не дают ощущения той чистоты и лёгкости дыхания. На полу в прихожей и сенях лежали тканые дорожки, а в комнатах, - ковры из натуральной шерсти, которые, между прочим, дожили до наших дней. В сенях имелось добротное подполье, где хранились овощи и соленья с нашего огорода. Конечно, при этом, приходилось бороться с грызунами. Отец ставил в подполье капканы "двойки". Нередко, сработав, капкан вышибал крысе мозг, или кишки. С тех пор у меня стойкое отвращение и к крысам и к капканам.

Все частные дома в Николаевке имели ставни, и люди не ленились ими пользоваться. В полной темноте переход в состояние сна  происходит гораздо быстрее, а сам сон протекает намного спокойней и глубже. Поскольку водопровод в домах отсутствовал, умываться  приходилось при помощи рукомойника. Колонка, куда взрослые ходили за водой, находилась в полусотне метров от калитки. Для удобства люди пользовались коромыслами. В нашем доме имелись старинные чугункu и ухваты на длинных ручках. Была даже древняя ручная прялка ("самопряха"). Примерно так жили все наши соседи независимо от их социального положения, и эта жизнь казалась всем абсолютно нормальной. Ну, подумаешь, неудобства, - нет водопровода с ванной, и туалет в конце огорода. Зато по вечерам уютно трещала печка, взрослые были всегда чем–то заняты, а я мог спокойно покопаться в земле возле стайки, строя сооружения для игр из камешков и щепочек от поленницы.

В большой комнате у стены, справа от входа, стояло чёрное пианино, там же находились стол-книжка производства ГДР, шифоньер, тумба с ламповым радиоприёмником, телевизор "Рубин", диван и несколько венских стульев. Потолок украшала тяжеленная люстра в стиле ампир, вероятно, 30-х годов прошлого века, из толстого  матового стекла в виде еловых шишек, на пять плафонов. Думаю, эта люстра вполне могла бы украсить салон второго класса на “Титанике”. Запомнился один из вечеров. Я, отец и сестра ждали маму, которая задерживалась, видимо, на работе. Марина играла на пианино, мы пели “Марш Сибирского полка” на стихи Гиляровского и музыку Александрова. Эта песня времён гражданской войны тогда была очень популярна. Кто помнит, подпевайте:

                По долинам и по взгорьям
                Шла дивизия вперёд
                Чтобы с боем взять Приморье,
                Белой армии оплод.

Потом я боролся с папой на ковре. Конечно, он мне поддавался, но я думал, что на самом деле укладывал его на лопатки, чем был очень горд. Почему мне запомнился тот уютный и спокойный вечер? Может, быть потому, что таких вечеров в моем детстве было не слишком много.

В голове ещё звучит весёлый отроческий голос сестры. Она задорно пела:

                Смелo мы в бой пойдём
                За суп с картошкой,
                И повара убьём
                Столовой ложкой!

Или театрально декламировала:


-Ась?
-А ну, вылазь!
-Щёё?
-Сиди ещё!


Запомнилось множество смешных прибауток Марины из нашего с ней детства, сказав которые один, или два раза, она их больше никогда при мне не произносила. Я никогда не озвучивал их, но услышанное не забывается, продолжая лежать среди пыльного хлама воспоминаний на чердаке моей памяти. Отлично помню, как двухлетним ползуном сидел под столом и жевал тетрадный листок в клеточку. Сестра, застав меня за этим занятием, громко нараспев ябедничала: “Ма-ам, а Женька опять ест бума-агу”.

В маленькой комнате стоял полированный платяной шкаф, два табурета, самодельная тумбочка и две железные кровати с панцирными сетками. Сегодня эти воспоминания не вызывают у меня ничего, кроме тоски и уныния. Жители Николаевки даже не задумывались о том, что из достижений цивилизации XX века у них в доме не было абсолютно ничего, кроме чёрно-белого телевизора Единственное окно в кухне-сенях выходило на Кум–Тигей (Караульную гору) с одиноко торчащей на её вершине остроконечной часовней. Сегодня этот символ города, растиражированный на бумажных российских червонцах, знаком каждому. Ежедневно, садясь за стол обедать, я рассматривал эту каменную башенку и, болтая не достающими до пола ногами, представлял отражение набегов на неё полчищ средневековых киргизов. Если верить Googlemaps, от нашего дома до сооружения по прямой было ровно два километра и четыре метра. В оконной раме маленькая одинокая часовня на лысой горе с кроваво-красными обрывами смотрелась, как на картине, прямо в центре. Ничего лишнего. Как-то раз мы с бабушкой сходили туда, и яс изумлением увидел, что внутри каменной башни, не имевшей тогда дверей был, мягко говоря, общественный туалет с характерными надписями и неприличными рисунками на стенах.

В девяностые символ города восстановили. Часовню  ассенизировали, подсветили прожекторами, установили золочёный купол с православным крестом, и поставили у входа списанную армейскую гаубицу. Каждый день, ровно в полдень по указанию городского головы из пушки палили холостыми зарядами, возвещая о новом дне.
Помню худого плешивого соседа, дядю Лёву в майке-алкоголичке и трико с вытянутыми коленками, курящего папиросу в пожелтевшем от никотина белом костяном мундштуке. Дядя Лёва жил в соседнем, доме. Наши участки разделял высокий забор из неокрашенного  горбыля с множеством витиеватых щелей. Иногда я подсекал через эти дыры в заборе за нашими соседями. Кстати, во времена моего детства в ходу было совершенно забытое ныне слово “заплoт”, а не “забор”, как мы все привыкли говорить сейчас. Есть даже фотография, запечатлевшая такой момент, - я стою возле нашего заплота в одной полосатой рубашке и ботинках, с голой задницей, и подглядываю в щелочку. На снимке мне меньше двух лет и, что совершенно поразительно, я, хоть и довольно смутно, но всё же припоминаю тот очень бытовой эпизод. Конечно, можно возразить, что моя память зафиксировала события полувековой давности благодаря фотоснимку, сделанному отцом, ведь я видел эту фотографию и в три, и в четыре, и в пять лет… Но перед моими глазами всплывает не просто стоп-кадр, а увиденное ЗА забором, чего на наших семейных фото нет и никогда не было, - видеоряд с копошащимся в своём огороде худым лысым дядькой, напоминающим Небберкрякера из мультфильма "Дом-монстр", пыхтящим папироской возле стопки шифера у деревянной теплицы.

Соседкой по дому была жившая за стенкой одинокая тихая и милая старушка, баба Нина. Помню, она носила на голове белый платок в мелкий чёрный горошек, завязывая его, как бандану. В углу её комнаты, на полочке стояла, очевидно, очень старая, почерневшая от времени православная икона, написанная на деревянной доске без оклада. По воскресеньям Баба Нина ходила в единственную        действующую в городе Троицкую церковь и тихонечко верила в Бога. Изредка я с мамой, или бабушкой бывал у неё в гостях. Взрослые неторопливо беседовали, и мы все  вместе  пили чай  со сладостями.

Мама очень уважала бабу Нину. Я не задавал лишних вопросов. Достаточно сказать, что на моей памяти до смерти бабушки, мама была на одних-единственных похоронах, на похоронах бабы Нины, умершей лет через пять после того, как мы уехали из Николаевки. Я хорошо запомнил кисти рук бабы Нины. Худые, веснушчатые, с высоко выступающими сухожилиями и крупными извилистыми венами, обтянутые тёмным пергаментом кожи. Такие руки любят изображать художники на портретах стариков, проживших нелёгкую жизнь, старательно выписывая каждую морщинку и пигментное пятнышко.

В углу маленькой кухни стоял неубиваемый временем холодильник “Бирюса”. Не удивлюсь, если он и сейчас где-то исправно служит. Напротив холодильника находилась печка. Я обожал, сидя на корточках, смотреть сквозь щели вокруг чугунной дверцы на мерцание в ней огня. Зимой, по утрам, бабушка грела над тёплой печкой нашу с Мариной детскую одежду, которую мы быстренько одевали, пока не остыла, собираясь в садик и в школу.

Соседских мальчишек не помню вообще. Разве что, Славку, но он был старше года на три. Раз, или два мы с бабушкой бывали у Славки дома, она навещала там свою знакомую, вероятно, его бабулю, мне было не больше четырёх лет, но я мог бы и сейчас максимум со второго раза найти тот дом на чётной стороне улицы, в низине, по дороге к путепроводу. Славка уже вырос, но делал вид, что ему со мной интересно. Помню, как Славка показывал мне свои игрушки,    хранящиеся в большом старинном сундуке. Такие сундуки позапрошлого века ещё встречались в домах деревянной Николаевки. Некоторые были такими огромными, что на них можно было спать, чуть поджав ноги.

Не припомню, чтобы я маялся от скуки и безделья. Места в доме было, конечно, маловато, но в моём распоряжении был огород,поленница под навесом, стайка с бытовым хламом и отцовская мастерская. Я рано научился забивать молотком гвозди. Сначала криво и не красиво, загибая их в бок, травмируясь, но многократно повторяя неудачные попытки, постепенно добился весьма сносного результата.    Мне   нравилось что  –  нибудь строгать, заколачивать, закручивать, или пилить. Такие вот развлечения были у четырёхлетнего пацана, жившего в частном подворье. Даже как-то странно, что у меня на руках остался полный набор из десяти пальцев.
В сотне метров от дома проходила железная дорога. По рельсам стучали проходящие мимо поезда, а по ночам, в тишине, были слышны строгие голоса женщин-диспетчеров, оповещавших по громкой связи о передвижении составов, и действиях рабочих–путейцев.

Долгое время я не любил поезда за их шум и исходящую от них опасность. Особенно мне не нравились пыльные, вечно спешащие куда–то товарняки, летевшие, как угорелые на всех парах с длинными пронзительными гудками, неся за собой перепачканные мазутом цистерны, загадочные контейнеры с непонятными надписями и открытые платформы с углем и щебнем. С возрастом я привык, и даже полюбил звуки поездов. Есть в них что–то умиротворяющее,вероятно потому, что это то немногое, что совсем не изменилось со времён моего детства.

 На ночь бабушка закрывала оконные ставни, от чего становилось совсем темно и тихо. Хочешь–не хочешь, приходилось спать. Когда лёжа в кровати один я долго не мог заснуть, в полной темноте мне казалось, будто кто-то жутковатым низким голосом монотонно повторял одно и то же слово: “...след, след, след, след…” До сих пор не знаю, что это было, детское воображение, или отзвуки железной дороги.
Одними из моих первых игрушек были рычаг от мясорубки с  красной деревянной ручкой, и резиновый надувной олень, подаренный дедом. Рычаг был моим “пистолетом”, мне часто прилетало им по голове во время "прицеливания", когда его ручка, прокручиваясь на своей оси, делала оборот вокруг неё. Помню лавочку у калитки, высокие ворота и жестяной номер на доме, с подсветкой и названием улицы. Недавно я видел подобный в антикварном магазине. Об асфальте в таких районах не было и речи. Что там творилось весной…

В хорошую погоду мы с бабушкой гуляли по Куйбышева, прихватив с собой машинку на верёвочке, или пластмассовый лук со стрелами и колчаном. Бабушка стреляла из лука вверх, потому что у меня ещё не получалось пустить стрелу высоко. Я просто стоял, задрав голову и смотрел на то, как она это делает.

Оказывается, если напрячь память, перед глазами всплывают и, как фотокарточки в кюветке, начинают медленно проявляться такие картины из прошлого, о наличии которых у себя в голове я даже не подозревал. Когда-то я думал, что если о чём-то очень долго не вспоминать, память о событии навсегда стирается за ненадобностью. При работе над книгой открылась ещё одна особенность памяти. Вспомнив, казалось бы, давно забытое и выплеснув свои воспоминания на бумагу, мысленно вернуться к тем же событиям вновь становится намного труднее. Как будто зрительные образы из прошлого, едва возникнув перед глазами, медленно растворяются в тумане. Я читал, что наши воспоминания каждый раз перезаписываются при обращении к ним, как магнитная лента в "чёрном ящике" самолёта.

Припоминаю зиму в Николаевке. Замёрзшие окна с ледяными узорами, подвывающая вьюга, потрескивание дров в печке, клубы белого пара по полу из-под закрывшейся за кем-то двери в сенях... Одно из первых воспоминаний, - раннее утро, бабушка везёт меня на санках в садик. Я вижу только её спину в поношенном тёмно-синем пальто с рыжим лисьим воротником и слушаю, как под её валенками хрустит снег. На улице ещё совсем темно. Колко светят звёзды, я полулежу, укутанный до глаз пахнущей козой шалью, и обречённо смотрю, как на фоне фонарных ламп холодной белой мошкой суетливо кружат мелкие снежинки. Мы пересекаем деревянный настил, сколоченный вровень с рельсами специально для пешеходов с колясками и санями. Попутные острые камешки на промёрзших досках с противным скрежетом царапают металлические полозья. Наконец, санки бесшумно выкатываются на утоптанную дорожку. Тёмный ряд гаражей, пара попутных пятиэтажек, и вот он, "красный дом", детский сад-ясли железнодорожного района, чёрт бы его побрал.

Помню большого снеговика у дверей дома. С глазами из угольков и носом из настоящей морковки. Было всё, как полагается, - и метла, и дырявое ведро на голове. Снеговика делали совсем ещё молодые отец с мамой, чтобы порадовать нас с сестрой. Светлое воспоминание.


                Жизнь - игра. Сюжет так себе,               
                зато графика ох…ительная!

                Геймерская шутка из 90-х

Осень 68-го



В шестидесятых годах родители запросто отпускали погулять во дворе близлежащих домов совсем маленьких детей не боясь, что ребёнка кто–то куда–то заманит, что он выбежит на дорогу, травмируется на качелях, или его покусает бродячая собака. Никто не считал это безответственным, это было нормально. Советская идеология внедряла в сознание масс идею о том, что маньяки это явление, присущее исключительно загнивающему Западу, в СССР их быть не может по определению.
Заблудиться в Николаевке было невозможно. Система улиц была простой и понятной даже ребёнку, пересекались они строго перпендикулярно, как стрит и авеню. Под присмотром пятилетнего ребёнка родители запросто могли отпустить гулять его младшего брата, или сестрёнку. Подходить к железнодорожным путям было строго-нaстрого запрещено взрослыми.

Я застал времена, когда мальчишки кое-где ещё поигрывали в чижа, в городки, гоняли колёса на палочке с крючком, но в основном    практиковались игры с мячом, - футбол, волейбол, одно касание, и им подобные. Девочки играли в “выжигала”, классики, крутили обручи, прыгали со скакалками, или болтали о чём–то своём, собравшись в тени, под тополем, на соседской лавочке. Беззаботно хохочущие девчонки в самодельных веночках из дворовых одуванчиков и  ромашек были непременным атрибутом летних николаевских двориков. Теперь те забытые игры кажутся экзотикой, а слово "жмурки" ассоциируется только с плохим фильмом про карикатурных бандитов. Я уже и не помню, когда в последний раз видел разлинованные мелом клеточки на асфальте.

В сухие жаркие летние дни на Куйбышева бывало очень пыльно. Стоило подняться даже небольшому ветерку вдоль  незаасфальтированной дороги, как приходилось щурить глаза, прикрывая лицо рукой. Пару раз я был свидетелем, как, перед грозой, ветер поднимал вверх тонкие кривые столбики пылевых вихрей. Точно такие я видел на кадрах, снятых американским марсоходом "Perseverance".

Жизнь в посёлке полна бытовых забот. Колка дров, доставка воды, уход за огородом. Поскольку водопровод в домах отсутствовал, а стиральные машины были далеко не у всех, бельё в Николаевке стирали большей частью вручную, на стиральных досках, в серых цинковых ваннах, или эмалированных тазиках. Затем его сушили во дворах, на длинных верёвках, приподнятых жердью. В нашей стайке с незапамятных времён хранилось старое деревянное корыто с чёрной трещиной по всей его длине. Вероятно, оно тоже когда-то использовалось при стирке, пока не превратилось в реквизит для сказки о Рыбаке и Рыбке.

Запомнилась женщина-инвалид, лет сорока с высоко ампутированной ногой. На женщине была болоньевая куртка и юбка выше колена. Было странно, непривычно и даже, как-то жутковато видеть одну ногу в юбке. Стоя на крыльце детского сада, женщина о чём–то беседовала с воспитательницей, опираясь на деревянный костыль.
Дядя Толя Кучерук. Грубоватый пьющий шофёр старенького зелёного грузовичка иногда захаживал к нам в гости. Он был очень худой и болезненный. Мама говорила, что дядя Толя алкоголик. Кучерук, вроде бы, рано умер. Откуда этот человек и что могло быть у него общего с моими родителями я не знаю. Вероятно, этот дядька с забавной фамилией был наш сосед.

Взрослые люди в шестидесятых годах прошлого века были куда спокойнее и учтивее. Они никуда не спешили, охотно общаясь друг с другом. Женщина-почтальон, лет сорока, носила на плече большую кожаную сумку поверх форменной куртки с почтовой эмблемой,  выданную ей явно не по размеру. Видимо, женщина работала в нашем районе уже давно, так как все знали её по имени и жители посёлка могли подолгу о чём–то разговаривать с этой неприметной тётенькой, остановившись у дороги на пол-пути в “Пороховушку”, или с вёдрами, наполненными водой, у колонки.

Иногда в наши края наведывался участковый милиционер, - худой дядька с рыжими пшеничными усами, в голубой форменной рубашке, галифе, пыльных хромовых сапогах и в портупее. Сотрудники МВД в шестидесятые годы продолжали восприниматься взрослыми людьми, скорее, как угроза, нежели, как блюстители порядка. Время от времени родители, увидев милиционера в форме, пугали своих непослушных детей: "Будешь себя плохо вести, дядя милиционер заберёт в милицию." Дети, не заставшие прежние времена, милиционеров совершенно не боялись, видя в них образ михалкoвского Дяди Стёпы, который и защитит, и поможет, и воробушка достанет, если нужно. Насколько я припоминаю, милиция в моём детстве вполне соответствовала описанию книжного героя. Местные мальчишки, завидев инспектора, бежали за ним и кричали: "Дяденька милиционер, а покажите, пожалуйста, пистолет!" Участковый со вздохом останавливался, расстёгивал висящую на ремне коричневую кобуру и,показывая её внутренности, говорил: "Да нет у меня никакого пистолета, вот видите? Пусто!"

Интересно, как отреагировали бы мы в детстве на нынешних омоновцев, или гвардейцев. В мирное время, средь бела дня, в центре города, эти блюстители общественного порядка в суровых берцах напоминают, скорее, "коммандос" из компьютерных стрелялок, вышедших на задание в тыл врага.

Летом николаевские улицы утопали в зелени. В основном это были старые тополя. Под окнами, люди высаживали рябину, черёмуху, берёзки и яблони. Зимой деревья стояли в снегу, красивые, как на новогодней открытке. Мне всегда нравилась осень. Когда ещё слепит солнце, но воздух уже прохладен, листья на деревьях меняют свой цвет, и небо из голубого становится ярко-сиреневым. С большой вероятностью то, о чём я сейчас расскажу, произошло в конце сентября 1968-го года.

Практически всё детство, где бы мы ни жили, я был самым младшим среди нашей дворовой компании, поэтому, как правило, меня никто не обижал, иногда я даже имел какие–то поблажки и фору в командных играх. Вечером, уже на закате, мы с местными мальчишками пошли гулять и наткнулись на копошившихся в жидкой грязи слепых котят. Они беспомощно барахтались в луже, на дороге у частного дома. Не могу припомнить, что за ребята были со мной. Всего их было человека три, или четыре, вероятно, самому старшему из нас было лет семь, или восемь. Не помню ни одного имени, не могу описать внешность, или ещё как–то индивидуализировать этих пацанов, но я помню их голоса, интонации, их отношение к увиденному. Мы понимали, что если мы уйдём, беспомощные животные погибнут от голода, их раздавит случайно проезжающий автомобиль, или разорвут местные собаки. Кто-то из мальчишек сказал, что котят выбросила бабка, жившая по соседству. Человеческая жестокость шокировала своей непосредственностью. Сегодня, глядя на карту, я совершенно убеждён, что события, о которых сейчас вспоминаю, происходили у дома номер два на улице Невской, в полутора сотнях метров от наших окон. дома. Мы смотрели на котят, жалели их и сердились на взявшую грех на душу неизвестную старушку. Предвидя реакцию своей мамы, я не решился принести домой живность, а мальчишки постарше взяли с собой двух, или 3-х из 4-х, или 5-ти котят. Я подумал: что, если я принесу котёнка домой, а меня заставят отнести его обратно? Или выкинут его у меня на глазах теперь уже за нашу ограду? "Отпустят", так сказать. Весь мой маленький жизненный опыт подсказывал мне, что скорее всего именно так и произойдёт. Хоть мы и жили в частном доме, почему-то у нас никогда не было ни собак, ни кошек. Мама не раз повторяла, что содержание животных -"большая ответственность", давая тем самым понять, что это не наш вариант.
Вернувшись домой в подавленном настроении, я рассказал об   увиденном маме. Она ничего не ответила. Потом она меня мыла. На столе у печки стоял эмалированный таз, в тазу - голый и чумазый я. Мама поливала меня тёплой водой из синего эмалированного кувшина. Пожалуй, это моё первое длящееся во времени серьёзное                воспоминание о детстве, как сказали бы сейчас, в формате “5D”, - со звуком, запахами и ощущениями собственного тела, не говоря уже о проявлении обычных человеческих эмоций и детских душевных метаниях. Мне было три года. Примерно, сорок месяцев отроду.





Бытовые подробности



  Моё поколение застало множество архаичных предметов из  навсегда ушедшего прошлого. Вещи которыми на протяжении веков повседневно пользовались наши предки, вдруг стали ненужными, или были вытеснены современными аналогами. Людям, видевшим угольные утюги только в кино, или музее, кажется, что пользоваться такими могли разве что до революции. На самом деле в ходу они были достаточно долго и выпускали их вплоть до 60-х годов прошлого века. Я видел, как таким утюгом пользовалась наша соседка.

Летом, чтобы не топить печь, для приготовления пищи многие жители Николаевки пользовались примусом, или керогазом.  В каждом доме на случай отключения электричества имелась керосиновая лампа. Уют создавали своими руками. Женщины шили скатерти, вышивали салфетки, постельное бельё, занавески на окна. Вышивка с обмётанными по краям дырочками, под красивым названием "ришелье" имелась в каждом доме, два одинаковых узора встретить было невозможно. Умение вышивать считалось естественным и передавалось из поколения в поколение. Любая девушка с детства умела управляться с пяльцами, нитками "мулине", крючком и спицами. Я не знал ни од- ной семьи, в доме которой не было бы немецкой швейной машинки "Singer" довоенного производства.

   На моих глазах произошла революция письменных приборов. До 1970 года шариковые ручки в СССР были редкостью. При средней зарплате 110, стоила самая простенькая ручка 2 рубля. Сменные стержни с чернилами являлись огромным дефцитом, к тому же среди них был высок процент производственного брака, поэтому большинство людей по-старинке продолжали пользоваться   перьевыми ручками с пипеточной, или поршневой заправкой чернил. Избегая социального неравенства и стремясь к единообразию, советские школы так же не спешили переходить на шариковые ручки, запрещая ими пользоваться до тех пор, пока они не стали общедоступны. Пару раз в неделю сестра доставала из тумбочки угловатые стеклянные баночки с фиолетовыми, или синими чернилами, садилась за стол, и прилежно заполняла ими колбы своих письменных приборов. Обычно у учеников имелось две ручки, - основная, и запасная. Для начала ручки нужно было разобрать, помыть от остатков чернил и тщательно высушить. Только после этого следовал ритуал заполнения чернилами с неизбежными кляксами на подстеленном листочке, протиранием ручек специальной тряпочкой и обязательной окончательной пробой пера. Кстати, перьев было великое множество, в зависимости от целей и назначения они производились под различными номерами и имели отличное друг от друга строение и форму.

В школе мне довелось немного пописать перьевой ручкой с пером № 11, в просторечье, – “звёздочка”. Сколько пиджаков, портфелей и фартуков пострадало от протекания чернил, история умалчивает.

К середине семидесятых годов советские школы окончательно перешли на шариковые ручки. Очень жаль. По моемy мнению, именно перьевые ручки необходимы для правильного обучения письму. Те, кто учился обращаться с пером, писали определённо иначе, не спеша, старательно, чувствуя нажим, изменяющуюся ширину линий, понимая красоту каллиграфии. Я уже не говорю о том, что с раннего возраста ученики приучались к аккуратности и чистоте, ведь им приходилось постоянно думать и заботиться о том, чтобы не испачкать пером пальцы, парту, или одежду. Даже сам предмет обучения вла- дению пером назывался завораживающе-красиво, - "чистописание". Сначала в школах шариковыми ручками разрешалось писать только в старших классах. Как минимум до девяти лет детей обучали письму пером. Никаких левшей при этом быть не должно. Всех учили писать строго правой рукой и, надо сказать, переучивали всех. Письмо перьевой ручкой обязывало к аккуратности и неторопливости. Было в этом что–то от древней восточной культуры.

Обычно, в школьной тетради имелись разноцветные промокашки. По ним можно было судить о степени радuвости ученика. В идеале промокашка (мягкая бумажка по форме тетрадного листа с зубчиками по краям, напоминающая по фактуре туалетную, только потолще) должна быть абсолютно чистой, хотя её прямое предназначение – промакивание  написанного,  чтобы  чернила не размазались, и  не
испачкали соседнюю страничку. Промокашка вкладывалась в тетрадь в единственном экземпляре, отдельно промокашки не продавали. На практике промокательная бумага обычно служила другим целям. На ней рисовали, на ней писали записочки, можно было оторвать кусок промокашки, пожевать его, смять в плотный комок и, пока учитель отвлёкся, запулить его в отвечающего у доски товарища. Промокашка идеально подходила для изготовления “боеприпасов” для бесшумной стрельбы из трубочек во время урока. Наконец, из неё получались отличные лёгкие самолётики. От наших родителей, чьё детство выпало на военные и послевоенные годы мы, школьники         семидесятых, переняли умение делать из бумажных листков различные советские оригами. Мы складывали трёхмерные гармошки, несколько видов корабликов и самолётов, хлопушки, лягушки и другие полезные вещички, заменявшие нам современные китайские безделушки во время общения на переменах.

У старьевщика (я застал и их!) на макулатуру или старое тряпьё можно было выменять яркий мячик–мандарин из папье–маше на резинке, поролоновый клоунский нос, керамическую свистульку, или ещё какую-нибудь детскую радость. Летом, и в тёплые осенние дни, на пустыре, недалеко от нашей школы несколько сезонов подряд стоял увешанный гирляндами из разноцветных лампочек раскрашенный во все цвета радуги старинный троллейбус, стилизованный под цирковой фургон. Внутри его переоборудованного салона располагался пункт приёма вторсырья. Нутро фургона было увешано разноцветными воздушными шариками, сладкими петушками на палочках, бумажными хлопушками и другими игрушками кустарного производства.      
   Старьевщик с безразличным видом бросал принесённый ему хлам в угол фургона и выдавал свистульку или пару шариков в тальке, в зависимости от пожеланий малолетнего заказчика. При желании игрушку можно было просто купить, стоила она не дорого. Приходили к старьёвщику и взрослые. Они тоже несли с собой старую ненужную дребедень: радиоприёмники, мелкую деревянную рухлядь, бижутерию, одежду. Однажды я видел, как кто-то принёс и сдал атласную чёрную шляпу “шапокляк” с пружиной, видимо, начала прошлого века. Коротко поторговавшись, люди получали какую–то совсем небольшую денежную сумму, после чего удалялись без признаков радости от удачно проведённой сделки.

В те, уже очень далёкие времена, я не видел ни бомжей, ни алкашей, которым бы не хватало на сиюминутную выпивку. О том, кто такие наркоманы, обычные люди даже не догадывались. Деньжонки у народа, хоть и не великие, водились всегда. За двадцать килограммов сданной бумажной макулатуры можно было получить талон на приобретение дефицитных книг какого–нибудь плодовитого француза. Книги с диссидентским подтекстом либо не печатались вообще, либо издавались такими тиражами, что купить их было просто невозможно.

Пару раз на дни рождения мне дарили самиздатовские книги, отпечатанные на печатной машинке, вручную: булгаковского "Мастера" и "Лебедей" братьев Стругацких. Как я радовался этим  подаркам! Постойте. Это было… В конце восьмидесятых...

Во времена российской империи образ горничной конца XIX века, ассоциировался с честностью скромностью и трудолюбием. Чтобы не навредить репутации людей, у которых она служит, домработница должна быть образцом целомудрия и чистоты. Классическая  униформа горничных состояла из закрытого платья с длинными рукавами, белого фартука и белого воротничка. Поскольку девочек готовили к роли матери и хозяйки, именно этот консервативный стандарт был взят за основу при создании единой одежды для гимназисток в 1896 году. Позднее, эта же форма в неизменном виде была принята, как единая одежда для учениц советских школ. Все мои одноклассницы, без исключения, начиная с третьего класса, носили только такую. Коричневое шерстяное платье, чёрный (повседневный) и белый (для торжественных случаев) фартуки, белый кружевной воротничок, белые манжеты, чёрные атласные, или белые шёлковые ленты в косах, обувь на низком каблуке. Сестра застала времена, когда с формой носили нарукавники, так, как ткань на локтях быстро истончалась. При мне такого уже почти не встречалось.С течением времени, моды, и сексуальной революции 70-х,  форменные юбки старшеклассниц становились всё короче и короче, а каблуки их туфель всё выше и выше, поэтому особо строгим советским завучам приходилось стоять у главного входа и измерять расстояние
от верхней границы колена до края юбки учениц линейкой. По их мнению оно должно было быть не более восьми сантиметров. Так же нельзя было приходить в школу в обуви с каблуком высотой более четырёх сантиметров, носить капроновые чулки, распущенные волосы, иметь длинные ногти, и пользоваться косметикой. Нарушительниц не допускали до занятий, вызывали в школу родителей, в особо тяжёлых случаях грозили выгнать из комсомола. Настоящей отдушиной для девчонок были различные внешкольные мероприятия; субботники, демонстрации, походы на природу, или праздничные чаепития. Здесь можно было было одеться и накраситься так, как им хотелось.

Отдельная история с физкультурной формой. Я застал период, когда девочек обязывали ходить на занятия в обтягивающих купальниках, а мальчиков, практически, в нижнем белье. "Пусть думают, что мы - спортсмены", - шутили в раздевалке пацаны-третьеклашки, заправляя в чёрные семейные трусы майки-алкоголички, не забывая при этом  карикатурно щуриться на один глаз, подражая голосу и манерам рецидивиста Доцента из кинофильма "Джентельмены удачи". Занимаясь в спортивном зале в полураздетом виде, девочки и мальчики стеснялись друг-друга. Ни для кого не секрет, что, многие физруки страдают латентной педофилией. Им, будто бы, доставляет удовольствие наблюдать за тем, как мальчишки и девчонки выполняют упражнения, типа "ножницы", кувырки, или дурацкие махи на четвереньках без трико. Я ненавидел уроки физкультуры, особенно в младших классах.

Советскую школьную форму на девочках сегодня можно увидеть разве что в день последнего звонка, когда ностальгирующие по собственной юности мамаши наряжают своих 17-летних дочерей в кружевные воротнички и белоснежные фартуки. Не хочу сказать ничего плохого, но выглядит всё это уже не так гармонично, как полвека       назад.

В начале семидесятых годов в СССР появилась школьная форма для мальчиков. Рассмотреть во всех подробностях её можно в советском детском художественном фильме “Приключения Электроника”. Сине-фиолетовая укороченная куртка из немнущейся ткани с эмблемой из кожзама на левом рукаве в виде раскрытой книжки и восходящего солнца. Одежда была крепкая и не побуждающая к её чинному       ношению. Скорее, разработчики видели предназначение данного изделия для школьных потасовок и валяния на полу. Внешний вид учеников их заботил в последнюю очередь. Впрочем, в отличие от девочек, которым было категорически запрещено появляться на занятиях в альтернативной одежде, мальчикам не возбранялось носить цивильный костюм. В старших классах школьную форму носили, как правило, дети консервативных родителей, или мальчики из неблагополучных семей. Девчонки парней в такой одежде не воспринимали категорически. Посещение школы в джинсах приравнивалось чуть ли не к идеологической диверсии.

Первые ковбойские штаны появились у меня в девятом классе. У спuкуля на рынке фирменные джинсы стоили примерно две сотни. Мамина знакомая, проживавшая в закрытом городке со спецобеспечением, достала две пары, кажется, по сорок пять. Ткань была качественная, импортная, правильно линяющая в процессе носки и стирки. Шили джинсы по лицензии, в городе Калинине (Твери). По-сути это была советская реплика классических американских “Levi’s-501”, зафигаченная на итальянском оборудовании из настоящего денима, только без использования оригинальных заклёпок, молний и пуговиц. Первым делом я отпорол позорную кожаную нашивку с надписью “Тверь” с заднего кармана. Затем, с помощью ниток мулинe вышил американский флаг, на котором вместо звёзд красовался большой серп и молот (на пятьдесят маленьких сeрпиков и мoлотиков не хватило терпения). Подумав, я сделал ещё вышивку на заднем кармане, которую тоже придумал сам: белую чайку, пролетающую сквозь спасательный круг на фоне адмиралтейского якоря, и“флажок” с надписью “Pravi's” вместо “Levi's”. Это был мой ироничный советский ответ загнивающей Америке и лично президенту Рональду Рейгану. Первые фирменные джинсы “Super perry's” мне раздобыл мой университетский приятель, Игорь Стороженко. Штаны прослужили всё студенчество, и даже дольше. В девяностые годы Сторожeна стал известным криминальным авторитетом, но после нескольких обвинений в организации заказных убийств он, попав в федеральный розыск, бесследно исчез. Парень был круглым отличником, мастером спорта по боксу и моим соседом по двору. Отчим Игоря служил в КГБ, Насколько я знаю, Игорь тоже метил туда, поэтому, не удивлюсь, если мой приятель работал под прикрытием, а теперь проживает где–нибудь в тёплой загранице на заслуженную пенсию офицера. Кто знает. Кто знает.

Я помню пожилых людей, носивших калоши поверх обуви в  ненастную погоду, скорую–универсал на базе автомобиля ГАЗ-21, брезентовый цирк–шапито на площади Революции, билеты местных авиарейсов по 17 рублей, запонки и подтяжки для носков. Я лично знал старика, который работал извозчиком в дореволюционном                Красноярске, при мне некоторые взрослые продолжали бриться опасными бритвами и пользовались одеколоном с устройством для ручного нагнетания воздуха. В детстве мы играли мячами из натуральной кожи на шнуровке, с резиновыми камерами внутри. Страшно подумать, при мне доживали свой век дети участников Бородинского сражения. Дед одного из мальчишек в нашем дворе, вполне ещё шустрый 104-х летний старичок по фамилии Шапошников, прогуливающийся с красной деревянной палочкой в начале семидесятых, родился в 1870-м году! По возрасту он вполне мог бы быть, например, сыном Александра Сергеевича Пушкина, поживи поэт подольше на этом свете. Мой родной дед застал живого Жоржа Дантеса. Вдумайтесь, не прадед, а дед!!! Мне может не поверить молодёжь, но ещё в моём детстве редкостью были застёжки–молнии. На мужских брюках их стали массово практиковать только в семидесятых. В парках по выходным играли духовые оркестры, а во дворах домов постройки тридцатых годов, были установлены летние лепные фонтанчики в виде фигурных чаш, или морских раковин. В скверах стояли статуи молодых строителей коммунизма самых разных профессий сталинской эпохи от балерин и физкультурников, до шахтёров и сталеваров в натуральную величину. Во многих дворах имелись двухэтажные деревянные голубятни. При моей жизни родились и умерли кассетные аудио и видео магнитофоны, появились отечественные шариковые ручки и фломастеры, бытовые компьютеры, небьющиеся грампластинки, стереозвук, оптические диски, сотовые телефоны и рок–музыка. Три из одиннадцати денежных реформ проведённых в России за  последние  500  лет, начиная от Елены Глинской, случились у меня на глазах, при мне рухнул Советский Союз.

Без радости вспоминаю унылые советские магазины. Полупустые прилавки, правда, при этом, в каждом гастрономе всегда имелось несколько видов натуральных соков в вертикальных стеклянных  конусовидных колбах, на розлив. Продавщицы носили белые халаты с фартуками, на голове непременный высокий накрахмаленный колпак в форме цилиндра, иногда покрытый тюлем, или гипюром.Полиэтиленовые мешки появились гораздо позже, продукты, даже сливочное масло, паковали в бумажные пакеты, они были уже готовые, но если нужна была тара бoльшего размера, продавец ловко сворачивала кулёк из грубой бумаги. Каким–то неуловимым движением затыкался низ кулька, одна рука при этом без всяких гигиенических предрассудков молниеносно просовывалась внутрь.

Подсолнечное масло продавалось на розлив. С помощью воронки продавец наливала его в поданную покупателем бутылку, которая затыкалась пробкой из скомканной серой бумаги. За молоком и сметаной люди ходили с бидончиками. Некоторые даже с целлофановыми пакетами, которые были большой редкостью. Их мыли, за ними ухаживали, иногда их даже ремонтировали. Кстати, пиво на розлив отдельные категории советских граждан так же приобретали в собственные видавшие виды мятые целлофановые пакетики. Бывало, что уже после розлива в пакетике обнаруживалась небольшая течь, и покупатель был вынужден бежать с фонтанирующей тарой до места распития бегом. О существовании йогурта, пиццы и кетчупа жители глубинки даже не догадывались.

В восьмидесятых годах появились автобусы “ЛИАЗ". Огромные, с большими стёклами в сравнении с ходившими до этого “пазиками”. Их сразу же стали называть "аквариумы". Обтекаемые троллейбусы шестидесятых годов марки “ЗиУ”, с раскаляющимися до красна спиральными зимними электрообогревателями лобовых стёкол в кабинах постепенно сменили угловатые “буханки”. Проезд в автобусе стоил шесть копеек, в троллейбусе – пять, а в трамвае и того меньше, всего “троячок”. Кондукторы в транспорте обычно отсутствовали, поэтому ездить на автобусах, троллейбусах и трамваях бесплатно  для  детей  и подростков было обычным делом. Взрослые всегда оплачивали проезд, поскольку цены за него были безоговорочно доступными. “Совесть – лучший контролёр” - слоган того времени, размещаемый в виде трафаретных надписей в салонах общественного транспорта. Даже при зарплате в 120 рублей это было совершенно не накладно. “На дорогу” (в среднем) тратилось около двух с половиной за весь   месяц. При желании можно было купить проездной билет на автобус, или вообще на все виды городского общественного транспорта. Для студентов проездной стоил в буквальном смысле копейки. Кроме того существовала огромная масса льготников, освобождённых от оплаты проезда при наличии соответствующих удостоверений. Весь этот расклад омрачался банальной нехваткой автобусов. Ходили они практически без всякого графика, переполненные, почти не обогреваемые в зимнее время и не проветриваемые в летнюю жару. Сначала в каждом салоне находились две стационарные опломбированные кассы (на передней и на задней площадках), куда пассажиры сами бросали монеты и, покрутив круглое колёсико сбоку, сами отматывали и отрывали билет. В конце семидесятых годов кассы убрали и весь общественный транспорт оснастили компостерами. Покупая “книжечку” из десяти или двадцати билетиков, честный по умолчанию пассажир сам должен был их закомпостировать во время проезда. Пойманного редкими контролёрами "зайца" штрафовали на один рубль и отпускали. Так продолжалось до начала девяностых годов.

Есть одно странное воспоминание, которое, как оказалось, не даёт покоя не мне одному. В шестидесятых годах у меня и многих моих сверстников имелись стеклянные шарики, диаметром около полутора сантиметров. Говорят, они были разного цвета, но я помню только тёмно–фиолетовые. При падении эти тяжёлые шарики не     разбивались и не трескались, иногда от них откалывались небольшие кусочки, как от карамельки. Одним из главных достоинств шариков была загадка их происхождения. Я так и не докопался до истины, но абсолютно точно, эти шарики не продавались в магазинах, их можно было только найти, выменять, или получить в дар. Версия о том, что стеклянные шарики являлись полуфабрикатом для выработки стекловолокон различного  назначения,  меня  не  устроила. Уж больно те шарики были правильными и красивыми. Хотя, пожалуй, именно это объяснение ближе всего к правде. Пусть тайна происхождения и предназначения шариков, появившихся непонятно откуда, и пропавших неведомо куда, останется не раскрытой.

В шесть лет мне очень хотелось иметь игрушечный подъёмный кран за одиннадцать рублей, он несколько лет ждал своего покупателя в магазине “Северо-западный”. Этот кран был пределом моих мечтаний, пока я не вырос и он не перестал меня интересовать. Памятуя о своей детской мечте, я никогда не экономил на игрушках своим детям. Если вы не застали те времена, сообщаю, что практически все детские игрушки в СССР были отечественные, их производили строго в соответствии с имеющимися тогда ГОСТами, поэтому зачастую у разных детей были одинаковые куклы, машинки или конструкторы.

Заходя в интернет и просматривая картинки с советскими  игрушками, я крайне редко встречаю незнакомые мне экземпляры. Причём некоторые игрушки производили без каких-либо изменений по 25 и более лет. Вплоть до 90-х годов бывали случаи, когда дети, в буквальном смысле, играли игрушками полностью идентичными игрушкам собственных родителей. Электронные игры отсутствовали, но при помощи пластилина, цветных карандашей, картона и красок можно было создавать мир, полный приключений, загадок, и сказочных существ.

За счёт подвижных игр на свежем воздухе, дети прошлых поколений были более спортивны. Санки и лыжи имелись в каждом доме, зимой они не простаивали без дела в углу, и не залёживались на балконе. Слава богу, в выходные мы не валялись сутками на диванах со смартфонами, не сидели долгими часами за мониторами           компьютеров, телевизор нас тоже мало интересовал. Наспех сделав уроки, мы бежали на улицу, к друзьям. За летние каникулы кеды стирались в пыль. Шлёпнуться на асфальт во время дворовых игр и продырявить колено на новых штанах, или разодрать локоть у единственной куртки было обычным делом, поэтому заплаты, напоминающие творение доктора Франкенштейна на одежде у пацанов ни у кого не вызывали лишних вопросов.





Советские артефакты





В Советском Союзе времён моего детства не было такого разнообразия товаров, как сейчас. Однако, если что–то делалось, то делалось на совесть. Долгое время вся обувь в СССР изготовлялась из натуральной телячьей кожи, шерстяные вещи были без химических примесей, мебель производилась не из спрессованных отходов, а из настоящего дерева, чугунная кухонная посуда служила не одному поколению, утюги и дрели работали десятилетиями. Несмотря на некоторую внешнюю серость и убогость товаров, в них не закладывалось время на эксплуатацию. Вещи покупали дорого и не часто, поэтому служить они должны были долго. Примерно с середины семидесятых годов качество производимых отечественных товаров начало стремительно падать, поэтому советские граждане старались приобретать дефицитные импортные вещи. В основном это была продукция стран так называемого "соцлагеря".

Глядя на нынешнее изобилие, в голову приходят риторические вопросы: неужели наша экономика разорится, если панели для радиотехники производить не из крашеной пластмассы, а из полноценных алюминиевых сплавов? Или: Kакого чёрта в фонарях, люстрах и линзах для лазерной техники используется дешёвая пластмасса! Вам что, стекла жалко? Я не в том смысле, что раньше трава была зеленее, и солнце ярче. Во все времена существуют более и менее качественные вещи, просто в сегодняшнем мире потребления уже не так важно, сколько вам прослужит ваша покупка, как это было ещё несколько десятилетий назад, теперь считается, что у всего должен быть разумный, то есть не слишком большой срок годности.  В интернете можно найти и посмотреть в реальном времени на лампочку, которая горит где–то в калифорнийской пожарной части с 1901-го года двадцать четыре часа в сутки и никогда не выключается. Почему мы все не пользуемся такими? На самом деле, всё очень просто.

Какой–то американец ещё в начале двадцатых годов прошлого века осознал, что чем усерднее учёные и изобретатели трудятся над продлением срока работы, к     примеру, электрической лампочки, тем меньше прибыли идёт в карман её изготовителям и продавцам. В итоге картельного сговора лампочки стали производить более низкого качества, со сроком работы не более тысячи часов, вследствие чего была снижена их себестоимость и  повышена отпускная цена. В 30-х годах, подобная история произошла с женскими нейлоновыми чулками, которые оказались чересчур        прочными. Говорят, их можно было использовать даже для буксировки автомобилей. Химикам было дано указание ухудшить качество волокон, чтобы повысить спрос на товар. И пошло–поехало...

Когда-то в нашем доме активно использовался ламповый приёмник “Festival”, подаренный маме с папой отцовскими родителями к их свадьбе и современный по тем временам телевизор “Рубин–102”. На ткани передней панели “Фестиваля” чётко просматривалась овальная тень от широкополосника. В детстве она у меня ассоциировалась с лицом улыбающегося шкипера в берете, с круглым носом и бородой, как у Розенбoма из мультфильма "Заколдованный мальчик". Наш     телевизор представлялся мне почти одушевлённой квадратной головой робота, каких я рисовал в детстве. В утренние часы из нашего приёмника звучали весёлые джинглы популярных юмористических радиопередач “Опять двадцать пять”, или “С добрым утром”. Ежедневно пели свои хиты Аида Ведищева, Вадим Мулерман, Эдита Пьеха, Марк Бернес, Владимир Макаров, Эдуард Хиль… Могу запросто напеть песни, которые слышал последний раз лет в пять-шесть..

Передача “Опять двадцать пять” нравилась даже мне,четырёхлетнему пацану. Я прекрасно понимал юмор и смысл коротких интермедий, с удовольствием слушал смешные анекдоты и весёлую музыку. В семидесятых, купив новый транзисторный телевизор, папа отвёз ещё рабочий “Рубин” на моих санках туда, где его купили и разобрали на детали. Мне было жаль расставаться с нашим роботом. Громоздкий “Фестиваль” украли, когда родители увезли его на дачу.

Почему у нас не получается серийное производство хороших  современных    телевизоров,    телефонов,   или  автомобилей?  Не получается даже качественно скопировать чужое. Мне сейчас возразят, мол, "зато мы делаем ракеты, а так же в области балета..."  К сожалению, и это всё в прошлом. У меня нет сложного ответа на вопрос, - “почему”, а простой ответ, думаю, многим не понравится.

Переезжая в новую квартиру, старую мебель с Куйбышева мы  увезли на дачу, которая была продана в начале восьмидесятых и давно находится в чужой собственности. Несколько раз проезжая мимо Пугачёво, я видел вдалеке крышу нашего двухэтажного дома, прошло уже пол-века, а он всё ещё стоит, и даже не перекрашен. Трудно представить, что пригодные для использования вещи в дачном домике заменят на новые. Было бы очень интересно побывать там, увидеть знакомые предметы и вспомнить подробности семейного прошлого.

Наверняка там висит наша старинная люстра, и стоит добротный платяной шкаф, отделанный рельефным шпоном из ж/д вагонов  первого класса николаевских времён. Возможно, уцелел круглый  обеденный стол с массивными резными ножками, сделанный так же руками папиного отца. За этим столом в военные годы отец делал уроки, за ним собирались родственники, вели разговоры, пили чай из бабушкиного фарфора. Может быть, и наши железные кровати всё ещё скрипят под кем-то своими многострадальными пружинами....

Найти семейные реликвии у современных горожан почти  невозможно, ведь, как правило, мы выкидываем их при приобретении новых вещей, от банальной нехватки жилого пространства, но, как хочется иногда вспомнить детство и ощутить запах давно забытой игрушки, открыть ящик, где много лет назад лежали детские секреты, покрутить ручки старенького дедовского радиоприёмника, или послушать уютное урчание папиного лампового магнитофона.




Штампованная жесть


Я помню события, про которые никогда никому не рассказывал, не расскажу и уж, тем более, о которых ни за что не напишу. Нередко  воспитатели в детском саду оставляли детей одних, в связи с чем начинали происходить совершенно непотребные вещи. Дети были разные, но как ни крути, первые драки, матерные словечки, излишний интерес к интимным органам, бытовое воровство, - это всё оттуда. По сути, детсад - первая в жизни школа выживания, вполне сравнимая по жёсткости с армейской. Именно самый физически крепкий и драчливый, а не самый умный и воспитанный будет задавать тон в коллективе. Воспитательницы вмешивались в детские разборки лишь в крайних случаях, пресекая насилие, совершаемое у них на глазах. Чтобы избегать неприятностей в садике необходимо было научиться хитрить. Личного пространства у ребёнка быть не должно, у него нет возможности уединиться даже в туалет, - горшки стоят у всех на виду,в дальнем углу помещения группы. Когда есть, спать, гулять, как одеваться, во что и с кем играть, решать так же не детям. За непослушание следует наказание, вид которого единолично определяет воспитательница, сообразно её представлениям о добре и зле. Главная задача воспитанника одна, - продержаться до прихода своих родителей и поскорее убыть домой.

За последние пол-века я ни разу не переступал порог бывшего  дошкольного учреждения на улице Маерчакa, хотя проезжал в нескольких десятках метрах от него сотни, если не тысячи раз. Сейчас там, где я отбывал длинные скучные дни, находится магазин саженцев, но я во всех деталях помню внутренний интерьер огромного, на пять высоченных окон, помещения младшей группы. В голове до сих пор звучат голоса детей, которых я не слышал и не видел с весны 1968 года! Кого–то из них и нет уже на этом свете, я не помню их имён, совершенно не помню лиц, но голоса всё–равно живут у меня в голове. И звучат.

Среди гула десятков голосов в памяти далёким эхом звучит скрежет железных осей игрушечных машин, которыми дети играли в садике, катая их по лакированному паркетному полу. В позднем СССР выпускали довольно “топорные” и уродливые игрушки из штампованной окрашенной жести. Порой нужно было иметь довольно абстрактное мышление, чтобы узнать в подобных образцах их истинные прототипы. Мне посчастливилось застать времена, когда ещё встречались игрушечные самосвалы, пожарные машины и стреловые краны с лебёдкой, сделанные максимально близко к оригиналу. Их уже не было в продаже, но иногда подобные экземпляры встречались в детсадах, или у знакомых повзрослевших школьников.

Из штампованной жести делали самые разнообразные игрушки. От автоматов и пистолетов для мальчиков, до кукол и зверюшек с  заводными механизмами для девочек. Но основную массу железных игрушек составляла всё же моторная техника: грузовики, легковые автомобили, подъёмные краны, бетономешалки, трактора и погрузчики. Дети с малых лет приучались к мысли о том, что многие из них получат рабочие специальности и пересядут с виртуальных сидений своей игрушечной техники за рули, педали и рычаги самой что ни на есть настоящей. Ни у кого из моих друзей в семьях не было автомобиля, я лишь изредка ездил на заднем сиденье такси с кем-нибудь из взрослых, мечтая посидеть на водительском месте. Помню, как однажды мне разрешили это сделать.

Вместе с мамой на кафедре философии работал её коллега,  фронтовик, орденоносец, Юрий Георгиевич Мaнышев. Один раз Юрий Георгиевич возил нас с мамой куда-то за город на своей двадцать  первой "Волге". Помню, как заворожено я смотрел на её бирюзовый спидометр, с каким восторгом трогал блестящую фигурку бегущего оленя на выпуклом капоте. Когда на какое–то время меня оставили в кабине одного, я оторвался по–полной: нажимал на всё, что нажималось, бибикал клаксоном, пытался крутить руль, урчал, подражая звуку мотора, наверняка залил бензином свечи и израсходовал весь запас воды из бачка омывателя “дворников”. Это было просто счастье! Пожилой калмык не обращал на меня никакого внимания. Он был спокоен, как тибетский Лама. Это был мой первый и единственный опыт общения с настоящим автомобилем вплоть до получения собственного водительского удостоверения.

Машинки, сделанные из железа, быстро ржавели, издавали ужасный скрежет при движении, но играть ими было чрезвычайно интересно, ведь они максимально приближали ощущения от игры к реалиям взрослой жизни. Мы строили города и дороги, ездили “домой, обедать”, “проведать семью”, помогали друг–другу в сложных ситуациях, разыгрывали самые невероятные житейские и рабочие сценки, придумывали дорожные приключения и проживали сотни жизненных историй, казавшихся нам актуальными. Для меня было важно, что в игрушечной кабине есть руль и сиденье, а при наличии открывающихся дверей можно было имитировать посадку и высадку шофёра. При помощи специальной рукоятки, приводящей в действие червячный механизм, можно было плавно, именно так, как это происходит у настоящего самосвала, поднимать и опускать кузов. Такие игрушки имели просто чудовищный запас прочности. Сломать их было невозможно, их можно было только разобрать при помощи пассатижей, молотка и отвёртки.

Помню жаркое лето шестьдесят девятого. Я устало плетусь за бабушкой мимо теперь уже не существующего кинотеатра "Мир", пыля сандалиями и везу за собой на верёвочке игрушечный пикап, купленный в попутном магазине. Машинка, то и дело, падает на бок. Мне надоедает ставить её на колёса. Какое-то время игрушка волочится за мной, громыхая по неровной дороге. Жестяной пикап гремит и    скрежещет, а бабушка идёт рядом, как будто не замечая этого...
 



                ВРEДНЫЙ:
                1.  причиняющий вред, опасный,
                2.  неприязненно настроенный.

                Толковый словарь Ожегова



Вредный



"Вредными" некоторые взрослые из моего детства называли упрямых, своенравных и непослушных детей. Не захотел пить тёплое молоко с жирной плавающей пенкой, - "вредный", не лёг вовремя в   постель, не так сделал, как кому-то хотелось, - "вредный!" Чем–то не угодил старшей сестре, опять "вредный". Но что такое "вредный" на самом деле? Это приносящий кому-то вред. А кому я навредил тем, что не люблю пенки в молоке, не могу вовремя заснуть, или не хочу закатывать рукава у своей рубашки?

Воспитывая собственных детей, я видел в них всё то же самое, что взрослые видели во мне, когда мне было несколько лет от роду. Уж каких только истерик детки в этом возрасте мне не закатывали. Я,  конечно, не дипломированный педагог, и уж точно, не психолог, я прекрасно отдаю себе отчёт в том, что мои дети именно такие, какими воспитал их я, и претензии нужно предъявлять только к себе. Детсад на Маерчакa располагался в жилой сталинке, он занимал левое крыло первого этажа могучей четырёхэтажки. В названии улицы, носившей имя местного еврея-революционера, расстрелянного колчаковцами в 1919 году, слышалось забавное словосочетание, многие её так и называли, - улица имени майора ЧК.

Помню единственное помещение с высоченным потолком. В нём размещалась наша младшая группа, в ней мы проводили всё отведённое на наше воспитание время, там же мы и спали во время дневного сон-часа, места для этого было предостаточно.
Я был обычным сереньким, не претендовавшим на роль лидера и сторонившимся конфликтов неприметным ребёнком. Запомнилось имя самого непослушного пацана. Его звали Олег Москалёв. Не то, чтобы он шибко докучал, или дрался со всеми, нет. Он демонстративно не подчинялся взрослым и делал, что хотел. Втайне я завидовал этому смелому мальчику. Во время тихого часа все дети делали вид, что спят, а Москалёв мог сидеть и шумно играть на своей кровати, изображая из деревянной указки и своего кулака машину для забивания свай. Он мог бегать и орать, когда и где ему вздумается. Уж не знаю почему, но воспитательницы даже не пытались его приструнить. То ли блатной, то ли псих.

Периодически озвучивая в СМИ сюжеты о безалаберности педперсонала в дошкольных детских учреждениях, нам говорят, что в СССР ничего подобного не происходило. Да было всё то же самое. И то же отношение к детям, и та же халатность. Однажды в нашем садике воспитательница надолго оставила детей без присмотра. Ребятишки стали баловаться, раскачивая стоящее у стены пианино, которое, в конце-концов, упало и убило пятилетнюю девочку. Молоденькая воспитательница объяснила своё отсутствие в группе тем, что дети её не слушались. "Вредничали".
Ниже, в одной из глав, я упомяну парней-студентов, приходивших в гости к моей сестре, во времена, когда она училась в университете. Мне было одиннадцать, а им уже по девятнадцать, или двадцать лет. Согласитесь, разница в возрасте и жизненном опыте колоссальная. Но парни никогда не подтрунивали надо мной, не задавали  провокационных вопросов, а на мои всегда отвечали серьёзно и без тени насмешки. Почти все люди поколения моих родителей, посещавшие наш дом, вели себя ровно противоположно. Их интересовало два вопроса: кого я больше люблю: маму, или папу, и на к ом женюсь, когда вырасту. На вопрос про папу и маму, когда мне его задали впервые, я ответил честно и не задумываясь: “Бабушку!” Потом меня, конечно, научили, как надо отвечать “правильно и политкорректно”: “и маму, и папу”. Не понимаю, что могло побуждать взрослых людей задавать подобные вопросы маленькому ребёнку, да ещё в присутствии обоих родителей.

Закомплексованное поколение людей, то ли недолюбленное из-за своего военного детства, то ли недолюбившее, в связи с "отсутствием секса в СССР", державшее свои тайные желания в строгом ошейнике на коротком поводке, как будто отыгрывалось на собственных детях. Эти люди, как старая дева-гувернантка, заставшая воспитанницу за рукоблудием, громко осуждали других за то, чем в тайне регулярно занимались сами.

В шестом классе одна из девочек принесла в школу толстый восточно-немецкий рекламный журнал с очень откровенной, даже по сегодняшним мерками, рекламой нижнего женского белья. Естественно, пацаны тут же принялись его рассматривать, хохоча, и живо обсуждая увиденное. Наша классная руководительница быстро пресекла процесс греховного созерцания и вызвала в школу родителей его участников. "Не ожидала от своего сына... И смех у тебя какой-то не детский...", - стыдила меня за моё отроческое любопытство мама, - Самое ужасное, что мне тогда на самом деле было очень стыдно, как будто я был пойман на воровстве, или за подглядыванием в женскую раздевалку. Открыто интересоваться противоположным полом в  подростковом возрасте по мнению наших родителей и педагогов было верхом пошлости и бесстыдства.

