Четыре подонка и девушка

    Четыре подонка и девушка
Безотказная "Нива" любимого внука затормозила у развилки трассы.
– Здесь – начало истории, – глухо молвил отставник. – После затурканного суточного дежурства – вырубился. Кое-как разбудил заполошный Тимоха Шаманский, в то время председательствовал в совхозе. У него городской телефон, о переносных и сотовых тогда и не мечтали. Вообще-то и не слышали – годы давнишние.
– Езжай скоренько в отдел, напали на инкассаторов. – Стрельба была. Боле ничегошеньки не знаю. Скажи Фаустову, если что – выделю   "москвичок" инженера.
Грёбаный Экибастуз! Медным тазом опять накрылась рыбалка...
Добрался на перекладных, захожу в кабинет начальника. Михалыч – как варёный рак – перебирает бумаги на заваленном донельзя столике, что-то ищет. Шум, лёгкий матерок, прокурорские чины курят, естественно, без разрешения. Уставились на меня, гвалт степенно затихал.
– Что скажете? – молодой помощник главного юриста района. – Ничего, вчера ишачил на "сутках", дежурство сдал без ЧП.
– И это знаменитый сыскарь? – Желаемо говорить о должностном несоответствии, а не создавать хвалу на ровном месте...  Гундосейший голос. По-кошачьи щурились бесцветные глаза, ухмылка хама-второгодника.
  –  Вы не палестинец, я не израильтянин... хватает своих косяков... –Точка зрения моя хорошо известна: обсуждаем версии, а не людей... Визитёры утихли, будто дети в грозу. Чинуша широко открыл рот, морщины пошли в наступление. Рассёк таким недоумевающим взглядом, мама не горюй!
Фаустов почти силком вывел в тёмно-длинный коридор отдела. Сотрудники отсутствовали, рабочий день ещё  и не начинался. "Шепеляво: "взяли" леспромхозовскую кассу, 259 тысяч. – Месячная зарплата такелажникам. Охранники убиты, уцелел водила. Дуй на место, организовывай личные пригорки и ручейки, как только ты умеешь. Машина заправлена ждёт у тылового выхода. А с прокурорским хамьём умоляю не спорить, не то время. Уж я-то знаю бумажно–облупленных чинуш, ого–го. На время забудь шебутной характер. Старый пердун и зануда гутарит – не по-мо-жет. Вник? "
Начальник – огромный, пузатый, среброзубый глубоко вздохнул и: уповаю лишь на тебя. Доказано временем, совместной работой – забайкальцы упорные, "само то". И наращенный опыт вряд ли пропьешь. Да и огрубел ты на службе приметно, извини-подвинься. Вздыхая и хмыкая притемнил седые нестриженые лохмы. Протёр усталые, взболтанные глаза. Вдумчивая пауза, умножил: в область звонил, обещали активное участие...
– Сомневаюсь, не очень-то заморачивайся, не впервой. – Едко: зуб даю, откомандируют  хитромудрого "друга" Цыпина. И молчащих штабистов-статистов. Шума будет чересчур, а толк вряд ли. Как всегда: выпендрёж, фасон, понос слов, ой-ой-ой! Будут звонки – из кучи малы   выпросите опера Солнышкина. Сыск – первая любовь его, думающий, толков, оселок для проверок миновал... Мне же сейчас патологоанатом и Логутенко край нужны, оружие. Вот такая штука.
– Не могут найти Виталю, холостяк, к тому же после суток... Оружейника вызвал...
2

Негромко брякнула калитка, тявкнула с ленцой стареющая Пальма. Через минуту дверь открылась и – "Здорово живёте!" Долгожданно-любимый Роман на пороге. Дед отложил свежий журнальный кроссворд, вышел в переднюю. Крепко сжал руку, обнял внука.
– Здоровье, как дерьмо коровье. – И хватит заводить дежурную мантру. Ты сам-то как? Работа, семья, охота? – Отпуск с завтрашнего дня. – Техника на ходу, можем, наконец-то, осуществить задуманное. А дома нормалёк, хулиганьё и Лера здоровы. 
Устинья по-быстрому сварганила закусон. На вопросительно глядящего мужа: стакан, и боле не проси. Крякнул с удовольствием дедуля. Любимой квашенной закусил; солил и мариновал осенью сам, не подпуская всёзнающих, коих изначально чересчур.
– Ну что, не передумал, глаголешь? – Поездка одобрена, но уж как-то скорбно. Бабушка сильно-то и не ерепенится. Однако: кто в доме хозяин?  Вопросительно глянул на по-партизански молчащую жену. Едем. За шестидневку что может случится из ряда вон ?
Рано утром  под окном негромко заурчала машина. Пока дед лохматил овчарку, на веранде бабуля шепотом: в Суетиху не заезжай ни в коем разе... Корона поседевших волос. Благородная седина на висках. Цвета ландышей выцветшие глаза. Года, пуха лёт... Эх, бабуля ты моя, любимая...
Рома вёл машину грамотно мурлыкав песни из репертуара актёра Высоцкого. Да и трасса в воскресную рань фактически свободна. Епифан молча глядел вперёд, зевал, бормотал что-то про себя.
– Дедунь,  ты обещал рассказать ту историю. – Коку? Напомни, а то годы-то берут своё... – За что седьмую медаль дали. – А-а. – Хорошо. Хотя динамили полгода. Ехай давай, через часок остановись. Вник? – Замётано.

