Глава 10. Там, где падают башни

Башня Цзиньмао
Машина остановилась у бокового входа. Первыми вышли трое: старший, с повадками воина, которого жизнь давно отучила надеяться, и двое юных — с чистыми и спокойными лицами. За ними, словно вспышка цвета, появились Хуаци и Яньцзы — две красавицы в черных, расшитых золотом ципао . Их изящные силуэты и сияющие умышленно-беспечные улыбки резко контрастировали с суровостью сопровождавших мужчин. С ухоженными волосами и лёгкой, почти небрежной грацией, они выглядели как кинозвезды, окружённые телохранителями, а не как часть опасной миссии. Люй Цзиньфэн вышел последним — точным, отмеренным шагом.
В холле царила ослепительная белизна — холодные люминесцентные лампы заливали мраморный пол слепящим светом, превращая ночное пространство в стерильную витрину. Снаружи, за тонированными витражами, мерцали огни Шанхая, но они лишь подчёркивали искусственную яркость интерьера.
Охранники в черных костюмах стояли неподвижно, сливаясь с глянцевыми колоннами — не люди, а деталь дизайна, призванная напоминать: здесь всё под контролем. Воздух пах кондиционированной пустотой, с едва уловимыми нотами дорогого чистящего средства — будто здание тщательно стёрло с себя все следы дня, готовясь к бессонной ночи.
Лунцзян со свитой молча пересекли мраморную пустоту. Внутренняя лифтовая шахта уходила вверх — цилиндр, сплетённый из золотистых галерей. Кабина скользнула бесшумно. Внутри ровно гудела приглушенная подсветка.
Шестьдесят второй этаж. Гранд Хаят Шанхай. Лифт остановился, затаив дыхание. Они вышли. Пространство перед ними не требовало слов: тишина здесь была не пустотой, а договором. Мягкий ковёр глушил шаги. Свет струился из линий под потолком — ровный, рассеянный, ненастоящий. Лунцзян ощущал, как каждая деталь — прохлада стекла, мягкий нажим кондиционированного воздуха, геометрический узор на ковре — вела их к цели.
Такие этажи не строят для жизни. Их создают для решений, от которых не отмоешься. Для голосов, что говорят тихо, а слышатся громко. Может, раньше он бы счёл встречу в отеле неуместной. Но для тихого убийства — место почти идеальное.
Дверь переговорной была перед ним. Не массивная, но тяжёлая — именно такой бывает вежливая угроза. Стекло матовое, обрамлённое деревом цвета ночи. Он вдохнул. Холод отозвался в груди, будто кто-то изнутри выдул воздух.
Люди в черных костюмах молча принимали документы, изредка кивали, уводили взгляд.
Фань Инин первым сдал пистолет, держа его так, будто это был мобильный телефон или визитная карточка — привычно, без бравады. Чжань Ю не отстал, но сделал всё медленнее. Он не смотрел прямо. Глаза скользили по углам, по лицам охранников, будто считал шаги до выхода. Лунцзян отдал нож, единственное оружие, другое носил редко. Его не обыскивали. Не посмели.
Девушки из свиты Линфэна подошли последними. Одна — с сосредоточенным невыразительным лицом, другая — с лёгкой улыбкой, как у школьницы перед экзаменом. Они переглядывались и шептались, словно шли не на переговоры, а в кино. Охранники удивлялись, но клатчи проверили.
Разоружили только их. Никто из встречавших не сдавал оружия. Ни один человек в коридоре не положил пистолет на поднос. Это была ловушка — не в смысле плана, а в самой форме. Их обезоружили с вежливой улыбкой, как вынимают кость из рыбы, прежде чем подать. Это означало лишь одно: их сюда не звали говорить. Их пригласили умирать.
«Логично, — промелькнуло в сознании Лунцзяна холодной, отточенной формулой. — Но не оригинально».
Люй Цзиньфэн вошёл в зал.
Пространство за дверью встретило стеклом и светом. Высота этажа не удивляла, но вызывала странное ощущение — как будто здесь, в этом прозрачном улье, всё человеческое становилось условным.