Семнадцатилетнюю Женю Л из десятого "А", заподозренную в связях с двадцатилетним парнем, принявшую, в ответ на унизительную травлю горсть таблеток элениума, откачали лишь чудом.

Очевидным фактом является то, что с уходом советского   поколения, сами-собой начали разрешаться многие проблемы взаимоотношения детей и взрослых, как в семьях, так и в   учебно-воспитательных учреждениях. Перестали быть нормой физическое насилие и пошловатые сaльности в отношении общения мальчиков и девочек, вышло из обихода совершенно неуместное прилагательное "вредный" по отношению к детям, но унижение, как метод воспитания, как был, так и остался в тренде.




Книжки из детства





Конечно, в детстве мне, как и большинству советских детей, читали книжки, в том числе, достаточно много стихов, но учить их наизусть не требовали, поэтому какое–то время я обходился без публичной  демонстрации своих драматических способностей. Но однажды нашей воспитательнице в детском саду в голову пришла идея занять  мающихся от скуки детей чем-нибудь полезным, при этом, особенно не напрягаясь самой. Умастив попу на маленький детский стульчик и расположив нас возле себя полукругом, воспитательница попросила каждого рассказать стишок, кто какой знает. Рассказали все. Я до последнего надеялся, что очередь до меня не дойдёт, а когда дошла, почему-то не смог признаться, что не знаю наизусть ни одного приличного стихотворения. Прочитал очень серьёзно и громко, почти прокричал на одном дыхании стих, услышанный ранее от сестры:


                Жили-были дед да баба,
                Ели кашу с молоком,
                Рассердился дед на бабу,
                Бац! По пузу кулаком.
                Баба не стерпела,
                В подполье улетела.
                А в подполье - рак.
                Кто слушал, тот дурак!


Припоминаю, как наша молодая воспитательница хохотала, а  потом сбегала на кухню за бабушкой, которая работала в садике поваром, привела её в группу и рассказала ей о моём публичном фуроре. Я готов был провалиться сквозь землю от стыда...
Наверняка, каждый помнит любимые книжки своего детства. Для меня это были стихи Пушкина, Есенина, Барто, просил бабушку перечитывать по много раз кавказскую сказку “Дзег, сын Дзега”, Волкова, Олешу, сборник индийских сказок...
Стишок Эдуарда Успенского “Академик Иванов” я воспринял совершенно буквально, и какое-то время на полном серьёзе побаивался постригаться в парикмахерской, ведь стих, несмотря на предостережение об опасности, никак не объяснял, ПОЧЕМУ нужно бояться этих самых парикмахеров!

Запомнились цветные комиксы из детских журналов "Весёлые картинки" и "Мурзилка". История про мальчика по имени Ань Тхо, вою- ющего со злыми американцами была жёсткой сатирой на войну США с коммунистическим режимом в северном Вьетнаме. Следом шли не менее патриотические саги про заграничные похождения советского паренька, Пети Рыжика, и милую карикатурную малолитражку, которой высокомерные "Мерседесы" и "Кадиллаки" жадничали капельку бензина для участия в гонках. Я обожал рассматривать эти картинки и, конечно же, был на стороне униженных и бедных героев.

Дети народ аполитичный, поэтому первостепенное значение я придавал забавным и динамичным картинкам, не шибко вникая в надписи под ними. От нарисованных историй у меня остались тёплые мальчишеские воспоминания, просто, как о красочных вестернах из далёкого прошлого. Каково же было моё разочарование, когда спустя много лет я отыскал их, пересмотрел, и осмысленно перечитал текст...
Первой толстой книжкой, которую я прочитал самостоятельно, была “Сказка о ветре в безветренный день” Софьи Прокофьевой. В книжке имелись иллюстрации, помогающие представить облик главных героев и действующих лиц. Именно иллюстрации сподвигли меня на самостоятельное чтение.

До начала 70-х годов издавалось довольно много книг для детей, с красочными, или чёрно-белыми картинками, которые было приятно взять в руки. Их можно было просто листать, легко догадываясь о том, что в них написано, не читая. Постепенно картинки в книжках деградировали и к середине 70-х исчезли окончательно.
Не представляю, как можно воспринимать "Волшебника Изумрудного города", или "Бурратино" без иллюстраций Леонида Владимирского.

В юности я обожал серию "Библиотека приключений и научной фантастики" с репродукциями Евгения Мигунова. Без его иллюстраций многие не осилили бы довольно слабые по содержанию "Приключения капитана Врунгеля" Андрея Некрасова, или пенталогию Ев- гения Велтистова про Электроника и собаку Рэсси. Совершенно непонятно, почему у нас в стране перестали иллюстрировать художествен- ную литературу. После чтения книжек вслух кем-то из взрослых, можно было часами рассматривать нарисованные сюжеты, в сотый раз прокручивая в голове их содержание. Бывали, конечно, и исключения. Например, за цветные иллюстрации к советскому восьмитомнику Чехова, или визуализацию глав самого известного романа Дефо, неким столичным художникам стоило бы, по-хорошему, руки оборвать, но, пожалуй, пусть уж лучше так, чем совсем без картинок.

Сегодня, в считанные секунды можно получить доступ к любому интересующему нас тексту. Но разве могут сравниться ощущения от электронных копий с бумажными оригиналами, тем более с книжками, которые мы держали в руках много лет назад.. На страницах этих книг всегда можно отыскать следы, и отметины, сделанные нами в детстве. Щелчок секундомера, и в мыслях мы уносимся со своими воспоминаниями, как будто падая в головокружительную пропасть на невидимой тарзанке. Достаточно пары секунд, чтобы “вспомнить всё”. То самое время, ту обстановку, и сопутствующие ей события, чтобы почувствовать что–то необъяснимое, эти самые “бабочки в животе”.

Повесть Владислава Крапивина “Тень каравеллы” я прочитал летом 1973-го года, а затем перечитывал и в третьем, и в четвёртом классах. Эта книжка и сейчас физически существует. На её твёрдой обложке имеется большая клякса от пролитой зелёнки. Сестра обрабатывала пуповину котёнку, которого я принёс домой, и нечаянно пролила пузырёк с брильянтином. На полях книги остались нарисованные мной кораблики и пятиконечные звёзды, а на её обратной стороне сохранился коричневый полукруг от кружки с чаем, или кофе. Не подумайте, что я так обращался со всеми книжками, просто  “Тень каравеллы” была особенной, я даже спал с ней. На сборнике стихотворений Агнии Барто, имеются мои совсем ранние каракули и росчерки, оставленные явно в отсутствие взрослых, во времена, когда я ещё, пожалуй, не умел как следует говорить. На одной из страниц неумело вырезана ножницами иллюстрация со щенком. Соглашусь, варварство, зато какие эмоции возникают теперь, при просмотре этих детских художеств!





                Была такою страшной сказка,
                что дети вышли покурить…
                В. Вишневский



Верлиока


Когда мне было три года, мама купила детскую брошюру со сказкой про некое исчадье ада, по имени “Верлиoка”. Я называл его “Вилёка”. Это был первый "хоррор" в моей жизни. Вот фрагмент той сказки, который оставлю без комментариев и правки (“Интернет”).

"Жили-были дед да баба, а у них были две внучки-сиротки, такие хорошенькие да смирные, что дед с бабушкой не могли ими нарадоваться. Вот раз дед вздумал посеять горох. Посеял - вырос горох, зацвел... Как назло деду, воробьи и напали на горох. Дед видит, что худо, и послал младшую внучку прогонять воробьев. Внучка села в поле гороха, машет хворостиной да приговаривает: “Кишь, кишь, воробьи! Не ешьте дедова гороху!” Только слышит: в лесу шумит, трещит, - идет Верлиока, ростом высокий, об одном глазе, нос крючком, борода клочком, усы в пол-аршина, на голове щетина, на одной ноге в деревянном башмаке, костылем подпирается, сам страшно ухмыляется. У Верлиоки была уже такая натура: завидит человека, да еще смирного, не утерпит, чтобы бока не поломать. Не было спуску от него ни старому, ни малому, ни тихому, ни удалому. Увидел Верлиока дедову внучку - такая хорошенькая, ну как не затрогать ее? Верлиока сразу убил ее костылём. Дед ждал-ждал, - нет внучки, послал за нею старшую. Верлиока и ту прибрал. Дед ждет-пождёт, - и той нет! И говорит жене: “Иди-ка ты, старуха, да скорей тащи их за ухо”. Старуха с печки сползла, в углу палочку взяла, за порог перевалилась, да и домой не воротилась. Дед ждет внучек да старуху - не дождется. Встал он из-за стола, надел шубку, закурил трубку, помолился богу, да и поплелся в дорогу. Приходит к гороху, глядит: лежат его ненаглядные внучки, точно спят, только у одной кровь, как алая лента, полосой на лбу видна, а у другой на белой шейке пять синих пальцев так и оттиснулись. А старуха так изувечена, что и узнать нельзя вся в крови лежит и кости переломаны..."

Правда, весело? В советское время по этой сказке был снят      мультфильм. В книжке имелись картинки. Знакомый отца, наш сосед по даче, дядя Лёня, на лицо был вылитый Верлиока. Я даже побаивался его из-за такого сходства. Однажды, когда я укладывался спать, Леонид Иванович зашёл к нам в гости. Страшный, как чёрт. Я опасливо выглядывал из-под занавески комнаты, а когда он ушёл, сбивчиво объяснял маме, кто это был, - ну, Вилёка, же! Мама не поверила. Посмеялась и строго отправила меня спать.

С четырёх лет я не ходил в садик. Уходя на работу, родители оставляли меня дома одного. Это было моё любимое время суток. Доставал бумагу, краски, карандаши, и садился за маленький столик у дивана. Мне нравилось моё творчество. Не отвлекали ни телевизор, по которому нечего было смотреть, ни компьютеры, которых ещё не   существовало, ни друзья, поскольку на новом месте я не успел ими обзавестись. Завидую детям, - им почти никогда не бывает скучно. При этом кажется, что время впереди нескончаемо много. С годами всё наоборот, оно льётся впустую, как вода из открытого крана, будто ждёшь, когда оно уже перестанет течь, и всё закончится.

Помните, как скрипел карандаш в детстве? Его вкус на языке, как вы радостно принесли только что нарисованный рисунок родителям, как мама, или папа, чтобы не обидеть, попросили у вас картинку, якобы, на память, как вы снизошли до того, чтобы подарить её, сделав    наивную дарственную надпись с повёрнутыми в другую сторону буквами "Е" и "Я".

Вам было жалко расставаться со своим "шедевром", но как откажешь родным? В четыре с половиной года я рисовал комиксы, наверно     под впечатлением серий, увиденных в детских журналах. Про придуманного мной цыплёнка-мотоциклиста, в каске из яичной скорлупы, про роботов и рыцарей, про солдат, побеждающих фашистов. Жаль, те рисунки не сохранились.



                Barbiе: Я за советские мультфильмы. Они учат добру.
                Rebel: Да ничему они не учат. Это видно по взрослым,               
                выросшим на советских мультфильмах.

                (из обсуждения на интернет–форуме)



Мультфильмы


Говоря о книгах и комиксах моего детства, стоит хотя бы вскользь упомянуть о мультфильмах и телевидении конца шестидесятых - середины семидесятых годов прошлого века. Программ было всего две,- центральная и местная, вещание велось в строго отведённые дневные часы. Ждать разнообразия не приходилось, часто повторяли одни и те же сюжеты, Мультфильмы показывали еженедельно, но длились они обычно не более 10-15 минут, как правило, шедеврами назвать их было сложно. При том, что художников в данной сфере хватало, качественную продукцию производили в основном в  50-е годы. Полнометражные мультфильмы показывали редко. О мультипликации компании Уолта Диснея до перестройки в нашей стране люди знали лишь понаслышке.

В семидесятые годы встречались, мягко говоря, странные анимационные продукты. “Голубой щенок”, “В синем море, в белой пене”, “Шкатулка с  секретом”,  “Загадочная  планета”.  Заслуженный успех музыкальных мультяшек “Бременские музыканты”, или “В порту” напрочь нивелировался низким качеством прорисовки персонажей. Хуже двухмерных тяп–ляп дешёвок, вроде “Лоскутик и облако”, были только неуклюжие кукольные мультфильмы про зайку Петю. В восьмидесятые годы появились интересные пластилиновые технологии, но просуществовали они недолго. Мне нравятся мультфильмы Гарри Бардина, например, “Банкет”, или “Брак”, но при чём здесь дети? Это анимация для взрослых, причём, ещё и не для всех.

Мне никогда не нравились тупые малобюджетные мультсериалы, типа: "Ну, погоди!", "Трое из Простоквашино", или историю про  каких-то гламурных котов и собак-мушкетёров. Адресно-детскую продукцию не производят уже несколько десятилетий. Получается то мрачная "Шинель" по Гоголю, опять же, совсем не для детей, то       потужный эрзац в чёрно–синих тонах по мотивам сказки Гaуфа. Несколько пожилых бородатых художников заперлись в студии и, видимо, забыв про то, что главным потребителем мультипликационных фильмов являются дети от 3-х до до 10-ти лет, трудятся над экранизацией “Старика и моря” по Эрнесту Хемингуэю. Зато в алчной и бездуховной Америке: "Спирит-душа прерий", "Белоснежка", “Русалочка”, "Wall-E", "Роботы", "Дом-монстр", "Душа"… Неужели американцы, "пендосы", какими их нам пытаются представить, на самом деле такие "тупы-ы-ые"?

Воспоминания о книгах, звуках, или картинках из моего детства тесно связаны с восприятием мира всеми органами чувств. Я помню запах, который со временем перестал ощущать. Не потому, что его больше нет. Это запах детства, он ушёл вместе с ним. Его уже нельзя почувствовать, как раньше, его можно только вспомнить. Запах влажных акварельных красок, или голых детских коленок, поджатых к лицу, запах полыни. Её полно вокруг, но только в детстве она бывает такой высокой и ароматной. Запах прибрежных водорослей на закате, у реки, запах мокрой дворняги, её щекотный шершавый язык у себя на виске... Взрослые не чувствуют запахов и ощущений детства, но запахи никуда не делись, они остались прежними. Если вспомнить. Если опуститься на колени.





Два клёна




Однажды, где-то в конце шестидесятых годов, мама сводила меня в городской театр драмы имени Пушкина на детский спектакль по сказке Евгения Шварца "Два клёна". Если кто-то не знает, это сказка про материнскую любовь, о том, как Яга заколдовала двух братьев, превратив их в два клёна, и о том, как мать спасала их, жертвуя собой.

Спектакль оставил не самые приятные воспоминания. Кстати, удовольствия от театральных постановок я не испытываю до настоящего времени просто потому, что мне не нравится театр, как вид искусства. Мы с мамой сидели на нижнем правом двухместном балконе, у самой сцены. В разгар постановки прямо перед нами выскочила злобная Яга в лохмотьях, с огромным носом, она стала громко кричать, расставив тощие ноги и когтистые руки: "Где здесь ма-а-лень-кие дети? А ну по-да-а-йте мне их!!!" Старуха старательно высматривала мелюзгy в зале, наконец, её жуткий взгляд впился прямо в меня. Видимо, актриса была от бога, я по-настоящему испугался и спрятался за ограждением бал- кона, присев на корточки, схватив маму за ноги, чем очень её рассмешил. Наверно, это было и правда смешно, увидеть испуг ребёнка, впервые оказавшегося в театре в метре от сцены.

Лет через двадцать я ещё раз побывал в том театре на выступлении Юрия Горного, демонстрирующего возможности человеческой памяти. Сидя в зале, я смотрел сквозь сверхчеловека на сцене и вспоминал спектакль, увиденный в четырёхлетнем возрасте, в этом самом театре на этой самой сцене.

Отрывок из спектакля "Два клёна" по сказке Е. Шварца


Василиса: А ты себя, видно, любишь?

Баба-Яга: Мало сказать люблю, - я в себе, голубке, души не чаю. Тем и сильна. Вы, людишки, любите друг дружку, а я, ненаглядная, только себя самоё. У вас тысячи забот - о друзьях да близких, о детишках своих, а я только о себе, лапушке, и беспокоюсь, никто мне не нужен.

Василиса: Освободи моих сыновей.

Баба-Яга: Смотрите, что выдумала! Оживлять их ещё! Они        деревянные куда смирнее. Уж такие послушные, из дому шагу не ступят, слова не скажут дерзкого! Одного я только понять не могу: как детишки не прискучили тебе, пока маленькими были да пищали с утра до вечера без толку? Я, красавица, давно бы таких, - раз, да и за окошко!

Василиса: Вот и видно, что ты баба-яга, а не человек. Разве малые дети без толку пищат? Это они маму свою зовут, просят по-своему: “Мама, помоги!” А как поможешь им, тут они и улыбнутся. А матери только этого и надо.

Баба-Яга: А как подросли твои крикуны да стали чуть поумнее, разве не замучили они тебя своеволием, не обидели непослушанием? Ты к ним - любя, а они тебе - грубя. Я бы таких сразу из дому выгнала!

Василиса: Вот и видно, что ты баба–Яга, а не человек. Разве они        нарочно грубят? Просто у них добрые слова на донышке лежат, а    дурные на самом верху. Тут терпение надо иметь…


Текст






Что солдаты носят под пилотками?




Раз в неделю, по выходным, мы всей семьёй ходили в старую депoвскую баню. Она была неподалёку, на нашей улице. Я шёл впереди, с папиным фонариком, светя в темноте куда угодно, только не на дорогу. Следом, вступая в попутные лужи и чертыхаясь, плелась наша семья. После бани мама заставляла меня надевать косынку под шапку, закрывая уши, которые в детстве у меня часто болели.                Я стеснялся, но когда мама, наклонившись ко мне, сказала шёпотом, что у солдат, которые тогда выходили строем из той же бани, под пилотками "повязаны косыночки" я, поверив, согласился и больше не перечил.

Мальчишки всегда тянутся к оружию и военным играм. Дети совершенно по-взрослому целятся друг в друга из своих игрушечных автоматов, нажимают на спусковой крючок, падают, изображая смерть, со- вершенно не понимая, что это такое. Взрослые всячески поощряют мальчишеские стремления казаться "большими", умиляются, глядя на собственное чадо: "Ну, совсем солдат у меня стал!" Правда, когда дело доходит до реальных боевых действий, не все с радостью отправляют своих мальчиков в окопы.

Я носил солдатский ремень, бабушка покупала мне звёздочки и кокарды в местном “Военторге”, которые я, как умел, пришпандоривал себе на шапки. Как и все мои ровесники я судил о службе в армии по фильмам “На дальней точке”, “Солдат Иван Бровкин”, “Максим Перепелица”... Ещё встречались инвалиды с ампутированными конечностями. Они не носили наград, ограничиваясь орденскими планками на своих пиджаках. Значение планок было понятно лишь узкому кругу посвящённых. Юбилейной мишуры в те годы было выпущено не много, поэтому увидев пятидесятилетнего мужчину в пиджаке с орденскими планками можно было не сомневаться, что перед нами фронтовик. Долгое время слово “ветеран” относилось исключительно к людям мирного труда. Людей, воевавших на фронте с оружием в руках называли понятным словом “фронтовик”.Со временем ветеранами стали называть всех, имеющих хоть какое-то отношение к военному периоду 1941-1945 годов. И чем дальше мы уходили от войны, тем больше и больше становилось ветеранов.

Я знаю с десяток молодых парней, награждённых орденами и медалями. Ни один из них не вызывал у меня чувства зависти.В моём представлении получить медаль "За отличие в охране государственной границы СССР" мог только человек, благодаря действиям которого была пресечена реальная попытка нарушить государственные рубежи. На моих глазах такую награду вручили отличнику боевой и политической подготовки, находящемуся на хорошем счету у командования. Просто потому, что из округа пришла разнарядка и указание наградить какого-нибудь хорошего парня для поднятия воинского духа среди личного состава и авторитета части. Потом этот достойный человек появится со своей медалью где-то на гражданке, где люди будут думать, что он герой-пограничник, ведь на лбу у него не написано, что он всего лишь бывший штабной писарь, точно такие же медали давали защитникам острова Даманский в 1969 году.

Другого моего знакомого наградили медалью "За спасение утопа- ющих" при совершенно комичных обстоятельствах. Он спрыгнул с пирса и вывел буквально за руку на берег стоящих по пояс в воде жену и десятилетнюю дочь офицера, наблюдавшего за процессом с берега. При этом "утопающие" ухохатывались над своей неловкостью при подъёме по трапу, не оснащённому леерами. Парень, безусловно,       достоин всяческих похвал, возможно даже отпуска на малую родину, но причём здесь спасение утопающих. Увидев героя с такой наградой, вы наверняка представите его в образе Шараваша Карапетяна, спавшего десятки жизней с десятиметровой глубины, и потерявшего вследствие своего гражданского подвига здоровье.

Между тем, в моём окружении были люди, действительно  достойные наград. Больше двух суток чинить и собирать корабельные турбины во время шторма в открытом море вызвались не отнюдь  не отличники боевой и политической подготовки, а пять недисциплинированных старослужащих во главе с "пьяницей" мичманом, пока остальной экипаж ждал, чем закончится  дело. В качестве поощрения героям ограничились вынесением благодарностей.

Когда я вижу чёрный крест ордена "За личное мужество", возникает ощущение, что он был специально создан для того, чтобы им награждать посмертно. Хорошего парня, моего ровесника и коллегу в 90-х убил наркоман. Совершенно неожиданно для всех, во время рядового рейда, пьяный подонок пальнул из ружья через окно частного дома в ничего не подозревающего, единственного среди всех присутствующих милиционера в форме. Трагическая случайность. Чертовски жаль парня, но точно таким же орденом посмертно наградили отстреливающегося до последнего патрона героя, подорвавшего себя вместе с пытающимися пленить его врагами. Может, я чего-то не понимаю, но мне никогда не хотелось иметь ни медаль, ни орден, ни прижизненно, ни посмертно.

Текст
В конце шестидесятых годов в городе было много солдат,призванных на переподготовку, так называемых "партизан". Эти солдаты резко отличались от солдат-срочников своим зрелым возрастом и странной формой одежды. Почему-то им выдавали обмундирование старого, фронтового образца. Причём, форма на этих солдатах выглядела потрёпанной и выгоревшей на солнце. Создавалось впечатление, будто этих людей телепортировали к нам из прошлого. Парней в форме десятками перевозили по городу в грузовиках с брезентовым верхом. Вроде бы, "партизан" задействовали на строительстве объектов, связанных с реактором в закрытом городке-спутнике. Мама научила меня махать рукой им вслед. Мне это нравилось, потому, что всегда кто-то из этих солдат в ответ махал мне. Я был уверен, что они делают это так же искренне, как и я. Зато я терпеть не мог хлопать в ладоши в цирке. Доходило до ругани и угроз, что если не буду, как все, в цирк больше не пойду. И сейчас, когда дело доходит до аплодисментов, я делаю это формально и неохотно. Теперь в обществе прижилось ещё американское одобрительное улюлюканье в процессе хлопанья в ладоши, - хоровое гудение на высокой ноте: "Уууууууууу"... Апофеоз массового идиотизма.

Мне не комфортно находиться в толпе. Чувствую, что мной манипулируют. Никогда не смеюсь в кинотеатре, когда гогочет весь зал, я вообще не умею бурно выражать своё настроение на публике, мне это не свойственно, но  временами я могу испытывать такие сильные эмоции от увиденного или услышанного, что на несколько секунд глаза наполняются слезами и становится трудно дышать. Главное, чтобы никто этого не заметил.





Мечты о прошлом



Настоящие горы я увидел во втором классе. Недалеко от города имеется целый комплекс скал причудливой формы под общим названием “Столбы”. Одну из этих скал, “Токмак”, хорошо видно с набережной Енисея, из центра города. Думаю, что нет ни одного взрослого красноярца, хоть раз не бывавшего на “Столбах”. Со стародавних времён столбисты ходили в горы в широких шароварах, не стесняющих движения, и в самых обычных резиновых галошах. Восхождения не прекращались даже зимой. В таких же точно галошах я застал столбистов семидесятых. То, что эти люди вытворяли без страховки на высоте многоэтажных высоток впечатляло своим безумием. В первые же мои походы в заповедник с отцом мы побывали на вершинах Первого и Второго столбов. Это, конечно, не Гималаи, и даже не Альпы, но скалы всё же достаточно высокие, опасные, и местами труднопроходимые. На “Столбах” проходят серьёзные соревнования по скалолазанию, там имеются свои легенды и свои герои. На Троицком кладбище, справа от церкви, метрах в десяти от неё, находится могила молодого парня, погибшего при восхождении на “четвёртый столб” в шестидесятых годах. На памятнике, сооружённом в виде скалы, имелась ста- рая пожелтевшая фотография того паренька и “столба”, с которого он сорвался. Я помню ту могилу с раннего детства и всегда останавливаюсь возле неё, когда бываю у Святотроицкого храма. В 2018 году я побывал там в очередной раз и увидел, что надгробье отреставрировали. Теперь там нет ни фотографии, ни сходства памятника со скалой, его просто заляпали бетоном, загладив поверхность ладонями, после чего он стал похож на нелепое подтаявшее эскимо.

По мнению учёных, “Столбы” относительно молоды в геологическом смысле, поэтому они крепкu, там нет осыпей и камнепадов, они не так высоки, чтобы на них могли образоваться ледники, хорошо проветриваются и не имеют острых краёв. Для того, чтобы при падении свернуть себе шею, достаточно даже нескольких метров, а чтобы разбиться в лепёшку уже наверняка, необходимо два, или три десятка саженей. Именно на таких высотах происходят самые активные и массовые перемещения дилетантов по “Столбам” без страховки.

На самой вершине Первого столба, куда мы поднялись с отцом, словно гигантское овальное яйцо, возлежал валун, размерами с внедорожник. Отец, бывавший на этих скалах много раз, подошёл к камню, лежащему на возвышении, уперся в него плечом и с небольшим усилием покачал его. Амплитуда была весьма приличная. Увиденное произвело на меня впечатление. На высоте сорокаэтажного дома, соприкасаясь со скалой площадью, измеряемой несколькими квадратными дециметрами, почти на самом её краю лежит огромный, абсолютно гладкий выветренный валун, который можно покачать даже одной рукой. И он не падает!

Мне всегда нравилось рассматривать горы и выветренные скалы с выступающими глыбами древних пород, огромные сопки, и просто камни, попавшие ко мне в руки. В детстве, проезжая на поезде, или в автобусе по дикой пустынной местности, разглядывая через окно неровности ландшафта, я мечтал не просто узнать, а увидеть               собственными глазами, как и из чего миллионы лет назад они образовывались, приобретая известные очертания. Не менее интересно было бы посмотреть на все эти нагромождения камней, когда им было несколько сотен, или тысяч лет, когда они только-только остыли от лавовой деятельности планеты и стали пригодны для восхождений.

Я абсолютно убеждён в том, что поверхность Земли в далёкие времена была совершенно другой, не такой, какую нам показывают в научно-популярных фильмах про динозавров. Представить себе не могу, как образовывались Гималаи с их       восьмитысячниками, или одиннадцатикилометровая яма на дне Тихого океана. Меня так же совсем не устраивают теории возникновения углеводородов. Какими же должны были быть леса, чтобы погибнув, они образовали многометровые слои угля, а так же способствовали образованию гигантских залежей нефти и газа. При этом кости динозавров возрастом в сотни миллионов лет где-нибудь в Аризоне, валяются практически на поверхности, недалеко от тех же угольных шахт. 

В мечтах мне хотелось быть свидетелем того, как зарождалась жизнь на Земле, увидеть, как по знакомым мне местам бродили динозавры, в небе парили летающие монстры, а в непроходимых тропических лесах ползали огромные насекомые. Я бы очень хотел увидеть Антарктиду до её обледенения и то, что было на месте великих пустынь, узнать, откуда там взялся весь этот песок, и чем он был раньше. Почему в одной и той же местности, например, в бассейне моей родной реки столько мелких круглых, или плоских камешков, и почти все они разного цвета? Но, даже если бы каким–то чудом я оказался в доисторических временах, то с большой вероятностью не прожил бы в том мире и нескольких часов, настолько он представляется опасным и агрессивным.

Если бы я мог воспользоваться машиной времени, куда бы я переместился, куда бы отправился путешествовать при условии, что времени у меня не много? Могу сказать определённо, первым делом в середину 60-х годов прошлого века. Туда, где я родился, где ещё живы мои молодые родители. Очень хотелось бы посмотреть на них      счастливых и любящих друг–друга. Ведь было же когда–то такое время. Мечтаю поговорить с отцом, увидеть бабушку, просто помолчать, понаблюдав за ними со стороны.

Когда я смотрю фильм “Назад в будущее”, всегда завидую главному герою, оказавшемуся в недалёком прошлом. Интересно было бы взглянуть на то, что останется от нашей цивилизации после её исчезновения. На заброшенные города, на все эти “Эйфелевы башни”, “Кремли” и “Капитолии”, на вид из моего окна через миллион лет. Не сомневаюсь, что человеческая цивилизация просуществует не слишком долго.

С какого места, с какого возраста я хотел бы начать свою жизнь  заново? До какого момента я не наделал серьёзных ошибок, таких, что не будь их, моя судьба могла бы сложиться намного удачней? Мне нравились старшие классы, но в то время со мной уже не было отца. Весёлое было время в девяностых, но я не хочу снова оказаться в      паутине тех бытовых и личных проблем. Очень хотелось бы избежать случайных браков, причём, слово "очень" в данном случае можно употребить несколько раз. Но, даже чудом попав в те, или иные времена, я вряд ли смог бы изменить своё окружение, а соответственно, не мог бы в необходимой степени повлиять на собственную судьбу.

Когда-то я мечтал о медицинском образовании и соответствующей моим интересам работу. Вполне возможно, что юридический факультет и был той бабочкой, наступив на которую я изменил ход собственной жизни не в лучшую для себя сторону. Наверняка стоило бы посерьёзней относиться к своему здоровью, пересмотреть свою     демографическую программу и уехать в начале девяностых годов куда-нибудь подальше от Евразии.

Кого из ранее живущих я мечтаю увидеть? Прежде всего, своего отца. Потом бабушку, интересно было бы познакомиться с дедом, которого я не застал, пообщаться с прадедами и прабабками, спуститься вглубь истории своей семьи хотя бы на несколько поколений. Очень хотелось бы увидеть древних художников, расписавших пещеру Альтамира, понаблюдать со стороны за неандертальскими людьми, встретиться с Сократом, или Василием Блаженным. Из более поздних я хотел бы повидать Александра Сергеевича. Пушкин мне очень интересен. Гораздо интересней всех императоров, царей, философов и полководцев вместе взятых.  К сожалению, нельзя вырвать три волоска из своей бороды, сказать "трах-тибидух", хлопнуть в ладоши, и получить желаемое. На последнем месте основатели основных религий. Но я очень        боюсь разочароваться в этих людях, если они действительно когда-то жили и были.






Отец




Когда я учился во втором, или в третьем классе, у моей одноклассницы, Оли Туктаровой, умер папа. Девочка всё же пришла в школу. О трагедии в её семье наш класс предупредила наша учительница, обратив внимание, что вести себя по отношению к Оле в этот и ближайшие дни надо с пониманием, и "не ходить на ушах на перемен- ках", как это у нас обычно бывало. Я был мал, но запомнил тот день. Я невольно наблюдал за Олей со стороны, пытаясь понять её чувства. Ребёнок вёл себя, как обычно. Если бы не предупреждение учительницы, никто бы не догадался о том, что у девятилетней девочки случилось горе. Я с ужасом пытался ставить себя на её место. Мне казалось, что если бы, не дай бог, подобное случилось с моим отцом, бабушкой, или мамой, я не смог бы отвлечься на уроки, или будничное общение с соседом по парте. В девять лет я хорошо представлял ужас потери близкого человека, хоть ещё и не сталкивался с ним в своей жизни лицом к лицу. Смерть отца в раннем возрасте ребёнка случается, как правило, не часто. В подавляющем большинстве мои одногодки оставались без отцов по иным причинам. Это считалось естественным ходом жизни. Родители развелись, эка невидаль. Вон сколько, так называемых, "неполных" семей. В молодости многое кажется поправимым, но чем старше я становлюсь, тем категоричнее осуждаю семейные разводы, как формы решения проблем.

Мой отец работал на серьёзном заводе, так называемом "почтовом ящике", всю жизнь на одном месте, до самой смерти. Завод выполнял заказы для оборонки, там делали детали для космических спутников и, вероятно, кое-чего ещё. Работа отца была, как у Гоги (он же Жора, он же Гоша, он же Юра, он же Гoра) из фильма "Москва слезам не ве- рит". КБ, состоящее из десятка сотрудников было закрытым, я видел лишь одну фотографию, где папа стоял с коллегами. Все в одинаковых халатах, штанах и бахилах, с одинаковыми шапочками на голове. По местному телевидению не раз показывали, как на первомайских и ноябрьских демонстрациях несли огромный отцовский пор- трет. У отца имелись десятки рацпредложений и патентов на изобретения, он хорошо зарабатывал, дважды избирался депутатом в районный Совет. Статус его был однозначно высок.

Друзей у папы в общепринятом понимании не было, в гости к нам никто не приходил, за исключением одного странноватого, часто безработного таёжника, дяди Миши Николаевского. Это был человек без специального образования, внятной профессии и постоянного места работы. Глядя на танцующего Челентано в фильме "Блеф", всегда вспоминаю нашего знакомого.. Дядя Миша читал философскую литературу, смело рассуждал на околонаучные темы, и тщательно следил за своим здоровьем, постоянно изготавливая и принимая различные природные стимуляторы, добытые им в тайге.
Николаевский был старше отца лет на семь, и прожил до 89-ти лет, скончавшись немощным стариком, совсем недавно.

Во времена, о которых идёт речь, дядю Мишу и отца связывала страсть к охоте, рыбалке и таёжным приключениям. Надо признать, Николаевский был неплохим дядькой, не пил, не курил, не  сквернословил, вёл активный образ жизни, увлекался фотографией, был аскетичен и неприхотлив в быту. Мне нравилось слушать его таёжные байки. Папин друг был очень жизнелюбивым человеком, с ним было весело и интересно. Иногда, по пути домой, возвращаясь из тайги со своим огромным неподъёмным рюкзаком, пропахшим костром, он заходил к нам и угощал нас грибами, ягодами, орехами, или ещё какой-нибудь лесной снедью. “Я сегодня озорной и неповторимый, – весело и громко голосил в прихожей дядя Миша, – представляете, утром стул за одну ножку поднял! Дайте водички из-под крана. Пить ужасно хочется”.

Отец бывал в Саянах, в Эвенкии, в очень далёких и глухих местах. С семи лет он брал меня с собой, и я уже не представлял себе отдых и ловлю рыбы в месте, где в радиусе нескольких десятков километров можно было встретить людей. В тайге папа доверял мне большой самодельный охотничий нож в деревянных ножнах, обшитых телячьей кожей, с бахромой, как у индейцев. Я чувствовал себя взрослым с        оружием на поясе. Несколько раз я ранился лезвием отцовского ножа.
Папа молча отрывал рукав своей рубахи и бинтовал мой пораненный палец, но нож у меня никогда не забирал.

Мне довелось побывать в нескольких совместных таёжных походах отца и Николаевского. Самый серьёзный из них для меня случился в шестом классе, когда мы с отцом, дядей Мишей и его младшим сыном, Николаем, вчетвером преодолели довольно приличное расстояние по совершенно дикой территории бассейна рек Крол, Арзубей, Куб, и верховью Кемчуга. Мы шли, попутно охотясь на уток и рябчиков, рыбача на крупную непуганую рыбу, разбивая лагерь лишь на ночлег. Путь вдоль таёжной реки был вымощен огромными валунами. Отец называл этот маршрут "Божья мостовая". Там я поймал своего первого крупного ленка. До и после того похода были более мелкие, продолжительностью от одного дня до полутора недель, но и по сей день, "Божья мостовая" остаётся моим самым экзотическим таёжным воспоминанием.

Изобретательный дядя Миша умудрялся носить с собой ружьё,замаскированное от глаз инспекторов под удочки в брезентовом чехле. Он вообще был горазд на выдумки. Например, ездил в тайгу за кедровыми орехами до наступления разрешённого сезона и привозил их в двух… огромных чемоданах, одеваясь на обратном пути в белую сорочку и… галстук...

В юности я дружил с сыновьями Николаевского. Коля был старше меня года на четыре, а Юрий, на девять. С Колей мы общались особенно часто, ходили в кино, ездили на рыбалку, делились свежими анек- дотами, разницы в возрасте я совершенно не ощущал. Юра был со странностями, поначалу он не пил и не курил, читал заумные книги, годами нигде не работал, мазал маслом на холсте какой-то сюрр, имел проблемы в общении с противоположным полом и едва не свихнулся на религиозной почве в восьмидесятых. В конце-концов, Юра крепко подружился с бутылкой и умер от алкоголизма. Николаевские жили в дальнем районе города, добираться до них на общественном транспорте приходилось с пересадками, но мужественно преодолевая сложности советской логистики я частенько приезжал к ним в гости. Основой нашей дружбы в конце семидесятых-начале восьмидесятых годов было обоюдное увлечение музыкой. Тогда качественное стереофоническое звучание отечественных и зарубежных исполнителей можно было услышать лишь у редких фанатов, знающих в этом толк.

К середине 70-х мои дворовые друзья уже несколько лет рассекали на своих" "Уралах", "Камах" и "Школьниках", а я даже не представлял, как можно держать на них равновесие. Наконец, к концу 6-го класса, на майские праздники, родители решили раскошелиться. Я пребывал в ожидании счастья, но в последний момент, передумав, мама решила наказать меня за тройки в конце учебного года. Отец молча оделся, взял меня за руку, и повёл в магазин "Спорт-товары". Через час я шёл по увековеченному на российских червонцах мосту через Енисей и вёл за руль свой новенький зелёный “Урал”. Помню, как я был благодарен отцу и то, как мама была недовольна тем, что он сделал по–своему, я помню ту странную смесь радости, чувства вины и страха.

В конце семидесятых мы получили новую четырёхкомнатную квартиру, расположенную недалеко от центра города. Несмотря на давно видимые предпосылки, развод родителей прогремел, как гром среди ясного неба. Тогда я не задумывался ни о том, что теряю отца навсегда, ни о том, как буду жалеть об этом. Прощаясь со мной, папа сказал, что пройдёт время и я сам во всём разберусь и всё пойму. Понял то, что было нужно я уже слишком поздно. Особенно мне стало не хватать отца, когда мне было уже далеко за сорок. У папы был лёгкий характер, прямой, слегка ироничный взгляд, обаятельная улыбка. Таким я его запомнил. Отец любил читать книжки про альпинистов, полярников и моряков. В детстве я был равнодушен к подобного рода литературе, но с возрастом незаметно для себя сам "подсел" именно на эту тематику.

Когда мне было лет двенадцать, мы с папой делали модель знаменитого парусника "Меркурий", участвовавшего в русско-турецком сражении на Чёрном море. Чертежи модели мы нашли в журнале "Техника молодёжи". Делал, конечно, отец, а я просто сидел, смотрел и ждал результата. Папа вырезал полый деревянный корпус брига, форты для пушек. Сами пушки отец выточил на станке из латуни, сделал маленькие деревянные лафеты, подставку под модель и верхнюю палубу. Надстройки, мачты и такелаж мы так и не вооружили. К  сожалению, на этом судьба маленького "Меркурия" была окончена. То ли я повзрослел, то ли у отца не было времени, остались лишь  воспоминания.
            
Недавно отец мне приснился, он разговаривал со мной, как с ребёнком, предлагал сделать игрушечный кораблик, почему-то из свинца. Потом я плыл вразмашку по широкой медленной реке за большим белым пароходом, пытаясь его догнать. Освещая высокую корму, горели жёлтые палубные огни. Пароход в полной тишине, не спеша ушёл за поворот, и я остался совсем один посреди широкой реки в отчаянии понимая, что не догоню его уже никогда.

Папа скончался в возрасте пятидесяти лет. Отказало сердце. Когда к маме пришли люди с отцовской работы и спросили, как меня найти, она солгала, что не знает. О смерти отца я узнал только через несколько месяцев, где он похоронен, мне не известно до сегодняшнего дня.

Время, которое мы прожили врозь, сыграло против нас, мы отдалились, я привык к тому, что мы не виделись и не общались годами. Не раз мне задавали один и тот же вопрос: "Почему ты не общаешься с отцом после развода родителей?" Я отшучивался, или говорил, что он от нас ушёл, а сам откладывал наши отношения на потом, я даже представить себе не мог, что отец может умереть так рано.


В детстве я любил рассматривать большой жёлтый диск луны,восходившей вечерами прямо над нашим домом, на Куйбышева. Луна завораживала своим видом: огромная, жёлтая, как сыр, с серыми пятна- ми морей и длинными брызгами от жирной кляксы кратера Тихо.       Казалось, до неё рукой подать. “Папа, достань Луну” - просил я отца. Отец не спеша надевал пальто, тапочки, одевал меня, мы очень серьёзно поднимались по лестнице во двор. Я смотрел то на отца, то на Луну. Докурив, папа брал в руки грабли, и с плохо скрываемой улыбкой делал вид, что пытается дотянуться ими до спутника Земли. Отец брал грабли за самый конец черенка, вытягивая их на одной руке, переносил вес своего тела на выставленную вперёд ногу, приподняв вторую от земли и удерживая равновесие, как гимнаст на
бревне. Но, железные зубья, не дотянувшись до краешка лунного диска, беспомощно падали вниз. "Сегодня Луна далеко, - изображая усталость, говорил папа, - надо ждать, когда она подойдёт ближе". Надо,так надо. Через какое–то время, увидев яркую Луну в окошко, я радостно напоминал отцу о наших планах. Мы одевались, и выходили во двор. Я смотрел горящими глазами то на папу, то на Луну, но        дотянуться до неё граблями у него так и не получилось.



Дед и Баба


Папин отец, Сергей Александрович, всю жизнь проработал на паровозоремонтном заводе (ПВРЗ) , сначала рабочим, потом мастером цеха. Мастер - должность не кабинетная, без уважения коллектива здесь никак. Во время войны дед работал на производстве миномётов, участвовал в переоборудовании составов в бронепоезда, буквально жил на заводе. Бабушка рассказывала, что почти не видела мужа дома о сорок четвёртого года. Когда мне было лет шесть, дед водил меня на экскурсию по своему заводу. Запомнился огромный цех со стеклянными стенами-окнами и гидравлический кузнечный молот, на котором какой-то рабочий ловко ковал деталь из разогретой докрасна стали. У деда было множество трудовых наград, которые при мне он ни разу не надевал, относясь к ним совершенно равнодушно. С алкоголем дед всегда был на "Вы". Я не видел, чтобы Сергей Александрович выпивал больше одной рюмки водки, для этого пьющим сотрапезникам всегда приходилось подолгу его упрашивать. Дед не курил, не ругался матом, был немногословен и не криклив. И всё это при том, что всю жизнь он проработал в самой что ни на есть пролетарской среде. Только после смерти деда до меня наконец начало доходить, каким он был человеком, такие люди в любые времена на вес золота. Старики меня никогда не сюсюкали, но всегда к моему даже внезапному приходу в гости заранее были куплены игрушка, фрукты, или мороженое.

Папина мама, - Ираида Николаевна (Алаева), 1905 г.р. Сколько себя помню, бабушку всегда называли Раисой, о том, что она вообще-то Ираида и о её татарских корнях я узнал уже после её смерти. Говорят, что бабушку назвали так согласно церковному календарю, в честь святой, принявшей смерть за веру в начале третьего века.
Муж всегда хорошо зарабатывал, поэтому бабушка прожила жизнь домохозяйкой. Хозяйство было большое и хлопотное: частный дом, огород, какая-то живность. Ираида Николаевна великолепно готовила, вязала, шила, с умом распоряжалась семейным бюджетом. До переезда в благоустроенную квартиру у стариков был шикарный сад, там росло всё, что только можно себе представить в наших широтах, даже арбузы в теплице. Впечатляли размерами громадные разноцветные георгины, наверно, метра полтора высотой, с цветами, размером с меховую шапку. Дед был дотошный хозяин, его грядки, и надворные по- стройки резко отличались от соседских.

У входа, под навесом, на крючке годами висела выгоревшая до бела армейская фуражка отцовского младшего брата, дяди Валеры.В молодости дядя был весёлым парнем, заядлым охотником и шутником, но после сорока, неудачно женившись, начал крепко выпивать. В последний раз я видел дядю Валеру, когда мне было лет шестнадцать. Я с трудом узнал его, а он меня, скорее всего, даже не заметил. Он шёл весь опухший, неопрятный и пьяный, тяжёлое зрелище видеть опустившегося родственника. Не знаю, что произошло с в общем-то неплохим, не злым и работящим мужиком. Мне кажется, дядя очень комплексовал из-за своей неказистой внешности и маленького роста, что–то явно пошло не так с нелюбимой и такой же некрасивой, как и он сам, женой.

Дед с бабушкой жили по соседству с нами, но маме не нравилось, то что я заходил к ним в гости. Несмотря на такое мамино отношение к отцовским родителям, я никогда не слышал, чтобы старики нелестно высказывались в её сторону.
Когда едешь по нашей железной дороге, или смотришь фильмы про русскую деревню, всегда режут глаз неухоженные заборы у частных домов. У деда Серёги всегда всё было по полкам: если, не дай бог,   что-то где-то начинало кривиться от времени, он тут же всё  исправлял,  а чаще заменял на новое. У деда был мотоцикл "Урал" с коляской, который всегда находился в идеальном состоянии, более того, Сергей Александрович никогда не садился за руль, не надев "краги"  (специальные кожаные перчатки с длинными налокотниками), пылезащитные очки с каской, специальную укороченную кожаную куртку, мотоциклетные брюки и всегда начищенные до блеска сапоги. В детстве дед возил меня на тёплом бензобаке своего мотоцикла, посадив перед собой. Сейчас уже не верится, но тогда гаишники на это даже не реагировали. Отцовские старики никогда не ругались, жили в ладу, всю жизнь вместе, всё в дом.

Вспоминается забавный случай. Год 1970-й, - год моего пятилетия. Дед с бабушкой заранее купили мне в подарок игрушечный автомат на батарейках. В середине марта, когда я пришёл к ним в гости, дед не выдержал и решил подарить игрушку раньше "дня ангела". Увидев  автомат, я сначала потерял дар речи, взял его в руки, нажал на спусковой крючок, он затрещал, замигали огоньки... Я вовсе не ожидал такого счастья, но в свои четыре года всё же нашёл в себе силы сказать, что не могу принять подарок раньше третьего апреля. Старики сконфуженно поулыбались, но сделали, как я попросил.

Когда я в последний раз побывал на Тотмина 36 "А", мне было за уже тридцать. Дверь открыла бабушка. "Здравствуйте", - почему-то  сказал я, обращаясь к ней на "Вы". Бабушка стояла в дверях и молча смотрела на меня. Было видно, что она очень слаба. В её мутных глазах не было ни удивления, ни радости, вообще никаких эмоций, возможно она даже не узнала меня, ведь в последний раз мы виделись почти двадцать лет назад, когда я учился классе в пятом. Постояв с пол-минуты, я извинился и ушёл. Бабушке было девяносто четыре года. Почему я тогда не перешагнул через порог, не сделал этот шаг, почему не обнял, не попытался с ней поговорить...



Сосны



С 4-х лет каждое лето я проводил в одном из детских  садов-интернатов крупного санаторного комплекса, располагавшегося в дивном месте, - сосновом бору на левом берегу Енисея. Урочище, где моя бабушка, продолжала работать поваром, представляло собой уютный деревянный городок из дореволюционных купеческих дач с инфраструктурой, созданной в конце XIX - начале XX веков. Комплекс, включавший в себя десяток садов и ясель, просуществовал до середины восьмидесятых годов. Затем он был заброшен, пустовал, к концу девяностых деревянные корпуса снесли и на их месте построили закрытую резиденцию под незатейливым названием “Сосны” для     проживания и отдыха слуг народа, - работников аппарата краевой администрации. Во времена СССР поблизости дислоцировались дачи крайкома КПСС, а так же один из первых в стране домов отдыха для трудящихся, основанный в 1923-м году, под названием "Енисей". До начала двадцатых годов на его месте находился мужской монастырь, впоследствии разорённый и разрушенный большевиками.

Санаторный сад № 44 для детей с ослабленным здоровьем был открыт ещё в 30-х годах XX в. До середины 70-х он располагался в центре города, на улице Марковского. В летний период сад со всем своим скарбом выезжал за город, в бывший комплекс апартаментов местного золотопромышленника Мясникова. Благодаря сезонному и пользованию и удалённости от населённых пунктов, до конца 80-х годов дачи оставались в нетронутом виде. Я лишь однажды посещал это место в зимний период. Внутренняя территория была по колено завалена снегом и не убиралась до самой весны. Для воришек пустые корпуса интереса не представляли, зато летом, в разгар дачного сезона, на территории комплекса происходила бурная жизнь.

Помещения, построенные из толстого соснового кругляка, не имели центрального отопления и подтапливались лишь в случае  необходимости имеющимися в них капитальными печками, что создавало особый уют и неповторимую атмосферу, особенно во время ночных грозовых ливней. Лёжа в спальне средней группы на своей         раскладушке, я мог наблюдать за мерцанием огня за чугунной печной дверцей, и даже слышать потрескивание дров, которые по мере надобности подкладывала дежурная нянечка. Мне нравилось, когда по высокой жестяной крыше глухо и настойчиво барабанили крупные капли дождя. Сквозь щели закрытых на ночь оконных ставень было видно, как сверкали молнии, сотрясая стёкла раскатами грома. Не понимаю, как можно бояться грозы, ведь это же так интересно!

На каждом жилом корпусе висели пожарные щиты с покрашенным в красный цвет инвентарём - вёдрами из толстой листовой стали, свёрнутой в виде конусов, баграми, пишнями и штурмовыми топорами с выкованными вручную железными наконечниками. У строений, под подведёнными с крыш водостоками стояли пожарные бочки, доверху наполненные дождевой водой. От бочек приятно пахло размокшим деревом и мхом. Мне нравилось жарким летним днём вставать у какой-нибудь из них на цыпочки, погружать руки по самые плечи в прогретую солнцем воду, или пускать по её поверхности само- дельные кораблики.

Ежедневно, обходя вверенное ей хозяйство, бабушка доставала из кармана своего рабочего халата увесистую связку ключей. Это были ключи от “амбарных” замков, висевших на железных петлях многочисленных кладовок, стаек, подвалов и хранилищ, находящихся в её ведении.На некоторых замках и ключах были выбиты аббревиатуры артелей-изготовителей, иногда, цифры, обозначающие довоенные годы выпуска. В одной из кладовых стояли весы для продуктов. Чёрные от времени, с чугунными корпусами и наборами тяжёлых гирь. На небольших рычажных весах с алюминиевыми чашками взвешивали сливочное масло и сыр, напольные весы служили для крупных предметов, - говяжьих туш, фляг, и мешков с сыпучими продуктами.

Завхоз, тётя Валя, занимала смежную с бабушкиной комнату. Сквозь открытое окно её каморки частенько слышались щелчки костяшек деревянных счётов. Удивительно, что примитивные доски с костями, как устройства для арифметических расчётов, широко использовались в торговле и бухгалтерском деле вплоть до начала XI-го века, пока их не заменили электронные калькуляторы.

В кабинете завхоза стоял большой конторский стол тридцатых годов с зелёным суконным покрытием, когда-то залитый синими чернилами в верхнем углу. Из семидесятых годов в интерна те, наверно,были только детские брезентовые раскладушки, да маленькие столики со стульями, расписанные под хохлому.

Поскольку заведение располагалось за городом, добираться до него на общественном транспорте было довольно-таки затруднительно. Битком набитый потными людьми маленький однодверный ПАЗик   ходил редко, без чёткого расписания, дожидаться его в летнюю жару была настоящая мука. На такси доехать до калитки садика от нашего подъезда можно было за два рубля и семьдесят копеек, по счётчику. Раскатывать на автомобилях с шашечками во времена Советского Союза считалось большой роскошью, поэтому, как правило, нам с бабушкой приходилось часами дожидаться автобуса, стоя у огромного фанерного серпа с молотом на остановке у городского ДК .
Жизнь в садике проходила строго по расписанию. По утрам под звуки бубна детей выходили на зарядку. Помню, как сейчас:


                --...----..


Повторяющиеся два тире, две точки, тире. Если бубен звучал непрерывно, как колокольчик, дети должны были бегать трусцой по окружности спортивной площадки. По одиночным звонам бубна - прыгать по длинному ряду раскрашенных в разные цвета старых автомобильных покрышек, наполовину вкопанных в землю. Размявшись и окончательно проснувшись, мы шли на завтрак. Утреннее меню не отличалось разнообразием: молочный суп с вермишелью, или молочная каша, чаше всего, манная, которую дети терпеть не могли. В каше непременно лежал жёлтый кусочек подтаявшего сливочного масла. Бутерброд с маслом и сыром, какао на натуральном молоке с противной подсохшей пенкой, иногда яйцо, сваренное вкрутую.

После завтрака воспитатели проводили занятия. При отсутствии ветра, дождя и луж, детей выводили на улицу, где они обычно сами придумывали себе развлечения. Если на улице было не комфортно, занятия проводились в помещении группы. Поскольку телевизоры в садах отсутствовали, воспитатели делали упор на чтение детских книжек вслух, тем самым убивая двух зайцев: давали воспитанникам необходимую в их возрасте информацию, и обеспечивали дисциплину в группе. К семи годам я знал множество сказок и детских историй, написанных известными советскими и зарубежными писателями, мог цитировать стихи Чуковского, Барто, или Маршака.
На прогулке мы по максимуму использовали имеющийся на территории интерната инвентарь: лестницы – “лазилки”, карусели, передвижные деревянные качели в виде лодочек, горки, песочницы, детские домики, столики и даже небольшой бассейн, который большую часть времени пустовал. В нём жили две черепахи, пока их кто-то не стащил. Та же история вышла с филином, живущим в большой высокой клетке, вероятно, когда-то служившей голубятней. Но главным украшением садика был большой бело-голубой двухпалубный пароход на территории старшей группы. Он был виден с грунтовой дороги, проходящей вдоль невысокого детсадовского забора. Шедшие мимо люди частенько останавливались напротив этого шедевра   плотницкого искусства, любуясь им и фотографируясь на его фоне. На нижней палубе деревянного кораблика имелась каюта с дверкой и иллюминаторами, над каютой возвышался капитанский мостик с крутящимся штурвалом, фоком и дымовой трубой.

По возвращении с прогулки всех ждал обед из трёх блюд: супа,второго, компота из сухофруктов, тёплого молока, или киселя. Надо признать, кормили в детсадах правильно. Все продукты были натуральные, пища всегда горячая, принцип “всё лучшее – детям” в СССР соблюдался неукоснительно. После обеда начинался самый неприятный момент в жизни воспитанников детского сада, – тихий час. Это не выдумка воспитателей, а строгая инструкция какого–то министерства или ведомства, обязательная для исполнения. Спать днём дети не любили, тем более, летом, когда вовсю палило солнце, пели птицы, и хотелось бегать, прыгать, играть, а не валяться на раскладушке, имитируя сладкий и беззаботный сон. На самом деле тихий час (вообще– то даже не час, а целых два) был нужен не столько детям, сколько воспитателям. Для них это было время, когда можно немного передохнуть от неугомонного генофонда. Теперь я понимаю, как наши дошкольные педагоги уставали, проводя лучшие три месяца в году вдали от своих семей, садов и огородов.

Уложив нас в горизонтальное положение, воспитательница медленно дефилировала по проходу между кроватей с бутылочкой силикатного клея в одной руке и кисточкой для рисования в другой. “Деее-тиии! Легли и не шевелимся! У кого увижу открытые глаза  - заклею клеем!” - стараясь придать голосу оттенок реальной угрозы приговаривала она. Совершенно буквально воспринимая сказанное все, как могли, притворялись спящими. Если кто–то пытался приоткрыть веки и подсмотреть за происходящим сквозь ресницы, над ним тут же нависала блестящая от клея кисточка. Это сейчас смешно предаваться подобным воспоминаниям, а тогда, вдали от дома и от родителей, многим детям было по-настоящему страшно. Такое практиковалось в средней группе, когда нам было по 4 – 5 лет.

Могу засвидетельствовать, что этот метод работал. Большинство детей, притворившихся спящими, действительно успокаивались, и вскоре засыпали. Подождав минут десять, воспитательница на цыпочках выходила из спальни, тихонько притворив за собой дверь. Теперь можно было вздохнуть свободно, принять удобную позу, помечтать о чём–то приятном, или пошептаться с соседом, если он не спит.
В старших группах, где детей на испуг так просто так было уже не взять, обязательно находился гиперактивный баламут, который уже через несколько минут после ухода педагога из спальни, ставил всю группу буквально “на уши”. Дети начинали визжать, кидaться подушками, прыгать на раскладушках и веселиться другими доступными в данной ситуации способами. Но, стоило лишь скрипнуть входной двери, все моментально занимали свои места и притворялись спящими.
Еженедельно воспитатели организовывали детям групповые походы за территорию садика. В сосновый бор, на берег Енисея, или даже восхождение на горы, расположенные вдоль дороги, ведущей к совхозу “Удачный”. Теперь это кажется опасной авантюрой, но никто из детей ни разу не травмировался, даже поднимаясь по острым каменистым оползням, ни у кого из воспитателей не возникало даже мысли о возможных угрозах или печальных последствиях. Если кто-то из воспитанников натирал мозоль, мы знали, что нужно использовать лист подорожника, которого вокруг было полным–полно, приложив его к ранке. Говорят, что в горах, где мы собирали улиток,заячью капусту, саранy и лилии, полно энцефалитных клещей и даже гадюк. Кто бы мог подумать.