... – Не врубаюсь я что-то: причём тут глава совхоза, ёлки зелёные? В чём фишка-то?
– Да в молодое время казаковал я в посёлке совхоза. – Шумное общежитие городское, весёлую молодёжь в соседях – не захотел. А с жильём: годы обещаний-отписок и только. Бабушка вкалывала в школе. Дочурка при ней; совхозно-бесплатная квартира, жизнь шла ровно и потихоньку...

... – Ну, а дальше что? – Ринулись бандюганы в тайгу и...?
 
– Захватил толкового участкового: до мозга костей влюбчив Фрол в охоту. С тяжёлого детства ещё. Фанат бескрайней тайги, проверен во многих делах, а главное – не болтун... С белочником-шишкарём двинули по едва различимым следам. Слышно, бабольжа завела своё "ку-ку". Воздух в лесу был холоден, в нём тревожно стыла уже осенняя тишина. В километре наткнулись на обглоданный зверьём труп браконьера из посёлка Седаново. Хопа! Уже более года, как  везунчик был в розыске. Ружьё и патронташ – рядом. Оставив метки-зарубки снова вперёд. Скоро к дороге-просеке вышли. Чрезвычайно везло: боженька оказался на стороне закона людского. Протекторы шин легковушки годны для идентификации. Отпечатки резиновых сапог, также. Слюнявые окурки от редких  папирос "Казбек". Хорошо, что ситечко-дождь капал, лужицы, грязюка. В общем, хлеб добротен для экспертов. И нюх играл не крайнюю роль, опять же везение, хоть и сильно  замудохались... Пофартило: редкость в нашей службе, короче. Закрыли следы от дождя плащ-палаткой. Заметы сделав утопал назад; участковый для охраны остался.
– А кого охранять-то? – Следы, вещдоки... играли не последнее дело в розыске и изобличении ублюдков..
– У вас же собака, ты говорил, Индус...
– Кобеля отравили... как вспомню, рыдаю...

3

... Заскочили по пути в молодёжную общагу: в вестибюле царствовал храп безобидного старичка–охранника Евлампия. Грубовато дернул хропящего лейтенанта из постели: роскошная молодуха и глаз-то не открыла. Шёпотом ругаясь, оперативник выгреб дефицитные банки пива из холодильника; захватил плащ. И "дежурка" в темноту рванула   кометой.
Обсудили не крайне хилую ситуацию, кто чем займётся, версии, догадки. Сладко кемарил эксперт; у молодого следователя Бори Абагуева – ушки на макушке. "Молодёжь, через пару часов будет явный базар: руководяще-направляющий, и ни за что не отвечающий люд. – Действуйте, не тешьте надеждой и ушами не хлопайте версиям грамотеев-юристов от сохи. Информацией ни-ни, особливо с прокурорскими: за долбают указивками. Чесаться будем полгода, отписываться. Аккуратненько, интеллигентно-кучерявыми, опробованными методами шуруди личных людишек. Ладом копай свой участок. Вник? Машина в твоём распоряжении. Вечером подведём бабки в сельсовете... И ради Бога, не дыши  на людей Виталий... Толкнул острым локотком экспертов: нам, как пельменям в кастрюле, держаться вместе. Хорошо знаю о чём говорю. Шибко много от вас зависит. Кумекаем о доказательствах и найденным уликам сообща. Вникли?  И меньше пены, и вперёд, на Экибастуз!"

Оцепили красной лентой место ужасного налёта. Эксперт Игорь стал фотографировать общий, узловой, детальный планы. Образцы следов, крови, искать гильзы, делать необходимую юридическую мутотень. Чуткий до деталей Владимир рисовал схему: молод, но уважительно толков. Повезло: дежурил на сутках. Эх, были бы все такие въедливые!
Водила притартал шофёра с бледным директором леспромхоза Садлиевым. Ещё бы, такое! С ними – двое специалистов в качестве понятых.
– Сказывай чётче: наливая водки в алюминиевую кружку трясущемуся – директор. Будто январский снег в тайге, заикаясь, кое-кое как выдавал информацию на гора. "Трое их было в масках. – Загородили дорогу машиной-козликом ГАЗ, старенькой. Дождь ситечко шёл, номера грязью заляпаны, цифры, паря, не разобрал. Несколько очередей из автоматов: ребята свалились. Дум-дум возле уха свистнула –  такое не забуду до конца жизни, ёлы-палы. Шлёпнулся на сиденье, затих. Тварюги схватили мешки с деньгами, револьверы охранников и – в лес. Напоследок – длинная очередь по колёсам. А "козлик" рванул в сторону города. Такое, паря, не в моготу забыть.  Лихоманка трясёт до сих пор, ёлы – палы... Убрал с грязного лба сальные волосы, харкнул в открытую дверцу.
¬– Налейте-ка ещё, не жоптесь, – придерживая кружку трясущейся рукой.  – Говорили что-то меж собой? – Вспомни фразы, имена, край нужно, затем опрокинешь... – Не, сейчас давай. Дико пальцы ходят, ёлы-палы... Хайлали, матюгались, одна срамота, бля... Валим, скорей... ё... мать... машина чужая едет, добивай, бля... на руках перчатки... У одного варнака двустволка, лающий такой голос, как будто бы знаком... – А в чём были одеты? – Не помню... в чём-то чёрном типа зэковских телогреек. – Укажи куда ломанулась грёбаная троица...
 