Столы, ровные, как уравнение; жалюзи, которые могли опуститься в любую минуту; экраны, молчащие, как судьи. Где-то глубже таилась ещё одна нота — как от железа, старого, нагретого. Так пахли склады после боя. Так пахла тишина, когда знали, что будет кровь.
Вдоль стены напротив, на изломе света, стояли люди. Шестнадцать. Слишком много. Лица — напряженные, сдержанные. За одним из мужчин — особенно густая тень. Он сидел в центре, в синем костюме, с розовым галстуком. Это был «Веер 32» — Цю Вэй . Вокруг него — не охрана, а уверенность, распределённая по живым точкам. Их было в три раза больше.
Лунцзян сел. Так полагалось. Остальные заняли места без указаний. Ровно. Холодно. Гостеприимства не было. И не надо было. Воздух сам все объяснил.
Лунцзяна не убили сразу не из милости. Веера ещё тешили себя мыслью: его молчание — знак согласия. Он единственный не вышел тогда, два месяца назад, когда началась резня. Потому и решили: он такой же, как они. Стоит запахнуть жареным — молча ждёт исхода, а потом садится на чужое место.
Цю Вэй, заметив девушек, едва заметно оживился: сладость чужой молодости для него всегда была проверенным языком договоров.
— Шанхай устал от ваших методов, Люй Цзиньфэн, — сказал Цю Вэй, наклонившись вперёд. — Ваше время ушло. Уйдите по-хорошему. Если хватит ума — сохраните лицо.
Лунцзян не поднял глаз. Всё было знакомо до мелочей и абсолютно чуждо. Здесь не было будущего. Только расчёт.
«Их расчёт: численное превосходство, контроль. Наша переменная — внезапность».
Цю Вэй пришёл не договариваться, а огласить приговор.
— Мы не ищем ссоры. Но если вы продолжите цепляться за прошлое — вас сотрут в порошок. Ли уже в могиле. Лю — тоже. Следующий вы. Сделка состоится. С вами или без.
Он говорил с учтивостью, за которой стояла чужая сила. Вежливость зала, где решают, кого оставить в живых. Лунцзян медленно поднял глаза. Всё. Переговоры окончены.
— Вот как? — сказал он. — Тогда, я приношу извинения за потраченное вами время. Мы удалимся.
Он не повысил голос, не сделал ни одного лишнего движения. Но каждый, кто сидел за этим столом, услышал то, что было сказано между строк.
Люй Цзиньфэн посмотрел на девушку рядом. Она сидела, сложив руки, с лёгкой, почти флиртующей улыбкой. В глазах — кокетливое лукавство. Но под этими глазами жила сосредоточенность. Она ждала. И знает, когда придёт момент.
Он не сказал ничего. Лишь опустил ресницы на миг.
Воздух в комнате разорвался. Первый бросок опрокинул стул, и одновременно с грохотом первый фонтан крови брызнул из горла человека «Вееров». И в этот миг всё подчинилось одному: его шагу.
Он не шёл. Он двигался как занесённое лезвие. Это был Лунцзян.
Хуаци рванулась следом. Её оружием стал скрученный в жгут пояс. Со щелчком он впился в горло ближайшему охраннику, сокрушая хрящи. Яньцзы, юркнув под удар, впилась ногтями в глаз противнику, вырывая нож.
Трое других не спрашивали. Они убивали. Леска — и горло решено. Ребро ладони — и кадык отдаёт хруст. Вырванный из чужого кармана карандаш — и воткнут в сонную артерию. Беззвучно. Стремительно.
Мужчины отнимали оружие и тут же пускали в ход. Вывернутая рука с пистолетом сама же выстреливала в грудь хозяину. Чужой нож уходил в бедро, вверх, с разворотом — по старой фронтовой науке.
А Лунцзян не стрелял. Он резал. Коротко, экономно. Ребра ломались с сухим щелчком. Лица противников искажались и застывали в немом удивлении.