Если ребёнок нарушал дисциплину, или не подчинялся  педперсоналу, его наказывали, - не брали со всеми в поход, заставляя сидеть и ждать на лавочке, пока не вернётся группа, или сажали в пустую беседку, не разрешая ни с кем играть. Приходилось смиренно отбывать отведённое время, которое тянулось невероятно долго, при этом, нескольких “залётчиков”, если таковые находились, определяли в разные места, подальше друг от друга, так, чтобы они не могли общаться даже между собой. Нас приучили к покорному принятию любого, даже самого нелепого наказания, применяемого просто по праву сильного, которое дети воспринимали, как данность, даже не пытаясь сопротивляться. А что, если бы наказанный ребёнок отказался сидеть в беседке, стоять в углу, или заехал бы отвесившей ему подзатыльник воспитательнице чем-нибудь в ответ? Такое даже представить себе невозможно. Для этого нужно иметь чувство собственного достоинства, зачатки которого у нас ликвидировали задолго до детского сада. С пелёнок родители вдалбливали своим детям аксиому, что взрослые, от которых они полностью и во всём зависят, всегда правы, и точка!

Наказания в отношении детей, - от стояния коленями на сухом      горохе, до порки розгами совершенно открыто и легально применялись во вех дореволюционных учебно-воспитательных учреждениях.    Достаточно вспомнить "Детство" Горького, рассказы Чехова, или трилогию Гарина-Михайловского". Порют, - значит за дело.                В младших классах советские учителя продолжали ставить детей в угол и заниматься рукоприкладством. По итогам школьных собраний и изучения дневников, дома детей лупцевали родители. И что в итоге? Может быть, благодаря этим методам, хоть кого-то отучили сквернословить, говорить неправду, лениться, или, хотя бы, терять ключи от квартиры?

Для отдельных педагогов заставить ребёнка страдать физически было совершенно недостаточно, нужно было непременно унизить его, упиваясь собственной властью и безнаказанностью. Порой садизм взрослых проявлялся в виде совершенно гнусных перверзий, вскрывая тяжёлые психические проблемы инженеров человеческих душ.
В старшей группе интерната воспитателем служила пожилая дама по имени Лидия Петровна. Некрасивая злобная бабка с короткой рыжей "химией", в неизменном тёмно-зелёном сарафане на металлический молнии, и мужских носках. Вероятно, ей было около шестидесяти лет. Ежедневно, перед сном, во время “тихого часа” она выводила провинившегося по её мнению ребёнка на видное место и приказывала ему снять с себя ночную рубашку. Нас почему–то укладывали спать в одних ночных рубашках, без трусиков. Не важно, мальчик это был, или девочка, абсолютно голый ребёнок стоял на виду у лежащих в кроватках детей, нередко в течение всего времени, предназначенного на дневной сон. Об этом изощрённом наказании знали все, от наших родителей, до заведующей детского сада. Никто даже не подумал бить тревогу. Лидия Петровна была на хорошем счету у руководства. Заслуженный педагог, ветеран труда.
Возможно, сие наказание имело целью вызвать у шестилетнего ребёнка стыд, по крайней мере, лично я не нахожу для себя другого объяснения этим омерзительным поступкам взрослого человека. Наказанный ребёнок интуитивно пытался закрыть себя ладошками ниже пояса, складывая их лодочкой, но Лидия Петровна требовала держать руки строго по швам, запрещая прикрывать наготу. Именно после таких мероприятий впоследствии некоторые дети, уже в процессе игры, не понимая истинного значения своих действий, смеясь и приспустив одежду, показывали свои причиндалы ребятишкам        обоего пола. Нередко приходилось слышать, как ребёнок жаловался воспитательнице: "А Игорь Силантьев (к примеру) мне плохое место показывал". Лидия Петровна, или другой дежурный воспитатель, пред- варительно терпеливо пояснив, что у человека нет плохих мест,у него все места “хорошие”, журила бесстыдника, но вспышки детского эксгибиционизма всё–равно периодически повторялись.
У нескольких детей из старшей группы случался ночной энурез. Лидия Петровна всегда акцентировала общее внимание на таких инцидентах:

- Ребята! Смотрите! А Серёжа и Вика у нас опяяять опиииисались!

Сконфуженные обмочившиеся дети молча стояли, виновато опустив головы перед своими кроватями под бодрые выкрики со стороны наиболее активных воспитанников:

- Зассыыхи! Зассыыхи!

Иногда в провинившихся летели подушки, обувь, или мягкие игрушки.

После тихого часа следовал полдник, который состоял из  фруктов,тёплого молока, иногда пышной запеканки и каких-нибудь сладостей: конфет, печенья, сладкого пирога. При четырёхразовом натуральном питании дети ели не много, залпом выпивая лишь компот.

Воспитатели строго следили за тем, чтобы в тарелках оставалось как можно меньше еды, особенно в младших группах. Иногда трапеза превращалась в натуральную пытку, когда есть приходилось     буквально через силу. Однажды меня даже вырвало прямо под обеденный стол. Только после этого насильственная кормёжка в отношении меня прекратилась.

После полдника воспитатели занимали детей играми, коротая время до ужина. В пятницу традиционно был банный день. В баню водили сначала девочек, потом мальчиков (или наоборот). Моечное отделение представляло собой побеленный известью бревенчатый сруб с маленьким окошком, занавешенным простынёй. Воспитательницы, одевшись в белые халаты и резиновые сапоги, бдили за процессом, отгоняя наиболее продвинутых в сексуальном плане мальчишек, делавших вид, будто бы они пытаются подглядывать за моющимися согруппницами.

В садике у меня был единственный друг, Андрей Байкалов. Шумной беспорядочной беготне мы предпочитали тихие и малоподвижные игры, строя тоннели и зaмки из песка, лепили что-нибудь из пластилина за столиком на веранде или делились историями из своей ко- роткой жизни. После садика мы с моим другом повстречались лишь однажды, через девять лет, именно там, где когда-то и расстались, - у нашего интерната! Андрей, как и я, решил прогуляться по местам детства. Иногда в жизни случаются немыслимые совпадения и, казалось бы, совершенно невозможные встречи. Мы оба были со своими компаниями, поэтому общение получилось недолгим и, как оказалось, последним.

Как в любых коллективах, состоящих из десятков человек, в    советских детсадах среди воспитанников имелись свои стереотипы поведения и свои способы выживания. Существовали малолетние стукачи, которых презрительно именовали "ябеды". Обычно это были какие-нибудь гиперобщительные девочки. Подобный типаж очень точно представлен в фильме Элема Климова "Добро пожаловать, или          посторонним вход запрещён" Увидев, что дети заняты чем-то     недозволенным (сорвали цветок с клумбы, чтобы сделать "секретик" из его лепестков, вышли за пределы территории группы, приютили под лестницей щенка и подкармливают его, и т.п.) ябеда, находясь на безопасном расстоянии, картинно выпучив глазёнки, значительно поднимала кверху указательный пальчик, и одними губами беззвучно артикулировала: "Всё скааазано, всё расскааазано..." Это означало одно: сейчас она побежит докладывать об увиденном ей безобразии воспитательнице, за что нарушителей непременно накажут, а её обязательно поощрят. "Ябеда-бедушка, в жопу колотушка" - презрительно неслось ябеде вслед.

Имелась часть мальчишек-детсадовцев, не блещущих физической силой, которых можно условно назвать "хлюзды". Сейчас слово "хлюзда" полностью исчезло из разговорного лексикона. Между тем, это существительное имеется в толковом словаре Даля и означает, - трусливо хитрящий, плут. Если во время игры кто-то применял силу
к такому детсадовцу, последний в ответ брался руками за, якобы, ушибленное место, изображал на лице страдание и громко ныл: "Ой- ой-ой...", чтобы от него отстали и больше с ним не связывались. Думаю, хлюзды и ябеды составляли не более 3% от общей массы. Ещё пара процентов приходилась на задир и драчунов. Оставшиеся 95 были самыми обычными детьми.

Как вы уже знаете, моя бабушка проживала в небольшой служебной каморке рядом с кухней. При этом, в детском саду я находился на общих основаниях. Со всеми вставал, шёл на зарядку, проводил день, ужинал и со всеми укладывался спать. Никаких поблажек никто и никогда мне не делал, со мной были строги, так же, как со всеми остальными детьми. Однажды я сидел один, наказанный в беседке, когда моя группа ушла в горы. В это самое время приехали мама с сестрой. Из беседки было видно и кухню, и бабушкино окно, но меня никто не пощадил. Мама тоже не стала за меня просить. Мы немного пообщались, прямо в этой самой беседке, а когда из похода пришла группа, меня сводили со всеми на обед и уложили спать. Ни у кого не было даже мысли изменить распорядок моего дня.

Каждый ребёнок ждал, когда его приедут навестить родители. Короткое свидание, за которое мама с папой дадут ягоды со своего дачного участка, или купленные на базаре фрукты. Затем прощание и страшная тоска на несколько дней, или недель. Как-то раз приехала моя мама, привезла большую красивую волосатую гусеницу в      стеклянной пол-литровой банке, с листьями на донышке. Сказала, что нашла гусеницу в малине, на даче. Привезла помидоры из теплицы. Я сидел с мамой на завалинке, ел томаты, не выпуская из рук банку с подарком. Мама мало со мной разговаривала, просто смотрела на меня в шортах, в стоптанных кожаных сандалиях, в панаме, со сбитыми, намазанными зелёнкой коленками. Я тоже молчал. Мне было так приятно, что она думала про меня, гусеницу привезла. Через час мама уехала и стало невыносимо тоскливо.





Вольному - воля




После окончания первого класса я продолжил ездить на лето в интернат к бабушке, уже на правах свободного человека. Наконец-то я ни от кого не зависел и был полностью предоставлен себе. Вставал и ложился, когда хотел, все дни проводил на свежем воздухе, и ни перед кем ни за что не отчитывался.

Неподалёку от бабушкиной каморки располагался деревянный навес с собачьей будкой, поленницей, плахой для рубки мяса и местом для чистки картошки. Я любил метать нож в стену навеса, сидеть в дождь, или солнцепёк под его крышей, и что-нибудь строгать, из деревяшек рядом с дворнягой по кличке Адам. Особенно я обожал      сидеть под крышей по вечерам, во время чистки картошки, рядом с     бабушкой и нянечкой, Альбертой Арнольдовной. Я сидел со старушками, выковыривал картофельные "глазкu", и слушал их истории.

Берта Арнольдовна была репрессированной немкой, отсидевшей два года в нацистском лагере, где она оказалась в годы войны, а затем, как социально неблагонадёжная, десять лет в советском гулаге. Берта Арнольдовна была лет на десять старше бабушки. Она никогда не снимала с головы завязанный сзади белый платок. Бабушка говорила, что у бабы Берты в лагере выпали все волосы. Именно от Берты Арнольдовны я впервые услышал пересказ романа "12 стульев". Какое-то время я довольствовался устной интерпретацией произведения Ильфа и Петрова, но когда, наконец, добыл и прочитал оригинал, то поначалу был им даже несколько разочарован, - настолько рассказ русской немки был талантлив и живописен. Берта Арнольдовна рассказывала про старые времена, репрессированного мужа, которому товарищи из НКВД сломали позвоночник, про лагеря. Рассказывала совершенно буднично и безо всякой злобы.

Запомнились её воспоминания, как во времена НЭПа какой-то торгаш поймал на рынке мальчишку-беспризорника, пытавшегося украсть еду. Мужик у всех на виду сломал десятилетнему пацану об своё колено сначала одну, затем другую руку. Сложно представить, сколько ужаса и горя пережила эта худая пожилая женщина с чёрным              лагерным номером на левом предплечье. При этом Берта Арнольдовна не утратила способность совершенно обаятельно улыбаться одними впалыми глазами, и совершенно беззвучно, очень мило смеяться, поджав тонкие губы, стесняясь своих дешёвых металлических коронок.

В один из летних сезонов, дворником в интернате подрабатывал девятиклассник по имени Славка. Я помогал ему убирать территорию садика от постоянно осыпающихся сосновых иголок, или поливать её из шланга, чтобы хоть как-то прибить пыль в жару. Однажды, Славка с криком "Лови!", совершенно неожиданно для меня, кинул мне навесом наш метательный нож. Лезвие пробило верхнюю губу, и раздробило корень клыка. Память об этом - шрам, который мешает бриться. Пришлось соврать бабушке, что я упал и поранился об железную решётку для вытирания обуви. Реальный случай, когда я мог окриветь на один глаз.

За территорией комплекса находился единственный частный дом с огородом и надворными постройками. В этом доме жила пожилая женщина-сторож, Домна Алексеевна со своим отцом и внуком, Колькой. Отец Домны Алексеевны, высокий крепкий старик, поросший возрастными наростами и бородавками, как пират из известной       франшизы, был очень дремучий. Его звали дед Алёша и ему было больше девяноста лет. Я ни разу не слышал от него ни одного слова. Этот старый угрюмый человек с длинными седыми волосами, как тургеневский Герасим, бродил по берегу Енисея с холщёвым мешком на плече, и с увесистой оструганной палкой в руке. Палкой старик шарил по траве возле высоких кустов тальника, а в мешок он собирал пустые бутылки, оставшиеся на берегу после отдыхающих и родителей, приезжавших к своим детям на выходные. Люди шутили, что дед собирает на машину, и это было не далеко от правды. Бывая у Домны Алексеевны дома, я видел её двор, заставленный ящиками, коробками и мешками с тысячами бутылок.

Правнук деда Алёши, Колька, был младше меня на год. Он являлся моим единственным другом в последедсадовском интернате. Пацан, как и я, каждое лето отдыхал у своей бабушки. Он обожал подшучивать над прадедом в моём присутствии, показывая свою        лихость.Пристроившись за стариком, Колька изображал его походку и нарочито громко кричал: “Дед Алёша – старый хрыч!”, и что–то ещё, в том же духе. Старик невозмутимо продолжал поиски стеклотары. Подобные шалости мне не казались смешными. Я полагал, что дед всё прекрасно слышит, и в какой–то момент развернётся и накостыляет правнуку по его белобрысой башке своим деревянным дрыном.

Тайно от своих бабушек, с двадцатилетним Колькиным братом,Анатолием, имеющим моторную лодку, мы посещали дикие острова в протоке. Оказывается, там есть шикарные песчаные лагуны с прогретой водой, пригодные для купания.

Вместе с Колькой я выкурил свою первую сигарету. Не умея плавать, мы с моим приятелем лазили по таким местам, свалившись откуда в воду у нас не было бы никаких шансов выжить. Мы прыгали по огромным камням, ведущим вглубь реки, выискивая рыбные места, где глубина и сильное течение начинались уже в паре метров от берега. Только побывав в тех местах через много лет, я с ужасом осознал нашу детскую беспечность.

Каждое утро Колька забегал за мной с утра пораньше и деловито вопрошал:
-Ну чё, Жэка, пошли на Eник?
-Червей взял? - поёживаясь от утренней прохлады отвечал я вопросом на вопрос.
-Коню понятно! - картинно парировал Колька, явно подражая Катаевскому Гаврику из фильма "Старая крепость".
-Пошли!

Я натягивал потрёпанные кеды, наскоро умывался, кидал на ходу в рот какую-нибудь печенюшку, и мы с моим другом, прихватив сачки, удочки, острогу и счастливого Адама, бежали на Енисей, где пропадали до прохладных летних сумерек.
Кроме нас с Колькой наших ровесников не было во всей округе и близко. Позднее я узнал о существовании ещё нескольких аборигенов. Это были два, или три местных шалопая. Парни были значительно старше нас, они уже закончили школу, но почему-то не были призваны в армию, хотя им было уже по девятнадцать. Воровство черепах и филина с территории садика, вероятнее всего, было делом их рук. Длинноволосые ребята на мотоциклах иногда принимали нас в свою компанию. Мы пекли картошку на берегу реки и слушали болтовню этих великовозрастных длинноволосых бездельников. Мне кажется, мы им были нужны в качестве зрителей и слушателей для их самоутверждения. Парней привлекали юные нянечки из детсада, но советское воспитание не позволяло вести себя чересчур разнузданно ни тем, ни другим, поэтому со стороны и на деле всё это выглядело, скорее, как пародия на мексиканскую мыльную оперу, а не как романтичные встречи парней и девчат. За нравственным обликом нянь строго следила директор садика, Надежда Николаевна, которую девчонки побаивались. Одного из парней звали Сергей Кyчеров. Симпатичный и высокий, он походил на молодого Михаила Боярского. Друзья называли его Фатyля. Парень имел небольшую наколку на руке, вроде бы, имя “Сергей”, или просто букву “С” между большим и указательным пальцами, что в семидесятые годы считалось дурным тоном. Фатуля говорил что он имел проблемы с законом, чуть ли не сидел, но даже тогда я не очень в это верил, так как выглядел он вполне интеллигентным молодым человеком. Кучеров больше походил на мажора, чем на уголовника.. Имена и даже внешность двух его менее заметных друзей, я уже навряд ли вспомню. Парни носили туфли на платформе и клёш со стрелками. Ребята баловались исключительно лёгкими напитками, покуривали болгарские сигареты, и вели себя вполне пристойно. Я ни разу не видел их пьяными, или неадекватными. Много лет, вплоть до её сноса в конце девяностых, на деревянной будке автобусной остановки “Грибок” возле сада-интерната издалека виднелась крупно выжженная зажигалкой надпись                “Ф А Т У Л Я”. Видимо, Кучеров был известной личностью на районе. Что стало с этими парнями да, собственно и то, кем они были на самом деле, я так и не узнал.





Нянечки





О воспитателях, Кольке, и местной братве я, как сумел, поведал, осталось рассказать про нянь. Нянями (нянечками) в детском саду подрабатывали юные семнадцатилетние девчонки - пэтэушницы, как правило, не из самых благополучных семей. Как и все работники интерната, девчонки постоянно проживали на его территории. В их обязанности входили сервировка столов, мытьё посуды и влажная уборка, в общем, нянечка это такая помощница–подтирушка, на подхвате у воспитателя.

В последнее лето, когда я гостил у бабушки на даче, мне шёл четырнадцатый годок. Отроческий возраст и разница с нянями в три года располагали к неформальному общению. Запомнились две девушки, – Лена Полынцева, чью фамилию я выучил потому, что она мыла ПОЛЫ в группах. Её подругу, если не ошибаюсь, звали Людой. Я с интересом слушал любовные истории, которые нянечки  рассказывали в моём присутствии, показывая друг–другу фотографии своих парней. Истории девчонок были напрочь лишены пошлого подтекста, разве что иногда рассказчицы для пущего пафоса и убедительности разбавляли их неумелыми девчачьими матами. Запомнился душещипательный рассказ одной из нянь о её несчастной любви к парню, по имени Толяс (Анатолий), который, якобы, поссорившись с ней, напился и пошёл ночью в школу, воровать учебное оружие из кабинета НВП. Сработала сигнализация, Толяса взяли с поличным и посадили в колонию для несовершеннолетних. Помню две салонные фотографии Толяса, которые рассматривали юные нянечки, пустив их по кругу. Плотный длинноволосый парень невысокого роста, лет шестнадцати, в брюках–клёш и самодельной длинной жилетке с дешёвой диванной бахромой, как у карнавального индейца. Была ли история, рассказанная про Толяса правдой, - не важно. Возраст требовал романтики.

Через много лет Лена Полынцева нашла меня на моём рабочем месте. Её младший брат, Витенька, в лихие 90-е, подыскав себе дружка, и убив охранника, обчистил меховой магазин в центре города. Достав из дамской сумочки майонезную банку с холодным кофе, Лена поставила её перед собой и закурила. “Не могу курить без кофе”, - увидев мои округлившиеся глаза, пояснила гостья. Просила помочь вытащить брата, предлагала деньги. Вечером мы посидели в местном кафе, где употребили какие–то вредные жидкости, я широко развёл руками, после чего, затушив сигареты о казённую пепельницу, мы разошлись в разные стороны.

В восьмом классе жизнь опять свела меня с девочкой из нашего интерната, безмолвной и тихой Галей Кузахметовой. Мы ни разу не перекинулись с ней даже словом, хотя наверняка она меня тоже вспомнила. В садике её обижали дети, но Галя никогда не плакала и не ябедничала, в отличие от многих мелких красоток с шикарными бантами на блондинистой башке. Хорошая девчонка, в девятый класс не пошла. Где она теперь?

Осенью 1998-го года, я в последний раз побывал на территории нашего летнего интерната. Он был уже заброшен, зарос травой и в густом утреннем тумане походил то ли на кадры из культового жутика “Silent Hill”, то ли на безлюдные урбанистические пейзажи игры “Half Life 2”. Ещё были целы наши беседки, дом на курьих ножках и белый пароход. По всему было видно, что садик начали растаскивать на стройматериалы и жить ему осталось не долго. Я прошёлся по пустым помещениям детсадовских групп, зашёл на кухню, заглянул в бабушкину каморку. Как будто снова вернулся в детство, будто успел навестить перед смертью близкого человека. Вскоре старинные строения снесли, территорию закрыли, на месте детских комплексов построили новые бетонные корпуса для чиновников администрации, простой смертный теперь долго туда не зайдёт.




Бабушка




Мою бабушку по маминой линии звали Калерия Антоновна (Кyндич). Сколько себя помню, я всегда называл её Бyся, наверно,потому, что в самом раннем детстве ещё не выговаривал первый слог в слове “Бабуся”, с тех пор и повелось. Бoльшую часть своего детства я провёл именно с ней. Не потому, что она сидела дома и ничего не     делала. Наоборот. Как только я достиг двухлетнего возраста, бабушка устроилась поваром в близлежащий детский садик, и я ежедневно ходил с ней туда, как на работу. Засыпал я так же вместе с ней, под её истории, которых она знала невероятное множество. Взяв за основу сказки Пушкина, бабушка перерабатывала их в прозу, придумывая по ходу своих рассказов новые сюжеты. Каждый её рассказ был уникален и никогда не повторялся дважды. Обычно главным героем            бабушкиных сказок был Иван Царевич. Увидев иллюстрации с этим персонажем в кафтане, сапогах с загнутыми носками, шапке с собольей оторочкой, маленьким монгольским луком и колчаном со стрелами, я представлял бабушкины рассказы в лицах и красках. В полной темноте звучит только её тихий голос. Я лежу с открытыми глазами, дав волю своему воображению, теребя кудри бабушкиных волос.         Постепенно на потолке и стенах начинают проявляться красочные картины из рассказываемых сказок. Никогда так не пробовали?

Не скажу, что Буся сыграла какую–то решающую, или центральную роль в моём воспитании, так же, как и любой другой отдельно взятый человек но, совершенно определённо, она была одной из самых значительных и ключевых фигур в моей жизни. Именно Бабушка донесла до меня простую, но важную истину, которую стараюсь вспоминать как можно чаще. Она часто повторяла: “своя боль не больнее чужой”.
Мало кто задумывается над тем, что страдают абсолютно все, не  только хорошие люди, но и те, кто нам по каким-то причинам не нравится. При этом, далеко не всегда они этого заслуживают. Мне, не религиозному и напрочь лишённому дара дипломатии человеку, этот взгляд на жизнь даёт ответы на многие вопросы, хотя, с возрастом, я стал понимать, что выражение "не всё так однозначно" очень опасно и применимо не ко всем.

Я видел, что такое работа повара в советские времена. Духота         варочного цеха, погрузки и разгрузки продуктов. Никаких грузчиков, или рабочих, штатный водитель лишь открывал да закрывал кузов своего фургона. Алюминиевые сорокалитровые фляги, ящики с консервами, туши мороженого мяса, мешки с крупами и мукой. Всё вручную, в лучшем случае, с напарницей, а чаще в одиночку, в жару и холод.

У бабушки были больные ноги, она мучилась артритом. Поднимать тяжести ей было категорически нельзя. Периодические дезинфекции лежали так же на поварах, необходимо было строго следить, чтобы не дай бог не завелись насекомые, или мыши. На пенсию бабушка вышла намного позже положенного, уже безнадёжно больным     человеком.

Почему пожилые женщины становятся главными людьми в жизни многих брутальных мужиков до сегодняшнего дня я, если честно, никогда не задумывался. Наверно, имеет значение то обстоятельство, что у бабушек, в отличие от родителей, всегда есть время на общение со своими внуками, они склонны их баловать, так как зачастую видят в них единственных благодарных собеседников, а сами дети, общаясь с бабулями, не чувствуют, что находятся внизу пищевой цепи, как при общении с другими старшими по возрасту родственниками. Внуки, как правило, общаются со стариками на равных. Бабушка была одним из немногих людей, с которыми у меня в памяти не осталось ни капли разочарования, мне совершенно не в чем её упрекнуть. Возможно, бабушке надо было быть со всеми нами построже, и как–то параллельно строить свою жизнь. Но, так сложилось, теперь поздно об этом рассуждать.

У бабушки было два брата и две сестры, о которых я, к своему стыду, почти ничего не знаю. Младший брат, Боря, погиб в двенадцать лет, ударившись головой о вертикальную ось карусели “гигантские шаги” на Базарной площади в начале 30-х. Раньше были такие незатейливые аттракционы, в виде столба с колесом от телеги наверху, к которому привязывали длинные верёвки с петлями для фиксации его участников на талии. Если дружно разбежаться по кругу, можно ощутить иллюзию полёта, изредка касаясь земли ногами. Опасность в том, что пассажир карусели, вращаясь вокруг её оси, не контролирует своё положение в пространстве. Парень ударился затылком об осевой столб, промучился несколько дней и умер.

Старшего брата звали Леонид. С 12 лет он помогал отцу в кузне, стоял на мехах. Шесть лет отслужил на флоте, потом всю войну, как и его отец, проработал машинистом на железной дороге, позднее был депутатом районного и краевого советов разных созывов, орденоносец, музыкант-самоучка, играл на гитаре, баяне, и балалайке. Бабушка рассказывала о нём чаще и охотнее, чем о сёстрах.

В двадцать лет бабушка вышла замуж за ссыльного поляка, Касьяна Ивановича Стрельченя, который был старше её на девятнадцать. На двух имевшихся в семье фотографиях они вместе. Он в белой сорочке, в костюме и бабочке. С короткой причёской, темноволосый, поджарый, с тонко подбритыми чёрными усами. Помню его пронзительный взгляд. Таких людей называют “со стержнем”. Несмотря на густую славянскую кровь, было во внешности Касьяна Стрельченя что–то от чеченского генерала Дудаева. Рядом, очень близко к нему, сидит моя двадцатидвухлетняя бабушка, с заколкой в виде цветов в волосах, в нарядном платье и крупных янтарных бусах. Дед держит на руках мою девятимесячную маму, слегка прикрытую пелёнкой. Фото смазано в районе маминых ног, - она дрыгает ими, сердито глядя в фотокамеру. Надпись голубыми чернилами на обороте: "1937 г.", и какая-то летняя дата. Фотография сделана за несколько недель, или даже дней до ареста бабушкиного мужа.
Бабушка рассказывала, что жили они с мужем хорошо и не бедно, в любви и согласии, правда суждено им было прожить в том счастливом браке всего два года. Много раз я слышал её рассказ о том, как забирали деда. Ей – 22, ему - 41. Касьян обнимает жену и, не предчувствуя беды, спокойно и уверенно говорит: “Не бойся, я ни в чём не виноват. Я скоро вернусь. Сейчас, там во всём разберутся, и меня отпустят”. Бабушка вспоминала, что незадолго до ареста муж рассказал ей про свой странный сон, в котором он прижимает к себе и целует восьмимесячную дочь. Как будто он прощался с ней навсегда. И правда, странный сон, как будто кто–то хотел предупредить, отвести беду.

Бабуля относилась к категории людей, которые постоянно попадают в самые нелепые истории. В нее ударяла молния, она несколько раз тонула, в детстве болела тифом, встречалась с шаровой молнией, бывала в авариях, но каждый раз будто какой–то               Ангел– хранитель в самый последний момент прикрывал её своим крылом. В июне 1941-го года бабушка окончила курсы бухгалтеров в городе Киеве. В субботу, 21-го числа, получив свидетельство, она села в поезд и отправилась домой. Через несколько часов немцы бомбили Киев.

Рождение бабушки пришлось на сытые и благодатные годы. В Красноярске начал действовать “Электрический театр” (так называли кинотеатр, находившийся на месте нынешнего кинокомплекса “Луч”), строились первые телефонные станции, в безнадёжно загрязнённой сегодня речке Каче дети купались, ловили рыбу и раков, в Енисее, ещё не перегороженном плотиной, водился осётр. Материально семья жила очень хорошо. Но вскоре началась война и большевистская смута. Бабушка видела расстрелы на берегу Енисея. Ей было известно, что красные живьём топили в прорубях белых, а белые - красных. Тогда это называлось “Отправить в Туруханск”. Бабушка помнила митинги, красные растяжки с белыми лозунгами, и то, как в городе менялась власть (с 1918-го по 1920-й годы Красноярск принадлежал частям Колчака). Вспоминала людей в потёртой полевой форме с саблями на боку. Несколько раз она рассказывала, как её отец прятал и тайно лечил какого-то раненого. Кто был этот скрывавшийся человек? Возможно, речь шла о партизане из отряда Щетинкина. Советская власть пришла в город в 1920-м году, но фактическое безвластие продолжалось до начала 1924-го. Магазины и школы в эти годы не работали, поэтому учиться бабушка и её ровесники пошли с опозданием. В середине 30-х годов Семья переехала в посёлок, расположенный в 5 км от города. Точный адрес мне не известен, но мама говорила, что тот дом ещё очень крепкий и простоит не одно десятилетие.
Бабушка рассказывала про тридцатые годы. О том, как чекисты на обысках вырывали с мясом серёжки у женщин из ушей, открыто грабили зажиточных горожан, вспоминала, как по ночам забирали и куда-то увозили соседей и знакомых. Коллег бабушкиного отца, - рабочих и инженеров, работавших на ПВРЗ арестовывали каждый день, нередко целыми семьями, но, согласно некой стратегической директиве, опытных машинистов и мастеров не тронули. Бабушку, как и её мужа, арестовали в рамках так называемой "польской операции", за "КРД" и связь с "врагами народа". Считается, что легко отделалась. Вместо стандартной десятки, она отсидела "всего" семь.

Неблагонадёжных сажали не только по классово-политическим мотивам. В есауловском сельмаге проверяющие по доносу нашли тет- радь, в которую сердобольная продавщица записывала сельчан, давая им продукты в долг, до зарплаты. В её действиях усмотрели вредительство, и посадили. Бабушкину ещё совсем юную подругу посадили за мелкую недостачу, которую на момент обнаружения она уже покрыла за свой счёт.
Зимой коммунисты, добиваясь показаний о спрятанном имуществе, сажали зажиточных крестьян (“кулаков”) в прорубь, где люди замерзали насмерть. Несколько дней они так и сидели мёртвые, пока не находился транспорт, чтобы вывезти трупы. Откалывали ломами, вместе со льдом.

Когда я впервые смотрел фильм “Андрей Рублёв”, вспомнил те рассказы. В кино распинают на кресте человека, на глазах жены и девочки-подростка, которая в это время смеётся и играет снежками. Страшные кадры. Страшна, не столько жестокая казнь, сколько реакция безумной девочки, не отдающей отчёта в происходящем.
В годы разгула преступности в Красноярске орудовала криминальная личность по прозвищу Лёнька-Комиссар. Она не раз видела этого человека. В молодости он, бравируя на публику, ложился у железнодорожного полотна, клал ноги на рельсы перед проезжающим паровозом и в самый последний момент убирал их, эффектно      кувыркнувшись назад. Во время одного из таких представлений Лёнька всё же лишился обеих ног, однако лихой характер остался при нём. Комиссар и на инвалидной тачке наводил на горожан ужас своими криминальными выходками. Однажды он вырезал бритвой кусок каракуля со спины дохи ничего не подозревающей женщины, стоявшей в очереди, где никто не мог его приструнить, боясь мести. Позже о Комиссаре мне рассказывали старичок, служивший в двадцатых годах кучером и отставной милицейский генерал Метеля.

К вере в Бога бабушка пришла за несколько лет до смерти. В  последние годы жизни она покупала картонные иконки и носила дешёвый эмалевый образок с богородицей на смешной верёвочке от коробки конфет. В молодости бабушка была стройной, весёлой хохотушкой, ходила в горы и даже летала на планере, что было модно среди молодёжи времён ОСОАВИАХИМа но, потеряв мужа, а позднее, и родителей, растеряв братьев и сестёр, она, по-сути, осталась одна. Я помню её слова, сказанные ещё в начале восьмидесятых: “Эх, Женя, если бы в молодости я могла знать, к чему приведёт меня моя жизнь в старости…” Я понимал, что она имела в виду.

На большой пожелтевшей фотографии - портрете 1934-го года бабушке девятнадцать лет. Долгое время это довольно крупное фото размером с тетрадный лист было наклеено на обратной стороне крышки старого чемодана. Вероятно, это был бабушкин чемодан, я помню его с детства, такой, чёрно-зелёный, в мелкий геометрический рисунок, в нём много лет хранились разные бумаги, - документы, облигации, наш семейный фотоархив. Чемодан. Маленькая дамская сумочка из мягкой кожи с позолоченным замком. Большие деревянные бухгалтерские счёты, почерневшие от времени. Янтарные бусы. Старомодные женские часы на тонком браслете. Наверняка, глядя на эти вещи времён её молодости, бабушка вспоминала что-то такое, о чём никогда никому не рассказывала.

На даче, в комнате на стене, висела репродукция картины              "Неизвестная" художника Крамского. Мама рассказывала, что прадед очень любил её, называя незнакомку, сидящую в  открытой  коляске  на фоне заснеженного Петербурга “Барышня”. С детства я замечал сходство “Неизвестной” с девятнадцатилетней бабушкой на фотографии тридцать четвёртого года. Полагаю, сходство видел и бабушкин отец, обожавший младшую дочь. Прошли годы, бабушка стала совсем не похожа на “барышню”, и взгляд её стал другим. Она никогда не перечила маме, подчинялась ей, как маленькая девочка, терпела. Умерла в своей постели, в возрасте семидесяти девяти лет, ночью, не дожив до своего восьмидесятилетия всего пару месяцев. Оказалось, у неё был рак. Но она не жаловалась, сама даже не знала об этом. Тихо умерла во сне, и всё.



                От чего он умер? Надеюсь,
                ничего серьёзного?

                Эльвира, повелительница Тьмы


О неизбежном



Впервые я узнал и задумался над тем, что такое смерть в пять лет. Мы с мальчишками играли во дворе дома на улице Тотмина, когда вдалеке зазвучала похоронная музыка. Те, кто был постарше, побежали туда, откуда доносились звуки духового оркестра. Родители не разрешали мне уходить далеко от дома, и я остался. Вернувшись, мальчишки рассказали, что хоронили какого-то деда. Что значит           "хоронили"? Я вообще ничего об этом не знал, даже не представлял, что подобное может случиться с моими родителями, бабушкой, или со мной. Позже я увидел похоронную процессию уже в нашем дворе. Хоронили мужчину из четвёртого подъезда, по фамилии Гупaнов. Все городские похороны, виденные мной на протяжении дальнейшей жизни, были практически калькой с тех похорон. Крышка гроба, прислонённая к стене у подъезда. В  сторонке  молча  курят  бичеватого



вида музыканты. Бортовой грузовик с работающим двигателем в нескольких метрах от парадной. Из кузова виднеется серо-голубая верхушка дешёвого свежеокрашенного памятника, сваренного из листовой стали в виде четырёхгранной пирамидки, или перевёрнутого усечённого треугольника. На каждом памятнике - православный крест, - для верующих, или красная звезда, - для атеистов. Живут такие ритуальные изделия 5-10 лет, после чего их вместе с данными об усопшем безжалостно съедает коррозия. За грузовиком - небольшой специализированный автобус–катафалк с траурной полосой вдоль корпуса. Автобус предназначен для сопровождающих покойника лиц. У подъезда и стены дома много людей, в основном, зевак. Все с серьёзными понимающими лицами. О чём–то шепчутся. У нескольких присутствующих в руках большие каплевидные венки, украшенные цветами из разноцветной гофрированной бумаги и чёрными траурными лентами со скорбными золочёными надписями. Венки напоминают щиты древнерусских витязей с классических рисунков на чёрных палехских шкатулках. Кто–то выносит два деревянных табурета. Следом выносят и устанавливают на них гроб, обитый красным, реже – синим, или зелёным бархатом, плюшем, или сатином. Люди продвигаются ближе к умершему, обступая его со всех сторон. Побросав окурки, музыканты, сильно фальшивя, не поспевая друг–за другом, начинают играть траурный марш. От сизых выхлопов работающего двигателя стоящего неподалёку грузовика начинает подташнивать. Встав на бордюр, я заглядываю за спины провожающих и наконец,вижу лицо покойника. Гупaнов - мужчина, лет сорока. Кожные покровы тёмно-фиолетового цвета. Говорили, что он умер, заснув пьяным, уткнувшись лицом в подушку. Музыка режет слух и нервы. Особенно большой оркестровый барабан, по которому бьют увесистой деревянной колотушкой с войлочным набалдашником. Каждые несколько тактов, на сильной доле, добавляется истеричный звон тарелок из потускневшей помятой бронзы. Рядом со мной несколько моих дворовых друзей. Мы затыкаем уши, и убегаем подальше. Слава богу, уже нет традиции хоронить умерших с прощанием возле подъезда и с игрой похоронных оркестров, навевающих ужас и уныние.

Остались лишь жутковатые воспоминания о похоронном марше Фредерика Шопена, который когда–то был непременным атрибутом всех траурных церемоний. Конечно, на похоронах всегда скорбно и печально, но там не должно быть страшно.
Когда я учился в четвёртом классе, хоронили двух мальчишек из соседней школы, которых я даже не знал. Играя на стройплощадке, пацаны-пятиклассники вырыли в котловане глубокий грот, свод  которого обрушился. Детей засыпало влажной землёй, они не смогли выбраться из-под завала и задохнулись. Потом хоронили еще     одного мальчишку–старшеклассника, уже из нашей школы. Его сбил автобус. Я был одним из немногих в своей компании, кто не ходил смотреть на покойников. Меня до сих пор коробит от слов "гроб" и "могила".
Всерьёз со смертями я столкнулся с самого начала своей     профессиональной деятельности, я видел их еженедельно. В основном, это были мужчины. Самоубийцы, утопленники, сгоревшие, забитые по-пьяни, расстрелянные из огнестрельного оружия, выбросившиеся из окон, отравившиеся денатуратом, убитые на разборках и в бытовых драках, зарезанные жёнами.

В студенчестве мы с приятелем подрабатывали санитарами в отделении терапии городской клинической больницы на улице Вейнбаума. Это был период безмятежной молодости и душевного подъёма, вызванного долгожданными переменами в стране.
На одном из первых наших ночных дежурств тихо повесилась пятидесятилетняя женщина, больная онкологией. Привязав скрученную в жгут простыню к спинке кровати, она обмотала её свободный конец вокруг шеи. Через час приехали следователь и судебный медик. Не стесняясь больных, прямо в палате, медик бесцеремонно задрал на ещё тёплой женщине ночную рубашку и с размаху воткнул ей в живот металлический термометр для измерения температуры печени у        трупов.
Шёл третий год перестройки. Медперсонал клиники был очень    молод, мы с удовольствием общались с молодёжью из числа больных, а они - с нами. Сейчас вы нигде не встретите подобного панибратства. Мы вместе запросто собирались в столовой после отбоя, пили чай, играли в дурачка, рассказывали анекдоты, хохотали, или просто болтали на разные темы. На одном этаже с терапией располагалось  отделение гематологии. Оно состояло всего из двух палат по пять или шесть коек, – мужской и женской. В женской палате, с диагнозом “острый лейкоз” лежала семнадцатилетняя девушка, Таня Желтякова. Глупое и страшное осложнение после ангины. Не знаю, как сейчас, но тогда это заболевание в нашей стране было практически неизлечимым. Успехом считалось перевести болезнь из острой стадии в хроническую и продлить жизнь хотя бы на несколько лет. Красивая девушка, внешне напоминающая юную певицу Алсу. Серые глаза,   тёмные ресницы, русые волосы, собранные в хвостик, или заплетённые в короткую косичку, тихий голос, усталая улыбка.
Гораздо позже я узнал, что отец девушки работал крупным руководителем в угольной отрасли. Таня была в нашей компании. Вечером, после кухонных посиделок, я встретился с ней в коридоре, мы о чём-то долго разговаривали, я успокаивал её, что молодой организм обязательно справится с болезнью. Мне только что исполнилось 22, на улице вовсю пахло весной, радостно чирикали птицы, приближались майские праздники. Я смотрел на Таньку и не верил, что можно вот так просто, взять и умереть после какой–то дурацкой ангины.

Другая наша встреча произошла во время моего очередного дежурства, в том же коридоре, после отбоя, у тех же столетних коричневых деревянных перил. Мы долго говорили, я шутил, она смеялась, настроение было весёлым и беспечным. Поймав себя на мысли, что нам это нравится, мы перешли на какие–то более серьёзные и опасные темы. Не помню, как мы прикоснулись друг к другу, кто сделал это первым, помню, как она приникла ко мне, покорно положив голову на моё плечо, как я почувствовал даже через байковый халат её жар и то, какая у неё влажная спина, от слабости, от болезни. Я приблизил девушку к себе, и мы коснулись друг-друга губами. Почти сразу же Таня мягко высвободилась, крепко сжала кисть моей руки, обхватив её своей узкой слабой ладонью, ещё раз посмотрела мне в глаза, сказала, что ей пора, и ушла в свою страшную палату. Я посмотрел на часы. Было за полночь.

После мы не раз встречались с Таней в столовой, где собиралась наша компания, медработники и больные из числа молодёжи. Таня стала больше общаться, чаще улыбаться, смеяться, она стала лучше выглядеть. "Наверно, на майские праздники меня отпустят домой. Если хочешь, приезжай в гости", - неожиданно предложила Таня и написала на моей тетради с конспектами свой домашний адрес. На другом из моих ночных дежурств, мы в очередной раз встретились в коридоре. Девушка стояла, прислонившись спиной к ограждению, держа руки в карманах халата, не поднимая глаз.

-Я тебе нравлюсь? – негромко, но отчётливо прозвучал её вопрос. Вскинув голову, Таня посмотрела мне в глаза.
Я отвёл взгляд в сторону и, немного помолчав, пробубнил:
-Тань... У меня… Есть... девушка... – наши взгляды снова встретились. Девушка очень спокойно, даже не спросила, а тихо произнесла,продолжая смотреть мне прямо в глаза:

-Что ж ты сразу-то не сказал...

Сколько раз потом, в течение своей жизни я слышал эту, или похожие фразы от других женщин, но в двадцать два года тихо сказанные слова умирающей семнадцатилетней девочки оказались для меня звонкой пощёчиной.
Я попытался что-то ответить в своё оправдание, взять её за руку, но Таня, мягко отстранившись, медленно ушла в свою палату, тихо прикрыв за собой высокие двери.
После майских праздников я пришёл на очередное дежурство, и обратил внимание, что Тани нигде нет. На мой весёлый вопрос персоналу:

-А где Танька? Выписали?

Медбрат, Сашка, обыденно и на ходу ответил:

-Отошла, - что на циничном медицинском жаргоне означает умерла..

 Наверно, по моему внешнему виду было понятно, что весть о  Таниной смерти застала меня врасплох, хотя я и старался, как мог, чтобы этого никто не заметил. Не ожидал, что смерть может прийти так внезапно и подло. Таня не была лежачей больной, она не жаловалась на боли, вокруг неё не было никакого лечебного ажиотажа. В первых числах мая года Тане стало плохо, она впала в кому и скончалась. Мне показалось, что эта смерть затронула лишь одного меня. Весь медперсонал, с которым эта девчонка совсем недавно общалась, сидя за одним столом, все до одного ни разу о ней не вспомнили и вели себя так, будто ничего не произошло. Тогда нам всем было по двадцать с небольшим. Эту историю я рассказывал всего два, или три раза в своей жизни.

Возможно, я был первым и последним парнем в жизни этой совсем юной девушки, до которого она посмела просто дотронуться, что-то почувствовать, или о чём-то помечтать. Я помню тот ночной поцелуй у лестничных перил. Не знаю, был ли он для Таньки первым, но наверняка знаю, что он остался последним. Столько лет прошло, но каждый раз проходя под окнами той старой больницы, я невольно замедляю шаг и вспоминаю эту историю. Меня так и не покинуло чувство боли, вины и стыда за свой беспечный и, как оказалось, жестокий поступок в далёкой юности.
В нашей семье не было принято ходить к могилам родственников. Только недавно я понял, как это должно быть важно. Не для умершего, которому уже всё–равно, а для живущих. Несмотря на то, что бабушкины родители были похоронены всего в получасе езды, на есауловском сельском кладбище, при мне ни мама, ни бабушка ни разу туда так и не съездили. После похорон Бабушки я дважды пытался найти её могилку, но громадное кладбище “Бадалык” уже через год разрослось до неузнаваемости. Побродив пару часов, так и ушёл ни с чем.

Я поздно понял, что значит потерять близкого человека навсегда. Комок к горлу подкатывает, когда понимаю, каким был дураком, когда отец, или бабушка хотели со мной пообщаться, а я беспечно отмахивался от них, убегая по своим делам. Почему люди понимают это, когда уже ничего не вернуть! Самое страшное в смерти выражается всего одной фразой: “БОЛЬШЕ НИКОГДА”.

Поругавшись с отцом, мама пару раз зачем-то брала меня с собой на Троицкое кладбище. Она медленно шла по центральной аллее и, как всегда, молча думала о чём-то своём. Я, шестилетка, плёлся рядом, пыля ботинками, даже не пытаясь задуматься, какого чёрта мы вообще делаем на погосте. Мне было интересно разглядывать причудливые надгробья, которые тогда ещё были. Помню пропеллеры от                самолётов (настоящие!), рулевые колёса от автомобилей, якоря с цепями. Сразу понятно: здесь похоронен разбившийся лётчик, и это пропеллер с того самого самолёта, здесь - шофёр, который погиб с этим рулём в руках, а вон там, где якорь с цепью, – моряк! Было совсем не страшно, даже интересно. Хотелось думать, что все они – герои, а мои близкие будут жить так долго, что об этом можно вообще не беспокоиться. Когда мы проходили у совсем древних каменных могильных плит, представлялось, что под ними лежат люди в старинной одежде, может быть, со шпагами, и в эполетах. На Троицком кладбище похоронены и командор Резанов из "Юноны" и "Авось", и ординарец Багратиона, герой войны 1812-го года, декабрист Василий Давыдов, и моряк с канонерской лодки "Кореец", Фёдор Бессонов, и просто тысячи хороших и плохих людей. Неуютно было только у маленьких детских могилок, хотелось тянуть маму за руку от них подальше. Папа, желая побыть наедине со мной после ссор с мамой, вез меня в краеведческий

музей, на старинный пароход “Святитель Николай”, стоящий у причала, или в аэропорт, смотреть на самолёты. Наверно, это характеризует моих родителей.
Временами, как любой человек, я задумываюсь о собственной смерти. Не так интересно, - когда, и от чего, об этом я уже смутно догадываюсь. Интересно, - как, и где. Случайно, на улице, или в автобусе? В какой–нибудь ужасной больнице, где до меня никому не будет дела? В сознании? Во сне? В муках? Или это произойдёт внезапно - так, что я и подумать не успею, что это конец? Кто будет рядом? О чём я вспомню в последние секунды? Мне скажут о смертельном диагнозе, и я буду умирать долгие месяцы, или…

Обычно, зная о неминуемом уходе, люди завещают, где и как они хотели бы быть похороненными. Для многих почему-то важно место упокоения. Как правило, это родные места, большинство желают быть похороненными рядом с кем–то из ранее ушедших родственников, как правило, рядом со своей матерью. Кто–то желает быть                кремированным, чтобы его прах был развеян в каком-то конкретном месте. Другие хотят, чтобы на их могилы приходили близкие, повспоминали, помолчали. Выпили, глядя на холмик, видимо, представляя, что под ним лежит родственник, или друг. Не выпотрошенная патологоанатомом кукла со вскрытой черепушкой и зашитым в животе мусором с секционного стола, а тот самый, только не живой человек. В своей одежде, со своим лицом и руками, которые когда–то прикасались к навещающим умершего живым людям. Возникновение ритуальных обычаев - один из определяющих признаков разумного человека, по свидетельствам учёных он появился, как минимум, пол-миллиона лет назад, одновременно с появлением членораздельной речи и, примерно, за сто тысяч лет до активного применения огня.
 
Впервые оказавшись у захоронений, я думал, что покойники лежат прямо на земле, а холмики над могилами насыпаны для того,чтобы прикрыть тела умерших. Естественно, такая близость к мёртвым вселяла в ребёнка страх. не и сегодня не нравятся наши кладбища из-за этих самых холмов над могилами, из-за уродливых ржавых ограждений, вечного бурьяна и подчёркнутого неравенства надгробий. 

Почему какой-то жулик имеет гранитный, или мраморный памятник со скульптурой в натуральную величину, а забытая могилка, например, девочки, погибшей в огне пожара при спасении ребёнка, чьё имя носит улица, зарастает сорняком и находится на самом отшибе?

Что такое смерть? Это всего лишь прекращение ощущений. Щелчёк тумблера. Как будто выключили свет. Я не стану завещать хоронить себя каким бы то ни было образом. Мне будет глубоко всё-равно, что станет с моим телом, спустят ли мой прах в унитаз, или развеют над родной рекой. Не стану никого ничем обременять, всё будет зависеть от намерений и желания моих родственников, это уже не моё, а их дело. Смерть это единственное событие, которое произойдёт со всеми нами без исключения. Жаль тех, кому ты был действительно нужен. Как они без тебя потом.


                Сердце – мячик из мяса
                И думают лишь невежды,
                Что может оно влюбляться,
                Быть полным добра и надежды.
                В сердце нечему биться,
                Поэтому, не разобьётся.
                Может остановиться.
                Но, это уж, как придётся.
                Сердце – обычный орган.
                Сердце болеть не может.
                Разве что вам под рёбра
                Кто-то засунет ножик.

                А. Вилентская



Мама



Маминого отца расстреляли на следующий день после того, как ей исполнился один год. Страшно представить, что чувствует мужчина в расцвете сил перед казнью в день рождения единственного ребёнка. О моём деде, Касьяне Ивановиче Стрельчене я знаю из рассказов бабушки, нескольких документов, хранившихся в нашей семье, и данных сети интернет. Родился на территории Западной Беларуси (Польши) 29-го февраля 1896 года. В 1914г. в возрасте 18 лет призван в армию, с 1916г в числе десятка боевых офицеров второго эскадрона Отряда особой важности имени Атамана Пунина воевал на германском фронте под командованием атамана Балаховича. Кавалер двух "георгиев". После окончания боевых действий на территории Беларуси и расформирования эскадрона, уехал из России. Проживал в Германии, Франции, Чехословакии и Турции, свободно говорил на нескольких языках. В 1922 году вернулся на родину, получил юридическое образование, занялся бизнесом, имел  колбасную лавку в местечке Ленино под Могилёвым. В 1931 году арестован НКВД и осуждён к трём годам за "шпионаж и антисоветскую агитацию". По отбытии отправлен на поселение в Красноярск, где работал юрисконсультом и занимался частной практикой. 17 июля 1937г. арестован вторично по тому же обвинению, приговорен внесудебной комиссией НКВД к высшей мере наказания и в ночь на 22 сентября расстрелян. Как и всем родственникам репрессированных во время польской операции, двадцатидвухлетней бабушке сообщили, что её муж осуждён к десяти годам лишения свободы и отправлен в лагерь без права пере- писки. В конце сороковых почтальон принёс свидетельство о смерти, из которого следовало, что Касьян Стрельчень скончался от болезни. Правда стала известна спустя почти четверть века, в 1960-м, когда семьям расстрелянных начали массово рассылать извещения о реабилитации.
Я пытался представить, что чувствовал мой сорокаоднолетний дед перед расстрелом, что понимала и на что надеялась бабушка, как жила со всем этим мама. Пробовал ставить себя на их место, но все попытки окунуться в атмосферу событий, связанных с репрессиями в отношении моих близких родственников кроме осознания полнейшего отчаянья, безысходности, и какой–то тупой предопределённости их судеб, ни к чему другому не приводили. Я держал в руках ксерокопии допросов деда. На первом он отрицал все обвинения, на втором,состоящем всего из трёх, или четырёх предложений, вину признал полностью. Что происходило между двумя этими, так называемыми, беседами с оперуполномоченным Волеговым, теперь можно только догадываться. Знаю, что в ночь расстрела случился настоящий ливень с грозой, не характерный для конца сентября в наших местах, знаю дорогу по которой арестованного везли в здание НКВД, знаю поимённо всех семнадцать человек, расстрелянных вместе с ним, знаю судьбу сотрудника, производившего допросы, знаю поимённо тех, кто принимал решение о расстреле. Не знаю только имя убийцы, нажавшего на спуск, точное место убийства и место захоронения.

 О том, каково это быть дочерью "врага народа" в советской школе сороковых годов, моё поколение знает, разве что из повести Бориса Васильева, и снятого по ней фильма Юрия Кары "Завтра была война". Не сомневаюсь, что имели место и травля и карьерные проблемы.Я абсолютно убеждён, что при поддержке любящего отца, мама была бы другим человеком.

Сказать, что моя мама была сложной, было бы правильно лишь отчасти. Многие сознательно причисляют себя к “сложным”, снимая с себя ответственность за собственные поступки с другой стороны, сложность характера не исключает богатство внутреннего мира,остроты ума, или глубины испытываемых чувств. Такие люди могут терзать себя сомнениями но никогда не признаются в этом другим, считая это унизительным для своей персоны. Мама совершенно не терпела критику в свой адрес, была крайне мнительна и постоянно анализировала каждую фразу, произнесённую собеседником, ища в ней скрытый подтекст, направленный против неё. Если кто–то делал замечание, или даже просто возражал, мама могла демонстративно встать, развернуться и уйти, перестав общаться с человеком надолго, или навсегда.
Сегодня я убеждён, что мама была глубоко несчастным человеком. Она совершенно не умела радоваться жизни, её постоянно что-то тяготило, не устраивало, она мучилась от раздирающего её дискомфорта. Она так и не научилась жить в гармонии с собой, и с окружающим миром. Ей всё было не так, - и муж не тот, и мать, и дети, и город ужасный... "Вон, у других, - и мужья, как мужья, и дети, как дети..." По нескольку раз в неделю приходилось слышать, как мама задавала себе один и тот же риторический вопрос: "За что мне всё это!?.."

Не могу припомнить, чтобы мама делилась приятными воспоминаниями, как будто у неё в жизни не было ни радостей, ни счастливых моментов. Почему-то мама никогда не пользовалась косметикой сама и осуждала за её использование других женщин. У неё никогда не было ни серёжек, ни колечек, единственное, что она себе позволяла, это длинные ногти, покрашенные розовым лаком. За своими руками мама следила очень тщательно. Само-собой разумеется,если у мамы не имелось ювелирных украшений, то их не должно было быть ни у сестры, ни у бабушки. Откуда и когда появилось такое странное отношение к совершенно естественным и общепринятым дамским штучкам, я не знаю. Мама была очень категорична. Несколько раз отцу предлагали путёвки в дома отдыха для семьи, но курорты казались маме верхом мещанства. "Отпуск надо проводить дома, в чисто прибранной квартире". Очень долго я принимал эту фразу за аксиому.

Был недолгий период, когда маму воспитывал отчим, Василий Андреевич. Сейчас очень просто судить этого человека. Он был намного старше бабушки, воевал, с 1918 года служил в милиции, дослужился до подполковника, награждён орденом Ленина. Мелкие детали мне не известны, ведь я почти не задавал родственникам вопросов, а то, что они сами пытались рассказать об этом человеке, в детстве мне казалось скучным и неинтересным. Мне долго резала слух аббревиатура “НКВД”, но даже с учётом того, что эти четыре заглавные буквы у многих вызывают зловещие ассоциации, совершенно очевидно, что работа наркомата внутренних дел была гораздо шире, чем это зачастую представляют сегодня. В конце–концов, и всеми любимые Глеб Жеглов, и Володя Шарапов, и пограничники Бреста тоже являлись служащими НКВД... После разделения министерств, мамин отчим был направлен на службу в КГБ. В нашей семье от него остался лишь маленький обрывок пожелтевшей фотографии. На ней - гладко выбритый высокий, поджарый и абсолютно лысый человек со впалыми щеками и потухшим взглядом. Известно, что в сталинские времена он занимал должность начальника внутренней тюрьмы УКГБ Красноярского края. Страшная должность. Умер на пенсии от онкологии лёгких.

После ареста бабушки мамино детство проходило в деревне Есаулово, в доме её деда, Антона Юлиановича Кундича. Есть версия, что настоящая фамилия Антона Юлиановича до искажения в документах была Конзич, но если это и было так, то настолько давно, что кроме него самого, достоверно этого никто не знал. До ухода на пенсию прадед работал машинистом магистрального паровоза. Во времена зарождения гражданской авиации, железная дорога была основным способом передвижения по стране и главным стратегическим объектом инфраструктуры. Если вспомнить, какое было время... За малейшую неисправность, или опоздание, – лагерь, а то и стенка. Военная дисциплина и суровые требования компенсировались высоким жалованьем и ведомственными льготами, поэтому семья жила не бедно. К концу пятидесятых годов паровозы были потеснены скоростными электровозами и тепловозами, но надо понимать, что машинист электровоза при Брежневе, это было совсем не то, что машинист паровоза при Сталине.

Выйдя на пенсию, Антон Юлианович жил в деревне и занимался знакомым ему кузнечным ремеслом. На фотографиях прадед очень похож на польского артиста Яна Махульского, сыгравшего роль Квинто в фильме “Va–Bank”. Мне даже кажется, он и характером был похож на этого персонажа, по крайней мере, именно таким я его себе представляю.