– Именно с этого начиналось то шумно-громкое расследование, внучок... – Даже из Москвы прилетали заслуженные важняки. Сказывали: Би-би-си вещало о ЧП. Где стоим: ограбление десятилетия с трупами юношей. Деталей – амбар... взбутетенили область, не говоря о районе. Жизнь чудна вообще-то... фантазировать надо, не чураться–стесняться, анализ какой–никакой делать опять же. Помогать ей, бедняжке, как женщине во время родов. И тогда черновые будни что-нибудь да из себя выдавят... А старость, Ромаша, невкусная... то-то же! Приложился к облегчённой фляжке, задумался. В платочек сморкался, вытирал глаза, хмыкал, охал.


– Захватил толкового участкового: Фрол до мозга костей влюбчив в охоту с детства. Фанат бескрайней нашей тайги, проверен во многих делах, главное – не болтун... С белочником-шишкарём двинули по едва различимым следам. Воздух в лесу был холоден, и в нём тревожно стыла уже осенняя тишина. Слышно бабольжа завела своё "ку-ку". В километре наткнулись на обглоданный зверьём труп браконьера из посёлка Седаново. Хопа! Уже более года, как  везунчик был в розыске, исчезнув с поля зрения. Ружьё и патронташ – рядом. Оставив метки-зарубки снова вперёд. Скоро к дороге-просеке вышли. Чрезвычайно везло: боженька оказался на стороне закона людского. Протекторы шин легковушки годны для идентификации. Отпечатки резиновых сапог, также. Слюнявые окурки от редких  папирос "Казбек". Хорошо, что ситечко-дождь капал, лужицы, грязюка. В общем, хлеб добротен для экспертов. И нюх играл не крайнюю роль, опять же везение, хоть и замудохались... Пофартило: редкость в нашей службе, короче. Закрыли следы от дождя плащ-палаткой. Заметы сделав утопал назад; участковый для охраны остался.
– А кого охранять-то? – Следы, вещдоки... играли не последнее дело в розыске и изобличении ублюдков..
– У вас же собака, ты говорил, Индус...
– Кобеля отравили... как вспомню, рыдаю...

4
... На шоссе толкались человек двадцать народых-шмародных: с райкома, горрайисполкома, следователь кгбшный. Чины надзорные и много ещё кого, разве сейчас упомнишь! Сыто-важная до неприличия толпа: в белых рубашках при галстуках, у многих – значки депутатские! Такое ЧП впервые, отметиться ж надо! Молча прохаживались вдоль дороги по одиночке народные витии. Ветрено махал руками директор леспромхоза, громко в чём-то оправдываясь. Надзорный помощник–выпендрёжник, язви в душу, всучал "ценные" указивки работникам милиции, соответствуя амбициям конторы... Однако руководитель Шафоростов активно вкалывал, лишь кивая изредка головой. "Где же прокурорский следак? – Компетенция ихняя..."
Переговорил  заглазно с Фаустовым. Супя брови отдал эксперту, что наскрёб – "внесите в документ". Рассказал, как  быстро найти место, зарубки, выход на дорогу и – в ЛПХ. 
... В посёлке – ух, необычайное оживление. У сельсовета: заметно увеличивающаяся колготившаяся толпа из женщин. Около центрального магазина райпо – школьники-ребятня; на высоких тонах хайлали леспромхозовцы. Не обращая ни на кого внимания, в здание.
Открыты форточки, но в кабинете плавало море дыма. (Секретарь чересчур курящая). Бухнулся на расшатанный донельзя стул. В чёрных платках шмыгали носом заплаканные вдовы. Чем помочь горемычным, как их утешить? Только скорее задержать  разбойничью мразь...  Одинокая Мура Борзых (секретарь) уже заканчивала труднейший разговор. "Сельсовет, леспромхоз, больница с райпо выделят необходимое. – Горе у нас общее. Точно обещаю деньги. Транспорт. Работники органов – помогут всем, чем располагают. Ещё раз – соболезную."
– Сделаем всё возможное, примите искренние соболезнования...
Махнув рукой вдовы ушли, не реагируя на мои слова. Плотно дверь закрыв и к расписной красавице: мне край нужен список отпускников. Кто ушёл в этом месяце. И мнение: чья "работа?" О чём шумят-говорят-толкуют? – Через два часа, заедь. Звонил, кстати, В. Е., уже мчится сюда. С ночёвкой? Жена не родственница, а соседка по койке, помни... "Любовь испаряется, как масло на сковородке – гость. – Надо ж сцепились, как две расчёски..."
... Вновь на губах булькающая фляжка. В кабине запахло мангыром, чесночком. Долгое кряхтение-бормотание. Внук, переваривая услышанное, колотил рукой по баранке, хмыкал. Приёмник с лёгкой музыкой выключил, открыл шире форточку на дверце. Закурил, хотя этой мерзопакостью всерьёз не увлекался. Тишина в салоне.