Цю Вэй, отчаявшись, взвыл от бессильной ярости, видя, как рушится отряд. Его визг, высокий и животный, на миг отвлёк Хуаци. Её взгляд рефлекторно метнулся к нему — и этого мгновения хватило раненому охраннику. Истекая кровью, он совершил последнее движение — падение вперёд, вонзив ей в бок короткий клинок из рукава.
Хуаци пошатнулась и осела. Попыталась подняться, цепляясь глазами за пустоту.
Лунцзян заметил это — и в нём что-то хрустнуло. Скулы сошлись. Одним резким движением он расправился с Цю Вэем и окинул зал взглядом. Все были в крови. Но никто не пострадал, кроме... неё.
Он шагнул вперёд. Опустился рядом. В её глазах не было ни боли, ни страха. Там жил ужас одиночества. Ужас, что её оставят здесь.
Лунцзян достал телефон. И быстро набрал номер.
— Господин Ли. — голос ровный, но с лёгким напряжением. — Нужен самолёт. Шанхай — Ордос. И медика. Срочно.
— Дачан , — на той стороне Ли Тяньжун сразу понял. — Через сколько будете?
— Пятнадцать минут. Предупредите, что на вертолёте.
После этих слов снял пиджак и прикрыл девушку.
— Ещё пятнадцать минут. Слышишь? — не просьба — приказ. И в то же время — обещание. — Всё будет.
Он поднял её легко. И пошёл. Не смотрел по сторонам. Не проверял — все ли мертвы. Не думал, будет ли погоня. Позади — тихий шорох падающего стекла. Кровь на полу, капля за каплей. Пыль в воздухе, как взвесь после битвы. Всё было кончено.

Порт Ваигаоцяо
Судно стояло у дальнего причала. Тёмное, громоздкое, без опознавательных знаков, оно напоминало обуглившееся полено, забытое после пожара. Корпус почти сливался с неподвижной чёрной водой. Крупное, двадцать тысяч тонн водоизмещения. Из тех, что не плывут, а скользят с неохотой, как старый вол, привыкший к грузу. Надстройки торчали, как затупленные шипы. Палуба, плохо освещённая, казалась безлюдной и мёртвой. Ни сигнальных огней, ни движения у трапа. Лишь слабый отблеск от уставших портовых прожекторов ложился на бетон и воду, но не на сам корабль.
Фары каботажной вышки погасли ещё до полуночи. Камеры висели неподвижно, без интереса. Не горела ни одна дежурная лампа. Порт замер, не гремел и не звенел. Но в этом безмолвии всё равно чувствовалось дыхание жизни.
Где-то в глубине: шорох, лязг, глухой звук упавшего и тут же поднятого ящика. В другом конце — обрывки слов, смытые влажным ветром. Один рабочий промывал колёса цистерны, и вода била в металл глухо, как по телу. Другой, в майке и резиновых сапогах, толкал тележку, оставляя мазутные следы на бетоне.
Хошэнь стоял у колеса старого грузовика, давно ставшего частью стены. Фары не горели, металл остывал. Он замер, весь превратившись в слух: уши, пальцы, кожа. Лицо оставалось непроницаемым, как всегда. Только в шее, под воротником, чуть заметно бился пульс.
Рядом с ним стояли люди — двадцать человек. Не охранники и не бойцы. Его люди. Он отбирал их сам годами. Смотрел в лица, вслушивался в тишину, которая наступала после их слов. И если тишина была правильной — брал.
Курить никто не брался, с оружием не играли. Стояли без лишнего напряжения, собранно и тихо. Их тела были неподвижны, а взгляды не вглядывались в темноту — они уже знали, что там. Эти люди умели ждать. И не задавать лишних вопросов.
Хошэнь молчал. Все нужные слова были сказаны заранее. Теперь его задача была — слушать и чувствовать.
В ухе у каждого стояла гарнитура, но никто не дышал в микрофон. Бронежилеты скрывались под пиджаками. «Призрачный пистолет»  лежал в руке, словно влитой. В ножнах покоились лезвия — длинные, узкие, беззвучные. Хошэнь верил в холодную сталь. Пуля жужжит, нож — завершает.