В семье моего пра-пра-дедушки, Юлиана Кундича, было девять де- тей. Антон был самым старшим. Мне достоверно известно только о двух родных братьях прадеда, прошедших войну (данные с сайта pamyat-naroda.ru и др.)

ст.л-т Кундич Виктор Юлианович (01.05.1911 г.р.) Учитель физики. Воевал на Западном фронте, прошёл штрафную роту, награждён        двумя орденами "Красной звезды" и орденом "Отечественной войны I ст.", по ранению был комиссован в 1944 году. Продолжил работу в качестве учителя и директора семилетней школы. Скончался в 1995 году, в Кемеровской области возрасте 83-х лет.

л-т Кундич Геннадий Юлианович, (15.02.1922 г.р.) Лётчик 4-го бом- бардировочного корпуса дальнего действия, воевал в Югославии, Чехословакии, Германии, награждён тремя орденами "Красной звезды", орденом "Отечественной войны II ст.", двумя медалями "За отвагу", медалями "За взятие Будапешта", "За боевые заслуги", "За победу над Германией 1941-1945г.г." Тяжело ранен. Окончил службу в звании подполковника.

Прабабушку звали Мавра Илларионовна, или просто, баба Мyня. Видел всего одну её мутную фотографию, сделанную в начале 60-х. Была домохозяйкой, курила папиросы в длинном мундштуке, прожила до старости, умерла вскоре после прадеда, покоится рядом с ним, на есауловском сельском кладбище. Это всё, что мне известно. Кроме     беларусско-польских корней в нашей родословной, по рассказам мамы и бабушки, были даже японка и грек. Говорят, наши родственники по маминой линии живут в Польше, США, и даже в Австралии. Уж, не знаю, насколько всё это соответствует действительности.

Никакими подробностями о своём детстве и юности мама не     делилась. Ни одного личного воспоминания о школьных годах, о жизни в Есаулово, о взаимоотношениях в семье Кундичей, об учёбе в институте. Всё это осталось тайной за семью печатями. Исключение - дед Антон. Это, пожалуй, единственный человек, к которому у мамы не было претензий.

Мама окончила исторический факультет местного педагогического института, но в школе никогда не работала. Была наборщицей в газете, затем методистом в университете. Почему-то мама всегда стеснялась этих фактов своей биографии, предпочитая о них не вспоминать, как будто в этом было что-то её компрометирующее.

Обучаясь в аспирантуре, мама приезжала домой два-три раза в год, обычно, на Новый год, и летние каникулы. Привозила дефицитный сервелат, фломастеры, и прозрачную клейкую плёнку для учебников. По всему чувствовалось, что она хотела побыстрее уехать обратно. Всё в жизни когда-то заканчивается. В 1977-м году мама вернулась домой с учёной степенью кандидата философских наук. Если честно, было совершенно очевидно, что этого не хотела ни она сама, ни наша семья, уже успевшая привыкнуть к спокойной жизни. Помню, как этого не хотели сестра и бабушка, как они вскрывали над газовой плитой мамино письмо отцу, с которым она шумно разругалась перед своим последним отъездом в Свердловск, как вскрытое письмо потом аккуратно запечатывали. Почту вскрывали не из праздного любопытства. У всех были накручены нервы, хотелось знать, чего же нам ждать дальше. Я помню то язвительное послание в пол–тетрадного листка. Его читала вслух Марина.

Вернувшись в лоно семьи, мама была постоянно чем–то недовольна и раздражена. Редкая неделя обходилась без скандала на ровном месте. Доставалось всем. Наконец, устав и получив моральную сатисфакцию, мама непринуждённо предлагала: “А пойдёмте пить чай?...”Не подумайте, что в нашей семье не было ничего хорошего и положительного, ведь не бывает совсем однотонных отношений, этим и отвратительны домашние тирании. Истерики сменяются перемирием, дающим иллюзию надежды, но проходит неделя, другая, и всё повторяется вновь. Вместо того, чтобы разорвать порочный круг, расстаться наконец, и разъехаться в разные стороны, семьи продолжают жить вместе, по привычке, в силу обстоятельств, или “из-за детей”.
Мама была абсолютно уверена, что она достигла просветления ещё классе в седьмом, а люди, прожившие в три раза дольше неё ничего в этой жизни не понимают. Она всегда лучше других знала, как кому одеться, с кем стоит, а с кем не стоит строить отношения, какую кому выбрать профессию, в каком возрасте начинать взрослую жизнь, и была в этом совершенно бескомпромиссна.

Мама любила повторять две пословицы, услышанные ей от кого-то в молодости: "Люби дитя, как душу, но тряси его, как грушу" и "Ребёнка надо воспитывать, пока он лежит поперёк лавки, а не вдоль."

Однажды, года в три, я притащил из садика матерок. Не понимая ни его значения, ни возможных последствий, назвал этим словом сестру. Марина сразу же сообщила об этом маме, после чего со мной был проведён комплекс экстренных педагогических мероприятий. Мама взяла самую большую сапожную иголку, заставила меня открыть рот, высунуть язык, и сказала, что “проколет” его мне, чтобы не говорил таких слов. В деталях помню, свой страх, место, где всё это происходило, как я плакал, и совершенно не понимал, - за что? К слову, то бранное словечко я запомнил на всю жизнь в три года, а другое, не менее известное слово из трёх букв я узнал лишь в семь лет, в первые дни моей учёбы в школе. Мой одноклассник, Миша Лаврентьев, желая выслужиться перед нашей учительницей, соврал, будто бы я обозвал его “плохим словом”. В моём присутствии, на глазах учителя и по её просьбе, Миша написал сие словцо на бумаге.

 Ознакомившись с доносом, наша первая учительница сделала вид, будто она пришла в ужас. Затем Надежда Филипповна вернула лицо к заводским настройкам и пообещала пожаловаться на меня моим родителям, правда, так и не сделала этого. Я был наказан, а Миша Лаврентьев поощрён, якобы, за проявленную принципиальность. Уже по дороге домой, в тот же день, я спросил у Лаврентьева: “Что такое “Хай?”, - я смутно предполагал, что мне инкриминируют какое–то нацистское приветствие. Миша поправил моё произношение и в доходчивой форме объяснил значение слова из трёх букв, за что я ему очень благодарен.




Парк Горького


Когда-то в нашем семейном альбоме имелась серия фотографий, сделанных отцом, где мы гуляем с мамой в центральном городском парке. Я с игрушечным самолётом, в шортах и рубашке с закатанными рукавами, и мама в приталенном платье в горошек и туфлях на шпильках. На снимках у меня не очень радостное лицо, мне было пять лет, но я помню тот день. В летнее время мама всегда заставляла меня закатывать длинные рукава моих рубашек, ей всё время казалось, что мне жарко. У моих рубашек рукава были слишком узкими и в закатанном состоянии они неприятно сдавливали руки у локтей. Я капризничал по этому поводу. Маму буквально бесило то,что я её не слушаюсь, меня же такая навязчивая забота только расстраивала. После серии подзатыльников никакой радости от прогулки я уже не испытывал. Мы смотрели в какой-то крытый колодец с грязной водой, где барахтался и подолгу не всплывал морской лев. Помню, как мама, стараясь доставить мне радость, держала меня на руках, но разглядеть морского льва мне так и не удалось. Для меня это существо ещё долго оставалось загадкой, - как это, лев и вдруг морской? Наверно, кто-то зубастый, с гривой, плавниками и хвостом с кисточкой.


Потом мы гуляли у фонтанов, по центральной аллее и тенистым тропинкам.Тогда спуск к Енисею был ещё деревянный. Мы бродили по набережной, заходили на старый колёсный пароход-музей "Святитель Николай", который тогда стоял не на берегу, как сейчас, а у причала, и даже мог уходить своим ходом на зимнюю стоянку. Мне очень нравилось, что на судне дозволялось постоять на мостике за штурвалом, заглянуть в каюты, в которых когда-то путешествовали Николай Втoрый и Владимир Ульянов. Можно было даже крикнуть в огромный латунный рупор, что я и сделал с помощью папы.
О центральном городском парке имени Горького осталось много приятных воспоминаний. Это бывший городской сад, основанный двести лет назад. Я читал, что его не высаживали специально, просто оставив часть дикого леса со времён основания города. До сих пор люблю это место. Конечно, со времён моего детства парк изменился. Убрали большой фонтан с фигурками гусей, поддерживающих большую чашу, гипсовые статуи оленей и спортсменов. Уютные жёлтые фонари с лампами накаливания заменили на экономичные, ртутные. Убрали старомодные лавочки с массивными лепными боковинами. Армированные бетонные урны поменяли на современные, из лёгкой сварной стали, сделанные в виде прямоугольных пингвинов с открытыми ртами, высокий деревянный забор заменили на кованную ограду. Несмотря на всё это, парк продолжает сохранять узнаваемые черты. На своём месте стоят статуи Горького и Пушкина, всё там же и знаменитая прямая аллея, ведущая от центрального входа к реке, и густые зелёные заросли по обе стороны от неё. Здесь были перецелованы тысячи женщин разных эпох и возрастов, здесь прогуливались абсолютно все влюблённые моего города начиная с позапрошлого века, там в юности я творил такое… Там ступала нога всех моих предков, туда же непременно придут и мои потомки. Мне нравится рассматривать дореволюционные фотографии нашего парка, на которых запечатлены люди другой эпохи. Дамы в длинных платьях и шляпках с перьями, мужчины в котелках с тросточками. Как меняется мир за каких–то пол-сотни лет.

Жаль, что фотографию изобрели лишь в первой четверти XIX века, а качественной и доступной она стала только к началу двадцатого. Подумать только, теоретически могли существовать фотографии Пушкина, сделанные за 11 лет до его последней дуэли. Опять же, теоретически, мои потомки могли бы увидеть меня на фотографиях   через сотни и даже тысячи лет. Конечно, это слишком оптимистичный прогноз.
Фотографии теряются уже сейчас. У меня нет ни одной фотографии отца и мамы, нет огромного количества моих фото, сделанных в детстве. Среди фотографий, хранившихся в толстом мамином портфеле было много всякой всячины - мои школьные тетради и дневники, локоны детских волос, рисунки, отпечатки ладоней и ступней, бирочка из роддома, даже моя толстая медицинская карточка из поликлиники, лет до пяти. Теперь ничего этого нет. Со слов Марины, вышеперечисленное и все отцовские фотографии она выбросила, как не имеющее для неё никакой ценности.





Сто копеек




В комнате, под полированной столешницей маминого письменного стола, на неброском, но видном месте, лежала советская монета, достоинством в один рубль с изображением профиля Владимира Ильича. Сидя на стоящем рядом диване, не заметить рубль было просто невозможно. Я думал, что про монету уже давно забыли, так, как она лежала на одном и том же месте уже месяц, или два.

После окончания первого класса, в пятницу, 1 июня, ко мне в гости пришёл мой одноклассник. Узнав от меня про “бесхозный” рубль, мой приятель предложил купить на него машинку за девяносто копеек, которую он видел в “Северо-западном”. Поддавшись соблазну, я согласился. Купив небольшой пластмассовый самосвал, мы поиграли им, после чего одноклассник ушёл. Вскоре пришла мама. Увидев новую игрушку и моментально обнаружив пропажу денег, она сдвинула брови: “Откуда?!” Растерявшись, я впал в ступор и соврал со страху: “Сашка Минин дал поиграть.” Мама открыла шкаф и привычно достала старый отцовский ремень. Начался обычный для меня допрос с пристрастием. Наконец, поняв, что я не намерен сознаваться, мама строго приказала: “Собирайся! Веди меня к Минину, дрянь такая!” Я обулся.

Побитый и опухший от слёз, я унизительно семенил за размашисто шагавшей, как статуя короля из сказки про Нильса мамой, зажав пластмассовый вещдок подмышкой. Было очень стыдно оказаться в таком виде во дворе и встретить приятелей, гулявших на улице. Идти пешком пришлось две автобусных остановки. Теплилась слабая надежда, что Сашки нет дома, или мама передумает идти по жаре в такую даль, но она была настроена более, чем решительно, а мой одноклассник, как назло, играл у своего подъезда и, конечно же, рассказал всё, как было. Как пишут в милицейских протоколах, под тяжестью улик, я сознался в содеянном. Однако, выяснилось, что сам факт воровства (а я искренне чувствовал себя вором!) маму даже не  интересовал.  Ей  нужно  было  всего  лишь  моё признание. Быстро как-то я понял, что рубль лежал в том месте не случайно, и именно рубль, сумма, с которой меня часто гоняли в магазин за хлебом, а не трояк, или пятёрка, - такие  бешеные деньги я побоялся бы даже в руки взять. Я понял, что мама ждала, когда я "клюну". Она знала, что признаться мне будет стыдно, и то, что она меня изобьёт за это, тоже знала. Ждала только, КОГДА.

Самосвал за 90 копеек я выбросил в тот же вечер на улице, чтобы он не напоминал о случившемся. Так мне запомнился первый день моих первых летних каникул в моей жизни.

Перед каждой встречей с мамой мне всегда приходилось долго себя настраивать, как перед визитом к стоматологу. 21-го сентября 1996-го года, я пришёл к маме с букетом цветов на её шестидесятый день рождения. Через распахнутые в зал двери я увидел накрытый в ожидании гостей стол. В доме приятно пахло вкусной едой и тонким парфюмом, но мама, забрав презенты, в дом пройти не пригласила. Скрестив руки на груди, она молча встала в дверях, давая понять, что делать мне здесь нечего. Пришлось развернуться и уйти. Я и представить себе не мог, что мы не увидимся, не поговорим и не обнимемся больше никогда в жизни.

Много раз меня спрашивали, - как такое возможно? Вы не поверите, но если кто-то узнавал маму с нежелательной для неё стороны, совершенно не важно, КТО, - этот человек раз и навсегда переставал для неё существовать. Не укорял, не осуждал, а просто УЗНАВАЛ, или ви- дел маму в некой нежелательной для неё ситуации. И она ничего не могла с собой поделать.





Пубертатная история




При первой возможности освободить руки, мужчина избавляется  от любых мешающих ему предметов. Женщина, напротив, чувствует себя неловко, если при ней не находится некий арсенал необходимых ей средств. Всё это она прячет в месте, под названием “сумочка”, или “ридикюль”. Меня никогда не интересовало, что находится дамских сумочках, именно потому, что я могу себе это представить. По моему тупому мужскому разумению, функционально это упрощённый аналог жилетки известного чудака по фамилии Вассерман. Помните, он носил на себе этакую спецназовскую “разгрузку”, из карманов которой торчали отвёртки, фонарики, пассатижи, батарейки, и прочая         совершенно не нужная дурь. Все мужчины снисходительно понимают, что в дамских сумочках женщины прячут довольно интимные вещи, поэтому справедливо считается, что заглянуть туда так же неприлично и оскорбительно, как заглянуть под юбку.
Летом 1983 года мама находилась в Москве, на очередной учёбе. В августе от неё поступило предложение о том, что я со своей подругой, могу недельку погостить в международной гостинице, где у мамы имелся двухкомнатный номер. Мы купили билеты на поезд и отправились в путешествие. Это была больше, чем подруга, фактически, моя невеста. После школы мы вместе поступили в университет и учились в одной группе. Мы были взрослыми влюбленными второкурсниками. Я не сомневался, что по возвращении из армии, куда меня должны были призвать через пару месяцев, мы обязательно поженимся. Мою девушку мама определила в отдельные апартаменты, а меня поселила в свою комнату. Это и тогда было уже смешно, а уж сейчас… Через несколько дней мама помрачнела, перестала с нами разговаривать, было видно, что-то ее тяготит. Не выдержав, я первым попытался с ней поговорить и выяснить, в чём дело. Не помогло. Ситуация продолжала накаляться. Наконец, на четвертый, или пятый день нарыв вскрылся. Оказалось, что в наше отсутствие мама обыскала сумочку
моей девушки и нашла там... о ужас!.. Средства контрацепции. Мама обозвала девчонку шлюхой, наговорила гадостей, было дико слушать весь этот бред сумасшедшего. На следующий день мы купили билеты домой. Уже перед поездом, прощаясь, мама попыталась извиниться, но настроение было вконец изгажено, я находился в глубочайшем трансе. В голове не укладывалось. Во-первых: ЧТО мама искала, роясь в чужих вещах? И только во-вторых, или в десятых, кому какое      собачье дело до личной жизни второкурсников?

Вскоре меня призвали служить на Дальний Восток, но за неделю до отправки в часть, мы с моей девушкой, по моему настоянию,оформили юридический брак. Не будь той московской истории, я никогда не пошёл бы на это скороспелое решение, мне казалось, что таким образом я защищаю честь своей невесты. Брак, конечно же распался вскоре после моей демобилизации. Три года разлуки вопреки ожиданиям, не пошли ему на пользу.






Гость из Ижевска



    Со временем я стал замечать, что мама очень болезненно относится не просто ко всему, что связано с сексом, но даже к бытовым мелочам, на которые я сам никогда не обратил бы внимания. Например, она запрещала Марине носить украшения в старших классах, красить ресницы, и устроила грандиозный скандал из-за найденных у неё чулочных подвязок. Уже в 10 классе я понимал, что секс - крайне болезненная и нежелательная тема для моей мамы. Я полагал, что мужчины в её жизни не значили практически ничего. И не ошибся. На третий год после развода родителей к маме в гости наведался её коллега по аспирантуре, по имени Виталий, из города Ижевска.
К тому времени я учился на первом курсе университета, и прекрасно знал, кто это такой. Когда-то, ещё учась в школе, после одного из родительских скандалов, я не выдержал, открыл мамино трюмо, нашёл его письма и прочитал начало одного из них. Помню, как я стоял в ванной у зеркала и смотрел в него минут десять. В раковину лилась вода, я смотрел на себя и не видел своего отражения. Восьмой класс. Трудный возраст.

Передо мной стоял сутулый сухонький старичок–очкарик, лет на       десять старше мамы, невысокого роста, с тихим высоким голосом и впалой грудью. Такой, престарелый ботаник, как сказали бы сейчас. Было видно, что он очень меня стеснялся. После окончания маминой аспирантуры прошло уже лет шесть, не знаю, какая оказия привела этого человека в наш дом. Мне тогда показалось, что Виталий хотел бросить свою семью и приехал к нам на разведку. Мама сходила с ним куда–то часа на четыре. Вернулись они не слишком весёлые. Потом он уехал, и больше этого дяденьку я никогда не видел.

Текст
О правилах, исключениях, или о чём вспоминают на форумах в сети “Интернет”

 Иногда мы думаем, что некоторые неприглядные истории происходят только с нами, или где–то очень далеко и очень редко.Я несколько раз пытался изменить, или совсем удалить некоторые строки, абзацы и даже главы моей книги, смягчить тон, дабы не навести читателя на мысль, о том, что я излишне субъективен и категоричен в оценках. Пока не зашёл в интернет и не почитал, что пишут мои современники. Выяснилось, что огромная масса людей, делящихся воспоминаниями о своём детстве, в той или иной степени прошли через то же самое, о чём пишу я. Наши воспоминания во многом схожи и однообразны. На первом попавшемся сайте я сразу же забрёл на форум, где обсуждаются детские воспоминания о насилии в семье. Приведу несколько цитат. При желании читатель может посетить этот, или другие сайты с аналогичными обсуждениями. Везде я обнаружил примерно одно и то же. Орфография сохранена.


“Шлёпаю сына, но не бью, обычно по заднице. 8 лет. Часто раздражает непослушанием, не понимает слов. Меня саму не били, как и и брата. Даже не шлёпали. Поражаюсь терпению своих родителей” Anonymous.

“Меня били. Да, помню всё, начиная с двухлетнего возраста. Да, обида осталась. Считаю, они были не правы, избивая маленького ребёнка. Прекратили поднимать на меня руку, когда в один прекрасный день я влепила матери пощёчину в ответ. И сразу оказалось, что можно договориться и начать решать проблемы без рукоприкладства. Сама на ребёнка поднимала руку один раз, после первого шлепка вспомнила, как это было со мной, и больше никогда так не делала“ bobrez C.B.
“Меня мама лупцевала. Когда в 17 лет дала сдачу, увезла в      психушку, хотела сдать на лечение. Мне 31. Детей нет, материнство отдаёт смрадом. Работаю с психологом, верю, что пройду до конца, и у меня всё появится, и дети, и самореализация” Anonymous.

“Избивала ремнём просто так. “В воспитательных целях”, для про- филактики, про прегрешения даже не говорю. До сих пор шкаф открывается, шум ремней… Страх и мороз по коже. Мать ненавижу.Никогда не прощу ей это, никогда не забуду” Anonymous.

“Моя мать ремнём не била. Только рукой по лицу так, что в глазах темнело. Причём, иногда я даже не понимала, за что. Например, в      возрасте 7 лет принесла домой песенку с нехорошим словом. Но я же не знала. Ни с того, ни с сего врывается мать, и даёт мне такую оплеуху так, что вижу звёзды. Всё детство моя мать воспитывала меня в таком неврастенично–истеричном стиле, когда не знаешь, что происходит и вообще страшно. А для неё, видать, развлекуха, так, как с посторонними людьми контролировать себя могла ооочень хорошо” Anonymous.

“Страшно читать. Особенно страшно, что некоторые оправдывают подобное поведение родителей… Стокгольмский синдром в действии какой–то…” Anonymous.

“Мать не просто била, а лупила так, чтоб побольней было. На заднице и спине кожа вздувалась и синяки оставались, неоднократно нос разбивала. Никогда не забуду, как в один из дней прихожу со школы домой, открывается дверь, и сразу получаю по лицу веником, якобы за то, что я не подмела в квартире. Самое обидное, что я в тот день как раз подмела, а братья намусорили и сказали, что так и было. Мои до- воды не слушали и не принимали в расчёт. Да веник по сравнению с другими средствами наказания просто фигня. Однажды мать ударила меня по уху мокрой тряпкой с размаху. Несколько месяцев я плохо слышала на одно ухо. Потом прошло. Когда мне было лет 10, младший брат подрос и начал пытаться вставать в коляске. Однажды я не заметила, как он упал. Он давно вырос из той коляски, но родители не покупали новую, большего размера. Мать увидела это в окна и, вылетев на улицу, схватила меня за волосы, била меня лицом об асфальт. Тогда я искренне желала ей смерти и очень хотела, чтобы она отдала “меня в детдом. Часто думала, что я не родная дочь. Братьев она тоже гоняла, но не настолько. В мои 20 лет она призналась, что ненавидела меня. Мне скоро 36 и только сейчас она призналась, что не стоило нас так лупасить. От её признаний мне не легче. Не люблю её. Помогаю, чем могу, но держу на расстоянии“ Anonymous.

“Житейской мудрости у детей порой бывает больше, чем у их родителей, но для родителей вы всегда будете “сопляком без жизненного опыта”. Меня били ого-го как. За двойку, за разбитую тарелку, за потерянные ключи и т.д. А теперь всё это они называют “Мы для те- бя всё сделали”. Лучше бы обделили.” Anonymous.

“Мне было лет одиннадцать, и я задержалась у одноклассницы стен-газету делали, пришла на час позже утверждённого родителями времени. Отец у порога меня портупеей… Я описалась от страха Мама была дома. Я как-то спустя много лет ей этот случай напомнила, и зря, она удивлённо сказала, что ничего не было, выставила меня злопамятной тварью и бросила трубку” Anonymous.“

Да. Всё это верно. Я, например, о папе с удовольствием в старости позабочусь, если надо будет.А о маме позабочусь без удовольствия. (( Больше чем уверена, что она всё, что у неё есть, отпишет “любимой сыне”. А сама, старенькая, приедет в мой дом, который я купила без чьей либо помощи, чтобы я за ней ухаживала, и будет методично  отравлять жизнь моей семье ((…” Anonymous.
“Бил отец. Подзатыльники, оплеухи это было нормальное дело. С подначки матери. Она его накрутит, а я, как козёл отпущения. Теперь мама взывает к чувству семьи и единения, а мне, как вспомню скандалы, инициируемые мамой по праздникам – не хочу. Теперь я - “сволочь неблагодарная” и “в папашу своего пошёл”. Anonymous.

“Пишу анонимно, как и большинство. Били сильно, часто и за просто так. Было время, что в туалет ходила у себя в комнате в баночку родителей раздражало и будило, туалет рядом с их спальней был” Anonymous.

“А я выскочила замуж в 18 лет за первого, кто позвал. Лишь бы из дома свалить” Anonymous.






Тётьлюд



Мои воспоминания будут не полными и не точными без рассказа о Людмиле Петровне Истоминой, маминой однокласснице, её единственной подруге, прямой свидетельнице и хранительнице многих тайн из прошлого. Для меня Людмила Петровна так и осталась тётей Людой, “Тётьлюд”.

Тётя Люда всегда жила так, как считала нужным, не нуждаясь в       чужих советах, при этом она, обладая покладистым характером и     женским умом, умела сглаживать острые углы в общении с моей импульсивной мамой. Муж Людмилы Петровны, дядя Юра, был типичным советским алкоголиком, я с детства помню рассказы о его похождениях. Маленький, но коренастый пролетарий, уходя в недельные запои, доставлял массу проблем для семьи.

Единственная дочь Истоминых, Светлана, ровесница моей сестры, так же как и её мать, в хорошем смысле "простая женщина". От Светланы я узнал, что тётя Люда, устав от алкоголизма мужа, много лет назад развелась с ним. При этом Людмила Петровна обеспечила бывшего супруга жильём, разменяв их совместную квартиру в Железногорске. Когда дядя Юра через несколько лет заболел онкологией, Людмила Петровна приняла решение вновь соединить их квартиры и заново оформить брак. Само-собой, дядя Юра больше не пил и прожил после операции ещё лет пятнадцать. Вот такая Санта-Барбара. Откуда в людях берётся столько сил, благородства и великодушия мне не ведомо.

Прочитав черновик этой повести, тётя Люда сказала мне по телефону: "Ни слова не соврал!" Её слова дорогого стоят. Когда Людмила Петровна между делом сообщила моей маме, что общалась со мной по телефону, мама, расценив это, как предательство с её стороны и, видимо, полагая, что мы с тётей Людой обсуждаем её, выгнала старушку из своего дома поздно вечером, в дождь. Больше мама и тётя Люда никогда не виделись.

Тётя Люда рассказывала, что мой отец за несколько лет до развода рассказывал ей про то, как рушится наша семья, говорил о том, что наболело, видимо, просто хотел выговориться. Ответ был коротким: "Лиля - моя подруга и я всегда буду на её стороне, хотя знаю, что ты прав. " Вот такая она, женская дружба.

Практически в одиночку отец построил весьма приличную двухэтажную дачу. Во дворе он соорудил огромные качели с массивными опорами из толстых стальных труб на громадных подшипниках. На этих трёхметровых качелях с сиденьем, размером с хороший письменный стол, могло умещаться до пяти человек. На них частенько качались не только мы с сестрой, но и просто случайно проходившие мимо дети, попросившие разрешения.

Я был ещё совсем маленький и, конечно, не помню, как мама пригласила тётю Люду посмотреть наш новый дом, по–женски похвастаться, отдохнуть, поболтать. Мы отправились всей семьёй: папа, мама, бабушка, сестра, и я. Тётя Люда поехала с нами одна, без мужа. Дача находилась на станции Пугачёво, в часе езды на электричке. Через какое-то время Людмила Петровна заметила странное отсутствие хозяйки. Выяснилось, что мама, поругавшись с отцом, уехала домой, бросив всех нас, даже не предупредив свою гостью.

Вернулись мы вечером. Мама лежала на кровати, лицом к стене, как обычно, театрально показывая всем своим видом жестокую обиду. Тётя Люда попыталась разрядить обстановку, но мама даже не повернулась к ней. Маму вообще не волновало, что о ней подумают её дети, или её подруга, что у них останется в памяти. Ещё перед аспирантурой мама, спровоцировав очередной скандал с отцом, показушно собирала вещи и уезжала на железнодорожный вокзал, “ночевать”. Покурив, отец, бросал окурок в унитаз, стиснув зубы, брал такси и ехал за мамой. Мы сестрой и бабушкой, все на нервах, молча сидели, ждали и гадали, иногда до глубокой ночи, когда и чем разрешится очередной закидон. Каждый раз отец находил и привозил мать домой. Родители молча шли в свою комнату, я, сестра и бабушка, наконец, успокаивалась, и засыпали. Такое бывало не раз, и не два. Тяжело и неприятно всё это воспоминать.

Другая история связана с сыном маминой дочери, Марины, моим любезным племянником, Денисом. Тётя Люда – неизменный зритель, место действия - мамина квартира. Мизансцена та же. Вечер. Денис, собираясь к друзьям, предупреждает свою бабушку, что может остаться в гостях на всю ночь. “Ты что это, с ****ями там спать          собрался!? Чтобы к одиннадцати был дома!” Конец цитаты, занавес. Неженатому парню, отслужившему в действующей армии, шёл двадцать седьмой годок. Пожалуй, стоит о нём немного рассказать.


                Правда то, аль нет, - неведомо.
                Но люди сказывают…

                Павел Бажов

Денис



Я помню, как однажды ко мне нарисовался этот самый Денис. Мы не виделись лет десять. Грязный, без копейки, тогда ещё 18-летний парень просил занять денег на проезд в общественном транспорте, он определённо искал во мне родственную поддержку. Рассказал, как бабушка порвала его паспорт, не желая, чтобы он участвовал в приватизации. Оказалось, мама приватизировала четырёхкомнатную квартиру в центре на одну себя. Чего она боялась? Дележа? С чьей стороны? Получить от государства, как говорится, “нахаляву” эти квадратные метры в 1979 году одна она не имела никакого права. В советское время жильё давали только из расчёта на всех членов семьи, за выполнением этого требования строго следили. Приватизация появилась лишь в девяностых и требовала согласия всех зарегистрированных на данной жилплощади. И всё же мама чего–то опасалась. Как будто кто–то когда–то претендовал на это несчастное жильё. Хотя… Может быть я чего–то не знаю…

Денис поведал историю про то, как бабушка угрожала зарубить его ночью, если он не будет её слушаться. В воспитательных целях топор выносился на обозрение и после ознакомления с ним, ставился на видное место. У пятилетнего пацана на этой почве развились энурез, и бессонница. Это вам не угроза язык иголкой проколоть. Вы можете не поверить, а я совершенно реально и в лицах всё это себе представляю. Вообще-то за это судить надо и ребёнка в целях его безопасности изымать из семьи.

В рассказе Дениса острой бритвой резанули слова - “сатана” и “Салтычиха”. Бабушка устанавливала для внука-второкурсника комендантский час. Если возвращался домой позже десяти, не открывала ему дверь, вследствие чего парню приходилось ночевать на лестничной площадке. В итоге Денис не выдержал, ушёл из дома, бросил университет, подрабатывал где придётся, а потом ушёл служить на полтора года в добровольцем в Чечню. Отслужив, парень вернулся домой. Правда, ненадолго. Денис по характеру очень спокойный паренёк. Мы долго не общались, но однажды пересеклись в "скайпе". Он рассказал мне очередную историю своей "Санта-Барбары"
Пожив в семье несколько лет после армии, Денис снова ушёл из бабушкиного дома. Причина для меня, и надеюсь, уже для читателя, в общем-то, понятная. Ушёл в чём был и куда глаза глядят. Устроился в милицию, вернулся лишь один раз, за своей одеждой. Бабушка устроила скандал заявив, что ничего ему не отдаст, так как в её доме всё принадлежит ей, и у Дениса своего ничего нет. Марина тайно, пока не видела бабушка, сунула сыну через дверь брюки и рубашку. Денис совершенно серьёзно сказал мне, что он очень оценил этот самоотверженный поступок своей мамы.

Альберт Кундич лично предлагал моей маме квартиру своего покойного отца для Дениса. Просил там пожить, оплачивая лишь коммуналку, просто чтобы жильё не пустовало. Он не знал, что Денис к тому времени уже давно мыкался по друзьям и знакомым. Марина с мамой в категоричной форме отказались от этого предложения. Денис ушёл из дома и не вернулся. Никто его не искал и не интересовался, жив ли он вообще. Со временем создал семью, живёт. Он искренне удивился, узнав, что  его   мама  стала  профессором.  Они  ни  разу не созвонились за эти десять лет. Как сказал поэт: "Гвозди бы делать из этих людей". Денис говорил мне, что он ждёт смерти бабушки, только тогда он сможет вернуться домой.



Post Scriptum


Мама умерла через три дня после своего восьмидесятилетия. Об этом мне стало известно совершенно случайно, спустя несколько месяцев, как впрочем, обо всех смертях в моей семье. Ни мама, ни сестра не соизволили сообщить мне о смерти бабушки. О смерти отца я узнал примерно через пол–года. Мама пережила его на тридцать лет. Умерла, никого не простив, и ни у кого не попросив прощения, со своими обидами и сознанием собственной правоты. Для внезапного ухода из жизни не было никаких видимых предпосылок. Она не болела, не стала немощной, была при памяти. И вот. На тебе.

В виски ударила досада и горькое сожаление о каком-то важном и не состоявшемся разговоре, которого я всегда ждал, о котором не переставал надеяться, которого уже никогда не будет. Это было первое, о чём я подумал, узнав об этом печальном известии. Давние претензии тут же потеряли смысл и рассыпались в прах.. Пустота. Безысходность. Чувство вины. Что тут скажешь ...




Гений




После окончания маминой аспирантуры к нам раз, или два приходила в гости одна очень интеллигентная семья из Свердловска. Мне сразу запомнилось имя маминого коллеги - философа. Его звали Гений. Согласитесь, необычное имя. Это был очень большой человек. Помню, в прихожей стояли его ботинки сорок седьмого размера! Его жена была, напротив, очень миниатюрной женщиной. Её имя я не запомнил. Гений Иосифович Бондарев был старше мамы лет на десять, тогда ему было под пятьдесят. В мои одиннадцать, или двенадцать лет было не до застольных разговоров с гостями, но Гений Иосифович запомнился мне своей необыкновенной харизмой. Он держался с каким-то особенным достоинством и благородством. Спокойный, обладающий чистой литературной речью, он говорил не много, но очень доходчиво и по существу. Со временем мои воспоминания о человеке с необычным именем ушли на дальний план и забылись. И вот однажды я встретил знакомое имя в интернете.
   
Бондарев Гений Иосифович 1926-го года рождения, в 1944-м году, вместе с Георгием Ченчиком и Юрием Динебургом (все трое из хороших семей, ученики старших классов из города Челябинска) создали “Кружок демократической молодёжи”, выступив с призывом о перестройке в партии и комсомоле на основе ленинских принципов. По окончании школы (Бондарев окончил её с золотой медалью) все молодые люди поступили в высшие ученые заведения. Ченчик и Динебург в Уральский педагогический институт, на исторический факультет, Бондарев в МГУ, на мехмат, при этом молодые люди продолжили общение и обсуждение внутренней политики государства. Воспитанные на идеалах социализма, они возмущённо высказывались в адрес некоторых руководителей – членов КПСС, уклонявшихся от службы в действующей армии, использовавших свои служебные связи, оценивали положение рабочих и крестьян, как несправедливое и бесправное, считали существующий в СССР строй не имеющий ничего общего с социалистическим, осуждали проводимые в стране репрессии, и тому подобное…

Свои взгляды молодые студенты (всего семнадцать человек)изложили в “Манифесте единой коммунистической молодёжи”, который намеревались отправить в Москву, товарищу Сталину. Главным требованием манифеста было осуществление масштабной чистки в КПСС и ВЛКСМ без проведения репрессий. В декабре 1945-го года вчерашние школьники были арестованы и осуждены по части второй статей 58-10 и 58-11 УК РСФСР. Кружок демократической молодёжи был назван “Aнтисоветской группировкой, ведущей подрывную контрреволюционную работу”. Бондарев и Ченчик приговорены к пяти годам лишения свободы, Динебург - к десяти. По отбытии срока все трое были пора- жены в правах направлены в ссылку, где находились до 1953-го года. В 1960-м году Динебург, Ченчик и Бондарев были реабилитированы.

 Гений Иосифович, отчисленный из МГУ по политическим мотивам, поступил на философский факультет УрГУ, который окончил в 1959 году. О том, что Гений Иосифович был лично знаком с пятикурсниками радиотехнического факультета УПИ, Игорем Дятловым и Зиной Колмогоровой, погибшими в ночь на 02 февраля 1959 года я слышал от него самого, во время нашего совместного обеда. Как многие уральские студенты, в молодости Гений Иосифович занимался туризмом, ходил в зимние походы. В конце 70-х история о загадочной гибели девяти туристов на северном Урале была ещё не известна широкой общественности, поэтому я не придал ей особого значения.
  Долгое время Гений Иосифович являлся зав. кафедрой Диамата, посвятил всю свою жизнь исследованию теории социализма. Доктор философии, профессор. Умер в 1991-м году.

Смотрю на фотографию молодого Гения Иосифовича в интернете и узнаю нашего гостя. Интересно было бы с ним пообщаться теперь,когда мне больше лет, чем ему в те годы, когда я его видел, и каким помню.




Новый год



Мама говорила, что у нас никогда не было такой красивой и     пушистой ёлки, как в мой первый Новый год. Конечно, об этом позаботился отец, кто же ещё. В шестидесятые годы все новогодние ёлки были натуральные, от них пахло хвоей и лесом. Именно этот терпкий запах, длящийся всего пару-тройку дней, давал ощущение светлого праздника. Вскоре ёлки начинали чахнуть и осыпаться, как будто давая понять, что веселье закончилось, пора и честь знать..

Мама хранила ёлочные игрушки ещё со времён её юности, покупая несколько новых к каждому новогоднему празднику. Мне очень нравились Дед Мороз со Снегурочкой из текстиля, папье–маше и ваты производства СССР пятидесятых годов. Каждый новогодний праздник  эти довольно крупные нарядные фигурки стояли под очередной ёлкой. Игрушки были разные. Мне нравился старинный цыплёнок из дутого стекла на алюминиевой прищепке. Каждый раз, наряжая ёлку, я прицеплял его на самое видное место. Имелись разноцветные стеклянные гирлянды шестидесятых годов, и даже большая объёмная звезда-навершие из красных стеклянных трубочек, скреплённых изнутри тонкой медной проволокой. Звезда была настолько старой и тяжёлой, что при мне её никогда не устанавливали, пользуясь более лёгкими аналогами.

В начале и середине 70-х выпускались совсем неказистые игрушки в виде блестящих двухмерных картонных персонажей и фруктов из папье-маше, такие украшения мы вешали всего один, или два раза. По ёлочным игрушкам можно прочесть историю страны, увидеть её богатые и бедные периоды, а главное, вспомнить эпизоды из своего детства, утренники в саду, школьные карнавалы, домашние застолья,   подарки, ту самую атмосферу и то настроение. Игрушку можно взять в руку, мысленно перенестись в прошлое и хотя бы несколько секунд побыть в том времени, когда все были рядом, и всё было хорошо.

Какие-то ёлочные украшения были приобретены родителями, когда меня ещё не было на свете, когда отец с мамой были молодыми, а бабушка совсем не старой. Иногда я пытаюсь себе представить, как мои родственники собирались за одним столом, перед ёлкой, украшенной этими самыми игрушками, как они строили планы на будущее,      мечтали, любили друг-друга. От игрушек исходит особая энергетика, как от древних предметов культа, или кукол Вyду. Беря их в руки, всегда пробуждаешь воспоминания. Пусть это будет слабая и мимолётная вспышка памяти, словесно не оформленное ощущение, но именно оно символизирует то лучшее, что мы понимаем под загадочным словом “НОСТАЛЬГИЯ”.

В советское время в детских садах и школах традиционно устанавливалась большая натуральная ёлка, украшенная мощными гирляндами и самодельными игрушками, проводился весёлый карнавал с Дедом Морозом, Снегурочкой, розыгрышами и мешком подарков. Взрослые устраивали корпоративные застолья в последний день уходящего года прямо на рабочем месте, где до прихода “молодого энергичного лидера”, распитие горячительных напитков и употребление табачка в кабинетах было совершенно естественным и никак не подрывало основ государства. Родители сами придумывали и шили своим детям новогодние костюмы. Помню, в первом классе меня нарядили в русскую национальную одежду. Костюм принесла бабушка, из детского сада. Льняная белая косоворотка с вышивкой, синие шёлковые шаровары, чёрный атласный пояс, мягкие красные кожаные сапожки. Это был мой единственный профессионально сшитый новогодний костюм. Во втором классе Новый год был уже без мамы. Бабушка сшила мне костюм клоуна. Классический цирковой комбинезон, наполовину чёрный, наполовину белый, как у Вертинского в роли арлекина. Чтобы придать костюму праздничный вид, Буся наклеила на его ткань разноцветные звёзды, шары и полумесяцы из декоративной фольги и бархатной бумаги. В классе, ещё до начала праздника, единственный наш одноклассник, пришедший без новогоднего костюма, хохоча, ободрал с меня добрую половину этих наклеек. Я был ужасно расстроен, но ничего не мог с этим поделать, так, как с костюмом приходилось обращаться очень аккуратно. В итоге были испорчены и наряд и настроение. Я даже не помню, что было потом, “на ёлке”, если я вообще на неё ходил. Этим весёлым одноклассником был всё тот же Сашка Минин. В восьмом классе, заявившись в школу пьяным, он совершенно беспричинно, в ответ на протянутую в приветствии руку, сломает мне нос. Еще через пару лет Минин присядет в колонию, где и будет зарезан кем-то из осужденных при неизвестных мне обстоятельствах.

В третьем классе я пришёл на праздник в костюме мушкетёра. Марина склеила из ватмана широкополую чёрную шляпу с разноцветными перьями из цветной бумаги, закрепив их на медной проволоке,бабушка сшила атласную накидку и жабо, Эдик Галкин арендовал мне настоящую металлическую шпагу с эбонитовой ручкой. Я не знаю,что это было на самом деле, но клинок был очень старый и явно не из нашего века.

В четвертом классе бабушка решила особо не мудрить и сшила мне чёрный чепчик с рожками, набитыми ватой, разрисовала мне рожицу, я надел чёрное трико с пришитым хвостиком и чёрную футболку с длинными рукавами. Получился “чёртик”. Несмотря на свою простоту, костюм произвёл фурор, особенно среди моих юных одноклассниц.
Следующим новогодним костюмом был костюм пирата. Папа сделал мне корсарский тесак из алюминия с клёпаной пластмассовой рукояткой, я заткнул его за длинный кушак, которым подпоясал сшитые мамой шаровары. Образ завершали чёрная повязка на один глаз, рваный тельник в заплатах, бондана, и нарисованные усы. Последним моим карнавальным костюмом была чёрная черкеска. Да,да… В далёком 1977-м году люди были ещё толерантны, чисты и наивны. На этом моё новогоднее детство закончилось. В седьмом классе мама, находясь не в духе, в наказание за недопустимое количество троек в полугодии  не пустила меня на школьный праздник.

31 декабря 1979-го года... Серое советское время, на неубранных улицах горят редкие фонари, на термометре +6, дождь, грязь, ручьи. Точно такой же Новый год с дождём случился через 16 лет, в 1995-м. Запомнился “миллениум”, то есть, двухтысячный год. Тридцать первого декабря ударил сорокапятиградусный мороз, чего в городе не наблюдалось почти век. Такие морозы под Новый год в Красноярске стояли лишь в 1916-х и 1917-х годах. Кстати, новый, двухтысячный, был одним из самых тоскливых Новых годов в моей жизни, с него вообще пошла  другая история. История, о которой не хочется ни вспоминать ни, тем более, писать. Пару раз мне приходилось  встречать Новый год на дежурстве, трижды на военной службе, один раз я прилёг вздремнуть, и проспал бой курантов. Бывало всякое, но  никогда не забуду встречу 1975-го года.

Во вторник, 31-го декабря, у сестры и бабушки было праздничное настроение, я раскрашивал красками самодельные гирлянды и фонарики из бумаги, бабушка готовила новогодний ужин на кухне, сестра занималась уборкой. К вечеру наши предпраздничные приготовления были закончены, мы сидели втроём у телевизора, за маленьким столиком в зале, дожидаясь прихода родителей. Около семи часов вечера входная дверь со стуком отворилась и, словно огненная фурия, в дом ворвалась мама. Она находилась в крайней степени раздражения и была поглощена своим возбуждённым состоянием. Мельком глянув в нашу сторону, мама молча прошла в спальню, шумно закрыла за собой дверь, погасила свет и легла спать. Мы с Мариной и бабушкой в недоумении переглянулись. Беспокоить маму никто не решился. Какое–то время мы пошептались, не выходя из-за стола, посетовали, повздыхали, что–то тихонечко покушали, и тоже легли спать, так и не дождавшись боя курантов.





Марина




В какой-то момент я стал ясно понимать, что с каждым годом всё больше и больше мешаюсь сестре. Настоящие проблемы начались после нашего переезда из частного дома. У двенадцатилетней девочки появилась своя комната, куда путь мне был закрыт. Именно в этот период Марине очень понравилось решать любые противоречия с пятилетним братом при помощи тумаков. Иногда за один день я бывал бит ей по четыре-пять раз за сущую ерунду. Эта ситуация затянулась на годы. Марина отчаянно колошматила меня со всей своей отроческой дури по спине и по голове, на что я в свои 5, 7, и даже в 10 лет, не знал, чем ответить. Удивительно, насколько особи женского пола, независимо от своего возраста, жестоки при нанесении побоев. Впоследствии я не раз убеждался в этом, наблюдая за женскими драками в той, или иной ситуации. Наконец, когда я учился в четвёртом, или в пятом классе, я не стал терпеть очередного избиения, а от души зарядил Марине оплеуху по физиономии.              И, знаете, с того дня она меня больше ни разу пальцем не тронула. Желание распускать руки, как рукой сняло, раз и навсегда.

К сожалению, между мной и Мариной не появилось ни родственных чувств, ни тёплых семейных взаимоотношений. Чем старше мы становились, тем дальше отдалялись друг от друга. Был только один короткий период, когда я воспрял духом. Мне - 17, Марине - 24, пару раз мы вместе курили в окно молдавские Marlborro, пили лёгкое вино, и слушали Beatles.

В период жизни на улице Тотмина, на нашей кухне, как у многих, имелась стационарная радиоточка, по которой ежедневно транслировали песни эпохи позднего брежневского застоя. Из динамика в сотый раз раздалось унылое нытьё Анны Герман:

Всего один лишь только раз
Цветут сады в душе у нас
Один лишь раз,
Одиииин лииишь рааааааз…

Подняв голову от газеты мама на секунду задумалась. Затем внимательно посмотрела на сидящую напротив неё дочь, и очень серьёзно спросила: "А ты как думаешь, Марина, настоящая любовь бывает лишь раз в жизни?" – на мамином лбу появились две косые складки. Даже для меня в тринадцать лет постановка вопроса была довольно странной. Вообще-то Марина готовилась выйти замуж. "Надеюсь, да" – был ответ. Мама, сделав многозначительное лицо, с сожалением в голосе произнесла: "Тебя ещё, Мариночка, жизнь не била..." Марина опустила голову и надолго замолчала.

Во время учёбы в университете к сестре регулярно приезжали её однокурсники, в ухажёрах недостатка у неё не было. Постоянными гостями были человек пять, или шесть, иногда с гитарой, все очень достойные парни, дебилов в университет в то время ещё не брали. Время от времени я слушал их разговоры, и принесённые парнями зарубежные пластинки. Сейчас я понимаю, что всё это было важной частью моего воспитания и становления, как личности. В то же время к Марине очень настойчиво наведывался её одноклассник по первой школе, студент-математик, Андрей Успелов. Парень самостоятельно изучал экзотические языки, и был страшный зануда. Юноша даже не пытался скрывать, что параллельно у него имеется невеста. Чего только не бывает на свете. Постепенно количество женихов стало уменьшаться. Какое-то время их оставалось трое. Боря, Вова, и упомянутый Андрей. Первым с дистанции сошёл интеллигентный Борис. Упёртый Андрей не терял надежды до последнего. В итоге остался весельчак и балагур Владимир, за которого Марина и вышла замуж. Молодожёны пожили сначала у родителей мужа, затем, незадолго до Марининых родов,переехали к нам, а вскоре после рождения моего племянника, Дениса, Вовку на полтора года забрали в армию. Демобилизовавшись, шурин прожил у нас всего пару месяцев. До первого бытового скандала с тёщей. Потом Марина, Денис и Вовка уехали, сняв жильё на окраине города.

 Развод и всё, что ему предшествовало, произошли во время моей военной службы, поэтому его детали мне не известны. Знаю только то, что характер у Марины не подарок, а Вовчик был ещё тот “ходок”. После развода, теперь уже “побитая жизнью” Марина, переехала жить к маме.

Воспитание детей это не редкие нравоучения под настроение на воскресной кухне, а то, что ребёнок воочию наблюдает в семье год за годом. Общественное мнение стоит на том, что маму осуждать нельзя ни при каких условиях. Что бы мама ни отчебучила, мама - это святое. Мы привыкли слушаться маму и быть на её стороне в любой си- туации, даже, если она не права, - "ну она же мама". Проблемы начи- наются потом. Оправдывая неадекватное поведение матери в семье, мы начинаем считать её поведение нормой. Позднее, этот, кажущийся нам совершенно органичным опыт, многие забирают с собой уже в свои семьи. Если в детстве вас колошматила ваша отмороженная мамаша, и вы не нашли в себе силы осудить её методы воспитания, то с большой степенью вероятности вы будете точно так же херачить своих детей, не видя в этом ничего предосудительного. Особенно тяжёлыми последствия домашних конфликтов оказываются для девочек.

С детства Марина хорошо усвоила, что оскорбления и унижения мужчины в семье, - абсолютная норма. Отношениями с мужем можно успешно манипулировать с помощью ругани, скандалов и истерик. В крайнем случае можно прибегнуть к помощи государства в виде милиции. В итоге, мама собственноручно надевает на голову своего дитя терновый венец безбрачия. Сколько раз дочь не пыталась бы      выйти замуж, хоть по расчёту, хоть по-любви, - всё напрасно. Изуродованные мужские судьбы и нарождённая безотцовщина - не в счёт, всё это некоторые женщины даже умудряются ставить себе в заслугу: "Отдала лучшие годы, в одиночку поднимала детей, всё сама, всё одна..." К сожалению, переданный мамой семейный опыт Марина пыталась перенести не только в отношения со своим мужем, но и в воспитание собственного сына. Очень скоро у марининого мужа появилась отдушина на стороне, оценив все "за" и "против", он смотал удочки и ушёл к какой-то попутной медсестричке.

Мне запомнился школьный выпускной вечер Марины. Торжественное вручение аттестата, танцующий физрук, красивые наряды, взрослые причёски и смущённые мальчики. На сестре было короткое платье бронзового цвета, покрытое белым гипюром (тогда это было модно), в стиле прикида принцессы из мультфильма “Бременские музыканты”. Платье сшила мама. В семидесятые годы выпускники ещё не одевались в модных бутиках, а обычная школьная форма не была экзотикой, как в наши дни. Застолье происходило в школьной столовой. В нашем доме никогда не было курицы, потому, что маму тошнило от одного её вида, опять по каким-то особенностям её памяти. Бабушка приносила и готовила курицу тайно, чтобы мама об этом не знала. Мы скрывали это, как могли. На выпускном жареной курицы было очень много,тогда я в первый и в последний раз ел её у мамы на глазах. Странно, но почему-то там её не тошнило. Зато потом тошнило меня. Когда часов в двенадцать ночи мы пришли домой, меня рвало от обилия съеденного, а потом заболело ухо. Мама держала мою голову у себя на коленях, похлопывая меня по спине, о чём–то молчала и тихонько напевала что–то через нос, не размыкая губ, пока я не уснул.





"Счастье"



Оглядываясь на прошедшее детство, я спрашиваю себя, - а есть ли уменя в памяти воспоминания о моей маме, которые можно назвать счастливыми? Ребёнку для счастья нужно немного. Он хочет, чтобы унего были папа и мама, чтобы они не ссорились, были вместе и про- являли о нём заботу. Не любящие друг–друга, но не глупые родители могут создать своему ребёнку вполне счастливое существование, так же, как два влюблённых идиота могут исковеркать жизнь себе и всем своим близким.
Реальные и непреодолимые проблемы у моих родителей начались, когда мне исполнилось восемь, после того, как мама уехала в аспирантуру. Мне казалось, что до того отношения в семье были относительно ровными и даже хорошими, но я ошибался. Некоторые аспи- ранты, уезжая на учёбу, брали с собой свои семьи, супругов, детей, устраивались на новом месте, получали жильё, иногда оставались в другом городе насовсем. Свердловск, где мама работала над своей кандидатской диссертацией, город промышленный, отцу там наверняка предложили бы работу не хуже, чем в Красноярске, а с его послужным списком, профессиональным и депутатским опытом, золотыми руками, стажем, квалификацией и корочками юриста, через несколько лет у него были бы все шансы начать карьеру. Этот вариант даже не рассматривался.

Побыв год без отца, мама приехала в отпуск другим человеком. Было очевидно, что она уже приняла решение о разводе, оставалось лишь найти повод и осуществить задуманное.

Классе во втором, я очень хотел иметь деревянный автомат. Нескольким пацанам с нашего двора такие сделали их отцы. Мальчишки с гордостью “воевали” с таким оружием, это вам не пластмассовые игрушки непонятных конструкций для малышей из магазина “Весёлые ребята”! Я попросил отца сделать мне что-нибудь подобное, когда мы были на даче. В тот день родители в очередной раз поругались, что было уже обычным делом. Папа пошёл на чердак, где у него была оборудована столярная мастерская, и сделал мне из дерева пистолет-пулемёт “ППШ”, с круглым диском, как в кино про войну. Отец не раз делал мне игрушки. Например, большой лук, как в нашем краеведческом музее, настоящий, с острыми стрелами, деревянный “Маузер”, револьвер “Наган”, санки с рулём, на лыжах. Для ребёнка такие подарки отца – настоящее счастье.

В тот день мы с мамой уехали домой пораньше, а папа остался. До станции надо было идти с пол–километра по полю. Я шёл, пряча автомат за спиной. Мама, конечно, увидела, сделала недовольное лицо, и что-то сказала, из чего мне было понятно: я - предатель! Тогда, чтобы не огорчать маму, я незаметно выбросил этот автомат по дороге, в траву. Вечером приехал отец. Идя той же дорогой на следующую электричку, он увидел автомат, лежащий в траве. Он с улыбкой спросил меня, почему я выбросил сделанную им игрушку. Что я мог ответить? Мне было жалко отца, жаль, что пришлось выбросить автомат. Я так и остался ни с чем, но мама мой поступок очень одобрила.

Запомнился один из летних дней 1971-го года. Я находился в саду-интернате, о котором рассказывал в главе “Сосны”. Меня приехала проведать мама. Несколько часов мы медленно брели вниз по Енисею, а потом обратно. Попутно я подбирал с берега плоские камешки, блинчики, бросая их перпендикулярно течению воды. Прежде чем утонуть, камешки несколько раз подпрыгивали от поверхности, оставляя после касания с ней быстро исчезающие круги. Наверняка эти брошенные мной “блинчики” пролежат на дне реки сотни лет там, куда я зашвырнул их ещё дошколёнком, и через миллион лет теоретически их можно будет найти и подержать в руках. Не будет ни нас, ни того рукотворного и живого, что есть вокруг, а те самые камешки будут ле- жать где-то здесь, неподалёку.

Мы шли по берегу, к которому то и дело подплывала на боку мелкая рыбёшка, побитая турбинами ГЭС. Мама сказала, что эта рыба не заразная и не больная. Я никогда не был на рыбалке и впервые в жизни видел живых окуней и ельцов. Я насобирал целый целлофановый пакет раненой рыбы, доставая её из воды прихваченным с собой сачком для бабочек. Вечером наш улов бабушка пожарила на сковородке. Мы с мамой сидели за небольшим столиком на открытой веранде, возле кухни. Я ужинал, мама молча сидела напротив, положив ногу на ногу, сбросив с себя туфли и откинувшись на спинку стула. Мне казалось, мы провели вместе такой чудесный день! Я был так счастлив! Мне было шесть лет, маме тридцать четыре.




                Так что должен сказать открыто,
                Что не знаю, гдe тут собака зарыта,
                Но, признаюсь, сильно меня расстроит,
                Если кто-то её невзначай отроет.

                Игорь Иртеньев



Белые пятна




До поры до времени история моей родословной меня почти не интересовала, но чем старше я становился, тем сильнее было моё желание узнать о ней как можно больше. Источников такого познания прямо скажем, не много, приходилось вспоминать то, что слышал от взрослых в детстве, общаться с теми, кто знал нашу семью,сопоставлять, анализировать, строить догадки. Как правило, люди  пытаются идеализировать своих предков, наделяя их превосходными качествами. Люди не хотят, чтобы кто–то узнал что-то нелицеприятное об истории их семьи, как будто это бросит тень на них самих. Но жизнь есть жизнь, мы все делаем глупости, совершаем непростительные поступки, ведём себя неподобающим образом, имеем слабости. Наши предки жили, как умели, и не нам их судить, слишком многого о них мы не знаем и не узнаем уже никогда.

 Рассказы моей бабушки и мамы о родственниках были очень скупы. Про своего деда мама высказывалась исключительно в превосходных тонах, очень односторонне и субъективно, хотя даже в её воспоминаниях имелись основания, указывающие на земное происхождение Антона Юлиановича. И наоборот, негативный портрет маминого отчима в её же рассказах обрамлялся орнаментом положительных фактов и поступков этого человека. Ну да, мне как-то неприятно, что Василий Андреевич, был офицером госбезопасности, я всегда с презрением относился к этим ребятам, но в лихие девяностые сам был следователем прокуратуры, а прокуратуру не любят во все времена. Бабушка рассказывала, что лишённый партбилета Василий Андреевич ненавидел коммунистов,проклинал свою службу, и горько пил в отставке. Странно, но где–то глубоко в подсознании я всё–равно считаю этого ненадолго мелькнувшего, и навсегда исчезнувшего из нашей семьи человека родственником, и стыжусь его, несмотря на то, что к нам он имеет такое же отношение, как Толян из фильма "Вор" к мальчику Саньке, и его несчастной мамаше.