С Логутенко в машине обменялся информацией, делая заметки в потрёпанном временем блокноте. По-привычке скорописью для личного использования. "Далеко хохол утопает, мысли весьма толковы – расценил подручного. Если не сопьется, конечно... "  Всё будет тик-так" – выпрыгивая из машины дородный напарник...
Вечером узколистый нудота прокурор с глуховатым голосом собрал рабочую братию, актив в клубе. Бубнёж общих фраз: как можно скорее "выйти" на грабителей и убийц! Из центра едет аж бригада; обратиться к населению, газетам, радиоузлу, быть на высоте и т.д. Как у гусей вытянуты шеи, тишина, бумаги-блокноты, явное старание не проронить ценных указаний... Как дети в грозу, право...
Пыжился и зам исполкома: задержать убийц, карать будем всенародно!.. Актив, дружинников привлечь, толковых охотников и рыбаков. Угрюмо, в тошной муке смотрел в пол, на коленях испытанный блокнот. Однако записывать абсолютно нечего. Наивняк! Тоска, шуму много, прока чуть-чуть... Трепотня общих слов и так двадцать молодёжных лет... разворота сердца нет... внутренне перекривился от оглобли-истины. Ежеквартально талдычат одну и ту же чушь... Эх, сейчас бы на утренний клёв, ядрёна  шишка...
...Уже ночью Мура отдала список. Заякорилось моментально: дважды судимый Евсеев ушёл в отпуск. Со скандалом, вне очереди... Опа-на! В посёлке его не видели...
– Что изрёк свежего Валерий Елизарыч?
– С тощим партийцем базарили наедине и ядрёно долго. Якобы о жизни вообще и в частности. Говорил дельно. О распоясавшихся людях, опохабившемся времени, кашеобразной демократии. О разладах и непонятках в бурлящей партии, Горбачёве. Мои думы о преступлении. Знает о намерении уйти на пенсион. Выделил "Кадиллак" (бензин за их счёт). Что надежда только на меня: а я – на звездулечку...

... – Как такое может быть в глухомани, "америкос"? – Не врубаюсь, хоть убей!  Внук развитый. 
– Жители экспортный УАЗик так обозвали шутейно... – И что же дальше-то, не томи, пол пачки выкурил уже, едрёна вошь... –  Рассказываю... не всё, конечно, извиняй за сленг ментовский... – А с звездулечкой, что романчик небось был, очередной?  – Больше, чем... были годы чистой любви... – Ну ты, дед-всевед, выписываешь круги... И... бабуля... в курсе? – Более чем... юность ведь долго не блестит! Ты уже пол мужика, в швы монотонных буден вдумываться обязан... интерес к литературе радует...  Надолго умолкли. Родственник, качая головой, хмыкал, шумно вздыхал и частенько швыргал носом. Просквозило однако... На деда смотрел искоса с нескрываемым удивлением.

... – Давненько не видал тебя, старина. – Горком обходишь стороной. Раньше хоть изредка нарисовывался, а сейчас чертополохом густо заросли тропинки. Чего так, не обиделся ли? – пожимая крепко руку Валерий Елизарович, журчаще.
– Работы выше крыши. – Вступил бы в партию – стал бы давным-давно начальником... – Меня вполне устраивает должность зама. Установил эту проблему ребром остро и давненько. А в отношении руководителя  шуткари не раз докладывали... ум виляет, а сердце идёт напролом. Да и в годах не ранних... – Сейчас-то чё нужно, дружище? Да не трепыхайся, свои же... – Хорошо. – Как альпийский воздух заправленная легковушка. Талонам на бензин в отделе каюк пришёл ещё в начале лета. На своих двоих не набегаешься. Юноша Лубеницкий в качестве пристяжной шавки старается, за долбал нудота, отстрани. От козла молока больше... Юрисдикция прокурорская, а следователя до сих ждем... Нас сношают как хотят, а руководители  бордальеро юридическое устраивают.
–  Сделаю, а юношей очень жалею. – Раскроете таки грабёж-разбой?
– Мысли-то есть, зацепочка сопливо-худенькая... тоннель, как и всегда,   нервотрёпкой пробиваю, ох и ах... Важняка бы добился от Управления... у нас же, как в медицине: важен диагноз объективный, а не хирурга лечение... что меня не убивает, то делает  сильнее...
– С твоим-то ослепительным опытом, мозгами... а с генералом переговорю... – Саню-анекдотчика с лужёной глоткой помню... и фамилия Карачёв заякорилась. Опосля заседания в сельсовет рули, покалякаем. Вопросов – уйма.  Любимый армянами коньяк захватил. И – под сурдинку, а? Рад лицезреть, чёртушка, ведь ещё лейтенантом помню. Ох и ах, быстро время галопом... знаю: пашешь, как лошадь, смотришь в корень. А честно говорить легко и приятно: классик сказал на века. Хотя имеются подспудные мысли... И женушка часто вспоминает дивные походы в тайгу; за грибами, ягодой, мангыром... сладостных фанфар таких более уже не будет. Кстати, звонили вновь из обкома по твоей статье...
– И я, Елизарыч, честно, радуюсь. – Запомнил высокого баскетболиста инструкторишку райкома комсомольского. А путь мой, да, занозистый. Извилист. И это горчайшая правда. Однако другом лени никогда не был. Заметь: служба в милиции – для души человека увечная. Старея, человек видит хуже, но больше и шире... Ну, быть добру! До вечера...