— Пошли, — сказал он.
Они тронулись с места. Без спешки, без попыток скрыться. Каждый занял отведённую ему точку: четверо — у причала, шестеро — у трапа, остальные растаяли в грудах товаров, уходя вглубь, к машинному отделению.
Хошэнь шёл последним, привычно отмеряя время. На лице — ни тревоги, ни нетерпения. Он не считал себя лидером, но знал — есть дело, и, если не сделает он, не сделает никто.
Пахло мазутом. Волна плеснулась внизу, чуть слышно качнулась под причалом. Ночь не спешила уходить, будто и не пришла вовсе. Где-то, за стальной грудой контейнеров, коротко крикнула чайка. Одинокий, пронзительный звук — живой и неуместный.
Первый звук — глухой шлепок. Удар пришёлся в затылок, и ближайший часовой бесшумно осел на пол. Следом — короткий, захлебнувшийся стон. Второй охранник лишь успел приоткрыть рот, но проволока уже впилась в горло, обрывая любой звук. Те, что стояли в трюме, слишком доверяли свету за спиной — они ничего не успели понять.
Тела аккуратно опускали, а не бросали. Лицом в прохладную темноту, словно в сырую землю. Ни выстрелов, ни лишнего движения. Только шорох шагов да изредка — приглушенный хруст.
Воздух в трюме был другим. Ни намёка на сырость или сквозняк. Сухое, застоявшееся тепло, в котором каждый звук глушился, становился приглушённым, будто доносился из-под земли. Сама атмосфера заставляла говорить шёпотом. Или просто молчать.
Ящики стояли ровными рядами, упираясь в переборки. На грубых досках — клейма с иероглифами, название липовой конторы из Танжера . Хошэнь провёл ладонью по крышке ближайшего. Дерево не издало ни звука. Всё подогнано плотно. Сделано на совесть.
Монтировка со слабым скрипом вошла в щель под крышкой. Прозвучал тяжёлый удар — забитая гвоздями древесина поддалась нехотя, с тихим стоном. Ещё один точный рывок — и крышка отошла.
Когда её откинули, он заглянул внутрь и тихо присвистнул.
— Ну, ни хрена себе... прямо с конвейера, и к нам.
Внутри лежали автоматы. Винтовки. Чистые, маслянисто-холодные, отливая глухим металлическим блеском. Патроны шли следом — коробка к коробке, упакованные не для перевозки, а для немедленного дела.
Хошэнь поднял одну из винтовок, передёрнул затвор. Кивнул почти незаметно, усмехнулся уголком рта.
— Работать будет.
Он положил винтовку на место и шагнул к другому ряду. Следующие ящики были другими — массивнее, с герметичными стыками, обтянутые плотной плёнкой. Упакованы не для показухи, а надолго. Как запасы на чёрный день.
Внутри ровными рядами лежали кирпичики героина, завёрнутые в прозрачный целлофан. Высший сорт: порошок белый, без единого намёка на желтизну, похожий на мелкий сухой песок. Ни запаха, ни пылинки. Только ровная, безмолвная смерть. Порошок не сыпался, будто знал своё место и свою цену.
Хошэнь коснулся одного из кирпичей, провёл подушечками пальцев по шву, сделал аккуратный надрез кончиком ножа. Взял щепотку порошка, растёр её, поднёс к носу. И выпрямился.
Фыркнул — резко, с внезапной брезгливостью.
— Дрянь, — бросил он.
Снова взглянул на ящики с оружием. Потом на героин.
— Вот это — забрать. А это пусть горит.
Команда заработала. Люди двигались чётко, без лишних движений. Ящики сползали по наклонным трапам, грузовики заводились без фар — только приглушённый рокот моторов. Ни суеты, ни споров. Всё было решено ещё тогда, за обедом, когда он набросал этот план на салфетке — на всякий случай. Всякий случай не наступил.
Он прошёл вдоль всех отсеков. Заглянул в каждый. Пересчитал. Убедился. Остановился у выхода, назвал фамилии. Один за другим — отзывались. Все свои. Никого не забыли, никого не потеряли.