О папиных родственниках я тоже знаю не много. Я даже про своего отца знаю лишь то, что успел узнать до тринадцати лет. У нас было не принято разговаривать о прошлом, предаваться воспоминаниям, или задавать вопросы. Многого я не знал, что–то слышал, но не придавал этому значения, какие–то факты от меня скрывали, какие–то, напротив, излишне выпячивали, давая им субъективную оценку. Теперь я знаю что за люди изображены на старых семейных фотографиях и понимаю, почему мне о них не рассказывали в детстве.
Отдельные поступки родственников шокировали настолько, что знай я о них раньше, моё отношение к ним могло сформироваться совершенно по–другому, причём, как в отрицательную, так и в положительную, сторону. За гранью понимания остались отношения в семье моей бабушки, совершенно дикая история детдомовского        мальчишки, Володи Килишевского, какое-то не поддающееся объяснению полное отрицание родственных связей у братьев, сестёр, детей, вну- ков, родителей. Как же они воспитывались, жили вместе, если потом всю жизнь были чужими людьми. Всё-таки надо в семье проговаривать всё до конца. Пусть это поступки, которых надо стыдиться, но не надо прятать их, заметать под ковёр, делать вид, что ничего не было. Было. Ещё как было.




                Детство это время,
                когда ещё не думаешь матом.

                Автор неизвестен




Детство




   Летом 1969-го года мы переехали из частного сектора на улице Куйбышева в тогда ещё новый левобережный микрорайон под незатейливым названием “Северо-западный”. Район начал активно застраиваться газифицированными домами хрущёвского типа с начала шестидесятых. С учётом того, что на строительство одной панельной пятиэтажки 464-й серии в среднем уходило около 12 дней, к началу семидесятых был введён в строй огромный жилой массив со всей необходимой инфраструктурой, вплоть до местного рынка и приличного ресторана. Конечно, квартиры были маленькие, с проходными комнатами, крошечными кухнями и неудобными прихожими, но так, или иначе, именно за счёт хрущёвок, построенных по всей стране с 1958-го по 1970-й годы коммунальное напряжение на много десятилетий вперёд было снято.

Главной достопримечательностью микрорайона было искусственное озеро. Водоём располагался в десяти минутах ходьбы от нашего дома, на видном месте, рядом с главной подъезднoй автодорогой. Поначалу озеро было относительно чистым и глубоким. В него запустили карасей, которые начали постепенно приживаться и подрастать. Мы с папой несколько раз ходили туда на рыбалку, и я впервые в жизни сам поймал несколько рыбёшек, размером чуть больше спичечного коробка. На берегу был пляж, бочка с квасом, зонтики от солнца и лодочная станция. По озеру даже ходил парусный ялик с наставником. На этом судёнышке катали ребятню и присматривали за порядком. Мальчишки постарше ныряли со специального мостика. Помню их детский спор: кто не струхнёт, спрыгнет на газету,плавающую на поверхности и не поломает ноги? Берегa озера были обрамлены бетонными плитами, выход из воды казался очень крутым и скользким, но это не мешало людям купаться и загорать.Мы с отцом брали лодку в прокате и катались на ней по выходным в тёплую погоду. Зимой озеро замерзало и превращалось в каток для любителей катания на коньках. Фанаты зимней рыбалки занимались подлёдным ловом. Из окна маршрутного автобуса смотреть на неподвижные мужские фигурки в тулупах и ватниках было невыносимо тоскливо.

По местной легенде, первым утонувшим в этом пруду был мальчишка–пионер, поэтому озеро носило полуофициальное название “Пионерское”. Официального названия, по-моему, так и не появилось. Постепенно озеро обмелело и пришло в упадок. Через пару лет     исчезла лодочная станция, берега заuлились, со временем купаться перестали даже мальчишки, а к середине 80-х годов Пионерское озеро высохло окончательно и превратилось в чёрное грязевое пятно с  торчащими из него сухими палками тальника. Неподалёку от нашего дома находился кинотеатр “Строитель”, - единственное культурно–развлекательное заведение в районе. В 70-х годах перед кинотеатром стоял огромный стенд, на котором вывешивали киноафиши. Сначала это были натуральные холсты, примерно, 2,5 х 2,5 м, на которых штатный художник рисовал маслом сцены из фильмов. Крупной полиграфии в те годы ещё не производили и рекламные афиши в более–менее приличных кинотеатрах приходилось рисовать вручную. Доходило до того, что некоторые баннеры походили на произведения искусства. Однажды ночью из холста, анонсирующего фильм про индейцев был кем-то вырезан большой кусок с изображением Гойко Митича в роли Виниту. Постепенно афиши упрощались и, наконец, сократились до текстовых анонсов.

Билет на утренний сеанс для детей стоил десять копеек, - деньги,имеющиеся в кармане у любого школьника, поэтому, сбегая с уроков,ученики всегда могли позволить себе развлечься кинuшком втайне от ничего не подозревающих родителей. На стене у входа в зрительный зал висели фотографии известных артистов: Вячеслава Тихонова, Светланы Светличной, Олега Стриженова... Долгое время в фойе кинотеатра стояла длинная фотопанорама, рассказывающая о подвиге разведчика Николая Кузнецова.

В буфете продавали пирожные, молочные коктейли и даже жареную курицу. Стояли высокие барные столики на одной ножке. Именно в кинотеатре "Строитель" я увидел первое в своей жизни цветное кино на большом экране. Мы ходили с отцом на дневной сеанс фильма "Триста спартанцев". Помню, как мы сидели на втором ряду в полу-пустом зале. Мне было четыре с половиной года. Под впечатлением подвига древних греков, придя домой, я рисовал в домашнем альбоме царя Леонида и его воинов в бронзовых шлемах. Ещё мне запомнился совместный поход в “Строитель” с бабушкой и сестрой, когда я учился во втором классе. Мы ходили на только что вышедший в прокат фильм “Руслан и Людмила” по сказке Пушкина.

Зрительный зал почти не отапливался, поэтому зимой люди смотрели кино в шубах и шапках. От неподвижного сидения мучительно мёрзли ноги, чтобы как-то согреться, приходилось постоянно шевелить пальцами ног. Временами это было настолько невыносимо, что приходилось уходить с сеанса, не досмотрев фильм до конца. С появлением у населения видеомагнитофонов, к середине 90-х, "Строитель" разорился. Как водится, здание долгое время стояло в полуразрушенном виде, служа туалетом для местной шпаны, пока на его месте не вырос какой-то торговый центр.
В шестом классе, во время зимних каникул, в полном одиночестве я сходил на утренний сеанс детской сказки “Кольца Альманзoра”, с Михаилом Кoноновым в главной роли. Выйдя из кинотеатра, посмотрев сквозь слепящее глаза солнце на осыпающуюся ёлку, начавшие разрушаться снежные фигуры и разбросанный повсюду посленовогодний мусор, я почувствовал, что моё детство закончилось. Почему-то именно в тот день ко мне пришло это осознание. Вести себя, как прежде было уже нельзя, особенно при подросших девчонках, которые дурачливое мальчишеское поведение не то чтобы не одобряли, у них был уже совсем другой взгляд. Не хотелось выглядеть при них глупо и смешно. Кататься на ледяных горках и смотреть сказки на утренних сеансах становилось уже как-то странновато. К тому же, я начал тайно и неумело влюбляться в своих не по-детски хорошеющих одноклассниц. Подмечать, у кого из них красивее фигура, как они меняются, становятся женственными, ловить их оценивающие взгляды, фантазировать... В общем, караул. Прямо, как в песне “Шире Bселенной горе моё”.
Я помню тот период своей жизни, и ни за что не хотел бы оказаться в нём ещё раз. Особенно мне не нравились отношения между мальчишками в школе. Как и большинство моих одногодок, я был слабо физически развит и, мягко говоря, не имел данных единобoрца, при этом мне, как большинству моих сверстников, приходилось стоять за себя, отбиваясь от переростков, не знающих, на ком применить свою бьющую ключом энергию. Самыми безобидными были заломы рук и показнaя демонстрация приёмчиков на своих одноклассниках начинающими спортсменами, посещающими секции. Почувствовав физическое превосходство над неспортивными ребятами, эти физические культурники чувствовали себя супер-героями. Учился в нашем классе акселерат-дуболом Артём Синякoвский, по прозвищу Синяк. Он занимался плаванием и о приёмах борьбы имел туманное представление. Тем не менее, выучив единственный болевой приём, он обожал применять его к месту и не к месту. При этом силушку свою он совершенно не соизмерял, от чего нередко доходило до травм и вывихов. Что примечательно, достав своими заломами одного совершенно мелкого на вид пацана, Синяк, получил от него встречный в челюсть, после чего позорно ретировался, забыв о своих спортивных достижениях.

Самым невыносимым был подростковый террор со стороны потомственных маргиналов. Начинал задираться кто-то один, а стоявшая рядом "группа поддержки" подключалась при первой же необходимости. Один раз мне крепко досталось, когда, уронив на пол, меня пинали ногами четверо ровесников. Тринадцатилетние подростки ещё не могут серьёзно покалечить, да и цели такой у них нет, им важно унизить и самоутвердиться. По району бродили компании восьмиклассников с пацанами помладше, обычно, чьими-то младшими братьями, выискивая жертвы для своих развлечений. Старшеклассников и малолеток они не трогали. Завидев одиноко идущего щуплого паренька в возрасте от 12 до 14 лет, компания выпускала вперёд какого-нибудь дерзкого шпингалeта неподсудного возраста, который, подло подбежав сзади, неумело бил идущего кулаком по скуле. Если получивший удар пытался ответить, или просто возмутиться, тут же поспевала ватaга из парней постарше... Целью таких развлечений было обращение потерпевшего в унизительное бегство. Практически всем мальчишкам, учащимся пятых-седьмых классов приходилось выбирать маршруты и оглядываться по сторонам в незнакомых местах. Помню, как я мечтал поскорее выйти из этого дурацкого возраста, как мне не хотелось идти в школу, и вместо неё я шёл прямиком в кинотеатр, на первый попавшийся фильм, лишь бы не видеть всего того, что в ней происходит.

Северо-западный район семидесятых славился своим беспределом. Находясь на окраине, он приютил сотни люмпенов из неблагополучных семей. Помню, как в третьем классе мой, уже известный вам одноклассник, Саша Минин, ловко ловивший руками тараканов со школьного пола, буднично хвастался: “Сегодня мой папка за ночь выпил на кухне две бутылки водки... Оди-и-ин!!!” При последнем слове десятилетний пацан выпучил глазёнки и значительно поднял вверх указательный палец. В отличие от моего опытного собеседника, тогда я так и не понял, в чём именно заключалось достижение его лихого папаши.

Слава богу, расселение жильцов в новом микрорайоне было неоднородным. Ближе к станции “Бугач” селили железнодорожников, сл жащих мясокомбината и рабочих ЖКХ, на Юшкoва давали квартиры работникам КПОПАТ, где-то квартировали всех подряд, а в нашем и соседнем домах было много геологов, и инженеров. Многие родители моих дворовых приятелей имели высшее профессиональное образование, а отец лучшего друга был директором крупного строительного треста.




Двор




С шестилетнего возраста общение с друзьями привлекало меня гораздо больше, чем неуютная хрущёвка и надоевшие игрушки. Благо, ребята подобрались хорошие, ставшие, между прочим, впоследствии, очень приличными людьми. Наш двор представлял собой площадку, ограниченную двумя жилыми домами, детским садом и пустырём. В центре двора стояла кирпичная трансформаторная будка, служившая стенкой во время игр в "одно касание". Футбольные игры проводились на пустыре, а в садик попасть посторонним (даже детям) было практически невозможно. Охранялся он не хуже армейского периметра.

За территорией присматривал сторож по прозвищу "Дядька Толька", мужик лет 50-ти, с напрочь отбитой башкой. Несколько раз, исполняя свои охранные функции, он гонялся за нами с молотком в руке. Времена были не то, что сейчас. Это вам не нынешние тётки в   камуфляжах. С дядькой Толькой не забалyешь. Говорили, что у него была любимая поговорка: "Я бью всего два раза, - один раз по голове, второй раз - по крышке гроба."

В настоящее время дворы, как социальный феномен почти ушли в прошлое, а раньше с ними была связана вся мальчишеская жизнь. Во дворе, без присмотра педагогов и родителей, дети предстают такими, какие они есть, со всем набором своих положительных и отрицательных качеств. Мы знали про друг-друга гораздо больше, чем наши мамы и папы знали о нас. У дворовых мальчишек была общая идеология, общие правила поведения и общие секреты. Каждый берёг своё доброе имя, понимая возможные последствия. Нарушив негласный кодекс чести можно было превратиться в нерукопожатного изгоя, а худшего наказания и представить себе было не возможно.

Свой двор давал ощущение защищённости, при этом, с молодых ногтей в крови вырабатывался код “свой-чужой“. Всегда была уверенность, что у своего дома тебя точно не тронут, а если что, на защиту встанут друзья, даже если ты с ними успел пять минут назад поссориться. Хозяйничать в своём дворе могли только свои. В моём детстве уже не было битв "двор на двор", или "район на район", но взрослые дяденьки рассказывали, что ещё пятнадцать-двадцать лет назад, случались побоища, похлеще ледового, с пиками, ножами и самострелами. Когда послевоенную шпану пересажали на долгие годы, наступил период относительного благоденствия.
Всегда поражался, тому, как быстро в компании даже совершенно незнакомых друг-другу людей появляется уверенный в себе говорливый товарищ, с лёгкостью берущий на себя роль лидера. Люди легко отдают право решать за них, кому-то другому. Каждый взрослый человек хоть однажды побывавший в сводном коллективе, например, в группе командировочных, или в студотряде, вспомнит и подтвердит мои наблюдения.
Мы идём за неформальным лидером не потому, что он самый умный, и даже не потому, что мы ему верим. Таким образом мы снимаем с себя ответственность за принятые не нами решения. Если весь коллектив опоздает на обед, или на рейсовый автобус, виноваты будем не мы, а тот, за кем все пошли. "Пусть лошадь думает, у неё голова большая" - железная логика нашего человека. Эта традиция зашита глубоко в сознание с раннего детства.

Естественно, в многогранном и сложном социальном сообществе обитателей советского двора, не могло обойтись без фигуры вождя. Лидера двора не назначают и не выбирают большинством голосов, он не становится результатом негласного договора "я - вам, а вы - мне". Главным прокурором, судьёй и адвокатом во дворе может стать только всеобщий любимец, объективно обладающий незыблемой харизмой. Его выдвигает естественный ход событий. Только такому человеку вы будете доверять и подчиняться добровольно. Бесспорным авторитетом и лидером нашего двора был парень из многодетной и очень приличной семьи, Витька Ириков. Он был самым старшим и самым ответственным из нас.

Витька был близорук, с раннего детства носил увесистые роговые очки, но при этом он был удивительно подвижен и всегда находился в прекрасной физической форме. Я ни разу не слышал от него оскорблений в чей-либо адрес, он никогда не матерился, даже когда лет в семнадцать Витька начал покуривать, делал он это тайно, скрывая этот свой грешок от младших по возрасту пацанов. Мы ни разу не видели его с сигаретой, лишь иногда чувствовался запах табака от его одежды. Витька на корню пресекал любые локальные конфликты, не допуская драк и взаимных оскорблений. Я не видел его в плохом  настроении, или злым, он не повышал голос, и вёл себя со всеми максимально уважительно и дипломатично. За десять лет нашего дворового общения не произошло ни одного инцидента, позволяющего в этом усомниться. Во время пандемии 2021 года Ириков был одним из немногих, кто поддерживал меня в больничном стационаре. Я чудом выкарабкался, а Витька всё же заразился и умер от  ковида.

Часто с улыбкой вспоминаю, как мы с мальчишками, не найдя себе другого занятия, отколупывали со стены нашего дома мелкие камешки, складывая их в принесённые из дома баночки. Мне было 6 лет. Перед тем, как отправить камень в банку, мы показывали его Витьке, и наперебой интересовались: "А это что?... А это?" Второклассник-Витька деловито осматривал предъявленные ему минералы и терпеливо пояснял: вот это - кварц, это - мрамор, это – гранит, а этот осколок, размером с детский ноготь, – валун!

Ирикову нравилась роль наставника, детвора подчинялась ему, как старшему брату. Он лично ремонтировал наши велосипеды, учил нас как правильно собирать втулки и регулировать тормоза. Нам повезло, что в детстве нас пестовал такой парень. Не будь его, кто знает, каким было бы наше воспитание вне дома. Ириков хорошо учился в школе, много читал. Окончив десятый класс, Витя запросто мог поступить в какой-нибудь ВУЗ, но он предпочёл стать рядовым строителем. Купил частный домик под Красноярском, старенький "Жигyль", женился, родил сына и жил себе потихонечку, пока не прибрала костлявая.

Последние годы мы имели возможность общаться только по телефону. Витька почти не изменился, тот же смех, голос, та же тактичность, разве что полысел, судя по фото в ОК. Скажу без пафоса, фа- милия Ириков - моя первая ассоциация со словом "детство".

Неразлучными друзьями во дворе были четверо: я, Мишка Леонтьев, Игорь Катцин и Витька. Нас тянуло друг к другу, как магнитом, и это при том, что на время нашего знакомства нам было по 5, 6, 7 и 10 лет, соответственно. Мы ходили друг к другу в гости, бегали в кино, или просто сидели на лавочке и рассказывали какие-то интересные исто- рии. По соседству жили ещё с десяток - полтора мальчишек, но обще- ние с ними ограничивалось лишь командными играми, требующими большого количества участников.

В 1970 году под крыльцом "Ателье Проката", расположенном прямо под нашими окнами жила белая бездомная дворняга, Найда. Мы с мальчишками около года подкармливали её, и её щенков. Потом собаки куда–то пропали. Скорее всего, их ликвидировали собачники. В те времена по городу патрулировала одна, или две грузовые машины с клеткой из железных прутьев вместо кузова, для отлова бродячих животных. Все, особенно дети, ненавидели живодёров, но, бывали случаи, когда без них обойтись было нельзя.

Бездомных агрессивных собак в городе было огромное количество, имели место нападения животных на людей. Бабушка рассказывала, что брат её одноклассницы умер от укуса пса, больного бешенством. На Куйбышева мы с мальчишками видели собак со свисающими слюнями, явными признаками болезни. К счастью, эти собаки были уже так слабы, что еле волочили ноги и были не в состоянии на кого-то напасть. Какие-то взрослые люди, осмотрев дыру в опустевшее Найдино логово, отчитали нас за беспечность и порекомендовали её заделать. Олег Круглов принёс отцовский мастерок, ведро с  цементом, и пацаны постарше, сами заложили кирпичами и заштукатурили полуметровую брешь. Нам всем тогда было от 6-ти до 11-ти лет...

Этажом выше, прямо над нами жила смешная маленькая девчонка, Лариска. Весёлая, улыбчивая с огромным бантом на голове, в гольфиках и коротком платьице, едва прикрывавшим трусишки. Лариска была очень общительной и совершенно непосредственной. Могла по пять раз в день стучаться к нам в дверь, и спрашивать:   “А кыша шпит?” Таким образом Лариска интересовалась, можно ли посмотреть на нашего кота, Яшку. Так и прозвали Лариску, – Кышашпuт. Витька Ириков рассказывал, что в одно время Лариса Жукова расцвела и стала заметной красавицей. Из мужского любопытства, я нашел в интернете современное фото бывшей соседки. С экрана монитора на меня лукаво смотрела полноватая коротко стриженная смешливая бабулька. В последний раз я видел Лариску, когда ей было лет десять.

Сегодня в это уже трудно поверить, но раньше все взрослые знали дворовых детей по именам, знали кто где живёт и кто их родители. Во время игр можно было запросто забежать в любой подъезд, позвонить в дверь к незнакомым людям и попросить попить водички из крана. И никто не говорил, мол, иди к себе домой и пей там, сколько влезет. Люди выносили стакан с водой, а то и с соком, у кого был в наличии, угощали домашним пирожком, или конфеткой, справлялись, как дела. Любой прохожий из числа взрослых на улице мог сделать замечание чужому ребёнку, если ребёнок вёл себя неправильно. Родители были только благодарны за это и не устраивали разборки, типа "идите, своих детей воспитывайте, а к моему лезть не смейте." Старших дети слушались и не дерзили в ответ на замечания, тем более, что почти всегда такая критика была правильной и справедливой. Дом, где мы жили, был очень длинным, в нём было восемь подъездов. Я жил в первом. Дети, проживавшие в дальних подъездах с нашей компанией почти не пересекались, мы видели их крайне редко, поскольку они предпочитали играть в другом дворе. 

 В последнем подъезде нашего дома жил рябой рыжий мальчишка по имени Серёга. С этим парнишкой у меня произошло первое в моей жизни мужское выяснение отношений.

Сейчас уже невозможно вспомнить истинную причину давнего детского конфликта, мне тогда было лет шесть, или семь. Стояло жаркое лето, я гулял один, неподалёку от дома, когда ко мне подошёл этот самый Серёга, и начал задираться. Для меня такое поведение было непривычно, до того случая я никогда всерьёз не дрался и, если честно, не умею драться до сих пор. В юности мне, конечно, приходилось
обмениваться с кем-то ударами, но дракой это назвать можно с долей натяжки, поскольку ни у кого из дерущихся не было цели отправить другого в нокаут, или поставить себя выше. В данном случае парень, чувствовавший своё физическое превосходство, явно хотел на мне “оторваться”.

Убежать было выше моего детского достоинства. Нехотя парируя словесные нападки, я медленно двигался в сторону своего двора, на ходу просчитывая варианты развития событий, но Серёжка подбежал ко мне и ударил кулаком в лицо. От растерянности я остановился и посмотрел на него. Меня впервые ударили по лицу. Я сразу же     почувствовал неприятный привкус крови во рту и ощутил языком отслоившийся лоскутик слизистой оболочки щеки. Увидев моё замешательство, парень нанёс мне ещё два удара в скулу и челюсть. В этот момент из подъезда вышел кто-то из взрослых, и нападавший спешно ретировался.

Придя домой, я осмотрел себя перед зеркалом, подождал, пока перестанет идти кровь, и только тогда по-настоящему осознал суть происшедшего. Меня только что побили, а я стоял, как увалень и даже не попытался дать сдачи. Я ещё раз глянул в зеркало. Щуплый, астеничный задрот! В этот момент меня охватила злость. Сплюнув в раковину, и убедившись, что крови в слюне уже почти нет, я взял первое, что попалось под руку, - полуметровые деревянные щипцы для белья, лежащие в коридоре на стиральной машине, и выбежал с ними на улицу. С четверть часа я бродил вокруг дома, выискивая своего обидчика, но так и не встретив Серёгу, вернулся домой. Какое-то время жажда мести не давала покоя, но постепенно остыв, я успокоился и забыл об инциденте.

Следующая встреча с Серёгой произошла недели через две, опять случайно. Завидев меня, он сделал довольное лицо и с ухмылкой направился ко мне. Я двинулся ему навстречу. Первый удар нанёс я,но не имея опыта кулачных боёв, смазал по носу и получил в ответ сразу серию ударов и пару пинков по ногам. Я, как мог, отвечал на атаки оппонента, но всё же проиграл бой по очкам. На этот раз у меня пошла носом кровь, увидев которую Серёжка перестал наносить мне удары и, пробубнив какие-то детские ругательства, неспешно удалился.

Я помню, как пришёл домой, и даже всплакнул от собственного бессилия. Было совершенно очевидно, что Серёга сильнее и опытнее, и что теперь он будет гнобить меня при каждой нашей встрече. Качаться? Заняться спортом? Но сколько времени пройдёт, пока появятся хоть какие-то результаты! Быть битым? Я твёрдо решил при виде Серёги идти в атаку и первым наносить удар, а там, будь, что будет. Так я и поступил.

Виделись мы с Серёжкой не часто, но при виде него, я решительно шёл навстречу, отбросив портфель в сторону, пытаясь нанести хотя бы несколько ударов или пинков, после чего получал свою порцию тумаков. И вот однажды, ближе к зиме, я увидел Серёгу, идущего из магазина с несколькими десятками куриных яиц в лотках из спрессованной бумаги. Это была удача. Я решительно направился в его сторону. Увидев исходящую от меня опасность, Серёга ускорил шаг и попытался обратиться в бегство, но через несколько метров он поскользнулся на подмёрзшей луже, и упал. Yes! Подойдя к лежащим на земле ячейкам я ловко поддел их ногой, отправив жёлтую слизь в сторону своего недруга, при этом, остатки яиц разлетелись, испачкав его брюки. Перепачканный пацан выкрикивал в мой адрес какие-то угрозы и ругательства, но я, улыбнувшись в ответ, помахал ему рукой, повернулся и ушёл, считая себя победителем. Гулял до позднего вечера во дворе, у меня было отличное настроение, но дома ждал неприятный сюрприз. Оказалось, что в моё отсутствие к нам приходила Серёгина мать с сыном. История с разбитыми яйцами была подана, как хулиганское нападение. Мои родители на меня слегка поворчали, прочитали какую-то дежурную мораль, на том дело и закончилось. Самое удивительное, что с тех пор мы с Серёжкой больше ни разу не встречались, продолжая при этом жить в одном доме ещё много лет.
В нашем подъезде проживал старенький и лысенький писатель с забавной фамилией.    В детстве он напоминал мне столяра Джузеппе из советского фильма-сказки “Бурратнино”. Ничего плохого об этом тихом и незаметном дедушке-одуванчике сказать не могу. С виду - обычный советский человек, каких было полно вокруг, чего не скажешь о его малолетнем внуке по прозвищу Шнeля. Годам к восьми Шнеля стал окончательно откалиброванной и абсолютно затвердевшей сволочью. Издевался над кошками, кидался в детей камнями, мог ни с того ни с сего плюнуть в кого-нибудь и убежать. В дворовые игры его старались не брать. Мне было даже жаль этого мелкого придурка с тяжёлым характером. Было совершенно непонятно, имелись ли у него живые родители. Появляясь во дворе, Шнеля сразу же становился всеобщим посмешищем. “Не лезь в хозяйскую герань”, - высокомерно и очень категорично обрывал он тех, кто пытался его в чём-либо переубедить. Недавно, чисто из зоологического интереса, я поинтересовался, что стало с этим пареньком спустя годы. Выяснилось, что Шнеля какое-то время трудился частным предпринимателем, потом водил местных корреспондентов по дедовским местам. На вид - приличный человек, я даже не сразу его узнал.

Другим соседом по подъезду был Эдик Галкин, он жил напротив нас, в четвёртой квартире. Эдик был старше меня на четыре. После восьмого класса он поступил в техникум, а затем окончил радио–технический факультет политехнического института. Я часто ходил к Эдьке в гости, мы слушали музыку, иногда он помогал мне с отладкой аппаратуры. В лихие времена парень попробовал заняться ресторанным бизнесом, но имея при себе крупную сумму наличных денег, был застрелен московской братвой во время разбойного нападения.

В доме напротив жил блаженный парень,Игорь Прудников. Даже летом Игорь ходил в цигейковой ушанке, наглухо завязанной под подбородком. Немного заикаясь, любую фразу он начинал словами: "Если хочешь знать, заешь, что я хочу тебе сказать..." Игорь никогда не учился в школе, но общался и играл с нами на равных, правда, часто болел и месяцами лежал в стационарах. Несколько раз на наших глазах у Игоря случались эпилептические припадки. Несмотря на психический недуг, парень был очень силён физически. Он запросто мог подняться по пожарной лестнице на пя- тый этаж на одних руках, или провисеть минут двадцать на турнике, пока мы с пацанами болтали, сидя на лавочке. Однажды он совершенно беспричинно набросился на меня и стал душить. Если бы не Витька Ириков, кто знает, чем бы это могло закончиться.
В 70-х рядом с нашим домом строили высотку, Игорь залез на пустующий башенный кран,пролез по стреле, и повис на вытянутых руках у лебёдки. Мы смотрели на эту жуткую картину, пока Ириков не залез и не снял со стрелы нашего дурачка.

Помню, как в первый же день после переезда на Тотмина, я вышел погулять   на  улицу, и  прямо  у  подъезда  познакомился  с  ребятами постарше. Один из них, Петя Винтовкин, предложил прокатить меня на раме своего старенького "Школьника". Я сел на железную перекладину не боком, как все нормальные люди, а промежностью, свесив с велосипеда не достающие до земли ноги. Из гуманных соображений Петя попытался пересадить меня, но я решил ехать по-своему, посчитав это более безопасным. Было ужасно больно, но стиснув зубы, я молча терпел, пока Петька, сделав внушительный круг по двору, не привёз меня к месту нашего старта. Воспоминания на всю жизнь.

До школы у меня был весьма приличный трёхколёсный велосипед. Очень хорошая копия немецкой модели тридцатых годов, на цепной передаче, с настоящими спицами в колёсах, лёгкая и надёжная   по конструкции. Такие велосипеды в СССР к началу шестидесятых производить уже перестали, промышленность перешла на простенькие и некачественные отечественные модели. Когда мы жили в Николаевке, неподалёку от нас построили одну из первых в районе пятиэтажек. Однажды я проехался до неё на своём велике. Ошибиться невозможно,- тот многоквартирный кирпичный дом находится на Куйбышева 95. Именно там я повстречал незнакомого мальчишку, игравшего одного во дворе. Выяснилось, что пацан старше меня на год, и живёт он в первом подъезде, на первом этаже этого огромного, по моим понятиям, билдинга. Пацан похвастался мне своей новенькой игрушечной двустволкой, стреляющей пластмассовыми пробками, привязанными к стволам рыболовной леской. Увидев, как мне его ружьё понравилось, предприимчивый паренёк предложил поменять свою игрушку на моего трёхколёсное чудо...

...Радостный, я прибежал домой без велосипеда, с выменянным ружьём. Терпеливо выслушав историю о выгодно провернутой сделке, мои родители даже не стали меня ругать. Не спеша поужинав, отец сходил за моим велосипедом, вернул ружье мальчишке, а через несколько дней купил мне в магазине игрушек точно такое же.       Интересно было бы найти того парня и повспоминать этот эпизод нашего детства вместе с ним.

Велик достался мне, вероятно, от подросшей Марины. Это был настоящий верный друг, как конь у лихого атамана в Гражданскую. Таких велосипедов не было уже ни у кого. Помню, как по приезду на Тотмина, во дворе слонялся сосед из десятой квартиры, Миша Иванов, тогда ему было лет девять, или десять. Он попросил меня дать ему прокатиться. Я разрешил, но велик для него был явно мал, колени третьеклассника смешно торчали в разные стороны, как у волка из "Ну, погоди!", Мишка с трудом мог крутить педали. В дальнейшем парень стал злоупотреблять подобными просьбами, в результате, под его весом у велосипеда отломилась вилка с передним колесом и моего “коня” пришлось выбросить.

Однажды между мной и Мишкой произошёл один совершенно глупый и пустой инцидент из-за этого велосипеда. На очередную просьбу дать ему велик, я весело спросил: “А что ты мне за это дашь?”, надеясь на то, что Мишка просто посмеётся над шуткой и оставит меня в покое. Это была фраза моей сестры, она так шутила в детстве. Если честно, конечно, странные у неё были шутки. Например:


-Хочешь конфетку?
-Хочу.
-А нету!


Или, могла сказать: "Закрой глаза, открой рот...", и когда я так делал, давала мне леденец. Но в следующий раз могла сунуть в рот вместо сладости какую-нибудь несъедобную дрянь. Маринка просто закатывалась смехом от своих, кажущихся ей весёлыми приколов.

После того случая Иванов меня возненавидел. При любом удобном случае он припоминал сказанное в присутствии дворовой компании, пытаясь унизить меня в глазах моих друзей. Странные у четвероклассника были обиды на четырёхлетнего пацана. С возрастом Мишка не изменился, общаться с ним было удовольствие так себе.

Однажды, видимо, не найдя никого постарше, Мишка подошёл ко мне и высокомерно предложил: "Хочешь, покажу пистолет?". Иванов отвёл меня к себе домой и засветил из-под отцовской подушки огромный пистолет Стечкина. Когда я попросил показать оружие поближе, Мишка выставил меня за дверь. Видимо, так он удовлетворил распирающее его чувство гордости. Мишкин отец, как выяснилось позже, работал начальником геологической  партии,  вероятно,  оружие полагалось ему по должности. У Иванова была младшая сестра, Лена, красивая темноволосая девочка, похожая на немку из фильма "Тимур и его команда", за которой я, взрослея, украдкой поглядывал со стороны.

В 90-х Мишка Иванов разбился на снегоходе в посёлке Байкит. В  семье Ивановых был ещё один ребёнок, Ваня. Лет в тридцать пять ему по-пьяни свернули шею, тоже, где–то на северaх. Какой–то злой рок преследовал ребят из нашего подъезда. В лихие девяностые была убита девушка из восьмой квартиры, Таня Матвеева, которую я смутно помнил совсем ребёнком, она была младше меня лет на семь. Про Эдика Галкина я уже рассказал выше.

На верхних этажах жили несколько совсем "больших" мальчишек.Парням было лет по 19-ть – 20-ть. Это были братья со смешной фамилией Самодуровы и длинный рыжий парень, Серёга Чеботин. Его чёрный мопед часто стоял у нас между первым и вторым этажами, у почтовых ящиков, никто и не думал его красть. Внизу жили Кардополовы. Костя (старше меня лет на восемь) и его родители. Костя был незаметный и скромный парень, я помню его ещё худого, с длинными волосами, курящим у подъезда, с громадным фурункулом на скуле. Отец Константина в то время заведовал кафедрой уголовного права в КГУ. В начале восьмидесятых, Юрий Фёдорович преподавал очень скучную дисциплину под названием “Судебная статистика”. Это был проходной зачёт, но Кардополов с упорством маньяка валил всех подряд. До чего ж он был нудный дядька! Интересно, он когда-нибудь улыбался?

Самым умным из нашей дворовой компании мне казался Игорь Катцин. Пацаны постарше, видимо, чувствуя его интеллектуальное превосходство, называли Катцина "Профессор". Парень очень напоминал главного героя перестроечного фильма "Плюмбум, или опасная игра". В комнате Игоря стоял большой чёрно-белый телевизор, который включался и выключался с помощью большого клавишного выключателя, прикрученного им под подлокотником кресла. Мне нравилось общаться с этим парнем, я никогда не чувствовал высокомерия с его стороны, а оно было бы вполне естественно, ведь я был младше на целых два года! У Катциных была очень интеллигентная семья. Мама - врач, милая, мягкая по характеру женщина, с тихим голосом и грустными глазами, отчим-препод физкультуры в политехе, постоянно куда-то спешащий дядька с выдвинутым вперёд раздвоенным подбородком, всегда с одним и тем же скучным выражением лица и с футбольным мячом на ладони.У Игоря имелась коллекция химикатов: сера, купорос, карбид, цинк в таблетках, порошок белого фосфора, серная, азотная и соляная кислоты, ртуть... Мы часто "химичили", используя эти вещества в качестве реагентов при создании крайне опасных игрушек. Помню, как мы с Игорем обсуждали гипотетически-безумную возможность соскальзывания по пологому канату с двенадцатого этажа строящейся во дворе высотки, обернув канат курткой, чтобы не обжечь себе руки. Игорь даже приводил какие-то расчёты. Хорошо, что мы были теоретики. Мой отец рассказывал, что насмотревшись в детстве фильмов про шпионов, он прыгнул с крыши частного дома с двумя раскрытыми зонтиками. Зонты, конечно же, вывернулись наизнанку от давления воздуха и отец сломал себе лодыжку. Папа был практик.

С той "свечкой" на Тотмина 9-А построенной в середине семидесятых, связаны особые воспоминания. Если подняться на лифте на 12-й этаж, можно выйти к не застеклённому подъездному окну, прикрытому лишь кованной металлической решёткой с редкими толстыми прутьями. Северо-Западный  район  находится  на  некотором возвышении относительно городского плато. Панорама, открывавшаяся из окна, особенно по вечерам, когда город светился разноцветными огнями, завораживала. Для нас это был настоящий небоскрёб, ведь выше в городе ещё ничего не строили. Мы с мальчишками частенько поднимались на верхний этаж, смотрели на мерцающие огни и о чём-то в обнимку мечтали. Позже это было место, куда, погуляв по вечернему зимнему городу, мы поднимались погреться с моей первой девушкой. Мы могли подолгу стоять там, вдыхая аромат свежего воздуха и смотреть на мерцающие вдали огни микрорайонов. Она - ближе к окну, откинув голову мне на плечо, я - за её спиной, сомкнув руки в замок спереди, на её талии... Даже не думайте! Ни о каких поцелуях и чём-то ещё даже речи не было! Столько лет прошло, но проехать мимо той свечки и не поднять глаза на то самое окно невозможно...



В начале семидесятых мы открыли для себя клондайк, под названием "металлка". Тогда никто и подумать не мог, что “металлка” это сокровищница, огромный склад цветных и чёрных металлов под открытым небом. Металл сортировали большим электромагнитом с козлового рельсового крана и там же грузили на железнодорожные платформы. Это место практически не охранялось. Один, или два раза нас нехотя и вяло прогнал местный сторож, но обычно его никто не даже не встречал. Можно было свободно таскать оттуда пудами хоть алюминий, хоть медь, хоть магний, хоть бронзу. Наверно, при желании там можно было найти всё, кроме оружейного плутония. Вдоль рельсов ходили серьёзные взрослые мужики, что-то выискивая для своих личных нужд, рыскали стайки таких же, как мы пацанов с других районов. Нашей добычей были полуфабрикаты значков из алюминия, титановые и медные обрезки похожие на мечи, топоры, или шпаги, медная проволока, алюминиевая фольга в рулонах. Из такой фольги в советское время делали крышки для молока, кефира и сливок. Во времена СССР любимой темой мальчишеских игр было что-нибудь поджечь, взорвать, запустить или подымить. Сейчас все эти насущные детские потребности полностью удовлетворены дешёвой  китайской пиротехникой. В семидесятые годы выпускалась очень огнеопасная пластмасса, из которой делали почти всё, от школьных линеек и бытовых расчёсок до детских игрушек, фото и киноплёнок. Если кусок такой пластмассы завернуть в бумагу, поджечь и быстро потушить, пластмасса начинала активно тлеть, испуская густой едкий белый дым. Такие самодельные приспособления назывались      "дымовушка". Принцип тления пластмассы с активным выбросом энергии мы использовали при изготовлении ракет из фольги, добытой на “металлке”.

Однажды, я вышел во двор и встретил Катцина с Мишкой Леонтьевым. Миха что-то старательно прятал от меня за спиной, явно не желая, чтобы я следовал за ними. Выяснилось, что парни сделали ракету и не хотели, чтобы я присутствовал при её запуске. Я искренне обиделся, особенно на Мишку, которого считал своим лучшим другом. Видимо, логика у пацанов была такая: сами делали, сами  и посмотрим,  а тебе не покажем. Махнув рукой, я ушёл домой. Смешно, но после того случая мы с Михой не разговаривали ровно год. Потом, в присутствии наших дворовых мальчишек, я обратился к Мишке с вопросом, долго ли он будет ещё молчать? Витька Ириков весело   подхватил: "Он ещё год будет дуться, как мышь на крупу". Все засмеялись. Миха тоже заулыбался, видно было,что его самого эта ситуация тоже тяготит, но он не может самостоятельно справиться с гордыней. Так мы помирились и с того дня стали общаться ещё чаще.

Вспоминая детство, я поражаюсь тому, как мы прошли этот период без серьёзных травм и увечий. Ведь мы делали крайне опасные “игрушки”, о которых нынешняя молодёжь даже не понятия не имеет. Мы изобретали оружие под мелкокалиберные патроны, и пугачи, заряжаемые спичечными головками “на глазок”, которые иногда разрывались на части от переизбытка заряда прямо в руках стрелявшего. Возможно, потому, что я наигрался с подобными самоделками в детстве, в моём отношении к оружию никогда не было нездорового интереса, я отношусь к нему, как к интересному механизму, ничем не лучше зажигалки Zippo, или механической швейной машинки. Приведу пример того, как моё безразличие к оружию, возможно,спасло мне жизнь.

В октябре 1979-го года я ехал в автобусе к своему знакомому, жившему недалеко от студенческого городка. Было прохладно, ветрено и пасмурно, часы показывали восьмой час вечера. Ко мне придвинулся полноватый тип лет тридцати пяти, одетый не по погоде легко, в светлом плаще и коричневой фетровой шляпе. Я помню его широкое лицо, не живые глаза, полные губы, низкий доверительный голос. Он наклонился и шепнул мне на ухо: "Слышь, парень, тебе пистолет надо?" Я вопросительно поднял глаза на незнакомца. Мужик тут же суетливо пролепетал: "Да ты не бойся, он не настоящий. В зажигалку переделанный. Я уезжаю, а выбросить жалко". Это сейчас всем понятно, о чём речь, а тогда... Я почти поверил, но перспектива ехать до конечной остановки, а потом возвращаться по холоду показалась мне не самой приятной. Я отрицательно мотнул головой и сошёл на нужной остановке. Чувствовалось, что мужик хотел сойти следом, но что-то его удержало.
Скоро я забыл про тот странный случай, но летом 1982-го года, на каникулах перед десятым классом, когда я средь бела дня возвращал- ся в автобусе домой, именно этот тип снова оказался рядом со мной. Я сразу его узнал. Он был одет в тот же лёгкий плащ и ту же шляпу, что было опять не по погоде, - стояла жара! Подойдя ко мне вплотную, он стал так же, как и два с половиной года назад шептать на ухо про пистолет-зажигалку. Теперь я уже не сомневался, что имею дело с преступником. Отвернувшись, я вышел на своей остановке. На этот раз незнакомец вышел следом за мной. Остановка располагалась прямо напротив городского следственного изолятора, до него были считанные метры. Если бы я тогда знал, что можно было шмыгнуть в ту стеклянную дверь и поднять тревогу... Помню взгляд мерзавца. Вероятно, он тоже вспомнил меня, или что–то заподозрил. Заметив краем глаза, что мужик в шляпе очень подозрительно держит руку в кармане плаща, определённо сжимая в ней какой–то опасный предмет, я быстрым шагом пересёк проезжую часть и направился в сторону     своего дома. Преследователь не отставал. Я пробежался, делая вид, что спешу по делам и не замечаю происходящего, мужик тоже пробежался за мной, не давая сократить расстояние между нами. Мне не было страшно, я был среди людей, в своём городе, днём, недалеко от своего дома, я был в хорошей физической форме и мог просто-напросто убежать от тридцатилетнего мужика, но целенаправленное преследование происходило со мной впервые. На ходу я лихорадочно пытался сообразить, что вообще происходит, и что этому типу от меня нужно,что он станет делать, если догонит меня?

Метров через сто, уже на перекрёстке улиц Железнодорожников и Республики, мужчина в плаще и шляпе отстал. Я видел, как он развернулся, быстро зашагал в противоположном от меня направлении и, минуя автобусную остановку, направился вверх по улице Робеспьера. Сейчас я понимаю, что судьба оградила меня от беды, но тогда и подумать ни о чём таком не мог. С момента нашей первой встречи прошло больше двух лет, но этот тип продолжал смело пользоваться своим приёмом, значит, приёмчик работал. Насильник? Извращенец-педофил? Гастролёр, или местный? Судя по прикиду, - не местный. Шляпы в наших местах уже давно никто не носил, к тому же оба раза человек был одет слишком явно не по погоде... Я так и не узнал, кто это был и чего я избежал.

На нашей автобусной остановке, даже в самый лютый мороз, снег и метель, стояла тележка с мороженым. Краснолицая полная продавщица в белом халате поверх овчинного тулупа и вязаных перчатках с обрезанными пальцами, продавала два вида мороженого. По десять копеек, в вафельных стаканчиках и "Ленинградское", в шоколаде, по двадцать две. Летом у остановки стояли автоматы с газированной водой: без сиропа, за одну копейку, и с сиропом, за три. Стеклянный гранёный стакан после употребления газировки нужно было перевернуть вверх дном, поставить на специальное приспособление и надавить на него. Фонтанчик специального раствора дезинфицировал посуду. Удивительно, что за всё время применения автоматов с газированной водой не было зарегистрировано ни одного случая инфекционных заражений.

Жильцы микрорайона сами сажали деревья, поливали, удобряли и чистили газоны перед домом. Дети помогали взрослым, таская вёдра с водой и собранный мусор. Сирень, посаженная в начале семидесятых, до сих пор растёт под окнами нашего бывшего дома.

Практически всё лето дети находились на улице. В жару мы делали "обливалки" из мягких пластиковых бутылок от шампуня, вставляя в них наконечники от использованных шариковых ручек. Когда спадала жара, наступало время игры в футбол, волейбол, или в одно касание. Игры могли продолжаться до одиннадцати вечера, пока был виден мяч. Наши родители были уверены, что их дети в полной  безопасности.

Бабье лето в северо-западном из-за обилия клёнов и осин было красно-жёлто-зелёным, тёплым и солнечным, как в южно-корейски фильмах. Зимой во дворе было много чистого снега, в город прилетали снегири, а весной пахло свежестью, талой водой и кострами от сжигаемых прошлогодних листьев. Если бы не октябрь и ноябрь, - сплошной Рай.

Никогда и нигде больше я не видел столько физических и психических аномалий в одном месте, как в Северо–Западном” районе тех лет. Только в моей первой школе за номером 95 учились:

- Парень без кисти правой руки, которую ему оторвало, когда он взрывал бертолетову соль на пустыре, учась в седьмом классе;
- Парень по кличке Сисa родился с дефектом предплечья, – рука отсутствовала по локоть. Из короткой культяшки торчали крохотные недоразвитые пальцы;
На несколько лет старше училась девочка. На её левой щеке было ужасное бардовое родимое пятно в виде очень чёткой человеческой пятерни. Дети в младших классах сложили глупую легенду о том, будто бы след ладони у девчонки остался от пощёчины её матери;
Учился в нашей школе паренёк по кличке “Пека”. У него было обычное туловище и несоразмерно маленькие кривые ножки. Говорят, эта патология распространена в горных районах Кавказа;
По соседству жили подростки, которые в силу психических проблем в школу вообще не ходили. Их так же было заметное количество. Парень по кличке “Слоник”, толстяк с вывалившимся языком и выпученными глазами страдал синдромом Дауна. В любую погоду он ходил в стареньком голубом полинявшем трико с начёсом и такой же олимпийке с грудью нараспашку. Слоник любил сидеть со старушками на лавочках у подъездов и слушать их пересуды. Были в районе и взрослые с различными телесными и душевными проблемами. Один парень лет тридцати пяти ездил на специальном трёхколёсном велосипеде, управляемом двумя ручными рычагами. Парализованные ноги всегда были закинуты одна на одну и обуты в войлочную ортопедическую обувь. Голова молодого человека всегда была повёрнута в одну сторону почти на девяносто градусов и жёстко зафиксирована в шейном отделе позвоночника. Я никогда не видел его в чьём–то сопровождении, он всегда был один, всегда опрятен и абсолютно спокоен. Иногда я встречал его в центре города. Невероятно, что этот человек проделывал такой неблизкий путь без чьей-либо помощи. Велосипед, на котором передвигался инвалид было сделан явно по заказу и, скорее всего где-то за границей. Вероятно, парень имел не простых родственников.

Ещё один запомнившийся мне парень, с огромной головой, видимо, страдавший гидроцефалией, так же самостоятельно передвигался на ручной инвалидной коляске. Люди обходили инвалидов стороной, а сами инвалиды ни на кого не рассчитывали, они жили своей жизнью, я не слышал даже их голоса, не то, что просьбы о помощи, или негодования. Не очень понятно, куда сегодня подевались люди с ограниченными возможностями. Странно. Пандусы есть, а тех, для кого они предназначены не видно...

Было среди местных горожан несколько известных и безобидных шизофреников. Один из них годами бродил по городу в одних и тех же кедах, сосредоточенно глядя себе под ноги и постоянно разговаривал сам с собой, называя себя, - то Андрейкой, то Андрей Андреичем. Его все знали и звали так же, по имени отчеству, - “О! Андрей Андреич пошёл...”

В районе жил безногий инвалид, алкоголик, Гоша. Он ездил на низенькой самодельной платформе с маленькими прорезиненными колёсиками, отталкиваясь от дороги короткими деревянными палочками с острыми шипами. Поговаривали, что ноги он обморозил по-пьяни, они были ампутированы выше колен, по самое “не балуйся”. Гоша редко бывал трезвым, всегда небрит, и терпеть не мог велосипедистов, пролетавших мимо него. Сколько вмятин он оставил на крыльях их велосипедов своей палкой... Нередко пьяный Гоша, громко матерясь, разъезжал на своей тачке прямо по центру проезжей части, двигаясь между потоками машин и грозя кулаком проезжавшему мимо транспорту. Не раз я видел Гошу валяющимся, или спящим в луже собственной мочи, отдельно от его тачки, лежащей на боку в метре от него. Практически в любое время года мужик был одет в старую выцветшую телогрейку, стёганные ватные штаны, завёрнутые под культи ног и коричневый цигейковый треух. Во рту инвалида дымился неизменный чинарик. Местные мужики, распивая спиртное, охотно брали Григория в свою компанию и поили его бесплатно. Сколько ему было лет? Сорок? Пятьдесят? Шестьдесят? Кто ж его разберёт.






Младшие классы



Летом 1972-го года, мы с родителями и сестрой впервые съездили к морю, в город Анапу. Мы ехали в отдельном купе поезда, играли в морской бой, разгадывали кроссворды и рассматривали меняющийся за окном пейзаж. Особенно меня порадовали кирпичные  водонапорные башни у больших станций в виде средневековых крепостных башенок и кубанские колодцы-журавли, которых в наших краях нет. Взрослые читали прессу и следили за шахматным турниром Фишера со Спасским. Тогда все обсуждали это событие. Шахматы имелись в каждой семье. Обычно к семи годам дети уже умели правильно двигать фигуры. Лично я научился играть в шахматы гораздо раньше, чем в карточные игры.
В Анапу мы приехали "дикарями" и поселились в трёхстах метрах от центрального пляжа, в частном доме на берегу реки Анапки, у двух пожилых сестёр, то ли гречанок, то ли турчанок по национальности. Во дворе росли сливы, которые сёстры разрешили нам собирать и угощаться (“всё равно пропадут”). В первую же неделю я сильно  обгорел на солнце и дней десять страдал от ожогов. По вечерам мы гуляли в парке, смотрели цирк лилипутов под открытым небом и посетили мотоциклетные гонки по вертикали. Пару дней море волновалось. Шторм принёс медуз и водоросли. Жаль, что в той поездке у нас с собой не было фотоаппарата. Как назло, в папином "Зените" сломались шторки. Осталось лишь пара снимков, сделанных пляжным фотографом. Я с обезьянкой по имени Кoга на руках на фоне моря и Марина с ней же. Почему мы не сфотографировались всей семьёй... Загадка.
На обратном пути мы заехали на пару дней в Москву, где я впервые увидел поразивших меня своим внешним видом чернокожих людей. Мне купили прочный тёмно-коричневый ранец и серый суконный костюм. Отдых подходил к концу. Пора было готовиться к школе.

Неумолимо приближался сентябрь. Помню, как мы с мамой ходили на перекличку. Будущих учеников распределили по классам, составили списки и познакомили с учителями. Тут я заметил, что почти все будущие первоклашки давно знакомы между собой, оказалось,что они компактно проживали в четырёх-пяти домах, стоящих кружком на улице Юшкова. С Тотмина кроме меня не было никого. Особого желания идти в школу у меня и до этого не было, а теперь я расстроился ещё больше. На прощание детям подарили книжки–брошюрки с неполиткорректным названием “Нигер”, про умного пса-добермана, которую я так и не прочитал.

Школа № 95 находилась в паре автобусных остановок, пилить до неё быстрым шагом нужно было с четверть часа. Несмотря на то, что буквально в сотне метров от нашего дома открылась новая школа, куда пошли все мои дворовые друзья, мама настояла на том, чтобы я учился именно в девяносто пятой, где доучивалась сестра.
Заведение было переполнено. В нашем первом "Д" оказалось аж сорок четыре ученика. В пятницу, первого сентября 1972-го года стоял по-летнему жаркий день. Утром, по пути в школу мы с мамой зашли в фотоателье, расположенное с правого торца нашего дома, где меня сфотографировали на профессиональную фотокамеру."Запоминай дорогу, с завтрашнего дня будешь ходить на учёбу один", -  предупредила меня мама. У школы уже вовсю гудел народ. Старшеклассницы в белых фартуках, длинноволосые парни в клёшах. Особнячком толпились нарядные первоклашки с разноцветными букетами из садовых астр и гладиолусов. После официальных речей на небольшой школьной площади, учителя, наконец, развели сформированные классы по своим кабинетам.

Подавляющее большинство мальчишек ходило в школу с портфелями, а не с ранцами, как у меня. Оказалось, что ранцы считались девчачьим атрибутом, ходить с ними пацану было “западло”. Я умолял маму купить мне портфель, но она и слышать этого не желала. Тогда я сам, как сумел, отрезал у своего нового ранца лямки и стал носить его за ручку. За порчу имущества я, конечно же, был наказан, но насмешки со стороны мальчишек после такой радикальной переделки школьной тары прекратились.

В однотипных школах советской постройки семидесятых, особенно в северных регионах, было трудно поддерживать комфортный температурный режим. Бoльшую часть года в них бывало довольно прохладно, чтобы не сказать холодно. В сильные морозы во время занятий в классах иногда приходилось находиться в верхней одежде.

Третий этаж считался самым тёплым, поэтому, а так же для того,чтобы изолировать вчерашних детсадовцев от носящихся по коридорам жеребцов-старшеклассников, нас разместили именно там.

До четвёртого класса мы учились за знаменитыми партами эрисмана, уцелевшими с послевоенных времён. Профиль такой парты долгое время являлся символом школьного образования и украшал различные интеллектуальные эмблемы и логотипы. Эта школьная    мебель производилась из натуральной древесины и сломать её было возможно разве что только кувалдой. Судя по состоянию фурнитуры и бесчисленным слоям краски, партам был уже не один десяток лет.

Рассаживали учеников обычно по принципу: мальчик - девочка. Учителя считали, что такое гендерное сочетание минимизирует болтовню и баловство на уроках. Столы имели одну скамью на двоих, за счёт чего иногда происходили случайные соприкосновения голенями с соседкой. Первые телесные контакты с противоположным полом происходили именно так, я до сих пор помню то ощущение.

Меня посадили за первую парту у входа в класс, рядом с ранее незнакомой девочкой по имени Лена Глушнёва. Конечно, тогда мне и в голову не могло прийти, какую роль в моей жизни сыграет это ангельское создание с двумя косичками–петельками. В школе моего детства было не принято открыто дружить с девчонками. Чуть что, тебя тут же обзовут “жених”, а то и чего похуже… Моя соседка мне сразу приглянулась, но по вышеназванным причинам, обратить на себя её внимание было возможно и допустимо школьной моралью только дёрганьем за косы, или ещё какой-нибудь глупой выходкой. Девочка хорошо училась, заседала в школьных организациях, а в пятом классе лично сняла с меня пионерский галстук, когда меня исключали из     пионеров. Тогда мне, конечно, было не до веселья, но годами позже мы с Ленкой со смехом вспоминали эту винтажную историю.

Моей первой учительницей была Надежда Филипповна Голикова. Грузная пожилая женщина сталинской закваски старалась изъясняться образами, доступными детскому пониманию. Накануне празднования годовщины Октябрьской революции, она рассказала нам про смену временного правительства. “...Ровно в 21 час 40 минут крейсер “Аврора” дал холостой залп, от которого все буржуи повылетали из окон       дворца временного правительства...” При слове "повылетали" учительница широко взмахнула обеими руками снизу-вверх, как будто хотела спугнуть стаю голубей у себя под ногами. Какое-то время я представлял себе эту картину совершенно буквально. Ну, не может же учительница врать! Наверно, у “Авроры” была очень мощная пушка, и от холостого выстрела произошёл сильный ветер, который выдул всю эту“нечисть” из Зимнего.

Настоящей жвачки мы не знали класса до пятого, в ходу была обычная сера, которую продавали уличные продавцы–частники. Чтобы отучить детей жевать на уроках, Надежда Филипповна поведала нам некоторые тонкости технологии приготовления этого продукта. Она рассказала, что серу варят исключительно китайцы, у которых всегда бегут из носа сопли, причём эти сопли непременно капают в котёл с серой, которую мы впоследствии покупаем и жуём. Многие верили учительнице, но желание жевать серу всё-равно не пропадало. Тогда учительница приводила другой аргумент. "Видели канадских хоккеистов?", - спрашивала она у внимательно следящих за каждым её словом и жестом первоклашек, - "Видели, как они нажёвывают свою жвачку?", - при этих словах Надежда Филипповна, нарочито громко чавкая и страшно корча физиономию, наглядно показывала, как жуют канадские хоккеисты, - "Видели, какие у них челюсти?", -  выдвигает свою нижнюю челюсть с остатками зубов и показывает, какие челюсти у канадцев, - "Хотите, чтобы и у вас такие были?" На некоторых девочек этот способ прививания отвращения к жвачке ещё как-то действовал, но пацаны пребывали в тягостных сомнениях. Заметив очередного жующего, Надежда Филипповна вызывала его к доске и приказывала: “Выплюнь сейчас же на пол! Выплюнь и растопчи!” Видимо, учительница боялась, что серу потом кто–то подберёт, и засунет себе в рот.