5

По домовой обход улиц: выбрал центральную. Были кой-какие соображения-предположения. И приступом застарелой болезни накатывали, давили разом юношеские воспоминания. До зуда в скулах хотелось увидеть человечка. И как стемнело заглянул к подруге юности.
– Как живешь, Лукерья? – Давненько не посещал красавца-уркагана. Где пучеглазый блондин, на работе? – сделавшись временно дурачком.
– Да в отпуск Антон слинял неожиданно... – Чего ж тебя-то не взял? –   закадрит какую-нибудь молодуху... хлопец-то шустряк... говорю не для кружева-словца... ¬
– За хозяйством-то кто смотреть будет? – Доча-недотёпа на учёбе в городе... сумерничаю одна... Замолчали. Обшарил у себя в карманах, планшетке неразлучной.  ¬ – Курить-то бросила?  – От такой житухи запьёшь, не только дымить будешь... – Сигареты кончились... Ты не богата?
Костистая хозяйка с чуточку набрякшим лицом, однако выглядевшая ещё моложаво, из серванта достала пачку. "Казбек", опа-на! Сердечко быстро-быстро забилось и даже ёкнуло разок. Взял одну, прикурил. Понарошку закашлялся, чтоб скрыть одновременно удивление и растерянность.
– Привык к "Столичным", ты ж хорошо знаешь, красавица. – А эти чересчур дороги да и не видно в магазинчиках сельских. Читал где-то: Сталин ими трубку набивал. А выбор, думается, был. Как маракуешь...
– Курю "Беломор," при тебе начала: будь спокоен. – А пачка от кореша Антона осталась – три дня гостевал. Запойный, дивно глотал стаканами с "горкой" чик в чик. Бутылка водки осталась недопита; замудохалась из лавки носить. Усекла: вместе срок мотали, руки в наколках. Лёней звать, весела и фамилия – Балагуров. А так, когда очухается, вежлив, язык не ломает. Зайду в горницу – разговоры ни гу-гу. Тишина, лишь стаканов перезвон... Склабясь упрашивал со вдовушкой познакомить, итишкина мать...
– Как считаешь: завязал твой-то, или... привязался – не отвязаться...
          – Базланил: накоплю деньжат и уедем в Иркутск, зарегистрируемся. Друзей море разливанное – будь спокойна... И заглазно алкаш манил, сбрендил квелый, глянулась... волочайкой не была, ты-то знаешь... Мой-то пару раз Лёликом звал...
– Думы имеешь о горе нашем? Лукерья лишь вздохнула. Молчала, икала, уныло смотрела в пол. Нервы были разлохмачены...
– Хорошо, пойду далее. – Если не жалко, одну папиросину ссуди, магазинчики уже закрыты... Не забыла, как с танцулек провожал? А? Как с Гохой застукал на сеновале? Пахло чем-то тельным, головокружительным, запах до сих пор вспоминаю... Смотрела выцветшими карими глазами и ехидно: чё вспомнил... ты ж с шалавой Мурой якшался... без стыда рожи не износишь, подполковник. Опять беззлобный вздох и чуточку косящие глаза. – Уже не зарюсь, любовь–морковь: сподличал тогда...
          – Первая любовь – самая лучшая: редко заканчивается браком... к тебе относился трепетно... а жизнь перегородчата...
– Из склеенной чашки не пьют... извелась, тока раз 18 лет... охальником не был, и неча  талдычить, язви тя в душу...
– Не верь, однако люто жалею... на неряху одеянием смахиваешь...
– Не могу выдать больше, что есть... судьба горемычная, итит через кочерыжку к матушке! Вали отсюдова, едришкин перец... – Жизнь реабилитирует само то, боженька добрый, простит. Красота до вечера, доброта навеки... вдругорядь отколола  штуковину... – Не жизнь, а сплошная дизентерия... теперича не то, что давеча. Что в укоризне, Виталий? – Быт монотонен, я давно не девка... лицо твоё стирается як монета... раскардаж, цветов помню запах. А тщедушный Евсеев устраивает, по дому всё чин-чинарём, не барагозит... похабных разговоров ни-ни... характер, правда, тяжеловат, нервен, но раззадорит... колотун по утрам не бьёт и галифе не носит... не греза... выпереть не могу... только раз на огонёк залетает мотылёк... а жизнь бедна и угрюма, итицка кочерга.
– Доля рёву, зараза, благодатные слёзы пусти облегчение приносят, омывают душу... Всё "клёво," пока молодо, ново и сладко пахнет...
 