Над портом потянул солёный морской ветер. Он достал сигарету, прикрыл ладонью огонь зажигалки, сделал первую затяжку. Берег дрожал в огнях. Чужие окна мигали то уютом, то полным безразличием. Море дышало лениво и тяжело. А корабль стоял неподвижно, будто ещё не осознал, что его уже обчистили.
Хошэнь полез во внутренний карман, достал телефон — простой, потёртый, с облупившейся краской. Не спеша провёл большим пальцем по клавишам, будто набирал не номер, а что-то большее. Нажал вызов. Один гудок. Ни ответа, ни вопроса — так и было нужно. Здесь слова были лишними.
В ухе коротко щёлкнуло. Голос прозвучал приглушённо, будто из-под толщи земли:
— Всё на месте. Заряды установлены.
Хошэнь сошёл по трапу. Ступеньки под ногами слегка подрагивали. На влажном дереве оставались тёмные следы от подошв. Внутри всё уже улеглось. Дело сделано.
Он не успел отойти от пирса и сделать и десятка шагов, как корпус судна вдруг содрогнулся.
Воздух на мгновение стал густым, спёртым, будто перед ударом грома. Затем — вспышка. Ослепительная, белая, выжигающая глаза. На миг стало светло как днём. А потом — не звук, а удар. Глухой, тяжёлый, идущий из самых недр корабля. Казалось, закричал сам металл.
Огненный шар рванул изнутри, сорвал палубу, скрутил металл. Вспыхнули баки. Ослепительный столб ударил в небо — яростный, как последний крик. По воде поползла огненная плёнка. Всё, что ещё минуту назад жило и гудело, теперь горело, ломалось и тонуло.
Хошэнь не оглянулся.
Он сделал ещё несколько шагов, вышел на сухой асфальт и снова закурил. Хошэнь смотрел не на пожар, не на тревожные тени, плясавшие вокруг. Он смотрел вперёд — на своих людей. И улыбался.

Родовое поместье Е Цзишэна.
Поместье раскинулось среди кедров, чьи стволы помнили больше, чем записано в летописях. Дом молчал. Серые стены, покрытые мягким мхом, не сияли — они темнели в ночи, как если бы сама тьма выбирала, где задержаться. Прохлада исходила не от воздуха, а от камня, напитанного временем. Ни один звук не вспоминался здесь громко — только тишина становилась плотнее, чем стены.
Под навесом крыши, в глубине террасы, сидел мужчина. На коленях стояла простая пиала с чаем. Ладонь держала трубку. Дым поднимался медленно и исчезал — не вверх, а в сторону, как будто ветер боялся мешать ему думать.
Ночь была ясной. Луна зависла над крышей, поблёкшая, будто соскоблена с неба осторожной рукой. Свет её лежал на каменных плитах террасы, освещал щепотки пепла и отполированное дерево стола.
Пальцы постукивали по подлокотнику — не в тревоге, не в раздражении, а просто потому, что в этом ритме лучше дышалось. Телефон лежал рядом. Экран оставался темным, и от этого казалось, будто выключен.
Ветка треснула в саду. Мужчина поднял голову. Ни шагов, ни чужого дыхания. Только ветер пошевелил листву и затих, словно посматривал в сторону террасы, прежде чем уйти.
Телефонный звонок был негромким. Мужчина поднял трубку. Не спросил, кто звонит. Не сказал ни слова. Он ждал. И голос в трубке наконец заговорил:
— Ли На выжила.
Е Цзишэн усмехнулся.
— Я уже знаю. Мне сообщили.
Голос звучал лениво, почти рассеянно.
— Кто? — голос на другом конце стал глуше, в нем что-то напряглось.
— Это не имеет значения, — спокойно произнёс Е Цзишэн. — Как обстоят дела у столпов?
— Сторожат её. Девочку. Решили обучать.
На том конце наступила тишина. Потом донёсся короткий, сухой смешок.