Любую импортную жевательную резинку моя мама презрительно называла “отрыжка капитализма”. Но эта “отрыжка” казалась детям такой приятной на вкус, такой красивой на вид и такой желанной, что хотелось пробовать её ещё и ещё! Вкус жвачки семидесятых был совсем не похож на вкус современной резинки. Пластик “Бруклина” у фарцовщиков (мы называли их “деловые”) стоил полтора рубля. Семь с полтиной пачка, и 75 рублей (месячная зарплата уборщицы) - блок, соответственно. Кубик лицензионного “Дональда” с красочным вкладышем-комиксом стоил в два раза дороже. Сэкономив на


 карманных деньгах, или в складчину с другом, можно было купить несколько пластиков жвачки у “деловых”, а потом перепродать их детям более щедрых родителей на полтинник, или рубль дороже. В шестом классе я попробовал заняться подобным бизнесом, но по неопытности быстро спалился, успев сбыть лишь одну партию “товара”. Маму вызвали в школу, после чего она наворочала мне таких “люлей”, что интерес к коммерции у меня пропал быстро и навсегда.

В октябре 1972-го нас приняли в октябрята. Мне нравилось носить октябрятскую звёздочку. Тогда это казалось личным достижением, при том, что статус октябрёнка ни к чему, кроме прилежания не обязывал. Ещё никто никого не наказывал и ничем не  стращал, не  было  никаких собраний, не существовало никакой иерархии, все были равны и довольны жизнью. Нам говорили, что мы молодцы и нам этого было вполне достаточно, чтобы стараться в учёбе и не огорчать взрослых. Думаю, если бы коммунистическая нервотрёпка началась на стадии октябрят, то вряд ли дети так массово захотели бы стать пионерами.

Надежда Филипповна ревностно следила за внешним видом своих учеников. Единой школьной формы для младшеклассников не существовало, но она где–то договорилась и нам пошили жилетки, галстуки на резинках, пилотки, а девочкам ещё и сарафанчики с гофрированными юбками из одинаковой полушерстяной тёмно-синей ткани. На следующий год Надежда Филипповна приглядела в ларьке "Союзпечать" значок–медальку “Хатанга”, и закупила целую партию на всех. Кругляшки медалек перевернули обратной стороной, и отец одного нашего ученика, художник по профессии, сделал на них красно–белую надпись: "2-д кл". Вообще, наша первая учительница была славная бабулька, но после окончания нами второго класса она вышла на пенсию и окончательно растворилась где–то в Кемеровской области.

Во втором классе нам объявили, что лучшие ученики будут иметь честь вступить в пионеры досрочно. Но это право нужно заслужить хорошей учёбой и примерным поведением. После уроков к нам приходили тёти с большими титьками, в белых блузах и в пионерских галстуках. Они тщательно выясняли, кто как учится, какое у кого поведение и как мы выполняем поручения учителя.

Почти что ежедневно к нам наведывались пионервожатые, - ученики пятых классов, зарекомендовавшие себя с хорошей стороны. Особо запомнились мне высокий пионер Юра и красивая кареглазая девочка, Марина Эллер. Ребята казались взрослыми и очень умными. Они сразу завоевали уважение среди второклашек. Пионервожатые проверяли внешний вид учащихся, чистоту ногтей, готовность к урокам, ведение дневников.

В отличие от скучного и формального приёма в комсомол то, как нас принимали в пионеры я помню. Мы стояли в правом крыле коридора третьего этажа, держа на согнутой в локте руке отглаженный красно-рыжий шёлковый треугольник. Нас поочерёдно вызывали пионерские начальники, повязывали на шею галстук, и пристально глядя в глаза, говорили: "Будь готов!" - На что мы отдавали пионерский салют (нечто среднее между нацистским приветствием и отданием воинской чести) и, как учили, звонко орали: "Всегда готов!" - Причём, почему–то орали все одинаково, в мужском роде, и мальчики, и девочки.

Во втором классе к нам пришел новый ученик. Его звали Серёжа Присяжный. Я с ним быстро подружился, потому, что идти и з школы домой некоторое расстояние нам было по пути. В 1970 году на советские телеэкраны вышел детский фантастический фильм под названием "Тайна железной двери", где мальчик нашего возраста по имени Толя Рыжиков, нашёл волшебные спички, исполняющие любое желание. Однажды, по дороге из школы, во время обсуждения данного кино, мой приятель очень серьёзно спросил меня:

-А вот если бы у тебя была всего одна волшебная спичка… Какое бы ты заказал желание?

Я задумался, перебирая в голове свои детские хотелки.

-Не знаю… Ну, может быть, никогда не болеть… или… говорить на всех языках мира. А ты?

Серёжа остановился, посмотрел мне в глаза и твёрдым в голосом ответил:

-А я бы Ленина оживил…

Представьте, это меня не только не рассмешило, но даже на некоторое время заставило устыдиться собственных желаний. Дальнейший путь домой мы с Присяжным провели в молчании. На тот момент я,как и мой политически грамотный попутчик   были восьмилетними октябрятами. Мы носили звёздочки с изображением "дедушки Ленина", считая себя "внучатами Ильича". Пройдёт ещё четверть века, прежде чем популярный юморист задаст с экрана риторический вопрос: "А если бы вождя пролетариата звали не Владимир Ильич, а, допустим, Владимир Петрович, или Владимир Семёнович? Тогда у нас был бы колхоз "Заветы Петровича"? А наших октябрят называли бы "внучатами Семёныча"? Маразм, лежащий на поверхности, десятилетиями никому не резал ухо.

Когда-то я был искренне горд тем, что стал пионером! Я верил в эту идеологию. Правда, вера эта продлилась недолго. Я и сейчас уверен, что если бы руководство советских молодёжных и коммунистических организаций относилось к своим рядовым членам не как к бесправным скотам, а как к живым людям, да с нами горы можно было свернуть!

Перед вступлением в пионеры все должны были выучить наизусть пионерскую клятву и обычаи пионеров. Вот как они выглядели:
Пионерская клятва:
Я,(фамилия, имя), вступая в ряды Всесоюзной Пионерской организации, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь: Горячо любить свою Родину, жить, учиться и бороться, как завещал ве ликий Ленин, как учит коммунистическая партия, всегда выполняя законы и обычаи пионеров Советского Союза.

-Будь готов!
-Всегда готов!

Закон и обычаи пионеров были сформулированы на пленуме комсомола в 1957 году:

Пионер предан Родине, партии и коммунизму;
Пионер готовится стать комсомольцем;
Пионер равняется на героев борьбы и труда;

Пионер чтит память погибших борцов и готовится стать  защитником Отечества;
Пионер лучший в учёбе, труде и спорте;
Пионер дисциплинирован;
Пионер честный и верный товарищ, всегда стоящий за правду;


Пионер – друг пионерам и детям трудящихся всех стран;
Пионер честен и правдив;
Его слово – ГРАНИТ !
Пионер не валяется в постели утром, а поднимается, как  ванька-встанька;
Пионеры стелят постели своими, а не чужими руками;
Пионеры моются тщательно, не забывая мыть шею и уши, чистят зубы, и помнят, что зубы – друзья желудка;
Пионеры стоят и сидят прямо, не горбясь;
Пионеры не курят. Курящий пионер – уже не пионер;
Пионеры не держат руки в карманах. Держащий руки в карманах не всегда готов;
Пионеры охраняют полезных животных;

Удивительно, но эти тексты ни у кого не вызывали улыбки.

Следующей нашей учительницей была Галина Павловна. Я не запомнил её фамилию, не осталось даже её фотографий. Симпатичная спокойная стройная брюнетка лет двадцати семи. Почему–то никаких воспоминаний из третьего класса, в котором нас сопровождала эта милая и мягкая по характеру учительница у меня не осталось. При ней у меня была ровная и хорошая успеваемость по всем предметам,и я не припомню каких-либо скандалов, или склок в коллективе, поэтому, скорее всего, Галина Павловна была одним из лучших моих педагогов.

С окончанием младших классов и приходом первой классной руководительницы у нас началась совершенно другая жизнь. Учительницу звали Светлана Ивановна Гагарина (в кулуарах - просто, "Баба Света") Женщина на полном серьёзе утверждала, что она является дальней родственница первого в мире космонавта.

С четвёртого класса учеников стали активно приобщать к различным политическим и идеологическим мероприятиям, - собраниям, политзанятиям, чтению патриотической литературы, пионерским маршам, а к пятому классу муштра стала уже не детской. Именно тогда возникла несправедливость и лицемерие во взаимоотношениях, как во взрослом мире.

Ежегодно среди пионерских отрядов проводился “Праздник песни и строя”. Подготовка к нему начиналась примерно за месяц и проводилась в неурочное вечернее время. Изнурительные тренировки по хождению строем продолжались долгими часами. С подобным тупейшим времяпровождением в дальнейшем мне пришлось столкнуться всего единожды, на войсковом плацу, в бытность новобранцем. Наш пионерский отряд маршировал по кругу в вечернем коридоре пустой школы, распевая всегда одну и ту же песню, в которой были слова:


                Ты уже не мальчик, юный барабанщик!
                Сверстников на подвиг выводи!


Даже девчонки давились со смеху от напрашивающегося в том возрасте подтекста произведения поэта Долматовского, но дружно чеканили шаг, иногда вставляя между куплетами залихватский свист, или “ча-ча-ча” в конце песни. Впереди, гордо подняв голову и поставив   свободную руку себе на талию, маршировал горнист. Им, почему-то был самый отъявленный двоечник и хулиган, Саша Минин.   В такт с шедшим за ним барабанщиком, Минин, как носовский Незнайка, тупо выдувал единственную визгливую ноту в бесконечно повторяющемся ритме:   -..-  -..-  -..-----

Следом за музыкантами шёл знаменосец с флагом (долговязый  парень - отличник), а чуть сзади, по обе стороны от него – две спелые активистки с большими белыми бантами на головах. На всех участниках знаменосной группы красные, или синие пилотки с пионеской символикой, того же цвета шёлковые ленты через плечо, как у свидетелей на свадьбе, и белые хлопчатобумажные перчатки. Эффектное зрелище. Надо отдать должное Светлане Ивановне – наш класс постоянно побеждал на этом патриотическом конкурсе.

 Активная женщина репродуктивного возраста быстро изменила  климат в детском коллективе. Для начала она выделила из массы учеников пяток фавориток из числа отличниц и приблизила их к себе настолько, насколько это было возможно. Девочки, продолжая активно общаться с одноклассниками, регулярно сливали классной руководительнице любую подозрительную информацию о положении дел, конфликтах и настроениях среди учащихся. Это было совсем не сложно. Наивные четвероклассники не скрывали своих мыслей и поступков. Учителями донос преподносился, как обязательное качество советского человека. Символом эпохи пионерских доносов был Павлик Морозов, чьё небрежно отретушированное фото в картузе, по-жегански сбитом на затылок, висело на стене нашей классной комнаты в одном ряду с       пионерами-героями Великой Отечественной.

В школе организовывались "ПРГ" - пионерские рейдовые группы из числа активистов, в чьи полномочия входило посещение домов учащихся, осмотр условий их проживания, и проверка выполнения домашних заданий с последующим докладом классному руководителю. Ко мне такой швондерский патруль заявился лишь однажды, после чего был с порога отправлен моей мамой восвояси.

Самое отвратительное в пионерии это тяжёлая атмосфера казёнщины и соглядотайства, подавление малейшего инакомыслия, якобы, от имени большинства, бессмысленные доклады, идиотские обязательства по повышению дисциплины, ленинские тетради, и тому подобная дребедень, которая на более изощрённом уровне повторялась со вступлением в комсомол. Знаменитые пионерские походы с  кострами? Было две-три коротких вылазки за город. Помню, мы всем классом ходили в заповедник “Столбы”. Поздняя весна. Классная руководительница в позе Стеньки Разина с картины Сурикова сидит у костра, на расстеленном пледе, в окружении девочек–активисток. Мы, троечники, стоим поодаль. Наклонившись к своему однокласснику, я сказал ему, что неплохо было бы погреться у костра. Ноги в снегу очень замёрзли. Светлана Ивановна, глянув на меня, сказала со своим характерным брезгливым прищуром хрипловатым прокуренным  контральто: “А этот, - она кивнула на меня, - молчит, молчит, а потом гадость какую-нибудь сморозит”. Помню, тогда меня это очень задело.

Вообще-то абсолютно все наши педагоги даже не скрывали своего личного пренебрежительного отношения к ученикам и, как правило, за словом в карман не лезли. Это не считалось хамством, и наши родители всегда были на стороне учителей.


                Как повяжешь галстук, береги его,
                Он ведь с красным знаменем цвета одного.

                С. Щипачёв


Исключение из правил


Однажды, на уроке физкультуры, мы бежали круговую эстафету. Настроение у всех было расслабленное, дети шутили и веселились от души. Между делом я взял свой пионерский галстук, засунул один его край под резинку спортивных штанов и пробежал круг по спортзалу с эстафетной палочкой в руке, при этом галстук во время бега    развивался за мной, как хвост. В мои 11, или 12 лет это показалось мне просто весёлой шуткой. В моей выходке не было и не могло быть никакого политического подтекста, все прекрасно знали, что каждый третий пионер уже давно предпочитал носить мешающий ему идеологический атрибут в кармане. Концы галстуков жевались от скуки на уроках, а кое-кто даже втихаря чистил этим красным треугольником свою пыльную обувь. В общем, вся эта  сложная ритуалистика мне совершенно не  казалась сакральной,но я недооценил политической зоркости своих
одноклассниц. "Уши-локаторы, глаза-фотоаппараты", - сказано о них. О моём недостойном поведении было моментально доложено наверх.

Вопрос о глумлении над частицей знамени вынесли на совет пионерской дружины, который состоялся через пару дней, после уроков. Кстати, если уж быть точными, с красным знаменем галстук вообще не имел ничего общего, кроме расцветки. Просто когда-то мы учи- ли наизусть стихотворение, строки из которого я вынес в эпиграф.
Почему-то в сознании идеологов пионерии закрепилась ложная, ни на чём не основанная уверенность, что пионерский галстук, якобы, символизирует частицу боевого красного знамени, что звучало более внушительно. На самом деле имел значение не цвет галстука, а количество его углов, символизирующих триединый союз коммунистов, комсомольцев и пионеров.

Я уже и забыл про эту эстафету, но ответственные товарищи из пионерской организации зря время не теряли, они серьёзно готовились к показательному суду. Меня, даже ни о чём не спросив, поставили у доски. Открывала внеочередное заседание совета, как всегда, Светлана Ивановна. Я обвинялся в неуважении к коммунистической символике, при этом было подчёркнуто, что в годы гражданской войны таких, как я, расстреливали. Окончив вводную речь, классная руководительница передала слова двум, или трём активистам. Я увидел в руках у выступавших тетрадные листочки с записями, сделанными явно не детской рукой. В мой адрес прозвучали какие-то дежурные обвинения в нарушении устава пионерской организации. Затем Лена Александрова, - самая тошнотворная активистка, занимавшая какое-то очень важное положение в пионерской иерархии, объявила явно заранее согласованное и подготовленное предложение об исключении меня из рядов юных ленинцев. В моём тогдашнем понимании это было очень жестоко и совсем не смешно.
Помню, с каким нескрываемым наслаждением наша классная  руководительница наблюдала за моей реакцией на происходящее со стороны. Не успел я опомниться, как вопрос был поставлен на общее голосование. Я посмотрел на лица своих одноклассников. Мальчишки, - кто по-дурацки лыбился, глядя на меня, кто скучающе смотрел в окно. Девочки, в основном, сидели нахмурясь и опустив глаза. Никто из рядовых пионеров не изъявил желания высказаться "за", или "против", всем всё было абсолютно "по-барабану".

Надо ли писать о том, что даже одиннадцатилетние дети во времена СССР на собраниях голосовали правильно, как взрослые в серьёзном идеологическом кино, то есть, единогласно. По команде председателя собрания все дружно подняли руки за моё исключение. Но для окончательного уничтожения этого было недостаточно. После принятия решения, Александрова, повернувшись к президиуму, с ехидной ухмылкой голосом эстрадно-циркового конферансье продекламировала:

- А теперь.. Право снять с бывшего пионера галстук, предоставляется... Глушнёвой Елене!


 По довольной ухмылке Александровой было видно, что её это очень забавляет. Ленка, явно не ожидавшая такого поворота событий, растерянно встала и неуверенно подошла ко мне. Пока моя одноклассница сконфуженно возилась с узлом моего галстука, я стоял, безвольно опустив руки, даже не пытаясь сопротивляться. Если бы галстук попытался снять кто-то другой, я бы точно дал ему по рукам. Но тогда...

Наверно, похожие ощущения испытывал средневековый японский самурай во время акта отсечения самурайского хвоста, или осужденный к гильотинированию преступник во время церемонии отрезания ворота рубашки. В эти секунды мне, без шуток, казалось, что жизнь для меня закончилась. Вероятно, в такие моменты некоторые под- ростки и сводят счёты с жизнью. Рабское советское воспитание не поз- волило мне самому сорвать галстук, подойти к нашей классной руко- водительнице, швырнуть его ей на стол, и с достоинством удалиться. Меня хватило лишь на то, чтобы задыхаясь от обиды и собственного бессилия схватить свой портфель и выбежать из класса, громко хлопнув за собой дверью.

Я бежал домой по ветряному промозглому пустырю в распахнутой куртке, с расстёгнутым воротом рубашки и плакал. Скорее, подальше от школы! Только бы никто не увидел моих слёз! Думал, мать убьёт, но, на удивление, мама отнеслась к этому очень спокойно. Даже посмеялась. Редкий случай. На следующий день, когда я окончательно успокоился, до меня дошло, что теперь ко мне нельзя придраться с    извечным грозным вопросом дежурного: "па-ачему без галстука?", я не обязан ходить на глупые еженедельные собрания и скучные пионер- ские мероприятия, участвовать в дебильных построениях и линейках, мной больше нельзя командовать.

Наконец, и до родственницы космонавта дошло, что по её же собственной глупости, она лишилась всех возможных рычагов влияния и принуждения. Самое глупое, что можно было придумать для пионера в качестве наказания, это исключить его из членов организации. Теперь такой "наказанный", с чистой совестью положит на всех с прибором и возразить ему будет просто нечем. Менее, чем через две недели, те же персонажи, что и на предыдущем собрании единогласно проголосовали за отмену собственного решения о моём исключении. Классная руководительница не стала рисковать, и собственноручно за- тянула у меня на шее узел пионерского галстука.
Из комсомола старались не исключать даже условно осужденных, давая им возможность "исправиться" в коллективе. Опытное комсомольское руководство понимало, что исключённого в организацию уже не вернёшь. К тому же, он может стать притягательным примером для других членов ВЛКСМ, принятых в комсомол без их личного желания в малолетнем возрасте. Пропадёт страх, а человек без страха, - страшный человек. Это с детьми можно безнаказанно творить всё, что угодно: снять галстук, одеть галстук...Галстуки… Они были разные. Ситцевые подешевле, шёлковые    подороже. Причём они были разных оттенков, от рыжего до тёмно-красного. У меня возникало два вопроса: во-первых - если наши галстуки из “знамени одного” (как пелось в песне), то почему они не одинаковые по виду, цвету и цене, а во-вторых, – почему надо было мытарить учеников целый год, если, в итоге, в организацию приняли всех, даже двоечников и тех, кто не хотел быть пионером?! Через несколько лет всё то же самое повторилось с комсомолом.

Баба Света проводила огромное количество пионерских, а затем и комсомольских собраний, на которых она, ловко лавируя, добиваясь принятия тех, или иных желаемых ей решений в жизни класса, якобы от имени большинства."Неудобных" опускала вниз, "нужных" возносила. Всё это было возможно благодаря обязательному членству подростков в молодёжных идеологических организациях.
Вся школа знала о романе Гагариной с немолодым семейным физруком, Григорием Ивановичем. Этот роман тлел несколько лет.В результате Светлана Ивановна забеременела, а Григорий Иванович даже на какое–то время уходил от законной жены. После такого яркого события в жизни школы обоим педагогам пришлось сменить места работы, и их дальнейшая судьба мне не известна.

Ольга Сергеевна Воробей... Волевая учительница русского и литературы, предметов, которые мне, в общем-то всегда легко давались и нравились, занималась банальным рукоприкладством. Помню, как в четвёртом классе я спросил маму: “Мам, а что такое      “ублюдок”? Узнав, от кого я услышал сие словечко, мама только посмеялась и ничего не ответила. Так Ольга Сергеевна в лицо называла не угодивших ей учеников. У нашей учительницы русского языка и литературы был богатый словарный запас, которым она пользовалась во время своих уроков, называя учеников "кретин безмозглый", "туркмен безграмотный", или "пава умирающая". Могла съязвить в адрес полной девочки в присутствии всего класса: "Ну, давай, давай, быстрее корму разворачивай!" Или громко сказать мальчику: "Застегни ширинку, кавалер." Пацан машинально хватался за застёгнутый гульфик своих школьных брюк. Класс дружно ржал над сконфуженным пятиклассником. Пожалуй, Воробей, была самым грубым и злобным учителем в моей жизни. Одному богу известно, сколько пуговиц она оторвала от мальчишеских пиджаков, вытаскивая пацанов из-за парт и швыряя их лбами в закрытую дверь…

С нами училась девочка, которая заметно заикалась, её звали Лена Родыня . Если Ленка начинала волноваться, её вообще клинило, как мне было её жаль на уроках Ольги Сергеевны! Педагог доводила ученицу буквально до слёз. Слава богу, после школы Лена расцвела пышным цветом и стала просто ошеломительной красоткой. Начерта ей была нужна эта литература?

Как-то раз произошёл случай, который Ольга Сергеевна раздула до неимоверных размеров. Один парень на уроке что-то написал, или нарисовал на лакированном столе в кабинете русского и литературы. После словесных оскорблений и физических унижений (Воробей обожала крутить уши парням и смотреть, как те извиваются от боли), пацана заставили купить лак, шкурку, кисть, и на протяжении всех каникул лакировать эту несчастную парту. И что? Парту–то он залакировал, но кто-то (точно не он) из принципа нацарапал на каждой столешнице в том же кабинете известное слово из трёх букв.

                Работа в коллективе учит важному правилу:
                чтобы тебя не использовали, будь бесполезен.

                Наблюдение







Комсомол




Этапы развития общественной жизни советского школьника напоминали стадии развития насекомых. Первоклашки становились октябрятами, октябрята по достижении десяти лет становились пионерами, а пионеры по достижении четырнадцати комсомольцами. И это не обсуждалось! Правила вступления в комсомол были следующими: необходимо было получить рекомендацию одного коммуниста, или двух комсомольцев со стажем, заполнить какие-то бланки, сдать фотографии, получить характеристику и выучить ответы на ряд вопросов. Кто является генеральным секретарём ЦК КПСС ? Кто занимает пост первого секретаря ЦК ВЛКСМ? Ваш любимый герой–комсомолец (рассказать про подвиг). В идеале, конечно, желательно было почитать Устав ВЛКСМ. Но это на любителя. Принимали в комсомол в два этапа, весной и осенью. Сначала принимали самых лучших (активистов и отличников), потом всех остальных. Меня, конечно же, приняли во вторую очередь, осенью.У принятых в комсомол отличников сразу же менялась походка, осанка становилась вальяжной, появлялось высокомерие к не комсомольцам, которые, по замыслу руководивших процессом учителей, должны были чувствовать себя ущемлёнными.

В отличие от приёма в пионеры, о своём вступлении в комсомол воспоминаний у меня не осталось совсем. К четырнадцати годам я уже прекрасно понимал, что такое ВЛКСМ. Всё, что мне светило в комсомоле это подчинение большинству, опять собрания, на которых меня и мне подобных будут песочить за всякую ерунду, надуманные и никому не нужные “общественные нагрузки” и постоянное лицемерие, как стиль жизни в подростковом, фактически ещё детском коллективе.

Второгодник, Юра Кокшаров, принципиально не хотел вступать в комсомол. Как только не изощрялась наша классная руководительница, чтобы заставить нацепить комсомольский значок на непокорного ученика. В ход шли и кнут, и пряник, но парень оказался крепким орешком. Так и остался Юрка не комсомольцем. Я тоже не горел желанием находиться в очередном стаде, но меня не поддержала бы моя семья. Пришлось быть, как все.

Посомневавшись, не слишком ли я субъективен в своей оценке мо- его первого среднего учебного заведения, я открыл интернет и набрал в поисковике: “Красноярская средняя школа № 95. Отзывы” Приведу первые попавшиеся. Орфография сохранена.

ВЕРА “Недавно от одной второклашки на вопрос, как тебе школа, услышала: “ужас ужасный”.

ВИКОЧКА “Училась в ней 15 лет назад. Никакой воспитательной  работы, это да. Хамство, жестокость, разврат никак не наказывались, разве что уговоры, беседы. Травля цветёт пышным цветом, в каждом классе есть “козёл отпущения”. Инвалидов, да и просто больных детей лучше отправлять в другую школу, нервы целее”.

СОНЯ “Это школа тупая она опозорина там учителя бьют детей там дети мотиряца на учителя там нерускии сказали что это плохая школа а 99 самая лучшая в мире я там учусь и это пешит София Золтан 2-г класс учитель Елена Василевна”.

ЕЛЕНА ЕЛЕНА “Если вам наплевать на ребёнка, то можно и здесь учиться. Много плохого слышала про школу. Не верила, теперь убедилась сама. Я бы перевела в 99 школу, но там нет мест”.

EILEEN “Если там директор ещё Бойдик, то школа не заслуживает доверия и уважения. Другие школы в районе не выглядят так убого. Гигиена отвратительна особенно туалеты. Училась в этой школе до 7 класса. Ходила, как на каторгу, пока не перевелась в 99. Физрук конченый урод и педофил.”

АНОНИМ Школа в ужасном районе, где живут пьяницы и их дети. Училась лучше всех из своего класса, но класс это ужас какой-то. Это худшие люди города. Просто ужасная школа. Как само заведение, так и учителя в ней. Бегите отсюда, сразу говорю, бегите и не оглядывайтесь!!!

Было в порядке вещей, если старшие обижали младших. Бывало, некий спортсмен–переросток под гогот своих одноклассников, брал какого-нибудь мелкого первоклашку за ноги, поднимал вверх тормашками и тряс, пока у бедолаги из карманов не высыпалась на пол вся мелочь, выданная родителями на обеды. Подставить подножку пробегающему мимо мальцу для парней-восьмиклассников было     одним из весёлых развлечений.
Среди детей постарше нередко случались глупые, порой, жестокие драки с забиванием “стрелок”, свинчатками и другими вытекающими последствиями. Пару раз в актовом зале, в присутствии учеников, устраивались выездные судебные заседания, где судили  старшеклассников за грабеж и причинение телесных повреждений. В классе были неплохие ребята, но верховодили наиболее наглые и физически крепкие оболтусы.

Интересно, как сегодня те же самые учителя, кто ещё здравствует, относятся к своим прошлым методам воспитания, как они пережили реформы девяностых? Наверняка эти люди помнят своё отношение к учащимся в семидесятые годы. Теперь ситуация поменялась. Сейчас уже ученики, не носившие пионерских галстуков и комсомольских значков оскорбляют и унижают своих учителей, снимая это на смарт- фоны и выкладывая видео в интернет. Что, не нравится? Вот, видите..И так же, как раньше, на это нет никакой управы.





Другая




Школа № 4, куда меня направили учиться после перемены места жительства, находилась на “Пeшков стрит” (улице Горького) в пяти минутах ходьбы от исторического центра города, на берегу скромного, но знаменитого притока Енисея, реки Качи. Утром, до начала занятий, классная руководительница привела меня в кабинет литературы, где занимался восьмой “В”, и представила классу, как нового ученика. Помню, как ребята оживились, зашушукались, кто-то даже приподнялся, чтоб хорошенько меня рассмотреть, а две девочки, обменявшись какими-то фразами, хихикнули в свои ладошки. После короткого представления, мне предложили сесть на пустующее место рядом с не по возрасту оформившейся ученицей по имени Инна. Я навсегда запомнил наш первый диалог.

Инна (с интересом разглядывая меня):

-Привет. Я – Инна. А у тебя есть собака, или стереомагнитофон?
-Привет… А что, если нет?
-Ну…… У кого это есть... Тот что–то из себя представляет…

Меня это очень рассмешило.
К концу года в каждом из трёх восьмых классов набралось примерно по десятку желающих продолжить учёбу в тех, или иных профессиональных заведениях города или, как их называли, “фазанках”, от устаревшего “ФЗУ” (фабрично-заводские училища). Позже подобные заведения будут красиво переименованы в “лицеи” и “колледжи”, но суть их останется прежней. Со второй половины семидесятых годов, откуда–то сверху спустили директиву о том,что школы должны всеми средствами побуждать слабых                учеников осваивать рабочие специальности в ГПТУ (городских профессионально–технических училищах)

Уйти из школы после окончания восьмилетки считалось, чуть ли не позором для семьи. Слово “пэтэушник” было подчёркнуто нарицательным, а аббревиатуру профтехучилищ в народе расшифровывали, как “Господи, Помоги Тупому Устроиться”. Для советского общества это была странная ситуация. Нужные и очень конкретные профессии (строитель, слесарь, повар, механик, портной, и проч.) считались второсортными и не престижными. Наши родители, чьё детство выпало на военные годы, непременно хотели дать своим детям высшее образование. Получив “вышку” можно было тихонечко пристроиться в неприметной и не пыльной конторе каким–нибудь клерком, получать свои полторы сотни в месяц, ждать мелкого и не скорого повышения, или подачки от государства, в виде бесплатного жилья к концу жизни. Если повезёт, то в конторе можно было отсидеться до самой пенсии, особо не напрягаясь, порой даже вообще ничего не делая неделями, высиживая положенное время на рабочем месте за столом, заваленном бесполезными бумагами. Вдобавок ко всему, ты мог считать себя интеллигентом и свысока поглядывать на перепачканных известью, или машинным маслом пролетариев. Бытовало расхожее мнение, что лучше быть кем угодно, только не рабочим.

В школе с первого класса родители и учителя внушали нам, что существуют профессии, достойные лишь двоечников и тупиц. “Ты что, улицу собрался мести после школы?” - вопрошала мама, вернувшись после очередного школьного собрания. Или: “Я тебя к себе на завод не поведу!”- категорично заявлял папа, узнав о моих успехах на поприще учёбы. Даже первоклашки к месту и не к месту декламировали:

           “Я – дурак, а ты – рабочий, я насрал, а ты ворочай!”

При этом люди, имевшие рабочие специальности, как правило, по- лучали существенно больше, чем рядовые инженеры, учителя, врачи, или юристы. Чтобы хорошо зарабатывать, человек с высшим образованием должен был непременно сделать карьеру, а это удавалась не многим и, как правило, не раньше, чем к сорока, а то и к пятидесяти годам.Рабочим на производствах продвинуться по службе было проще. Для этого требовалось лишь отработать по рабочей специальности энное количество времени, не злоупотреблять горячительными напитками, быть на хорошем счету, заочно получить соответствующее образование, что было простой формальностью, и вступить в КПСС. Всё! Далее - по накатанной дорожке, как в фильме “Москва слезам не верит”. Если повезёт, конечно. Люди рабочих специальностей, особенно те, кто не боялся сорваться с насиженного места, замарать руки, замочить ноги, или простудиться на холодном ветру, те, у кого ещё было здоровье, и кто мог позволить себе поехать на большие комсомольские стройки, типа БАМ, или на север, в геологоразведку, на добычу угля, золота, нефти или газа, имели шанс в относительно короткие сроки заработать себе на кооперативную квартиру, или на новую отечественную “Ладу”. Однако, на подобные подвиги были способны далеко не все. Абсолютное большинство предпочитало сидеть дома и работать за копейки.
Образование в СССР было обязательным и всеобщим, но благодаря проводимой политике государства, после естественного оттока учеников в профтехучилища, в девятый класс пошли учиться ученики примерно одного и того же менталитета. Придя в девятый класс, я увидел другой коллектив. Куда–то подевались обидные прозвища, дебильные шутки, школьные потасовки и “разборки” после уроков, дурацкие подколы в отношении девчонок, и многое другое, что зачастую имело место в среде восьмиклассников.

Всё–таки был в Советском Союзе какой–то негласный фильтр, отсеивающий людей в разные социальные корзины без ущерба для их самолюбия. Те, кто остался учиться дальше, стали в общем–то вполне приличными людьми, кто ушёл после восьмого класса, тоже нашли своё место в жизни, конечно, и там и там были какие–то исключения, но всё в пределах математической погрешности.

В классе было десять парней. Все держались на равных и охотно общались друг с другом после уроков. Однажды всех десятерых “исключили” из школы за какую-то коллективную провинность, чему мы все были очень рады. Пытаюсь вспомнить, за что, и не могу. По мнению руководства школы "коллективка" считалась наиболее тяжким проступком против существующих порядков, и должна караться особенно жестоко и беспощадно.Наш пожилой военрук, очень приличный, кстати, человек, воспитан- ный на традициях советской армии, не раз предостерегал нас на этот счёт.

 Завуч не нашла ничего более умного, не поленилась, и вы- писала каждому из нас от руки десять официальных направлений в соседнюю школу за своей подписью, заверила их печатью и заявила, что тот, кого не устраивает данное учебное заведение, тот может идти на все четыре стороны, - “Чего лыбитесь? В нашей школе дети не смеются. Нравится смеяться – идите в другую!”

   Ну, мы и пошли искать, где можно… Естественно, в другую школу нас не взяли (мы все вместе честно сходили туда со своими направлениями). В итоге, неделю мы с удовольствием прогуляли, проходив в кино и кафешки, а затем вернулись в класс, сели за свои парты и продолжили учиться, как ни в чём не бывало. Никто нам этого впоследствии не припоминал. Даже наши родители узнали об этом инциденте по прошествии довольно длительного времени.

Из 10-ти парней никто не курил. Я уж не говорю про девочек. Кстати, в четвёртой школе тоже было не принято открыто дружить с девчонками но, без всякого сомнения, у каждого уважающего себя парня в тайне была своя дама сердца. Можете в этом даже не сомневаться.

За все годы учёбы в четвёртой школе я не припомню ни пышных идеологических праздников ни “факельных шествий”. Наша классная руководительница вообще не касалась политических тем, не собирала ни на кого компромат, не проводила собраний с выяснением отношений и не вела ни с кем никаких душеспасительных бесед. В классе, как и везде, были девочки, претендующие на медаль, и просто отличницы, но никогда под руку с учителем они не ходили, их было не видно и не слышно.

По окончании девятого класса всех парней отправили на     трёхдневные сборы по НВП. С утра до вечера мы проводили время в реальной военной части, расположенной за городом. Нас погоняли через полосу препятствий, дали три раза стрельнуть из АК–47 ну и, сами понимаете, “вспышка слева”, “вспышка справа”, “одеть противогаз”, “снять противогаз”, - куда ж без этого. Для будущих десятиклассников это было приятным времяпровождением, с шутками–прибаутками и дружеским общением перед последними школьными каникулами. В советской школе постоянно приходилось писать сочинения по прочитанным программным произведениям. Со временем у многих накапливались долги в пять, семь, и более сочинений за четверть.
Весной десятого класса я и еще пара аналогичных “залётчиков” написали за один вечер все не сданные сочинения, купили торт "Прага", бутылку шампанского, и заявились к преподавателю литературы домой. Этот экспромт был верхом наглости для того времени, но сердце Татьяны Александровны дрогнуло, юношеская дерзость была вознаграждена улыбкой и долгожданными “трояками”.

Учительница русского языка из девяносто пятой школы увидев, что в шестом классе, начитавшись Дюма, я нарисовал на промокашке мушкетёра и пузатую бутылку с надписью "Бургунское", зачем-то вызвала в школу мою маму, и потребовала от неё объяснений. Кто из нас выглядел глупее, решать вам. Уж лучше бы поправила, что Бургундия пишется через букву "Д"…

В четвёртой школе работал замечательный человек, Эльвира    Николаевна Черныш. Она была нашим школьным стоматологом. Во времена СССР при школах кое–где существовала такая ставка. Кабинет стоматологии находился на первом этаже и никогда не пустовал. Думаю, что наш зубной врач была приблизительно ровесницей моей мамы. Я с детства панически боялся лечить зубы, и по этой самой причине запущены они у меня были капитально.

Видимо, существовал какой–то школьный план, и распоряжение Минздрава, согласно которым все дети должны были проходить периодический осмотр у стоматолога и вовремя следить за своим здоровьем. В те далёкие времена зубные врачи, почему–то, лечили без анестезии, на живую, обезболивающий укол новокаина ставили лишь при удалении зубов. Это было повсеместным правилом. Кроме того, в поликлиниках стояли допотопные советские бормашины на ремённом приводе, от одного вида которых можно было потерять пространственную ориентацию. В нашей школе была одна из первых в городе импортная машина, кажется, венгерского, или польского производства. Выглядела она уже не так ужасно, но воспоминания о лечении  зубов годами ранее давали о  себе  знать.  Важным  было то, что зубы лечить вызывали по списку и только во время уроков. Первый раз меня вызвали к стоматологу в восьмом классе. Я вышел из кабинета физики, располагавшегося на третьем этаже, спустился вниз, постоял под дверью Эльвиры Николаевны, но не нашёл в себе сил даже приоткрыть дверь. Обратно в класс я тоже не вернулся. Поднялся на цокольный этаж, сел на ступеньки и стал ждать звонка. Прошло минут пятнадцать, и я услышал весёлый голос: “Евгений! Ты чего это тут. Ну-ка, пошли ко мне, не надо бояться, я тебя жду, жду…” - Эльвира Николаевна выросла передо мной в своём белом халате и маленькой медицинской шапочке. Голос у неё был совершенно добродушный, даже ласковый, она смотрела на меня и улыбалась одними карими глазами через большие стёкла очков (низ лица скрывала белая марлевая повязка). В её поведении не было никакого нажима, раздражения, или осуждения. От неожиданности я выпрямился, сконфузился, но, признав свой поступок не достойным лица мужского пола, встал со ступенек и, улыбнувшись в ответ, опустив голову, обречённо побрёл за врачом, что–то бубня на ходу про то, что у меня нормальные зубы, и лечить их не нужно.
В тот день доктор Черныш обследовала мои зубы, и поставила на один из них пломбу. Было совершенно не больно, хотя и о-очень страшно. С того самого дня я стал частым гостем у нашего школьного стоматолога, особенно во время уроков математики и истории. Наша дружба с Эльвирой Николаевной продлилась на многие годы. Пока доктор Черныш окончательно не ушла на пенсию, мои зубы были в полном порядке.

Многие годы моим добрым собеседником после окончания школы был наш военрук. Владимир Фёдорович был реальным фронтовиком, одним из тех, кто окончил военное училище в 1941г., и сразу же был отправлен на фронт. В боях под Москвой молодой лейтенант получил тяжёлое ранение. Конечно, у человека, прослужившего всю жизнь в     армии был своеобразный юмор. Например, он мог сказать, что кто–то из нас ходит строевым шагом, “как сиповочка”, или рассказать всему классу под дружный мальчишеский гогот историю про своего  сослуживца, не захотевшего сменить свою не очень благозвучную фамилию, когда ему предложили  это  сделать. Офицер  сказал, как отрезал: “Мой дед был Бледищев, отец – Бледищев, я – Бледищев, и дети мои будут БЛЕДИЩЕВЫ... Одновременно и смешно, и поучительно, и доходчиво! При нас Владимир Фёдорович никогда не употреблял нецензурных слов, но на язык он был остёр. Разговаривал с нами подполковник Елизарьев не как с солдатами, а как с курсантами, будущими офицерами. После окончания школы я мог подолгу сидеть в его каморке и разговаривать с ним на самые разные темы.

Уж не знаю почему, но я терпеть не мог историю. Мне никогда не нравился этот предмет. По иронии судьбы, через шесть лет после окончания школы, в качестве подработки, я целых пол–года буду преподавать историю в средней школе у восьмых, девятых и десятых классов. Наша пожилая историчка, Мира Александровна Кокoра, была совсем не зловредным педагогом, но я не оправдывал её надежд.
В десятом классе, после экзаменов, всем выпускникам подарили по чёрно–белой фотографии школы, где на обратной стороне наши учителя написали пожелания каждому из учеников. На фотографии, подаренной мне, были разные добрые слова, ироничные четверостишья, росписи учителей без комментариев. Лишь в левом углу стояло размашистое напутствие Кокоры: “Желаю видеть тебя Человеком!” Слово “человеком” было написано с большой буквы. В понимании Миры Александровны до человека с большой буквы я явно не дотягивал. Представьте себе, я не разорвал эту фотографию у учительницы на глазах на мелкие кусочки и не бросил их ей в лицо. Я много лет хранил это фото и выбросил его совсем недавно.

Выпускной был скромным. Без спиртного, с живой музыкой ВИА из мединститута под названием “Компресс”, без конца играющей модные тогда “Поворот” и “Скачки”. Мальчиков строго предупредили, что характеристики, необходимые для подачи документов в ВУЗы выдадут лишь после благополучного завершения празднования окончания школы. Если кто-нибудь хотя бы попытается омрачить праздник алкоголем, – характеристику обещали выдать такую, что с ней “в тюрьму не возьмут”. Поэтому все вели себя хорошо.

В год нашего окончания учёбы четвёртая школа выпустила четыре золотых медалиста, ни один из которых в последующем громкой карьеры почему-то не сделал.
На встрече одноклассников я был всего два раза. Первый раз в разгар девяностых. Мы не виделись уже двенадцать лет. Выпили шампанского и я, тихонько, под общий гул, честно признался Ленке Федорцовой, что она мне нравилась в старших классах. Зависла пауза, и я ощутил на себе очень внимательный взгляд. Тогда мне показалось, что Ленка вообще впервые в жизни посмотрела в мою сторону.       Наконец, прозвучал её очень серьёзный вопрос:

-А что же ты раньше молчал?..

В начале нового века во всех российских учебных заведениях сделали так называемые "евроремонты", после чего от их былых коридоров и классов остались одни воспоминания. Мне попадались на глаза несколько фотографий из интернета. Новое руководство школы с гордостью отрапортовало о проделанной работе и освоенных средствах. Деревянные полы поменяли на бетонные, старые оконные рамы убрали и поставили пластиковые, установили низкие европотолки, деревянные двери заменили на спрессованные из опилок. В кабинетах поменяли классные доски и мебель, установили жалюзи... Наши учителя уже давно не работают в школе. Я решил больше никогда не переступать порог моей школы, чтобы оставить в памяти её такой, какая она была в годы моей учёбы.

На школьных фотографиях мы, мальчишки, часто стоим в обнимку, видно, что нам хорошо и комфортно вместе. Нечасто созваниваясь и поздравляя друг-друга с праздниками, мы вспоминаем школьные годы и наше совместное детство. Как хорошо, что у нас оно было именно таким.


                Хреново, когда у тебя нет друзей,
                но намного хуже, когда думаешь,
                что они у тебя есть.

                Автор неизвестен


Для чего нужны друзья



В детстве для меня, как для любого мальчишки, дружба значила чрезвычайно много, на ней, собственно, и строилась вся моя жизнь за пределами дома. Пожалуй, в детстве, дружба, лишённая зависти и холодного расчёта, самая чистая и искренняя. С возрастом значение друзей становилось всё меньше и меньше, пока они не растворились в суматохе дней, или не были полностью вытеснены семьёй. Сегодня я убеждён, что в иерархии человеческих отношений дружба находится на одном из самых последних мест. Общение с любимыми, с детьми, с родителями – всё это расположено гораздо выше и ценится намного больше любой дружбы. К сорока годам у взрослого мужчины не остаётся времени на друзей. Их заменяют коллеги по работе, соседи по дому, гаражу, или даче... Постепенно в понятие дружбы мы начина- ем вкладывать совершенно иные смыслы. Друзья детства и юности обзаводятся семьями, и далеко не всегда нам нравится их новое окружение, их "вторые половинки", приобретённые с годами пороки. Теперь дружбой мы называем любые добрые отношения знакомых   людей, хотя бы внешне лишённые корысти.

С каждой переменой места жительства, работы, семейного, бытового или социального положения меняется и круг нашего общения. Друзья ссорятся, спиваются, попадают в криминальную среду, ударяются в религию, возносятся по служебной лестнице, или наоборот, падают с неё. Ничего, даже отдалённо напоминающего дружбу, о которой         писали Ремарк и Дюма у меня в жизни не случилось. Не припомню, чтобы кто–то из моих приятелей пошёл ради меня на серьёзную жертву, или я был бы поставлен перед каким-то мучительным нравственным выбором ради них. Слава богу, такой необходимости не произошло. Случались мелкие бытовые предательства и недоразумения. Всё, как у всех. Не стоит слишком идеализировать дружбу, ведь нередко бывает так, что совершенно незнакомые и случайные люди относятся к нам намного более внимательно, трогательно и благородно, чем наши близкие, или те, кого мы считаем своими друзьями.

В большинстве случаев дружба начинается с детства или юности, - со школы, спортзала, со студенческой скамьи, ведь настоящая   дружба непременно должна пройти проверку временем. Согласитесь, как-то странно заводить друзей в зрелом возрасте, или сказать, "это мой лучший друг" о человеке, с которым ты познакомился пусть даже год назад. Люди, выросшие на глазах друг у друга инстинктивно считают себя чуть ли не членами единого тайного ордена. Но, как говорил один известный математик, "всё в жизни имеет свою температуру плавления". Я много раз видел, как при постановке вопроса ребром, - "или - или", рушатся все моральные обязательства между очень крутыми мужиками, прошедшими огонь, воду, и медные трубы. Ради дружбы собой обычно не жертвуют. Ради веры, из чувства долга, по идейным соображениям, - такое случается.

Мишку Леонтьева я считал своим лучшим другом с пяти лет. У меня никогда не было даже тени сомненья в том, что я для него являюсь тем же. Однажды, когда нам с Мишей было уже лет по шестнадцать, он в каком–то незначительном разговоре сказал, что в его жизни был лишь один настоящий друг. И, как оказалось, им был не я. Лучшим Мишкиным другом был какой–то его сосед, которого я даже не          помню, который уехал из нашего двора в другой район в начале семидесятых. Я никак не отреагировал на сказанное, ничего не ответил, не подал вида, но в подростковом возрасте услышанная новость больно резанула по самолюбию. Было вдвойне досадно, что Мишка, которого по моим ощущениям я знал, как облупленного, вовсе не хотел меня обидеть, он сказал то, что думал, что чувствовал, сказал, как есть.        Мы сами выбираем себе друзей. Сначала присматриваемся к человеку, выделяя его из общей массы, затем приглашаем в свой дом, показываем своё расположение, угощаем, доверяем семейный фотоальбом, рассказываем о себе то, чего он не знал, следим за его реакцией. Люди склонны идеализировать собственный выбор, но, по прошествии времени, нередко испытывают чувство неудовлетворённости, или разочарования.
В университете у меня появился настоящий, как мне тогда показалось, друг. Умный, весёлый, творчески одарённый, он был душой любой компании, с ним было легко и приятно общаться, он выручал в трудную минуту, но в начале девяностых с ним случилась беда. Как говорят, заболел ”русской болезнью” и общаться с ним стало настоя- щей мукой. Пару раз я переживал предательство со стороны своих приятелей, мне знакомо чувство боли и разочарования в людях, но это говорит лишь о том, что на роль друзей они определённо не годились.

Недавно я узнал о смерти своего давнего знакомого. Мы знали друг-друга лет двадцать, когда–то жили неподалёку, нас нельзя было назвать друзьями в общепринятом смысле этого слова, но каждый мой разговор, или встреча с этим человеком были наполнены таким взаимопониманием и уютом, что мой приятель занимал совершенно особое место среди всех моих контактёров. Мы любили общаться на приятные и понятные нам темы радиотехники, музыки, или литературы, у нас было абсолютно схожее восприятие окружающего мира, чувство юмора и вкусы, нас связывала взаимная симпатия и менталитет. К сожалению, когда я поменял место своего жительства, видеться мы стали совсем редко. Созванивались по необходимости, но я всегда знал, что у меня есть возможность общения с этим человеком в любое время дня и ночи, я всегда буду выслушан, и получу помощь, или поддержку. О трагедии я узнал, когда увидел заметку в соцсетях. Коллеги разыскивали наследников умершего сотрудника.

Наверно, это и был мой настоящий друг, просто мы не пили с ним по поводу и без повода при каждой нашей встрече, не были связаны какими–то бытовыми историями и не задумывались над тем, кто мы друг-другу. Парня звали Костя. Худой, улыбчивый, с густой шевелюрой до плеч и неизменными чёрными усами, он напоминал средневекового мушкетёра.То, что я увидел на последних фотографиях Константина, повергло в шок. Со снимков на меня смотрел высохший скелет, обтянутый кожей.
Сначала умерла его мама. Поздно обнаружили онкологию. Ровно через две недели, день в день от открывшегося внутреннего кровотечения умер Костя. Какая, должно быть, дикость - увидеть рядом две свежие могилы, - матери и сына. Я никогда не задумывался, сколько лет Константину, ведь общались мы совершенно на равных. Только после его смерти я обнаружил, что Костя был старше меня на целых пять лет.
Когда я проезжаю мимо старого сталинского дома на улице академика Павлова, я обязательно вспоминаю наши давние посиделки, шум дождя в маленьком тихом дворике, заразительный Костин смех...

Теперь осталось лишь чувство утраты чего–то необходимого, близкого и незаменимого. Эта короткая глава в повести всё, что я могу теперь сделать для своего старого приятеля. Или друга?





ALMA MATER



После окончания школы я очень смутно представлял, что ждёт меня в обозримом будущем и даже кем я хочу быть по профессии. "Поработаю с Толяном на студии, схожу в армию, а там видно будет" - отвечал я на вопросы о моих планах. Толя Шурдaк, знакомый меломан, ра- ботавший звукооператором на местном телеканале, предлагал мне перекантоваться у него ассистентом. Пару раз Толик брал меня с         собой в филармонию на запись симфонической музыки, которую он, кстати, терпеть не мог. "Сегодня опять пишем какую-то "пилораму". Если хочешь, могу заехать." - ворчал он в телефонную трубку. Я присутствовал при записях нескольких фонограмм для драмтеатра и документального кино, даже немного посидел за пультом в наушниках. В принципе, почему бы и нет. Мама так же считала, что для начала я должен был отслужить в СА, и непременно вступить там в КПСС. По её мнению, после этого все дороги для меня будут открыты.

Большинство одноклассников твёрдо намеревались поступать в высшие учебные заведения. Мои рассуждения выглядели следующим образом: Аттестат у меня не ахти, связей не имеется, поэтому в мед не поступлю однозначно, в технических учебных заведениях мне тоже не обрадуются, остаются гуманитарные вузы, - юрфак и           филологический. Филфак при КГУ был только что создан и набирал свой первый поток, а о юридическом образовании почему-то мечтали даже взрослые дяди и тёти. Кем работают филологи? Учителями русского языка?.. Чёрт с ним, подам на юридический.
Вступительные экзамены дались мне на удивление легко. Все предметы, кроме иностранного языка я сдал на "хорошо" и "отлично". Никогда не мечтал о работе следователя, судьи, прокурора, или адвоката, мой выбор был совершенно случайным. Более того, я был почти уверен, что не поступлю в ВУЗ с первого раза. Наибольшее количество абитуриентов срезалось на сочинении. Спасибо школе, я написал его на "четвёрку". Оказывается, огромная масса с виду вполне приличных людей не умеет формулировать собственные мысли и пишет с ошибками. Поскольку произведения Грибоедова, и Островского в школе прочитать я так и не удосужился, сочинение пришлось писать на свободную тему, - “Почему я выбрал профессию юриста”. Написал, что выбор профессии предопределили какие–то книги и фильмы о буднях борцов с преступностью, причём, и книги и фильмы я тоже выдумал сам, вдобавок, приврал, что был членом молодёжного клуба, занимающегося профилактикой правонарушений среди подростков, о котором слышал краем уха от приятеля. В итоге прокатило, но, ни тогда, ни сейчас у меня не было и нет ясного ответа на очень конкретный вопрос темы того сочинения. Русский язык (устно) я сдавал лично Ивану Ивановичу Литвиненко, первому декану красноярского филфака. Через полтора года Литвиненко погиб в жуткой авиакатастрофе Ту-154 под Емельяново.

При поступлении я не добрал полтора балла, но меня, в числе двадцати пяти человек, приняли "кандидатом в студенты". Не знаю, как сейчас, но раньше существовала такая практика. После первой сессии обычно отчисляли много неуспевающих, в основном, поступивших по квотам из регионов, после чего успешно обучавшихся кандидатов переводили на освободившиеся места. Таким образом удавалось избавиться от неуспевающих студентов и сохранить необходимую численность курса. Среди поступивших было немало "рабфаковцев". Так полуофициально именовались, лица, обучавшиеся на подготовительных курсах для поступления в высшие учебные заведения. Для зачисления на курсы необходимо было иметь рабочий стаж не менее года, или отслужить в армии. На собеседовании сразу же отсеивали "полных нулей", остальным давали шанс. По итогам сданных по окончании курсов экзаменов, рабфаковцы автоматически зачислялись на первый курс. Понятно, что эти уважаемые люди не блистали ни знаниями ни особыми способностями, но опыт и серьёзное отношение к жизни заменяли им эти мелкие недостатки. Все парни, пришедшие на наш курс с рабфака отслужили в армии и были старше вчерашних школьников минимум, на пять лет. Численность рабфаковцев на курсе доходила до 35 и более процентов, примерно в таком же соотношении их распределяли по пяти учебным группам.

Факультет располагался в центре города, в старом купеческом здании с сохранившимися каминами и высокими потолками с лепниной. Курящие студенты в перерывах между лекциями выходили покурить на большой гранитный балкон с видом на центральный проспект. На втором этаже находился загадочный кабинет криминалистики. Железная дверь его открывалась диковинным для того времени электрическим кодовым замком. Причём, наборная цифровая панель замка была такого внушительного вида и размера, что вполне могла служить для запирания двери подземного бункера Адольфа Гитлера. В коридоре висели стенды с настоящими орудиями преступления, изъятыми у преступников: отмычками, кастетами, самодельными ножами, кистенями, пистолетами, фотографиями с мест происшествий и фототаблицами баллистических и дактилоскопических исследований. Из загадочной железной двери периодически выходил и заходил очень маленький плешивый человек, первый профессор юрфака, доктор юридических наук, Валентин Егорович Карнаухов.
По-юношеской наивности мне не терпелось поскорее начать изучать криминалистику, или статьи особенной части уголовного кодекса, но, как оказалось, в основе юридических знаний наибольшее место занимают очень скучные и нудные дисциплины.
На юрфаке обучалась молодёжь из самых разных регионов страны, от Кавказа и Азии до Крайнего севера и юга Красноярского края. Опустим причины, но на других факультетах КГУ такого соцветия народов даже близко не наблюдалось. Не скажу, что к нам ехал всякий сброд, но в Ереванский, Алма-Атинский, или Ташкентский университеты поступить без блата было в разы сложнее. КГУ принимал всех, проходивших по баллам. Большинство студентов, окончив обучение и получив диплом правоведа, возвращались на малую родину, но были и те, кто, обрусев, обзавёлся семьёй и остался. Всех не служивших парней, по достижении призывного возраста забрали в армию. Не отмазался никто.

От пятилетнего обучения в моей памяти сохранилась лишь общая атмосфера того времени, растворившая в себе мелкие подробности моего студенчества. С 17-ти лет, являясь одним из тех 25-ти, кому просто повезло, я оказался в среде советской интеллектуальной молодёжной элиты. Я имею в виду тех, кто поступил в университет, благодаря знаниям, полученным в школе, минуя льготные списки и подготовительные курсы. Ими были мои сверстники. Самое важное, что дал мне ВУЗ, - не столько полученные знания, сколько нахождение и общение в среде этих людей.
В отличие от школы, где учебный процесс всегда воспринимался, как наказание, а унижение было обычным делом, к студентам обращались строго на "Вы", и по имени-отчеству. Начав обучение в самые,что ни на есть, советские времена, заканчивал учёбу я в разгар "перестройки". Этот факт не мог не отразиться на идеологических аспектах обучения. При мне были упразднены предметы под названием "научный коммунизм" и "научный атеизм", пересмотрены основы марксистско-ленинской философии и политэкономии. Было интересно наблюдать, как те же самые преподаватели разворачивали свои позиции на 180° и превращались из консерваторов в демократов-вольнодумцев.

Хорошо помню, как я вышел на улицу из университетского корпуса после защиты диплома, и прямо в эту минуту совершенно внезапно ударил ливень с грозой. Я вымок до последней нитки, но шёл, не прячась от дождя, прямо по центру луж, абсолютно опустошённый, и совершенно счастливый.

Пять лет моей университетской учёбы уместились на четырёх листках печатного текста. Пытался вспомнить что-нибудь выдающееся из нашего учебного процесса, но у меня так ничего и не получилось. Учился я хорошо, сессии сдавал без долгов, отчислять меня никогда не собирались, всё было довольно однообразно и даже скучно. К счастью, студенчество это не только лекционные залы, семинары и сессии, это ещё и полная событий жизнь ЗА пределами Alma Mater. Ночные подработки, общение с новыми людьми, молодёжные пирушки, и сумасшедшие любови...
Каждый год, в последнюю субботу апреля на юрфаке традиционно устраивалась “Ночь юриста”. Бывшие выпускники, собирались в  здании факультета на всю ночь, которая начиналась со студенческого концерта, а заканчивалась уже утром следующего дня, в компании преподавателей, бывших однокурсников, или в пустой аудитории с девушкой тет-а-тет. Мы, как правило, уже вполне заматеревшие работники прокуратур, судьи, адвокаты, или ещё какие–нибудь умные существа, цинично курили в учебных аудиториях, пели под гитару, веселились, выпивали с преподавателями и отрывались по–полной. Эта традиция навсегда закончилась в 2006 году с упразднением        Красноярского государственного университета в ходе реорганизации высших учебных заведений путём слияния их в так называемый "Сибирский Федеральный Университет".