Быстро отдал папиросу лопоухому эксперту Урванцеву "Оформим документально позже." – Уезжай в город – срочно делай экспертизу. – Будут пальчики, упаковка от "Казбека", бутылки алкогольные. Сравнишь с дорожными окурками... чую, будет весьма интересно, зацепка явная... Шафоростову: готовь, дорогуша, постановления. – Об обыске у Араловой Лукерьи Спиридоновны, во-первых. Вот адрес. Обязательно изъять в серванте пачку "Казбека", бутылку водки недопитую, но не сразу. В углу   три ночи спал иногородний – обыщи дотошно. Опорожненные бутылки, стаканы – дактилоскопировать. Хозяйка затуркана жизнью, но непьющая. В подручные – моего коллегу, его учить только сглазить, участкового... Понятые из актива дружинников. Куча-мала понятна? Иркутяне-то приехали?
– Не видел. – А прокурорские тю-тю, ибо начальство ретировалось. Следователя до сих пор ждём, заключения патологоанатома...
– Звони в сельсовет. – Возьми этот номер... документ о перлюстрации... адреса запиши...

... Дед – к подруге-фляжке. Пуста. Вздох глубокий; открыл дверцу   и прогулялся по обочине: туда–сюда. Тишина обалденная и вдохновение, понимаш...
– Это прикольно, вот стопудово детектив накатать можно – юношеский восторг... – Уже сделано. – Чуешь, как по писанному шпарю... горжусь, что литературой занимаешься... узнаешь жизни грязь, шире кругозор опять же. А книги – это глубоко дышать воздухом Альп. Для того они и существуют, по-моему. – Умно рассуждаешь дедуля, ёлки зелёные...
– Лучшие человеческие эмоции – творчество, либо любовь. – Запомни это. Остальные – побоку. Всё, что мы имеем сейчас, бум желудка и целенаправленный разврат молодёжи...
– А ещё говорил: тишина, свежесть, чистота... – Запомнил молодчага,  хвалю...
  6    
Утром с группой на рисовался отъетый брюхоногий Георгий Цыпин. Низенького роста, чёрная кудря на голове; обабившееся малоинтеллектуальное лицо. Губастый, душевно глуховат. Глаза, как у дохлого сома. И тут же – совещание.
– Что-то нарыл за четверо суток? – не тушуясь, кит розыска ко мне. Глядя бодуче исподлобья, нервен. Словно дети в грозу знакомые опера утихли, потупились. Раньше потявкивали бы, шум, гам, версии с ходу...
– Ранние прогнозы: занятие весьма не шуточное. – Намётки есть, версия рабочая, но конкретики самый чуток, товарищ майор. Думаю о пятерых: наводка с леспромхоза и четверо музыкантов. Якобы кличка одного, Лёлик. Протектора машины на лесной дороге годятся для идентификации. У эксперта: пальчики на бутылках спиртного. Имеются окурки от "Казбека" и сама неполная пачка. Желательно оперативно передать в УВД самолётом... мастаку Игорю Чебанову. Вообще-то так с ходу предположений не строю, не мой конёк, занятие явно неблагодарное и диковинное...
Выслушав цветистые аргументы, руководство скучливо улыбнулось, как на чадо неразумное. В Управлении заглазно звали "аналитиком дивана". Хмурые оперативники в своих талмудах рисовали заметки, держались скопом. Украдкой зевая, что-то пробубнил куратор оргинспекторского отдела...
– Рад услышанному, однако вердикт не зрел... не левитанисто, грассируя... – Хотя многократно выделял на летучках-планёрках. Ну что ж, как говорится, с Богом. За раскрытие прощу всё.  Каждому задание...   Со смаком: отчёт о проделанном в 19.00., ежедневно, зачастил уныло детали.
¬¬ – Будем держать пальцы скрещенными – Епифан. – Задержись, подполковник. С характерной картавинкой заметно ехиден резко-унылый сиропный голос. – Слушаюсь. – Непонятно только: зачем? – Я ответственный работник Управления, направлен генералом оказать помощь... и хрипло: какие мысли о налёте?
  – Приказа о создании оперативно-следственной группы не имеется. Так называемая "помощь" не видна. И   абсолютно без надобности. Бываете редко, однако метко. Согласитесь, что так в пол пинка, при всём адреналине ситуации  задержать грабителей трудно...
  – !? – Колко-ехидно: объяснись, что за тон! Ядовито-чёрные глаза      прищурены, взгляд тигриный...
  – Человека, толкавшегося молодые годы в райкомовских коридорах, изменившего фамилию пред тем, как "сплавили" на укрепление органов? – И что ж Вы конкретно сделали, кроме "усилить", "повысить", "мобилизовать?" Путного – ничегошеньки. Берёте нахрапом. Этот грешный трёп проходили, слышали, знаем. И за мной не заржавеет спросить, ептыть...
Последний раз осчастливили заездом, когда "взяли" Гоху Раздобреева. Тот кончил четверых архаровцев-собутыльников и укрылся в тайге. Рецидивистом написана явка с повинной, допрошен по мелочам, изъяты улики. Сидел арестованный в КПЗ уже. Вы же урвали не хилую  премию, абсолютно не имея отношения к раскрытию. А с какого перепугу, ёптыть? Опера ГОВД ухандокались, при задержании была нешуточная стрельба. И, не получили ни-че-го, даже "спасибо" из Управления... О морали скромно умолчу. И такие ситуации с вами, увы, многократны... И хотя повидал много всяко-разного, дико комично гремите мелочью... на кой мне бес на этот стресс... извините.
– Сильно пожалеешь об этом... с дикцией водопроводного крана   бывший физрук школы. Взвёлся явно не на шутку. Лицо скособочилось, навыкате глаза, жаднеющим ртом хватал воздух...
– Пластинка эта старовата, да и костюмчик жмёт... – "Проверки на дорогах" давненько ушли и локомотив: ту-ту. Не борюсь с тьмой – нёс, как мог, свет. Скудно мало, что обо мне думают. Чего бояться и кого, уж не вас ли, майор? Вы же, якобы, думающее начальство, бредовик-затейник, я же опер. На пенсион вот собрался, отбарабанив не филоня 27 годков... Время не любит, когда тратится по-пустому. Супя брови: как же всё обесценено! Нас всё меньше, почти никого в живых из тех ещё оперов... Что поражало? Неужели в райкомах инструкторы такие долбодубы? Вы же, как бочковая сельдь, одинаково выпотрошенные... в рассоле моченные... И не захлебнитесь от цирка, а то некая Серафима ну очень будет печалиться... Тэкс, вы просили объясниться вслух, Герш Шимкус... а мне, извините, дальше херачить и размышлять, и задерживать... Нация-то умна, не вопрос, но вы – на редкость бездарны, чёрт бы вас побрал... И разговаривайте со мною на "вы": я старше по званию и годам. И вообще: не ярись и иди-ка едре-е-фене!.. Или ещё дальше,   маракуша!
И закипела буднично-черновая оперативно–следственная работа. А затем – бросок на юг; задержание Лёлика и его деловаров. И возврат денег  государству. – Ничего себе. – Самое угарное, дедуля, не томи, ёлки зелёные. Наглость иногда города берёт? – Телеграфно: часть деталей операции высказать просто не могу. Эх, жаль фляжка маловата: разворачивайся, едем к Шаманскому, друганам старым, коих в невпроворот. Что-то разбухтелся сёдни отставник, сам удивляюсь...
– Харэ, дедуль. – Имею заначку, что-то плохо думаешь о своих. До расскажешь и вперёд, с песнями. Закалка дико чудесна, признаю. Замётано? ¬– Хорошо, молодость взяла. – Глотнуть бражчонки с внуком: огромное счастье. Не люблю выпивать, хочу напиться. Сначала водка дорога, а потом   на ценники плевать гулёнам. Эх, душа моя, ребёнка-старика...