— Обучают? Прелестно. Пусть обучают. Ей ведь десять, — голос слегка дрогнул, как будто произнесённое число вызвало в нем нечто человеческое. — Она талантливая. Я это знаю. Чуткая. Но она не для Ордена. У неё пальцы рождены для клавиш, не для клинков.
Он говорил без злобы. Голос не нёс в себе ни иронии, ни презрения. Только уверенность — спокойную и устойчивую, как старая дорога, по которой шёл уже много лет.
— Не трогай её, — добавил он, и в тоне вдруг прозвучало нечто почти ласковое. — У меня на неё свои замыслы. Пока эти сорванцы играют в Орден, у них не остаётся времени на то, что действительно важно. Это удобно. Даже трогательно.
На другом конце снова послышался голос — теперь более ровный, почти деловой:
— Лунцзян пошёл на переговоры по Шанхаю. А Хошэнь занят грузом. Корабль. Героин, оружие.
— Так и должно быть, — ответил Е Цзишэн, словно говорил не о событиях, а о страницах в книге, которую перечитывает в десятый раз. — Эти мальчики бегают, спорят, хватаются за ножи, за документы, за клятвы… Но не замечают, как тонкие ниточки на их запястьях тянутся ко мне. А если я держу нити, мне незачем сражаться. Я просто дожидаюсь, когда они сами начнут запутываться.
— Лунцзян умён, — заметили с другого конца.
Е Цзишэн на минуту замолчал. Затем слегка кивнул, как будто собеседник стоял перед ним.
— Согласен. Он не глуп. Я ведь сам его обучал. Но ум — не всё. Он мыслит точно, но, как ребёнок уверен, что может двигаться сам. А между тем каждый его шаг проходит через мои руки. Он ищет сведения — и находит их там, где я оставляю.
Последняя фраза повисла в воздухе.
— Пока они сторожат Ли На, я могу не тревожиться. Пока она растёт, я шаг за шагом заберу всё, что когда-то принадлежало Багряному Фениксу. А потом заполучу и её.
Собеседник будто затаил дыхание, но не из страха — скорее, чтобы лучше расслышать. Потом спросил:
— Почему ты не убил Тяньжуна?
— Потому что нужен мне, — сказал Е Цзишэн с прежней лёгкостью. — У него пост, имя, власть. А теперь, когда девочка у него, боится ещё больше. Он зажат между мной и Лунцзяном. Как скорпион в коробке. А скорпион в коробке предсказуем.
— Понял.
— Прекрасно, — сказал Е Цзишэн и мягко нажал кнопку отбоя.
Рука, словно вспомнив путь сама, вернулась на подлокотник. Он опустился в кресло глубже, подбородок лёг на грудь. На мгновение показался усталым, почти человеческим, но луна, что осветила лицо, снова оживила глаза.
Мужчина медленно поднялся и направился в свой кабинет. Перед мысленным взором распласталась доска — черно-белая, ровная, без времени. Пешки уже двигались, ферзи встали вдоль линий, а ладьи скользили без звука. Орден, Сюэшан, партия, правительство, дети, старики, имена и титулы — всё становилось фигурами. И он, как всегда, оставался единственным, кто видел всю партию целиком.
Кто-то вошёл. Ни скрипа, ни шагов. Только лёгкий поклон и голос:
— Готово. Люй Цзиньфэн закончил. Переговоров не было. Остались только тела.
Е Цзишэн не пошевелился. Уголок губ дрогнул, но вряд ли это можно было назвать улыбкой. Он положил ладонь на раскрытую книгу, лежавшую на столе, будто хотел на мгновение остаться в тишине страницы. Затем закрыл её. Пальцы коснулись корешка, провели по нему, как по старому шраму.
— Как и следовало ожидать, — произнёс он, подводя итог не чужой смерти, а расчёту. — Чисто. Воздух стал легче.
Е Цзишэн неторопливо поставил книгу на полку. Подошёл к низкому столику, налил себе воды.