                Ваш ребёнок прослужит дольше,
                если его отдать служить на флот.

                Рекламный слоган
                военных комиссариатов


Призыв




Несколько знакомых парней после окончания школы поступили в военные училища. Не понимаю, что ими могло двигать? Ведь гражданская свободная жизнь так прекрасна! Может, они знали об армии что-то, чего не знаю я? Мне никогда не нравилась военная форма, я не понимал, как можно отдать четверть века своей жизни военной службе, скитаться по гарнизонам, не принадлежать себе, не иметь нормального жилья…

В конце первого курса мне исполнилось восемнадцать лет. Как я мог относиться к воинскому призыву, если с раннего детства на службу в армии меня настраивали даже мои мама и бабушка?! Этот вопрос в нашей семье никогда не стоял. Я должен отслужить, как положено, как все нормальные люди, и без вариантов! У меня не было даже мысли попытаться откосить от армии, я её ждал, поэтому служба в      вооружённых силах представлялась мне неизбежностью, которую нужно пройти и забыть, как страшный сон. Как выяснилось, откосить от армии можно было даже по знакомству с секретаршей из местного военного комиссариата. Девочка могла уничтожить личное дело призывника и внести изменения в списках. Как минимум, один такой случай мне достоверно известен. Компьютеров ещё не существовало, учёт осуществлялся по месту работы, или учёбы, списочно, через отделы кадров и деканаты. Одна проблема – в те времена служили практически все, и на молодого парня старше восемнадцати лет, болтающегося на гражданке, смотрели с явным осуждением. Таких были единицы. Исключение составляли лишь студенты трёх вузов,  имевших военные кафедры.

Во времена СССР во всех школах имелся предмет под названием “Начальная военная подготовка” (НВП), где в девятых-десятых классах юноши и девушки получали достаточно полное представление о военной службе. Школьники умели разбирать и собирать автомат, ходить строевым шагом, пользоваться средствами химической защиты, разбирались в воинских званиях, и получали другие важные знания из области военного дела. Обычно преподавателями НВП были отставные военные. В нашей школе этот предмет преподавал бывший фронтовик, подполковник бронетанковых войск, Владимир Фёдорович Елизарьев, о нём я уже упоминал в главе “Школа”. Где шуткой, а где всерьёз, он действительно подготовил мальчишек к службе в армии, за что ему огромное спасибо. В 17 лет мы уже знали, не только общие положения воинского устава но, и моральную составляющую армии, например, для чего после боя всегда выносят всех раненых и убитых, не оставляя никого, даже ценой новых жертв.

Парни, не прошедшие военную службу считались людьми низшего сорта, поэтому служить шли все, и строго в положенное время.Тогда, как и сейчас, имелся довольно обширный список заболеваний, препятствующих прохождению военной службы. Самыми благородными в этом меню были близорукость и плоскостопие. Наиболее упёртые симулировали психическое заболевание, или энурез. Для этого необходимо было периодически лежать в стационарах. Далеко не каждый был готов пройти через такие муки и сложности, но особо настырных, как правило, комиссовали. На гражданской карьере такие уклонисты могли смело ставить крест. Всю последующую жизнь они тщательно умалчивали этот позорный факт своей биографии. Великим спортсменом я никогда не был, но и со здоровьем в восемнадцать лет у меня серьёзных проблем не отмечалось.

В Центральном РВК, на Сурикова 17, где я был приписан, начальником второго отделения служил капитан Валерий Петровский. Он, единственный из всех сотрудников учреждения, носил хромовые сапоги с портупеей, и никогда не снимал маленькой полевой фуражки с серой кокардой. Петровский явно подражал главному герою фильма "Адьютант его превосходительства", капитану Кольцову, которого сыграл молодой красавчик Юрий Соломин. Не хватало только усов и аксельбантов. Мамы призывников были от него в полном восторге. Капитан Петровский был первым кадровым военным, с которым мне довелось иметь дело на предмет моей службы.

Летом, по–моему, в июле, после окончания первого курса Петровский в очередной раз вызвал меня к себе. Полистав тощее личное дело с моей фамилией на обложке, он в ещё раз оценивающе глянул на худого второкурсника, тяжело вздохнул, и направил меня в гостиницу “Север”, где находясь в служебной командировке, остановился сухощавый пожилой майор-пограничник, набиравший личный состав из ВУЗов для службы на советско-китайской границе.Майор сразу вызвал к себе моё расположение. Обветренное загорелое лицо, низкий хрипловатый голос, усталый взгляд. Поздоровавшись со мной за руку, он разговаривал со мной, как с большим. Офицер поинтересовался моими планами на ближайшее будущее и отношением к службе в армии. С этого момента я был настроен на осенний призыв.

В октябре пришла долгожданная повестка. Аналогичные повестки приходили всем не служившим парням с нашего курса. Студентов забирали в армию сразу же по достижении призывного возраста и только закон, подписанный Горбачёвым, если я не ошибаюсь, в 1989 году дал право на отсрочку от службы в рядах вооружённых сил СССР студентам дневных факультетов высших учебных заведений. Примерно половина парней с нашего курса поступили в университет уже после службы в армии. С нами учился здоровенный парень по фамилии Блинов. Его сразу же назначили старостой одной из студенческих групп. Поговаривали, будто Блинов отслужил три года в морфлоте, поэтому к нему относились с каким–то внутренним сочувствием.
Медкомиссия в военкомате оказалось пустой формальностью, и напоминала кадры старого немого фильма про бравого солдата Швейка, снятого в виде пародии на армию времён первой Мировой войны. Не годных к прохождению строевой службы среди нас не нашлось. Уже в воинских частях выяснится, что часть призывников, прошедшая через процедуру осмотра узкими медицинскими специалистами, имеет серьёзные хронические заболевания, отставание в физическом развитии, плоскостопие, сколиоз, и даже гонорею.

Постригшись в местной парикмахерской под “ноль”, я отправился на призывной пункт. Выяснилось, что несколько человек, призывав- шихся на флот параллельно с нами, попросту сбежали, испугавшись перспективы трёхлетней службы. Статный флотский офицер и худощавый мичман с якорями на кокардах заметно нервничали по этому поводу. Покурив у дверей сборного пункта, они решительно подошли к работникам военного комиссариата, оформлявшим нашу отправку. О чём-то коротко переговорив, военные велели нам построиться и рассчитаться на "первый–второй". Сосчитав общее количество новобранцев, меня и ещё шесть, или семь призывников вывели из строя и направили к кучке молодых людей, расположившихся на деревянных нарах неподалёку. ”Поедете служить на Дальний Восток. Вот с ними”, - заявил нам офицер военкомата и передал наши папки с документами людям в чёрных шинелях.

Какое-то время мы сидели на деревянном топчане, ели конфеты, которые бабушка засунула мне в пакет на дорогу, и рассуждали о своём будущем. Я, Федорук, Олег Терпугов, Ваня Коротыч, Гена Шубаков, наверно, кто-то ещё, я уже не припомню. Примерно через час нам объявили, что сбор для отправки в часть состоится через два дня, а пока что мы можем идти по домам. Молодой мичман с чёрными усиками, как мог, пытался подбадривать нас.

-Да ладно, парни, не ссыте, через пол-года вы станете их сапогами называть, - весело сказал он, издали разглядывая направляющегося в нашу сторону сухопутного офицера с повязкой дежурного на рукаве. Подошедший работник комиссариата, попросил нас расписаться в повестках, и совсем без угрозы в голосе, подытожил:

-Эт самое... Короче. Если  не  явитесь  на  отправку  в  указанное  время, поедете служить в стройбат.

В свои 18 лет мы восприняли сказанное совершенно буквально. Армейская служба в СССР делилась на престижную, не престижную, и стройбат. Престижно служить было там, где солдаты занимались реальной боевой подготовкой, - в десанте, в морской пехоте, в тех же погранвойсках, хотя лично я всегда считал их обычной "вохрой",      занимающейся не поимкой врагов из-за границы, а отловом моих соотечественников, пытающихся бежать из страны. Не достойной считалась служба во внутренних войсках. По сути “краснопогонники” являлись обычными зоновскими вертухаями, охранявшими заключённых к лишению свободы в учреждениях исполнения наказания.

Уезжая после демобилизации домой, многие “вэ-вэ-шники“ даже меняли свои красные погоны на общевойсковые, чёрные. Но даже это были цветочки. Настоящим днищем и кошмаром считались советские строительные батальоны. Суть стройбатов определялась фразой: “Бери больше, кидай дальше.” Нередко туда направлялись ранее судимые, малообразованные, или плохо говорящие по–русски призывники с самых дальних окраин огромной страны. В некоторых подразделениях доля кавказских и среднеазиатских народов доходила до 90% личного состава. Ходили стройбатовцы почти всегда грязные, не стриженные,нередко одетые не по установленной форме одежды, часто расстёгнутые до пупа. Я уже не говорю про дедовщину и землячества, царившие в их среде. Попасть в подобные воинские коллективы было страшнее тюрьмы, поэтому угроза отправки в “стройбат” наводила реальный ужас на тех, кто пытался уклониться от службы в армии. Флот пугал только сроком службы. Когда тебе восемнадцать, три года это невероятно много, - это шестая часть всей прожитой к тому времени жизни. Что же делать?

Я лежал одетый на своей узкой софе, заложив одну руку за голову,теребил кожаный шнурок с колечком от свечи зажигания, болтающийся у меня на шее, и молча смотрел в потолок. В стройбат я точно не хотел. Но ТРИ года… Это в мои планы не входило. Чтобы вы могли оценить масштабы трагедии, скажу, что за неделю до этого меня   угораздило жениться на однокурснице, которую я с другом выкрал на пару часов из глазной больницы для регистрации в ЗАГСе. Сейчас понимаю, что скажи я о своей женитьбе и о том, что я студент очного факультета на призывном, возможно, надо мной бы сжалились, и отправили служить, хотя бы, не на три года, а на два. Но я промолчал. Я ещё не научился возражать старшим. Попробовали бы меня призвать лет в двадцать семь. Такого бы наслушались...

Дома мы находились вдвоём с бабушкой. Она что–то готовила на кухне, украдкой смахивая слезу и изредка вздыхая. Моя молодая жена, с которой мы не провели ни одной законной ночи, благополучно       лежала в послеоперационной палате глазного центра института народов севера. Мама находилась в длительной командировке, в Москве, и ничего не знала ни про женитьбу, ни про три года… Вечером позвонил приятель, с которым я познакомился на призывном пункте, его звали Сашка Федорук. Сашку, как и меня забирали со второго курса ВУЗа, он обучался в педагогическом институте, на физвосе. Я дословно запомнил тот короткий судьбоносный разговор.

Привет. Ну чё, пойдём сдаваться, или затупим? - спросил Сашка,явно ища во мне моральную поддержку при принятии трудного решения. Я, сознавая, что обретаю своего первого армейского друга, почти без раздумий, неожиданно для себя резанул:

Пошли! - я чувствовал, что для Сашки моё слово будет решающим, и понял, что если морской службы не избежать, то мне с этим парнем нужно держаться вместе.

Из тех, кого отпустили домой, вернулись для отправки лишь      четверо. Хорошо помню двух призывников, которые не пришли. Одного звали Паша Морозов. Он всё время повторял: “Мужики! Нас предали! Мужики! Нас предали!..” С некоторым усилием мы с ним    всё-же вспомнили друг–друга. Классе в четвёртом Паша и я с неделю находились в одном из местных пионерлагерей и даже жили в одной комнате. Мы вместе бегали в самоволку за территорию лагеря за какими–то съедобными грибами и мазали по ночам лица спящих девчонок зубной пастой “Pomorin” (поморин), которую Паша называл “роточит”, читая прописные английские буквы по–русски. В лагере Морозова так и прозвали: “Паша Роточит”. Моё пребывание в “Салюте” было случайным, и не долгим, я даже забыл про тот эпизод своей пионерской жизни. Второй парень был очень худой, с отталкивающей внешностью, бегающими глазами и ещё более отталкивающей фамилией,  –   Нагнойный.  Его   безумный  взгляд   был  полностью отрешён, одной рукой парень всё время держался за лацкан собственного пиджака, длинные тонкие пальцы другой руки сжимали сигарету и мелко дрожали. Наверно, такой вид имеют осуждённые, которым только что зачитали смертный приговор.

  Наверняка, если бы наша четвёрка не явилась на сборный пункт, как эти парни, ни в какой стройбат нас никто бы не отправил. Пришли мы не из страха попасть в “королевские войска”, такое было воспитание. Жалею ли я об этом? Сейчас нет, а тогда - тем более. В голове был сплошной ветер, ведь все мои представления о военной службе были сформированы теле, и кинопропагандой. С такими представлениями о наших вооружённых силах я и отправился служить: все командиры строгие, но справедливые, лычки дают за хорошую службу, гауптвахта это просто чистка картошки, армейские друзья - самые верные и на всю жизнь, служба это школа мужества, и тому подобное...

Наша команда состояла примерно из трёх десятков человек. Мы     летели на самолёте в неведомый край. Из динамиков доносился голос молодого Вячеслава Малежека:


                Двести лет цыганка мне жизни нагадала.
                Жизни чашу полную, сытость без хлопот,
                Благодати двести лет,– как же это мало,
                Нагадала б лучше мне счастья хоть на год…



Впервые я побывал на море ещё до школы, и сразу полюбил его. Тогда я не умел плавать, но зайдя в воду по грудь, оттолкнувшись ногами от песчаного дна, принял горизонтальное положение. Оказалось, что я не иду ко дну, солёное море выталкивает меня на поверхность, давая ложное ощущение отсутствия опасности. Рассматривая дно сквозь стекло маски для ныряния, я видел его вполне симпатичных обитателей – мелких крабов, безобидных медуз, небольшую пугливую рыбёшку. Долгое время в моём представлении любое море оставалось именно таким. Тёплым, прозрачным, пригодным для купания относительно тихим и ласковым водоёмом. Там, куда меня нёс реактивный самолёт, было совсем другое море. Я совершенно не представлял что такое полуостров Камчатка, Курильская гряда, Командоры, Сахалин, или остров Врангеля. Наконец, сквозь серые облака мы увидели долгожданный берег. Все прильнули к иллюминаторам, разглядывая место нашей будущей службы с высоты птичьего полёта. Красно–зелёные клотиковые огни гражданских судов в порту и на рейде, синие огни флагштоков серо-голубых военных кораблей, стоящих строгими рядками на флотских базах, жёлтые огни поисковых прожекторов... Что ждёт меня после того, как наш самолёт совершит посадку в аэропорту Eлизово? Чем придётся заниматься в течение трёх ближайших лет? Почему–то было совершенно не страшно, у меня не было никакой депрессии, просто очень хотелось поскорее знать ответы на все эти вопросы.

В аэропорту нас встретил автобус. Сопровождающий мичман поздоровался за руку с чубатым водителем в форме старшего матроса. Новобранцы расселись по местам. Неожиданно стало тихо. Автобус тронулся с места. Водитель поймал музыкальную программу на радио. Тото Кутуньо с надсадной хрипотцой страстно загорланил свою “lasciatemi cantare”

Анкудинов, оставь, - крикнул мичман чубатому водиле в расстёгнутом матросском бушлате и стал молча покачивать головой в такт мелодии.

Весь путь до базы никто не проронил ни слова. Дорога в часть была скучной и однообразной. Город и серый океан показались в самом её конце. Петропавловск оказался обшарпанным двухэтажным городком, с единственной улицей, как в вестерне, только без встречающего путников гробовщика, салуна со шлюхами и подозрительного шерифа.

Улица именовалась "Океанский проспект", она тянулась вдоль побережья и для удобства была разбита на километры. По ним и ориентировались: кинотеатр находится на таком-то километре, ДК на таком-то, морвокзал на таком.

Сразу же обратили на себя внимание жилые дома. Многие из них находились в оврагах, тянущихся то слева, то справа от дороги. Иногда из окна автобуса виднелись лишь их крыши. Прямо от окон домов, к колышкам, вбитым в откосы оврагов, тянулись верёвки с сохнущим бельём. В таких домах с облупленной штукатуркой проживали флотские офицеры, командующие кораблями и лодками, имеющими на борту тактическое и стратегическое ядерное оружие.

Проехав полосатый шлагбаум, мы повернули налево. Мичман очнулся и, весело оглядев нас, бодро произнес: "Ну, всё, парни. За этим поворотом кончается ваша гражданская жизнь!" Я этого не запомнил, а Сашка Федорук потом часто вспоминал.

Прямо напротив базы находился высокий вулкан со снежной вершиной, который, если внимательно приглядеться, задумчиво и миролюбиво курился, выбрасывая на поверхность едва заметный белый дымок. Тихий океан совсем не походил на Чёрное море. На расстоянии метра от берега дно уже не просматривалось, водоросли были не зелёного, а какого-то ржаво-коричневого цвета, на поверхности воды, как кувшинки, лениво бились друг о друга полупрозрачные округлые льдинки. Только сейчас поймал себя на мысли о том, что за всё время службы я не то что ни разу не зашёл в камчатскую океанскую воду хотя бы по колено, но даже не попробовал её рукой.

Я никогда раньше не видел военные корабли, на меня, тогда совсем ещё очарованного мальчишку, они произвели впечатление.Захотелось поскорее попасть внутрь какой–нибудь из этих таинственных серых железяк с пушками, торпедами и алыми гюйсами на баках, стать матросом, иметь место в кубрике, смотреть с высокого шкафута на береговых в базе, ходить в море. Про названия “гюйс”, “шкафут” и“бак” я узнал, конечно, немного позже… Почти все корабли, стоящие в базе были существенно больше круизных теплоходов, курсировавших от моего города вниз по Енисею до Дудинки и обратно. Военные корабли в отличие от них почти не имели следов ржавчины. Следы коррозии, или ярко рыжей грунтовки встречались только на кораблях, возвращавшихся из походов. Сторожевики медленно заходили в бухту, разворачивались кормой к пирсу и, совершая осторожное маневрирование, поочерёдно бросали тяжелые якоря с левого и правого бортов. С берега мы с интересом наблюдали за слаженной работой баковых, ютовых и шкафутовых, ловко орудующих выбросками и толстыми мудрёно плетёными швартовыми. В течение нескольких недель эти корабли приводились в порядок, и их нельзя было отличить от остальных. Иногда на палубах ненадолго появлялись и куда–ar то быстро скрывались люди в маленьких тёмно–синих беретах и широкой робе навыпуск. Рядом с бортами что–то булькало, глухо работали стояночные дизеля, вырабатывающие электроэнергию, иногда раздавались короткие мощные гудки, или приглушённые звонки, напоминающие сигналы азбуки морзе, странные, ещё не понятные мне команды по громкой связи: “Баковой группе прибыть на бак”, “Боцман, сколько на клюзе?”, “Потравить якорь-цепь на сто–полста”…Захотелось поскорее стать матросом, ходить в море, раз выпал такой шанс, его нельзя упустить. Среди нас были парни из Питера, даже с черноморских портовых городов. Их не удивляла ни флотская форма, ни корабли. Я же находился под впечатлением и полагал, что по окончании моей службы мне будут завидовать. Как потом оказалось, не позавидовал никто.

Хорошо запомнились первые дни в части. Начиналась зима, становилось прохладно, но погода на северо–востоке в это время года оказалась мягче, чем в моём родном городе. Максимальная температура зимой обычно не опускалась ниже 17 – 18°. В день нашего прибытия было тихо и безветренно, всё вокруг покрыто утренним инеем, кое-где виднелась пожухлая трава, на безоблачном небе слепило белое солнце, где–то над мачтами серых кораблей тоскливо кричали местные чайки. Мы чувствовали себя, как на загородной экскурсии, ничто не предвещало тяжелых будней.




Баня




Автобус, испустив облако едкого серого дыма, со скрипом остановился напротив входа в старенькую береговую баню. Старший матрос Анкудинов выключил зажигание, поставил машину на ручной тормоз, скрестил руки на груди и, привычно расслабившись, слегка сполз вниз по мягкому креслу. Одновременно шапка водuлы так же привычно переместилась с его затылка на сонно прикрытые глаза.

Спрыгнув с подножки, мичман сделал несколько круговых  движений головой и лопатками. Размявшись, не оглядываясь в нашу сторону, он громко скомандовал:

-Выходи строиться!

Мы построились. Мичман объяснил, что так делают всегда.В предбаннике мы должны снять с себя всё гражданское, помыться и переодеться в новую форму, в которой нам предстоит служить. Зайдя в помещение бани, мы увидели стопки нового обмундирования. За столом у стены сидели двое, – толстый интендант в звании старшего мичмана и молодой прыщавый лейтенант в тёмно–синем кителе с подшитым белым подворотничком. Перед военными лежало несколько амбарных книг. Раздевшись, мы прошли в моечное отделение. В мойке было прохладно, топить баню среди недели ради приехавших ни свет, ни заря новобранцев, видимо, посчитали излишним. Эту баню до окончания курса молодого бойца мне приходилось посещать ещё раз десять, и всегда в ней было холодно и неуютно. Не даром, среди моряков заведение носило неофициальное название, -“Баня имени Кaрбышева”.

На кораблях, где нам доведётся служить, будут совсем другие бани. Без каменки и парилки, которые там не нужны. Горячий пар подаётся по системам (трубам) высокого давления, с ним можно творить всё, что душе угодно, просто манипулируя нужными вентелями. У всех было приподнятое настроение, мы, как дети, пускали в тазиках                принесённые с собой мыльницы, играли ими в кораблики, смеялись. Один парень, что-то напевая, начал усиленно тереть себя мочалкой ниже живота, от чего у него возникла эрекция. Сначала это вызвало всеобщий гром смеха, но потом все приумолкли, осознавая, что на ближайшие три года наша личная жизнь осталась где-то далеко и на- долго. “Завяжите там себе на узлы и думайте только о службе” – посоветует нам ротный замполит Дидeнко.

Помню, как в детстве ходил в баню с отцом. Худой, как скелет, на- ходясь на самом верху, в парилке, я пригибался от горячего пара, морщился от жары и катал пальцем у себя на груди ещё не отмытую грязь. Взрослые дядьки, смеясь надо мной, поддавали ковшом на ка- менку и яростно хлестали себя берёзовыми вениками. Папа смотрел на меня и тоже посмеивался. Однажды у кого–то, то ли не выдержало сердце, то ли случился инсульт, в общем мужик, лет пятидесяти, умер прямо в парилке. Его вынесли и положили здесь же, на пол, у двери. Все немного посетовали и продолжили париться. Мы с отцом помылись и пошли собираться домой, а покойник так и остался лежать на полу, у двери в парилку, в которую, как ни в чём ни бывало,продолжали входить и выходить голые мужики с берёзовыми вениками. Потом я бывал в разных банях. Где выпивали, играли в бильярд, куда многие ходили совсем не для того, чтобы помыться.

По тому, как человек моется, можно многое о нём сказать. Кто–то быстренько намыливается мочалкой, обливается из тазика и убегает в раздевалку, кто–то наоборот, похабно развалившись, наяривает свои причиндалы всем напоказ. Некоторые просто сидят, подолгу созерцая окружающую обстановку, потом начинают бриться и ходить в парную, шумно отдуваясь по возвращении оттуда. С детства терпеть не могу бани, сауны и прочие места, где ходят голые мужики, меня просто воротит от вида голых мужских тел.

Несколько раз в баню меня с собой брала мама. Наверно, мне было года три, но я смутно припоминаю, как возмущались пожилые тётки из-за того, что в женское отделение привели пацана. Помню неразборчивые обрывистые голоса, какие-то жирные тела, прикрывающиеся от меня мочалками и ладонями с растопыренными пальцами, улыбки молодых женщин, не скрывавших свою наготу, клубящийся пар, стук цинковых тазов о каменные лавки, эхо. Голые женщины меня совершенно не интересовали, ха, но я их помню…

Помывшись, мы получили обмундирование. Нужные размеры достались не всем. В нашем коллективе оказалось два призывника с одинаковыми фамилиями "Киселёв". Одного звали Серёга, второго Алексей. Серёга был худым и длинным, а Лёха маленьким и            толстым. Лёхина шинель почти прикрывала каблуки его хромовых ботинок. Шинель Сереги Киселёва наоборот, заканчивалась выше его колен. "Матрос должен вызывать ужас у врага" - оборвал нытьё новобранцев интендант. Застегнувшись, я подошёл к большому зеркалу, висевшему на стене, и сделал серьёзную физиономию. Что сказать... Появись я в таком виде в моём родном городе, наверняка люди    уставились бы на меня, как на индейца, нечаянно зашедшего в салун.

-Куда их?, - спросил Калaбухов у интендантов, копошившихся с ведомостями.

-Веди в клуб, к Скупoму.

-Агa...






 Нас отвели в помещение учебного центра, где нас встретил не молодой мичман по фамилии Скyпченко. На время курса молодого бойца- он был назначен старшиной учебной роты.

Помещение центра представляло собой старое двухэтажное здание на пригорке. У входа стояли и курили с полсотни будущих курсантов,привезённых за неделю до нас. Новобранцы резко отличались от матросов, прослуживших хотя бы один месяц, они сразу бросались в глаза не обмятой формой, криво надвинутыми на лоб шапками и нескладными телодвижениями. Тем не менее, эти люди смотрели в нашу сторону с нескрываемым превосходством, гордые тем, что отслужили на целых семь дней дольше каких-то только, что прибывших салаг. Они смеялись, тыкали в нас пальцами и кричали: "Духов привезли!" Мы тоже смеялись, хотя нам было не очень весело. В обед всех новобранцев сводили на береговой камбуз. Сразу же бросилась в глаза сервировка столов, которые на флоте называются баки. Каждому полагалась индивидуальная салфетка и стальной прибор, состоящий из ложки, вилки и столового ножа. Это в то время, когда в большинстве сухопутных частей солдатам к любой трапезе выдавалась лишь алюминиевая ложка. Кружки, по флотской традиции, даже на берегу наполнялись напитками только наполовину.

Многое было в диковинку, и вызывало интерес. Я никогда не слышал званий: "старшина второй статьи", "главный корабельный старшина", или "капитан–лейтенант-инженер", не говоря уже о должностях - "баталер", "комендор", "трюмный", "марсовый", или "штурманский электрик"...

В роте всех распределили по отделениям и взводам, выделили тумбочки и “шконки”. Мы с Федоруком оказались во втором взводе, заняли два нижних места и завели необъяснимую традицию перед сном, лёжа на сдвинутых кроватях, жать друг–другу руку. Рукопожатие на флоте особое, не вниз, а вверх ладонями (как вармреслинге).
Мы бегали кроссы, учили Устав и текст Воинской присяги, топтались на плацу, стояли в нарядах, и постоянно что-то мыли, тёрли, драили, чистили, или стирали. Дни пролетали быстро, но заканчивались всегда одинаково. По команде дежурного старшины все должны были успеть скинуть с себя одежду, уложить её “кирпичом” на табуреты возле коек, мигом лечь и не шевелиться. Койки были старые,

с ржавыми пружинными сетками, скрипящими при малейшем  движении. Как только все замирали под одеялами, в гробовой тишине старшина объявлял: “Внимание! Три скрипа – поднимаю роту!” Естественно, все старались не дышать . Но вот раздаётся скрип, затем второй, третий… Наконец, кто-то не выдерживает, начинает хихикать, потом громко хохотать и за ним уже гогочут все курсанты.

-Вы чё, суки, издеваетесь? Рота, подъём! - орёт старшина.

Мы вскакиваем, заправляем койки, одеваемся, строимся повзводно, итак, пока старшине не надоест. Тогда он устало садился на баночку (табурет) и вялым голосом, уже не обращая внимания на редкие      скрипы кроватей, лениво, нараспев произносил по ежевечерней традиции одну и ту же фразу:

- Внимание рота…… День прошёл…

И полторы сотни курсантов со всей мочи, так, чтобы стёкла в рамах задрожали, дружно орали:

-Ну и x.. с ним!!!

День окончен. На часах за полночь. Ещё пять минут, и все уже спят. Кажется, только посмотрел на верхнюю шконку, прикрыл глаза, и… Опять эти три пронзительные противные звонки, режут уши и рвут душу.

-Рота, подъём!, - орёт дежурный не своим голосом

Уже на бегу к сложенной одежде пытаешься сообразить, что вообще происходит: это тревога, или уже ночь пролетела?

В учебке мы встретили Новый год. Федорука назначили Дедом Морозом. Нарядили, как положено, в шубу, валенки, шапку, прицепили бороду на резинке. Я никогда больше не видел таких тощих и длинных дедов морозов. Утром, тридцатого декабря 1983-го года он развлекал в клубе офицерских жён с детворой, после чего пришёл с сорванным смешным голосом и полными карманами натыренных конфет, которые мы тут же употребили. От кого-то поступило предложение отметить праздник спиртным. Мы слили одеколон, у кого какой был, в одну кружку и разбавили водой. Кружку хотели пустить по кругу, но увидев и понюхав получившуюся молочно-белую гадость, все, как один, участвовать в фуршете отказались.
Вскоре к нам повадился местный особист. Мордастый, ухмыляющийся после каждой сказанной им фразы тип с доверительными интонациями в голосе. Как же его фамилия…Особист вызывал всех по одному в баталерку (подсобку), где каждому задавал один и тот же вопрос: “Знаешь, что такое контрразведка?”. Он сразу выяснял, кто из нас имел представление об оперативной работе и кого следует опасаться. Что мы могли знать в 18 лет... Получив ответ, типа “контрразведка это разведка против разведки”, шли вязкие вопросы – а нужная ли это служба, и не хочешь ли помочь Родине… Постепенно, утвердительно отвечая на вопросы хитреца в погонах, курсант оказывался перед основным, имевшим главную цель визита особиста: “Хочешь сотрудничать с контрразведкой?” И пока ты не опомнился, вдогонку: "Съездишь в отпуск, мы своих не бросаем." Надо только подписать кое-какие бумаги. Обещал помочь вступить в КПСС, якобы, даже с карьерой на гражданке…Иными словами, особист усердно вербовал каждого из нас в стукачи.

Сколько человек были завербованы, сколько среди нас было агентов контрразведки, я никогда не узнаю, но один парень в откровенном  разговоре всё же признался мне, что подписал бумагу с особистом, после чего его постоянно вызывали в штаб под разными предлогами для докладов об обстановке на корабле. Парень сам был не рад,        что дал согласие на сотрудничество. Лично мне особист, среди прочих, задал вопрос, читал ли я "Архипелаг" Солженицына? Я соврал, что читал, хотя тогда даже понятия не имел, кто такой Солженицын.

Просто постеснялся выглядеть невеждой. Особист увёл разговор в сторону и отпустил меня с миром. Прочитал я “Гулаг” только в начале 90-х, и только тогда понял суть вопроса капитана-лейтенанта. Солженицын подробно описывает процесс вербовки стукачей, а так же последствия этой вербовки. Как говорится, бог отвёл.

Мне до сих пор снятся два навязчивых сна. Первый, - будто бы я сдаю какой-то университетский экзамен и не знаю ответов ни на один вопрос своего экзаменационного билета, второй, - мой призыв на военную службу. Обратите внимание, снится не служба, не мои флотские товарищи, а повторный призыв. Я покорно подчиняюсь, прекрасно сознавая, что иду служить во второй раз, опять на три года. Единственный взрослый дядька среди каких–то незнакомых салаг, которые не обращают на меня никакого внимания, вокруг меня ни одного знакомого лица. Почему я не возмущаюсь? Ведь мне служить больше не надо. Не могу этого объяснить.

Почему служить призывают в восемнадцать лет? Восемнадцать это возраст, в котором человек всерьёз ещё не спорит со старшими и не слишком думает над целесообразностью происходящего. У пацана ещё нет ни жизненного опыта, ни настоящего чувства собственного достоинства. Разве можно объяснить зрелому мужику, что присягу надо принимать не в тёплом помещении роты, или клубе части, а на ветру, в мороз, одетым "по уставу", а не по погоде, на плацу, в течение нескольких часов. Или, что в дождь и снег, надо красить леера на верхней палубе, а так же делать ещё много чего не понятного и никому не нужного. Мальчишка, сразу со школьной скамьи, - идеальный военнослужащий, воспринимающий офицеров, и даже дембелей, прослуживших на два года больше него, как умудрённых опытом наставников. Недаром в вооружённых силах так популярно словосочетание “отцы –командиры”.

Учебка закончилась в феврале. Сразу после торжественного парада, посвящённого дню советской армии и военно-морского флота за мной пришёл незнакомый мичман и отвёл меня на один из стоящих у пирса сторожевиков. В день моего прибытия корабль выходил на дежурство в район Аляски. Чувствовался приятный сладковатый запах тёплого машинного масла и лёгкий гул работающих стояночных дизелей. Чистота везде была какая-то не реальная, даже после учебки. Спущусь на нижние палубы и познакомлюсь с местной фауной я несколько позднее. Поверьте, тараканов и крыс в трюме даже очень чистого с виду корабля не меньше, чем на телешоу “Форт Баярд”.
Только успел я дойти до своего кубрика и сбросить с плеча рундук,как по корабельной трансляции сыграли тревогу и объявили: “По местам стоять, с якоря сниматься”. Матросы стали быстро  разбегаться по своим боевым постам. Сопровождавший меня мичман велел ждать окончания тревоги и тоже куда-то удалился. Всем было не до меня. Вскоре я услышал, как затрещал по борту корабля    потревоженный движением корпуса лёд и палуба подо мной дрогнула. Я поднялся наверх, зашёл в пустую столовую, поднял задраенную по тревоге бройняшку иллюминатора и увидел, что мы медленно отходим от берега. Минут через пятнадцать начало покачивать, с непривычки меня затошнило. Мы вышли в открытое море. Качать стало сильнее. Потом ещё сильнее. Ещё… И началось…

По субботам на всех военных кораблях производилась большая приборка. Радисты по кругу гоняли одни и те же магнитофонные записи популярной музыки. “Уже который год хожу я по канату...” - верещала молодая Алла Борисовна. “Жена, жена... Какая встреча...” - тянул душу Кальянов, Боярский горланил что-то про рыжего коня... Трёшь в такт музыки корабль мыльной ветошью, и думаешь о чём-нибудь своём. Очень успокаивает. Большая приборка длилась пол-дня, после чего команда мылась в корабельной бане и отдыхала до понедельника. Следят за качеством уборок соответствующие дежурные и боцман.

Наверняка, слово “боцман” любой, даже самый сухопутный читатель не раз слышал с раннего детства, ведь без этого персонажа не обходится ни одно художественное произведение, повествующее про корабли, пиратов, и их сокровища. И по сей день, будь то военный  корабль, или гражданское судно, фигура боцмана является визитной карточкой любого более, или менее крупного плавсредства. Первым боцманом, которого мне довелось повстречать, был сорокалетний кривой на один глаз хохол, страшный матерщинник, знающий  много прибауток, анекдотов и неприличных пословиц на все случаи жизни. "Ты шо, сынок, краu попутал? Ты ишо у своего папаши на юю мутной каплей висел, кода я аварийной партией командовал! На тебя хрен дрочыли, а на меня уже шинэлку шили! Швидкей за рукавами!" - орал сундук на попытавшегося пререкаться с ним молодого трюмного. Мы все мечтали уволившись с корабля, встретить этого горластого жлоба на гражданке и от души начистить ему его толстую красную морду.

На флоте, где присутствие женщин и детей по общему правилу исключено, маты имели сакральное значение. Матами не ругались и не обзывались, ими не унижали, ими отдавали команды. Наивысшей виртуозностью, чем–то из области искусства считались маты "с показами", когда для большей наглядности и убедительности слова сопровождались характерными жестами, мимикой и телодвижениями.


 Именно таким редким даром обладал старший мичман, Василий Андреевич Шкурат. Послуживший с пол-года моряк, наблюдавший боцмана с приличного расстояния, даже не слыша его голоса, по "показам" моментально ориентировался и понимал о чём идёт речь и что нужно делать в той или иной ситуации. Главный боцман это всегда мичман (или старший мичман), как правило, не молодой и являющийся не просто "завхозом", или старшим кладовщиком, нередко от него зависят взаимоотношения в экипаже. По сути, боцман на борту - третий человек для личного состава после командира и старпома. Боцманом мог стать далеко не каждый. Необходим определённый набор личных качеств, организаторские и ораторские способности, умение с кем–то о чём–то выгодно договориться, что–то где–то “достать”, или стырить. Воровали сундуки не по-детски. Раз в пару лет их можно было строить на пирсе и сажать лет на пять через одного. При этом никто, включая их самих даже не спросил бы: "За что?" Кроме прочего, боцман должен уметь вязать сам и научить вязать других всевозможные морские узлы, кранцы, oгоны и оплётки, он отвечает за внешний вид корабля, руководит швартовками, погрузками и разгрузками, спуском на воду плавсредств, заведует всем корабельным хозяйством и камбузом. Наконец, он должен быть просто хорошим мужиком, которого побаиваются, но уважают. Если боцман застал тебя праздно курящим на верхней палубе, или бесцельно прогуливающимся по коридорам - будь уверен: в эту же минуту, как минимум, получишь в руки скребок, паёльную щётку, банку с суриком, и пойдёшь чистить ржавчину в таком месте, куда ты не заглядывал за всю свою службу на корабле.Помните моржа с трубкой, в тельнике и клёшах, из "Ну, погоди!",который всегда не вовремя загружал Волка разными корабельными работами? Боцман умел озадачить, особенно салаг. Годков по всякой ерунде обычно он не напрягал. На жалобный скулёж: "Тарищь мичман, когда я всё это успею?” Ответ был короткий: "В перерывах между боем!" Вместе с тем боцман это человек, которому позволялась роскошь нарушить устав, о чём знали все снизу доверху, ни у кого не было мысли его в этом упрекнуть. Если имелась необходимость привлечь людей на внеурочные работы, то после выполнения задачи боцман организовывал баню для одного, или нескольких человек, втихаря давал спирт "для сугреву", отмазывал на построении, давая отоспаться, закрывал глаза на "залёты", освобождал от нарядов

-Царёв! - поучал наш боцман нерадивого кока.
-Йя! - карикатурно щёлкая пятками в тапочках отвечает кок.
-Почему меню такое однообразное?
-Так, по рецептам, тарищь мичман.
-А фантазия? А стремление к совершенству? Нельзя перетрахать ВСЕХ женщин... Но ведь к этому же нужно стремиииться...

У хорошего боцмана не бывало любимчиков. Ты мог иметь кучу взысканий, но если в экстремальной ситуации сумел проявить себя, то обо всех твоих "залётах" тут же забывали, а на утреннем подъёме флага ты становился героем дня, после чего ни у кого не поворачивался язык упрекнуть тебя за прошлые "косяки". Хороший боцман умел не только жестоко наказывать, но и щедро поощрять.


О подлодках и подводниках


Примерно с конца пятидесятых годов прошлого века всё, что связано с подводными лодками и подводниками начало постепенно обрастать самыми разнообразными легендами и мифами. Рассказы про седых, или лысых от радиации двадцатилетних моряков, жуткие истории про поднятые затонувшие субмарины с изуродованными противопожарным инвентарём телами моряков, которых не пускали из гибнущего отсека в соседний свои же сослуживцы, про аварии реакторов, пожары, подводные столкновения с натовскими субмаринами. Что характерно, все эти леденящие кровь истории рассказывают люди, далёкие от флота. На самом деле правдой является лишь то, что подводные лодки гибнут чаще надводных кораблей.

Статистика причин гибели отечественных лодок примерно соответствует статистике причин гибели отечественных самолётов в сравнении с их евро-американскими аналогами. Виной тому называются несовершенство техники и человеческий фактор. Я видел и подлодки и подводников, разговаривал с ними и имел возможность сравнивать нашу службу. Вообще, моряки с надводных кораблей не шибко воспринимают подводников как своих коллег. Было совершенно непонятно, как можно выходить в море и не видеть его, а по возвращении жить в береговой казарме, как можно после каждого похода менять экипажи, и многое другое. Сами подводники всегда называют свою службу "армией", да и разговаривать подводнику с надводником, как выяснилось, почти что не о чем. Между теми, кто служил на современных атомных лодках и теми, кому довелось отдавать долг родине на старых дизелюхах такая же разница, как между кшатриями и шудрами в Индии. Первые были обеспечены всеми мыслимыми и немыслимыми благами, ели икру и пили красное вино, вторые влачили жалкое существование.

Однажды мы стояли на заправке в Магадане, неподалёку от базы дизельных лодок, и нам устроили экскурсию на одну из них. Это была субмарина, не поверите, 1936 года постройки. Заходили внутрь лодки мы группами по 4 – 5 человек, поскольку большее количество людей её единственный коридор вместить не мог. Выйдя наружу, я покурил с вахтенным у трапа. На краснофлотце была засаленная шинель, на но- гах не флотские ботинки, как у нас, а кирзовые солдатские сапоги, за плечом – побитая временем "Светка" ("СВТ", - Самозарядная Винтовка Токарева) с примкнутым штыком, но без затвора. Мы разговорились. Из беседы я узнал, что матрос был родом откуда–то с Урала, отслужил столько же, сколько и я, на тот момент чуть больше половины.               В последний раз лодка выходила в море лет семь назад, на ходовые испытания, без погружения. Всего в ОБрПЛ было семь или восемь субмарин довоенных и 60-х годов постройки. Парень с грустной улыбкой сообщил, что в арсенале части имеется одна ядерная торпеда. Затвор и патроны к винтовке не дают - боятся, мало ли что. Спрашивал, есть ли у меня лишнее обмундирование его размера, ленточка для бескозырки. Экскурсия произвела тягостное впечатление. Было жалко людей, попавших служить на три года в такие ужасные условия.

Вернувшись на корабль, я долго сидел перед открытым иллюминатором, глядя на неухоженную покрашенную ядовито-рыжим суриком, приросшую к пирсу подлодку, смотрел на силуэт паренька с бесполезной винтовкой, топтавшегося на ветру у трапа и с ужасом думал, что запросто мог оказаться на его месте.




Прозвища


Наиболее колоритные личности на военной службе просто обречены иметь прозвища. Скажу сразу, таких было меньшинство. Но какое! Чего стоит легендарный марсовый из Архангельска, Женька Викторов! Во–первых, он настаивал (и настоял!), что ударение в его фамилии ставится не на первый слог, как у всех нормальных людей (ВИкторов), а на второй – ВиктОров! И все, от последнего духа, до командира корабля, называли его именно так, и не иначе. У личного состава с юмором было получше, поэтому ВиктОрова назвали “Француз”! Но и это ещё не всё. Женька Викторов был парнем незаурядной внешности и редких понтов. Небольшого роста, худющий,  и до одурения наглый (как говорили у нас –“залупастый”). Став годком он ужасно любил гонять молодых. Заслышав зычный голос Француза, рот у которого вообще никогда не закрывался, духи моментально прятались во все корабельные щели и с замиранием сердца пережидали, пока он удалится на безопасное расстояние. В среде салаг Француз имел второе прозвище –“Петлюра”.

Часто погоняла давались в соответствии с корабельной специальностью. Например, химика, Женьку Тапалова, звали “Дуст”, медик, в честь известного академика, именовался “Семaшко”. У одного молодого весенника, чьё имя я даже не помню, была неприятная манера говорить, и при этом постоянно скалиться в улыбке. Говорить он любил много и смотреть на это было настоящей пыткой. Ему в первый же день приклеили кличку, - “Весёлый”. Другой матросик того же призыва рассказывал про то, как на гражданке стали появляться  заграничные видеомагнитофоны. Он буквально в лицах показывал нам бои с Брюсом Ли, по-своему озвучивая их междометиями, за что и был награждён прозвищем “Бдыщь”.

Тощий рыжеволосый Витька Жегалов имел взгляд и внешность опереточного злодея, за что получил прозвище “Жуткий”. Бывало, самое неожиданное прозвище цеплялось к человеку с пе вых дней пребывания в подразделении и тащилось за ним через всю службу, до самого дембеля. Призвавшись из Башкирии, Рустам Селихов первое время плоховато говорил по-русски. В начале его корабельной 


службы на вечерний чай была подана халва. “О, хальва!” – разулыбался Рустем, протягивая руки к восточному лакомству. После того случая для всех он так и остался  “Хальвой”, пока не сошёл на берег.

Радиста, Мишку Высоцкого, даже отдалённо не напоминавшего его знаменитого однофамильца, все величали не иначе, как “Володька”. Насколько мне известно, сейчас Володька смотритель и часовой мастер в Эрмитаже. В общем, прозвища были достаточно разнообразные и совершенно безобидные. Во всяком случае, я не помню случая,чтобы  это кого–то обижало.

Баталер, Саня Неупокоев, был так худ, что походил на жертву холокоста. Даже старослужащие, молча вздыхая, обходили его стороной. Бледный и болезненный, с тёмными кругами вокруг глаз, Неупокоев носил прозвище "Покойник".

Служил у нас на корабле парень из Молдавии, сигнальщик, Коля Мыцу, по прозвищу “Зоя”. Я не знаю почему, но это прозвище ему ужасно шло. Рондолевые фиксы, голос с небольшим дефектом речи, слегка блатные повадки, пританцовывающая походочка. В самом прозвище не было никакого пошлого подтекста, Зоя охотно откликался на своё второе имя. Я, вроде бы, человек с абстрактным мышлением, так и не понял, откуда могла взяться эта ассоциация, в связи с чем, и почему она так точно отражает Сашкину внешность и характер.








                Я ваше мнение вращенью подвергал,
                А осью был мой детородный орган.

                из высказываний В.Н. Царёва

Че




   Одним из моих корабельных товарищей был мой ровесник, с которым мы начали служить ещё в учебной роте, наш кок, Славка Царёв, по кличке “Чeслав”, или “Че”. Парень готической внешности с фиерическим чувством юмора был худой, длинный и сутулый, как гороховый стручок. Я часто вспоминаю его сидящим с закинутой на ногу ногой и руками, по локоть засунутыми в карманы брюк, на дюралевом разделочном баке (столе), или лениво курящим в открытый люмитер, щурящимся одним глазом от табачного дыма и раздающим указания "рабам" (рабочим по камбузу) из числа карасей:

- Алё, воин! Тя чё, на спор зачали? Чё смотришь на меня, как х.й на бритву? Ты мой палубу, а не грязь размазывай! Упал и дёргайся, как инфузория под микроскопом! Шевели ресничками! Я трубил в твои годы, как Карло за растрату и тебя, дрища, заставлю! Я так просто не отстану, ты меня знаешь, от меня трусами ночью не отмашешься, я своего всё-равно добьюсь. Читал, что в Байбл написано? Слушай и по- читай старших. Понаберут на флот дебилов с лишней хромосомой.

- Да оставь ты духа в покое, пойдём лучше на ют, покурим, - успокаивал раздухарившегося кока заглянувший на камбуз химик.

-Их надо п...дить, как резиновых зайцев, - не унимался кок, разминая в пальцах сигарету , - Слышь, стрюкоман, я приду, чтоб всё блестело, как яйца у Фаберже.
У коков всегда можно было разжиться продуктами и даже спиртным. Типичная картина: кто-то, приоткрыв тяжёлую железную камбузную дверь, просунув башку, надсадно орёт:


- Кок, у тебя солёные сухарики есть?

- У меня есть всё, кроме голой женщины. И ту обещали достать,-      меланхолично отвечает Царёв откуда-то из глубины камбуза, сквозь жужжание электромясорубки.

  Манерой общения и темпераментом Царёв сейчас напоминает мне “Фашиста” из фильма “Брат”. Че неплохо играл на гитаре и пел. В конце томного романса он мог перейти на фокстрот, или буги - вуги, завершив его куплетом, типа:

"Ну, а песенка смеётся, Ну, а песенка летит, Мы идём по Уругваю, Ветер юбки тормошит."


 Чеслав появился у нас на корабле, когда я уже отслужил свои первые пол-года. Кок-годок с приходом карася - Царя появлялся на камбузе только для того, чтобы посолить еду. Всё остальное делал Че, - сам мыл посуду за рабочих-годков, драил палубу на камбузе, таскал продукты из трюмов, боролся с грызунами, и так далее.      Сердобольный боцман, конечно, ставил вместе с годками в камбузный наряд молодых, но рук всё-равно не хватало. Так продолжалось до тех пор, пока через год нам не прислали кока, более молодого, чем Царёв. 
 
Обычная утренняя картина: Царёв, двигаясь, будто весь он состоит из одних шарниров, насвистывая какую–нибудь протяжную мелодию и слегка пританцовывая, меланхолично поднимается по трапу из    провизионных кладовых, держа в каждой руке за хвосты по две–три здоровенные дохлые крысы, вытащенных из капканов. Кок выходит на ют, движением сеятеля кидает крыс за борт, потягивается, садится на пожарный кранец, закуривает и, развалившись, о чём–то молча мечтает, закинув ногу за ногу.
Пару раз в ночи раздавались звуки падающего с трапа тела и и звон дюралевого лагуна, наполненного сыпучими продуктами. Через короткую паузу слышались стоны, шорох рассыпанной крупы и ворчание, пародирующее голос боцмана: “Хочешь завалить дееело, доверь его Царёёёву”

Если кто-то заглядывал в корабельную баню во время помывки, кок,под общий хохот, с визгом закрывал свои причендалы тазиком, а обнажённые соскu –свободной рукой, или мочалкой. На Новый, 1985-й год Царёв пугал народ костюмом маньяка из долгополого плаща ОЗК, надетого на голое тело, который он широко распахивал, забегая в кубрики, ну и всё в таком духе.

В один из призывов к нам на корабль прислали молодого санитара. Я даже не помню его имени и фамилии. Корабль стоял в базе, был выходной день, фельдшер (местный сундук) ушёл домой, мы с      Царёвым сидели в корабельном медпункте и наблюдали за тем, как молодой “доктор” разбирался с полученными накануне лекарствами. Вдруг, лицо санитара засияло. Он держал в руках упаковку каких–то больших ампул, похожих на пробирки с запаянным сбоку носиком.

- О! – радостно воскликнул санитар, - хотите попробовать? - Мы с коком переглянулись.

-  Кескесэ? - поинтересовался я.

-  Хлорэтилл! –со знанием дела ответил док.

- Система ниппель, - разглядывая в руках стеклянную конструкцию резюмировал    кок, - туда дуй, а оттуда –  . уй!

 Оказалось, что это средство для местной анестезии. Если хлорэтилом пропитать вату и понюхать, возникает кратковременная эйфория, при этом сердце начинает колотить так, что грудная клетка содрогается при каждом его ударе. В тот вечер втроём мы вынюхали весь годовой корабельный запас хлорэтилла. Это был мой первый и последний в жизни нарко-токсикологический опыт.

После демобилизации я долго пытался найти Царёва, но однажды он объявился сам. Ранним зимним утром раздался звонок из города Нижневартовска.

- Да-арофф. Узнал? - прогундосил динамик телефона.

- Нет, - честно признался я.

- Шкипер, ёпт, этт кок, на, – раздалось в трубке.

- Че! Разрази меня Зевс! Ты, что ли? – одновременно удивился и обрадовался я – Привет! Как ты? Рассказывай!

- А .ули рассказывать, на? Жизнь прошла мимо, ёпт, – сообщил мне Царёв, - сколько десятков лет мы не виделись? Я тебя вспоминаю!

- Ну, как жив - здоров ?

- Здоров, как морпех перед высадкой. А жизнь по-всякому. Иногда    такой расклад бывает, что не знаешь, с чего и ходить.

Мы проговорили около часа, выдали всю информацию друг о друге. Потом кок снова куда –то пропадал, как выяснилось, уходил в запой. Не запой, а "эти дни!" - поправлял меня протрезвевший друг. Со     временем наше общение сократилось до минимума.




Последний день



Однажды я случайно прочитал в какой-то локальной брошюрке,что мой одноклассник по девяносто пятой школе, Сашка Рожко, погиб в Афганистане. В брошюрке было написано, что военнослужащий умер от болезни, позднее, уже в другом источнике я прочитал, что парень подорвался при разминировании долины, в интернете написано третье, - погиб при обстреле колонны... Сашка учился со мной в младших классах. На Новый год во втором классе у Сашки был наивный костюм Самоделкина. Наверно, этот костюм ему сделал отец. На туловище была надета большая картонная коробка с горящей

от батарейки лампочкой. Именно таким я запомнил Сашку в школе. Мягкого по характеру, застенчивого паренька с высоким голосом. Он погиб, отслужив в ДРА всего четыре месяца после учебки. Как-то стало не по себе. Ведь мы оба призывались осенью 83-го, что ему пришлось пережить, почему такой неприспособленный парень оказался на войне, мои юношеские переживания на флоте показались мне такой ерундой...

26 апреля произошла всем известная авария на украинской АЭС. Хорошо помню это событие, политинформации, газетные вырезки с фотографиями погибших пожарников. Моряки и солдаты, желая демобилизоваться на два-три месяца раньше положенного срока, писали рапорта с просьбой отправить их на ликвидацию аварии. Желание поскорее уйти домой было сильнее инстинкта самосохранения. Были такие и у нас, но по причине удалённости Чернобыля, к счастью, всем было отказано. Последний день моей службы на флоте тянулся мучительно долго. Большинство дембелей моего призыва уже сошли с корабля, а я и еще человек семь, или восемь продолжали дожидаться своей очереди. Почти всё оставшееся до отбытия в аэропорт время я, как и положено "гражданскому", проводил в своём кубрике, валяясь на шконке с книжкой. Уже недели две я не ходил на построения, не делал приборки, и вообще никак не участвовал в жизни корабля.

Помню тот ветряный пасмурный день. Командир боевой части заранее предупредил, что моё присутствие на утреннем построении обязательно. Это был мой последний выход на вертолётную площадку. Как обычно, по команде смирно сигнальщики подняли флаг и гюйс. Командир назвал присутствующих дембелей по фамилиям, мы вышли из строя и встали у кормового флагштока. Сухие благодарности за службу, рукопожатия офицеров, скупые напутствия, сдержанные улыбки, "Славянка" по корабельной трансляции. Я даже не пытался оценить важность текущего момента, всё происходящее казалось мне ненужным и затянутым ритуалом. Вернувшись в кубрик, упал на шконку и продолжил страдать от безделья и скуки. Наконец, склянки пробили полдень. Я одел новую форму, взял свой дембельский дипломат, посмотрелся в зеркало и в последний раз вышел из своего кубрика. Братва на пирсе, увидев меня при параде, оживилась, кто–то начал одобрительно присвистывать, выкрикивать весёлые пожелания…
Последнее, что я запомнил из того дня, - полупустой салон самолёта и пробирающий до костей холод в течение всего семичасового перелёта. Как я приехал домой, как добрался из аэропорта, как и кто меня встретил дома, я не помню. Только представьте. Я столько ждал этого дня, столько мечтал о нём, но совершенно не помню момент своего возвращения.


                КПСС антинародной
                Покажем орган детородный!

                И. Иртеньев


Перестройка


Десятилетие с 1989-го по 1999-й годы оказалось самым свободным за всё время существования страны. Да, были проблемы в экономике, не везде вовремя выплачивали зарплаты, при переходе к рыночным отношениям случился ожидаемый скочок преступности, людей обманули с ваучерами и банковскими вкладами, всё это было. Но при этом цензура отсутствовала, церковь знала своё место, налоги и стоимость коммунальных услуг были реальными, люди не сидели по уши в долгах, суды были относительно независимы, законопослушные граждане не боялись милиции, а коррупцию тех лет не сравнить с нынешней.

В начале девяностых годов в правоохранительных органах поводом для проведения служебной проверки являлась покупка сотрудником подержанной иномарки, а для снятия с должности министра юстиции или генпрокурора была достаточна съёмка скрытой камерой в окружении проституток, или попытка перепродажи пары импортных джипов. В годы перестройки люди узнали, что по любому вопросу могут быть разные точки зрения. Девяностые запомнились предчувствием больших перемен. Я, как и большинство молодых людей, верил в это. Только ленивый не обсуждал        политику, преимущества капиталистического пути развития и рыночной экономики... Несмотря на экономические трудности, никто не высказывал мысли вернуть СССР. Я был абсолютно убеждён, что наши люди навсегда избавились от хождения строем, цензуры и страха. После советской прессы, новый "Огонёк" казался настоящим родником свободы. Про передачи "До и после полуночи"и "Взгляд" даже говорить не стоит. Ничего подобного ранее страна не видела.

  В начале девяностых в большинстве домов появилось кабельное телевидение, по которому начали показывать мировое кино. Были годы, когда “видеодвойку” (телевизор со встроенным видеомагнитофоном) можно было обменять на кооперативную квартиру, по крайней мере, мне достоверно известен  такой случай. Надо сказать, по кабелю показывали довольно насыщенную программу. Народ навёрстывал упущенное за десятилетия железного занавеса от Брюса Ли с Джеки Чаном до фильмов  Скорцезе и Де Пальма. В ночное время частные провайдеры не скупились на ещё неведомую нашим людям эротику, а кое-где показывали и откровенное порно. Вместе с тем, перестройка принесла с собой целую ораву проходимцев: от жуликоватого украинского психотерапевта, до неприкрытого мошенника профессорского вида. Последний, сидя с открытым ртом у телевизионной камеры, молча "заряжал" своими ладонями водопроводную воду, выставленную в трёхлитровых банках перед экранами своих телевизоров легковерными россиянами. На улицах появились кришнаиты, ряженные казаки, представители  "белого братства", таджикские нищенки с детьми... Помню, как взахлёб мы читали совершенно невозможные ещё вчера статьи, разоблачавшие самогО Владимира Ленина! Никто не встал на защиту упавшего режима. Первый съезд народных депутатов, открывшийся в Москве в 1989 году явил на свет блистательных ораторов. Среди них были Галина Старовойтова, Юрий Афонасьев, Дмитрий Лихачёв, Даниил Гранин, Андрей Сахаров и, конечно же, вишенка на торте, - Борис Николаевич Ельцин. Эти люди говорили с трибуны то, о чём давно шепталась на кухнях вся страна. Через год Ельцин был избран президентом России. Народ боготворил своего избранника. К сожалению, у человека из компартии кишка оказалась тонка. Он не запретил компартию, не разогнал политический сыск, не снёс мавзолей, неубрал некрополь с главной площади страны, не решился переименовать улицы, названные в честь коммунистических лидеров, не снёс памятники палачам, не открыл архивы, не пошёл на необходимую люстрацию, он не сделал НИЧЕГО для того, чтобы сжечь мосты в прошлое. Прогрессирующий алкоголизм и политическая недальновидность ЕБН закончились его деградацией и сменой руководства страны. Что из этого вышло, вы уже знаете.