  ... Крадче, спозаранку участковый уполномоченный с телеграммой из Ялты. "Гостиница Олимпия. Хозяйство поручи тётке. Жду." Опа-на, ядрёна шишка, вот тебе и Юрьев день! Бел-свет рассуждал о далеко не хилой ситуации. И осталось только верное решение, больше избирать не из чего. Верный однополчанин Логутенко – у экспертов в городе. Ну, что ж: без холостяка не одолеешь и кочку, а натянутая пружина бьёт сильнее. Ладно, Экибастуз ждёт меня! Если ошибусь, мне и пластаться... Никому не сказав, с домашней заначкой умотал в аэропорт. С подспудными мыслями шёл на ва-банк...

... Высоко в небе гудел самолёт. Отшвартовался большой катер с весело галдящими приезжими. Шли девушки в открытых купальниках на пляж, весело чирикая, смеясь. Симфония гвалта чаек на причале. Ни одного скучного лица...  Жарища...  Живут же люди...
Выделили розыскника для страховки и помощи. В шикарно-густых южных кустах затаились бобрами у плотины. Мерзкого гадёныша узрел у почтамта в обед – хлопец явно не бойцовского вида. Нос баклушей, алощёкий. О, сердце-то как упруго и чувственно зазвучало!  Когда на ветру бандюган прикуривал: рысью из-за здания. Ошарашенного Евсея резко–цепко взял за локоть. И опа-на! Он – у нас! Мандраж отсутствовал абсолютно... Меня увидев – натурально обделался. Дёргался, как от ожогов раскалённого шара, мигая, узкие глаза – лезвия бритвы. Толкнув на скамеечку такелажника щёлкнул наручниками. Руки закрыв цветастым курортным полотенцем. Разило опохмелом и вдобавок дерьмом от чмошного налётчика. Помощник исчез с глаз для вызова штатской машины. Кто по-сельски хитёр, тот и в дамках, Ромаша...