— Эти волки из Вееров, — проговорил он медленно, — давно забыли запах крови. Им показалось, будто можно свернуть ему шею, как воробью. Но Цзиньфэн, как всегда, не крикнул. Просто вырвал им глотки. Вот за это я его и уважаю.
Стратег достал из кармана таблетку, положил в рот и сделал глоток воды. Вкус оказался горьким, но правильным.
— Есть ещё новости? — спросил он.
Человек кивнул:
— Корабль уничтожен. Весь груз сгорел. Хошэнь забрал оружие, остальное подорвал.
Теперь Е Цзишэн действительно рассмеялся. Смех вырвался тихий, долгий. Будто сам себе открыл старую истину, и она снова показалась ему красивой.
— Ах, Хошэнь… Его отец рвал зубами. Этот — работает тише. И ещё — манера. Он любит дым. Пламя до небес. Всё — в нужную секунду, на нужной сцене. Красиво.
Плечи немного осели — не от усталости, а от удовлетворения.
— Это ведь они хотели сделать за моей спиной. Как дети: шепчутся, рисуют план, думают, что, если не сказать вслух — никто не узнает. А теперь их партия — на дне.
Губы дрогнули, но глаза остались закрытыми. Он видел будущие ходы.
— Они, конечно, взбесятся. Как всегда. Но злость их — это бесполезный шум. Направят её, как обычно, не туда. Обвинят Орден. Начнут искать врагов среди своих.
Мужчина сощурился, будто прислушался к чему-то за пределами комнаты, а затем медленно кивнул:
— А пока они грызут друг друга, я зайду с другой стороны. И подниму флаг там, где они только начинали мечтать о власти.
Протянул руку к столу. Там лежал чистый лист бумаги.
— Пора писать новую партию, — сказал он. — Эта уже сыграна.

_________________
  Башня Цзиньмао — один из столпов Пудуна, 88-этажный символ Шанхая, где древние мотивы встречают будущее. Его силуэт, вдохновлённый формами традиционной пагоды, скрывает за стеклом и сталью целый город: офисы мировых корпораций, знаменитый отель Grand Hyatt, парящий в небе с 53-го этажа, и смотровые площадки, с которых видно завтрашний день.
  Ципао — это не просто платье. Это история в шёлке. Высокий воротник, подчёркивающий линию шеи, и соблазнительный боковой разрез — в нем коктейль из скромности и дерзости, воплощение самой китайской женственности.
  Код «№32» — это его ранг, его место в иерархии. Номера с 1 по 10 зарезервированы для верховного совета в Пекине и Гонконге. Номера с 11 по 40 — для региональных боссов, хозяев своих городов. Его тридцать второй номер в Шанхае говорит о серьёзном весе, но напоминает, что над ним ещё есть тридцать один более влиятельный человек.
  Аэродром Дачан — не для гражданских рейсов. Это военная полоса на окраине мегаполиса, место, где государственная мощь проявляется в рёве истребителей и где приземляются самолёты, о которых не пишут в расписаниях.
  Порт Ваигаоцяо — это финансовые артерии Китая. Гигантский контейнерный терминал в Пудуне, где ежесекундно происходят миллионные сделки. Через эти ворота в страну поступают товары со всего мира, и через них же уходит всё, что производит Поднебесная. Контролировать здесь хотя бы один причал — значит иметь долю в сердце мировой торговли.
  H&K MP5SD — эта модель с интегрированным глушителем — легенда в своём деле. У профессионалов она носит говорящие прозвища: «Хэй Фэн» («Черная пчела») — смертоносная и незаметная, чей укол невозможно услышать заранее. «Ушэн Гоу» («Бесшумная собака») — верный и беззвучный пёс, который не лает, а сразу кусает. «Юлин Цян» («Призрачный пистолет») — оружие призрака, выстрел которого не услышать, а присутствие — не заметить.
  Танжер — город в Марокко, крупный порт у Гибралтарского пролива. Исторически он был известен как международная зона и пристанище контрабандистов, а сегодня остаётся важным — и немного «тёмным» — логистическим хабом. Регистрация здесь сомнительных фирм для прикрытия выглядит абсолютно достоверно.