Лаборатория





В июле 1989-го года, проходя по улице Ленина в центре города я обратил внимание на неприметную вывеску с золотым  республиканским гербом и надписью: “Научно-исследовательская лаборатория судебной экспертизы Министерства Юстиции РСФСР”.        Я уже с неделю целенаправленно подыскивал работу и с любопытством открыл неприметную дверь, расположенную со двора старинного здания краевого суда. В подвальном помещении с толстыми стенами не было ни души. Было обеденное время.                В глубокой нише коридора примостился гипсовый человеческий торс с открывающейся грудной клеткой в натуральную величину.Посмотрев по сторонам, я открыл дверцу манекена. На пол посыпались макеты внутренних органов. На грохот никто не отреагировал. Я, как сумел, по-быстрому вставил органы на место и закрыл наглядное пособие на фиксирующий крючок. Поднявшись по лестнице, я оказался на первом этаже здания. Там меня встретила высокая худая женщина средних лет в белоснежном халате. Ей оказалась начальник лаборатории. Выяснилось, что в учреждении в очередной раз запил эксперт-баллист (почему-то баллистов в наших фильмах и телепередачах упорно на- зывают уменьшительно-ласкательно, “баллистиками”)

-С оружием обращаться умеете?, - спросила женщина.

-Служил.

-Отлично!, - начальнице понравилось, что я недавно отслужил в вооружённых силах, похоже, этим я вызвал у неё кадровый интерес и доверие,-когда сможете приступить к работе?


На следующий день, в субботу, ко мне пожаловали сразу два моих сослуживца. Валерка Савельев и Сашка Федорук, причём первый приехал из подмосковного Серпухова, а второй с острова Сахалин, оба нашли меня, независимо друг от друга, в один день. Мы отпраздновали встречу, а в понедельник я со страшного бодуна вышел на работу. Слава богу, на моё состояние никто не обратил внимания. Мне предоставили отдельный кабинет в подвале Краевого суда, за стенкой которого находился небольшой тир. Там же же находились оружейная комната и сейфы с боеприпасами. Поразительно! Меня взяли фактически с улицы, без каких-либо проверок и рекомендаций, посадили в отдельный кабинет, дали ключи от оружейки, набитой огнестрельным оружием и боевыми патронами, доверив обращение с ними без малейших сомнений в моей адекватности. В нынешнее время это кажется совершенно невероятным.

Работа эксперта–баллиста по большей части состоит в исследовании исправности огнестрельного оружия, а так же в идентификации изъятых следователем пуль и гильз. Процесс исследования сопряжён с множеством экспериментальных выстрелов, поэтому грохот пальбы и запах пороховой гари в подвале присутствовали ежедневно. Мне было интересно подолгу копаться в оружейных механизмах, читать специальную литературу, осваивать сравнительные и измерительные микроскопы. Иногда в оружейке скапливалось до полусотни стволов, при этом в лаборатории не было никакой охраны, даже вахты, любой человек с улицы мог зайти туда свободно. Несколько раз, вечерами, когда передо мной на столе лежали исследуемые автоматы, обрезы, или боевые пистолеты, в мой кабинет забредали какие-то случайные люди с улицы. Однажды зашёл настоящий сумасшедший. На вопрос, что ему нужно, он ответил:

–Мне нужно сдать город...

–???????.......

Когда до меня дошло, кто стоит передо мной, я принял город и вы- проводил нежданного гостя на улицу.


Прямо над тиром находился Краевой суд. Работники суда рассказывали, что некоторые особо впечатлительные граждане, приходившие на судебные заседания, с тревогой высказывали предположения, что в подвале приводят в исполнение сметные приговоры.

    Штат сотрудников был не велик. Кроме меня в НИЛСЭ работали химик, биолог, несколько трассологов, пара почерковедов, и фотолаборант. В основном – женщины. Экспертом-биологом был импозантный Александр Петрович. Он был старше меня лет на пятнадцать. Так я впервые столкнулся с лицом “нетрадиционной ориентации”. Петрович был хорошим человеком и толковым экспертом, правда, иногда он срывался в запой, за что и был позднее уволен. Впоследствии Петровича нашли убитым, с выколотыми глазами. Убийц вроде бы не нашли. Но это случилось гораздо позже, в конце девяностых.

Разве можно сегодня представить ситуацию, когда сотрудников      командируют в столицу за... четырьмя (первыми в лаборатории) ком- пьютерами? Новое поколение не поймёт радости нашего коллектива, когда к праздникам Петрович от имени лаборатории договаривался с организациями о покупке “цитрусовых”, или мяса, на каких-то продовольственных базах. Сейчас это кажется смешным, а тогда всё было на полном серьёзе. Случались командировки по стране, где я общался с настоящими легендами советской баллистики, держал в руках легендарное оружие, вплоть до самоделок братьев Толстопятовых. Общаясь в командировках с коллегами разных           экспертных специальностей, слышал рассказы и байки о том, как фальсифицируются судебные экспертизы, от которых зависят судьбы людей. Панибратские отношения следователей и экспертов всегда были в порядке вещей. У эксперта имеются почти что неограниченные возможности для фальсификации заключений, а главное, их практически невозможно опровергнуть, и они ложатся в основу обвинительных приговоров, или наоборот, в основу постановлений об отказе в возбуждении уголовных дел. Подавляющее большинство экспертиз, без сомнения, честные. Но кто даст гарантию, что ряд заключений не подогнан под просьбу хорошего парня из следственного управления? Такое случается. Не спрашивайте, откуда мне это известно.

Гипсовый торс о котором я писал выше, до настоящего времени на своём месте, его так же зовут “Петя”, раньше сотрудники прятали под ним ключ от входной двери. Был ещё “Вася” - человеческий скелет в натуральную величину, который стоял в углу моего кабинета. На него я вешал свою верхнюю одежду, а после работы накидывал ему на плечи свой белый халат. Наверняка, Вася тоже жив и здоров. К весне 2021г. От НИЛСЭ образца 80-х не осталось ничего и никого, кроме двух этих весёлых артефактов.


                Страшнее законов в государстве
                только практика их применения…

                А.И. Иншаков, краевой судья.



Око государево




Теперь то время принято называть “лихим”. Многие считают его жутким периодом в истории постсоветской России. Моё отношение к девяностым крайне субъективно. В 26 лет я был молод, здоров и по- лон сил. Мне повезло иметь стабильную работу, неплохой социальный статус, не голодать, избежать неприятностей с преступным миром и даже получить от государства собственное жильё. Так было далеко не у всех.

Со сталинских времён прокуратура располагалась на первом этаже жилой пятиэтажки на улице академика Вавилова. Многие до сих пор уверены, что эта улица носит имя известного советского генетика. На самом деле, построенная во времена гонений на генетику, она названа в честь другого академика, профессора-физика, Сергея Вавилова.

Мой кабинет находился в самом конце длинного коридора. Окно со сварными решётками выходило в солнечный дворик со старыми тополями и старушками на скамейке. Стол, стулья, сейф, тяжёлые тёмные шторы в пол. По нынешним нормативам мой кабинет был слишком велик для одного человека. В нулевых в нём работали четверо сотрудников миграционной службы.

Большинство сотрудников прокуратуры я знал ещё по университету, поэтому коллектив, с которым я не терял связи, работая экспертом, принял меня с распростёртыми объятиями. Оперативники, с     которыми мне довелось работать по линии МВД, были примерно моих лет, общий язык мы нашли моментально.
Небольшой по размеру Кировский район в девяностых был     настоящей кузницей кадров, из него вышли два начальника РУБОПа, несколько генералов, генпрокурор и десятки руководителей регионального уровня рангом помельче. Рассказывали, что в годы горбачёвского "сухого закона", уровень убийств и изнасилований упал настолько, что сотрудники неделями сидели по кабинетам без работы, играя в нарды. Кстати, пьянство в прокуратурах и милицейских отделах было открытым и совершенно тотальным. За бутылкой обсуждались планы расследования, версии убийств, и служебные проблемы. Многие хорошие опера и следователи утонули в стакане в "лихие девяностые"...

Моим первым районным начальником-прокурором была женщина. Строгая дама с гладко зачёсанными назад чёрными волосами, завёрнутыми в тугую шишечку на затылке. Она почти не пользовалась косметикой и очень убедительно курила беломор. Я никогда не задумывался над её возрастом, но, долгое время считал её, минимум, лет на пятнадцать старше себя. Совсем недавно я узнал, что моя начальница была младше моей сестры... Вместе мы проработали менее двух месяцев. Прокурорша получила повышение, и её сменил радикально иной человек.

Помню, как в первый день его работы у нас в коллективе отмечали юбилей одной из сотрудниц. В обеденное время все собрались за столом. Прокурор появился в дверном проёме совершенно нежданно. Обведя коллектив мутным взглядом и, видимо, желая показаться "своим парнем", он рассказал бородатый пошлый анекдот про грузина и дикого коня. Коллектив дружно притих, глядя на нового человека. Начальник посмеялся над собственной шуткой и, в гробовой тишине, удалился...

Рассказывали, как во время принятия решения о санкции в отношении подозреваемого, прокурор, дохнув перегаром на гербовую печать, шлёпал ей по постановлению и со словами: "Я санкционирую ваш арест", падал замертво к ногам арестованного. Не прошло и года, как наш шеф ушёл в длительный запой, из которого уже не вышел. Это не простая история, которой нужно посвятить, как минимум, отдельный рассказ. По-моему, прокурор даже не сдал дела, как положено, своему преемнику.

Обычно следователями районных прокуратур работали парни до 30-ти, при этом, их профессиональное выгорание происходило за считанные годы. Редко кто задерживался на этой должности больше трёх лет. Главной мечтой и вершиной дальнейшей карьеры считалось не повышение по службе, а уход в адвокаты.

Сегодня 90-е успели подзабыться. Всё, о чём теперь вспоминают наши люди, это их финансовые проблемы. Кругом действительно царила тотальная нищета, но в то же время прилавки ларьков, магазинов и рынков были завалены импортным барахлом.Первую зиму я проходил на службу в стареньком овчинном тулупе, доставшемся мне от маминых знакомых ещё в девятом классе. Бандoсы носили практичные китайские кожанки и рассекали по городу на подержанных, но недоступных для подавляющей части населения иномарках. Заводы и фабрики закрывались, зарплата не выплачивалась, одновременно с этим росли территории вещевых рынков и город активно застраивался павильонами из сварного листового железа, похожими на ДОТы с амбразурой для передачи товара и денег.

Интересно было наблюдать за знакомыми, которые значились генеральными директорами, или президентами каких-то загадочных ООО. Самооценка у людей менялась на глазах. В барсетках "новых русских" непременно имелись визитки, одна красивее другой. Беда только, у генерального директора не было подчинённых. У него не было ни секретарши, ни личного водителя. Он был ОДИН. 1992-й-1993-й годы в России были пиком подобного маразма.

Типичная схема бизнеса: купил подешевле, продал подороже -, но даже для такого, казалось бы, совершенно пустякового занятия, требовалось потрудиться. Гораздо проще, особенно, если ты здоровенный бугай, или отмороженный на всю башку десперадо с обрезом за пазу- хой, объезжать десяток ларьков и собирать с них еженедельную дать. Несогласных платить били, сжигали их имущество, особо упёртых пытали и убивали. Случаи расправы над коммерсантами и убийства криминальных авторитетов в борьбе за сферы влияния происходили регулярно.

В начале девяностых в прокуратурах ещё не было ни компьютеров, ни оргтехники, ни мобильников. Всё, что имел следователь, это электрическая печатная машинка "Ятрань", занимающая пол-стола, стационарный телефон с витым проводом, бланки протоколов в папке, пистолет Макарова, да томики потрёпанных кодексов в ящике стола. Мы курили в своих кабинетах, выпивали, особо не прячась от начальства, и были ярыми фанатами своей работы. Главной наградой была возможность бесплатного получения жилья. Надо сказать, в определённый период его получили все, вплоть до водителей, и секретарш.

Текст

               







                В стране, где много полицейских нет свободы,
                Где много  солдат нет мира,
                Где много юристов нет справедливости.
                Линь Юй Тан


Лоеры



Получив диплом правоведа, я попробовал себя в качестве юриста в краевой службе занятости. Двух месяцев мне хватило, чтобы не просто понять, что это не моё, но на всю жизнь возненавидеть работу юрисконсульта. Когда-то мама назидательно говорила мне, что юрист это второй человек после руководителя. Как же я разочаровался, узнав правду об истинном месте юрисконсульта в организации. Если вы обычный мальчик, или девочка на побегушках, то кроме своей работы вам придётся выполнять ещё значительную часть работы сотрудников вашей организации и ваших руководителей просто потому, что они считают составление любых документов - от официальных писем до разработки должностных инструкций и частных консультаций вашей, а не своей обязанностью. О карьерном росте забудьте раз и навсегда. Конечно, как и во всём, бывают исключения но, поверьте, их не так много, как хотелось бы, не рассчитывайте, что повезёт именно вам. Побывав студентом на практике в суде, я не загорелся желанием стать вершителем судеб, хотя мне дважды и без всяких условий предлагали должность районного судьи. Отказавшись, с практической точки зрения я, конечно же, прогадал. Во времена СССР должность суди была формально выборной, но люди старшего поколения помнят, как это было на деле. Главное было попасть в бюллетень для голосования. Для этого судья должен был получить одобрение партийной  организации, что предполагало ряд унизительных для юриста высшей квалификации процедур, поэтому, на волне перестройки, судейское сообщество подняло вопрос о том, чтобы Высший государственный орган назначал их на должности пожизненно. Дело в том, что для того, чтобы тебя избрали, нужно создавать репутацию. При пожизненном  назначении судья должен понравиться всего лишь одному человеку. Нет, не тому, кто будет подписывать Указ, а тому, кто будет подписывать Представление на должность - председателю местного суда. Естественно, что при такой системе на первый план ставились не профессиональные и деловые качества, а личная преданность и готовность брать под козырёк.Так в судьи судьи стали попадать любовницы, знакомые, дети нужных людей и те, кто уже на деле доказал свою лояльность председателям краевых и областных судов. Такой профессиональный инцест стал приводить к вырождению судейского корпуса.
Постепенно появились судейские династии, судьи стали одной из самых привилегированных и закрытых каст в России. Кому нужны покорные судьи? Они нужны председателям региональных судов, а председатель краевого, или областного суда это уже не судья, это политик регионального масштаба, причём, не подчинённый губернатору. Зарплату судье платит Москва, ему плевать на местные проблемы, он прочно встроен во властную кремлёвскую вертикаль.  Районный судья понимает, что мантия, одетая на него по щелчку пальцев, может быть по такому же щелчку тех же пальцев и сброшена.

Одновременно с тезисом о пожизненном назначении судей, в обществе заговорили о необходимости подготовки возможно большего числа юристов. Аргумент был такой: "Посмотрите! В процветающей Америке один юрист на 400 человек! Мы почему плохо живём-то!  У нас просто юристов не хватает!" Вот оно что! Чем больше юристов, тем лучше жизнь!

Прежде всего нужно определиться с терминами. А то ведь я и от оперoв слышал, мол, "мы... юристы..." Даже ГАИшники и участковые, выписывающие протоколы считают себя юристами. Юристами, ровно в том смысле, в каком соотносятся бобёр и лесничий. Вроде бы и тот и другой действуют в сфере леса, но как-то уж очень по-разному.  Что касается оперативно-розыскной деятельности, то знание законов там крайне не желательно, и даже вредно. Чем меньше законов знает оперативник, тем выше его профессиональные показатели. Юрист же в узком понимании этого слова тот, кто знает все основные отрасли

материального права, свободно ориентируется в них и умеет применять их на практике. Как вы понимаете, ни работник ГАИ, ни опер, ни патрульный полицейский, ни гражданского, ни уголовного права, или процесса не знают, не говоря уже о налоговом, или трудовом законодательстве. Им это просто не нужно, поскольку они с этим не сталкиваются. Оперативник никому ничего не доказывает. Он просто хватает предполагаемого подозреваемого за воротник и ведёт его к следователю. Работа опера это работа подружейной собаки. Схватить и принести в зубах, желательно не повредив при этом шкурку. Хотя, прикусить добычу по дороге, иногда бывает полезно. Чтобы она поняла, куда попала, и как ей следует себя вести. Где вы видели собаку без зубов?

Нотариус, работающий с узкой частью ГК может считаться юристом очень условно, как директор ЗАГСа, или председатель регистрационной палаты. С 1992 года началось широкое применение трёхсторонних договоров между учебными учреждениями, физическими лицами и организациями. Предприятия, готовые платить за обучение своего сотрудника, давали ему заочное образование при помощи какого-нибудь вузовского филиала, после чего некоторое количество лет, определённых договором, пользовались услугами такого специалиста. Естественно, качество этого образования было, в подавляющем большинстве, липовым. Филиалы быстро поняли, что продажа дипломов лицам, которых раньше не допустили бы даже до вступительных  экзаменов  по  банальной  причине   незнания грамматики русского языка, это хороший бизнес. Вскоре договоры стали заключаться напрямую, минуя предприятия, и количество лиц, получивших дипломы о высшем образовании увеличилось в десятки. Стали открываться "гуманитарные академии" и "европейские университеты" со звонкими названиями, но абсолютно пустым содержанием.

   Во времена плановой экономики на подготовку специалистов так же имелся свой план: через пять лет нужно столько-то специалистов таких-то специальностей, при этом, по окончанию обучения государство гарантировало выпускникам рабочие места. На моём курсе изначально начали обучаться 140 человек. Потом кого-то отчислили за неуспеваемость, кто-то куда-то уехал, кто-то забеременел, кто-то перевёлся на заочное отделение, в общем, к защите дипломов от курса

осталось менее сотни студентов. И это при том, что КГУ выпускал специалистов не только для края, но и для союзных республик, входивших в состав СССР. По окончании учёбы распределяли всех. Не менее двух лет молодой специалист должен был отработать там, куда его пошлют но, если выпускник наотрез отказывался ехать по распределению,  никаких санкций к нему не применялось.
Когда советский ВУЗ выпускал специалиста, обычно это был   хороший специалист. Даже к началу двухтысячных годов рынок юристов был перенасыщен в несколько раз. Итог: судя по выданным дипло-мам сегодня в России юристов больше, чем в Америке - один юрист не на 400, а на 300 человек. И, тем не менее, чем больше в стране становится юристов, тем хуже мы живём.


               
                If it ain' t broke,               
                dоn' t fix it.
                (не сломалось - не чини)

                Английская пословица



Адвокатство



  Спросите любого бывшего полицейского, пристава, или пожарника, как быть человеку в ситуации, когда его обвиняют в нарушении законов и инструкций, охраняемых их ведомствами. Вам тут же представят дело в наихудшем для вас виде, даже не вникая в суть проблемы: вы не правы, вы нарушили законодательство, оплатите штраф, возместите вред... Главная проблема адвокатского корпуса, укомплектованного  большей частью бывшими силовиками, именно в том, что такие        защитники не могут мыслить, как адвокаты. Они продолжают мыслить, как  силовики.


Работая адвокатом, я долго не мог избавиться от привычки смотреть на своего подзащитного глазами следователя. Имея соответствующий опыт, я быстро видел перспективы уголовного дела. Если доказательств вины для суда в деле достаточно, оставалось лишь убедить клиента, что мы выйдем из сложившейся ситуации "малой кровью" и настроить его на условный, или, минимальный срок. Нужно подойти к прокурору и попросить его о сделке: мы признаём вину, раскаиваемся, но просим минимального наказания (в то время ещё не существовало положений о сделке с правосудием) Идти против течения и отрицать вину гораздо опаснее, ведь можно получить и на всю катушку. Так работало большинство российских адвокатов, выходцев из прокуратур, судов и МВД. В итоге, как говорится, и овцы целы и волки сыты. Я встречал не более десятка юристов, которые были способны принимать нестандартные решения для защиты своих доверителей и идти ва-банк. Обычно, такие люди не имеют опыта работы в репрессивных органах. Победы и провалы у них случаются одинаково грандиозные.Юристы знают законы, но, в отличие от адвокатов, не знают, как их можно обойти. Сами посудите: зачем вам нужен адвокат, предлагающий признать вину? Вам и без него ваш следователь посоветует то же самое.

Несмотря на то, что рынок правовых услуг давно перенасыщен, новые юристы продолжают открывать всё новые и новые  офисы, украшая их заманчивыми слоганами и выгодными предложениями: “Цены приемлемые”, “Первая консультация - бесплатно!”, “Гарантия!”... Я даже видел вывеску "НАРКОАДВОКАТ" (видимо, по аналогии с Автоадвокатом).

 Попасть в адвокатское сообщество, даже имея за плечами правовой опыт и стаж было не просто. Штат адвокатов жёстко лимитировался. Существовало негласное правило: в адвокатуру не принимали лиц, ранее работавших в органах МВД. Связано это было с целым рядом причин, объединить которые можно под одним ёмким словосочетанием: "профессиональная деформация". Кстати, из милиции, точно так же не брали на работу и в прокуратуру, и в суд... Я не буду подробно останавливаться на анализе этой самой “деформации”, отмечу лишь то, что избежать её невозможно, так как она связана с самой спецификой оперативно-розыскной деятельности.

Человек, даже непродолжительное время занимавшийся оперативными играми до конца жизни становится мнительным и подозрительным. Он постоянно что–то  недоговаривает, держит в себе какую–то “тайную” информацию и считает, что с её помощью манипулирует людьми вокруг себя. Как правило, для таких людей не существует высоких моральных принципов. Всё, чему подчинён их разум это личная безопасность и личная выгода, их девиз - "цель оправдывает средства". Работать с людьми, которым нельзя доверять никто не хотел, поэтому, если этого можно было избежать, этого избегали.

Основную массу адвокатов края составляли бывшие работники прокуратур, как правило, мужчины–следователи, реже – отставные, или уволенные судьи. Женщины–адвокаты в большинстве случаев были представлены родственниками известных адвокатов, судей,прокуроров, или преподавателей юрфака. Попасть в адвокатуру мечтали буквально все. По традиции, соискатели должны были быть известными в судебно-следственной тусовке людьми. Второе условие - желание заведующего районной юридической консультации принять работника в штат.
В адвокатуре я оказался совершенно неожиданно, я даже понятия не имел, как нужно правильно вести себя в суде, что говорить в судебных прениях, как и какой устанавливать гонорар… Никто учить меня этому даже не собирался. Первым и единственным человеком, кто помог мне на первых порах и дал кое-какие рекомендации, был Артём Косогов. В 90-х, Артём безоговорочно считался адвокатом красноярской мафии, думаю, он был самым успешным и высокооплачиваемым лoером на тот период в городе.

Мой первый гонорар равнялся зарплате следователя прокуратуры за семь, или восемь месяцев, причём дело, в котором мы с Косоговым участвовали, даже не дошло до суда, развалившись на стадии     расследования. Оглядываясь назад, поражаюсь, сколько же нужно пройти, учась на собственных ошибках, по наитию, пока не разложишь всё по полкам. Медики говорят, что у каждого доктора есть своё “маленькое кладбище”. Грустно продолжу – у каждого адвоката есть своя “маленькая зона”. А как вы думали.

Первый вопрос доверителя к защитнику – имеет ли он выход на конкретного судью, прокурора, или следователя, ведь при наличии  неформального знакомства, любое дело можно, как у нас говорят, “спустить на тормозах”. “Закон, – что дышло, куда повернёшь, туда и вышло”. В общем, если взять за основу утверждение, что все     адвокаты делятся на тех, кто знает закон, и тех, кто знает судью, с уверенным счётом выигрывает второй вариант.

В 90-х, едва ли не в каждом втором кабинете, над  изголовьем даже самого молодого и неопытного ушастого следователя МВД висели приколотые канцелярскими иглами листочки формата А-4, с вырванной из контекста цитатой Ульянова (Ленина): "Адвокатов надо брать в ежовые рукавицы и ставить в осадное положение, ибо эта интеллигентствующая сволочь часто паскудничает". Откровение бывшего адвоката висело в милицейских кабинетах добрый десяток лет, пока президент адвокатской палаты не обратился с претензией к руководству местного УВД. Цитата в следственных кабинетах характеризовала отношение следствия к государственным защитникам, - зависть и раздражение. Следователи терпеть не могли адвокатов, но о-о-чень хотели бы оказаться на их месте.

Самое частое откровение от коллег со стажем, которое мне приходилось слышать с первого дня работы в коллегии: “Главный враг адвоката это его клиент!”. Очень скоро я понял смысл этой великой сермяжной мудрости. Доверитель изначально смотрит на тебя, как на человека, который просто обязан за его деньги немедленно          освободить подследственного из-под стражи и полностью уничтожить предъявленное обвинение. Не все способны смириться с тем, что следствие будет долгим и нудным. Находясь в стрессе, клиент начинает советоваться на стороне, обращаться к другим защитникам, а те, в свою очередь, зная ситуацию со слов, начинают предлагать свои платные услуги, обещая нужный результат. На самом деле работа адвоката достаточно нервная и неблагодарная, ему приходится иметь дело с находящимися в отчаянном положении людьми.

Многие считают, что речь защитника должна выглядеть зрелищно и эффектно. Один   разбойник-рецидивист даже заявил мне однажды, что ему не важен результат (он и так знал, что его посадят, и надолго) ему нужно, чтобы на суде его адвокат произнёс "впечатляющую красивую речь".

Есть категория клиентов, которая по разным причинам и под различными предлогами тянет с оплатой гонорара. Хитрят, обманывают, давят на жалость, требуют быстрого результата, подозревают защитника в связях со следователем, или наоборот, начинают вестись на предложения, исходящие из органов: зачем вам тратиться на адвоката, пусть ваш Вася поможет следствию, а мы сами походотайствуем перед судом, чтобы ему дали поменьше… Так что, утверждение о том, что клиент – главный враг адвоката совсем не лишено смысла.

Реорганизация адвокатуры пришлась на 11-й год моей работы в сообществе, с принятием долгожданного закона об адвокатуре. По-сути, названным законом была создана властная вертикаль во главе с президентами региональных палат. Формально, созданные в рамках данного закона коллективные органы адвокатских палат (советы и комисси) стали исполнять указания своих президентов, переизбрать которых даже по окончании срока их полномочий оказалось крайне проблематично. С принятием закона об адвокатуре и адвокатской деятельности время независимых профессионалов-одиночек закончилось. Нахлынувшие в юридические консультации бывшие сотрудники МВД, стали активно осваивать и захватывать адвокатские рынки. Как правило методы работы данной категории защитников разительно отличались от традиционных. С резким увеличением численности адвокатов в сообществе начались склоки, борьба за клиентов, жалобы и доносы друг на друга. К началу нового тысячелетия произошло то, чего раньше и представить себе было невозможно. Участились случаи адвокатской безработицы и увольнения адвокатов по собственному желанию. Неугодных профессионалов, проработавших не одно десятилетие безжалостно лишали адвокатских статусов по нелепым мотивам, - не счёл нужным по соображениям бесполезности обжаловать приговор в вышестоящем суде, не вовремя внёс ежемесячные взносы на содержание адвокатской палаты, пожаловался недовольный результатом клиент, и проч. Адвокатура, как правовой институт продолжает переживать тяжёлые времена.


                Не надо обманываться некоторым внешним сходством,
                тем, что женщина тоже умеет разговаривать
                и тем, что оба они (М и Ж) называются людьми.
                Между человеческим мужчиной и самцом льва
                гораздо больше сходства, чем
                между мужчиной и женщиной.

                О. Новосёлов




7я




Согласно студенческой шутке, сделка считается выгодной, если обе стороны убеждены, что они нае..ли друг-друга. Как правило, каждый из нас, независимо от обстоятельств, считает себя правым в  любой ситуации. Это очень искреннее и неподдельное чувство. Много раз во время работы адвокатом приходилось наблюдать, как ведут себя стороны в суде. Истец и ответчик не просто хотят переиграть, или      обмануть друг–друга, каждая сторона уверена, что правда, если не по   закону, то по–совести, уж точно, на её стороне, сокрушаясь, как это не очевидно всем вокруг.
Сейчас я знаю, что семья это банальная лотерея. Кому-то повезёт, а кому–то (возможно, даже абсолютному большинству) - нет. “Орёл”, или “Решка”. Кем на самом деле является твой супруг становится ясно спустя годы, а нередко лишь после развода.

Семьи, как правило, создаются в период взаимной страсти, но это чувство не бывает долгим, а супружеские отношения далеко не всегда являются любовными. Так устроены люди, на этом тезисе основана вся классическая литература и мировой кинематограф. Муж и жена это не родственники, это всего лишь пара. Родные (мать, отец, брат, сестра, дед, или бабка) всегда встанут на сторону своих родных, в девяносто девяти случаях из ста они будут винить их мужа, или жену, не разбираясь, кто прав и кто виноват. Родственникам простится всё - ложь, предательство, алкоголизм, супружеская измена, даже убийство. Оправдают, ещё и пожалеют.

Почему много неполных семей, почему мужчина часто уходит к другой женщине, которая часто ничем не лучше, а в чём-то даже хуже его бывшей? Почему семьи, где мать до беспамятства любит лишь своё чадо, несчастны, а там, где родители живут в ладу друг с другом, счастливы и дети? Я не понимаю семейных культов, будь то культ     матери, культ отца, или культ ребёнка. Женщины почему-то считают себя чуть ли не святыми созданиями хотя, по-сути - такие же божьи твари - пьют, жрут, (простите) срут, изменяют, и далее, по списку. Таинство рождения? Никакой заслуги и никакого таинства в рождении детей у женщин нет. За них всё делает природа. Размножаются все млекопитающие и даже простейшие организмы.


Текст             

                Были ласточки, стали вороны,
                Рано встретились, поздно поняли.
                Коротаем мы ночи длинные,
                Нелюбимые с нелюбимыми.
               
                Е.Муравьёв

                Люди расходятся не из–за измен или
                предательства. Поверьте мне.

                Л. Гузеева






Если бы Джек и Роуз жили долго и счастливо...



Наверняка, читая чеховский адюльтер "Дама с собачкой", вы мысленно ставили себя на место главных героев, оправдывая их мимолётную страсть, а не на место их обманутых супругов. Давайте не будем ханжами. Все мы когда-то были молоды и у всех есть свои  истории. Некоторое  время я сомневался, стоит ли затрагивать эту тему, и всё-же решил, что ничего противоестественного в ней нет. Такова часть жизни любого из нас.

Я не помню, кто была моя первая детская любовь. Наверняка,какая-то девочка из детского сада. В школе обожал одноклассницу, занимающуюся акробатикой в цирковом колледже, копию Вики Чернаковой, юной актрисы, снявшейся в детском фильме "Приключения жёлтого чемоданчика". Мне нравилась брюнетка Юля, потом шатенка Женя... Всё это было не серьёзно и по-детски наивно. Взрослое чувство я испытывал пять или шесть раз в жизни, так что про “сады любви” моя мама была права.
Моей первой "взрослой" любовью была моя одноклассница, отличница, будущая медалистка, папина дочка, и всё такое. В старших классах мы жили в разных районах города, встречаясь раз в неделю, по субботам, на Николаевском кладбище, у очень ухоженной могилки какого-то не старого человека по фамилии Заусаев. В юности это    казалось романтичным. Место встречи было выбрано потому, что оно находилось примерно на одинаковом расстоянии от наших домов, оттуда шла прямая дорога в посёлок Удачный, по которой мы обычно прогуливались. Часа два в одну сторону и столько же обратно. Поженились мы на втором курсе, всего за три дня до моего ухода на службу, а развелись вскоре после моей демобилизации. Я всегда стеснялся той ранней бездетной женитьбы, как будто сделал что–то непристойное. Я даже заклеил клеем “Момент” страницу в своём паспорте со штампами о регистрации и разводе. Склейка с годами начала желтеть, расслаиваться и не заметить её было уже невозможно. Никто и никогда не обращал на это внимания вплоть до самой замены документа на новый. С тем советским паспортом я получал диплом о высшем образовании, загранвизы, устраивался на работу в органы Прокуратуры и Минюста, летал самолётами аэрофлота и путешествовал на поездах, никому не было дела до этих грубо слепленных страничек! Я никогда не сожалел о разводе и ни разу не встречал свою бывшую после расторжения брака в учреждении, на ступенях которого былое сокровище наговорило кучу гадостей мне в спину. Но, помните, у Есенина: "Мы в жизни любим только раз, а после ищем лишь похожих..." Раньше я не придавал значения этой фразе. Каждый последующий брак у большинства людей ничем не лучше предыдущего, каждая новая любовь короче, а разочарование сильнее.

Почему все пылкие любовные истории заканчиваются трагически,как правило, смертью влюблённых (одного, или обоих) в самом разгаре страстей? Ответ на этот вопрос мы знали на первом курсе университета. У нас был предмет под названием “Драматическое искусство”, вела его приятная во всех отношениях дама, Людмила Николаевна Земцова, занимавшая в то время не маленькую должность в театральном мире города. Она–то и раскрыла нам тайны и законы жанра, о которых мы в свои юные годы даже не задумывались.

  Если представить,к что шекспировские Ромео и Джульетта не погибли по собственной дурости, а поженились, что ждало бы их в будущем? Ну, нарожали бы детей, Ромео отрастил бы пивное брюхо, Джульетта наела бы целлюлитную задницу, он начал бы ходить по кабакам, кутить с куртизанками, проводить время с друзьями, она перестала бы следить за собой и превратилась в истеричную стерву. Их дети, выйдя из милого возраста, подросли бы и стали приносить не детские проблемы. Кому это интересно? Да никому! У каждого второго взрослого человека таких проблем дома просто завались. Но, когда умерли влюблёнными, юными, желательно, в один день, - вот она, вечная любовь, которую уже никто и ничто не опорочит. Других примеров предостаточно. Тристан и Изольда, Де Артаньян и Констанция, оловянный солдатик и бумажная балерина...

Спросите себя, что вы никогда не смогли бы простить другому человеку? С самой высокой степенью вероятности ответ будет: "ложь и предательство", ведь сами вы, естественно, никогда не врали и не    предавали, а то, что кто-то считает иначе - это не правда, ведь и ложь ваша была во-благо, и предательства никакого не было, просто так сложились обстоятельства.

Помню, как в детстве мама заставляла меня выпить стакан тёплого молока, которое я не любил. На улице ждали друзья, я спешил к ним. Мама поставила условие: выпьешь молоко, тогда пойдёшь гулять.   Я не хотел пить это молоко и, чтобы не спорить, тихонько вылил его в раковину, и соврал: “Мам, я выпил, теперь можно погулять?” Увидев следы молока в раковине, мама наказала меня и не пустила на улицу.
В адвокатуре постоянно приходилось учить врать клиентов     следователю или судье. Это требование профессии. Юрист, не умеющий лгать просто профессионально непригоден.

Бывшие друзья, З - вы... Крепкая семья. З - ва рассказывала, как она пришла к подруге, где её встретил законный муж в женском халате… Мы все вместе смеялись, слушая "хохму" на пикнике с шашлыками, чокались бокалами. Не в изменах дело. Дело не в изменах. Дело в том, кому нужен развод. Это, как резануть по шее спящего. Надо решиться. Женщина по природе более практична. Ни одна не подаст на развод, не просчитав  последствий. Это мужчина  уходит,  как  правило
прихватив лишь зубную щётку, на пустое место, оказываясь на самом старте поиска счастья, как в детской игре, где попадание в штрафную клетку выкидывает в самое начало.

Если не все, то абсолютное большинство женщин уверены, что их "бывшие" были конченными алкоголиками и дебилами, снимая при этом с себя всякую ответственность за их выбор. Порядочность - всего лишь точка зрения. Баррабас был "плохим" человеком, но золотой ключик умыкнул "хороший" Бурратино.

Представьте, вы живёте в браке с человеком, который уже многие годы вас не просто не любит и не ценит, которого вы давно раздражаете, кто живёт с вами по привычке. Вдруг, вы встречаете человека, который увидел в вас личность, возник интерес, тяга к нему, влюблённость, близость. Произошла измена? Да, произошла. Но вы предали того, кто по-сути-то давным-давно первым предал ваши    отношения, кому вы не нужны, вы изменили тому, кто вообще против того, чтобы вы были кому-то нужны и чтобы вас кто-то любил.

Что стало бы с главными героями фильма Кэмерона "Титаник", если бы Джек остался жив? Думаю, в лучшем случае, через пару лет, пара оказалась бы в кабинете семейного психолога, вряд ли их ждал happy end.

Ты только истеришь, и витаешь где-то в облаках, - высказывал бы свои претензии раздражённый Джек.

А ты постоянно пьёшь и ничего не зарабатываешь! - парировала бы ему эксцентричная Роуз. Типичный случай союза, заключённого на пике страсти. Ничего нового.

Каждый человек испытывает потребность быть услышанным,понятым и, желательно, одобренным другими людьми, однако, практически всю жизнь нам приходится прилагать долгие и мучительные усилия для того, чтобы достучаться даже до наших близких, - супругов, родителей, детей, не говоря уже о тех, кому до нас вообще нет никакого дела. Нам постоянно что–то не нравится в других людях, вечно они не то и не так говорят, не достаточно почтительны, не так смотрят, имеют дурацкие привычки. При этом сами мы находимся в полном недоумении – ну как же они нас не понимают! Ведь мы-то всё делаем правильно, логично и по–справедливости. Люди сотканы из противоречий. Даже сиамские близнецы, жившие в одном теле, имевшие одну нервную систему на двоих, Маша и Даша Кривошляповы, по их собственному признанию, до конца жизни ссорились между собой и дрались друг с дружкой до синяков и ссадин.
Полагаю, настоящая влюблённость между мужчиной и женщиной возникает от романтично-обманчивой эйфории, когда нам кажется, что мы наконец–то нашли "своего человека", того, кто нас понимает. Заканчиваются чувства, когда между людьми появляется раздражение от непонимания, а не из-за “измен”. Ведь часто бывает, что любовники подолгу делят друг–друга со своими законными супругами, и ничего…





Кому и зачем


Среднестатистическая современная семья, на деле - банальная разводка для дурачков. Мужчина ничего не приобретает, не получает никаких гарантий, а при разводе остаётся один, с кучей проблем, нередко в прямом смысле на улице. Матриархальное семейное законодательство не содержит даже понятие супружеской верности. Жена не обязана ни жить с мужем одним домом, ни выполнять "супружеский долг", напротив, российский закон содержит понятие супружеского изнасилования, за которое супруг может угодить за решётку на общих основаниях. Только жена будет решать, когда ей рожать, рожать ли вообще, или сделать аборт, равно, как и от кого. Закон содержит норму, согласно которой ребёнок, родившийся в течение трёхсот дней после развода, считается ребёнком бывшего мужа, со всеми вытекающими последствиями, даже если супруги проживали на разных континентах и ни разу не виделись за всё это время. Зато при разводе ребёнок почти гарантированно (98% случаев) будет передан матери, если мать не конченая алкоголичка, или наркоманка, или если она сама откажется забрать ребёнка к себе. Покупая жильё, вы обязаны учесть права супруги и несовершеннолетних детей. Иными словами, лично вы, при наличии одного ребёнка, в собственности будете иметь, максимум, треть жилья. В случае развода ваша доля не покроет и половины стоимости гостинки на задворках. Кроме того, при продаже недвижимости не забудьте отстегнуть своей бывшей алиментный процент (25, 33, 50, или 70% её стоимости) Где вы будете жить, как устраивать личную жизнь, в законах не прописано. Не удивительно, что опустившиеся, спившиеся мужчины-бомжи, роющиеся в помойках стали типичной картиной для российских городов. При разводе вашими алиментами бывшая жена будет распоряжаться единолично. Вы не имеете права ни требовать отчёта о потраченных средствах, ни самостоятельно тратить деньги на своего же собственного ребёнка. Брачный договор? Для суда он не является обязательным и может быть признан недействительным полностью или частично по требованию супруги, если условия        договора ставят её "в неблагоприятное положение". Короче говоря, штамп в паспорте нужен исключительно для регулирования финансовых вопросов при разводе или наследовании, иногда для миграционной службы. Всё!

По статистике, женщины уклоняются от уплаты алиментов в десять раз чаще мужчин, но в общественном сознании "алиментщик" это непременно жадный и хитрый мужчина. Наверно, манипуляции детьми после развода неизбежны. Но, почему-то, если женщина чувствует себя обиженной, то ей непременно хочется, чтобы отношение детей к отцу было правильное, то есть, такое же, как у неё. С детьми такая женщина не даёт видеться бывшему супругу совсем не потому, что он плохой отец.
Современное общество давно не считает, что брак должен быть один и навсегда. Разводы, алименты, разделы имущества, по нынешним временам это всё рутина. Теперь браки заключаются позднее, чем раньше, а до создания семьи и мужчины и женщины имеют множество партнёров, совершенно не комплексуя по этому поводу.

В юности я, как и вы, искренне сочувствовал главным героям фильмов "Угрюм-река" и "Тихий Дон", снятым по одноимённым романам Вячеслава Шишкова и Михаила Шолохова. Лейтмотивом обеих историй была навязанная родителями женитьба не по-любви. Причём, никто не жалел законных жён Прохора Громова и Григория Мелехова, все сочувствовали парням, которые очень хотели, но не могли жениться на оторвах с сомнительной репутацией. Только теперь мне очевидно, что проблема была именно в моральном уродстве этих литературных и кинематографических героев, а не в жизненном укладе русского народа. Разве этих парней женили на каких-то дурах, или истеричках? Да нет же. За обоих выдали достойных, красивых и верных женщин. Сами жёны были отнюдь не против такого замужества и даже полны стремления строить счастливые семьи. Никто из зрителей фильмов и читателей романов, наверно, даже не задумывался над тем, какая судьба ждала бы любителей острых ощущений,       Прохора и Григория, женись они на своих зазнобах - Анфисе Козыревой и Аксинье Коршуновой.
Многим мужчинам и женщинам знакомо чувство разочарования от осознания того, на какое ничтожество были потрачены их долгие годы жизни в браке. Не важно, что явилось причиной неудовлетворённости и окончания отношений. Единицы смогли расстаться, не став врагами. Почему распадаются семьи? Когда-то Оливию Харрисон спросили:"В чём секрет долгой и счастливой супружеской жизни?" Женщина пожала плечами и невозмутимо ответила: "Нужно просто не разводиться..." Гениально!





"Няма таво што раньше было" (беларусская песня)



Я знаю несколько абсолютно скучных, замкнутых и тяжёлых в общении людей, создавших замечательные проникновенные литературные произведения, казалось, которые просто невозможно написать,не имея тонкой душевной организации. Абсолютный подлец по-жизни создаёт великолепные спектакли. По-настоящему человек раскрывается не в пьесах, или романах, а в частных письмах.  В письмах видна вся его суть: образование, воспитание,  мировоззрение, культура. Об авторе письма можно получить преставление не только по его почерку, но даже по листу бумаги, который он использовал для написания, по чернилам, помаркам, по тому, как запечатан конверт, по запаху.

Многое из того, что мы когда–то написали, мы никогда и нигде не сказали бы вслух. Далеко не все откровенны в живом разговоре, как в собственных письмах, или дневниках. Кто–то из известных людей сказал, что письмо это поступок. В моей жизни не раз случались истории, когда письма имели судьбоносные значения, причём, как со знаком “плюс”, так и наоборот. Это были письма, адресованные      единственному человеку, прочтение их другими было исключено, для всех остальных это чужие письма. Чужие письма люди читали во все времена хотя бы из любопытства, но раньше это делалось тайно, со стыдом, к прочтению чужих писем сами читающие относились, как к краже, это тщательно скрывалось, а уж предание гласности такого письма, или, не дай бог, дневника третьим лицам было просто хрестоматийной иллюстрацией наивысшей человеческой подлости. Как минимум, это был повод для дуэли. В прежние времена этому учили книги школьного репертуара и советское кино. Вспомните "Два капитана", "Чужие письма", "Завтра была война", "Доживём до понедельника", книги Аркадия Гайдара, Владислава Крапивина, Валентина Катаева, и множество других произведений. С самого раннего детства я твёрдо знал, что читать чужие письма, записки и уж, не дай бог, дневники, - абсолютное ТАБУ.

Однажды я пытался вести дневник. Мне было лет десять, или одиннадцать. Что мог написать пацан - четвероклассник? Как провёл день, с кем общался, где гулял. Конечно, там не могло быть никаких глубоких мыслей, личных оценок или философских рассуждений. На обложке общей тетради в клеточку я большими буквами написал       слово "ДНЕВНИК". Тетрадь лежала у меня на столе, я никогда не прятал её так, как был уверен, что никто не посмеет даже взять её в руки, увидев надпись на обложке, ведь взрослые лучше меня знают, что дневники читать нельзя. Как же я был наивен.
Прозрение пришло, когда меня поймали на каком–то мелком и, как всегда, вынужденном вранье. Помню, как цинично посмеялись над тем, что я, дурачок, фиксирую свои действия на бумаге, думая, что никто не читает мои записи. Как же мне было тогда тошно! Я верил взрослым, тем более своим родным, но в один миг моя вера в их порядочность рухнула. В тот же день я выбросил свой “дневник” в мусорное ведро, и больше никогда в жизни не занимался ничем подобным, но попытки посягательства на тайну моей переписки продолжались ещё долго.

Помню, как в учебной роте нас построили и при всех читали письмо одного из наших курсантов, адресованное его приятелю, на гражданку. Особисты, проверявшие исходящую корреспонденцию, решили зачитать именно это письмо. Начиналось оно примерно так:

"Привет с фронта! Пишу тебе на сапоге убитого товарища. Извини за неровный почерк, т.к. нога друга в сапоге всё ещё дёргается. Вот,допишу письмо и возьму себе его левый сапог. Правый мне уже ни к чему, т. к. ногу по щиколотку срезало вражеской шрапнелью. Слава богу, что горит наша подбитая БМД, от этого не так холодно и темно..." Автор письма, конечно, сорвал аплодисменты, но заставил нас, курсантов, призадуматься. Это был наглядный урок для всех: теперь ваши письма могут прочесть. Но нас об этом предупреждали сразу, да и писали мы, прямо скажем, не с курорта.

По–настоящему неприятно было, когда моё дошедшее до адресата письмо со службы вытащили из почтового ящика, вскрыли, подчеркнули некоторые предложения, и в растерзанном виде снова подбросил адресату. Я, конечно, предполагал, кто мог быть способен на подобную пакость, ведь без сомнения, это был человек из ооочень близкого окружения. Тот случай был единичным и скоро забылся. Сам я прочитал чужое письмо лишь однажды, не из любопытства, а от отчаянья что, конечно же, меня совершенно не оправдывает. Мне хватило его первых строк, это было в четырнадцатилетнем возрасте, и я до сих пор очень сожалею об этом. Времена поменялись, мы стали реже писать на бумаге, доверяя свои мысли и эмоции смартфону, но суть от этого не изменилась. Электронные письма или смс–сообщения продолжают оставаться такими же сакральными записями, с которыми следует обращаться так же, как и с бумажными носителями, тем более, что электронные сообщения намного более сиюминутны, вследствие чего часто излишне эмоциональны. Любой абонент может сделать с вашим электронным письмом всё, что пожелает, – захочет, разошлёт его общим знакомым, захочет, сольёт в сеть, или в "компетентные органы". Сегодня ваша "бывшая" с наслаждением сунет в лицо вашему совместному ребёнку экран смартфона с вашим СМС-сообщением, адресованным ей, мол, посмотри какой твой папаша козёл. Читать переписку в чужих мобильниках стало нормой. Я никогда в жизни не проверял чужие телефоны, не читал и не помышлял читать электронные письма, адресованные, не мне.

  Что произошло с людьми, почему недопустимое, невозможное и осуждаемое раньше стало обыденностью? Вроде бы всех нас воспитывали одинаково, все дружно осуждали аморальное поведение героев кинолент и литературных произведений, писали правильные сочинения и правильно отвечали, стоя у доски. Для чего же нас учили в нужном возрасте нужным вещам наши лучшие в мире учителя.



                Никогда не следует одному
                бродить по местам,
                где вы были вдвоём.

                Вениамин Каверин



Ностальгия




Несмотря на то, что в буквальном переводе "ностальгия" означает боль и тоску по чему–то безвозвратно утерянному, люди часто произносят это слово, предаваясь приятным воспоминаниям. Удивительно, но мы тоскуем даже по совершенно ужасным периодам своего прошлого. Долгое время ностальгия считалась болезнью, хандрой, а в прошлом веке был выдвинут тезис о том, что любые воспоминания человека основаны на его субъективном опыте, имеющем очень опосредованное отношение к реальности. Ушлые капиталисты давно научились наживаться на чувстве ностальгии. Весь этот "ретро–дизайн", забытый вкус советских продуктов, возврат к винилу и радиолампам, теперь уже за реально сумасшедшие деньги. Ностальгия связана с временами, когда мы были молоды, здоровы и востребованы. Если в настоящем нет, или не хватает радости, то человек обращается к воспоминаниям.

Теперь фотоаппараты находятся при нас ежедневно, но много ли мы найдём фотографий своих детей в памяти наших смартфонов? Сколько их было сделано, а потом утрачено при очистке переполненной памяти электронных устройств! У кого вообще сейчас есть нормальные семейные фотоальбомы с фотографиями? Помните, как интересно и ответственно было снимать на чёрно–белую плёнку, самому её проявлять, потом садиться с отцом, или с друзьями, ночью, под красным фонарём перед кюветками с реактивами и смотреть, как в реальном времени происходит чудо, - из ниоткуда проявляются сделанные

тобой фотографии! А как приятно было дарить,или просто показывать новенькие стопочки тонко пахнущих химией снимков своим друзьям, или родственникам! Фотографий было ровно столько, сколько ты напечатал. Их нельзя было посмотреть или скачать кому попало, зайдя на твою страницу в интернете.

Порой где–то неожиданно заиграет забытая мелодия, от которой бросит в жар. Ведь в последний раз эта музыка звучала, когда…  И ближайшие пол–часа ходишь, как ватный. Перед глазами, сквозь наворачивающиеся слёзы, проплывают картины прошлого. Или смотришь на пасмурный горизонт и вспоминаешь тот особенный и дождливый день, очень похожий на этот. Мы воспринимаем тот далёкий день, как утерянный Рай, хотя в действительности никакого Рая не существовало. На самом деле волнующее и прекрасное прошлое было не таким, каким мы его видим через призму ностальгии. Рай - лишь плод наших воспоминаний. Прошлое, в отличие от настоящего и будущего, не порождает тревогу.

Когда мне на многие годы пришлось покинуть родной город, я почувствовал и понял то, о чём предостерегала известная писательница, сказав: "Никогда не возвращайтесь туда, где вам было хорошо". Вернувшись, я обнаружил, что город не вызывает у меня прежних эмоций. Всё поменялось и стало не моим, как будто я вышел из собственной квартиры, а вернувшись, увидел сделанную кем-то перестановку мебели и незнакомых людей за моим кухонным столом. Это совсем не значит, что стало хуже, чем было, нет, я даже уверен, стало лучше, но... Вы меня понимаете.

Там, где прошла моя молодость, давно живёт другое поколение. Сосед-работяга, Витька Пуль, помер от алкоголизма. Теперь в его двушке живет многодетная семья. Жильцы снизу тоже поменялись, а родная красно-коричневая деревянная дверь в подъезд заменена на другую, из чёрного пупырчатого железа, и закрыта на кодовый электронный замок. Меня больше не тянет в родной город так, как это бывало. Оказавшись на улице, где прошла моя молодость, и где    когда-то был счастлив, я бродил по изменившемуся за два десятка лет району, пока не уткнулся в невысокую ограду. В самую обычную железную ограду из старых крепких металлических труб, окрашенных последний раз лет тридцать назад. Это было единственное в округе нетронутое место из моей прошлой жизни. Обшарпанные жёлтые трубы явно   диссонировали со всей окружающей обстановкой, но они помнили те самые годы, я помнил их, а они помнили меня. Через несколько дней ограждения убрали и установили новые.

Стараюсь избегать ненужных воспоминаний, но время от времени всё же приходится натыкаться на какие–то предметы, или места в городе, проезжая мимо которых перед глазами возникают одни и те же картины. Колонны у гостиницы "Красноярск" в центре города, с правого торца. В июне 1982-го года мы с моей подругой сбежали от наших классов, гулявших на выпускном вечере, и целовались у этих колонн. Я бы давно позабыл тот наивный случай из юности, но когда вижу то место, проезжая, или проходя мимо, воспоминания снова и снова берут за горло, даже несмотря на то, что девушку ту я не видел уже много десятилетий, видеть мне её совершенно не хочется, и никаких чувств к ней у меня давным–давно нет. Осталась одна ностальгия.



                Простите меня, если сможете,
                Мне за мои дела достанется,
                Когда руки крестом на груди сложите,
                Для этого времени уже не останется.

                А. Лысиков



Дом (глава последняя)



Когда я начинаю вспоминать какие–то более или менее значимые отрезки своей жизни, первое, что всплывает в памяти это дом, где я жил в тот, или иной отрезок своей жизни. Практически все мои знакомые и коллеги получили, поменяли, или ещё каким–то образом обрели новое жильё, уехав из квартир, где мы встречались десятки или  сотни раз на протяжении многих лет. По мере их переезда прекращались наши контакты, мы отдалялись, постепенно пропадало желание приходить в гости. Я тоже уехал, и ко мне так же перестали наведываться старые знакомые, думаю, не только потому, что добираться стало далековато.

Жильё было разным. Какое-то запомнились больше, какое-то меньше. Дом на Куйбышева помню отдельными эпизодами, квартира на Тотмина была тесной и не уютной, мамино жильё не стало для меня родительским домом, какое-то время я был вынужден снимать чужие квартиры, о которых даже вспоминать не хочу, но самые тёплые         воспоминания у меня, как ни странно, связаны с пятиэтажкой на улице академика Вавилова, с первой заработанной мной квартирой. Обычная угловая хрущёвка сорокалетней давности. При всей тогдашней необустроенности, я чувствовал себя полноправным хозяином дома. На Вавилова я прожил восемь долгих лет. Совмещённый санузел, маленькая кухня с двухконфорочной плитой, две комнатушки. Наверняка я уже никогда не переступлю порог той квартиры, что произвело бы на меня сильное впечатление, ведь я увидел бы много такого, что включило бы мою память на полную мощность. Где-то всё ещё существуют следы клеенных мной белых обоев с серыми деревцами. Они сохранятся под новыми слоями бумаги до самого сноса дома. Какой бы ремонт не делали новые жильцы, я всегда смогу найти в своей бывшей квартире что-то знакомое и родное.

Однажды, за новогодним столом, я предложил присутствующим написать на бумаге то, от чего они хотели бы навсегда избавиться. Все написали, свернули свои бумажки, я зарядил ими патрон, предварительно высыпав из него дробь, запыжевал и, после боя курантов, выстрелил в открытую форточку из охотничьей двустволки.У каждого есть воспоминания, которые, хочется отпустить, оттолкнуть от себя, как лодку по течению, чтобы они уплыли  и больше никогда не возвращались. Не знаю, что написали в своих записках мои близкие в тот Новый год, и доставил ли им облегчение тот театральный жест, но то, чего хотел избежать я, всё же через годы настигло меня и сбылось. От судьбы не уйдёшь.



Текст удалён


                Ты говоришь, что лучше, чем я,
                Но ты не прожил бы жизнь свою снова.
                А я бы прожил, потому, что одна она у меня.
                Всё! Это моё последнее слово.
                Дельфин





Послесловие




Вышеприведённый текст был написан летом-осенью 2010 года. Позднее я несколько раз подвергал его редакции, в результате чего был удалён ряд глав и вторая часть. Кое-что мне показалось чересчур откровенным, что-то слишком банальным, навсегда удалены некоторые личные рассуждения. В моей жизни существуют периоды, о которых я не смог написать, как ни пытался. Старался не упоминать о семье и детях, поскольку считаю, что делать этого не нужно. Периодически возникают мысли дополнить уже написанное какими–то новыми воспоминаниями, что–то изменить, или подредактировать но, поскольку этот процесс может быть бесконечным, решил оставить всё так, как есть. Кто–то, знавший меня, прочитав повесть, поиздевается над текстом, презрительно обзовёт меня “писссатель”, я это всё прекрасно понимаю. Вообще-то я считаю себя человеком с юмором, люблю пошутить и посмеяться, в моей жизни была уйма смешных моментов, но почему-то вспоминается не это. Вспоминается много неприятных, печальных и грустных эпизодов, юмор уходит на третий план, всё приятное и хорошее не замечается, а то, что мучает ночами, врезается в память острой занозой.

Обратитесь к календарю человеческой истории, и вы увидите, что все памятные даты в нём - сплошные наводнения, извержения, оледенения, войны, восстания и революции. Из созидательных событий приходит на память разве что первый полёт человека в космос, и то лишь потому, что он был осуществлён нами, а не ими. Если в один и тот же день вас похвалят на работе, а по дороге домой ограбят, даже через много лет вы будете вспоминать лишь о втором событии, забыв про первое. Так устроена наша память и этому, наверняка, есть какое-то научное объяснение.
Однажды, спускаясь по лестнице, ведя рукой по перилам, я вляпался в чей-то плевок. Липкий, отвратительный, скользкий, от которого было очень неприятно очищаться. Это случилось всего лишь один раз в жизни, очень давно, но то ощущение я запомнил на всю жизнь, как будто оно возникло только сейчас. Почему–то гадость всегда более впечатляюща, чем положительные эмоции. Впрочем, кажется, этой мыслью я и начал своё повествование.


2010г.