– Чёхайло разинул? – Где деньги? – именной "Макаров" в бок.  Рыпаться не советую, не проханжэ... и лабуда  не катит... – В камере хранения гроши.  Квитанция у Лёлика в пистончике брюк...  – Что спрятал, то пропало – так в народе говорят... А где кентяра загорает? – В гостинице набуздыкивается водярой, ёклмн... – Вниз по матушке Бирюсе далеко не уплывёшь... поуркаганил, тварь... уродина по жизни, двух ребят ухайдакнули... За что? Кто наводчик, говори?  – Капа с бухгалтерии родня Шахана... сука и шмакодявка... застиранным матерно языком. – А где, сучара, оскотинившееся архаровцы? – Завтра прилетают Шахан и Клява, ресторан заказан... – Этих уродов не переродишь... ну что ж, может кутнём на шару... – Тебе хана, прыщавый, вышак банде ломится. Примета по жизни: если не выгорело – делянка не твоя, оставляют учиться, точно... Будет времечко побалакать... объясню копеечные истины, перхоть болотная...
– Из ружья не стрелял, ёклмн... – Автоматы где? – Арендовали их в Улан-Удэ. Лёлик узкоглазым 50 косарей отвалил, скалясь... – Ну, хватит изрыгать гной, прицельно делись лучше со следаком. Фарш обратно не прокручивается, не утипусичнисяй, разъебай таёжный... И не очень кобенься, сучара! Цацкаться не будут, ядрёна шишка...
Тихонько-незаметно причалила машина розыска. Двое плечистых оперов крепко взяли под руки зловонную тварюгу. И, закрывая носы платочками, морщась, ругаясь – в камеру гадливого... Там успел до встречи следователя с задержанным, малёхо разговорить.
"Нормалёк братва отзывается: слово держишь. – Поэтому и базарю, но без записей и вопросов. Налёт готовился загодя. Шаханов-пахан был дважды, гонец Лёлик у нас останавливался. Я-то ведь в "завязке" для уголовников.  Предки скопытились как-то рано. Батяня от ран военных протянул лишь два года. Мать – от рака желудка откинулась. Мясоедничали редко. А какая была жизня-то? Голодуха... Три разочка вкусно поел да единожды сладко отоспался и всё. Две ходки по хулиганке, глупая по малолетке. В спецдетдоме избил воспитателя-гомика, заступиться было некому. В натуре – срок. Дрался и по пьянке, любовь единственную защищая. Оказалась ещё той сучкой: даже малявы ни разу не написала. А мужичок-плотнячок Шахан здорово подмогнул в колонии, благодарен душевно. Климат там суров: глаз на ж...пу натянут вместо телевизора...
"Если в доле – сорок три куска твои" – условие. Их второй налёт, кстати... Помогут купить домик, есть в Листвянке около Байкала. Лёлик опять же ныл-зудел: по хозяйству всё делаешь, а плотников хороших нет... бабу добрую притараним... короче, уболтали. Как глупого рябчика на свисток! Запудрили мозги окончательно... Не век же сидеть с облезлыми надеждами на картохе и молоке!
По раскладу должен стрелять в колёса. Но не стал. Раненых инкассаторов добивал жестокий Клява... Для них убить человека, что высморкаться. А наводчицу не видел ни разу. Следаку и операм не буду ничего говорить, умоются. Иначе – кердык... придушат на шконке ночью, законы, сам знаешь, жесткач"...
– Ы-ых, ми-ла-й-й, будь проще и за тобой зайдут... а шнапс истины таки есть! – Подзаборник-обоссанец, вонючий бичяра и засранец...
Гвардейцем на балконе стояла душная истома... Я, право, усталый – выжатый лимон, точно. Настрой – ох, выпить бы крепко: триумф, фанфары, эники-беники...

– А что потом-то,  не томи, ё–моё!  Восхищение ребёнка-школьника...  – Рискну вымолвить: ни-чего-ше-ньки. – Кое-как авиабилеты оплатили: командировка-то не выписывалась. Именной пистолет в аэропорту отдали      лишь после вмешательства генерала. Во контора! Виноват кругом оказался, ёптыть... ну, со мною не в первый раз. Бывает всяко како... полное аля-улю, так молодёжь выражается...
Толстячок Цыпин – "гений" сыска – рвал и метал с месячишко. Злясь 24 часа в сутки. И семь дней в неделю, щёки уже не раздувая. Хитро и вывернуто кудахтал и гадил на репутацию... Напомнил ранне-большевисткое: идеология вместо закона. С воодушевлением строчил рапорта генералу,   жалобы в партком, чтоб наказали... Полная бредятина: сталь звенит, искры летят! Бездарно катил телегу, ярился не на шутку чуточку седеющий еврей... Знал и я: евреи фактически не любят русских, всячески их освинячивают. Тот ещё перец... Из стада шустрых  и мерзких проходимцев оказался. С юмором  года два командировочные опера при встречах рассказывали. Душа же моя фонтанировала – скажу так, по-простецки...
Горисполком наградил знаком "Почётный житель города Усть-Илимска". 50%  на коммуналку скидка, о, это не просто так в то безденежное время. А от родной Управы благодарности не дождался... тяжёлая лобовая истина сейчас не потребна... Однако, это молодость, юность, мой иркутский порох, эники-беники...
– А про медаль-то?
– С лысым и упитанным и.о. замполита столкнулся на остановке автобуса. Лощёно-молчаливый партиец затащил таки в кабинет. Из пудового шкафа-сейфа надыбал серую коробочку.   Почти  развязно  бросил на стол и... ушел...